Вторая мировая война

Уткин Анатолий Иванович

Глава тринадцатая

Кульминация мирового конфликта

 

 

Если весна предшествующего, 1942-го года была временем значительного численного ослабления Красной Армии, то через год положение Советского Союза стало улучшаться. Надир, нижайшая точка, была пройдена и советские вооруженные силы начали крепнуть. Во многом это было следствием того, что тыл беззаветно и самоотверженно работал для фронта. Советская наука мобилизовала свои возможности в производственной сфере. Научно-технический совет при ГКО оптимизировал производство на Урале и в других отдаленных от фронта регионах. К примеру, был разработан новый способ производства алюминия. На Урале и за ним были найдены новые источники энергии. В Башкирии нашли нефть. Уральские заводы выплавили новую броню для танков, более мощная модель «катюши» стала поступать в войска. Шпагин, Дегтярев и Токарев создали новые автоматы и другие виды стрелкового оружия. Получивший всемирную славу пистолет-пулемет Шпагина (ППШ) стал основным оружием пехоты.

Новое лицо приобрела авиация. Истребитель с превосходными данными Ла-5-ФН был поставлен на конвейер, и значительные количества этой прекрасной машины начали поступать в войска, устремленные к району Курска. А на конвейер ставили уже более усовершенствованный Ла-7 с 20-мм пушкой и скоростью более 600 км в час. Штурмовик Як-9Т стал грозой немецких танков. На конвейерные линии поступил двухмоторный бомбардировщик уже погибшего Петлякова — Пе-2. Двухмоторный бомбардировщик Ту-2 нес две тысячи тонн бомбогруза с полетным радиусом около полутора тысяч километров. Настоящим победным фактором войны стал выход на поток знаменитого штурмовика Ил-2, оснащенного в феврале 1943 года новым мотором и пушкой калибра 37 мм. Трио Яковлев, Ильюшин и Лавочкин фактически создали военную авиацию, во многом превосходящую мировые образцы.

Основное орудие Второй мировой войны — танки — обрели к битве у Курска новый облик. 64 сборочные линии Кировского танкограда в Челябинске получали уже отлитую башню Т-34, а сам танк подвергся модернизации. Легендарный Т-34 доказал свое право быть основой танковых сил. Собственно, он пройдет всю войну без радикальных модификаций. На Уралмаше за месяц выполнили заказ пустить в серию самоходную артиллерийскую установку САУ-122, и в январе 1943 года самоходки были опробованы на Волховском фронте. В феврале на конвейере была уже более мощная артиллерийская установка САУ-152. В целом на протяжении 1943 года советской оборонной промышленностью были созданы 21 новый танк и самоходное орудие.

Осенью 1942 года в танковые войска начинают поступать новые превосходные тяжелые машины — КВ-1С, имеющие более прочную броню, 76-мм пушку и три пулемета. В дальнейшем на шасси КВ-1с устанавливают 85-мм пушку и модель получает название КВ-85 — немцы сравнивали его с последним словом своей танковой техники — со своим «Тигром-1». Лучшим тяжелым танком созданным к сентябрю 1943 года группой Котина становится «Иосиф Сталин» (ИС-1), весом в 44 тонны. Далее следует модификация ИС-2, весом в 45 тонн, со 122-миллиметровой пушкой и тремя пулеметами. В 1943 году их произвели немного, всего 102 машины, но уже в следующем году на поля сражений выйдут 2250 таких машин. ИС-2 соединил в себе мощь тяжелого танка и относительную легкость и подвижность средних танков.

В танки постепенно устанавливается радио, что делает возможным командование боевыми машинами в бою.

Построение главного ударного орудия Второй мировой войны — танковых войск — претерпело в Красной Армии к 1943 году определенные трансформации. Напомним, что летом 1942 года советские танки снова вышли на поля сражений в крупных соединениях и, к сожалению, снова испытали печальную судьбу разбитых советских армий, откатившихся летом и осенью к Волге и отрогам Кавказа. Но поздней осенью военная мысль приходит к окончательному выводу, что разумной альтернативы крупным танковым соединениям попросту нет. Уже осенью 1942 года вдумчивые командиры, начиная с руководителя главного управления бронетанковых сил генерала Федоренко, приходят к выводу, что смешение танков с пехотой является ошибкой. Федоренко убеждает ГКО и Сталина в необходимости отделить бронетанковые войска от пехотных. И танковые армии становятся в 1943 году воистину самым грозным оружием советской армии. В январе на фронте боевые задачи на советско-германском фронте решали восемь с половиной тысяч танков, сосредоточенных в пяти танковых армиях: 1-я танковая — Катуков, 2-я — Родин, 3-я — Рыбалко, 4-я — Баданов, 5-я — Ротмистров. В резерве Ставки — еще 400 боеспособных танков; в округах, на ремонте и т. п. — дополнительные 4300 машин. Еще раз скажем: советская танковая машина, которая вынесла невероятный удар в 1941–1942 годах, понеся огромные потери, начинает возвращаться в строй. Советские танковые силы превращаются в наиболее действенный род вооруженных сил, и так будет впредь до Берлина.

Советская пехота к середине 1943 года была лучше подготовлена к антитанковой борьбе, чем любая пехота мира. Советские пехотинцы несли с собой полтора миллиона противотанковых ружей, в их рядах были более 20 тысяч легких противотанковых пушек. Новая граната РПГ-43 была способна вывести из строя средний танк. Даже немцы высоко оценили качества советских легких противотанковых орудий — фельдмаршал Роммель был именно ими вооружен в египетской пустыне. Появились новые пулеметы. Вместо старого «максима» стандартным пулеметом становится тяжелый пулемет Горюнова. Расширяются части реактивных минометов. К концу 1943 года в составе РККА были четыре дивизии «катюш». Залп такой дивизии означал запуск 3840 ракет общим весом в 230 тонн.

В начале 1943 года оформляется военная элита. Возникает заметное разделение между ударными гвардейскими частями, способными решать проблему противостояния немцам (и решать успешно), и теми боевыми подразделениями, которые явственно отстают в своей учебе, полагаясь на массу, самопожертвование, а не умение-планирование-маневрирование. Танки начинают играть лидирующую роль, а пехота все более вспомогательную.

В советской армии исчезает чувство обреченности, сложности (едва ли не невозможности) противостоять невероятно эффективной германской военной машине. Это не означает, что появляется высокомерие и шапкозакидательство (его не будет до конца войны), но появляется нечто, утерянное еще в предшествующей мировой войне, в 1914–1915 годах: что при прочих равных условиях вперед вырвется невообразимая немецкая эффективность и что соперничество с организованными немцами практически невозможно. Более того. В конце мая 1943 года маршал Василевский говорит Толбухину и Бирюзову, что Германия ослаблена, советские войска начинают превосходить немецкие «в количестве и качестве», советское командование приобрело «солидный опыт» ведения наступательных операций, дисциплина укреплена, организованность стала законом армии.

Конечно же, цена этой перемены, цена этой великой учебы огромна. Мужчины огромной страны практически все мобилизованы, 90 процентов транспорта реквизировано, разруха освобожденных территорий и страшное напряжение тыла вбирают последнюю энергию страны. Но гудят заводы тыла, увеличивается грузопоток основных товаров и оружия, которым бедная, но полная решимости страна снабжает свою армию. Ошеломленная горем и страданиями страна продолжала, отдавая все, наращивать военные усилия. В 1943 году она решительно превзошла в военном производстве Германию — ведущую индустриальную державу европейского Запада, покусившуюся на ее суверенитет. Промышленность даже резко сократившегося Советского Союза значительно превосходит промышленность увеличившейся Германии по основным показателям. В данном случае цифры красноречивее слов:

Напрягаясь из последних сил, Советский Союз сумел обойти своего противника в производстве вооружений. Советская армия решительно лучше становится снабженной оружием, что сразу же сказывается на ее боевых возможностях.

Начинает ощущаться помощь западных союзников. Приведем цифры помощи США и Великобритании за всю войну (1941–1945 гг.). В войсках заметным явлением станут танки необычного профиля — союзные машины. К 1943 году на советско-германский фронт прибыли 2500 британских машин и 2000 американских. (За весь период с июня 1941 по апрель 1944 года РККА получила 3734 американских танка, 4292 британских и 1400 канадских). Как это ни невежливо звучит, но западные танки не произвели большого впечатления на советских танкистов; высшие оценки среди западных танков получил американский «Шерман», низшие — британские танки. Сталин открыто попросил «присылать грузовики, а не танки».

Слабое место РККА в мобильной войне — нехватка автотранспорта, прежде всего грузовиков. Значительно помог ленд-лиз — 183 тысячи грузовиков и джипов к середине 1943 года (из общего числа в 430 тысяч, поставленных к 1944 году). К лету 1943 года СССР получил товаров по ленд-лизу на 150 млн. долларов. Сталин настаивал не на танках и самолетах, а на металлосырье и продовольствии (алюминий, стальное литье, медь, цинк, тысячи тонн масла для госпиталей).

Полученное по ленд-лизу:

* Самолеты — 14203

** Истребители — 9438

** Бомбардировщики — 3771

* Танки — 6196

* Грузовики — 363080

* Джипы — 43728

* Мотоциклы — 32200

* Взрывчатые вещества (тонны) — 325784

* Радиоустановки — 35089

* Полевые телефоны — 380135

* Мясо консервированное (тонны) — 14793000

* Сапоги (пары) — 2577000

* Медь (тонны) — 339599

* Алюминий (тонны) — 261311

К середине 1943 года американцы отправили в СССР 900 тысяч тонн стали, 1,5 млн. тонн пищевых продуктов, 138 тысяч грузовиков и джипов. Когда Сталин проявлял ярость в отношении задержек с поставками, он имел в виду экстренную нужду даже не в танках и самолетах, а в продовольствии, химикатах, станках, алюминии, стальных листах, трубах, меди, цинке.

Страна в самых тяжелых условиях сохраняет национальную науку, особенно на многообещающих направлениях. В конце 1942 года Курчатов назначается руководителем атомных исследований с правом отзывать с фронта всех необходимых специалистов. Его цель — создание циклотрона. После освобождения Харькова в августе 1943 года в украинской индустриальной столице создается «Лаборатория № 1», а в Москве «Лаборатория № 2». Среди руин и военной бедности вызревает и развивается советский атомный проект. Синельников работает над этой проблематикой в Харькове, а Курчатов с Капицей и другими академиками в Москве.

 

Расклад в германской элите

В первой половине 1943 года устанавливается своего рода баланс между военными машинами Советского Союза и Германии. Германия едва ли уже могла с большой долей уверенности рассчитывать на победу в войне; СССР как будто получал шанс избежать поражения. Холод невозможного, страшное чувство впервые выскользнувшей из рук военной удачи начинает овладевать прежде неколебимым противником. Ощущая определенную утрату инициативы, германское командование обязано было спешить, пока приливная волна истории не повернет их мрачный поток.

После Сталинграда несколько ведущих деятелей рейха — Геббельс, Функ, Лей, Шпеер (к слову, те деятели верхушки германского руководства, которые имели университетское образование) — начинают ощущать тревогу — не по поводу сталинградских жертв, а по поводу военной судьбы Германии, которую они впервые начинают видеть в весьма блеклом свете. Как вспоминает Шпеер, «в одной из наших дискуссий в начале 1943 года Геббельс выдвинул то положение, что, переходя от триумфа к триумфу в начале войны, мы предприняли только половинчатые меры внутри рейха для победного ведения этой войны. У нас уже сложилось представление, что мы можем быть победоносными без приложения огромных усилий.… Теперь Сталинград стал нашим Дюнкерком. Теперь войну нельзя вести без приложения особых усилий».

Требовалось мучительно преодолеть традиционную немецкую самоуверенность, чтобы на секретной конференции гауляйтеров признать (Гитлер 7 февраля 1943 года): «То, что мы наблюдаем, является катастрофой неслыханных размеров. Русские прорвали фронт, румыны сдаются, венгров вообще не поднимешь на борьбу. Если немецкий народ не сумеет преодолеть всего этого, тогда он не заслуживает нашей борьбы за его будущее».

Но для успешных действий требовался рациональный анализ. Именно здесь нацистская машина начинает давать сбои. Начиная с осени 1942 года процесс непредвзятого обсуждения начинает терять свою рациональность. Гитлер отнюдь не стимулирует самостоятельность. Олицетворением нового порядка осмысления ситуации и принятия решений стал все более превращающийся в успешного царедворца фельдмаршал Кейтель. В эти месяцы Йодль, которому, как главе штаба Оберкомандо Вермахт, полагалось вести ежедневные заседания, отдает все бразды правления Гитлеру. Лишь по нескольким ремаркам можно судить, что генерал-полковник Йодль сохраняет критическое чутье, но, отступая перед неизбежным, смиряется с обстоятельствами, которые оказываются сильнее его.

На финальной стадии сталинградского кризиса вокруг Гитлера формируется внутреннее окружение, то кольцо, которое будет влиять на фюрера до самого конца третьего рейха. Это кольцо возглавил триумвират — Борман от партии, Кейтель от военных, Ламмерс от чиновников правительства и промышленности (он председательствовал на заседаниях кабинета министров, ставших регулярными с января 1943 года). Отныне подпись над практически любым документом могла быть поставлена Гитлером только в случае допуска этого документа к Гитлеру указанной троицей. В ведении войны Кейтель приобретает влияние и значимость, значительно превосходящие его мало кем признанный военный талант. Как считали почти все, знакомые с внутренним кругом Гитлера, Кейтель не обладал ни инициативой, ни воображением, ни необходимым чувством ответственности. Высшие военачальники не признавали его авторитета, фельдмаршалы рейха стремились избежать зависимости от него.

Во внутренних делах Мартин Борман возвышается до положения, официально зафиксированного 12 апреля 1943 года, — он становится «секретарем фюрера». Все аудиенции Гитлера могли быть устроены только через этого малозаметного чиновника, который за восемь лет службы Гитлеру (из-за боязни потерять влияние — без отпусков и выходных) становится «тенью» фюрера. Только несколько человек — скажем, министр военного производства А. Шпеер или глава люфтваффе Г.Геринг — имеют совершенно особый допуск к Гитлеру как центру принятия стратегических решений. Так начинает выглядеть система высшей власти германского рейха, когда окончился период фанфар и горизонт покрылся грозными тучами. Когда Германия еще контролировала центральную, западную и значительную часть восточной Европы, но ощутила мощь той страны, которая не пустила ее за Волгу, поставила предел ее европейской экспансии и впервые в ходе войны заставила, если не усомниться, то задуматься над германским будущим.

Прибывший из Северной Африки Роммель пишет в январе 1943 года: «В отношении каждого немца, вне зависимости от места жительства, статуса, собственности и возраста, должна быть осуществлена тотальная мобилизация». В Берлине закрываются шикарные рестораны, отменяются массовые увеселения. 18 февраля Геббельс в берлинском Шпортпаласте произносит речь о «тотальной войне». Он обращается к фанатичной толпе: «Вы хотите тотальной войны? Вы хотите, если уж на то пошло, еще более тотальной, более радикально проводимой, чем вы можете себе представить, войны? Рев толпы в ответ. «Является ли ваша вера в фюрера больше, надежнее, непоколебимее, чем когда бы то ни было?» — «Да!» — неукротимый рев толпы. Впервые Геббельс прибегает к отныне популярному германскому идеологическому приему — предупреждает Запад об опасности советского коммунизма. Впервые ставка делается на раскол антигитлеровского фронта.

 

Хозяева Европы

Военные авторитеты рейха задумались над будущим, а администраторы и каратели еще невежественны в своей самоуверенности. Выступая в Киеве 5 марта 1943 года, рейхскомиссар Украины Кох напомнил своим слушателям: «Мы раса господ, которая должна помнить, что самый последний германский рабочий в расовом и биологическом отношении в тысячу раз более ценен, чем местное население. Русские должны работать, работать и еще раз работать». (Но русские не только работали, но и сражались. 6 марта они взяли Гжатск, худой парнишка из которого, Юрий Гагарин, переживет оккупацию, помня героев своего детства, станет летчиком и первым из всех землян вырвется в космос).

Католический архиепископ Степинац 6 марта укорил хорватского диктатора Анте Павелича за истребление евреев, сочетавшихся браком с хорватами. На прочих евреев епископская защита не распространялась. «Недочеловеки» всех кровей чувствовали на себе германскую руку. В деревне Хатынь около Минска войска СС сожгли все дома и убили всех 149 жителей. А нацисты более всего сожалели о потерях среди эсэсовских войск. В начале 1943 года они находят «решение» — создают на оккупированных территориях Европы более двадцати домов по программе «Поток жизни» — солдатам СС находят расово соответствующих партнерш для воспроизводства нордической расы. Рождены 70 тысяч юных арийцев. Немцы находят союзников среди французских коллаборационистов — в начале года во Франции Дарнан создает прогерманскую милицию в 25 тысяч человек. Расовую чистоту Европы обеспечивают, в дополнение к прежним, четыре новых концентрационных лагеря в Югославии, где славяне и евреи в начале 1943 года расстреливаются сотнями ежедневно. В первые дни года в Освенцим прибывают 24 тысячи заключенных из Бельгии и Голландии. Способным работать находят дело, а ослабевшие 20 тысяч отправляются в газовые камеры.

Следующий важный шаг к подготовке и интенсификации конфликта было создание специализированного ведомства по использованию труда рабочих, депортированных с восточных территорий, во главе с Фрицем Заукелем (ГБА). Заукель заявил на собрании гауляйтеров рейха: «Не сравнимое ни с чем напряжение этой войны заставляет нас мобилизовывать многие миллионы иностранцев для работы в германской экономике тотальной войны и заставлять их работать максимально эффективно… В этом деле я руководствуюсь отнюдь не сентиментальностью и не романтизмом». Тысячи поездов повезли насильственно принужденных рабов из восточных — оккупированных областей на заводы и в сельское хозяйство рейха. Мы читаем едва ли не удивленные выводы отчетов: «Население реагирует особенно обостренно против отделения матерей от их детей, детей школьного возраста от их родителей». По украинским городам вели колонны мобилизованных в Германию, окруженных надсмотрщиками с бичами в руках. Генерал СС Шталеккер жалуется на то, что из 170 тысяч арестованных евреев убиты лишь 42 тысячи. «Повезло» лишь одной категории подлежащих эксплуатации в рейхе граждан: «Заключенные азиатской внешности не должны посылаться на работы в Рейх ни при каких обстоятельствах».

И все же нечто случилось — впервые и отныне неискоренимо. С Восточного фронта офицер СС пишет: «Мы доказали Иванам, что можем выстоять в их ужасной зиме. Но они больше нас не боятся». На Восточном фронте у Германии отныне заметно менее радужные перспективы. В этих обстоятельствах вермахт постарался сконцентрироваться. Немцы не стали отходить к Ростову как к единственной тропе спасения, а закрепились силою в 400 тысяч человек на Кубани и на Таманском полуострове. Отчасти эти силы, куда входили две танковые дивизии (13-я и 50-я) угрожали тылу начавших наступать на Украину советских войск, другой их функцией была охрана подходов к Крыму.

 

Военное производство рейха

Германия начинает напрягать свои огромные военные мускулы, натренированные еще Первой мировой войной. Если взять уровень 1941 года за 100 процентов, то к июлю 1944 года военное производство поднимается до 322 процентов. (При увеличении рабочей силы только на 30 процентов.)

Требовалось не просто увеличение военного производства, а создание качественного оружия, не уступающего советскому. Чувствительным ударом по германской самоуверенности явилось признание высокого качества оружия противника. Евразийские «недочеловеки» показали себя превосходными инженерами и изобретателями. Германии теперь требовалось поднять военное производство на новую ступень. И это при том, что для компенсации сталинградских потерь Германия уже мобилизовала в вооруженные силы восемьсот тысяч квалифицированных рабочих.

В начале 1943 года германские танковые войска, принесшие вермахту столько побед, оказались в неудовлетворительном состоянии. В течение всего 1942 года лучшие инженеры Германии бились над тем, чтобы превзойти советскую бронетанковую технику. При всех прилагаемых усилиях немцы так и не создали танк «общего назначения», они пошли своим путем, разбив задачу на три части.

1) Создать тяжелый танк, который будет превосходить Т-34 по убойной силе, хотя и уступать по маневренности. Этот танк будет идти во главе танковых колонн, его вид, мощь, броня, пушка — все будет превосходить любой танк в мире.

2) Создать подлинного «убийцу танков» — могучую пушку на механической тяге, способную быстро перемещаться и наносить убийственные кинжальные удары, способные пробить любую советскую броню.

3) Создать легкий танк разведки, быстроходную машину, способную быстро перемещаться, не очень внушительную для бронетанкового поединка, но грозную как подмога пехоте.

Третью задачу немцы так и не решили, хотя испытания легкой машины («Леопард») продолжались долго. Вторая задача частично была решена с созданием Jagdpanzer'a «Фердинанд». В этом случае незаменимый в рейхе конструктор Фердинанд Порше создал облегченную модель главного своего танка («Тигр»), поставил ее на жесткое шасси, вооружил страшной 100-мм пушкой и отдал на конвейер Круппа. Недостатки: неширокий обзор, отсутствие дополнительного пулемета, слабая броня, уязвимость. Крупп произвел 90 машин, прежде чем «Фердинанд» был опробован в бою. Он оказался не лучшей машиной германского технического гения.

Более всего надежд возлагалось на решение первой задачи. Разумеется, за ее решение взялся тот же Порше. Пожалуй, никто не отрицает талант создателя «Фольксвагена» и бившей все рекорды модели S «Бенц-Мерседеса». Однако Порше был большим талантом в выдвижении ярких идей, но не был танковым специалистом, не имел танкового опыта. Как пишет с присущей ему иронией английский историк А. Кларк, «лучше бы Гитлер сам создал необходимый танк». Доктор Порше хотел, во-первых, чтобы танк был большим. (Не один он был привержен этой идее. Инженеры Гроте и Хакер предлагали создать танк «Земельный монитор» в 1000 (!) тонн. Сам Порше вначале планировал создать танк в 180 тонн. Но такой «бегемот» явился бы жертвой собственной неповоротливости. Порше снизил вес до 60 тонн и выставил от своей кампании «Крупп» на тендер с Хеншелем. Версия танковой пушки Хеншеля — 88 мм — была воспринята и Круппом. Получился тяжелый танк с мощной пушкой, сильной броней впереди, недостаточно маневренный, требующий настоящих понтонных переправ (на речных преградах) из-за своей тяжести. Немецкое производство танков растет с 4280 единиц в 1942 году до 6000 танков в 1943 году (в 1944 году — 9161 танк сошел с германских конвейеров).

26 мая 1943 года на балтийском побережье в Пенемюнде немцами была произведена серия испытаний двух видов оружия дальнего радиуса действия — беспилотного самолета Фау-1 и ракеты с бомбовой боеголовкой — Фау-2. В войне интеллектов немцы сделали крупный шаг вперед, они приблизились к ракетной эре.

 

Вермахт: призыв профессионалов

Гитлер находится в гораздо более мрачном настроении, чем год назад. Наступив на горло собственному самолюбию, теперь он склонен был дать больше простора для маневра лучшим германским военным профессионалам. Непосредственно после Сталинграда Гитлер нутром почуял необходимость привлечения к боевым действиям на решающем — Восточном — фронте тех полководцев, которые получили фельдмаршальские жезлы не за полное согласие с фюрером и национал-социализмом. Он обращается к двум своим офицерам, которые очевидным образом пользовались авторитетом в вермахте, — фельдмаршалу Манштейну и генерал-полковнику Гудериану.

Командующий группой армий «Юг» фельдмаршал Эрих Манштейн всего лишь пятый день обживал свою штаб-квартиру в Сталино (Донецк), когда на местный аэродром 6 февраля 1943 года приземлился личный «Кондор» фюрера с приглашением посетить Вольфшанце. В последние дни Манштейн вел себя на юге как вице-король, он приводил в порядок фронт, ремонтировал технику и стремился свести к минимуму ущерб от волжского поражения. Зная нелюбовь Гитлера к четким ответам, он слал наверх вопросы, неответ воспринимал как согласие и шел своим путем. Да, он сберег свои главные ударные силы, но он не спас Паулюса, и германская армия отступила к реке Донец. К русским перешли Россошка, Кантемировка, Миллерово, а Манштейн при этом хладнокровно просил права отступить еще западнее — до реки Миус. Он не знал, как его встретит Гитлер в Восточной Пруссии.

Произошла долгая беседа, основательный обмен мнениями. Гитлер мобилизовал все, что ему было известно в искусстве человеческого общения для завоевания лояльности и сотрудничества своего фельдмаршала, с которым у него были связаны столь теплые воспоминания об Арденнах 1940-го года. Практически Гитлер признал свою вину в сталинградской трагедии, он едва ли не просил прощения. Если Гитлер и протестовал против ухода из бассейна Северского Донца, то делал это нехарактерно мягко, вежливо и учтиво. Он согласился с низкой оценкой действий воздушных войск и с неизбежностью отхода к реке Миус. И, признанный хитрец, ободренный Манштейн коснулся острой темы: войны не выиграть без укрепления верховного командования. «Вы должны найти командира, которому вы доверяете». Геринг? Но какой же из него может выйти начальник штаба? Гитлер, казалось, внимал словам человека, которому он доверился в Арденнах и в Крыму. Манштейн подпал под его обаяние: «У меня сложилось впечатление, что он (Гитлер) глубоко удручен этой трагедией не только потому, что она показала открыто неадекватность его руководства, но и потому, что она принесла такие потери». Манштейн улетел приободренный.

Следующим объектом своеобразного личностного приступа Гитлера был Гайнц Гудериан, которого Гитлер принял несколько позднее в Виннице, в своей летней резиденции. Танковый стратег был польщен, увидев на письменном столе Гитлера свои книги о значении и применении танков в современной войне. Гудериан не видел Гитлера с декабря 1941 года. «Он очень постарел… Его речь не была твердой; его левая рука дрожала». И снова Гитлер почти извинялся и взывал о помощи. «Я нуждаюсь в вас. С 1941 года наши пути разошлись. Между нами было много взаимного непонимания, и я об этом сожалею». Гудериан становится ответственным за все танковые войска рейха. В ответ на предложение стать Главным инспектором бронетанковых войск Гудериан потребовал дополнительных полномочий — он будет подотчетен только Гитлеру. Новому шефу танковых войск построили в Вервольфе специальные помещения.

В действиях Гитлера было ощутимо неистребимое желание Гитлера действовать вопреки «правильной» прусской военной машине, в которой он всегда был чужаком. И в конечном счете сближение Гитлера с Манштейном и Гудерианом дало свои результаты.

Гудериан прежде всего требует созыва специальной конференции по стратегическому планированию, и Гитлер, решающий задачу консолидации своей власти в вооруженных силах, идет на созыв такой конференции 9 марта 1943 года в винницской резиденции. Гудериан начал ее работу вполне определенным выражением символа своей веры: «Задача на 1943 год заключается в том, чтобы обеспечить создание определенного числа танковых дивизий, обладающих полной боевой эффективностью и способных достигать ограниченные цели. В 1944 году мы должны будем быть готовы осуществить полномасштабное наступление». Следует сказать, что конференция не явила собой желательное для Гудериана узкое собрание специалистов и ответственных лиц. На совещании, что примечательно, было сравнительно немного офицеров-танкистов. Она оказалась масштабным совещанием почти всех значимых штабных офицеров, которые вовсе не были намерены провести целый год на Восточном фронте в операциях местного масштаба — особенно жестко выступали офицеры-артиллеристы.

Гудериан шел напролом. Танковая дивизия, говорил он вопреки недружественно настроенной аудитории, «овладевает полной боевой эффективностью только тогда, когда численность танков в ней находится в правильном соотношении с другими видами оружия». Первоначально танковая дивизия состояла из четырех танковых батальонов, в каждой дивизии должно быть по четыре сотне танков. В этом заключался важный резон. «Лучше иметь несколько мощных дивизий, чем много частично оснащенных. Последние требуют большой численности подвижного транспорта, поглощают много горючего, задействуют многочисленный обслуживающий персонал — все это вовсе не способствует боевой эффективности. Напротив, это бремя для командования и для тылового обеспечения, это бремя блокирует дорогу совершенствования вооруженных сил». Гудериан получил поддержку только отдельных лиц (в частности, министра военного производства Шпеера), большинство отвергло его предложения отвести значительное время на сосредоточение сил. Против выступили и влиятельные адъютанты Гитлера. «Гитлер смотрел на меня с выражением сожаления на лице и в конце концов сказал: «Вы видите, они против вас. В такой ситуации я тоже не могу одобрить ваши идеи».

И все же верхушка вермахта в состоянии начинающегося кризиса не могла не признать значимости танковых войск. Состоялся своего рода компромисс между теми, кто не хотел ждать еще год, и теми, кто настаивал на решающей роли концентрированных танковых сил в современной войне. В самом начале лета все танковые дивизии на юге были сняты с боевых позиций; им было дано время на отдых и ремонт техники. Те батальоны, которые получили новые виды машин — «тигры» и «пантеры», послали их экипажи в Германию для дополнительных тренировочных сборов, для более глубокого знакомства с техникой на танковых заводах.

 

Москва: завершение сталинградской фазы

На советском фронте послесталинградский период напоминает в значительной мере время, наступившее годом ранее после победы под Москвой. Планирование начала 1943 года в основных своих чертах напоминает планирование 1942 года: восстановленная вера в свои силы, расширившиеся горизонты, заманчивые наступательные замыслы. Советские войска наступали на собственной территории, которую немцы постарались превратить в выжженную землю. Впервые солдаты в такой большой своей массе видели, что делает враг с их народом, насколько полон он стремления ослабить минимальные условия существования местного населения — выжженные села, разрушенные поселки и города, уничтоженные средства жизнедеятельности. Взорвана минимальная сельскохозяйственная техника — даже столетней давности плуги и сеялки. Всеобщий разор и горе встречали обветренных танкистов наступающей армии. Это вызывало ярость и жажду мщения, но условия для минимального восстановления наступающих войск были незначительными.

Партизаны темными лесными тропами пробивались к местам сосредоточения германских войск и коммуникациям. В начале года немцы проводят крупномасштабные антипартизанские мероприятия вокруг Брянска, в Литве и рядом с Клетней («Полярный медведь-2», «Зимняя магия» и др.). А ведь всего лишь пять месяцев назад вермахт во всем блеске стоял на берегу Волги.

Уходом из Ржева и Вязьмы немцы отдалились от Москвы еще на восемьдесят километров. Теперь линия фронта проходила в пятидесяти километрах от Смоленска. Благодаря «спрямлению» фронта (его протяженность сократилась примерно на 150 километров) стало возможным увести в резерв две советские армии и танковый корпус. Они были поставлены во второй эшелон Западного и Калининского фронтов. Успех был достигнут и под Ленинградом. Определенное затишье здесь не прошло зря. Командующий фронтом генерал Говоров тщательно готовился к операции, которая должна была спасти вымирающий город. Речь шла об ударе с двух сторон — со стороны Ленинградского фронта изнутри в направлении Волховского фронта, действующего извне. Ночью с 11 на 12 января специальные штурмовые части 67-й армии сменили стрелков на боевых позициях. В 9.30 утра 286 стволов артиллерии начали артподготовку, продолжавшуюся более двух часов и завершившуюся залпами «катюши». Около полудня навстречу 67-й армии со стороны Волховского фронта поднялась 2-я ударная армия. Их историческая встреча произошла в 9 часов тридцать минут утра 18 января. В этот день от немцев был очищен Шлиссельбург, а к вечеру немцев заставили уйти с южного берега Ладоги. Ленинград снова влился в страну, осознать его горе и трагедию во всем объеме еще предстояло.

К 6-му февраля прошел первый поезд до Шлиссельбурга. Немцы еще находились в пределах артобстрела этой железнодорожной линии, но первый груз уже шел от страны в помертвевший город. Он вез уголь. Нужно, однако, помнить, что все атаки, направленные на взятие Мги (что открыло бы линию Ленинград-Волхов) были немцами отбиты. Деблокирующая территория была очень хрупкой и простреливаемой. День и ночь трудились батальоны ради укрепления новых позиций — без них город просто погиб бы.

Южнее Северо-Западный фронт под командованием маршала Тимошенко бился с задачей Демянского котла. Немцы «обжили» территорию внутри советских позиций, сюда регулярно садились транспортные германские самолеты. В определенном смысле это была успешная модель «северного Сталинграда», где окруженные не только чувствовали себя достаточно комфортно, но и ощущали свою военную миссию — отвлекали значительные советские войска и стояли «занозой» между Москвой и Ленинградом. Тимошенко начал операцию по очистке котла в середине февраля. Сюда подтянули Первую ударную армию.

Еще южнее Калининский фронт генерала Курочкина в январе освободил Великие Луки. Теперь ему предстояло помочь северным соседям, замучавшимся с Демянским котлом. Ощущая, что далее искушать судьбу не следует, германское командование к 28 февраля вывело свои войска из окружения, вокруг которого скопились огромные силы. Жуков (представлявший здесь Ставку) буйствовал в слепом отчаянии: командиры частей уже стояли вокруг Демянска более полугода и тем не менее не знали лежащей перед ними территории, не имели планов на различный поворот событий, почти не знали соседей. Строго говоря, гнев Жукова касался более широких вещей, чем тупость или нерадивость отдельных командиров; он хотел, чтобы русская цивилизация быстрее решала задачу, поставленную перед страной Петром — быстрее, умнее, эффективнее ориентироваться в сложностях окружающего мира, не терять присутствия духа, методично работать и забыть о сладкой русской полудреме. Жуков придвинул штабы к линии фронта, сделал обязательным ежедневный анализ текущей ситуации, подробный разбор возможных движений противника, постоянный обмен разведданными с соседями. Только не спите до смерти — думайте, напрягайтесь, соображайте за противника, генерируйте внутреннюю энергию. Русский ступор должен быть проклят.

Новой силой, на которую явственно полагалась ставка, стал Центральный фронт. Сразу же после капитуляции Паулюса генерал Рокоссовский был вызван в Москву. Центральный фронт создавался на основе его Донского фронта (21-я, 65-я и 16-я воздушная армии; к ним Ставка добавила 70-ю и 2-ю танковую армии — Родин). Поставленная задача — к 15 февраля быть готовыми провести операцию глубокого проникновения против второй танковой армии вермахта в районе Смоленск — Гомель. Сверхоптимизм, как почти всегда, не оправдал себя. Снабжение Центрального фронта шло по одной-единственной железнодорожной линии; тягостная недостача грузовиков и живой тягловой силы замедляли строительство боевых порядков. Солдаты на собственной спине тащили тяжелые пулеметы, противотанковые пушки, артиллерийские орудия. Танки Родина мучались 250-километровым движением по бездорожью, прежде чем вышли на рубеж в Фатеже. Родин руководил перемещением танков посредством деревянных У-2, летавших низко и достаточно безопасно. Фронт был относительно готов к 24 февраля.

А соседний — Брянский фронт уже начал наступательное движение. Две недели боев продвинули его вперед на 25 километров, что позволило достичь железнодорожной линии Малоархангельск — Рождественское. Именно в этой ситуации Рокоссовский бросил свои, теперь пользующиеся таким престижем, силы на Брянск и Орел, его главной целью была вторая танковая армия немцев. Впереди шли танки Родина, овеянные сталинградской славой. Но суровая реальность вносила свои коррективы. Неудачи южных фронтов заставили Центральный фронт сместить свои цели к югу. Наступление Рокоссовского было относительно успешным примерно до 7 марта, когда у танкистов Родина начал заканчиваться боезапас и топливо. Продвижение вперед было впечатляющим — до ста километров, но немцы, вопреки ожиданиям, не оставили Орел, а, напротив, укрепили свои силы в нем. Согласованного наступления не получалось снова, снабжение безнадежно запаздывало, общая координация хромала. Около дня весеннего солнцестояния Рокоссовский перешел к оборонительным действиям. Действия наших войск и отчаянная оборона немцев привели к образованию части того, что несколько позже будет названо Курским выступом, или Курской дугой.

3 марта советские войска взяли наконец Ржев, а 12 марта — Вязьму. Ужас охватывал тех, кто видел тотальную войну во всей неприглядности: сожженные дома, замученный народ. Это не было похоже на Первую мировую войну, жестокость агрессора превосходила все мыслимые пределы. Но дальнейшие советские наступательные действия не дали результатов.

Но ситуация текуча и обещающе переменчива на южном участке советско-германского фронта. Возможно, самый видимый поворот истории наблюдается на Северном Кавказе. 3 января немцы оставили Моздок — самый восточный из захваченных немцами городов страны. На следующий день освобожден Нальчик. Зимние потери немцев весьма значительны: исчезла 6-я армия, покорежены боевые порядки и техника 4-й танковой армии, 3-й и 4-й румынских армий, 8-й итальянской. 2-я танковая армия немцев ослаблена в результате ожесточенных боев близ только что освобожденного Орла.

Танки Катукова были поставлены на железнодорожные платформы и отправлены на юг, в сторону Курска. Послесталинградское настроение не было испорчено — быстрота продвижения здесь немцев прошлым летом и осенью оказалась перекрытой скоростью их отхода в конце зимы 1942–1943 годов. Особую опасность для группы армий «Дон» Манштейна представлял собой Юго-Западный фронт, стремящийся своими четырьмя армиями (1-я гвардейская, 3-я гвардейская, 5-я танковая, 6-я армия), с прикрытием 17-й воздушной армии (300 самолетов), зайти в тыл Манштейну. 29-го января 6-я армия Харитонова совершила бросок на север от Старобельска на Балаклею; на следующий день танки 1-й гвардейской армии Лелюшенко пошли на Красный Лиман; 3-я гвардейская армия Кузнецова перешла через Донец у Ворошиловграда; через несколько часов группа Попова двинулась в общем направлении на Мариуполь, перекрывая тем самым путь отхода немцев из Донбасса.

2-го февраля вперед на широком фронте между Воронежом и Ворошиловградом выступил Голиков (40-я, 69, 3-я танковая армия). Они действовали в соответствии с планом «Звезда», предполагавшим общее наступление по фронту Курск — Белгород — Харьков. Наивысшие боевые качества проявили 40-я армия Москаленко, устремившаяся на Белгород (и далее, по возможности, на Харьков), и 60-я армия Черняховского, взявшая на себя задачу овладения Курском. 8 февраля определенно деморализованные немцы оказались выбитыми из Курска, а на следующий день — из Орла. Еще южнее скорость возрастала. Находящиеся на траверзе Донбасса Воронежский фронт Голикова и Юго-Западный фронт Ватутина начали наступление между 29 января и 2 февраля 1943 года. 12 февраля освобождена Лозовая, а 14-го советские войска вошли в Ростов и Ворошиловград. 20 февраля взят Павлоград (оставалось всего лишь 100 километров до Запорожья, где в этот день совещался Гитлер).

Главной целью наступления советских войск — и в данном случае плана «Звезда» — был (не в первый раз) индустриальный Харьков. К 15 февраля советские войска приблизились к Харькову с трех направлений — севера, запада и юго-запада. Несмотря на категорический приказ фюрера до последнего оборонять Харьков, город был сдан. Происходила настоящая дезинтеграция южного участка фронта Манштейна, группы армий «Юг». Дело было не только в том, что на следующий день четвертый индустриальный центр страны был освобожден, не менее важно было и то, что между германскими группами армий «Центр» и «Дон» образовался своего рода просвет, величиной почти в 200 километров. Это давало хорошие новые стратегические возможности.

Советское верховное командование многого ожидало от продолжения операций «Кольцо» и «Сатурн» — вплоть до коренного перелома в ходе войне. Здесь видны смелые замыслы. Директива Ставки от 6 февраля 1943 года ставит перед Воронежским фронтом задачу проникновения в Центральную Украину, выхода на линию Чернигов — Полтава — Кременчуг. Генералу Ватутину предписывалось «предотвратить уход противника в индустриальную зону Днепропетровска и Запорожья… Оттеснить Донецкую группировку противника в Крым, открыть подходы к Перекопу и Сивашу, изолировать силы противника, расположенные в Донбассе, от прочих сил противника на Украине». После освобождения Донбасса следовало сделать линией обороны Днепр между Кременчугом и Никополем. В то же время Южному (прежнему Сталинградскому) фронту предлагалось двинуться в нижнее течение Днепра.

Дела пошли, казалось, настолько хорошо, что 17 февраля Голиков, посылая вперед 3-ю танковую армию Рыбалко, издал приказ об общем движении в направлении Полтавы. Это уже едва ли не сердцевина вчера еще полностью оккупированной Украины. А соседствующий слева от Голикова Ватутин (Юго-Западный фронт) нацелился на Днепропетровск. В Москве с замиранием сердца думали о перехвате днепровских мостов, которые оставят все германские войска на Юге отрезанными от своих основных баз.

Впереди всех шли освободители Харькова — 3-я танковая армия Рыбалко и 69-я армия Казакова. Теперь они гнали назад не замороженных солдат Паулюса, а лучшее из того, что мог выставить вермахт, — группировку Ланца и группировку Кемпфа. Южнее им помогали чрезвычайно ослабленная страшными боями 1-я гвардейская и 6-я армии, чья задача была расширить установленный ими коридор между Изюмом и Павлоградом (именно их конники и танки дошли до Запорожья, когда там совещалась германская верхушка во главе с Гитлером). Еще южнее группа Попова расположилась вокруг Красноармейского, но у нее из четырех корпусов остались лишь 50 танков. Части кавалерии этой группы и безотказная пехота в феврале 1943 года в голоде и холоде перешли через реку Миус, чтобы буквально зубами уцепиться за плацдарм на западной стороне реки на пути к Матвееву. Если бы это наступление было поддержано мощными резервными силами, то после периода весенней распутицы его плацдармы были бы бесценны. Но этого условия соблюдено не было.

 

Окончание советского наступления

Это было жестокое испытание для полевых командиров. В дивизиях оставалось по тысяче человек, численность танков насчитывалась уже единицами, сквозь слякоть обмякших полей артиллеристы тащили единицы орудий. Несмотря на потрясающие подвиги этих двух фронтов, они не могли штурмовать всю Украину с всеми теми потерями, которые принесло освобождение Донбасса. Отступающие немцы взрывали мосты через реки, уничтожали даже самые незначительные здания, вспахивали минами взлетные полосы. 21 февраля король Георг Шестой объявил о желании преподнести Сталинграду меч: «Сопротивление Сталинграда повернуло направление прилива и ознаменовало собой сокрушительный удар, внесший смятение в ряды врагов цивилизации и свободы».

Манштейн вспоминает, как близок был к краху южный фланг вермахта в случае захвата Красной Армией Запорожья и Днепропетровска с их мостами и стратегическими железными дорогами. Если бы это случилось, то весь германский южный фланг превратился бы в большой Сталинград. Советское командование получило жестокий урок: оно не отличило момент беспомощного отхода немцев от периода сбора их боевых сил, не отличила — из-за плохой работы разведки и координации всех служб — контрнаступательные маневры германской танковой элиты. Сказалась излишняя уверенность в себе, вера в быстрое решение, недостаточная работа служб тыла, безнадежно отставших от передовых частей.

Отмечая 23 февраля 1943 года день рождения Красной Армии, Сталин сказал полные значения слова: «Настоящая борьба лишь только начинается». Начинается период «изгнания врага». Он будет тяжелым и продолжительным — но ясно, что Германия не отдаст без боя захваченные территории Советского Союза. Военная промышленность страны работает все более эффективно, фронт получает современное оружие и в растущих количествах. Было полно значения и словесно выраженное отношение к союзникам. Сталин без оговорок констатировал, что Советский Союз несет на себе основную ношу войны. В Касабланке западные союзники не дали твердого обещания открыть «второй фронт» в 1943 году. Сталин ни словом не упомянул ленд-лиз.

В целом, в ходе потрясающей по маневренности, ожесточенности и драматизму зимней кампании 1942–1943 годов Красная Армия подорвала в той или иной степени боевую силу примерно 100 противостоящих ей дивизий, что равнялось примерно 43 процентам всех войск Гитлера на Восточном фронте. Были фактически выведены из борьбы 68 германских дивизий, 19 румынских, 10 венгерских, 10 итальянских дивизий. Погибли 17 германских генералов. Немцы утверждают, что потеряли за зимнюю кампанию 470 тысяч человек, итальянцы — 185 тысяч; венгры — 140 тысяч; румыны — 250 тысяч. Такого удара по Германии и ее союзникам никогда прежде не наносилось. Советская армия за три месяца боев продвинулась вперед почти на 350 километров, но встретила все сопутствующие наступлению сложности. Армейский механизм оказался отлаженным не полностью. Первый масштабный опыт наступления был ценен, но не полностью освоен. Погодные условия, отсутствие надежных коммуникаций, усталость войск, недостаточная умелость в осуществлении глубокого проникновения в тыл противника в конечном счете наложились друг на друга.

Прилетели грачи, великая зима покинула русские просторы, дороги перестали быть путями снабжения, грязь топила всякого смельчака. Общей характеристикой всех задействованных в позднезимнем наступлении войск была их чрезвычайная усталость от боев предшествующих двух месяцев, большие потери, невосстановленные резервы, недонесенные до отдельных частей боеприпасы, утомление бойцов, дерущихся всю эту зиму в открытом поле. Танковая армия Рыбалко достигла Северского Донца 4 февраля 1943 года, но пересечь реку не смогла — перед ней на противоположном берегу стояла элитарная танковая дивизия СС «Адольф Гитлер». Фронтальные атаки принесли советским войскам значительные потери. Практически всеми был ощутим конец одного этапа и наступление нового. Что-то он обещает? Взгляд на линию советско-германского фронта обнаруживал заметное выпрямление линий, что, по идее, освобождало войска обеих сторон для наступательных действий. «Закругления» на этой более прямой линии были видны в районе Ленинграда, массивный советский выступ в районе Курска, немецкий выступ в районе Донбасса (реки Донец — Миус). Советские наступающие части выдохлись. В ударной «мобильной группе» генерала Попова осталось всего пятьдесят танков. 6-й гвардейский стрелковый корпус буквально зубами держался за железную дорогу Лозовая-Славянск, но о наступлении уже не могло быть и речи.

 

Касабланка

В условиях, когда мировой конфликт подошел к своему апогею, западные союзники начали 1943 год, находясь на подъеме. Они еще не участвовали в собственно европейском наземном конфликте, но их силы росли и они подбирались к Европе с юга. В Тунисе и со стороны Ливии их войска изготовились для удара по Африканскому корпусу Роммеля для окончательного изгнания немцев и итальянцев из Африки. Полторы тысячи английских дешифровальщиков, разместившихся в Блечли читали обмен сообщениями между немцами в Средиземном море, что вело к уничтожению почти всех пересекающих море судов стран «оси». Шагом на пути координации усилий антигитлеровской коалиции стала встреча Рузвельта и Черчилля в Марокко, в Касабланке. Здесь их штабы решали задачу выработки союзной стратегии на 1943 год.

Существовало определенное различие стратегических замыслов. Американские военные настаивали на долгосрочном планировании. Англичане же отвергали попытки заглядывать «слишком далеко» вперед и предлагали на связывать себя долговременными обязательствами. Война, мол, таит в себе много непредсказуемых обстоятельств. Американцы полагали, что, затерявшись в средиземноморском лабиринте, они могут опоздать на решающие поля сражений в Европе, и председатель объединенного комитета начальников штабов генерал Маршалл предложил начать сосредоточение войск для высадки на европейском континенте. Одновременно американцев беспокоила судьба Чан Кайши — потеря Китая означала бы подрыв их стратегии, предполагающей наличие сильного националистического Китая как южного соседа Советского Союза. Поэтому адмирал Кинг предложил англичанам удвоить квоту помощи Китаю. Для английского командования, сосредоточенного на идее сохранения контроля над Индией, над арабским Ближним Востоком и путями к ним через Восточное Средиземноморье, предложения американцев представлялись «ненаучным» способом военного планирования, что и было высказано открыто.

У Черчилля была совершенно определенная задача: добиться от американцев отказа от открытия в 1943 году второго фронта на европейском континенте и концентрация усилий в средиземноморье, где проходят жизненно важные коммуникации Британской империи и откуда было «рукой подать» до Балкан — дорога наперерез русским. Он поучал своей военных: «Не создавайте атмосферу экстренности, дайте американцам выговориться. Никакой непримиримости, создавайте мягкое обволакивание словами. Пусть нетерпеливым американским стратегам станет скучно». Рузвельт, со своей стороны, не сумел добиться сходного единства своих сотрудников и чувства командной борьбы. Хотя предпочтение Германии (как цели номер один) перед Японией считалось обязательным, адмирал Кинг приложил немало сил для поддержки приоритета тихоокеанской стратегии. Другой влиятельный военный авторитет, командующий авиацией генерал Арнольд, был сторонником наращивания мощностей бомбардировочной авиации, эту цель он считал более важной, чем подготовку десанта в Европе. В отличие от англичан, между американскими генералами, возглавившими отдельные роды войск, шла интенсивная внутренняя борьба. Англичанам, пораженным темпом американского военного строительства, казалось, что Соединенные Штаты готовятся контролировать весь мир, но при этом армия стремилась к достижению контроля в Европе, а флот склонялся к тихоокеанскому приоритету.

Критическое значение приобретала позиция самого Рузвельта. Однозначно поддержать Маршалла в стремлении ринуться на континент означало антагонизировать англичан, а в мире будущего они были нужны. И Рузвельт не был убежден, что позиция Черчилля — позволить немцам и русским израсходовать друг против друга свои лучшие силы — является близорукой. Провозглашая словесно свою твердую привязанность делу быстрого открытия второго фронта, президент на решающих обсуждениях, когда этот вопрос был поставлен в конкретной плоскости, гасил свой пыл. Рузвельту в конечном счете нравилось то, что следовало из речей Черчилля: не делать окончательных обязательных выводов, держать все двери открытыми, не закрывать для себя возможностей выбора, который еще многократно предоставит мировая война.

Черчилль предлагал захватить Сицилию и на следующем этапе нанести удар по слабейшей части «оси» — Италии. Возникала перспектива быстрых и в то же время менее дорогостоящих (в плане людских потерь) побед. А русским все это можно будет продать за искомый второй фронт. Уже к четвертому дню конференции оба союзника стали видеть в средиземноморских операциях логическое развитие североафриканской кампании. Это почувствовали американские военные — их главнокомандующий уже не оказывал безоговорочной поддержки идее высадки в Европе в текущем году. Рузвельту казалось, что он таким образом сохраняет расположение и лояльность Черчилля, необходимые для союзнического будущего, для формирования выгодного соотношения сил в рамках великой коалиции. Своим же генералам — Маршаллу и Эйзенхауэру — он указал, что действия в Средиземноморье — это этап, необходимый для тщательной подготовки высадки на континенте.

На десятый день конференции был согласован список предстоящих военных операций. Главной задачей была названа не высадка в Европе (прежняя американская позиция) и не удар по «мягкому подбрюшью» (английская позиция), а сохранение морских коммуникаций в Атлантическом океане. Второй по значимости задачей была названа помощь Советскому Союзу. Заметим, что речь шла не о прямой военной помощи наиболее страдающему союзнику, а об экономической помощи и поставках вооружения. Третьим приоритетом был назван средиземноморский бассейн, где первой ступенью был захват Сицилии. И лишь на четвертом месте стояло то, что более всего соответствовало первоначальному устремлению Рузвельта и что было жизненно необходимо для СССР, — высадка во Франции. Пятое место заняли операции на Тихом океане.

Изображение конференции как «победы» английской стороны требовало бы показа, где президент Рузвельт вводил свои «тяжелые дипломатические войска» — помощь англичанам по ленд-лизу, единую линию с Маршаллом и т. п. Ничего этого не было. Да и по чисто внешним признакам эту конференцию трудно изобразить как «поражение» одной из сторон. Касабланка была одной из тех первых дипломатических битв, где мощь и возможности США ощущались всеми без исключения. Рузвельт был в превосходном настроении. Как отмечает в мемуарах Г. Макмиллан, «он чувствовал свою силу», определил более удобный шаг к вершине мировой иерархии и пошел по нему. Удовлетворенные англичане «уступили» место главнокомандующего в Северной Африке генералу Эйзенхауэру. Своему врачу Черчилль сказал, что любит «этих великодушных американцев».

Что касается французского вопроса союзной дипломатии, то, прибыв на конференцию, Рузвельт дал несколько разъясняющих указаний своему главному поверенному лицу во французских делах Мэрфи: «Вы переступили границу, давая от имени правительства Соединенных Штатов гарантии возвращения Франции всех частей ее империи. Ваше письмо может повредить мне после войны». Это было указание на планы Рузвельта значительно «сократить» французскую империю. «Он обсуждал с несколькими лицами, включая Эйзенхауэра и меня, — пишет Мэрфи, — овладение контролем над Дакаром, Индокитаем и другими французскими владениями». Однако рядом с неспособным сопротивляться американским планам французским генералом Жиро на французском политическом горизонте возникла высокая фигура другого французского генерала — де Голля, и ее нельзя было игнорировать в свете английской поддержки. Представитель Черчилля во французской Северной Африке Макмиллан убеждал своего американского коллегу Мэрфи, что движение генерала де Голля, боровшееся с фашизмом с 1940 года и поддерживаемое англичанами в военном и финансовом отношении (была названа сумма в 70 млн. фунтов), не может игнорироваться. Де Голлю было предложено войти в объединенный французский совет, который включил в себя как алжирских так и лондонских французов.

Во время беседы Рузвельта и Шарля до Голля у султана Марокко «внимание президента, — пишет Черчилль, — было привлечено огоньками ума в глазах генерала». Но создание временного правительства Франции было анафемой для Рузвельта, не верившего в подъем этой страны и стремившегося укрепиться в ее прежних колониях. Англичан и французов окружения де Голля объединяло недовольство попаданием части французской колониальной империи в зону влияния американцев. В будущем это могло произойти не только с французскими, но и с английскими владениями. Этому решил воспрепятствовать не только де Голль, но и Черчилль.

Становилось ясным, что война входит в решающую стадию. Как сказал Черчилль, «это еще не конец, это еще не начало конца. Но это, возможно, уже конец начала». Ему осторожно вторил Рузвельт: «Поворотный пункт этой войны, вероятно, наконец достигнут». В целом Касабланка показала, что у англосаксонских союзников есть общее понимание того, что следует хранить силы до решающих событий, закрыв глаза на то, во что такая тактика обходится восточным союзникам. Чтобы избежать при этом подозрений Москвы в возможности сепаратных решений, президент Рузвельт на пресс-конференции по окончании касабланкской встречи объявил, что «мир может прийти на эту землю только в случае полного уничтожения германской и японской военной мощи… Уничтожение германской, японской и итальянской военной машины означает безоговорочную капитуляцию Германии, Италии и Японии». Требование безоговорочной капитуляции предполагало уничтожение (а не простое ослабление) военной мощи Германии и Японии. Нет сомнения, что этот шаг был сделан, по меньшей мере, частично, для того, чтобы в Москве не создавалось впечатление, что в Касабланке происходит сепаратный сговор, который при определенном развитии событий может дать англо-американцам сепаратный мир с Германией на Западе.

В Касабланке было решено, что руководителем военных операций в Северной Франции станет представитель той страны, которая выставит больше войск. Становилось ясно, что основную массу войск составят американцы, соответственно, их генерал возглавит союзников на Западе Европы. Что касается Востока, то здесь произошло своеобразное разделение ролей: США будут отвечать за участие в войне Китая, а Великобритания будет воздействовать на Турцию.

 

Напряжение в антигитлеровской коалиции

Но боевые действия в Северной Африке несколько охладили пыл западных союзников. В течение января 1943 года немцы сумели быстрыми танковыми ударами остановить и даже повернуть вспять движение не обретших еще боевого опыта американцев и части союзных с ними французов. В битве при Кассеринском перевале немцы (февраль 1943 г.) вначале снова погнали союзников на запад, но затем их танки начали застревать в горных проходах, а союзники задействовали британскую авиацию. Американцы сражались с каждым днем все лучше, немцы же растянули коммуникации. 20 марта 1943 года танки американского генерала Паттона начали наступательные операции против войск Роммеля с запада, а Монтгомери приступил к атаке с востока, со стороны Египта. После ряда поражений 11 дивизий Роммеля стали терять боевую мощь и Монтгомери с Эйзенхауэром получили шанс взять его в клещи. Половина из 50 посланных к германо-итальянцам судов была потоплена. Над тунисскими аэропортами немцев стала господствовать союзная авиация. Весенняя распутица ограничила подвижность немецких панцерн. К 4 марта 1943 года Гитлер вынужден был признать, что в Африке «все кончено».

Западные союзники ужесточают воздушную войну. Им помогло то обстоятельство, что 25 февраля англичане разгадали главный код военно-воздушных сил Германии. Отныне, зная о месте концентрации люфтваффе и их планах, они могли себя чувствовать в небе Германии вольготнее. 3 марта был совершен грандиозный налет на Гамбург. Это было начало той практики, когда англичане бомбили германские цели ночью, а американская авиация — днем. Английские бомбардировщики обрушились на индустриальный Эссен.

Между тем западные союзники почти прекратили поставки по ленд-лизу через Мурманск. Решение об отмене очередного каравана (март 1943 года) Черчилль не посмел принять единолично и, попросил Рузвельта о моральной и политической поддержке. Рузвельт настаивал на том, чтобы Сталин не знал об отмене транспортных перевозок северным путем до августа или даже до сентября 1943 года. Президент понимал, каким ударом по союзной солидарности будет такая новость и предложил оставить восточного союзника в неведении относительно дальнейших поставок. Неясно, чем руководствовался Черчилль, но он пренебрег запретом Рузвельта и сообщил Сталину всю горькую правду о фактическом закрытии северного пути. Может быть, это соответствовало интересам англичан и было частью стратегии Лондона, направленной на избежание «излишнего» сближения двух величайших стран в послевоенный период? Это союзническое сообщение наложилось на явные признаки нежелания западных союзников развернуться в Западной Европе. Именно в это время Рузвельт сообщает в Москву, что «дата высадки на континенте будет зависеть от оборонительных возможностей немцев». Приостановку наступления в Северной Африке он объясняет обильными дождями. Черчилль, играя в данном случае с Рузвельтом в одну игру, писал Сталину, что нехватка транспорта не позволяет перевести в Англию более восьми (из 27 прежде планируемых) дивизий.

На политику Запада в отношении СССР ложилась тень. Союзники ослабили свою поддержку Советского Союза в решающих обстоятельствах. Нетрудно представить реакцию советского руководства, только что вышедшего из Сталинграда, находящегося накануне решающей битвы на Курской дуге. Драматизм ситуации отражен в ответе Сталина: «Я рассматриваю этот неожиданный шаг как катастрофический обрыв поставок стратегических сырьевых материалов и оборудования Советскому Союзу Великобританией и США, потому что тихоокеанский канал поставок имеет ограниченные возможности н не очень надежен, а южный путь имеет небольшие пропускные способности, оба эти пути не могут компенсировать прекращение поставок северным путем. Ясно, что это обстоятельство не может не воздействовать на положение советских войск».

В переписке с западными лидерами Сталин указывает, что советские наступательные операции завершатся в феврале. Черчилль 9 февраля конкретизирует западные операции текущего года — Восточный Тунис, Сицилия, другие части Средиземноморья и приготовления к «высадке через Ла-Манш в августе». Сталин отвечает 16 февраля с обидой: из-за замедления англо-американских операций в Тунисе, начиная с декабря 1942 года Германия перевела на Восточный фронт двадцать семь дивизий, пять из которых — бронетанковые.

Во время визита в Вашингтон в марте 1943 года министра иностранных дел Британии Идена президент спросил мнение английского министра о «тезисе Буллита», изложенном в пространном меморандуме, полученном Белым домом несколькими неделями ранее. Буллит утверждал, что СССР «коммунизирует» европейский континент, если Соединенные Штаты и Англия не блокируют «красную амебу в Европе». Иден ответил так: «Даже если бы эти страхи оказались основательными, мы все равно должны найти путь сотрудничества с Россией». Рузвельт указал — и Иден с ним согласился, — что путь к будущему основывается на идеях, противоположных тезису Буллита. Нужно найти систему сотрудничества с Россией, а не противоборства с ней. Собеседники пришли к согласию, что цели и методы советской внешней политики определяются не неким планом захвата главенствующих позиций в Европе, а оценкой американских и английских намерений. Но Рузвельт при этом полагал, что опора на Англию в Европе и на Китай в Азии будет служить американцам дополнительной гарантией.

Ключевым вопросом обсуждений стала оценка того, каким будет после войны Советский Союз и его внешняя политика. О чем бы ни говорили, какие бы проблемы ни поднимали Рузвельт с Иденом, в конечном счете они обращались к СССР. Оба были согласны в том, что прибалтийские республики войдут в Советский Союз. Рузвельт завершил дискуссию словами о том, что согласие на включение прибалтийских республик в состав СССР можно будет использовать как один из факторов в общем компромиссе с советским руководством. Данью реализму со стороны Рузвельта явилось мнение, что Советская Россия будет настаивать на предвоенных границах с Финляндией. Между американцами и англичанами было решено, что Финляндия представит собой после войны сложную проблему. Но не самую сложную — таковой станет Польша. Рузвельт и Идеи пришли к согласию, что Восточная Пруссия должна войти в состав Польши. По мнению президента, жители Восточной Пруссии обязаны оставить свою территорию подобно тому, как греки покинули турецкую территорию после Первой мировой войны. Рузвельт говорил, что это суровое решение, но неизбежное. Оно необходимо для поддержания мира, пруссакам нельзя доверять.

 

Контрнаступление Манштейна

Состояние неустойчивого равновесия, последовавшее за взятием Советской армией Харькова, довольно неожиданно решилось достаточно благоприятно для германской стороны. С военной точки зрения, удивительным периодом для немцев оказались две последние недели февраля и первая неделя марта. Военное везение оказалось — довольно неожиданно — на их стороне. Роммель пишет жене 24 февраля: «Наконец-то коммюнике с востока снова звучат позитивно. Это луч света после таких тяжелых времен».

Наиболее важное обсуждение германского ответа на советское наступление произошло в украинском Запорожье 17–19 февраля 1943 года. Гитлер прибыл в Запорожье вместе с Йодлем и Цайцлером на второй день после потери немцами Харькова. Ситуация была воистину драматическая: передовые танки 25-го советского корпуса рвались к городу, и дивизии генерала Попова приблизились к Запорожью вплотную — на расстояние восьмидесяти километров от Днепра. Присутствующие словно договорились игнорировать фактическое распадение левого фланга Манштейна. То было место максимальной приближенности Гитлера к частям Советской армии. Советские казаки вышли к Днепру, а танки были на расстоянии пушечного выстрела от аэродрома, на котором приземлился Гитлер, где охрана была незначительна — зенитчики и рота охраны штаба группы армий «Юг». Это заставляло нервничать даже уравновешенного фельдмаршала Манштейна.

Буквально под дулами советских пушек совещание продлилось три дня. Собственно, это был диалог Гитлера и Манштейна. Йодль и Цайцлер по большей части молчали. Может быть впервые, оглушенный Сталинградом, Гитлер позволил Манштейну самому справиться с кризисом на Северском Донце. Свои «пожелания» Гитлер изложил сразу: возвратить Харьков, стабилизировать фронт. Осуществить контрнаступательные операции. При этом Гитлер был в своей лучшей физической форме, он позволял генералам проявлять стратегическую самостоятельность, а сам, пользуясь своей исключительной памятью, как бы оживлял обсуждение то описанием возможностей 88-милиметровой пушки, извлеченными из памяти требованиями к обслуживанию взвода, роты, батальона; характеристикой особенностей авиационной поддержки и т. п.

Манштейн тоже был в своей лучшей форме. Он не воспринимал трагически даже то, что части Советской армии появились буквально под окнами, и подробно обрисовал сложившуюся ситуацию. Дивизия СС «Викинг» (в которой много было добровольцев-прибалтов) не может одна сдержать Попова. 4-я танковая армия как минимум еще две недели не сможет участвовать в боевых действиях. 1-я танковая армия представляет собой фактически лишь одну танковую дивизию. Для восстановления и стабилизации фронта необходимы подкрепления. В отношении советского наступления он проявлял здоровый скепсис. Он полагал, что русские действуют механически, что у них нет плана. Что они пытаются захватить — Киев, Львов? Скорее всего, они попытаются прижать группу армий «Юг» к Черному морю. Это им не удастся. Второго Сталинграда не будет. Задачу остановить их он видел решаемой — чем дальше они отрываются от своих баз снабжения, тем легче это можно будет это сделать. Русские войска истощены бесконечными боями, их порыв не может продолжаться слишком долго — пусть почувствуют сложности наступающей армии, которая (в отличие от обороняющейся) не может рассчитывать на готовые пункты реабилитации, помощи, снабжения. Когда они приблизятся к Днепру, Гот нанесет свой удар, и вермахт восстановит свои позиции. Затем наступит неизбежная шестинедельная весенняя распутица, и германская армия полностью придет в себя.

19 февраля германское командование окончательно приняло план контрнаступления, план наиболее эффективного использования своих танковых дивизий в условиях перенапряжения советских частей. Манштейн быстро переводит свой штаб в Днепропетровск, он подготавливает свои мобильные, прежде всего танковые, части для нанесения контрудара, для возврата Донбасса и очередного обескровливания советских войск у Харькова. Его хладнокровие наложило свой отпечаток на подготовку танков, обеспечило ясность общего замысла и использование нечеловеческой усталости оторвавшегося от своих баз авангарда советских частей. В руках Манштейна элитарные 1-я и 4-я танковые армии.

Германское наступление февраля-марта 1943 года — лебединая песня блицкрига, быстрых маневренных операций германской армии между 1939 и 1942 годами, между Варшавой и Сталинградом. В последний раз вермахт продемонстрировал удивительную слаженность родов войск, маневренность атакующих сил, сочетание плана и инициативы. Замысел Манштейна был достаточно прост: ударом с юга две эсэсовские танковые дивизии — «Мертвая голова» и «Адольф Гитлер» вторгаются в Харьков с юга, отрезая от своих те части, которые в отчаянной смелости устремились на Полтаву, в глубину Центральной Украины, где на горизонте маячил Киев.

В течение пяти дней собирался ударный кулак «сталинградца» Гота; два танковых корпуса, 48-й и 57-й, стояли на острие, выдвинутом по железной дороге к Красноармейску. Одновременно южнее Харькова собирались танковые корпуса СС. Общее наступление началось 21 февраля 1943 года. 40-й германский танковый корпус начинает движение в направлении Северного, т. е. на северо-запад. На его пути обессилевшие наши лучшие части — остановившаяся из-за нехватки бензина 1-я гвардейская армия, остатки 10-го и 18-го корпусов, две бригады 3-го танкового корпуса. Главной атаке был подвергнут Попов, левый фланг 1-й гвардейской армии. Во главе дивизий СС «Дас Райх» и «Гроссдойчланд» шли новенькие «тигры», практически неуязвимые в строю и в фронтальной плоскости. Если прежде с Т-34 могла совладать лишь 88-мм пушка, то теперь орудия «тигров» пробивали броню нашего наиболее эффективного танка. Гусеницы «тигра» были столь широки, что позволяли пройти практически везде.

Печальная лихость препятствовала своевременному отводу войск на более укрепленные позиции, и 21–22 февраля 1943 года доблестный авангард Ватутина ощутил на себе удар танковых войск СС. Приказы взять Днепропетровск, Запорожье и Мелитополь сейчас смотрятся как удивительное верхоглядство. Немцы были более чем сильны, отдать эти города они могли лишь потеряв свою боевую силу. Где грань между желанием до предела воспользоваться ситуацией и чувством надвигающейся грозы? Танки советского 25-го танкового корпуса замерли из-за отсутствия горючего в двадцати километрах от Запорожья — отрыв от частей снабжения на 80 километров. По линиям этих протяженных коммуникаций уже шел 48-й германский танковый корпус. Правый фланг Ватутина трагически завис. Данью трезвости был отвод 1-й гвардейской танковой армии и 4-го гвардейского стрелкового корпуса. Но корпуса Харитонова уже в западне. С севера Голиков постарался помочь соседу. Две армии — 3-я гвардейская Рыбалко и 69-я Казакова, утомленные и понесшие значительные потери, повернули от Харькова на юг, на помощь гибнущему авангарду Юго-Западного фронта. Но навстречу им уже мчали танки дивизии СС «Гроссдойчланд». После 23 февраля ситуация на фронте ухудшается для советских войск буквально с каждым часом.

Большой проблемой для наступающих на юге советских войск была адекватная оценка расположения и намерений германских войск. С долей самокритичности следует признать, что оба фронта — Голиков и Ватутин — фактически блуждали в тумане. С теми обескровленными частями, которые были в их распоряжении, они могли преследовать отступающего противника, но они уже не могли вести наступательные операции. Это и был главный вопрос, в каком состоянии германские войска и что они собираются предпринять. 21 февраля Сталин поручает представляющему оперативный отдел Генерального штаба генерал-лейтенанту Боголюбову определить конкретно, что происходит в Донбассе и поблизости. Оптимистически настроенная фронтовая разведка говорила о полном уходе немцев из данного региона. Но поднятые в воздух разведывательные самолеты обнаружили концентрацию германских войск в районе Краснограда, Днепропетровска и Красноармейска. Как интерпретировать авиасведения? Оптимисты говорили, что это колонны прикрытия отступающих войск. Штаб Ватутина увидел доказательства продолжающегося ухода немцев из Донбасса в направлении Запорожья. Реалисты начали предполагать худшее.

Только 25 февраля Ватутин приказывает правому флангу своего авангарда начать отход, а в Москву посылает реалистическую картину складывающейся ситуации. Иначе Ватутин не мог объяснить, обосновать свою просьбу об экстренной помощи. Чтобы помочь положению, Ставка вечером 28 февраля 1943 года передает в подчинение Ватутину (от Голикова) 3-ю танковую армию (Рыбалко). Это была настоящая сила, способная на многое, но злая судьба и ряд непродуманных решений ослабляют ее силу. Решающее обстоятельство — хорошая ориентация немцев в складывающейся ситуации. Воздушная разведка немедленно доложила Манштейну о повороте танковой армии Рыбалко в южном направлении. На этапе подготовки армии Рыбалко к атаке германские штурмовики нанесли ее прекрасным танкистам жестокий удар с воздуха. А к вечеру 2 марта 3-я танковая армия оказалась окруженной. К своим, ценой жестоких потерь, пробился только 6-й гвардейский кавалерийский корпус.

Через неделю отчаянных боев, когда наступающим советским войскам не осталось ничего иного, кроме как повернуть назад, группа Гота и танкисты СС сомкнули свои щупальцы. Отсутствие у немцев достаточной численности пехоты не позволило им полностью «запечатать» окруженные советские части, и те группами пробивались на восток, благо замерзший Донец это позволял. 23 тысячи советских солдат покоились в неуютных зимних степях. Немцы взяли в плен только 9 тысяч человек, но 615 танков и 354 орудия.

Вначале Манштейн хотел одним махом перейти Донец и дойти до железной дороги у Купянска, что означало окружение Харькова и замыкание кольца 80-ю километрами восточнее, но поддался опасениям попасть в жестокую весеннюю распутицу. Он «сократил» замыкаемое кольцо самим Харьковом. 7 марта из Краснограда на север нанесла удар старая знакомая — 4-я танковая армия вермахта, и как ни отчаянно сражались вставшие на ее пути части, германский танковый кулак сумел пробить тридцатикилометровую брешь между советскими 3-й танковой и 69-й армией. «Гроссдойчланд» зашла с севера, а Гот и Кемпф с юга. К 10 марта немецкие танки захватили Харьков и развернулись против получивших запоздалый приказ отходить авангардных частей Воронежского фронта Голикова. Это заставило Ставку, опасавшуюся повторения прошлогоднего несчастья, эвакуировать Харьков 13 марта 1943 года. Немецкие танки помчали еще далее на северо-восток — на Белгород, подходя на расстояние опасной близости от Курска. Та же судьба постигла Белгород тремя днями позже — немцы берут его 19 марта. Перед ними формируется выступ вокруг города Курска, он нависает над германскими войсками и идея ликвидации этого выступа возникает у немцев почти спонтанно.

Разделившись надвое, немцы проделали чрезвычайно успешную работу. «Мертвая голова» отрезала пути отступления советской 3-й танковой дивизии, а «Великая Германия», не останавливаясь в Харькове, проскользнула между 69-й и 3-й танковой армиями и безостановочно устремилась на северо-восток — на Белгород, угрожая пробить страшную брешь не на периферии, а на центральном участке советско-германского фронта с угрозой зайти в тыл армиям, защищающим Москву. Если группа германских армий «Центр» также начнет равное по искусству движение, то в войне возможен перелом в пользу Германии. В Москве заметно помрачнели. Потребовались экстренные меры. Теперь уже никто не живописал миражи освобожденной Украины и тому подобное. Встал вопрос о возможности опасного разворота событий в центральном секторе военного противостояния.

Это было драматическое изменение ситуации. Еще месяц назад безнадежно отступающие германские части вернули себе стратегическую инициативу и добились почти невероятных результатов. Германская армия на юге стояла примерно на тех же позициях, что и год назад, когда она начала бег к Волге. Важнее всего для немцев было возвращение веры в самих себя.

В окруженной 3-й танковой армии Рыбалко, еще совсем недавно продемонстрировавшей прекрасные воинские качества, осталось всего 50 дееспособных машин, отчаянно пытавшихся пробиться к заколдованному злым духом Харькову. В тяжких боях отступали 1-я гвардейская армия и злосчастная 6-я армия. А немцы приступили ко второй фазе своего контрнаступления, направленно на север — против левого фланга Голикова, против войск в районе Харькова, попавших в оттепельную распутицу. Впервые мы слышим о приданном Рыбалко батальоне чехословаков во главе с Людвигом Свободой. Тысяча чехов проливали кровь вместе с нашими воинами в этот очень тяжелый час, когда блеснувшая в небе Сталинградская победа начала мертветь в свирепых южностепных боях.

Последовал приказ Рокоссовскому выделить «не позже 13 марта» 21-ю армию своего Центрального фронта для защиты Курска. 64-й армии выйти из привычного Сталинграда. Еще более мощное движение: 1-й танковой армии Катукова немедленно купировать выпад «Гроссдойчланд». Эти контрмеры дали определенные результаты. Еще неделю гремели на этом направлении бои, но главное было содеяно, германский порыв был остановлен, и стороны начали укреплять свои новые позиции (немцы, прежде всего, оставленный Красной Армией Белгород). Только после этого удара Гитлер и его окружение могли приступить к наступательному планированию на лето 1943 года.

 

Выработка германской стратегии

С весенними дождями, туманами и слякотью приходит время размышлений, время выбора решающей схемы победы в войне. Время уже не работает на страны «оси», и они, эти страны, начинают осознавать необходимость быстрых решений. Лишние месяцы войны уже означают мобилизацию невиданных ресурсов — советских, американских и прочих, которым «ось» может противопоставить только сокращающиеся ресурсы. Берлин и Вольфшанце не были в ослеплении — там видели, что возможности Германии сократились даже в сравнении с прошлым годом. Грозовой горизонт диктует: Германия должна напрячься в решающем усилии, сейчас или никогда. Важными были соображения стратегической разведки.

На фоне благоприятного для Германии поворота фортуны в конце февраля 1943 года руководитель германской военной разведки Гелен завершает большую аналитическую оценку положения на Восточном фронте. Каковы стратегические наметки советской стороны? Главными целями Москвы Гелен назвал: 1) уничтожение 17-й германской армии на Кубани; 2) удар по первой танковой армии и армейской группе Холидт (Донбасс); 3) освобождение территории к югу от Ладоги с целью снятия блокады с Ленинграда. Давая характеристику достижимости этих целей, Гелен был достаточно оптимистичен. Операции Центрального фронта русских ни к чему особенному не привели, положение в центре и на флангах не внушало особых опасений. Гелен отмечает удачное перемещение германских войск (16 дивизий) из долго защищаемого района Вязьма — Ржев — здесь немецкое командование ослабило свою группировку (ориентированную, при определенных обстоятельствах) на Москву) в направлении Орел — Харьков, укрепив силы, ориентированные на оборону в Северной Украине.

Германские генералы приступили к главному занятию своей профессии — к планированию операции летом данного года. Среди свидетелей процесса принятия решений в высшем военном руководстве Германии, возможно, наиболее выигрышную позицию занимал министр вооружений А. Шпеер. Личная дружба с Гитлером способствовала его несколько отстраненному и независимому взгляду на происходящее. В спартанской обстановке Вольфшанце (исключение составлял барак с мягкой мебелью, построенный специально для Геринга) заседания, на которых анализировалась обстановка на фронтах, проходили дважды в день — большое и малое заседание. На большом было шумно и душно. Группы военных переговаривалась между собой довольно громко, пока Гитлер не поднимал на них недовольный взгляд. Кто-то пытался устроить систему вентиляции, но Гитлер сказал, что она создает «дополнительное напряжение», и ее включали до и после заседаний. На малых конференциях после обеда присутствовали ближайшие военные сподвижники, здесь не было места спорам, шло общее обсуждение складывающейся ситуации.

Впервые Гитлер был относительно молчалив, он не был таким уже двадцать лет. Менее, чем прежде, вмешивался в дела профессионалов, на некоторое время он — воплощение уважения к своим генералам. В воздухе в феврале-марте 1943 года незримо присутствовал дух Сталинграда. Недолго это будет продолжаться, но пока фюрер молчаливо слушал тех, кого он неизменно унижал последние годы.

Получивший в результате «возвращения Харькова» признание в вермахте, возможно, лучший германский стратег фельдмаршал Манштейн предложил два варианта германского планирования на текущий год.

Первый лично ему нравился больше: основные массы германских войск имитируют ослабление и полный отход на западный берег Днепра; нет сомнения, что воодушевленные южные фронты Красной Армии триумфально двинутся за ними; огромная масса советских войск окажется втянутой в западню, расставленную между Херсоном, Запорожьем и Днепропетровском; на следующем этапе мобильные танковые части вермахта, прячущиеся в районе Харькова (где имитируют перенапряжение) ждут своего часа; убедившись в быстром отрыве авангарда советских войск от баз снабжения, германский танковый молот выйдет из района Харькова и обрушится всей своей мощью на тылы увлеченных к Днепру сил. В этот суперкотел попадет не менее миллиона советских солдат, элитарные советские атакующие части, множество тех соединений, которые получили бесценный военный опыт под Сталинградом. Это будет германский ответ на Сталинград.

Гитлеру в этом плане не нравилось одно, но важнейшее обстоятельство — необходимость массового отступления на весьма значительные расстояния. А если русские закрепятся на новых позициях и сумеют отбить танковый набег с севера? Не рискованно ли все положить на то, что русские, услышав позади урчание германских танков, впадут в панику? А если не впадут? На дворе не 1941 год, и русские многому научились. Характер их отступлений все менее походит на панический. Большой риск. А выигрыш? Конечно, если это будет повторение Киева или Вязьмы — игра стоит свеч, но если они не позволят себя обойти так, как это удалось сделать в районе Харькова ранним летом 1942 года?

Второй вариант требовал обращения центра внимания севернее. Здесь у русских позиции венчал стратегически внушительный Курский выступ (200 километров в ширину и в 100 километров территории, вонзающейся в германскую линию фронта — в глубину). У германского командования почти не было сомнения в том, что советские генералы попытаются с этого выступа нанести удар либо в северном направлении — в тыл группировке армий «Центр», либо на юг, пытаясь зайти в тыл группе армий «Дон». Русские собирают здесь свои резервные силы. К текущему моменту здесь уже расположена основная мощь Советской Армии — 40 процентов войск и 70 процентов танков. Есть смысл не дожидаться окончания их приготовлений и нанести мощные упреждающие удары с севера и юга в два основания Курского выступа, погребя при этом все, что Советы хотят выставить против Германии на поле брани в 1943 году. Взять эту элиту противостоящей армии клещами с двух сторон, с севера и юга, использовать маневренность германских танковых армий, обыграть «органическое единство» всех элементов машины вермахта на относительно ограниченной территории. Вот уже в двух мировых войнах германскую армию в таких сражениях не превзошел никто. Манштейн решительно настаивал только на том, чтобы не откладывать операции, не дать этим упорным русским времени подготовиться, использовать великолепную германскую способность импровизировать — то, что плохо получается у русских. Удар по Курскому выступу нужно произвести быстро и в полной мере использовать фактор неожиданности, слабость русской системы снабжения. Завершающаяся рядом Харьковская операция является хорошим трамплином. Нанести главный удар года, начать собственно летнюю кампанию следовало сразу же после взятия Харькова в марте 1943 года. Манштейн готов был начать выполнение этого плана в апреле, в худшем случае в мае.

Идею радикально отступить к Днепру, а затем нанести решающий удар разделял фактически лишь один автор идеи — Манштейн. У прочих военачальников сработал инстинкт собственничества, отдавать колоссальные территории ради возможного успеха в будущем германские генералы были не готовы. Атака на Курск на этом фоне выглядела менее авантюрной, менее рискованной. Цайцлер: «По меньшей мере, она (атака на Курск. — А.У.) не создаст такого напряжения на резервные силы».

Гитлер избрал второй вариант (названный им «Цитаделью», а Сталиным — «Германским Сталинградом»). Несколько обстоятельств усложнили обрисованную Манштейном схему. Во-первых, группа армий «Центр» отказалась принять максимально возможное участие — она, мол, занята своими сложными проблемами на критически важном центральном направлении и волнуется о судьбе Смоленска и прочих подступов к Москве (где русские войска и руководство наиболее чувствительны). Во-вторых, русские уже забеспокоились. Уже в конце марта 1943 года советская разведка обратила особое внимание на явно занимающие ударные позиции две группировки германских войск, расположенные по противоположным сторонам Курского выступа — у Орла (север) и в районе Харькова — Белгорода (юг). После двух лет войны у русских срабатывало правило: там, где одновременно находятся сорок пехотных и двадцать танковых дивизий вермахта, места самоуспокоению быть не должно. Ради стратегического успеха ОКВ и ОКХ должны санкционировать наступательные операции как можно скорее.

Но прошедшие два года войны на Восточном фронте и Гитлера сделали менее податливым в отношении германского таланта импровизировать. На этот решающий раз и он склонен лучше приготовиться — ведь они лучше готовятся, чем природно беспечные русские. Пусть русские попытаются подготовиться. Ведь смертельно серьезно готовились они в 1941 и 1942 годах, но из этого у них так ничего и не получилось. Почему должно быть иначе в данном случае? В конечном счете два объективных обстоятельства воспрепятствовали быстрой реализации «Цитадели» сразу: наступившая весенняя распутица и неспособность фельдмаршала Клюге организовать необходимое давление на Советскую армию с севера.

Идея, выраженная в вышеописанном варианте номер два, снова оказалась поставленной в конкретную плоскость на конференции начальников штабов, созванной Главным командованием сухопутных сил в Летцене, в апреле 1943 года. Итак, после двух неудач — под Москвой и Сталинградом — германские вооруженные силы решили попытать удачи в третий раз. Дважды немцам удавалось восстановить свои силы, на третий раз они были полны решимости приложить все возможные силы, чтобы склонить весы истории в свою пользу. Вермахт пересмотрел свою структуру, ввел новые виды вооружений, согнал в рейх миллионы трудовой силы и провел тщательную плановую подготовку. Летом 1943 года реформы должны были дать ответ на вопрос, может ли Германия рассчитывать на гегемонию в Евразии. Пехота получила «Шмайссеры», огнеметы и небельверферы, танкисты — «тигры» и «пантеры». Рабы трудились по 18 часов в день. Вермахт использовал все ресурсы науки и репрессивного государственного аппарата. Но судьба всех этих усилий зависела не только от немцев. Воины России и ее тыл трудились на пределе человеческих сил, чтобы никто и никогда не гнал наших людей щелкая бичами. Предстояло определить, где и когда произойдет схватка, которая определит судьбу исторического поединка.

Меморандум, содержащий описание крупного наступления в районе Курского выступа силами предоставленной Клюге 9-й армии Моделя (с севера) и 4-й танковой армии Гота (с юга), был дан на подпись Гитлеру 11 апреля 1943 года.

 

Япония остановлена

Чувствуя на себе гнев императора из-за затормозившихся наступательных операций, первый военный герой Японии адмирал Ямамото решил добиться успеха в районе Северной Австралии. Он прибыл 3 апреля 1943 года в Рабаул с 300 лучшими пилотами технически превосходных истребителей «Зеро». Это была последняя попытка японцев восстановить свое превосходство в воздухе и оказать действенное прикрытие наступающим десантным войскам. Ямамото сообщил кодированной радиограммой, что намерен лично посетить Северные Соломоновы острова. В районе недавно потерянного Гуадалканала японцы 7 апреля начали вторую по масштабу после Пирл-Харбора атаку против американских кораблей. 188 японских самолетов в течение нескольких дней потопили американский эсминец и новозеландский корвет, два торговых американских судна, нанесли удар по форту Морсби.

В шифровке, прочитанной американцами, был обозначен весь маршрут этого самого известного японского адмирала. Военно-морской министр Ф. Нокс сделал запрос у генерального прокурора ВМС о легальности операции и у церковных кругов — о соответствии предлагаемого принципам христианской религии; у командующего ВВС генерала Арнольда — о шансах на успех. Все запрошенные согласились с президентом Рузвельтом, что операция «Месть» должна быть проведена специальной эскадрильей истребителей «Лайтнинг» в глубокой тайне. Было отобрано восемнадцать лучших пилотов: четыре для атаки, четырнадцать для прикрытия. Боясь обнаружения, эскадрилья летела на высоте десять метров над морем и около 10 часов утра 16 апреля 1943 года капитан Каннинг прошептал в молчащий эфир: «Цель на одиннадцати часах. Высоко». Адмирал Ямамото был убит пулеметным огнем, а его огромный «Мицубиси» рухнул в джунгли и сгорел. Описание операции и участия в ней Белого дома остается тайной и сегодня. Вся касающаяся этого эпизода документация строго засекречена.

Японская сторона молчала тридцать четыре дня, и лишь когда линкор «Мусаши» с кремированными останками адмирала прибыл в Иокогаму, токийское радио возвестило о гибели Ямамото. Вскоре после этого Кидо — лорд-хранитель печати и близкое доверенное лицо императора — секретно встретился с прежним премьер-министром Коноэ для обсуждения возможностей выхода из войны. Информанты сообщили Коноэ: во время визита в Вашингтон они убедились, что «военные руководители США удивлены ростом могущества Советского Союза и в результате пришли к выводу о невыгодности абсолютного крушения Японии и Германии». Премьер и советник решили использовать до последней возможности антикоммунизм в США, использовать опасения, что японский народ, в пучине военного поражения лишенный своего богоподобного императора, может обратиться к коммунизму. Для усиления этого политического элемента император Хирохито возвращает в правительство известных противников СССР. То была попытка показать Западу, что Япония в любом случае может быть полезна и что от ее полного поражения выиграет лишь «мировой коммунизм».

Между тем британское наступление на бирманский порт Акьяб было остановлено японцами. Но в Тихом океане, в море Бисмарка, американская авиация уничтожила восемь японских транспортов, направляющихся с подкреплениями к Новой Гвинее. В море рухнули 102 японских самолета.

В тихоокеанском регионе японская военная машина еще обладала колоссальными возможностями, японский флаг развевался над необозримыми просторами Азии и Тихого океана. Однако в мае 1943 года наступает новый этап. Английский наблюдатель отметил еще отсутствие в Токио бомбоубежищ — свидетельство уверенности в том, что американские самолеты не достигнут Японских островов. Но стал ощущаться недостаток сырьевых ресурсов. С начала войны к 1943 году промышленное производство в Японии выросло на одну четверть, а в США этот рост составил две трети прежнего объема. Сказалась, помимо прочего, японская самоуверенность: за десять лет, предшествующих Пирл-Харбору, экономический рост Японии был столь бурным, что ее руководство не посчитало нужным создать особые стратегические резервы — оно полагалось на результаты этого роста. И просчиталось. Стратегическая инициатива на Тихом океане начинает переходить из рук японцев к американцам.

В конце июня американская военно-морская пехота высадилась на Новой Георгии и, базируясь на этом анклаве, стала овладевать контролем над Марианскими островами. Командующий флотом подводных лодок маркиз Комацу, двоюродный брат императора, доложил Хирохито, что Соломоновы острова обречены. Император Японии поручил премьер-министру Тодзио передать войскам на Соломоновых островах приказ держаться до последнего и продать свою жизнь как можно дороже. В Японии началась тотальная мобилизация. Императрица Нагако демонстративно участвовала в подготовке перевязочного материала. Судьба свергнутого в июле Муссолини служила предвестником будущего. Советники Хирохито говорили о неизбежности крушения Германии, о том, что Японии предстоит борьба в одиночестве. Между тем почти половина предвоенного флота Японии (3 миллиона тонн) была уничтожена, и японские верфи не могли компенсировать понесенного урона.

 

Вашингтон и Чунцин

На фоне определенного замораживания отношений с СССР Рузвельт постарался весной 1943 года укрепить свои позиции в Китае. Здесь Чан Кайши хотел максимального вовлечения англо-американцев с тем, чтобы сохранить собственную армию для послевоенного сведения счетов с коммунистами Мао Цзэдуна. Произошло укрепление американских военно-воздушных сил, расположенных в Китае, — чисто американского рычага в воздействии США на своего гоминдановского союзника. Периодические бомбардировки американской авиацией Японии, сказал президент, «произведут огромное моральное воздействие на китайский народ». В письме вождю гоминдана от 8 марта 1943 года Рузвельт обещает довести численность американской авиации в Китае до 500 самолетов, обещает расширить стратегические поставки при условии открытия китайской армией более близкой бирманской дороги. Укрепляя националистический Китай и укрепляясь в нем, Америка создавала противовес в Евразии англичанам (в Индии) и евразийский противовес Советскому Союзу.

Мадам Чан Кайши, прибывшая в Америку в ноябре 1943 года, была принята в Белом доме и выступила перед обеими палатами конгресса. Внимание президента придавало ей смелости. Во время очередного обеда Рузвельт спросил мадам Чан Кайши, что бы она сделала с руководителем профсоюза, призывающим к забастовке во время войны. Мадам Чан выразительно провела пальцем по горлу. Рузвельт оценил решимость хрупкой женщины как «стальную», но странно было бы называть ее руководителем демократической страны. Сообщения о немыслимой коррупции в Китае приобретали в этом свете зловещий оттенок. Можно ли полагаться на такой режим? Рузвельт так объяснил Маршаллу свое понимание проблемы: «Генералиссимус прошел трудный путь, прежде чем стал неоспоримым лидером четырехсот миллионов китайцев — огромная, тяжелая работа по достижению единства различных групп и всех видов политических деятелей — военных, преподавателей, ученых, представителей социальной сферы, инженеров, всех, борющихся за власть и преобладание как на местном уровне, так и на национальном, и сумел создать в очень короткое время на всей территории Китая то, на достижение чего нам понадобилось два столетия. Кроме того, генералиссимусу необходимо поддерживать свое положение высшего руководителя. Вы и я делали бы то же самое в подобных обстоятельствах. Он является главой исполнительной власти, равно как и верховным главнокомандующим, и нельзя говорить сурово с человеком такого ранга, нельзя добиваться от него обязательств так, как мы поступили в случае с султаном Марокко».

Более всего пугала американскую сторону возможность быстрого поражения Китая, это лишало Вашингтон самого большого союзника в Азии. Именно поэтому Рузвельт противостоял Стилуэлу, Маршаллу и прочим критикам чанкайшистского режима. Китай нужен был Америке для господства на Тихом океане, для политического раскола Евразии, для вторжения в сферу прежнего влияния западноевропейских метрополий, скажем, в Индокитае (здесь впервые возникает тень Вьетнама). Пусть Китай ныне слаб. Его колоссальное работоспособное население в конечном счете сделает из него великую державу, и нужно заручиться благоволением этой державы заранее. Рузвельт согласился с ликвидацией экстерриториальных прав иностранцев в Китае, что, по словам Чан Кайши, «поставило независимый Китай в равное положение с Великобританией и Соединенными Штатами».

Когда Иден в марте 1943 года прибыл в Вашингтон для обсуждения вопросов послевоенного урегулирования, его поразила прежде всего решимость, с которой президент Рузвельт настаивал на предоставлении Китаю статуса державы первой величины. Министр телеграфировал Черчиллю: «Президент утверждает, что Китай является, по меньшей мере, потенциально мировой державой и анархия в Китае была бы чрезвычайно прискорбным оборотом событий, поэтому Чан Кайши должен получить полную поддержку». Рузвельт уже тогда включал Китай в число комитета четырех держав, «который будет принимать все важнейшие решения и осуществлять мировые полицейские функции» в послевоенном мире. Он также обсуждал возможность совместной опеки Китая, США и СССР над Кореей и Индокитаем. Рузвельт намечал точки совместных послевоенных акций: «В Южной Корее можно создать мощную базу, основываясь на которой Китай и Соединенные Штаты стали бы обеспечивать мир в западной части Тихого океана». И, как сказал президент Идену, «в любом серьезном конфликте с Россией Китай без сомнения будет на нашей стороне». Если бы речь зашла о тройственном мандате или тройственной опеке некоей территории Советским Союзом, Китаем и Соединенными Штатами, то два последних участника триумвирата, полагал Рузвельт, всегда найдут необходимую степень договоренности. Тогда Рузвельт еще не исключал возможности участия СССР в оккупации не только Кореи, но и Японии — и в этом случае он полагал, что американо-китайское понимание сработает нужным образом.

Естественно, желания потесниться на Олимпе не существует. Тем более, когда речь идет о вчерашней полуколонии европейских стран, о державе, с которой Лондон воевал в прошлом веке. Иден, с его внешностью безупречного джентльмена, на этот раз отставил и мягкость, и манеры. Англичане наотрез отказались считать Китай мировой державой. «Разумеется, — писал из Лондона Черчилль Идену, — Китай будет использован как верный исполнитель воли Соединенных Штатов в любой попытке ликвидировать заморскую Британскую империю». Как докладывал А. Иден английскому военному кабинету 13 апреля 1943 года, Соединенные Штаты «рассматривают Китай в качестве возможного противовеса России на Дальнем Востоке…. Главным вопросом, владевшим умом Рузвельта, являлся вопрос о возможности сотрудничать с Россией сейчас и после войны».

Обсуждались балканские проблемы. С точки зрения Рузвельта, вражда сербов и хорватов непримирима и следует создать два независимых друг от друга государства. Должна быть восстановлена независимость Австрии. Президент с легкостью «решал» бельгийские проблемы. Франкоязычную часть Бельгии надо соединить с потерянными Францией Эльзасом и Лотарингией, северной частью Франции, а также с Люксембургом, чтобы образовать новое государство Валлония. Иден воспринимал изложение «валлонских проектов» Рузвельта скептически. Англия уже начинала ощущать определенную общность судеб старых колониальных держав перед лицом неудержимого американского динамизма.

Первостепенную значимость имели суждения Рузвельта о грядущей судьбе Германии. Он всячески хотел избежать ошибок Вильсона и в целом намеревался изменить сам подход к будущему поверженному противнику. Ему казалось необходимым содействовать всем центробежным силам германской политической арены; следовало стимулировать раскол Германии, выделение сепаратных ее частей. Именно расколотой на несколько независимых государств видел Рузвельт послевоенную Германию — оптимальный, по его мнению, вариант решения германской проблемы. Но не вызовет ли подобная перспектива анархизм и коммунизм в Германии? Рузвельт и Гопкинс считали, что нет. К моменту, когда Гитлер должен будет сложить власть, американские и английские войска уже расположатся на германской территории. Их мощь достаточна, чтобы проконтролировать любой поворот событий. Рузвельт учитывал и тот вариант, что Германия может капитулировать еще до того, как американские войска вступят на ее территорию. В этом случае следовало загодя договориться со Сталиным и установить согласованные зоны оккупации поверженной страны.

Особое внимание Рузвельт уделял проблеме будущей всемирной организации. По мысли президента, следовало пресечь всякие попытки провозгласить ее преемственность с Лигой Наций. Грядущий форум наций надо создать заново на основе общей декларации стран-участниц. Следовало при этом прежде всего подумать о «совете управителей». Этот совет должен состоять из представителей четырех великих держав (США, СССР, Англии и Китая) и представителей шести — восьми региональных группировок. Англичанам хотелось сократить «высший круг», и Иден высказал сомнения в отношении Китая — он после войны пройдет через революцию и длительный период модернизации.

У Рузвельта сложилось впечатление, что Лондон, при всей его имперской гордости, окажется покладистым союзником в послевоенный «век Америки». Он с удовлетворением заявил после встречи с Иденом, что США с Англией согласны почти по всем основным проблемам — «от статуса Рутении до производства земляных орехов». Даже прирожденных геополитиков — англичан поразила легкость, с какой президент Рузвельт готов был обращаться с целыми странами и народами, одним росчерком пера он мог изменить их судьбу. Англичанин не скрыл, что его это насторожило. Рузвельт, по мнению Идена, беспечно манипулировал емкостями со взрывчаткой, природу которой он не знал. В вопросе, который чрезвычайно волновал Идена, — характер будущих отношений США и СССР — Рузвельт был далек от наивности и понимал, что СССР в послевоенном мире будет могучим фактором международного развития. Представлялось при этом, что Рузвельт видел пределы независимых действий своего великого восточного союзника и считал, что при помощи энергичной и конструктивной дипломатии он сумеет найти верный уровень отношений с Москвой, найдет компромисс, удовлетворяющий обе стороны. Рузвельту казалось, что роспуск Коминтерна, произошедший в период ухудшения отношений СССР с Западом из-за откладывания «второго фронта», является добрым знаком. Иден пришел к выводу, что президент питает серьезные надежды на разрешение противоречий с СССР, в том числе и по польскому вопросу. Рузвельт видел путь к решению противоречий в передаче Польше Восточной Пруссии в обмен на установление советско-польской границы по «линии Керзона».

После окончания визита Идена в Вашингтон президент, выступая на пресс-конференции, сказал, что с англичанами достигнута договоренность на 95 процентов. Шервуд спросил Гопкинса, к чему относятся остальные 5 процентов, и тот ответил: «Главным образом к Франции». При всем желании сохранить привилегированные связи с Рузвельтом, Черчилль должен был думать о месте в будущем мире Западной Европы, и ему вовсе не хотелось низводить Францию до положения управляемой американской военной администрацией страны. Поэтому он не согласился на то, чтобы оставить де Голля. Здесь лежат исторические корни того явления, которое стало известным под названием «западноевропейская интеграция». Разумеется, то были лишь первые шаги, но помощи Черчилля оказалось достаточно, чтобы французы во главе с де Голлем выстояли перед натиском американцев.

В выработке своей дипломатической линии по отношению к СССР Рузвельт в 1943 году немало советовался с прежним послом США в СССР У. Буллитом. Тот убеждал президента, что Сталин постарается воспользоваться занятостью Америки Японией и приложит усилия, чтобы получить доминирующие позиции в Европе после поражения Германии. Чтобы предотвратить такой ход событий. Буллит рекомендовал президенту встретиться со Сталиным в июне 1943 года в Вашингтоне или на Аляске. Буллит предлагал Рузвельту предупредить Сталина, что если СССР не даст обещание начать войну против Японии сразу же после поражения Германии, не пообещает воздержаться от аннексий европейских стран, не распустит Коминтерн, то Соединенные Штаты должны будут сместить фокус своего внимания с Европы и, оставив СССР практически в единоличном противоборстве с Германией, обратиться к Тихому океану. В этом случае следует уменьшить помощь Советскому Союзу и не упоминать о займах на восстановление. Как запасной, Буллит рассматривал вариант вторжения на Балканы, чтобы преградить русским путь в Центральную Европу.

Чтобы выяснить взаимные отношения (и подгоняемый кризисом в отношениях «лондонских поляков» и советского правительства из-за Катыни), Рузвельт 5 мая 1943 года направил в Москву бывшего посла Дж. Дэвиса с целью договориться о встрече со Сталиным предположительно в районе Берингова пролива летом 1943 года. Дэвис привез в Москву личное письмо президента с предложением о встрече на высшем уровне, которая способствовала бы более близкому знакомству двух руководителей. Лучшее время для такой встречи — лето 1943 года, место — где-нибудь посредине между Москвой и Вашингтоном. В Хартуме летом жарко, а в Рейкьявик не пригласить Черчилля было бы неудобно. Наиболее подходящим местом виделись окрестности Берингова пролива, причем Рузвельт был согласен и на Аляску, и на Чукотку. И поскольку встреча произойдет близ советско-американских границ, отпадает нужда в приглашении Черчилля. Встреча должна подготовить (сообщал Дэвис Сталину) союзников к возможному кризису Германии предстоящей зимой. Она предполагает «характер простого визита, она будет неформальной». Рузвельт возьмет с собой лишь Гарри Гопкинса, переводчика и стенографиста. Это будет то, что американцы называют «встречей умов». Ее участники не имеют обязательств выработать какой-либо итоговый документ.

Позже Рузвельт объяснял Черчиллю, что хотел таким образом избежать «коллизий» по поводу отложенного в критической обстановке «второго фронта», хотел добиться обязательств СССР вступить в войну с Японией, выяснить характер советско-китайских отношений, советские планы относительно Польши, Финляндии и Балкан. Рузвельт надеялся узнать планы Сталина «о послевоенном будущем, его надежды и амбиции настолько полно, насколько это возможно». Разумеется, самой тяжелой психологической задачей для Рузвельта было бы сообщить Сталину о том, что высадка в Европе откладывалась на неопределенное время. Для дискуссий по этому и многим другим вопросам Рузвельту на данный момент хотелось видеть не англичан, а именно советское руководство. Делясь планами с ближайшим окружением, президент объяснял: он стремится получить непосредственное представление о Сталине, найти возможности личного контакта, объяснить советскому руководству американский подход к проблемам, как они виделись из Вашингтона.

 

«Цитадель»

Расшифрованная «Энигма» позволила западным союзникам следить за «Цитаделью» начиная с 15 апреля, когда Гитлер объяснил своим командирам задачу предстоящей операции: «Добиться успеха быстро и тотально» с тем, чтобы перехватить инициативу на все лето. «Победа под Курском должна быть маяком для всего мира». 30 апреля англичане передали имеющиеся у них сведения Москве. Речь шла о детальной характеристике германских войск, собирающихся вокруг Курского выступа.

Итак, германское командование намерилось решить итог войны ударом по Курскому выступу. Гитлер полагал, что двенадцати танковых дивизий для масштабного прорыва фронта будет недостаточно. Цайцлер отвечал, что пяти с половиной танковых дивизий оказалось достаточно для возвращения Харькова, однако Гитлер склонен был объяснять харьковский успех введением в строй «тигров»: «Один батальон «тигров» равняется нормальной танковой дивизии». Успех весенне-летнего наступления, полагал Гитлер, будет обеспечен с присоединением к «тиграм» менее тяжелых «пантер». Последние выходили с конвейера пока медленно — по двенадцать в неделю. В конечном счете даже покорный Йодль стал определенно охладевать к идее расколоть советский фронт и прорваться танками в советский стратегический тыл. Йодль, помимо прочего, боялся упустить время на Западе. Возбужденный Цайцлер, напротив, полагал, что на Восточном фронте вермахт не может стоять и ожидать ошибок русских, так можно потерять все. Цайцлер, как пишет Варлимонт, «все более настойчиво требовал осуществления «его» наступления и жаловался Гитлеру на вторжение Йодля в его сферу ответственности».

Противоречия в среде руководства вермахта дошли до того, что Клюге в мае 1943 года пытался вызвать Гудериана на дуэль. Клюге был яростным сторонником «подрубить основания» курского выступа и ринуться в образовавшуюся брешь. Клюге с неодобрением и завистью следил за подъемом Гудериана в германской военной иерархии. Опасения Гудериана под Курском отражают его боязнь рисковать танковыми войсками — не самое главное соображение на фоне решающих судьбы войны событий.

Гитлер пока тоже не пришел к окончательному решению. Через своего адъютанта Шмундта Гитлер продолжал опрашивать полевых командиров: стоит ли рисковать всем танковым арсеналом? Большинство выступило адептами концепции Манштейна — Цайцлера. Из видных командиров только Гудериан и восходящая звезда вермахта Модель высказали сомнения. Посмотрите с воздуха на этот участок фронта и вы увидите, как русские отчаянно его укрепляют. Ему отвечали, что если русские готовы так отчаянно защищаться, то они непременно бросят сюда лучшие свои силы — самое время и место с ними разделаться. Теперь все зависело от Гитлера как верховного главнокомандующего. Гитлер колебался до начала мая. Все должна была решить конференция командующих армиями в Мюнхене 3-го мая 1943 года. Конференция продолжалась два дня. Категорически против указанной операции выступили шеф танковых войск Гудериан и руководитель военного производства Шпеер. За нее с большим энтузиазмом высказались начальник штаба сухопутных сил Цайцлер и командующий группой армий «Центр» Клюге. Манштейн в присутствии Гитлера всегда был сдержанным, так произошло и на этот раз. Он сказал, что проведение такой операции в апреле имело превосходные шансы на успех, но в дальнейшем очертания ситуации стали расплывчатыми. Подводя итог дискуссии, Гитлер поставил все в зависимость от прихода в танковые части «пантер», хотя и отдал должное реализму Моделя. Пока в войска поступили только 130 «пантер». К 31 мая их будет 250. Шпеер внес оптимистическую поправку, к концу месяца их будет 324 единицы. Тогда-то и была назначена первая определенная дата главной операции текущего года — 13 июня.

Гудериан продолжал противостоять идее позже, когда 10 мая в Берлине в здании рейхсканцелярии он задал вопрос Гитлеру и его ближайшему окружению: зачем вообще предпринимать генеральное наступление на Востоке в текущем году? Кейтель ответил за ОКВ и ОКХ: «Мы должны наступать по политическим соображениям». Гудериан: «Как много людей, по-вашему, знают, где находится Курск? Миру глубоко безразлично, в наших руках Курск или нет». Гитлер признал, что мысль об операции «Цитадель» «заставляет его желудок выкручиваться». Складывается впечатление, что Гитлер пришел к следующему выводу: единственной альтернативой «Цитадели» является отступление на Восточном фронте. Или что лето — германский сезон. Или что время начинает работать против Германии. Алан Кларк: «Генералы утверждали, и не без основания, что им всегда удавалось проникать сквозь русские позиции первым ударом:… огневая мощь и мобильность войск будут больше, чем в 1941 или 1942 году, степень концентрации выше, цели даже менее амбициозные. Не является ли фактом то, что никакая сила на земле не способна выдержать первый удар германской армии, когда она начинает заглавное наступление?»

Но жребий брошен. 13 мая он возвращается в Растенбург, чтобы оттуда наблюдать за разворачивающимися наступательными операциями. Шпеер сообщал ему из Берлина о резко возросшем военном производстве: «Прошлой осенью вы приказали нам создать определенное количества оружия к 12 мая. Сегодня мы можем доложить, что мы достигли всех намеченных результатов, а в некоторых случаях значительно их превзошли». Май и июнь прошли в ожидании новых «пантер», которыми снабжали прежде всего Моделя и дивизии СС — Кейтель, Цайцлер и Клюге убедили Гитлера выпустить соответствующую директиву. В качестве даты наступления было названо 4-е июля 1943 года. Итак, к бою изготовились семнадцать танковых дивизий. На севере у Моделя были три танковых корпуса, на юге к выступлению была готова самая мощная сила вермахта — 4-я танковая армия Гота.

 

Сомнения в фюрере

К этому времени внутри военной машины Германии созрели силы, достаточно трезво видящие ухудшение положения страны, увидевшие перспективу поражения Германии, ощутившие пагубность национал-социализма и склонные в свете всего вышесказанного к насильственному изменению строя, ведущего Германию в пропасть. Германский государственный механизм начинает терять цельность и солидарность периода внешнеполитических триумфов. Сталинград породил разобщенность, которая позже приведет к заговору 20 июля 1944 года. Как минимум, эти политические силы, среди которых было много представителей классической прусской юнкерской касты, вели дело к ликвидации Адольфа Гитлера. Эти силы находились под влиянием того, что можно назвать сталинградским синдромом. Они с презрением воспринимали демагогию нацизма и дилетантизм его вождей.

С целью ликвидации фюрера они решили воспользоваться визитом Гитлера к командующему группой армий «Центр» фельдмаршалу Клюге в Смоленск. (Два года назад, когда германские войска вошли в Смоленск, германские офицеры не помышляли о покушении. Сейчас, потрясенные и смятенные, они лелеяли эту идею). Гитлер, чья враждебность традиционной военной элите была очевидна, как представляется, интуитивно чувствовал неприязнь всех этих высокомерных «фонов».

Фельдмаршал Фицлебен, политики типа Герделера, давние (пассивные) противники нацистского режима типа фон Трескова начали организовывать вокруг себя патриотически настроенных офицеров, способных критически взглянуть на ту войну, вести которую тотально начал призывать Гитлер. К началу 1943 года генералы Ольбрихт и Остер, занимавшие важные посты в резервной армии (расположенной на территории Германии) разработали план одновременного захвата власти в Берлине, Вене и Мюнхене. Предпосылкой начала активных действий заговорщиков была ликвидация фюрера, на верность которому присягал весь офицерский корпус вермахта. Ликвидация получила кодовое название «Вспышка».

В начале февраля 1943 года генерал Ольбрихт говорит фон Трескову о готовности его группы заговорщиков к активным действиям — Сталинград выступил катализатором. Тресков обращается к офицерам, которые могли бы склонить в ряды заговорщиков командующего группой армий «Центр» фон Клюге, прежде всего к его адъютанту фон Шлабрендорфу. Этот молодой майор нашел в архиве своего шефа документы, датированные октябрем 1942 года, о даровании Клюге большой суммы денег и разрешения на постройку дома. Произошло нечто вроде варианта шантажа фельдмаршала, боявшегося потерять лицо в своей среде. Клюге навестил идеолог заговора Герделер (документы которому, заметим, оформила германская военная разведка). Клюге, при всем понимании тупика, в который завел страну нацизм, все же не рискнул открыто встать в ряды заговора. Колеблющийся Клюге сказал Трескову: «В это время ни немецкий народ, ни немецкие солдаты не поймут и не примут такой шаг… Мы должны выждать неблагоприятного развития ситуации, когда ликвидация Гитлера станет очевидной необходимостью». Участвовать в заговоре отказался и Манштейн.

Но заговор разрастался и без участия фельдмаршалов, офицеры остались убежденными сторонниками отхода своей страны от пути, ведущего, по их глубокому убеждению, в бездну. В какой мере приезд Гитлера в Смоленск, где находилась штаб-квартира группы армий «Центр», был спровоцирован намеренно, остается загадкой. Равно как загадочной остается и роль военной разведки — Абвера, возглавляемого адмиралом Канарисом. Первоначально предполагалось, что выстрел в Гитлера произведет подполковник Фрайхер фон Безелагер из ударного подразделения, дислоцированного в Смоленске, который утверждал, что его людей достаточно, чтобы совладать с охраной Гитлера. Но взгляда на эсэсовское сопровождение фюрера было достаточно, чтобы усомниться в предложении Безелагера.

Теперь офицеры думали о взрывчатке, которую создали английские специалисты для движения Сопротивления во Франции — кубики нитротетраметаниума, которые легко можно было расположить так, что взрыв мог прозвучать через четко определенное время — 10, 30 или более минут. Заговорщики пришли к выводу, что наилучшим выходом был бы взрыв на самолете Гитлера в воздухе.

Гитлер прибыл в Смоленск на двух «Кондорах» (свой и охраны) 13 марта 1943 года. Во время совещания один из заговорщиков — Шлабрендорф как бы случайно взял в руки фуражку фюрера и едва удержал металлический прибор весом не менее двух килограммов — фуражка имела стальную прокладку, защиту от снайперов. Накануне отбытия высокой делегации Шлабрендорф обратился к офицеру из окружения Гитлера — полковнику Брандту с просьбой передать пару бутылок коньяка разместившемуся в Вольфшанце генералу Гельмуту Штифу. Брандт согласился, и Тресков вручил уму небольшой, но весьма тяжелый ящик. Под взглядами удовлетворенных заговорщиков Брандт сел в тот же «Кондор», что и Гитлер. Только что Шлабрендорф активировал зарядное устройство на получасовой интервал. Взлет — и оба самолета исчезли в сером небе. Самолет Гитлера пролетел над Минском, Вильнюсом, Каунасом и через два часа приземлился в Растенбурге. Никаких признаков экстренных событий не последовало. Шлабрендорф, сгорая от волнения, позвонил Брандту в «Вольфшанце» с вопросом, не вручил ли он подарочный ящик. Если нет, то этого делать не нужно, Шлабрендорф сам завтра вылетает в штаб-квартиру.

Шлабрендорф упаковал две бутылки коньяка (значительно менее тяжелые) и отправился с тяжелым сердцем в Вольфшанце. Брандт смеясь вручил непереданный ящик, и майор Шлабрендорф немедленно удалился, чтобы открыть взрывной механизм. Причина неудачи стала ясна сразу: не сработала крышка детонатора. Группа заговорщиков была разочарована, но не оставила планов физической ликвидации того презираемого ими политика, который безусловно вел Германию в бездну.

 

Кремль

Немцы (Модель) частично знали о приготовлениях Красной Армии, но они не знали о подлинных масштабах этих приготовлений. Между тем концентрация германских сил, предпринятая на подступах к Курскому выступу, вызвала чрезвычайные опасения в Кремле. Построение этой группировки было наступательным и теперь думать о полном освобождении Донбасса или о выходе через Гомель в Белоруссию становилось неуместным. Слишком страшным был поворот событий, когда колоссальная истребительная мощь Германии нацелилась на участок фронта всего лишь несколько южнее Москвы. Как себя поведет концентрированная германская механизированная мощь в случае успешного продвижении на участке фронта лишь слегка юго-западнее Москвы?

Прошел нехарактерно спокойный для советско-германского фронта март. Но к началу апреля Сталин и его окружение начали ощущать опасность германского комбинирования на флангах, справедливо полагая, что немцы не будут без особой на то причины собирать вместе ударную элиту вермахта — танковые дивизии СС «Дас Рейх», «Адольф Гитлер», «Тотенкопф» и «Гроссдойчланд». У Сталина были широкие и разветвленные источники информации. Бесценным таким источником был «Люси», передававший через Швейцарию детальную информацию о германском планировании и главных армейских приказах. Можно себе представить ценность этого источника, если Сталин читал ежедневные решения Оберкоммандо Вермахт. Документ, вчера составленный для Гитлера Кейтелем и Йодлем, сегодня лежал уже перед Сталиным. Большую значимость приобретал закрепившийся в нацистской столице Украины Ровно оберлейтенант Курт Зиберт (Н.И.Кузнецов), сблизившийся с германским наместником на Украине Кохом. Все этапы «строительства Цитадели» нашли отражение в документах, которые были посланы им в Центр. Сталин уже не жалуется капризно на двусмысленность развединформации, не горит скепсисом в отношении ее источников. В 1941 и 1942 годах этот скепсис себя не оправдал. Разведисточники доказали свою достоверность.

Складывалось отчетливое представление о том, что немцы решили атаковать в районе несколько южнее центрального, в том районе, который получил название Орловско-Курской дуги. С каждым днем становилось яснее, что немцы решили атаковать на основе феноменальной концентрации бронетанковых сил, последней по качеству техники, лучшим, наиболее опытным составом. Как реагировать? Разумеется, звучали смелые голоса в пользу предваряющего удара и Верховный главнокомандующий не без благосклонности воспринял подобные идеи. Но — в чем было отличие от 41-го и 42-го годов — на этот раз Сталин дал больше возможности для проявления инициативы своих военных специалистов. Плодотворным стал считаться призыв к мнению профессионалов. Как считает англичанин Овери, «нехарактерная для Сталина готовность прислушаться к мнению экспертов почти определенно спасла Красную Армию от еще одной катастрофической летней кампании». Именно они, эти новые военные таланты во главе с Жуковым фактически сходу отвергли пробное предложение Сталина нанести упреждающий удар. Хватит мук с Харьковом 1942 года. На этот раз явственно стала побеждать осторожность.

Молодые маршалы постарались поставить себя в положение немцев. Немцы уже не могут наступать на всех фронтах, им нужны выборочные удары. Нужна одна главная операция, которая повернет ход войны, поскольку дальнейшее соотношение сил будет все менее благоприятным для германской стороны. Где немцы попытаются в чистом поле пробить фронт и показать свои маневренные возможности? Разведка определенно докладывает — в районе Курска. Рисковать стратегическими резервами в операции опережения означало рисковать слишком многим. Пусть тяжесть атаки возьмет на себя противник. Так или иначе, но Жуков сумел убедить Сталина в преимуществах оборонительного варианта. Во многом предлагаемый молодыми полководцами план напоминал о классической кутузовской схеме.

Сталин придал особое значение точке зрения битого и опытного Ватутина, близкого к Жукову, служившего заместителем Жукова в 1941 году. (Он работал в Генштабе до начала войны и особенно ярко во фронтовых условиях проявил себя под Сталинградом. Жуков послал его командовать Воронежским фронтом под Курск. Знание и штабной и фронтовой науки выдвинуло Ватутина в первые ряды молодых полководцев). Его вариант реакции на предполагаемое германское наступление выглядел убедительным. «1. Наступление с целью внести смешение в грядущее германское наступление бессмысленно. 2. Центральный и Воронежский фронты должны занимать строго оборонительные позиции и перемалывать противника в ходе оборонительных сражений до того момента, когда наступающие не утратят наступательный порыв — тогда эти фронты должны перейти в решительное контрнаступление. 3. Брянский и Западный фронты должны подготовить наступательную операцию против Орла».

Убежденным сторонником оборонительной концепции, замысла выстоять в оборонительном бою и ответить противнику только после утраты им наступательных способностей стал маршал Жуков. В первые дни апреля 1943 года он инспектирует Воронежский фронт, объезжает боевые позиции, знакомится с данными фронтовой разведки, беседует с командующим фронтом Ватутиным. Убеждается в выигрышных сторонах оборонительного подхода.

8 апреля 1943 года он представляет Сталину исключительно важное письмо, полностью прочитать которое можно, открыв том воспоминаний Жукова. Главная идея: противник уже не в состоянии продолжить прошлогоднее наступление к нижней Волге и Кавказу, он не может поставить своей целью фланговый обход Москвы. Но время работает не на него, и он вынужден будет предпринять наступательные операции. Противник может надеяться на изменение неблагоприятно для него складывающихся обстоятельств только в случае решительного успеха на центрально участке огромного фронта. Речь идет о Центральном, Воронежском и Юго-Западном фронтах. Если он прорвется здесь и получит свободу маневра, он может думать о заходе с фланга на Москву. Орел — Кромы послужат базой для удара против Курска с северо-востока, концентрация войск у Белгорода — Харькова будет трамплином для обхода Курска с юго-востока. Противник будет стремиться зайти в тыл Юго-Западному фронту и развернуться в общем направлении на Рязань. Задачу будут осуществлять прежде всего германские танковые войска и штурмовая авиация; пехотные войска немцев ослаблены. Следует ожидать удара примерно 2500 танков, 15–16 танковых дивизий.

Эти танки должны быть встречены 30 полками противотанковой артиллерии и самоходными артиллерийскими установками в секторе Ливны — Касторное — Старый Оскол. Рокоссовского и Ватутина следует укрепить максимально возможным авиационным прикрытием. Резервы следует разместить в Ефремове, Ливнах, Касторном, Новом Осколе, Валуйках, Россоши, Лисках, Воронеже и Ельце. В последних двух пунктах разместить основу резервных сил. Подстраховывать будет резервная армия в Туле и Сталиногорске. Предваряющее наступление бессмысленно. Предпочтительнее перемолоть противника в оборонительных боях.

К Жукову прибыл Василевский, и знаменитый стратегический дуэт обсудил детали. Весь день перед совещанием, назначенное в московской ставке на вечер 12 апреля, Жуков работал вместе с Василевским и Антоновым над картами и документами. На совещании Ватутин произвел впечатление своим ясным видением ситуации. Рокоссовский представил служебную записку, в основном совпадающую с линией рассуждений его соседа по фронту Ватутина.

Сталин слушал своих лучших военачальников как никогда прежде. Вывод: нужна глубокоэшелонированная оборона. Немцы будут стремиться решить судьбу войны именно здесь, в данном наступательном порыве — на несколько ударов у них уже просто нет сил. Мрачность Сталина можно понять, если вспомнить военные совещания двух предшествующих лет — они не предотвратили негативных результатов приложения колоссальной германской мощи. (Повторим: его никогда не покидала диктуемая самим его характером идея упреждающего удара. Но теперь он относился к своим военачальникам с большим уважением, теперь он больше верил в их стратегический гений). Он внимательно читает стратегические соображения Генерального штаба и командующих фронтами. На этот раз в Москве возобладала идея сознательно встретить страшный удар вермахта на оборонительных позициях. Оказать «вязкое» сопротивление, истощить его порыв и не начинать контрнаступления до истощения германских сил. После ослабления германской мощи можно надеяться на осуществление активных действий на южном направлении (Донбасс, Украина до Днепра) и на западном направлении (Смоленск, Гомель, Белоруссия). В первом случае целью будет ослабление южной группировки германских армий, во втором — подрыв позиций группы армий «Центр».

 

Подготовка

Руководить операцией, от которой зависело национальное выживание, страна назначила лучших из тех, кого имела, — маршалов Жукова и Василевского. Представителем ГКО был Маленков. Вперед были выдвинуты подразделения, имеющие сталинградский опыт. Имена командиров говорят сами за себя: Ватутин, Попов, Батов, Шумилов, Жадов, Чистяков.

Генеральный штаб работал 24 часа в сутки. Между 6 утра и полуднем ответственным здесь был Антонов; с 2 до 6 дня — генерал Штеменко (глава оперативного отдела); далее — с началом работы Сталина — подключались все. Трижды в день Генштаб докладывал о положении дел Сталину (по телефону или в непосредственном присутствии). Ночной доклад по карте большого масштаба был самым главным: рассматривалось положение на всех фронтах — вплоть до отдельной дивизии. Если доклад делался в Кремле, то офицеры Генерального штаба часто направлялись непосредственно в квартиру Сталина. Иногда доклады проходили на Ближней даче Сталина. Генерал Штеменко в своих воспоминаниях описывает обстановку этих докладов. Офицеры не делали предварительных замечаний, они начинали с фронтов, где произошли наиболее значимые события. Докладывали по памяти, пользуясь записями на картах отдельных фронтов. В углу на полу стоял большой глобус. Анализ происходящего затягивался часто до 3 ночи; присутствовали члены Политбюро, маршал Воронов, генералы Федоренко (бронетанковые войска), Яковлев (руководитель главного артиллерийского управления), Новиков (военно-воздушные силы), Хрулев (службы тыла). После доклада и его обсуждения следовала выработка директив Ставки. Привычкой Сталина было обращаться к фронтам, армиям, танковым и механизированным корпусам по фамилиям их командиров, а к дивизиям — по их номерам. Сталин диктовал директивы ставки сам, обычно Штеменко делал записи; Сталин перечитывал написанное и делал исправления. Рядом находились средства связи, и директивы шли в войска.

Центральный и Воронежский фронты возглавили лучшие — упорные и самостоятельные — генералы Рокоссовский и Ватутин. Москва и Сталинград воспитали их. Напомним, что Рокоссовский был сыном машиниста, стал сиротой в 14 лет и работал строительным рабочим. Взятый в армию в 1914 году, он получил первые лычки в царской кавалерии. В Красную Армию он, в отличие от пришедшего рядовым Жукова, поступил командиром и к 1936 году дослужился до командира корпуса. Наступившее лихолетье привело его в тюрьму, и три года этот блестящий человек провел на нарах между жестокими допросами. Он был открытым человеком и ненавидел интриги, его сильный характер был виден всем. Рокоссовский мог периодически спорить и с Жуковым и со Сталиным.

Из новых назначений следует упомянуть о возглавившем Брянский фронт генерал-полковнике М.М. Попове (Федюнинский с Волховского фронта стал его заместителем). Соколовский возглавил Западный фронт. Теперь Западный, Брянский и Центральный фронты стояли напротив Орла, а Степной и Воронежский фронты были нацелены на Белгород-Харьков. Взаимосвязь первой группы фронтов координировали Василевский и Воронов; второй группы — Жуков.

У Рокоссовского и Ватутина теперь было семь армий. В районе Брянска формировалась армия контрнаступления. За 250 километров от линии фронта резервы во многом собирались в пределах Степного фронта, которым командовал генерал Конев (спасенный под Москвой Жуковым от гнева Сталина). 5-ю танковую армию этого фронта возглавил генерал Ротмистров, читавший лекции в довоенной академии Генерального штаба и теперь наблюдавший за птенцами выпуска 1936 года — Василевским, Антоновым, Ватутиным, Захаровым, Баграмяном.

Самым важным виделось то обстоятельством, что Красная Армия способна быстрее и больше подвозить подкрепления и технику, чем готовящийся к генеральному наступлению вермахт.

К времени битвы на Курской дуге в Красной Армии насчитывалось 6 миллионов 442 тысячи солдат и офицеров. В танковых ангарах стояли 9918 танков и самоходных орудий (треть из них была легкими танками, но две трети — превосходные, лучшие танки второй мировой войны). Армия была вооружена 103 085 орудиями, из которых примерно половина имела калибр 76 и 82 мм — недостаточный для современной войны; но вторая половина представляла собой могучие современные орудия. На аэродромах стояли готовые к воздушному бою 8357 боевых самолетов. Войска начали строительство глубокоэшелонированной оборонительной системы. Было подсчитано, что этих сооружений, если свести их в одну линию, хватило бы на покрытие расстояния от Москвы до Иркутска. К грядущей решающей пробе сил были собраны вместе 1336000 солдат и офицеров, 3444 танка, 2900 самолетов, 19 тысяч орудий. Создание такой оборонительной силы было, по словам Василевского, «огромной, подлинно титанической работой». Проводилась тщательная работа по маскировке собирающихся грандиозных сил. Скажем, поблизости от поля грядущей великой битвы были построены примерно пятьдесят ложных аэродромов с муляжами вместо самолетов.

На Центральный и Воронежский фронты прибыло 20 тысяч орудий и минометов, 6 тысяч противотанковых орудий, 920 ракетных установок «Катюша». В Курский выступ поступили 9 зенитных дивизий, 40 полков. На линии фронта было установлено 40 тысяч мин. Воздушное прикрытие осуществляли три авиационные армии — 3500 самолетов, из них 2000 истребителей, 800 штурмовиков, 700 бомбардировщиков. На одном лишь Центральном фронте было построено 110 аэродромов. Самолеты прибывали ночью и под прикрытием; бомбардировщики еще оставались в тылу.

На земле еще царило несколько безучастное затишье, а в воздухе началось то, чего не было в предшествующие годы, когда люфтваффе диктовали свою волю. В майском небе России 1943 года развернулись воздушные бои. Впервые Ставка ставит задачу добиться превосходства в воздухе — немыслимая прежде задача. Немцы, начиная с середины мая, массируют свои воздушные силы и устремляются к Курску, Ельцу, Касторному, Щиграм и нескольким ключевым железнодорожным станциям. Тяжелая немецкая авиация осуществляет налеты на Горький и Москву.

Строго говоря, «битва за воздух» началась раньше и южнее — в апреле над Кубанью, где две авиационные армии, 4-я и 5-я, постарались пособить Северокавказскому фронту, поставившему задачу освободить Кубань и Таманский полуостров. В авиационных войсках были американские модели Бостон и Аэрокобра, но основу авиационных сил уже тогда составляли новые модели отечественных самолетов. Речь идет прежде всего об истребителях Як-7б и Ла-5. Маршал авиации Новиков координировал работу авиаторов нескольких фронтов. Здесь, над Кубанью, сошлись в смертном бою примерно по тысяче самолетов с каждой стороны. Раньше такого просто не было. Скажем, 28 апреля 300 советских истребителей обрушились на отряд германских бомбардировщиков.

В район Курска прибыла немыслимая по мощи авиационная армада. С воздуха достаточно хорошо были видны титанические усилия, прилагаемые на земле. В апреле земляные укрепления готовили 100 тысяч рабочих. Через две недели их было уже 300 тысяч. Отношение к местному населению представило собой большую проблему. Если данные места скоро станут ареной грандиозной битвы, то, может быть, следует эвакуировать все гражданское население? Военный совет Центрального фронта высказался против такой эвакуации, главным аргументом было то, что это депрессивно подействует на войска. Нужна была дополнительная рабочая сила, ведь строились восемь оборонительных линий на глубину в 160 километров.

Система траншей имела внутренние соединяющееся ходы, группировавшиеся вокруг огневых точек. А впереди — несколько рядов колючей проволоки, минные поля, противотанковые надолбы. На наиболее важных направлениях предполагаемого немецкого наступления было заложено 1500 противотанковых и 1700 противопехотных мин на километр. Каждый батальон как бы занимал круговую оборону и связь между батальонами стала довольно тесной. Менее чем через каждый километр располагались «противотанковые опорные пункты», в состав которых входили пять орудий, пять противотанковых ружей, группа саперов и взвод автоматчиков. Были созданы и «передвижные блокирующие взводы» — на колесах, мобильные и быстрые, призванные броситься в точку прорыва.

Воины проходили специальную подготовку, значительную часть которой занимала отработка ночных операций. Артиллеристы и пехотинцы были ознакомлены с боевыми характеристиками нового германского «Тигра». Впрочем, и все другие подразделения учились методам борьбы с танками. В тылу главное внимание было обращено на сохранность и гарантированность работы двух критически важных железнодорожных линий: Воронеж — Курск и Курск — Елец (здесь было много восстановительной работы после фактического их уничтожения отступающими немцами. Полмиллиона железнодорожных вагонов были использованы для доставки войск и снабжения Курского выступа. У восстановленных мостов встали зенитные батареи, рядом были складированы дополнительные рельсы и шпалы.

Возможно, самой большой проблемой была подготовка войск, в которые пришло много новобранцев. Прежние потери давали о себе знать, в лучших дивизиях Рокоссовского было по 7 тысяч солдат, а средняя цифра — 5–6 тысяч. Расчет был на то, что на километр обороняемой территории выйдут 5–7 советских танков. В войска прибывали новые модели танков Т-34 и КВ-85, самоходные орудия САУ-122 и САУ-152.

Оборонительная линия состояла из шести рядов укреплений внутри самого выступа и еще двух рядов в расположении резервных армий. Невероятные были положены усилия — почти 4 тысячи километров окопов глубокого профиля и траншей. В плане эти линии пересекались, чтобы защитникам было легче переходить из одной линии траншей в другую. Заложили 400 тысяч мин. Артиллерия создала невероятную по плотности концентрацию. Специально были созданы искусственные дамбы, чтобы залить наступающего противника водой. На 150 аэродромах концентрировались самолеты. А вокруг зацвели сады, благодатная эта земля ничего не желала знать о войне.

 

Западные союзники калькулируют

Базируясь на данных своей разведки, президент Рузвельт предупреждает Сталина в мае 1943 года о грядущем наступлении, «которое придется на центр линии вашего фронта». Сталин благодарит 26 мая, у него уже есть сведения о том, что «этим летом — возможно уже в июне — мы должны ожидать от гитлеровцев начала нового большого наступления.… Гитлер уже сконцентрировал около 200 германских дивизий и 30 дивизий своих союзников… Мы готовимся отразить новое немецкое наступление и осуществить контратаку, но нам не хватает самолетов и авиационного горючего.… Летние месяцы будут исключительно тяжелыми для Красной Армии». В июне Сталин не сможет покинуть Москву, но об июле и августе можно вести переговоры.

Обратимся в этот момент, когда напряжение войны достигло своего пика, к западным участникам коалиции. Вечером 4 мая 1943 года Черчилль отправился в США — на борту лайнера «Куин Мэри» устремился через Атлантику. На огромном судне было примерно 5 тысяч германских военнопленных, командиры германских подводных лодок должны были дважды подумать, прежде чем торпедировать судно с Черчиллем на борту. На гигантском корабле рядом с каютой Черчилля была создана новая «комната карт», и Черчилль провел много часов, наблюдая за фронтами боевых действий. На штабном совещании 6 мая он сказал: «Нет сомнений, что, если американцы перегруппируются и перенесут центр своих действий на Тихий океан, наша стратегия в Европе поневоле должна быть изменена». Англичане беспокоились из-за возможности перенаправленности острия американских усилий на тихоокеанский театр. На борту «Куин Мэри» обсуждались прежде всего три вопроса. Первый: какой должна быть британская стратегия после очистки от немцев и итальянцев Северной Африки; второй вопрос: Россия; третий: оптимальный подход британской дипломатии к Соединенным Штатам.

На первый вопрос Черчилль отвечал так: «Сицилия рядом». После овладения Северной Африкой следует обратиться к Муссолини — вывести из войны Италию. Как только Италия капитулирует, турецкое правительство позволит союзникам использовать свои базы для бомбардировок румынских нефтяных месторождений в Плоешти. Другим важнейшим результатом выведения Италии из войны будут перемены на Балканах, где антифашистские силы уже приняли на себя удар 25 дивизий стран «оси». Потеряв итальянцев в качестве союзников, немцы должны будут либо покинуть Балканы, либо им придется переводить сюда часть войск с русского фронта для заполнения образуемой уходом итальянцев бреши. Поражение Италии также означало бы высвобождение крупных британских военно-морских сил на Средиземном море.

Следующей после нанесения поражения Италии целью для союзников должны была быть «помощь России». Британия и Соединенные Штаты «никогда не должны забывать», что на русском фронте сражается 185 германских дивизий. Главное, утверждал Черчилль, русские не простят нам, «если между августом 1943 г. и мартом 1944 г. мы будем стоять безучастно, в то время как на их фронте ведутся гигантские бои».

Американский фронт британской дипломатии вызывал у Черчилля глубокие раздумья. Черчилль был достаточно проницателен для того, чтобы видеть происходящее в ясном свете: два самых мощных члена коалиции, Америка и Россия, могут при определенных обстоятельствах согласовать свои военные и послевоенные планы без него. Какой должна быть позиция Лондона? По крайней мере, тактика должна быть изменена. Находившимся вокруг него дипломатам и военным Черчилль посоветовал не выказывать в беседах с американскими партнерами излишней проницательности и эрудиции — это вызывает «естественное противодействие». Американцам нужно потакать в деталях, добиваясь от них уступок в главном. Со своей стороны, американцы, ожидая «Куин Мэри», были полны решимости занять более жесткую, чем в Касабланке, позицию. Англичанам на этот раз не удастся навязать им своей стратегии, как это было в Северной Африке, — так думали в Белом доме и Пентагоне накануне встречи.

Весна стояла в полном цвету, когда Уинстон Черчилль прибыл в Вашингтон 11 мая 1943 года. Следовало скоординировать дальнейшие проекты, поскольку североафриканская операция закончилась — двумя днями ранее немецкие и итальянские войска сдались в Тунисе. Геббельс записал в дневнике, что «американцы счастливы, как дети, взять впервые в плен немецкие войска». Однако все битвы, где начали побеждать западные союзники, — Тунис, Гуадалканал, Эль-Аламейн — были, по словам британского историка Мартина Гилберта, лишь «периферией территорий, контролируемых державами «оси». Континент Европы и огромные островные пространства Юго-Восточной Азии были еще под контролем тех, кто начал войну. Союзники, при всех их недавних триумфах, стояли на окраинах огромных регионов, видя перед собой противников, которых еще предстояло сокрушить».

В Америке слово «Манхэттен» уже получило двойной смысл. Перед узким кругом избранных химиков и физиков в Лос-Аламосе ядерный физик Р. Сербер очертил цель «проекта Манхэттен»: «Создать в реальности военное оружие в виде бомбы, в которой энергия, порождаемая быстрой цепной реакцией нейтронов, способна будет вызвать ядерный распад». Эта цель стала считаться достижимой в течение двух лет. Месяцем ранее японские физики пришли к выводу, что, хотя создание атомной бомбы возможно, это произойдет не на протяжении текущей войны. В мае 1943 года в Вашингтоне, на конференции (получившей название «Трайдент») Черчилль со своими новыми «русскими» аргументами обсуждал ядерную проблему с Рузвельтом тет-а-тет и добился изменения позиции Рузвельта. Премьер пишет 26 мая 1943 года руководителю английского ядерного проекта Андерсону: «Президент согласился, что обмен информацией по атомному проекту должен возобновиться».

Рузвельт и Черчилль принялись решать судьбу второго фронта. Президент Рузвельт отметил прогресс, имевший место за последний год и, приступая к главному, сказал, что бросать все силы против Италии на текущем этапе было бы несоразмерным общему распределению сил. Необходимо концентрировать войска для десанта через Ла-Манш. Черчилль предпочел уйти от конфронтации и сразу же согласился концентрировать войска в Англии для высадки на континенте весной 1944 года. Но до высадки остается год. Стоит ли проводить его в безделье, зная, что русские с востока начинают наступление на германскую империю? У союзников превосходные позиции в Средиземноморском бассейне, и Италия выглядит уязвимой для внешнего давления. Лучшей помощью русским на текущем этапе был бы разгром первого союзника Германии. Это заставит Рим вывести свои войска с Балкан, вынудит Турцию вступить в войну на стороне союзников, откроет многочисленные порты Балканского полуострова для десанта союзных войск — все это послужит усилению западного влияния в потенциально спорном регионе.

Черчилль убедительно говорил о том, что ликвидация режима Муссолини, а с ним и итальянского флота, позволит переместить английские корабли в Тихий океан, где помощь англичан будет реальной, а не «липовой», что поражение Италии заставит Германию направить свои ресурсы на юг, делая более уязвимой для удара западных союзников Францию. Напомним еще один аргумент Черчилля на конференции «Трайдент»: лишь шаги по укреплению позиций западных союзников в Средиземноморье помогут в конечном счете сдержать советскую экспансию на Балканах. Англичане еще раз повторили свои опасения в отношении «преждевременного» форсирования Ла-Манша, они говорили об «океане крови», но согласились, что главной задачей западных союзников является «решающее вторжение в цитадель стран оси». Англичане охотно пообещали увеличить интенсивность бомбардировок Германии.

Американцы во главе с Маршаллом гораздо более жестко, чем в Касабланке, показали, что решать проблему охраны ближневосточного пути англичан в Индию они не намерены. Президент отстаивал достоинства высадки во Франции. Рузвельт видел, что Черчилль уводит его на Балканы встречать наступающую Красную Армию. Сам же он надеялся урегулировать межсоюзнические планы в прямом контакте со Сталиным. В конечном счете был достигнут не очень обязывающий обе стороны компромисс — об этом свидетельствует широко трактуемый характер общего документа. В итоге Рузвельт согласился концентрировать силы на Сицилии и Италии, а не на китайско-японском фронте. Рузвельт посчитал нужным подчеркнуть важность обрыва германских коммуникаций на Балканах.

Рузвельт дал согласие продолжить операции в Средиземноморье и по возможности нанести решающий удар в Италии. Но, чтобы англичане не затянули всю американскую мощь в свои средиземноморские операции, Рузвельт четко ограничил контингент американских войск, участвующих в них (27 дивизий). В то же время семь американских дивизий должны были осенью прибыть в Англию и начать все необходимые приготовления для броска во Францию. Но Черчиллю удалось добиться желаемого ему решения — вторжение во Францию начнется не в 1943-м, а в следующем году. В целом, несмотря на жесткость схватки («президент не желает оказывать воздействия на расположенного высадиться на континенте Маршалла», — жалуется премьер) контрольной датой было названо 1 мая 1944 года. На случай непредвиденного развития событий на советско-германском фронте оба лидера, Рузвельт и Черчилль, приняли решение постоянно быть готовыми к реализации плана «Следжхаммер» — экстренной высадке всеми наличными силами в Европе.

На этой конференции в Вашингтоне Рузвельт впервые, пожалуй, обращался с англичанами как с «менее равным» союзником и вел довольно жесткую линию. Решение задач британского империализма не входило в его планы. Возможно, мысленно он уже обсуждал некоторые из мировых проблем с восточным союзником. Черчилль чувствовал подобную отстраненность президента и довольно остро ее переживал. В свете всего этого понятно отсутствие энтузиазма у обоих лидеров, когда, по окончании конфедерации, они приступили к составлению подробного письма Сталину. Рузвельт не хотел, чтобы у Сталина складывалось впечатление, что англосаксы постоянно совещаются между собой, а уже потом обращаются к нему. Рузвельт стремился показать степень самостоятельности Вашингтона в гигантских текущих и будущих проблемах.

Однако начинать этот сепаратный диалог приходилось с довольно жалких позиций: следовало написать в Москву, что открытие второго фронта снова откладывается, поскольку западные союзники решают свои задачи в Средиземноморье. Два самых легких пера своего времени не могли породить простого письма, разочаровывающего Москву содержания: в решающие месяцы летом 1943 года, когда немцы поставят на кон все, что имеют, Советский Союз будет сражаться в одиночку. Много вариантов пошло в корзину, прежде чем далекие от недавней взаимной любезности Рузвельт и Черчилль составили приемлемый текст. В два часа ночи Черчилль предложил взять с собой в самолет последний проект, поработать над ним и представить на рассмотрение президента.

Нужно сказать, что англичане сыграли сдерживающую роль в американо-китайском сближении. В этом плане на вашингтонской конференции 1943 года (Черчилль назвал ее «Трайдент») английский премьер сумел убедить Рузвельта в опасности бросать силы в бездонную бочку китайского политического организма, неэффективного и коррумпированного. Черчилль выложил самый убедительный аргумент: Россия, а не Китай «является ответом на вопрос, как нанести решающий удар по Японии». Черчилль отказался поехать в Нью-Йорк повидать мадам Чан Кайши.

Черчилль вместе с генералом Маршаллом вылетел в Алжир к Эйзенхауэру. Зная твердость Маршалла, Рузвельт поручил ему участие в написании конечного варианта убийственного письма Сталину. Именно Маршалл с солдатской прямотой написал в самолете текст, удовлетворивший обоих лидеров настолько, что они послали его в Москву без малейших изменений. Примечательно, что Рузвельт задержал посылку письма еще на неделю — чтобы сложилось впечатление о том, что текст написан после визита Черчилля, будто Рузвельт написал его один. Главной практической позитивной идеей было содержавшееся в предпоследнем абзаце обещание сконцентрировать войска на Британских островах для полномасштабной высадки на континент весной 1944 года. Таким образом, в мае 1943 года было решено, что к 1 мая 1944 года в Англии приготовятся к боевым действиям 29 дивизий.

 

Едины ли западные союзники?

Рузвельта в это время исключительно интересовали впечатления от встреч в Москве Дж. Дэвиса. Бывший посол тщательно восстановил подробности бесед со Сталиным. Их начало не предвещало ничего хорошего — Сталин не видел особого различия между американской позицией и английской, он полагал, что стоит перед единым западным фронтом. Исходя из этого, Сталин не проявил энтузиазма в отношении сепаратной встречи с Рузвельтом. На предположение Дэвиса о том, что СССР и США, в лице их лидеров, могут найти общий язык, «выиграть и войну и мир», Сталин лаконично ответил: «Я в этом не уверен». Дэвису, по его словам, понадобилось немало времени и усилий, чтобы смягчить напряженность в их беседах. Сталин не принимал североафриканские операции или бомбардировки Германии в качестве эквивалента второго фронта. Дальнейшее откладывание открытия второго фронта поставит Советский Союз летом 1943 года в очень тяжелое положение. Оно (Сталин сделал акцент на этом) повлияет на ведение Советским Союзом войны и на послевоенное устройство мира.

Вскоре Рузвельт получил личное послание Сталина: результат массированного германского наступления летом 1943 года будет зависеть от операций союзников в Европе. В конечном счете перспектива достижения двусторонней советско-американской договоренности приобрела, по его мнению, некоторую привлекательность, и Сталин согласился встретиться с Рузвельтом в Фербенксе (Аляска) в июле или августе 1943 года, но просил с пониманием отнестись к тому обстоятельству, что он не в состоянии назвать точную дату встречи. И он не пойдет на встречу, если она будет использована как предлог для откладывания высадки на европейском континенте. Сталин писал это, еще не зная об итогах конференции «Трайдент», еще надеясь на открытие второго фронта в августе-сентябре 1943 года. Лишь после отъезда Дэвиса из Москвы Сталин получил горькое сообщение от Рузвельта об еще одном крупном — на год — откладывании открытия второго фронта. Накануне сражения на Курской дуге союзники отказали Москве в самой необходимой помощи.

Прочитав написанный Маршаллом отчет о конференции, где как бы между прочим сообщалось о переносе высадки во Франции на весну 1944 года, Сталин, едва сдерживая ярость, прислал письмо от 11 июня 1943 года, в котором отмечал, что данное решение создает для Советского Союза исключительные трудности. Это решение «оставляет Советскую Армию, которая сражается не только за свою страну, но также и за всех союзников, делать свое дело в одиночестве, почти одной рукой против врага, который все еще очень силен и опасен». Отказ от создания второго фронта «произведет разочаровывающее негативное впечатление» на советский народ и на армию. Советский народ и его армия соответствующим образом расценивают поведение союзников. О возможности двусторонней встречи в послании уже не говорилось ничего. Практически первый раз в ходе войны президент Рузвельт попал в ситуацию, когда его радужное восприятие грядущего, особенно характерное для него с середины 1942 года, столкнулось с менее обнадеживающей перспективой. Советские руководители не видели смысла заниматься сомнительным проектированием будущего, когда СССР предлагалось пробиться к нему через схватку с вермахтом, а Соединенные Штаты в это время наращивали индустриальные мощности.

Не только несправедливое распределение военного бремени начало разделять США и СССР в 1943 году. Все большую значимость в двусторонних отношениях стал приобретать «польский вопрос». В США жило несколько миллионов поляков (они традиционно голосовали за демократов). Американское правительство уже несколько лет поддерживало польское правительство в эмиграции, находившееся в Лондоне. Но их поддержка, по требованию президента Рузвельта, не распространялась пока на проблему будущих границ Польши и СССР. Рузвельт понимал, что этот взрывоопасный вопрос может разорвать и без того тонкую ткань советско-американского сотрудничества. Выхода из сложного положения Рузвельт видел в двусторонней советско-американской встрече. На ней он надеялся достичь «внутреннего понимания», невозможного на трехсторонних переговорах.

На этот раз Сталин отбросил деликатность. «Речь идет не только о недоумении Советского правительства, но и о сохранении доверия к союзникам, доверия, которое ныне поставлено под жестокий удар… Это вопрос спасения миллионов жизней на оккупированных территориях Западной Европы и России и об уменьшении огромных жертв Красной Армии, по сравнению с которыми жертвы англо-американских армий незначительны». После этого письма Черчилль, ранее возражавший против сепаратной советско-американской встречи, изменил мнение и стал даже подталкивать Рузвельта к ней. Между тем Сталин отозвал послов из Вашингтона и Лондона. Наступило резкое похолодание союзнических отношений. Рузвельт в этот момент сделал не очень достойную попытку доказать Черчиллю, что идея двусторонней встречи исходила не от него, а от Сталина. Американская дипломатия переживала тяжелое время, когда, надеясь получить после завершения конфликта весь мир, она оттолкнула двух главных своих союзников. Следовало поправить дело, под угрозой оказались самые замечательные послевоенные планы. Так с западной стороны открылась дорога к Тегерану.

 

Сложности коалиционной стратегии

Между тем война проходит своего рода водораздел. За последние четыре месяца 1943 года немцы сумели потопить лишь 67 английских и американских судов, потеряв при этом 64 подводные лодки. Тем самым подводная битва в Атлантике подходила к своему концу. Страх западных союзников перед «закрытием Атлантики», характерный для 1942 года, практически исчез. И хотя Гитлер еще 31 мая 1943 года запретил гросс-адмиралу Деницу даже упоминать возможность прекращения подводной войны в Атлантике («Атлантика — это мой передовой рубеж обороны на Западе»), сила немцев на морских рубежах явно ослабла. Поток военного снаряжения через Атлантику теперь движется почти беспрепятственно.

Сложности у западных союзников растут на Востоке Европы. Британский посол сэр Арчибальд Керр уведомил свое правительство, что доверие советского правительства сурово поколеблено, что коалиционное взаимодействие находится под угрозой. При этом речь идет не о некоем временном «разочаровании», а о фактической потере Россией доверия к союзникам. Официальный Лондон не придал рокового значения оценкам своего посла в Москве. Удовлетворенный развитием англо-американских отношений после своего визита в Вашингтон Черчилль писал президенту Рузвельту: «Вы можете дружески намекнуть Сталину об опасности оскорблять две западные державы, военная мощь которых растет с каждым месяцем и которые могут сыграть значительную роль в будущем России». Все же Черчилль запросил Форин-офис о степени реальности заключения сепаратного мира между СССР и Германией. Британская дипломатическая служба ответила категорическим «нет» на все предположения о подобном развитии событий. Предательство с Востока исключено.

Немцы же начали попытку расколоть Россию еще в начале 1943 года «Смоленским манифестом» генерала Власова. Допрашивая капитана Б. Русанова, немцы узнали о словах Сталина, что Власов будет «как минимум большим препятствием на пути к победе над германскими фашистами». Но только полное пренебрежение западных союзников и исчезновение любых шансов на победу могли прижать Москву к той стене, где она задумалась бы о новом Брест-Литовске. Ситуация в середине 1943 года была совершено иной.

Черчилль проявляет подозрительность в другом ключе. Если Красная Армия преодолеет все препятствия и фактически одолеет Германию в одиночку, то отстраненность Запада может жестко обернуться против него самого. Россия войдет в Восточную и Центральную Европу как победительница — со всеми вытекающими из этого последствиями. Особое значение приобретало то обстоятельство, что в июле 1943 года в Москве создается национальный комитет Свободной Германии во главе с Вальтером Ульбрихтом, Эрихом Вайнертом и внуком Бисмарка графом фон Айнзиделем. Параллельно создавался Союз немецких офицеров во главе с генералами Зейдлицем, Латтманом и Корфесом.

Британский гений геополитики все же более пристально смотрит на Балканы. На него производило неотразимое впечатление то обстоятельство, что партизаны Югославии, Греции и Албании вовлекли в боевые действия до 35 дивизий немцев, итальянцев и хорватов — огромную силу. С кем будет эта сила в случае крушения германской мощи? Запад не должен отдавать эти силы в безусловные союзники России. Америка далеко и не чувствует остроты местных проблем. Британии следует завязать особые отношения с повстанческими силами на Балканах. Серьезность обеспокоенности Лондона проявляется буквально немедленно, летом 1943 года в горные районы Сербии на парашютах спускаются британские эмиссары, следуют грузы помощи. Черчилль добивался перевода в Восточное Средиземноморье польских частей из Ирана. Он обсуждает разнообразные планы помощи партизанам западных Балкан.

Тем более, что у западных союзников появились свободные вооруженные силы. А у стран «оси» они сократились. В мае 1943 года, в конце африканской кампании, общее число итальянцев, попавших в плен к союзникам, составило 350 тысяч человек — ровно столько, сколько Муссолини держал в Африке до начала боевых действий. Теперь итальянский диктатор не мог и мечтать о планировавшейся ранее армии в 90 дивизий. Лучшие его силы погибли под Сталинградом и в Африке. Его слабостью следовало воспользоваться.

Черчилль считал первостепенным по важности (со стратегической точки зрения) продвижение на север по Апеннинскому полуострову и выход на Балканы через Грецию. Но чтобы двинуться в Центральную Европу через Италию, нужно было нанести поражение Муссолини. Путь в Рим, в Милан и через Альпы идет через Сицилию. О маскировке высадки в Сицилии от имени британской разведки премьер-министру докладывал лейтенант Чолмондли. Разведка хотела, чтобы испанская береговая охрана нашла тело утонувшего офицера, при котором были бы планы британской высадки в Греции. Испанцы немедленно уведомят немцев, и те поддадутся на дезинформацию. Черчилль интересовался направлением ветра и какова приливная волна близ побережья Сицилии, только после этого он одобрил операцию. При помощи «Бонифация» (расшифровки германских радиосообщений) англичане узнали, что немцы клюнули на приманку. 14 мая верховное германское командование приказало укрепить греческое побережье, окружить его морским минным полем, создать береговые батареи. В Грецию был послан фельдмаршал Роммель. Черчилль телеграфировал Рузвельту: «Они заглотнули приманку».

Между тем в войне умов серьезный шаг к получению германского шифра «Энигма» делают, помимо англичан, и советские специалисты. Они воспользовались захваченным в ходе июньских боев кодом люфтваффе. Чувство союзнической солидарности с советской стороны было проявлено немедленно и в Мурманске состоялось специальное заседание совместно с англичанами по использованию германского секретного кода. В конечном счете честность, лояльность и добросердечие действуют на всех в этом мире (национальная российская вера). Готовность и эффективность советской стороны в усилиях по дешифровке дали свои результаты — они подействовали на Лондон, и советской стороне была вручена захваченная германская шифровальная машина «Энигма».