Голос его, по-видимому, достиг ушей белокурой девушки, и она, обернувшись, расхохоталась:

– Тут же мостки! От дождя озеро разлилось, вот они теперь и под водой. А вы подумали… – Новый взрыв ее смеха звонкой трелью разнесся по воде. – Решили, я всплыла вас околдовать?

Никифор покраснел.

– Нет, просто странно. Я же знаю: здесь глубоко. Дна нету. И плыть так нельзя. Да и холодновато сейчас для купания.

– Разве? – удивилась девушка.

Приглядевшись, ребята поняли: она их постарше, но не намного, от силы года на три.

– А по-моему, вода даже теплее, чем воздух, – с удовольствием окунувшись по самую шею, девушка снова выпрямилась. – Мне лично нравится. Вы сами-то откуда? С того берега?

– Да, – Коржиков расправил плечи и чуть приподнялся на скамье, стремясь казаться взрослее и выше. – Из Москвы на отдых приехали. К дяде моему Федору Николаевичу. Лесничему. Знаешь?

По лицу девушки пробежала тень, однако она кивнула. Он тем временем продолжал:

– Меня зовут Никифор Коржиков…

Девушка прыснула. Никифор сердито зарделся и добавил:

– А это мой лучший друг Егор Орлов.

– А я Марена, – назвалась девушка. – Можно просто Мара.

– Ты, наверное, к Косачевым приехала, – предположил Никифор.

– Да нет, – покачала головой Мара. – Они еще осенью отсюда съехали.

– Правда? – удивился Никифор. – А я не знал.

– Теперь будешь знать, – покивала она. – Дом их теперь стоит заколоченный. А я у бабушки поселилась на лето.

– У бабушки? – удивился Коржиков. – Имеешь в виду Потылиху? Но она ж… – он осекся.

– Уж начал, так договаривай, – опять засмеялась Мара. – Ведьма. Думаешь, я не знаю, как в деревне ее называют.

– Ну-у… – замялся Коржик. – В некотором смысле… оно… это… да.

– В некотором смысле, – передразнила Мара. – А как что у кого заболит, мигом к ней бегут. Больница-то далеко, а фельдшеру из Большой Гореловки хороший хозяин даже свинью лечить не доверит, а сам уж точно к нему не пойдет.

– Ну да. – Коржиков был в курсе местных проблем с медициной.

Егор, слушая их разговор, с интересом разглядывал девушку. Кем бы там ни была ее бабушка, сама она на ведьму совершенно не походила. Скорей уж действительно на русалку. Красивая. Лицо с нежной и очень белой кожей. Черты правильные. Огромные зеленовато-серые глаза. Тонкие и неожиданно темные брови вразлет. Короткий прямой носик. Пухлые губы, правда, не алые, а какие-то слишком светлые. Наверное, от холода. Явно врет, что в воде ей сейчас тепло.

– Ты куда-то конкретно по этим мосткам направлялась? – спросил он у нее. – А то залезай к нам в лодку. Мигом доставим до берега.

– Ничего конкретного, – покачала головой Мара. – Просто решила проверить, насколько вода поднялась. А заодно и купнуться. Дома за эти дни насиделась. Только лодка мне ваша без надобности. Своим ходом скорее вас доберусь. Давайте наперегонки. А потом приглашаю в гости. – Глаза ее задорно блеснули. – Если, конечно, ведьм не боитесь.

– Никаких ведьм нет! – с вызовом вздернул голову Никифор. – Во всяком случае, я в них не верю.

– Да ты не волнуйся, – отозвалась Мара. – Бабушка сейчас все равно в отъезде. Так что можете зря не бояться.

– Мы и не боимся, – заверил Егор.

Посетить жилище ведьмы в ее отсутствие – это ли не развлечение, особенно после трех дней, проведенных в тесном домике дяди Феди! Ведь ведьма почти то же самое, что колдун или кудесник. На мальчика нахлынули воспоминания. Последнее время он как-то почти не думал о другом мире, в котором ему пришлось побывать уже дважды. Зоя, Белка, Христофор Павлович… Образы их подернулись дымкой, вытесненные круговертью окончания учебного года. Потом была еще практика, во время которой они с Никифором и другими одноклассниками под палящим солнцем приводили в порядок небольшой зеленый островок возле здания школы.

Теперь вместе с воспоминаниями на него накатила смутная тревога. Как они там, в другой Москве? Что происходит в Башне? Проявили ли себя Зоины враги, и разбудил ли уже кудесник Зою, пребывавшую в таком глубоком сне, что непосвященные считали ее мертвой? Вдруг у них что-нибудь сорвалось? Но он гнал от себя нехорошие мысли. Ведь старый кудесник заверил его, что с Зоей все будет в порядке, и сон, в который он ее ввел, не причинит ей ровно никакого вреда. Как Егору снова хотелось бы снова попасть туда и убедиться в этом воочию! Но он не властен самостоятельно открыть путь в другой мир. И когда представится случай, неизвестно. Может, вообще никогда. В таком случае ему больше не узнать ничего о Зое, а ей не узнать, что случилось с ним. Егор тяжело вздохнул.

– Что-то я тебе не верю! Вон как поскучнел! – уже прыгала на берегу стройная длинноногая Мара. – Уж признайся честно, что поджилки трясутся!

– Было б с чего трястись, – буркнул Коржик, хотя слова Мары были обращены к Егору, чей задумчивый вид она приняла за испуг. – Он твою бабушку даже ни разу не видел.

– Из чего я делаю вывод, что ты сам с моей бабушкой встречался, и не без последствий! – ехидно воскликнула девушка. – Дай-ка, попробую угадать. Она, наверное, на тебя гуся натравила.

– Откуда ты знаешь? – вытаращился Никифор.

– Так я же ведьмина внучка, а значит, всех насквозь вижу, – явно подначивала его Мара. – Ведь права я, да?

– Было дело, – выдавил из себя Коржиков. – Я на велике дяди-Федином к Косачевым приехал, а цыплята твоей бабушки мне прямо под колеса бросились. Чуть не задавил. Тут она своему гусю «фас» и скомандовала.

– Он у нее чего, дрессированный? – заинтересовался Егор.

– Мне-то почем знать, – огрызнулся Коржик. – Только он на меня, как зомби, сразу попер. Крыльями захлопал, шипит. Огромный, жирный. Тонну, наверное, весит. Еле удрать удалось.

Девушка спряталась за кустом.

– Сейчас переоденусь и поведу вас к себе, – раздалось оттуда.

«Факт, замерзла, – снова подумал Егор. – И что ее на подвиги потянуло? Холодрыга ведь, а она – купаться. И ладно бы плавала, это хоть согревает, а то просто бродила. С прибабахом девчонка. Впрочем, бабушка у нее, видать, тоже неординарная. Ясно, в кого внучка пошла».

Мара предстала им облаченная в джинсы и резиновые сапоги. Поверх коротенькой майки она натянула куртку с капюшоном.

– Давайте затащим лодку повыше, – посоветовала она. – А то вдруг вода еще поднимется и унесет ваше плавсредство на середину озера. Боюсь, Ники, твой дядя тебя за это не похвалит.

– Я не Ники, а Ник, – строго поправил ее Коржиков.

– А мне больше нравится Ники, – сказала Мара. – Но, вообще-то, как хочешь.

– Да пожалуйста, называй Ники, – с неожиданной легкостью уступил тот.

Егор не верил своим ушам. Никифор обычно крайне болезненно относился к любым искажениям своего имени. Он только Егору позволял называть себя Ником, и то исключительно потому, что это звучало кратко и мужественно. В классе его частенько дразнили: «Не кефирчик, а сметана с коржиком». Он впадал в полную ярость и кидался на обидчиков с кулаками, но так как был невысоким и пухленьким, да и не слишком ловким, ему самому в большинстве случаев и доставалось.

Втроем они затащили лодку на возвышение и побрели по тропинке вверх меж густых зарослей, за которые еще продолжали цепляться клочья густого тумана. Дождь продолжал моросить, с веток капало. Не слишком уютно. Мара, однако, бодро шествовала впереди.

Егору было сперва невдомек, чем она так довольна. Потом он сообразил, что ей тут одной, наверное, очень скучно. Никого ведь вокруг, кроме бабушки, у которой характер явно не сахар. Вот Мара и радуется неожиданно обретенной компании. К тому же она не из местных, а гореловские ребята вряд ли горят желанием общаться с внучкой ведьмы. Предрассудки – страшная сила. Интересно, откуда Мара приехала?

Он как раз хотел ее об этом спросить, когда впереди показался дом. Черная покосившаяся двухэтажная изба. Все окна и двери забиты закопченными подгнившими досками.

– Ни фига себе! – ахнул Никифор. – Если не знать, ведь подумаешь, будто здесь сто лет уже никто не живет. А в прошлом году был такой симпатичный чистенький домик. Эк его покорежило. И краску за зиму смыло.

– Так они и съехали из-за того, что вроде фундамент треснул, одну из стен повело. Испугались, что рухнет, а на ремонт денег не наскребли. И на скот у них мор напал, – рассказала Мара.

Они осмотрели двор, заросший двухметровыми кущами крапивы и борщевика. Даже страшно к дому подойти. Да, в общем, и никакого желания не было. От заброшенного хутора Косачевых тянуло серой глухой тоской. Хотелось скорее уйти подальше.

– А вам с бабушкой не страшно жить рядом? – вырвалось у Егора. – Мало ли… Ну бомжи какие-нибудь сюда заберутся…

– Страшно? – хихикнула Мара. – Не забывай, Егор, у меня бабушка ведьма. Любого в два счета прогонит. А не послушается – заколдует. В паука превратит. – Она снова расхохоталась. – Кинет в угол хлева, и висеть ему там в паутине до скончания дней своих.

– Уже напугались, – небрежно бросил Никифор. – Нет, но вы только подумайте, – никак не мог успокоиться он. – Хозяйство налаженное. Дети-мелкота бегали, визжали. Собаки тявкали. Коровы мычали. Козы там, свиньи разные…

– Понятно, сильно шумели, – вмешалась Мара. – Я-то как раз без всего этого шума-гама отдыхаю.

– Разве в шуме дело. – Когда Коржиков оседлывал какую-то тему, останавливать его было делом бессмысленным. – Жизнь у Косачевых кипела. Огородище большой. Подсолнухи размером с таз. Нигде больше таких не встречал. И вот ничего не осталось. Даже следа. За одну зиму полная разруха. Куда же все делось? Крыжовник, помню, у них перед домом рос, смородина: черная, красная, белая. Вишни. Яблони. Сливы. А теперь одна крапива. С собой, что ли, все выкопали и увезли?

Мара пожала плечами:

– Понятия не имею. Может, померзло. Морозы здесь прошлой зимой, я слышала, были сильные.

– Тогда бы у всех померзло, а у дяди Феди растет, – резонно отметил Никифор.

Они дошли до следующего дома – довольно ладной одноэтажной избы из толстых просмоленных бревен с аккуратными резными белыми наличниками на окнах и с красной шиферной крышей. Ничего зловещего. Совершенно на ведьминский дом не похоже.

Мара открыла калитку. Ребята вошли во двор. Егор так и ждал, что навстречу им кинется какая-нибудь собака или цыплята с гусем. Нет, живности не видать. Впрочем, ее и слышно не было. Перед домом простиралась ровная полянка, поросшая низенькой травой, будто ее недавно скосили.

– И где же ваш знаменитый гусь? – поинтересовался Егор.

– Что? – вскинула на него глаза Мара. Вопрос, похоже, застал ее врасплох. Мгновенье спустя она спохватилась: – Ах, ты об этом. Да его уже нет. Бабушка на Новый год съела.

– И цыплят? – решил выяснить Никифор.

– А их в этом году просто не завела, – на сей раз не замешкалась с ответом девушка. – Корм нужен. Раньше ей Косачевы привозили, когда сами закупались, а без них ей тяжело.

– Но прежние-то цыплята куда делись? – заклинило на птицеводстве Коржикова.

– Продала, – коротко объяснила Мара и первой поднялась по резному крылечку в дом. – Милости прошу к нашему шалашу, – пригласила она мальчиков внутрь.

Войдя, они оказались в просторной комнате с четырьмя окнами, на окнах висели белые тюлевые занавески. Тут были и стол с шестью стульями, накрытый чистой льняной скатертью, и старинный кожаный диван с высокой спинкой, и большая русская печь, и древний буфет с посудой. Пол устилали домотканые узорчатые половики. Чисто, уютно. Приятно пахло яблоками и корицей, хотя яблоки еще не созрели. А главное, нигде никаких пучков трав или склянок с таинственными зельями, черных котов, сушеных мышей и жаб. Самая что ни на есть обычная комната, по которой видно: хозяйка жилища опрятна и домовита. Холостяцкая обитель дяди Феди выглядела куда неухоженней. «Вот и верь после этого людям, – подумал Егор. – Насочиняют про человека с три короба, а он живи потом с этим».

Никифор тоже с недоумением озирался по сторонам:

– А у вас тут хорошо.

– Спасибо на добром слове, – одарила его улыбкой девушка.

Коржиков покраснел и потупился.

– Чайку хотите? – предложила она.

Ребята кивнули. Мара скрылась в закутке за печкой. Там загремела посуда.

– Тут все изменилось, – зашептал Никифор на ухо Егору. – Я в прошлом году к ним в окошко заглядывал – просто ужас. Как на помойке бабка жила. Видать Марины предки к дочкиному заезду ремонт у Потылихи организовали. Между прочим, я Мару здесь раньше никогда не видел. И даже никогда не слышал о ее существовании.

– Мальчишки, помогите мне накрыть на стол! – выглянула из закутка девушка. – Вот чашки, вот тарелки. Малиновое варенье. Мед. А то еще простудитесь.

– Простуда, по-моему, больше тебе грозит, – уже расставлял чашки Егор. – Мы-то с Никифором не купались.

Мара в ответ хмыкнула, однако Егор отметил, что губы у нее по-прежнему не порозовели. Беря у нее тарелки, он как бы случайно дотронулся до ее руки. Ледяная! Для чего ей понадобилось до такой степени промерзать в озере? Или утопиться решила? Хотя непохоже. Вон улыбается, кокетничает. Странно…

Никифор не сводил с Мары глаз.

– А почему мы раньше здесь никогда не встречались? – спросил он, едва они уселись за стол.

– И впрямь удивительно, – улыбнулась она. – Видимо, приезжали в разное время. Ты в один месяц, а я в другой. Наверное, не каждое лето у дяди с июня до конца августа жил?

– Я даже не каждый год здесь бываю, – подтвердил Коржиков.

– Ну вот. Значит, не совпадали.

– Но мне даже никто про тебя не рассказывал.

– Да моя бабушка мало с кем тут общается. Я и сама с удовольствием провожу время в одиночестве. Так приятно от города отдохнуть. Этим летом совсем хорошо. Косачевы не шумят. А ни в ту, ни в другую деревню я вовсе не хожу. Что я там забыла?

– Сама-то ты тоже из Москвы? – наконец смог поинтересоваться Егор.

– Из Питера, – внесла ясность Мара.

Егор почему-то ей не поверил. Может, из-за того, что произнесла она это, старательно отводя от него глаза. Зачем бы ей врать? Какая разница, где человек живет? Разве что на самом деле она приехала из какого-нибудь маленького городка и комплексует перед москвичами. Ну и пусть, если ей так больше нравится. Девчонка-то, между прочим, вполне симпатичная. Вон Коржик слушает ее, разинув рот. Сам на себя не похож. Явно она ему сильно понравилась. Интересно все-таки, сколько ей лет? Спросить? А вдруг обидится? С женским полом в этом смысле большие сложности…

В его размышления вторгся голос Мары, видимо, отвечающей на вопрос Никифора:

– Мне зимой будет пятнадцать.

– А мне четырнадцать, – с наглым видом заявил Коржиков, выразительно косясь на Егора.

«Во, врет и не краснеет, – отметил про себя тот. – Ему же только недавно тринадцать исполнилось! И, главное, это вполне видно. Еще за шестнадцатилетнего бы себя выдал».

Мара, однако, сомнений не выразила. Егор счел за лучшее свой возраст не сообщать. Врать не хотелось, а сказать правду – значило подставить Коржика. К счастью, с Мариной стороны вопросов и не последовало. Никифор взахлеб болтал с ней, и оба они, похоже, вообще забыли о том, что Егор сидит с ними рядом. Тот молча пил чай, ел вкусное малиновое варенье, с удовольствием ощущая, как благостное тепло разливается по телу, и от нечего делать скользил взглядом по комнате, которая производила на него все более странное впечатление. Может, это, конечно, последствие недавно сделанного ремонта? Старые рухлядь и хлам выкинули, а новая обстановка еще как бы не прижилась. Не зная, трудно предположить, что здесь много лет обитает старая женщина. Ни картинок на стенах, ни фотографий, ну, или вазочек, или икон в красном углу, как у многих деревенских. Стерильная чистота, пустота и… безликость.

Егора подмывало заглянуть в другую комнату. Может, эта Потылиха просто такая аккуратная и в парадной комнате каждое утро идеальный порядок наводит?

Мальчик встал из-за стола.

– Ты куда? – не укрылся его маневр от внимания Мары.

Мигом сообразив, как выйти из положения, он посмотрел на часы, собираясь объявить, что им с Коржиком уже пора домой, однако, определив время, впал в неподдельную панику, ибо время, отведенное им на рыбалку, давно истекло.

– Бежим, Ник, нас там уже Федор Николаевич заждался!

Коржик, сверившись со своими часами, изменился в лице.

– Он ведь сейчас вообще решит, что мы утопли!

– А я о чем, – придерживался того же мнения Егор.

Мара была недовольна. Это без труда читалось на ее поскучневшем лице. Похоже, Егор нарушил какие-то ее планы. Коржик судорожно допивал чай, к которому до этого не притронулся, ибо был целиком поглощен разговором с девушкой.

Егор первый кинулся в сени и, невзирая на спешку, на миг замешкался возле чуть приоткрытой двери во вторую комнату. Глянуть внутрь ему удалось лишь мельком, но, кажется, и она была такой же безликой. Совсем удивительно! Пихнув ноги в резиновые сапоги, он, опережая Мару с Никифором, вылетел на улицу, намереваясь посмотреть в окошко.

Здесь его ожидало неожиданное препятствие. Окно располагалось чересчур высоко от земли и к тому же было задернуто занавесками из плотного тюля. Рядом валялся пустой деревянный ящик. Использовать его в качестве постамента? Нет, поздно. На улице показались девушка и Коржиков. Ник что-то дожевывал на ходу, одновременно неуклюже натягивая плащ.

– Завтра опять приплывем и тебя навестим, – пообещал он Маре. – К себе пока не приглашаю. Мать болеет. А если погода исправится, можем все вместе в лес пойти погулять.

«Оптимист», – подумал Егор, поглядев на плотно затянутое свинцовыми тучами небо. По-прежнему моросило. Дул ветер. Мальчик поплотнее затянул тесемки на капюшоне.

Мара их провожать до озера не пошла, и волочь вдвоем лодку к воде оказалось совсем не легко. Наконец лодка закачалась на волнах. Друзья налегли на весла.

– Классная девчонка, – бурлил от избытка чувств Коржик. – Совершенно не ожидал встретить такую в этой глуши. Да оно и понятно: она ж не отсюда. Сразу видно, из Питера. Я как увидел, сразу просек.

Егор усмехнулся. Никифор, не заметив этого, продолжал восторженно разглагольствовать:

– Говорить с ней одно удовольствие! На лету ловит! И не кривляется, вроде некоторых из нашего класса. Такая, Граф, понимаешь, простая и в то же время совсем не простая.

– Это потому, что она старше, – ехидно заметил Егор.

– Подумаешь, на полтора года всего, – отмахнулся Коржиков. – И вообще, мама моя говорит, что психологически я опережаю свой возраст. Она мне один тест давала, и по нему получилось, что мне не меньше пятнадцати, а может, и все восемнадцать.

– Психологически, может быть, – покачал головой Егор. – А для женщин важно, каков ты физически.

Замечание друга Коржикову не понравилось, и он запальчиво возразил:

– Ничего ты, Граф, не понимаешь! Как свидетельствует статистика, женщин в мужчинах в первую очередь привлекает ум, а не внешность. А у меня как раз в этом плане полный порядок.

Егор хихикнул:

– Коржик, а ты уверен?

Тот победоносно вскинул голову:

– Интересно, почему иначе она всю дорогу со мной, а не с тобой разговаривала? Давай рассуждать объективно. Ростом ты выше меня. И внешность у тебя гораздо эффектнее, особенно после того, как очки свои уродские перестал носить, – он умолк, а потом добавил: – Ну, в общем, как говорила своей подруге наша Наташка Смолина: «Этот Орлов, между прочим, такой симпатичный!»…

Егор обомлел. Во-первых, от неприкрытой зависти в голосе друга, а во-вторых, потому, что по привычке продолжал числить себя чуть ли не уродом, который не может понравиться ни одной девчонке. И вот такое интересное открытие!

– И не делай, пожалуйста, вид, будто первый раз это слышишь, – обиженно прогудел Никифор. – Правда, Смолиной все равно больше нравится Брэд Питт, кто-то там еще и Заславский из девятого «Б». Короче, ты у нее в конце списка.

«Я-то, может, в конце, а Коржика в него вовсе не занесли, и это его сильно гложет», – без большого труда разобрался Егор.

– Вот ты мне ответь, – продолжал Никифор. – Почему Мара на тебя даже не глядела? Ты для нее как бы пустое место. А со мной…

– Потому что ты не умолкал, – пояснил Егор.

– Потому что ей со мной интересно, – пропустил его выпад мимо ушей Коржиков.

– Да я разве против? Пожалуйста.

– А даже если и был бы против, без разницы! – Никифор едва не упустил в воду весло. – Эта девчонка не на тебя, а на меня глаз положила.

– Слушай, я ни на что не претендую, – едва сдерживался от душившего его смеха Егор.

Коржиков свирепо скрипнул зубами:

– Не претендуешь, значит? Девчонка, скажешь, не супер? – У него стало такое лицо, что дальше только дуэль, смертельный поединок до последней капли крови, в ходе которого он уж докажет Егору несравненную привлекательность Мары.

– Да красивая, очень красивая, – поторопился остудить его тот. – Только не в моем вкусе.

– Чем это, интересно, она не в твоем вкусе? – остервенело рванул на себя весло Никифор.

– Ну-у, Мара блондинка, а мне больше брюнетки нравятся.

Никифор презрительно хохотнул:

– Значит, Смолина в твоем вкусе?

– Нет. Она мне тоже не нравится, – признался Егор.

– Почему? Она же брюнетка.

– Да. Но какая-то не такая. «Разве можно сравнить ее с Зоей Гайли, – добавил он про себя. – Только бы с ней все действительно было в порядке», – вновь охватила его тревога. И хотя он был уверен, что кудесник и преданная Белка глаз не спустят с дофины, пока ситуация в Башне хоть чем-то ей угрожает, на сердце опять заскребли кошки. Впрочем, быть может, он просто очень соскучился по Зое. Но Коржик ведь не поймет.

– Ты, Граф, сам не знаешь, что хочешь. Определись сперва со своими пристрастиями, а потом выбирай, – тоном умудренного опытом покорителя женских сердец дал совет Никифор.

– Да я покамест особо не тороплюсь. Это ты уже выбрал…

– Какой ты, Граф, еще молодой и наивный, – свысока поучал Коржиков. – Запомни: не мужчина женщину выбирает, а женщина – мужчину. Непреложный закон природы.

Он собирался добавить еще что-то мудрое, но тут за их спинами послышался жуткий рев. Оглянувшись, они увидели: это орет дядя Федя.

– Ну, Граф, держись. Ща нам вломят по полной, – обреченно констатировал Никифор.

Федор Николаевич повел себя весьма эмоционально. Вопреки обычному своему немногословию, он произнес длинную, цветистую и пылкую речь, то и дело прибегая к весьма сильным эпитетам. Ребята выслушали его молча. Отчасти от сознания своей вины, а отчасти руководствуясь инстинктом самосохранения. Дядя их молчаливой скромности не оценил и взбесился еще сильнее.

– Прихожу, смотрю: ни вас, ни лодки! – прорычал он. – Ношусь по берегу. Куда девались? Никто не видел. В голову лезет самое худшее! А мать у тебя, обалдуя, больная. Что я ей скажу? Как в глаза посмотрю? Ведь забрал под свою ответственность! Куда вас, двоих мудрецов, унесло? Вам что было велено? Рыбу ловить. А вы куда дунули?

Вопрос был не риторический. Федор Николаевич решительно настроился выяснить географию их маршрута.

– Рыба плохо клевала. Мы замерзли. Решили сплавать и навестить Косачевых, – ковыряя ботинком раскисшую землю, прохныкал племянник.

– Каких, к куриным чертям, Косачевых? – взревел дядя Федя. – Они еще осенью съехали!

– Мне-то откуда об этом знать? – оправдывался Никифор.

– Не знал он! – потряс у него перед носом огромнейшим кулаком дядя Федя. – Я ж вам писал!

– Ну, наверное, мать то письмо мне прочесть не дала.

– Допустим, – чуть-чуть поутих Федор Николаевич. – Понесло вас на тот берег. Доплыли. Увидели, что никого нет. Где вас потом столько времени носило?

– В гостях у внучки Потылихи, – выдавил из себя Никифор.

Дядя на него вытаращился:

– У кого, у кого?

– У внучки Потылихи, – повторил он.

– Нет у нее никакой внучки, – вновь угрожающе сжал кулак дядя. – Еще раз соврешь, пеняй на себя. Не терплю, когда мне свистят.

Тут уж Никифор исполнился праведным гневом:

– Никто тебе не свистит! А не веришь, спроси у Егора.

– Мы действительно были у нее дома, – спешно подтвердил тот.

Дядя, будто отказываясь верить услышанному, несколько раз легонько ткнул кулаком в свой бородатый подбородок.

– Да у Потылихи и детей отродясь не было, откуда ж тогда внучке взяться?

– Могла от племянницы, – выдвинул версию Никифор. – Факт тот, что Мара сейчас у нее живет. И ремонт там сделали.

– Ре-емонт? – окончательно опешил дядя. – Такое мимо меня нипочем бы не прошло. Кто ж там у нее поработал-то?

– Я не интересовался, – ответил Никифор.

– Чудеса-а, – был совершенно сбит с толку Федор Николаевич. – Как же я ничего не знал? Я весной Потылиху отвозил в больницу, так у нее никаких изменений в доме не наблюдалось. Полный хаос и запустение.

– А назад-то вы ее из больницы привозили? – сам не зная почему, заинтересовался Егор.

– И вправду нет, – спохватился дядя Федя. – Она меня почему-то не попросила. Может, и впрямь какие-то родственники объявились на горизонте.

– Мара говорит, что она и раньше сюда приезжала, – добавил еще одну деталь Егор.

– Впервые слышу, – пожал плечами Федор Николаевич. – Правда, Потылиха на отшибе живет. Только одни Косачевы были поблизости. Но у них теперь не спросишь, съехали и даже адреса не оставили. А вообще вы мне бросьте Потылихой зубы-то заговаривать, – вновь рассердился он. – Кто бы там ни жил, ваше дело было рыбу удить и оставаться на месте, чтобы меня и Марину не нервировать. Виноваты, так признавайтесь. Ладно. Марш домой. Картошку надо чистить.

Всю оставшуюся часть дня Никифор то и дело твердил о Маре. Можно было подумать, что он с ней прообщался не какой-нибудь час, а по меньшей мере месяц. Мара сказала… Мара по этому поводу думает… А Мара абсолютно уверена… Любой разговор он сводил обязательно к ней! Настоящее помешательство! К вечеру Егор уже сильно жалел о новом знакомстве. Светлый образ Мары грозил отравить весь их отдых. Мало было затяжных ливней. Нет, еще девчонка эта возникла и превратилась в навязчивую идею Никифора! Скорей бы уже лечь спать, тогда хоть влюбленный Коржик заткнется.

Увы, и ночь не принесла облегчения. То есть Коржик замолчал, и оба они почти моментально уснули, но Егора замучили кошмары. Ему снилось, что он бредет по тропинке к озеру. Само озеро скрыто от глаз, однако он точно знает, что держит путь именно туда. Внезапно, непонятно откуда, ему навстречу вышла пожилая женщина, точнее старуха. Седые космы выбивались из-под ее платка, лицо избороздили глубокие морщины, нос изогнулся хищным крючком. Она тяжело опиралась на сучковатый посох.

– Это ты? – проскрипела она, поравнявшись с Егором. – Опять туда собрался. Никак не угомонишься. Отступись. Говорю тебе, отступись.

– О чем это вы? Я вообще вас не знаю, – искренне изумился он.

Из горла старухи вырвался хриплый басовитый хохоток.

– Вот оно значит как! В дом ко мне ходишь, а не знаешь.

В этот момент Егор вдруг отчетливо осознал, что перед ним Потылиха. Теперь-то ему стало ясно, отчего в деревне ее считают ведьмой.

– Но я только один раз у вас дома был, – начал оправдываться он.

Старуха то ли его не слышала, то ли не захотела услышать.

– Отступись! – орала она, грозно тряся у него перед носом клюкой.

Он попятился, лихорадочно соображая, чем мог перед ней провиниться и вызвать такую ярость.

Вдалеке на тропинке, за спиной старухи, показалась девичья фигура. «Мара, – осенило Егора. – Это из-за нее весь сыр-бор! Старуха неправильно все поняла!» Он принялся сбивчиво объяснять:

– Понимаете, я с вашей внучкой даже не дружу. Она вообще мне совсем не нравится. Совершенно ни на что не претендую! Это не я, а Никифор… Он в нее влюбился! Ему хочется с ней дружить!

– Отступись! – громче прежнего продолжала кричать старуха, тыча себе за спину.

Глянув снова туда, Егор обомлел. На тропинке стояла совсем не Мара, а Зоя – девочка из другого мира! Принцесса из другой Москвы! Ведьма решила забрать ее себе? Ну уж нет! Никогда! Он, Егор, от нее не отступится!

– Зоя, беги! Скорее беги! – прокричал он вдаль. – Старуху я задержу!

Девочка где стояла, там и осталась, недоуменно на него глядя. Егор, изловчившись, вырвал из рук старухи посох. Зоя, будто проснувшись, кинулась со всех ног прочь. Ведьма в немыслимом для ее возраста прыжке сбила Егора с ног и, как клещами, вцепилась в него своими костлявыми пальцами.

– Отступись. Отступись, – не переставая, хрипела она.

Ведьмин разверстый рот напоминал звериную пасть. Из ее глотки с клекотом вырывалось зловонное дыхание. Пальцы сомкнулись на горле мальчика. Собрав последние силы, он в отчаянном рывке попытался скинуть ее с себя. Это ему удалось. Ужасающий грохот потряс все вокруг…

– Граф, ты совсем офонарел? – возопил вдруг неизвестно откуда взявшийся Коржик.

Егор, мало чего соображая, уселся на кровати. Вокруг плавала кромешная тьма, в которой кто-то копошился и пыхтел.

– Что у вас тут происходит?

В комнате вспыхнул свет. На пороге стоял всклокоченный дядя Федя, а на полу ползал на четвереньках Никифор.

– С мальчиками все в порядке? – раздался снизу простуженный голос Марины Николаевны.

– Совершенно, – подтвердил Федор Николаевич. – Сын твой с кровати свалился.

– Я не свалился, – мигом заспорил Никифор и, вскочив на ноги, принялся объяснять. – Это Егор меня пихнул. Сперва он во сне так стонал, что я проснулся и испугался. Думал, у него приступ аппендицита или еще что-нибудь в этом роде. Трясу и спрашиваю: «Ты что?» А он мне как двинет с нечеловеческой силой! Я аж сюда отлетел. Вон даже шишка вскочила, – потер он затылок. – Искры из глаз посыпались.

– Ни минуты покоя, – пробормотал Федор Николаевич. – Даже ночью. Скоро с ума сойду. Как только сухо на улице станет, обоих во двор спать выселю.

На лестнице раздались шаги.

– Может, ему холодненькое к голове приложить? – прокашляла Марина Николаевна.

– Тебя-то куда несет! – Ее появление возмутило брата. – Всех разбудили! – смерил он осуждающим взглядом ребят.

– Да я все равно не спала. – Мама Никифора шмыгнула носом. – Кашель замучил. Дай-ка я твою голову посмотрю. – Она ощупала затылок сына. – И правда, шишка! Большая! Сильно ударился? Тебя не тошнит? Надо помазать.

– Не тошнит. Я в полном порядке. Пустяки, мама, – стоически проговорил он.

– Я не хотел. Случайно вышло, – встревоженно и виновато промямлил Егор, боясь, как бы Федор Николаевич не отправил его завтра домой.

– Да ладно, – уже остыл тот. – С кем не бывает. Ничего страшного ведь не случилось.

– Вот и я говорю, что ничего страшного, – вывернулся из-под материнской руки Никифор.

– Кому было сказано, марш вниз с матерью. Она тебе шишку помажет! – распорядился дядя. – А я пока у вас здесь проветрю. Духота. Дышать нечем. Накройся, Егор, одеялом. – И он распахнул окно.

– А из печки угарного газа не может быть? – охватила новая тревога маму Никифора.

– Марина! Я столько лет уже с этой печкой живу! Уж как-нибудь не угорим, – заверил Федор Николаевич.

Все покинули комнату. Егор остался один. За окном мокро шумели деревья. Редкие капли стучали по подоконнику. Где-то вдали тоскливо прокричала ночная птица.

Коржик, вернувшись, потушил свет. Егор уже начал проваливаться в сон, когда негромкий, но странный звук заставил его снова открыть глаза. Крик замер у него в горле. На подоконнике сидел человек.