На коротком совещании было решено в ближайшие наши планы начальство не посвящать, действовать на свой страх и риск. Я, правда, заикнулся про то, что, если у нас опять будет прокол, нам это припомнят вдвойне, но Северин сказал:

– Пожалуйста, только сейчас докладывать, какие мы болваны, пойдешь сам.

Сломив таким образом мое слабое сопротивление, он пододвинул к себе телефон, снял трубку, взвесил ее на ладони, как гранату перед броском, шумно выдохнул и стал набирать номер.

– Театр одного киноактера... – недовольно пробормотал он себе под нос, слушая длинные гудки, но едва на том конце подошли к аппарату, голос его сделался бодрым, деловым, слегка по-солдатски простодушным: – Нина Ефимовна, здравствуйте, Северин из МУРа беспокоит. Помните такого? Ага, очень хорошо! Вот-вот, как раз по этому поводу и звоню. Задержали тут одного типчика, похож по приметам. Если мы сейчас за вами машину пришлем, а? Ну и хорошо, ну и ладушки! Минут через двадцать спускайтесь.

Он аккуратно положил трубку на место и посмотрел на нас.

– Что, ребятки, развалим мы их сейчас или нет?

Ибо разработанный нами план состоял в постановке небольшого, но, как мы надеялись, драматического спектакля, конечной целью которого был сакраментальный “момент истины”. Режиссерский замысел ясен, роли распределены, билеты проданы. Осталось только ждать.

Через зарешеченное окно я видел, как к отделению подкатил патрульный “уазик”. Открылась задняя дверца, и в воздухе показалась, ища опоры, суховатая ножка в не слишком изящной стоптанной туфле. Рядом возник Северин. Лангуева спрыгнула на землю и немедленно принялась отряхивать пепел с юбки. В углу рта у нее торчала сигарета. Северин сделал приглашающий жест рукой, и они стали подниматься по ступенькам.

Я не один наблюдала окно за этой сценой. В эти самые секунды Балакин выводил из соседнего кабинета и неторопливо вел по коридору Алика Овсова. Он двигался с таким расчетом, чтобы буквально нос к носу столкнуться с Севериным и Лангуевой именно в том месте, где длинный милицейский коридор делает крутой поворот на девяносто градусов. Столкнуться – и тут же разминуться, свернуть за угол, потерять друг друга из виду. За последние сорок минут мы трижды или четырежды репетировали этот проход, рассчитывая время, приноравливаясь к ритму.

Стоя у окна, я мог только гадать, как все идет. Мне была отведена молчаливая, но важная роль – что-то вроде статуи командора. Дверь за моей спиной открылась.

– Проходите, – услышал я сухой, казенный голос Стаса. – Сюда, к столу, пожалуйста. Вот фоторобот, составленный по вашему описанию...

При этих словах я повернулся.

– А это, так сказать, оригинал, – закончил фразу Северин и спросил протокольным гоном: – Узнаете?

Но Лангуева смотрела не на карточки и даже не на меня. Взгляд ее был прикован к аккуратно разложенным на столе книгам из коллекции профессора Адриана Николаевича Горбатенького.

Признаюсь, я не ждал, что наша вобла зарыдает, забьется в истерике, станет рвать на себе волосы. Но и той реакции, которая последовала, я не предполагал. Вернее – отсутствия реакции.

Лангуева кончиком тонкого пальца откинула обложку одной из книжек, убедилась – то самое, и захлопнула обратно. Потом уселась на стул, высоко закинув ногу на ногу, щелкнула сумочкой, извлекла сигарету, прикурила. И, только выпустив первую струю дыма, хмыкнула себе под нос и пробормотала что-то вроде:

– Можно было ожидать...

– Чего ожидать? – склонился к ней Северин.

– Имейте в виду, – сказала Лангуева, обводя стол скрюченными пальцами с зажатой в них сигаретой. – Я к этому отношения не имею.

Но я заметил, что сигарета подрагивает в ее руке.

– В каком смысле? – заглянул ей в лицо Стас.

– А в таком смысле, что книжек я не брала, даже в комнату не входила. И ничего с этого иметь не должна была. Просто примчался ко мне этот идиот с выпученными глазами... – Нина Ефимовна скривилась то ли от дыма, то ли от неприятного воспоминания, – кричит: “Такой случай! Никто не узнает!” Подонок...

Пепел покатился ей на юбку.

– Ну я ему сказала: делай что хочешь, а я ни при чем. Наврать, когда придут, могу чего-нибудь, по старой памяти, так и быть, но я ни при чем, – твердо повторила она.

“А зачем милицию вызывала?” – чуть было не спросил я злорадно и осекся за мгновение до быстрого предупреждающего взгляда Северина. Действительно, если Нина Ефимовна Лангуева хочет пока думать, что может вот таким детским способом сухой выскочить из воды, пусть думает. Пока.

– Отлично, – воскликнул Северин, усаживаясь за стол напротив нас и доставая стопку бланков. Тон его из протокольного сделался почти что дружелюбным. – У меня от следователя прокуратуры имеется отдельное поручение официально допросить вас по этому эпизоду. Не возражаете?

– Валяйте, – согласилась Лангуева, зажигая новую сигарету.

Когда допрос подошел к концу, я взял у Балакина ключи и сходил за Овсовым. Пардон за каламбур, вид у Лошади был загнанный. Время, проведенное наедине с собой после мимолетной встречи в коридоре, не прошло для него бесследно. Пока я конвоировал его от кабинета к кабинету, он то и дело нервно утирал платком шею и красное разгоряченное лицо. А зрелище окутанной дымом Лангуевой перед столом с протоколом допроса, кажется, доконало его окончательно.

– Вон он, голубчик, – зло и торжествующе приветствовала Алика вобла, которая к концу допроса стала почти такая же разговорчивая, как при нашей первой встрече, только, так сказать, с обратным знаком. – А вы знаете, – удивленно повернулась она к Северину – я вот вам тут все рассказывала-рассказывала, а сейчас вдруг подумала: может, он и мне тогда наврал, а? Может, он сам ее и убил?

С Аликом при этих словах случилось что-то ужасное. Он из красного сделался белым, пошатнулся, оперся на стену и стал медленно сползать вниз. Я еле успел подхватить его под мышки. На глазах у него набухали крупные слезы, они слепили его, он тряс головой, часто-часто мигал, но, по-моему, не видел вокруг ничего.

– Боже мой... – шептали его губы, ставшие из пунцовых синими. – Я не убивал... Боже мой...

Через час, отпоив Овсова валерьянкой, мы знали все. Разумеется, я имею в виду: все, что было известно самому Овсову. Но новое наше знание не только не продвинуло нас в раскрытии убийства и в поисках Ольги, но, пожалуй, запутало еще больше.