Болтун Прокопчик в этот раз оказался-таки, к моему глубокому разочарованию, прозорливцем. Судя по собранным на текущий момент сведениям, вся троица — банкир, автодилер и шоумен имели по крайней мере возможность, а каждый в отдельности еще и свой персональный мотив для убийства наследников-конкурентов. Да и покойный Котик был прав: к этим столпам общества так запросто не подступишься. Они не то, что широкопрофильный брокер Фиклин, сами на дело не ходят. Да случись чего, их и не прижмешь в темном углу, не испугаешь паяльной лампой — скорее они сами кого хочешь напугают до смерти.

Если в подобной ситуации и можно что-то выяснить доподлинно, то бишь с получением хоть каких-то объективных доказательств, то все способы достижения этого были изобретены задолго до моего рождения и почему-то как один определяются исключительно в военных терминах типа: «разведка боем» или, например, «ложный удар». Цель и смысл у них в принципе одни и те же — своими действиями взбудоражить противника и спровоцировать его на встречные активные ходы, проследив за которыми, можно получить ценную разведывательную информацию о вражеских силах, планах и вообще разных секретах. Собственно, я уже достиг этого однажды с Малеем, и теперь собирался повторить то же в отношении Бобса: обозначил свое присутствие, слегка попугал, чуть-чуть пошантажировал. Одновременно расставил силки и теперь ожидаю, попадется ли в них что-нибудь стоящее. Познакомившись в первом приближении с нервическим характером господина Блумова, я надеялся на довольно скорую реакцию с его стороны.

Обо всем этом я размышлял, неспешно дрейфуя в сторону оставленного неподалеку «кадета», где, согласно моим чаяниям, под передним сиденьем уже должен был вовсю крутиться магнитофон, записывающий разговоры в кабинете хозяина «Авто-Мира». Чтобы оказаться у цели, мне оставалось свернуть за угол, и я, скорее не из каких-то конкретных опасений, а просто по многолетней привычке делать это, находясь на работе, проверился. Нагнулся поправить шнурок ботинка около косо припаркованного к тротуару «жигуленка» и в его боковом зеркале сразу увидел «хвост».

Ну, вот и реакция. Правда не совсем такая, как ожидалось, но уж что скорая — несомненно. Даже, пожалуй, слишком.

Это, конечно, было неприятно. И главная из неприятностей — с «хвостом» мне нельзя к машине. Хорош бы я был через пару минут в своем «кадете», цепляя наушники на голову, чтобы проверить, идет ли запись! На глазах у «хвоста»...

Я срисовал его еще у проходной, в тот момент, когда покинул пределы строго охраняемой автомобильной зоны. Коротышка в линялой джинсовой курточке с такой же застиранной почти до полной бесцветности физиономией подпирал стенку на противоположной стороне переулка. Он автоматически запомнился мне именно потому, что стоял, а не двигался, как прочие прохожие. Так меня научили много лет назад: выходя на улицу, отметь всех, кто неподвижен, а спустя некоторое время постарайся определить, кто из них тронулся за тобой. Разумеется, хороший, профессиональный «хвост», в свою очередь, постарается не броситься тебе в глаза, найдет укрытие или, ожидая тебя, будет все время находиться в движении. Но мой торчал столбом на одном месте, не очень искусно делая вид, что пялится куда-то в небеса. Это хорошо, потому что может означать, что я имею дело не с профи. Если так оно и есть, оторваться от них будет легко. Но вот надо ли?

Для начала имело смысл, извините за невольный каламбур, проверить «хвост» на вшивость: во-первых, его качественные характеристики, во-вторых, количественные (сколько человек меня ведут), и наконец, при удачном стечении обстоятельств, попытаться выяснить, откуда, что называется, ноги растут. Приведя шнурки в порядок, я разогнулся и неторопливо двинулся дальше.

Как ни странно, первыми явились ответы на два последних вопроса. Явились в образе мрачного детины с запавшей мне в память литой и, как всякая чугунная болванка, маловыразительной мордой, которую Прокопчик в свое время художественно запечатлел сквозь бликующее стекло «беэмвушки». Остановившись у палатки уличного книготорговца, я минуты три, если не больше, лениво разглядывал цветастые обложки, один фантастический триллер даже повертел в руках, после чего резко положил его на место, посмотрел на часы, словно вспомнил, что куда-то спешу, и взял с места в карьер. Уже через десять шагов определив, что мой маневр вынужденно повторили еще как минимум трое: кроме чугуннолитого знакомца и застиранного коротышки дернулся поджарый жилистый парень в буром пиджаке. Из всего этого я сделал вывод, что следят за мной все те же ванинские бандиты, которые потеряли меня тогда на пути от онкоцентра. И их как минимум больше двух.

Собственно говоря, напрашивались и другие выводы. Пареньки действительно не профессионалы, и уйти от них труда не составит. Но сейчас меня занимало не это. Меня занимала мысль, что все, кажется, встало наконец на свои места.

Это ванинские стерегут в больнице старика Арефьева от непрошенных интересантов. А тот, кто искусственно поддерживает в умирающем миллионере жизнь, одновременно наняв охранять подходы к нему одну из самых крутых банд в городе, и есть выигрывающий время для новых преступлений убийца. И это ванинские же ведут меня от дверей офиса Блумова.

Значит, все-таки Блумов. Кобра гремучая, как нежно охарактеризовал его мой приятель Фиклин. Блумов, которому «живую душу погубить, что водички попить». Бобс «разберемся-сами». Похоже, я все-таки вычислил его, и теперь дальнейшее — дело техники. Вернее, дело за техникой. Надо отрываться от этих филеров-любителей и как можно быстрее возвращаться к «кадету». У меня аж зуд в ладонях начался от нетерпения — так хотелось немедленно узнать, не занесло ли уже чего интересного в мои электромагнитные сети.

Но, к сожалению, слишком торопиться при этом я не имел права: уходить от «хвоста» следовало без излишней экзальтации, их добросовестные насчет наших отношений заблуждения в будущем мне еще могли пригодиться. Поэтому я взял себя в руки и приступил к делу неторопливо, со всей серьезностью.

Прозрачный вечер густел на глазах. Но до настоящей темноты еще было далеко, поэтому просто потеряться где-нибудь в проходных дворах мне не удастся, придется применять иные способы. Лучше и эффективней всего было бы крутануть примитивный «сквозняк» — войти, скажем, в кафе, магазин или парикмахерскую, а выйти с другой стороны через служебный вход. Район был мой, знакомый с детства, и этот вариант на первый взгляд представлялся самым легким и простым. Но только на первый.

Уже направившись фланирующей походкой к известному заведеньицу, во дни моей юности бывшему безымянной общепитовской столовкой, а в последующей своей реинкарнации ставшему артистическим ресторанчиком с элегантным названием «Три О», я на полпути внутренне замер. То есть ноги мои все еще двигались в заданном направлении, по-прежнему имитируя рассеянную походку, но я уже знал, что «сквозняк» не годится. Сейчас мне, как лисице, надо не просто уйти от охотников, но еще и постараться увести их от норы, то бишь от «кадета». Увести подальше и только там потеряться уже окончательно.

В этом случае выбор сужается. Метро — отличный способ оторваться, можно спуститься по эскалатору и тут же по другому подняться, можно заклинить ногой дверь и выскочить из вагона, когда поезд уже тронется, есть и еще несколько столь же простых, сколь действенных способов, но все они не подходят к данному случаю, ибо явно демонстрируют мое желание избавиться от «хвоста». Срочно требуется что-то иное.

Переулок кончился, я оказался на углу проспекта и увидел довольно необычную для этого времени суток густую толпу, прущую по тротуару, как вода в половодье, со стороны расположенного поблизости стадиона, где, вероятно, только что закончился матч. К остановке подошел троллейбус, и возбужденные любители футбола толкаясь стали набиваться в него. Задние бесцеремонно напирали, уминая передних, даже снаружи было видно, что в салоне уже не протолкнуться, и я понял, что вот он, мой шанс. Пытаясь отрегулировать приток пассажиров, водитель закрыл переднюю дверь. Тут я ускорил шаг, вспомнил молодость и с разгону ввинтился в плотную людскую массу, осаждающую хвостовой вход.

Выяснилось, что это не так легко, сказывалось отсутствие в последние годы ежедневных когда-то тренировок, однако я справился. Во мне проснулся здоровый азарт, пришлось двумя руками уцепиться за поручень, надавить плечом, боднуть кого-то головой, но в конце концов я все-таки оказался на задней площадке. С сожалением отметив, что по крайней мере Бурый Пиджак и Чугунная Болванка успели последовать моему примеру. Куда делся Линялый, я сразу определить не успел и было обрадовался, что одним филер-ком у меня теперь за спиной меньше, но скоро выяснилось, что торжествовать рано. Едва троллейбус тронулся с места, в заднем стекле я увидел знакомый зелено-бутылочный нос BMW-320 и сделал огорчительный вывод, что меня ведут несколько большими силами, чем мною предполагалось.

Ну что ж, не остается ничего иного, как начать резать «хвост» по частям. Энергично заработав локтями, я стал пробираться в глубь троллейбуса.

Путь оказался, мягко говоря, тернист. Сжатая под большим давлением масса болельщиков состояла главным образом из довольно нехилых мужиков, взвинченных только что закончившимся зрелищем, и проталкиваться сквозь пропахшие потом, чесноком и пивом тела было делом не самым легким и приятным. Мне отдавили ноги, а пару раз вполне чувствительно заехали локтем по ребрам, еще отлично помнящим вчерашнего Фиклина со «слеппером». Но игра стоила свеч: моим филерочкам, которые тоже яростно продирались мне вслед, доставалось еще горше от разъяренных мной пассажиров, ребятки постепенно отставали, и можно было надеяться, что, когда на очередной остановке я предприму последний рывок к передней двери, они за мной не успеют, попросту застряв в вязкой человеческой пробке. А если и успеют, то не все. Периодически, чтобы мои передвижения не носили внешне чересчур целенаправленный характер, я останавливался, краем глаза поглядывая за своими опекунами. Вот во время одной подобной передышки, опустив глаза, я и увидел нечто такое, от чего на лбу у меня выступила мгновенная испарина: буропиджачный тип сжимал в правой руке нож.

Это несколько меняло дело. Да что я говорю ерунду: это меняло его в корне! Жилистый парень держал нож пальцами за рукоятку так, что лезвие уходило ему под рукав пиджака. Так оружие держат, готовясь нанести удар внезапный и коварный. И у меня не было сомнений, на кого он будет направлен. Значит, это не «хвост». Это мои убийцы.

Наверное, при этой мысли я отчасти утратил над собой контроль и не успел отвести глаза. Бурый Пиджак проследил за моим взглядом, застывшем на его руке, и по выражению злой досады, перекосившему его морду, стало ясно, что все, игры кончились. Уже больше не таясь друг от друга, мы одновременно рванулись к выходу, и пара метров, разделяющая нас, вполне могла стать той дистанцией, которая отделяла мою жизнь от смерти.

На людной улице резать меня не очень-то сподручно, а вот сейчас, в людской давке, никто ничего даже не заметит. Троллейбус уже подкатывал к очередной остановке, когда между мной и передней дверью оставалось всего несколько человек. И тут на моем пути встала спина, которая умудрялась загораживать практически весь проход. Это была не спина, а китайская стена, которую не обойти, не объехать. Здоровенный, как высоковольтная опора, дядька в мятой серой рубахе с пропитанными потом подмышками держался раскидистыми ручищами за металлические поручни сразу с обеих сторон прохода и явно не собирался меня пропускать.

— А ну осади, — не посчитав нужным даже обернуться, пророкотал он в ответ на мои тщетные попытки взять приступом охраняемый им рубеж. — Небось все тут сходим.

Вы-то тут сойдете, а я-то тут останусь, мелькнула полная безнадежности мысль. Почти физически ощущая, как нож вот-вот с хрустом войдет мне под лопатку, я последним отчаянным усилием нырнул вперед, буквально по головам возмущенно орущих, толкающих и матерящих меня граждан, мирно сидевших до того на передних местах, проскочил, протиснулся, протырился к выходу и, едва дверь с усталым вздохом отъехала в сторону, натуральным образом выпал из троллейбуса на асфальт.

Но залеживаться в мои планы не входило. Вскочив на ноги, я резво бросился вперед по ходу движения, потому что в противоположную сторону бежать не имело смысла: там могла ждать зеленая «беэмвуха». Обернувшись на бегу, я увидел, что и Бурый Пиджак, и Чугунная Болванка несутся за мной. Впрочем, когда позади осталась первая стометровка, я, глянув вперед, обнаружил прямо по курсу Линялого и рядом с ним еще кого-то, чьи очертания из-за того, что все прыгало в глазах, было не разобрать: надо полагать, они на машине обогнали нас и теперь вышли для торжественной встречи. Времени на обдумывание, что делать, практически не оставалось. Цейтнот.

Спереди и сзади люди, которые хотят меня убить, слева сплошной поток несущихся по проспекту машин, справа забор какой-то стройки с распахнутыми по широкой российской привычке воротами. Цугцванг.

Кругом по тротуару брели озабоченные собственными делами пешеходы, мимо катили автомобили, но у меня сразу сложилось в голове, что на помощь со стороны рассчитывать не приходится. Если я хоть на секунду остановлюсь, чтобы кому-то что-то объяснить, все произойдет так быстро, что никто не успеет не только помочь, но даже понять. В последней безумной надежде я еще раз окинул взглядом окрестности в поисках хоть какого-нибудь патрульного, хоть гаишника на худой конец. И не найдя, выбрал ворота.

Может, показалось, а может, и впрямь на мелькнувшей передо мной в последний миг неотчетливой, как смазанная фотка, роже Линялого сияла злорадная ухмылка. Да, охотники загнали зверя в капкан и теперь могли ликовать.

На стройплощадке гонка резко снизила темп, из спринтерского забега превратившись в кросс по пересеченной местности. Я бы сказал, очень сильно пересеченной. Похоже, это вообще не было стройкой в обычном смысле слова, а скорее реконструкцией старинной пятиэтажки — все пространство перед кряжистым потемневшим от времени каменным домом было завалено его вывернутыми наружу внутренностями. С ходу перемахнув через две кучи мусора, на третьей я споткнулся и полетел на землю, больно ударившись коленкой и грудью об раскиданные повсюду кирпичные обломки. Впрочем, моим преследователям приходилось не легче, поэтому мне удавалось держать прежнюю дистанцию между нами до самого дома. Но когда до ближайшего парадного с сорванной дверью, зияющего черным провалом, как разинутый рот удавленника, оставались считанные метры, у меня снова забились в голове уже не мысли даже, а какая-то дробная морзянка из отдельных слов-понятий: куда? — вокруг! — успею? — нет!!! — в дом, наверх!..

И я прыгнул в этот провал, как в омут, пролетел четыре этажа и остановился только потому, что дальше двигаться не мог, не хватало дыхалки.

Но внизу уже торжествующе громко топали несколько пар ног, и надо было на что-то решаться. В мутном свете, едва проникающем сюда из выломанных окон, я огляделся и обнаружил, что стою на площадке, чуть не до потолка заваленной битым кирпичом. Наверное, его выволакивали из уходящих вправо и влево квартир и сваливали здесь до тех пор, пока не образовались две огромные груды, между которыми оставалась лишь небольшая тропка.

Что там дальше? Еще один этаж? И крыша?

А потом что? Красивый полет над вечерним городом?..

Топот приближался. В пролете уже показались первые макушки охотников за моей жизнью. Вдруг ощутив в себе поднявшуюся откуда-то из генных глубин первобытную ярость своего хищниками загнанного на скалу пещерного предка, я схватил здоровенный обломок стены и швырнул его вниз. Не знаю, удалось ли мне в кого-нибудь попасть, но грохота и пыли поднялось предостаточно. А главное, преследователи сдали назад, и оттуда, из-под лестницы, послышалась глухая ругань.

— Давай по одному, обормоты! — крикнул я, воодушевленный успехом, взвешивая на руке новый обломок. — Тут на всех хватит!

Однако обормоты не торопились в атаку.

Тогда, на всякий случай, чтоб не расслаблялись, я один за другим отправил в пролет еще несколько внушительных снарядов, но никакого адекватного ответа не получил. Похоже, у них либо не было при себе ничего огнестрельного, либо они все-таки побаивались затевать пальбу посреди города. Однако расслабляться не следовало и мне.

Я отступил назад по узкому проходу между пирамидами из битого кирпича таким образом, чтобы в случае чего укрыться за ними от пуль и, не теряя времени, принялся наощупь отбирать подходящие каменные куски и складывать их рядом, чтоб были под рукой. Одновременно я напряженно прислушивался к доносящимся снизу звукам, судя по которым там все-таки происходило какое-то движение, из чего следовало заключить, что противник отнюдь не сдался, а лишь отошел, готовя контрнаступление. И действительно через пару минут я получил этому грозное подтверждение.

На лестнице снова послышались тяжелые шаги, я выглянул из-за укрытия и в сумерках сперва не смог разобрать, что происходит, а когда разобрал, похолодел. Эти сволочи нашли где-то большой лист кровельного железа и теперь двигались ко мне под его прикрытием. Еще слава Богу, что он оказался немного шире, чем требовалось, и им было трудно разворачиваться с этой хреновиной на лестнице, она звенела и громыхала, цепляясь за углы, но неуклонно продвигалась ко мне.

Я швырнул в нее одну каменюку, потом сразу вторую, третью. Грохот, пыль, звон стояли адовы, но этот чертов щит неуклонно приближался, наполняя мою душу отчаянием. Через пару минут они уже почти взобрались на площадку, и мне оставалось лишь отступить по узкой тропке меж двух каменных куч, заняв последний рубеж обороны, мой Фермопильский проход, защищая который, я должен был, видимо, геройски умереть.

Но, наверное, в связи с отсутствием спартанского воспитания перспектива погибнуть красиво и с достоинством меня не вдохновляла. Ничего, кроме животного страха, я, сознаюсь, в тот момент не испытывал и поэтому ничем иным, как животным инстинктивным порывом, свои дальнейшие действия объяснить не могу. Собственно, я даже не очень хорошо помню, что произошло. Кажется, у меня вырвался какой-то горловой звериный рык, одновременно с этим я выскочил из своего последнего укрытия и руками, ногами, всем туловищем ударил по железному листу, по укрывающимся за ним убийцам.

Каким-то чудом мне при этом удалось удержаться на ногах. Чего не скажешь о них. Противник был в буквальном смысле отброшен, и судя по стонам и матерным крикам, последовавшим за моей контратакой, понес не только физический, но и значительный моральный урон. Я же стоял на вершине, дрожа от пережитого напряжения и все глубже осознавая, что второй раунд наверняка будет уже не в мою пользу. Эти спортивные пареньки не привыкли к поражениям, они просто так не сдадутся, очень скоро следует ждать продолжения. Поэтому у меня есть совсем немного времени, чтобы придумать, как отсюда выбраться.

Тихо, едва не на цыпочках, я перебрался ко входу в левую квартиру. Здесь было немного светлее, в оконных проемах без стекол и рам багровел гаснущий день. Перегнувшись через подоконник, я глянул вниз: высокий четвертый этаж, щебень и поблескивающее в закатных лучах битое стекло — не лучшая площадка для приземления. Высунувшись еще глубже, я оглядел стены в поисках водосточных труб, но таковых не обнаружил. Снова тупик. Нет выхода.

Надо было скорей возвращаться туда, где я хоть как-то, хоть из последних сил, но мог еще держаться. Обреченно я тронулся в обратный путь, и тут в коридоре мой взгляд упал на небольшое темное помещение, в глубине которого что-то тускло отсвечивало. Шагнув туда, я догадался, что это бывшая ванная, а блестят в углу свежепроложенные водопроводные трубы. Безумная надежда заставила еще более учащенно биться мое сердце: присев на корточки, я ощупал пол руками и определил, что, как я и надеялся, на месте прокладки труб в нем проломлена дыра. Теперь оставалось опытным путем определить, пролезет ли в нее человек. Не вообще человек и не какой-нибудь там Гудино Гудини, а конкретно я.

Для начала, стащив с себя куртку, я швырнул ее вниз, после чего, мысленно перекрестившись, ухватился за трубу и принялся сползать по ней ногами вперед. Это было очень тяжкое испытание, которое я и сейчас не могу вспоминать без сосущего чувства под ложечкой. Особенно тот момент, когда бедра уже прошли в дырку и вдруг застряли руки с плечами. Но мысль, что эти подонки застанут меня в такой унизительной и беспомощной позиции, придала мне невиданных сил. Не знаю как, но, изорвав на себе всю одежду, оставив на острых краях перекрытия лохмотья кожи, я все-таки протиснулся. Правда, чуть не рухнув по инерции на пол.

Там тоже имелась дырка, ведущая дальше вниз, но организм отказывался воспринимать даже саму мысль о повторении подобного испытания, и я решил на сей раз пойти ему навстречу. Выглянув осторожно из квартиры на площадку третьего этажа, я никого там не обнаружил: все ушли на фронт, голоса раздавались теперь уже сверху. Окрыленный удачей я скатился вниз по лестнице и у выхода из подъезда лицом к лицу столкнулся с Бурым Пиджаком.

Он стоял и, задрав голову, прислушивался к звукам ведущихся наверху боевых действий. Наверное, пока меня должны были убивать, его оставили здесь на шухере, и вид живого и почти невредимого приговоренного к смерти, в одиночестве покидающего место казни, произвел на него сильное впечатление: у него отвисла челюсть и слегка остекленели глаза. Но он быстро справился с собой и выхватил из кармана нож — тот самый. После чего сделал им выпад в мою сторону.

— Это ты зря, — сказал я, перехватывая ему руку и заводя ее на прием. — Этому-то меня хорошо научили.

Нож выпал, но парень, завыв от резкой боли, попытался все-таки вырваться, крутясь и норовя пхнуть меня ногой в пах. Из чего я сделал вывод, что его-то, похоже, никто никогда ничему не учил, и со злорадным удовлетворением уперся покрепче и дернул так, что хрустнуло. Он обмяк от боли и сполз на землю. Надеюсь, я сломал ему руку сразу в паре-тройке мест и ближайшие несколько месяцев у него больше не будет возможности работать по специальности.

Подобрав нож, я покинул стройплощадку и оказался на улице. Здесь как будто ничего не изменилось: все так же летели по проспекту автомобили, плелись по тротуару натрудившиеся за день прохожие, к остановке подкатывал очередной троллейбус. Но мне в первую очередь был интересен иной объект — бутылочно-зеленая BMW. Я подскочил к ней и с пугающим меня самого сладострастием вонзил финку сначала в переднее, а потом в заднее колесо. На большее времени не оставалось: троллейбус уже отваливал от тротуара, я еле-еле успел вскочить на подножку.

Наверное, мой вид был для нормальных людей пугающ — я ловил на себе подозрительные взгляды пассажиров, а одна пожилая тетка с сумками даже пересела от меня подальше. Однако мне было наплевать. Я все-таки оторвался от «хвоста».

Еще трясущийся, грязный, ободранный, местами даже практически освежеванный, но главное — живой. Живой!

Понадобилось совсем немного времени, что-то около полутора троллейбусных остановок, чтобы я, трезво оценивая сложившуюся ситуацию, вынужден был внести существенную поправку: пока живой.