Глава 5. Треккинг вокруг Аннапурны
Ошибочно считать Непал в целом и заповедник Аннапурна в частности местом диким и первозданным. С начала 60х-70х годов, когда Непал облюбовали хиппи, изменилось многое, и туристический поток в эту красивую и дешевую страну постепенно растет. Сюда, в первую очередь, направляются так называемые «треккеры» — любители пеших прогулок по местам вдали от цивилизации. Специально для них предприимчивые непальцы сооружают необходимую инфраструктуру: некогда аутентичные непальские деревушки постепенно наполняются хоть и колоритными и необычными, деревянными и простыми, но все же гостиницами (или домами путника), на треках появляются указатели на английском, а непальцы постепенно разучивают примитивные фразы на языке мирового туризма.
Да, усилия, предпринимаемые властями: необходимость получения туристами специального разрешения для походов по Аннапурнскому заповеднику, запрет на некоторые виды хозяйственной деятельности и многое другое — не позволяют загадить непальские природные заказники слишком быстро. Поэтому природа в этих местах максимально приближена к тому, какой она была десятки и сотни лет назад.
Однако за настоящим, совсем диким Непалом, за тем, где нет ни табличек на английском, ни детей, мило выпрашивающих сладости у иностранцев, отправляться нужно совсем не сюда.
Таких, как природный заказник Аннапурна, в стране десятки, но именно он, наряду с заповедником около Эвереста, считается самым раскрученным и, к тому же, не очень дорогим.
Ну и помимо прочего, на треке вокруг Аннапурны расположен самый высокогорный в мире перевал Thorong-La высотой 5416 метров, т. е. та точка, до которой можно добраться пешком, безо всякого альпинистского снаряжения, обладая лишь нормальной физической подготовкой. Более того, точка эта не является вершиной ни горы, ни сопки, а просто одним из пунктов на пути в несколько сотен километров вокруг одной из самых красивых гор в мире. В ознаменование этого факта на самом перевале стоит памятный знак с указанием высоты, завешанный буддийскими флажками.
Помимо Аннапурнского, есть в Непале заповедники позаковыристей и подороже, наподобие долины Мустанг. Попадание туда не так сложно, как, например, в расположенные в этом же регионе Тибет или в Бутан, но представляется задачей тоже не совсем тривиальной. Правительство вводит высокие платы за вход в такие сверхкрасивые и первозданные заповедники — порядка нескольких тысяч долларов, а также лимитирует ежегодное количество туристов.
За красотами Аннапурны отправиться может каждый, заплатив (в Поккаре или Катманду) около пятидесяти долларов за специальное разрешение — пермит.
Причем государство, мотивируя иностранцев поддерживать экономику страны и создавая рабочие места для непальцев, снижает стоимость пермита для тех иностранцев, которые нанимают себе в помощь гида. Без гида, конечно, тоже никто не запрещает гулять, но пермит обойдется раза в полтора дороже. День работы гида стоит порядка пяти-семи долларов, совсем недорого, однако арендующая гида группа обязана оплачивать его кормежку и ночлег.
Помимо гида иностранцы могут арендовать непальского носильщика, который способен тащить на себе несколько десятков килограммов груза, своего и чужого. Этим часто пользуются престарелые европейцы — французы или немцы, расценивая весь поход как прогулку на заоблачных высотах с фотоаппаратом на шее и нагружая носильщиков своими излюбленными повседневными вещами: компьютерами и одеждами, вкусными продуктами и напитками. Кстати, не всем из них удается преодолеть маршрут целиком, хоть и налегке: горную болезнь никто не отменял, поэтому периодически на пути мне попадались молодые и не очень европейского вида туристы, удрученно возвращавшиеся назад, встретив горную болезнь на высоте свыше трех тысяч метров.
Использовать чужой ручной труд, гида или носильщика, не входило в мои планы, как бы ни тяжела была моя ноша, поэтому в свой двухнедельный маршрут я отправился в одиночку.
Ну а ноша моя все же была не так велика, в основном, теплые вещи. Чего нельзя было сказать о некоторых других восходителях. Цивилизация потребления заставила этих любителей треккингов набить свои рюкзаки вещами, без которых можно было вполне обойтись: компасами и измерителями высот, GPS-навигаторами и прочими электронными штуками, газовыми горелками, многослойными и ультрасовременными мембранными куртками и подстежками, модными ботинками и солнцезащитными очками.
Мои аскетичность и непритязательность, надо сказать, сыграли со мной злую шутку. На третий день похода начали рваться мои новые дешевые китайские кроссовки, которые я купил специально для этого маршрута. Портняжных мастерских по пути не встречалось, поэтому мне самому пришлось освоить эту нехитрую профессию. Кроссовки, из-за многокилометровых подъемов и спусков по камням, рвались ежедневно в новых местах, а я просиживал вечерами, латая дырки и повышая свое мастерство обувщика, под дружеские насмешки моего нового швейцарского знакомого Балтза.
Балтз, как и я, вышел на маршрут в одиночку. Мы познакомились с ним на второй день нашего общего пути и быстро пришли к выводу, что идем в одном темпе — он с рюкзаком средней величины и треккинговыми палками, я — с небольшим рюкзаком и вовсе без палок. Жизнь в предгорьях Альп послужила Балтзу неплохой подготовкой для путешествий по Непалу: он знал, как правильно акклиматизироваться, набирать высоту и собирать рюкзак для походов по тем или иным высотам. Моя же равнинная жизнь в московском районе Текстильщики подготовки мне такой не дала, поэтому я старался прислушиваться к дельным советам своего нового швейцарского друга.
Альпийская жизнь Балтза, по большей части, состояла из садоводства, и получал он какие-то астрономические (для садоводов России и прочего мира) деньги.
Тем не менее, он почему-то удивлялся, как мне удается так много путешествовать, хотя на его месячную зарплату, пожалуй, можно было бы сделать кругосветку. Швейцария — страна далеко не бедная, и экономическая пропасть между Швейцарией и Непалом просто гигантская. Балтз радовался своим любимым шоколадным батончикам «Сникерс», притащенным на высоту в несколько тысяч метров ослами и носильщиками, которые он покупал по цене, явно вдвое-втрое большей, чем в Катманду.
— Все равно это в пять раз дешевле, чем в Швейцарии, — улыбался он, поддерживая франком, вернее, рупией, непальских торговцев, изредка встречавшихся на нашем пути.
Первые несколько дней мы шли вдоль строившейся китайцами автомобильной дороги. Чтобы проложить эту дорогу, сносились части гор, прорезались тоннели: тем самым нарушалась созданная природой гармония.
Основным орудием при строительстве служил динамит. Дорогу прорубали не прямо возле нашей тропы, а в нескольких сотнях метров, по другую сторону ущелья реки Марсианди, но зачастую грохот стоял такой, что сотрясалось все ущелье. По обнародованным впоследствии данным, на строительстве дороги до Мананга погибло несколько десятков человек. В основном, среди рабочих низкого класса, то есть непальцев, а не китайцев.
Казалось бы, дорога должна принести радость и пользу местным жителям: продукты не придется таскать на себе или на ослах по нескольку дней. Но, задумавшись (а на раздумья в этом походе было очень много времени: медитативная ходьба по нескольку часов в сутки способствует), я приходил к выводу, что ничего хорошего от этой дороги не выйдет. Экосистема нарушится, да и количество туристов, несомненно, снизится, поскольку приходят сюда именно за дикостью и нетронутостью. А там, куда пришел асфальт, речи о нетронутости быть не может.
Но пока что, пока никакого асфальта еще не было, пока непальцы, как и сотни лет назад, тащили свои ноши на своих спинах и на спинах своих ослов, мы шли и радовались окружающим пейзажам.
Реки, горы, леса и непальские хижины радостно встречали нас, и за каждым подъемом начинался новый, еще более крутой и красивый.
«Namaste! Sweeeeeet!» — радостно приветствовали нас и дети, замечавшие иностранцев и подбегавшие в надежде на любой подарок. Мы иногда всучивали им какую-нибудь конфету, и дети, счастливые, убегали.
Обшарпанность домов и бедность не так бросались в глаза на фоне величественных гималайских гор: на фоне снежных шапок гор и режущей голубизны неба пейзаж выглядел праздничным, нарядным.
Здесь я своими глазами, мозгами и клетками ощущал старую поговорку о том, что лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал. За каждым поворотом, за каждым холмом нас ждали новые и новые горы, на которых не бывал ни я, ни мой швейцарский друг.
Описывать красоту Аннапурны и ее окрестностей на бумажном носителе, пожалуй, абсолютно бессмысленное занятие, поэтому просто скажу, что до этого момента такой природной красоты я просто не встречал ни в каком другом месте. И позову читателя сюда, пока еще это место не окончательно загублено человеком, охотящимся за наживой.
Погода постепенно сменилась с летней на осеннюю, пальмы куда-то пропали, заменившись хвойными лесами.
Мы продолжали подниматься выше, набирая по 600–800 метров в день, и по прямым и косвенным признакам можно было это понять. Температура падала, по ночам моего летнего спальника, в котором я жарился в индийских поездах, не хватало, приходилось просить пледы и покрывала у непальцев, у которых мы останавливались.
Ходят шутки, что высоту в Непале можно определить по стоимости чая. На высоте Катманду и Поккары (около тысячи метров над уровнем моря) стандартная цена составляла 10 рупий (4 рубля), на двух тысячах — уже 20, три тысячи — тридцать рупий, и так далее.
— Умножай цену стаканчика чая на сто — и получишь высоту над уровнем моря, — где-то слышал я такую шутку про Непал.
Выбивалась из этой прогрессии лишь цена чая на самой верхней точке нашего пути, самом высокогорном перевале в мире (!) — 5416 м — целых сто пятьдесят рупий (или два доллара)! Неудивительно: ближайшие дрова — в нескольких часах изнурительной ходьбы отсюда, и никакие ослы большую часть года справиться с этой дорогой не могут, поэтому людям приходится тащить сюда все: инвентарь, еду, чай, воду — на себе.
А виной всему — частые метели и тающий снег, превращающийся под ногами в месиво.
В съестном плане спасал нас обычно дал-бат — национальное непальское блюдо из риса и гороха, которого тебе накладывали столько, сколько пожелаешь.
Повара на треках понимали, что одной порцией изможденного туриста не прокормишь, и подкладывали добавок, пока желудок не забивался.
Подкармливаясь дал-батом, на четвертые сутки мы преодолели отметку в 3000 метров и заночевали в настоящем тибетском доме: с тибетской бабушкой, святой ступой у входа, свастиками на орнаментах и большой походной печкой, сделанной из бочки и расположенной в центре огромного холла тибетского дома. К ночи температура падала до нуля, поэтому печь, несомненно, спасала и нас с Балтзем, и с полдюжины других иностранцев, очутившихся именно в этом месте именно в это время. Глубоко за полночь, когда печь остыла, а темы для разговоров закончились, мы расползлись спать по своим комнатам.
Пятый день, прошедший полностью на высоте свыше трех тысяч метров, сопровождал нас буддийскими ступами и флажками. Дома и ступы тут сплошь были сделаны из наложенных плашмя друг на друга камней. Дерево — не самый лучший материал для этих высот, поэтому используется, вместе с лепешками яков, в основном, для обогрева жилищ.
Некоторые поверхности на нашем пути: стены, камни и скалы были разрисованы серпами и молотами, следами недавно прошедшей в Непале социалистической революции. А в одном из зданий даже обнаружились огромные плакаты, как с представителями нынешней компартии Непала, так и с полным хит-парадом мировых коммунистических лидеров. В рядок, с непальскими надписями под фотографиями красовались бородатые Маркс и Энгельс, усатые Ленин и Сталин и гладко выбритый Мао. Рядом, на фотографии поменьше, примостился генсек компартии Непала, очкастый Прачанда.
Крестьяне, попадавшиеся нам на пути, казались совершенно счастливыми, и режим — коммунистический или монархический их совершенно не заботил. Многие из них зарабатывают свой хлеб изнурительным трудом, работая носильщиками — помогая иностранцам или доставляя продукты в отдаленные горные деревни, куда не могут пробраться даже ослы.
Непальская народность шерпа считается одной из самых выносливых в мире.
Облаченные лишь в шлепанцы на босу ногу и простые хлопковые одежды, они, преодолевая подъемы и спуски с пятидесяти- и шестидесятикилограммовыми самодельными рюкзаками, проходят несколько десятков километров в день по горам.
Я как-то раз попытался оторвать подобный рюкзак от земли, получилось с трудом. Не сказать, что и маленький шерпа с легкостью обращался с ним, но выносливость, благодаря которой они годами занимаются изнурительной переноской вещей по горам, поражала. Забросить такой огромный рюкзак на спину можно лишь с чьей-то помощью, а нести — закинув дополнительный ремень на лоб, чтобы перераспределить хотя бы часть нагрузки.
Облака на тех высотах, на которых мы шли, уже часто вплотную приближались к нам, и часто в буквальном смысле их можно было потрогать. Нас это приводило в восторг, шерп же, казалось, ничем удивить нельзя.
На одном из пунктов проверки пермитов (коих по всей трассе вокруг Аннапурны свыше десятка) я как-то нашел статистику по количеству туристов в разрезе стран и месяцев (за 2010 год). Самым популярным месяцем оказался октябрь — свыше пяти тысяч туристов обошло Аннапурну по периметру в октябре. Самыми непопулярными оказались декабрь и январь, и неудивительно: холодно, снежно, ветрено, не видно ни зги, пейзажами не полюбуешься. Некоторые туристы даже погибали на перевале в эти месяцы (статистика об это скромно умалчивала). Больше всего туристов наблюдалось из Франции (2664 чел.) и — забавное дело — из Израиля (2126 чел.). Но, с другой стороны, ничего удивительного в этом нет: в большинство арабских стран, разбросанных по Азии и Африке, израильтян просто-напросто не пускают, вот и ходят они по Индиям и Непалам. На некоторых домиках, сдававшихся в наем, даже висели таблички на иврите: «Шалом, православные!»
Самое маленькое количество туристов — по одной штуке — приехали в 2010 году из таких отдаленных стран как Алжир, Эквадор, Македония, Марокко, Панама и даже Гайана. Подозрительно мало, однако, пришло на прогулку вокруг Аннапурны туристов из не таких уж далеких и вполне дружественных Непалу Пакистана и Бангладеш. Но тут уж сказывался экономический потенциал туристов из этих стран.
Финансовое положение ни Пакистана, ни уж тем более Бангладеш не назовешь завидным.
Были, конечно, и страны, которые вовсе не были представлены в этом списке.
Например, какой никарагуанец или гондурасец поедет в такую даль, в Непал?
Но сомалийских (не пиратов, туристов!) оказалось целых 6 штук. Видимо, ребята были неслучайные.
Россия в этом списке болталась где-то посредине, с 228 туристами за весь 2010й год. Но при этом обгоняла соседнюю с Непалом Индию. Причем в марте, когда вокруг Аннапурны прогуливался я, русских замечено было всего 35 человек, немногим более человека за день. Вероятность встретить русских мной была невелика. Что, однако, не мешало слагать в этих местах шутки и легенды про тех или иных отличившихся наших соотечественников.
— А, русский! — знакомился со мной один бородатый лихтенштейнец, бродивший по заповеднику Аннапурны уже около месяца и исследовавший всякие непопулярные ответвления от основного маршрута. — А ты слышал, тут идет еще один русский, прилетевший в Джомсон (аэропорт с другой стороны Аннапурны) и тащащий на себе велосипед. Он идет против основного движения, то есть, по часовой стрелке, а не против, как все.
Но поскольку ЕХАТЬ на велосипеде в этом направлении в это время года — крайне сложная задача, то ему приходится не крутить педали, а нанимать непальцев, чтобы те, не бесплатно конечно, тащили сквозь снежную кашу его велосипед. Возможно, ты его встретишь, он идет нам навстречу, — делился со мной парень из Лихтенштейна, за месяц путешествий превратившийся в настоящего Йети.
Представить себе только, на какие необдуманные поступки шли некоторые туристы, по чисто случайному совпадению оказывавшиеся обладателями российских паспортов. Непальцы, привыкшие таскать многокилограммовые грузы на себе в любую погоду и в любые снега, будучи обутыми только в шлепанцы, конечно, справлялись и с велосипедами. Но сколько же бесполезного труда, помноженного на русские доллары, тратилось на сумасшедшие затеи наших граждан. Поистине, русские умеют удивлять, удивлять всех: непальцев, американцев, лихтенштейнцев. Видимо, не только наши соотечественники, отдыхающие в Хургадах и Антальях, привыкли поражать воображение местного и неместного населения, надолго оставляя в памяти тех, кто уже не вспомнит ни имени, ни лица этого русского: «А, это тот русский, что… (тащил сквозь метель велосипед на непальце)/(упал в бассейн, распоров себе брюхо)/(обменял туркам тещу на ящик водки), (нужное подчеркнуть)».
Я действительно встретил этого мужика из Москвы, несшего сквозь снежные лужи свой велосипед. Он сокрушался, что связался с этим велосипедом и прилетел не в тот аэропорт, но что поделать: отпуск у него был только в марте, да и тот — короткий.
Вполне возможно, что имей он чуть меньший по размерам живот и большее количество выносливости, или же выбрав другое направление или месяц, то безо всякой помощи непальцев этому мужику удалось бы справиться с маршрутом. Пока же, в сложившихся условиях, приходилось тратить деньги на носильщиков, нервы и калории. Однако упитанный москвич был рад и доволен своим походом.
Кстати, русские и индусы были самыми ушлыми туристами в этих краях.
Применяя схему «Мы у вас завтракаем и ужинаем, а за постой не платим» и обучив этой схеме своего швейцарского друга, мы сэкономили некоторое количество денег.
— Хорошо, — соглашались непальцы. — Только другим про эту схему не рассказывайте.
— По рукам.
В день удавалось укладываться в десять долларов.
Некоторые прочие русские совсем уж пускались в откровенный жлобизм.
Например, один мой не слишком щедрый попутчик из Москвы на другом треке, который мы совместно проделывали полтора месяца спустя, экономя на всем, тащил на своих хлипких плечах палатку (чтобы не платить непальцам за постой), рис (чтобы готовить самостоятельно и даже продавать непальцам какие-то остатки из этого риса), умудрялся путешествовать совершенно в ноль. Начитавшись книжек Кротова, он даже пытался сдать мне в аренду свои сандалии (и не преминул их застраховать: «Порвешь — отдашь всю стоимость!») и продавать остатки не только риса, но и привезенной из Москвы гречки непальцам.
— Подари! Выкинь! Не мучься! — увещевал его я, но нежелание тратить лишнюю копейку и уложиться не в десять, а именно в три доллара в день, настолько отчетливо пропечатывались на его страдальческом лице, искаженном скупостью, тяжеленным рюкзаком, набитым дешевым рисом, и заветами святого Кротова, что я понимал, что мои жалкие попытки образумить его — бесполезны.
Десять долларов в день — не такие большие для москвича и очень хорошие для непальца деньги, поэтому в крайности лично я старался не бросаться, торгуясь там, где это необходимо, и не покупая того, чего не нужно.
Однако, даже при таком раскладе, самым ушлым среди ушлых русских оказался я. Заранее зная, что непальцы преднамеренно не снабжают гостевые дома розетками, а розетки, конечно, нужны, я нашел в хозяйственном магазине в Поккаре специальный переходник с патрона на розетку. Лампочки-то в домиках имелись почти всегда, даже в самых простых и убогих. Поэтому, выкручивая лампу и вставляя туда переходник, ежедневно заряжая электронные устройства — свои и швейцарца — я подрывал экономику Аннапурнского заповедника на пару-тройку долларов, ведь за зарядку устройств непальцы хотели отдельных денег. По-хорошему, можно было бы делать на этом бизнес, но недостатка денег у меня не наблюдалось, поэтому я безвозмездно снабжал этим нехитрым приспособлением своих новых знакомых и попутчиков — зажиточных европейцев и жадных евреев. Обхитрив бедных непальцев, довольными обычно оказывались все.
Чуть ранее перевала, в Мананге, нам повстречались и другие русские, не только горе-велосипедист.
В Мананг мы прибыли к вечеру пятого дня нашего пути. Это был последний поселок на маршруте, где можно было помыться не талым снегом, а обычной водой.
Где можно было погреться у камина вечером и даже купить печений и газировки в дорогом магазине. Где можно было арендовать носильщика, лошадь или грелку (была и такая опция!) и даже совершить звонок куда-нибудь далеко и задорого.
Высота, на которой находится Мананг, составляет 3500 метров над уровнем моря.
Здесь располагается специальный центр, в котором волонтеры читают лекции о горной болезни и способах борьбы с ней.
В Мананге можно было еще повернуть назад, но никто об этом даже не хотел думать, стремясь преодолеть заветную отметку 5416 м.
Трое белгородцев, которых я встретил, были парнями крутыми, закаленными, сильными и опытными, возрастом лет около тридцати. Они уже неоднократно взбирались на Эльбрус, имели хорошую экипировку и отличную газовую горелку, на которой мы вместе готовили чай. Они рассказывали мне свои истории про альпинистские и байдарочные вылазки по России, а я им — про Индию.
Русские мужики прибежали (именно прибежали, так как темп у них был бешеный) в Мананг за четыре, а не за пять дней, как мы с Балтзем. И это еще с учетом того, что наша скорость была выше средней. Для поддержания темпа здоровые русские мужики несли в своих рюкзаках несколько бутылок водки, и по пути скупали, где это было возможно, дорогущее пиво в непальских магазинчиках.
— Вася, говорю тебе, не нужно похмеляться! — говорил один. — Тогда мы сэкономим ресурс и увеличим темп процентов на десять.
— Похмеляться можно, — возражал Вася. — Не нужно по вечерам водку пивом запивать.
— Все можно, — подытоживал старший. — Главное — не перебарщивать, — логично добавлял он.
Они допили свою водку с чаем и легли спать.
Акклиматизироваться русские в Мананге не собирались, посчитав себя достаточно акклиматизированными за счет алкоголя в организме, и на следующий день в спортивном темпе учесали штурмовать перевал.
Больше русских, помимо белгородцев и москвича-велосипедиста, на своем пути я не встречал.
Многие туристы останавливаются в Мананге не на одну, а на несколько ночей, совершая радиальные вылазки по окрестностям, взбираясь в течение дня на отметку в четыре, а то и в четыре с половиной тысячи метров.
В Мананге уже лежал снег, и без шапки и без водки становилось очень холодно. Снега я не видел с Москвы, больше двух месяцев.
Подумать только, а ведь каких-то три-четыре недели назад я жарился на пляжах Гоа, слабо представляя, зачем нужно одевать что-то помимо шорт. А тут, казалось бы, весна, но колющий ветер со снегом, особенно по ночам, прорезал тело морозными иголками.
Рядом с Манангом располагается небольшой аэропорт, куда прилетают кукурзники, доставляя туристов, у которых нет времени на двухнедельный маршрут, и они экономят первые пять и последние три дня, в ущерб акклиматизации, пешком минуя лишь пяти-с-половиной-тысячный перевал и тем самым считая маршрут вокруг Аннапурны преодоленным. Кроме туристов, в Мананг прилетает и некоторая еда, продающаяся втридорога в местном магазине.
Ко всему прочему, в Мананге начинается развилка: отдельный маршрут отклоняется к самому высокогорному в мире озеру Тиличо (около 4800 метров над уровнем моря). К сожалению, в марте дорога туда еще была полностью засыпана — добраться до него нам не удалось. В качестве акклиматизации мы с Балтзем забрались на озера пониже и поближе, около 4200 метров, но тут горная болезнь меня слегка подкосила. Становилось трудно дышать, а ноги волочились с трудом, хотя были мы налегке: все вещи остались в Мананге. Однако, правильно поднимаясь и отдыхая, через несколько часов я совсем пришел в себя и посчитал акклиматизацию условно пройденной. На седьмой день пути мы окончательно покинули Мананг.
Даже на высоте в четыре с половиной и пять тысяч метров тут, в Непале, встречались растения. На четырех тысячах это были вполне нормальных размеров елки и другие хвойные растения, а чуть выше деревья превращались в кустарники. Все эти хвойные леса на фоне заснеженных вершин Аннапурны казались какими-то нереальными.
«Удивительное дело» — думалось мне.
Чтобы не загнить ментально и физически, мы с Балтзем придумывали себе занятия: играли в города, отжимались (турников, чтобы подтягиваться, не было). Хотя физически загнить было сложно: ежедневно мы тратили тысячи килокалорий на многочасовые преодоления уклонов, с которых ссыпался гравий и булыжники, цеплялись за корни деревьев и кустарников. Отжимания были скорее для развлечений.
Заветная отметка в 5416 приближалась. Оставался последний день перед перевалом. Мы заночевали на высоте около 4800 метров, подрагивая от холода.
Наконец, стартовав рано утром восьмого дня, еще затемно, и преодолев сквозь пургу высоту в 5416 метров, отказавшись от стапятидесятирупиевого чая, мы с Балтзем стали спускаться.
Этим же вечером, вымокший до нитки, но справившийся с самым высокогорным перевалом в мире, протестировавший — не свою экипировку, как большинство моих попутчиков, а именно себя, — я спустился до отметки в 4000 метров.
Снега уже почти не было, лил дождь, а со стороны городка Муктинатх нам навстречу шли сотни паломников, в основном, непальцев. Эти ребята не собирались штурмовать перевал, а, почитая Муктинатх святым местом, пришли именно сюда, помолиться, покрутить буддийские барабаны и попеть мантры в расположенном между городком и перевалом монастыре. Барабаны, сделанные из больших банок из-под порошкового молока, были ничуть не хуже своих «настоящих» аналогов и несли в себе такую же святую сущность: паломники раскручивали их с не меньшей силой, чем обычно.
Мы заселились в какой-то транзитный гостевой дом, чтобы обсохнуть, поесть и немного восстановиться. За восьмой день пути мы набрали 500 и сбросили 1500 метров. Сколько килограммов собственного веса за эти дни мы успели скинуть — посчитать не представлялось возможным.
Справедливости ради стоит отметить, что, пока основная масса путников тусовалась в избушке, расположенной на заветной высоте, и попивала стапятидесятирупиевый чай, мы с одним французом, познакомившимся в пути, решили переплюнуть всех и взобраться на сопку, возвышавшуюся к западу от перевала. На это у нас ушел лишь час, но, удовлетворив свои амбиции, мы всползли вдвоем на высоту примерно в пять с половиной тысяч метров, оставив позади внизу своих отдыхавших попутчиков. Мои кроссовки выдержали сверхнагрузку.
На следующий день резко потеплело, а пейзажи кардинально поменялись, превратившись в марсианские. Огромные равнины, расположенные на высоте около четырех тысяч, абсолютно без растительности и подкрашенные в красно-коричневый цвет, пыльные каменистые дороги, на которых нам попадались босоногие святые паломники-бабЫ, направлявшиеся в Муктинатх.
Мы брели с чувством выполненного долга, я выбросил часть вещей как ненужные, а Балтз удивлялся, что я все-таки справился, безо всяких ветроустойчивых курток, в разваливающихся кроссовках и обычной шерстяной шапке, носках и варежках. Ботинки, стоит отметить, разрывались вконец, но я уже бросил бесполезное занятие их подшивать и штопать, поскольку по мере снижения становилось все теплей и проще: подниматься — не спускаться. Отправились в помойку и мои китайские джинсы, которые я заменил смешными непальскими штанами с узорами. Самую высокую и холодную точку маршрута я преодолевал практически налегке: все, что у меня имелось, было надето на мне.
Впереди в нашем двухнедельном путешествии было еще много всего: преодоление ледяных рек вброд, участие в фестивале урожая в одной из деревень, попавшейся нам на пути, встреча рассвета в самой красивой точке маршрута — Пун Хиле, купание в горячих источниках. Но главное было сделано: не замерзнув и не потеряв силы от горной болезни, мы преодолели самый высокогорный перевал мира.
Однажды мы даже участвовали в стрельбищах из лука в одной из деревень.
Непальцы — хорошие стрелки, и соревнования по стрельбе издревле проводятся среди них. Из нас же с Балтзем стрелки оказались так себе, но мы немало повеселили непальцев, наблюдавших за тем, как мы безуспешно пытались поразить мишени, расположенные от нас в нескольких десятках метров. Луки были настолько тяжелы и непривычны, что мы даже не достреливали.
Другим интересным событием местного масштаба оказался праздник урожая, в рамках которого было проведено шествие и представление. Мужик, облаченный в шкуру волка (непальца в нем выдавала только традиционная пилотка), пытался стащить урожай и козу (другого выряженного непальца размером поменьше) у крестьян. Храбрые крестьяне, напившиеся предварительно водкой из рисовых хлопьев, убили волка и спасли свой урожай и козу. Потом проходили традиционные стрельбища, участвовать в которых мы даже не пытались, чтобы не позориться перед сотнями крестьян, собравшихся, как и мы, посмотреть на представление. Половина мужского населения была сильно пьяна, однако праздник прошел без потасовок, а под веселый барабанный бой и довольные крики мальчишек и женщин.
На тринадцатый день с того момента, как я, разукрашенный красками, стекшей с моих парнокопытных попутчиков, покинул Бешишахар, и на двенадцатый день нашего совместного пути, Балтз оставил меня, погрузившись в какой-то платный джип для уставших туристов. Он спешил в Катманду, откуда мечтал отправиться в заветный Тибет.
Я же, для завершения чистоты эксперимента, за весь следующий день добрался пешим ходом до деревушки Найя-Пул, последней на моем пути. Тут у меня, по моей же инициативе, проверили TIMS — специальную книжечку, которую нужно было приобретать вместе с пермитом и которую якобы должны были проверять.
Сущность ее я не изучал, но двадцать долларов, тем не менее, выложил. За обе недели пути эту книжку никто не спрашивал, поэтому я, интереса ради, сам зашел в будку, где проверяли этот самый TIMS. Интересно, что и проверяльщика пришлось ждать.
Смахнув кучу конопли, сушившейся на журнале записи посетителей, он занес туда мои данные и, узнав, что я из России, заявил, что является коммунистом, любит Ленина, и продемонстрировал мне книгу «Ленин» на непальском. На книжке с Лениным конопля не сушилась: она бережно хранилась в шкафу.
Распрощавшись с коммунистом, я спустился на трассу, с которой, застопив мотоцикл, добрался до Поккары. Круговой маршрут вокруг Аннапурны был завершен, я вернулся в исходную точку, стакан чая опять стал стоить десять рупий.
***
Пару дней в Поккаре я провел в той же самой гостинице, что и до начала своей экспедиции вокруг Аннапурны, отмываясь, отогреваясь и изучая городок. Бродя по Поккаре и ее окрестностям, я заходил в такие места, в которых в первый свой визит мне побывать не удалось. Например, в пещеру, наводненную летучими мышами, или детский дом для тибетских беженцев — очень чистое и приятное место, один из работников которого рассказал мне историю тибетско-китайского конфликта и звал к себе волонтерить. Однако место моего будущего волонтерства уже было определено: я отправлялся в долину Ламджунг в уже успевшую полюбиться мне школу.
Окрестности Поккары — очень интересное место, впрочем, как и весь остальной Непал, и провести тут можно не одну неделю, отдыхая до или после изнурительных треков по Аннапурнскому заповеднику.
