— Да что ж такое! — Федечка яростно и совершенно непроизвольно, не имея ничего личного за душой, оттолкнул в сторону невысокого прыщавого белобрысого паренька в огромных очках. — Пропустите!

Он решительно выбрался из плотной, гудящей на разные голоса толпы, скопившейся возле стендов с вывешенными пять минут назад списками. Старое, построенное еще в сталинские времена, здание университета напоминало сегодня растревоженный муравейник. Впрочем, таковым оно было и в другие дни, но, когда к обычному постоянному контингенту студентов прибавлялась еще и ватага рвущихся к знаниям абитуриентов, тут уж точно не протолкнешься. Если не затопчут, то раздавят.

Федечка лихо забросил на плечо свой компактный рюкзачок и, оставив позади себя погрязшую в собственном гвалте, орущую и эмоционально переполненную впечатлениями молодежь, уверенно направился к широкой гранитной лестнице, ведущей на второй этаж. Вот только обиженно поджатые губы, как у маленького ребенка, лишенного перед сном сладостей, входили в яркий диссонанс с не по-детски решительным взглядом и блеском голубых глаз. Парнишка стремительно, как на крыльях, взлетел по ступенькам и так же быстро, не сбавляя взятого за основу темпа, направился к кабинету с обитой красным дерматином дверью. Возле самого входа в необходимое помещение остановился и набрал в грудь побольше воздуха. Звонко постучал по деревянному косяку согнутыми костяшками пальцев.

— Вообще-то сейчас обед, — донесся изнутри недовольный мужской голос.

Однако Федечка, будто не расслышав слов невидимого до поры до времени собеседника, толкнул от себя дверь и шагнул на порог. В душе у него металась настоящая буря, требующая немедленного выхода.

— А я хочу справедливости! — жестко произнес он, смело взирая на полного усатого господина, расположившегося за массивным столом возле окна.

Мужчина с седыми висками и огромным, почти в пол-лица, красным носом невозмутимо жевал таких же внушительных размеров, как и он сам, бутерброд с сыром, и крошки, скатывающиеся по его густым усам, падали на заваленную многочисленными документами полированную столешницу. Узрев, кто же именно пожаловал в его кабинет с претензиями, представитель вузовской власти сменил равнодушное и постное выражение лица на саркастическую ухмылку.

— И только? — хмыкнул он.

— Семь человек набрали такой же балл! — Обида переполняла Федечку. — Проходной!

Усатый мужчина лишь на одно мгновение прервал свой хаотичный жевательный процесс и веско произнес:

— С таким баллом принять можно было лишь пятерых.

— Почему не меня? — Напор парнишки был внушительным, но вот сделать пару лишних шагов по направлению к массивному столу он так и не отважился.

— В лоб ответить? — все с той же ехидной улыбкой поинтересовался оппонент. — Без протокола?

— Валяйте в лоб, без протокола.

В меру упитанный красноносый господин неспешно отправил в широкую пасть оставшийся кусок бутерброда, абсолютно не стремясь нарушить установившуюся в кабинете тишину, затем с глубоким удовлетворением от завершенного процесса поочередно облизал каждый палец на правой руке и безпардонно вытер кисть о скрытую под столом штанину. Только после этого сцепил руки в замок и положил их прямо перед собой. Скептически оценил прическу своего юного собеседника.

— Кто у вас родители, молодой человек? — последовал нехитрый вопрос.

— Допустим… — Федечка опустил глаза в пол и с досадой скрипнул зубами. — Допустим, нет родителей. Только тетя есть.

— Когда есть тетя — это замечательно. — Казалось, что в голосе мужчины на мгновение промелькнули теплые интонации. — Когда тети нет… — Он энергично встряхнул головой, возвращая себе былой апломб и чувство явного превосходства. — Единственное, что можно сделать, — подготовительные курсы. Без собеседования, без экзаменов и со скидкой в пятьдесят процентов. Как сироте.

— Сколько? — Федечка снова поднял открытый взор.

Собеседник усмехнулся. Видимо желая подчеркнуть столь незамысловатым способом всю весомость своих дальнейших слов, он по-деловому взял со столешницы какую-то отпечатанную бумагу, мельком ознакомился с ней и отложил на другой край стола. Ну просто сама занятость!

— Примерно двести в месяц.

— Чего? — Интуиция подсказывала юноше, что он и так уже знает ответ на поставленный вопрос.

— Ну не рублей, естественно, — оправдал его прогнозы визави.

— Без скидки? — В детском еще голосе просквозила неприкрытая надежда.

— Нет. — Усатый покачал головой. — Двести — уже со скидкой.

В разговоре вновь повисла пауза. Собеседники внимательно изучали друг друга, буравя пристальными взглядами. Федечка до боли закусил нижнюю губу.

— Смешно! — без малейших признаков какой-либо веселости произнес он.

— Обхохочешься, — в унисон ему ответил этот красноносый коррупционер.

Но парнишка уже не слышал его слов. Круто развернувшись, Федечка вышел из кабинета, и последняя реплика усатого потонула в звуке громко хлопнувшей двери.

А парнишка уже не просто спускался вниз по лестнице, он буквально кубарем скатился вниз и, стремительно миновав все еще грудившуюся возле стендов со списками толпу, выскочил на улицу. Решительный и уверенный в себе и своих поступках мужчина исчез, уступив место ранимому юноше. На глаза Федечки независимо от его воли и желаний накатывались крупные слезы, а подступившая к горлу обида на все человечество застряла в горле неприятным комом. Сейчас парню большего всего хотелось, наплевав на все приличия и оценку окружающих его людей, просто по-детски разрыдаться.

Улица встретила Федечку привычным гулом и беззаботно снующими взад-вперед прохожими. Ласковое летнее солнышко, к настоящему моменту уже успевшее разогреть податливую почву, на некоторое время скрылось за облаками, будто разделяя с юным Федором Розгиным его отнюдь не радужное настроение. Пешеходы с опаской стали поглядывать на небесный купол, опасаясь, не разразится ли после обеда нежелательный ливень. Федечка на мгновение остановился, шумно вдыхая и выдыхая воздух раскрытым ртом. Таким простым и стандартным способом он рассчитывал вернуть себе эмоциональный внутренний баланс. В эту самую секунду его блуждающий взгляд и выхватил в многоликой толпе тетку.

Клавдия огромными семимильными шагами пересекла проезжую часть, ловко увернувшись от входящего в поворот частника на разбитой допотопной «шестерке», и устремилась навстречу племяннику. Она-то заметила его еще в тот момент, когда Федечка ступил на крыльцо вуза. На женщине аккуратно и с достоинством красовалось простенькое старомодное платье в зеленый горошек, на ногах открытые босоножки, волосы забраны назад, а отсутствие на лице какой-либо косметики еще больше делало ее похожей на представительницу давно минувшей эпохи. Но Клавдия никогда не стремилась произвести впечатление на окружающих, а потому всегда основывалась в одежде и собственном внешнем обличье на внутренний настрой.

Ее озарившийся было надеждой взор наткнулся на хмурое, едва ли не плаксивое выражение лица родного племянника, и Клавдия сокрушенно закачала головой. Каких-то слов в данной ситуации и не требовалось. Неутешительный результат предсказывался без видимых затруднений. Розгина ощутила, как в груди предательски екнуло сердце. Неудачи Федора она расценивала как свои личные. С годами выработанный, можно сказать, материнский рефлекс.

Однако женщина, вплотную приблизившись к Федечке, все же позволила себе обратиться к юноше с незамысловатым вопросом:

— Ну?

Она пыталась заглянуть племяннику в глаза, но тот стоял, потупив взор в раскаленный летней жарой асфальт, и не спешил делиться с тетушкой итогами сегодняшней отчаянной вылазки. Федечка неопределенно взмахнул рукой и уже, вместо ответа, собирался было пройти мимо Клавдии, но она цепко ухватила его за локоть.

— Ну, говори, говори как есть! — В голосе женщины появились суровые интонации.

— Ай! О чем говорить? — Неприятный комок вновь перекрыл дыхательные пути, но уже секунду спустя Федечка, взяв себя в руки, накинулся на свою единственную родственницу с явно необоснованными претензиями: — Чего ты-то пришла? Чего пришла? Я же просил: сиди дома!

— Не ори! — совсем уже по-родительски одернула его Клавдия. — Коррупция?

— Какая разница? — нахмурился юноша и уже более миролюбиво добавил: — Двести долларов просят за подготовительные!

— В год? — наивно поинтересовалась тетушка.

Ее слова вызвали на устах Федечки непроизвольную улыбку. Однако искренней веселости в нем не прибавилось, а потому данное выражение лица скорее было похоже на некую обезьянью гримасу. Совершенно неестественную и даже слегка отталкивающую.

— В столетие! — усмехнулся он. — В месяц, тетя. Двести в месяц! Поройся в сумке.

Секунд двадцать Клавдия молчала, то ли мысленно сводя свой личный дебет с кредитом и прикидывая, насколько получается минус бесконечность в итоге, то ли осмысливая еще какие-то аспекты дела, но в итоге взгляд ее сделался колючим, а губы сжались в плотную линию. Подобная метаморфоза, как уже знал из личного опыта Федечка, не предвещала ничего хорошего для тех, против кого было направлено тетушкино недовольство. Она уверенно шагнула к зданию университета.

— Я сейчас в этих принимальщиках пороюсь!

На этот раз останавливать и хватать женщину за руки пришлось уже племяннику.

— Тормози, — мягко произнес он, стараясь не привлекать к себе и к тете излишнего внимания со стороны прохожих. Совершенно незачем им знать о каких-то там неурядицах, связанных с судьбой абсолютно посторонних людей.

Но Клавдия завелась не на шутку. Злоба и праведный гнев клокотали внутри ее и старательно пытались отыскать соответствующий положению выход.

— Я сейчас… урою их!.. Двести!.. — бесновалась она. — Они тебе платить должны! За гениальность.

— Брось. Не позорься! — почти шепотом обреченно вымолвил Федечка.

Уяснив для себя, что переубедить тетю совершенно невозможно и не стоит даже вступать с ней в дискуссии на эту тему посреди улицы, Розгин резко развернулся и пошел прочь. Ему уже было наплевать на то, что там выкинет Клавдия. Хуже теперь точно не будет. Но его поступок, как это ни странно, принес плодотворный результат.

— Федечка! Стой! — Тетушка устремилась за ним, забыв о своих недавних угрозах в адрес коррупционеров, и зашагала рядом с племянником. Приступ нахлынувшего гнева понемногу отступал на задний план, но Клавдия по-прежнему искала объект для своих нападок. — Говорила тебе: смени прическу! С такой прической никого не возьмут! Никуда!

Федечка горько усмехнулся в ответ.

— Башку мне надо сменить, тетя! — с чувством заявил он.

— Да не убивайся ты, Федечка. — Клавдия вдруг явственно поняла, что ее упреки в адрес племянника сейчас, мягко говоря, неуместны. Парню и без того было муторно. Она даже пожурила себя за столь эгоистическое поведение, и мысли тут же перенаправились в иное русло. — Я что-нибудь придумаю.

— Банк грабанешь? — с неприкрытой иронией поинтересовался юноша.

Но Клавдия не уловила его интонаций. Она уже целиком погрузилась в захватившую ее с головой авантюрную идею.

— Банк не банк, но… — Женщина остановилась посреди улицы, не обратив внимания на то, что племянник уже стремительно ушел вперед. — Почему нет?..

— Ай, не проходите мимо! — кричал на весь рынок кавказец с огромным крючковатым носом, больше напоминающим орлиный клюв. — Зачем уходишь, дорогой? Посмотри, какой товар! Помидор — прелесть! Аппетитный и румяный, как женский…

Комизм ситуации заключался еще и в том, что истинный уроженец гор с подобным предложением, используя красноречивые сравнения своих помидоров с женскими прелестями, обращался как раз к девушке. На что та, лишь презрительно фыркнув, прошествовала мимо, не удостоив своим вниманием товар усатого и небритого торговца.

На всей территории рынка, впрочем, так же, как и на площадке перед ним, крайне редко можно было узреть за прилавками людей со славянским типом внешности. По большей части здесь преобладали именно восточные типажи, какой бы вид товара ни был предложен на обозрение покупателя.

Запыхавшись от быстрой ходьбы, Клавдия миновала ряд продовольственных палаток и углубилась в самый центр торгового комплекса. Расталкивая народ локтями, она, подобно локомотиву, сметающему все на своем пути, достаточно быстро достигла сектора бытовой химии. За прилавком с различными стиральными порошками и другими моюще-чистящими средствами, как и за многими другими, расположился кавказец с черными как смоль волосами и широкими усами. Правда, он не стремился создавать рекламу своему товару и не зазывал проходящих мимо потенциальных покупателей гортанными криками, основанными на том, что стиральный порошок «Лоск», к примеру, по своим качествам превосходит самые обольстительные по структуре женские ягодицы.

Горец курил сигаретку, небрежно стряхивая пепел себе под ноги, и безразлично взирал на происходившую вокруг базарную суету.

Клавдия остановилась напротив него, но заводить беседу не торопилась. Во-первых, по причине того, что никак не могла отдышаться от непривычно быстрого для нее темпа, а во-вторых, потому, что мысли женщины на данный момент были слишком далеки от бытовой химии и от всего, что так или иначе связано с ней. Кавказец сурово нахмурился.

— Ты зачем застыла, Клавдия? — строго спросил он, нагоняя в голос как можно больше недовольных интонаций. — Становись на место, пожалуйста.

Женщина продолжала молчать, и даже задумчивый взгляд ее серых глаз устремился не на собеседника, а куда-то за его спину. Пауза, образовавшаяся после обращения кавказца к почтенной даме Клавдии Розгиной, откровенно затягивалась. Выходец из солнечных теплых стран нахмурился еще больше. К тому же он успел заметить, с какими саркастическими усмешками взирают на него торговцы соседних палаток. Уж им-то лучше, чем кому бы то ни было, были известны и без того непростые его отношения с Розгиной.

— Эй! Извини, конечно. — Кавказец повысил тон. — Но кто у кого наемный служащий? Ты у меня или я у тебя? Опоздала на три часа целых, а теперь думаешь. Что ты себе думаешь?

— Думу, — просто ответила Клавдия. Ее-то, напротив, вовсе не интересовали пристальные взоры окружающих. Или она их просто не замечала.

— Государственную?

— Нет, частную. — Она, наконец, сумела сосредоточиться на основной мысли. — Я сегодня не смогу, Русик. Еще в одно место надо. Вычти сегодня из зарплаты, ты же добрый.

— Я злой. — На смуглом лице кавказца отобразилось наигранно свирепое выражение. — Я страшный, когда разозлят!

— Один день, — жалостливо попросила Клавдия.

— Я тебя просто уволю! — тяжело вздохнул представитель солнечных стран, которого собеседница называла не иначе как Русик. — Зачем мне твое химико-технологическое образование, когда вокруг столько безработных хохлушек?

— Всего один денечек, — не унималась Клавдия.

— Хохлушку возьму на порошки! — пригрозил Русик.

— Хохлушки — нелегалки, — мягко проинформировала его женщина. — Мне правда надо.

Русик криво усмехнулся в широкие усы цвета воронова крыла.

— В одно место?

— Ага, — не стала спорить с ним Клавдия. — Не сердись.

Кавказец несколько томительных для Клавдии минут размышлял о чем-то, продолжая при этом театрально хмуриться, затем швырнул окурок на землю, примял его носком оранжевой туфли и цепко уставился в раскрасневшееся лицо выпускницы химико-технологического. Клавдия мило, насколько смогла, улыбнулась работодателю. Русик громко хмыкнул.

— Но учти! — серьезно предупредил он. — Это место будет последней каплей, которая переполнит чашку моего терпения! Уйди с глаз! — Он неопределенно взмахнул своей волосатой ручищей. — И завтра чтоб к восьми.

Клавдия кокетливо приосанилась, несколько вульгарно стрельнула большими глазами, а в завершение еще и игриво подмигнула кавказцу левым глазом.

— Ты хороший, Русик, — с чувством произнесла она.

— Сам знаю.

Ее слова, как это ни парадоксально, заставили смутиться кавказца. Молодой еще, лет двадцати пяти, горец и сам порой боялся признаться себе в том, что эта добротная, что называется, в теле женщина достаточно часто вызывала у него своими аппетитными формами острое сексуальное желание. Возможно, это и была одна из основных причин, по которой Русик держал Клавдию у себя в подчинении, закрывая глаза на ее периодические фортели.

Кавказец сальным взглядом проследил за ее статной фигурой. Клавдия так же быстро удалялась теперь вдоль лотков, как и до этого приближалась к нему. Вскоре простенькое платьице в зеленый горошек скрылось среди шумной толпы, и Русик потерял ее из виду. Он вновь тяжело вздохнул, выудил из широкого кармана брюк пачку сигарет и погрузился в очередной никотиново-наркотический дурман.

А Клава уже успела напрочь позабыть о своем тайном воздыхателе, о чувствах которого она, как и любая нормальная женщина, естественно, не могла не догадываться, и полностью переключила свое сознание на предстоящее спланированное ею дельце. Клавдия торопилась. Она и сама не могла объяснить почему. Ведь, в конце концов, несколько лишних минут, которые она затратит на вынужденную дорогу, по большому счету ничего не решат, но женщина боялась, что сама внутренне перегорит и чуть позже уже не отважится на столь безрассудный поступок.

До своей квартиры она добралась в переполненном троллейбусе, а затем еще пару кварталов прошла пешком. Дыхание, непривычное к подобным интенсивным прогулкам, сбилось окончательно, и Клавдия с трудом сумела подняться по лестнице на нужный этаж. Повернула ключ в замке и шагнула через порог. В полутемной прихожей остановилась, прислушалась. По всей видимости, в их с Федечкой обители никого не было.

— Федечка! — позвала она для пущей уверенности.

На ее зов никто не ответил. Стало быть, племянник, расстроенный сегодняшними не очень приятными для него событиями, прогуливался где-то в городе, занимаясь самобичеванием, основанным на собственной несостоятельности. Клава тяжело покачала головой. Но с другой стороны, она была рада, что не застала Федора дома. Сейчас встречи с племянником ей были абсолютно ни к чему. Воспоминания давно минувших дней захлестнули Розгину.

Справедливости ради стоит заметить, что эта простая русская женщина уже на протяжении долгих лет жила как бы на автомате. Еще ни разу ей не доводилось задуматься о себе лично. И эта безумная скачка по колдобинам и ухабам жизни началась для нее, как это ни странно, еще в отрочестве.

В то время Розгина вполне могла бы назвать себя симпатичной и на нее заглядывались не только любители пышных форм. Напротив, Клава была стройной, аккуратной по всем параметрам девушкой. Все ее помыслы изначально были направлены на то, чтобы встретить достойного молодого человека, выйти замуж, родить детишек. Одним словом, достигнуть того, что, по мнению большинства представительниц слабого пола, и является пределом мечтаний. Но судьба распорядилась иначе.

Клавдия и ее младшая сестра Катя рано потеряли родителей. Отец умер внезапно, когда Клаве было одиннадцать, а затем от тяжелой и неизлечимой болезни скончалась мать. Старшей из сестер только что исполнилось восемнадцать, а Кате — четырнадцать. Вот тогда Клава и поставила на себе крест. В прямом смысле этого слова. Осознав, что она единственная, на кого теперь может опереться сестра, Розгина-старшая целиком и полностью посвятила себя Кате. Забыв о вожделенном муже и ребятишках, Клавдия пошла работать, дабы прокормить себя и сестру. Ведь Кате необходимо было учиться.

Многочисленные поклонники, от которых поначалу и покоя-то не было, рассосались сами собой, в итоге и вовсе сойдя на нет. При отсутствии личной жизни Клава перестала следить за своим внешним обликом. Занятия спортом и диета превратились в элементы непозволительной роскоши. Где еще и на это отыскать время?!

А что касается Кати, то, несмотря на достойное полученное воспитание, она была не так серьезна, как ее старшая сестра. Конечно, назвать ее разбитной тоже было нельзя, но, в отличие от Клавы, Розгину-младшую намного чаще можно было застать в компании подруг и молодых людей. Катя мечтала выйти замуж. Отчасти еще и для того, чтобы избавить сестру от обузы в своем лице. Однако произошедшая в жизни Катерины личная трагедия перечеркнула и ее планы на брак. Приятной компенсацией послужило рождение сына Федора. Ребенок, родившийся вне брака. Но Кате и в голову не пришло сделать аборт. Все даже мало-мальские намеки на эту недостойную в ее понимании тему она категорически отвергла. О том, кто является отцом Федечки, Катя рассказала только сестре. Клавдия поняла и не осудила. Но забот в семействе Розгиных прибавилось. Катя изменилась. Материнство — серьезная штука. Но еще большая ответственность за судьбу уже двух близких людей легла и на плечи Клавдии. Жизнь покатилась по обозначенному судьбой руслу.

Федечка рос. Двум сестрам удалось не только достойно воспитать его, но и привить мальчику самые положительные качества. Финансовые же аспекты продолжали желать лучшего. Но ребенок был не требователен.

Невзирая на отсутствие мужчин как фундаментальной опоры существования, ни Клава, ни Катя на жизнь не роптали. Они уже привыкли к такому положению вещей и были вполне счастливы в этом небольшом, но принадлежащем только им, теперь уже троим, мирке.

Потом Катя умерла. Беспощадная болезнь, которую не останавливают ни возрастные категории, ни социальное положение, ни характер подверженного данному недугу человека. Ее смерть, естественно, явилась новым серьезным испытанием для Клавдии. Как моральным, так и физическим Душевные переживания, связанные с потерей близкого человека, перемешались с заботами с дальнейшей судьбе Федечки. Теперь Клаве пришлось стать для мальчика всем. Единственным родным человеком. Да и она прекрасно осознавала, что, кроме нее, у Федора никого нет. Катя всегда мечтала, чтобы судьба ее сына не была похожа на ее собственную. Молодой Розгин, в отличие от них с сестрой, должен был получить престижное высшее образование. Способностей у мальчика для этого было с избытком. Дело оставалось за малым. Помочь ему, подтолкнуть, так сказать. И сделать это теперь предстояло Клавдии.

По большому счету для женщины мало что изменилось. Все та же забота о ближнем, все то же самопожертвование. Сначала сестра, потом она же, только вместе с сыном, и непосредственно Федечка. Это и была та самая жизнь по инерции. И вот сейчас, оглядываясь назад, Клавдия могла бы осознать, что совершенно ничего определенного она не смогла добиться для себя лично. Могла бы, но не осознавала. Ибо и задуматься-то об этом ей было совершенно некогда. А жизнь почти пролетела.

И снова на горизонте нарисовалась новая проблема. Глобальная мечта покойной сестры находилась под угрозой срыва. Несмотря на феноменальные, как казалось Клавдии, Федечкины способности, брать его в вуз упорно не желали. Требовались либо деньги, либо связи. Почему-то прежде подобная мысль не приходила Розгиной в голову.

Требовалось срочно что-то предпринять. И Клавдия знала, что именно. Альтернативы просто не было. Иначе — крах. Крушение всех надежд.

Быстро избавившись от своих поношенных босоножек, женщина энергично скрылась в комнате и прямиком двинулась к двустворчатому платяному шкафу. Пододвинув стул, Клавдия взобралась на него, отчего ветхий представитель старой мебели жалостливо заскрипел, и потянулась руками к канареечного цвета чемодану, мирно покоившемуся до сего момента наверху, придавленному двумя такими же старыми, как и он, коллегами. Клавдия резко дернула за плетеную ручку. Один раз, второй, третий, и лишь с пятой по счету попытки ей удалось достичь вожделенного результата. Канареечный чемодан выскользнул из-под собратьев, но удержать его женщине не удалось. Взметнув к потолку слой вековой пыли, объемных размеров поклажа полетела на пол, едва не сбросив со стула свою освободительницу. С глухим стуком чемодан упал на пол, перевернулся вокруг своей оси и распахнулся. На потрескавшийся от времени паркет из него выскочило несколько продолговатых листов альбомного размера, аккуратно прихваченных с одного края канцелярской скрепкой, и пачка бумажек поменьше, завернутых в полиэтиленовый пакет.

Как молодая, Клавдия спрыгнула вслед за чемоданом и присела возле него на корточки. Содержимое семейной реликвии находилось в хаотичном беспорядке, и женщине пришлось перебрать кучу разного барахла в виде пожелтевшей с годами бумаги, различных маленьких шкатулок с бижутерией, кусков ткани и много чего подобного, прежде чем пристальный взгляд выхватил из всего этого хаоса необходимую деталь. Ту, которую Клава так старательно и пыталась найти. Почти с самого дна чемодана она выудила на свет божий черную лаковую сумочку, которую прежде еще было модно именовать театральной. Слой покрывавшей эту самую сумочку пыли вызвал бы у кого угодно зависть и уважение.

— Здесь, кажется, — прошептала Клавдия, едва заметно шевеля полными губами.

Она отщелкнула металлический замочек и заглянула в глубь сумочки. Ее прогнозы оправдались на сто процентов.

К серым стальным воротам массивного особняка, обнесенного по периметру высоким забором из неокрашенных бетонных плит, неспешно подрулила темно-сиреневая иномарка. Черный глазок видеокамеры, расположенной справа от въезда, развернулся на призывный звук автомобильного клаксона. Гамлет, жгучий брюнет с карими глазами и квадратной челюстью, не имевший ничего общего с легендарным шекспировским героем, весело помахал рукой в объектив, высунувшись из салона аж на полкорпуса. Невидимый оппонент, расположенный где-то на территории за специальным монитором, без труда узнал прибывшего в особняк гостя, а потому ворота, приведенные в действие нехитрым механизмом, плавно отъехали в сторону, пропуская машину во двор.

Гамлет бросил короткий взгляд на запястье левой руки, где небрежно болтался дорогущий «ролекс». Но на такие пустяки, как денежные затраты, Гамлет редко обращал внимание. С финансовыми вопросами он всегда был на «ты» и умел сколотить состояние буквально из воздуха, из-за чего и считался в отдельных криминальных кругах незаменимой персоной. Да и сам Гамлет, надо заметить, прекрасно знал себе цену.

Он развернул машину по центру двора и выбрался из уютного кожаного салона. Щелкнул брелком сигнализации и развернулся своим ухоженным лицом к парадному крыльцу. На тридцатилетнем финансовом советнике Лавра красовались стильные светлые брюки широкого покроя, розовая рубашка с однотонным длинным галстуком и темные дымчатые очки, скрывавшие узенькие от природы глаза кавказца. Ноги Гамлета были обуты в черные остроносые туфли. Правой рукой гость прижимал к торсу шикарный кожаный портфель с привезенными с собой документами.

Уверенной походкой Гамлет поднялся на крыльцо, приветливо кивнул двум гориллообразным охранникам на входе и скрылся за дверями особняка. Никто не встречал кавказца, да он, впрочем, и не особо нуждался в этом. Расположение комнат в доме Федора Павловича он и так превосходно знал.

Лавру уже доложили по внутреннему телефону о прибытии финансового советника, но вор в законе довольно-таки вяло встретил гостя все в той же спальне, где пару часов назад после завтрака его оставил в гордом одиночестве верный Санчо. Законник даже не счел необходимым переодеться, по-прежнему щеголял в шлепанцах на босу ногу и домашнем халате. Периодически на Лавра нападала эдакая ленца, и он ничего не мог с этим поделать. Даже бороться перестал. К чему? Все пройдет и так, само собой.

Едва Гамлет переступил порог спальни авторитета, сразу обратил внимание на скучающую физиономию Лаврикова. Выходит, беседа будет не простой. Вор так и не проникся той темой, которую советник подбросил ему для размышлений накануне. Гамлет снял очки и прищурился. Ничего. У него тоже имелся козырной туз в рукаве, приберегаемый для финального аккорда. Сегодня-то он им и воспользуется. И крыть Лавру уже будет нечем. Да и желания у него подобного не возникнет.

— Привет, Лавр, — как можно бодрее и естественнее произнес кавказец, без приглашения располагаясь в мягком кресле. Портфель с документами он пристроил на подлокотнике, накрыв его правой рукой.

— Привет, привет. — Вор в законе не соизволил подняться с кровати, а, напротив, подобрал под себя обе ноги. Взял в руки пилочку для ногтей и сосредоточился на изучении своих пальцев. — Что нового, Гамлет? Все ли спокойно в Датском королевстве?

Кавказец натянуто улыбнулся, показывая, что он в полной мере оценил юмор босса, но тут же скроил на лице серьезное выражение.

— Я хотел бы вернуться к нашему вчерашнему разговору, Лавр, — мягко, но с некоторым нажимом произнес Гамлет. — Желательно бы было услышать твое решение. Из первых уст, так сказать.

— Подожди. — Лавр приступил к полировке ногтей, не поднимая взгляда на собеседника. — Не гони лошадей. Объясни мне, как простому идиоту, на хрена нам этот заводишко?

— Как на хрена?! — Финансовый советник немного растерялся. Ему казалось, что этот вопрос даже не подлежит обсуждению. — Очень на хрена! Минутку.

Он поднялся с кресла и прошествовал к включенному компьютеру, скромно притулившемуся на низеньком столике у окна.

— Вот. — Гамлет быстро пробежался сухощавыми пальцами по клавиатуре, как заправский хакер. — Сейчас будет!

После неких непродолжительных действий он развернул к Лавру плоский кристаллический экран монитора. На обозрение авторитету была предложена схема городской застройки с мигающим на ней едва ли не в самом центре красным прямоугольником. Указательный палец Гамлета с ухоженным, как у женщины, ногтем картинно ткнулся в этот самый пресловутый квадрат.

— Здесь — мы, да! — затараторил он, оборачиваясь к Лавру. — И здесь мы, и здесь, и здесь! А посередине — эта дырка от бублика, этот завод! Здесь — не мы! Никто здесь! — Эмоции переполняли джигита.

— Что он производит, завод? — вяло поинтересовался Лавриков, разминая пальцами неприкуренную сигарету. Вор в законе все еще лелеял в душе мечту свести свою потребность в курении до минимума.

— Какая разница? — недовольно поморщился Гамлет. — В крайнем случае каждый цех — это тысячи квадратных метров торговой площади! И факт в том, что Дюбель забросил удочку насчет его банкротства и внедрения своего внешнего управляющего.

Это и был тот самый козырный туз, бережно хранимый кавказцем для подходящего случая. Случай такой настал, и реакция Лавра, ожидаемая собеседником, не заставила себя ждать. Авторитет заглотил наживку вместе с крючком, как изголодавшийся глупый пескарь.

— Дюбель? — В голосе Федора Павловича наконец-то появилась неподдельная заинтересованность. Он весь подобрался, ленивое выражение слетело с его лица, а сигарета так же, как до этого и пилочка для ногтей, оказалась за ненадобностью отброшена на незастеленное покрывало.

— А как же! — Гамлет вернулся в кресло и поднял с пола оброненный дорогой портфель. — Получится — вокруг мы, а посередине — он! Это — наглая экспансия, Лавр!

— Дюбель оборзел. — Лавриков спустил ноги на пол и поднялся с кровати.

— Еще как! — Финансовый советник откровенно ликовал. — Получится, Дюбель — как какой-нибудь Калининград в прибалтийском окружении.

— Чего? — не врубился Лавр.

— Дюбель — Калининград якобы. Кенигсберг Дюбель!

— Дюбель — Кенигсберг?! — возмущенно переспросил вор в законе. Его длинные ноги уже принялись энергично мерить шагами комнату.

— Ну!

— А мы? — Седая голова развернулась в сторону финансового советника.

Гамлет ослепительно улыбнулся.

— А мы — как прибалтийцы, выходит, — резюмировал он.

Лавриков остановился возле включенного монитора, молча вгляделся в ярко-желтое изображение с мигающим красным квадратом и несколько минут монотонно раскачивался на носках. Раздумывал над чем-то. Что за мысли одолевали в настоящий момент крупного криминального авторитета, Гамлет не взялся бы спрогнозировать. Все, на что он рассчитывал, так это на то, что эти самые мысли движутся в нужном ему, экономисту при Лавре, направлении. Он молча выжидал решения большого босса. Наконец, Лавр неожиданно прекратил свои телодвижения и резко припечатал правый кулак к раскрытой левой ладони.

— Не выходит, — произнес он со свирепой усмешкой, и его высокий лоб прорезало несколько величественных рельефных морщинок. — Какие мы к дьяволу прибалтийцы? Если бы прибалтийцы. — Он обернулся через плечо и внимательно ощупал взором смуглое лицо своего советника по финансам. — Мы— русские, Гамлет Оганесович.

Секундное замешательство отразилось на лице советника. Он не мог понять: то ли Лавр намеренно подтрунивает над ним и с сарказмом поднимает вопрос о национальной принадлежности, то ли авторитет настолько увлекся рассуждениями, что произносит фразы на автопилоте, машинально. Однако Гамлет не был бы тем самым Гамлетом, каковым он и являлся, если бы в одно мгновение не взял себя в руки.

— Конечно русские, — не стал спорить он, все же еще находясь в некоторой растерянности от столь неожиданного напора со стороны босса. По мнению кавказца, Лавр явно перегибал палку в эмоциях.

— Поэтому Дюбелю — на-кась, а не его внешний управляющий! — меж тем продолжал разглагольствовать авторитет, тыча свернутым кукишем чуть ли не в нос притихшему и оторопевшему Гамлету. — У нас свой найдется — хочешь внешний, хочешь — внутренний…

— Навалом всяких, да? — осторожно спросил кавказец, опасаясь очередной вспышки беспочвенной ярости Федора Павловича.

— Да! — Лавр шагнул к окну и раздернул пошире тяжелые портьеры. В спальне сразу стало заметно светлее, что еще больше вдохнуло энергии в хозяина данных апартаментов. Он гордо приосанился и выпятил грудь колесом. — Дюбелю пятак уступишь, он всю сберкнижку захапает! — не унимался именитый вор. — Тут вопрос принципа! — Казалось, Лавриков только сейчас заметил мирно восседавшего в кресле Гамлета и произнес уже не в безликое пространство, а непосредственно в глаза собеседнику: — Ты давай действуй, действуй! Чего расселся? Вставай, беги.

— Сейчас побегу. — Кавказец энергично вскочил на ноги и почти на лету подхватил свой модный кожаный портфель. — Но… Цена? Какой ценой?

Лавр глубоко засунул руки в карманы широкополого домашнего халата и вновь несколько раз качнулся на носках. Машинально поймал себя на мысли, что к нему прилипла еще одна некрасивая привычка.

— В принципиальных вопросах я за ценой не стою, — заявил он, и тут же новая волна агрессии захлестнула его сознание. — Хэ… Дюбель!.. Кто такой Дюбель?! Щенок с молочными резцами!.. Таких дюбелей я в стенку у параши пальцем заколачивал.

Лавр на секунду задумался, затем устало плюхнулся в кресло, где еще так недавно восседал его советник по финансам, и щелкнул в воздухе пальцем. По опыту Гамлет знал, что обычно подобным образом Федор Павлович акцентирует внимание окружающих на какой-то неожиданно созревшей у него в голове идее. Сам кавказец, как правило, опасался этих акцентов. С Лавром любому полагалось держать ухо востро. Никогда не знаешь, какой фортель он выкинет в следующий момент. Гамлет напрягся, как перед ожиданием сокрушительного удара в челюсть, и на его лице отобразилась каменная маска. Интуиция не подвела уроженца гор.

— Я Ессентуки предупрежу! — веско произнес Лавриков, и его цепкие пальцы мгновенно выудили из кармана миниатюрную коробочку сотового телефона. Авторитет отбросил крышечку панели. — Сам даже мараться не буду! Пусть пощупает этого…

Гамлет подскочил к боссу и несколько фамильярно положил ему руку на правое плечо. Лавр скосил недовольный взгляд, и кавказец, почувствовав, что хватил лишку в панибратских отношениях с законником, резко отдернул волосатую кисть, отступил на два шага назад и испуганно замотал головой. Федор Павлович удивленно изогнул левую бровь, пытаясь понять, на чем именно основывается пока еще молчаливый протест экономического советника.

— Что такое? — с откровенным пренебрежением уставился он на кавказца. — Какие-то проблемы?

— Нет. — Гамлет нервно сглотнул и тут же поспешно добавил, не сводя карих глаз с зависшего над телефонными кнопками пальца Лавра, с таким видом, будто этот самый палец готовился в настоящую минуту рвануть атомную бомбу где-нибудь на территории Соединенных Штатов Америки. — Ессентуки пока не надо! Сначала надо макроэкономическими методами попробовать, а дальше видно будет.

Вор в законе захлопнул компактный телефончик.

— Уверен? — на всякий случай коротко поинтересовался он.

— На сто процентов. — Гамлет кивнул.

Черненькая коробочка вновь скрылась во вместительном кармане, а сам авторитет понемногу начинал успокаиваться, оставляя поднятую самим кавказцем бурю позади. Его голова с уже основательно седеющими волосами безвольно откинулась назад, благополучно встретившись с высоким кожаным подголовником. Лавр смежил веки и несколько раз с шумом выдохнул из легких накопившийся воздух. Гамлет неуверенно топтался рядом, не зная, как же ему лучше поступить в сложившейся ситуации. То ли по-тихому ретироваться, не напрягая более босса своим присутствием, то ли участливо осведомиться о самочувствии Федора Павловича.

Лавр открыл глаза.

— Ты еще здесь? — спросил обычным будничным голосом, будто это не он тут распалялся и брызгал слюной в разные стороны пару минут назад.

— Ухожу, ухожу, — засуетился кавказец.

— Но имей в виду, — бросил ему вслед Лавриков, едва волосатая кисть горца легла на золоченую дверную ручку. — Если не получится макроэкономическими… Тогда вплоть до войны!

— Конечно. — Гамлет натянуто улыбнулся, обернувшись через плечо, и уже в следующую секунду скрылся за дверью.

— Дюбель! — вновь хмыкнул Лавр, оставшись в гордом одиночестве.

А Гамлет, целиком и полностью удовлетворенный исходом сегодняшних переговоров с боссом, и в частности — достигнутым результатом, со слащавой улыбкой на устах неспешно спустился вниз по лестнице, миновав внушительный кордон ребят из убойной бригады Ессентуки, и пригладил мохнатой пятерней завивающиеся на затылке волосы. Он нацепил на нос дымчатые очки и вышел на улицу, подставляя жарким солнечным лучам и без того уже загорелое лицо. День можно было считать удачным. Кавказец выудил из кармана автомобильный брелок, и его иномарка радостно пискнула, освобождаясь от сигнализационной блокировки. Гамлет вольготно расположился в салоне и водрузил обе руки на баранку. С минуту, наверное, он сидел без движения, после чего решительно встрепенулся, как бы возвращаясь из мира грез в насущную реальность, и резво повернул ключ в замке зажигания под рулевой колонкой. Двигатель откликнулся на его призыв мягким монотонным урчанием.