Ужас потери власти
Еще в июне 1990 г. глава внешней разведки СССР Л. Шебаршин сказал председателю КГБ В. Крючкову: «Рассчитывать на то, что Горбачев сможет сохранить единство Союза и удержать страну от распада, нереалистично. Престиж президента упал до нулевой отметки, он безволен и, по моему убеждению, думает только о собственном выживании. Противостояние с Ельциным он неизбежно проиграет… Нравится нам Ельцин или нет (мне лично он не нравится), Комитету и всем нам стоило бы ориентироваться на российского президента, на Российскую Федерацию»49.
16 октября 1990 г. министра обороны СССР Язова посетил американский министр обороны Ричард Чейни. Общение не сделало их друзьями. Ничего похожего на особые отношения Шеварднадзе и Бейкера. Да как могло быть иначе, учитывая задачи обоих министров? Язов мог иметь любые особенности характера, но сознательно разрушать оборонительную систему страны у него, ветерана Великой Отечественной войны, не поднималась рука.
Вот как пишут американские исследователи: «Язов полагал, что его задачей является сохранить советскую военную мощь от заклания на алтаре перестройки. Он не скрывал, что ничего хорошего не вышло из дружбы Горбачева с Бушем, или Шеварднадзе с Бейкером, и он не хотел составить подобной пары с американским министром обороны. Язов продолжал жаловаться Дику Чейни на упадок советской военной мощи, на ослабление Советского Союза. Чейни знал, что ему полагается сочувствовать Язову, но он никак не мог даже имитировать это. В частных беседах он называл Язова человеком, лишенным теплоты. Язов ужинал с Чейни на даче Министерства обороны под Москвой. В своем тосте Чейни восславил присуждение в 1990 г. Нобелевской премии мира Михаилу Горбачеву. «И в зале наступила тишина, словно я сказал что-то неприличное». Присутствующие никак не выражали своего восхищения Нобелевской наградой, да и самим Горбачевым»50.
Интересно, восхищался бы Чейни Нобелевской премией своего президента, если бы тот разрушил американскую оборонительную систему? Если бы Нобелевскую премию дали не Абрахаму Линкольну, а президенту Южной Конфедерации Джефферсону Дэвису?
В Кремле Чейни нашел Горбачева «в своей обычной агрессивной форме, но было видно, что бремя власти становится для него все тяжелее». Чейни поздравил советского президента с присуждением Нобелевской премии.
* * *
Вот как характеризует обстановку в стране осенью 1990 г. А.С. Черняев, которого трудно обвинить в стремлении к преувеличениям: «К началу осени атмосфера накалялась не по дням, а по часам. На Горбачева она наваливалась не только из печати, радио и телепередач. Сотни телеграмм из всех концов страны ложились ему каждодневно на стол: преступность разворачивается во все более изощренных и страшных формах — убийства, разбои, наглые грабежи, изнасилования малолетних, оружие попадает в руки бог знает кого и в неимоверных количествах… Проклятия в адрес президента, не способного навести порядок»51.
Во второй половине ноября 1990 г. стало казаться, что ужас потери власти пробудит мужскую твердость в президенте Горбачеве. Он бросился в Верховный Совет СССР с предложениями о реорганизации органов государственной власти. Созданный совсем недавно Президентский совет был распущен. Его фактически заменил Совет Безопасности. Большие полномочия были даны Совету Федерации (состоявшему из председателей Верховных советов союзных республик).
Явно реализовывалась президентская форма правления. Не было лишь достойного этого поста президента. Царь имел все царские атрибуты, кроме характера.
Речь зашла о создании «президентских префектов», которые представляли бы президента в отдельных регионах, возвращая утерянную власть центру. Горбачев, возможно, впервые был похож на вождя, который овладевает секретом власти. 23 ноября он представил проект Союзного договора, в котором власть республик была существенно увеличена, а их лидеры автоматически включались в Совет Федерации.
Но — грозный знак — Украина обусловила свое подписание Союзного договора принятием конституции республики. Четыре республики оставили за собой право создать собственные вооруженные силы (Россия, Украина, Белоруссия, Армения). И все зарезервировали за собой право вести собственную внешнюю политику. Украина, Белоруссия и Молдова объявили о своем принципиальном нейтралитете; Украина и Белоруссия — о безъядерном статусе. Возможно, критическим ударом нового феодализма по поникшей великой стране был договор, подписанный Россией и Украиной о противодействии Центру.
Так называемые «левые» не дремали тоже — 18 ноября группа депутатов-демократов призвала Горбачева, либо начать реформы, либо уйти в отставку.
Патриотов Советского Союза стало охватывать отчаяние. В конце ноября 1990 г. министр обороны Язов появился на национальном телевидении с предостережением, что советские войска прибегнут в случае нападения на них к самозащите. Через несколько дней глава КГБ Владимир Крючков выступил по национальному телевидению с предупреждением: Советский Союз находится под угрозой дезинтеграции. «Быть иль не быть — вот выбор для великого государства».
На следующий день 53 депутата-«консерватора» (включая секретаря ЦК по ВПК Бакланова, маршала Куликова (23 года командовавшего войсками ОВД), начальника генерального штаба генерала Моисеева, командующего ВМС адмирала Чернавина, командующего сухопутными войсками генерала Варенникова, командующего внутренними войсками генерала Шаталина, несколько членов Академии наук, патриарха Алексия Второго) потребовали осторожного отношения к оборонительной системе страны.
Горбачев 23 ноября начал предупреждать всех, кто его еще слушал, о надвигающемся «параличе власти». Не поздно ли он понял это? Полугодом ранее такая оценка имела бы, возможно, решающее значение и вызвала бы общественную мобилизацию. Сейчас же силы развала оседлали гоголевскую тройку обезумевшей России.
Ельцин
Восхождение главного противника Горбачева — Б.Н.Ельцина — к вершинам политического Олимпа началось, по сути, в 1989 г., когда его, наконец, «заметили» американцы. 12 сентября 1989 г., опоздав на тридцать минут, он прибыл к западному (рабочему) крылу Белого дома, призванный организацией по борьбе со СПИДом за 25 тыс. долл. прочитать лекции в США.
На протяжении восьми дней Ельцин выступил в Нью-Йорке, Вашингтоне, Балтиморе, Чикаго, Филадельфии, Миннеаполисе, Индианаполисе, Сан-Франциско и Лос-Анжелесе. Буш тогда еще опасался принимать Ельцина: какой будет реакция Горбачева? В представлении президента Буша Ельцин был «отвязавшейся пушкой» на скользкой, колеблющейся палубе советской политики. Приверженец крепких напитков, угрюмо-мрачный параноик, лишенный внутренней дисциплины, он способен только на спектакль, который дискредитирует и Горбачева, да и самого Буша.
Но уже сложившаяся группа экспертов в США стала приходить к мнению, что Ельцин «даст больше, быстрее и надежнее», чем Горбачев. Лидером этой группы был заместитель главы ЦРУ Роберт Гейтс — главный противник «горбоцентризма» в американской политике, который считал, что Горби ненадежен, что пик его влияния в России уже пройден, что подлинно радикальные перемены произведет лишь бесшабашный Ельцин. Вторым «проельцинистом» в американском руководстве был Фриц Эрмарт, председатель Национального комитета по разведке. Он сказал Кондолизе Райе, что, хотя Ельцин эксцентричен и склонен к авантюре, он осмелится на то, на что Горбачев уже не осмелится.
Советник президента по национальной безопасности, его друг и ближайший помощник Брент Скаукрофт постепенно склонялся к мысли о полезности Ельцина для Америки. Встреча с ним дала бы президенту Бушу дополнительные возможности воздействовать на руководство СССР. Будучи в той же должности, Скаукрофт в 1975 г. отказался от встречи с Солженицыным; нынешняя обстановка в Советском Союзе, полагал Скаукрофт, не позволяет замыкаться на Горбачеве.
* * *
Встречу следовало представить как «спонтанную». Президент и вице-президент как бы случайно зайдут в комнату, в которой по немыслимой случайности будет находиться Ельцин.
Но Ельцин, известный самодурством своего характера, создавал проблемы американцам. Прибыв в Западное крыло Белого дома с «черного входа», Ельцин (сообщает глава европейского направления при президенте Буше Роберт Блеквил) остановился, поднял руки и объявил, что не пойдет дальше, если не увидит президента Буша. Когда Кондолиза Райе встретила Ельцина у входа, Ельцин буркнул: «Это не то место, через которое посетители приходят к президенту». Райе: «У вас назначена встреча с генералом Скаукрофтом». Ельцин скрестил руки на груди и ответил: «Я не пойду никуда, если вы не дадите мне гарантий, что я встречу президента!»
Говоря по-русски, Райе пыталась завести Ельцина в Белый дом, но тот буквально уперся. Наконец Райе неожиданно сказала: «Боюсь, что генерал Скаукрофт слишком занят, и если мы не собираемся увидеть его, мы должны сообщить об этом ему». Ельцин обмяк: «Тогда пошли».
Райе завела Ельцина в кабинет Скаукрофта — большую комнату с французскими окнами, выходящими на север. Буш зашел сюда примерно на пятнадцать минут. Ельцин обрел свою лучшую форму. Когда президент ушел, Скаукрофт задал Ельцину лишь один вопрос: «Каковы цели этой поездки?» Ответ Ельцина длился безостановочно более часа. «Я отдам 15 процентов советской экономики в частные руки» и т. п. Как утверждают очевидцы, Скаукрофт заснул, чего Ельцин, к счастью, не заметил. К концу ельцинского монолога заглянул вице-президент Дэн Куэйл: «Я читаю обзоры прессы о вас. Читаете ли вы обо мне?» Ельцин хмыкнул.
Присутствующие американцы все как один отметили, что во время встречи с президентом Бушем-старшим Ельцин не смог изложить своей политической программы. Эти присутствующие были склонны после встречи «занизить» политический вес Ельцина как политического легковеса, который, скорее всего, вскоре сойдет с политической сцены.
Кто-то сказал, что самым важным американцем, встреченным Ельциным в США был «Джек Дэниэлс», исконно американское виски. Но Ельцин был не так прост. Обращаясь к прессе, он сказал, что предоставил американскому президенту план из десяти пунктов «как спасти перестройку».
В Москве Горбачев был несказанно огорчен встречей Ельцина с президентом Бушем. А тут еще выступление известного дипломата Лоуренса Иглбергера в Джорджтаунском университете: «При всех своих рисках и неясностях, «холодная война» была замечательно стабильным периодом в отношениях между великими державами. Внезапное окончание противостояния Востока и Запада может привести к краху правительств, к хаосу, к переходу к диктатуре».
* * *
В 1990 г. американская разведка оценила шансы Ельцина на избрание Председателем Президиума Верховного Совета Российской Федерации как достаточно реальные. И Борис Ельцин, действительно, занял эту должность, став фактически президентом Российской Федерации.
Американцы стали гораздо внимательнее присматриваться к Ельцину, который отныне мог сделать для американской сверхдержавы прежде немыслимое — просто лишить ее глобального соперника.
12 июня 1990 г. Верховный Совет Российской Федерации принял декларацию о суверенитете. Это был прямой вызов легитимности горбачевского Центра. Вслед за российским парламентом декларацию о независимости 20 июня принял Узбекистан, 23 июня — Молдова, 16 июля Украина, 27 июля — Белоруссия. Далее начался каскад провозглашения суверенитета внутри республик. Карелия провозгласила суверенитет 10 августа, далее последовали Татарстан, Башкортостан, Бурятия в РСФСР; Абхазия в Грузии.
Ельцин, с точки зрения Мэтлока, «исходя из своего политического инстинкта, говорил людям то, что те желали услышать… Процветание ожидает за углом, стоит лишь принять правильное решение». Первый заместитель Ельцина Хазбулатов потряс американцев тем, что весьма неожиданно предсказал наследование Российской Федерацией Советского Союза. «Союз будет превращен в весьма необязательную федерацию, которой не понадобится даже конституция и у которого не будет даже атрибутов единой страны». Он жестко стоял за передачу всех подлинных прав республикам. Он первым выступил за посылку «российских дипломатов» во все посольства СССР.
Почему американцы, «имея на руках» Горбачева, постепенно начали склоняться (начиная с 1989 г.) к поддержке противостоящего ему на внутрисоветской арене Ельцина? Все объясняется геополитическими соображениями: «Ельцин выступал за более быстрые сокращения советского военного бюджета (чем Горбачев), он выступал за самоопределение балтийских республик. Его политика была ближе к нашей, чем политика Горбачева»52. Такие соображения поднимали значимость Ельцина, каким бы ни был его умственный горизонт.
Горбачев не мог этого не понимать, но он уже склонился перед «дядей Сэмом». Президент СССР метался в бессильной злобе. «Правда» перепечатала из итальянской «Реппублики» статью итальянского спецкора Цуккони, который саркастически изобразил пребывание Ельцина в США.
Ельцин старался показать в этом беспринципную враждебность Горбачева, не брезгающего никакими приемами. На одном из собраний Ельцин обвинил КГБ — ведомство делает его движения на пленке нелепыми, а речь — косной. Встал пожилой мужчина с заднего ряда: как же можно искажать действия одного лица и при этом не касаться поведения и речи всех остальных. Пригвожденный Ельцин замолк.
Ельцин бросился создавать в Российской Федерации президентскую республику, он как неотвратимая судьба шел по стопам ставропольца. Народ замолчал, правда и ложь переплелись. Россия уходила из своего исторического лона, она крушила труд десятков поколений. Рухнуло творение великих наших предков. Теперь Ельцин мог сокрушить ненавистного ему Горбачева. Правда, для этого ему нужно было сокрушить страну, главой которой был Горбачев.
* * *
Мечущийся в прострации Горбачев постарался в середине августа 1990 г. присоединиться к Ельцину и создать нечто вроде политического тандема на основе создания экстренного экономического плана. Горбачев и Ельцин обсуждали план «перехода к капитализму». Оба «злых гения» российской истории выдвинули своих кандидатов в эту комиссию, которую возглавил академик Станислав Шаталин. От Горбачевского президентского совета сюда вошли такие люди, как академик Петраков, от правительства РСФСР — Григорий Явлинский и Борис Федоров. Основой совместной работы стал план «500 дней» — творение безумного оптимизма. Газета «Известия» дала изложение этого плана для всеобщего обозрения. Да, в руки звероподобного хирурга попала несчастная Россия…
В августе 1990 г. постоянный визави посла Мэтлока Бочаров (депутат обоих Верховных Советов — СССР и РСФСР) впервые предсказал выделение России из СССР, а затем создание в результате переговорного процесса новых объединительных структур. Если Горбачев будет по-прежнему колебаться, Россия во главе с Ельциным устроит распад, бунт против Центра. Бочаров предвидел создание некого подобия Европейского союза — группа государств с неким единым экономическим пространством, подобием Европейской комиссии в Брюсселе и парламента в Страсбурге. Мэтлок впервые написал тогда в Вашингтон о возможности распада СССР.
Между тем завязавшийся союз Горбачева и Ельцина продлился недолго — 16 октября 1990 г. Ельцин резко отверг горбачевский вариант экономического плана и заявил, что применит нетронутым «план Шаталина» в пределах Российской Федерации. Теперь любые экономические наметки Горбачева становились фантазиями, так как крупнейшая республика — Россия отвергала их с порога. Ельцин и Хазбулатов становились величинами национального значения.
В Российской Федерации Ельцин воспользовался референдумом по поводу отношения народа СССР к национальному единству. Он добился внесения в вопросник, предлагаемый российским гражданам, предложения о введении поста президента Российской Федерации. Теперь, если он выигрывал, то получал поддержку крупнейшей республики. По мнению, в частности, американского посла, «вопрос о российском президентстве имел большое значение. Если это вело к конституционной поправке и голосованию за российского президента, то Борис Ельцин выигрывал многое. Его власть по сравнению с властью Михаила Горбачева — неизбранного президента качающейся государственной машины — возрастала»53. В телевизионной передаче, транслировавшейся на всю страну, Ельцин 19 февраля 1991 г. сказал, что Горбачев «ведет страну к собственной диктатуре». Теперь стало ясно, что союз Горбачева и Ельцина практически невозможен, и американцам следует выбирать одного из двух.
Американцев на данном этапе раздражала тактика Горбачева в Войне в Заливе. Горбачев, видимо, полагал, что ему удастся «уговорить» Саддама Хусейна выйти из Кувейта и таким образом не допустить наземной войны с возглавляемой американцами коалицией. Американцы полагали, что «победа ведомой американцами коалиции в войне, где противник коалиции был вооружен преимущественно советским оружием, затронет советский престиж и военную гордость». Американцев немыслимо раздражали жалобы горбачевских дипломатов на «жестокие бомбардировки» гражданских объектов в Ираке (представитель ССР в ООН Белоногов — послу Мэтлоку 12 февраля 1991 г.).
Именно здесь умирает поддержка американцев политику, сделавшему Америку единственной сверхдержавой. Посол Мэтлок выговаривает: «Американцы не могут позволить себе подобных комментариев. Соединенные Штаты взяли на себя основное бремя осуществления резолюций Совета Безопасности ООН, хотя это было делом всего мирового сообщества. Мы пожертвовали жизнями наших молодых людей в этом деле… Наше общество никогда не понимало неучастия, обвинений в неправильных действиях, попыток преуменьшить значимость наших потерь»54.
Как погибла Советская армия
Решающим обстоятельством для полного ослабления советской армии стало подписание на встрече глав стран — членов ОБСЕ в Париже Договора об обычных вооруженных силах и вооружениях в Европе (ОВСЕ). Речь шла об огромных сокращениях обычных вооружений и вооруженных сил на территории от Атлантики до Урала. Советское превосходство на территории, дважды в течение одного столетия подвергавшейся варварскому нашествию, обескровившему Россию, было решением Горбачева, Шеварднадзе и найденных ими военных спецов низведено на нет.
В истории ограничений вооружений, в мировой истории ничего подобного не имело места никогда. Согласно этому неслыханному договору, Москва согласилась сократить численность своих танков, самолетов, орудий, и бронетранспортеров на 70 процентов.
К моменту подписания этого договора — в ноябре 1990 г. Москва уже выводила части Советской армии из Венгрии и Чехословакии (вывод завершится в 1991 г.) и из восточных земель Германии (здесь вывод войск завершился в 1994 г.).
У западных законников, обсуждавших проблему сокращения войск, сложилось странное впечатление, что «противоположная сторона попросту умерла»55. Ко времени подписания Договора ОВСЕ одна из держав — ГДР — канула в Лету, а пять других членов ОВД изменили свое наименование, свой социальный базис, свою правящую верхушку.
Перед подписанием договора ОВСЕ в ноябре 1990 г. советские военные на свой страх и риск переместили танки и артиллерийские установки за Урал, в Азию, что, согласно западной точке зрения, «не соответствовало духу договора». Маршал Язов пытался спасти хотя бы часть отечественных вооружений, хотя бы несколько тысяч из десятков тысяч боевых машин, безумно предназначенных к уничтожению. Некоторые части были названы военно-морской обороной государства. Думаете, что Шеварднадзе помогал защитникам Отечества — стоял на стороне своего большого Отечества, которое он номинально представлял? Никоим образом.
Представлявший Вашингтон глава американской делегации на переговорах Джеймс Вулси (будущий глава ЦРУ) встретил в Москве всю верхушку советского военного командования, начиная с министра обороны маршала Язова и генерала Моисеева (начальника Генерального Штаба). Они стояли в Министерстве обороны на фоне гигантского панно, изображавшего Александра Невского после победы над крестоносцами на Чудском озере. Многие опустили головы.
Язов объявил, что не собирается ограничивать военно-морские войска. Потеряв природное самообладание, размахивая руками перед Вулси, Язов сказал, что столь огромные ограничения возможны только в будущем, когда можно будет ограничить численность американских авианосных соединений и подводных лодок.
Пришедший в неистовство Вулси отвел руки Язова и сказал: «Только через мой труп!» Когда это перевели на русский, маршал усмехнулся: «Возможно, что и так». Тогда Вулси обвинил советское военное руководство в «сознательно ложной интерпретации» подписанного договора. Язов постучал по груди и сказал: «Только через мой труп!» поведение советских военных. Догадайтесь, кому? Он жаловался Шеварднадзе: советские военные, мол, переводят оружие за Урал, в азиатскую часть. «Вы должны уничтожить это оружие в Европе». Бейкер был раздражен этими стенаниями. Он, а не советский министр, резко остановил Вулси: сейчас у Бейкера, накануне войны в Персидском заливе, были более важные дела. Бейкер произнес сквозь сжатые губы: «Вулси, заткнитесь. Вы заставляете нас терять время».
Даже Объединенный комитет начальников штабов не мог с поощрением смотреть на самоубийство второй армии мира, совершаемое Шеварднадзе и ему подобными. А Бейкер сказал, что у него осталась горечь во рту.
Никогда еще Шеварднадзе не выглядел столь отвратительно. Пепельный цвет лица и темные круги под глазами. Прислуживание другим стоит дорого.
Довольно неожиданно Шеварднадзе потребовал созыва конференции по Ближнему Востоку. Бейкер ответил, что «не время». Шеварднадзе выбросил вперед обе руки: «Я понимаю вашу позицию! Я не пытаюсь вас отговорить». И приказал представителю СССР в Совете Безопасности ООН Юлию Воронцову отложить выдвижение советского предложения, замедляющие американские военные действия в Персидском заливе.
Выслуживавшийся перед американцами Шеварднадзе протестовал по поводу «поведения советских военных» перед президентом Горбачевым, а тот поручил изучить дело выполнения Договора ОВСЕ маршалу Ахромееву. Тот доложил, что указанные действия не противоречат договору, и это вызвало негодование Шеварднадзе56.
Министр посетил Белый дом 12 декабря 1990 г. Он потрогал Рождественские украшения на американской елке и договорился о трехдневном визите в США Горбачева в феврале наступающего года. В качестве рождественского подарка президент Буш подписал кредитную гарантию на один миллиард долларов для закупок сельхозпродуктов в Америке.
Кульминацией процесса сближения «новой» Европы было принятие на пленарном заседании глав стран ОБСЕ в Париже 19–21 ноября 1990 г. ее финального документа — Декларации о безблоковой Европе, в которой были такие слова: «Конец эры конфронтации… Нет больше противников… Будет построено новое партнерство… Безопасность неделима»57.
Безблоковая Европа. Восток выполнил свое обещание и уничтожил свой блок — ОВД. А что же Запад? Никто в НАТО и не думал реализовывать безблоковую Европу.
Исторический фарс
В 1990-м г. советская дипломатия проиграла все, что только можно было проиграть. И пыталась при этом придать своим диким поражениям некую маску триумфа, высочайшим образом оцененного Нобелевским комитетом в Осло.
Внутри страны дипломатическая служба всегда пользовалась уважением. Но отходы и поражения стали столь очевидны, что никакая риторика не могла их скрыть. Начинается массовое разочарование в людях со Смоленской площади. Резкие выпады против дипломатов прозвучали на Пленуме Центрального Комитета КПСС в феврале 1990 г. и продолжились на июльском пленуме ЦК, где с гневом была встречена потеря Восточной Европы.
Шеварднадзе: «Теперь я стал козлом отпущения. Создатель и охранитель этой системы, достигший ее вершины, я был теперь изгоем, обреченным на безжалостное третирование». В последние месяцы министр жил с ощущением, что германское объединение, кризис в Персидском заливе и другие проблемы стали «столь интенсивными», что Шеварднадзе решил «не отвлекаться на критическую защиту своих деяний. Караван идет…»
Но у него появилось четкое ощущение того, что приближается некий финиш, который сокрушит его бесславные дела. Шеварднадзе теряет доверие и Горбачева, предлагающего ему, как уже говорилось, уйти на пост вице- президента. Западные авторы называют это предложение «шагом, достойным Макиавелли»58.
17 декабря 1990 г. Горбачев открыл сессию Съезда народных депутатов. «Мы недооценили глубину кризиса нашего общества». Хорошее мы. Горбачев потребовал дополнительных полномочий. Все тогда думали, что эти полномочия ему нужны. Не из того теста был сделан Горбачев, чтобы ему помогли дополнительные полномочия (которых у него и так было более чем достаточно).
Человек с рабской душой, министр иностранных дел Шеварднадзе предупреждал посла Мэтлока, что в случае кризиса уйдет в отставку — ведь на съезде КПСС уже восемьсот человек проголосовали против него. «Днем ранее несколько товарищей предложили выпустить декларацию «запрещающую руководству страны посылать войска в Персидский залив… Это переполнило мою чашу терпения».
Рано утром 20 декабря 1990 г., едва встав с постели, он наметил тезисы своего выступления на проходящем Съезде народных депутатов. Его верный помощник Тарасенко сообщил американскому послу, что Шеварднадзе заранее ни с кем не советовался, только с женой, детьми и двумя помощниками — Теймуразом Степановым и Сергеем Тарасенко. Все они согласились, что Шеварднадзе лучше уйти. При этом ни слова Горбачеву.
Один из заместителей Шеварднадзе — Александр Белоногов прибыл к американскому послу в Спасо-хауз, где его спросили: может ли Шеварднадзе передумать? Как вам нравится ситуация: американские дипломаты знают об уходе Шеварднадзе, а его президент — нет.
Может быть, «Шэви» надеялся на американский нажим на Горбачева?
На трибуне Шеварднадзе оценил требование Горбачева в отношении новых полномочий как «грядущий приход диктатуры. Никто не знает, какой будет эта диктатура и каким будет тип диктатора… Я хочу сделать следующее заявление: я ухожу в отставку… Это мой долг как коммуниста».
Выйдя на трибуну Дворца съездов, Горбачев сказал, что его более всего обидело то обстоятельство, что Шеварднадзе не оповестил о своем решении заранее его. Горбачев может только осудить выходку Шеварднадзе и манеру, в которой она была сделана. Он высмеял «страхи перед диктатурой» — «У меня нет о ней сведений».
* * *
Мэтлок считал, что драматизм происходящего требовал своего Шекспира. С точки зрения американского посла, Шеварднадзе «достиг блестящих успехов во внешней политике перестройки». Призванный к американскому послу помощник Шеварднадзе Сергей Тарасенко сообщил, что его босс рассматривал возможность ухода в течение года. Его возмутило отсутствие поддержки со стороны Горбачева, когда военные начали критиковать его договоренности с Западом.
Американцы интересовались, прежде всего, тем, о каком заговоре говорил Шеварднадзе. Выяснилось, что ничего конкретного он в виду не имел. Он имел в виду общую атмосферу в стране.
Бейкеру сообщили об уходе Шеварднадзе в половине шестого утра. Госсекретарь немедленно позвонил в Москву, но Шеварднадзе не подходил к телефону. Они поговорили чуть позже, и Шеварднадзе согласился не оставлять свой пост до февральской встречи 1991 г. Горбачева — Буша.
Буш и Скаукрофт увидели в происходящем «попытку Горбачева найти путь посреди — между «реформаторами и реакционерами, словно такой путь существует». Буш из Кемп-Дэвида звонил очень многим, но Горбачева среди его собеседников уже не было — этот адресат потерял практическую ценность. И все же Скаукрофт убедил Буша сделать еще один звонок в Москву. Президенты говорили тринадцать минут, ограничившись пожеланиями счастливого Нового года.
Посол Бессмертных написал министру от руки: «Дорогой Эдуард Амвросиевич, я предлагаю вам забрать назад ваше заявление. Это было бы лучше для нашей внешней политики и для всей международной ситуации. Я в этом твердо уверен. Держитесь за ваш пост. Саша»…
На той же трибуне, где стоял Шеварднадзе, глава КГБ Крючков 22 декабря обвинил западные разведки в попытках осуществить коллапс Советского Союза. 25 декабря 1990 г. Съезд народных депутатов одобрил расширение президентских полномочий Горбачева; он согласился с необходимостью проведения национального референдума по вопросу о Союзном договоре. 27 декабря под давлением Горбачева вице-президентом во втором голосовании был избран выдвинутый Горбачевым Янаев.
Накануне 1991 г. Буш и Горбачев обменялись посланиями. Горбачев посчитал нужным послать президенту Бушу-ст. специальное письмо с уверениями, что никакого изменения во внешнеполитическом курсе не произойдет59. Президент Буш посчитал нужным позвонить Горбачеву в первый день нового года. Они обсуждали ход переговоров по стратегическим вооружениям и ситуацию в Персидском заливе. Государственный секретарь Бейкер 4 февраля 1991 г. послал Шеварднадзе (еще временно занимавшему свой пост) соображения о проблемах стратегических вооружений. Контроль над вооружениями и операция в Персидском заливе затмили все прочее.
Но более существенным уже было следующее. Еще в 1989 г. Брент Скаукрофт создал специальную группу по наблюдению за национальными проблемами в Советском Союзе. Он дал инструкцию ветерану ЦРУ Роберту Гейтсу «взять на себя функции наблюдателя за Кремлем, сдуть пыль с магического шара предсказаний, и начать задавать себе вопросы о различных вариантах возможного кошмара»60. Гейтс создал два межведомственных комитета; первый возглавил он сам, второй — Кондолиза Райе. Самым главным был вопрос о будущем советских ядерных сил. ЦРУ знало о механизмах сдерживания попыток завладения этим оружием посредством сложных кодов и идентификационных приспособлений.
Американцев волновала возможность овладения тактическим ядерным оружием некими региональными национальными деятелями. Что же касается общей оценки курса Горбачева, то 24 января 1991 г. ЦРУ давало такую оценку: «Горбачев начал конфликт без явственно просматриваемой программы и с малоощутимыми шансами на успех. Едва ли ему удастся избежать расплаты за процесс, который он сам же и начал и главной жертвой которого он, вероятнее всего, и будет»61.
Американская разведка уже тогда определила то, чего советские либералы не желали (и не желают) признавать долгие годы — тогда и потом. Роберт Гейтс: «Ежедневная жизнь во многих отношениях была счастливее при старом сталинском режиме. В будущем русские оценят либерализацию как хаос. Чем дальше зайдет Горбачев, тем сложнее будет для последующего лидера, более решительного и более умелого, чем Горбачев, призвать население снова помогать проводить реформы». Найдите либеральный мыслительный центр в России, оценки и выводы которого хотя бы немного напоминают выводы ЦРУ.
Внешняя помощь
Как напоминает посол Мэтлок, «со времен Сталина Советский Союз никогда не принимал иностранной экономической помощи, считая ее потенциальным источником «внешней зависимости». СССР не принял ее даже после Чернобыля. Но после землетрясения в Армении, в Спитаке, в декабре 1988 г., помощь была принята с благодарностью… По мере того, как экономическая ситуация в стране ухудшалась, официальное отношение к помощи из-за рубежа изменялось, и к осени 1990 г. Горбачев активно призывал не только к иностранным кредитам и кредитным гарантиям, но полностью принимал дарования в виде продовольствия и медицинских препаратов»62.
Американское посольство советовало своему правительству предоставить советскому населению некоторый объем медицинской помощи в виде лекарств. Нельзя сказать, что Вашингтон проявил невиданную щедрость — было ассигновано всего 5 млн. долл., но и эта помощь была существенной для доведенной горбачевским правлением до крайности страны. Горбачев назначил чиновника высокого ранга — первого заместителя председателя Совета Министров Виталия Догужиева координатором гуманитарной помощи. В прежние годы СССР сам оказывал массовую помощь многим странам. Печально было видеть деградацию великой державы. Теперь фуры с помощью пропускали даже в самые закрытые города.
Мэтлок же думает так: «Это придало советским гражданам чувство, что они не забыты и не покинуты миром. Это было важно, ценно и ободрительно» И все же даже Мэтлок признает, что внимание к обрушенной стране было недостаточным: «Вашингтон никогда не проводил исследований переходных условий, пригодных для Советского Союза; президент был поглощен созданием коалиции по выдворению Ирака из Кувейта. Наши западноевропейские союзники спорили по многим вопросам и были увлечены внутренними проблемами. Японское правительство сделало советскую политику заложником возвращения южнокурильских островов к северу от Хоккайдо — справедливое требование, но не то, которое можно было удовлетворить непосредственным давлением»63.
Прибалтика
7 января 1991 г. каналы информации американского государственного департамента сообщили, что элитные части ВДВ выдвигаются в Прибалтику и одной из целей будет призвать на действительную службу 32 тысячи новобранцев. Роберт Гейтс и Кондолиза Райе немедленно прибыли к Бренту Скаукрофту с предложением жесткого ответа. Скаукрофт колебался. Он ценил поддержку СССР в ООН. Противостоять сейчас Горбачеву в Прибалтике означало выбить его из коалиции против Ирака. И все же американское заявление было достаточно жестким, чтобы ТАСС назвало его «неприкрытым вмешательством во внутренние дела Советского Союза».
На второй день после драматической самоотставки Шеварднадзе Горбачев создает специальные милицейские силы — ОМОН, внешне характерные своими черными беретами. Именно ОМОН захватывает полиграфические учреждения в Риге. Пятью днями позже Министерство обороны СССР потребовало возврата к всеобщей воинской повинности в Прибалтике, Закавказье, Молдавии, западных областях Украины, там, где националистический порыв был максимальным. 2 января 1991 г. ударные войска Министерства внутренних дел захватили здание Центрального Комитета Коммунистической партии Литвы, издательства и типографии основных изданий — как принадлежащие центральным властям.
Узнав о высадке воздушно-десантных войск в Литве, посол Мэтлок бросился к советнику Горбачева Георгию Шахназарову, который попытался успокоить американца. Прибалты сами ведут себя провокационно. Министр иностранных дел Борис Путо принял главу Всемирного еврейского конгресса Эдгара Бронфмана и сказал, что прибалтийские республики намерены агрессивно вести себя в отношении местных этнических меньшинств.
Прибалты вели себя, если позволено так выразиться, нагло. Глава литовского парламента Витаутас Ландсбергис заявил, что обращение Горбачева относится к государству, которого уже нет (Литовская ССР), поэтому граждане республики не обязаны обращать на это послание никакого внимания. Предложение Горбачева «восстановить» советскую власть уже определенно означает, что в данное время она исчезла. Слабость Горбачева была уже очевидна, литовский профессор музыки пинал его как хотел, не опасаясь ответа бывшей второй супердержавы мира.
* * *
Три первых месяца 1991 г. свидетельствуют, что даже Горби проняло. При всем своем самомнении, Горбачев периодически стал действовать иррационально. Так, 7 января 1991 г. он приказал грузинскому сепаратистскому правительству Гамсахурдии вывести войска из Южной Осетии, хотя уже достаточно давно не имел власти распоряжаться новым грузинским парламентом и его президентом. Гамсахурдия заявил, что любая попытка выполнить распоряжение Горбачева приведет к войне между Грузией и Россией. Жалкая угроза Горбачева лишь ухудшила ситуацию. Она окончательно стала рушить доверие к нему. В целом, начатая с середины ноября 1990 г. практика угроз (ни одна из которых не была реализована) просто убила доверие к Горбачеву даже у самых верных его сторонников.
Теперь мы знаем, что 7 января 1991 г. верная Кремлю часть литовской компартии обратилась к Горбачеву с предложением распустить Верховный Совет Литвы и ввести прямое президентское правление Горбачева, Секретарь Горбачева Валерий Болдин встретился с лидером просоветских литовцев Бурокявичюсом. Рядом сидели секретари ЦК Шенин и Бакланов, министры Пуго и Язов, глава КГБ Крючков. Никто не знает, насколько осведомлен был об этой встрече сам Горбачев, но в любом случае он отошел от ответственности.
Президент Буш в своем первом в текущем году послании указал, что «перемены в Советском Союзе помогли создать базу для беспрецедентного сотрудничества и партнерства между Соединенными Штатами и Советским Союзом. События, свидетелями которых мы являемся, совершенно несовместимы с этим курсом». Президент Буш объявил, что «мы осуждаем эти (советские) действия, которые не укрепляют, а разрушают нашу дружбу»64.
Обе палаты американского конгресса осудили события в Литве как «глубоко беспокоящие». И рекомендовали президенту ввести экономические санкции. Посол Мэтлок посетил главу КГБ Крючкова, выражая «обеспокоенность Соединенных Штатов ситуацией в балтийских государствах. Что касается речи Крючкова в декабре, что Мэтлок опроверг ее идеи: «Мы не пытаемся сокрушить вашу систему». Мэтлок бросился к советнику Горбачева Анатолию Черняеву, у которого нашел больше понимания.
Посол Мэтлок записывает для себя: «В отличие от прибалтов, которые готовы приложить все силы, чтобы, в противостоянии советским войскам не попасть в силовую западню, грузины кажутся готовыми осуществить свои силовые угрозы. Хотя я могу понять фрустрацию в Москве, связанную с центробежными тенденциями, и не чувствую, что грузины ведут себя достойным образом в отношении осетин, я не могу понять, почему Горбачев идет своим странным путем… Нынешний его курс является идиотическим — словно Горбачев поразительно глуп».
14 января 1991 г. Председателем Совета Министров стал Валентин Павлов, более жесткая фигура, чем его предшественник. Из президентского совета вышли Яковлев, Примаков, Осипян, Шаталин и Петраков. Павлов отказался заново назначить Абалкина и Ситаряна.
Вильнюс
Пиком «твердого горбачевства» было, видимо, 19 ноября 1991 г. — в столице Латвии Риге был создан Комитет национального спасения. На следующий день местный ОМОН штурмовал Министерство внутренних дел Латвии. Пять человек стали жертвами этих событий. В Москве стотысячная демонстрация прошла против применения силы. Вся страна прильнула к телевизионным приемникам, но со стороны Горбачева не последовало призывов или объяснений. Зато их можно было легко узнать через радиостанцию «Свободу» или через левые демократические издания, часть которых публиковалась в Прибалтике.
Горбачев полагал, что в запасе у него еще есть несколько инструментов воздействия на силы, которые по частям растаскивали его власть. В декабре 1990 г. он убедил Съезд народных депутатов СССР в необходимости всенародного референдума, который бы показал приверженность населения Советского Союза единому государству. Прибалтийские республики отказались участвовать в нем, а затем их примеру последовали Грузия, Армения и Молдавия. В Казахстане Нурсултан Назарбаев по-особому поставил вопрос референдума: «Считаете ли вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических республик как союза независимых суверенных государств?»
Поразительная слабость Горбачева: у него не было никакого внутреннего желания «поговорить» с собственным народом, объяснить сонм своих обеспокоенностей, попросить о помощи. Этот человек глубинно не верил в демократию, говоря о ней так много. Дежурные выступления не в счет; от многочисленных многочасовых речей у всех сводило скулы. Но честное, откровенное слово обеспокоенности, призыв о помощи, проникновенное слово правды ценится в России как нигде более. В этот роковой час судьба дала России фантастического говоруна, который специализировался на обтекаемых округлых фразах, лишенных столь слышимого народом искреннего элемента, придающего смысл происходящему. Это и обрушило массовую поддержку Михаила Горбачева.
* * *
В январе 1991 г. некий «новый» Горбачев послал ультиматум литовцам: немедленно восстановить СССР и Литовскую ССР. «Народ требует восстановления конституционного порядка, надежных гарантий безопасности и нормальных жизненных условий». Отсутствие этих условий потребует введения прямого президентского правления.
11 января 1991 г. Национальный комитет спасения Литвы объявил о восстановлении конституции Литовской ССР. 11 января 1991 г. советские десантники заняли главный печатный комбинат в Вильнюсе. Советские войска оккупировали несколько зданий, на которые претендовала Компартия Литвы. 13 января 1991 г. в Вильнюсе пролилась кровь.
Посла Мэтлока разбудил 13 января 1991 г. звонок его заместителя — Джеймса Коллинза (будущего посла Америки в России). Подразделение «Альфа» пошло в атаку на телевизионную башню в Вильнюсе. Предполагалась атака на литовский парламент, где забаррикадировались литовские депутаты. Мэтлок записывает для себя: «Обманывает ли Горбачев, или события вышли из-под контроля?»
И тут Горбачев дал слабину. Во второй половине наступившего дня в Министерство иностранных дел СССР были вызваны послы США, Британии, Франции, Германии и Финляндии. Они собрались в том зале, где обычно с ними встречался Шеварднадзе. Теперь от лица министерства выступил первый заместитель министра иностранных дел Анатолий Ковалев. Он сказал, что только что прибыл из кабинета президента Горбачева и хотел бы передать сообщение главам соответствующих правительств. Самым главным было следующее: «Президент желает заверить своих иностранных коллег, что он не ответственен за атаку на телевизионную башню. Горбачев к кровавым событиям в Вильнюсе отношения не имеет». (Кто после этого мог оставаться лояльным Горбачеву?) Ответом было пораженное молчание.
Престиж Горбачева упал до нуля, когда он отказался взять на себя ответственность за происшедшее в Вильнюсе кровопролитие. Всякий, кто когда-либо разговаривал, был знаком с советскими военачальниками, точно знает, что советские генералы никогда не пойдут на кровопролитие без твердого, определенного политического приказа сверху. Можно ли себе представить, что в центре Тбилиси в апреле 1989 г., в Баку в январе 1990 г. и близ телевизионной башни Вильнюса в январе 1991 г. советские генералы — на свой страх и риск — пошли в боевую атаку против своего же народа? Немыслимо. Но человек, несомненно, отдавший приказы, предпочел спрятаться за спины других.
Или он потерял контроль над событиями? Посол Мэтлок потребовал, чтобы президент СССР немедленно выступил с официальным заявлением на данную тему. Мэтлок западному коллеге: «Я не знаю, во что верить: самое трудное — это предположить, что Горбачев не знает, что происходит, но, одновременно, я не могу понять, почему он шлет нам это послание, если оно ложно. Едва ли он желает усилить подозрения, что потерял контроль над собственным правительством». Один из западных послов: «Что же хуже — возможность того, что Горбачев спланировал это, или то, что он потерял контроль над вооруженными силами?» Мэтлок: «Мне не нравятся оба варианта».
Горбачев предпочитает считать, что он «ничего об этом не знал». На следующий день либералы в его окружении (Яковлев, Бакатин, Черняев, Игнатенко) выработали для Горбачева план: выехать в Вильнюс, признать допущенную несправедливость и огласить литовскую независимость. Заместитель мэра Москвы Сергей Станкевич назвал события в Вильнюсе «самым сильным из всех ударов по перестройке».
Колебания Горбачева достойны более талантливого пера. Вначале он согласился с либералами, но затем поддался жесткости силовиков. Он не только не полетел в Виьнюс, но согласился с представителями силовых министерств на том основании, что его личная безопасность не может быть обеспечена65. Горбачев не только не приехал в Вильнюс, но и не отделил себя от тех, кто готов был на силовое решение вопроса.
На следующий день Ельцин созвал экстренное заседание Верховного Совета РСФСР. Он сказал послу Мэтлоку: «Если силы Центра могут нанести удар по прибалтам, они могут это сделать и в отношении нас». Его беседа с Горбачевым в Кремле была грубым нажимом, Горбачев тоже отошел от деликатности. И все же дал слабину — согласился послать «примирительную комиссию» в Вильнюс.
* * *
Утром 13 января советские войска в Вильнюсе возобновили атаку на телевизионную башню, продолжавшую национальную трансляцию. Пятнадцать убитых, несколько сот раненых. Внимательнее всех за событиями следила американская разведка ЦРУ — в данном случае во главе с начальником Советского отдела Джорджем Колтом. В Белом доме Кондолиза Райе провела все утро, беседуя с представителями ЦРУ и государственного департамента. Пол Гобл, специалист по советским национальностям, встретился с Эндалом Липмаа, эстонским министром, который был убежден: «На следующей неделе наступит очередь Риги, а неделей позже — Таллина.
В главных кабинетах Вашингтона спорили о том, как назвать противников Горбачева справа. Президенту Бушу не нравилось, когда их называли консерваторами. Буш себя считал консерватором. ЦРУ начало применять термин традиционалисты. Джордж Колт называл их ленинистами. А Кондолиза Райе звала их реакционерами. Проще других был Фриц Эрмарт: плохие ребята.
Горбачев был с этими плохими ребятами, пока из Вашингтона не пригрозили отменой февральского визита и своего рода мировой пропагандистской поркой. Горбачев звонит в эти дни Бушу, Колю и Миттерану, жалко оправдываясь, что «он здесь ни при чем» и желает оставаться в клубе западных лидеров. Чтобы восстановить status quo ante, Горбачев вместе с Яковлевым принимает всех иностранцев, удосужившихся быть в Москве в эти дни. Он обещает создать порядок, основанный на законе. Он сравнивает себя с мореплавателем, который потерял из виду землю и находится во власти морской болезни.
Все происходящее работало на пользу одному лишь Ельцину. Ельцин вылетел в Таллин. Здесь он подписал с прибалтами «договор о взаимной поддержке» огласил совместное с тремя лидерами прибалтийских республик заявление, осуждающее нападение на вильнюсскую телебашню. Он обратился к войскам, мобилизованным на территории Российской Федерации и ныне расквартированным в Прибалтике, с призывом не стрелять в мирное население. Ельцин признал «суверенитет других республик» и запретил гражданам РСФСР участвовать в «вооруженных конфликтах, затрагивающих суверенитет других стран».
В отличие от Горбачева он, крушитель государственности, не прятался за чужие спины. Обращаясь к российским военнослужащим, он сказал: «Помните свои собственные дома, настоящее и будущее своей собственной республики, своего собственного народа. Насилие против законных институтов балтийских народов вызовет кризис в самой России и повредит русским, живущим в других республиках».
Это была крайняя точка разногласий, Ельцин оспаривал право Горбачева использовать вооруженные силы. Теперь он требовал лояльности себе, не Горбачеву. То была страшная дуэль, на кону было единое государство.
В Москве Горбачев буквально задохнулся от переданных ему слов Ельцина: «Сукин сын! Ну что с ним делать?» А Ельцин побоялся лететь самолетом, выехал на поезде в Ленинград и вылетел в Москву отсюда. Некоторые «сведущие» москвичи начали отсылать свои семьи в провинцию.
Назначение Бессмертных и атака Гидаспова. Роспуск СЭВ
В борьбе за власть Горбачев не верил в свою правоту до такой степени, чтобы сражаться, зажигая окружающих. Между 21 и 23 января 1991 г. он сломался. 23 января 1991 г. Горбачев запоздало выражает соболезнования жертвам рижских событий. Некие аналогии усматриваются здесь с говоруном Керенским, столь же беззаветно верившим, что грозовая туча на горизонте каким-то образом развеется от бесконечного словоизвержения. Аналогия с Керенским напрашивается и в плане политических шатаний Горбачева. 26 января 1991 г. он санкционировал совместное патрулирование армией и милицией общественно важных пунктов, но когда Язов и Пуго подписали приказ, он внезапно от него отказался. В то же время Горбачев расширил полномочия КГБ, особенно в том, что касается экономических преступлений. Все пятидесятирублевые и сторублевые банкноты были изъяты из обращения, чтобы ослабить «черный рынок». Эти меры если и не довели до нищенства многих, то довольно резко ударили по доверию населения к государству. Чуть позже Горбачев обрушится с обвинениями на Госплан, и это усилило представление о государственном маразме.
Горбачев встретился с латвийским лидером Анатолием Горбуновым в явной попытке ослабить экстренность ситуации. Сторонники жестких мер продолжали оказывать на Горбачева давление, но, видя отход президента, ослабляли и собственный нажим. 30 января министр внутренних дел Пуго заявил о выводе дополнительных войск, присланных в Прибалтику. Горбачев отошел от требования роспуска самозванных исполнительных органов, и от введения в регионе прямого президентского правления. 1 февраля 1991 г. Горбачев послал своих представителей на переговоры с прибалтами.
Одновременно Шеварднадзе уведомил американцев, что изменения курса в отношении Соединенных Штатов не предвидится. Американцы поверили в это, когда узнали тремя неделями позже, что на пост министра иностранных дел назначен хорошо им известный посол СССР в США Александр Бессмертных. (Ночью 9 января 1991 г. Бессмертных разбудили известием, что Горбачев назначил его министром иностранных дел СССР.) Горбачев так объяснил свой выбор на Бессмертных: «Американцы доверяют этому человеку»66.
* * *
Балтийский кризис обсуждал собранный 31 января 1991 г. пленум Центрального Комитета КПСС. Видя нерешительность вождя «перестройки», обозначился «антилидер» — глава ленинградской партийной организации Борис Гидаспов. «Правда» напечатала его статью с обличением реформ, с призывом возвратиться к курсу 1985–1986 гг., восстановить роль КПСС67. На пленуме случилось неожиданное для Горбачева. Его прямой ставленник — первый заместитель Генерального секретаря Владимир Ивашко и новый главный партийный идеолог Александр Дзасохов примкнули к Гидаспову. Пошел «накат» на Соединенные Штаты, злоупотребившие на Ближнем Востоке мандатом ООН.
Буш написал Горбачеву письмо, в котором угрожал приостановкой всякой экономической помощи. В звонке Александру Бессмертных американский президент сообщил, что в текущих обстоятельствах встреча на высшем уровне в феврале 1991 г. состояться не может. Все это тогда держалось в строжайшем секрете. Посол Мэтлок потребовал от Горбачева «возвратиться к политической линии прошлого лета».
26 января министр Александр Бессмертных вылетел в Вашингтон. Он хотел повидать месячного возраста сына, остававшегося с молодой матерью в американской столице. Обстоятельства были неумолимы, и министр прямо из аэропорта отправился в государственный департамент. Нажим американцев на этот раз был беспрецедентным. По существу, они требовали от суверенной страны отторжения трех прибалтийских республик. Напомним, что каждая из прибалтийских провинций была на то время в составе Российской империи и СССР дольше, чем большинство американских штатов в составе США.
Бейкер велел своим подчиненным вести дело так, чтобы «держать нового советского министра иностранных дел в узде Шеварднадзе… Мы должны замкнуть Бессмертных в политику его предшественника»68.
В полдень Бессмертных прибыл в Овальный кабинет американского президента. Они сидели вместе с Бушем по разные стороны камина. Когда подали кофе, Буш сказал, что «в восторге» оттого, что новый советский министр иностранных дел знает Соединенные Штаты так хорошо. Бессмертных сообщил, что Тарасенко покинул МИД и работает вместе с Шеварднадзе. Президент одобрил формулу, которая позволила отложить визит Горбачева. Бессмертных сказал, что роль, сыгранная Советским Союзом в деле объединения Германии, в решении судьбы Восточной Европы, в Персидском заливе исходила из «совместного европейского подхода», а теперь позиция СССР будет зависеть от реакции на события в Прибалтике.
По видимости казалось, что Бессмертных призывает к спокойствию и взаимопониманию. Но, по сути, он выдвигал своего рода ультиматум: если американцы осложнят положение Москвы в Прибалтике, Горбачев сумеет осложнить жизнь антииракской коалиции. Не давая собеседникам «ощетиниться», Бессмертных смягчал произнесенное заверением, что прибалты получат все, чего они хотят — но только конституционным путем. Бессмертных сказал, что Горбачев постоянно повторял ему эту мысль.
* * *
1 января 1991 г. страны — члены СЭВ — Совета экономической взаимопомощи решили осуществлять взаиморасчет в твердой валюте мирового рынка, и, увы, через несколько дней Исполком СЭВ решил распустить эту экономическую организацию. Почему? Некая толика конвертируемой валюты была у ГДР, Чехословакии, СССР. Остальные страны были поставлены в безвыходное положение.
Развалить этот рынок взаимовыгодной торговли за несколько недель могли только гении хаоса. Не вызывает удивления то обстоятельство, что восточноевропейские страны повернули на запад.
Теперь у СССР совсем не осталось союзников.
Горбачев сдает позиции
9 февраля 1991 г. Литва проголосовала за независимость, а 3 марта это сделали Латвия и Эстония. Разумеется, это вызвало вихрь эйфории и самоутверждения. Горбачев не признал результатов, но он позволил провести плебисциты.
Чтобы изменить внутренний расклад сил, Горбачев ощущал необходимость ослабить строго проамериканскую линию Шеварднадзе. В день, когда американская авиация нанесла самый суровый удар по Багдаду (12 февраля 1991 г.), туда прилетел Примаков. Телевизионные камеры зафиксировали его объятия с Саддамом. Центральный Комитет КПСС выступал за введение перемирия, раздавалась критика в адрес линии Шеварднадзе. Журнал «Вопросы военной истории» утверждал, что «при другой внешней политике и при другом министре иностранных дел» войны в Заливе можно было бы избежать. Газета «Советская Россия» утверждала, что решение советского правительства в 1990 г. поддержать коалицию ООН «прекратило существование СССР как сверхдержавы». Уильям Сэфайр написал в «Нью-Йорк тайме», что «холодная война № 2 началась». В Восточной Европе прозападные круги забили тревогу относительно «возврата» Советского Союза. Андрей Козырев внутри страны дублировал те же мысли: «Если силы тьмы возобладают в Советском Союзе, Центральная Европа будет следующей жертвой».
Когда 23 февраля операция «Буря в пустыне» началась, Горбачев поддержал ее. Еще до рассвета вокруг овального стола в кабинете Горбачева собрались члены Совета национальной безопасности: вице-президент Янаев, министр иностранных дел Бессмертных, министр обороны Язов, председатель КГБ Крючков, заведующий Международным отделом ЦК Фалин, советники Примаков, Черняев и пресс-атташе Игнатенко. Язов разложил карту и указал на расположение основных американских сил. Горбачев сообщил, что пытался остановить начало атаки, но не смог…
* * *
Глядя на разворачивающуюся в СССР драму, американцы были твердо уверены, что Горбачев в высшей степень нежелательно относится к роспуску — не говоря уже об аресте прибалтийских парламентов и введению собственного прямого правления.
Самый большой интерес к возможностям антироссийского сецессионизма проявила Кондолиза Райе. Она готовилась возвратиться в Стэнфордский университет, но до того написала весьма специфический меморандум президенту Бушу-старшему: «Горбачев становится самой непопулярной фигурой в Советском Союзе». Кондолиза Райс, руководимый ею комитет и стоящие за ней советологи в течение уже нескольких месяцев оказывали давление в пользу «диверсификации американских инвестиций в России», имея в виду более благожелательное отношение к Ельцину и другим сецессионистским лидерам. Райе советовала Скаукрофту обратить внимание на диффузию политического влияния, происходящую в Москве. Министр обороны США Ричард Чейни заявил, что лучше полагаться на Ельцина, чем на Горбачева69.
Посол Мэтлок в полной мере ощутил полезность нового фаворита. Этот пойдет на крушение всего. Против Горбачева Мэтлок использовал знакомый аргумент: президент Буш не приедет в Москву, если Горбачев будет удерживать союз силовыми методами. Такой заход неизменно производил на себялюбивого Горбачева страшное по эффективности действие.
На встрече Старого нового 1991 г. у себя в резиденции Спасо-хауз Мэтлок ожидал только Ельцина. Тот прибыл с телохранителем Коржаковым, услужливо сдвинувшим два кресла. Ельцин был в свойственном ему состоянии, «в тот вечер он, — пишет Мэтлок, — использовал меня в политических целях, а я в той же мере использовал его, как и он меня. Он воздействовал на публику тем, что имеет дело с представителем великой державы; моя же выгода заключалась в том, что в этот полдень он предпринял усилия в пользу Литвы»70. Мэтлок и Ельцин сошлись в неодобрении кандидатуры Валентина Павлова на пост Председателя Совета Министров СССР. Ельцин недобро ухмылялся, когда говорил Мэтлоку, что Горбачев и его окружение находятся в растерянности: «Они не знают, что делать».
Центр общественного мнения Юрия Левады зафиксировал начавшийся путь в пропасть. В декабре 1989 г. 52 процента опрошенных полностью поддерживали деятельность Горбачева. К январю 1990 г. эта цифра упала до 44 процентов, к маю — до 39 процентов, июлю — 28 процентов, а к октябрю — до 21 процента. Опрос в конце 1990 г. назвал человеком года Ельцина (32 процента против горбачевских 19 процентов). А ведь годом ранее Ельцина поддерживали лишь 6 процентов против внушительных 46 процентов Горбачева.
Теперь, по мнению американцев, единственная надежда Горбачева на политическое выживание заключалась в желании и способности объединиться с Ельциным и демократическими противниками социализма. Американцы подсказывали: нужно сокрушить партийный аппарат, выйти из КПСС, создать антикоммунистическую коалицию реформ.
Мэтлок позвонил Бейкеру с предложением дать Ельцину шанс повидаться с президентом Бушем, указав при этом, что Ельцин, выезжая в США, требует определенных гарантий приема американским президентом. И не просто приема, а «достойного приема». При этом следовало избежать неудовольствия Горбачева; пусть Ельцина официально пригласит одна из неправительственных организаций, скажем, Конференция конгресса национальных губернаторов.
Мэтлок провел немалую подготовительную работу. Он теперь часто обедал вместе с Ельциным в Спасо-хаузе. В ответ Ельцин приглашал Мэтлока на многочисленные приемы и концерты российского правительства. Но особенно «полюбило» Ельцина Центральное разведывательное управление. В нем Джордж Колт, заведующий отделом советского анализа, стал уже на очень ранней стадии приверженцем свердловского самодура. На что Скаукрофт сказал директору ЦРУ Уильяму Уэбстеру: «Почему бы Джорджу Колту просто не перейти на работу к Ельцину?» Уэбстер постарался отрицать, что ЦРУ «толкает вперед Ельцина». ЦРУ просто делает свое дело71. Фриц Эрмарт (оттуда же, что и Джордж Колт), работая при Белом доме, был прозван «поклонником Ельцина». Он оправдывался: «Я просто наблюдаю за Ельциным. Речь идет о конкурирующих перспективах для Советского Союза. И есть больший смысл помогать Ельцину». Скаукрофту пришлось утихомиривать тех, кого он называл «членами клуба поклонников Ельцина».
Мэтлок настаивал, что Америке гораздо более выгодно культивировать отношения с обоими выделившимися лидерами. Да, они ненавидели друг друга. Но, в определенном смысле, они дополняют друг друга. Мэтлок говорил, что Ельцин необходим для массовой поддержки прозападной линии, а Горбачев нужен для охраны этой линии справа. Пусть никто в Вашингтоне не воспринимает поддержку Ельцина как удар по Горбачеву. Они нужны Америке оба.
* * *
В начале февраля 1991 г. в Вашингтоне появился министр иностранных дел Российской Федерации А. Козырев. Немыслимо, но он был лучше даже неподражаемого Э. Шеварднадзе. (К слову, он был рекомендован в МИД РСФСР именно Эдуардом Шеварднадзе.) Владея английским, обходительный дипломат-профессионал нес в себе, увы, худшие черты беспринципного чиновничества.
Во время встречи в Джеймсом Бейкером Козырев предупредил, что «успех консервативных элементов в Советском Союзе приведет к глобальному наступлению консерватизма». Козырев словно забыл, какую страну он представляет. Он убеждал Бейкера, что в американских интересах было бы опереться на Ельцина и Российскую Федерацию против реакционеров, оказывающих давление на Горбачева.
Козырев знал, чем соблазнить администрацию, во многом уже связавшую себя с Горбачевым. Он предложил американцам поддержать блок Горбачев — Ельцин как залог демократического развития страны. Это было своего рода музыкой для Бейкера. Отныне тот видел решение американских проблем в «спаривании Горбачева с Ельциным», в создании левоцентристской коалиции в Советском Союзе. Дэнис Росс наряду с Бейкером стал поклонником этого «младошеварднадзе»72.
Но отныне Ельцин с трудом поддавался дрессировке. Нарушая планы Бейкера — Козырева, окрепший Ельцин в середине февраля 1991 г. нанес первый из наиболее чувствительных ударов по Горбачеву. Он обвинил его в стремлении к диктатуре и 19 февраля призвал к его свержению. Ельцин призвал Горбачева передать власть Совету Федерации — межреспубликанскому органу, в котором гигантский вес РСФСР был бы ощутимее всего.
Поразительная воинственность Ельцина говорила только об одном — он идет своей дорогой к сепаратной власти; всякое ограничение этой власти воспринимается им в штыки. Управлять таким болидом сложно, если не невозможно. Ельцин безоговорочно обвинил Горбачева в предательстве им же выдвинутых идей перестройки, в принятии «антинародной политики».
Ответный удар Горбачева был неизбежен. Президент СССР обвинил Ельцина в «объявлении войны» руководству Советского Союза. Президент Буш спросил помощников: «Этот парень, Ельцин, действительно дикарь?»
Четырьмя днями позже 40 тысяч демонстрантов под флагом «Демократической России» продефилировали по Москве. Выступая в Белоруссии в этот день, президент Горбачев указал на угрозу гражданской войны. К середине мая в стране бастовали 300 тысяч шахтеров.
Горбачев обижен
Как сказал в середине февраля 1991 г. помощник президента СССР Анатолий Черняев, «Горбачев ощущает себя глубоко оскорбленным критикой из-за границы. Он полагал, что создал прочную базу доверия западных лидеров, но вдруг оказалось, что все это внезапно испарилось. Поскольку он не менял своего отношения, новая враждебность Запада им не заслужена»73. Посол Мэтлок сразу же назвал тех лиц, кого американская сторона хотела бы видеть в московском руководстве и кто в последнее время покинул окружение Горбачева: Вадим Бакатин, Александр Яковлев, Николай Петраков, Станислав Шаталин, Георгий Арбатов.
Анатолий Черняев ответил немедленно. Бакатин и Яковлев не покинули команды президента Горбачева, они ждут новых назначений. Остальных Черняев не считал большой потерей: «Петраков оказался беспринципным ренегатом, Шаталин умственно несбалансирован, а Арбатов оказался просто амбициозной личностью, он перешел к Ельцину, когда не получил один из высоких постов, на который он рассчитывал. Как может Горбачев основывать свою администрацию на людях, которые его предают?» — спросил Черняев, добавив, что не может понять, почему президент Буш полон решимости наказать Горбачева.
Мэтлок попытался объяснить позицию Буша. Президент США работает не в пустом пространстве и знает, когда он может, а когда не может оказать Советскому Союзу помощь. Особенно волновало американскую сторону то, что они объясняли так: «Мы видим движение назад в переговорах по контролю над вооружениями, даже там, где основные соглашения уже заключены». Правительство США не может подписать экономическое соглашение, пока не будет изменено эмиграционное законодательство. Тут спокойный обычно Черняев буквально взвился: «Вы должны знать, почему не принято эмиграционное законодательство: Соединенные Штаты никак не могут справиться с уже имеющимся иммиграционным потоком. В американском посольстве скопились документы на 300 тысяч желающих иммигрировать в США; посольство же способно оформить документы только на 50 тысяч в год».
* * *
Горбачев, видя, как переходят его «друзья» в лагерь Ельцина, уже не мог сдержаться. Посещая в феврале 1991 г. Белоруссию, Горби обрушился на фальшивых реформаторов, которые используют фальшивые лозунги. Горбачев заговорил так, как он не говорил никогда: его противники «пытаются лозунгами прикрыть далекоидущие интриги, которые в ряде случаев были рождены в заграничных мыслительных центрах и во враждебных головах». Он непосредственно назвал Гавриила Попова, который мечтает о развале страны на сорок государств. «Демократы» используют большевистскую тактику — демонстрации и забастовки, они готовятся к захвату власти. (Мэтлок тут же отметил, что коммунисты всегда обижаются на тех, кто использует их же тактику — косвенное признание правоты Горбачева.)
Горбачев: «Итак, я задаю вопрос: Кто же тогда готовится к путчу? Кто призывает к неконституционным формам политической борьбы? Мы категорически отвергаем всякие попытки повторения насильственного захвата власти, который практически неизбежно привел бы к гражданской войне. Я абсолютно уверен в этом и я надеюсь, что вы понимаете, о чем я говорю. У нас есть опыт, мы имеем горькие уроки — как наши собственные, так и у других народов — чтобы сделать такие заключения».
Речи Горбачева становились все более ожесточенными. Так 15 марта он говорит Бейкеру: «У нас в стране есть огромный слой — десятки миллионов люмпенов, которые есть среди рабочих, крестьян, интеллигенции. Если посмотреть на деятельность оппозиции, то она ориентируется именно на этот слой. Своей программы у нее нет, у нее одна программа — быть в оппозиции ко всему»74.
По мнению Мэтлока, подобные речи «принесли огромное зло». Американский посол увидел, что «власть Горбачева быстро ослабевает. Он проявляет тенденцию угрожать и поступать жестко, затем останавливался в шаге от реализации своих угроз. Обычно он был достаточно разумен, чтобы не выполнять эти угрозы»75.
Но американцы уже видели в Горбачеве отыгранную пластинку, они все более поворачиваются к Борису Ельцину — этот сокрушит Советский Союз полностью.
Референдум
Горбачев проявлял тенденцию угрожать и поступать жестко, затем останавливался в шаге от реализации своих угроз. «Обычно он был достаточно разумен, чтобы не выполнять эти угрозы»76. Горбачев возлагал исключительные надежды на референдум о сохранении единства Советского Союза, намеченный на 17 марта 1991 г. Он был уверен в том, что абсолютное большинство населения страны выскажется за ее целостность, и это даст в его руки важнейшее политическое оружие. Вопрос был поставлен так: «Поддерживаете ли вы сохранение Советского Союза как обновленной федерации равных и суверенных республик, в которых гражданские права и свободы всех национальностей будут полностью гарантированы?»
Горбачев преуспел в создании проекта нового Союзного договора (опубликован 7 марта 1991 г.). Да, пришлось сделать значительные уступки союзным республикам, включая их участие в проблемах национальной безопасности, обороны, внешней политики и формирования бюджета. Но главное — он сохранял Центр и надеялся на логику центростремительного развития. Горбачев надеялся на разумное большинство, которое даст ему недвусмысленный мандат, и, основываясь на котором он может преградить дорогу сепаратистам. Однако шесть республик (Литва, Латвия Эстония, Грузия, Армения и Молдавия) с самого начала отказались от участия в этом референдуме: они не нуждаются в разрешении Москвы идти своим собственным путем. В этих республиках жили всего десять процентов населения СССР, и эти республики были мощным союзником Ельцина.
В новый главенствующий орган — Совет Безопасности СССР вошли Янаев, Павлов, Болдин, Пуго, Крючков, Язов, Бакатин, Примаков и Бессмертных.
Ельцин ответил тем, что параллельно горбачевскому референдуму провел выборы президента Российской Федерации, на которых он и победил. Речи Ельцина становились все менее сдержанными. 9 марта он предложил в Москве «начать войну против руководства страны, которое завело нас в такое болото»77. Ельцин не выступал с обличениями союзного референдума, но он и не придавал этому референдуму исключительного значения. Он полагал, что всеобщее избрание президента России стоит неясного сигнала народных масс в адрес большой страны.
Бейкер в Москве
Известный американский историк Раймонд Гартхоф отмечает сложившееся «почтительное отношение к американскому руководству, начало которому положил Горбачев в 1991 г.78. «Мы теперь с Америкой как сообщающиеся сосуды», — заявил Горбачев послу США Мэтлоку 24 января 1991 г. Наверное, только в такой атмосфере можно воспринимать президента Буша и государственного секретаря Бейкера, прожженных политиков, как «по-человечески прямолинейных и доверчивых по натуре американцев»79.
В середине марта 1991 г., непосредственно перед референдумом, в Москву прибыл государственный секретарь США Дж. Бейкер. Теперь он уже не говорил о безоговорочной поддержке Горбачева. Он критически оценил новую роль КГБ, увольнение тех советников Горбачева, которые выступали за свободный рынок. Бейкер не преминул указать на растущую роль советских военных, на упрямство «старомыслящего» премьера Валентина Павлова. Все это «оказывает охлаждающее действие на советско-американские отношения».
Когда Бейкер прямо в лицо упрекнул Горбачева в вышеприведенном, советский президент принял «загадочную позу». Он не бросился, по обыкновению, обсуждать отдельные детали, но утверждал без экивоков, что не должно быть сомнений в «конечном курсе СССР». Как Горбачев собирается обращаться с неучаствующей в референдуме «шестеркой»? Бейкер сказал о своих страхах в отношении хаоса и гражданской войны. Опасения этого сдерживают потенциальных инвесторов.
* * *
Самая приметная черта этого визита в Москву заключалась в том, что Бейкер сразу же постарался встретиться с Ельциным. Но как это сделать, не обидев окончательно Горбачева? Решено было пригласить лидеров всех республик (кроме Прибалтики) в резиденцию американского посла в Спасо-хаузе. Приедут или не приедут все республиканские лидеры — не важно. Важно, чтобы пришел Ельцин. Бейкер решил провести с ним отдельную беседу.
Первоначально Ельцин дал согласие и обещал прийти, но в дальнейшем дело пошло не так просто. А. Козырев в телефонном звонке потребовал от госсекретаря Джеймса Бейкера прибыть до начала общей встречи в офис Бориса Ельцина в Совете министров РСФСР. Оказавшаяся в трудном положении, американская сторона пыталась сослаться на плотное расписание, препятствующее встрече. Тогда Козырев предложил «встречу накоротке» в Доме приемов на Воробьевых горах — но до общей встречи.
Американцы извивались ужом. Открытое пренебрежение Горбачевым, откровенное предпочтение другого лидера пока не входило в их планы, и они отвергли идею встречи на Воробьевых горах. Обиженный Ельцин тогда решил игнорировать общую встречу в Спасо-хаузе. Вместо себя он прислал председателя комитета по иностранным делам Верховного Совета РСФСР Владимира Лукина.
Американцы, во главе с Мэтлоком, всячески пытались убедить упрямого гордеца, что встреча с Бейкером сугубо в его интересах, что российское правительство от этой встречи немалое выиграет, что «пытаться быть на равном уровне с главой государства — жалкая и самоуничижительная практика». Тем не менее, эта тактика не удивила американцев. «В своей борьбе за выход из политического небытия, куда его загнал Горбачев в 1987 г., Ельцин использовал каждый удобный случай, который ему подворачивался, с целью повышения своего статуса, и не было резона думать, что в данном случае он поступит иначе»80.
К слову говоря, Ельцин был не единственным «игроком на повышение». Когда гости собрались в Спасо-хаузе, за столом сидели, как уже говорилось, представители только нескольких республик — Грузии, Армении и Киргизии (казахстанский лидер Назарбаев пришел после приема). Зато в зале был митрополит Кирилл, такие общественные деятели, как главный редактор «Литературной газеты» Федор Бурлацкий, Гавриил Попов, Анатолий Собчак. Чтобы еще более замаскировать эту встречу, знаменующую переориентацию американцев с Горбачева на Ельцина, американское посольство пригласило деятелей горбачевской стороны — Бессмертных, Лаптева, Бакатина, Примакова.
Встреча американцам понравилась. Звиад Гамсахурдия, прибывший со своим премьер-министром, сделал для всех ясным, что его Грузия покинет Союз, и не будет даже участвовать во всесоюзном референдуме. Армянский представитель Васген Манукян также осветил свои планы выхода из Союза. Во время обеда Шаталин самым язвительным образом обрисовал проект Союзного Договора — нет согласия даже по поводу того, как назвать будущую большую общую страну. Он предсказал, что правительство Павлова доведет страну до катастрофы. Тон в отношении Горбачева был крайне враждебным. Шаталин говорил о своем пессимизме и о своем презрении в отношении Горбачева. Атмосфера была столь критичной, что в защиту Горбачева поднялся американский государственный секретарь. Он напомнил присутствующим, что они не сидели бы в этом зале, если бы не реформы, начатые Горбачевым.
Мэтлок сожалел по поводу отсутствия большего числа людей Горбачева. Тот неоднократно жаловался американскому послу на «низкую политическую культуру» в его стране. Именно ее и проявил (по мнению дипломата) сейчас Горбачев, запретив ряду своих сторонников прибыть в резиденцию американского посла. И лишь Назарбаев сказал, что «в глубине сердца» Горбачев — честный реформатор. Попов тоже несколько скрасил общий похоронный тон, сказав, что с Горбачевым еще можно работать.
После ужина Бейкер сказал своим помощникам, что Назарбаев — наиболее практичный и реалистичный политик в зале, он произвел на госсекретаря наилучшее впечатление.
16 марта Бейкер навестил своего старого друга Шеварднадзе. Увидев Росса, Татвайлер, и других знакомых американцев, Шеварднадзе воскликнул: «А, все та же старая команда!» Шэви был очень пессимистичен в отношении непосредственного будущего: «Все еще существует опасность хаоса и диктатуры. Мы нуждаемся в новом поколении политиков». Горбачев, в конце концов, переходная фигура.
Горбачев и референдум
Во время встречи с Бейкером Горбачев указал на доклад разведслужб, в котором сообщалось о вопросе, заданном человеком Ельцина послу Мэтлоку: «Какой будет американская реакция в случае захвата Ельциным власти неконституционными методами?»
Москва этого времени стала своего рода Меккой всех известных политиков, стремившихся увидеть, как делается история. 21 марта экс-президента Никсона принимал Примаков, жаловавшийся на администрацию Буша: «В Москве ощутим соблазн Вашингтона эксплуатировать наши трудности и начать игру с нашими республиками — прямое вмешательство в наши внутренние дела». В качества доказательства Примаков приводил примеры торжественного и почетного приема всех типов сецессионистов и оппозиционеров в американской столице. Он пожаловался и на то, что его приезд в Вашингтон высокопоставленные лица хотели превратить в семинар, в котором тон задают критики Горбачева. Следующий визави Никсона — Крючков сказал президенту, что «демократия не может заменить собой закон и порядок». Ельцин же покорил Никсона потоком планов переустройства советского общества. Вице-президент Янаев видел выход в союзе Горбачева с Ельциным. Лично он находится в контакте с заместителями Ельцина.
В Кремле Горбачев встречал Никсона в том же кабинете, в котором экс-президент встречался с Брежневым. Опять нескончаемый монолог Горбачева о том, что перемены в Восточной Европе произошли слишком быстро — люди не получили ни социальной защищенности социализма, ни преимуществ рыночной экономики. Никсон спросил, насколько серьезным является поворот Горбачева вправо? Горбачев: «Мы возвратимся на главную дорогу». Он готов сотрудничать с Ельциным, но «это очень сложно».
Незадолго до отбытия Никсона один из членов его группы — Димитрий Сайме (которого в Москве, в МГУ еще помнят как Диму Цимиса) получил приглашение от высокопоставленного сотрудника КГБ Юрия Зимина. Встреча состоялась в гостиничном номере. Зимин сказал, что ему есть что передать от Крючкова. Устав от нескончаемой битвы между Горбачевым и Ельциным, старый товарищ Горбачева Анатолий Лукьянов, возглавляющий Верховный Совет СССР, готов отодвинуть обоих и взять власть в свои руки. Лукьянова поддержит армия и КГБ. Пусть Буш знает, что выступление против становящегося все менее популярным Горбачева становится неизбежным. США должны быть готовы к такому повороту событий. Никсон передал все это Бушу и Бейкеру дословно, но те встретили «привет от Крючкова» скептически.
* * *
Президент Буш тогда более всего интересовался реализацией Договора об обычных вооруженных силах в Европе (ОВСЕ). Именно на эту тему он слал письма президенту Горбачеву в феврале — марте 1991 г. Помощник Горбачева Анатолий Черняев обеспечил вручение этих писем Горбачеву без промедления. (Обратим внимание: Горбачеву, а не министру иностранных дел Бессмертных, как полагалось по протоколу). Горбачев воспользовался встречей, чтобы сказать американскому послу о том, что следует встречаться с его людьми, а не с представителями его политических соперников. Мэтлок пишет, что следовать строго этому совету было сложно: «Сегодняшний интимный советник мог завтра оказаться предателем»81.
В Вашингтоне не все могли постичь «тонкости» эпической битвы Ельцина с Горбачевым. 28 марта 1991 г. посол Мэтлок получил из Вашингтона очередное срочное послание, в котором требовалось вручить «максимально высокому политическому лицу» в Москве предупреждение, что кровопролитие создаст серьезные препятствия на пути улучшения двусторонних отношений.
Тем временем, в ходе мартовского референдума, огромное большинство населения СССР высказалось за сохранение страны. 76 процентов населения высказались за обновленный союз. В России за Союз проголосовали 71 процент, на Украине — 70 процентов, в Белоруссии — 83 процента. В Средней Азии «за» голосовали от 93 до 98 процентов. (Напомним еще раз, что референдум подвергся бойкоту в Прибалтике, Грузии, Армении и Молдове).
Но и за получение Ельциным — главным орудием крушения союзного единства — поста президента Российской Федерации проголосовали те же 70 процентов — многие жители крупных городов. Оба президента трубили о своей великой победе. То была великая трагедия огромной страны, ее развал и распад теперь приближалась буквально с каждым днем.
Михаил Горбачев и Валентин Павлов 25 марта выпустили указ, запрещающий массовые сборища и демонстрации в столице на период в три недели, на протяжении которых московская милиция обязана была подчиняться центральному Министерству внутренних дел. Строго говоря, Горбачев боялся массового протеста против подъема цен на предметы первой необходимости.
Ельцин подал эти меры как демонстративный удар по демократии. Проельцинские силы решили игнорировать президентский Указ о демонстрациях, и это вынудило Горбачева разрешить манифестации. 28 марта 1991 г. шествие прошло по Москве в защиту ельцинского варианта развития. Но как вызов этому декрету сто тысяч москвичей, демонстрируя верность Горбачеву, обрались на Васильевском спуске у Кремля. В соседних переулках примерно пятьдесят тысяч милиции и внутренних войск напряженно ждали развития событий. У тех, кто верил в неизбежность внутреннего столкновения, складывалось впечатление, что Горбачев поверил в свою твердую руку.
Еще одно тектоническое смещение произошло в ходе начавшегося 28 марта 1991 г. Съезда народных депутатов РСФСР. Ельцин сделал еще один шаг к своей цели — выборы президента РСФСР были назначены на 12 июня 1991 г. Александр Руцкой своим переходом вместе с группой «Коммунисты за демократию» на сторону Ельцина резко усилил позиции последнего. Ельцин немедленно двинулся еще далее вперед: потребовал чрезвычайных прав, аналогичных правам, данным Горбачеву в масштабе СССР. Последовавший визит во Францию укрепил международные позиции Ельцина, его со всеми почестями принял президент Франции Миттеран.
Что касается Горбачева, то трудно назвать успешной его поездку в Японию в середине апреля 1991 г., где он снова неустанно славословил «новое политическое мышление», которое у граждан вызывало уже только скрежет зубовный и невероятную оскомину.
22 апреля Горбачев сотоварищи возложил цветы, венок к мавзолею Ленина. Как оказалось, в последний раз.
Американцы переориентируются
Эдвард Хьюэтт — вместе со всем ЦРУ — убеждал, что Вашингтон слишком медленно реагирует на события в СССР. В Белом доме Бушу все громче советовали переориентироваться на Ельцина. Пока Ельцин ездил во Францию, посол Джек Мэтлок срочно в апреле слетал в Соединенные Штаты. Вопрос был неотложный: как совместить «узаконенное» отношение к Горбачеву с растущей благожелательностью Америки к Ельцину.
Мэтлок сохранял тесный контакт с Ельциным со времени его избрания в Верховный Совет РСФСР в 1989 г. Однако некоторые влиятельные лица в Белом доме довольно скептично относились к переориентации с «проверенного» Горбачева на непредсказуемого Ельцина. Но обстоятельства диктовали свое: «Политическая значимость Ельцина росла, и его политика гармонировала с целями Соединенных Штатов: он хотел резких сокращений в советском военном бюджете, отказывался поддерживать безответственные режимы типа режима Саддама Хусейна в Ираке, высказывался за свободу прибалтийских государств, равно как и других республик, если они пожелают покинуть Союз. Во внутренних делах Ельцин поддерживал подлинные экономические реформы, включая права частной собственности и приватизацию государственных предприятий. Какими бы ни были сомнения в отношении его государственных способностей или его желания следовать демократическим принципам, если они не соответствовали его политическим интересам, для правительства Соединенных Штатов было важно поддерживать с ним контакт: без этого нельзя было понять конвульсий, сотрясающих Советский Союз. Более того, по мере того, как сила и влияние Ельцина увеличились, становилось все более важным установить способ взаимодействия с ним на тот случай, если достигнет высшей власти демократическим путем»82. Теперь американское руководство внимательно изучало конституцию СССР, которая, как оказалось, позволяла союзным республикам завязывать сепаратные внешние связи.
Представляется, что беседы с экс-президентом Никсоном, таким же скептиком, как он сам, повлияли на Джорджа Буша. Только о нем, склонявшимся в пользу Ельцина, президент сказал: «Мне кажется, что он уловил нечто важное»83.
Американское руководство решило налаживать отношения с обоими лидерами, с каждым в его собственной сфере. Мэтлок записывает в дневнике 5 апреля 1991 г.: «События последних семи или восьми дней, кажется, повернули колесо фортуны в сторону реформистов. Если Ельцина невозможно низвергнуть и если он продолжает усиливать свои позиции, то Горбачев будет вынужден иметь с ним дело снова, несмотря на личную неприязнь. Забастовки шахтеров могут оказаться решающим событием. Ныне кажется, что только Ельцин может их остановить. Он сделал ясным на Съезде народных депутатов, что не возьмется за это, если не получит той расширенной власти, о которой он просил».
На следующий день в Спасо-хауз пришел министр иностранных дел РСФСР Козырев. Перспектива избрания Ельцина президентом РСФСР, говорил Козырев Мэтлоку и министру обороны США Карлуччи, заставит Горбачева пойти на попятную — какими бы ни были его личные пристрастия или особенности. «С коммунистами можно разговаривать только с позиции силы», — сказал американцам прежний коммунист. «Он усмехался, тайно признавая источник своих наблюдений» (Мэтлок).
Американцы размышляли над тем, как сказать Ельцину, что во время визита в США он будет принят президентом Бушем. Ельцин уже получил приглашение Конгресса США и нескольких частных организаций. «Хотя Ельцин предпочел бы получить приглашение от главы исполнительной власти, я (Мэтлок) объяснил бы ему, что это невозможно и он, кажется, понял бы меня и принял это. Но он не хотел лететь в Соединенные Штаты, если не будет иметь гарантии встречи с президентом Бушем. До поездки в США в апреле 1991 г. у меня было недвусмысленное предписание не обещать ему этого».
* * *
Посол Мэтлок явился в американский Белый дом на прием к президенту Бушу во второй половине дня 18 апреля 1991 г. Основным предметом довольно долгой беседы в Овальном кабинете было информирование президента относительно системы отношений Горбачев — Ельцин. В описании Мэтлока, Горбачев находился под влиянием военно-промышленного комплекса, который обеспокоен возможностью сокращения поставок ценного сырья из союзных республик. Республики же боялись, что в руках военных окажется кошелек государства. И Горбачев, и Ельцин боятся гражданской войны. Но стачки и забастовки прекратятся с приходом к власти Ельцина.
Мэтлок откровенно советовал своему президенту переориентироваться на того, чьи действия явно более устраивают Соединенные Штаты. Американская помощь не должна идти через Центр. «Президент спросил меня относительно запроса Горбачева в отношении дополнительного кредита в 1,5 млрд. долл. для покупки американских сельскохозяйственных продуктов. Я сказал ему, что он должен руководствоваться, прежде всего, внутри- американскими соображениями. Конгресс одобрил программу помощи американскому сельскохозяйственному экспорту. Если с точки зрения президента этот кредит служит достижению указанных целей, он должен поддержать его, при условии, что он уверен в том, что СССР выплатит заем… У Советского Союза будут значительные сложности с продовольствием в следующем году; политика Горбачева ухудшает положение»84.
На следующий день Эдвард Хьюэт (отвечавший, как уже говорилось, в Совете национальной безопасности за советское направление) сказал Мэтлоку, что по возвращении в Москву он может передать Ельцину, что в Вашингтоне он непременно будет принят президентом Бушем. А в звонке послу Бессмертных Мэтлок сказал, что президент Буш не будет использовать визит Ельцина для давления на Горбачева. Так развивалось политическое двуличие.
Через три дня Отдел анализа СССР Центрального разведывательного управления прислал Бушу оценку событий в СССР за последние недели. (Название документа было характерным — «Советский котел»). В документе говорилось, что приближенная к Горбачеву группа, включающая в себя Язова, Крючкова, Пуго, начала дистанцироваться от лидера. Теперь нетрудно было представить себе создание некоего «Комитета национального спасения», топящего Горбачева и выходящего с гораздо более суровой политической линией. Только Скаукрофт не был впечатлен, он считал постоянной линию ЦРУ на поиски противников Горбачева.
Договор ОВСЕ
Договор об ограничении обычных вооруженных сил в Европе, подписанный в Париже 19 ноября 1990 г., сразу стал порождать определенные противоречия — слишком долго строилось противостояние. Следовало разрешить эти противоречия до начала процесса ратификации. Хотя это был многосторонний договор, но все дело свелось к нажиму США на СССР, где Горбачев пообещал произвести колоссальные односторонние сокращения. Запад свел все дело к тому, что военные в Советском Союзе будто бы пытаются использовать всяческую недоговоренность или двусмысленность в Договоре с тем, чтобы сохранить еще одну часть своих безумно сокращенных сил на том пути, где противостоящий военный блок и не пытался, следуя за Горбачевым, совершить харакири.
Военные в СССР глухо ворчали, выражая недовольство Договором по обычным вооружениям в Европе. Так, министр обороны Язов сказал экс-президенту Никсону в марте, что Договор ОВСЕ «односторонен и нечестен». Маршал был абсолютно прав. Он откровенно признал, что СССР готов отомстить Соединенным Штатам за отказ включить военно-морские части Америки в рамки переговоров. Советская сторона продолжала настаивать на том, чтобы включить боевые машины в состав войск ВМФ. Генерал Моисеев, начальник Генерального штаба, говорил бывшему президенту США: «Вы жестко отказываетесь включать в общий подсчет военно-морские части. Мы разочарованы и готовы предпринять соответствующие меры».
Советское высшее военное командование не могло принять легко акт, совершенный Горбачевым и Шеварднадзе в столь поразительной спешке и с немыслимо непропорциональными сокращениями для советской стороны. Одни советские генералы, как уже говорилось, попытались просто перевести советские обычные вооруженные силы за Урал, другие постарались обозначить часть сокращаемых войск таким образом, чтобы уменьшить общую численность сокращений. Даже огромное влияние президента Горбачева не могло помочь реализовать столь немыслимо невыгодный Советскому Союзу договор.
В условиях, когда советское верховное командование с великой неохотой шло на немотивированные сокращения, Соединенные Штаты и их союзники также отказались ратифицировать договор. Совещания обеих сторон продолжались всю зиму и весну. Особенно существенными были встречи Бессмертных и Бейкера в середине марта и середине апреля 1991 г. Постепенно, находясь под значительным давлением, СССР начал поддаваться давлению с Запада. К маю 1991 г. нерешенными остались только несколько проблем. Посол Мэтлок получил инструкцию завершить урегулирование в ходе своей беседы с Горбачевым 7 мая 1991 г.
* * *
Горбачев принял американского посла вместе со своим советником Анатолием Черняевым. Президент СССР внимательно слушал послание американского президента. «Поскольку советское Министерство иностранных дел было неспособно навести дисциплину в рядах министерства обороны, мы предлагали Горбачеву послать генерала Михаила Моисеева, главу Генерального штаба, в Вашингтон для прямого и непосредственного решения спорных вопросов. Горбачев ответил, что он осознает важность достижения быстрого соглашения относительно оставшихся обычных вооруженных сил, важность быстрого заключения договора. Он согласился с целесообразностью послания генерала Моисеева в Вашингтон»85.
После этого Горбачев отодвинул от себя заготовленные для данной встречи бумаги и внимательно посмотрел на Мэтлока. «Он начал один из своих жалобных монологов. Было бы невежливо посмотреть на часы, но я уверен, что он говорил минут пятнадцать, а то и двадцать. Его беспокоило то, что он называл «переоценкой» президентом Бушем их взаимоотношений. Произнесенные при публике заявления в Вашингтоне стали гораздо более критичными по ряду вопросов. Более того, насколько он понимает, кредиты на покупку американского зерна отвергнуты, и он знает о ряде новых таможенных барьеров. Так, Соединенные Штаты отказываются продать компьютеры, которые увеличили бы безопасность советских атомных станций — и это после того как оба, и Рейган и Буш, заверили его в том, что не будет экспортных ограничений, и он лично подписал контракт с компьютерной фирмой во время посещения Миннеаполиса в прошлом году.
Он не может понять, почему мы не считаем безопасность атомных станций обоюдоважным делом. Ему также сообщили, что есть сложности с предполагаемым совместным проектом строительства коммерческого авиационного лайнера».
Горбачев упомянул предполагаемое отбытие из Москвы Мэтлока. «Почему вы должны отбыть именно сейчас?» — спросил он риторически. «Мы ведь выработали продуктивные рабочие отношения». Он не понимает, почему Мэтлок должен сейчас завершить свою миссию. «Может быть, вы думаете, что наш корабль уже тонет?»
В ответ Мэтлок сказал, что американцы «неспособны помочь работать нынешней политической системе Советского Союза». На следующий день, во время встречи с медиа-магнатом Рупертом Мердоком Горбачев сказал, что администрация Буша рискует начать новую «холодную войну».
Когда Горбачевым овладевало отчаяние, то, по мнению Мэтлока, «он редко ограничивал себя каким-либо отдельно взятым вопросом, но распространялся на все сферы, которые приходили ему на ум, рассматривал весь мировой горизонт». В данном случае он утверждал, что президент Буш окружил себя «антисоветскими советниками», которые снябжают его фальшивой информацией. Он даже назвал конкретное имя — Роберта Гейтса, который сделал карьеру в Центральном разведывательном управлении и являлся заместителем советника по национальной безопасности Скаукрофта, а вскоре был назначен Бушем директором ЦРУ.
«По мере того, как я выслушивал эти жалобы, — пишет Мэтлок, — я приходил в ярость. Это мы должны были возмущаться по поводу очевидных фабрикаций. Крючков и КГБ создавали фабрикации для Горбачева… Американская разведка и Гейтс лично никогда — насколько я знаю, не лгали своему президенту. Наша интерпретация событий могла отличаться, но она всегда была честно представлена как мнение, и не камуфлировалась под псевдофакт. Я прервал переводчика: «Гейтс не больший антисоветчик, чем Кючков антиамериканец». Горбачев пробормотал, что он думает о Гейтсе то же, что мы думаем о Крючкове»86.
* * *
Генерал Моисеев прибыл 20 мая в Вашингтон с такими инструкциями Горбачева, что в успехе его миссии можно было не сомневаться. Советские высшие военные круги очевидным образом стали заложниками заигрываний Горбачева с американцами.
До сих пор жертвователями выступала советская сторона. И продолжала быть таковой. Спорной оставалась судьба 753 БМП морской пехоты, размещенных в двух регионах — в районе Мурманска и в Крыму. Моисеев 20 мая 1991 г. привез в Вашингтон еще одну советскую уступку; речь шла о том, чтобы включить 753 БМП в общий зачет Ограничения вооруженных сил в Европе (ОВСЕ). Ликованию американцев не было предела. На следующий день президент Буш пригласил генерала Моисеева в Овальный кабинет Белого дома. И высказался прямо. Если советская сторона будет настаивать на «отзыве» договора ОВСЕ, который подписали уже 20 государств, это заставит Соединенные Штаты пересмотреть свое отношение к Советскому Союзу. Более того, встанет вопрос, кто же хозяин в Кремле. «Мне бы не хотелось поднимать эти вопросы», — сказал Буш. Моисеев выразился в том духе, что понимает обеспокоенность американской стороны. Бушу поведение генерала показалось убедительным.
В тот же день Моисеев посетил Пентагон и был встречен своим американским контрпартнером Колином Пауэллом, с которым они четырежды встречались за последние восемнадцать месяцев. Оба посочувствовали друг другу: сложно иметь дело с гражданскими. Более откровенно, чем когда-либо, Моисеев объяснил, что машины военно-морской пехоты нужны советскому руководству для контроля над гражданским населением. В районе Мурманска — над Прибалтикой; в Крыму — для броска в Закавказье. Пауэлл посоветовал «Мише» пересечь Потомак и встретиться с партнером по переговорам Реджинальдом Бартоломью. Тот нажимал, требуя скорого подписания — ОВСЕ уже готов.
Президент Буш написал Горбачеву письмо. Пусть Бессмертных и Бейкер встретятся в Лиссабоне и пусть эта встреча будет последней в процессе выработки ОВСЕ. 27 мая Буш по телефону сказал Горбачеву, что различие в позициях обеих сторон «очень незначительно». Если советская сторона подвинется «чуть-чуть», то откроется дорога для поездки президента Буша в Москву.
Горбачев ответил, что получил письмо Буша, и дал инструкции Бессмертных ввести в ОВСЕ «новые идеи». Брент Скаукрофт, глядя прямо в лицо Буша, рассмеялся и сказал: «Мне кажется, что противостоящая сторона моргнула»87.
27 мая 1991 г. у Горбачева состоялся очень важный разговор с президентом Бушем. Доминировали три темы: ОВСЕ, СНВ и экономическое сотрудничество. Ключевое решение было принято на встрече Бейкера и Бессмертных в Лиссабоне 1 июня 1991 г., где два министра встретились, якобы для того, чтобы положить конец долгой гражданской войне в Анголе.
В американском посольстве в Лиссабоне 1 июня 1991 г. Бессмертных передал Бейкеру письмо генерала Моисеева с анализом последних советских предложений. Бессмертных читал медленно и громко письмо по-русски, давая переводчику возможность переводить его слова на английский. Бессмертных хотел, чтобы текст в точности перевели на английский язык, не потеряв и не исказив ни одной детали.
Бейкер рассматривал фразу за фразой, чтобы не потерять ни зернышка русской глупости. Нет, перевод был до идиотизма точен. Главное, советская сторона согласилась засчитывать БМП всех мастей как боевые машины пехоты, и точка. (К примеру, у Советской армии было 1700 БМП пехоты, сопровождающих — и охраняющих советские стратегические силы. Советская сторона утверждала, что эта техника не подпадает под ограничения обычных вооруженных сил — ОВСЕ. Западная сторона утверждала, что БМП, боевые машины пехоты сегодня могут стеречь ракетные шахты, а завтра броситься в общей атаке на западные позиции вплоть до Атлантического океана.)
Итак, русские пошли на компромисс по БМП. Теперь проблема обычных войск и вооружений в Европе была решена в принципе. Открылась дорога к Вене, где 14 июня СССР окончательно сдал свое преобладание в обычных вооружениях блоку НАТО, который вовсе не хоте попасть в мусорную корзину истории — в отличие от ОВД.
* * *
Договор ОВСЕ — позор нашего поколения — был подписан на Специальной сессии послов в Вене — в том же самом зале, где переговоры по этому вопросу начались в марте 1989 г. Позорный день в истории российской дипломатии, предание самоотверженной работы конструкторов, мастеров, испытателей, которые не щадя себя создавали вал нашей техники. Процитируем лучше американского переговорщика и скрупулезного автора: «Все проблемы были окончательно решены односторонним обещанием Советского Союза принять на себя некоторые дополнительные обязательства, уступая в вопросе о сокращениях с тем, чтобы удовлетворить двадцать одного участника договора. Советская сторона «сохранила лицо», но она, так или иначе, взяла на себя обязательства по дополнительным сокращениям»88.
Даже американец не может найти двусмысленных слов: «По внешним признакам Советский Союз (или, скорее, нужно говорить о Генеральном Штабе) не сделал роковых уступок, но по существу и в целом он сделал огромные уступки» 89 .
Еще живо было то поколение, чьей кровью Советский Союз прорвался в Центральную Европу и щитом Варшавского Договора прикрыл свои западные границы. Они — и все мы — оказались преданными. Выиграв мировую войну, путем неустанного труда вооружив Советскую армию передовым оружием и твердо осуществляя контроль над Восточной и Центральной Европой, Советский Союз в удивительно короткий срок раздал, как в диком разгуле, все приобретенное предшествующим поколением.
Через десять с небольшим лет все страны Восточной Европы были членами западного военного альянса и просили феноменальные средства (Польша — 1,5 млрд. долл.) у США, полностью перенаправив свою военную систему против России. Смутное время смело систему безопасности страны, подведя НАТО на расстояние часа автомобильной езды от Петербурга — ближе, чем к славной северной столице подбирались немцы в годы осады.
Советская сторона в процессе СНВ
Президент Буш решил лично оказать на Горбачева решающее воздействие, и вопрос о приезде американского президента в Москву (прежде планировавшийся на февраль 1991 г.) был поставлен в повестку дня снова. «Президент хотел подписать в Москве соглашение по Стратегическим наступательным вооружениям, но он знал, что — даже если все спорные моменты в вопросах стратегических вооружений будут решены — будет неправильным политически подписывать Договор по СНВ до достижения всех обязательств по Договору об обычных вооружениях в Европе (ОВСЕ), согласованные еще в прошлом году… В Советском Союзе политические противники обвиняли Горбачева в наивной поддержке западных интересов, не содействующих достижению результатов, благоприятных для Советского Союза»90.
Переговорщики с советской стороны не во всем еще отступили в сфере стратегических вооружений — сокрушались американцы. Американцы сразу же после завершения переговоров ОВСЕ, обратились к стратегическим потенциалам. Некоторые (главные) цифры были уже согласованы. Подготавливаемый договор СНВ-1 оставлял каждой стороне 4900 боезарядов стратегического назначения. Для достижения этого уровня Советскому Союзу нужно было сократить численность боезарядов на Межконтинентальных баллистических ракетах с 6595 единиц до 3028 единиц и на стратегических подводных лодках — с 2810 ядерных боезарядов до 1872. После ратификации договора советская сторона должна была сокращать свои баллистические ракеты со скоростью одна в 66 часов на протяжении семи лет. Соединенные Штаты соглашались сократить численность ядерных стратегических боезарядов на межконтинентальных шахтных баллистических ракетах с 2450 до 1444 единиц; на стратегических подводных лодках — с 5056 до 3456 единиц боезарядов.
Американцы чрезвычайно опасались многозарядных советских МБР типа СС-18 («Сатана») — 8 боезарядов на одной МБР — и СС-19 — 6 ядерных боезарядов на одной ракете. Им казалось чрезвычайно привлекательным стимулировать процесс замены MIRV на моноблоки. Так упрощалось слежение за противостоящей стороной, легко можно было обнаружить МБР нового типа. Гораздо проще (чем создавать новые ракеты с единственным боезарядом) было модернизировать старый арсенал, размещая одну боеголовку там, где прежде их было 8–6 единиц.
Американцев более всего волновал возможный breakaway — быстрый выход СССР из ограничений, налагаемых договором СНВ к прежней вооруженности (впрочем, трезвомыслящие американцы считали чепухой возможность нового, ослабленного СССР выйти на новые границы противостояния. К примеру, такой точки зрения придерживался тогда генерал Колин Пауэлл).
Американский нажим на советскую сторону в 1991 г. был до абсурдного грубым. Это, в частности, признает госсекретарь Джеймс Бейкер. «На протяжении многих лет мы стремились убедить Советский Союз сократить численность их боезарядов. Теперь они, наконец, соглашаются с нами, а мы вдруг говорим им: «Нет, постойте! Мы придумали еще более эффективный способ вашего разоружениям91. Началось избиение младенцев, которое нравилось не всем.
Весна в Москве
Напомним, что со времени прихода Горбачева к власти жизненный уровень населения постоянно падал, валовой национальный продукт сокращался, условия жизни становились все более суровыми. Экономические советники сменяли друг друга: Абель Аганбегян, Леонид Абалкин, Николай Петраков, Станислав Шаталин, Валентин Павлов — но никто из них не мог остановить падения производства. Так называемые реформы стали бедствием для советского народа. Но страшнее пустых магазинных полок был начавшийся распад государства.
Самым мощным разрушителем было все более самостоятельное правительство Российской Федерации. Его представители уговаривали Запад прекратить помощь «безнадежному» Горбачеву. Андрей Козырев в мае 1991 г. убеждал государственный департамент: «Деньги, которые вы даете Центру — потерянное добро. Хуже всего то, что эти деньги помогают держаться на плаву всей системе, которой нужно позволить утонуть». 33 миллиарда германской помощи Советскому Союзу, данные с 1989 г., просто подарили существующей системе «дополнительный год жизни».
В конце марта 1991 г. Горбачев попросил у Буша займов на сумму 1,5 млрд. долл. Горбачев почему-то твердо полагался на американскую помощь. Новый советский посол в Вашингтоне Виктор Комплектов сказал американским официальным лицам, что без американской сельскохозяйственной помощи в СССР начнется в текущем году голод. И все же, когда проблема экономической помощи Советскому Союзу была включена в повестку дня Белого дома, президент Буш сухо сказал: «Я думаю, было бы лучше подождать развития событий»92. Горбачев обвинил президента Буша в потере интереса к перестройке. Неужели до Горбачева только сейчас дошло, что к его перестройке американцы не испытывали интереса никогда.
В конце апреля Буш уже весьма раздраженно говорил о неутомимых просьбах советского президента. «Следует преподнести ему урок классической экономики. Бизнес есть бизнес». Но более важным было то, что Буш сказал через несколько дней — 29 апреля 1991 года, когда встречался с представителями сельскохозяйственного пояса США. Буш выразил сожаление по поводу реформ, «которые, я думаю, намеревается провести Горбачев, и которые я знаю, желает осуществить мистер Ельцин». Советское посольство передало слова Буша в Москву, и Горбачев был разъярен.
23 апреля 1991 г. Горбачев собрал лидеров девяти союзных республик (три славянские и шесть мусульманских) на государственной даче в подмосковном Ново- Огареве (9+1). Эта встреча длилась девять с половиной часов. Был сделан (подписанный всеми десятью переговорщиками) призыв к созданию нового Союза. Казалось, блеснул шанс остановить дезинтеграцию — Ельцин (как и растущий политически Нурсултан Назарбаев) не ставили задачи крушения «обновленного» союза.
А вообще-то, позиция Горбачева была отчаянной. Повсюду в республиках националисты правили бал вопреки ясной воле мартовского референдума, когда почти три четверти населения СССР высказались за единую страну. Переговоры с балтийскими государствами с начала апреля велись в обстановке практической безнадежности. 9 апреля 1991 г. Верховный Совет Грузии единогласно проголосовал за восстановление независимости страны. Молдова, Армения и Азербайджан вышли из переговорного процесса. По мере усиления этих тенденций пять «основополагающих» республик — Россия, Украина, Белоруссия, Казахстан и Узбекистан встретились в Киеве 18 апреля 1991 г.
Горбачев в это время любовался японской Фудзиямой, проходил его государственный визит в Японию. Страсть к знакам признания и сейчас сыграла с Горбачевым дурную шутку. Он был более всего нужен на поле решающей битвы в Киеве. Без него руководители республик, подталкиваемые Ельциным, вели себя более раскованно, и не скрывали тяги к самостоятельности. Соглашение от 23 апреля 1991 г. представляло собой весьма резкий сдвиг от Центра в сторону республик. Хотя многие детали предстояло еще утрясти, но общая тенденция была очевидна — Горбачев проигрывал. Его представители еще делали вид, что происходящее может обернуться позитивным образом, но американский посол видел, что происходит то, о чем ему так смело и твердо говорил Руслан Хазбулатов еще в августе предшествующего года. Крах и развал величайшей державы мира. Оглашенное 24 апреля соглашение предполагало не «союзное государство», а союз «суверенных государств». В течение шести месяцев после подписания новой конституции во всех республиках будут проведены выборы.
Тяжко было Горбачеву и на своем коммунистическом фронте. На состоявшемся 24–25 апреля 1991 г. пленуме ЦК КПСС укрепились антигорбачевские силы — Гидаспов в Ленинграде, Гуренко на Украине, Малофеев в Белоруссии. Масса жалоб и откровенное недовольство руководством — все это Горбачев предчувствовал. Ситуация в стране ухудшалась. Подверглась критике и внешняя политика страны. Почему СССР полностью на стороне американцев в Персидском заливе? Даже не очень осведомленным гражданам СССР было ясно, что Договор об обычных вооружениях и вооруженных силах в Центральной Европе является односторонней уступкой Советского Союза. Выходящие с заводского конвейера новейшие танки тут же шли на переплавку.
Пожалуй, впервые даже привыкшие к дисциплине и подчинению партийные боссы отдельных областей и республик увидели, что отступать им некуда, и что Горбачев завел их на бойню истории, звякнув на прощание призывным колокольчиком. Для наивной публики, не верящей в предательство царя, он, до последнего борясь за свою власть, изо всех сил изображал киевские соглашения как свою победу. Декларация «девять плюс один» была опубликована именно в день открытия партийного пленума.
Горбачев извивался ужом. Чтобы «купить» часть правых, он издал декрет, объявляющий незаконным национализацию собственности партии в Армении. В декрете, правда, ничего не говорилось, как Горбачев намеревается реализовать свой декрет, но не многие уже от него это требовали, пустопорожняя болтовня советского президента стала уже привычной — и для многих отвратительной.
Впервые провинциальные и столичные секретари были готовы схватиться с Горбачевым, хотя инстинкт покорности был еще очень ощутим был в решающих голосованиях, когда у партийных профессионалов не сработал даже инстинкт самосохранения. Что печальнее всего, дети военного поколения, не щадившего ради Родины жизни, менее всего думали о сбитой с толку стране, заболтанной неправильным словом «перестройка». Партийная машина, как и государственный аппарат, была рабски слепа и глуха, материальный пир жизни стал важнее Отечества. Они, видит Бог, рабской покорностью и низменным материализмом заслужили свою незавидную судьбу.
И при этом было видно, что Горбачева, весьма грубо защищавшего свои позиции, партийная лояльность уже не повергнет к курсу партийного большинства. Он уже сделал свой выбор. Он пригрозил уходом с поста генерального секретаря, если пленум не выразит ему доверия. Впервые многие региональные деятели ощутили, что вождь не с ними, что он идет своей дорогой. Он ведет их на бойню истории, оставляя за собой право ускользнуть от ее (истории) гильотины.
Американский посол был прав, докладывая в Вашингтон, что «Горбачев вне опасности». Американцам неясно было «сколь многое имеет в виду Ельцин, ставя подпись под новоогаревским соглашением». Горбачев способен согласиться на «круглый стол» с оппозицией. Теперь он готов позволить левым и правым иметь внутри КПСС собственные партии. Собеседники (типа Бессмертных) предупреждали, что с роспуском (или расколом) партии Горбачев этот роспуск переживет ненадолго. Так же считал и Шеварднадзе — лучший министр для американцев.