В окошко мне было видно, как к дверям моей конторы подкатил для начала шестисотый «мерседес» цвета морской волны, а вслед за ним ослепительно белый «джип» «гранд-черокки». Из «мерседеса» однако сразу никто не вышел, зато в «джипе» распахнулись все четыре дверцы и оттуда, как горох из мешка, посыпались бравые ребятки в одинаковых темных очках, с одинаковыми черными рациями в руках.

— Отряд н-не заметил п-потери бойца, — прокомментировал это явление выглянувший из коридора Прокопчик.

Один боди-гард скорым шагом заскочил в подъезд, а остальные мгновенно окружили кольцом обе машины, повернулись к ним спиной и взяли под наблюдение каждый угол нашего двора. После чего отворилась передняя пассажирская дверь «мерседеса», из которой вылез еще один телохранитель, тоже в очках, но по уверенным медлительным движениям видать, что главный, к тому же на этот раз уже не с рацией, а с зонтиком. Задрав голову, он внимательно обвел взглядом окна и крыши окружающих домов, глянул зачем-то на небо и, хотя небосвод был абсолютно безоблачным, тем не менее зонтик открыл.

Только после всего этого откинулась наконец задняя дверь «мерса» и оттуда на свет Божий появилась лысина Григория Николаевича Забусова. Четыре или пять шагов до нашего парадного она проделала, прикрываемая наклоненным в сторону потенциальной опасности зонтиком, который должен был помешать снайперу прицелиться. Не знаю, прятался ли где-нибудь вокруг убийца, но банкиру этот путь удалось преодолеть целым и невредимым, и в мой офис он зашел уже один, без всякой охраны. Что могло свидельствовать как о высокой степени доверия ко мне, так и о низкой по отношению к собственным топтунам, которых, видимо, совершенно не собирались посвящать в историю с наследством.

Когда Забусов позвонил по телефону и довольно безапелляционным тоном сообщил, что непременно желает встретиться со мной через тридцать минут, первым порывом было немедленно поставить его на место. Намекнуть на неотложные дела и назначить встречу в другое время. Но я сдержался.

Все-таки мы с ним вместе только что побывали под пулями, такими вещами легко не бросаются. Если, конечно, не он сам эти пули организовал.

Прокопчик открыл банкиру дверь и проводил его ко мне в кабинет. Сломавшись сразу в нескольких местах, как складной метр, тот опустился в кресло напротив моего стола и стал осматриваться по сторонам. Вероятно, осмотр не привел его в большой восторг, спартанская обстановка моего офиса действительно свидетельствовала о том, что дела у нас идут не шатко, не валко. Но на его откровенно оценивающий взгляд я ответил взглядом твердым и, надеюсь, гордым. После чего поинтересовался:

— Нуждаетесь в услугах частного детектива?

Его лысая физиономия осветилась подобием улыбки.

— Почему бы и нет? Я держу целую свору бездельников, называющих себя службой безопасности, но, насколько я мог судить сегодня утром, грамотно себя повели именно вы.

Слушать комплименты приятно, но справедливость прежде всего. Поэтому я сказал:

— Один из ваших сотрудников тоже показал профессионализм...

Забусов сморщился, его болезненно-желтое безволосое лицо, как пустыня барханами, покрылось глубокими морщинами.

— Профессионализм ему бы удалось показать, оставшись в живых, — недовольно пробормотал он. — А мертвые квалификации не имеют. У них у всех одна профессия — мертвец. — Видимо, фраза показалась ему забавной, потому что он, хихикнув, повторил: — Профессиональный мертвец.

— Однако тут же, спохватившись, посерьезнел и сообщил:

— Но мы сейчас толкуем не о нем, а о вас.

Банкир выжидательно замолчал, рассчитывая, быть может, на мою реакцию, однако ничего не дождался и продолжил:

— Давеча в церкви вы сказали, что расследуете смерть Кости Шурпина...

Здесь возразить было нечего, и я кивнул.

— Ну и какие результаты?

— Обнадеживающие, — сообщил я ему.

— Не хотите говорить, — констатировав это, он откинулся на спинку кресла, словно располагаясь для долгой беседы. — Тогда я сам скажу. Перед тем, как идти сюда, я был у Пирумова, и он мне все рассказал. И про то, как к вам попал ключ, и про то, что вы с самого начала не верили в самоубийство. Ну а теперь, после Малея... И этой стрельбы на кладбище... Только дураку может быть не ясно, что происходит. Вы уже знаете, кто убийца?

Сказано было полуутвердительно и весьма требовательно, как будто он интересовался у своего бухгалтера насчет квартального баланса. Я разозлился и ответил:

— Даже если б знал, вам не сказал.

Он снова разулыбался, сунул руку во внутренний карман пиджака, извлек оттуда толстую пачку долларов и, помахивая ею в воздухе, заговорщически понизил голос:

— А вы мне нравитесь. Считайте, что я вас нанял для расследования этого дела. Здесь десять тысяч. Хватит в качестве аванса?

Опять десять тысяч на аванс! Заколдованная сумма.

— Во-первых, у меня уже есть клиент, для которого я расследую это дело, — возразил я с достоинством. — Во-вторых...

— Во-вторых, не врите! — перебил он меня. — Ваш клиент умер, поэтому выражение «есть клиент» сюда не подходит. «Был клиент» — так вернее. Или вы хотите меня уверить, что отчитываетесь перед ним с помощью столоверчения?

Забусов снова захихикал над собственной шуткой, после чего продолжил уже без тени юмора:

— Я заказчик небедный, следовательно, хороший. К тому же, в активе имеется то преимущество, что я живой. Хотя сегодня кое-кто и хотел убить меня либо кого-то из членов моей семьи. Сразу скажу, чтобы не было вопросов: да, я в состоянии нанять не такого, вроде вас, кустаря-одиночку, а получить в свое распоряжение любое, самое мощное детективное агентство. Да, собственно, и агентства не надо — достаточно щелкнуть пальцами, и вся московская милиция будет на меня работать. Надеюсь, это вы понимаете?

В ответ я умудрился кивнуть, одновременно пожав плечами, что можно было истолковать в любом смысле, нужное подчеркнуть: да, понимаю; понимаю, но сомневаюсь; сомневаюсь, что понимаю; от моего понимания, равно как и от моего сомнения, ровным счетом ничего не зависит.

— Но я решил прийти к вам... — в голосе его появились успокаивающие, убаюкивающие нотки. — Потому что дело весьма деликатное, огласка здесь была бы излишней... Даже вредной! А вы все равно уже в курсе...

Казалось, его плешивая физиономия то наливается изнутри неярким огнем, то угасает, как желтая предупреждающая мигалка светофора на пустынном ночном перекрестке. На пустых перекрестках я привык не осторожничать. И ударил по газам.

— Так вы за что мне предлагаете десять штук баксов: за поиск убийцы или за то, чтобы я молчал?

Забусов огорченно насупил безволосые брови и заметил со вздохом:

— Экий вы прыткий, право. Я же сказал: десять тысяч это аванс. Найдете убийцу... Не столько самого исполнителя, сколько заказчика, разумеется, — получите еще... — он замялся, и стало почти отчетливо слышно, как в голове у него щелкают, слегка искрясь, всякие там транзисторы и резисторы, — получите еще пятьдесят. Ну, а пока не найдете... — вероятно, тут лицо банкира в переводе на обычную человеческую мимику должно было приобрести лукавое выражение, — согласно профессиональной этике вам придется соблюдать конфиденциальность.

Как он меня! И ведь не подкопаешься. Чистый выигрыш по очкам.

Теперь, если отказаться, получится, что я либо что-то скрываю, либо боюсь. А если согласиться, то выйдет, что меня, вернее, мое молчание, купили за десять тысяч. Ибо, судя по немыслимой сумме окончательного гонорара, вариант с поимкой мною убийцы как реальный в расчет не принимается. Я почувствовал, что меня задели за живое. Надо было немедленно уравнять позиции, и я сказал:

— Хорошо, мы с вами подпишем договор. Но с двумя условиями. Первое. Я, конечно, не чту все статьи Уголовного кодекса подряд, без разбора, особенно насчет неприкосновенности частной жизни и жилища, или там нарушения тайны телефонных переговоров — профессия такая. Но когда мой клиент сам оказывается, например, убийцей, под условие конфиденциальности это не подпадает. Правда, и на гонорар я в таких случаях не претендую. Договорились?

Банкир коротко дернул подбородком, что должно было, видимо, означать согласие.

— И второе. Сотрудничать так сотрудничать. Если хотите на самом деле убедить меня, что платите за работу, а не только, чтобы заткнуть мне рот, пожалуйста, ваш вариант ответа: кто убийца? Время пошло, в вашем распоряжении тридцать секунд.

Я демонстративно уставился на часы, а Забусов снова удрученно насупился и пробормотал:

— А вы и впрямь прыткий малый... Но при всей вашей прыти вам бы надо понимать, что если б я твердо знал, кто, мы бы здесь с вами лясы не точили. А вот предположить... предположить могу.

Я весь, что называется, превратился во внимание, но Забусов не торопился продолжать, словно все еще раздумывал: говорить — не говорить. Наконец нехотя (впрочем, настолько нехотя, что наигрыш был очевиден) пробормотал:

— У Андрюши Эльпина сейчас положеньице — не позавидуешь... В двух словах и не опишешь.

— Попробуйте в трех, — подбодрил я его.

— Его сейчас вытесняют из рекламы сразу на двух телеканалах... Да что «вытесняют»! Гонят взашей, надо прямо говорить. Там очередная перестройка, хотят контрольный пакет отдать какой-нибудь одной солидной компании, а у него, похоже, не хватает средств... — банкир замолчал, в уме прикидывая, сколько именно, и произнес таким тоном, словно речь шла о том, что означенный шоумен выскочил из дома с одной лишь мелочью в кармане и ему не хватает на сигареты: — Миллионов двадцать пять-тридцать. Долларов, разумеется.

Совпадение необходимой Эльпину суммы с оценкой арефьевского наследства выглядело впечатляющим, что, вероятно, отразилось на моем лице. Но следующим своим сообщением банкир еще подбавил перца:

— В сущности, речь идет не о том, чтобы прикупить или не прикупить выгодный бизнес, нет. Вопрос стоит так: либо он наскребет денег и получит этот контрольный пакет, либо потеряет все, что имеет, потому что его просто выкинут вон. В течение ближайших трех-четырех недель должно определиться, останется он на плаву или пойдет на дно, то есть окажется без гроша. Понятно?

Но я упрямо покачал головой.

— Непонятно.

— Что именно? — сварливо поинтересовался он.

— Именно непонятно следующее: корыстный мотив — условие, как говорят математики, необходимое, но недостаточное. Я вообще мало знаю людей, которым совсем были бы не нужны деньги. Мне, например, нужны. Вам, я думаю, тоже. Но далеко не каждый по этому поводу режет родственников в подворотнях и швыряет их с шестого этажа.

Глядя на него незамутненным взором, я откровенно строил из себя дурачка, и он, судя по тяжелому ответному взгляду, хорошо это понимал. Но мне было наплевать, мне важен был результат, и я его получил:

— Вам что, нужно объяснять, сколько в наше время стоит убить человека? Или вы думаете, что трудно найти исполнителей? Вернее, посредников, которым только мигни — слетятся, как мухи на мед? А что касается того, каждый или не каждый... — Забусов мрачно замолчал, потом продолжил как бы через силу: — Чего уж там, родственников не выбирают. Откройте газеты за прошлый год, да, пожалуй, и за позапрошлый тоже. Насчитаете в общей сложности три скандала, связанных с Эльпиным. В каждом случае его подозревают в устранении конкурента, от всех смертей сказочно выигрывает только он, во всех случаях, сами понимаете, ничего не доказано. А Андрюша еще и в судах выиграл пять дел насчет чести и достоинства. Теперь наконец понятно?

— Да, — кивнул я. — Но раз у нас с вами даже и кандидат есть, то возникает еще один вопросец. Пока чисто гипотетический. Пока. Что мы будем делать, если у меня на руках вопреки вашему пессимизму окажутся все-таки веские доказательства, и я смогу сказать: вот убийца, а?

Лицо Забусова словно бы подернулось дымкой, желтый фонарь расплылся в тумане. Даже голос зазвучал глуше, как будто шел откуда-то из-за поворота. Хотя сами слова были произнесены твердо и даже с нажимом:

— Это уже будет не ваша проблема.

Лично я придерживался прямо противоположного мнения, но не в моих правилах чересчур горячо делить шкуру еще не найденного ее обладателя. Да и десять тысяч зеленых не казались мне настолько лишними в бюджете фирмы, чтобы сейчас пускаться в теоретические споры на тему «если бы, да кабы».

После того, как с необходимыми формальностями было покончено, я сказал то, что обязан был сказать. Что-то вроде обязательной предполетной лекции стюардессы о пользовании надувным спасательным жилетом в случае падения авиалайнера на воду:

— Ну, раз вы теперь мой клиент, выслушайте совет: берите семью и уезжайте куда-нибудь, пока вся эта история не закончится. Нельзя быть спокойным до тех пор, пока убийца не пойман. Если уж он начал вас убивать, так на полпути не остановится, никакие зонтики не помогут.

— Сам бы рад, — пробормотал в ответ Забусов, снова уплывая куда-то лицом, на котором глаз никак не успевал сфокусироваться, как на уходящем в глубь колодца медном пятаке. — Сам бы рад, да дела не отпускают. Надеюсь, мне обеспечат надежную охрану.

— А вашей жене? Насколько я понимаю, по формальному признаку наследница-то именно она?

— Да! — каркнул он неожиданно резко, так, словно я зацепил больное место. — Да! Ей тоже — охрана!

После чего банкир встал и, попрощавшись кивком, вышел, причем процедура зеркально повторилась: сначала один из топтунов выскочил из подъезда, на ходу бормоча что-то в рацию, наружная охрана напряглась и подтянулась, я наконец вышел сам хозяин, с боков прикрываемый телохранителями, а с воздуха зонтиком.

Мои же ощущения лучше всего выразил Прокопчик, сразу вслед за этим явившийся из соседней комнаты, сквозь тонкую перегородку которой, разумеется, слышен был весь разговор:

— П-поздравляю с новым главным п-подозреваемым. Теперь их у тебя д-двое. Еще одно н-небольшое усилие, и опять будет т-три. П-полный комплект. И все г-главные.

Тима и не подозревал, как он в своем сарказме на сей раз оказался близок к истине.

Чтобы в этом убедиться, мне не потребовалось совершать слишком длинных путешествий: принадлежащий господину Блумову салон иномарок «Авто-Мир» находился через две улицы. Но сперва понадобилось преодолеть иной барьер — в виде стойкого нежелания вышеназванного господина со мной встречаться.

Телефонная просьба об аудиенции наткнулась на глухую броню не слишком вежливого отказа. Не помогли никакие интригующие намеки, и в конце концов под угрозой того, что трубка вот-вот будет попросту брошена, пришлось подключить к делу технику. Уже на второй минуте демонстрации некой весьма пикантной аудиозаписи резкости и самоуверенности в голосе Бобса поубавилось, и он согласился на встречу. Но подобные люди так просто не сдаются, и мне было дано убедиться в этом, едва я переступил порог блумовского офиса.

По всей видимости, располагался он в одном из бывших многочисленных режимных КБ, когда-то работавшем на оборону великой империи, но потом в силу известных обстоятельств потерявшем сначала значение, за ним смысл, потом, как следствие, финансирование, а затем соответственно большинство персонала и наконец самое себя. Оставив своего «кадета» за квартал от названного адреса, я дальше отправился пешком и поэтому получил достаточно полное представление об останках этого когда-то гордого и могущественного заведения. Единственное, что сохранилось в неприкосновенности, это условия для того самого «режима»: высокий каменный забор с колючей проволокой поверху, система пропускных пунктов через каждые двадцать шагов, зарешеченные окна, стальные двери, обширная, хорошо просматриваемая (и, будьте спокойны, простреливаемая) с нескольких сторожевых вышек территория.

Прежде все эти прелести худо-бедно обеспечивали хранение военной тайны, а теперь тоже пригодились — но уже для сохранения других, более отвечающих запросам времени интересов. На двух или трех проходных внимательные дяди в полувоенного образца френчах и с ястребиными взорами (вот кого не уволили новые хозяева из всего многотысячного творческого коллектива!) каждый раз дотошно сличали соответствие моей физиономии фотографии на документе. И наконец в сопровождении специально вышедшего встретить меня у последней заставы теперь уже молодого представителя «секьюрити», как следовало из пластиковой таблички на лацкане его не в пример вертухаям старой формации лощеного модернового костюмчика (что, впрочем, являлось единственным, пожалуй, отличием — глаза оставались те же, ястребиные), я попал в главный корпус (бетон, стекло, металл) и был доставлен в приемную размером с волейбольную площадку, где мне строго указали кресло, в которое сесть, и встали рядом, беззастенчиво давая понять, что приглядывают за каждым моим движением. Я понял, что противиться бессмысленно, опустился, куда указано, после чего, как примерный школьник, положил руки на колени и стал ждать, когда вызовут к директору.

Но не тут-то было. В приемной появился еще один молодой ястребиный с табличкой «секьюрити» на строгом сером пиджаке, да вдобавок с металлоискателем в руках. Меня попросили встать, обшарили с помощью прибора, но на этом не успокоились и попросили выложить на столик все из карманов. Я покорно повиновался, тем более что выкладывать особенно было нечего: ключи на брелоке, авторучка, зажигалка «Зиппо», пачка сигарет «Бенсон энд Хеджес», бумажник и носовой платок.

Под моим ироническим взглядом парни вдвоем изучили мое имущество со всей возможной дотошностью — авторучку развинтили, зажигалку вытащили из корпуса, пытались разобрать брелок в виде пластмассового колеса с эмблемой «опеля», но он оказался цельнолитым. На мое, сознаюсь, ерническое предложение разуться и, если прикажут, раздеться до трусов никакой реакции не последовало, но тем не менее меня еще раз проверили металлоискателем, разрешили собрать выложенное для проверки имущество и только тогда молча указали дверь, ведущую в кабинет генерального директора.

Это помещение показалось мне размером уже с небольшое футбольное поле. Хозяин сидел за обширным письменным столом на фоне окна во всю стену, за которым открывался вид на то, что вполне можно было назвать принадлежащим ему автомиром без всяких кавычек: под открытым небом в решетчатых загонах рядами стояли представители населяющей этот мир фауны всех классов, родов, семейств, видов и подвидов — американские «кадиллаки», немецкие «мерседесы», французские «ситроены» и другие совсем уж экзотические звери вроде итальянской «ланчи». На фоне всего этого многоцветья лицо Бобса казалось особенно сумрачным и неприветливым. Он даже не соизволил подняться навстречу, вместо приветствия указав мне на одинокий стул посреди комнаты метрах в пяти от начальственного стола, установленный, подозреваю, специально к моему приходу.

Удрученно покачав головой, я сел на него и сочувственно поинтересовался:

— У вас что, мания преследования? Ваши архаровцы с таким энтузиазмом искали у меня подслушивающее устройство, будто думали, что я пришел давать взятку. Или брать. Так вот, сразу хочу сказать: не надейтесь!

— Хватит паясничать, — мрачно прорычал Блумов, и мне показалось, что привычно зализанные на его макушке волоски приподнялись, как наэлектризованные. — С вами тут станешь психом! Откуда у тебя эта пленка?

Решив пока не обращать внимания на его грубости, я постарался в двух словах ответить на вопрос. Рассказал всю историю с Фиклиным. Бобс помрачнел еще больше и выразил свое отношение к моему рассказу кратко и смачно:

— Сволочь!

— Кто? — уточнил я.

Он подумал и злобно выдохнул:

— Оба!

— Полегче, полегче, — сказал я с укоризной. — Обратите внимание: я ведь к вам пришел, а не к Маргарите Робертовне.

Блумов посмотрел на меня с ненавистью.

— И сколько ты хочешь?

Я вздохнул.

— Вам же еще по телефону было сказано, чего мне надо. Задать несколько вопросов на совершенно другую тему. А пленка здесь ни при чем, просто, извините, не было другого способа овладеть вашим вниманием. Считайте, что ее нет.

— Что значит «нет»? — Бобс все равно продолжал смотреть на меня волком. — Если ты отдашь ее этому... этому... — он даже задохнулся, не находя подходящего определения своему бывшему коммерческому партнеру.

Я начинал отдавать себе отчет, что мы с автомобильным дилером говорим на разных языках: похоже, он органически не способен был понять, как такое может быть, чтобы кто-то добровольно отказывался от шанса выжать из него деньги. Надо было искать общую почву под ногами. Для начала я тоже перешел с ним на «ты».

— Не отдам, — твердо заявил я. — При одном условии: ты мне назовешь убийцу Шурпиных и Малея.

По крайней мере, мне удалось его слегка ошарашить.

— Ты что, спятил? — поинтересовался он недоуменно, но без прежней агрессивности. — С чего ты взял, что я его знаю?

Если он лицедействовал, то довольно умело.

— Ну, может, и не знаешь, — легонько сдал я назад. — Может, предполагаешь. Я же сказал: хочу поговорить, задать несколько вопросов.

Было видно, что Бобс подостыл и призадумался.

— Ладно, — произнес он наконец. — Задавай свои вопросы.

Я поудобнее уселся на стуле, закинул ногу на ногу, непринужденно достал сигареты и закурил. После чего спохватился и протянул пачку по направлению к Блумову:

— Не желаете?

— Не желаю, — отрезал он. — Хочу жить долго.

— Тогда вопрос первый: почему вы с женой в милиции ничего не сказали о мотивах убийства Наума? И сразу второй: как вы собираетесь извлечь его ключ из депозитной ячейки в банке?

— Экий ты ушлый малый... — на этот раз во взгляде Бобса мне почудилось что-то похожее на уважение. — Ну положим, насчет мотивов тебе твои кореша в ментовке сказали, а вот как ты узнал про банк? Нет, правильно я тогда говорил, что ты у Нюмы «жучка» воткнул!

Ни первое (несправедливое), ни второе (вполне отвечающее действительности) предположения я комментировать не собирался. Тем более что про милицию сделал вывод из простого факта: если там уже начали связывать смерти Шурпиных и Малея, я уже давно должен был бы давать показания господам Мнишину и Харину. А что касается банка — это и вовсе было моим голым предположением, ни на чем, кроме просьбы Арефьева к наследникам, о которой я узнал от Пирумова, не основанном.

Проще говоря, я взял Бобса на пушку, а он купился. Поэтому я промолчал, всем своим видом давая понять, что жду ответов на конкретные вопросы.

Блумов тоже замолчал, насупясь, а потом все-таки неохотно выдавил из себя, начав с конца:

— Ничего из банка мы извлекать не собираемся. Когда придет время, соберутся-то все свои люди, можно сказать, родственнички, — при этих словах он скривил губы: то ли усмехнулся, то ли оскалился, — и решим соответственно, по-родственному. Например, дверь сломаем. И дружкам твоим в красивых фуражках я ничего не сказал по той же причине, что это наше семейное дело. Сами разберемся.

— Значит, дверь сломаете, — повторил я. — Тогда вопрос третий: а как будете делить то, что было предназначено Шурпиной и Малею? Пропорционально?

И тут автомобильный торговец впервые сорвался.

— Доля Малея наша, ясно? Его сестра — его наследница! — заорал он, надсаживаясь. — И вообще... Твое какое собачье дело? Тебя туда не пустят, не рассчитывай! Я же сказал: разберемся сами!

Произнеся все это, Бобс уставился на меня такими холодными недобрыми глазами, с таким выражением, что на морду ему смело можно было вешать табличку «Не влезай — убьет!» И я вдруг вспомнил, что глотающий слезы и сопли Фиклин рассказывал мне, как однажды кто-то из недругов гада Борьки Блумова через забор закидал его стоянку предназначенных на продажу роскошных автомобилей гранатами. Шуму было сначала на весь квартал, а потом, благодаря газетам, на весь город. Так Бобс даже не пустил людей из угрозыска на территорию, сказал: все в порядке, никого не убило, а насчет остального не беспокойтесь. Добавив примерно то же, что сейчас мне: сами разберемся. И, по слухам, действительно разобрались.

В разных точках города взорвалась еще пара-тройка иномарок, правда, уже на этот раз кое-кого убило. Зато гранат через заборы больше никто не бросал.

— Хорошо, хорошо, — кивнул я успокоительно, хотя на самом деле ничего хорошего ни в Бобсе, ни в его специфических способах самому во всем разбираться не усматривал. — Будем считать, что на первые три вопроса ответы получены. Вопрос четвертый и последний: кто же, все-таки, по-твоему, убийца?

— Да кто угодно! — фыркнул Блумов, успокаиваясь по мере изменения неприятной ему темы.

— Кто угодно — значит, и ты? — спросил я с невинным видом. — Доля Шурпиной ведь делится теперь между всеми оставшимися, а Малея и вовсе отходит к вам, так?

Он снова начал наливаться кровью, разевая рот, как приготовленная к потрошению рыба, и я поспешил отступить:

— Спокойно, спокойно, никто не ждет, что ты прямо так и заявишь: «Я — убийца». Но если не ты, то кто же?

Заметным даже со стороны усилием воли Бобс привел себя в чувство и сообщил уже без излишней экзальтации:

— Хоть бы и эта крыса, Гришка Забусов!

— Забусов?! — удивился я. — Солидный человек, президент крупного банка...

— Ага, президент, — гоготнул Блумов. — Только ты пойди разузнай, на чьи денежки банк-то открылся. И заодно спроси, какая у этого президента была кликуха, когда он еще букмекером на бегунках крутился. Гнус, вот как его люди-то называли!

Я молчал, на этот раз действительно пораженный.

А Бобс, довольный произведенным впечатлением, продолжал рассказывать. У букмекера, или просто бука, такая работа, что кто-то из тотошников постоянно ему должен. И естественно, кто-то не отдает. Еще в те далекие социалистические времена Григорию Забусову по кличке Гнус понадобилась хорошая «крыша», способная одновременно выбивать долги и защищать от возможных наездов недовольных должников. И он, разумеется, такой «крышей» обзавелся: по словам Блумова, его патронировал сам ставший впоследствии знаменитым московским уголовным авторитетом бывший боксер и каратист Пиночет. А когда в стране зашевелилось наконец выпущенное из глубокой тени частное предпринимательство и всем вокруг понадобились деньги, Гнус оперативно переквалифицировался и начал давать деньги в рост, тем более что опыт выбивания долгов у него за спиной имелся отличный. И хотя Пиночета года четыре назад застрелили при разборке в кафе «Лебедь», а сменивший его в качестве «крыши» над Гнусом не менее известный бандит Чапа прошлым летом умер от передозировки наркотиков, бизнес Забусова не только не пострадал, а наоборот, вырос и качественно видоизменился: из подпольного ростовщика Гнус превратился во вполне легального и уважаемого банкира. Причем Блумов не сомневался, чьи именно деньги составили основу учредительного капитала, и, соответственно, кому идет львиная доля прибыли: в совете директоров «Генерал-банка» и сейчас состоят два бандитских авторитета и даже один вор в законе.

— Но они его всегда держали на коротком поводке, все это одна видимость, своих денег у него немного... — с презрительной миной подвел итог Бобс, но дальше его губы изломались уже в недобрую усмешку: — А тут сами знаете, какой куш! Да он бы маму родную зарезал по такому случаю, не то что двоюродного брата жены!

Я в задумчивости снова закурил, сигарета оказалась последней, я скомкал пачку, поискал глазами, куда ее выбросить и обнаружил мусорную корзину в углу метрах в четырех от меня. Прицелился и точным броском отправил ее туда.

— Ловкач, — с кривой усмешкой прокомментировал Блумов. — Если ты и в делах такой же меткий...

— Такой же, — обнадежил я его.

— Еще вопросы есть? — спросил он хмуро.

— Да, один. Хочу все-таки понять: почему ты так боишься именно моих «жучков»? Меня ведь твоя коммерция не волнует, я известно чем интересуюсь. Выходит, тебе есть что скрывать?

— От вашего шпионского племени надо скрывать все, что можно, — тяжко вздохнул Бобс, но мне показалось, что он слегка отвел глаза. — И кабы у тебя не было этой пленки, ты бы у меня узнал, чего я н е боюсь. Но все равно запомни: всплывет она — ты у меня тоже всплывешь уже на следующий день. Кверху брюхом в Москве-реке.

Быть может, где-то под столом у него была тайная кнопка, потому что Блумов поднялся на ноги, давая понять, что аудиенция окончена, и сейчас же из-за дверей появился очередной представитель отряда ястребиных, который отконвоировал меня к выходу на улицу. Последнее слово осталось-таки за автомобильным дилером. Во всяком случае, так ему, наверное, представлялось.

Я же надеялся, что если не в буквальном, то хотя бы в переносном смысле оно останется за мной. Главная моя надежда была на миниатюрный микрофон с передатчиком, который я загодя упрятал на дно лежащей сейчас в мусорной корзине пустой пачки из-под сигарет «Бенсон энд Хеджес».