Капитан 3 ранга Кравчук, прочитав статью Савина, подписывать ее не стал, а понес заместителю редактора Семенову.

— Вот что привез Гуляев. Я считаю, что публиковать эту статью нельзя, она бросает тень на наш лучший полк. И вообще, погнавшись за сенсацией, Гуляев не выполнил задания редакции.

— Но ведь он привез и статью Коротаева.

— Привезти-то привез, но настаивает, чтобы ее не печатать.

— Ну, это уж не ему решать, что печатать, а что — нет.

Прочитав обе статьи, Семенов сказал:

— Коротаевскую готовьте к печати. А эту пошлите-ка в политуправление. Пусть там разберутся.

Кравчук облегченно вздохнул: Семенов снимал с него ответственность за дальнейшую судьбу статьи. Правда, он и не брал этой ответственности на себя, и Кравчук усматривал в таком решении ту опытность, которой не хватало ему самому. «Недаром так долго держится на этой должности», — подумал он о Семенове. Подумал не столько с уважением, сколько с огорчением, потому что сам уже давно втайне надеялся после ухода Семенова занять должность заместителя редактора.

Он полагал, что вправе рассчитывать на такое выдвижение, и делал все, чтобы убедить в этом других. Собственно, делать нужно было немногое: вовремя угадывать намерения редактора и, не вдаваясь в рассуждения, всячески поддерживать их; и еще соблюдать осторожность.

Последнее, пожалуй, важнее. Жизненный опыт убеждал Кравчука в том, что осторожные люди хотя пороха и не изобретают, зато остаются на том «среднем» уровне, который обеспечивает им не только безбедное существование и репутацию «скромных, незаметных тружеников», но и постепенное продвижение по службе. Это постепенное продвижение было более надежным, чем стремительные взлеты пусть способных, но рискованных людей. Ибо Кравчук не раз наблюдал не только взлеты, но и не менее стремительные падения этих выскочек. На военной службе положение о том, что не ошибается тот, кто не работает, нередко трактовалось весьма своеобразно. Человек мог девяносто девять раз сделать добро, но одна его ошибка перечеркивала все его добрые дела. И чаще всего это совсем не вытекало из своеобразия военной службы. Случись сейчас какое-нибудь ЧП в ракетном полку, вроде пьянки или «самоволки» одного солдата, и весь полк из лучших сразу перекочует в худшие, будут его склонять по всем падежам до тех пор, пока не случится более серьезное ЧП в другой части. Между прочим, Гуляев тоже говорит, что понятие «лучший полк» — весьма условное, а благополучие — видимое.

С Гуляевым у него сегодня состоялся крупный разговор. Остальные сотрудники отдела в их споре участия не принимали, но Кравчук почувствовал, что они на стороне Гуляева. Это был еще один удар по самолюбию а авторитету Кравчука, и без того весьма неустойчивому.

Кроме обиды и раздражения Кравчук испытывал и вполне искреннее огорчение. Он считал Гуляева самым способным из сотрудников отдела, нередко взваливал на его плечи работу, которую не мог выполнить сам. Он был заинтересован в самых лучших отношениях с Николаем, многое предпринял для того, чтобы сделать их именно такими. И поначалу они действительно работали дружно. Николай добросовестно тянул воз, в который впору было бы впрягать двоих сотрудников, тянул с горячностью молодости, еще не заботящейся ни о времени, ни о здоровье. Он любил свое дело и поэтому просто не замечал, что работает за двоих — и за себя, и за Кравчука. Зато другие видели это. И так получилось, что с вопросами, которые должен был бы решать начальник отдела, теперь обращались к Николаю, справедливо полагая, что он их решит быстрее и лучше.

На первых порах Кравчука это вполне устраивало, у него оставалось больше свободного времени, меньше ложилось на него ответственности. Он старался почаще присутствовать на всякого рода совещаниях и конференциях не для того, чтобы извлечь из них какую-либо пользу, а просто потереться среди начальства, быть информированным не только во всех решениях, но и во взаимоотношениях руководящих лиц.

Но однажды он случайно услышал, как сотрудник его отдела капитан-лейтенант Хватов, не заметив, что он вошел в комнату, сказал кому-то по телефону:

— Вы позвоните через полчаса, придет Гуляев, и он решит. Начальник? А он у нас только номинальный. Да, «свадебный».

Это очень уязвило Кравчука. Он отправил Гуляева на две педели в командировку, сам взялся за дела и обнаружил, что уже через неделю «съел» весь загон материалов, оставленных Гуляевым.

И вот сегодня этот спор. Как ни старался Кравчук быть сдержанным, под конец все же вспылил и, грубо оборвав Николая, сказал:

— Вы нарушаете устав, вступая со мной в пререкания.

— Ну, если так, то нам говорить больше не о чем, — неожиданно спокойно ответил Гуляев.

Теперь-то Кравчук понимал, что переборщил. Спор был творческим, по существу материала, и не стоило так вот, по-казарменному, вести его. Тем более что Гуляев, кажется, совсем не претендует на его место, он, уйдя в работу, просто не замечает, что происходит в отделе.

Отправив статью Савина в политуправление, он позвонил жене:

— Ты не могла бы сегодня вечером приготовить вареники? Я приду с гостем.

— Опять деловая встреча?

— Да.

— Эх, Тарас, Тарас! Я бы с удовольствием приняла твоих друзей, но у тебя их нет. А эти приемы ради твоего дела мне просто противно устраивать. В конце концов, ты можешь поужинать с кем-то и в ресторане.

— Ладно, на эту тему мы поговорим в другой раз. А сегодня просто крайне необходимо.

— Хорошо, приводи. Но пусть это будет в последний раз. Опять коньяк нужен?

— Нет, на этот раз можно и горилку.

Договорившись с женой, Кравчук пригласил к себе в кабинет Николая.

— Ты извини, я трошки погорячился. Я ж понимаю, что у нас редакции, а не комендантский взвод, люди все творческие. А вот вырвалось.

— Да что вы, я и не думал обижаться, — искренне сказал Николай. — Работа есть работа, и разговор был тоже рабочий. Мало ли что бывает. Я ведь тоже не очень-то деликатничал.

— Ну и забудем, — миролюбиво согласился Кравчук. — А для порядка давай-ка сегодня вместе повечеряем. Жена вареники запланировала. А то ведь тебе, наверное, осточертели казенные харчи.

— Спасибо, но я уже пообещал сегодня тоже пойти в гости.

— А ты откажись.

— Нет, это просто невозможно сделать.

— Что-нибудь деловое? Или любовное рандеву?

— Ни то ни другое. Но я не могу там отказаться.

— Ну, смотри, как знаешь. Может, там и важнее. Жениться не собираешься?

— Пока нет.

— Зря. Семья, брат, — великое дело. Упорядоченный быт, домашний уют. И опять же — ячейка государства. — Кравчук произнес это громко и не столько для Николая, сколько для сидевшего за тонкой дощатой перегородкой начальника отдела боевой подготовки — секретаря партийного бюро редакции. «Пусть лишний раз убедится, что я веду воспитательную работу с подчиненными», — решил Кравчук.

Он даже не допускал мысли, что Николай может отказаться от его приглашения. Если бы его самого позвал к себе кто-либо из начальников, Кравчук отложил бы любые дела и пошел. Поэтому отказ Николая обидел его. «Не хочет, вот и врет, что сегодня занят. Ну что ж, была бы честь…» Он хотел уже позвонить жене и снял трубку, но тут же положил ее обратно, решив, что с варениками и горилкой сумеет справиться один.