Город Сантьяго-де-Куба похож на Ямайку: люди чернее, чем в западной части острова, одеты в растаманские цвета, на голове у некоторых красуются дреды. Когда-то, видимо, город процветал: виднеются трамвайные линии, от старости вросшие в землю, и даже небоскребы.

Меня посещают мысли отправиться на Ямайку, благо, судя по карте – совсем недалеко: километров двести. Проведя изыскания насчет целесообразности данного путешествия, прихожу к выводу, что 390 баксов за перелет туда-обратно – крайне не бюджетно; более того, по воде добраться до растаманского острова нереально: морское сообщение отменено шесть лет назад. Печально.

В Сантьяго-де-Куба много фастфуда, много еды. Дешевой и паршивой. Ем везде: в гаштетах, на улице, у тётушки, у которой поселился. Ем, чтобы есть. Чтобы наесться впрок. Осознаю, что дальше может быть хуже, надо питаться сейчас. Скупаю все, что вижу: леденцы, лепешки, зеленые бананы, которые невозможно есть в сыром виде, а нужно варить. Фруктов нигде почти не найти: январь – не сезон.

Тут, в Сантьяго, моя мечта об аренде скутера разбивается об очередную глупую кубинскую реальность: для аренды скутера необходимы права, а у меня их отняли нехорошие люди в Москве за езду по встречной полосе.

Бесцельное слоняние по городу заводит меня в интересные места: в тренажерный зал, где кубинцы прокачивают свою мускулатуру, и вход в который стоит один рубль, в библиотеки-прачечные-рынки, в какое-то помещение типа клуба, расположенное в подворотне, где разукрашенная знойная мучача томным голосом исполняет заунывные романсы. На входе сидит билетер, который, почуяв мое иностранное происхождение, пытается меня обилетить, но, увидев, как я достаю из кармана местные песо, улыбается: «Проходи, кубинец». Кубинский пролетариат после тяжелого трудового дня внимает пению исполнительницы, параллельно полируясь ромом прямо из горла, передавая его по кругу.

Смеркается, я и выхожу на главную площадь.

Слышу, как какой-то тип бойко общается на английском, знакомлюсь. Слово за слово, стаканчик за стаканчиком, проникаюсь к нему симпатией. Рассказывает он мне свою историю.

Вся информация, конечно, с его слов, но звучало довольно правдоподобно.

Мой новый знакомый по прозвищу Пипиньо (в переводе с исп. – огурец) только что откинулся из тюрьмы: сидел несколько лет за свои политические взгляды. Во всем мире находятся личности, недовольные существующей властью, однако в социалистических странах их заметно больше, к тому же в этих странах есть один момент: этих личностей сажают. По словам Пипиньо, политических заключенных на Кубе – немало: около половины от общей массы находящихся за решеткой. Освободился он совсем недавно и направлялся домой, в свою деревню Эль Кобре, к родителям. Конечно, болтуном Пипиньо был порядочным, но что-то мне подсказывало, что с этим загорелым малым нам удастся спеться. Мне импонировала его начитанность и образованность (знал он ни много, ни мало – восемь языков, и в этом сомневаться не приходилось: я сам слышал, как он свободно болтал на улице и на дискотеке то с немцами, то с голландцами, то с итальянцами). Языки и прочие науки Пипиньо постигал в политической школе, откуда его и забрали кубинские чекисты прямиком на кубинскую Лубянку.

Пипиньо в сопровождении своего друга огромных размеров шляется по городу, здоровается со старыми корешами, все спрашивают, как ему сиделось и как жилось. Так что вроде про отсидку не врет. Большой друг значительно старше самого Пипиньо, учился в Москве на врача, но по-русски не мог вымолвить ни слова, что было, по крайней мере, странно. Друг угощает нас с Пипиньо пивом, я их зову на дискотеку. Обращаю внимание, что Пипиньо любит халяву (кто из кубинцев её не любит?), но я в частном порядке разъясняю ему политику партии: разводить меня не стоит; во всех финансово-денежных переговорах с представителями обилечивающей/разливающей организаций вечеринки общается он, я же оказываю финансовую поддержку. По стандартному сценарию – я студент, приехавший учиться на Остров Свободы.

Цены для нас сразу становятся ниже, входим внутрь за какие-то копейки.

Внутри достаточно весело. Пипиньо разводит на секс престарелую немецкую мучачу явно не первой свежести, я же обнаруживаю разукрашенную примадонну, певшую в подворотне, которую я посещал несколько часов назад. Она меня каким-то чудом узнала и стала плясать со мной. На дискотеке пьяные в умат немцы снимают кубинских мучач, мы тоже отрываемся, как можем. Что мне понравилось в кубинской дискотеке, так это то, как музыкой проникаются все присутствующие; танец захватывает каждого, от ди-джея до официантки, танцуют все вперемешку, все со всеми, сальса, не сальса – неважно, и самое интересное – для этого почти не нужно напиваться. Общий задор, отлакированный мохито и Кубой либре, передается и мне. Учу своего нового друга азам русского мата, немцы уже вообще еле стоят и мучачи их почти выносят. Выходим на воздух и мы: дискотека окончена. Смотрю, как у входа полулежит немец, хлопаю его по плечу, посмеиваюсь; весь этот балаган удаляется, и не понятно, кто кого ведет: мучачи немцев или немцы мучачей.

Время уже позднее, Пипиньо зовет меня на пару дней к себе в гости в Эль Кобре, говорит, что родители его ждут, к нашему приезду зарежут индейку. Обещает систему «все включено»: бесплатные мучачи, пир на всю деревню и тому подобные прелести, делая особый упор на индейку. На мнимые обещания я не особо ведусь, но поскольку никаких планов в Сантьяго нет, соглашаюсь (весь мой маршрут диктовался отсутствием планов, поэтому принимать решение ехать туда, а не сюда в последний день/час/минуту приходилось неоднократно). Я, правда, договорился со своей хозяйкой на два дня проживания в Сантьяго, а уехать придется через день, но да ладно. В Сантьяго – я уверен – еще вернусь: после Эль Кобре нужно двигаться в Гуантанамо. Довольные друг другом, расходимся по домам. Выдаю уставшему натанцевавшемуся бедняге деньги на такси: очень уж просит.

Засыпаю.

***

Утро в Сантьяго. На сей раз петухов не было. Была электродрель. Ранним утром пришли какие-то гастарбайтеры штробить стены непонятно для каких целей. Выспаться не удалось, но зато тетушка накормила меня отменным завтраком. С утра я намеревался заскочить в тренажерный зал, заприметивший накануне, благо он находился совсем недалеко от дома, однако Пипиньо пришел слишком уж рано: я даже не успел собрать шмотки. В спешном порядке закидывая остатки завтрака в рот, а одежду – в рюкзак, прошу своего друга объяснить хозяйке касы, что мои планы вновь претерпели изменения и санаторно-курортное лечение в трущобах Сантьяго подходит к концу: уезжаем в Эль Кобре.

Пока я упаковывал барахло, Пипиньо, заметив, как у меня вывалилась из рюкзака красная веревка, которую я хотел было выбросить, быстро подобрал её и присвоил себе. Меня несколько поразила его находчивость, порожденная, по всей видимости, банальной нищетой:

– Ты что, парень, это же веревка! Веревка на шею! Не просто веревка, а красная веревка! – он быстро нашел ей применение: одев на шею, стал использовать в качестве украшения и больше не снимал.

Украшенный веревкой, солнечными очками и моим плейером, Пипиньо тащит меня к своим родителям в деревню Эль Кобре.