«Я загорелся желанием познакомиться с ней и сделал это за неделю»
Никто не может сказать с уверенностью, как встретились впервые Вивиен Ли и Лоренс Оливье. Существует несколько версий, и все они сходятся в одном: Вивиен Ли обедала в знаменитом «Савое», где чаще всего встречались люди театра, и ее представили Оливье, который обедал там же с женой, актрисой Джилл Эсмонд.
Немного погодя Оливье пригласили чету Холман в свой «Доуэр-хауз», однако это случилось после премьеры «Ромео и Джульетты», где артист сыграл главную роль (через некоторое время он появился в этой же постановке в роли Меркуцио). Вивиен Ли не пропустила премьеры и с милой искренностью поздравила актера («Я просто хочу сказать, что вы играете великолепно»). Для Оливье, которого не приняли ни критики, ни публика («Играет Ромео так, как будто ведет мотоцикл» — один из типичных отзывов рецензентов), ее слова были не просто утешением. Молодой актер замахнулся на традиционный подход к Шекспиру, и поддержка немногих коллег придавала силы.
Вскоре после визита в «Доуэр-хауз» Оливье встретился с Вивиен Ли, чтобы обсудить ее дела. В сентябре, после недолгого турне «Маски добродетели» но пригородам Лондона, С. Керрол распустил труппу. Вивиен Ли с нетерпением ожидала начала съемок фильма «Сирано де Бержерак» и колебалась — принять ли предложение выступить в мюзикле «Счастливый лицемер» по произведению известного драматурга и критика Макса Бирбома. Ситуацию осложняли ее обязательства перед А. Кордой.
Переговоры А. Корды с Ч. Лаутоном относительно «Сирано де Бержерака» затянулись, но Вивиен Ли не рискнула дать согласие выехать в США, чтобы сыграть Офелию в постановке «Гамлета» Лесли Хоуардом. Когда Корда объявил об отказе от съемок фильма «Сирано де Бержерак», Хоуард уже взялся за новую пьесу.
Счастливый 1935 год подходил к концу, новый — не предвещал ничего хорошего. Даже если она захочет сыграть Дженни Мир в «Счастливом лицемере», отпустят ли ее Корда и Керрол, с которыми она заключила долгосрочные контракты? Приходилось быть настойчивой. «Я не могу забыть, что эта пьеса имеет огромное значение, во-первых, потому, что мне необходимо (и как можно скорее) взяться за работу, и, во-вторых, потому, что это будет отличным опытом, в котором я как раз нуждаюсь. Пожалуйста, постарайтесь все уладить. Если бы Вы прочли «Счастливого лицемера», Вы бы поняли, как важно мне сыграть эту роль», — писала она 1 января 1936 года своему агенту.
Неожиданно оба продюсера дали согласие. До начала репетиций оставалось два месяца, и Вивиен Ли согласилась выступить в шекспировском «Ричарде II» в постановке драматического общества Оксфордского университета. Спектакли в Оксфорде ставились силами студентов, но главные роли поручали профессиональным актерам. Поздней осенью Оливье познакомил ее с Джоном Гилгудом и предложил сыграть небольшую роль королевы.
Как пишет А. Дент, «королева в «Ричарде II», появляясь фактически в единственной сцене, должна быть лишь тоскливо опустошенной», но и этой роли предстояло добиться. Оливье, Гилгуд и его помощник, актер и режиссер Глен Байем-Шоу, пригласили Вивиен Ли на прослушивание. Как вспоминает Г. Байем-Шоу, «во время прослушивания она очень нервничала и не произвела на меня сильного впечатления, однако Гилгуд сказал, что она сыграет очень хорошо, выглядеть будет божественно, а молодежь Оксфорда потеряет от нее голову. Так оно и случилось. Однако, с моей точки зрения, гораздо важнее то, что с ней было замечательно работать. Пунктуальная, бесконечно серьезная и восприимчивая, она всей душой шла навстречу режиссеру и была профессионалом в работе. В ходе репетиций она часто ободряла меня и приходила на помощь. Ни одна ведущая актриса труппы не могла бы отнестись более доброжелательно к неопытному постановщику».
Спектакли в Оксфорде прошли успешно и завершились веселым приемом, но настроение Вивиен Ли омрачили два события. Утром 24 февраля, возвращаясь с друзьями с приема, актриса заснула за рулем, и все они уцелели чудом. В Лондоне она узнала, что Джилл Эсмонд Оливье ожидает ребенка.
К счастью, в марте начались репетиции пьесы М. Бирбома. Для Вивиен Ли работа всегда служила лучшим лекарством. Кроме того, ее окружали интересные люди: актер, драматург и продюсер Айвор Новелло, начинающий композитор Ричард Эддинсел, молодые художницы «Мотли», писательница Клеменс Дейн и сам Макс Бирбом. Труппа чувствовала себя одной семьей и репетировала самозабвение. Атмосферу тех дней достоверно передаст подруга Вивиен Ли, популярная характерная актриса Изабел Джинс:
«Все мы с восторгом работали над этой пьесой. Обычно мы устраивали вечера и называли их «наши рауты». Их вдохновительницей была Вивиен, и в моей жизни я не припоминаю лучших вечеров. Однажды Клеменс Дейн, у которой была колода карт — самых необычных карт с самыми странными рисунками, — предсказывала будущее. Вивиен играла в пьесе роль Дженни Мир, прекрасной и невинной девушки. Когда пришла очередь Вивиен, Клеменс Дейн с ужасом воскликнула: «Ой, в картах моей Дженни дьявол!» Эти огонь, мужество и сила духа проявились в жизни Вивиен позднее».
Если бы Дейн знала, что за мысли преследуют ее Дженни, она бы не удивлялась. Сочувствие Ли Холману, сознание недостижимости счастья, в котором она так нуждалась, чувство вины перед маленькой Сюзанной — все это забывалось только на сцене, все это мог скрасить только успех.
Восьмого апреля в театре «Его Величества» состоялась премьера «Счастливого лицемера». Публика не оценила иронии, заложенной в сюжете Бирбома (циник, жулик и повеса лорд Хелл, влюбившись в юную балерину, раздает свое состояние и ведет идиллическую жизнь; это помогает ему сохранить любовь Дженни и меняет все его существо, когда его разоблачает бывшая любовница). Необычность постановки, где сочетались «обычная» драма, балет и оперетта, сбила с толку зрителя. Приходилось довольствоваться рецензиями («Мисс Вивиен Ли прекрасно чувствует себя в роли звездоглазой, с детским голоском Хлои рядом с этим неправдоподобным Стрефоном») и лестным отзывом все еще очень влиятельного Макса Бирбома: «Исполнение Вивиен Ли отличалось изысканной тонкостью, предвещающей, как многого можно ожидать от нее в будущем».
Через несколько недель (что весьма типично для английского театра 30-х годов с его зависимостью от кассы и непостоянством репертуара) «Счастливый лицемер» прекратил недолгую сценическую жизнь. Время шло, интересных ролей не было, в репертуаре преобладали салонная комедия и мелодрама. Ситуация, в которой находила себя молодая актриса, была в высшей степени показательна для английской сцены 30-х годов: появление обширной группы талантливых актеров и… кризис драматургии. Десятилетиями английский театр опирался на Шекспира и Шоу, однако уже в 20-е годы их пьесы стали исчезать с афиш — как имена О. Уайльда или Д. Голсуорси. Коммерческий театр делал ставку на развлекательность, на «пустячки» Н. Коуарда, А. Новелло, К. Дейн.
«Олд Вик» с его ориентацией на Шекспира стоял в удивительном одиночестве. Надвигалась война, Гитлер жег книги и отправлял в тюрьмы тысячи антифашистов, а лондонской публике предлагали анекдоты из светской жизни. Начинающим не приходилось мечтать о роли в «Олд Вик», если даже такие известные актрисы, как Сибил Торндайк, вынуждены выступать в мелодрамах, где сюжетные коллизии хоть как-то связаны с современностью.
Тем более что Вивиен Ли шла против течения — две самые значительные актрисы последних лет, Сибил Торндайк и Эдит Эванс, утвердили тип современной героини — сильной, внешне угловатой, подчеркнуто некрасивой женщины. Этот тип отвечал «духу времени», эпохе эмансипации, бунта против традиционных канонов женской красоты и стиля жизни. Парадоксально, но Вивиен Ли — в личной жизни она бросила решительный вызов условностям и завоевала равенство — на сцене олицетворяла «старомодную» женственность, жажду гармонии, внутреннего мира, красоты чувств.
Что бы ни писал Э. Дьюкс, именно несоответствие площадной маски и чистой души Анриетт Дюкеснуа сообщило его комедии трагический отблеск и привлекло внимание публики. С. Керрол вспоминал Бернар и Дузе, но, если уж искать предшественниц его юной ученицы, следовало бы назвать англичанок Элеи Терри и Пэт Кэмпбелл. Искусство первой было апофеозом красоты и гармонии. Вторая чаще воплощала «вопль отчаяния, боль чуткой и нежной души». Терри сыграла свои лучшие роли в конце XIX века, Кэмпбелл — в начале XX, но творчество обеих актрис выросло на почве одного и того же направления — прерафаэлизма, оценивающего самодовольный мир мещан и потребителей с позиций разума, красоты, нравственного идеала. Для каждого, кто знаком с лучшими работами художников-прерафаэлитов, с поэзией Дж. Китса и других мастеров «озерной» школы, с постулатами идеолога этого направления Д. Рёскина, очевидны истоки творчества Вивиен Ли, внутренний смысл драмы ее хрупких, незащищенных героинь, корни их нравственного максимализма и неспособности выжить в мире черствых, прагматичных, эмоционально слепых людей. Последней в плеяде романтических актрис Англии, Вивиен Ли было суждено выразить несовместимость гуманизма и красоты с буржуазной прозой XX века.
Сама Вивиен Ли объясняла недоброжелательство части рецензентов (слишком красива, чтобы быть талантливой) личным предубеждением, но подсознательно эти рецензенты имели в виду несоответствие личности актрисы и коммерческих стандартов Вест-Энда. Так или иначе, рассчитывать на хорошую роль не приходилось, и она приняла предложение С. Керрола сыграть Анну Болейн в «Генрихе VIII» на сцене Зеленого театра в Риджент-парк.
Конечно, разумнее было бы отказаться: слишком невелика и невыгодна роль. Однако Вивиен Ли упрямо приняла вызов: играть на открытом воздухе, в условиях, требующих полного владения голосом и техникой речи.
После жаркого мая пришел дождливый, ветреный июнь. Вечерами даже здоровые люди хватались за горло, а ей предстояло мерзнуть за кулисами и напрягать голос. Риск не оправдался: рецензенты отмечали «отсутствие глубины», хотя роль не давала оснований для таких требований. Когда спектакли подошли к концу, актриса заболела тяжелой формой гриппа. Ее худоба и непрестанный кашель всерьез встревожили мужа и родителей. Она все время курила — это не помогало, и беспокойные мысли оставались при ней: что же дальше?
Наконец ей позвонили от Корды. Продюсер начал с вопросов о ее здоровье. Как все вокруг, он заявил, что она губит себя, но затем перешел к ее планам в театре и в кино. Разговор коснулся Оливье, и Корда ненавязчиво предупредил: «Он женат и, по-видимому, очень счастлив!» Когда через несколько дней Корда сообщил, что ей придется сниматься с Оливье в фильме «Огонь над Англией», этот звонок прозвучал как знамение «благожелательного» Рока.
Съемки начались в августе 1936 года. Популярная актриса Флора Робсон играла стареющую королеву Елизавету I, Вивиен Ли — ее юную фрейлину Синтию, внучку лорда Берли. Вымышленный герой Л. Оливье (Майкл Инголдсби) не только предупреждал королеву о нападении «Непобедимой Армады», но и невольно завоевывал сердце державной повелительницы, что явно мешало его роману с Синтией.
Встреча, о которой все это время мечтала Вивиен Ли, произошла в коридоре возле ресторана самообслуживания в студии Корды в Денгеме. Она ограничилась вежливой фразой — как приятно, что они работают вместе. Ответ Оливье известен не менее чем обещание Чемберленом «вечного мира»: «Скорее всего мы кончим тем, что подеремся. Все так надоедают друг другу во время съемок».
Три с небольшим месяца съемок «Огня над Англией» изменили жизнь обоих актеров. Казалось, они и не подозревали о взаимной любви, но для окружающих их чувство скоро перестало быть тайной. В перерывах между съемками Оливье спешил в артистическую Вивиен Ли — рассказать анекдот, пошутить, посмеяться. Если позволяло время, они выбегали в ближайший «паб». В противном случае оба шли в местный ресторан. Дороти Мазер, которая курировала актеров, вспоминает: «В Денгеме было принято, чтобы все сидели вместе за длинными обеденными столами, а не парами — во избежание сплетен. Вивиен и Ларри сидели вдвоем, совершенно поглощенные друг другом, и никто не мог даже подумать устроиться рядом с ними. Их окружало огромное пустое пространство. Они были так влюблены, что вокруг возникала особая атмосфера. Видеть их вместе значило видеть чудо».
Чудо — чудом, только было оно грустное, и не случайно другой очевидец вспоминает о нем с неожиданным эпитетом: безнадежно. Двое безнадежно влюбленных. И правда — 21 августа Джилл Эсмонд родила сына. Как было условлено, его назвали Тарквинием (Тарквином).
Время шло, и с каждым днем влюбленным становилось труднее. Оливье стал постоянным гостем в доме Холмана. Они не могли не видеть друг друга и мучительно переносили осуждающие взгляды экономки и нянюшки Пэппи Оук.
«Огонь над Англией» не имел большого успеха, и хотя все роли исполняли известные артисты, большинство персонажей не запоминалось вообще.
Синтия Вивиен Ли оставалась в памяти — юная и наивная, «безнадежно» влюбленная и беззащитная. По сюжету она любила Майкла, провожала его на верную смерть в Испанию, а в финале ликовала вместе с ним после гибели «Непобедимой Армады».
Опыт прежних съемок не прошел для актрисы даром. Вивиен Ли помнила, что в кино самое выразительное — пластика, и стремилась показать на экране мысль, движение эмоций, борьбу чувств. Если это получалось, перед зрителем оказывалась не просто очаровательная, по уши влюбленная инженю (каких много было в Голливуде), а подросток, который начинает чувствовать себя женщиной, защищает свою любовь в борьбе с всесильной соперницей и, неожиданно для себя, начинает сочувствовать старой, безобразной королеве. Таких моментов было немного, но именно тогда Синтия становилась по-человечески интересной. Говорил ли Майкл — Оливье, что обрадован вниманием королевы, и в улыбке подростка смешивались детская обида, взрослая ревность, влюбленность и ужас перед открытием. Или (когда Елизавета награждала Синтию незаслуженной пощечиной) недоумение, растерянность, беспомощный гнев фрейлины сменялись жалостью — слишком уж жалка королева без парика, перед зеркалом, перед лицом своей старости и увядании…
К концу октября работа над фильмом завершилась. Лоренс Оливье и Вивиен Ли решили еще раз проверить себя. Оливье выехал на Капри с Джилл Эсмонд, Вивиен Ли собралась в Европу с Ли Холманом. Однако судьба как будто подталкивала ее к Оливье. В последний момент Холман не смог оставить дела и убедил жену ехать вместе с Освальдом Фрюэном. Фрюэн, который со слов друга считал «Вивлинг» очень красивой, очень избалованной девушкой с очаровательными манерами и полагал, что она не слишком умна и сердечна, давно уже «начал размышлять». Естественно, он согласился составить ей компанию.
Холман знал, что Вивиен Ли неизменно пользовалась успехом у огромного большинства мужчин. Точно так же он знал, что каждый раз она устанавливала дистанцию (ближе или дальше, зависело от человека), и невидимая эта граница существовала всегда, помогая сохранить дружбу, уважение и то благородство отношений, которое раздражает и ставит в тупик людей низких и злых.
Всю дорогу из Лондона в Рим Вивиен Ли и Фрюэн провели в разговорах, и старый моряк не переставал удивляться:
«С тех пор как она внезапно, в один вечер, обрела славу, а я попрекнул ее этим и предположил, что она станет другой, а она едва не расплакалась, я полюбил ее братски и не мог понять, почему вдобавок не влюбился в нее до безумия. Меня очень волновала мысль — удастся ли мне благополучно выйти из этой ситуации? Я мог не волноваться.
Интеллект, внушавший ей отвращение к самой мысли, что успех позволяет менять отношение к людям, сохранил ее столь же простой, восприимчивой и жизнерадостной, как если бы она была юной школьницей, впервые путешествующей со старшим братом. Ее удивительное внимание к людям поменяло нас ролями: она чувствовала себя старшей и заботилась обо мне. Это человек с головой, и нам ни разу не пришлось скучать. Она вела себя так естественно, что даже мысль поухаживать за ней не приходила в голову. Конечно, я влюбился в нее, и, если бы поездка продолжалась три недели, а не десять дней, ей пришлось бы что-то придумывать. Однако все было безупречно — ни одной задней мысли…»
Поездка оправдала все ожидания. Они поднялись на Этну, осмотрели развалины старой крепости сарацинов. Вивиен Ли предпринимала самые утомительные походы, наслаждалась теплом и с энтузиазмом писала мужу: «Завтра мы выезжаем в Сиракузы, чтобы успеть на самолет в Неаполь, а затем на Капри, где проведем четверг и пятницу. Затем вечер в Неаполе или Риме и домой к тебе, дорогой. Мне бы не хотелось возвращаться назад, если бы я не думала, что тебе одиноко, если бы я не хотела так видеть тебя. Было бы чудесно когда-нибудь еще раз приехать вместе в такое теплое, солнечное местечко!»
Через несколько дней идиллия кончилась. Когда они появились на Капри, в вестибюле отеля «Квизиана», там их ожидала встреча с Джилл Эсмонд и Лоренсом Оливье.
Два дня на Капри решили все. Дома, в Лондоне, или в поезде, рядом с Фрюэном, она могла убеждать себя, что забыла о существовании Оливье. Здесь перед ней был человек, которого она любила с присущей ей бескрайностью, — как будто только сейчас ощутила себя женщиной, и не она, а кто-то другой выходил за Ли Холмана, томился в родильном доме, держал на руках маленькую Сюзанну.
Оливье тоже забыл о сомнениях. Присутствие Вивиен Ли преображало все вокруг — он сам становился веселей, остроумней, обаятельней. Жена находилась тут же, но он забывал о ней: Джилл казалась такой заурядной, такой банальной…
Ко дню рождения Вивиен Ли она с Фрюэном вернулась в Лондон.
Вероятно, ее спутник догадывался о ее чувствах, но запись в дневнике Фрюэна говорит не столько об опасении за семейный очаг друга, сколько о горечи неизбежной утраты: старый моряк понимал, что «Вивлинг» ожидают большие перемены («Так завершился один из самых счастливых эпизодов моей жизни. Счастливых не только потому, что Вивиан так прелестна и сама возможность видеть ее приносит счастье, не только потому, что ее манеры так изящны, а мысль так стремительна. Помимо всего она необыкновенно внимательна к людям, и это всегда и со всеми. Рано утром после бессонной ночи в поезде или промозглым вечером после дождливого, утомительного дня. Будь вы ее единственным другом в округе или просто гостем на приеме, где собрались все Молодые, Выдающиеся, Занимательные. Она всегда одна и та же и всегда относится ко мне, как будто я ее лучший друг, которого она не видела около месяца и встретила на какие-нибудь полчаса. Я никогда не встречал ничего подобного. Она — Идеальный Товарищ»).
Фрюэн не ошибся: в жизни Вивиен Ли завершался целый период. Когда они приехали в Рим, ей звонил Оливье. Разговор кончился нервным кризисом.
В прошлом она не раз представляла, как скажет мужу (она даже знала, какими словами), что чувствует себя виноватой и очень, очень рассчитывает на его удивительную доброту. Это ужасно, но только теперь, встретив другого человека, она поняла, что значит любить. Конечно же, Ли Холман понимает, что совместная жизнь обернулась бы пыткой и лицемерием. В воображении она слышала печальный, но исполненный благородства ответ (так бы ответила она сама) — мне очень жаль, но, конечно, я сделаю все, что ты хочешь.
Теперь нее перед ней на мгновение и очень рельефно возникло лицо Холмана, и она поняла, что он может ответить иначе. Ее охватил ужас — а если муж действительно скажет «нет»?
Теперь против нее восстанет мир ее юности. Прежде всего, миссис Хартли. Слова матери молотком разбивали затылок: «Развод — это грех, которому нет прощения, нет прощения, нет прощения!»
Разумеется, у нее заберут Сюзанну. Ли Холман — юрист, да и не надо быть юристом, чтобы получить соответствующее постановление суда… Перед глазами проходили удивленные лица подруг и воспитательниц в Рохемптоне — не может быть, чтобы Вивиан Хартли оставила мужа с ребенком и ушла с женатым человеком — его сыну нет и трех месяцев… Общество тоже будет против нее — еще один результат пропаганды женского равноправия! А если это повредит карьере Лоренса?!
Даже в этом лихорадочном смятении мысль работала стремительно. Важно одно: что скажет Ли Холман. Сама она, несмотря на недоумение и обиду (конечно, Ли будет недоумевать), дала бы согласие немедленно. Нельзя же затягивать петлю на шее человека. Тем более что ты говоришь о своей любви к нему!
Конечно, Ли Холман считает иначе. Миссис Хартли тоже. Но разве ошибка в выборе человека — грех, а не трагедия? И разве можно назвать грехом ее неподвластное разуму, нарушающее все законы тяготения чувство! Не скажет она мужу, что считает себя виноватой. Это же несправедливо!
Нет, не ожидала Вивиен Ли, что в самый счастливый момент ее жизни, когда душа должна парить, лететь, стать совсем невесомой (а так оно и было!), она окажется так несчастна, напугана, истерзана — первый нервный кризис в ее жизни…
Утром она снова была жизнерадостной, обаятельной, заботливой «Вивлинг», к которой привык Фрюэн. Ли Холман не мог бы даже представить, что в его судьбе что-то изменилось. Вивиен почти не курила, забыла о приемах и только читала всю ночь напролет. Если бы она еще отказалась от сцены!
В действительности с каждым днем раздвоение становилось все мучительней. Вивиен перестала ходить к мессе. Ее жизнь (а любовь к Оливье стала ее жизнью) вступила в конфликт со всем, чему ее учили в школах иезуитского ордена «Святое сердце». Характер Вивиен Ли исключал спасительный компромисс: раз ее единственная и святая любовь оказывалась грехом, рушилось стройное здание миропорядка, где все подчинялось законам логики, справедливости, красоты.
Конечно, ее мать заметила, что Вивиен больше не бывает на мессе. Их споры ложились дополнительным грузом. Миссис Хартли готова закрыть глаза на связь с другим мужчиной, но не хочет и слышать о разводе! Вивиен не могла упрекать в лицемерии родную мать, но она не могла признать позицию миссис Хартли ни логичной, ни человечной.
Как большинство мужчин, Оливье не видел в этой ситуации ничего трагическою. Друзья Джилл Эсмонд познакомили его с молодым, но достаточно известным режиссером Тайроном Гатри, который хотел поставить в «Олд Вик» «Гамлета». В итоге Гатри предложил Оливье сыграть главную роль.
Вместе с режиссером они посетили психиатра Э. Джонса. В доме Джонса возникла новая концепция «Гамлета»: медлительность Принца следует объяснить «эдиповым комплексом», его тайной страстью к матери, королеве Гертруде.
В январе 1937 года состоялась премьера. Мнения критиков разделились, но Вивиен Ли не находила в Гамлете — Оливье никаких изъянов.
Оливье стал центром ее мироздания, и она не могла относиться к его работе критически. Все последние годы она посещала все премьеры и постоянно изучала технику лучших актеров Англии — Джона Гилгуда, Ноэля Коуарда, Ральфа Ричардсона, Сибил Торндат и многих других. Еще в детстве Вивиен любила выдавать себя за кого-нибудь из подруг, имитируя их голос и мимику. Позднее она изучала мимику профессиональных актеров, умело отбирал все, что могло подойти ее индивидуальности. Театр — лучшая школа, а она умела схватывать на лету, как отметил еще С. Керрол. Теперь наступила очередь Оливье — Вивиен Ли смотрела его Гамлета пятнадцать раз!
В конце января состоялся предварительный показ фильма «Мрачное путешествие», где она снималась год назад параллельно с выступлениями в «Счастливом лицемере».
Съемки фильма укрепили самое неблагоприятное мнение о кинематографе. По примеру модных в то время шпионских мелодрам сценаристы Л. Биро и А. Уимперис настолько запутали сюжет, что зритель не всегда догадывался, на чьей стороне немецкий дезертир Карл фон Марвиц (действие происходит в годы первой мировой войны) и осевшая в нейтральной Швеции эмигрантка из Швейцарии Мадлен Годдар. Что хуже, с трудом в этом разбирались и исполнители: на деле Мадлен — француженка, а ее магазин модного платья в Стокгольме и прогерманские симпатии — «легенда». Как и дезертирство и пацифизм Карла — крупного агента германской контрразведки.
Соответственно появление фон Марвица в магазине Мадлен и его краткий роман с нею — игра. Каждый хочет разоблачить противника и сохранить свою тайну. И вместе с тем это не совсем игра: за короткое время между первым появлением Карла в магазине Мадлен и сценой ее ареста (не только на его глазах, но и под его руководством) их взаимоотношения прорастают симпатией, уважением и — любовью.
Режиссер «Мрачного путешествия» В. Сэвилл считался хорошим профессионалом, но молодую актрису удивляли его равнодушие и непрофессиональный подход (никто и слушать не хотел ее просьб заранее познакомить со сценарием или обеспечить хронологическую последовательность съемок). Все же и этот опыт не прошел бесследно. Рядом с ней работал великий Конрад Фейдт, в совершенстве постигший зрительную палитру немого кино. Этот актер почти не нуждался в слово. Даже мысль — и та читалась в его поразительных глазах, в движениях его «думающих» рук, в его богатейшей мимике. Именно после работы с Фейдтом Вивиан Ли стала обращать особое внимание на так называемые «немые» эпизоды, где скрытые чувства персонажа выявляются с помощью одной пластики.
К. Фейдт мог научить многому, но рядом с пим Вивиен Ли совсем не выглядела ученицей. Ее Мадлен отличалась умом, самообладанием, тонким насмешливым юмором. Спокойная и ироничная, она ставила противника в тупик, оставаясь в роли милой хозяйки магазина, которая рада «случайному» покупателю и его даме, но не оставляет сомнения, что ей понятны все мотивы и все хитрости немецкого гостя. Дебют разыгран неплохо: фон Марвиц вынужден приобрести ненужные ему вещи, счет за них не обрадовал бы и более состоятельного человека, ее улыбка ослепительно приветлива. Как и улыбка его спутнице — та нахамила Мадлен, пусть получает! Ну, а еще одна улыбка, уголками губ, себе — так держать, Мадлен Годдар! Зритель всегда знал, что происходит в душе этой юной, хладнокровной, остроумной особы, а это далеко не часто получалось и у более опытных актеров. Одно дело подтекст в театре, где актеру помогает диалог. По-другому в кино, перед придирчивой камерой.
После фильма подошел О. Фрюэн: «Я все время получал наслаждение. Вы обязательно будете кинозвездой». Вивиен Ли огрызнулась: «Никогда не называйте меня кинозвездой. Я — актриса и ненавижу кино!»
Критики приняли фильм по-разному, однако все отметили актеров. Р. Хестьер писал в «Стар»: «Картина недостойна двух участвующих в ней звезд — Конрада Фейдта и Вивиен Ли. Фейдт, одновременно обольстительный и зловещий, играет типичного германского офицера и шпиона. Мисс Ли, обладая незаурядной внешностью, доказывает, что Корда не ошибся, решив сделать из нее звезду».
Хестьеру вторил П. Ден в «Санди рефери»: «Мисс Ли подает большие кинематографические надежды». Журнал «Мансли филм буллетин», более снисходительный к картине в целом, особо отметил «очаровательный» тембр Вивиен Ли и ее способность «доносить интеллектуальный подтекст диалога».
Отзывы критиков не изменили мнения актрисы — тем более что Оливье не придавал никакого значения успехам в кино. Для него критерием таланта актера были лишь его сценические достижения. Здесь же Вивиен Ли никак не удавалось получить сколько-нибудь интересную роль.
5 февраля 1937 года состоялась премьера пьесы И. Гиффард «Ибо мы должны». Никто не помнит даже сюжета этой комедии, и Вивиен Ли взялась за роль Памелы Голдинг-Ффренч только потому, что у нее не было альтернативы.
Подобно большинству пьес, поставленных в тот год на сценах Вест-Энда, «Ибо мы должны» сошла через месяц. Мнения друзей и критики совпали (Вивиен Ли сделала в этой роли все возможное), но разве это могло утешить! В день премьеры Вивиен Ли купила всем участникам спектакля по экземпляру только что опубликованного в США романа «Унесенные ветром», который она уже прочла и героиня которого показалась ей одним из самых живых и интересных образов в современной американской литературе.
По ее просьбе Д. Глиддон пытался выяснить, каковы шансы получить роль в «Унесенных ветром». Ответ продюсера Д. Сэлзника не оставлял никакой надежды. Не без удовольствия она снялась с Р. Харрисоном в комедии «Буря в стакане воды» — экранизации популярной пьесы Б. Франка «Гроза над Пэтси», — и несколько месяцев спустя, когда фильм вышел на экран, их объявили идеальной комической парой.
Однако это случилось в июне, а пока она совершенно напрасно согласилась выступить в легкой комедии «Крикет в Белфри». Трудно представить худший выбор для появления на сцене «Амбассадорз», где она дебютировала два года назад!
Друзья предупреждали — рискованно браться за бесцветные роли во второсортных пьесах. Однако Вивиен Ли упрямо заявляла, что актриса должна играть, пользуясь любой возможностью, и репетировала роль Джессики Мортон с такой отдачей, как если бы речь шла об Офелии или Джульетте. Работать вполсилы она не умела — не в ее характере. Доводы Вивиен Ли звучали убедительно, к неудаче постановки она не имела никакого отношения (уж больно слаба пьеса!), но, когда «Крикет в Белфри» канул в небытие, некоторые из друзей стали сомневаться: может быть, и действительно она не очень талантлива?
Почти одновременно Джилл Эсмонд сыграла Марию в «Двенадцатой ночи» рядом с Оливье, который исполнил роль сэра Тоби. Сыграла удачно, и Вивиен Ли опасалась невыгодного сравнения. Конечно, сравнивать было бы несправедливо: Джилл Эсмонд выступала в великолепной, выигрышной роли. Ей же пришлось иметь дело с пьесой однодневкой, с пустой, лишенной внутреннего смысла ролью Джессики.
Тем не менее Оливье действительно сравнивал и склонялся к мысли, что Вивиен Ли обладает талантом, значительно уступающим ее внешности. К этому времени он забыл о своих мытарствах, о спектаклях, с которых уходила публика; о пьесах, закрывавшихся через две недели после премьеры; о провале в комедии «Красавчик Жест» — обо всем, что так изводило его, когда жизнь не следовала его надеждам и желаниям. Однако раз он хочет, чтобы Вивиен была хорошей актрисой, она должна ею стать. Он об этом позаботится.
Впоследствии критики из окружения Оливье станут настойчиво и даже назойливо повторять, что только «уроки» этого бесспорно большого актера помогли Вивиен Ли стать настоящей актрисой. Между тем, если Вивиен Ли и занималась с Оливье (он хотел довести ее голос до двух октав), это было так непродолжительно — апрель, май, июнь 1937 года, что никак не могло дать чудодейственных результатов. Более того, даже в это время они могли заниматься только по дороге в киностудию А. Корды, где шли съемки фильма Б. Дина «Первый и последний».
Наконец, при всем своем таланте Оливье еще не достиг творческой зрелости и вряд ли мог быть великим педагогом, что показывает пример фильма «Первый и последний». Привыкший к беспрекословному повиновению, режиссер встретился с актером, который постоянно предлагал свои решения. Каждый раз А. Корда вставал на сторону Оливье. Вивиен Ли приняла за правило выполнять указания своего партнера, однако картина решительно не получилась и до самой войны пролежала на полке. Оливье недоумевал — почему его исполнение оказалось столь невыразительным, а его указания ничем не помогли Вивиен Ли?
Словом, трудно сказать, чему мог научить Оливье за эти три месяца, но именно он помог Вивиен Ли получить роль Офелии во время гастролей «Олд Вик» в Дании. Идея поездки «Олд Вик» принадлежала журналисту Р. Йоргенсену, который мечтал увидеть «Гамлета» в «естественной декорации», в замке Кронборг в Эльсиноре. Йоргенсен предложил, чтобы ассоциация туризма Дании пригласила «Олд Вик» дать несколько спектаклей в самый разгар туристского сезона.
Идея понравилась, датчане взялись оплатить дорогу и отель. Небольшую сумму ассигновал и «Британский совет» — представления могли получить международный резонанс: последняя английская труппа выступала в Дании чуть ли не во времена Шекспира.
Все было бы хорошо, но к июню в Англии уже заканчивается театральный сезон, и некоторые актеры не смогли принять приглашения. Так возникла идея пригласить на роль Офелии Вивиен Ли. Актриса получила письмо от директора «Олд Вик» и официальное приглашение правительства Дании.
При всем том Вивиен Ли оставалась в замешательстве: и она и Оливье должны были заканчивать съемки в «Первом и последнем» как раз в конце июня, когда «Олд Вик» ожидали в Эльсиноре. Человек большой чуткости и доброты, Александр Корда согласился прервать съемки на три недели.
В Дании труппу ждали проблемы. Не так-то просто играть на помосте во дворе замка перед аудиторией в несколько тысяч человек. Репетиции продолжались с утра до вечера, несмотря на проливной дождь и все усиливающийся ветер со стороны моря. Ветер заглушал голоса актеров, никакие плащи и зонтики не защищали от водяной пыли, даже коньяк не помогал согреться. Для Вивиен Ли с ее простудами и слабыми легкими это были трудные дни, но она и не думала о трудностях. Вместе с Оливье, рядом с симпатизирующими им людьми, в предвкушении премьеры, где он повторит своего Гамлета, а она впервые будет его Офелией!
В день премьеры погода ухудшилась. Оставался один выход — перенести спектакль в небольшой зал отеля «Мариенлист», где обычно выступали артисты варьете. Крошечная сцена, около четырехсот зрителей вплотную к актерам, импровизированные входы и выходы — все это не предвещало успеха. Вопреки ожиданиям, спектакль прошел с таким блеском, как будто труппа готовила выступление именно в крошечном зале отеля, а не во дворе эльсинорского замка. После чего Оливье сказал Вивиен Ли, что Шекспира можно играть даже в проходах партера (во всяком случае, заметив невнимательность одного из зрителей, Гамлет скрестил шпаги с Лаэртом над головой нарушителя и был в восторге от его отчаянной реакции).
На другой день погода изменилась, и актеры вернулись «на платформу перед стеной замка». Представление имело настолько большой резонанс, что рецензии на постановку Т. Гатри появились в ряде стран Европы. Советский журнал «Театр» процитировал рецензию из английского журнала «Драма»: «Гамлет» во дворе Кронборгского замка — самая незабываемая из постановок этой пьесы. Великолепная режиссерская работа Тайрона Гатри, прекрасное исполнение роли Гамлета Лоренсом Оливье и замечательная игра Вивиен Ли в роли Офелии придали спектаклю большую красочность и живость. Когда наступила ночь и естественный дневной свет сменился искусственным освещением, пьеса приняла необыкновенный характер, какого не знал ни один спектакль «Гамлета». Казалось, что на этой самой площадке перед замком действительно разыгрываются подлинные события. Голоса актеров четко доносились из самых отдаленных уголков двора».
Аналогичный энтузиазм проявили датская пресса («Мы будем всегда с благодарностью вспоминать этих актеров») и лондонская «Таймс» («Превосходный Гамлет Оливье и Вивиен Ли, которая в роли Офелии подает по-настоящему большие надежды»).
Спектакли в Дании продолжались всего неделю, и вскоре журналисты забыли об этом интересном эксперименте. Забыли и о том, что в одинаковых выражениях писали и об Оливье и об его партнерше, но актрису это не огорчало. Она завоевала уважение сурового режиссера Т. Гатри, доказала Оливье, что может без страха выступать рядом с ним, и, наконец, после серии неинтересных ролей сыграла Офелию. Эти два года не прошли даром…
Поездка в Данию ознаменовала еще один рубеж: в Эльсиноре обоим стало ясно, что они уже не смогут вернуться — он к Джилл Эсмопд, она к Ли Холману. Что бы ни ждало впереди — они будут вместе. В конце июня испытанный друг Вивиен Ли О. Фрюэн записал в дневнике: «Вивлинг ставит меня в известность о своем уходе к Ларри. Они полюбили друг друга на Капри. У нее был нервный кризис в Риме, когда он звонил ей из Неаполя. Перед отъездом я просил ее подумать, не предпринимать никаких импульсивных шагов. Позже мы говорили на эту тему с Ларри. Он обманывал себя аргументами вроде того, что Вив будет полезнее жить с человеком, который разделит ее судьбу и профессию, а не с Ли, чьи представления о драме достойны сожаления, и который работает днем, тогда как Вив — вечером. Прошло около года с тех пор, как они впервые поняли, что любят друг друга, и они боролись с собой, каждый из них, боролись упорно. Но это продлится не более десяти лет; возможно, не более пяти».
Вскоре после возвращения Вивиен Ли объяснилась с Холманом. Одновременно Оливье поставил в известность Джилл Эсмонд. Через несколько дней он приобрел новый дом («Дарэм коттедж») и переехал туда вместе с Вивиен Ли. К счастью, газеты не подхватили сенсацию, чему способствовала сдержанность Ли Холмана. Он упрямо надеялся на благоприятный для него поворот и расценивал решение жены как непродуманный поступок увлекающейся, молодой и неопытной женщины.
Июль пролетел быстро. Сначала завершились съемки фильма «Первый и последний», затем они отправились отдыхать в Венецию. Это было волшебное время для Вивиен Ли: они осмотрели все храмы, картинные галереи, обошли рука об руку все улочки. Как самые банальные туристы, кормили голубей на «Пьяцце», держали руки в «Кьеза делла Салюте», катались в гондоле лунной ночью. Как вспоминает один из друзей обоих актеров, «я никогда не видел людей, которые были бы так влюблены. Вивиен всегда была невероятно красива, но после Венеции в ней появилось что-то новое: как будто жизнь приобрела для нее более глубокий смысл».
Дома обоих ждала работа. Оливье снимался с актрисой Мерл Оберон в «Разводе леди Икс». Вивиен Ли пригласили на второстепенную роль в первом совместном англо-американском фильме «Янки в Оксфорде». Отказаться она не могла: Корда «уступил» актрису американской фирме МГМ.
Не слишком смешная комедия, «Янки в Оксфорде» изображала злоключения американского студента в прославленном университетском городке. Виною всему — естественность американца в стране традиций и консерватизма. Разумеется, ирония в адрес «старой Англии» достаточно беззуба, хотя герой, Ли Шеридан, вынужден оставить колледж по недоразумению. В финале правда (Шеридан спрятал у себя любовницу своего недруга, когда ее преследовал муж) выходит наружу, а участие американца в соревнованиях «восьмерок» помогает гребцам Оксфорда одолеть соперников из Кембриджа.
Сценарий не вызвал энтузиазма, как и роль Элзы Креддок — юной жены отнюдь не молодого букиниста, проявляющей чрезмерный интерес к оксфордским студентам. Единственное, что могло оправдать участие Вивиен Ли в этом фильме — возможность уйти от амплуа инженю, сыграть характерную героиню, для которой внешность не имеет большого значения. В кудряшках, с помощью вульгарного грима, она привлекала внимание не красотой, а сочностью портрета легкомысленной мещаночки, естественной в своем жизнелюбии, невинной в своем цинизме и тем более комичной, чем бескорыстнее ее чувство к молодому аристократу Полу Бомонту.
Обстановка в съемочной группе была напряженной, чему способствовал кратковременный визит главы МГМ, известного кинопродюсера Л. Майера. Прославившийся своим самодурством и грубостью, Майер хотел заменить Вивиен Ли (почему-то он решил, что это юная выпускница драматической Школы, которой платят «недопустимо высокий» гонорар) и заставил уйти крупного английского продюсера М. Бэлкона.
Однако напряженность в группе объяснялась и другими причинами. Работал над картиной американский режиссер Джек Конвей. Его представления об Англии были так приблизительны, что Вивиен Ли предпочитала готовить роль дома с Л. Оливье. Ее независимость раздражала режиссера. Наконец, коллеги Вивиен Ли с интересом ожидали ее встречи с бывшей подругой по монастырской школе, актрисой Морин О’ Салливен, исполнявшей главную женскую роль. Что скажет Морин о союзе Вивиен Ли с Оливье? Осуждение посторонних значило не много. Иное дело — подруга детства.
Все же теперь это было не так мучительно, как всего несколько месяцев назад. Теперь она могла сказать себе, что отношение к их союзу — мерило чуткости, человеческой широты. После съемки она ехала в «Дарэм коттедж». К этому времени возвращался и Оливье. Они обсуждали предстоящие каждому сцены и намечали решение того или иного эпизода. Искусство сближало их еще больше, и она тут же забывала о неприятностях в киностудии.
В конечном счете роль получилась интересной, приобрела неожиданную противоречивость. Вначале Элза вызывает только смех и презрение. Потом за вульгарностью и цинизмом героини все более просматривается растерянность, недовольство собой, тяга к подлинному чувству и человеческому благородству. Ее влюбленность в Бомонта жалка и комична, но не лишена драматизма.
Особенно в финале, когда Элза приходит к Полу и оказывается перед закрытой дверью. Ее преследует муж, и невольный свидетель, Ли Шеридан, прячет женщину у себя — столько отчаяния во взгляде Элзы, в ее фигуре, в молчаливой покорности судьбе. Обезумевший от ярости букинист вот-вот взломает и эту дверь. Где же вульгарная, комичная Элза Креддок?
Спокойно, с неожиданной в ней гордостью и достоинством, она ждет появления мужа. Дверь открыта, и она уходит — молча, не желая объясняться, выдумывать, лгать. Может показаться — родился новый человек.
По иронии судьбы, как раз в момент нравственного пробуждения Элзы, когда она готова принять самую драматическую развязку в предпочла бы ее примирению с мужем, старый букинист решает спасать «семью» и переехать в другой город.
В последний раз героиня Вивиен Ли смотрит на улицы Оксфорда. Мимо проходят студенты. Вряд ли они догадываются, что эта смазливая особа улыбается сквозь слезы, а в ее глазах — надсадная боль. Со странной улыбкой — то ли это смех, то ли рыдание — она подходит к мужу… В Олдершоте, где в мужчинах недостатка нет (это город казарм), все будет по-прежнему.
Сценарий фильма не предполагал скрытого драматизма и противоречивости характера, но картина только выиграла из-за «самоволия» Вивиен Ли и советов Лоренса Оливье.
Когда съемки «Янки в Оксфорде» приближались к концу, Оливье вернулся в «Олд Вик» на репетиции «Макбета». Теперь их расписание не совпадало: не хватало времени обсудить все, что произошло на съемочной площадке или предстояло на репетиции у приглашенного в Англию режиссера Мишеля Сен-Дени. Однако это не мешало им считать «Дарэм коттедж» самым счастливым домом в Лондоне.
Разумеется, Вивиен Ли сохранила всех своих старых друзей — С. Керрола, А. Корду, А. Новелло, Н. Коуарда, молодого драматурга Т. Рэттигана. Однако более всего ей хотелось видеть в доме старых друзей Оливье: мир мужчины не должен страдать. Наоборот, он должен стать богаче. В конце концов актрисе удалось преодолеть предубеждение старых друзей Д. Эсмонд и Л. Оливье — актерской четы Альфреда Ланта и Линн Фонтени, Дугласа Фербенкса-младшего.
Все чаще и чаще в «Дарэм коттедж» появлялись новые лица. Это не был «салон» светской дамы, и уж совсем не «ярмарка тщеславия». К Вивиен Ли и Лоренсу Оливье собирались не «знаменитости», а люди, способные вести профессиональный разговор, — художники, писатели, журналисты, артисты, композиторы. Без каких-то усилий собирался мир умных, тонких, ярких людей. Мир искренних, свободных от мещанской пошлости отношений. Мир общей увлеченности искусством. Мир человеческой верности. Этот мир окружал теплотой, поддержкой, пониманием.
По субботам они ездили за город. Однажды осенью Лоренс Оливье и Вивиен Ли гостили в Букингемшире. День был чудесный, хозяин и гости вышли погулять. Дорога шла мимо леса. Вероятно, приезжие чем-то не понравились группе деревенских ребятишек, которые бегали по опушке. Во всяком случае, детвора провожала приезжих хохотом, мяуканьем и насмешливой имитацией лондонского акцента. Это было и смешно и неприятно.
Как вспоминает эссеист К. Сайкс, первой пришла в себя Вивиен Ли. «Послушай, — обратилась она к Оливье, — ты замечательный актер. Вот случай проявить твой талант. Обратись к этим зверенышам с внушительной речью и заставь их замолчать!» Оливье принял «вызов». Подойдя к опушке, леденящим кровь голосом он потребовал тишины. Затем последовала импровизация из нескольких шекспировских монологов. Оливье старался изо всех сил, но из глубины леса его провожал громкий, насмешливый визг.
Компания с интересом ожидала, что последует дальше. Вивиен Ли шутливо остановила смущенного Оливье: «Я покажу, как это сделать».
Протянув руки в направлении опушки, дрожащим голосом, который «мог бы разжалобить самое каменное сердце», она умоляла слушателей замолчать. Увы, вспоминает Сайкс: «Эти пострелята были слишком малы, чтобы обладать сердцем, и она потерпела такое же полное фиаско, как и Ларри. Когда все двинулись, затянувшаяся и жалкая пародия на двух великолепных актеров следовала за нами. Она была слышна издалека и, скорее всего, распугала фазанов на несколько сезонов вперед. Мы возвращались, прямо-таки помирая от смеха».
* * *
Премьера «Макбета» состоялась в ноябре 1937 года, однако претенциозная постановка Сен-Дени (по его совету Оливье сделал героя чуть ли не монголом: высокие скулы, смуглая кожа, вечно влажные губы) принесла убытки и продержалась только месяц. На смену ей пришла приуроченная к рождеству комедия Шекспира «Сон в летнюю ночь». Неожиданно для Вивиен Ли Тайрон Гатри пригласил ее на роль королевы Титании.
На этот раз Оливье был явно ни при чем. Беспристрастность Гатри вошла в поговорку, и для Вивиен Ли это было еще одной профессиональной победой после «Маски добродетели» — Оливье все время говорил, что ей не добиться положения «звезды», и в лучшем случае она усовершенствует свою технику. Другого человека мнение Оливье могло бы обескуражить, а она только набиралась мужества — работать, смотреть, впитывать, забывая о самолюбии. Только так можно достичь совершенства! Те, кто работал рядом с ней, не разделяли мнение Оливье. Его старый приятель, один из самых выдающихся мастеров английской сцены, Ральф Ричардсон рассказывает: «Впервые я работал с ней в спектакле «Сон в летнюю ночь» в 1937 году; я играл ткача Основу, она Титанию. Она была прекрасным партнером во всех отношениях и делала максимум, чтобы наша совместная работа была удачной. Больше всего меня восхищали ее юмор, жизнерадостность, профессионализм, здравый смысл и гибкость ума».
В начале декабря ее ожидал удар: вначале Джилл Эсмонд отказалась предоставить Оливье развод (пусть подаст еще раз, пусть подумает три месяца). Затем аналогичное решение принял Ли Холман — он не сделает ничего, чтобы развязать руки своей жене. Пока не будет вынужден к этому. Лично он надеется, что Вивиен вернется.
Никто и никогда не мог заподозрить, что Вивиен Ли всерьез переживает свое двусмысленное положение. Наоборот, она усвоила уверенный, властный стиль передовой женщины, которая смотрит свысока на ограниченных пуритан и всячески подчеркивает свою независимость, отвращение к их суждениям. Некоторые из друзей считали, что только ее бесконечная женственность, обаяние и изящество искупают совсем не женские свойства — «железный характер», неколебимую волю, самонадеянность и апломб. Какие уж тут переживания!
Самые близкие друзья, однако, знали, что эта пикантно вызывающая манера держать себя — защитная маска. На самом деле Вивиен Ли — ранимый человек, с обостренной чувствительностью, с повышенной реакцией на всякое уродство, жестокость, грубость. Решительность и воля сочетались с хрупкой нервной организацией, а все эти годы требовали терпения, выдержки, самообладания.
Сначала — неудачный брак и борьба за то, чтобы остаться собой. Затем — борьба с собой за любовь, которую она так ждала. Наконец, затянувшееся невезение, которое как будто оправдывало снисходительное отношение Оливье. Кто, кроме самой Вивиен Ли, верил в ее силы? Теперь же Ли Холман не желает дать ей свободу. Самоуверенность и апломб — а чем еще скрыть свою усталость, отчаяние, разочарование? И каким еще оружием она располагает, кроме любви к Оливье, веры в его и в свое будущее и улыбки — безмятежной, сияющей, всепокоряющей улыбки Вивиен Ли…
Двадцать седьмого декабря состоялась премьера «Сна в летнюю ночь». Текст Шекспира сопровождала музыка Мендельсона. Костюмы и декорации известного художника О. Месселя создавали атмосферу сказочной страны: на прозрачном занавесе изображены полевые цветы (наперстянка, пижма, барвинок); афинских дворян сопровождают негры в плюмажах; очаровательные феи во главе с Титанией напоминают сильфид из «Жизели», а Оберона играет знаменитый австралийский танцор Роберт Хелпман; даже самый прозаичный персонаж, ткач Основа, сказочно нежен и мягок — в том числе и в облике осла. В сценах танцев заняты солисты впервые организованной в Англии балетной труппы Нинетт де Валуа. В истории английского театра эта постановка осталась чем-то вроде легенды о прошлом — «волшебном, неповторимом, незабываемом».
Большинство рецензентов отметило Вивиен Ли в роли Титании, и эта оценка выдержала проверку временем. «Титания Вивиен Ли была очаровательной партнершей для Оберона Роберта Хелпмана: как и он, грациозная; прекрасная, как сказочная принцесса, с серебристым голоском и неуловимым обаянием», — вспоминала Одри Уильямсон в рецензии на новую постановку комедии Шекспира в 1951 году.
Спектакли продолжались всю зиму. Затем наступил перерыв — Гатри собирался возобновить постановку осенью 1938 года. В феврале Оливье сыграл на сцене «Олд Вик» Яго. Вивиен Ли с интересом наблюдала за попыткой режиссера Т. Гатри найти свежий подход к Шекспиру (Оливье посвящал ее в свои замыслы и рассказал о повой визите к доктору Джонсу. Знаменитый психиатр предположил, что Яго мог бы быть педерастом, что лучше всего объясняет его ненависть к Дездемоне).
Исполнитель роли Отелло, Ральф Ричардсон, ничего не знал о концепции Джойса — Гатри — Оливье и не задумывался: почему Яго неожиданно подскакивает к мертвому Отелло и с дьявольской усмешкой делает рожки над его головой?
Почти никто не заметил, что Оливье вступил в решительную борьбу с романтической традицией. Только известный драматург Джеймс Брайди (в прошлом врач) написал, что у этого сильного и умного Яго сексуально-извращенный грим. С точки зрения Вивиен Ли, рекомендации Джонса не внушали доверия, но она скрупулезно изучала мимику Оливье, его умение пользоваться гримом, движением, жестом.
Они много говорили о своей профессии, о рекомендациях Ф. Шаляпина, о «Моей жизни в искусстве» К. С. Станиславского, которую актриса изучила придирчиво и досконально. Станиславский указывал путь, как с помощью физического действия найти правильное внутреннее состояние, избегая колоссальной нервной затраты, на которую толкал Оливье («Чтобы что-то сделать, это надо почувствовать. Страдание, страсть, горечь — все это надо почувствовать. Как всякое переживание, это лишает тебя чего-то навсегда, как всякое переживание, это обогащает»).
Бесспорно, Оливье оказал большое влияние на формирование таланта Вивиен Ли. С другой стороны, трудно сказать, кто из двух актеров обязан другому и какова степень этой «обязанности». Оливье поддержал Вивиен Ли в ее решимости посвятить жизнь сцене. Он устроил ей поездку в Данию. У него (как и у многих других артистов) она училась средствам актерской выразительности. Наконец, любовь к нему послужила могучим творческим импульсом.
Однако встреча с Вивиен Ли изменила и судьбу Оливье. Этот сложный, еще не забывший бедности и унижений детства человек никогда не сталкивался с таким бескорыстным, неизмеримым чувством. Кто скажет, какую роль в его успехах 1937–1938 годов сыграла любовь Вивиен Ли? Сам он знал, что становился другим человеком и умел ценить вдохновение.
С появлением Вивиен Ли он оказался в новом мире — теперь его окружала исключительно благоприятная среда. Подобно Эмме Гамильтон в фильме А. Корды, Вивиен Ли завоевывала для него мир, оберегала от неприятностей, помогала перенести удары судьбы.
Наконец, она была человеком большой культуры. Общение с Вивиен Ли давало Оливье так же много, как ей — посещение его спектаклей.
Оливье никогда не считал себя интеллектуалом, почти не читал и не слишком ориентировался в искусстве. Теперь он знакомился не только с пьесами и сценариями, где ему предлагали роли, но и со всем, что советовала посмотреть эта молодая женщина с энциклопедической эрудицией. С ее помощью он узнавал мир музыки, архитектуры, изобразительного искусства. А ее оценки новых романов или анализ самых сложных поступков героев так же интересны, как и его наблюдения за людьми вокруг.
И язык у нее острый, и наблюдательности можно позавидовать, и если уж найдет что-то нелепое, лицемерное, фальшивое, такие слова подберет — запомнят и будут повторять долгие годы, как поговорку!
Вскоре Корда еще раз «уступил» Вивиен Ли — теперь Чарлзу Лаутону. Роль честолюбивой девчонки, которая мечтает о славе звезды, а пока обивает театральные входы в надежде на самую маленькую роль, представлялась по-настоящему интересной. «Переулок св. Мартина» снимал опытный режиссер Тим Уилан. Рядом с ним всегда стоял и Лаутон с его авторитетом великого актера и владельца фирмы «Мейфлауэр». При всем желании Вивиен Ли не удавалось советоваться с Оливье — не хватало времени. Оливье не приходило в голову, что ее фантастическая работоспособность объясняется поразительным самообладанием, а постоянное переутомление подтачивает ее силы.
Сценарий «Переулок св. Мартина» написала старая знакомая — Клеменс Дейн. В его основу Дейн положила классический треугольник Пьеро — Коломбина — Арлекин, вписав действующих лиц в живой, реалистический фон 30-х годов. Немолодой «баскер» Чарлз Сэггерз подбирает безработную и бездомную Либерти (чаще ее называют Либби) — типичное, хотя и очаровательное дитя улицы. Девушка талантлива, и Чарлз пытается организовать с ее помощью представление на мостовой Сент-Мартинз-лейн — улицы, где расположены несколько театров. Здесь-то героиню замечает молодой композитор, который обещает устроить ее на профессиональную сцену. Не теряя времени, Либерти уходит к нему, бросив некрасивого и полунищего Чарлза.
По свидетельству Ч. Лаутона, он выбрал Вивиен Ли на роль Либби потому, что «она лучше любой другой актрисы могла передать чудо психологического перевоплощения юной девушки в зрелую женщину».
Это чудо, действительно, свершается на глазах у публики, и потому роль Либерти можно считать своего рода эскизом к Скарлетт О’Харе, хотя «Переулок» — фильм скромный, а главная героиня его не выдерживает сравнения с центральным персонажем «Унесенных ветром». Все же их сближает ситуация (обе вынуждены бороться за кусок хлеба и крышу над головой), отчаянная решимость добиться своего любым путем и сходный финал — одиночество (обе женщины достигают цели, теряя самое драгоценное — бескорыстные человеческие отношения, дружбу, искреннее тепло).
Что касается «чуда» превращения молоденькой девушки в зрелую женщину, Вивиен Ли находит для него простое и горькое объяснение: шаг за шагом Либерти усваивает бесчестные правила житейской игры — быть на стороне сильного, удачливого, богатого, продавать себя подороже, первой пинать того, кто послабей, понесчастней, побеззащитней. Героиня усваивает «азбуку» компромисса, и, если между прологом и финалом, судя по ее внешности, проходит не месяц или два, а несколько лет, это расплата за ее неблагодарность, за ее предательство.
Драма здесь в том, что вначале Либерти — милый «щенок», и нет никаких оснований опасаться за ее будущее. В доме Чарлза героиня встречает подлинную доброту, бескорыстие и любовь, и ее униженная, испуганная душа начинает «отходить». Однако зритель сознает, что альтернативы у Либерти нет (слишком опостылела ей нищета) и ее решение уйти от Чарлза не только закономерно, но и выражает фактическую логику жизни. Привлекательность этой героини в том, что даже в финале она вызывает сочувствие (Либерти — не роковая женщина, «хорошее» соединено в ней с «плохим»), а способность достаточно точно оценивать свои поступки не предвещает ей спокойного самодовольства. Героини Вивиен Ли никогда не страдали моральной глухотой — в закономерности житейского компромисса и неизбежности страдания лежит драматическое зерно многих ее ролей.
Конечно, обаятельнее всего Либерти в остроумном, по-французски легком прологе, где актриса находит применение своему искусству пантомимы, дару подражания и пародии, своему чувству юмора.
Лондон, середина 30-х годов, депрессия. Толпа безработных актеров окружила антрепренера на тротуаре Сент-Мартинз-лейн. Невысокая, худощавая девушка отчаянно проталкивается к нему, но антрепренер уже скрылся за дверью. Отчаяние Либерти и ее слезы тонут в говоре толпы. Щеголеватые прохожие беззаботны, замкнуты в себе. Их не волнует участь тех, кто заполняет улицу в полдень — вечером тротуары опустеют, откроются театры, ничто не оскорбит взгляда респектабельных обывателей английской столицы.
Лишь на мгновение они замечают мелодию, которую исполняет группа бродячих музыкантов, и брезгливо проходят мимо толстяка неопределенного возраста — загородив проход, он декламирует классические монологи, не слишком гармонирующие с его внешностью добродушного фавна. Размашистые движения рук, ухмылки и жалостные гримасы вторят нескладным руладам. Несколько мелких монет — вся награда за старания незадачливого «баскера», за его душевный трепет, искренний, но неуместный пафос.
Кругом — смех. Никто в толпе не сознает, что жалкое подаяние оплачивает трагическую иллюзию этого неуклюжего толстяка: он чувствует себя артистом, а выглядит шутом. Улыбается даже Либерти — бессознательная жестокость уличной девчонки? Конечно, но она еще и думает. Мгновение, и Либби направляется к Чарлзу с независимым и гордым видом. Улица ее чему-то научила — одно движение, и кепка «баскера» с ее содержимым в руках у девчонки. Под смех толпы Чарлз пытается отнять свой «гонорар», получает оглушительную затрещину и растерянно провожает взглядом воришку: та уже скрылась в небольшом кафе.
Короткая биография Либерти — в ловкости ее кошачьих движений, вкрадчивости походки, настороженности взгляда, одновременно пугливого и вызывающего. В голодной поспешности, с какой героиня Вивиен Ли заглатывает сэндвич и запивает его кофе. В натянутости улыбки, обращенной к высокому молодому человеку возле стойки. Флирт? Нет, просто в его руке портсигар, а это тоже деньги.
Ни одного слова, а у зрителя полное представление о героине. Даже ощущение, что за ее внешним спокойствием, звенящей дерзостью и цинизмом — отчаяние подростка, обиженная и еще не совсем искалеченная душа. Лаутон был прав: по способности дать лаконичную экранную характеристику Вивиен Ли уже не знала равных среди английских актрис. Однако самым удивительным качеством ее Либерти оказывалось парадоксальное сочетание по-детски свежего, обаятельного таланта и недетского цинизма, почти жестокости.
С появлением у входа в кафе Чарлза Либерти забывает о портсигаре. В глазах ее — мальчишеское озорство и насмешливое ликование. Прислонившись к стойке, она тут же пародирует монолог на Сент-Мартинз-лейн. Девушка не знает слов, но ее позы, жестикуляция, гримасы и завывания издевательски повторяют чтение Сэггерза. Карикатура так точна, что Чарлз готов немедленно отколотить эту наглую девицу, посетители в восторге от бесплатного увеселения, а она получает шанс выхватить портсигар и проскочить на улицу мимо ошалевшего «баскера» (вот когда пригодилось умение Вивиен воспроизводить особенности речи и поведения своих подруг!).
Комизм ситуации (юная Либерти по-взрослому расправляется со здоровым мужчиной, а далеко не юный Чарлз наказан за свою инфантильность) не может не помогать актрисе, но все-таки симпатии публики перетягивают именно жизнерадостность, темперамент, обаяние, которыми наградила героиню Вивиен Ли.
Теперь зритель заинтересован настолько, что готов принять какое-то объяснение поступкам этой эксцентричной особы, которая должна бы вызывать гнев у каждого добродетельного человека, а на самом деле вызывает улыбку и сочувствие. Теперь можно обратиться к драме превращения юной девушки во взрослую женщину.
Как бы Вивиен Ли ни относилась к кино, здесь наиболее отчетливо проявились сильные стороны дарования актрисы. Святая святых человека, сокровенная тайна его души становилась у Вивиен Ли осязаемо зримой. Уже в скромном «Переулке» очевидно, насколько актриса опередила своих современниц, молодых звезд английского кино М. Локвуд или Ф. Калверт. Речь для Вивиен Ли одно — и не главное — из средств характеристики персонажа. Ее Либерти молчит, и молчание фиксирует внимание на мимике, взгляде, жесте исполнительницы. Улыбка героини, меняющееся выражение лица и взгляда, ее походка часто красноречивее слов.
Еще оператор «Сельского сквайра» предупреждал молоденькую дебютантку, что кино сообщает повышенную выразительность самым незначительным деталям, и особенно мимике. Здесь необходима особая тонкость, умение намеком, тенью, проблеском эмоции выразить сложные чувства. То же самое она наблюдала в работе Конрада Фейдта — и так же добивалась, чтобы ее героини думали: молча и зримо. У Станиславского и Оливье она узнала о физиологической связи между жизнью души и тела. Каждое движение Либерти продиктовано ее внутренним состоянием — и пластически выражает это состояние. Реплики звучат секунды, но секунды, удивительно наполненные и емкие.
Укрывшись от Чарлза в пустом доме, героиня замирает перед трюмо (вероятно, давно не видела себя в таком большом зеркале), ловко вытаскивает папиросу из краденого портсигара и с неожиданной улыбкой начинает напевать модную песенку. Можно никого не опасаться, быть собой — взгляд Либерти успокаивается, ее лицо обретает мягкость и женственность. Легко меняя ритм, переходя от изящных па к сложным пируэтам, она танцует как прирожденная балерина. Такою — воплощением грации, женственности, чистоты — Либерти еще никто не видел.
По крайней мере Чарлз узнает ее не сразу, а узнав, сталкивается с отчаянием, способным обезоружить даже его обиженное самолюбие. В ожесточении и надрыве, с которыми Либерти объясняет свою беду (нет работы, дома, нет никого, она просто голодна!), нет ничего детского. С удивлением Чарлз сознает, что агрессивность Либерти — защитная маска. Сжавшись в комок, растерянная и беспомощная, она рыдает с таким отчаянием, что «мститель» решает утешить ее и получает еще одну пощечину — как будто он виноват в ее бедах и неудачах!
Стремительная смена состояний Либерти так естественна, так правдива, что выглядит совершенно непроизвольной, однако этот истерический взрыв имеет важное значение для актрисы. Одаренная и хрупкая натура героини не выдерживает того насилия над собой, которое только и позволяет Либерти выжить. Уродливая жизнь ставит ее на грань нервного кризиса, и этот кризис недалек, если героиня может броситься на Чарлза с кулаками, кусать, пинать и царапать этого доброго, забывшего об обиде человека.
Вот вам и безобидная мелодрама — рассказ о том, как трудно сохранить душевное здоровье и каковы последствия отказа от нравственной нормы. И все это благодаря тому, что Вивиен Ли интуитивно ощутила специфику игры для экрана. Ее внешность была не просто фотогенична, но выразительна. Она обладала тонкой мимикой, способной передать сложные движения человеческой души. Что еще важнее, она схватывала своеобразие персонажа, легко находила характерные для него особенности поведения и восприятия. В процессе съемок Лаутон утвердился в своем мнении — исключительно одаренная актриса; в недалеком будущем одна из самых ярких звезд кино.
Конечно, сценарий мог бы быть и получше, но в английском кино хорошие фильмы появлялись слишком редко, и если уж театр не знал, как преодолеть кризис драматургии, тем более не мог справиться с этой проблемой кинематограф. Репертуар кинотеатров составляли салонные комедии и драмы — та же макулатура, что и на сцене. Выбора у Вивиен Ли не было, и в духе английской театральной традиции она играла психологическую драму на канве мелодраматического сюжета. В Англии смешение «высоких» и «низких» жанров, комедии и драмы, лирики и клоунады, давно не считалось зазорным. Партнер Вивиен Ч. Лаутон также увидел в сюжете гораздо больше драматизма, чем К. Дейн, и потому «Переулок св. Мартина» сохраняет известный интерес и сегодня. Без особой натяжки в этом фильме просматривается «эскиз» знаменитых «Огней рампы» Ч. Чаплина.
Подобно Кальверо, полунищий Чарлз встречает Либерти в безвыходной ситуации и обещает сделать ее знаменитой актрисой. Всякое сопоставление условно: Кальверо стар и потерял волю к жизни, Сэггерс полон сил и неуемного оптимизма. Герой Чаплина — великий, хотя и забытый, комик, герой Лаутона — несостоявшийся актер. Высокое и бескорыстное чувство Кальверо приносит герою Чаплина возрождение, веру в себя, обновление. Предательство Либерти сталкивает Чарлза на самое «дно». Однако внутренне оба фильма связаны одной темой, одинаковым уважением к «ординарному» человеку, одной и той же надеждой на благородство и жертвенность человеческого сердца.
Доброта Кальверо совершает чудо — Сэггерс терпит фиаско, но это не означает, что параллель неуместна. Неравноценны внутренние качества Либерти и Терри, однако там, где К. Блум играет идеализированную героиню романтической мелодрамы, Вивиен Ли сообщает Либерти подлинную реальность. Интереснее и психологический рисунок героини «Переулка св. Мартина», теряющей обаяние, непосредственность, темперамент, как только она предает Чарлза и превращается в звезду Вест-Энда. Взаимосвязь морального и физического начал превращает ее в ничем не запоминающуюся женщину со стандартной улыбкой и пустым взглядом. Лишь в финале, после встречи с Чарлзом, это лицо оживает снова, и переживания героини вновь приобретают интерес для публики.
Знакомый тротуар Сент-Мартинз-лейн. Прекрасно одетая Либерти сталкивается с толстым попрошайкой в темных очках — слепец! Смущенная звезда уже готова опустить монету в его шапку, но ее холодное лицо освещается детской улыбкой — это же Чарлз! Сэггерз смущенно поправляет очки и неуклюжей походкой следует за Либерти в ее квартиру.
Обстановка не интересует ни гостя, ни хозяйку, которая трогательно, по-матерински обнимает грязного бродягу — недавно из тюрьмы — и радуется редкой возможности убежать в прошлое. Милая, сдержанная женщина, она уже не похожа на одинокую звезду Вест-Энда, и точно так же в ней не осталось ни озорного обаяния, ни непосредственности уличной девчонки из пролога. Только печаль, которая приходит с опытом, с сознанием того, какова истинная цена «удачи»…
В финале Либерти приводит Чарлза в театр на прослушивание. Естественно, Сэггерз читает тот же монолог, что и вначале. Режиссер, подметив выразительность крупных планов Вивиен Ли и ее умение передать происходящее через реакцию Либерти, показывает только лицо героини.
Вот ее губы зашевелились, как будто она хочет подсказать реплику — Чарлз забыл текст. Боль в ее глазах — и смех в зале. Оживившийся, радостный взгляд — у него удачное место. Снова смех — она в отчаянии смотрит на сцену, шепчет что-то, устремившись вперед, как будто мгновение спустя поднимется с места. Смех в зале вторит тихому-тихому «Чарли!», и в стыдливой сдержанности этого возгласа — предел отчаяния, сожаления, беспомощности.
Чарлз растерянно и почти весело смотрит в зал, где сидит Либерти, поворачивается и исчезает. Толпа театралов бросается наперерез звезде. Ее окружают, расспрашивают, заставляют давать автографы — не об этом ли мечтала Либби?
Все же ей удается вырваться и догнать улепетывающего неудачника. Знаменитая актриса рыдает, прижавшись к плечу средних лет толстяка с лицом озадаченного фавна. Ее долгий, внимательный взгляд так же памятен, как и улыбка неунывающего «баскера». Только он, пожалуй, ошарашен в третий раз — мягким и нежным поцелуем, неожиданным, как и прежние пощечины.
Лучшая из ранних киноролей Вивиен Ли, Либерти все же слишком камерна, чтобы актриса смогла проявить себя, свой вкус к сложным, нестандартным характерам, к персонажам, которые по глубине приближаются к образам большой литературы. По-прежнему она ждала настоящей роли и знала только одну действительно достойную — Скарлетт О’Хару.
