Одновременно с боями в Восточной Пруссии, закончившихся для русских войск поражением, 18 августа началась Галицийская битва между русскими и австро-венгерскими войсками, развернувшаяся между Днестром и Вислой, в которой с обеих сторон участвовало около 2 млн. человек и до 5 тыс. орудий. Задачей Юго-Западного фронта, которым командовал генерал-адъютант Иванов, было окружение и уничтожение основных австро-венгерских сил путем концентрического наступления 4-й и 5-й армий с севера, со стороны Польши, а 3-й и 8-й армий с востока. План был смелым и дерзким, однако в своих расчетах штаб фронта исходил из ошибочного предположения относительно рубежа развертывания войск противника. Этот план был составлен еще до войны и австрийцы, зная его содержание, перед началом боевых действий отодвинули рубеж развертывания своих войск на 100 км. вглубь своей страны, к западу и юго-западу. Таким образом, спланированная заранее наступательная операция русских войск не могла привести к окружению главной группировки неприятельских армий, которые оказывались за флангами намеченных ударов.

Зная в деталях проведение операции русскими войсками, австро-венгерское командование поставило перед собой решительные цели: ударом своих 1-й и 4-й армий между Вислой и Бугом в северном направлении нанести поражение русским армиям у Люблина и Холма, и выйти на тылы Юго-западного фронта, где и завершить разгром его войск. Этот главный удар должен был обеспечиваться с запада наступлением вдоль левого берега Вислы группой немецких войск Куммера и корпуса Войрша. Предполагалось, что одновременно с ударом 1-й и 4-й австрийских армий на север, германские войска разовьют наступление на Седлец, о чем еще до войны была договоренность с Мольтке. Но немцы, завязнув на Марне и в Восточно-Прусской операции, не выполнили своих обещаний, лишив австро-венгерцев поддержки в тот момент, когда они особенно в ней нуждались.

23 августа обе стороны, своими главными силами сошлись на фронте протяженностью в 320 км, на котором развернулись встречные сражения; 1-я и 4-я австро-венгерские армии генералов Данкля и Ауффенберга, используя свое превосходство в силах, сумели нанести поражение 4-й армии генерала Зальца, действовавшего крайне пассивно, и 5-й армии генерала Плеве, под Красником и Томашовым, заставив их отступить на рубеж Люблин, Холм, Владимир-Волынский. Развить свой успех австро-венгерским войскам не удалось из-за усиливающегося сопротивления русских войск и возникшей угрозы их правому флангу, который начинался рушиться под ударом 3-й и 8-й армий генералов Рузского и Брусилова. Эти армии начали наступление раньше наступления главных сил и, проявив искусство управления войсками, их командующие во встречных боях 26–28 августа наголову разбили 3-ю австро-венгерскую армию генерала Брудермана на р. Золотая Липа. Попытки австро-венгерского командования спасти положение на своем правом фланге вводом в сражение 2-й армии генерала Бем-Эрмолли не удались. В сражении на р. Гнилая Липа 3-я русская армия прорвала фронт противника у Перемышля, а 8-я армия отразила все контрудары 2-й австро-венгерской армии. Австро-венгерские войска, не выдержав натиска русских войск, начали отход на Городокскую позицию, и под угрозой оказалась вся Восточная Галиция.

Помимо больших потерь в людях и военных материалов и оставления территории, победоносное движение 3-й и 8-й армий было направлено в тыл оперативной базы 1-й и 4-й австрийских армии, действия которых должны были решить исход целой кампании. Австро-венгерское командование, имея успех на главном направлении, долго не обращало внимания на эту угрозу, полагая, что, окружив и уничтожив главную группировку русских войск, они заставят армии Брусилова и Рузского отступить.

Командование Юго-западного фронта и Ставка спешно направляли резервы на подкрепление своих 4-й и 5-й армий, а 3 сентября правее 4-й армии была ведена в сражение 9-я армия генерала Лечицкого. Силы русского правого крыла достигли 26,5 пехотных и 9,5 кавалерийских дивизий против 18,5 пехотных и 3 кавалерийских дивизий у противника. С подходом подкреплений уже 2 сентября все три русские армии перешли в наступление и по всему фронту начали теснить противника. Сменивший бездарного генерала барона Зальца новый командующий 4-й армией, тоже немец, генерал Эверт прорвал австро-венгерский фронт у Тарнавки, а 5-я русская армия, наступая на Раву-Русскую, стала угрожать выходом в тыл 4-й австро-венгерской армии. В период успешных боевых действий русских войск стал увеличиваться разрыв между восточным флангом 5-й армии и северным флангом 3-й армии. Несмотря на строгий приказ главнокомандующего фронтом генерала Иванова генералу Рузскому сократить этот разрыв, командующий армией увеличивал его, направив свой правофланговый корпус в юго-западном направлении на Каменку-Струмилову, а не на северо-запад, в район Раввы-Русской, как того требовал главком. Самовольство Рузского сошло ему с рук, а овладение его армией оставленного противником города Львова, было освещено в столичной печати как великая победа русского оружия, что в действительности было совсем не так. Занятие Львова не отвечало оперативной цели наступающих русских армий. Гораздо важнее было прийти на помощь попавшей в тяжелое положение 5-й армии, и, выручив ее, нанести поражение австро-венгерским войскам севернее Львова. Оставив город, австрийская армия ушла от смертельной опасности, и сохранила свои силы для последующей борьбы в Галиции.

После занятия города Рузский двинулся главными силами в район Раввы-Русской, где его войска попали в тяжелое положение, из которого их выручили соседние армии. Сломив сопротивление австро-венгерских войск, армии Юго-Западного фронта стали угрожать выходом в тыл противника. Теперь уже над австро-венгерскими армиями замаячил призрак Седана, и в ночь на 12 сентября все их армии начали отход за р. Сан. Эта река находится примерно в 100 километрах на запад от Львова. Она протекает от Карпат к северу до самой Вислы. Таким образом, она могла служить прекрасным естественным барьером для войск. Оба фланга австро-венгерских войск, стоявших за Саном, были прикрыты на юге Карпатами, на севере – широкой и глубоководной Вислой. Позиция на Сане была сильной не только по естественным условиям. В центре ее находились две большие крепости с сильными фортами – Ярослав и Перемышль.

Деморализованная и потерявшая боеспособность армия Австро-Венгров не смогла оказать сопротивления на реке Сан и 17 сентября она начала отходить дальше, к следующей естественной преграде – реке Дунаец. Теперь уже был близок Краков, стоявший как раз на стыке трех границ – Польши, Германии и Австро-Венгрии.

В ходе преследования, продолжавшемся до 21 октября, русские войска заняли Галицию и часть австрийской Польши и угрожали вторжением в Венгрию и Силезию. Войска генералов Рузского и Брусилова осадили крепость Перемышль, чтобы спустя несколько месяцев взять этот сильнейший укрепленный пункт с его шестьюдесятью фортами, тысячью орудий и стотысячным гарнизоном.

Австро-венгерская армия за время этих боев потеряла 40 % своего состава – 400 тысяч человек, из них более 100 тыс. пленными и 400 орудий. Русские потеряли 230 тыс. человек.

Темпы наступление русских войск постепенно снижались, так как подвоз резервов осуществлялся крайне медленно, и убыль в людском составе почти не пополнялась. Снабжение продовольствием и боевыми припасами было поставлено из рук вон плохо. Войска терпели недостаток даже в хлебе. Эвакуация огромного числа раненых и больных не была налажена, С поразительным безразличием царская власть отнеслась к проблемам обеспечения войск, которые были вскрыты еще в русско-японскую войну. Ничего не изменилось. В последние дни боев начал ощущаться также недостаток в боевых припасах – первый грозный призрак будущего катастрофического кризиса снабжения царской армии, который привел к роковому исходу всю кампанию на русском фронте в 1915 году.

Поражение войск Австро-Венгрии в Галицийской битве означал полный провал планов германо-австрийского командования. Он свел на нет успехи немцев в Восточной Пруссии, и отвлек силы Австро-Венгрии от Сербии. Главный союзник Германии надолго утратил боеспособность, и Германия была вынуждена направить крупные силы для его поддержки. Одновременно Берлин усилил нажим на Болгарию и Турцию для привлечения их на свою сторону, и по всему было видно, что Германия недооценила способности России к сопротивлению и стягивала на Восточный фронт крупные военные силы для реванша.

Император Германии Вильгельм II, беззаветно веривший в могущество германской армии и в ее способность быстро разгромить французскую армию, при первых неудачах в войне утратил присущий ему оптимизм и стал с недоверием относиться к своему близкому окружению, считая их виновными в вовлечение его в столкновение со всей Европой. Врагов у него появлялось больше, чем союзников. Одна Великобритания, на нейтралитет которой в войне рассчитывало германское правительство, стоила могущества половины государств Европы, а ее флот был самым большим флотом в мире. Блокада, введенная англичанами с началом войны, нанесла ощутимый удар торговле Германии и Австро-Венгрии, особенно немецкой, а снабжение промышленности сырьем и топливом резко ухудшилось, что сразу отразилось на экономике этих стран. Народ Германии это сразу почувствовал: в начале февраля 1915 года была введена хлебная норма – 225 грамм на человека, которая все время уменьшалась. Ограничения были введены и на другие продукты питания и даже одежду.

Италия, Румыния и Греция отказались выступить на стороне Германии и объявили о своем нейтралитете. «Союзники отпадают, как гнилые яблоки!», – писал Вильгельм, не желая признавать, что изоляция, в которой оказалась Германия, была следствием его неуравновешенного характера и неумелой личной политики.

Россия все больше занимала умы немцев. Генерал Фалькенгайн вспоминал, что после крупной неудачи на англо-французском фронте в германском генеральном штабе обсуждался вопрос: «Не нужно ли было войну на два фронта начать как раз наоборот – обороной на западе и наступлением на востоке!»

В войну на стороне Германии в конце сентября присоединилась Турция. Ее экономическая и политическая зависимость от германских капиталов носила всеобщий характер, к тому же, захватившие в стране власть младотурки не скрывали своей прогерманской ориентации. В ночь на 29 октября турецкие миноносцы и германские крейсеры «Гебен» и «Бреслау» под командованием немецкого адмирала Сушона бомбардировали порты Одессу и Севастополь, где базировался весь состав Черноморского флота, и который оказался не готовым к морскому сражению.

Император Николай II воспринял это событие как личное оскорбление и, не посоветовавшись с союзниками, поспешил объявить 3 ноября войну Турции. Положение русской армии стало еще более тяжелым. Появился новый Кавказский фронт, куда нужно было отрывать военные силы и вооружение, которого и так не хватало для воюющей армии. Проливы Босфор и Дарданеллы оказались для России вновь закрытыми, и она больше всех пострадала от этого. В силу географических условий русский флот, находившийся в Балтийском и Черном морях, тоже оказался изолированным, и не имел возможности соединиться с британским или французским флотами. Трудности доступа в Балтийское и Черное море были таковы, что союзники не могли посылать туда русским ни подкрепления, ни снабжения для войск. Германо-турецкая блокада России, которую союзникам так и не удалось окончательно прорвать, была одной из причин крушения русской империи.

Попав в тяжелое положение, многие члены правительства вспоминали мудрое решение Александра III построить крупную торговую и военную базу в Мурманске, которое не удалось осуществить из-за вмешательства великого князя Александра Михайловича и перенацеливания усилий государства для строительства базы на Балтике.

Теперь Россия не только не могла получать через Черное море помощь от союзников, она не могла торговать своим хлебом и нефтью. Сообщение с внешним миром Россия могла осуществлять только по Транссибирской магистрали, а железная дорога к Мурманску еще не была проложена. Торговые, экономические и военные связи России с Францией и Англией резко сократились, в то время как обстановка на фронтах войны требовала от них всестороннего взаимодействия.

После Марнского сражения на западном фронте всю осень и до конца 1914 года не утихали бои и сражения союзных англо-французских армий с германскими с целью взаимного обхода флангов севернее р. Уазы. Помимо этой угрозы существовало естественное стремление английских войск не утратить связь с морскими портами, куда постоянно поступали подкрепления и вооружение. В свою очередь и немецкие войска хотели завладеть северным побережьем и портами Бельгии и Франции, чтобы использовать их как базы для расширения подводной войны. В течение целого месяца союзники и немцы вели самые напряженные бои и сражения, пытаясь опередить друг друга в обходном маневре. Линия позиционного фронта все удлинялась на северо-запад, к берегам Ла-Манша. Все эти действия впоследствии вошли в историю как «бег к морю», хотя достижение морского побережья не являлось оперативной целью противников.

Первым сильной немецкой осаде подвергся город и морской порт Антверпен, который имел большое значение для союзников, помогавшим им удерживать господство на побережье Бельгии. Этот порт представлял из себя сильную крепость, с гарнизоном в 135 тыс. человек, и при поддержке англичан с моря, город мог выдержать долгую борьбу. Но борьбы не получилось – дрогнуло правительство. Не исчерпав всех ресурсов для борьбы, правительство Бельгии уехало в Гавр, а вслед за ними, крепость оставил и гарнизон. Наконец, в середине октября, линия фронта подошла к заливным лугам Фландрии – богатейшей провинции Бельгии в прибрежной полосе Северного моря. Здесь, во Фландрии, германское командование предприняло последнюю крупную решительную попытку овладеть побережьем. Сформированная, новая 4-я германская армия, состояла из отборной прусской молодежи, и на нее возлагали большие надежды. Она в спешном порядке была направлена в Западную Бельгию, а чтобы придать войскам еще больший наступательный дух – в Гент прибыл кайзер Вильгельм II. Он обратился к войскам 4-й армии с особым воззванием. В нем германский император выражал уверенность, что его солдаты помогут ему достичь поставленной стратегической цели и добьются победы над врагами германской империи. Главным врагом были англичане, разгромив которых немцы рассчитывали завладеть всем побережьем, чтобы потом с новыми силами наброситься на французскую армию.

Силы сторон во Фландрии непрерывно увеличивались. Их столкновение привело к огромному сражению, которое длилось почти целый месяц. 20 октября немцы бросили свои дивизии в решительное сражение, в котором прусские молодые солдаты показали невиданную храбрость и мужество, но из-за отсутствия боевого опыта большинство из них погибло, так и не вкусив радости победы. Но они заставили союзников бросать в бой свои последние резервы и большой кровью заплатить за каждый удержанный клочок земли. 25 октября, в день самой решительной схватки, бельгийское командование открыло шлюзы у Ньюпора. На германцев надвинулся новый враг – вода. К 31 октября наводнение распространилось на протяжении 12 километров. Перед наступающими германскими войсками разлилась крупная водная преграда шириной в 5 километров и в один метр глубиной, что заставило немцев отступить. После этого узел борьбы передвигается несколько южнее к Ипру и постепенно затихает в своем накале. Сражения во Фландрии знаменовали собой окончание маневренного периода войны на западе, и от швейцарской границы до пролива Па-де-Кале установился сплошной позиционный фронт.

Судьба Европы всегда решалась в Бельгии, и на этот раз ее земли стали местом ожесточенной схватки, результатом которой стало окончательное крушение германских планов на западе. На всем западном фронте немцы теперь вынуждены были перейти к обороне, а «маневрировать они могли только на восточном фронте». Оборона стала сильнее наступления. Потеряв за три месяца войны большую часть своих кадровых армий, Франция и Германия призвала на фронт миллионы простых граждан, которые, не имея профессиональной военной подготовки, внесли в армию настроение народной массы, всегда отличавшейся практичностью и осторожностью. С таким составом нельзя было помышлять о широких маневренных действиях, и нужно было время, чтобы сделать из них настоящих бойцов.

Но главная причина перехода к позиционной войне коренилась в неспособности генералов противоборствующих сторон найти новые способы прорыва подготовленной обороны. Миллионные массы, неожиданно, перешли к кордонной системе борьбы, давно осужденной военным искусством и представляющей извращение природы войны. По поводу кордона Наполеон писал еще в 1809 г. Массене в Италию: «Я узнал, что вы перешли к кордону; как после 15 лет войны, можно повторять подобные глупости. Не станете ли вы, пожалуй, заодно уже устраивать и таможенные линии».

В затишье на западном фронте нуждались как немцы, так и французы с англичанами. Армии воюющих государств израсходовали имевшиеся запасы и испытывали недостаток в вооружении и боеприпасах. Это произошло потому, что генеральные штабы воюющих государств, подготавливая войну, рассчитывали завершить ее быстрыми победами с имевшимся мобилизационным запасом, пополнение которого они намеревались восполнить текущим производством на военных заводах. Ни одно государство не собиралось проводить мобилизацию экономики, но под давлением военной необходимости правительства Франции, а потом и Великобритании было вынуждено сделать это, и этому примеру вскоре последовали все европейские страны, участвовавшие в войне, за исключением России. Здесь царский двор совершенно устранился от нужд воюющей армии, переложив эту ответственность на Ставку, у которой не было необходимых властных полномочий на мобилизацию народного хозяйства страны. Правительство тоже отстранилось от разрешения нужд армии, и премьер Горемыкин в самом начале войны без тени смущения заявил председателю Государственной Думы Родзянко: «Правительство будет заниматься только внутренними вопросами. Проблемы войны меня не касаются». Сильная и влиятельная немецкая партия в столице русской империи рассчитывала в два-три месяца сломить материальные возможности русской армии к сопротивлению, после чего она сама должна была побудить правительство и царя к заключению сепаратного мира с немцами. Одновременно германское командование готовило сильный удар по русским войскам, сосредоточенным для защиты царства Польского.

После поражения русских войск в Восточной Пруссии 8-я армия под командованием генерала Гинденбурга обрела славу в глазах немецкого обывателя, а сам генерал вошел в доверительные отношения с кайзером Вильгельмом II. Германское Верховное командование было радо переложить войну на Востоке на плечи Гинденбурга, отдав ему в подчинение и все союзнические планы с австро-венгерским командованием.

Для защиты Восточной Пруссии, Гинденбург оставил там костяк 8-й армии под командованием генерала Шуберта, а большую часть сил отправил в состав вновь образуемой под его командованием 9-й армии, которая развертывалась на рубеже Бейтен-Ченстохов. Директива верховного командования предписывала: «9-я армия должна самостоятельно, но действуя в контакте с австрийцами, атаковать во фланг и тыл ближайшие русские войска, преследующие австрийцев». Главный удар наносила 9-я армия немцев на Варшаву, и второй сильный удар наносили союзные австро-венгерские армии в направлении Ивангород и Сандомир, с задачей охвата и разгрома северного фланга Юго-Западного фронта. Общий состав немецко– австрийских сил превышал 290 тыс. человек пехоты, 20 тыс. кавалерии и 1600 орудий.

Русское командование своевременно разгадало намерение Гинденбурга и Ставка, оставив против Австро-Венгров две армии, начала усиливать войска в районе Варшавы и Ивангорода, направляя туда ускоренными темпами 4-ю, 5-ю и 9-ю армии Юго-Западного фронта.

Быстрая и хорошо организованная перегруппировка почти одновременно трех армий на новое операционное направление, несомненно, представляла на тот период времени замечательный образец руководства огромными массами войск. В течение двух недель три русские армии были переброшены из Галиции в левобережную Польшу. 5-й армии, например, пришлось пройти за это время более 300 километров. Если в начале операции значительное превосходство в силах было на стороне немцев, то после перегруппировки русские имели в полтора раза больше пехоты и артиллерии, а конницы даже в два раза больше, чем у противника. Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич был душой и организатором этой великолепно выполненной перегруппировки войск, и он же лично готовил войска к сражению. Великий князь был исключительно добросовестным и старательным генералом, любившим Россию и ненавидевшим немцев. Пожалуй, это был один из немногих, кто не поддался влиянию царского Двора, и сохранял как свою самобытность, так и не порушенную веру в силу русского народа.

Всего в это сражение было вовлечено около 470 тыс. человек пехоты, 50 тыс. кавалерии и 2400 орудий, преимущественно легких. Но так как войска прибывали в разные сроки, а противник упредил в переходе в наступление, то прибывающие войска вводились поспешно, для залатывания брешей и отражения ударов с флангов, так что численное превосходство русских войск в силах было сведено на нет.

В штабе Гинденбурга было известно время перехода каждого наступления русских войск, и немцы поспешили упредить их. Наступление 9-й германской армии к Висле началось 28 сентября. На левом берегу этой реки находились слабые русские силы, прикрывавшие переброску русских армий, и под давлением превосходящих сил они вынуждены были отойти на правый берег Вислы. В это же время начали наступление и австрийские армии и к 9 октября они достигли реки Сан. На этом их успехи были отбиты и они были задержаны у этой реки. На подходах к Висле иссякла и сила немцев, так как правый берег реки на участке Ивангород, Сандомир прочно удерживали 9-я и 4-я русские армии.

Слабым местом в обороне русской армии была Варшава, защита которой была возложена на 5-ю русскую армию, основные силы которой еще были на марше. Этим и решил воспользоваться Гинденбург, направивший для захвата Варшавы особую группу из трех германских корпусов во главе с генералом Макензеном, уже испытавшим силу русского оружия под Гумбиненом в Восточной Пруссии. Макензен начал наступление 9 октября и через три дня, ценой огромных жертв, ему удалось приблизиться к линии упраздненных фортов, куда спешно подходили дивизии 5-й русской армии. Сюда же, к наступающим немецким войскам на Варшаву, прибыл кайзер Вильгельм II, обратившийся к войскам с напыщенным воззванием: «Солдаты! Помните, что вы избранный народ. Дух Божий сошел на меня, так как я – император германцев. Я являюсь орудием Всевышнего. Я – его меч и его Воля!» «Уничтожение и смерть всем, кто не верит в мою божественную миссию!». «Да погибнут все враги германского врага!» «Бог требует их уничтожения, Бог, вещающий через меня, приказывает вам исполнить Его святую волю».

Силы немцев вскоре иссякали, и они не могли выполнить поставленную задачу. 20 октября германские войска были вынуждены отвести свои главные силы от Варшавы и перейти к обороне, в то время как русские войска готовились обрушить на них сильный удар подошедших к месту сражения всех армий Юго-Западного фронта. В результате общего наступления русских по всей линии средней Вислы германцы были отброшены далеко на запад от этой реки. В конце октября группа Макензена отступила от Варшавы почти на 100 километров. Так же успешно продвигались русские войска и в Галиции.

В любом сражении, каким бы напряженным и длительным оно не было, всегда незримо присутствует политика, ради которой и ведется сама война. Как бы военачальники не ценили свои победы или достижения в войне, и каких бы целей в ней они не добивались, их признание и оценка лежит в области высшего политического руководства, откуда на генералов ниспадают ордена, почести и признание в общественных кругах. Политика вмешалась и в это сражение, которое немцы и австрийцы проиграли в чистую, а на некоторых направлениях они панически отступали. Гинденбург даже прибег к тотальному разрушению всей инфраструктуры края: взрывал мосты, железнодорожные линии и станционные сооружения, шоссейные дороги, крупные городские и сельские постройки. В конце октября Людендорф так оценивал обстановку: «27 был отдан приказ об отступлении, которое, можно сказать уже висело в воздухе. Положение было исключительно критическое… Теперь, казалось, должно произойти то, чему помешало в конце сентября наше развертывание в Верхней Силезии и последовавшее за ним наступление: вторжение превосходящих сил русских в Познань, Силезию и Моравию».

Вмешательство это носило своеобразный характер и исходило оно от главнокомандующего Юго – Западным фронтом генерал-адъютанта Иванова, согласованное им с императором. В самый разгар напряженных боев с немцами, Иванов стал настаивать на переносе главного удара своих войск не против немецкой армии, а против Австро-Венгров, которое было поддержано в военном министерстве и царском дворе. Великий князь Николай Николаевич не смог отстоять своего решения, и был вынужден ослабить наступление на немцев и сместить его на юг, против австро-венгерской армии. По пятам германцев шли только небольшие авангарды и конница. Благодаря этому, Гинденбургу удалось ускользнуть от окружения и разгрома.

Варшавско-Ивангородская операция русских войск была одной из крупнейших операций первой мировой войны на русско-германском фронте, после которой у германского командования не спадала тревога и озабоченность за судьбу военной кампании на Востоке, откуда Россия все время угрожала вторжением в жизненно важные районы Германии. Сказались роковые личные просчеты императора Вильгельма II, и навязанные им генералами Генштаба мнения, что в будущей войне Россия будет неспособна вести войну с Германией. Кайзер наивно полагался на безволие и неспособность Николая II вести войну, как это случилось в войне с Японией, и на силу прусского окружения царя, чье влияние на него было безоговорочным и крепким. Глубинные потоки русской силы, способные снести на своем пути все преграды и препоны, не были учтены. Способности русских людей к сохранению этой силы и сбережению государства имели многовековую традицию, не подвластную другим народам и даже капризам и ошибкам собственных царей. Русская армия, несмотря на измену своему флагу коронованных особ и генералов, сообщавших немецкому командованию все планы предстоящих боев и сражений и на нехватку вооружений и боеприпасов, продолжала сражаться с врагами на равных, покрывая последствия измены и предательства отдельных генералов геройством, мужеством и кровью солдат и офицеров.

Воодушевленные поддержкой невидимого противника Гинденбург и Людендорф приступили к выработке нового плана наступления на русские войска, осуществление которого они попытались выполнить в Лодзинской операции.

Эта операция, по замыслу немецкого командования, должна была отбросить русскую армию за Вислу и Неман, а нанесенные ей при этом потери, по мысли германского командования, должны были надолго подорвать возможности русского командования к наступлению. Такая уверенность появилась в германском генеральном штабе и у Гинденбурга после сражений за Варшаву, когда потерпевшие там поражение немецкие войска были спасены царским двором, остановившим наступление русских войск в самый критический момент и направившим их главную силу против Австро-Венгрии.

В Главной квартире немецкого командования полагали, «что после того, как оказалось очевидной невозможность добиться на Западе желаемого успеха, для Лодзинской операции надо было пустить все силы, взяв их также с Запада». Была еще одна сторона войны, которая все время притягивала немецких генералов к активизации вооруженной борьбы на Востоке – знание всех планов русского командования и открывающаяся отсюда легкость нанесения им поражения. Начальник Полевого Генерального штаба генерал Фалькенгайн подчеркивал, что немцам были открыты все замыслы и решения русского командования, а «перехваченные радиотелеграммы давали возможность с начала войны на Востоке до половины 1915 года точно следить за движением неприятеля с недели на неделю и, даже, зачастую изо дня в день, и принимать соответствующие противомеры. Это, главным образом, и придавало войне здесь совсем иной характер и делало ее для нас совершенно другой, гораздо более простой, чем на Западе».

Гинденбургу было предложено провести операцию, которая мыслилась как глубокий удар во фланг и тыл русским армиям с последующим их вытеснением из Польши. Ядро немецких сил составляла 9-я армия Макензена, которая скрытно перебрасывалась в район Торна. Туда же направлялись идущие с Западного фронта подкрепления и несколько дивизий из состава 8-й армии. В короткие сроки в районе Торна были сосредоточены почти 280 тысяч пехоты и кавалерии и 1440 орудий.

Полон наступательных замыслов был и Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич. После Варшавско-Ивангородской операции он настойчиво требовал от войск продолжения наступления в Верхнюю Силезию и занятия Западной Галиции и Кракова, что вело к полному разобщению германо-австрийского фронта и разорению областей, чрезвычайно важных для Германии в производстве вооружений. К участию в операции Ставка привлекла четыре армии: 2-ю и 5-ю армии Северо-Западного фронта, 4-ю и 9-ю Юго-Западного фронта. С севера операция поддерживалась наступлением 10-й и 1-й армии в пределы Восточной Пруссии, а с юга – наступлением 3-й и 8-й армий к Карпатам. 11-я армия имела задачу продолжать осаду Перемышля. В составе двух фронтов насчитывалось 367 тысяч пехоты и кавалерии и 1305 орудий. Такое соотношение сил и средств внушало русскому командованию надежду на успех.

Крупную перегруппировку немецких войск с юга на север Ставка обнаружила лишь в конце октября, и Верховный главнокомандующий предложил командованию Северо-Западного фронта отбросить немцев за линию Мазурских озер и закрепиться на Нижней Висле. Однако, вопреки советам и предупреждениям Ставки, генерал Рузский упрямо отстаивал свою точку зрения, что главные силы немцев находятся в районе Ченстохова и выстраивал навстречу этой угрозе дислокацию своей наступающей группировки войск. План этот в корне расходился с реальной обстановкой, так как главные силы немцев находились в районе Торна, севернее Ченстохова более чем на 300 километров. Одиннадцать русских корпусов должны были наступать растянутым фронтом к границам Силезии и Познани, в то время как над их правым флангом с севера нависала сильная ударная группировка немцев. Жилинский в начале войны, а Рузский через два месяца, со всем своим штабом не обнаруживает крупной перегруппировки 9-й армии немцев и отказывается внимать предупреждениям великого князя об опасности.

Зная замыслы русского командования и время перехода в наступление, намеченное Рузским на 13 ноября, германское командование решило перехватить стратегическую и инициативу и 11 ноября 9-я армия, сосредоточенная в районе Торна, нанесла два встречных удара с целью окружить в районе Лодзи 2-ю и 5-ю армии. Особенно опасным было продвижение немцев на флангах и в первую очередь группы генерала Шеффера, которой удалось обойти Лодзь с востока и продвинуться южнее этого города. Создалась реальная угроза окружения и последующего уничтожения основных сил Северо-Западного фронта. Немцы напрягали все усилия для двойного охвата русских войск, оборонявших Лодзь. В этих условиях русское командование сумело противопоставить маневру врага действенные меры. Пока 2-я армия стойко оборонялась, 5-я армия встала мощным заслоном на пути движения групп генералов Шеффера и Фроммеля. Как всегда, 1-я армия Ренненкампфа бездействовала, ее командующий беспечно наблюдал за разгоравшимся сражением, в котором 2-я армия испытывала не меньшие трудности, чем армия Самсонова в Восточно-Прусской операции. По личному настоянию Верховного главнокомандующего 1-я армия выделила в помощь 2-й армии сильный отряд – Ловичскую группу, но и ее генерал Ренненкампф попытался отправить в неверном направлении, и только самостоятельное вмешательство в события командира сводного отряда обеспечило своевременное прибытие этих сил в назначенное место. Главнокомандующий Северо-Западным фронтом, обязанный руководить операцией по деблокированию попавших в окружение армий, переложил эту задачу на генерала Ренненкампфа, а сам генерал Рузский и его штаб переместился из Варшавы в Седлец, за 250 км от линии фронта.

Брошенные на произвол судьбы русские корпуса и дивизии с отчаянным мужеством и геройством сумели вырваться из окружения и сами окружили передовые ударные силы 9-й армии, наступавшие на Лодзь. Образовался «слоеный пирог» жестокой схватки и борьбы, где с управлением и боем лучше справлялись командиры русской армии, и только мастерство генерала Шеффера в управлении войсками спасло его группу войск от пленения. Командиры корпусов и дивизий не только остановили наступление немцев, но во многих местах сами перешли в контрнаступление, в котором они были остановлены сильным артиллерийским огнем. Лодзинский плацдарм был удержан русскими войсками, но он был оставлен по приказу генерала Рузского, который вовсе не вызывался боевой обстановкой.

И в этом сражении было заметно самовольство главнокомандующих фронтами действовать по собственному почину, и этим особенно отличался генерал Рузский. Ставка была бессильна в выполнении издаваемых ею же директив, и она не отслеживала события настолько, чтобы влиять на них.

Вечером 29 ноября Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич провел совещание в Седлец, на котором главнокомандующие фронтами генералы Рузский и Иванов, ссылаясь на большие потери и плохое снабжение войск вооружением и продуктами питания, просили отвести войска на линию Илов, Петроков. Великий князь согласился с этим предложением командующих, считая, что такая мера сократит протяженность фронтов и улучшит их стратегическое положение. На этом совещании Николай Николаевич снял генерала Ренненкампфа с должности командующего 1-й армией, а вскоре такая же участь постигла и командующего 2-й армией генерала Шейдемана. Избавляясь от пораженцев, и поклонников прусского величия, великий князь наживал себе новых врагов в окружении царя, которые ждали только удобного повода, чтобы избавиться от него.

События первого года войны вскрыли удивительную последовательность Ставки наносить по врагу разновременные удары, не согласованные единой стратегической целью. Два больших фронта: Северо-западный и Юго-западный все время действовали не в интересах одной стратегической операции, целью которой мог стать разгром немцев или австро-венгерцев, каждого по отдельности, а увлекались второстепенными оперативными задачами и решениями. Если первые операции начального периода войны можно было списать на недочеты довоенного планирования, то все последующие операции разрабатывались непосредственно в штабах фронтов и Ставки, и их можно было увязать в единстве оперативных задач и стратегических целей. Начальник штаба Ставки генерал Янушкевич, хотя и был обличен в военный мундир, военного дела не знал, а в стратегических вопросах был совершенно несведущим человеком. Он был приставлен царем к великому князю в качестве царского соглядатая, но, обладая искусством лести и угодливости, генерал сумел войти в доверие и к главнокомандующему и оставаться при нем в качестве советника придворно-дипломатической службы, когда Николай Николаевич отбыл на Кавказский фронт. При такой отстраненности Янушкевича от штабной работы, всеми делами в Ставке и планированием операций занимался генерал Ю. Н. Данилов, один из способнейших военных деятелей царствования Николая II, талант и помыслы которого были направлены на служение Пруссии и Германии, а не России. Где и когда у него была сломлена любовь к своему отечеству и куплена к другому – осталось в неизвестности, но известны дела его, направленные на подрыв могущества русской армии, совершенные им вместе с военным министром Сухомлиновым накануне войны и в ходе ее. Данилов был инициатором и исполнителем разрушения крепостей в западных губерниях России. В то время как в восточных районах Франции и Восточной Пруссии каждый город и поселок превращались в крепости, царские военачальники разрушали их на своей западной территории. Война носила бы совсем иной характер, если бы в дополнение к старым крепостям были построены новые, и которые органично вписывались бы в систему оборонительных рубежей по рекам Висла, Нарев, и Неману.

Генерал Данилов, вместе с генералом Жилинским, были главными разработчиками плана войны с Австро-Венгрией и Германией, и в канун войны оба генерала прусским окружением царя были направлены на высокие посты в армии, чтоб от буквы к букве исполнить составленные ими планы поражения русской армии в начавшейся войне. Во все спланированные Ставкой операции Данилов изначально закладывал не единство, а раздвоение ударов двух фронтов по разным направлениям, что отвечало интересам Германии и Австро-Венгрии. Уже осенью 1914 года, как это неоднократно предлагал главнокомандующий Юго-западным фронтом Иванов и его начальник штаба Алексеев, можно было объединить усилия двух фронтов и совместно нанести решающее поражение австро-венгерской армии, которая уже испытывала тревогу за судьбу войны. Данилов настойчиво и планомерно сманивал Верховного к наступлению вглубь Германии, что вело русскую армию к удлинению ее операционных путей, при все увеличивающейся угрозе удара с юга со стороны австро-венгерской армии. Планы Данилова и планы главнокомандующего Северо-западным фронтом Рузского были всегда увязаны по целям и времени, и великий князь под давлением необходимости и обстоятельств соглашался с ними. Рузский и Данилов были в особом доверии Двора, и император Николай II не уставал осыпать их наградами и почестями. В свой час и в свое время эти два генерала выполнят и другую задачу прусского юнкерства – отрешат Николая II от престола, и они сделают это, подписав и себе приговор на отрешение от власти.

Враг внешний был известен, видим, его изучали и знали слабые и сильные стороны. К борьбе с ним люди готовились и готовы были жертвовать собой, чтобы защитить родную землю и свой кров. Врага внешнего армия отражала, и его дальнейшее продвижение вглубь России могло поднять весь народ на священную борьбу с ним. Враг внутренний был невидим, неизвестен и он был опасен тем, что простые граждане не знали способов борьбы с ним. Внутри пособники внешнего врага действовали безнаказанно, так как их основные фигуранты находились вблизи царя – в его окружении и правительстве, и разоблачить их или ограничить их деятельность можно было только с разрешения царя.

О засилье немцев во власти в России впервые заговорили в царствование Анны Иоанновны, и это суждение не утрачивало своей остроты при императорах Александре I и Николае I, и только при императоре Александре III опора в империи держалась на русской знати. Все переменилось, когда на престол взошел Николай II. И царь и царица стали окружать себя пруссаками и немцами, и они в короткое время завладели всей политической, экономической и культурной жизнью страны. Для завоевания государства с помощью войны нужна большая армия и длительная вооруженная борьба, которая не всегда заканчивается победой, но то же государство можно завоевать без войны, если в состав его верховной власти проникнет иноземный и чуждый национальным интересам элемент, который, воспользовавшись слабостью центральной власти, может успешно проводить политику в интересах другой, более сильной страны. О немецком засилье, тяжело отражавшемся на моральном состоянии русского народа, много писали и говорили в России. Еще Иван Грозный оставил предупреждение, что на земле русской все плохое «происходило из-за германцев». Талантливый философ Н. Бердяев писал о немцах в России: «Давно уже германизм проникал в недра России, незаметно германизировал русскую государственность и русскую культуру, управлял телом и душой России.

…Весь петербургский период русской истории стоял под знаком внутреннего и внешнего влияния немцев. Русский народ почти уже готов был примириться с тем, что управлять им и цивилизовывать его могут только немцы. И нужна была совершенно исключительная мировая катастрофа, нужно было сумасшествие германизма от гордости и самомнения, чтобы Россия осознала себя, и стряхнула с себя пассивность, разбудила в себе мужественные силы и почувствовала себя призванной к великим делам мира». Он говорил, что «война должна освободить нас, русских, от рабского и подчиненного отношения к Германии…»

Прославленный русский генерал М. Скобелев сказал в Париже сербским студентам тяжелые слова: «…Мы не хозяева в собственном доме. Да, чужеземец у нас везде. Рука его проглядывает во всем. Мы игрушки его политики, жертвы его интриг, рабы его силы… Его бесчисленные и роковые влияния до такой степени господствуют над нами, парализуют нас, что если, как я надеюсь, нам удастся когда-нибудь от них избавиться, то не иначе, как с мечом в руках… И если вы пожелаете узнать от меня, кто этот чужеземец, этот пролаз, этот интриган, этот столь опасный враг русских и славян, то я вам его назову – это немец…»

Высокое положение прусско-немецкой знати при русском царе вскружило им голову и внесло в их характер и нравы элемент зазнайства и заносчивости, переросший в чванство и пренебрежение ко всему русскому, выражавшийся в непримиримости к русской культуре и традициям русского народа, к насаждению везде и всюду немецкой культуры и нравов, которая не могла быть ему привита без насилия и издевательств над русской душой. Война обострила у них эти чувства, и многие пруссаки и немцы избрали для себя путь поддержки своей исторической родины и среди них прусская агентура быстро находила для себя сторонников для организации враждебных действий против русского правительства.

Организацией шпионажа в России занимались многие ведомства Германии, но важнейшую роль среди них занимали личный штаб кайзера Вильгельма II, в котором работало более пятидесяти самых опытных разведчиков и разведчиц, штаб при военном министерстве численностью около 6 тыс. человек, государственная тайная полиция со штабом 500 чиновников и руководивших более чем 8 тыс. агентов и, наконец, просто тайная полиция, число которой было огромно.

В то время немецкая разведка чувствовала себя в России уверенно и не боялась преследований русской контрразведки, во главе которой стояли ее же агенты. Были и тщательно закамуфлированные агенты Nachrichtendienst, свившие себе гнездо вблизи царя и в правительстве, но было и много таких, кто открыто выражал поддержку антирусским настроениям в обществе. Первые находились под опекой министра императорского Двора и Уделов графа Фредерикса, пользующегося непререкаемым доверием у императрицы, и, следовательно, у императора. Дружеские отношения связывали Фредерикса с полковником Лаунштейном, военным атташе германского посольства в Петербурге и влиятельными чиновниками прусского королевства и берлинского Двора кайзера Вильгельма II. Вторую категорию людей поддерживало правительство Горемыкина и Штюрмера, находя в них опору для проведения антирусских решений.

Германская особенность состояла в том, «что немцы не ограничивались только наемными агентами, которые возводятся иногда до «королевского достоинства, но они шпионят в высшем свете лицами, занимающими высокое положение в обществе; они шпионят среди целого класса населения, подготавливают к себе расположение отдельных слоев общества, если там им почва для этого благоприятствует; возбуждают у будущего противника элементы населения, склонные к брожению; подкупают для этого агентов и провокаторов; широко подкупают печать свою и чужую, провидя далеко вперед. Они заранее привлекают к себе целые страны или искусно отвлекают их от союзов против себя». Шпионство германских колонистов, рассеянных по всей России: арендаторов, купцов, приказчиков, поселившихся вблизи военных объектов и крепостей, было давно известно, но с ним не велось борьбы.

Особенно много немецких и прусских агентов осело в столице русской империи и Царском Селе, и прибалтийских землях. Их сильные резидентуры функционировали в Варшаве, Хельсинки, Таллине, Риге, Динабурге, Выборге и других городах империи. На прусскую разведку работало много курляндских помещиков, к которым принадлежал и сам граф Фредерикс. Его многочисленные протеже, внедренные в структуры царской власти в период, предшествующий Великой войне, и в ходе нее, играли важную и решающую роль в определении внутренней и внешней политики царской России. Предназначенный, по мысли императора Александра III, для конюшенных дел, он, с позволения и попустительства Николая II и его жены императрицы Александры Федоровны, стал вершить дела государственные и привел их, с помощью немецких агентов и их русских пособников, в такое расстройство, что Россия в Великой войне должна была умываться собственной кровью. Успеху Фредерикса содействовало и назначение комендантом царского Двора генерала Воейкова, женатого на дочери графа Евгении, даме из свиты императрицы и ее личной приятельнице.

Ценные услуги немецкой разведке оказывал еврей Игнаций Манус, маклер петербуржской биржи и друг Распутина, в окружении которого всегда находились пара немецких агентов. Манус, как и банкир Рубинштейн, находился в сердечных и дружеских отношениях с Барком, министром финансов в правительстве Горемыкина, и все вместе они препятствовали мобилизации и финансированию русской промышленности на нужды войны. Пособником Мануса был и Александр Вышнеградский, влиятельное лицо в петербургском свете и директор столичного международного банка. Эти люди информировали Nachrichtendienst о таких важных вопросах, как, например, программе модернизации русской армии, рассчитанной на 1914 – 1917 годы.

После начала Великой войны и провала германо-австрийских планов в скорой победе над Антантой, в Петербурге сформировался широкий и влиятельный круг сторонников сепаратного мира с Германией и Австро-Венгрией, смело и открыто демонстрировавших свои взгляды в столичных салонах. К этому кругу принадлежали влиятельные сановники двора, министры правительства, члены Государственного Совета и Государственной Думы – такие как Горемыкин, Штюрмер, Голицын, Маклаков, П. Дурново, Дрентельн, Танеев, Щегловитов и многие другие. Измена и предательство гуляли по коридорам царской власти, и никогда врагам России не было так легко и вольготно творить свое черное дело, как в эту войну. Столица империи в годы войны ни в чем не изменила своего лица: буйствовали шуты и клоуны, клеймя со сцен и кафедр все русское, кипела жизнь на биржах и в салонах богатых и именитых петербуржцев, где о войне говорили с пренебрежением и даже со злостью. В Петрограде без устали шли балетные и цирковые представления, скачки на ипподромах, кордебалеты. Разжиревшая петербургская знать платила огромные деньги за место в театре. Сборы представителей кордебалета давали невиданные барыши. Репортеры объявляли, что «танцовщицы получали ценных подношений на десятки тысяч рублей. А в кружки для беженцев и на подарки в окопы для солдат не опускали даже копейки». На Восток от Днепра и Москвы война почти не ощущалась. Газеты и журналы, скованные жесткой цензурой о войне не сообщали, «критика Германии была запрещена».

Такого еще в России не было. В Лондоне и Париже весь правящий класс сплотился вокруг короля и центральной власти и целей войны, в России же она развратилась и, как порочная женщина, искала для себя способы подороже себя продать. Никто не стеснялся открыто выражать свои симпатии Пруссии и Германии, и к этому враждебному хору людей от власти примыкало и много обывателей. Продавалось все: честь, совесть, власть, секреты – и люди, занимавшиеся этим ПРЕСТУПНЫМ промыслом, не преследовались, а поощрялись. Благородные цели войны были подавлены низменными инстинктами столичной знати выжить в этой войне и сохранить свои богатства и привилегии независимо от того, кто победит – Германия или Россия. Большинство этих лиц склонялось к поражению России, так как основные их землевладения и поместья находились в Прибалтийском крае, Финляндии, Польше и западных губерниях, где и до войны было сильно прусско-немецкое влияние, а с началом войны там произошло открытое неповиновение царскому режиму, которое также открыто было поддержано заявлениями кайзера Вильгельма II о принадлежности этих земель германской империи.

В высших аристократических кругах столицы империи широко существовало мнение, что без немецкой культуры и помощи Германии в развитии русской экономики сами русские не справятся с масштабностью дел в своей стране. В разгаре войны князь С. Мансырев писал, что основная задача России в войне – покончить с милитаризмом в Германии и этим ограничиться по отношению к ней. «Опасно было бы подорвать ее могущество в корне; пока она цела – целы и наши государственные устои; в ней поддержка нашего внутреннего порядка; без ее твердой государственности мы, слабые духом, неустойчивые в убеждениях, подпадем под влияние других народов, еще более опасное для нашей мощи и величия; мы воюем с прусским милитаризмом, а не с германским народом; он выше нас по культуре и на долгое время будет и должен быть нашим руководителем». Это было мнение не постороннего обывателя, а князя, работавшего в министерстве императорского двора влиятельным сановником, хорошо знавшего царя и отражавшего взгляды его близкого окружения. Сам министр императорского двора граф Фредерикс был твердо убежден, что Россия должна поддерживать хорошие отношения с Германией. Пруссия, по его мнению, «была последним оплотом монархической идеи – мы нуждались в Пруссии не меньше, чем она в нас». «Ни Франция, ни Англия, – говорил он, – на помощь нашей монархии не придут. Они будут только рады, если Россия станет республикой».

Неистовость празднеств, блеск и роскошь салонов в условиях войны разительно отличал светское общество Петербурга от вкусов и привычек русской знати недалекого прошлого и от ужасов и страданий войны. В древней Греции и древнем Риме не позволяли такого кощунства даже в дни, когда их легионы вели войну вдали от Афин и Рима, а здесь война бушевала в собственной стране, в нескольких сотнях километров от столицы, и самодержец спокойно взирал на адовы прегрешения своих царедворцев. Посетителем многих салонов был Распутин, но особенно частым гостем он был в салоне баронессы Розен, поражавшей столичный бомонд блеском роскоши и свободой нравов в нем. На содержание такого салона нужны были большие деньги, и только позднее выяснилось, что денежные субсидии баронессе являлись постоянной позицией в бюджете Nachrichtendienst. С не меньшим бесстыдством и безразличием к общественному мнению страны блистали салоны Богдановича, Римского-Корсакова, графини Клейнмихель и Нарышкиной (урожденной графини Толь). В самом начале войны царедворец Штюрмер создал в своем дворце политический салон, который посещали члены Государственного Совета и сенаторы, министры правительства и высшие сановники империи, где вершилась большая политика и определялись судьбы людей, причастных к верхним эшелонам власти. Здесь часто проходили политические собрания, на которые приглашались губернаторы, предводители дворянства, военные чины и церковные иерархи. Постановления этих собраний через особо доверенных лиц передавались председателю правительства Горемыкину и министру Двора графу Фредериксу, который доводил их до сведения императора. Основной лейтмотив всех постановлений выражался в озабоченности прогерманской знати продолжением войны с Германией, и давались советы и рекомендации как избежать ее гибельных последствий для России. Влияние этого салона на политическую жизнь России было настолько сильным, что в начале января 1916 года Штюрмер возглавил правительство, и только боязнь народного взрыва помешала ему заключить сепаратный мир с Германией. «Все, кто сколько-нибудь понимал положение царской власти в самый разгар войны, увидели в этом начало конца».

Русская армия, вовлеченная императором Николаем II в войну, оказалась без поддержки царской власти и оставленной наедине с собой решать сложные вопросы обеспечения себя вооружением и снабжением продуктами питания. Ненормальные отношения между Ставкой и правительством открылись в начале войны, и они усугублялись по ее ходу. Когда вырабатывалось положение о Верховном Главнокомандующем, то подразумевалось, что во главе армии станет царь. Но Николай не был готов к исполнению этих обязанностей, и его сумели отговорить от такого шага. При назначении Верховным Главнокомандующим великого князя Николая Николаевича сразу возникло противоречие с правительством и другими ведомствами, не пожелавшими исполнять решения и указания Ставки, а царь занял нейтральную позицию и, как всегда, ни во что не вмешивался. Это породило ненормальные отношения между Ставкой и верховными органами власти, ухудшающиеся изо дня на день. Была война, а в стране образовалось две власти: военная и гражданская, не пожелавшие подчиняться одна другой.

Первые месяцы войны исчерпали возможности воюющей армии вести наступление. Катастрофически не хватало винтовок. Чтобы спасти положение, разоружали дивизии в тылу, оставляя на роту, а то и на батальон по одной винтовке. Не было снарядов к артиллерии, и, чтобы сбить волну критики в свой адрес и уменьшить расход боеприпасов, военный министр Сухомлинов вместе с великим князем Сергеем Михайловичем провели реорганизацию артиллерии, уменьшив количество орудий в батареях с 8 до 6. После такого «новшества» число орудий в русских дивизиях стало вдвое меньше, чем в дивизиях германской армии (36 и 72). Не хватало сапог и обмундирования и, самое главное, не хватало внимания власти к своей армии. Не было единства власти с народом и с армией, и впервые в истории России шло отторжение целей войны, провозглашенных императором в Манифесте о начале войны, и политики, проводимой правительством и правящим классом империи. Интеллигенция была придавлена военной цензурой, а вместе с ней и искусство, черпавшее в ней истоки творчества, испытывало не меньший гнет и притеснение.

Казенные заводы, выпускавшие вооружение для армии, работали по нормам мирного времени, так как военный министр Сухомлинов и министр финансов Барк не выделяли средств для увеличения выпуска военного снаряжения. Правительство Горемыкина не имело никакого заранее разработанного плана мобилизации промышленности, да и не сознавало необходимости в нем, полагая, что война будет скоротечной и ее можно вести за счет накопленных в мирное время мобилизационных ресурсов. Эта близорукость не была следствием недостатка ума у государственных деятелей той эпохи, она была результатом хорошо поставленной пропаганды и работы врага внешнего и больше внутреннего, принимавшего все дозволенные меры, чтобы правительство России устранилось от подготовки к войне.

Начавшаяся война вскрыла все язвы царской власти в России и еще больше обострила отношения власти с народом и общественными силами страны. Не скоро, но медленно и поступательно в сознание передового правящего класса России приходило понимание гибельности правления Николая II для судеб России, и в нем постепенно стали накапливаться силы сначала для противодействия этому пагубному курсу, а потом и для свержения самодержавия, запятнавшего себя бездействием в войне. Правление Николая II в России вызывало большую тревогу и в правительственных кабинетах Франции и Англии. Там не исключали возможности того, что окружение царя способно повернуть Николая на путь сепаратного мира с немцами, и чтобы исключить такое развитие событий, державы Антанты 4 сентября в Лондоне подписали декларацию о том, что Англия, Франция и Россия взаимно обязуются не заключать сепаратного мира в течение настоящей войны. Когда же наступит время для переговоров, «ни один из союзников не будет ставить мирных условий без предварительного соглашения с каждым из других союзников».

Год 1914 заканчивался, и германские руководители еще питали иллюзии добиться победы над Антантой. Общественное мнение разделяло эти взгляды, опираясь на тот бесспорный факт, что пока военные действия ведутся большей частью на чужой территории и германские войска фактически содержались за счет ограбления Бельгии, северной Франции и значительной части Царства Польского, что вносило элемент успокоения в разных слоях населения Германии. Побудив Турцию объявить «священную войну» против иноверцев, германские правящие круги думали поднять весь мусульманский мир против Англии, Франции и России, но в действительности возбудили народные турецкие массы против европейцев вообще, и это было зловещим событием, направленным и против самих немцев, ведь они были частью христианского мира.

Чтобы оправдать войну в глазах немецкого обывателя, в конце года видные представители Германии, среди которых находились Эрнст Геккель, Вундт, Оствальд, Рентген, Эрлих, Виндельбанд, Карл Лампрехт, Пауль Лабанд, Лист, Густав Шмоллер, художники Каульбах, Франц Штук, Макс Рейнгардт, беллетристы Гауптман, Зудерман, Лудвиг Фильда напечатали воззвание «к цивилизованным нациям» и попытались оправдать агрессию Германии и придать ей гуманное лицо. Знаменитый философ Вундт, профессор философии в Лейпциге, выпустил брошюру, в которой доказывал необходимость раз и навсегда покончить с Англией и завладеть ее колониями, отнять у России Польшу и отдать ее австрийцам, и присоединить к Германии остзейские земли.

В первый год войны Россия выстояла, а ее армия провела ряд крупных сражений на Восточном фронте, изменивших характер самой войны и заставивших немцев и австрийцев отказаться от расчетов одержать молниеносную победу над Антантой и готовиться к затяжной войне, где у них оставались очень призрачные надежды на победу. Германия вынуждена была от наступления перейти к обороне. Этот важнейший результат кампании 1914 года таил в себе залог будущего поражения Германии. Значительную роль в срыве германского плана войны сыграла русская армия. О значении русского фронта в этот период войны красноречиво говорят следующие цифры: если в августе на Восточном фронте находилось всего 17 германских дивизий и 35 австрийских, то к концу года их стало уже 36 германских и 41 австрийская, что значительно помогло войскам Франции и Англии успешно отражать удары германской армии и готовиться к переходу в наступление. Русские войска стояли на пороге Венгрии, угрожая ей вторжением, приблизились к границам Германии западнее Вислы и также угрожали вторжением в ее важные в экономическом отношении области – Силезию и Познань. Эта опасность послужила главным основанием для переноса всех усилий германских вооруженных сил на восток в 1915 году. Но главный вывод таился в другом. Германия переоценила мощь своих вооруженных сил, ее высший правящий класс во главе с кайзером Германии Вильгельмом II в погоне за мировым господством столкнулся с противодействием всех государств и народов их политике порабощения не только в Европе, но и во всем мире, и весь немецкий народ в недалеком будущем ожидала тяжелая расплата за зло, содеянное ее вождями во главе с кайзером Германии.