Встреча с Лондоном потрясла актрису: город только начал приходить в себя после ожесточенной бомбежки, для которой нацисты выбрали рождественскую ночь. Многие улицы обратились в груду щебня. Среди них — Литтл Стэнхоуп-стрит: маленькая горбатая улочка не выстояла.

В ожидании назначения Оливье снялся в фильме «49-я параллель». Адмиралтейство молчало, время — трудное время — шло. Мороз стоял жестокий. Вивиен Ли немела от холода. Она ложилась в одежде, не снимая перчаток, но никогда не могла согреться. В убежище они не ходили — по ночам прислушивались к гулу самолетов. С тех пор война связывалась с гулом моторов, парализующим холодом, облаками известки и запахом прогорклого бэкона. Однако хуже всего, хуже холода была бездеятельность.

В феврале дело нашлось. Обоих пригласили выступить в благотворительном ревю для летчиков. Вместе с другими актерами они давали концерты прямо на аэродромах.

В марте Вивиен Ли отправилась в Беркли, куда на время войны переехал «Олд Вик». Оливье все еще считал, что только работа на сцене может подтвердить славу, которую принесли его жене Скарлетт и Эмма Гамильтон. Вивиен Ли хотелось завоевать публику, чье мнение так ценил ее муж. Т. Гатри не сказал ничего определенного. Через несколько дней он написал, что «Олд Вик» — театр без звезд и появление Вивиен Ли может нарушить равновесие в труппе. Он указывал на то, что мировая известность актрисы помешает публике принять ее во второстепенных ролях. Вивиен Ли пожимала плечами.

Вскоре Оливье получил приказ пройти курс переквалификации на английских самолетах в местечке Лина-Соленте. Вопрос о театре отпал: Вивиен Ли последовала за ним. По утрам она провожала Оливье на аэродром, умоляя его быть осторожным. Оливье мечтал стать отличным летчиком и покорить смелостью новых товарищей. Ничего из этого не вышло, и он возненавидел службу — ничего героического. После обязательного экзамена его перевели в Уорэн Даун, рядом с Винчестером.

В первый же день Оливье решил проявить себя с лучшей стороны, но умудрился, не поднимаясь в воздух, разбить два самолета. Командир понимал, что отличный актер не обязал быть хорошим пилотом. Оливье овладевали скука и раздражение: об участии в настоящих боях думать не приходилось — только в случае нападения на аэродром.

Между тем Вивиен Ли предложили выступить в Нью-Йорке и «Цезаре и Клеопатре» Шоу. В другое время она бы с радостью согласилась. Теперь актриса ответила: «Никакие предложения из Голливуда или с Бродвея не заставят меня покинуть родину. Мое место здесь, рядом с Ларри».

Вечерами они обсуждали ее шансы выступить здесь, в Англии. Оливье считал ее незначительной актрисой, которой повезло на экране: он перебрал массу пьес в поисках роли, «соответствующей» дарованию Вивиен Ли, и остановился на «Дилемме доктора».

Его выбор не обрадовал актрису («Мне не нравилась эта никудышная роль»), но она согласилась — «У нас с мужем не было ни пенни».

В августе начались репетиции. Младший лейтенант Оливье и его жена поднимались на рассвете. Он спешил на аэродром, Вивиен Ли — на поезд. Возвращалась она поздно вечером — на ней был дом и вообще она не хотела оставлять мужа. Ее не останавливали ни напряжение, ни усталость.

Премьера состоялась в Манчестере в сентябре. Полгода пьеса путешествовала по провинции, а в марте 1942 года ее впервые показали в Лондоне. Даже во время гастролей Вивиен Ли делала все, чтобы видеться с Оливье: он выбирался в Абердин и Лидс, она приезжала из Эдинбурга, Дерби и Глазго. При всем умении организовать день, актриса не успевала ходить на новые фильмы и писала Ли Холману: «Отчаянно мечтаю посмотреть «Гражданина Кейна».

Естественно, она уставала, но сумела заполнить делом даже утомительные часы в прокуренных, защищенных светомаскировкой вагонах. Поездки в Лондон и обратно позволили перечитать всего Диккенса. («Это было одним из самых волнующих впечатлений моей жизни. Диккенсовские персонажи поразительны».)

Всегда веселая, внешне беззаботная, она глубоко переживала мрачные военные сводки, сообщения о гибели друзей и варварских налетах на Лондон. Не прошли даром и переживания за Оливье, и поездки в столицу (каждый день, утром и вечером), и бессонница, и напряженный труд — муж приходил в ужас от ее худобы, бледности и кашля.

Хотя Вивиен Ли не нравились ни пьеса, ни роль, «Дилемма доктора» стала ее личным триумфом. После шести месяцев гастролей в провинции спектакль собирал полный зал «Хеймаркета» в течение тринадцати месяцев, невзирая на воздушные налеты. За это время сменились четыре исполнителя главной мужской роли, в том числе Сирил Кьюзак, Питер Гленвилл и Джон Гилгуд, но люди шли смотреть Вивиен Ли.

Зимой ей представили высокого шотландца с львиной гривой седых волос — Алан Дент, критик «Ньюз кроникл» и «Иллюстрейтид Лондон ньюз». Его комплимент («Я сказал ей, что не вижу в ней свойственной кинозвездам манерности, и кончил тем, что она обладает как красотой, так и умом») обрадовал актрису. Слишком часто в ней видели только «дрезденскую статуэтку», ослепительно прекрасную женщину, отвергая даже мысль, что она может быть, не менее талантлива. Тем приятнее слышать обратное — она сразу дала попять, что включила Дента в число друзей.

Дент никогда не изменял своему суждению ради дружбы. Тем интересней его рецензия на «Дилемму доктора»: «Новая постановка своим успехом превзошла не только предыдущие постановки этой пьесы, но и вообще все предыдущие постановки любой пьесы Шоу (…). Очевидно (согласен с этим мистер Шоу или нет), что зрители влюбились в миниатюрную леди, которая играет жену аморального художника, миссис Дюбеда.

Только глупые или нечестолюбивые актрисы — а Вивиен Ли к ил числу явно не отнесешь — могли бы радоваться, узрев мир у своих ног. Это означает, что при первом вашем появлении на сцене драматические критики постарше рычат, как престарелые ищейки, а более молодые униженно смотрят и молчат. Почему?

Критики всегда придерживались аксиомы, что хорошей актрисе лучше обладать самой банальной внешностью, ибо красота мешает и отвлекает внимание. Лицо актера должно не доводить зрителя до состояния слюнявой влюбленности, а выражать эмоции посредством мимики. Не имеет никакого значения, что он пытается сказать, мимически выразить или передать с помощью этой слишком привлекательной внешности…»

Впервые за все годы критик вступил в спор с вызывавшей ярость актрисы тенденцией отказывать ей из-за внешности в таланте. В другой стране она могла бы снисходительно улыбаться. Однако в Англии, как свидетельствует другой критик, Г. Хобсон, «красота может превратиться в серьезное препятствие. Существует типично английское предубеждение, что эффектная внешность помогает скрывать отсутствие таланта».

Заканчивая рецензию, Дент писал, что лучший способ убедиться в таланте Вивиен Ли — предоставить ей по-настоящему значительную роль. Почему бы не предложить ей шекспировскую Клеопатру, о чем она мечтала уже несколько лет и написала в рецензии на книгу «Миледи»? Увы, такой возможности не было, и Оливье первый воспротивился бы ее реализации.

Скромные функции летчика тылового аэродрома все более тяготили актера, и он стал добиваться перевода. В тридцать пять лет он мог бы стать лишь пилотом самолета-амфибии «Вальрус». Новое из значение могло последовать только через три месяца. Оставаться в Уорзи Даун не хотелось, и Оливье согласился сняться в фильме «Полурай» — в роли русского инженера, открывающего для себя «английский характер». Задуманный как фильм об англо-советской дружбе, «Полурай» оказался «превосходной пробританской пропагандой и выставил русских слегка глуповатыми», — отзывается о картине Ф. Баркер.

Исполнитель главной роли даже не посмотрел фильма, но «Полурай» помог покончить с военной службой. «Вальрусы» были сняты с вооружения, и, не желая возвращаться в часть, Оливье согласился взяться за фильм по шекспировскому «Генриху V».

На этот раз он хотел, чтобы его жена снялась вместе с ним в крошечной роли французской принцессы Екатерины. Д. Сэлзник наложил вето, назвав роль слишком незначительной. Так оно и было. Через несколько месяцев английский продюсер Г. Паскаль предложил В. Ли сыграть Клеопатру в экранизации пьесы Шоу «Цезарь и Клеопатра». Сэлзник согласился, но Паскаль не мог подписать договор без одобрения автора. Последние годы Шоу не ходил в театр и не видел Вивиен Ли в роли миссис Дюбеда. Хью Бомонт, один из самых ярких театральных менеджеров Лондона, организовал встречу в квартире Шоу на Уайтхолл-корт. Лучше всего описывает это свидание Ф. Баркер: «…с тонкостью опытного дипломата Вивиен делала вид, что эта идея даже не возникала. Бомонт, который знал о ее тайных надеждах, поражался искусству, с каким она уводила беседу от волновавшей ее темы. Видимо, Шоу наслаждался этой игрой в той же степени, что и она, ибо только в самом конце беседы, когда она уже уходила, сказал, сверкнув огоньками во взгляде: «Знаете, что вам следует сделать? Сыграть Клеопатру!»

На прощание писатель подчеркнул восхищение умом собеседницы: «Вы мисс Пэт Кэмпбелл наших дней». Вивиен Ли поняла значение этой фразы после публикации переписки между Шоу и Кэмпбелл.

Имея на руках согласие Шоу, можно было начинать фильм, но Паскаль отложил съемки из-за финансовых затруднений. В этот момент Х. Бомонт предложил, чтобы Вивиен Ли присоединилась к актерам музыкальной комедии, которые собирались выступать перед частями действующей армии в Северной Африке. Расставаться с Оливье не хотелось, однако уже в мае 1943 года он приступал к съемкам «Генриха V» и выезжал на натуру в Ирландию. Кроме того, каждый актер в те дни должен был посвятить шесть недель в году выступлениям на фабриках или на фронте.

Предупредив, что она никогда не выступала в ревю, Вивиен Ли постаралась выбрать соответствующие номера. Помимо участия в нескольких скетчах она решила читать патриотическую поэму Клеменс Дейн, детский стишок Льюиса Кэрролла «Ты старым стал, Отец Уильям» и стихотворную пародию «Уж не такая я Скарлетт О’Хара».

В середине мая участники ревю «Весенняя прогулка» вылетели в Гибралтар. Здесь началось их североафриканское турне, которое лишь через три месяца завершилось в Каире. За это время труппа выступала на авианосцах, в госпиталях, на импровизированных сценах посреди пустыни и даже в древнеримском амфитеатре VII века н.э. Несмотря на изнуряющую духоту, актеры с радостью выступали перед всегда благодарной аудиторией по нескольку раз в день. Биографы Вивиен Ли отмечают ее появление перед именитыми зрителями — генералами Эйзенхауэром, Дулиттлом, Монтгомери и королем Георгом VI. Однако актрису по-настоящему волновала встреча с многотысячной аудиторией рядовых участников войны, и именно такие встречи она называла в письме к родителям «одними из самых волнующих и часто самыми трогательными событиями в жизни».

Для большинства зрителей эти актеры олицетворяли родину, дом, мир. «Весенняя прогулка» была для них не просто спектаклем, не просто передышкой, возможностью посмеяться. Их реакция настолько отличалась от привычной, что каждый раз в конце Вивиен Ли с трудом сдерживала слезы.

Всю поездку актеров преследовала жара, и к появлению в Каире Вивиен Ли потеряла более шести килограммов. Сердце напоминало о себе постоянно. Работы было столько, что участники «Прогулки» валились с ног: по утрам они посещали больницы и госпитали, а затем давали минимум два спектакля на жгучем солнце.

Несколько лет спустя друг актрисы, драматург Ноэль Коуард, шутливо сказал: «У нее внешность лебедя и выносливость американского солдата в увольнительной». Только это и позволяло вынести напряжение североафриканского турне. Помимо всего, ей приходилось переживать за Оливье, чьи жалобы, сомнения (он впервые самостоятельно снимал фильм), обиды изливались на нее день за днем в письмах и телеграммах.

Пока Оливье заканчивал «Генриха V» в Денгеме, они устроились рядом, в деревушке Фулмер. Даже здесь Вивиен Ли не изменила своей общительности и находила возможность принимать гостей. Непонятно, как она находила время заботиться о посторонних, порой неизвестных людях, но стоило ей узнать, что кому-то плохо, тоскливо или просто одиноко, Вивиен Ли всегда успевала поддержать — письмом, телефонным звонком, подарком. Характерный актер Алан Уэбб, например, вспоминает: «Когда я был обалдевшим от неожиданности рядовым в армии, она посылала мне конфеты от «Фортнума». Она едва знала меня тогда, и я не мог понять, как она узнала, где я служу».

Фулмер расположен неподалеку от столицы. Волей-неволей, супруги Оливье превращались в зрителей, перед которыми разыгрывалась трагедия Лондона. В 1943 году в гости к Оливье приехали французские актеры Жан-Пьер Омон и Клод Дофин. После ужина начался массированный воздушный налет, и в памяти Омона навсегда остались английский артист и его жена, которые, рука об руку, вырисовывались на фоне отдаленного зарева. Вот почему она находила силы — можно ли думать о болезни, усталости, разочарованиях на фоне общей трагедии!

Летом 1944 года наконец начались съемки «Цезаря и Клеопатры». Паскаль — продюсер, в прошлом выпустивший две удачные экранизации Шоу («Пигмалион» и «Майор Барбара»), решил взять фильм в свои руки в прямом смысле слова. Его самонадеянность предрешила неудачу картины.

Объективно это была непосильная ноша и для опытного мастера. Над картиной нависла тень Шоу, который ошибочно полагал, что буквальный перенос его пьесы на экран гарантирует создание киношедевра. Паскаль не только не мог противопоставить иную точку зрения — он даже не чувствовал условности манеры Шоу, пользовавшегося историей для материализации своих политических и этических взглядов, для своего суда над современностью. Весь внутренний пафос «фантазии» Шоу — в этой связи между декоративным Египтом и неразрешимыми проблемами падающей Британской империи.

Между тем Паскаль полагал, что снимает «исторический» боевик, и видел главную сложность в исторической реставрации, в точном воссоздании материальной среды. В последнем он преуспел, но ни монументальные декорации, ни редкий в дни войны «Техниколор» не могли искупить профессиональной глухоты постановщика. Замедленный, «театральный» ритм лишал действие кинематографической динамики. Никакое исполнение (Паскаль собрал чудесных актеров) не могло превратить в фильм набор цветных иллюстраций к пьесе Шоу.

За последние несколько лет Д. Сэлзник не раз предлагал Вивиен Ли роли в американских фильмах — начиная с «Джейн Эйр» и кончая экранизацией бестселлера «Навеки Эмбер». Актриса отказывалась, невзирая на деньги: «Говорят, мне предлагают миллион долларов за роль Эмбер. Вероятно, Эмбер считают похожей на Скарлетт. Одного этого достаточно, чтобы я отказалась. Я не хочу, чтобы меня ограничивали исполнением однотипных ролей».

Клеопатра Шоу вполне удовлетворяла требовательность актрисы. Ничего похожего на прежних героинь. Обаяние и сложность роли даже не в том, что юная царица по ходу пьесы превращается во взрослую женщину. Гораздо интереснее внутренний смысл этого преображения.

В начале пьесы Клеопатра — очаровательный ребенок, чье восприятие отравлено уродливым миром насилия, заговоров, предательства вокруг нее. Ее жестокость (здесь-то «изюминка» — совмещение невинности и цинизма, беспомощности и властолюбия, пугливости и бесчеловечности) еще бессознательна, и мудрый Цезарь пытается раскрыть морально изувеченному подростку практическую целесообразность морали гуманизма — справедливости, чести, достоинства, уважения к личности.

Однако его ученица находит в этих «уроках» лишь иллюстрацию более эффективных способов завоевать и сохранить власть, уничтожить соперников, подавить врагов. Она уже сознательно осуществляет доктрину деспотизма — здесь Цезарь потерпел неудачу. Материал, действительно, интересный, и Вивиен Ли с нетерпением ожидала начала съемок.

С первых дней все пошло не так. Фильм отставал от графика, Паскаль то и дело переделывал готовые сцены, ругался с актерами, большинству участников казалось, что все брошено на «волю волн».

Безусловно, продюсер столкнулся с немалыми трудностями из-за начала бомбардировок Лондона самолетами-снарядами (один из них даже угодил в строящуюся декорацию — Паскаль и его сотрудники уцелели чудом), и все же фильм снимался недопустимо долго: восемнадцать месяцев. Для сравнения, «Унесенные ветром» сняли за двадцать две недели!

Радужное настроение Вивиен Ли (Оливье закончил «Генриха V», сама она ожидала ребенка и надеялась, что освободится от Клеопатры до того, как ей потребуется отдых) испортилось быстро. Один из ее знакомых вспоминал: «Во время съемок она чувствовала себя несчастной. Бедный старый Паскаль был неопытным режиссером, не имел для этого данных и расточительно тратил деньги и время. Вивиен — профессионал с ног до головы, с ее удивительно ясным умом — не переносила ни расточительства, ни его экстравагантности».

Вдобавок ко всему стояли холода. В артистической Вивиен Ли спасал электрокамин, но затем в легком одеянии Клеопатры она оказывалась в открытом поле, где снимали натурные эпизоды. Посинев и дрожа от холода, она должна была делать вид, что задыхается от духоты африканского лета («Вообразите, каково мне было в этой легкой одежде в восемь утра!»).

Через шесть недель после начала съемок Вивиен Ли срочно доставили в клинику, но ребенка сохранить не удалось. Это несчастье оставило настолько глубокий след, что актриса отказывалась смотреть фильм Паскаля в течение шести лет. В феврале, когда сцены с ее участием были закончены, актриса снова заболела: холода не прошли бесследно для ее легких.

Картина заслужила недобрую славу самой дорогостоящей английской постановки: первоначальный бюджет в 470 тысяч фунтов стерлингов составлял более чем солидную сумму для военного времени, однако фактические расходы составили миллион триста тысяч фунтов. К моменту премьеры о картине уже ходила слава самого большого курьеза года. Рецензенты не жалели сердитых эпитетов, но нашли возможность воздать должное Вивиен Ли. Писали о «величаво-мстительной, кошачьей, жестокой царственности», удивлялись глубине и силе эмоций Клеопатры (как будто не видели «Унесенных ветром»!), восхищались профессионализмом актрисы. Как и в Голливуде, Вивиен Ли поражала искусством перевоплощения даже коллег: «Она могла только что держать в руках кроссворд в «Таймс» и уже через мгновение стоять перед камерой, схватывая со спокойной уверенностью все нюансы сцены. Она могла повторять эпизод снова и снова, не теряя точности ритма и интонаций, если сцену переснимали из-за другого актера». В 1939 году этой способности Вивиен Ли удивлялась съемочная группа «Унесенных ветром». Теперь соотечественник актрисы Ф. Баркер объяснял «ее невозмутимость и совершенство техники» влиянием Голливуда!

Клеопатра Вивиен Ли на редкость соответствует замыслу Шоу. Ничто в этой тоненькой девочке с длинными распущенными волосами, наивным и перепуганным взглядом, плавными, впитавшими века движениями не напоминает прежних героинь актрисы. Ее таинственный голос, рожденная темнотой фигурка, бессознательное изящество движений принадлежат героине Шоу. В предыдущих ролях актрисе приходилось идти «от себя». Здесь ей предстояло вобрать в себя мысли, переживания, ужас юной царицы Египта, которая прячется от легионов Цезаря и сталкивается с невеселым воином-философом.

Невинно-кокетливая, обаятельная в своей детской наивности, Клеопатра Вивиен Ли запоминается в то же время стихийным аморализмом и недетской жестокостью. Ее многозначность и многокрасочность сообщают живой интерес прологу. Вместе с Цезарем зрители наблюдают за превращением жертвы в палача, за противоестественным экстазом детской души, получившей свободу повелевать, терзать, уничтожать.

С характерным для нее умением вынести на крупный план внутренний мир персонажа Вивиен Ли все время дополняет первоначальный эскиз образа. Уверенность в помощи Цезаря помогает освободиться от прежних страхов и табу, и в каждой непроизвольной реакции обнажается истинная суть Клеопатры.

Вот она сжимается от страха, только заслышав голос суровой няни Фтататиты. Вот преследует Фтататиту с бичом в руках. Вот с детским восторгом несется за рабом — избить хотя бы его, если Фтататиту защитил Цезарь. Вот, подняв в упоении руки, сверкая горящим взглядом, стоит у трона, восклицая: «Настоящая царица! Клеопатра, царица Египта!»

Сочетание невинности и пробуждающейся женственности, наивной прелести и столь же непосредственной жестокости объясняет тайну обаяния героини Вивиен Ли. Циничная, мстительная и лживая, она может быть преданной, искренней и великодушной, и потому попытка Цезаря превратить этот человеческий материал в человека увлекает так же, как эксперимент профессора Хиггинса с Элизой Дулиттл.

Перелом происходит на Фаросе, где горстка римлян окружена египетской армией и Клеопатре не удается удержать возле себя Цезаря в самый разгар битвы. Юная царица остается в пустоте: детские иллюзии утрачены, мудрость Цезаря недоступна. Можно лишь подражать мудрецу, сознавая свое поражение.

Суровая, повзрослевшая Клеопатра отлично владеет собой. Ее холодное, гордое величие способно обмануть даже злейшего врага — Потина, но Вивиен Ли уверенно раскрывает второй план образа и показывает, что героиня думает и чувствует совсем не то, что говорит.

Клеопатра лишь повторяет слова Цезаря, понимая их по-своему, и в следующей сцене актриса снимает маску. Перед зрителем все та же пусть более опытная и зрелая, но так и не постигшая величия Человека Клеопатра. Стоит Потину обвинить ее в предательстве, и внешнее величие пропадает. Героиня не в силах совладать со своей яростью, негодованием, женской жаждой мести. Эмоции Клеопатры сильнее разума и желания подражать Цезарю.

Критики объявили сцену с Потином самым значительным эпизодом фильма. Того же мнения придерживался Г. Паскаль, пораженный трагической силой игры актрисы. Лично он связывал это с переживаниями Вивиен Ли. Однако, если говорить о трагизме, с каким Вивиен Ли показывает прозрение Клеопатры, открывающей свою беспомощность перед судьбой, трудно выделить какую-то одну сцену. Разве что финал…

Набережная Александрии. Цезарь отплывает в Рим. На верху огромной лестницы появляется микроскопическая черная фигурка. Она медленно плывет вниз — маленькая черная фигурка в отчужденном безмолвии пустой мраморной лестницы. Похоже, ей никогда не добраться до последней ступеньки.

Как будто высеченная скорбью, эта бесстрастная фигура выделяется на фоне шумной, праздничной толпы. Стремительно падающие линии одежды, опущенные уголки рта, черты бледного, как будто мраморного лица выражают усталость и затаенную муку.

Свойственное Вивиен Ли мужество исключает совпадение внутреннего состояния актрисы и героини. Однако возможно, что физическое и моральное напряжение исполнительницы передалось ее Клеопатре.

Недешево достался ей этот злополучный фильм — врачи настойчиво рекомендовали отдых. Тем не менее зимой 1945 года она уже мечтала о новой роли в пьесе американского драматурга Торнтона Уайлдера «На волоске от гибели». За постановку взялся Оливье — очень уж актуально звучала эта довоенная пьеса, аллегорическая история человечества, представленного семьей американца Антробуса и его служанкой Сабиной.

Пережив оледенение Земли, семья Антробуса едва не погибает во время потопа, а затем — мировой войны. В центре этой необычной притчи — Сабина, чей облик меняется с ходом событий. Простодушная и обаятельная служанка первого акта во втором оказывается авантюристкой, готовой соблазнить своего хозяина, а в последнем действии она — простой, «маленький» человек, испытавший трагедию войны и стремящийся постичь логику истории.

Роль Сабины предъявляла очень жесткие требования. Помимо того, что в каждом акте героиня представала в новом ракурсе, Вивиен Ли предстояло сыграть еще одну роль — актрисы мисс Сомерсет, выступающей в роли Сабины. По замыслу Уайлдера, эта актриса, женщина непосредственная и недалекая, часто и невпопад комментирует действие, нападая на автора пьесы и на новую драму вообще, чем доставляет немало удовольствия публике.

Необычная роль в пьесе Т. Уайлдера обладала редкой притягательностью для Вивиен Ли, однако Сэлзник, который прежде всего думал о своих интересах, встал на дыбы. 19 февраля 1945 года в памятной записке своему помощнику О’Ши он писал: «Необходимо пересмотреть наши отношения с Вивиен Ли. Мы согласились, чтобы она выступила в «Ромео и Джульетте», хотя это значило, что Скарлетт О’Хара не появится в новых фильмах. Эта затея серьезно повредила ее карьере, а рецензии были ужасны. Это одна из причин, почему мы так опасаемся еще одного театрального предприятия по инициативе и при участии Оливье, которое могло бы причинить дальнейший ущерб нашей собственности. Мы отнеслись с пониманием к просьбе Ли о двенадцатинедельном отпуске в Англию. Мы считали, что она должна быть на родине в дни войны. Мы учли ее главный аргумент — что она может никогда более не увидеть Оливье, поскольку он собирался вступить в ряды вооруженных сил. Мы сделали этот честный и убыточный для нас жест, а за ним и другие жесты, позволяя продлить и предоставляя отпуск снова и снова. Оливье уже не в армии, и нет причин, по которым она не могла бы вернуться в Америку или хотя бы попытаться сделать это. Следует подчеркнуть, что она постоянно отказывается даже обсуждать такие шаги, хотя мы были все еще готовы снимать фильмы с ее участием. Эти картины могли бы положительно сказаться на англо-американских отношениях и обеспечить потенциальную аудиторию от пятидесяти до ста миллионов человек по сравнению с небольшой аудиторией, которую может собрать любая пьеса. ДОС».

В результате этой «записки» фирма «Сэлзник Интернейшнл» обратилась в английский суд с требованием запретить участие Вивиен Ли в пьесе Т. Уайлдера. Адвокат Сэлзника заявил в суде, что его клиент не хочет подвергать «экзотическое растение» (то есть ответчицу) неразумному риску. Адвокат Вивиен Ли ответил, что его клиентка — замужняя женщина. Как и все женщины в Англии, она обязана отбывать в годы войны трудовую повинность. Министерство труда удовлетворило ее просьбу об отсрочке в связи с репетициями пьесы Уайлдера. Стало быть, выступление в этой пьесе — ее прямой долг.

Судья проявил чисто британское чувство юмора. С его точки зрения, запрет, которого добивался Сэлзник, как раз подвергал «экзотическое растение» неразумному риску оказаться за станком. В итоге он отказал в иске, и уже в конце февраля начались репетиции «На волоске от гибели». Это был первый случай, когда актриса сумела одержать верх над магнатами Голливуда (бунт Бэтт Дэвис, которая в конце 30-х годов бросила вызов Д. Уорнеру, завершился победой продюсера).

В один из мрачных февральских дней Вивиен Ли и Оливье выехали за город, чтобы осмотреть очередной дом: «Дарэм коттедж» нуждался в солидном ремонте, временный кров надоел обоим, и они давно хотели приобрести загородный коттедж. Серый кирпичный двухэтажный дом с круглыми башнями показался Вивиен Ли запущенным и громоздким. Оливье пришел в восторг. Хотя после разгрома монастырей Генрихом VIII дом перешел в частные руки, он все еще назывался «Нотли Эбби». Предки актера, французские Оливье, были известны уже в XVI веке, и он с особым чувством относился к истории. «Нотли» — аббатство монахов-августинцев, основанное при Генрихе II, — простояло уже шестьсот лет, и его история льстила самолюбию Оливье. Когда же он узнал, что Генрих V некоторое время поддерживал аббатство, это показалось знаком свыше.

Вивиен Ли говорила об отсутствии водопровода, показывала, как запущен сад, водила по залам и комнатам, требовавшим капитального ремонта, но Оливье оставался глух. Выходя, они одновременно резюмировали. «Ну, — с удовлетворением произнес Оливье, — это то, что надо». — «Это совсем не то», — сказала Вивиен Ли.

Ни ее доводы, ни мнение друзей, которые приезжали в «Нотли» по просьбе Вивиен Ли, не возымели действия. Пришлось покориться — она знала, что спорить с Оливье бесполезно. «Нотли» приобрел новых хозяев, поплатившихся почти всеми сбережениями.

В апреле 1945 года «На волоске от гибели» показали в провинции. Пьесу смотрели в Ньюкасле, Ковентри, Эдинбурге, Ливерпуле и Блекпуле, Бристоле и Глазго. Везде пьеса застала рецензентов врасплох. Противоречивой была и реакция публики.

В Лондоне первый спектакль «На волоске от гибели» состоялся через неделю после капитуляции Германии. С первой минуты начались неприятности. Осветители перепутали указания Оливье, оставляя в темноте артистов и освещая пустое пространство. Публика, которой следовало связать воедино диапозитивы, рассказывающие о начале нового ледникового периода, спор между мисс Сомерсет и менеджером и первую сцену в доме мистера Антробуса, недоумевала. В этот момент произошел инцидент, который мог иметь неприятные последствия.

Оливье, который переживал каждую ошибку осветителей и любой шорох в зале, заметил, что влиятельный критик Джеймс Эгейт исчез со своего места. Эгейт появился через несколько минут, пропустив важный, по мнению Оливье, эпизод. Именитый критик даже не успел взглянуть на сцену. С возгласом «Черт вас возьми! Вы опоздали!» Оливье ударил его по плечу. Критик обернулся — «Кто это?» С раздраженным «Меня вы хорошо знаете» Оливье сел на свое место.

Спектакль прошел с большим успехом, публика восторженно приветствовала Вивиен Ли, но труппа со страхом ожидала рецензии Эгейта. Критик оказался на высоте: «…благодаря изобретательности г-на Оливье, которому помогал великолепно отлаженный ансамбль, постановку следует признать полным успехом. На протяжении всей пьесы, радуя глаз, прыгает и порхает героиня мисс Ли, восхитительное воплощение динамики абсурда, полупоганка-полустрекоза. Лучшее исполнение в этом жанре после Ивонн Прентам». Все облегченно вздохнули. Оливье, не забывший острот Эгейта в свой адрес, ликовал: «Я всегда считал, что лучший способ иметь дело с критиками — бить их».

Наконец-то английские критики признали Вивиен Ли значительной театральной актрисой: «Пьеса в декорациях Р. Ферза искусно поставлена Л. Оливье. Она стала триумфом Вивиен Ли. В роли то вызывающе соблазнительной, то неуклюже незадачливой Сабины она ведет действие через половодье словесных приливов и отливов и с совершенной точностью передает тончайшие нюансы и смысл каждой фразы. Это лучшее выступление актрисы после ее несравненной Скарлетт, а в последнем акте она просто потрясает».

В конце мая Оливье отправился с труппой «Олд Вик» в Германию. Перед отъездом он успел прочесть рецензию в «Ивнинг стандарт»: «Мисс Вивиен Ли поразительно хороша. Забудьте об ее Скарлетт, об ее чопорной жене художника в пьесе Шоу. Здесь она открывает свое истинное «я» — наполовину гамэн, наполовину женщина, актриса комедии, художник. Ее исполнение сверкает как алмаз». Вероятно пьеса Уайлдера могла продержаться на сцене и дольше, чем в свое время «Дилемма доктора», однако всему помешала болезнь Вивиен Ли.

Еще в Ливерпуле актриса снова простудилась. Ее кашель беспокоил врача, но она не сказала ни слова мужу и не пошла к специалисту в Лондоне. Она худела, ее вид пугал коллег. Друзья знали, что помимо репетиций и спектаклей она изнуряла себя заботами о «Нотли». Наконец ее убедили пойти к врачу.

Врач рекомендовал бросить сцену и тут же лечь в больницу — вспышка туберкулеза. Он потребовал вызвать Оливье. Вивиен Ли кивнула головой и направилась в театр. Она презирала панику и решила обратиться к другому специалисту, прежде чем прерывать турне «Олд Вик» и спектакли «На волоске от гибели».

Второй врач считал, что длительный отдых поможет восстановить здоровье. Он согласился подождать до конца сезона, чтобы актриса смогла закончить выступления в роли Сабины. Теперь Вивиен Ли сообщила Оливье о своей болезни, однако муж ее письма так и не получил.

Второе письмо, где в глаза бросалась фраза «Теперь, когда тебе известно все худшее», привело его в смятение. Оливье вылетел в Париж повидаться с друзьями, которые только что прибыли из Лондона. Разрешение закончить сезон привело его к выводу, что опасности нет, и Оливье вернулся в Германию.

Летом Вивиен Ли поместили в больницу, где она провела шесть недель. В конце сентября Оливье смог перевезти жену в «Нотли»: несколько комнат на нервом этаже привели в порядок. Вдали от театра, от друзей, в угловой комнате, выходившей на печальный зимний сад и реку, Вивиен Ли провела конец 1945 и первые месяцы 1946 года.

Четыре месяца ей не позволяли вставать. В ожидании мужа, приезжавшего каждый вечер из Лондона, она беспрерывно читала — афоризмы Конфуция, эссе Монтеня, своего любимого Диккенса, Шекспира, Шелли, Бальзака, поэтов Р. Браунинга и Дилана Томаса («по-моему, это замечательный поэт»), Она взяла за правило каждый день запоминать стихотворение, сонет, отрывок, и это помогало забывать о болезни и тягостно медлительном времени.

Весной ей стало лучше, но она снова переживала — из-за Оливье, который был на грани нервного кризиса.