I

Блиндаж командира батальона надвое разделен дощатой переборкой. Большая половина именуется каютой, и занимает ее сам комбат капитан 3 ранга Першин. Впрочем, комбатом его никто не называет, а все в батальоне по старой корабельной привычке именуют Першина старпомом. Он действительно два года был старшим помощником на эскадренном миноносце «Бойкий». В боях при переходе из Таллина в Ленинград эсминец был сильно поврежден и поставлен в док. Треть экипажа во главе с командиром осталась ремонтировать корабль, а из остальных был создан батальон морской пехоты. И хотя за четыре месяца боев на берегу в батальоне сменилась добрая половина людей, традиции «Бойкого» живут и соблюдаются свято. Роты носят нумерацию корабельных боевых частей, взводы составляются из корабельных групп, и уж, конечно, нет в батальоне ни артиллеристов, ни поваров, ни связных, а есть комендоры, коки, вестовые.

Меньшая половина блиндажа служит чем-то вроде передней. В ней размещаются радист и телефонист. Сейчас здесь и командир группы разведки старший сержант Лобов. Ему уже за пятьдесят, но на вид не дашь и сорока: на стройном жилистом теле прочно сидит большая голова с густой свалявшейся шапкой волос; сухощавое лицо, не порезанное ни одной морщиной, горит здоровым румянцем; узкие коричневые, с зеленцой глаза смотрят по-юношески бойко и весело; и только в темно-рыжих обкуренных усах предательски светятся седые нитки.

Лобов молча посасывает козью ножку. Он, как и все таежные охотники, немногословен, или как он объясняет, не любит «зазря сорить словами». Высшими достоинствами человека он почитает храбрость и хозяйственность. И сейчас, увидев, что у телефониста матроса Гришина порван рукав, строго замечает:

- Справу-то починил бы.

Гришин поднимает голову и вопросительно смотрит на Лобова. Наконец, догадавшись, о чем идет речь, виновато оправдывается:

- Четыре раза сегодня рвалась связь, вот и ползал. И потом не «справа», а форменка, Егор Иваныч.

- Можно и так назвать,- соглашается Лобов.- Хотя оно, если разобраться, так все обмундирование - форменное. Однако был приказ насчет того, чтобы переодеться. Больно уж заметная у вас форма и маркая. На море она, может, и ничего, а на суше в ней воевать несподручно.

Приказ о том, чтобы переодеться, действительно был. Еще неделю назад комбат собрал всех офицеров и произнес краткую, но выразительную речь:

- Я понимаю, что каждый из нас очень любит флотскую форму и дорожит ею. Но воевать в ней здесь - пижонство и глупость. Слишком она демаскирует, и у нас много ненужных потерь. Так что придется переодеться. Начнем с офицеров. Сегодня же снять кортики, обрезать ремни на кобурах, раздать серые солдатские шинели.

Кортики сияли, ремни обрезали, но шинели никто не надевал. Неведомо откуда достали ватники и стали носить их поверх кителей и форменок. Вот и Гришин не может расстаться со своей изодранной форменкой.

Лобов еще раз осуждающе осматривает Гришина и, вынув из бокового карманчика большие мозеровские часы-луковицу, ковыряет их крышку заскорузлым ногтем большого пальца, никак не попадая в щель крышки. Наконец открывает крышку, смотрит на часы и озабоченно говорит:

- Однако, скоро светать начнет. - Опустив часы в карман, просит Гришина: - Ну-ка, брякни на «передок», узнай, не слышно ли чего.

Гришин крутит ручку полевого телефона и строго спрашивает в трубку:

- Восьмой, как на горизонте?

Выслушав ответ, кладет трубку и тоже озабоченно сообщает Лобову:

- Полный штиль.

Лобов вздыхает, долго сидит молча, потом снова достает часы. Без четверти шесть, а Крылова все еще нет.

Старший матрос Крылов любимец Егора Ивановича. Сегодня он вместе с матросом Киреевым ушел за «языком», должен был вернуться к пяти и все еще не появляется. Не стряслось ли чего?

С потолка начинает капать вода. Гришин подставляет пустую консервную банку, и капли звонко шлепаются в нее. Егор Иванович неодобрительно кивает головой: «Работнички! Нет, чтобы потолще засыпать землей. Дождь только вчера начался, а уже протекло. А ну как зарядит на целую неделю?»

«Цыц! Цыц!»-стучат в банке капли, и Егору Ивановичу кажется, что он сидит не в блиндаже, а в лесной сторожке. Глухо шумит тайга, по стеклу барабанит дождь, а в сторожке тепло и пахнет мышиным пометом. «Такая уж нация, эти мыши, - сквозь дрему думает Егор Иванович, - любят они лесные сторожки, хотя вроде бы и поживиться там нечем…»

Вдруг Лобов встряхивает головой и настороженно прислушивается. Вскоре и Гришин слышит чавканье чьих-то сапог. Дверь в блиндаж распахивается, и в ней появляется санитарка Лена. Быстрым взглядом она окидывает блиндаж и тревожно спрашивает у Егора Ивановича:

- Не вернулись?

Егор Иванович смущенно опускает глаза и ворчливо отвечает:

- Больно скорая. Это тебе не в кино сбегать, быстро не управишься. - И уже ласково спрашивает: -Ты-то чего не спишь, егоза?

- А я уже выспалась, - отважно врет Лена и тут же торопливо добавляет: -Дай, думаю, схожу узнаю, может, моя помощь потребуется, ведь мало ли чего может случиться…

- Ну-ну, затрещала. Чисто сорока. Ты бы. хоть потише, а то комбата разбудишь.

- Я не сплю, - послышался из-за переборки голос Першина. Запахивая накинутый на плечи китель, он вышел из-за переборки, кивком разрешил сесть вскочившим при его появлении радисту и телефонисту и, обращаясь к Лобову, заметил:

- Что-то задерживается Крылов.

Однако, увидев, как Лобов выразительно показывает ему глазами на Лену, добавил:

- Впрочем, время еще не вышло, будут в срок.

Лена перехватывает взгляды, которыми обмениваются комбат и Лобов. Она тревожно смотрит то на одного, то

на другого, хмурит свой низенький лобик, отчего ее тонкие брови еще больше выгибаются и становятся похожими на серпики. Она хочет что-то спросить у Першина, но в это время пищит зуммер телефона. Гришин хватает трубку, слушает и, бросив в трубку бойкое «есть!», радостно докладывает:

- Вернулись I

Вскоре в блиндаж вваливается Крылов. Он сбрасывает со спины, как мешок, пленного немца, вытирает рукавом ватника пот и беззлобно говорит:

- Тяжелый, сволочь. - Затем, повернувшись к Пер-шину, докладывает: -Товарищ капитан третьего ранга, задание выполнено. Полный порядок!

Развязывая пленному руки, он весело спрашивает:

- Ну, чего таращишься? Не бойся, гад, не кусаемся.

Пленный испуганно вращает выцветшими глазами и крутит головой, - видимо, собирается что-то сказать, но ему мешает кляп во рту. Крылов вытягивает кляп, и пленный, захлебываясь, торопливо что-то говорит по-своему. Першин строго произносит по-немецки какую-то фразу, и пленный вслед за комбатом идет за перегородку.

Только теперь Крылов замечает Лену.

- А, Ленточка!

Распахнув ватник, он достает из-под форменки букет роз, расправляет их лепестки, сдувает с них пыль и протягивает букет Лене:

- Этот трофей специально для вас.

Вручив растерявшейся санитарке букет, Крылов церемонно раскланивается.

- Где вы их взяли?-спрашивает Лена.

- В оранжерее майора фон Брауде. К сожалению, я не застал майора дома, а то бы он сам прибыл сюда, чтобы засвидетельствовать вам свое почтение. Поэтому вам придется довольствоваться этим букетом и знакомством с майорским денщиком, которого вы уже имели удовольствие видеть, - Крылов кивнул на перегородку. - Впрочем, у меня лично этот, извините, боров не вызывает глубокого уважения, но я надеюсь, что он будет для старпома приятным собеседником…

«Ну, теперь понес», - подумал Лобов, знавший, как трудно остановить Крылова, если на него находит красноречие. До сих пор сержант не вмешивался в разговор, а лишь слушал и внимательно наблюдал за Крыловым и санитаркой. Он видел, что Лена не отрывает от Крылова восторженного взгляда своих васильковых глаз. Похоже, и сам Крылов тоже чувствует, что нравится девушке. Именно это и настораживало сержанта. «Совсем замутил девке мозги», - решил Лобов.

- Крылов!-окликнул он матроса.:-Ну-ка, выдь на минутку, разговор есть.

Когда они вышли, Лобов строго сказал:

- Ты мне это брось - разные там цветочки, улыбочки и прочее такое. Не время теперь. Да и она совсем еще ребенок.

Крылов молчал.

- Чего молчишь-то?

- А что сказать? Нравится она мне, Егор Иваныч.

- Мало ли что. Говорю - не время.

- Знаю, что не время, а вот нравится - и все.

- А ты избегай, оно и лучше будет. А то таращишься, как кот на мясо. Я тебя предупреждаю: чтобы мне безо всякого баловства! Испортишь девку, а потом бросишь.

- Ну что вы говорите, Егор Иванович!

- А вот то. Знаю я вас, кобелей, вот и предупреждаю.

- Эх! - обиженно выдохнул Крылов и, достав сигарету, сердито щелкнул зажигалкой. Он протянул пачку сигарет Лобову, но тот молча отстранил ее и достал кисет. Повернувшись спиной к ветру, он оторвал узенькую полоску газеты и, свернув козью ножку, набил ее самосадом. Прикуривая от предложенной Крыловым зажигалки, внимательно посмотрел на хмурое лицо матроса и, глубоко затянувшись, примирительно сказал:

- А ты на меня не серчай, если что и неладно сказал. Я постарше тебя.

- Я не сержусь.

- А насчет баловства тоже поимей в виду.

- Полный порядок!

- Ну, то-то.

II

Показания пленного подтверждали опасения капитана 3 ранга Першина: немцы стягивали против обороняемого батальоном участка крупные силы. Провалившееся наступление немцев в районе Колпино вынудило гитлеровское командование отказаться от дальнейших попыток штурмом овладеть Ленинградом. Немцы решили начать длительную блокаду города. Вместе с тем они стремились потеснить наши части на восточном берегу Копорского залива, чтобы взять под обстрел наши коммуникации, связывающие защитников Ханко с Ленинградом.

Докладывая командиру бригады о готовящемся на участке наступлении немцев, Першин рассчитывал, что ему дадут подкрепление. Комбриг и сам, видимо, думал об этом, потому и сказал: «Помочь тебе нечем, держись своими силами».

А как держаться? Судя по всему, противник подтягивает к участку что-то около дивизии. Значит, его численное превосходство надо считать десятикратным. Плюс техника. Если еще фон Брауде получит обещанные ему танки, морякам не устоять. Надо, чтобы он не успел получить их. Надо ударить первыми, не дать немцам закончить подготовку к прорыву нашей обороны.

Наступление батальона началось на рассвете. Выбив врага из первой линии, батальон двинулся ко второй, но в это время с левого фланга ударили пулеметы,; и атака захлебнулась.

Першин приказал батальону закрепиться на занятых позициях и попросил у комбрига «огоньку». Почти тотчас над батальоном просвистели снаряды. Первый залп лег с небольшим выносом по целику, но уже вторым вражеский дот был накрыт. Как только началось поражение на одном прицеле, Першин поднял батальон. Но пулеметы ударили снова, и батальон опять залег.

Старший сержант Лобов подполз к комбату:

- Дозвольте доложить?

- Что там у вас?-спросил Першин, не оборачиваясь и не отнимая бинокля. Комбат нервничал, понимая, что каждая минута задержки с наступлением помогает немцам оправиться и подтянуть силы.

- Снарядом там не возьмешь - камень, - сообщил Лобов, ткнув пальцем в сторону холма, с которого все еще полоскали пулеметные очереди. - Немец глубоко въелся, его можно только гранатой и достать. Если позволите, я попробую.

Першин повернулся к Лобову, внимательно и как-то задумчиво, точно взвешивая сказанное им, посмотрел на разведчика и согласился:

- Давай, Егор Иванович.

Лобов сполз в окоп, отстегнул от пояса две противотанковые гранаты, крепко связал их шпагатом, скинул шинель и несколько мгновений спокойным оценивающим взглядом прощупывал лежавшее перед ним поле. Потом расправил усы, поглубже надвинул шапку, для чего-то поплевал на руки и легко перевалился через бруствер.

Он полз быстро, и вскоре его стало совсем не видно. Только оставшаяся в редкой мокрой траве узкая примятая полоска указывала Першину место разведчика. Комбат, не отрываясь, следил за этой полоской в бинокль.

До дота оставалось метров полтораста, когда немцы заметили Лобова. Из дота по нему выпустили длинную очередь, и грязные фонтанчики взлохматили землю вокруг разведчика. Лобов не двигался. Но когда немцы снова перенесли огонь пулеметов на батальон, Лобов двинулся вперед.

Откуда-то из-за холма ударили минометы, и вокруг Лобова букетом встали султаны разрывов. Вот один из них выплеснулся из земли рядом с Лобовым, и разведчик опять замер. Он не двинулся и тогда, когда прекратился минометный обстрел.

«Убили!» - с горечью подумал Першин. Он видел, как из окопа выпрыгнула санитарка, хотел вернуть ее, но было уже поздно: низко пригнувшись и петляя, она бежала к Лобову. В воздухе снова послышался захлебывающийся свист мин. Теперь немцы стреляли по санитарке. А она все петляла и петляла, лишь изредка припадая к земле, когда мины рвались совсем близко.

И вдруг фонтаны земли встали далеко в стороне от санитарки. Першин посмотрел туда и увидел, что по полю мечется одинокая фигура матроса. Это было похоже на какую-то дикую пляску. Матрос вскакивал, приплясывал на одном месте, падал на землю, кувыркался, перекатывался, снова вскакивал и снова падал. Теперь по нему били и пулеметы, но он, казалось, не обращал ни на что внимания, весь отдавшись бешеной пляске.

- Кто это? - спросил Першин у телефониста.

- Крылов. С ума, что ли, он спятил?

- Молодец, Крылов! Умница! - ласково похвалил комбат.

Гришин с недоумением посмотрел на офицера. Потом проследил за его взглядом и увидел, что Лобов уже подползает к доту. Вот он приподнялся и бросил гранаты. Глухой сильный взрыв колыхнул землю. Комбат выхватил у Гришина винтовку и, выпрыгнув из окопа, раскатисто закричал:

- Батальон, за Родину, вперед!

Гришин захлопнул крышку телефонного ящика, схватил катушку и тоже вылез из окопа. Впереди колыхалась орущая лавина людей, и Гришин ринулся догонять ее.

III

Осколок попал в предплечье и перебил вену. Крови было потеряно много, но рана была неопасной. Серьезнее оказалось пулевое ранение. Оно было сквозным: пуля вошла между ребер в грудь и вышла в правом боку. Лена опасалась, что задето легкое. Крылов как-то обмяк и потяжелел, Лена с трудом поворачивала его, забинтовывая грудь. Забинтовав, она положила его голову себе на колени и прислушалась к его дыханию. Оно было неровным, хватающим, в груди при каждом выдохе что-то булькало. Матрос изредка( стонал, но был еще без сознания.

Лена вынула фляжку со спиртом и отвинтила крышку. Долго пыталась разжать матросу зубы, но так и не смогла: вылила спирт прямо на зубы. Почти весь он вытек изо рта, но, видимо, несколько капель все же попало в рот, обожгло, и Крылов чуть-чуть разжал зубы. Она успела просунуть в рот пинцет и в образовавшуюся щель влила еще спирту.

Крылов глотнул и очнулся. Он долго непонимающими глазами смотрел на рваное серое небо, силясь что-то припомнить. Постепенно взгляд его приобретал все более осмысленное выражение. Он приподнял голову и снова уронил ее, застонав от боли. Но вот он увидел склоненное над ним лицо девушки и хрипло произнес:

- А, Ленточка…

Здоровой рукой он нащупал ее руку и поднес к губам. Долго прислушивался к чему-то, потом спросил:

- Пошли?

- Пошли, Володя. Слышишь «ура» кричат?

Он облегченно вздохнул:

- Полный порядок!

Увидев, что он закрыл глаза, девушка насторожилась. «Неужели опять потерял сознание?» Она прислушалась к его дыханию. Оно было ровным, хотя в груди все еще что-то булькало. Крылов спал.

С неба посыпался мелкий холодный дождь. Она сложила ладони крышечкой и прикрыла его лицо. Однако скоро руки ее устали и начали неметь. Она хотела дотянуться до сумки, но едва протянула руку, как веки матроса дрогнули. Она снова сложила ладони крышечкой над его лицом

А перестрелка отодвигалась все дальше и дальше.