2 декабря 1960 года судья Ллойд вызвал Вивиен Ли для показаний по делу о разводе. Перед этим суд выслушал другого свидетеля — актера Роберта Гейджа, мужа Джоан Плоурайт. Оба ответчика — Оливье и Плоурайт — находились в Америке, но это не облегчало отвратительной процедуры.

Высоко подняв голову, Вивиен Ли давала показания низким, хриплым голосом. Она превосходно владела собой, и лишь раз, почти незаметным движением пальцев, вытерла слезы. Зеваки и репортеры осадили актрису у выхода. Как ни закрывал ее от фотовспышек высокий, лет за сорок мужчина с посеревшим от внутреннего напряжения лицом, одно фото удалось снять: оцепеневший взгляд женщины, которая остановилась на миг, судорожно закусив палец в белой перчатке. Развод века!

Трудные были дни: одинокая, больная, немолодая актриса. Держалась она достойно, но иногда отчаяние брало верх. В Америке, незадолго до развода, обсуждая роль в телевизионном фильме о жене бывшего президента Аргентины, Еве Перон, актриса улыбнулась: «Повезло же ей! Умереть в тридцать два. Мне уже сорок шесть». В другой раз репортер упомянул популярную актерскую чету Лантов. Вивиен Ли расплакалась: «Ланты! Они сумели сохранить семью. Почему же это не получилось у нас с Ларри?» Многие ожидали, что Вивиен Ли станет жаловаться на судьбу и проклинать мужа. Она же запретила осуждать Оливье и но-прежнему называла его величайшим актером современности. Только раз у нее вырвалось нечто вроде жалобы («последние три года наш брак был чисто деловым предприятием!»), и даже Плоурайт избежала обычных в такой ситуации обвинений: брак сэра Лоренса с Джоан — только следствие, а не причина разрыва…

«Клан» Оливье злорадно ждал развязки: теперь, когда Вивиен Ли осталась одна, все убедятся, что она совсем не актриса. На ее месте многие, очень многие сложили бы руки — слишком жесток удар. И не было бы в этом постыдной слабости. В таком положении героини Вивиен Ли кончали с собой или деградировали. Сама она сумела выстоять.

Через три дня после развода Вивиен Ли принимала на Итон-сквер около сорока своих друзей. Рядом с ней был Джой Мерривейл — американский актер, исполнявший одну из ролей в «Поединке ангелов». Весной и летом, когда она сходила с ума от неизвестности, готовилась к встрече с Оливье и выходила на сцену, в эти часы душевной агонии Мерривейл просто встал рядом и не отходил ни на шаг. Он же помог пережить осень, отчаянные дни перед развязкой.

Его любовь не могла не трогать: Мерривейл знал все о ее болезни, о ее отношении к Оливье, понимал, что никогда не сможет запять место ее бывшего мужа, иногда колебался, но это не помешало ему сообщить сэру Лоренсу, что он берет на себя ответственность за судьбу Вивиен Ли. Оливье с облегчением описал признаки депрессивного состояния и снял с себя обузу. Мерривейл остался с ней. «Это мой последний шанс», — говорила актриса, и ее слова очень напоминают реплику героини «Моста Ватерлоо».

В Лондоне ждали, что бывшая леди Оливье скоро выйдет замуж, но Вивиен Ли обрывала репортеров: «Это частное дело». Она не хотела делать шаг, в котором бы увидели «месть» брошенной женщины, она все еще надеялась на примирение с Оливье и — как это ни казалось странно — считала себя женой Ларри до конца.

В этом было что-то жестокое по отношению к Мерривейлу, но он сам принял эти отношения. Был в этом и вызов обществу, хотя мнение обывателей никогда — особенно сейчас — не интересовало Вивиен Ли.

Никто не мог заменить Оливье, но это не означает, что она была равнодушна к Мерривейлу. Первый раз, в юности, она полюбила ум человека, затем — талант, теперь — благородство и самоотвержение. Кто виноват, если не нашлось никого, в ком соединились бы и то, и другое, и третье? Мерривейл ловил себя на мысли, что эта все еще прекрасная женщина смотрит на него с пугливым обожанием брошенного и заблудившегося было ребенка.

Его поддержка помогла выстоять. Он же не позволял приходить в отчаяние, когда ее настигала болезнь. Вивиен Ли не любила болеть, считала неприличным говорить о чьих бы то ни было заболеваниях и до крайности стеснялась своих приступов. Мерривейл настаивал: «Почему вы стыдитесь! Подумайте, что вы служите примером для многих людей, которые страдают подобно вам и знают, как вы работаете и побеждаете болезнь. Это лучший пример для любого из них, и для тысяч людей вы станете символом надежды».

В эти дни Вивиен Ли более всего боялась апатии, бездеятельности, равнодушия. Ничто не должно отразиться на ее динамичном расписании, на продуманной и отмеченной ее индивидуальностью атмосфере квартиры на Итон-сквер, на стиле ее жизни. Букеты ею самою аранжированных цветов (всегда со вкусом и своей «интонацией»), масса книг, связки старых писем, знакомая коллекция фарфора, старинные табакерки, фотографии с подписями друзей, шкатулки со старыми театральными программами, собранные за двадцать лет картины — все это сообщало незабываемый колорит квартире. Так же продуманно и тщательно обставила Вивиен Ли свой загородный дом — Тикередж Милл.

Потеряв «Нотли», она искала небольшой дом «у воды и с деревьями». Актер Дерк Богард рекомендовал старую мельницу и дом эпохи королевы Анны — у озера, к которому бежал ручеек: идеальное место для любителей форели. Тикередж Милл сразу пришелся по вкусу.

Вивиен Ли пригласила декоратора, определила место для своего портрета работы Огастеса Джона и для двух «Оскаров». Первый, за «Унесенные ветром», служил упором для двери в гостиной, второй, за «Трамвай», стоял в туалете. Эта деталь объясняет, почему сценарист Гэвин Лэмберт считал, что юмор Вивиен Ли скрывает трагическое восприятие («…в ней было что-то от бунтующего изгоя. Она обладала острым чувством юмора, но была не просто остроумной женщиной, а комиком. Между смешным замечанием и взглядом на жизнь существует различие: по-настоящему острое чувство смешного всегда таит за собой отчаяние»).

Весну Вивиен Ли провела в Тикередж Милл, с наслаждением созерцая пробуждение природы. По уик-эндам приезжали гости. Часто актриса приводила их в гостиницу «Корона» — повеселиться вместе с соседями. Хозяйка «Короны» Фрида Льюис была рада: «Она могла одинаково разговаривать с герцогом и с мусорщиком. Для нее не было никакой разницы. Мы все любили ее».

Как и прежде, Вивиен Ли любила быть среди людей и наблюдать за ними. Особенно ей нравились старики («Они говорят мудро и хорошо. Они знают, о чем говорят»). Она заходила в бар, садилась, спрашивала, можно ли ей попробовать ячменного вина, и начинала разговор. Иногда она просто слушала и казалась счастливой. Многие, однако, считали, что дом мельника немного печален, как и его хозяйка, о чем говорят несколько строк из воспоминании Д. Богарда: «Однажды она привезла мне два розовых куста. «Если вы посадите их теперь, — начала она, — они как раз примутся. Первый назван моим именем: очень красиво и мило с их стороны… А другой (указав на небольшой куст в мешке из пластика) для вас. Он называется «Суперстар». Я заметил шутливо: «Значит, они оба названы вашим именем. Как чудесно!» Она замолчала, ее глаза окаймились влагой, и вдруг Вив обняла меня, как медвежонок. Мы стояли в холодном саду среди молчащих роз, пока она не успокоилась. Потом она проговорила, что всем растениям нужна хорошая подкормка…»

Разумеется, Вивиен Ли хотела работать в театре: «Быть кинозвездой и только кинозвездой — значит жить ложной жизнью, во имя ложных ценностей. У профессиональной «звезды» недолгий век. Настоящая актриса не боится возраста, для нее всегда хватит интересных ролей. Я, например, уходить на покой не собираюсь. Буду играть до девяноста лет».

Увы, «в тот момент сцена была слишком тесна для двух леди Оливье сразу». Новая театральная мода обернулась против Вивиен Ли, и, хотя «в другую эпоху она могла бы продолжать многие годы, играя роли Мэри Темпест и доставляя огромное наслаждение сочетанием яркой индивидуальности и высокого профессионального мастерства», ей пришлось вернуться в кино.

За два дня до развода компания «Братья Уорнер» объявила, что Вивиен Ли снимется в экранизации повести Т. Уильямса «Римская весна миссис Стоун». Недавно актриса ответила отказом на просьбу Уильямса сыграть его героиню, которая после смерти мужа попадает в Рим и становится жертвой алчного «жиголо». Ей не понравилась ранняя повесть ее любимого драматурга. Однако новый вариант сценария менял дело: «Я снова прочла сценарий и решила сняться в фильме. В характере миссис Стоун произошли некоторые существенные изменения. Теперь можно понять, почему ее жизнь потекла в этом направлении. Это заставило меня передумать». Вероятно, Вивиен Ли по-новому увидела тему — одиночество немолодой женщины, которая ищет внимания и тепла, искренности и верности, как будто ей все еще двадцать.

Съемки отложили до весны. Сначала актриса долита была пройти медицинскую комиссию. Затем, когда врачи сочли ее здоровой, министр туризма и зрелищ Италии запретил съемки в Риме: публика еще не пришла в себя от шокирующих разоблачений «Сладкой жизни» Феллини, а «Римская весна миссис Стоун» рассказывала о взаимовыгодных контактах между преступным миром и аристократией «вечного города».

В результате целый квартал, выходящий на площадь Испании, построили в павильонах студии «Эльстри». Снимал картину театральный режиссер Хосе Кинтеро, молодого красавца Паоло, который за хорошие деньги готов проводить время с немолодыми американками (их находит порочная графиня), играл будущая звезда экрана — Уоррен Битти.

Съемочная группа с любопытством ожидала появления Вивиен Ли. Это был рискованный момент, но она завоевала уважение самообладанием и достоинством, и встречали ее аплодисментами. «Мы были готовы сделать для нее все, но, за исключением режиссера и ее коллег-актеров, всегда называли ее «мисс Ли», — рассказывает специалист «Эльстри» по рекламе Боб Уэбб, — она совсем не требовала этого, ничего подобного. Она любила сидеть в павильоне одна, никогда не требовала особого кресла, как многие из звезд, и садилась на любой стул. Однажды и сел около нее, и она рассказала, что смотрела накануне «400 ударов» Ф. Трюффо. Она была восхищена картиной и объясняла, что это совершенно новая концепция кинопроизводства. «Как бы я хотела сыграть в одном из фильмов «новой волны», — грустно заметила она».

Можно только недоумевать, что в английском кино 60-х годов не нашлось места для единственной английской актрисы с мировым именем и огромным опытом работы в кино. Даже много лет спустя в «Эльстри» вспоминали о ее профессионализме. Вивиен Ли не упускала ни одной детали. Она знала, на какую длину сгорела сигарета в кадре, снятом накануне, что именно даст данный ракурс или освещение, операторы становились в тупик, стараясь выбрать ее лучший план — «Она никогда не ошибалась».

Сценарист Г. Лэмберт присутствовал на съемках и рассказывает: «С профессиональной точки зрения я был поражен тем, что она обладала сверхъестественным инстинктом для игры на экране — подлинным чувством камеры. Она знала в совершенстве, как играть для крупного плана и как сообщить исполнению больший масштаб для более дальнего плана — как будто камера была для нее волшебным зеркалом, где она всегда могла разглядеть нужное отражение. Я видел ее в работе и был свидетелем ее непринужденного, но отточенного искусства».

К чести режиссера, он сразу же оценил это искусство: «Если я предлагаю Вивиен, чтобы она в какой-то момент сделала движение плечом, она сразу понимает, что это жест отрицания и какого эмоционального климата, какого именно отношения к партнеру по сцене это требует. Мне незачем это разжевывать или обсуждать. С другим актером я иду с противоположного конца: объясняю, какова, на мой взгляд, его эмоциональная реакция в этой сцене, а потом даю ему найти жест, чтобы выразить чувство».

Профессионализм Вивиен Ли покорил и У. Битти. По свидетельству Г. Робинс, «за три месяца работы с Вивиен Ли он узнал больше, чем за все время, что учился в разных школах, работающих «по методу». Корреспондент «Сайт энд Саунд» Джон Р. Тейлор описывает один из поучительных для Битти моментов. Взбешенный Паоло (миссис Стоун не спешит расстаться с деньгами, а сводница-графиня подозревает его в обмане) врывается в комнату героини. Оба персонажа по очереди реагируют на произнесенную за кадром реплику графини (двусмысленная реплика об американском ястребе, который выбирает только молодых и вкусных тетеревов): «Битти двигается столь театрально, что мисс Ли начинает посмеиваться, один из сотрудников спрашивает, не видел ли он недавно фильма братьев Маркс, а его невеста шутит, что он похож на пантеру. В другой раз он более сдержан. Камера смотрит через его плечо в зеркало. Паоло причесывается. Битти не хочет сидеть перед туалетным столиком:

«Вам не кажется, что это немного…» Ему позволяют принять более мужественную позу. Реакция миссис Стоун отражается в ее зеркале, в другом конце комнаты» (…)

Когда сцену закончили, Вивиен Ли отозвала Битти в сторону:

«Вы глупый мальчик! Эта сцена была бы вашей, но вы от нее отказались. Теперь она моя». Действительно, не откажись он от предложенного Кинтеро решения, в центре внимания был бы Паоло. Однако прямолинейность актера изменила акцент. С тех пор Битти изучал технику Вивиен Ли и логику ее исполнения — ничего лишнего, абсолютная обусловленность движения чувством, естественность и целесообразность.

Молодые участники группы дивились пунктуальности актрисы: она панически боялась опоздать на съемки. Зато она не прощала и чужой неаккуратности. Не переносила она и спешки в работе. Однажды ее попросили приготовиться для съемки крупного плана. Оператор куда-то торопился. «Это что — «quickie»?» — кисло спросила актриса.

Когда фильм закончили, она попросила список всех участников съемочной группы, начиная с мальчика с хлопушкой. В последний день всех ожидали подарки в ее артистической. «Это должно было обойтись в тысячу фунтов, не менее. Существует обычай, чтобы режиссер и актеры делали друг другу подарки, но никогда никто не дарил ничего съемочной группе. Однако это была Вивиен Ли!» — вспоминает Б. Уэбб.

Работа над «Римской весной миссис Стоун» помогла актрисе выйти из тупика, хотя трудных моментов было достаточно. В надежде встретиться с Оливье сна вылетала на повторную премьеру «Унесенных ветром» в США. Она с трудом перенесла сообщение о регистрации брака Оливье и Плоурайт. Несколько раз она принимала сеансы шокотерапии, приводя в ужас Г. Лэмберта равнодушным спокойствием, с каким сообщала о предстоящем лечении. Мужества ей хватило, и, хотя Американская киноакадемия не присудила ей «Оскара», сам факт выдвижения ее кандидатуры говорил за себя.

Требовалось немало решимости, чтобы перенести на экран историю пятидесятилетней актрисы (Вивиен Ли было сорок восемь, и она остро переживала приближение старости), которая бросает карьеру и после смерти мужа отдает все богатство души циничному молодому человеку, — чтобы вынести жестокий удар по своему достоинству и самолюбию. Повесть Уильямса давала основания и для грубо-натуралистического подхода к истории стареющей звезды и молодого подонка, однако режиссер не пошел по этому пути: «В Уильямсе меня привлекает лиричность его произведений, хотя можно было бы сделать акцент на насилии».

Для Вивиен Ли это была история женщины, чье духовное богатство, способность любить и быть преданной оказываются фатальной помехой в мире лицемеров, сводников, торговцев, жиголо и политиканов; в мире, где естественное чувство выглядит извращением, а моральная проституция стала нормой. Ее героиня не сходит с ума, как Бланш. Она просто открывает дверь другому жиголо, похожему на Паоло, который должен убить ее. Этот мир не для Карен Стоун — Вивиен Ли, и она не цепляется за жизнь. Корреспондент «Известий» В. Осипов, который жил в Англии и хорошо знал английскую культуру, писал об этой картине: «Это фильм о коррупции, лицемерии, нечистоплотности человека, у которого жадность вытеснила сердце; об одиночестве, отчаянии и беспомощности овдовевшей женщины. Многим поклонникам таланта Вивиен Ли было бы грустно увидеть ее не такой, как прежде. Но она осталась собой — тонкой, нежной, глубокой актрисой». Высоко оценил игру Вивиен Ли старейшина американского кино У. Уайлер.

Роль Карен Стоун позволила режиссеру П. Гленвиллу заявить: «Позднее, когда ей пришлось вынести удары, которые наносили слабеющее здоровье и другие превратности судьбы, она стала фигурой глубокого пафоса и обаяния. В это время она подарила миру несколько великолепных исполнений. Лично я нахожу ее роли этих лет — с акцентом на ранимость и мучения героинь — более достойными восхищения, нежели ее ранние персонажи — торжествующие, умные женщины, управляющие своей судьбой и судьбами всех, кто их окружает».

В мае 1961 года, после окончания съемок, Вивиен Ли предстояло вторично выехать на гастроли в Австралию и Новую Зеландию. Те же города — Перт, Аделаида, Мельбурн, Брисбейн, Сидней, Окленд, Крайстчерч, Веллингтон. Такое же изнурительное расписание. Только во главе труппы «Олд Вик» не Оливье, а она сама. Мысли невольно возвращались к 1948 году — горькие мысли. Мерривейлу казалось, что дело идет к новому приступу. Однако после сеансов шокотерапии Вивиен Ли не только подготовилась к тяжелой поездке, но и набралась бодрости: вспомнила Шоу, его слова о том, что «театр будит совесть, проясняет мысли, служит оплотом против тоски, в отчаяния и храмом во славу человека».

Решение поехать в Австралию было принято перед разводом. Директор «Олд Вик» М. Бенталл узнал о ее желании возглавить какую-либо из трупп в момент, когда австралийская компания «Уильямсон тиэтрз» пригласила «Олд Вик». Получив «карт бланш» в выборе трех пьес, актриса остановилась на «Двенадцатой ночи», «Поединке ангелов» и «Даме с камелиями». Вивиен Ли давно мечтала сыграть Маргариту Готье, но не могла найти удовлетворительного перевода пьесы. Новый перевод канадского драматурга Э. Эллана (в основе роман и пьеса Дюма-сына) отвечал ее требованиям, и она включила «Даму с камелиями» в турне.

Большую часть трупны составляли малоизвестные актеры. Мерривейл впервые выступал в качестве «премьера». Фактически люди шли в театр из-за ее имени на афишах. Ее неудача была бы непоправима. Режиссер всех трех постановок, старый друг Р. Хелпман, предсказывал успех: «Эта поездка состоится в самый подходящий момент. Вивиен Ли — великая актриса в гораздо большей степени, нежели это готовы признать некоторые. Раз она выбрала роль Маргариты Готье для этого девятимесячного турне, я хочу, чтобы она сыграла ее на сцене Вест-Энда и добилась самого яркого успеха в своей жизни».

Хелпман предложил включить в турне выступления в Южной Африке. Мерривейл пришел в ужас: Вивиен Ли не признавала расовых различий. Она начала бы критиковать политическую ситуацию в этой стране, не успев ступить на землю. Окончиться это могло тюрьмой, и Южную Африку заменили Мексикой и Латинской Америкой.

В июле, когда труппа высадилась в Австралии, журналистка Нэнси Спейн опубликовала в самом популярном здесь женском журнале историю развода Оливье — во всех деталях. Снейн называла себя подругой новой леди Оливье, и ее несвоевременная статья могла вызвать у Вивиен Ли приступ депрессии. Репортеры не заботились о такте, но актриса держалась с «ледяной царственностью».

Двенадцатого июля в Мельбурне состоялся первый спектакль. «Двенадцатая ночь» прошла отлично, а прием «Дамы с камелиями» опроверг прогнозы критики. Играть перед современной публикой мелодраму, которая покорила театралов конца XIX века, в самом деле, было безумием, «героически-бессмысленным подвигом» — по точному определению советского театроведа А. Г. Образцовой. Сто лет назад в «Даме с камелиями» выступали Сара Бернар и Элеонора Дузе, постановка пьесы оказалась событием такого масштаба, что о нем писал Шоу, а исполнение роли Маргариты Готье позволяло говорить о борьбе направлений в сценическом искусстве.

Современного зрителя интригой «Дамы с камелиями» не увлечешь. Единственный выход — заставить его сопереживать, сделав участником каждой мысли, свидетелем рождения каждого чувства героини, заставить понять трагедию отвергнутой любви в век разводов, абортов и сексуальной революции.

Играла Вивиен Ли сдержанно, и позднее, в Сиднее, ее даже упрекнули, что публике не потребовались платки в финале. Что ж — играть «страсти» она не собиралась и всегда предпочитала поверхностной эмоциональности чувство из глубины. Рецензенту стоило бы вспомнить, как Шоу описывал игру Дузе: «…мы без труда оценим благородство игры Дузе… Какая-нибудь темпераментная актриса, играя в «Даме с камелиями», легко приводит нас в волнение картиной горя и пароксизмов чахотки, одновременно пробуждая в нас дешевое и, в сущности, подлое ощущение, не слишком отличающееся от того, которое публичная казнь или другая гнусность вызывает в любителях подобных зрелищ. Метод актрисы другого типа отличается от этого, как свет от тени. Она показывает, что человеческое горе в силах выразить себя только тем, что оно молча взывает к сочувствию… прячась от близких из-за боязни возложить на них свое бремя. Именно в такой интерпретации сценической поэмы о Маргарите Готье и заключен секрет неотразимого обаяния Дузе».

Здесь же ей напомнили, что она — не актриса инстинкта. Наоборот, каждая деталь найдена заранее и повторяется из спектакля в спектакль без изменений. Вот глупость! Не бывает одинаковых спектаклей. Каждый раз один и тот же жест звучит по-разному. Инстинкт — это прекрасно, только еще лучше, если он опирается на продуманный рисунок роли. Почему интеллект объявлен врагом актера? Шоу не назовешь реакционером, таких актрис, как Дузе, сегодня не встретить, а ведь драматург восхищался в Дузе как раз слиянием интеллекта и инстинктивного творчества: «Если… критик будет внимательно изучать созданный ею образ Маргариты Готье, ему станет ясно, что отдельные и на первый взгляд простые приемы ее игры — это совокупность множества разнообразных приемов, задуманных первоначально независимо друг от друга, потом добавляемых по одному к роли и наконец в результате многолетней эволюции слившихся в единое и нераздельное сложное целое… За каждой деталью — годы труда, физического и умственного, да, труда и мысли, а не просто практики и навыков… Такой труд требует колоссального духовного напряжения. Оно и делает Дузе такой исключительной актрисой. Ее труд в высшей степени интеллектуален…»

Сколько бы ни упрекали ее в интеллектуальности, «Дама с камелиями» прошла с успехом. Хелпману предложили перенести постановку на Вест-Энд после возвращения. Слишком рано, слишком тесно в Лондоне двум леди Оливье.

До конца года труппа выступала в Брисбене, Сиднее, Аделаиде. Вивиен Ли не имела ни минуты покоя: восемь спектаклей в неделю, бесконечные приемы, жара, да и роли-то нелегкие. Бесспорно, как ни сыграй она Маргариту Готье, время романтических ролей прошло, и все-таки она сделала невозможное: выдержала шесть месяцев гастролей без болезни, вела себя так, как будто она самая здоровая и выносливая в труппе, и выступала с постоянным успехом.

Австралийское турне завершилось 17 марта в Окленде, но Вивиен Ли не хотела отдыхать. Через двенадцать дней, в Мехико-сити, начинались гастроли по Латинской Америке. Посоветовавшись с друзьями, Вивши Ли исключила «Поединок ангелов» — зрителям было бы проще следить за сюжетом хорошо известных пьес. Полтора месяца труппа показывала «Двенадцатую ночь» и «Даму с камелиями» в столицах Венесуэлы, Перу, Чили, Аргентины, Уругвая и в двух городах Бразилии — Сан-Пауло и Рио-де-Жанейро. Утомление заявило о себе первыми признаками депрессии, и Мерривейл спешил в Англию, но Вивиен Ли не торопилась: ей хотелось узнать мнение американских друзей о ее решении выступить на Бродвее в музыкальной комедии.

До этого актриса пела только в «Шорохе южных морей», где музыкальные номера не имели самостоятельного значения, и — в гостях. «Она обычно становилась у пианино, отрешившись от всех окружающих, и пела хриплым, интимным, почти тоскливым голосом. Казалось, она знает слова всех популярных после 1930 года песен», — рассказывает журналист Р. Дуглас-Хьюм.

Это не означало, что Вивиен Ли рискнет петь перед настоящей публикой. Продюсер А. Фарбман не получал из Австралии ответа на свои письма и телеграммы и выехал на переговоры в Веллингтон. В зале местного оперного театра актриса спела одну из песен спектакля. Энтузиазм Фарбмана не убедил Вивиен Ли. Она не хотела ставить себя в неловкое положение и отказалась. Продюсер улетел домой.

Однако он появился в Мехико-сити и, наконец, в Аргентине. Вивиен Ли согласилась подписать контракт. Известную роль в ее решении сыграл Мерривейл, который указывал, что популярный актер комедии Р. Харрисон тоже боялся браться за роль Хиггинса в «Моей прекрасной леди», но с честью вышел из положения.

Летом в Тикередж Милл приехал будущий партнер Вивиен Ли, французский актер Жан-Пьер Омон. Он тоже не выступал в мюзикле. Оба репетировали и решили попытать счастья. Перед отъездом актриса пошла к композитору Ли Покриссу брать уроки пения: «Это была настоящая леди. Никаких вспышек, фантастический профессионализм. Изумительный художник. Она пришла, чтобы я подготовил ее к пению, и она так же боялась петь, как я — учить ее. Она начинала в десять утра и продолжала занятия, пока не падала от усталости. Учить ее было легко. У нее был мелодичный, низкий голос и исключительное чувство ритма. Когда что-то получалось хорошо, я кричал «молодчина!». Ее душил смех, но она радовалась, как маленькая школьница».

Через два года после развода с Оливье она как будто пережила этот удар. Говорила она о «Ларри» редко, но хранила его письма и даже пошла посмотреть его «Дядю Ваню». После чего написала подруге: «Какое чудо сделал Ларри из «Дяди Вани». Астров кажется мне одной из его лучших ролей. Я видела его дважды»…

Никто больше не говорил, что Вивиен Ли «выйдет» за Мерривейла, но она но-настоящему переживала новую разлуку. Джон оставался в Лондоне — сниматься в фильме «Список Андриана Мессенджера». Переписка не заменяла его присутствия, хотя Вивиен Ли нередко писала два-три письма в день, сообщая о своих сомнениях: «Я чувствую себя таким профаном в этой области и совсем не уверена, что хорошо, что — нет. У каждого из них (продюсера, композитора и режиссера Д. Манна — автора «Марти». —  В.У.) своя точка зрения на то, что нужно в мюзикле. Все они обладают опытом, которого мне недостает. Я совершенно растерялась и жду известий от тебя…»

Честно говоря, Вивиен Ли волновало не только ее пение и танец. Актрису беспокоил сюжет — пустоватая история из жизни русских эмигрантов в Париже в 20-е годы — и название «Товарищ». Речь шла о разорившихся аристократах, доживающих последние дни во Франции. При чем здесь «Товарищ»?!

Премьера состоялась в Филадельфии. Потом труппа переехала в Бостон. Старая экономка актрисы сообщала в Лондон: «Вероятно, вы слышали, что публика не бросалась яйцами и гнилыми помидорами. Зал гремел аплодисментами. Постановку нужно «довести», но это нетрудно. Чарльстон в исполнении Вивиен каждый вечер прерывает представление, и, хотя отзывы прессы смешанные, реакция публики не оставляет сомнения. Делберта Манна сменит Питер Гленвилл. При его опыте он легко исправит слабые сцены. Вивиен очень похудела, и я беспокоюсь о ее состоянии». Действительно, еще в Филадельфии актриса была на грани заболевания, но каким-то чудом ей удалось устоять. Очень уж хорошо принимала ее публика, а для отзывов критики характерна рецензия бостонского журналиста Э. Нортона: «Если заглянуть в прошлое, можно с удивлением узнать, что в карьере Вивиен Ли случались редкие провалы. Например, ее Джульетту расценили ненамного выше Ромео в исполнении Оливье в его недолговечной постановке на Бродвее.

Однако чаще всего она имела огромный успех в самых разнообразных ролях, каждую из которых наделяла своей необычной печальной красотой и редким актерским мастерством. Она красива — ее грации может позавидовать манекенщица в салоне мод. В «Товарище» она появляется в прямых и уродливых нарядах 20-х годов. На ней они кажутся изящными. Иногда она надевает костюм служанки. Почему так редко женщины надевают одежду служанок? В соответствии с модой тех лет она постригла волосы челкой. Только Клара Боу могла без опасений носить челку. Вивиен Ли выглядит великолепно. Она знает, как это «носить».

Красота, стиль, индивидуальность помогают ей произвести впечатление. Но еще больше зависит от ее исполнения! Она прекрасно играет. В глупой роли великой княгини она стоит, ходит, сидит чуть прямее остальных персонажей, но это ни разу не выглядит манерным. Вы принимаете без всяких, что эта худая, прямая, темноволосая девушка с загадочной улыбкой Моны Лизы — настоящая аристократка.

В наивной интерлюдии, где героиня крадет овощи и буханку хлеба, она непринужденна, естественна и величава. Искусная актриса, она не переносит свою индивидуальность из одной роли в другую. Для каждой роли она создает новый характер с присущими только ему особенностями. О ее пении уже писали — оно ужасно. Но при своих небольших певческих данных она исполняет песню не теряя ни достоинства персонажа, ни своего достоинства звезды. Почти забываешь, что в ее интонациях нет музыки, вспоминая вместо этого, что Рекс Харрисон отлично справился с задачей в «Моей прекрасной леди», хотя он также не был похож на соловья.

Наблюдая, как танцует мисс Ли, вы склонны видеть в ней природную грацию, однако то, чего она достигает, побольше, нежели грация и изящество. Она, без сомнения, тщательно изучила технику танца. Не многие первоклассные актеры пробовали играть в музыкальной комедии. Не потому, что им это не нравилось, а потому, что риск велик, а шансы провалиться многочисленны. Мисс Ли — первоклассная актриса, одна из самых одаренных актрис комедии в англо-саксонских странах».

18 марта 1963 года состоялась премьера мюзикла на Бродвее. Забастовка работников печати помешала выходу газет, однако один из самых суровых критиков Нью-Йорка, Уолтер Керр, заявил по телевидению: «Вивиен Ли — одна из жемчужин короны. Она и Жан-Пьер Омон озаряют внутренним светом красивый и располагающий спектакль». Его коллега Л. Прайс-Джонс вспоминал: «Я помню, как гибка и невероятно молода была Вивиен. Она вернула прежнюю форму и двигалась по сцене так легко, как будто ей снова было восемнадцать».

Заговорили о чуде, и А. Прайс-Джонс написал в «Тиэтр Артс»: «Порывшись в памяти, вспоминаешь фильм «Переулок св. Мартина», через который протанцевала юная Вивиен Ли. Она делает то же самое здесь с грацией и легкостью Адели Астер 1925 года. Как всегда прелестная и неспособная сделать ни одного некрасивого движения, она спасает вечер. Устраивает даже ее странно трогательное, хрипловатое пенис. Жан-Пьеру Омону остается немного — подыгрывать ей, а американским артистам даны настолько неблагодарные роли, что их не спасет никакое мастерство. Декорации милы, режиссура элегантна, но под этим дорогостоящим кремом — одна Вивиен Ли».

Ни критика, ни публика не догадывались, чего стоило «чудо». В Нью-Йорке всегда душно, но это лето было крайне знойным. Актриса изнывала от жары, у нее начались жестокие головные боли, ныло сердце. Как ни в чем не бывало, она выходила на сцену, пела, танцевала — «излучала свет». Вскоре ей присудили премию «Тони» за лучшее исполнение женской роли на Бродвее, что равносильно «Оскару» в кино. Пьеса держалась на ней, и Вивиен Ли не давали отдохнуть. Она же еще успевала думать о других!

Как-то вечером ей позвонил Тенесси Уильямс. Его друг Фрэнк Мерл умирал от рака легких. Мерл очень любил актрису и был бы рад видеть ее. Уильямс не просил — просто сказал, что Фрэнку хорошо бы увидеть Вивиен Ли. Актриса тут же пригласила Уильямса и Мерла пообедать с ней: «Хотя болезнь его без сомнений была в заключительной стадии, Вивиен уделила ему большую часть своего обаяния и внимания. Впервые за многие недели он, казалось, забыл о своей депрессии. Другой человек на месте Вивиен мог бы отнестись к нему с таким сочувствием, которое имело бы обратный результат. Ничего подобного не случилось — была только деликатно выраженная симпатия к человеку. Фрэнк в тот вечер был счастлив, и, даже не имея на то других оснований, я бы всегда считал — и буду считать — ее своего рода волшебницей».

К осени «волшебница» еле держалась на ногах. Спектакль прошел более четырехсот раз, его перевели в другой театр, но врачи рекомендовали срочное возвращение в Лондон. Как и в 1953 году, Вивиен Ли доставили на борт авиалайнера под воздействием транквилизаторов. Ее лицо закрыли белым газом, и переволновавшийся Мерривейл опасался, что актриса заболела надолго. Но уже через четыре дня после возвращения она принимала дома журналиста Д. Льюина: «В мои годы глупо скакать по сцене и танцевать чарльстон, когда сердце колет и бьется, а по выходным дням изнывать от жары в течение шести часов. Но я делала это, и это мне нравилось. Я знала, что заболею, но мне не дали отдохнуть. Спектакль должен идти каждый вечер. Тогда это и случилось».

Жадность наказала продюсера. После ввода дублерши Вивиен Ли публика перестала ходить на пьесу. Что касается Вивиен Ли, она не отказалась от своей профессии: «Мне всегда говорят, что я должна отдохнуть. Я бы хотела отдохнуть, и особенно подумать, но я могу позволить это себе только во время болезни, а как раз тогда мне этого не хочется».

Осень 1963 — зима 1964 годов прошла относительно спокойно. Разве что из-за холодов пришлось ехать на юг. Вернувшись, актриса узнала, что Стенли Креймер предлагает ей роль в фильме «Корабль дураков».

Весной 1964 года Креймер приехал в Англию, чтобы ознакомить Вивиен Ли со сценарием. Актриса прочла длинный роман Кэтрин Эни Портер, которая пыталась запечатлеть коллективный портрет человечества в начале 30-х годов, в канун прихода к власти нацистов. Вероятно, Вивиен Ли согласилась с замыслом режиссера: придать действующим лицам и ситуациям оттенок злободневности, чтобы экранизация старого романа воспринималась как предупреждение сегодняшнему человечеству. В начале июня, вместе с Мерривейлом, она прибыла в Голливуд.

Друзья во главе с Д. Кьюкором заранее сияли дом — небольшой двухэтажный особняк на холме над Голливудом, обставили его мебелью, заполнили комнаты цветами и подготовили торжественный обед. С первых минут актрису хотели окружить трогательным вниманием — здесь уважали и ее талант и силу духа.

Голливудские леди наперебой приглашали Вивиен Ли на приемы, но она отказывалась. Зато по выходным ее дом был открыт для коллег. Иногда она выходила с Мерривейлом потанцевать в ночном клубе. Предупрежденные метрдотелем оркестранты приветствовали актрису темой Тары из «Унесенных ветром», гости поднимались и хлопали. Вивиен Ли, как всякая актриса, расцветала, хотя держалась всегда на редкость просто (официантка любимого кинематографистами ресторана «Неаполь» рассказывала: «Она бывала здесь каждый день, и мне не приходилось обслуживать более милого человека. Так скромна, можно подумать, что она ничего собой не представляет»). Одним из самых любимых гостей Вивиен Ли был Джон Гилгуд. Дела не помешали ему отвезти актрису в Диснейленд, а потом задержать отъезд в Англию — в ходе съемок состояние Вивиен Ли ухудшилось.

Работа над фильмом началась 15 июня в самой благоприятной атмосфере: «Мне кажется, все в порядке. Мне нравится сценарист Эбби Мани. Ему, по-моему, нравятся мои идеи. Словом, мы подружились». Прекрасные отношения установились между Вивиен Ли и остальными актерами, особенно Оскаром Вернером, Симоной Синьоре, Ли Марвином. Двое последних старались поддерживать ее все время. Каждый из артистов хотел сыграть рядом с Вивиен Ли. Вернер, известный по многим европейским фильмам 60-х годов, обратился к Э. Манну: «У меня нет сцен с мисс Ли. Я хочу, чтобы вы написали их для меня и вставили в фильм». Манн рассердился: «Вы смеетесь? Вы уже шестой актер, который обращается ко мне с этой просьбой!»

Актеры и актрисы (даже те, кто не имел никакого отношения к фильму С. Креймера) приходили смотреть, как работает Вивиен Ли. Несмотря на общую симпатию и предупредительность, она оставалась на грани депрессии. В немалой степени это связано с Мэри Трэдвелл, героиней, чья история не могла не оказать разрушительного воздействия на нервную систему актрисы. Однако гораздо большую роль играла ее «сверхвосприимчивость», выходившая за обычный «порог» нервная чувствительность. Художник видит иначе, и эту особенность Вивиен Ли подметил один из ее гостей, американский беллетрист П. Фейблман: «Это было в Голливуде. Я работал там над фильмом. Она позвонила мне, как только приехала, и я решил навестить ее. Она сидела на террасе, маленькая и как будто потерянная, в окружении пышно цветущих кустов камелии. «Кажется, я здесь, — сказала она, — а вы?» Я сказал, что не уверен. Вивиен кивнула: «В Голливуде трудно сказать, здесь ты или нет. Вы думаете, они здесь?»

Она смотрела на крошечные машины, чьи огоньки сверкали на улицах города, внизу. Она казалась напряженной и чувствовала себя не в своей тарелке. Я спросил — в чем дело? «Не знаю, — ответила она, — дом очень удобен, и мне здесь будет очень хорошо. Здесь столько цветов. Все прекрасно. Просто у меня ощущение, что здесь происходит что-то ужасное. Не могу понять что. Наверное, дело во мне».

Какое-то время мы еще говорили, но Вивиен смотрела через мое плечо — как будто по саду ползала группа марсиан. Я старался не обращать внимания. Наконец я обернулся и посмотрел назад — ничего, кроме ярких цветов камелии. Вивиен встала и поставила пластинку с темой Тары. «Может быть, это поможет», — сказала она. Не помогло. Я вышел выпить. Когда я вернулся, ее не было.

Минут через пять голос из кустов камелии произнес резко: «Принесите какой-нибудь ящик». Я нашел пустую бочку для дождевой воды и подтащил ее к изгороди. Вивиен держала в руке цветок с таким отвращением, будто это была змея. «Пластик, — сказала она. —  Все цветы из пластика».

Я огляделся. Кто-то приколол ко всем кустам красные цветы из пластика. На весь сад не было ни одного настоящего цветка. Я держал бочку, а Вивиен ходила взад и вперед, обрывая цветы и бросая их в нее. «Теперь я знаю, что я здесь, — сказала она, — и чувствую себя гораздо лучше. В таком месте, как это, нужно время, прежде чем начнешь видеть». Около получаса она срывала цветы — как маленькая Алиса в большой пластиковой стране Чудес. В тот день, на фоне фантастического пейзажа, она казалась столь же реальной, сколь нереальной выглядела до этого в кошмарном мире реальности на улицах Нью-Йорка».

Актриса по-прежнему избегала интервью и пришла в негодование, когда корреспондент телевидения представил ее как «живую легенду — Скарлетт О’Хару»: «Боже! Я сыграла с тех пор массу ролей. Давайте поговорим о Мэри Трэдвелл!»

Драма Мэри Трэдвелл заявлена в первом же диалоге героини с юной, богатой, но несчастной Дженни, которая рассказывает сорокашестилетней американке о своих размолвках с бедным художником Дэвидом. Интерес миссис Трэдвелл объясняется только банальностью «сюжета»: непреодолимое влечение и столь же неизбежное обоюдное отвращение. Ироничность ответной исповеди героини раскрывает озлобленную, опаленную несчастьем душу.

Роль Карен Стоун требовала мужества. Но гораздо большего мужества требовала эта роль: любой зритель узнавал в человеке, бросившем Мэри Трэдвелл, характеристику Оливье. Судьба героини (вышла замуж за красавца-дипломата, считала его воплощением благородства, таланта, доброты, оказалась жертвой его вероломства, алчности, подлости и перенесла позор унизительного бракоразводного процесса) вызывала естественную ассоциацию с самой Вивиен Ли.

Изящная, все еще очаровательная героиня Вивиен Ли запоминается бравадой трагических афоризмов («В старости либо полнеют, либо сохнут… Как я!»), насмешливым отвращением к обманувшим ее идеалам и мертвящим окаменением души. Властная убедительность этого образа наводит на мысль, что на экране — исповедь актрисы, и потому столько соленой, страшной правды в этой почти отталкивающей женщине. Но в действительности Вивиен Ли не позволяла себе ни одного недоброго слова в адрес бывшего мужа, горе не ослабило ее доброты, и выбор роли объясняется желанием предупредить об опасности душевного окаменения.

Большинство персонажей видит в Мэри Трэдвелл злобную фурию, алкоголичку, которая бродит по кораблю в поисках мужчины. К ней относятся с презрением: эта холодная женщина ищет чувство, на которое сама не способна. Интеллект, воспитание, высокомерие героини усугубляют общую антипатию.

Однако что-то неуловимое (смена интонации, поза, неожиданное ударение, неспокойный, пугливый взгляд) не вяжется с этим представлением. На самом деле цинизм ожесточенного интеллекта, отвращение к людям, недоверие к чувству — маска. Мэри Трэдвелл не хочет попасться еще раз. Стоит ей поймать себя на жестокой радости (Дженни, как она и предсказывала, поссорилась с Дэвидом), и сердце берет верх над холодным рассудком. Мэри стыдно: нельзя душить в себе человечность, нельзя заживо гнить и сеять вокруг злобу и опустошение.

Поэтому так закономерна звенящая тирада миссис Трэдвелл, которая неожиданно для публики ставит на место ее добродушного и очень глупого соседа по столику, бейсболиста Тенни. Бывший спортсмен искренне удивлен тем, что «ариец» Рибер распорядился удалить из-за стола одного из пассажиров — у бедняги жена еврейка: «У нас в Штатах такого не бывает!»

Аккуратно смахнув слезинку (это она, желая отвязаться от подружки Рибера, поведала ей про жену соседа), Мэри Трэдвелл с комичной (не по адресу!) яростью набрасывается на Тенни: «Конечно, вы слишком долго линчевали негров, чтобы думать о ком-то другом!» В этом сочетании безукоризненных манер, отвращения к бесчеловечности (особенно своей!) и боязни выявить свою истинную натуру (еще не «изжитую» способность чувствовать) — вся героиня Вивиен Ли. Вовсе не «аристократичная шлюха», а один из трагических персонажей креймеровского ковчега.

Никому из героев не дано понять, что миссис Трэдвелл — «романтик в душе и не может примирить свое сегодняшнее существование с жизнью, к которой она привыкла». Никому не догадаться, что она еще не потеряла надежды и ищет тепла, которое могло бы растопить ее одиночество и отчужденность. Только Тенни домогается ее симпатии, но и он совершает «набег» на ее комнату по ошибке. Разобравшись, кого же он хотел изнасиловать и кто дал ему непривычно твердый отпор, Тенни с унизительной для женщины откровенностью спешит объяснить Мэри Трэдвелл: думал попасть к танцовщице, а оказался здесь.

Вероятно, эта сцена не произвела бы такого впечатления, если бы актриса не убедила публику в том, что ее героиня сохранила потребность в человеческом чувстве и красоте. Получив от Креймера свободу действий, Вивиен Ли предложила две сцены, без которых трудно представить и образ и картину. Первая — темпераментный чарльстон. Спустившись по лестнице и убедившись, что никого вокруг нет, Мэри Трэдвелл задорно, с огнем отплясывает танец 20-х годов. В ее движениях столько молодости и очарования, что образ чопорной светской дамы теряет убедительность.

Во второй, сразу после инцидента с пьяным Тенни, Мэри останавливается перед зеркалом в своей каюте. Она еще не успокоилась и резкими движениями наносит на лицо грим, мажет губы помадой, красит веки и ресницы. С каждым движением героиня выглядит моложе и моложе, хотя грим подчеркивает больше и больше ее возраст. Отчаянная ирония монолога («Так вот что на самом деле привлекает мужчин!») служит логическим финалом истории женщины, которая потеряла веру в людей и не видит смысла жить.

Перед окончанием съемок в студию пришел Спенсер Трэси. Когда-то он вручал Вивиен Ли «Оскара» за «Унесенные ветром» и пришел повидать ее, как только позволили силы. Они обнялись. Студию заполнили актеры, которые все это время помогали ей своей предупредительностью. Очень помог Вивиен Ли и режиссер, который не побоялся взять ее на роль, хотя болезнь могла в любой момент остановить работу: «Ее мужество было поразительно. Проблемы возникали очень редко. Невозможно переоценить профессиональное мужество Вивиен Ли. Любой человек меньшего масштаба и не попытался бы работать в таком состоянии, а она была одной из самых трудолюбивых и наиболее профессиональных актрис, с которыми я работал».

Критики приняли фильм без восторга. Многим «Корабль дураков» показался запутанным и старомодным. Однако все отмечали прекрасных актеров, и среди них Вивиен Ли. Молодой, но уже известный критик А. Уокер отмечал: «В последние годы «специальностью» Вивиен Ли стало изображение женщин, которые переживают «средневековье» эмоций и доходят до предела отчаяния. Никто другой не мог соперничать с ней в этом. «Глубокое синее море» и «Римская весна миссис Стоун» показывают ее женщиной в тисках почти что климактерического пафоса — женщиной, которая боится потерять любовника в одном фильме, и женщиной, которую предает ее жиголо в другом. Она остается в моей памяти в той сцене «Корабля дураков» (где она играет алкоголичку на пароходе), когда, плюнув на воспоминания о трагическом прошлом, одна на палубе, танцует веселый, блестящий чарльстон. Эта сцена визуально суммирует реплику, которую она произносила в «Унесенных ветром»: «Я не хочу плакать сегодня. Я буду плакать завтра». Это было правилом Вивиен Ли, и она пронесла его через свою жизнь».

Еще раз актрису выдвинули на соискание премии «Оскар», но слишком уж сурово приняли критики фильм Креймера, чтобы Американская киноакадемия решилась на такой шаг. Однако французская Академия присудила Вивиен Ли свою премию за лучшее исполнение женской роли иностранной актрисой — «Кристалл».

В конце сентября 1964 года Вивиен Ли вернулась в Лондон. Здесь-то болезнь настигла ее. Иначе быть не могло: какое-то время она была Мэри Трэдвелл, а эта женщина с ее отчаянием, неверием, опустошением не могла не нарушить неустойчивый внутренний баланс. Но ведь и иначе Вивиен Ли не могла.

К счастью, в середине октября она была здорова и столкнулась с новой проблемой. Мерривейл уезжал в США, где его ждала роль. Возможно, он хотел отдохнуть. Удерживать его было бы ошибкой. Отпраздновав с ним день рождения в доме Ли Холмана, актриса собралась в Индию, поближе к корням.

Ее поездка в Индию и Непал прошла благополучно, однако в Греции, после встречи с Мерривейлом, актрису свалил еще один приступ. Врачи заговорили о сердце и о легких. Она же планировала выступление на сцене — впервые в Англии за все эти годы — в пьесе Пола Осборна «Графиня».

На сей раз актриса решила изменить амплуа, и «Графиня» давала такую возможность. В основе пьесы лежал роман Мориса Дрюона «Фильм памяти» — история эксцентричной итальянской аристократки, которая сумела промотать несколько состояний и умирала в нищете, растеряв былую импозантность, поклонников и друзей. Действие развивалось в маленьком римском отеле, где проводит последние дни семидесятисемилетняя графиня, не способная уже отделить прошлое от настоящего.

Ставил «Графиню» Роберт Хелпман, турне по провинции началось 5 апреля 1965 года в Ньюкасле. Затем пьесу показали в Ливерпуле, Оксфорде и Манчестере. Повсюду критики ругали пьесу и утверждали, что Вивиен Ли взялась за неподходящую роль. Рецензент «Сан» писал: «В свои пятьдесят один мисс Ли схватывает эксцентрическую суть этой женщины. Она еле держится на ногах и дрожит от старческой слабости, но голос ее так же ясен и громок, как прежде». «Вивиен Ли, даже в сильном гриме, не выглядит на семьдесят с лишним. Ее движения слишком изящны, и она произносит реплики с большей убедительностью, чем они заслуживают», — вторит ему другой критик.

Решение не показывать «Графиню» в Лондоне было для Вивиен Ли ударом. Публика не приняла ее в новом амплуа: «Беда в том, что зрители не хотят видеть меня в роли престарелой женщины. Они хотят, чтобы я оставалась символом молодости и потому не принимают постановки. Если бы структура пьесы была иной и по ходу действия я появлялась в сценах из прошлого в облике красавицы, какой, полагают, я была, мы имели бы успех».

Понятно, актриса переживала неудачу, но даже в этот момент думала не о себе, а о драматурге, и писала подруге: «Ты услышишь от Пола (Осборна. —  В.У.) о наших бедах. Он был так мил и внимателен, и мне очень больно за него. Похоже, это не та пьеса, которую хотели бы видеть здесь в настоящее время. Когда я думаю о времени и труде, которые он вложил в «Графиню», это ужасно. Надеюсь, новые начинания как-то вознаградят его. Не знаю, что делать дальше. Это последняя неделя. Печально выступать с мыслью, что мы не поедем в Лондон».

Лето 1965 года прошло в заботах. День за днем Вивиен Ли читала и перечитывала пьесы в поисках подходящей роли. Более всего ее привлекали три роли в русских пьесах — Наталья Петровна в «Месяце в деревне» Тургенева и чеховские Аркадина и Раневская. Увы, она обратилась к русской драматургии в конце жизни, хотя все крупные мастера английской сцены выступали в чеховских пьесах, а драматургия Чехова имела для театра Англии такое же принципиальное значение, как пьесы Шоу. Обиднее всего, что по складу индивидуальности, по своей любви к выражению многозначных, ускользающих эмоций, умению передать подтекст и тяготению к психологической драме Вивиен Ли идеально отвечала требованиям чеховского театра. «Русская» тема всегда была в русле ее устремлений, что доказало ее выступление в «Иванове» незадолго до смерти, однако актриса, которая в трудной ситуации меняла свой репертуар, нашла Чехова слишком поздно… Были у Вивиен Ли и другие планы. Джон Гилгуд предполагал весь будущий год выступать с ней в «Веселом лорде Квексе» Пинеро и «Идеальном муже» Уайльда: актрисе предстояло сыграть Софи Фуллгарпи и миссис Чивли. Продюсер Хью Бомонт обсуждал участие Вивиен Ли в ибсеновской «Гедде Габлер».

Иногда она обменивалась письмами с Оливье. Трудно поверить, что Ларри — отец троих детей! Еще труднее признать, что он оставил ее из-за болезни. Уж она бы Ларри не оставила, что бы ни случилось… Впрочем, после «Корабля дураков» Мерривейл был на грани аналогичного решения, и она поступила правильно, не стараясь удержать его. Как-то в Тикередж Милл приехал Тарквин Оливье (она всегда старалась преодолеть отчужденность между отцом и сыном, и юноша относился к ней с большим теплом). В его памяти осталась задумчивая фраза: «Ли научил меня жить, твой отец — любить, Джек — быть одинокой».

По субботам в Тикередж собирались друзья — актеры и драматурги, журналисты и поэты, музыканты и критики. Она занималась садом, наблюдала за выводком лебедей, угадывала желания гостей. Все бы хорошо — только она худела и отказывалась пойти к фтизиатру. Однажды, в Брайтоне, она встретилась с Грейси Филдс, которая когда-то заступалась за нее перед Бэзилом Дином. Филдс расстроилась: «Было так грустно сознавать, что она начинает стареть. Это случается со всеми, но когда человек так прекрасен, грустно видеть, что цвет молодости облетел. Мне хотелось плакать».

Наконец, после нескольких месяцев вынужденного безделья, Джон Гилгуд пригласил Вивиен Ли в турне по Америке и Канаде. Знаменитый артист и режиссер вез за границу свою постановку чеховского «Иванова» (в собственном переводе!). Исполнительница роли Анны Петровны, Ивонн Митчелл, не могла оставить Англию, и ее роль отдали Вивиен Ли. 21 февраля началось турне по США — Нью-Хейвен, Бостон, Филадельфия, Вашингтон. Затем труппа выезжала в Торонто и возвращалась в Нью-Йорк. Репетиций почти не было, но Вивиен Ли легко вошла в спектакль.

«Иванов» редко идет в Англии, и Гилгуд посвятил свою работу памяти русского педагога и режиссера Комиссаржевского: «Я в огромном долгу перед моим другом и первым учителем, покойным Федором Комиссаржевским, чья постановка «Иванова» в 1926 году помогла мне впервые оценить возможности ансамблевого исполнения и оркестровки в пьесе Чехова».

Погода в Америке и Канаде была препротивная — мороз, ветер, дождь и снег. Вивиен Ли кашляла и отказывалась мерить температуру. В Вашингтоне Мерривейл настаивал, чтобы она отказалась от роли. Ничего из этого не вышло.

С самого начала турне зрители приняли героиню Вивиен Ли. В Нью-Хейвене местный критик писал: «Вивиен Ли в роли жены Иванова, несмотря на возраст, стала еще изящнее и прекрасней. Жаль, что Чехов умертвил героиню после второго акта». В Коннектикуте рецензент «Хартфорд таймс» отмечал: «Вивиен Ли в роли женщины, которая пожертвовала всем ради любимого человека и, умирая от туберкулеза, должна наблюдать, как он растрачивает любовь на молодую девушку, дарит нам свое несомненно лучшее и самое зрелое исполнение. Ей приходилось играть более эффектные роли, но никогда она не оставляла такого впечатления, как теперь. Ее горение, ее свет пронизывают. Явно больная, она остается фигурой фантастической красоты, чуткости, тепла и горькой мудрости».

К 3 мая, когда «Иванова» показывали в Нью-Йорке, Вивиен Ли была серьезно больна. Изображение умирающей от туберкулеза женщины усугубило состояние актрисы. Публика не догадывалась, насколько серьезно положение: каждый раз исполнительница с трудом доводила роль до конца.

Пьесу приняли прохладно, но участие Вивиен Ли спасало положение. «Когда ее нет на сцене, пьеса часто «спотыкается», — отмечал один из рецензентов. Р. Уоттс из «Нью-Йорк пост» отнесся к постановке более доброжелательно («Все же нынешний «Иванов» в постановке сэра Джона, который исполняет главную роль, сделан с филигранным и сверкающим мастерством»), однако и он останавливается только на Вивиен Ли: «Возьмем, например, портрет больной жены Иванова в исполнении Вивиен Ли. Внешне столь же молодая и прелестная, как и в 1939 году, когда она была Скарлетт О’Харой, мисс Ли выступает во второстепенной роли, которая требует от нее немногого. Но в момент, когда муж говорит ей, что она должна умереть, и она молча стоит на сцене, медленно сознавая ужасный смысл его слов, она просто изумительна».

«Иванов» оказался последним выступлением Вивиен Ли на сцене. В июле она вернулась домой, дождалась победы сборной Англии в чемпионате мира по футболу и выехала в Тикередж. Там она провела всю осень и последний день рождения. Казалось, актриса поняла, что ей не отделаться от врачей, но все еще строила планы — посетить СССР для съемок советско-американского фильма «Чайковский» (ей предложили сыграть фон Мекк) и выступить в новой пьесе Э. Олби «Деликатный баланс».

В феврале она побывала в Америке и совершенно неожиданно выступила еще раз. Это «выступление» описывает Жан-Пьер Омон: «Я никогда не забуду нашу последнюю встречу. Мы с женой выступали в кабаре в Нью-Йорке. Однажды вечером там оказалась Вивиен. Продолжая петь, я прошел через зал, пока не добрался до ее столика и не обнял ее. «Пойдемте, споем со мной из «Товарища», — сказала она. Я возразил — оркестр не знает мелодии. Я объяснил, что забыл слова. «Не важно, не важно!»

Мы встали и без аккомпанемента начали петь номера из мюзикла. Публика была в безумном восторге. Мы ужинали вместе до пяти утра. На другое утро она улетела в Лондон. Через шесть месяцев она умерла».

Последнюю зиму Вивиен Ли была особенно весела и остроумна. На рождество она поехала к Ли Холману и с удовольствием заглянула к соседу — К. Сайксу. Кошки были ее страстью, и, заметив очаровательного котенка, она разыграла уморительную сцену. Лицо актрисы исказила свирепая ревность, и она прорычала низким голосом трагической актрисы: «Как смеешь быть ты так прекрасна!» Хозяин тут же вспомнил сцену из «Поединка ангелов». Все смеялись, и никто не думал, что гостья очень больна.

В мае 1967 года американский продюсер Тоби Роуланд начал подготовку к постановке пьесы Э. Олби. Репетиции были назначены на июнь, и 29 мая Вивиен Ли вернулась на Итон-сквер. В два часа ночи она позвонила Роуланду и попросила его немедленно прийти. К утру продюсер подготовил сообщение для прессы — премьера «Деликатного баланса» отложена из-за вспышки туберкулеза у исполнительницы главной роли.

На другой день врач предложил больной лечь в госпиталь. Она отказалась, и лечение продолжалось в домашних условиях. Доктор обещал выздоровление в течение трех месяцев — при условии точного исполнения всех его предписаний, отказа от посетителей и полного покоя.

Через несколько дней квартира Вивиен Ли заполнилась посетителями. Мерривейл встречал гостей и предупреждал каждого — ей необходим покой, она не должна никого принимать. Он пожимал плечами: «Вы знаете Вив. Что я могу поделать? Не задерживайтесь дольше, двадцати минут». Мерривейл боялся, что нарушение режима затянет болезнь: Вивиен Ли придется оставаться одной — в июле он должен выступать в Гилфорде, — а служанка на ночь уходит домой.

Вивиен Ли принимала лежа в постели. Комнату заполняли цветы. Раз в день она вставала, чтобы привести в порядок бесчисленные букеты. На столе, рядом с ее постелью — масса книг и писем от друзей. Не обращая внимания на серьезные лица, актриса оживленно шутила: «Глупые доктора осматривали меня всего три месяца назад и сказали, что все в порядке, а теперь они выдумали, что у меня в легком каверна — с целый апельсин! Как же это возможно? Однако я пью бесконечные лекарства и скоро буду совсем здорова… Пьесу не закрыли, только отложили». Похлопав в подтверждение своих слов по рукописи, она добавила: «Я каждый день работаю над ней».

Действительно, весь июнь будущий партнер Вивиен Ли Майкл Редгрейв репетировал с ней на дому, и актриса не сомневалась, что осенью состоится премьера.

Однажды кто-то из гостей сказал, что видел по телевидению старые фильмы Вивиен Ли и решил, что она сыграла свои лучшие роли в кино. Мерривейл согласился. Вивиен Ли решительно воспротивилась: «Вы, ребята, сошли с ума! Я не хочу быть киноактрисой! Сидеть в голливудском особнячке и ждать несколько месяцев, пока какой-нибудь агент не сообщит по телефону, что он изучает возможности съемок в картине для МГМ… А потом ждать еще несколько месяцев, пока не начнутся съемки. Ну, я совсем не так представляю себе актрису. Быть актрисой — это приезжать каждый вечер в театр и выходить на сцену перед публикой и играть самые разнообразные роли.

Сцена — вот где я существую, где чувствую себя живой и сильной. На сцене я королева и делаю то, что считаю нужным. Здесь не надо слушаться раздувшегося от важности режиссера, который приказывает посмотреть направо или налево, тут выразить больше, а там меньше.

Вся моя жизнь имеет значение и цель, когда я работаю в театре. Я люблю войти через служебный вход, пройти в свою артистическую, где мне тепло и спокойно, чего никогда не бывает в киностудии. Я люблю читать свою почту, гримироваться, одеваться и думать о спектакле. Я люблю труппу и всех, кто работает за сценой. В Голливуде я отчаянно одинока. Я звоню друзьям и спрашиваю: «Что вы делаете?» В театре этого не бывает. Друзья заходят ко мне после спектакля, и мы идем ужинать — домой или в маленький ресторан, где можно сидеть сколько хочешь и говорить о своей профессии, обмениваться идеями и строить планы. Нет! Я предана театру, и так будет всегда, вот и все!»

Меньше всего Вивиен Ли думала о смерти, и никто не уходил через двадцать минут, и гости шли один за другим. «Упрямая, как всегда, она насмешливо и вопиюще нарушала указания врача не курить, не вставать с постели, не говорить и не утомляться», — свидетельствует один из последних гостей, Дуглас Фербенкс-младший. Это было в характере Вивиен Ли, и Фербенкс прав, утверждая, что она бы изменила себе, капитулировав перед болезнью в надежде продлить жизнь: «Ее красота никогда не оставляла ее, как и чувство юмора. Только жизнь».

В первых числах июля Мерривейл отправился в Гилфорд. Состояние больной стало значительно лучше, и он чувствовал себя относительно спокойно. Однако друзья навещали ее всю неделю, чтобы Вивиен Ли не было одиноко.

В пятницу 7 июля Стенли Холл, который в течение тридцати лет делал актрисе парики, привез кинопроектор и показал два фильма — «Живопись Рембрандта» и видовую картину об английских туристах в Индии. Вивиен Ли смеялась и говорила, как они будут обмениваться цветами, новостями о внуках и театральными сплетнями. В понедельник 10 июля она надеялась вернуться в Тикередж.

В начале двенадцатого, сразу после спектакля, неожиданно приехал Мерривейл. Заглянув к больной, он пошел в кухню приготовить себе ужин. Через четверть часа, услышав странный стук, он вновь вошел в комнату. Вивиен Ли лежала на полу, лицом вниз. Казалось, она хотела встать… Под кроватью кричал ее любимец, сиамский кот Пу-Джонс.

Самые близкие друзья приехали ночью. Алан Уэбб, сосед по Итон-сквер, говорил: казалось, она спит и улыбается во сне. Только слишком уж бледна. Утром Мерривейл сообщил обо всем Гертруде Хартли, Герберту Холману и Лоренсу Оливье.