Вторая мировая война

Уткин Анатолий Иванович

Глава шестнадцатая

«Багратион»

 

 

Военная экономика

Советско-германский фронт продолжал оставаться главным фронтом мировой войны, и советская страна сквозь все лишения продолжала собирать свою мощь. Школьники встали к станку, а девушки взобрались на трактор, заменяя тех, кто сел в танковый люк. Численность рабочей силы в 1943 году составила 19,4 млн. человек, а в 1944 году — 23 миллиона. 10 миллионов работали в индустрии и строительстве. Женщины в 1944 году составляли половину рабочей силы в промышленности, 36 процентов в строительстве. При этом военную форму надели 246 тысяч советских женщин. В 1944 году последовало массовое возвращение эвакуированных заводов на старые места в западной части страны. Донбасс и металлургические заводы Юга испытали настоящий прилив рабочей силы.

Россия била европейского лидера — Германию — там, где она была признанно так сильна, на индустриальном поле. Инженеры и рабочие Советской страны выковали более острый меч. В 1944 году на советских военных заводах были созданы 29 тысяч танков и самоходных орудий (по сравнению с 24 тысячами в 1943 году); 40300 самолетов (34900 в 1943 году); 122 с половиной тысячи артиллерийских орудий, 184 миллиона снарядов, мин и бомб, семь с половиной миллиардов патронов. В 1944 году со сборочных конвейеров сошли две тысячи тяжелых танков ИС с мощной пушкой в 122 мм (только 102 таких танка в 1943 году); 11 тысяч модернизированных Т-34 с пушкой 85 мм. Впервые создаются 500 самоходных орудий СУ-100 на шасси Т-34, 2510 самоходных установок ИСУ-122 и ИСУ-152 на шасси танка ИС-2 (а в 1943 году таких самоходных орудий было собрано только 35 единиц).

Страна становится самодовлеющей, независимой от внешней помощи. Уменьшается объем поставок по ленд-лизу: 2613 танков в 1944 году против 3123 в 1943 году, 5749 самолетов в 1944 году против 6371 самолета в 1943 году. По-прежнему ценен колесный транспорт. Союзники поставляют 129 тысяч грузовиков, тысячу локомотивов, полмиллиона тонн стали. Против 3,1 миллиона солдат рейха и его союзников Советский Союз в 1944 году выставил 6, 4 миллиона солдат и офицеров; против 2300 ежемесячно производимых германских танков — 5800 советских; против 3 тысяч германских самолетов в небо взлетали 13 с половиной тысяч советских машин. И по мере прохождения 1944 года это соотношение в пользу СССР лишь увеличивалось.

Немцы мобилизовали все силы, и масштабы их военных усилий впечатляют. За весь 1943 год немцы удовлетворяли нужды своих армий на Восточном фронте при помощи 1164000 вагонов, а в 1944 году эта цифра возрастает до 1465000 вагонов, везущих к фронту боеприпасы и продовольствие. В 1943 году вермахт использовал на Восточном фронте 3,2 млн. тонн горючего, в а 1944 году — 4 млн. тонн. Производство вооружений росло на протяжении всего 1944 года; производство танков и самоходных орудий за год достигло 30 тысяч, а самолетов — 40 тысяч.

И все же распятая в кровопролитных битвах на Восточном фронте, Германия едва ли теперь могла рассчитывать на то, чтобы нанести решающий удар. Потеряв за короткое время более 300 бомбардировщиков, немцы стали жить иллюзиями в отношении сверхоружия — летающих бомб Фау-1 и ракет Фау-2, реактивных самолетов Ме-262, нового класса подводных лодок. Началась гонка в создании беспилотного оружия, способного наносить удары на огромном расстоянии. Инженеры во главе с Порше экспериментируют с новыми моделями танков. В день рождения Гитлеру, 20 апреля, показали в замке Клессхайм новые виды танков — более быстрых, маневренных и мощных; Гитлер надеялся, что они остановят советское наступление. В военный обиход входит достаточно простой и эффективный фаустпатрон.

Аэрофотосъемка союзников показывала, что немцы сделали больший прогресс в создании реактивной авиации, чем их противники. Но немецкие авиационные авторитеты хотели иметь реактивный истребитель, а Гитлер мечтал о реактивном бомбардировщике, это несколько затормозило прогресс в германском авиационном строительстве. 4 января 1944 года Гитлер говорит: «Если я получу вовремя реактивные самолеты, я разобью высаживающиеся в Европе войска.… Мне нужно, чтобы на фронт поступило несколько сот таких самолетов».

Немецкая промышленность осенью 1944 года достигла кульминационной точки своей производительности. И работала эта промышленность преимущественно на нужды германского Восточного фронта. Для ускорения своей ракетной программы немцы привезли в концентрационный лагерь «Дора» 1800 квалифицированных рабочих. Под руководством Вернера фон Брауна они работали в подземных туннелях Нордхойзена. В ноябре и декабре 1944 года общее число произведенных танков и самоходных орудий составило 2299 единиц в месяц — пик германской производительности, после которого начинается необратимый спад.

Нацизм в слепой алчности, теряя почву, стремится обескровить другие народы. В мае 1944 года Гитлер поручает министру сельского хозяйства Герберту Баке осуществить максимально эффективную эксплуатацию находящейся еще под немецким контролем части плодородной Украины. Именно тогда нацисты вывезли главное богатство Нидерландов — довольно тонкий слой плодородной почвы. В рейх вывозят квалифицированных французских рабочих, дешевую рабочую силу из Восточной Европы. В 1944 году в Германии работали четыре миллиона рабов с европейского востока. В действиях немцев видны признаки отчаяния — они спешат расселить немецкое население на завоеванных землях. Так 7 марта Гитлер получает отчет о расселении миллиона немцев в западной Польше с одновременным выселением 700 тысяч поляков.

В дальнейшем такого беспардонного использования богатств всей Европы вожди Германии уже не смогут себе позволить — прежде всего по той причине, что Красная Армия, освободив советскую территорию, начинает освободительный поход в Восточной и Центральной Европе. Советские войска, ликвидировав блокаду Ленинграда, вышли к довоенной границе с Финляндией, совершили бросок по Украине и достигли границы с Румынией. А западные союзники, Америка и Англия, продвинутся по Апеннинам и в середине года с двух сторон высадятся во Франции. Война вступила в новую фазу. Угроза германского всемогущества отодвинулась. Забрезжила заря победы.

28 февраля 1944 года летчик-испытатель Ханна Рейч предложила Гитлеру создать отряд самоубийц, готовых к бомбовым полетам в одну сторону. Гитлер согласился, и Рейч первой подписала клятву: «Нижеследующим я добровольно прошу зачислить меня в группу самоубийц в качестве пилота человеческого планера-бомбы. Я полностью осознаю, что работа в этом качестве ведет меня к смерти». Но такой фанатизм не был повсеместным. 20 апреля 1944 года гестапо представило высшему руководству «доклад о состоянии рейха», в нем говорилось, что «события на Востоке и постепенно ослабевающие надежды на «спасительное чудо» постепенно увеличивают усталость народа.

Немцы по-прежнему не знали, что англичане читают их замечательный шифр, благодаря чему генералу Эйзенхауэру, готовящемуся к высадке во Франции, было известно, где размещаются германские войска на Западе. Американцы многого ожидали от нового бомбардировщика Б-29. Военное министерство США израсходовало на него три миллиарда долларов (в полтора раза больше, чем на атомную бомбу). Рузвельт поддерживал это детище генерала Арнольда и хотел использовать новые самолеты против Японии. Сверхбомбардировщик уже бомбил сталеплавильные заводы Явата в восточном Китае. Теперь, с возвращением американской морской пехотой Марианских островов, открывались новые возможности бомбометания.

 

Корсунь-Шевченковская операция

Конев — 2-й Украинский фронт — произвел свою перегруппировку в полной тишине: его рации молчали, а приказы отдавались только через нарочных. Пехота — такая ее горькая доля — открыла дорогу танкам, и началось мощное движение на яростно защищаемый немцами Кировоград. В холодную ясную ночь 7 января 29-й танковый корпус Кириченко (который скоро станет 6-й танковой армией) ворвался в Кировоград. 18 января 1944 года танки Катукова вошли в Белую Церковь. В тот же день Конев начал стремительное наступление совместно с 3-м и 4-м Украинскими фронтами с целью освободить Никополь (за который, как мы знаем, немцы держались из-за его марганцевых месторождений).

Последовало окончание некоего периода. Немцы потеряли немало, но «спрямили» фронт и постарались «наказать» вырвавшиеся вперед советские войска — из-за чего и последовал приказ Ставки Ватутину затормозить движение, его войска теперь действовали на фронте в необозримые 450 километров. Движение советских войск на Винницу (с ее летней резиденцией Гитлера) было заторможено. Правый фланг Ватутина, состоящий из легких танков и пехоты на грузовиках, уже пересек «старую» (до 1939 года) границу СССР, но вынужден был остановиться.

Германские части в составе 1-й танковой и 8-я пехотной армий заняли довольно прочные позиции в районе Корсуньского выступа, что заставило Ватутина «повернуть назад». Корсунь-Шевченковский выступ продолжал тормозить движение советских войск на Запад. Маршал Жуков выступал координатором действий 1-го и 2-го Украинского фронтов, и он тоже отчетливо видел, как Корсуньский выступ блокирует продвижение советских частей. Гитлер полагал, что пока он владеет Корсуньским выступом и выходом к Днепру, он в состоянии отыграть все потерянное. Как пишет английский историк Эриксон, «Гитлер питал свое воображение мыслями о возврате завоеванного; реальность же была гораздо мрачнее, и она касалась жизни многих тысяч людей, оставленных в качестве заложников во времени и пространстве».

Жуков и Ватутин занялись планированием того, что позже будет названо Корсунь-Шевченковской операцией. 24 января 1944 года 2-й Украинский фронт Конева начал наступление и к вечеру продвинулся на пять километров в глубь германских позиций. В полдень следующего дня в дело вмешалась верная сила — 5-я гвардейская армия Ротмистрова. Ватутин задержался только на один день. После сорокаминутной канонады его дивизии ринулись в снег и бурю, но обстоятельства уж очень противодействовали. Новая, только что созданная 6-я танковая армия Кравченко насчитывала 160 танков и 50 самоходных орудий, но она была недостаточно обучена, у нее не было опыта «старых» танковых армий. Жуков требовал скоростного маневра — обойти Виноград и двигаться на Звенигородку. К ней передовые отряды танковой армии вышли утром 27 января. Этот смелый маневр закрыл немцев в Корсуньском мешке. Корсуньская группировка немцев включала в себя семь пехотных дивизий, танковую дивизию СС, бельгийское эсэсовское формирование и ряд примкнувших групп, спрессованных на относительно небольшом пространстве диаметром в 30 километров. Против нее Конев организовал 13 стрелковых дивизий, три кавалерийские дивизии, 2 тысячи орудий и 138 танков.

Старый знакомый — генерал Хюбе — возглавил силы спасения, группу, направленную, чтобы пробиться к Корсуньской группировке (роль Гота под Сталинградом). Но когда немцам удалось пробить первую линию советской обороны «котла», в дело немедленно ввязался и Ватутин со 2-й танковой армией.

Последовавшая битва была испытанием для только что созданной 6-й танковой армии Кравченко. В дело была брошена и 2-я танковая армия, а затем и 5-я гвардейская армия Ротмистрова. Плюс 27 стрелковых дивизий. То была одна из наиболее ожесточенных битв, и немцы сражались отчаянно. Но против растущего числа орудий (их было уже 4 тысячи) трудно что-либо возразить. Конев обрушил на «новый Сталинград» бомбовую авиацию, тяжелую артиллерию — все, что могло стрелять. Нужда в продовольствии была у немцев ощутима с первого дня окружения. Пока у немцев были в «кесселе» импровизированные аэродромы, снабжение их войск продолжалось. Но путь к окруженным сужался и ряд высших офицеров покинул котел. 8 февраля генералу Штеммерману предложили сдаться, тот отказался, ища глазами Хюбе. К 10 февраля периметр котла составлял уже 10 километров, Корсунь пал, а Штеммерман прижался к деревням Стеблов и Шандеровка.

И все же четыре германские танковые дивизии извне почти пробили линию спасения окруженных войск. Сталин обрушил гнев на своих командиров, его представителем вылетел маршал авиации Новиков. Коневу придали 27-ю армию, а 5-я воздушная армия прибыла к Ватутину. Погода была сталинградская: метель, нулевая видимость. Летчики обрушили на Шендеровку зажигательные бомбы; получив цель, заработала бомбардировочная авиация. Почти отчаявшийся Штеммерман все же, в отличие от Паулюса, решился пробиваться изнутри. Двумя колоннами немцы во главе с эсэсовскими частями двинулись к деревне Комаровка, на запад. Передовые части уже испытали эйфорию ухода из плена. Было раннее зимнее утро, солнце наконец показало себя, и снег был мокрый. Но тут-то, в открытом поле, на немцев и обрушилась огромная, собранная с двух фронтов сила. Прямо на колонны немцев ринулись танки, огонь шел отовсюду. Из-за леса показалась кавалерия. Это было жестокое наказание окруженных. Поля обагрились, пленных было мало, двадцать тысяч немецких солдат полегли в украинском поле.

В целом в этой операции немцы потеряли 55 убитыми и ранеными и 18 тысяч пленными. Генерала Штиммермана похоронили в гробу, а его солдат — в общей могиле. Страшный в гневе, Сталин щедро осыпал звездами победителей. Танковый герой Ротмистров стал маршалом бронетанковых войск, а Конев — маршалом Советского Союза.

 

На юге

Теперь мы знаем, что ОКВ и ОКХ питали надежды на то, что наступление начала февраля 1944 года истощило Красную Армию, к тому же наступающий период распутицы не позволит ей использовать свою новую технику и предотвратит новый наступательный порыв. Пока земля не высохнет, русские не сдвинутся с места. Скептиком в отношении этого успокоительного постулата выступил фельдмаршал Манштейн. Он беспокоился за проходящую за его спиной магистраль Львов-Одесса.

Но 5 февраля Ватутин взял Ровно и повернул на юг, к северному течению Днестра, к отрогам Карпат. Этим маневром он разрубил группу армий Манштейна надвое. Северная половина держалась между Припятскими болотами на севере и Карпатами на юге. Южная же часть, расположившаяся на реке Буг, могла сообщаться с северной только через Румынию. При этом танковые части Манштейна (Раус и Хюбе) были сконцентрированы на севере, их медленно, но верно прижимали к Карпатам. Немцы думали, что русские после этого удачного маневра впадут в героическую спячку, но не тут-то было. Несмотря на период неблагоприятной для танков оттепели, советские войска использовали свою новоприобретенную мобильность. К середине марта Коневу удалось отрезать 1-ю танковую армию немцев от 4-й танковой, что довело кризис Манштейна, кризис группы армий «Юг» до кульминационного состояния.

Это, собственно, и решило полководческую судьбу Манштейна. Гитлер был им недоволен уже давно. С его точки зрения, он бездарно сдал Украину. Непосредственной причиной кризиса в их отношениях был демонстративный отказ однорукого генерала Хюбе подчиняться приказу фельдмаршала Манштейна отвести 1-ю танковую на запад. 25-го марта Гитлер вызывает Манштейна в Оберзальцбург и обвиняет его в «растрате» своих войск, предъявляет обвинение в создании «неблагоприятной ситуации, в которой оказалась группа армий». Манштейн был не Браухич, не Гальдер и не Клюге, он весьма жестко защищал свои действия. Выйдя от Гитлера, он сказал его адъютанту Шмундту, что Гитлер, если желает, может получить его отставку. Вечером, однако, Гитлер встал на сторону Манштейна в его споре с Хюбе. Обнадеженный Манштейн стал излагать видимые им пути дальнейшего развития операций с германской стороны, в основном отступление.

Для Гитлера это было уже нестерпимо. Лишь три дня пробыл вернувшийся Манштейн в своей штаб-квартире, когда за ним снова прибыл личный «Кондор» Гитлера с предложением в очередной раз лететь в Оберзальцбург. В самолете уже сидел неуютно себя чувствовавший фельдмаршал Клейст. Через несколько часов оба они появились перед Гитлером, и тот, дав мечи к их рыцарским крестам, уволил обоих. Одним махом Гитлер расстался с генералами своих победных дней в России — Манштейном, Клейстом (дошедшим почти до Каспийского моря) и Готом, чья танковая армия оказалась, пожалуй, лучшей среди германских «панцерн».

Вот слова Гитлера при прощании со своим самым талантливым полководцем: «Надо вцепиться в то, чем мы владеем…, время для операций в грандиозном стиле, в котором я проявляю себя лучше всего, еще не ушло». В мемуарах Манштейн обвиняет, разумеется, Гитлера в том, что 1943 год оказался потерянным и решающего выяснения на Восточном фронте не произошло. Гитлер же так оценил Манштейна в разговоре с Йодлем: «Существуют просто два типа талантов. Манштейн очень талантлив в деле проведения операций. В этом нет сомнения. И если бы у меня была армия, скажем, в 20 дивизий, полная сил и отдохнувшая, я бы и не мечтал о лучшем, чем Манштейн, командующем. Он знает, как обращаться с войсками, и знает, как сделать все наилучшим образом. Он будет двигаться как молния — но всегда при условии, что у него первоклассный людской материал, достаток горючего, большой боезапас. Но если что-то сломается, он не сможет совершить невозможного».

Другой тип генералов привлекал теперь Гитлера: Модель, Шернер, Волер — не избалованных победами, цепких, не теряющих присутствия духа в наступающих сумерках третьего рейха.

 

Город на Неве

Советско-германский фронт все еще был огромным — более трех тысяч километров с севера на юг. Два германских выступа характеризовали этот фронт, к северу от Припятских болот и к югу от них. До начала 1944 года основные события разворачивались на южной половине фронта, здесь были собраны две трети мощи советской армии. В северной половине фронт упирался в Нарву на северо-западе и в Псков; на западе граница фронтов проходила по Витебску, Орше, Могилеву и Мозырю. В южной части северо-западный угол занимал Ковель, Луцк и Тарнополь, на юго-востоке — Яссы, Днестр и Черное море.

Наступила очередь северян. В Ленинграде и на Волховском фронте были собраны 375 тысяч солдат, 1200 танков, 718 самолетов тактической поддержки и 192 самолета Балтийского флота. Им были приданы 330 бомбардировщиков авиации дальнего радиуса действия. В ночь с 13 на 14 января 1944 года эти бомбардировщики избрали своей целью германскую артиллерию. Федюнинский расположил свой штаб буквально в ста метрах от передовой. Но он зря всматривался в очертания германских позиций у Ораниенбаума. Балтийский туман окутал позиции обеих сторон. Только саперам улыбалась удача — разминировать пути для танков в тумане было безопаснее. Однако петух в соседнем селе прокричал громко — признак того, что развиднеется и день будет хорошим. В половине десятого утра началась артиллерийская подготовка. Били орудия Кронштадтских фортов — за 65 минут было произведено 100 тысяч выстрелов. Наступившая тишина была знаком для пехоты. Продвижение было тяжелым, хотя на отдельных участках 2-я ударная армия достигла второй линии германской обороны.

Под Ленинградом орудия «начали говорить» в девять двадцать утра 15 января — 3000 орудий выпустили 200 тысяч снарядов за полтора часа. Но шел снег, немцы за годы укрепились основательно, и наступление начало угасать. Были введены в бой войска второго эшелона, все долго висело на волоске. И все же бог войны смотрел в нашу сторону — вечером 19 января советские солдаты прорвались к орудиям, которые били по Ленинграду еще буквально минуты назад. Поворот фортуны произошел в считанные часы — когда 2-я ударная армия и 42-я вонзились в левый фланг 18-й германской армии, а Волховский фронт синхронно пришел в движение. Южнее воины этого фронта перешли в метель по льду озера Ильмень и закрепились на западном берегу реки Волхов. Командующий фронтом Мерецков начал наступление и в районе Любани, чтобы не позволить немцам бросить подкрепления своим войскам в районе Новгорода. В результате утром 20 января немцы предпочли покинуть великий город русской истории. Отход немцев не мог быть упорядоченным ввиду активизации партизан. 13 партизанских отрядов (35 тысяч человек) встали на пути отхода германских частей. Они спасли и приготовленное к депортации в Германию местное население.

От озера Ильмень до Финского залива начал работать гигантский каток двух фронтов, история пришла в движение и на этом, прежде гибельном участке. И здесь учились уходить от фронтальных атак, использовать местность и мобильно вести боевые действия. Ставка 22 января одобрила действия командарма Говорова, двинувшего 2-ю ударную армию на реку Луга — фактически в тыл 18-й германской армии. Немцы вели жестокие арьергардные действия, но их фронт уже не представлял собой сплошную линию. Немецкие части традиционно жались к железнодорожным полустанкам. 54-я армия генерала Рогинского (Волховский фронт Мерецкова) освободила значительный участок магистрали Ленинград-Москва, чтобы 26 января случилось давно загаданное — эта главная для нашей страны железнодорожная линия оказалась очищенной полностью. 900-дневная блокада великой северной столицы завершилась. Весь мир знает, какой ценой выстоял Ленинград, весь мир скорбит и приходит в немое уважение перед городом, умиравшим три года, но не склонившим головы.

Сталин, как часто происходило в подобных случаях, демонстрировал деловые качества в момент, когда другие готовы были расслабиться. Он наставляет Мерецкова: «Не привязывайте себя к боям за Шимск и Сольцы; это не главное и только отвлечет вас от основной задачи. Главное — это взять Лугу на самой большой скорости. После взятия Луги двигайтесь двумя колоннами на Псков». Присланная из группы армий «Центр» 12-я германская танковая дивизия попыталась прикрыть направление Луга — Псков; сюда же стекались отступающие от Новгорода немецкие части, что создало заслон, который два пришедших в движение фронта смогли взять только через две недели отчаянных снежных боев (12 февраля). Потеряв Лугу, немцы покатились на юго-запад, крепко держась за каждую станцию железой дороги, ведущей в Псков и неся большие потери. С взятием Луги Волховский фронт был ликвидирован, отдельные его части перешли к Ленинградскому фронту (Говоров), отдельные — к 2-му Прибалтийскому фронту (Попов).

Предел наступательному порыву с севера наступил с взятием мест былых отчаянных боев — Старая Русса, Холм, Шимск. Но желанные цели — Нарва, Псков и Остров взяты не были, ощутилось утомление войск, сложные погодные условия и предел ослабления германских частей. Главное: жестокая и непреклонная 18-я армия немцев, принесшая блокадой такое горе Ленинграду, была выдворена с позиций южнее Ладоги. Ленинградская и Калининская области были освобождены, советские войска подошли к Эстонии. Финская дипломатия отреагировала первыми контактами с советскими дипломатами в Стокгольме.

А рядом, над Балтийским морем, советский летчик Виктор Каштанкин, атакуя немецкий конвой, увидел, как загорелся его самолет. Он направил машину на германский корабль. Товарищи отчетливо слышали его последние слова: «Умирать просто. Мы должны победить».

В Москве подводили итоги зимней кампании — не менее миллиона убитых и раненых немецких солдат и офицеров. Грандиозные потери понесли не только германские союзники, но и лучшие, элитные германские части. И если под Сталинградом погибла ударная германская армия, то в зимнем сезоне 1943 года Германия потеряла полностью четыре армии — 6-ю, 8-ю, 16-ю и 18-ю. На Восточном фронте Германия держала теперь только десять армий, среди которых полностью экипированной танковой армией была лишь одна, а вторая выходила из-под удара на Галичине. Только одна германская армия (3-я) находилась в относительно приемлемом боевом состоянии, остальные были жестоко потрепаны. Румынский союзник оказался изолированным выходом советских войск в Буковину. А в Трансильвании румыны и венгры привычно мечтали вцепиться друг другу в горло.

 

Долгий путь к Японским островам

Как и нацистская Германия, милитаристская Япония держалась на фанатизме и на надежде, что военный союз США и СССР к концу войны начнет давать трещины. Нужно лишь подольше продержаться. Но уже сражение на островах Гилберта обнаружило полное американское материальное превосходство по всем показателям: девятнадцать авианосцев, двенадцать линкоров, четырнадцать крейсеров, шестьдесят шесть миноносцев. Японии никогда уже не собрать подобной силы со своей стороны. 2 января 1944 года американские войска начали наступление против бастиона японцев на Новой Гвинее — Сайдора, что заставило двадцать тысяч японцев начать отступление из Лае и Саламауа в глубину острова, в джунгли Маданга. В начале февраля началась серия высадок американских войск на Маршалловых островах — Кваджалейн, Рой и Наму. Японцы сражались до последнего, но в их отчаянных действиях, ныне пассивных и оборонительных, уже ощущалась некая обреченность. Да и трудно было надеяться на успех гарнизона на Кваджалейне, где 40 тысячам американцев противостояли 8 тысяч японцев.

Наступило время и для вождей японского милитаризма задуматься над будущим. 6 января 1944 года лорд-хранитель печати Кидо составил меморандум, который, по существу, стал программой поведения Японии в условиях возобладания над ней Америки. Кидо писал: «Если Германия при помощи некоего чуда вернет себе инициативу, перспективы для Японии сохранятся и данный меморандум потеряет свое заключение. Но в случае поражения Германии Япония должна будет сменить свое руководство, сохраняя при этом императорскую власть». Кидо полагал, что все завоеванное придется отдать (за исключением Маньчжурии). Но, «глядя на будущие тенденции мирового развития, я полагаю, что… с помощью опыта, приобретенного в войне с Китаем, в советско-германской войне, развития авиации, мы получили понимание реального источника силы США и СССР». К 1944 году генерал Тодзио и японский генеральный штаб стали приходить к пониманию возможности поражения, но категорически отказывались оставить даже отдаленные территории. Армия все еще питала убеждение, что Германия сможет в начале 1944 года нанести удар СССР и заключить компромисс с западными союзниками. В этом случае у Японии будет реальный шанс продиктовать, если и не победный, то все же выгодный для себя мир.

8 марта японские войска начали внушительное контрнаступление на Бугенвиль — на Соломоновых островах, чтобы изгнать американцев из бухты императрицы Аугусты. Это была одна из последних отчаянных атак японцев; их фанатизм уже не помогал, и после нескольких дней боев они отошли на первоначальные позиции. В Индийском океане японская подводная лодка потопила британское судно «Нэнси Моллер». Пытавшихся спастись на лодках моряков японцы расстреляли. Более серьезным ударом было нападение японских самолетов на американский линкор «Франклин».

В Китае японские войска наступали вдоль реки Люянь в направлении Чанша. А из Индии им навстречу шли прояпонские силы Сабха Чандра Боза. Именно на этом этапе Япония начала последнее в этой войне крупное наступление. Ударная колонна войск через джунгли Бирмы вторглась в Индию, они пересекли индийскую границу 30 марта, а 4 апреля неожиданно вышли к индийскому городу Кохима. С целью помощи своим окруженным в индийских городах войскам англичане перебросили сюда 12 с половиной тысяч солдат (операция «Стамина»). Удаленные коммуникации, муссоны и эпидемии подорвали мощь японского наступления. С июня 1944 года Япония стала ощущать на себе массированные американские бомбардировки. К июлю 1944 года их наступательная акция в Индии захлебнулась.

22 апреля 1944 г. Макартур начал на Тихоокеанском театре военных действий операцию «Наказание», высадив 84 тысячи человек в параллельной атаке на Айтапе — на северном побережье Новой Гвинеи. 15 тысяч японцев, у которых не было никаких шансов, оказали отчаянное сопротивление, продолжавшееся три месяца. Между 18 и 20 мая были сделаны важные шаги в освобождении островов Адмиралтейства (326 погибших американцев против почти четырех тысяч японцев) и острова Вадке, где погибли все 800 японских солдат.

К середине 1944 года в США утвердилась уверенность не только в победе над Японией, но и в том, что грядущее сулит Соединенным Штатам полное доминирование в бассейне Тихого океана. Даже дипломаты не скрывали своих эмоций. Дальневосточный отдел госдепартамента США стал подчеркивать, что США «имеют на Тихом океане более протяженную линию побережья, чем кто бы то ни было. Американская торговля со странами региона и внутри Тихого океана больше, чем у какой-либо другой державы. У США более широко разветвленные культурные интересы на Тихом океане, чем у любой другой державы». Столичная «Вашингтон таймс геральд» заметила: «Мы можем восстановить части британской, голландской, французской и португальской империй на наших собственных условиях». Вице-президент США Г.Уоллес после посещения данного региона заявил, что Америка «вступает в эру Тихого океана».

Рузвельт хотел в наступлении на Японию обойти Филиппины, но Макартур, обещавший в 1941 году «вернуться», жестко стоял за высадку на архипелаге. Во время встречи президента Рузвельта с генералом Макартуром и адмиралом Нимицем было решено направить острие наступления на Филиппины, а уже затем обратиться к собственно Японским островам. Американцы собрали невообразимые прежде силы — сорок семь авианосцев, десять линкоров и тридцать один крейсер. На авианосцах находилось 1600 самолетов. 21 июля 1944 г. американская морская пехота высадилась на Гуаме. Трудно было забыть то, что при захвате острова японцами те потеряли в декабре 1941 г. лишь одного солдата. В отчаянной двадцатидневной битве, когда наступающей стороной стали американцы, погибли более двух тысяч их солдат и 18 с половиной тысяч японцев. Следующей океанской целью был остров Тиниан. Ценой трехсот американских жизней и этот остров был отнят у японцев. Впервые американские солдаты увидели сцены массового самоубийства японцев. С высоты в несколько десятков метров японцы бросались в море, сидящие с пещерах убивали друг друга гранатами.

 

Никополь

Теперь и Сталин соглашался, что простое провозглашение «наступления повсюду» просто не работает. Нужна тщательная проработка и подготовка каждой из крупных операций. На этом этапе инициативу взяли в свои руки южные фронты. Успех пришел к 4-му Украинскому фронту Толбухина тогда, когда 46-я и 8-я гвардейская армии пересекли реку Ингулец и лишили немцев плацдарма на противоположном Никополю берегу Днепра. Советская авиация разбомбила понтонный мост к югу от Никополя и обрекла никопольскую группировку немцев. Вечером 8-го февраля 6-я армия 4-го Украинского фронта вошла в Никополь. Части немецких войск удалось уйти через очень узкий коридор вдоль болотистой местности между Днепром и Нововоронцовкой. Сталин 22 февраля потребовал взять Кривой Рог — чтобы предотвратить уничтожение немцами больших тепловых электростанций. Подразделение полковника Шурупова было послано через немецкие боевые линии, чтобы предотвратить гибель источников энергии, и оно выполнило задание: 46-я армия генерала Шарохина ворвалась в город. К концу февраля большая территория, образуемая поворотом Днепра на юго-запад, была очищена от немцев, а крупное месторождение железной руды возвращено в советскую экономику. Немцы потеряли не менее 40 тысяч солдат, а Малиновский получил возможность думать об освобождении Крыма, о выходе к Одессе.

В конце февраля 1944 года на огромном советско-германском фронте наступает своеобразная пауза. Говоров остановился перед оборонительными сооружениями немцев перед Псковом, Рокоссовский отдал несколько армий соседям и должен был выжидать. На юге группы армий «Юг» и «А», пользуясь заметно выровнявшимся фронтом, несколько укрепили свои позиции, остановившись между Днепром и Бугом. Корсунь-Шевченковская операция отняла у советской армии значительные силы, которые теперь приходилось восстанавливать.

 

Март

Модель, прибыв командовать группой армий «Юг», получил несколько дней покоя. Германское командование было бы менее благодушным, если бы знало о планах новых советских маршалов, одевших традиционные русские воинские кителя и погоны. Знала ли немецкая стратегическая разведка о той бешеной энергии, которая бушевала внутри советской линии фронта? Шло постоянное и быстрое перемещение частей, подходили резервы, поступала новая техника, тыл шел на все мыслимые человеческие жертвы, чтобы вооружить, вылечить, накормить своих бойцов. В Генштабе и Ставке шла неутомимая работа, план на весеннее наступление был готов уже 18 февраля, шла отработка деталей. Создавался новый фронт — 2-й Белорусский — под командованием генерал-полковника Курочкина. Во многом он был создан из правого фланга фронта Ватутина и 61-й армии Рокоссовского.

Согласно их планам, на юге предполагалось уничтожить весь сегмент вермахта, от реки Припять до Черного моря. Пять фронтов (2-й и 1-й Белорусские, 1-й, 2-й и 3-й Украинские) должны были обрушиться на Манштейна, в то время как 4-му Украинскому (Толбухин) поручалось ворваться в Крым. Новосозданному 2-му Белорусскому поручалось наступать на Ковель, имея в перспективе Брест — зайти в тыл группе армий «Центр». Цель Ватутина — Шепетовка; задача Конева — выйти к Черновцам, отрезая дорогу отступления группы армий «Юг»; Малиновскому поручалось движение в направлении Николаева и Одессы. 1-й Украинский выступает 4-го марта, 2-й — 5-го, 3-й — 6-го марта.

В Москве твердо надеялись на успех на юге, иначе сюда не передали бы все шесть танковых армий. Армию Баданова (4-я) передали Ватутину, 2-ю и 6-ю — Коневу. Эти два фронта (Ватутин и Конев) были равны по численности — по 56 стрелковых дивизий и по три танковые армии (1-я, 3-я гвардейская, 4-я — у Ватутина; 2-я, 6-я и 5-я гвардейская — у Конева). В рядах фронта Малиновского были шесть недавно заново экипированных армий (57 стрелковых дивизий, один танковый и два механизированных корпуса). Именно этим трем фронтам предстояло решить наиболее важные задачи наступающей весной. Напротив Ватутина стояли 26 германских дивизий, но ни одной германской танковой армии. Визави Конева располагалась 21 германская дивизия, в числе которых были четыре танковые дивизии 8-й армии. В целом на южных направлениях у советских войск было превосходство в боевой силе два к одному, а в танках более чем два к одному.

Впервые советским стратегам и военачальникам — а также руководителям партизанского движения — приходится всерьез рассматривать проблему украинского западного национализма. Украинская повстанческая армия (УПА) начинает жестокую гражданскую войну против своих же украинских братьев, выходящих на Волынь и к западным областям. Раздор внутри националистического движения (битва между ОУН-Бандера и ОУН-Мельник) привел в конечном счете к созданию УНРА — Украинской народно-революционной армии, отошедшей от УПА. Последовал ряд жестоких конвульсий, и к концу 1943 года Бандера к востоку от Ровно завладел преимущественными позициями. Готовясь к наступлению, Ватутин 29 февраля выехал из Ровно, легкомысленно отослав небольшой традиционный эскорт. Два взрыва воспламенили две машины командарма, но дюжина телохранителей отбила атаку нападавших националистов. Ватутин был ранен, но отказался уйти в тыл. Солдаты несли своего командира, пока не повстречались крестьянские дровни, на которых окровавленного, теряющего силы командующего фронтом направили в Ровно. Срочно была организована перевозка в Киев, но уже ничто не помогло, и сорокадвухлетний блестящий полководец, прошедший фантастическую школу великой войны, ушел вослед за своими двумя погибшими месяц назад братьями Афанасием и Семеном.

Война не позволяла передышек и фронт Ватутина — бессмертного маршала, скромного и спокойного человека, погибшего из-за безумной националистической злобы, когда малая толика украинских экстремистов подняла руку на армию, в которой сражались девяносто процентов способных держать оружие мужчин-украинцев, где наступление, сражаясь за свою родину, вели танки Рыбалко и Кравченко, начал 4 марта заранее запланированное наступление. Выполняя уже посмертные приказы Ватутина, основные силы переводились с левого фланга на правый. Фронт принял на себя Жуков. Не хватало топлива, но Жуков приказал: вперед. Когда неизменно доблестная 60-я армия Черняховского пробила германскую линию обороны, Жуков пустил в прорыв 3-ю гвардейскую и 4-ю танковые армии. На 150-километровом фронте за двое суток войска продвинулись на сорок километров. Очень мешала оттепель, которую могли преодолеть лишь танки с широкими гусеницами и добрые американские «студебеккеры», сразу же завоевавшие широкую симпатию. Вечером 7 марта три армии (60-я, 3-я гвардейская танковая и 4-я танковая) сошлись на линии Тернополя. Дорога Львов-Одесса была уже позади.

Наконец-то Жуков нащупал своего врага: разведка обнаружила стык 4-й и 1-й танковых германских армий. Он повернул фронт несколько южнее — к Днестру, к Черновцам. Это отрежет 1-ю танковую армию немцев и искомая 4-я обнаружит себя полностью в районе Каменец-Подольского. Двум армиям (18-й и 38-й) уже дан приказ двигаться к Каменец-Подольскому.

Южнее 2-й Украинский фронт маршала Конева начал наступление 5 марта. Очевидцы в один голос вспоминают главную примету того движения на запад — непролазную добрую украинскую бездорожную грязь. Фантастическая сила трех танковых армий была направлена на германскую оборону, смятую в ближайшие же часы. Танковый маршал Ротмистров мчался на Умань, на обочинах поражала глаз невиданная (и уже трофейная) техника — более 200 «Тигров», 12 тысяч грузовиков, 600 брошенных орудий. Немцы видели подобное лишь в августе-сентябре 1941 года под Киевом и Вязьмой, а также в мае 1942 года под Харьковом.

Пришла и наша пора. Сверхценимые Гитлером новенькие «тигры» понуро опустили жерла пушек, а Ротмистров шел дальше на запад. В районе Поташа они увидели еще более богатые трофеи. В Умани склады ломились от первоклассной техники. Складывается впечатление, что прирожденный реализм немцев должен был сработать, после таких потерь у Германии не оставалось шансов. И нации реалистов, трезвого расчета и бесстрастного анализа нетрудно было сделать необходимый вывод. У них уже не было шансов остановить советское движение к южному Бугу. На всех видах плавсредств Конев фронтом в 80 километров форсировал Буг. Советская Армия выходила к предвоенной границе, выходила к Польше, за которой Германия.

 

У Черного моря

Между январем и мартом 1944 года ценой огромного напряжения советская военная промышленность выдала фронту более 5 тысяч орудий и около 5 тысяч танков, и почти все они получили адресное назначение на Украину — украинским фронтам. На самом юге Украины Малиновский, не имея пока танковой мощи, сравнимой с технической оснащенностью его непосредственных северных соседей, умело использовал конницу генерала Плиева. 13 марта он взял Херсон — теперь Днепр во всем своем великом течении был в родных руках. Семь немецких дивизий попали в умело устроенное окружение в районе Снегиревки (между реками Ингул и Ингулец). Открылась дорога на Одессу, на Тирасполь и в дальней перспективе — на Прут и Дунай, на предвоенную границу. Несмотря ни на какие погодные и иные препятствия Малиновский вышел всей мощью к южному Бугу и стал угрожать южным формированиям отступающего вермахта. Сталин потребовал от Малиновского и Конева координации действий с тем, чтобы загнать в кольцо отходящие 6-ю и 8-ю армии немцев. Действуя согласованно, Конев 25 марта достиг Прута и советской границы с Румынией.

Жуков тоже развернул свой 1-й Украинский фронт в южном направлении. Его огромные танковые силы презрели грязь и распутицу, выходя через западноукраинские города к переправе через Днестр у Залещиков, откуда рукой подать было до Черновцов. Шесть советских армий к 28 марта загнали в окружение 1-ю танковую армию немцев. Но ненадолго. Между 1-й гвардейской и 4-й танковой армиями образовался прогал, который немецкая авиация обнаружила немедленно. К тому же 4-я советская танковая армия имела в своем составе всего 60 танков, а в баках этих танков заканчивалось горючее. У соседних армий была своя миссия — постоянно держать в поле зрения «фаворита» Жукова — 4-ю танковую армию немцев. Жуков был уверен, что 1-я танковая армия немцев постарается прорваться на юг — перейти через Днестр и скрыться в Румынии. Радиопрослушивание, казалось, подтверждало такую линию поведения окруженных немецких танкистов.

Но 30 марта стало очевидно нечто неожиданное — 1-я танковая вермахта рвется не на юг, а на запад. Манштейн создал новый фронт от Станислава до Тарнополя и предпринял молниеносную атаку, не идентифицированную вовремя фронтовой разведкой Жукова. Удар в неожиданном месте помог 4-й танковой армии преодолеть кольцо окружения — 4-го апреля две танковые дивизии СС нанесли удар по 18 гвардейской армии в районе Подгайцев и после трех дней боев путь 4-й танковой из кольца был открыт.

В ярости Жуков бросает свои 1-ю и 4-ю танковые армии вдогонку уходящим на запад германским танкам, но поздно. Германская оборона не позволяет нагнать германских танкистов и они выходят из-под удара. Этот немецкий успех имел лишь тактическое значение. По существу вся Украина была освобождена, и советские фронты вышли к прежним советским границам. Они стояли теперь у границ Чехословакии и Румынии. Правда, оставались и важные задачи — освобождение Одессы, Прикарпатья. К Одессе устремился Малиновский, и утром 10 апреля 1944 года прекрасный город был освобожден. Теперь все основные черноморские порты — Одесса, Николаев, Очаков — были освобождены, и Малиновский остановился перед Молдавией.

«Великая Румыния» доживала последние дни. 22 марта потрясенный Антонеску бросился к Гитлеру, с которым прочно связал свою политическую судьбу. Его волновало спасение румынских войск в Крыму, на который румыны, вопреки очевидным аппетитам немцев, имели свои виды. (Британский командующий на Ближнем Востоке генерал Вильсон «не советовал» Антонеску обращаться за помощью к Гитлеру, но не убедил партнера по тайным переговорам). Гитлер уже понял, что союзникам доверять нельзя, и 19 марта ввел германские войска в Венгрию. Теперь немецкое командование разрабатывало план введения войск в Румынию (план «Маргарита»). Гитлер посоветовал Антонеску сосредоточиться на защите Молдавии. Втайне немцы создавали группировку «Южная Украина», предназначенную для защиты нефтяных месторождений Плоешти — единственного крупного источника нефти для Германии. В Берлине ощущали и рост болгарской оппозиции, хотя правительство страны еще стояло за союз с Германией. Ослабление германской военной мощи в Южной Украине дало свои отголоски на Балканах.

В целом «фестунг Ойропа» уже показывала слабость своих фортов. В Стокгольме румынский посол Нано уже встречался с советским полпредом, который внимательно выслушивал предложения румынской стороны. В Египте с советским дипломатическим представителем беседовали вожди румынской оппозиции. В первые апрельские дни Молотов подтвердил намерение СССР возвратить в состав СССР Бессарабию, но не менять социальный строй самой Румынии. Румынские военнопленные в СССР создали антифашистскую дивизию «Тудор Владимиреску».

Южноукраинская группировка вермахта была заметно ослаблена. Уничтожены десять германских дивизий, восемь распущены из-за невосполнимых потерь, шестьдесят дивизий претерпели суровые потери. Все окружающее очень мало напоминало предсталинградский период, 1941–1942 годы. Долго противостоявший Жукову Манштейн (как и Клейст) исчезает с горизонта — Гитлер не простил ему потери Украины.

В начале апреля наступил час Крыма. Сталин принял в Кремле Толбухина, начальника штаба 4-го Украинского фронта Бирюзова и маршала Василевского. Четверо рассматривали рельефную карту Крыма с нанесенными обозначениями основных германских частей. Толбухин изложил свое видение сложившейся обстановки и планы ликвидации немецкой группировки. Выйти через Сиваш на Перекоп в тыл обороняющимся германским войскам и быстро пройти к Симферополю и Севастополю. В противоположном конце полуострова Приморская армия Еременко высадит десант в Керчи и предотвратит движение германских войск с юга на север полуострова. Две авиаармии — 4-я и 8-я прикроют с воздуха. Маршал Василевский отправлен представителем Ставки на 4-й Украинский фронт.

Командующий 150-тысячными германскими войсками генерал Енеке полагался на весьма солидные фортификационные укрепления Перекопа, Керчи, Севастополя. Енеке использовал старые укрепительные сооружения врангелевских времен и бдительно стоял на Перекопе. Утром 8-го апреля началась традиционная артподготовка и под прикрытием дымовой завесы 4-й Украинский фронт Толбухина начал штурм Перекопа. Он прошел лагуну Сиваша. Гвардейцы Захарова перевозили танки и орудия на понтонах. 9 апреля Еременко начал обещанную высадку в Керчи. Пройдя Сиваш, Бирюзов по радио обратился к Василевскому: «Позвольте мне от имени командования фронтом вручить вам, Александр Михайлович, ключи к Крыму». 19-й танковый корпус уже шел к Симферополю, где Енеке безуспешно пытался организовать контрнаступление. Под напором Еременко немцы бежали от Феодосии к Ялте. А 5-го мая начался советский штурм Севастополя, за которым Василевский и Толбухин наблюдали из Балаклавы. 10 мая, не дослушав рапорт Толбухина о взятии Севастополя, Сталин приказал очистить весь Крымский полуостров от немцев и румын. Авиация топила корабли, перевозившие отступающих немцев, последние взлетные полосы у Херсонеса перекрыли советские бомбы (именно через Херсонесский выступ часть германской 17-й армии пытались уйти на запад). 12 мая 25 тысяч немцев сдались у Херсонеса. Так состоялась месть за горький 1942 год, немцы потеряли не менее 110 тысяч человек.

 

Крупнейшая операция войны

Руководитель военной разведки Гелен продолжает представлять Гитлеру и ОКВ оценки советского потенциала и намерений. Тон этих аналитических документов приобретает объяснимую мрачность. Подписывая 31 марта 1944 года обзор положения на «Deutschen Ostfront», Гелен настаивает на максимально ограниченном числе копий своего обзора — даже генералам вермахта не следует знать о гнетущей бесперспективности положения. Практически неизбежно резкое изменение в соотношении сил стран «оси» и противостоящей ей коалиции. Главная противостоящая сила — Красная Армия, способная уничтожить боевые возможности вермахта, разбить организованную основу военного могущества Германии.

Всякому, кто задумается над факторами, обрушившими германскую мощь, следует прочитать этот доклад Гелена. Он призывает тех, кто ждет внезапного ослабления России и ее армии, очнуться и посмотреть в лицо реальности. Со времени Сталинграда живут эти ожидания, но реалистичность их лишь уменьшается. Напротив, боевые возможности советской армии увеличиваются и никакой «паузы» в ее боевых операциях ожидать не следует. Советская армия показала себя способной вести постоянные и неослабные наступательные операции. Ожидающие неожиданного краха России (а главным среди них был Гитлер) рискуют оказаться ни с чем. Строить судьбу Германии на ожидании внезапной анемии советской армии не стоит.

Гелен не голословен, он приводит весьма обширные статистические данные, говорящие о росте, а не ослаблении советских производственных и военных возможностей. Теперь, когда южная военная опора вермахта почти уничтожена, встает вопрос о новом германском подходе к Восточной Европе — вполне реалистично предположить, что она станет зоной влияния СССР. Советская армия выходит к Балканам, к генерал-губернаторству (Польше), к Прибалтике. Остановка Красной Армии на этих рубежах была бы необъяснимой. Скорее всего Россия войдет в Центральную Европу и приблизится к границам Рейха. Этот процесс едва ли можно повернуть вспять. Германская Миттельойропа стоит перед угрозой крушения. Наступает экстренный период. Если не сдержать Россию в Белоруссии, у Львова и севернее, то группу армий «Центр», обратите внимание, ждет kriesenhafte Entwicklung, критическое развитие событий.

Гелен едва ли знал, сто Ставка именно в эти дни запросила у командующих фронтами соображения о ведении дальнейших наступательных действий. Одновременно Генеральный штаб осуществил обзор положения на всех фронтах. Нужно отметить существование точки зрения, предполагающей временную стратегическую паузу. Сталин еще не занял определенной точки зрения, на соображения о полезности передышки, паузы он реагирует на данном этапе нейтрально: «Подумаем еще». 16 апреля 1944 года он очевидным образом санкционирует подобную тактику у фронтов северного и северо-западного направления. Его стимулируют взгляды Тимошенко и Штеменко, которые обследуют возможность удара на севере и приходят к негативному выводу. Что толку выбивать из войны Финляндию, если не от нее, а от Германии зависит исход войны? Центральная группировка немцев еще очень опасна. Находясь неподалеку, немцы еще имеют возможность бомбить Москву. В то же время расположенные на центральном направлении советские дивизии менее истощены боями, чем проделавшие гигантскую работу четыре Украинских фронта.

Внутренние дискуссии заканчиваются, время не терпит. К концу апреля 1944 года Генеральный штаб завершает формирование главного плана на летнюю кампанию 1944 года. Пока об этом плане знают лишь Сталин и пятеро высших офицеров — Жуков, Василевский, Антонов, Штеменко и его заместитель. Речь идет о решающей кампании войны. Реализация этого плана отличалась исключительной секретностью. Поезда с военными грузами шли по литерам, не зная точного пункта своего предназначения. Грузовики открывали конверты с предписанным маршрутом лишь на развилке перед фронтовой полосой. Самолеты часто узнавали необходимый азимут лишь в воздухе. Строжайший секрет, придавалось большое значение маскировке и отвлекающим маневрам. 3-му Украинскому на юге и 3-му Прибалтийскому на севере поручалось всячески имитировать активность, хотя боевых заданий они не имели.

Но всякий, кто имел бы доступ к высшему военному эшелону, мог бы получить множество признаков реально происходящего. В своем первомайском выступлении Сталин определил общую цель: очистить советскую землю от врага. Два соображения были главными: одновременное наступление всех фронтов невозможно, неудача советских фронтов может отрицательно сказаться на западных союзниках. По частоте разговоров Сталина становится видно, что он поворачивается к фронту Рокоссовского. День за днем, неделя за неделей все яснее становится цель — Белоруссия. Москва все более склоняется к необходимости нанести удар на Центральном фронте. Сдерживают чисто психологические обстоятельства, ведь сколько раз здесь пытались пройти вперед — и никакого результата, лишь заливались кровью.

На этот раз германская группа армий «Центр» должна получить такой удар, от которого ей не оправиться. Задачу выполнит Западный фронт, который в целях оптимизации руководства разбивается на два фронта — 2-й и 3-й Белорусские. Первым был назначен командовать генерал Петров, много воевавший на юге, вторым — генерал Черняховский, которого предложил Василевский. Этот тридцативосьмилетний еврей был одним из самых славных витязей русской истории. Сирота гражданской войны, окончивший одесскую пехотную школу, он показал свой полководческий талант, получив в командование 60-ю армию, которая под Курском в условиях почти катастрофических взяла на себя инициативу и с тех пор не знала поражений. 12 апреля Сталин одобрил назначение самого молодого из командующих фронтами. Старый Западный фронт почувствовал молодую кровь, когда Черняховский приехал в штаб в Красном.

План Генштаба поражает своей масштабностью — на картах была расписана самая крупная операция мировой истории. Речь шла о совместных действиях шести фронтов, от Нарвы на севере до Черновиц на юге. Главная часть операции — наступление в Белоруссии с целью уничтожения группы армий «Центр». Окончательная доработка наступательных планов завершается в середине мая 1944 года. А 20 мая Сталин собрал совещание высших военачальников в Кремле. Подверглись обсуждению даже малозначительные детали. В конце долгого дня Сталина спросили, каким будет кодовое название предстоящей операции, и он предложил назвать ее именем грузина — великого патриота России: «Багратион».

 

Ошибка Абвера

А на центральной, магистральной линии мирового противостояния, в Германии, размышляют над будущим советских военных операций. Именно здесь решится судьба войны. Гелен передает командованию вермахта целый ряд аналитических докладов, оценивающих сложившуюся операцию, главный среди них — «Wichtige Abwermeldungen», в котором обобщается гигантская работа германской разведки: когда, где и с какой целью русские намереваются предпринять наступательные усилия? В руках Гелена доклад о секретном заседании Ставки в конце мая. Согласно заключению Гелена, Сталин намерен нанести удар в районе Ковеля — Львова с выходом в Польшу и стимулированием восстания в Польше. Принцип руководителя аналитической службы Восточного фронта прост: Гелен следит за советскими танковыми армиями. Все они на юге. Стало быть, русские попытаются с юга войти в Польшу. А для чего еще нужны танки? 3 мая Гелен докладывает, что из 39 советских бронетанковых корпусов большинство размещено на юге или устремлено на юг. Отсюда вполне понятное радиомолчание. Против группы армий «Южная Украина» стоят 1200 танков, против группы армий «Северная Украина» — 500 танков, против группы армий «Север» — 423 танка, а в центре — только 41 танк. Вывод напрашивается.

И только пять человек на земле знали, что удар придется в районе германского выступа Витебск — Бобруйск — Минск. Советская стратегическая разведка дала такие цифры противостоящих войск: 42 германские дивизии. Против них предполагалось выдвинуть 77 советских дивизий, три танковых корпуса, один механизированный корпус, один кавалерийский корпус, шесть артиллерийских дивизий и три дивизии «катюш».

Финал планирования на самом высоком уровне был весьма драматическим. Рокоссовский стоял на том, что продвижение к Бобруйску должно осуществляться двумя колоннами, а ряд военачальников (и их поддержал Сталин) стояли за один мощный удар. Эмоции перехлестывали через край. Сталин дважды отсылал Рокоссовского в соседнюю комнату «подумать еще». Рокоссовский заявил, что если Ставка будет настаивать на одном ударе, он попросит о снятии его с поста командующего фронтом. Молотов и Маленков, симпатизирующие горячему военачальнику, наперебой спрашивали его: «Да знаешь ли ты, с кем споришь?» И все же Рокоссовский убедил Сталина в том, что его замысел обещает лучшие результаты. Он сказал, что любит генералов, которые знают свое дело и знают, чего хотят. На Бобруйск войска пойдут двумя колоннами.

Железная дорога работала в предельном режиме, огромные массы войск перемещались по великой русской равнине, бой предстоял жестокий. А пока до назначенного срока — 15–20 июня — соблюдалась исключительная секретность. Маршалы менялись местами, Конев возглавил 1-й Украинский фронт, Малиновский — 2-й Украинский, безотказный генерал Петров возглавил 4-й Украинский фронт.

Немцы попались на удочку. Они строили вокруг Львова небывалые укрепления и подвозили на Западную Украину резервы. 38 германских дивизий встали на пути предполагаемого советского наступления. Интуиция подвела немцев. Гитлер отказал своим генералам на центральном (белорусском) участке в отходе к более укрепленным позициям на верхнем Днепре или Березине. У группы армий «Центр» в резерве была лишь одна дивизия. ОКХ отвел 56-й танковый корпус из подчинения группы армий «Центр» и подчинил его группе армий «Северная Украина». Германская разведка знала, что дивизии из Крыма переводятся именно на Центральный участок фронта. Но не сделала из этого правильных выводов. На критически важной военной конференции ОКХ 14 июня, несмотря на явные признаки усиления советских частей напротив группы армий «Центр», германское командование не нащупала нерва происходящего. Даже 20 июня ОКВ полагало, что гроза грянет на юге.

Между тем «кураторы победы» — представители Ставки прибывали совсем в другие места. Василевский 4 июня приехал к Черняховскому, на следующий день Жуков разместился у Рокоссовского (он прибыл в 5 часов утра, но уже через три часа начал работать). В полночь каждого дня представители Ставки звонили Сталину. К дате выступления советское военное командование подготовило 23 армии (из них 1 танковая и 4 авиационных), 118 стрелковых дивизий, 2 кавалерийских корпуса, восемь танковых и механизированных корпусов. Приказа ждали экипажи 2715 танков и 1355 самоходных орудий. Жуков считал, что их учеба без настоящей стрельбы недостаточна, и были специально выделены боевые патроны и снаряды для подготовки в обстановке, максимально приближенной к боевой. На фронт наступления прибыли 300 тысяч тонн горючего и миллион тонн прочих припасов.

В летнее небо смотрели 24 тысячи орудий и 2306 установленных на грузовиках ракетных минометов «катюша». В четырех авиафлотах готовыми к вылету стояли 5327 самолетов, а на дальних аэродромах изготовились 700 бомбардировщиков авиации дальнего радиуса действия. Много другого: 70 тысяч грузовиков, 43 с половиной тысячи пулеметов. Ежедневно к четырем фронтам прибывали в среднем сто поездов и 12 тысяч грузовиков с припасами. Миллион двести пятьдесят четыре тысячи воинов ждали приказа, а в резерве стояли еще четыреста шестнадцать тысяч. Реализм потребовал развернуть 294 тысячи медицинских пункта. Этой армии было подвластно все. Она прошла горечь поражений, возмужала психологически, выделила полководческие таланты, набралась опыта и умения вести современную войну. Это была лучшая в мире боевая сила, не имеющая равных по геройству, самопожертвованию, умению. И не каждое поколение знает волю, хладнокровие и стратегический талант, какой был у стоявшего во главе этой мощи Георгия Константиновича Жукова.

 

Гусеница на итальянском сапоге

В Италии Муссолини создал «республику Сало» — последний бастион фашизма на полуострове. Он спешит наказать тех своих сподвижников, которые предали его осенью, в том числе мужа своей дочери — министра иностранных дел Чиано и маршала Де Боно.

Видя, что он не сможет сбросить американцев и англичан в море, командующий германскими войсками в Италии фельдмаршал Кессельринг еще осенью 1943 года начал создавать мощные оборонительные сооружения на пути союзников от Неаполя на север. Так называемая «Зимняя позиция» представляла собой линию укреплений между Гаэтой и Пескарой. Преодолев «Зимнюю позицию», союзники предприняли ряд крупных наступательных операций, чтобы пробиться на север.

Но за первой линией германской обороны следовала вторая. Кессельринг достаточно отчетливо представлял себе, что союзники не пойдут вперед через центральные районы Апеннин и поэтому укреплял в основном Адриатическое и Лигурийское побережье. Вторая линия укреплений получила название «Густав». Аббатство Монтекассино, памятник шестого века, стояло здесь неприступной крепостью. Дожди осени и зимы вздули реки Южной Италии, и союзное продвижение стало сопряженным с еще большими трудностями.

Только 22 января 1944 года удача улыбнулась американцам. Американские и британские войска отплыли из Неаполя для высадки в Анцио, что обещало прямой путь на Рим. Их десант в Анцио (60 десантных судов) выбросил ударную группу войск всего в 50 километрах к югу от Рима. За сутки здесь высадились 36 тысяч десантников. Поскольку операция оказалась полной неожиданностью для Кессельринга, командующий операцией американский генерал Лукас, возможно, смог бы захватить в эти первые дни незащищенный Рим. Но риск был сочтен слишком большим, и Лукас предпочел активную оборону. Немцы не смогли сбросить Лукаса в море, но стратегическое значение его операции приблизилось к нулю. 23 февраля пришло подкрепление, но все три последующие месяцы союзники могли лишь оборонять Анцио. В помощь американцам англичане и французы начали наступление, перейдя реку Гарильяно.

Но Гитлер приказал держать оборону в Италии любой ценой и германские войска остановили союзников. Надолго. Шли дни и недели, а союзники не могли продвинуться в Италии на север. Американцы в листовках предупредили, что отныне будут бомбить любые исторические памятники. И тогда, ища выхода из тупика, союзники пошли в глубину, стараясь овладеть доминирующим над местностью монастырем Монтекассино. Между 12 февраля и 17 мая 1944 года они четыре раза штурмовали впечатляющий монастырь, вернее, подходы к нему. Монастырь стал грудой камня, но продвижения вперед так и не произошло.

Это был весьма тяжелый кризис для командующего театром военных действий британского генерала Александера (идеала аристократа-воина для Черчилля). 11 мая две тысячи орудий англо-американцев начали артиллерийский обстрел Монтекассино с моря. Через 45 минут пехота (поляки, индусы, англичане, французы, марокканцы) двинулись вперед. В этой, четвертой битве за Монтекассино Александер обеспечил превосходство своих войск в соотношении три к одному. Последовал налет, и шедевр раннехристианской архитектуры превратился в обломки. Лишь к 23 мая 1944 года союзники сумели пробить брешь. Вечером 5 июня американские войска вышли к центру Рима.

Немцам оставалось лишь отступить за Рим и организовать новую линию обороны — «Готическую линию» между Пизой и Римини — 250 километров к северу. Да и на пути к этой линии Кессельринг сумел в значительной степени обескровить наступающие войска. Фронт по «Готической» линии стабилизировался в августе 1944 года. К этому времени уже шли сражения в Нормандии, и немцы должны были оглядываться на свой тыл. Теперь «Готическая» линия показала свою силу и практически трудно было предсказать скорый уход вермахта из Италии. Осеннее ненастье 1944 года лишь помогало Кессельрингу, укрепившему свои позиции.

Отметим и события на Балканах. Здесь 12 германским дивизиям помогали 18 дивизий германских союзников во главе с хорватскими усташами. В декабре 1943 года англичане окончательно переориентировались здесь с роялистов-четников на коммунистических повстанцев Тито. Капитуляция Италии очень помогла Тито, чья армия теперь превысила 100 тысяч человек. В их руках было теперь побережье Долматии и все итальянские припасы. Но решающее ослабление немцев и их союзников на Балканах произошло лишь в августе 1944 года с выходом на Балканы Советской армии и капитуляцией Румынии. Теперь партизанский герой становился одним из главных факторов на Балканах. Германская группа армий «Ф» на Балканах теперь в высшей степени зависела от способности Кессельринга продержаться в Северной Италии.

 

Подготовка к вторжению на континент

Начиная очередной военный год, премьер Черчилль огласил в парламенте цифры британских потерь в текущей войне: 120958 убитых солдат и офицеров, 49730 гражданских лиц. Общие потери британского содружества наций составили 232 тысячи человек. Эти цифры важно было знать накануне драматических событий предстоящего лета — броска западных войск на оккупированный немцами континент. Британия напрягалась в борьбе, имея постоянно в виду свою стратегическую цель — сохранить крупнейшую империю мира. Черчилль при этом хотел минимизировать британские потери, отталкиваясь от опыта Первой мировой войны, когда «победа была неотличима от поражения» из-за потери целого поколения. При этом Лондон отчетливо видел рост того конкурента, который до Второй мировой войны предпочитал не участвовать в битвах за мировое влияние.

Америка в ходе войны не только полностью выходит из кризиса, но вступает в эру невиданного экономического роста, увеличивая за годы войны валовой национальный продукт в полтора раза. В 1944 году федеральная система США начинает решительно расширять внешнеполитические прерогативы, приспосабливаться к роли мировой державы. Аппарат президента разрастается, увеличивается поток поступающей извне информации. Военные ведомства, разведка и службы стратегических оценок превращаются в гигантские учреждения глобального масштаба. Действия Объединенного комитета начальников штабов, Комитета военной мобилизации, Объединенного штаба планирования приобретают трансконтинентальный характер. Бюро федерального бюджета теперь распоряжается колоссальными суммами.

Рузвельт в эти очень важные месяцы рубежа 1943–1944 годов разрабатывает стратегию в самом узком кругу. Место заболевшего Гопкинса занял в качестве советника по военно-дипломатическим вопросам адмирал У.Леги, советником по внутренним вопросам становится Дж. Бирнс. В Вашингтоне фантастически увеличивающуюся военную машину США все эти годы возглавляет военный министр Стимсон, опирающийся на военных профессионалов — генералов Маршалла и Арнольда, адмирала Кинга. В Европе главным военным представителем Рузвельта и будущим главнокомандующим западными союзными войсками становится генерал Эйзенхауэр. На тихоокеанском театре контроль осуществляют адмирал Нимиц как командующий войсками в северной и центральной части Тихого океана, генерал Макартур — на юго-западе тихоокеанского бассейна и генерал Стилуэл в Китае.

Атмосфера секретности, которая окутала Белый дом, особенно касалась атомного проекта. Доклады его руководителя В.Буша к Рузвельту шли в одном экземпляре и никогда не «оседали» в архивах Белого дома. Президент не рассказывал о «Манхеттене» даже государственному секретарю. Он лично заботился о том, чтобы работа в трех ключевых лабораториях — в Оак-Ридже, Хэнфорде и Лос-Аламосе была полностью изолирована от внешнего мира. И хотя в атомном проекте приняло участие огромное число лиц — более полутораста тысяч — на «официальную поверхность» в Вашингтоне эта тайна «не всплывала» никоим образом. Нужно отметить широкое распространение практики, в общем и целом не характерной прежде для общественной жизни США: тщательная цензура переписки, подслушивание телефонных звонков, запрет даже намекать домашним на характер производимой работы, повсеместное использование личной охраны, кодирование имен. Колоссальный по объему работ проект «Манхеттен» финансировался настолько хитроумным способом из разных статей военных ассигнований, что не вызвал подозрения у самых внимательных исследователей бюджета. Только в феврале 1944 года, когда дело было уже поставлено на поток, Стимсон, Маршалл и Буш обрисовали потенциальные возможности нового оружия лидерам конгресса — Рейберну, Маккормику и Мартину.

Внимание Вашингтона и Лондона все более начинает сосредотачиваться на высадке в Западной Европе. В начале апреля 1944 года военные атташе США и Великобритании оповестили заместителя начальника Генерального штаба генерала Антонова о том, что западные союзники высадятся во Франции 31 мая. Союзники очень беспокоились о том, чтобы советская армия начала запланированную широкомасштабную операцию и не позволила немцам отозвать силы с Востока и сбросить союзные войска в Ла-Манш.

В Лондоне генерал Эйзенхауэр 21 января 1944 года впервые встретился с будущими командирами своих армий и дивизий, с которыми ему предстояло высадиться и воевать во Франции. До начала операции «Оверлорд» оставалось четыре месяца. Концентрация союзных сил в Британии весной 1944 года начала набирать темп. В высадке примут участие 6483 судна, сопровождаемые 7 линкорами, 23 крейсерами и 104 миноносцами. Сверху прикрытием послужат 12 тысяч американских и британских самолетов (из них 5 тысяч истребителей). Немцы так и не усмотрели процесса подготовки десанта, не определили его масштаба, время высадки и, главное, места высадки. На протяжении первой половины 1944 г. германские разведсамолеты летали над Британией всего 32 раза, да и то без обычного тщания.

Англичане преуспели в искусстве дезориентации германского военного руководства. Они довольно успешно убедили немцев в существовании значительных сил вторжения на континент в районе напротив Кале. Записанные на пленку оживленные переговоры командиров отдельных частей ежедневно подавались в эфир, создавая впечатление концентрации и подготовки войск именно на данном участке. Читая немецкие телеграммы, мудрецы из Блечли знали, что немцы заглотнули дезинформацию, что немцы имеют весьма смутное представление о месте союзнической высадки. (В то же время «Ультра», фиксируя кодированные немецкие переговоры, имела полную картину перемещения германских войск). Советская разведка начала сотрудничать с западными союзниками в грандиозной операции по отвлечению германского внимания от Нормандии, намеченной в качестве места десанта союзников. Имитация активности на севере Европы вела немцев к заключению, что готовится десант в Норвегии. Это отвлекало германские силы и внимание.

В то же время в ходе подготовки «Оверлорда» союзная авиация планомерно бомбила железнодорожные станции между Парижем и Нормандией. Она разбомбила важный железнодорожный узел Трап к северу от Парижа, снесла с лица земли еще восемь важных железнодорожных станций.

Масштаб приготовлений был столь велик, что немцы не могли не знать о предстоящей операции. 1 июня японский посол Осима беседует с Гитлером: союзники в Британии завершают свои приготовления, и следует ожидать их высадки во Франции в недалеком будущем. Силы вторжения огромны: 80 дивизий «очень хороших войск».

Немецкий прогноз в начале июня говорил о трех днях плохой погоды. Но утром 4 июня генерал Эйзенхауэр получил сообщение о временном улучшении погоды. Проснувшись утром 5 июня, Эйзенхауэр знал, что решение должно быть принято в течение ближайших суток.

А противостоящий ему на материке фельдмаршал Роммель, успокоенный прогнозом, отбыл на автомобиле в Германию. Он хотел объяснить Гитлеру сложности, возникающие для его войск в случае союзнической высадки. Германские самолеты замерли на аэродромах. Союзники знали, что немецкой авиации не хватает горючего. В то же время 5-го июня в воздух поднялась тысяча британских бомбардировщиков — для удара по немецким позициям в районе высадки. И более трех тысяч судов (английские, американские, польские, голландские, французские, норвежские, греческие) вышли в море курсом на Нормандию.

 

«Оверлорд»

На континент опустились парашютисты союзников. Ранним утром 6 июня 1944 г. их было уже 18 тысяч, и они проделали полезную работу, прерывая коммуникации германской армии и захватывая мосты. В половине седьмого утра к континентальному побережью подошли десантные суда и на берег высадились первые союзные части. Американцы быстро организовали плацдарм «Юта», их амфибии не останавливались у кромки суши и шли вперед. Через час на плацдармы «Золотой» и «Меч» высадились англичане; третьими плацдарм «Джуно» освоили канадцы.

Черчилль пишет Сталину 6-го июня: «Все началось хорошо. Мины, препятствия и наземные барьеры в основном преодолены. Высадка воздушного десанта была очень успешной… Высадка пехоты происходит быстро…. Погода предсказывается умеренная». Сталин отвечает: «Летнее наступление советских войск, о начале которого достигнуто соглашение на Тегеранской конференции, начнется в середине июня на одном из важнейших секторов фронта. Общее наступление будет развиваться по стадиям с последовательным вовлечении армий в наступательные действия. Между концом июня и началом июля операции превратятся в общее наступление советских войск. Я буду держать вас в курсе событий».

Немногочисленные московские рестораны были полны, первый тост — «За второй фронт!». «Правда» поместила портрет генерала Эйзенхауэра и его краткую биографию. Теперь Германия начинала ощущать свое проклятье Первой мировой войны — боевые действия на двух фронтах. Только тогда Россия не выдержала и пришла в Брест — на этот раз она вынесла на своих могучих плечах всю страшную тяжесть войны трех неповторимых лет между июнем 1941 и июнем 1944 годов. Возникающий Западный фронт Эйзенхауэра знал, что далеко, на европейском Востоке его поддерживает лучшая армия мира, взявшая на себя львиную долю общего бремени. На Восточном фронте немцы держали 228 дивизий, а на западном — 58 дивизий, из которых лишь пятнадцать дивизий оказались в непосредственной близости от мест высадки в Нормандии.

Роммель узнал о высадке союзников в начале одиннадцатого утра 6 июня. Он немедленно возвратился из Германии во Францию. Приказ Гитлера: сбросить западных союзников до полуночи. Такой приказ мог отдать только тот, кто не представлял себе масштабов вторжения. К полуночи в Нормандии под началом командующего западными войсками генерала Эйзенхауэра было 155 тысяч солдат и офицеров, превосходно экипированных почти всеми видами современной техники. Немцы добились частичного успеха только на плацдарме «Омаха», где они блокировали 35 тысяч союзных войск. Гитлер все еще надеялся, что имеет дело не с настоящей высадкой, а с имитацией, с операцией по отвлечению его сил. Даже на следующий день командование «люфтваффе» ожидало «подлинного» броска союзных войск на бельгийском побережье.

Ободряющая новость поступила от британских дешифровальщиков — у германской авиации ограниченные запасы горючего. Успех пятитысячного коллектива Блечли — чтение германского кода «Энигма» — имел огромное значение для союзных войск. Было решено интенсифицировать бомбометание в районах синтеза германского искусственного бензина. «Энигма» сообщила, где находится штаб западной группировки германских танковых войск, и французский Ле Кэн подвергся основательной бомбежке, что заставило немцев отложить танковую атаку. А германская разведка изучала донесения своего высокоценимого агента в Британии «Арабеля», который утверждал, что нормандская операция рассчитана на отвлечение германских сил — эти сведения были показаны Гитлеру, что является высшим комплиментом «Интеллидженс сервис». Хуан Пужоль («Арабель») получил 17 июня «железный крест» за помощь вермахту — это значило, что союзная операция дезинформации прошла блистательно. Немцев водили за нос целых три дня, начальник их военной разведки полковник Рене продолжал убеждать в Цоссене Кейтеля 9 июня, что основным районом высадки будет Па-де-Кале.

8 июня основные плацдармы высадившихся союзных войск соединились и создали единый фронт против приближающихся германских частей. В этот же день Сталин написал Черчиллю, что «Оверлорд» является «источником радости для всех нас» и повторил обещание начать летнее наступление Красной Армии. Советское руководство беспокоила демографическая ситуация — 90 процентов мужчин от 18 до 21 года уже погибли в боях, и в тот день вышло постановление о звании «Мать-героиня», о материальной помощи многодетным семьям и даже многодетным матерям-одиночкам.

Только 10 июня немцы бросились к уже обозначившимся плацдармам, но в дело вступила союзная авиация. Роммель жалуется, что «все наше движение на дорогах парализовано». Его стратегия заключалась в том, чтобы нанести удар прежде всего по американскому участку в районе Карантан-Монтебур. Затем, не без вмешательства Гитлера, произошла переориентация на британский сектор в Каене. Немцы сумели воспрепятствовать выполнению плана союзников захватить Каен как центр местных коммуникаций. (Союзникам не удастся взять Каен еще целых два месяца). Но к этому времени во Франции высадились уже 325 тысяч отборных солдат — сбросить такую силу в море немцам могла помочь лишь необычайная удача. Надеясь на деморализацию противника, немцы запустили в сторону Британии 10 летающих бомб «Фау-1», но германские бомбардировщики не поднялись в воздух — накануне союзная авиация пригвоздила их на поле аэродрома в Бовэ. В тот же день немцы испытали «Фау-2» — эта мощная ракета должна была, пролетев заданную траекторию, скрыться в глубинах Балтийского моря. Но произошла ошибка и она упала на побережье Швеции. Английские специалисты немедленно занялись ее изучением. Немцы упорно продолжали попытки удара по Британии пока еще несовершенными «Фау-1». 15 июня они выпустили 244 ракеты, еще одна атака 17 июня. В Британии «летающие бомбы» («Фау-1») убили около трех тысяч человек (2754 бомбы к 7 июля).

Шел одиннадцатый день союзнической высадки, а немцы все еще собирались с силами. 15-я германская армия так и осталась стоять близ Па-де-Кале. Из района Тулузы к Нормандии шла 2-я танковая дивизия СС, оснащенная танками последней модификации. В этой дивизии были ветераны Восточного фронта, и это была мощная сила. Их предполагаемый трехдневный поход растянулся на 17 дней благодаря разбитым союзной авиацией мостам на Луаре, а также между Орлеаном и морем, благодаря заранее спланированным диверсионным актам. Только 15 июня дивизия заняла предназначенные ей плацдармы в Ториньи, Каниси и Тесси. Но к полночи 20 июня во Франции были уже полмиллиона солдат союзников, здесь создавалась внутренняя инфраструктура, депо ремонта, запасы горючего. ВВС союзников предотвратили подход к Нормандии германских подводных лодок и начали бомбить пункты запуска «Фау-1». 25 июня 1944 года союзные войска подошли к Шербуру с суши и с моря и через два дня порт был взят. До сих пор потери союзников во Франции составляли 7 тысяч человек.

29 июня фельдмаршалы Роммель и Рундштедт совещались с Гитлером в Берхесгадене, требуя подкреплений и воздушной поддержки. Они впервые задали своему главнокомандующему вопрос, как он мыслит себе победу в данной войне? Гитлер не любил таких вопросов, и через три дня Рундштедт, военачальник с огромным опытом (гораздо более впечатляющим, чем у «лисы пустыни» Роммеля) был уволен и заменен фельдмаршалом Клюге. Пока германское командование совещалось, численность союзных сил в Северной Франции достигла миллиона человек. Гитлер в директиве от 8 июля приказал «упорно защищать каждый квадратный километр». 15 июля Роммель пишет Гитлеру об огромных людских и материальных потерях его войск. И об отсутствии пополнений.

18 июля 1944 г. союзники начали наступление против города Каен. Их бомбардировочная авиация разрушила большую часть города. Чтобы спасти Каен, Гитлер наконец разрешил снять войска, стоящие у Па-де-Кале. Все последующие дни западные союзники вели ожесточенные бои за Каен. Немцы не могли послать на запад слишком большие силы — ситуация резко ухудшалась на Восточном фронте. Гитлер склонился над картой Восточного фронта, когда в его наземном бараке раздался взрыв.

 

«Багратион»

Ровно три года после того, как случилась великая несправедливость и Германия напала на неугрожающую ей страну, неся несказанное горе, смерть и опустошение ее народу, огромная сила, собранная Советским Союзом, начала операцию, названую, как уже говорилось, именем грузинского героя русской истории — генерала Багратиона. Разница во времени выступления четырех фронтов была невелика, но она существовала. Первым выступал 1-й Прибалтийский фронт, за ним — 3-й Белорусский и потом уже 2-й и 1-й Белорусский фронты.

В 4 часа утра 22 июня 1944 года маршал Василевский доложил Сталину, что 1-й Прибалтийский фронт Баграмяна и 3-й Белорусский фронт Черняховского готовы к бою. Жуков направил этим фронтам дальнюю бомбардировочную авиацию, целью которой было нейтрализовать подъездные пути к Витебску — общей цели армянина Баграмяна и еврея Черняховского, для которых, как и для грузина Сталина, Россия была общей родиной. Витебск будет атакован с северо-востока. Военачальники обозревали дальние горизонты, Баграмян хмурился, глядя на небо, впереди лежала бескрайняя лесисто-озерная Белоруссия, последняя оккупированная часть отечества. Недавно прошел обильный дождь, но к рассвету он прекратился, и в 5 часов утра по полям и лесам пополз туман. Баграмян отменил шестнадцатиминутную огневую подготовку, и батальоны рванулись вперед в жестокой тишине. Баграмян опасался, что немцы благополучно переждут артподготовку в заранее подготовленных убежищах, а потом его солдат встретит шквальный пулеметный огонь увидевших опасность немцев. Он видел это не раз. И считал более эффективным не предупреждать врага артиллерийским огнем. Разменять артподготовку на неожиданность. (Не все разделяли его доверие к этой разведке боем).

Но Баграмян был удовлетворен, через три часа ему сообщили, что авангардные батальоны нащупали «подлинное тело» германских частей и ведут активный наступательный бой. Пополнения помогли им пройти в течение дня пять километров. С наступлением сумерек в бой были брошены специальные ночные батальоны с задачей «взять врага за горло». Поможет авиация. Это было новое слово в наступательной тактике советских войск. На плечах ударных батальонов в немецкие позиции врывались свежие советские войска и именно им помогала артиллерия, действуя не просто «в сторону противника», а по конкретным целям. Утром 23 июня взято первое село, маленькое село с пронзительным названием Сиротино. Лиха беда начало.

Баграмяна беспокоило только одно: не отвели ли германские генералы свои основные части в глубину, ожидая удобного мига для контратаки? Он не первый год знал немцев — их оборонительная система обычно предполагала слабые силы на передовой и мощные резервы в глубине. Но сейчас не 41-й год, и Баграмян — не новичок в военной науке. Действительно, 3-я танковая армия генерал-полковника Рейнгарда была отведена почти до Полоцка, ожидая развития ситуации. У подвергшегося же нападению 9-го германского корпуса серьезных собственных резервов не было. Успеет ли Рейнгард? Баграмян требовал постоянной воздушной поддержки, он знал, что наступает решительный момент — в прорыв посылается 1-й танковый корпус генерала Буткова. Сопротивление у деревни Шумилино подавлено огнем «катюш». Пройдено 15 километров оборонительной полосы 9-го германского корпуса.

Только днем 23 июня разведывательная авиация (где она была три года назад?) обнаружила германскую колонну, движущуюся с юго-запада к Западной Двине, где у немцев имелись оборонительные сооружения. Позволить им закрепиться означало сорвать столь тщательно подготавливаемую операцию. Германским танкам препятствует милая родная грязь. Баграмян решает опередить немцев на Западной Двине силами пехоты — они быстрее переправятся через Двину. 6-я гвардейская (Чистяков) и 43-я армии получают приказ устремиться к Двине на максимально высокой скорости. В полночь 24 июня Чистяков докладывает, что закрепился на западном берегу Западной Двины. Ночью инженеры без устали возводят понтонный мост. А на западном берегу уже два корпуса генерала Белобородова. Обычно столь сдержанный, не склонный к драматизации происходящего маршал Василевский требует, чтобы Белобородов как можно быстрее переправился через Западную Двину — «вся операция по окружению Витебска зависит от этого. У нас есть информация, что фашистское командование дважды испрашивало разрешение Гитлера уйти из витебского «мешка», но не Гитлеру, а нам решать судьбу этой группировки. В любом случае мы не должны позволить фашистам уйти. И это зависит от быстроты операций товарища Белобородова».

Белобородов не подвел. 24-го июня он уже заходил к Витебску с северо-запада. А днем ранее 3-й Белорусский фронт Черняховского в первый же день наступления углубился в оборону противника на восемь километров на полосе наступления в сорок километров. 25-го перерезана железнодорожная трасса Витебск-Орша и положение германской 3-й танковой армии становится сложным. Пересекая бесчисленные речушки и перелески, северный фланг огромной машины, предназначенной изгнать немцев из Белоруссии, шел без сна и отдыха вперед. Во второй половине дня 25 июня в районе Витебска 39-я армия 3-го Белорусского фронта сомкнулась с 43-й армией Белобородова. В кольце советских войск оказались четыре дивизии 3-й танковой армии. Гитлер приказал удержать Витебск «любой ценой», но, видя гибель своих дивизий, неохотно позволил 3-й танковой армии пробиваться на юго-запад. В Витебске самой большой драгоценностью был мост через Западную Двину. Во главе взвода саперов сержант Блохин в ночь на 25 июня ликвидировал охрану моста и обезвредил подготовленные взрывные устройства. Уже утром по мосту пошли советские танки. А через сутки, отвечая на советский ультиматум, гарнизон Витебска сдался. На улицах города лежали 20 тысяч убитых немцев.

9-я германская армия приняла на себя непосильную ношу — сдержать удар, предназначенный всей группе армий «Центр» она не могла физически. В Минске командующий группой армий фельдмаршал фон Буш требовал от начальника штаба сухопутных сил Цайцлера свободы маневра и гарантии подкреплений. Но германское военное руководство не сумело определить степени экстренности положения в Белоруссии и связанности этого наступления с судьбой рейха в целом. Гитлер отрядил две дополнительные танковые дивизии, он еще не видел написанных на белорусской стене роковых для его режима слов. Миопия в этом случае обрушила последние — самые призрачные — шансы на то, чтобы остановить волну Красной Армии на хорошо подготовленных, по-современному укрепленных позициях, на подступах к собственно Германии.

2-й Белорусский фронт (Захаров) устремился восточнее Могилева, места царской Ставки в Первой мировой войне. Здесь и ждала советские атакующие колонны германская 3-я танковая армия. После трех дней свирепой битвы 49-я советская армия пересекла Днепр в его верхнем течении и создала плацдарм севернее Могилева. 92-й мостостроительный батальон привез мост в грузовиках, и во второй половине дня 27-го июня, несмотря на жестокий огонь немцев, были созданы два моста через реку, что позволило советским танкам быстро расширить плацдарм на западном берегу. Это заставило командующего германской 4-й армией генерала Типпельскирха пренебречь гитлеровским приказом «стоять до последнего» и начать эвакуацию своей армии за Днепр. Взятие Могилева было очень кровопролитной операцией даже по меркам этой жесточайшей из войн.

Черняховский (3-й Белорусский фронт) шел по стопам Наполеона к Березине. У него был фантастический помощник — танковая армия Ротмистрова, неудержимая и легендарная. Дорога на Минск была и есть одной из немногих в большой Руси хороших дорог, а танкисты любили, как все русские, быструю езду. Через три дня после начала наступления они были уже в глубоком тылу группы армий «Центр». Это инициировало процесс дезинтеграции трех германских армий. 3-я танковая, 4-я армия и 9-я армия начали терять взаимосвязь, а при сложившемся соотношении сил это было смерти подобно. Теперь владеющий Витебском Баграмян шел на Полоцк, чтобы отрезать группу армий «Центр» от группы армий «Север». Черняховский поворачивал к Минску, заходя во фланг германской 4-й армии вплоть до исторической Березины. С другого фланга 4-ю германскую армию обходил Захаров. Рокоссовский нанес свой обещанный «двойной удар» в направлении Бобруйска; смысл этой операции был в окружении с двух сторон 9-й германской армии. Константин Константинович убедил, рискуя всем, Сталина, а теперь он доказал, что выбивает из рук противника одно из самых его сильных орудий. Четыре армии Рокоссовского шли вперед, чтобы сомкнуться западнее Бобруйска.

Жуков был безжалостен в эти дни. Командир, не знающий своего задания, танкист, не имеющий хвороста в танке (для преодоления болотистой местности), артиллерист, потерявший цели своего орудия, — все они легко могли очутиться в штрафбате. Жестокие то были меры, и маршал не знал поблажек. Страна должна была победить, и если бы эта мысль не пронзала всех, повторился бы бунт Первой мировой войны. Но цель более значимая, чем жизнь, объединяла всех, и великое поколение по собственному согласию подчинилось драконовским мерам, чтобы никогда не повторился 41-й год. Только полагаясь на бездонный патриотизм, мог Жуков требовать невозможного.

Сверкнул умением генерал Батов. Его 65-я армия пробила позиции 41-го германского танкового корпуса, и танкисты 1-го гвардейского танкового корпуса (Панов) получили условленный сигнал: трижды повторенное «Река течет». Эта философская мысль выдвинула танки из-за спин корчующих леса и немцев ударных войск, навстречу германским «фердинандам», новым самоходным орудиям. Дым горящих «фердинандов», смешанный с черным дымом дизелей «тридцатьчетверок», остался позади, и Панов далеко обогнал пехотные подразделения. Типпельскирх уходил далеко за Днепр. Мы видим растерянность Гитлера: с одной стороны, он требует удержать Могилев, а с другой — готов позволить своей 9-й армии уйти за Березину. В результате значительная часть 9-й германской армии нашла в белорусских лесах и болотах забытую богом могилу.

Несколько мостов через Березину были захвачены нетронутыми — столь быстрым и неожиданным был темп наступления. Пытавшаяся предотвратить этот захват 20-я танковая дивизия вермахта была разбита вдребезги. Рокоссовский приказал трем своим армиям (3-я, 48-я, 65-я) заблокировать отход 40 тысяч немцев из Бобруйска. В городе много немецких войск занималось фортификационными работами, они строили баррикады, устанавливали зенитные орудия. Несколько раз немцы пытались пробиться, и генералу Горбатову (3-я армия) приходилось остужать горячие головы. 400 бомбардировщиков воздушной армии Руденко превратили сравнительно небольшой Бобруйск в вариант Сталинграда. В ходе штурма Бобруйска 27 июня наиболее успешными оказались действия не прямолинейных сторонников танковой атаки, а тех, кто пересек Березину и нанес удар с неожиданной стороны. Батов и Романенко вошли в горящий город, в соседних лесах сдавались немцы, но всех более прочего интересовала новость о взятии Осиповичей — железнодорожной станции на пути к Минску.

Итак, в руках советских войск оказались Витебск, Орша, Могилев, Бобруйск. Германская линия обороны была сметена, потери немцев за неделю боев составили 130 тысяч убитыми, 60 тысяч взяты в плен. Потеряны 900 танков, тысячи единиц другой техники. Разумеется, были велики и советские потери. В нехарактерном признании будущего маршала Баграмяна, что он «был потрясен потерями на своем фронте», есть много того, о чем думали и другие командиры. Белорусская земля, наша славная западная застава, была обильно обагрена кровью своих освободителей.

В Оберзальцбурге Гитлер размышлял над ошибочными ожиданиями, над новой ситуацией, когда германские резервы стояли за группой армий «Северная Украина», а удар оказался нанесенным по группе армий «Центр». 28 июня он назначает фельдмаршала Моделя командующим обеими группами армий — «Центр» и «Северная Украина» — так будет легче перебрасывать резервы на север. Но Модель был бессилен: в течение двух недель в германской обороне была пробита зияющая брешь в 400 с лишним километров шириной. (Напомним, в дни «Багратиона» Западный фронт представлял собой еще малозначительный плацдарм, практически пока не расширявшийся).

 

Вторая фаза «Багратиона»

Повторим то, что говорилось неоднократно: надежда Гитлера в 1943 и 1944 годах была связана, прежде всего, с ожиданием истощения России, наступления периода, когда иссякнет ее людская мощь (не может же она быть неистощимой?), когда построенная среди болот и лесов новая индустрия начнет выходить из строя, когда наступит естественная психологическая усталость, когда бесконечный бой заставит усомниться в лидерах, когда кровавость предстоящей дороги обескуражит русских. Гитлер постоянно задает один и тот же вопрос: если Германия задыхается, то что должна чувствовать гораздо менее эффективная Россия? Ведь «сломалась» же она перед Людендорфом, разве изменился с тех пор русский мужик? Тогда блистательную императорскую Россию с мудрым генштабом и «настоящими» офицерами хватило лишь на три года. Не могут быть самоназначенные комиссары умнее и эффективнее петровской дворянской прослойки. Нужно ждать. Не зря говорят, что победит тот, кто последним введет в бой батальон. И в данном случае, размышлял Гитлер на фоне Баварских Альп, наступление в Белоруссии связано с чудовищными потерями. Должен же наступить момент неизбежной усталости Красной Армии?

Модель принял командование и убедился в том, что русские фронты движимы очень широким замыслом, что даже взятие Минска не является их конечной целью. Сейчас они пытаются загнать в западню 4-ю германскую армию. Их авангард уже в 80 километрах от Минска, а 4-я армия, отбиваясь от наседающего противника находится от столицы Белоруссии примерно в 120 километрах. В день назначения Моделя советская Ставка приняла оновленные директивы всем четырем фронтам. Баграмян (1-й Прибалтийский) движется на Полоцк. Черняховский (3-й Белорусский) — на Березину и совместно с Захаровым (2-й Белорусский) берет 7–8 июля Минск. Рокоссовский подходит к Минску с юга, но его главная задача — отсечь путь отхода немцам на юго-запад. Захаров жмет на 4-ю германскую армию фронтально, а соседи отсекают ее фланги. Баграмян страхует Черняховского от удара с севера.

Утром 2 июля сильно ослабленный боями и дорогами маршал Ротмистров покатил по минской автостраде уже прямо к столице Белоруссии. Пройдя более сорока километров, его танкисты ночью оказались в северо-восточных пригородах города. С юго-запада подходит 1-й гвардейский корпус Панова. 3-го июля войска входят в город-призрак Минск. Руины повсюду. Как и вся сожженная, но верная партизанская Беларусь, стоит Минск памятником беззаветного мужества народа, потерявшего относительно более всех в мире — каждого четвертого. Назовите в мировой истории еще такой пример беззаветности, бестрепетного самопожертвования, великой любви к общей родине! Несколько раз наши войска натыкаются на эшелоны с детьми, увозимыми в Германию. Сожженные деревни, могилы на каждом шагу и непокоренные белорусы. Нет таких слов, чтобы выразили всю меру братской благодарности великому народу, органически не способному на измену.

А вокруг Минска бьется в конвульсиях 4-я германская армия — 105 тысяч солдат и офицеров, разделенных на две части. История редко бывает такой точной — именно в тех лесах, к востоку от Минска, где в страшные позднеиюньские дни 1941 года в жестоком потрясении ощутили себя окруженными солдаты Западного военного округа, откуда вчерашнего сталинского любимца — генерала Павлова вызвали на расстрел, находились теперь в ожидании страшного суда огромные массы солдат агрессора. Ровно три года спустя в том же месте. Часть из них пыталась пробиться к своим — и более 40 тысяч погибло в бессмысленных лесных боях. Германская авиация пыталась сбрасывать по воздуху припасы, только удлиняя агонию. Не выдержал командующий германским 12-м корпусом, он объявил о всеобщей сдаче. Пленение остатков четырех германских корпусов продолжалось до 11 июля 1944 года.

От группы армий «Центр», которая в веселой лихости миновала, не оглядываясь, эти края три года назад в полной уверенности относительно двухмесячной войны, теперь осталось всего восемь сильно потрепанных дивизий, неспособных прикрыть четырехсоткилометровую ширь прорыва советских армий. Белоруссия, самая верная и жертвенная сестра, была освобождена. Баграмян освободил Полоцк, а Рокоссовский выходил на Брест.

Никогда еще вермахт не терпел столь сокрушительного поражения. Потеряны в открытом бою 28 дивизий и 350 тысяч солдат. 17 июля случилось необычное. По посуровевшим улицам советской столицы прошла огромная колонна — 57 тысяч германских военнопленных — в основном взятых в плен в ходе операции «Багратион». Во главе колонны шли 19 генералов, у каждого «железный крест». Во главе колонны с «рыцарским крестом» шел генерал Голвицер, командующий корпусом, взятый в плен в Витебске. Они дошли до Москвы. Молчаливая толпа смотрела на тех, кто хотел стать хозяевами России. Это был великий момент. Исход войны был уже необратим. Цитируя немецкие газеты, завершилась битва «апокалиптических» пропорций. Судьба Германии окончательно решилась в непокорившейся Белоруссии.

8 июля Сталин призывает Жукова, Антонова и сотрудников Генерального штаба. Возможно, это была одна из немногих конференций, когда в воздухе царило то, что называют эйфорией. Не многие генералы видели Сталина в таком приподнятом духе. Обед (завтрак для поздно встающего Сталина) начался у Сталина с Жуковым и Антоновым в два часа пополудни. Сталин спросил Жукова, не могут ли войска дойти до Вислы в ходе текущего наступления?

Иные названия влекут уже военачальников. Генштаб ставит задачу: Прибалтика и Польша. Баграмяну поручается двигаться на Каунас, Черняховскому — на Вильнюс и Лиду, Захарову — на западный берег Немана и польский Белосток, Рокоссовскому — на Барановичи и Брест. В день от 15 до 20 километров продвижения. В условиях, когда Модель поспевал лишь оборачиваться, эти планы были реализованы достаточно быстро. Барановичи взяты 8 июля, Вильнюс — 13 июля, пять армий Баграмяна подошли к литовской и латвийской границе. И полесские болота уже позади, что более всего радовало танкистов. Утром 17 июля неунывающий Рокоссовский сделал еще один могучий бросок. Традиционная канонада предварила выход вперед его пехоты, а ее было много — девять пехотных армий (из которых одна была польской), одна танковая (2-я), два танковых и один кавалерийский корпус. Через шесть дней 8-я гвардейская армия сталинградского Чуйкова вошла в польский Люблин и повернула на север, чтобы сравнить Волгу с Вислой. Черняховский берет Каунас.

 

Конев

Настает пора действовать самому мощному из советских фронтов — 1-му Украинскому маршала Конева. Стоящая против него германская группа армий «Северная Украина» держала фронт от Карпат до припятьских болот. Именно здесь Гитлер ожидал то, что стало операцией «Багратион» и свершилось значительно севернее. Задачей германских войск здесь было прикрыть германскую Силезию, Южную Польшу и Чехословакию. Крах группы армий «Центр» потребовал перевода в Западную Белоруссию шести дивизий, оставляя на прежнем месте — против Конева — 34 пехотные дивизии, пять танковых дивизий и бронетанковую дивизию. Конев выглядел еще солиднее: 900 тысяч солдат, 900 танков, 6 тысяч орудий, 700 самолетов. Но немцы, мастера фортификации, хорошо подготовились, они использовали пересеченную местность, множество рек, начинающиеся горные кряжи. Львов, превосходный железнодорожный узел, позволял без особого труда маневрировать войсками. Пятидесятикилометровая (в глубину) линия обороны опиралась на Владимир-Волынский, Броды, Раву Русскую (брусиловские места).

Конев был уже не первым советским маршалом, кто спорил со Сталиным о грядущих планах. Сталин, бывший в этих местах с Буденным во время польского похода 1920-го года, настаивал на ударе в направлении Львова как единственном и главном. Конев видел ключ к удаче в давлении по двум направлениям — Рава Русская и Львов. Традиция, касающаяся лишь 1943–1945 годов, — не в первый раз Сталин уступил. То, что героями нашей великой войны были не жалкие сикофанты типа Цайцлера, не смевшего перечить Гитлеру, а убежденные воины, ставившие карьеру ниже успеха дела (такие как Жуков, Рокоссовский, Конев) исполняет гордостью. Разумеется, были генералы и менее высокого полета, но мир держится на высоких примерах.

Итак, Сокаль — Рава Русская и Тернополь — Львов. Старый маршрут русских воинов. Именно здесь в августе 1914 года генералы Иванов, Брусилов и Рузский разбили австрийскую армию к востоку от Львова, и только задержка правого крыла русской армии здесь позволила австро-венгерскому главнокомандующему фельдмаршалу фон Гетцендорфу, сдав Львов, удержаться на Раве Русской. Маршал Конев шел той же дорогой, но ему хотелось избежать старых ошибок. Ставка предоставила ему еще одну тысячу танков. И Конев хотел наступать именно правым флангом, имитируя при этом всячески подготовку левого фланга. Наблюдательные способности германской армии, видимо, были недооценены, немцы все же были мастерами анализа, и они увели свои войска из-под артиллерийского удара. 1-я и 4-я германские танковые армии начали уже разбираться в наступательных маневрах полководцев поколения Конева. Видя отход немцев на вторую оборонительную полосу, Конев меняет прежнее решение и посылает передовые батальоны 3-й гвардейской и 13-й армии, стоящие на правом фланге, в атаку без обязательного артиллерийского напутствия.

Небольшой городок Горохов был взят 13 июля, но немцы со второй оборонительной полосы начали жестко отбивать потерянные позиции. Введенная в бой проверенная сила — 1-я гвардейская танковая армия 17 июля достигла Западного Буга, передовые танки ворвались на польскую территорию — впервые Советская армия выступала в роли освободительницы соседнего народа, впервые наши воины сражались на чужой территории. Как и в сталинском 1920-м году, наступление на Львов не дало особых результатов. Здесь зверски (нет иного слова) сражалась против своих дивизия СС «Галичина». Лишь вышедшие вперед танки Рыбалко (3-я гвардейская танковая армия) сумели пробиться сквозь узкий коридор на северо-запад, к Злочеву. Немцы всячески стремились захлопнуть за Рыбалко дверь, но Конев понимал, что коридор должен быть открыт любой ценой. В дело пошла 4-я танковая армия Лелюшенко с жестким приказом идти не прямо ко Львову, а следовать за левым крылом 3-й танковой армии. Эта помощь позволила Рыбалко выйти во фланг германским танковым дивизиям с запада и юга.

Вечером 22 июля под Бродами в плен были взяты 17 тысяч солдат и офицеров противника, 30 тысяч лежали в окрестных лесах. Это было одно из самых эффектных окружений германской армии, и Брусилов, чья тень витает над здешними местами, был бы доволен. Подлинный шторм не позволил танкам Рыбалко с ходу взять Львов. Лелюшенко тоже говорил, что возьмет город «по пути». Промедление в один день решило вопрос о победителе в гонке — из брошенного Станислава первыми в столицу Западной Украины вошли три германские дивизии. Теперь о взятии города с ходу не могло быть и речи. Завязались тяжелые бои. Конев не хотел видеть свои лучшие войска прикованными к взятию Львова, в то время как немцы строили оборонительную линию на реках Сан и Висла. Несмотря на прерванную радиосвязь, он нашел контакт с Рыбалко при помощи самолета и приказал идти вперед, оставляя Львов в тылу. Город и без того обречен. 60-я армия Курочкина подпирала его с востока, 10-й танковый корпус — с юго-запада, Рыбалко был уже далеко на западе. Но три дня, три дня, о которых красноречивее всего говорит городское кладбище Львова, понадобились для освобождения города самых западных русских — какой бы яд не проливали те, кто предпочел загнать западноукраинскую молодежь в дивизию СС «Галичина», но не воссоединить растерзанное в тринадцатом веке тело общего народа, вышедшего из одного корня и исторически стремившегося к единению.

На Висле теперь стояла 4-я германская танковая армия, в отношении которой Жуков чувствовал неоплатный долг. 1-я германская танковая армия отошла к Карпатам, прикрывающим путь в Венгрию. Именно сюда теперь перемещалась основная мощь 1-го Украинского фронта Конева — 3-я гвардейская танковая армия Рыбалко. Она шла к Висле со всей скоростью своих дизельных моторов. В планшетах командиров приказ форсировать реку и захватить Сандомир. Танковая армия Катукова выходила к Висле южнее Сандомира, «кавалерийско-механизированная группа» генерала Соколова стремилась к Висле с севера. Конев форсировал Вислу с ходу вечером 30 июля и образовал три плацдарма на западном берегу. Катуков проделал это успешнее других в районе Баранува. Саперы работали беззаветно, и 1 августа два понтонных моста ждали технику. 182 танка, 55 орудий и 94 грузовика с пехотой скрепили Сандомирский плацдарм Конева. Маршал предложил создать два независимых направления — Сандомирское и Карпатское. Ставка одобрила идею, и «грязную», тяжелую работу боев в горах поручили воссозданному 4-му Украинскому фронту во главе с безотказным и надежным генералом Петровым.

 

Рокоссовский

Рокоссовский (1-й Белорусский фронт) начал вносить новую лепту в полное изгнание немцев с советской территории 18 июля 1944 года. Левый фланг его близкого к Коневу фронта — пять армий (включая волнующуюся польскую), поддерживаемые 6-м авиационным флотом, двинулись на Брест, стоящий на границе с Польшей сентября 1939 года. Дальше виделся бег к Висле и Варшаве. Нужно было только свести к минимуму боевую мощь стоящей на пути 4-й танковой армии немцев. По меньшей мере, нейтрализовать ее левый фланг. При упоминании о 4-й германской танковой Чуйков («принадлежавший» 3-му Украинскому фронту) со своей 8-й гвардейской армией бросился с днестровского плацдарма на север. Радиосообщения были запрещены, армия двигалась ночами. Теперь Чуйкову предстояло начать наступательный порыв 1-го Белорусского фронта. Жесткий мужской разговор Жукова и Чуйкова был смягчен галантным Рокоссовским, речь шла о готовности войск и способе прорвать германскую линию обороны. Присутствовал маршал авиации Новиков и руководители разведки.

В полшестого утра 18 июля тридцатиминутная артподготовка предварила бросок 8-й гвардейской, ее разведбатальонов. Через полчаса Жуков, Рокоссовский и командующий артиллерией фронта Казаков прибыли на наблюдательный пост Чуйкова. Позади по германским позициям били орудия 203-мм калибра. К вечеру передовые батальоны достигли реки Плиск, а в полдень 20 июля танки подошли к берегу Западного Буга. Десять часов заняла тяжелая переправа. Теперь их ориентировали на польский Люблин. 22 июля очищен стоящий в 60 километрах на пути к Люблину Хелм, а на следующий день они были уже в восточных пригородах Люблина. Наступление шло жестоко с трех сторон, и в плен был взят даже немецкий комендант Люблина. Движение в северо-западном направлении вело 2-ю танковую армию через Пулавы к восточному берегу Вислы. Сколько на этом пути погибло доблестных танкистов и сопровождающую танки пехоту — не сосчитать. Немцы, чувствуя, что отступают к своим границам, защищались умело и отчаянно. И ждали, когда русский медведь посинеет от потери крови.

Рокоссовский подходил к Бресту и с юга и с севера, но его силы уже были напряжены. «У меня почти ничего не осталось в запасе» — вот его слова Батову, желавшему окружить ослабленные части немцев именно у Бреста. И все же нужно было помочь Плиеву, чьи кони уже пили воду из Буга и были поблизости от Бреста. Судьба Плиева интересовала и Жукова, он приказал 65-й армии Батова спасти доблестного кавалериста. Батов объяснялся с Рокоссовским, когда в расположение штаба его армии ворвались немецкие танки и в повисшей трубке долго раздавался недоуменный голос маршала. Неожиданное контрнаступление немцев задержало помощь Плиеву и взятие Бреста. Остатки германских 2-й и 9-й армий (восемь дивизий) и танковые подкрепления из Варшавы держались за Брест яростно.

И все же наступающую армию не могло остановить ничто. Страшная инерция буквально заставляла забывать о потерях, войска шли на Запад с феноменальной решимостью и самоотверженностью. Умелые попытки немецкого сопротивления, использование немцами рельефа местности, пулеметные гнезда и минные поля — знакомые со времен Первой мировой войны фразы — могли остановить развившую невиданную кинетическую энергию армию лишь на несколько дней. Когда-то здесь в далеком декабре 1917 года генерал Гофман продиктовал германские — карфагенские — условия мира потрясенной России. Не прошло и тридцати лет, как русская армия ответила своему обидчику. Ни немецкая военная наука, ни зверская идеология, ни испытанные пулеметы с минными полями не могли остановить маховик народной войны вставшей на дыбы России. Брест — символ поражения в предшествующей войне с немцами — был взят 28 июля 1944 года.

Праведность войны получила неожиданное и страшное подтверждение. К западу от Люблина, рядом с небольшим польским городком Майданек раскрылась отвратительная тайна третьего рейха. Пораженные советские солдаты шли по городу мертвых, по огромной фабрике смерти, уже унесшей миллион жизней. Солдатам уже приходилось видеть лютые зверства, сожженные города и выкорчеванные под корень русские, украинские, белорусские села. Но лагерь уничтожения Майданек заставлял кипеть кровь, он показывал дно нечеловеческого озверения, кроме жажды мщения и атрофирования гуманизма в этой войне он ничего не вызывал. А впереди были Треблинка, Собибор, Бельзец и — апофеоз бесчеловечности — Освенцим.

 

20 июля

1 июля 1944 года фельдмаршал Кейтель, начальник штаба ОКВ, задал командующему германскими войсками на Западе фельдмаршалу фон Рундштедту невинный вопрос: «Что нам делать?». На что Рундштедт ответил без обиняков: «Подписывайте мир, вы, идиоты. Что еще можете вы сделать?» Черчилль писал в этот день Сталину по поводу побед в Белоруссии: «Мы находимся под огромным впечатлением от великолепных успехов русских армий, которые буквально крошат немецкие армии, стоящие между вами и Варшавой, а затем и Берлином». В июле страны антигитлеровской коалиции наступали на рейх с востока, запада и юга. Белоруссия, Греция, Италия, Франция — вот где вермахт отступал в тот июль.

9 июля Гитлер оставляет горный покой Берхтесгадена и окончательно обосновывается в болотистом Вольфшанце, откуда уже, наверное, можно было расслышать гул далекой канонады. Разочарованные офицеры вермахта пытаются убрать «любителя-ефрейтора». Видя бесчеловечность гитлеровского режима, видя пропасть, в которую ведет противопоставивший себя всему миру режим, понимая, какая судьба ждет Германию в результате неминуемого поражения, группа офицеров и аристократов решилась пойти на устранение Гитлера. Исполнителем их планов вызвался стать граф Клаус Шенк фон Штауффенберг, полковник и единомышленник фон Трескова и фон Шлабрендорфа, с которыми он познакомился на Восточном фронте. В течение первой половины 1944 года Штауффенберг фактически возглавил заговор офицеров, обеспокоенных судьбой Германии, ныне ведущей борьбу, в которой она явно не могла победить. Полковник фон Штауффенберг, потерявший на войне правую руку, глаз и два пальца левой руки, был полон решимости спасти судьбу Германии. Основу заговора составила Резервная армия, чей штаб находился в Берлине. Ее командующий генерал Фромм не был человеком цельного характера и колебался даже в наступивший решающий момент, но Штауффенберг, находясь в руководстве Резервной армии, мог издавать распоряжения от имени ее руководства.

План «Валькирия» — физическое устранение Гитлера — Штауффенберг решил осуществить единолично; успех его акции должен был послужить сигналом к изменению политического режима и нахождению некой формы компромисса с военными противниками Германии. Дважды он откладывал свою акцию, так как хотел в результате одного взрыва уничтожить одновременно Гитлера, Гиммлера и Геринга. 20 июля 1944 года он пришел к выводу, что убийства Гитлера будет достаточно для успеха заговора. Особенностью того жаркого дня было то, что военное совещание проводилось не в подземном бетонном бункере Вольфшанце, а в деревянном бараке на поверхности. Штауффенберг, представляя Резервную армию, вошел в него в 37 минут первого и активировал взрывное устройство, размещенное в его большом портфеле. Трех пальцев хватало для установки часового взрывателя, для начала работы взрывного механизма британского производства. Штауффенберг поставил свой портфель с взрывным устройством под массивный дубовый стол максимально близко к тому месту, где сидел Гитлер, а затем вышел, чтобы сделать телефонный звонок в Берлин. Вместе с другим участником заговора — генералом Фельгибелем (женатым на сестре Евы Браун) они видели пламя, взметнувшееся над деревянным бараком.

Уверенный в гибели Гитлера, Штауффенберг отправился звонить в Берлин, давая сигнал к началу операции «Валькирия». Его самолет «Хейнкель 111» приземлился в Рангсдорфе — час езды до центра Берлина — в 3 часа 42 минуты, и здесь полковник убедился, что три важнейших часа потеряны, операция «Валькирия» не начата. Автомобиль помчался к военному министерству на Бендлерштрассе, но уже стало ясно, что Гитлер жив. Пламя обожгло брюки Гитлера, но сам он, буквально в экстатическом состоянии позвонил в Берлин, где верный Геббельс и войска СС окружили военное министерство на Бендлерштрассе — центре заговора.

Гауляйтер Берлина Геббельс узнал о покушении, находясь в министерстве пропаганды вместе с министром вооружений Шпеером и министром экономики Функом. Из окна он видел подразделение дивизии «Гроссдойчланд», окружающее здание его министерства. «На всякий случай» Геббельс положил в карман ампулы с цианистым калием и послал за командиром разворачивающегося батальона майором фон Ремером. Тому только что было сказано, что Гитлер убит и части СС пытаются организовать путч. Для его предотвращения Ремеру было приказано взять контроль над районом Вильгельмштрассе. «Но Гитлер жив!» — вскричал Геббельс и убедил в этом по-немецки лояльного офицера, связавшись с ним по прямому проводу. По телефону Гитлер произвел Ремера в полковники и приказал подавить бунт. Командующим резервной армией был тут же назначен Гиммлер, войска всего берлинского гарнизона отныне подчинялись только генералу Райнеке.

Заговорщикам к этому времени не удалось взять под свой контроль радиостанции, чем Геббельс не преминул воспользоваться. В половине седьмого вечера радиостанция «Дойчландзендер» объявила об имевшем место неудачном покушении на Гитлера. Генерал Бек тотчас совершил самоубийство, оппортунист Фромм взялся за наказание виновных. Вскоре после полуночи Штауффенберг, Ольбрихт и полковник Мерц фон Квернхайм были выведены во двор и при слабом электрическом свете поставлены к стенке. Штауффенберг умер со словами «Да здравствует Германия!». После этого надеющийся на свою ловкость Фромм отбил Гитлеру телеграмму о подавлении военного путча. В министерстве пропаганды Гиммлер уже начал расследование.

На следующий день Гитлер обратился к стране: «Во-первых, вы должны знать, что я жив и нахожусь в добром здравии; во-вторых, вы должны знать о преступлении, беспримерном в истории Германии». Заговор был составлен «маленькой группой амбициозных, безответственных и в то же время глупых, преступных офицеров.… Судьбе было угодно сберечь меня, это знак, что провидение велит мне продолжить выполнение поставленной предо мной задачи». Путч потерпел полное поражение, гестапо не знало устали в поисках виновных, и такие хитрецы, как генерал Фромм, не отделались устранением Штауффенберга. Это было величайшее унижение традиционного офицерского корпуса Германии. Остановить движение Германии к поражению им не удалось. Первым это признал назначенный 21 июля начальником штаба сухопутных сил генерал Гудериан, он призвал офицеров отныне быть «проводниками национал-социализма». Судьба заговорщиков была страшной. А в СССР фельдмаршал Паулюс согласился сотрудничать с антифашистским «Союзом немецких офицеров».

 

Польский вопрос

Напомним, что Красная Армия 5 января 1944 года пересекла польскую границу, и польское эмигрантское правительство в Лондоне призвало к «максимально раннему восстановлению суверенной польской администрации на освобожденных территориях республики Польша, единственного и законного слуги и выразителя идей польской нации». Но и Рузвельт и Черчилль должны были призвать эмигрантское польское правительство к реализму. Двадцатого января 1944 года Черчилль на встрече с лидерами поляков в Лондоне посоветовал им «принять «линию Керзона» за основу для дискуссий», поскольку им обещаны немецкие территории на западе — вплоть до Одера. Черчилль выступал в непривычной роли адвоката Советского Союза. Потребности обеспечения безопасности СССР от еще одного сокрушительного германского наступления, объяснял Черчилль, а также «огромные жертвы и достижения русских армий» в процессе освобождения Польши дают русским право на пересмотр польских границ.

17 июня 1944 года президент Рузвельт лично писал Сталину, что визит премьер-министра эмиграционного правительства Миколайчика «никоим образом не связан с какими-либо попытками с моей стороны вмешаться в спор между польским и советским правительствами. Я должен уверить вас, что не создается никаких планов или предложений, затрагивающих польско-советские отношения». Написано это было десять дней спустя после высадки в Нормандии, где уже полторы сотни тысяч солдат закрепляли плацдарм и более всего нуждались в летнем наступлении Красной Армии. Но уже в июне Рузвельт встречался с премьером правительства лондонских поляков С.Миколайчиком. Президент сознательно дал Миколайчику «государственный обед», подчеркивая его легитимные права и американскую поддержку. Неизбежно обсуждалась проблема будущих границ Польши. При всей демонстрации близости Рузвельт пока не хотел жестко привязывать себя к вопросу, который был политическим динамитом для антигитлеровской коалиции. Он сказал Миколайчику, что провел все утро, изучая карты Польши. Это было сложным делом, так как на протяжении последних трех столетий Польша включала в себя значительную часть России, а также части Германии и Чехословакии. Сложно, повторил президент, определить подлинную карту Польши.

Советские войска в июле 1944 года вышли к советско-польской границе на широком пространстве. Это ставило проблему Польши на первый план военной дипломатии. Понимая, что в ближайшее время именно Советам придется освобождать Польшу, Рузвельт постарался достичь компромисса на ранней стадии. Он обратился к Сталину с просьбой принять Миколайчика в Москве, но не получил отклика. Советское руководство определило польский лондонский комитет как «эфемерный» и объявило о своем намерении признать ту польскую организацию, которая начала укрепляться на собственно польской территории — Польский комитет национального освобождения. Сталин соглашался принять Миколайчика, если тот обратится к нему через посредство указанного комитета. Проблема Восточной Европы становится отныне в ряд наиболее существенных для союзнической дипломатии.

Англичане ощущали эту проблему еще обостренней. Там смотрели на Польшу в контексте будущего всей Восточной Европы. Уже в конце мая 1944 года английский посол Галифакс тайно выдвинул перед госсекретарем Хэллом предложение: англичане постараются договориться с русскими по поводу раздела сфер влияния на Балканах. Галифакс сообщил, что Лондон желал бы обеспечить свое преобладание в Греции за счет предоставления СССР «свободы рук» там, где Запад все равно не имел рычагов влияния, — в Румынии. Черчилль хотел перед Рузвельтом смягчить «суровый реализм» предлагаемой англичанами сделки. Речь, мол, идет лишь о сугубо временном соглашении.

Но Рузвельту, во-первых, не нравились сделки, в которых ему отводилась роль свидетеля, а, во-вторых (и это в данном случае главное), он не желал преждевременного дробления мира на зоны влияния. Экономическое и военное могущество Америки обещало гораздо большее. Рузвельт ответил Черчиллю, что понимает его мотивы, но боится, что «временный» раздел может превратиться на Балканах в «постоянный».

Вперед с понятным энтузиазмом к Висле шла 1-я Польская армия, ее обходили танкисты 2-й танковой армии. В первый же день наступления 2-я танковая прошла 50 километров. Кончалось топливо, немцы снова стали активно задействовать штурмовую авиацию, подходил к концу запас снарядов. Произошла желанная перегруппировка. 31 июля передовые танки с автоматчиками на корпусах машин вышли к Отвоку и Радзимину — где-то около 20 километров до Варшавы — к северо-востоку и востоку от восточноберегового пригорода Варшавы Праги. Здесь 2-я танковая армия натолкнулась на жесткое сопротивление того, что английский историк Эриксон назвал «плотной и устрашающей концентрацией германских бронетанковых войск». Здесь, на пути к Варшаве стояли те, кто составил элиту войск Гитлера: танковые дивизии СС «Викинг», «Герман Геринг», «Мертвая голова» и еще две танковые дивизии, 4-я и 19-я. Позади танки 11-го танкового корпуса Юшчука выбивали немцев из Седлица, а правый фланг Рокоссовского завершал бои в районе Бреста. Объяснимо, что понесший значительные потери 1-й Белорусский фронт Рокоссовского насторожился, встретив у Праги такую концентрацию бронетанковых войск вермахта, среди которых виднелись последние модели тяжелых германских танков — «королевских тигров».

Советская армия глубоко вклинилась в польскую территорию и на одном из участков вышла к Висле. Генерал Чуйков в этой войне насмотрелся на самые разные реки. Теперь он стоял на берегу Вислы, его солдаты в маленькой польской деревне Вилга (польский вариант названия великой русской реки?) у городка Магнушева играли на аккордеоне, и звуки доносились до немецкого левого берега. Прибыл Рокоссовский, услышавший снова польскую речь, и одобрил идею Чуйкова рискнуть. Через день в ночной темноте его солдаты переправились через Вислу, разведчики очистили первую линию немецких окопов, а сзади уже было слышно дыхание стрелковых батальонов.

Обратим внимание на то, что в наступлении между Люблином и подходами к Праге советские танковые войска потеряли не меньше 500 танков и самоходных орудий. 28 июля жители Варшавы слышали оружейную канонаду, но в дальнейшем 2-я советская танковая армия получила приказ отойти от убийственной концентрации германской мощи. Армия Крайова, возможно, не знала о концентрации германских войск и о частичном отходе 2-й советской армии; возможно, ей представлялось, что советская армия уже взяла Прагу. Или близка к этому. 27-го июля 1944 года военный комендант Варшавы генерал люфтваффе Штахель объявил, что город будет защищаться, для чего и призвал гражданское население на фортификационные работы.

Командующий 2-й советской танковой армией генерал-майор Радзиевский отвел свои танки, чтобы собрать их в кулак и достоверно определить мощь немцев у Праги. Всем танковым частям было приказано перейти к обороне с 1 августа 1944 года.

Сталин в отношениях с поляками Лондона (и любыми поляками) стоял на двух принципиальных позициях: «линия Керзона» как государственная граница; реорганизация польского правительства в изгнании. Армия Крайова боролась с теми из советских партизан, которые, по мнению лондонского правительства поляков, переходили на суверенную территорию Польши. История этих трений, прямо отразившаяся на переписке Черчилля со Сталиным, исследована достаточно детально.

Молотов встречается с премьером лондонского правительства Миколайчиком в Москве вечером 31 июля. Просьба о встрече со Сталиным парирована — «он занят военными делами» и освободится через три или четыре дня. Но поляки в Лондоне считали, что советская армия готова освободить Варшаву в течение нескольких дней, и они решили перехватить политическую власть действиями своих партизанских сил — Армии Крайовой. После 25-го июля 1944 года командующий Армии Крайовой (АК) генерал Бур-Комаровский пришел к выводу, что фельдмаршал Модель окончательно ослаб, он запрашивает подкрепления из Прибалтики, по польским дорогам идут разбитые русскими дивизии, Модель прошел по мосту в Модлине, наступает час освобождения Польши.

В 5 часов утра 1 августа 1944 года подпольная армия численностью около 20 тысяч человек (неважно вооруженных) начала нападать на немецкие патрули и вскоре получила контроль над значительной частью города. Генерал Армии Крайовой Бур-Комаровский по приказу своего правительства из Лондона приказал своим войскам начать захват Варшавы. Началось Варшавское восстание. Восставшим не удалось захватить вокзалы, чем немцы — гении железнодорожного сообщения немедленно воспользовались. Восставшие не захватили и мостов через Вислу. Сознательно? У АК не было танков, артиллерии, не было средств современной войны. Началась двухмесячная трагедия Варшавского восстания.

Но АК не имела вооружения, только четверть ее людей были вооружены (исключительно легкое оружие) и совладать с современно вооруженными войсками обергруппенфюрера СС фон дем Бах-Зелевского, которому Гитлер поручил подавить восстание, они не могли. В этом плане призыв к оружию был авантюрным. АК никак не связалась с советской армией, не получила от нее оружие, не согласовала военные планы, не наладила минимальной кооперации. Более того, отношение АК к обливающимся кровью освободителям (600 тысяч советских воинов полегло за освобождение Польши) было враждебным. Если это не авантюризм, то что это? Почему Красная Армия должна была ложиться костьми за тех, кто ее заведомо ненавидит?

3 августа премьер Миколайчик встретился в Кремле со Сталиным и попросил «помочь нашим частям, сражающимся в Варшаве», на что получил ответ: «Я отдам необходимые приказы». При этом он не скрыл своего скептицизма: «Мне сказали, что польское правительство приказало этим частям (АК. — А.У.) вышвырнуть немцев из Варшавы. Как же они могут сделать это; их силы недостаточны для выполнения этой задачи. Фактически эти люди не сражаются с немцами, они прячутся в лесах, неспособные ни на что другое». Миколайчик опять требовал Львова и Вильнюса, даже в этих суровых условиях он не считал возможным принять решение, одобренное (позднее) даже западными союзниками. Трудно в этой ситуации предъявлять претензии, непропорциональные здравому смыслу. Сталин представил договоренность о «линии Керзона» как «исторический документ, хорошо известный каждому; нет смысла спорить по его поводу, ведь не мы его создали и в то время никто не спрашивал нашего мнения». 5-го августа в присутствии генерала Зимерского, представлявшего лондонское правительство поляков, Сталин отдал приказ Рокоссовскому подготовить фланговые удары с севера и юга с целью освобождения Варшавы.

Восставшие просили западных союзников выбросить польскую парашютную бригаду, но те в этой просьбе отказали. Несколько раз Черчилль посылал самолеты с боеприпасами из Южной Италии, но, в общем и целом, такая помощь оказалась неэффективной. Тем временем Польский Национальный совет 18 августа провозгласил Люблин временной столицей Польши.

Поляк — маршал Рокоссовский сообщает, что узнал о восстании в Варшаве только 20-го августа: «Эта новость привела нас в состояние огромной обеспокоенности». Фронтовая разведка пыталась определить масштабы событий в Варшаве. Английский историк Эриксон говорит, что «взятие Варшавы требовало полномасштабной наступательной операции в то время, когда армии правого фланга Рокоссовского, находящиеся почти на пределе своих физических возможностей, подчиняясь (ранее отданным. — А.У.) приказам Ставки выйти к реке Нарев, двигались в противоположном от Варшавы направлении, а левый фланг находился в чрезвычайно ослабленном состоянии — его линии снабжения отстали на 480 километров». По мысли Рокоссовского, видевшего дым над Варшавой, единственным способом помочь восставшим было ускорить приход со стороны Беловежской Пущи 65-й армии Батова и 70-й армии Романенко.

Немцы педантично уничтожали Варшаву, улица за улицей. К концу августа генерал Бур-Комаровский признает, что опорные пункты города находятся в германских руках и что Варшава стала городом-призраком. Сталин 22 августа отказался сотрудничать с лондонским польским правительством, склонным, по его мнению, к авантюрам. 25 августа Черчилль просит Сталина и не находит ответа. Тогда он обращается к Рузвельту с предложением послать к Варшаве самолеты, имея в виду их последующую посадку на территории, контролируемой советскими войсками. «Я не могу себе представить, что они (русские) их задержат». Но Рузвельт не был готов к подобным односторонним действиям. Именно в это время шли переговоры о будущей помощи СССР на Дальнем Востоке. «Я не считаю соответствующими интересам ведения данной войны, имея в виду ее долговременную перспективу, присоединиться к предлагаемому вами посланию Дядюшке Дж.». Западные союзники не продемонстрировали единства.

2 сентября 1944 года повстанцы вынуждены были покинуть Старе Място, старинный центр Варшавы. Они выходили через канализационную систему. Англичанам удалось сбросить некоторые припасы на пригороды Варшавы, которыми еще владели повстанцы. (В этот же день англичане пересекли границу Бельгии, а двадцатилетний Дж. Буш был сбит японцами в своем 58-м вылете — через 44 года он станет президентом США). 9 сентября Сталин решил послать помощь повстанцам Варшавы по воздуху и позволил западным союзникам приземляться на советские аэродромы. Пилот первого транспортного самолета, сбросившего два тяжелых орудия, автоматы и патроны к ним, был поляком — Александр Данеляк.

В начале сентября перегруппировавшийся фронт Рокоссовского (1-й Белорусский) пошел на полной возможной скорости к реке Нарев и 5 сентября Донской танковый корпус Панова пересек Нарев у Пулуцка. В ночь на 9 сентября советская авиация бомбила германские позиции в южной части правобережного пригорода польской столицы — Праги. После четырех дней бомбардировок советские и польские войска взяли Прагу и вышли к Висле. Напротив лежала разрушенная Варшава. В ночь на 13 сентября советская авиация совершила 2 тысячи вылетов и сбросила последним инсургентам Варшавы 505 противотанковых ружей, полторы тысячи автоматов, 130 тонн продовольствия, взрывчатки и медикаментов.

Командующий 1-й польской армией генерал Берлин решился па переправу на западный берег. Десант в ночь 16 сентября был сброшен немцами в Вислу. Три попытки подряд не удались. 18 сентября 107 американских бомбардировщиков сбросили груз над Варшавой и приземлились в Полтаве. Генерал Бур-Комаровский так и не смог установить связь с Красной Армией, а англо-американцы перестали сбрасывать подкрепления. Советские войска выбросили с парашютами двух советских офицеров, чтобы установить связь с Бур-Комаровским. Поздно. 2 октября угасли последние очаги боев, генерал Бур-Комаровский сдался. На протяжении 62 дней восстания погибли 15 тысяч солдат Армии Крайовой. Германское командование насчитало 10 тысяч убитых. Сдавшиеся оказались в концлагерях.

В Москве раздраженный Сталин слушал Жукова и Рокоссовского, предлагающих дать 1-му Белорусскому фронту время на отдых, а затем ударить в юго-западном направлении — между Варшавой и Модлином. Сталин попросил двадцать минут на размышления. Он не был уверен в предложенном направлении, но потребовал наступать. Варшава продолжала дымиться перед советскими войсками.

 

Чехословакия

8 апреля 1944 года 1-й Украинский фронт вышел к довоенным границам Словакии. Президент Тиса терял поддержку в своем народе, пособники немцев лишились политического влияния. Словакия решила выйти из союза с Германией. И здесь последовала трагедия, во многом обусловленная отсутствием единства, очевидной разобщенностью, несогласованностью действий повстанцев с Москвой. 6 августа 1944 года два представителя Словацкого национального совета — Шмидке и Ференчик — прибыли в Москву с сообщением о предстоящем восстании словаков против полуфашистского режима. Армия словаков находилась в основном в Восточной Словакии. 25 августа словацкие гарнизоны начали переходить на сторону партизан. Сигнал «Начинайте переход» прозвучал в эфире и словацкие части начали выступать против немцев. Нужно сказать, что только 16 тысяч из 60-тысячной словацкой армии перешли на сторону восставших. 31 августа самолет с 19 словацкими офицерами приземлился в расположении маршала Конева на 2-м Украинском фронте для согласования действий.

Гитлер приказал 357-й германской пехотной дивизии подавить восстание, и «Свободная Словакия» в начале сентября была атакована германскими войсками. Национальный совет мобилизовал еще 25 тысяч человек. 8 сентября Конев по согласованию со Ставкой стал пробиваться сквозь труднопроходимые Карпаты навстречу начинающим чувствовать свою обреченность повстанцам. 1-й гвардейский корпус бился изо всех сил, но так и не сумел дойти до восставших словаков. В начале октября 38-я армия Москаленко достигла вершин Карпат, и появилась надежда прорыва. Она оказалась краткосрочной. В Братиславу прибыл глава СС Гиммлер, был отдан приказ ликвидировать «Свободную Словакию» силами теперь уже семи германских дивизий.

В это же время, в середине октября, в Венгрии происходит путч, и к власти в стране приходят открытые пособники Гитлера во главе с Салаши. Это делает уязвимым южный тыл «Свободной Словакии». Советская армия рвалась сквозь Карпаты до конца октября, но без особых успехов. После 18 октября восставшие словаки оказались полностью окруженными. Гиммлер предоставил танковой дивизии СС «Хорст Вессель» полную свободу действий. Дни «Свободной Словакии» к концу октября 1944 года оказались сочтены.

 

Второй фронт

25 июля неразорвавшаяся германская экспериментальная ракета Фау-2, потеряв направление, упала в реку и была сокрыта польскими подпольщиками. Ее разобрали на части и вывезли вместе с разбиравшим ракету польским инженером на британском транспортном самолете «Дакота» через Венгрию в расположение британских войск в Северной Италии. Англичане получили полное представление о том, что их ожидает в случае технических успехов немецких инженеров в Пенемюнде. Англичанам, однако, оставалось только крепиться: они мало что могли сделать для защиты себя от ударов этим новым оружием. Нужно было прежде всего усиливать действия на континенте — что англичане и делают в эти дни между сражениями под Фалезом и Каеном. Во всю мощь начинает разворачиваться американская армия. 30 июля танки только что сформированной 3-й армии американского генерала Паттона прорвали оборонительные линии немцев вокруг своего нормандского плацдарма и быстро двинулись в сторону Орлеана, а затем повернули на восток — к Сене.

Хотя фельдмаршал Клюге всячески старался показать, что он следует всем указаниям фюрера, но судьба уже занесла над его головой меч. 15 августа он объезжал позиции своих войск, и именно в этот день Гитлеру доказали, что Клюге намеревался возглавить все силы на Западе. Воспользовавшись замешательством Клюге, старательно пытавшегося спрятать концы своих связей с антигитлеровскими заговорщиками в воду, два его недавно назначенных командира — любимец Гитлера Зепп Дитрих и генерал Хойзер — начали отвод своих боевых частей на восток, избегая лобового столкновения с растущим десантным контингентом союзников. Оба офицера СС готовы были нанести по западным союзникам удар, но не сейчас, когда их силы, по их мнению, не были готовы и когда еще ощущалась угроза их окружения в Северной Франции.

«Пожарник» Гитлера Вальтер Модель был послан заменить Клюге на Западном фронте, и узнавший об этом подозреваемый принял яд. В своем предсмертном письме Гитлеру он писал: «Если ваше новое оружие, о котором все говорят с такой горячей верой, не принесет успеха, тогда вы, мой фюрер, обязаны принять решение окончить войну. Немецкий народ претерпел непередаваемое, наступило время положить конец его мукам».

15 августа 7-я американская армия генерала Пэтча высадилась в Южной Франции между Каннами и Тулоном (операция «Анвил») и начала продвижение по долине реки Роны на север. Действующая здесь 7-я армия союзников 22 августа достигла Гренобля. С войсками из Нормандии — с Паттоном в данном случае — они встретились 11 сентября в Дижоне. Следует при этом сказать, что для успеха высадки в Южной Франции много войск было взято союзниками с Апеннинского полуострова, и это сделало оборонительную германскую «Готическую» линию еще более неприступной. Союзные войска в Италии буквально замерли, приостановив движение на север.

На Западном фронте Германии ощущается замешательство. Замена командования (в данном случае Клюге Моделем) никогда не проходит безболезненно. 300 тысяч германских войск оказались окруженными под Фалезом, и мощь германских танковых дивизий стала слабеть буквально с каждым часом. Прибывший 17 августа фельдмаршал Модель постарался организовать устойчивую оборону по реке Сене и прежде всего оградить от вторжения с запада границы рейха. Гитлер приказал держать до последнего порты побережья Ла-Манша. Напрасные усилия. Танковый герой американцев генерал Паттон 19 августа 1944 г. вышел к Сене северо-западнее Парижа, чем обесценил приказы Моделя. Окруженные у Фалеза германские войска подвергались нещадным бомбардировкам. Здесь американцы впервые в Европе применили напалм. Последним усилием дивизия «Гитлерюгенд» приоткрыла окруженным немецким войскам путь на восток, и к 21 августа триста тысяч этих войск, выведя всю технику, сумели соединиться с основными силами немцев.

Именно об этом участке фронта пишет генерал Эйзенхауэр: «Дороги, шоссе и поля были покрыты разрушенной техникой и трупами людей и животных. На сотни метров было невозможно пройти, не наступив на мертвое тело и разлагающуюся плоть». На полях западных сражений к этому времени уже погибли 50 тысяч германских солдат и 200 тысяч были взяты в плен. Германская армия потеряла в Нормандии более 1300 танков. В некоторых из немецких танковых дивизий осталось по 15 танков. 15 из 56 пехотных дивизий немецкого Западного фронта перестали существовать.

Американцы, англичане, а теперь и «свободные французы» генерала де Голля устремились к Парижу. 20 августа парижане заставили германского командующего в Париже генерала фон Хольтица начать переговоры об отходе. В половине десятого вечера 23 августа танки дивизии подчиняющегося де Голлю Леклерка вошли в Париж. В 2 часа 30 минут пополудни 25 августа Хольтиц сдался. Во время освобождения Парижа погибло 500 бойцов Сопротивления. Колонна франтиреров, танкистов Леклерка и освобожденных парижан 26 августа во главе с де Голлем прошла по Елисейским полям. Севернее, перейдя в этот день Сену у Вернона, британские и канадские войска устремились в сторону Кале и Брюсселя. В Италии в тот день была освобождена Пиза.

Не найдя надежного рубежа на Сене, германские дивизии покатили назад, пока не нашли в начале сентября 1944 г. в качестве относительно устойчивой линии обороны притоки Рейна Шельду и Маас. Западнее этих водных рубежей Бельгия и Люксембург полностью попали в руки союзников, а 11 сентября американская 1-я армия пересекла германскую границу у Аахена.

Второе дыхание пришло к западным союзникам 17 сентября 1944 года с началом операции «Рыночный сад». Американские парашютисты захватили мосты у Эйндховена и Нимегена, британские парашютисты взяли мост у Арнхейма, но неудачно — они не дождались подкреплений и вынуждены были сдаться 24 сентября (первый крупный успех немцев после высадки союзников в Нормандии). Главнокомандующий союзников генерал Эйзенхауэр надеялся до холодов взять Кельн, но немцы ужесточили сопротивление, и главнокомандующий западных войск отложил выход к Рейну у Кельна.

На европейском берегу во Франции высадились уже более 2 миллионов солдат западных союзников. В течение трех месяцев, последовавших после высадки западных союзников в Нормандии, германские армии потеряли на всех фронтах 1,2 млн. убитыми, ранеными и без вести пропавшими. 50 дивизий были сокрушены на протяжении этих трех месяцев на Востоке и 28 — на Западе. А с востока на Германию смотрела советская громада в 555 дивизий.

 

Германия

На фоне великого отступления лета 1944 года, когда германская армия вынуждена была оставить Белоруссию и Украину, август-сентябрь 1944 года были месяцами, когда германская мощь — фактически, в последний раз — проявила свою мощь. Германская армия пока еще практически повсюду стояла за пределами рейха. Наступательное движение и с востока (Польша, Румыния), и с запада (Франция, Бельгия), и с юга (Италия) замедлилось. Пока еще немцами контролируются Балканы и Скандинавия. Германский подводный флот наводит ужас на морях. Несмотря на бомбардировки, германское население стоически переносит поворот фортуны. Что удивительно: германская промышленность, как уже говорилось выше, достигает пика производительности. Никогда еще фирмы Германии не давали вермахту столько современной военной техники, никогда еще армия, флот и люфтваффе не получали столько средств борьбы. В августе месячное производство танков достигло 869 единиц плюс 744 самоходных орудия. Этого количества новой техники было достаточно для оснащения десяти танковых дивизий. В сентябре немцы произвели 3031 истребитель (против 1248 в январе), из них 100 реактивных истребителей «Мессершмитт-262» и «Арадо-234». В сентябре 1944 года германская промышленность производила столько военной техники, что могла покрыть практически все потери и на Восточном фронте и на Западном. Этот взлет военной промышленности был возможен лишь посредством массового применения рабского труда — труда военнопленных, заключенных концлагерей, остарбайтеров, эксплуатации контролируемой Германией чужой территорией. Гитлер был приятно поражен, и министр военного производства сорокалетний Альберт Шпеер ходил в национальных героях.

То был пик. Дальнейшее представляло собой исторический спуск для Германии, но на короткий период Германия еще могла сопоставлять себя с громадой 1916 года, когда Гинденбург и Людендорф так или иначе решали судьбы Европы. В гигантской машине, именуемой германской экономикой, были свои слабые места. Главным таким местом было производство горючего. Шпеер пишет в мемуарах, что союзнические бомбардировки могли остановить германскую военную машину, если бы они были направлены не на террор местного населения (который, по его мнению, лишь стимулировал готовность немцев держаться до конца), а на производство искусственного горючего, на три точки синтеза бензина — или на три завода, производящих шарикоподшипники. Первое уязвимое место — топливо. Запас нефти в апреле 1944 года составлял миллион тонн, но летом упал до уровня месячного запаса. Не забудем, что Красная Армия стояла на пороге Плоешти, откуда в рейх шла природная нефть. В указанные август-сентябрь запас нефти несколько увеличился благодаря ослаблению интенсивности боев. Вторым слабым пунктом рейха становится нехватка живой силы. Армия начинает брать в свои ряды почти всех. Понижен возрастной уровень призыва — с 17 до 16 с половиной лет. В августе-сентябре в вермахт вливаются еще семьсот тысяч человек.

Гитлер еще более увеличивает влияние СС. Новый командующий внутренней армией рейхсфюрер СС Гиммлер является также министром внутренних дел и шефом полиции. Вскоре он же, не имеющий никакого опыта военного руководства, становится командующим группой армий «Висла» — главной военной силы между советскими войсками и Берлином. В части СС идет первоочередным образом новая техника — все лучшее, что производит военная промышленность Германии. В войска вводятся «политические офицеры» — «офицеры национал-социалистического руководства». Индоктринация вермахта на этой финальной фазе призвана укрепить решимость солдат и офицеров стоять до конца. 12 сентября Гиммлер объявляет, что семьи дезертиров отныне будут расстреливаться. Противнику будет оставляться лишь выжженная земля. Ни один немец, объявил Гитлер, не будет жить на территории, занятой противником. «Ни куска немецкого хлеба противнику», — пишет немецкий официоз «Фелькишер Беобахтер». Мобилизуются подростки между 16 и 18 годами и мужчины вплоть до 60 лет. Гиммлер создал 25 новых дивизий фольксгренадиров, германского ополчения. В восточных областях Германии, а затем и по всей стране создается фольксштурм — своего рода ополчение, призванное бороться с противником, готовящимся вступить на территорию собственно Германии.

А Гитлер теряет физические силы. Полуглухой, с трясущимися руками, подверженный приступам параноидальной злобы, подозревающий всех в измене, фюрер замкнулся в своем Волчьем логове, контактируя с минимумом военных. Предписания доктора Мореля только ослабляют его. Но и ему было достаточно отчетливо видно, что на весах мирового могущества Германия стремительно теряет свою значимость. Теперь, говоря о целях Германии в войне, он уже не вспоминает о претензиях на мировое могущество. Все более и более его мозг обращается к возможностям раскола противостоящей коалиции: «Никогда в истории не существовало коалиции, подобной созданной нашими противниками, состоящей из гетерогенных элементов, имеющих столь различные цели…. Ультракапиталистические государства с одной стороны; ультрамарксистские государства с другой. С одной стороны, умирающая империя, Британия; с другой стороны — ее колония, претендующая на ее наследство, Соединенные Штаты. Каждый из партнеров вступил в эту коалицию с целью реализации своих политических амбиций».

Гитлер приказал строительной фирме «Хохтиф» приготовить надежный бетонный бункер в саду рейхсканцелярии в Берлине. Работая день и ночь, строительные рабочие влили в глубину берлинской земли неимоверную массу бетона. Трех-четырехметровый бетон должен был надежно укрыть фюрера в его самоубийственной для Германии политике.

 

Бомбардировки Германии

Особо нужно сказать о роли союзной бомбардировочной авиации. Англичане отставили идею бомбардировки Германии днем, так как это требовало присутствия значительной истребительной авиации, которой у англичан тогда — в 1941 году — не было. К тому же их лучшие «Спитфайеры» не имели необходимого радиуса действия, чтобы, базируясь на британских аэродромах, сражаться в небе Германии. Прибывшая в 1943 г. 8-я американская авиационная армия имела на своем вооружении истребители П-47 «Сандерболт» и П-38 «Лайтнинг», которые могли, базируясь в той же Англии, углубляться над германской территорией южнее Рура. Но ситуация еще более изменилась в союзническую сторону с прибытием в марте 1944 г. истребителя П-51 «Мустанг», полеты которого из Англии не ограничивались даже Берлином. 8-й американский воздушный флот продолжал неумолимо бомбить заводы, на которых предположительно производится синтетическое горючее, в результате чего производство горючего в рейхе уменьшилось между мартом и сентябрем 1944 г. с 316 тысяч тонн до скромных 17 тысяч тонн в месяц. Запас горючего люфтваффе сократился до 5 тысяч тонн, а к началу 1945 года стал истощаться почти полностью.

Как уже говорилось, англичане бомбили ночью, американцы принимались за дело с утра. И днем и ночью в небе Германии начиная с 1944 г., было более тысячи самолетов противника. И все же нужно сказать, что ожидаемого деморализующего эффекта это бомбометание не имело, хотя интенсивность бомбовых атак временами была поразительной. В июле 1943 г. в ходе бомбардировки Гамбурга в огне образовавшегося смерча погибли 50 тысяч человек — почти столько, сколько погибло в ходе бомбардировок Британии за всю войну (60 тысяч человек). В Дрездене в феврале 1945 г. — около ста тысяч. В ходе стратегических бомбардировок в индустриальных городах Рура погибли 87 тысяч человек, в Берлине — 50 тысяч, в Кельне — 20 тысяч. В целом 600 тысяч гражданских лиц погибло в результате бомбардировок Германии и 800 тысяч были ранены. И все же в германском обществе не зародилось отчаяния и стремления остановить войну любым способом.

Летчики же несли потери. 8-й американский воздушный флот только за 1944 год потерял 2400 бомбардировщиков. Британское командование бомбардировочной авиацией за годы войны потеряло 55 тысяч человек.

 

Подъем Америки

Президент Рузвельт в середине 1944 года уже знал, что опасаться победы Германии в атомной гонке не стоит. Как пишет об этом времени американский историк Дж. Макгрегор Бирнс, «Россия, а не Германия, становилась теперь проблемой. Антигитлеровская коалиция подпадала теперь под новое напряжение». В конце августа 1944 года военный министр Стимсон, кодируя атомное оружие как С-1, заносит впечатление о беседе с Рузвельтом: «Необходимо вернуть Россию в лоно христианской цивилизации…. Возможное использование С-1 будет содействовать этому».

Промышленный рост Америки способствовал эйфории. Летом 1944 года Рузвельт на встрече с печатью припомнил время, когда фантастической считалась цель сборки 50 тысяч воздушных машин в год. «Ныне мы производим сто тысяч самолетов в год, и мы продолжаем наращивать производство, мы продолжаем бить все рекорды». Напомним, что немцам для успешного блицкрига на Западном фронте понадобилось в мае 1940 года 3 тысячи самолетов, две с половиной тысячи танков, 10 тысяч артиллерийских орудий и четыре тысячи грузовиков. За последующее пятилетие американцы произвели 300 тысяч самолетов, 100 тысяч танков, 372 тысячи артиллерийских орудий, два с половиной миллиона грузовиков, 87 тысяч военных кораблей, 20 миллионов автоматов и винтовок. Вспоминались слова фельдмаршала Гинденбурга, сказанные по поводу американского военного производства в 1918 году: «Они поняли природу войны».

В период, когда германские подводные лодки ежемесячно топили суда общим водоизмещением 700 тысяч тонн, американцы дали одно из самых блестящих доказательств своего технического гения. Применив стандартизацию производства, они в 1944 году стали закладывать на вервях по одному новому военному кораблю ежедневно. За первые 212 дней 1945 года было построено 247 кораблей. Военное ведомство запросило, нельзя ли перенесли конвейерную практику на производство самолетов. «Отец» конвейерного производства судов Кайзер вступил в долю с равным по предприимчивости партнером — Г.Хьюзом, и с конвейера пошли самолеты, среди которых сразу же выделились Б-17 («Летающие крепости»). Это было то, с чем «не могли совладать молитвы японского императора, риторика Муссолини и производственный гений Альберта Шпеера», — пишет У.Манчестер.

Между 1941 и 1945 годами промышленное производство в США выросло на 90 процентов. Росла не только мощь США, но и их благосостояние. Доход на душу населения увеличился с 1 тысячи долларов в год в 1940 году до 1300 долларов в год четырьмя годами позже. В США никогда не было столько занятых рабочих рук. Безработица, остававшаяся наследием «великой депрессии», «рассосалась». Американский капитализм «решил» проблемы, над которыми он безуспешно бился предвоенное десятилетие. На внутреннем фронте царило своего рода «социальное перемирие» — численность забастовок упала до одной трети довоенного периода.

Впервые в своей истории Америка стала в массовом порядке посылать своих граждан в униформе во все части света (бросок президента Вильсона в Европу в 1917–1918 годах был относительно краткосрочным и, разумеется, не таким масштабным). На заграничные форпосты выехали более 11 миллионов американцев. Поле деятельности было столь велико, что мужского населения Америке уже не хватало. Рузвельт и его военный министр Стимсон выступали за введение призыва в армию женщин. В США осуществлялась грандиозная программа противовоздушной обороны. Корзины с песком и помпы для тушения пожаров стояли у всех домов. Но небо было чистым.

Как никогда прежде в американской истории, Вашингтон стал своего рода военным лагерем. С высоты птичьего полета были видны окружившие Вашингтон штабные бараки и военные полигоны, военные лагеря и аэропорты. Лимузины генералов и адмиралов скользили к воротам Белого дома. Резиденцию президента окружала военная полиция. Униформы мелькали на всех перекрестках. Это была видимая часть айсберга. Его невидимая часть осела в важнейших министерствах и ведомствах, в штаб-квартирах корпораций. Такой концентрации могущества, сплава денег с военной мощью Америка еще не знала. Это было соединение первой экономики мира с мобилизованным технически грамотным населением. Индустриальный тыл снабжал фронты неисчерпаемыми запасами. Вчерашние квалифицированные рабочие в униформе были обязаны приложить эту колоссальную силу для достижения конкретных задач. Армия, не знавшая отчаянных дней отступлений и поражений, излучала особое чувство, что «все достижимо». Тысячи грузовиков везли снаряжение и боеприпасы к фронту, тысячи самолетов планомерно бомбили свои цели, размеченные по квадратам. Опыт Второй мировой войны у американцев в результате получился особым.

Рузвельт пришел к заключению, что концентрация сил в Северной Франции позволит быстро добраться до жизненных центров Германии, это сделает западный блок во главе с США определяющим фактором послевоенного мироустройства. Черчилль не верил в «слишком простые» решения. Вероятно, перед его глазами стояла четырехлетняя агония Западного фронта в Первой мировой войне. Так или иначе, но Черчилль считал, что предотвратить превращение СССР в решающую силу континента можно, лишь преградив ему путь за пределы предвоенных границ. Это было достижимо только с выходом через Балканы в Румынию и на Дунайскую равнину. Для Черчилля решающим маневром войны было бы прохождение крупных западных сил через Любляну (Словения) по кратчайшему пути на Вену. Это сделало бы Балканы сферой западного влияния (по меньшей мере, частично) и одновременно упредило бы продвижение Красной Армии в Центральную Европу.

Столкнулись две линии. Американцы хотели быстрее взять под свой контроль германский силовой центр, англичане стремились прежде обеспечить позиции в Восточной Европе. Рузвельт немало энергии потратил на отстаивание идеи высадки в Южной Франции (обещание Советскому Союзу в Тегеране) против желания Черчилля проникнуть в Центральную Европу через северную Югославию. Упорство президента и постоянно растущая мощь Америки возобладали. Рузвельт испытывал чувство удовлетворения от того, что уже в сентябре южный и северный десанты англо-американцев во Франции сомкнулись.

 

Черчилль

Выступая по радио 25 марта 1944 г. Черчилль постарался сказать лучшие слова о Сталине: «Его власть позволила осуществить контроль над многомиллионными армиями на фронте в две тысячи миль, осуществить контроль и единство на Востоке, что оказалось благом для России и ее союзников». Но в реальной практике противоречий между союзниками накопилось более чем достаточно.

4 апреля 1944 года Черчилль сообщил палате общин, что за период с начала боевых действий погибли 120.958 солдат, матросов и летчиков, во время бомбардировок погибло 49 730 гражданских лиц, в морях нашли могилу 26 317 моряков торгового флота. Общая цифра — 197 005 человек. В конечном счете, говорил Черчилль, «гарантировать успех на войне нельзя, его можно только заслужить». Черчилль стремился сохранить английские ресурсы, прежде всего людские. Джон Макклой, заместитель военного министра в администрации Рузвельта, рассматривал вместе с премьер-министром руины Лондона, когда Черчилль задумчиво заметил, что представляет собой исключение из общей судьбы своего поколения. Большинство его сверстников лежат мертвыми под Пашендейлом и на Сомме — где шли самые ожесточенные бои Первой мировой войны. Целое поколение потенциальных лидеров страны было выбито из строя Первой мировой войной. «Я не позволю потерять еще одно поколение». Такая настроенность немалое объясняет в отношении Черчилля ко второму фронту.

Весной 1944 года обозначились различия в английском и американском подходе к Югославии. Черчилль, опиравшийся на Тито, был взбешен, узнав, что американцы именно в этот момент начали помогать его сопернику — Михайловичу. 6 апреля 1944 года Черчилль послал телеграмму Рузвельту, в которой говорилось, что действия американцев «повсюду на Балканах прямо противоположны действиям Британии». Это было тяжелое время для Черчилля, он не мог найти необходимый баланс в отношениях между Соединенными Штатами и Советским Союзом. С американцами зрели противоречия на Балканах. СССР Черчилль косвенно ожесточил тем, что в месяцы, предшествовавшие высадке в Нормандии, заостренно поставил проблему лояльности коммунистов и сочувствующих им, занимающих правительственные должности.

Накануне высадки во Франции отношения Черчилля и Сталина приобрели особую напряженность. 4 мая 1944 г. Черчилль записал: «Очевидно, что мы приближаемся к окончательному выяснению отношений с русскими, к выяснению сущности их коммунистических интриг в Италии, Югославии и Греции». Дело зашло так далеко, что премьер-министр предложил кабинету рассмотреть возможность отзыва британского посла из Москвы «для консультаций». Американцы в это время уже отозвали своего посла Гарримана. «Я не думаю, — писал Черчилль, — что русским понравится ситуация, когда в Москве не будет ни британского, ни американского посла».

У него было немало оснований для пессимистических оценок будущего. В мае 1944 года он делится своими страхами с Иденом: «Я боюсь, что в мире зарождается новая опасность. Русские опьянены победой, и нет тех препятствий, нет тех пределов, до которых они не могли бы дойти. Правда, на этот раз мы и американцы будем хорошо вооружены». В частности, для укрепления английских позиций в Азии он считал необходимым закрепиться в Сингапуре. По этому поводу он писал генералу Исмею: «Несчастьем для Британии было бы, если ее войска не сумели бы вернуть себе Рангун и Сингапур, оккупировать весь Малайский полуостров, разместить хотя бы небольшой британский контингент на оккупированных японцами территориях до того, как американцы продиктуют мир в Токио».

Черчилль начинает приходить к выводу, что в мире будущего Англия уже не сможет занять доминирующие позиции. «Пакс Британника» подходит к концу. В июле 1944 г. он вместе с Иденом обсуждает вопрос о британских военных долгах Соединенным Штатам. «Мы не должны забывать, что наш долг не следует рассматривать как обычный долг коммерческому банку. У нас образовалась нехватка валютных запасов, и мы начали брать в долг в ситуации, когда иссякли наши стерлинговые запасы. Следует помнить, что Великобритания вынуждена импортировать половину своих запасов продовольствия и большинство сырьевых материалов». Черчилль готовился занять жесткую позицию, но реалистически оценивал ситуацию, видел впереди зависимость от Соединенных Штатов. «Существует риск, что, если мы примем финансовую помощь, то при решении индийской проблемы мы вынуждены будем разделить с американцами политическое влияние и контроль. Финансы тесно переплетены с мощью, влиянием и суверенитетом государства. При разрешении проблем долга нам следует указать на наш вклад в победу союзников. Ведь их выживание во многом зависело от того, что мы сдерживали врага собственными силами в течение полутора лет. Мы внесли вклад в победу людьми, деньгами и материальными средствами. Эти соображения не должны игнорироваться при взаимных расчетах».

В июле 1944 года Черчилль думал о возможностях обретения такого орудия, которое позволило бы Британии сохранить статус великой державы. Он довольно неожиданно обратился к Сталину с просьбой позволить британским специалистам по ракетной технике прибыть в Польшу сразу после подхода советских войск к району западнее Львова. Англичане выказали острое желание проникнуть в покинутый немцами экспериментальный ракетный полигон в Дебице — между Львовом и Краковом. Черчилль объяснял Сталину, что осмотр не взорвавшейся ракеты Фау-1, которая упала в Швеции, многое дал английским военным специалистам. Теперь они хотели получить доступ к экспериментам, которые немцы производили в Польше.

17 августа 1944 г. Черчилль объяснял своей жене, что, к сожалению, вооруженные силы Британии рассредоточены в трех армиях, действующих раздельно. Первая во Франции ведет бои «под американским командованием». Вторая сражается в Италии под командованием английского генерала Александера (теперь, писал Черчилль, ей придано «второстепенное значение» ввиду настойчивого желания Рузвельта осуществить высадку союзных войск в Южной Франции). Третья английская армия сражается в Азии на бирманской границе. Такое рассредоточение британских войск приводит к тому, что две из них (в Италии и в Бирме) находятся под фактическим американским командованием, а третья подчиняется американскому главнокомандующему во Франции. Подобная конфигурация имперских сил уменьшает для Лондона возможности быть более значимой величиной в составе великой коалиции.

19 сентября 1944 года Черчиллю, прибывшему в дом Рузвельта в Гайд-Парке, ученые специалисты сообщили, что атомная бомба эквивалентом 20–30 тысяч тонн тротила будет готова к августу 1945 года. В этот же день несколько военных американских пилотов прибыли для знакомства с поразительным новым видом оружия. Одну из групп вводил в курс дела Дэвид Гринглас, который только что передал основные чертежи нового оружия советской разведке.

 

Черняховский и Баграмян

Незадолго до рассвета 17 августа 1944 года группа пехотинцев 3-го Белорусского фронта (Черняховский) во главе с сержантом Закаблюком прошла сквозь поле вчерашнего жаркого боя к реке Шешупе и послала рядового Александра Афанасьевича Третьяка установить советский красный флаг. Знаменательный момент: советская армия вышла на границу Германии — впереди была Восточная Пруссия, а данный пункт представлял собой пограничный знак № 56. Долго билась армия, чтобы настал этот день освобождения своей территории, день выхода к земле противника. Сколько воинов ценой своей жизни приблизили этот славный день! Если в доблестной 5-й гвардейской танковой армии осталось только 28 танков, то сколько же отчаянных парней сложили свои отчаянные молодые головы? В 11-й гвардейской армии батальоны по численности дошли до уровня рот. Но их жертвы были не напрасны. Оглянувшись окрест, можно было видеть остатки девяти германских дивизий.

На карте словно возродился август 1914 года: Инстербург, Гумбинен, Эйлау — эти же города были на планшетной карте генерала Рененкампфа и у шедшего южнее генерала Самсонова, стоявших в начале несчастий русской армии в двух мировых войнах. Командарму Черняховскому было тогда восемь лет, он мог по возрасту быть сыном этих русских военачальников. Теперь сыновья отомстили за великую трагедию, разыгравшуюся здесь ровно тридцать лет назад. Русское оружие было отомщено. Но немецкая граница не была просто линией на карте в офицерском планшете. Она была очень укреплена.

Вступая во второй раз в ту же историческую реку, Черняховский должен был быть осторожным. Перед броском на германскую территорию он концентрировал свои войска. Севернее — перед 1-м Прибалтийским фронтом Баграмяна была поставлена задача прервать коммуникации между германской группой армий «Север» и Восточной Пруссией. Подвиг его войск в эти дни — окончательный разгром (совместно с 3-м Белорусским фронтом) 3-й танковой армии вермахта, что так резво бежала по нашим равнинам три года назад.

В ударе по группе армий «Север» Баграмян был не один: три Прибалтийских фронта объединили усилия, чтобы вернуть долг трехлетней давности. А с севера, стоя у русской Нарвы (которая напоминала о первом петровском походе в Прибалтику), стоял Ленинградский фронт Говорова. Баграмяну не нравился план Ставки. Если он двинется на Каунас, то подставит свой фланг группе армий «Север» со всеми возможными последствиями и для него, и для 1-го Белорусского фронта. Как уже стало обычным, упорный Баграмян, опирающийся на здравый смысл, на хладнокровный анализ, а не на «всеизвиняющий» приказ, пошел своим путем. Не дожидаясь прихода обещанной 39-й армии, он двумя армиями (6-я гвардейская и 43-я) вышел на Двинск (сколько ассоциаций с Первой мировой!), ожидая помощи соседнего 2-го Прибалтийского фронта (Еременко). 5 июля его войска преодолели упорное сопротивление, гвардейцы из 6-й армии с помощью 43-й Белобородова перерезали железнодорожную магистраль Двинск — Вильнюс, а 9-го июля — Двинск — Каунас.

Это позволило начать заход в тыл всей германской группировке. Но не хватало грузовиков, нелетная погода девальвировала советское превосходство в воздухе, и 12 июля, когда Ставка просигналила, что группа армий «Север» готова прорваться на юг (ошибка стратегической разведки — германским войскам было приказано оставаться в прибалтийских землях), Баграмян оказался в весьма сложном положении. Координатор от Ставки, маршал Василевский, требовал не питать смелых планов поворота на север, а двигаться строго в западном направлении. Теперь основное внимание группы армий «Север» должен был занять 2-й Прибалтийский Еременко. Его четыре армии начали наступление против 13 германских дивизий, стоящих на так называемой «линии Пантеры» — системы укреплений, созданных фельдмаршалом Моделем зимой 1943–1944 годов. Позади размещалась «Рыцарская линия» и еще три оборонительные системы — «синяя», «зеленая» и «коричневая». Использован был рельеф местности, бесчисленные озера, болота, трясины, груды камней, непроходимые леса и все прочее, что северная природа создала для осложнения жизни человека.

В течение первых двух суток Еременко пробил брешь восьмидесятикилометровой ширины на глубину более 15 километров. 12 июля он пересек железную дорогу Псков — Идрица и шоссе Невель — Опочка. 3-я ударная армия генерала Юшкевича вышла к реке Великая. 15 июля взята старинная Опочка, а через два дня — Себеж. Важным было отобрать у немцев Опочку — это лишало цельности всю германскую систему обороны, то был самый сильный пункт в «линии Пантеры», своего рода ключ к латвийской границе. Вслед за «синей» пошла «зеленая» линия и умение советских войск было продемонстрировано убедительным образом. Быстро уходившая из этих мест в 1941 году, Советская Армия 1944 года возвращалась умело и профессионально. А ведь в противостоящих германских войсках сражались не новички, а закаленные ветераны, видевшие на этой войне уже все. Возможно, самая тяжелая работа досталась советским саперам — леса были буквально нашпигованы минами всех калибров.

Левый фланг 2-го Прибалтийского приблизился к Двинску, а правый вошел в Латвию. Баграмян все время смотрел на север и умолял о приказе идти на Ригу, но ставка направляла его южнее и западнее. А правее фронта генерала Еременко начинал исполнять свою роль 3-й Прибалтийский фронт генерала Масленникова, главной задачей которого было уничтожение германской группировки в районе Пскова и Острова. За ними была уже Эстония. Сталин не знал Масленникова и выражал свои опасения: «Никто ни разу не был у Масленникова, а это молодой командир с молодым штабом и недостаточным опытом». Он нуждается в «опытных артиллеристах и летчиках». Будущий главный маршал артиллерии Яковлев вылетел к Масленникову, разместившему свой штаб на западном берегу реки Великой (по существу, на плацдарме). 16 июля фронт Масленникова полыхнул массированной канонадой. Масленников оказался достаточно опытным командиром и не новичком в стратегии. Утром 21 июля 1944 года его войска вошли в Остров с юга, а вечером четыре дивизии уже изготовились штурмовать Псков. Ранним утром 23-го в нем уже не было немцев. Теперь Масленников был ориентирован оторвать германские войска, расположенные в Эстонии и Северной Латвии, от прочих соединений вермахта.

Во второй половине июля Баграмян успокаивается, признаков падающего с севера «дамоклова меча» нет. Немцы не собираются бросаться из прибалтийских провинций в Восточную Пруссию. Тем более их нужно отсечь и нейтрализовать. Баграмян убеждает Василевского изменить главное направление его удара, теперь он ориентируется на расположенный севернее литовский Шяуляй. Группу армий «Север» — ветеранов трех лет войны — не стоит недооценивать. Сами они из Прибалтики не уйдут. И будут висеть тем самым мечом, который однажды может войти во фланг центральной группе советских войск. Это мнение учтено, 22 июля 51-я армия генерала Крейцера рванулась на Паневежис; справа, несколько отставая из-за жестокого германского сопротивления, шла 43-я армия. Баграмян наградил быстрых в атаке командиров дополнительной стрелковой дивизией. Он смотрел на своих птенцов как ястреб. После прохода фронтом Еременко «линии пантеры» германское сопротивление было ослаблено, и 27-го важный центр железнодорожных развязок Шауляй был взят. Левее Двинск взят в тот же хороший июльский день, а затем красное знамя взвивается над Резекне.

К августу на северо-западе огромного фронта сложилась совсем новая обстановка. Назначенный Гитлером отвечать за оборону Эстонии и Латвии генерал-полковник Шернер сумел использовать уникальные черты местности от Финского залива до Даугавы — пересеченную местность, множество рек, густые лесные массивы. Все дороги жестко контролировались немцами. Фронт Масленникова был остановлен в болотистых пригородах Пскова, дорога между озером Пейпус и Финским заливом была перекрыта для Говорова.

2-я ударная армия Федюнинского получила приказ прорваться через Нарвский проход. Его защищали 12 дивизий «Armeeabteilung «Narva» в июне и уже только 5 дивизий к августу, но это были элитные войска. Их основу составлял 3-й танковый корпус СС, моторизованная дивизий СС «Нордланд». Открывая наступление Федюнинского, 1000 орудий взорвали воздух, восемьдесят минут молотя германские укрепления. Затем за дело взялась 13-я авиационная армия, позволяя 131-й и 191-й дивизиям начать переправу через реку Нарву. В воздухе из громкоговорителей гремели немеркнущие слова «Священной войны», самой великой песни-гимна целого поколения, равной по мощи целому фронту. К 11 вечера уже стоял понтонный мост, по которому на западный берег катили артиллерийские орудия. Ночью через реку перешел 109-й корпус, а на протяжении следующего дня город Нарва был очищен от немецких воинских частей. Девушки, направляющие движение транспортных колонн, становились отчетливой приметой времени. Впервые взятая русскими войсками в 1558 году, Нарва снова была в русских руках. Иван Грозный и Петр Великий были бы довольны.

И все же Шернер к середине августа сумел консолидировать фронт. Он выступил навстречу Баграмяну (с его неизбывной мечтой взять Ригу) и нанес серьезный удар силами 40-го танкового корпуса по наступающим советским войскам. К юго-западу от Шяуляя танковые колонны немцев («Гроссдойчланд» и другие) прорвали советские позиции. Две германские танковые дивизии — 180 танков — нанесли 14 августа удар по левому флангу советской 51-й армии, заставили ее отойти, и боевая группа «Штрахвиц» открыла линию сообщения между группой армий «Север» и основной массой вермахта. Изоляция немцев, бьющихся в Прибалтике, была предотвращена несмотря на отчаянные атаки дивизий Баграмяна. Движение на Ригу советских войск было остановлено. Шернер временно был победителем, 25-километровый коридор действовал, что очень подняло его престиж в глазах Гитлера.

 

Возрождение Франции

Шарль де Голль прибыл во второй половине дня 6-го июля в американскую столицу. Его приземление в вашингтонском аэропорту было отмечено семнадцатипушечным салютом, а первая его речь на американской земле прозвучала по-английски. Рузвельт в Белом доме приветствовал гостя по-французски. С внешней стороны визит проходил как нельзя более успешно. Глава Алжирского комитета произвел хорошее впечатление на людей, настроенных заведомо враждебно. Адмирал Леги нашел Шарля де Голля лучше, чем ожидал. Хэлл тоже пишет о благоприятном впечатлении от встреч с генералом. Де Голль, которого столько обвиняли в резкости и отсутствии такта, показал в Вашингтоне противоположные качества, даже если судить по отзывам прессы. «Нью-Йорк таймс» сообщает, что генерал де Голль произвел исключительно хорошее впечатление на репортеров своими откровенными и прямыми ответами. «Балтимор сан» отмечает: обращение генерала с газетчиками было непринужденным; корреспондент «Вашингтон пост» не нашел никаких следов комплекса Жанны д'Арк; в «Нью-Йорк геральд трибюн» генерал описан «удивительно мягким в манерах», здесь тоже не нашли следов пресловутого высокомерия.

Но нам гораздо интереснее знать, что творилось за кулисами. Состоялись три частные беседы де Голля с Рузвельтом. Показательно, что темой разговора были не гражданские дела, не проблема национального суверенитета, не валютный вопрос. Собеседники обсуждали картину послевоенного мира. Де Голль: «В наших беседах он (Рузвельт) старался не касаться никаких жгучих вопросов, но широкой кистью рисовал политические цели, которых он надеется достичь, благодаря победе. Его стремления казались мне грандиозными, но внушали тревогу за судьбы Европы и Франции. Изоляционизм Соединенных Штатов Америки президент считает большой ошибкой, отошедшей теперь в прошлое. Но он бросается из одной крайности в другую и хотел бы установить систему постоянного вмешательства посредством международных законов. Он полагает, что четырехчленная директория — Америка, Советская Россия, Китай и Англия — урегулирует проблемы всего мира. Парламент Объединенных Наций придаст власти «большой четверки» демократический вид. Но для того, чтобы не отдавать в распоряжение трех из этих держав почти весь шар земной, эта организация, по его мнению, должна будет потребовать, чтобы в различных странах мира были устроены базы американских вооруженных сил, причем некоторые из них необходимо расположить и на французской территории.

Рузвельт рассчитывал вовлечь таким образом Советскую Россию в объединение, которое будет сдерживать ее честолюбивые стремления и в рамках которого Америка может собрать свою клиентуру. Он знает, что из четырех великих держав чанкайшистскому Китаю необходимо его содействие, а Англия из опасения лишиться доминионов должна согласиться с его политикой. Что же касается сонма средних и малых государств, Америка будет иметь возможность воздействовать на них путем оказания им материальной помощи. Наконец, право народов располагать своей судьбой, поддержка, оказанная Вашингтоном, наличие американских баз породят в Африке, в Азии, в Меланезии новые суверенные государства, которые увеличат собою число стран, обязанных Соединенным Штатам.… Рузвельт рисует мне свои планы. Я слушаю его и думаю: «Как это характерно для людей: идеализм прикрывает стремление к могуществу».

Никакие словесные формулировки, цветы и фанфары не могли закамуфлировать различия во взглядах, в планах на будущее. В мировой системе Рузвельта не было места для Франции как великой державы, и ни два столетия дружбы, ни помощь в двух мировых конфликтах не могли заставить французского лидера симпатизировать мировым схемам американского президента. Де Голль и Рузвельт, имея в виду коренное, принципиальное различие их позиций, остались после этого, столь удачного (внешне), визита так же далеко друг от друга, как и до него.

Девятого сентября 1944 года было сформировано новое французское правительство на широкой социальной основе. Двадцать третьего сентября французские внутренние силы, числом около полумиллиона, были преобразованы в регулярную французскую армию. Укрепление французского потенциала немедленно отозвалось в сфере большой политики. Уже 14 сентября министр иностранных дел Бидо на своей первой пресс-конференции официально выразил перед союзниками просьбу о включении Франции в Европейскую совещательную комиссию.

Американский представитель при французском правительстве С.Чепин пишет в госдепартамент: «Французы — гордая нация, и задержка с признанием администрации, которую они приняли, будет интерпретирована как отсутствие доверия их способности создать правительство и участвовать в войне. Столь же большое значение будет иметь убеждение, что они поставлены в определенно худшую позицию в отношении участия в послевоенном переустройстве и особенно в решениях, касающихся Германии, и это несмотря на все данные нами уверения в противоположном». Косвенным путем подвергая сомнению основной тезис Рузвельта, Чепин замечает: «Многие месяцы должны пройти, прежде чем миллионы перемещенных лиц и пленных смогут участвовать в свободных выборах, обещанных де Голлем».

 

Япония в кольце

Поздним летом 1944 года американцы начинают планировать решающие удары по Японской империи. Успех на Марианских островах и на севере Новой Гвинеи открыл им эту возможность. Первым шагом к подрыву позиций японцев виделась высадка на одном из центральных филиппинских островов — Лойте. Отсюда можно было выбирать, куда двигаться дальше — на большой филиппинский Лусон или в направлении Тайваня. Но поражение Чан Кайши обесценило Тайвань как цель, как базу грядущих операций совместно с китайцами. Адмирал Нимиц все больше склонялся к Лусону.

Японская военная машина оставалась могучим организмом. В 1943 г. японцы произвели 20 тысяч самолетов, а в 1944 году — 26 тысяч. Ослабление японских вооруженных сил связано не с уменьшением численности самолетов и другой техники, а с гибелью лучших, наиболее опытных пилотов, моряков, пехотинцев. Летом 1944 года японцы создают отряды камикадзе («божественный ветер», разметавший монголов в четырнадцатом веке) на массовой основе. Стратегия у Токио была достаточно простой: противник должен убедиться, что продолжительная война с Японией предельно дорогостояща; есть все основания идти менее радикальным путем. В битве за Окинаву были осуществлены 2550 полетов камикадзе, а к боям собственно в Японии готовились 5 тысяч камикадзе.

Японцы правильно определили направление следующего хода американцев — Филиппины, где у фельдмаршала Тераучи Хисаичи было 250 тысяч солдат. Сюда же был послан и «тигр» Ямасита, после взятия Сингапура претендовавший на пост премьер-министра.

Но японское военное руководство в октябре 1944 г. сделало две грубые ошибки. Во-первых, правильно усмотрев Центральные Филиппины, японцы затем поддались на маневр американцев, сделавших обманное движение в направлении Тайваня. Именно здесь, в небе неподалеку от Китая, японская авиация потеряла последних асов — 500 потерянных машин против 100 сбитых американских самолетов. У американского адмирала Хелси была примерно тысяча самолетов, которым японцы ничего уже, кроме камикадзе, противопоставить не могли. Теперь в небе над Лойте (а именно эта цель американцев стала ясной планировщикам в Токио к 17 октября 1944 г.) господствовала американская авиация. К Лойте подошли 12 американских линкоров, 32 авианосца и 23 крейсера. Им императорский флот мог противопоставить только семь линкоров, четыре авианосца, два гибрида — полукрейсера-полуавианосца и двадцать крейсеров. В свете сопоставления этих сил виден итог 1942–1944 годов и перспективы будущего соперничества.

Пока 6-я американская армия высаживалась с транспортов на Лойте, в море разыгрывалось то, что можно назвать последним крупным сражением великих флотов. Американский авианосец «Принстон» был потоплен одной японской ракетой. Ко дну пошел и крейсер «Бирмингем». Но исход дела решили самолеты американской военно-морской авиации. Тринадцать торпед с воздуха вонзились в огромный (73 тыс. тонн) корпус японского линейного корабля «Мусаши». Капитан Иногучи стоял на тонущем мостике до тех пор, пока корабль не скрылся под водой. Императорский флот Японии потерял тридцать шесть кораблей — три линкора, четыре авианосца и шесть крейсеров — против шести американских — и уже не мог оправиться от этих потерь. У Токио осталось только три авианосца и один авианосец-гибрид. Теперь остановить американские корабли не мог никто.

В самом конце октября Тераучи усиливает гарнизон Лойте. Бои приобрели ужасающий по жестокости характер. Здесь японцы в последний раз сумели создать ситуацию превосходства над американцами в воздухе — 2500 японских самолетов 4-й воздушной армии буквально изгнали с небес американскую авиацию. В наземных операциях происходило нечто не очень характерное. На Лойте в ноябре 1944 года словно повторили опыт траншейной Первой мировой войны. Особенное ожесточение наступило между 27 ноября и 12 декабря. Затем прибывающие американские подкрепления начали склонять чашу весов в американскую сторону.

Конечная победа на острове (15 тысяч погибших американцев и 50 тысяч японцев) позволила американскому командованию отсечь Токио от его «южной империи» — американские вооруженные силы перерезали линии японских коммуникаций и получили базы, опираясь на которые можно было думать о давлении на собственно Японские острова. В результате 15 декабря американцы высаживаются на острове Миндоро (в 400 километрах севернее) — отсюда открывается внутреннее море Малайского архипелага. Ярость японцев помогала уже слабо. Камикадзе потопили сотни судов (в основном, вспомогательных), но воспрепятствовать американцам в их движении к центру японской мощи они уже не могли.

Возможно, японцы совершили ошибку, бросив свои основные силы на Лойте. Но пути отступления у них были уже ограничены. Их ожидала запланированная на 9 января 1945 г. высадка американской морской пехоты на самый большой остров Филиппин Лусон. Впереди выстраивается страшная череда битв: Лусон, Иводзима, Окинава.