Путь от Гоа до поселка Хампи, который расположен в штате Карнатака, составляет около двухсот километров, меньше, чем от Москвы до Смоленска. Однако, с учетом индийских реалий, дорога не совсем тривиальна, а прямых поездов не существует. С Гоа для редких желающих существует некое подобие экскурсий в Хампи с прямой автобусной доставкой, но этот вариант был явно не для нас, закаленных индусов.

Оказавшись в Маргао — центральном пересадочном узле штата, мы нашли поезд до Хубли — городка на полпути до нашей конечно точки и даже разыскали в нем свободные места на багажной полке. Поезд, по индийским меркам, был почти пустой.

Если бы не пересадка где-то посреди ночи, путь можно было бы назвать относительно комфортным. Глубоко за полночь мы сошли на грязном вокзале Хубли, чтобы пересесть на следующий поезд, но перед этим нам нужно было как-то прокантоваться часа три.

Космос к настоящей Индии еще не успел привыкнуть, поэтому спать на вокзале не стал, даже под воздействием чарраса, да и спальника у него не было. Я же, безо всяких дополнительных стимуляторов, устроившись подальше от человеческой массы, расстелив матрас и укутавшись в спальник, предался сну.

По вокзалу — помимо коров, собак и людей — слонялись и крысы, в поисках пропитания.

Мой надежный друг Космос, мучимый бессонницей, отгонял от меня этих тварей, чтобы те не тревожили мой сон. Пользуясь случаем, хочу выразить ему отдельную благодарность за это.

Через несколько часов прикатил второй, нужный нам поезд Хубли-Хоспет.

Часть спящих индусов, распугав крыс, повскакивала, чтобы занять места поудобнее.

Вскочили и мы.

К утру мы прибыли в Хоспет, в почти что настоящую, хоть и не густо населенную, Индию, с разнесенным общественным сортиром посреди вокзальной площади, который планомерно загаживали с разных сторон — изнутри и снаружи, — не особо утруждая себя разыскиванием писсуаров, проходящие мимо индусы, просто стекавшиеся на запах заведения, усиливаемый жарой. А неподалеку от вокзала, посреди свалки, тусовались огромные волосатые боровы, пожирая вкусный мусор.

Отметившись в разнесенном сортире, внесли свою лепту в окружающий аромат и мы с Космосом, а затем, отведав местной дешевой кухни, вскочили в автобус и за полчаса проделали последний отрезок нашего пути.

Наконец, мы прибыли в Хампи.

Хампи оказался тихим и спокойным поселком — с невероятными видами на окрестные скалы и закат и расположенным на вершине самой-самой большой скалы храмом Ханумана — бога обезьян. Деревню на две части делит неширокая река, через которую индусы за определенную плату переправляют желающих.

Большинство встреченных нами людей, знающих Хампи не понаслышке, советовали поселяться с другой стороны реки, там, где нет транспорта, и царит полная гармония и дзен. Учитывая, что высокий сезон заканчивался, поскольку к середине марта воздух раскалился до сорока пяти градусов, а до сезона дождей оставалась масса времени, то нам удалось снять целое бунгало за четыре доллара в день. Прямо возле нашего бунгало росли огромные тридцатиметровые пальмы, которые уже дали плоды-кокосы, и мы наблюдали, как каждое утро молодые бесстрашные индусы, будто обезьяны, забирались на самую вершину и срезали с помощью мачете урожай.

Увесистая связка кокосов могла достигать нескольких десятков килограммов. Мы — наблюдатели, а иногда и непосредственные участники процесса — удостаивались бесплатными кокосами покрупнее, в качестве подарков от индусов.

Мирно овощуя в тени пальм и под крики мартышек, Космос набирался сил перед возвращением в Москву, в вялотекущем режиме добивая свой чаррас. Я же копил силы перед непальскими походами и предстоявшим мне совсем скоро гигантским броском на северо-восток Индии. Время в Хампи, казалось, остановилось, и огромные скалы, сотворенные природой в процессе многолетней эрозии, окруженные бесконечными банановыми плантациями, лишь усиливали это ощущение.

Иногда нам мешали беснующиеся мартышки, от жары и от вседозволенности творившие все, что им взбредало в голову. Они переворачивали канистры с водой, разбрасывали сушащееся белье, а в одну из ночей даже сорвали с петель дверь в душ.

Однако обезьяны в этих местах считались такими же священными животными, как коровы во всей остальной Индии, поэтому сделать с ними мы ничего не могли. Следил за правильным обращением с обезьянами бог Хануман, чей храм возвышался над нашей деревней.

В один из дней, перебарывая жару и лень, мы решили посетить этот храм, благо он был тут основной достопримечательностью.

Подниматься на гору нужно пару часов. Бодрый ритм, который мы взяли, несмотря на одуряющую жару, мог сократить наш путь вдвое. Вдоль нас ползли работники с большими мешками цемента на плечах: в храме шел ремонт и расширение. Будучи налегке, мы без труда обгоняли их, а затем решили помочь.

Схватив мешок с цементом я, на радость и удивление строителей, протащил этот мешок на несколько десятков метров вверх, передав следующему носильщику и тем самым внеся лепту в реконструкцию храма. Никаких технических приспособлений, в том числе лифта, в индийском строительстве зачастую не используется, все делается вручную. Я даже видел собственными глазами, что метро в Дели строят женщины, перенося на своих головах большие корзины с песком и камнями.

Сам храм, построенный, по преданию, на месте рождения Ханумана, оказался маленьким и невзрачным, но окруженным множеством паломников — групповых и одиночных. Многие и многие индийцы, вне зависимости от физического состояния и возраста, взбирались на гору, дабы отдать свое почтение богу обезьян.

Тусовались тут и редкие туристы, пришедшие, в основном, за красивыми кадрами, а не из любви к чернолицему божеству.

Наделав массу фотографий, мы спустились вниз, в долину.

Другими достопримечательностями деревни значатся абсолютно не впечатляющие развалины какого-то древнего города пятнадцатого века, неизвестно как попавшие в список мирового наследия ЮНЕСКО.

Кроме них и потрясающей природы в деревне смотреть было не на что, поэтому мы развлекали себя сами, как могли: заходили на служения в маленькие храмы, посвященные Кришне и Хануману, воровали недозрелые бананы с окрестных плантаций и самостоятельно переплывали реку к разочарованию индусов-лодочников, привыкших зарабатывать десять-двадцать рупий на каждом переправляющемся. Однажды даже помогали местным крестьянкам рубить коренья неведомых нам растений. К неописуемому восторгу местных женщин мы размахивали томагавками и выполнили им пару процентов от дневной нормы, тем самым, однако, остановив работу всех остальных крестьянок: поглазеть на русских собралось полдеревни.

Как-то раз мы зашли в неосвещаемый грязный кабак, где индус-владелец пообещал накормить нас верблюжьим мясом. Отказываться мы не стали, и после длительного ожидания нам на тарелке принесли запекшееся жесткое мясо, которое, казалось, было провернуто через мясорубку вместе с костями.

Сплевывая раздробленные кости и запивая наш обед индийским ромом «Старый монах», мы, к счастью, ничем не отравились.

Сравнить мне не с чем, поэтому сложно было сказать, настоящего ли верблюда нам принесли или нет, но так или иначе мы остались довольными.

Каждый вечер над деревней садилось оранжево-красное, огромное солнце, как из сказки Чуковского. Иногда мы забирались на окрестные скалы повыше, чтобы понаблюдать, как меняется цвет долины и горизонт пожирает горящее солнце. Эти огненно-красные закаты тоже были своеобразной достопримечательностью Хампи.

Скоро настал день прощания. Космос, улыбавшийся, как чеширский кот, все еще под воздействием чарраса, уплывал в компании разодетых индианок, певших какие-то песни, на противоположный конец реки и махал мне рукой. Следующим утром он должен был улетать в мартовскую Москву. Я брел домой в одинокое бунгало, смотреть на последний хампийский закат, не похожий ни на один другой закат в мире, и доедать последние кокосы.

Через пару дней и мне предстояло покидать уже полюбившийся нам Хампи, впереди было длинное двухдневное путешествие через всю страну, с несколькими пересадками. Индийская виза заканчивалась, и я, транзитом через Варанаси, отправлялся в Непал.

Не буду останавливаться подробно на описании процесса добирания до Варанаси, но почти шестьдесят часов, ночуя то в проходах, то в тамбурах, из последних сил стараясь получать хоть какое-то удовольствие от этой поездки, я медленно и верно приближался к Варанаси. Билетов в слиппер, о которых я не позаботился заранее, конечно не было, поэтому добираться пришлось традиционно, в бомж-вагонах, безо сна и покоя, под возню, давку и бесконечные крики торгашей.

Однажды меня, к своему удивлению, нашли в шкафу для еды работники пищевой бригады и сдали охране поезда. Это был единственный свободный отсек, который я разыскал в переполненном поезде и в который смог улечься, никому не помешав. В темноте я не до конца понял, что это шкаф для хранения продуктов, но догадывался, что за проезд в нем меня вряд ли похвалят. Меня хотели было ссадить с поезда, но я показал настоящий билет в вагон бомж-класса и меня отправили обратно.

Даже в кондиционированные вагоны класса люкс, отгороженные от остального поезда, билетов не было, и солидного вида проводники неизменно прогоняли меня прочь, когда я пытался пробраться туда на стоянках.

Едучи уже в последнем из всех поездов, который шел непосредственно в Варанаси, я договорился с хитрым работником почтового вагона перекантоваться несколько часов в его вип-отсеке, поскольку очень хотел спать, а спать было негде. За каких-то триста рупий охранник разрешил мне проникнуть внутрь, но не предупредил, что через несколько часов бригада сменится и он не в ответе за возможные последствия. Помимо меня в этом вагоне ехало еще несколько десятков человек, но места на полу, в отличие от бомж-вагона, хватало всем. Я мирно дремал, когда на каком-то крупном узле взявший с меня деньги жулик в форме скрылся и пассажиры тоже сошли. Я остался один, а через несколько минут почтовый вагон наполнился новыми охранниками и их друзьями-пролетариями, не хотевшими делить со мной место, и я вынужден был или его покинуть, или договариваться вновь.

Ругаясь и матерясь, но не осмеливаясь забираться обратно в бомж-вагон, поскольку снаружи видел, как из него вываливаются люди и тюки, я провожал уходивший у меня из-под носа, «последний» поезд и вспоминал недобрым словом индуса-охранника, любезно разрешившего мне ехать в своем вагоне, но не предупредившего о последствиях.

К счастью, я заметил обычную пригородную электричку, не очень сильно забитую людьми по причине полуденного часа и, вздохнув, взобрался в нее.

Наконец, по обилию помоек за окнами, населенных людьми — временными и постоянными, я понял, что мы приближаемся к мегаполису. Помойки горели, и дым залетал в окна, но мне было безразлично: оставались считаные часы до Варанаси, а я валился с ног от жары и усталости.

Измотанный и измученный, жарой, пересадками, бесконечным стуком колес и борьбой за место, я ввалился в Варанаси. За моими плечами был рюкзак и два с половиной самых худших за всю историю моих путешествий дня. На ближайшие несколько лет (а может быть и на всю оставшуюся жизнь) поездок в индийских поездах мне не светило.