На окраине Таймырской тундры, где в Карское море впадает река Пясина, остановилась табором бригада колхозных рыбаков. Их было двадцать — крепких, закалённых непогодой северян, и с ними повариха Фёкла Романовна Жукова. Уже несколько лет подряд приезжали сюда рыбаки. По последней санной дороге пересекали они на нартах тундру и, отослав собачьи упряжки обратно, начинали устраиваться на лето. На берегу реки вырастали палатки, появлялись кучи напиленных из плавника дров, нерастаявший снег покрывался сетью тропинок, и через каких-нибудь два-три дня можно было подумать, что люди жили здесь всю зиму.
Как всегда бывает на новом месте, у Жуковой нашлось множество больших и малых дел. В хлопотах по хозяйству она и не заметила, как подкралась дружная северная весна, как очистилась ото льда река и с юга в тундру хлынули стаи перелётных птиц. Только в день выезда рыбаков на ловлю, когда тихо стало в полотняном посёлке, Фёкла Романовна вздохнула наконец свободно и, закончив нехитрую свою стряпню, вышла на берег реки.
Стоял майский солнечный день. Чист и прозрачен был воздух, ясны бескрайние дали. Пясина, разлившаяся на много километров вширь, сверкала гребнями ленивых волн, и от коротких этих вспышек вся река казалась усеянной ярко мерцающими звёздами.
Фёкла Романовна села на камень, повернула лицо навстречу тёплому ветру. Прикрыв глаза от солнца ладонью, она стала смотреть в ту сторону, где чёрными поплавками покачивались на волнах рыбацкие лодки.
Вдруг сзади раздался лёгкий шорох. Жукова обернулась и увидела в нескольких шагах от себя песца. Теперь, во время линьки, он выглядел необычно, и на первый взгляд в нём трудно было узнать недавнего северного красавца. Клочки белоснежной шерсти виднелись только на животе, а спину и бока зверька покрывал совсем не идущий к нему тёмно-серый наряд.
Держа в зубах пойманного им полярного грызуна — лемминга, песец сновал меж карликовых берёзок и тревожно смотрел на незваную гостью. «Что надо ей, этой женщине, в нашем пустынном углу? — казалось, недоумевал он. — Почему она села именно на том камне?..»
Фёкла Романовна подумала, что песец, задержавшийся у берега ради любопытства, побежит дальше. Но зверёк, очевидно, не намеревался никуда уходить. Он по-прежнему топтался в кустарнике, напряженно следя за человеком.
В это время рядом, где-то под землёй, раздался звук похожий на собачий лай. Жукова вспомнила, что так лают песцы, и внимательно стала оглядываться по сторонам. И тут Фёкла Романовна заметила невдалеке от камня нору. Вырытая с крутой стороны невысокого бугра, она ясно выделялась на серой, заросшей мохом почве; глинистый холмик возле норы был испещрён следами зверьков, завален костями и перьями.
Жуковой всё стало ясно. Там, в норе, находилась подруга песца. У неё, по всей вероятности, скоро должны были появиться дети, и она уже не могла охотиться. Пищу ей приносил отец будущего семейства. Но он, как видно, задержался на промысле, самка проголодалась и лаем стала выражать своё нетерпение.
Фёкла Романовна отошла в сторону. Зверёк торопливо юркнул в нору.
— Ишь ты, какой заботливый, — прошептала женщина улыбаясь. — Погоди, вот появятся дети — ещё не так придётся хлопотать…
И в самом деле, для зверька скоро наступили трудные дни. Однажды Фёкла Романовна услышала доносящийся из норы слабый писк: у песцов появилось потомство.
Теперь заботливый отец выбивался из сил, стараясь прокормить своё многочисленное семейство. Чуть не круглыми сутками рыскал он по тундре, добывая леммингов, куропаток и куличков, а маленькие детёныши настойчиво требовали всё новой и новой пищи.
В эти дни Жукова в первый раз увидела подругу песца. Мать семейства почти ничем не отличалась от самца, только цвет шубки у нее был почти по-зимнему белый. Фёкла Романовна мысленно назвала подругу песца Белянкой.
Щуря глаза, отвыкшие от яркого света, Белянка, выходя из норы, насторожённо оглядывалась вокруг, потом бесшумно исчезала в кустарнике. Она, видимо, помогала песцу в добыче пищи.
Но, как скоро заметила Фёкла Романовна, помощь эта была очень слабой. Белянка боялась оставить надолго детей одних, не уходила далеко от норы, и потому ее охотничьи вылазки чаще всего кончались неудачей. Возвратясь домой без добычи, она, виновато повесив голову, подолгу сидела на глинистом холмике; потом, покопавшись в куче старых костей, волочила одну из них в нору.
Вначале песцы боялись Жуковой. Они издали с опаской следили за нею, не вылезали из норы, если Фёкла Романовна находилась невдалеке. Но, видя, что женщина не делает им ничего плохого, песцы почти перестали обращать на нее внимание.
Однажды Жукова рассказала о песцах рыбакам. Старый промысловик Елизар Кочкин, бывший в этих местах уже много раз, равнодушно ответил:
— Знаю… Тут еще живет одна пара, километра три отсюда.
Зато молодёжь заинтересовалась зверьками, и на другой день во время обеденного перерыва шумная гурьба двинулась к семейству Белянки.
Но дойти до норы молодым рыбакам не пришлось. Сокращая путь, они пошли не по берегу реки, а напрямик через тундру и там, среди стелющихся по земле кустов, наткнулись на пасть. Эта забытая охотниками ловушка оказалась захлопнутой, и из-под широкой верхней доски с наваленным на нее камнем виднелись задние лапы и хвост песца.
— Вот ротозеи! — покачал головой один из рыбаков. — Зря загубили зверька. Шкурка, поди, сгнила…
— Да он только что пойман! — в изумлении воскликнул другой рыбак. — Видишь, серый, весенний песец.
И в самом деле, свежие, не заплывшие водой следы зверька на вязкой почве говорили о том, что попался он не более часа назад.
— Пропала Фёклина Белянка! — произнес широкоплечий веснушчатый мальчуган.
— Это же самец, — возразили ему.
— Всё равно: и Белянка, и её дети умрут теперь от голода…
Рыбаки вернулись на стан и рассказали Жуковой о гибели песца. Фёкла Романовна нахмурила брови и ничего не ответила. А вечером, улучив свободную минутку, торопливо зашагала к знакомому холмику.
Белянка была у норы. Сидя на глинистой земле, она тоскливо глядела в тундру, освещенную косыми лучами солнца. Где-то за бугром перепорхнули куропатки, прошуршал в кустарнике лемминг, но Белянка не обратила на эти звуки никакого внимания. Она жадно ждала привычного шороха легких шагов песца…
Фёкла Романовна в нерешительности остановилась.
Зачем пришла она сюда, где ее присутствие могло только вызвать лишнюю тревогу? Чем могла она помочь горю Белянки?
И женщина, глубоко вздохнув, побрела назад, к палаткам.
На другой день Жукова собрала в корзину обеденные остатки рыбы, мяса и направилась к реке. На берегу ей встретился Елизар Кочкин.
— Ты куда, Романовна? — осведомился он.
— Белянкиных детей кормить, — неохотно ответила Жукова.
— Э-э, хватилась! — махнул рукой Елизар. — Друзья твои на новую квартиру перекочевали.
— Куда?
— Помнишь, я говорил тебе, что дальше на берегу другая семья песцов живёт? Так вот к той семье и перебралась Белянка. Я поутру видел, как переносила она в зубах детишек.
— Непонятное ты что-то рассказываешь, дядя Елизар, — усомнилась Фёкла Романовна, — Где уж зверю сообразить такое…
— Не веришь — сходи посмотри! Километра три отсюда куча плавника лежит. Над ним, в обрыве, нора…
Жукова, пожав плечами, двинулась дальше.
Продираясь сквозь цепкий кустарник, Фёкла Романовна добралась до беспорядочной груды плавника, о которой упоминал старик. Тут в обрывистом берегу и в самом деле оказалась нора.
Жукова спустилась к воде и села на выбеленный солнцем и волнами обломок древесного ствола. Вспугнутые было ее появлением кулички вскоре снова деловито зашагали по илистой отмели.
Прошло немало времени, а у норы никто не появлялся. Лишь изредка слышался слабый, еле уловимый писк щенков. Потом откуда-то из-за камней вынырнул песец, и тотчас же из темного отверстия навстречу ему высунулась хозяйка норы. Она пропустила песца вперед и проворно юркнула вслед за ним к детям.
— Ну вот… — разочарованно прошептала Фёкла Романовна. — Совсем другая семья!..
Жукова поднялась с бревна, чтобы идти домой, и тут увидела над обрывом Белянку. Она ловко спрыгнула на еле приметный выступ и, держа в зубах какую-то добычу, уверенно скрылась в норе.
Фёкла Романовна улыбнулась и стала подниматься на крутой берег. Невдалеке от норы, на видном месте, она положила принесенную в корзине пищу — свой подарок большой, дружной семье.