Русский человек задним умом крепок.
Именно поэтому о том, что давно пора бы заменить монитор моего видеофона на больший, я подумал уже после того, как впустил очередного посетителя. Ведь поместись его необъятная физиономия на экране целиком, я еще подумал бы, прежде чем открывать ему дверь.
Но в экран она не влезла, а по отдельным деталям, подобно французскому палеонтологу Кювье, мне не удалось реконструировать образ этого доисторического монстра. Маленький заплывший глаз под грузно, как комель над обрывом, нависшей бровью, да тяжелый оковалок щеки ― все, что было предоставлено в мое распоряжение. И вот на основании этих скудных данных я принял легкомысленное решение нажать кнопку, отпирающую входной замок. О чем немедленно пожалел: в кабинет ввалился давешний экипированный от Босса толстяк, сегодня и впрямь смахивающий слегка на динозавра ― благодаря двум рядам мелких искусственных зубов, ощеренных в данный момент на вполне конкретное, мирно сидящее в своем офисе млекопитающее.
А вслед за ним появился и его поджарый, как гончий кобель, спутник.
― Ага, ― плотоядно прорычал динозавр. ― Думал от нас спрятаться!
Он снова был красен лицом, а галстук опять перекрутился вокруг воротничка мокрой от пота рубашки. Я начинал приходить к выводу, что душившая его
ярость является для него естественным состоянием. Его спутник, сузив глаза, молча остановился на полшага сзади и принял расслабленную позу, говорившую о том, что в юности он брал несколько уроков карате: опущенные плечи, полусогнутые в локтях руки и слегка расставленные ноги. По моему опыту, очень удобная позиция для получения удара точно в промежность.
На всякий пожарный я выдвинул нижний ящик стола, где для подобных случаев держу резиновую дубинку и баллончик со слезоточивым газом, и демонстративно сунул туда руку. А вслух произнес:
― Даже не надейтесь! Живым не дамся: у меня тут граната!
― Ты еще острить будешь! ― процедил поджарый. ― Вставай, пошли с нами!
― Можно спросить: куда?
― Можно! ― грозно рыкнул толстяк. ― В полицию! Там хулиганам самое место! А заодно разберемся, где ты спрятал эту... эту... тварь!
Я с демонстративным грохотом задвинул ящик и встал из кресла с поднятыми вверх руками.
― В полицию? Очень хорошо! Пошли.
Они оба теперь смотрели на меня с оторопью: видно было, что такой реакции млекопитающего не предполагалось. Мне даже показалось, что я слышу, как недоуменно хрустят у обоих мозги, точно «шредер», в который сунули пачку документов со скрепками.
От меня явно ждали подвоха. А я не люблю обманывать ожиданий. Поэтому сказал:
― Думаю, в полиции будут мне признательны, если я лично приведу туда двух подозреваемых в убийстве. А то еще и наградят каким-нибудь ценным подарком, ― добавил я скромно.
― Вы что себе позволяете?! ― рев динозавра пошел гулять по моему офису, как по доисторическому лесу. А кустистые брови опасно сгрудились на краю обрыва лобной кости.
― Какое еще преступление? ― сузив глаза до полной амбразурности, процедил поджарый. ― Ты нам зубы не заговаривай!
― Не припомню, когда это мы перешли на «ты», -пробормотал я. ― А вообще-то начинайте привыкать: в камере, да и на зоне все тыкают, особенно конвой. ― И глядя, как у поджарого отваливается челюсть, сообщил уже без намека на иронию: ― Вчера во дворе был найден труп Нинель. Ее выкинули с балкона. Или заставили прыгнуть, что, по сути, одно и то же. А если учесть, что накануне вы оба в присутствии так примерно полутораста свидетелей пытались с применением грубой физической силы ее умыкнуть... В общем, я полагаю, в нашей районной уголовке такому подарку должны обрадоваться: у них пока нет никакой версии, и уж за вас-то они возьмутся. По полной программе. Кстати, у вас есть алиби на вчерашнее утро, так часов от одиннадцати до двенадцати?
― Я в это время еще спал, ― растерянно просипел толстяк. И я понял: один уже сломался.
― А у вас самого алиби есть? ― нервно тявкнул поджарый гончак. ― Ведь увезли-то ее вы!
― Вынужден огорчить, дружок: у меня как раз есть! Я-то, в отличие от вас, хлебнул уже радости общения с нашей ментовкой. И как видите ― на свободе. А вот вам еще предстоит за нее побороться...
― Постойте, постойте, ― просяще вытянул вперед пухлую руку присмиревший динозавр. ― У вас тут нестыковочка: если у полиции нет пока ни одной версии, значит, там еще не знают про нашу... мн-э... стычку в этом... мн-э... увеселительном заведении?
― Отличный вопрос! ― заметил я поощрительно. ― Самый на текущий момент существенный. Нет, в полиции пока нет этой информации. Но скоро поступит.
― Откуда это?
― Как «откуда»? ― поразился я. И продолжал уже напористо, с искусно дозированными грозовыми нотками в голосе: ― Вы что, шутки сюда пришли шутить? Сами сказали: пошли в полицию! Пошли так пошли, все там расскажем, а власть ― на то и власть, разберутся как-нибудь по справедливости, кто прав, кто виноват! Компетентные все ж-таки органы.
Парочка визитеров быстро переглянулась. Но по их глазам не было заметно, что они в полной мере разделяют мой оптимизм. Ни в отношении справедливости власти, ни насчет компетентности органов.
― Я тут подумал... ― пробурчал, сдуваясь на глазах, толстяк. ― Незачем так торопиться... Ну, мы погорячились, вы погорячились ― чего не бывает! Давайте сядем, обсудим, что к чему...
Динозавр поджал хвост.
Но и я не был расположен слишком далеко заводить этот спектакль. Первый тайм, то бишь первый акт, остался за мной, а мысль играть второй под режиссурой Харина с Мнишиным меня самого не больно вдохновляла.
― Садитесь, господа, ― просто сказал я, сам опускаясь в кресло. ― И может, мы наконец познакомимся?
Господа оказались заезжие. Негоциант из Пензы Петр Борисович Панич, олигарх местного масштаба, и его...
Тут они неизвестно зачем предприняли вялую попытку заморочить мне голову баснями то ли о близком друге, то ли о дальнем родственнике, но сегодня явно был не их день. В конце концов пришлось им сознаться, что внешность поджарого гончака отвечает также и его сущности. Он мой коллега, нанятый Паничем частный детектив приволжского розлива по фамилии Малай, которого работодатель в разговоре почему-то снисходительно именовал «Малой» -с ударением на последнем слоге. Тот откликался.
― И что вам нужно было от Нинель? ― поинтересовался я.
― От нее лично ― ничего, ― гневно затряс брылями Панич. ― Она сама волнует меня как... как вчерашнее дерьмо в гальюне!
Он замолчал, и я тоже ― впечатленный этим натуралистическим образом.
― У Петра Борисыча дочка пропала, Марта, ― серьезным голосом сообщил Малой-Малай. ― Ее ищем.
― Что значит пропала? Сбежала с заезжим цирком? ― хмыкнув спросил я. Но тут же по лицам гостей понял, что для них это отнюдь не повод для зубоскальства, и тоже перешел на деловой тон: ― Ушла из дома, похитили?
― В Москву уехала, вместе с подружкой, Светкой Михеевой, ― с тяжким вздохом понурился соломенный папаша.
― Теперь это называется пропала? ― удивился я. Подумал и уточнил: ― Или «пропала» ― в смысле стала «совсем пропащая»?
― Во всех смыслах, ― отрубил Петр Борисович. -Сначала вбила себе в свою баранью башку, что будет, видите ли, топ-моделью! Топ! Понимаете? Топ! ― повторил он, сжав изо всех сил зубы, словно ногой по полу топнул. ― Сперва-то ничего: мечтала актрисой стать, все по театрам ходила, ни одной премьеры в городе не пропускала. В школьных спектаклях первые роли играла. Мы с матерью нарадоваться не могли -чем бы дитя ни тешилось, лишь бы по улицам не шастало. Думали ― какая там актриса, перебесится, а потом пойдет на экономический, отучится, возьму к себе на фирму...
На глазах у Панича выступили крупные слезы. Слова он выплевывал, явственно борясь с комком в горле.
― А потом началось: стала бегать, понимаешь, дура вместе с этой своей кривоногой Светкой в секцию при бывшем Доме пионеров: там какие-то шарлатаны заманивали разных идиоток вроде как учить походке на подиуме и прочим пакостям... А результат один: вся комната в журналах с полуголыми девками! Ну, я бы ей дал походку, да целыми днями делами занят, а мать... покойная... больно мягка была.
То ли показалось, то ли голос Петра Борисовича и впрямь при воспоминании о супруге дрогнул, дал короткую жалостливую слабину ― как половицей скрипнул. Но Панич уже снова взял себя в руки и продолжил:
― А не стало жены ― ровно через месяц просыпаюсь: записочка. «Дорогой папа, не волнуйся, я уезжаю в Москву... » и все такое прочее. Светка тоже родителям отписала, чтоб не волновались, и обе сгинули. Только как это «не волнуйся», если она тут же пишет, что едет в какую-то специальную школу моделей?! А в ее комнате, куда ни глянь, журналы эти голыми задницами наружу!
― И что, больше никаких сведений от нее не поступало? -сочувствственно поинтересовался я.
― Да нет, сперва звонила... Тараторила что-то насчет этой школы: живем, дескать, в лесу, на свежем воздухе, режим у нас, зарядка, гимнастика, эстетику с психологией преподают, а пить-курить нельзя, и даже романы с мальчиками воспрещаются... Но все разговоры как-то на скорую руку, вроде впопыхах... Я ей: Марта, да что ты все о школе, расскажи хоть о себе толком! А в ответ одно: «Ой-ой, папочка, у меня уже карточка кончается!» ― Он попытался изобразить свое чадо, но вышло неважно: вместо заявленной девической скороговорки рычание оскорбленного отцовского самолюбия.
― Сперва звонила! ― поставил я ногу на первую твердую кочку посреди общей зыбкости и невнятности. ― А потом?
Лицо моего посетителя посерело и словно подернулось глубокими трещинами, как старый асфальт, а его кустистые брови двинулись вниз, к переносице, угрожая оползнем, за которым мог последовать настоящий обвал. Но природную катастрофу в последний момент успел предотвратить детектив Малой-Малай.
― Не звонит, ― сообщил он официальным голосом. ― Уже больше двух недель.
Наступило молчание, которое для моих визитеров имело, по-видимому, некий зловещий смысл. За недостатком трагических подробностей я поддерживал паузу исключительно из вежливости, но недолго. Покашляв для порядка в кулак, поинтересовался о своем:
― Ну а при чем здесь Нинель?
― При том! ― вспомнив, что он немножко динозавр, рявкнул Панич. Но его снова мягко обошел на вираже постепенно набирающий обороты в беседе Малой-Малай.
― Нинель при том, что дней десять назад в Пензу заявилась эта самая Светка ― ну, подружка, с которой Марта укатила. Петр Борисыч как узнал, так сразу поехал к ней домой, расспрашивать. А она в дурке.
― То есть? ― не сразу понял я.
― В дурилке, в психушке, – пояснил детектив. – В психиатрической лечебнице. Да еще в строгом отделении. Как родители на следующий день после приезда ее из петли в сортире вынули, так сразу туда и отправили.
Снова наступило молчание. Во время которого я задумался о том, что дело и впрямь может оказаться серьезным.
Малой-Малай деликатно кашлянул и продолжил своим протокольным голосом:
― Но еще до того Михеева матери рассказала: никакой школы моделей, да еще в лесу, в помине не было. Приехали они по объявлению в какую-то фирму на конкурсный отбор, встречала их эта самая Нинель и потом ее папаша. Чего-то там наговорили девчонкам, наобещали с три короба, сказали, на модель сперва нужно пробоваться, те сняли квартиру на двоих где-то у Сокола...
― Пробоваться... ― с ненавистью процедил Панич. ― Господи, могу себе представить!..
― В общем, ― заключил Малой-Малай, ― одна в сумасшедшем доме, другая неизвестно где.
― А что-нибудь еще эта Михеева успела рассказать? ― Я сам не сразу заметил, что уже включился и жадно требую подробностей.
Малой-Малай открыл было рот, но был прерван властным мановением руки хозяина.
― Стоп! ― объявил решительно Панич, и его густые медвежьи брови опять сгрудились на краю, а глаза двустволкой уперлись мне в лоб. ― Что это мы все рассказываем да рассказываем, а вы помалкиваете? Вам-то эта Нинель на кой была нужна?
Я пожал плечами. Нам скрывать нечего.
― Ее сводная сестра ― моя клиентка. Хочет расследовать убийство отца ― того самого фотографа, Шахова. А Нинель у него работала. Вот, собственно, и все...
Я развел руками, демонстрируя, что никакого тайного камня за пазухой не прячу. Но Панич смотрел на меня с подозрением.
― Сестра? ― набычился он. ― Какая еще сестра?
― Людмила. Но она к папенькиному бизнесу отношения не имела, ― успокоил я его. ― Чисто дочерний порыв.
О том, что клиентка, по сути, уже отказалась от моих услуг, я решил промолчать.
― Но я как будто слыхал... ― наморщил лоб Панич. ― Или даже в газетах читал... там то ли маньяк, то ли маньячка?
― Ну да, ― подтвердил я. ― Только она в это не верит. Говорит, папаша ее перепортил столько девушек...
Я осекся, но было поздно. Динозавр издал хриплый горловой звук, но это был уже не боевой клич, а стон старого подранка.
― Чего уж там... ― пробормотал он, и слова ворочались у него во рту, как большие неудобные куски: ни проглотить, ни выплюнуть. ― Говорите, чего уж теперь...
Мне впервые стало его по-настоящему жалко, и я, как мог, попытался свернуть с этого направления. Но свернуть оказалось не так просто ― направление, как ни крути, было магистральным.
― Короче, эта самая Людмила поручила поискать среди... ― я запнулся, подыскивая наиболее мягкий оборот, ― среди э... обиженных Шаховым. Понимаете?
― Понимаю, ― откликнулся Панич, с вызовом распрямляя плечи и выпячивая грудь. ― Мы и есть как раз такие... обиженные! Но заявляю вам официально: я свою дочь с рождения знаю! Чтоб моя Марточка кого-нибудь... ножом! В кровь!.. Надеюсь, вы не думаете, что она на это способна?
В процессе своего короткого монолога Петр Борисович легко довел себя почти до той же степени возбуждения, с какой явился ко мне в контору. На последних словах он уже ходил ходуном и гудел, как промышленный холодильник. Я понял, что надо быстро слезать с темы даже гипотетической виновности «Марточки».
― Собственно говоря, я вообще ничего не думаю про то, на что способна ваша Марта: я ее в глаза не видел, ― начал я рассудительно. ― Да я, если честно, имел в виду главным образом не девчонок этих, а их родственников: отцов, братьев или всяких там возлюбленных. Мне вообще удивительно, что этого старого черта не прикончили еще раньше. ― И совершенно неожиданно для себя самого спросил Панича тем же ровным тоном, словно речь шла о том, не дует ли ему из окна: ― А кстати, интересно, вот вы бы убили?
Но объект палеонтологии на глазах мало-помалу вновь приобретал цивилизованное обличье.
― Во-первых, ― с достоинством сообщил он, ― тут-то у меня алиби стопроцентное: полгода в Пензе безвыездно. А во-вторых, давайте обойдемся без взаимных провокаций. И поговорим о деле.
― Если вы об уголовном «деле»... ― начал я, но он меня остановил.
― Уголовные ― ваша специальность, а я вообще-то торгую продуктами питания. Так что дело у нас с вами может быть только одного сорта: вы платите мне -я отгружаю вам вагон с зеленым горошком, я плачу вам ― вы мне... вернее, для меня... выполняете определенную работу, которую я вам поручаю.
― Ну-ну, ― не удержался, хмыкнул я. ― Как, однако, капризна судьба! Помнится, еще давеча вы все больше норовили заехать мне в морду, а теперь нате ― работу предлагаете!
― Потому и предлагаю, что больно ловко уворачивались... ― пробормотал Панич, а я краем глаза заметил, как пунцовеет присевший на стуле у стенки Малой-Малай. ― Кулаками махать ― в вашей профессии, как я понимаю, не самое главное, а?
― Ну и что вы хотите мне поручить? ― спросил я уже серьезно.
Панич глянул на меня в упор, но двустволка на этот раз была зачехлена и не несла явной угрозы.
― Поручить? Да вы, собственно, и так этим занимаетесь. Ищете девчонку, из-за которой могли убить этого подонка? Вот и поищите заодно мою Марту.
На дальнем краю поля зрения пензенский коллега забордовел уже до критической стадии, на которой и от металла-то начинает кусками отваливаться окалина. Но тут запах паленого, видать, донесся и до толстокожего ящера, потому что он поспешил добавить:
― А Малой вам поможет. ― Увидел мою оттопыренную в сомнении нижнюю губу и присовокупил: -Да, вот еще что забыл. В психбольнице по моей просьбе все беседы с этой Светкой Михеевой доктор записывал на видео. Там в основном натуральный бред, но есть и информация для размышлений. Флэшка у нас в гостинице. У меня через три часа самолет, надо срочно лететь в Пензу. Но если согласитесь работать вместе ― Малой меня проводит, а потом заедет с флэшкой к вам. Кстати, и фотографию Марточки привезет.
И, не дожидаясь ответа, поднялся на ноги во весь свой рост и вес, от чего отчетливо звякнули кофейные чашки в моем стенном шкафу. Его поджарый спутник, напротив, вскочил на ноги легким койотом, но оба очень похоже оскалились, глядя на меня выжидательно.
Что оставалось делать?
Прежней клиентки у меня больше не было ― так что по формальному признаку оснований продолжать расследование не имелось. Но где-то в мертвецкой с переломаным хребтом лежала сейчас Нинель. А документы и оружие людей, которые ее убили, хоть и прятались в моем подвале, все равно жгли мне руки. Да и владелец собачьего поводка, чью удушливую силу еще помнила моя шея, по-прежнему бродил между нами.
― Давайте флэшку, ― сказал я. ― Но для начала подпишем договор. Аванс, деньги на расходы и все такое прочее.
Панич коротко кивнул и привычным движением извлек из внутреннего кармана толстый, сверкающий золотом, как королевский скипетр, «монблан».
Когда с формальностями было покончено, он встал, еще раз с достоинством поклонился и направился к выходу. Но в самых дверях притормозил, обернулся и тяжелым голосом прогудел:
― А убил ― не убил... Сам бы не стал ― не умею. Но вот денег на хорошее дело ― точно не пожалел бы.
Он бросил быстрый косой взгляд в сторону Малая, но тот сделал вид, что это к нему не относится.