Есть легенда, что цыгане шесть тысяч лет назад вышли из Индии с какой-то очень важной миссией. Впереди у них была великая цель. Но со временем за веселыми песнями и плясками миссия позабылась, цель пропала. И ничего, живут не тужат, по-прежнему бродят по дорогам, поют и танцуют.

Вот так же и я. У меня есть клиентка, которая просит найти убийцу своего отца. Был да фактически сплыл еще один клиент, который просил найти дочь. Но только тут мне ловить нечего: пензенские пареньки, куда ни глянешь, везде дают мне сто очков вперед. Цель не то чтобы совсем пропала, но результатов по ней ноль целых, ноль десятых. И даже выполнима ли миссия, неизвестно. Зато я как ненормальный мечусь по городу в поисках совершенно ненужных мне вещей и людей. А вот тут как раз преуспел: набегал столько, что теперь прячусь, словно заяц. И очень плохо представляю, как этому зайцу выскочить из-под сплошного перекрестного огня.

Время близилось к девяти. Мне позарез был нужен стрингер Ванин ― как последняя надежда терпящего бедствие.

К «хонде» мне лишний раз подходить не хотелось, выбрался через черный ход и поймал такси. По сыскарской привычке я еще дорогой прикидывал, что надо бы сперва походить вокруг этого кафе, через стекла посмотреть, что да как, разведать, короче, обстановочку. Но оказалось, чтобы попасть в «Морячку», надо прямо с улицы подняться по лестнице на второй этаж. Поэтому, открыв дверь, я был несколько шокирован. Если правда, что как заведение назовешь, так оно и заживет, «Морячка» была настоящим тому подтверждением. Она и впрямь походила на прокуренную и подвыпившую веселую бабенку, которой все нипочем: вокруг дымили, пили, хохотали, плакали или орали друг на друга. Чем-то это напомнило мне привокзальную пивнуху годов этак семидесятых.

Вот только лица были совсем другие ― молодые, неглупые. И одежда, сиречь прикид, была из сегодняшнего, если не из завтрашнего дня.

Нужного мне персонажа я обнаружил буквально в первые мгновения. Да и мудрено было не обнаружить: Вантуз среди окружавшего его бушующего моря эмоций выделялся, как севший на мель пароход. Большой, угрюмый и слегка скособоченный, он пребывал в одиночестве за столиком в углу и мрачно ковырял вилкой остатки какой-то пищи на тарелке. Удивило также отсутствие перед ним бокала или стакана ― только бутылка с минеральной водой.

Я подсел к нему на свободный стул и вежливо сказал:

― Добрый вечер.

― Чего уж доброго... ― пробормотал он в ответ, не отрывая глаз от тарелки. ― Доброй только горилка бывает. Если с перцем.

― Так зачем минералку пьете? ― Я решил еще раз попробовать втянуть его в разговор. Вантуз нужен был мне не в депрессивном, а, наоборот, благожелательном настроении: предстояло обратиться к нему с важной просьбой. ― Можем заказать чего-нибудь... более согревающего. Вы что предпочитаете?

Все так же ни разу не подняв на меня глаз, он медленно покачал головой:

― Я с тобой еще за пиво не рассчитался...

Не знаю, чем Вантуз больше меня поразил: тем, что вспомнил меня, или тем, что его опять совершенно не заинтересовало, почему я готов угощать его разнообразными напитками.

― Да ладно, ― махнул я рукой. ― Не обращайте внимания! Учтется при розливе.

― В ту ночь меня посетил Божий ангел, ― ни к селу ни к городу сообщил стрингер.

― Ангел? ― не поверил я. ― А колготки были человеческие. Пятьдесят шестого размера.

― Ангел иногда принимает формы... ― пояснил он, руками выпукло обрисовав то, что должно было умещаться в пятьдесят шестой размер. ― Но все равно остается ангелом. Он явился, чтобы очистить мне душу, выгрести из меня всю мерзость.

― Из вас или из вашего компьютера? ― уточнил я.

Вот только тут он первый раз поднял на меня

красные и слезящиеся, как у гриппозного больного, глаза. Спросил:

― Ты видишь разницу?

На это я затруднился что-нибудь сказать. И вообще во мне крепла уверенность, что мой собеседник немного не в себе.

Приняв мое молчание за положительный ответ, Вантуз покончил с божественным и заговорил о земном. Причем явно о наболевшем.

― Мне больше не нужна свобода слива. Хватит сливать через меня всякую дрянь! ― возвысив голос, погрозил он кулаком кому-то на потолке.

И лицо у него в этот момент сделалось такое, что, добавь он «Ужо тебе!», я бы не удивился. Все-таки маленько чокнулся, решил я. На нас стали поглядывать с соседних столиков, и Вантуз слегка убавил громкость.

― Я, между прочим, театральный заканчивал. А сейчас стыд один ― со мной друзья не здороваются!

― И что теперь? ― спросил я растерянно, думая главным образом о своих проблемах.

― Да ничего, ― развел он руками. ― Буду на спектакли ходить, рецензии писать. В антракте бутерброды с пепси-колой... Пить завязал, даже не хочется.

― А как же бомбы? ― в последней надежде спросил я. ― У меня вот тоже есть парочка...

― Бомбы? ― переспросил Вантуз без особого энтузиазма. ― Все, с бомбами теперь не ко мне.

Я физически чувствовал, как крепко сбитый план проваливается у меня под ногами, точно палуба в шторм. Я должен был обезопасить себя любой ценой, а времени найти кого-то другого у меня практически не оставалось. И от растерянности задал глуповатый вопрос:

― А к кому тогда?

Но совершенно неожиданно получил ответ.

― Да вот хоть к Чичолине, ― махнул рукой куда-то вдаль теперь уже бывший стрингер. ― Эта тебе, если надо, в аду пожар устроит. Редкая сволочь. Почти как я.

Во мне загорелась слабая надежда.

― И где ее найти?

― Чего искать-то! ― Вантуз снова вяло указал рукой, как оказалось, совсем не вдаль, а на вполне конкретный столик. ― Видишь маленькую брюнетку с хвостиком? В белых джинсах? Спиной к нам сидит. Это она.

― Чичина! ― собрав руки рупором, заорал он на все кафе. ― Татьяна!

Чичолина обернулась и с удивлением посмотрела на нас. А я с удивлением посмотрел на нее. И не помню, сколько времени мы так друг на друга с удивлением смотрели. Потому что никакая это была не Чичолина. Это была моя первая жена Татка.

Слава богу, обошлось без объятий и других бурных выражений восторга. Просто поцеловались в щечку. Но уже через секунду у нее загорелся глаз, она схватила меня за руку и потащила к выходу, тараторя:

― Этому уроду не верь! Запомни: Вантуз всегда в чем-нибудь наколет! К тому же у него, по ходу, «белка» после запоя, мы как раз сидели думали, домой его отвезти или «скорую» вызвать. Пойдем отсюда, тут рядом другое кафе есть, поприличней. Сядем поговорим. Ты же у нас мент! Небось в солидном звании уже? О чем ты с ним разговаривал? А бедной журналисточке ничего не перепадет?

Мне до смерти хотелось сказать, что я на самом деле примерно такой же мент, как она бедная журналисточка. Но решил не терять времени: волей судеб моя первая жена становилась сегодня моим последним шансом.

Оказавшись перед гардеробной, я слегка придержал Татку, а заодно ее словесный поток.

― Послушай, мне нужен человек, способный организовать скандал в прессе. У меня на руках охрени-тельные материалы. Но тут есть один нюанс...

― Стоп! ― прервала она меня, враз посерьезнев. -Ничего больше не говори, тут вокруг ходят... разные. Поехали к тебе, мне нужно все увидеть глазами.

Когда спускались по лестнице, она приобняла меня за спину и произнесла в ухо конспиративным голосом:

― И в машине ни о чем серьезном не разговаривай. Могут быть жучки.

― Да я на такси приехал... ― начал я, но она строго оборвала:

― В моей машине.

Поняв, что в таком случае лучше вообще заткнуться, я решил молчать всю дорогу, только адрес назвал. Но усадив меня в свой небольшой, но аккуратненький «мерседес», Татка сама разговорилась. Правда, не о серьезном.

― Ты женат?

Я отрицательно помотал головой.

― А ты? Чичина ― небось по мужу? Ты же вроде как после нашего развода с моей фамилией осталась.

Она кивнула:

― Ага, она такая красивая. Когда Чичина дурака выгнала, думала опять ее взять. Но меня уже по городу все знали как Чичолину, прилипла, зараза.

― Так ты и со вторым мужем развелась? ― поразился я.

― Чичин был третьим, ― хохотнула она. ― А потом еще был и четвертый, и пятый...

― Послушай, ― сказал я. ― А если каждый раз без штампика? Тогда и разводиться не надо.

― Начинаю приходить к этой мысли, ― согласилась Татка. ― Можно сказать, всей жизнью ее выстрадала.

― А дети? Дети-то от мужей есть?

Она грустно вытянула губы дудочкой.

― Нету. Не получаются у меня дети. А у тебя?

― У меня получаются, ― подумав, ответил я. ― Но только теоретически. Пока что не было желающих составить мне компанию.

― Обнюхиваемся, как собачки! ― резюмировала Татка. ― Так ты в ментовке работаешь или нет?

Пришлось объяснить:

― Я мент, который гуляет сам по себе.

― Ну, тут мы с тобой похожи! Может, не надо было и расходиться?

Я промолчал, но Татка не обиделась:

― Шучу, шучу! Давай показывай, где поворачивать!

Я коротко описал ей предстоящую процедуру:

― Высаживаешь меня здесь, у табачного киоска. Сама заезжаешь во двор, становишься около четвертого подъезда. Ровно через пять минут входишь в дом, я буду тебя встречать.

Она уважительно кивнула: было видно, что игра в разведчиков ей по нраву.

Когда мы зашли ко мне в офис, там на рабочем месте, преодолевая сон, бдил Прокопчик.

― Татьяна Чичина, моя бывшая жена, ― представил я ему гостью, чтобы сразу обрубить все возможные вопросы. ― Тимофей Прокопчик, ол май стафф.

Он с трудом выбрался из кресла, но потом вежливо поклонился и даже, кажется, ножкой под столом шаркнул.

― Давай, стафф, вали домой спать. Это не по работе. Это личное.

Прокопчик не заставил повторять дважды, а Татка, когда мы остались одни, неожиданно спросила:

― У тебя тут выпить нечего? А то я что-то в «Моряке» недобрала.

― Ты же за рулем, ― удивился я.

Она пренебрежительно махнула рукой:

― У меня такое количество ксив от разных ведомств! Гаишники даже пугаются...

― Здесь не держу, ― пояснил я. ― Но наверху, в квартире, что-то должно быть.

Это ее обрадовало.

― О, как удобно! Квартира и офис в одном подъезде!

― Счастье, ― согласился я. ― Особенно когда утром хочется на работу, а вечером домой.

Мы поднялись ко мне в квартиру, и я сразу отправился на кухню. Татка потащилась за мной и, пока я шарил в холодильнике в поисках затерявшейся меж консервными банками бутылки шампанского, хозяйски полезла по шкафчикам. Нашла фужеры, стаканы и обнаружила заныканный мною для трудных случаев коньяк.

― Это что ж за коктейль такой получится? ― испугался я. ― «Северное сияние»?

― Нет, «бурый медведь», ― засмеялась Татка. ― Вот сразу и видно, какую разную жизнь мы с тобой прожили: «северное сияние» ― это спирт с шампанским. А «белый медведь» ― вместо спирта водка.

Богатый жизненный опыт Татки поразил мое воображение, и я больше не спорил. Но для себя решил, что смешивать не дам. В комнате я уселся к столу, а она с ногами поместилась в старом дедовском кресле. Сначала выпили за встречу по бокалу шампанского, потом коньяку из стаканов уже просто так. Бывшая моя женушка слегка раскраснелась, но это только подчеркнуло гладкую кожу без морщин на ее лице.

― Подтяжки? ― спросил я, пуская в ход весь свой свод знаний по косметологии. ― Золотые нити?

― Фи! ― Она сделала вид, что обиделась. ― Просто маленькая собачка до старости щенок.

И неожиданно схватившись за края майки, спросила:

― Хочешь, грудь покажу?

Представляю, какое у меня сделалось лицо, если Татка со смехом отказалась от своего намерения, заметив бесстыже:

― Эх ты, дурачок! А ведь было время, как тискать любил! Как целовал-то! Как за сосочки кусал!

Я понял, что разговор уходит куда-то в не нужную мне сторону, и сурово поинтересовался:

― Так ты слушать будешь или глазки строить?

На сей раз она кивнула с серьезным видом, и я

стал рассказывать. Я говорил о необычных экспериментах известного психиатра в специальной клинике, построенной для него страдающим сексуальными перверсиями миллионером. О ролевых играх и драмотерапии. О том, что для пациентов клиники в качестве партнеров по «сцене» используют специально подбираемый персонал: в основном девушек, обладающих актерскими способностями. О подвале, оборудованном пыточными инструментами для садо-мазо, где одних тоже лечат, а другим под видом психотерапии за хорошие бабки позволяют удовлетворять самые низменные инстинкты. В общем, я хотел ее максимально заинтересовать, не произнеся ни одного имени, фамилии или адреса.

Татку это, естественно, не устроило. Мы спорили, она заявляла, что без фактов ― это пустая брехня, делала вид, что собирается уходить, но не уходила. Шампанское и коньяк стремительно убывали, и я расслабился, рассказал ей про жесткие диски.

― Так они у тебя?! ― ахнула Татка.

― У меня. Не здесь, сама понимаешь..

― Я могу их увидеть? ― Вскочив с кресла, она трясла меня за плечи. ― Когда? Когда?

― Я же тебе говорил еще в «Морячке»: есть один нюанс. Но ты не стала слушать. Ситуация у меня аховая. За мной постоянно следят, я скрываюсь. Уже минимум три раза конкретно пытались прикончить. А кое-кого и прикончили. Долго я так не пробегаю. Поэтому у меня есть план...

Мой план, рассчитанный на стрингера Ванина, а теперь вынужденно скорректированный, состоял в следующем.

― Диски в надежном месте. Я в глухой обороне, практически на подпольном положении. Одновременно пытаюсь войти в контакт с противником и разрулить ситуацию. Достичь какого-то копромисса.

― Компромисс на компромате, ― с пониманием кивнула Татка.

― Совершенно верно, ― согласился я. ― Но к сожалению, убрать меня хотят такие люди... ― Я вспомнил Мерина: «Люди с большой буквы». ― У которых свои... э... понятия. Они признают только силу. И то не всегда.

― Это кто ж такие? ― как бы невзначай спросила Татка.

― Все узнаешь в свое время. Короче, если поиск компромисса затягивается, начинаем дозированно сливать информацию. Я буду понемногу сообщать тебе имена и присылать фрагменты записей, ты будешь их публиковать. Ну а если угроза, что меня грохнут, увеличится настолько, что шансов не останется, я отдам тебе все целиком.

Таткино лицо на протяжении моего рассказа оставалось кисловатым, и последняя фраза призвана была ее слегка обнадежить. Но сработало вяло. За жизнь, прожитую врозь, она и впрямь поднабралась опыта, причем по большей части негативного.

― Ты просто хочешь меня использовать, как последнюю шлюху, ― жестко заявила она. ― Как обычный сливной бачок.

Я только руками развел: не говорить же было вслух, что согласно главенствующему в рядах прогрессивной общественности мнению Таткина репутация именно таковой и является.

― Хорошо, ― неожиданно согласилась она, разливая по бокалам и стаканам остатки коньяка и шампанского. ― Но тогда у меня тоже есть условие. Давай по последней за удачу.

― В меня больше не влезет, ― попытался отказаться я, вчуже удивляясь, что на Татку спиртное как будто не действует: в прежней жизни за ней таких талантов не замечалось.

― Не хочешь за удачу? ― скривила она губки. -Тогда я одна.

В обычных обстоятельствах меня трудно взять «на слабо». Но бурый медведь уже крепко держал меня в своих когтистых лапах. Вернее, не держал, а поддерживал. Я лихо схватил стакан.

Выпили коньяк, запили шампанским, и я смело спросил:

― Так какое условие?

― Тебя же могут убить в любой момент, так? Например, еще до того, как ты со мной успеешь связаться. Поэтому имена я хочу знать сейчас.

Медведя после последней порции во мне заметно прибавилось. И этот парень был не чета мне ― настоящий мачо. Так что откровенный Таткин цинизм я не стал принимать во внимание: мы с бурым, в конце концов, были профессионалами. Но для отказа существовали и другие, очень важные, на наш взгляд, обстоятельства. Мачо не имеет права рисковать слабым полом.

― Нет, ― помотал я своей медвежьей башкой. ― Не надо тебе этого знать. Для твоей же безопасности...

― Моя безопасность ― не твой вопрос.

― Нет, ― повторял я. ― Нет. Нет. Нет.

Бурый медведь уже полностью овладевал мною. Я задремал посреди разговора, точнее, впал в легкое забытье. Очнувшись, обнаружил, что Татка куда-то пропала. Я не знал, много ли прошло времени: за окнами уже светало. Я дотащился до постели, с трудом содрал с себя одежду и залез под одеяло. И тут Татка появилась снова. Я бы даже сказал ― явилась.

Кожа у нее раскраснелась после горячего душа, мокрые черные пряди блестели в электрическом свете. На ней было только полотенце, обернутое вокруг бедер. Я помимо воли уставился на ее грудь: все такую же маленькую, но крепкую, курносо глядящую сосками в разные стороны.

― Ну-ка, подвинься, ― сказала она, сбрасывая полотенце и заныривая ко мне под одеяло. ― Ты говорил, у тебя с этим все в порядке. Или надо предварительно устроить скандал, а? Это я умею, ты знаешь!

И Татка улыбнулась мне той нахальной улыбочкой, которая сводила меня с ума много лет назад. Потом нашарила выключатель и погасила свет.