Мировая холодная война

Уткин Анатолий

ГЛАВА ПЯТАЯ

ПОЛЬША

 

 

Польша была в центре того развития, которое породило холодную войну. И причины были не исторические, не общая горькая память о 1612, 1772, 1796, 1830, 1863, 1920-1921 гг. Главное для Сталина было то, как поляки видели свое будущее.

Первая особенность стратегического видения зарубежных поляков заключалась в том, что они — следуя линии Йожефа Пилсудского — верили в возможность превращения Польши в великую державу, которая остановит движение в Европу России и одновременно сдержит с востока Германию. (Невероятная самоуверенность, буквально погребенная в 1939 г.). Этот революционер-социалист стал просто олицетворением польского посягательства на место в мире, которого ни демография, ни материальные или военные способности Польши фактически не позволяли.

Если нет собственного потенциала, следует воспользоваться чужим. Польша демонстрировала это качество во всем объеме. До 1934 г. она ориентировалась на Францию, а потом (1934) заключила — первой — договор с нацистской Германией, значительно осложняя расклад сил в Европе, Варшава бросилась на беззащитную после Мюнхена Чехословакию и отняла у нее Тешинскую область. Поражение 1939 г. лондонские поляки старались «забыть», ведь появляется фантастическая возможность: Германия и Россия обескровливают друг друга. Если в этой ситуации сориентироваться на растущую Америку, то у уничтоженной Польши возникает новый шанс.

 

Лондонские поляки

Лондонское правительство премьер-министра Сикорского достаточно отчетливо — к концу 1942 г. — понимало, что на востоке встает исполин исключительной силы, и в одиночку антироссийское правительство в Варшаве не будет балансиром. Требовалось привлечение внешних сил. Лондонские поляки начали обдумывать возможности создания некоей «федерации», «блока», «союза» государств, стоящих на западной границе будущего Советского Союза. Важным для Сикорского и его людей было согласие на участие в этом блоке Турции — Анкара дала такое согласие в конце 1942 г. Но для поляков важнее всего было заручиться поддержкой Соединенных Штатов. Сикорский начинал рисовать президенту Рузвельту новую Польшу в качестве старого «cordon sanitaire» уже в марте 1941 г. Но Америка была еще вне основных военных процессов, и Рузвельт промолчал.

Во второй раз Сикорский объяснял потенциальную роль Польши Рузвельту в марте 1943 г. Рузвельт был обычной своей дипломатической форме — улыбчивый, не говорящий ни да, ни нет. Но важно то, что американский президент никак не благословил мелкое блокостроительство в Восточной Европе

В январе 1943 г., в час Сталинграда, когда с востока забрезжило, польский премьер-министр Сикорский вылетел в Соединенные Штаты. Он рисует первому заместителю государственного секретаря Самнеру Уэллесу картину видимой им послевоенной Восточной Европы. «Польша будет якорем на севере, а Турция будет якорем на юге». Сикорский говорит на языке, которым тогда в Антигитлеровской коалиции еще не пользовались: «Конфедерация будет служить валом на пути русского империализма».

Несколько позже, в том же марте 1943 г. польский посол в США Ян Цехановский вручил государственному департаменту специальный документ, содержащий своеобразный анализ «противоречивости русской ментальности». Сталин (говорилось в документе), руководствуется «крестьянской логикой». Только твердость западных держав способна остановить русских в их завышенных пограничных требованиях. Неудачным для поляков было то, что они, в своем самомнении, позволили утечку информации, и теперь в Москве знали, как советских руководителей представляют американцам.

Официальный орган лондонского правительства писал в марте 1943 г. (Россия напряглась перед Орловско-Курской дугой): «Война еще не окончена. В соотношении сил еще произойдут большие перемены… Последнее слово будет не за Россией… Важную роль в определении карты этой части Европы будет играть Польша и ее англосаксонские союзники… Обратите внимание на заявление, сделанное генералом Сикорским после его возвращения из Вашингтона, где он скоординировал принципы нашей внешней политики со взглядами президента Рузвельта». Безответственная болтовня поляков возмутила министра иностранных дел Идена. Указания на англосаксонское превосходство заставили его предупредить американце и попросить их утихомирить поляков «которые должны нести часть ответственности за нынешнее состояние своих отношений с русскими».

К октябрю 1943 г. поляки уже категорически требовали от американского и британского правительств гарантии целостности польской предвоенной территории. «Чтобы гарантировать это, американо-британские войска … должны быть размещены на территории Польши для предотвращения польско-советских трений».

Сикорский постоянно встречался с представителями малых восточноевропейских стран (прежде всего, балканских). Официально все звучало как создание «антигерманского» кордона, но прикрытием антисоветской дипломатии это было слабым. Лондонские поляки были очень недовольны подписанием в декабре 1943 г. советско-чехословацкого договора — ведь Праге поляки отводили очень важное место в своих геополитических схемах. В Кремле очень интересовались прожектами лондонского правительства поляков и спрашивали об их планировании у самым близких им западных союзников — англичан. Но министр иностранных дел Иден жаловался на то, что «русские уже все знают».

Поляки оказывали давление самого разного рода. Они постоянно говорили об опасности русского империализма, они сознательно не объясняли, как они будут использовать огромную партизанскую Армию Крайову. Много раз задававшиеся на протяжении 1943 г. вопросы относительно АК не находили ответа. Лондонское правительство поляков полагало, что таким образом оно увеличивает значимость своих вооруженных сил. Но в ведущих западных столицах крепло мнение, что только с очевидной санкции Москвы генерал Сикорский сможет использовать сотни тысяч своих партизан. А лондонские поляки подходили к проблеме с другой стороны: Армия Крайова может выступить против немцев «чтобы предвосхитить вхождение русских». Это были рискованные обещания. Руководство АК убеждало в том, что ее силы позволяют ей рассчитывать на всеобщее восстание в момент вхождения на территорию Польши Советской армии. В марте 1943 г. лидеры АК даже намекают, что возможно не избежать и столкновения с советскими войсками, разъединяя отступающих немцев и наступающих русских. Иден и Хэлл были предупреждены относительно возможной «необходимости отчаянной самообороны» против России.

В США жили 6 млн. поляков и обычно они голосовали за демократов. Когда 4 июля 1943 г. генерал Сикорский погиб в авиакатастрофе, то наследовавший ему в качестве премьер-министра Станислав Миколайчик прямо заявил госсекретарю Хэллу для передачи президенту Рузвельту, отправлявшемуся для встречи со Сталиным в Тегеран: «Решения, принятые без полной консультации с польским правительством, на которое надеется все польское подполье, приведет к серьезному кризису… Это будет иметь отклик среди американцев польского происхождения».

Катынь обострила советско-польские отношения. 13 апреля 1943 г. германское радио сообщило о жертвах Катыни. В советско-польских отношениях назрел невиданный скандал. Поведение обеих сторон стало уязвимым. Послушаем Г. Колко: «Учитывая обостренный характер польско-советских отношений, поляки были полностью осведомлены, что их предложение передать дело Международному красному кресту вызовет окончательный разрыв отношений с русскими. Сикорский лично в частном порядке признался Гарриману 1 мая 1943 г., что поляки сделали грубую ошибку. Ошибкой было рассчитывать на симпатизирующий полякам отклик англо-американской дипломатии, русский ответ можно было предсказать. В текущий момент войны, учитывая недовольство русских задержкой с открытием второго фронта, грубый непрофессионализм лондонских поляков привел англо-американских дипломатов в ужас. Они отчаянно и безнадежно пытались уменьшить ущерб в последующие месяцы развития польско-советских отношений, продолжающих ухудшаться. Оказавшиеся сторонниками особого типа дипломатии, поляки продемонстрировали грубость и вызвали всеобщее отчуждение».

Миллионы поляков погибли в нацистских концлагерях — и не было особых откликов лондонских поляков. И о них говорили много меньше, чем о трагических жертвах того взаимоозверения, которое характерно для польско-российских отношений в ХХ в. В Варшавском гетто погибли во время восстания 50 тысяч евреев, а лондонское правительство было более чем сдержанным. В Катыни в результате жестокой расправы НКВД погибли несколько тысяч польских офицеров, но, как пишет Бур-Комаровский, это были «элита польской нации», то есть родственники и друзья лондонских эмигрантов. Это не служит извинением, но все же добавим, что Катынь была уникальным случаем и не имела ничего похожего в других местах Восточной Европы. В то время как немцы уничтожали невиданное число своих жертв. Отметим также, что гораздо большее (чем численность катынских жертв) число поляков, вооруженных Советским Союзом и отправленным через Каспий — по их желанию — на британский Ближний Восток.

 

«Второй фронт» открыт

Черчилль пишет Сталину 6-го июня 1944 г.: «Все началось хорошо. Мины, препятствия и наземные барьеры в основном преодолены. Высадка воздушного десанта была очень успешной… Высадка пехоты происходит быстро… Погода предсказывается умеренная». Сталин отвечает: «Летнее наступление советских войск, о начале которого достигнуто соглашение на Тегеранской конференции, начнется в середине июня на одном из важнейших секторов фронта. Общее наступление будет развиваться по стадиям с последовательным вовлечением армий в наступательные действия. Между концом июня и началом июля операции превратятся в общее наступление советских войск. Я буду держать вас в курсе событий».

Немногочисленные московские рестораны были полны, первый тост — «За второй фронт!» «Правда» поместила портрет генерала Эйзенхауэра и его краткую биографию. Теперь Германия начинала ощущать свое проклятье Первой мировой войны — боевые действия на двух фронтах. Только тогда Россия не выдержала и пришла в Брест. На этот раз она вынесла на своих могучих плечах всю страшную тяжесть войны трех неповторимых лет между июнем 1941 и июнем 1944 годов. Возникающий Западный фронт Эйзенхауэра знал, что далеко, на европейском Востоке его поддерживает лучшая армия мира, взявшая на себя львиную долю общего бремени. На Восточном фронте немцы держали 228 дивизий, а на западном — 58 дивизий, из которых лишь пятнадцать дивизий оказались в непосредственной близости от мест высадки в Нормандии.

С таким могучим союзником следовало ладить. Двадцатого января 1944 г. Черчилль на встрече с лидерами поляков в Лондоне посоветовал им «принять „линию Керзона“ за основу для дискуссий», поскольку им обещаны немецкие территории на западе — вплоть до Одера. Черчилль выступал в непривычной роли адвоката Советского Союза. Потребности обеспечения безопасности СССР от еще одного сокрушительного германского наступления, объяснял Черчилль, а также «огромные жертвы и достижения русских армий» в процессе освобождения Польши, дают русским право на пересмотр польских границ.

И американская сторона проявила деликатность. 17 июня 1944 г. президент Рузвельт лично написал Сталину (как некое извинение), что визит премьер-министра эмиграционного правительства Миколайчика «никоим образом не связан с какими-либо попытками с моей стороны вмешаться в спор между польским и советским правительствами. Я должен уверить вас, что не создается никаких планов или предложений, затрагивающих польско-советские отношения». Написано это было десять дней спустя после высадки в Нормандии, где уже полторы сотни тысяч солдат закрепляли плацдарм и более всего нуждались в летнем наступлении Советской Армии.

Но уже в июне Рузвельт встретился с премьером правительства лондонских поляков С. Миколайчиком. Президент сознательно дал в честь Миколайчика «государственный обед», подчеркивая его легитимные права и американскую поддержку. Неизбежно обсуждалась проблема будущих границ Польши. ФДР находился как бы между двух огней. При всей демонстрации близости к «польскому лобби» в США, Рузвельт пока не хотел жестко привязывать себя к вопросу, который был политическим динамитом для всей антигитлеровской коалиции. Он сказал Миколайчику, что провел утро, изучая карты Польши. Это было сложным делом, так как на протяжении последних трех столетий Польша включала в себя значительную часть России, а также части Германии и Чехословакии. Сложно, повторил президент, определить подлинную карту Польши.

Советские войска в июле 1944 г. вышли к советско-польской границе на широком пространстве. Это ставило проблему Польши на первый план военной дипломатии. Понимая, что в ближайшее время именно Советской Армии придется освобождать Польшу, Рузвельт постарался достичь компромисса со своим главным союзником еще на ранней стадии. Он обратился к Сталину с просьбой принять Миколайчика в Москве, но не получил отклика. Советское руководство определило польский лондонский комитет как «эфемерный» и объявило о своем намерении признать ту польскую организацию, которая начала укрепляться на собственно польской территории — Польский комитет национального освобождения. Сталин соглашался принять Миколайчика, если тот обратится к нему через посредство указанного комитета. Проблема Восточной Европы встала отныне в ряд наиболее существенных для союзнической дипломатии.

3 августа премьер Миколайчик встретился в Кремле со Сталиным и попросил «помочь нашим частям, сражающимся в Варшаве» (началось Варшавское восстание), на что получил ответ: «Я отдам необходимые приказы». При этом Сталин не скрыл своего скептицизма: «Мне сказали, что польское правительство приказало этим частям (Армия Крайова. — А.У.) вышвырнуть немцев из Варшавы. Как же они могут сделать это; их силы недостаточны для выполнения этой задачи. Фактически эти люди не сражаются с немцами, они прячутся в лесах, неспособные ни на что другое». Миколайчик опять требовал Львова и Вильнюса, даже в этих суровых условиях он не считал возможным принять решение, которые позже одобрили даже западные союзники. Лондонским полякам даже в этой ситуации удобнее было предъявлять претензии, непропорциональные здравому смыслу. Сталин представил договоренность о «линии Керзона» как «исторический документ, хорошо известный каждому; нет смысла спорить по его поводу, ведь не мы его создали, и в то время никто не спрашивал нашего мнения».

Что же касается варшавского восстания, то 5-го августа, в присутствии генерала Зимерского, представлявшего лондонское правительство поляков, Сталин отдал приказ генералу Рокоссовскому подготовить фланговые удары с севера и юга с целью освобождения Варшавы. Для поляка — маршала Рокоссовского восстание в Варшаве это был шок. «Эта новость привела нас в состояние огромной обеспокоенности». Фронтовая разведка пыталась определить масштабы событий в Варшаве. Английский историк Эриксон говорит, что «взятие Варшавы требовало полномасштабной наступательной операции в то время, когда армии правого фланга Рокоссовского, находящиеся почти на пределе своих физических возможностей, починяясь (ранее отданным. — А.У.) приказам Ставки выйти к реке Нарев, двигались в противоположном от Варшавы направлении, а левый фланг находился в чрезвычайно ослабленном состоянии — его линии снабжения отстали на 480 километров». По мысли Рокоссовского, видевшего дым над Варшавой, единственным способом помочь восставшим — это ускорить приход со стороны Беловежской Пущи 65-й армии Батова и 70-й армии Романенко.

Восставшие просили западных союзников выбросить в район восстания польскую парашютную бригаду, но те в этой просьбе отказали. Несколько раз Черчилль посылал самолеты с боеприпасами из Южной Италии, но, в общем и целом, такая помощь оказалась неэффективной. Немцы педантично уничтожали Варшаву, улица за улицей. К концу августа генерал Бур-Комаровский признает, что опорные пункты города находятся в германских руках, и что Варшава стала городом-призраком. Сталин 22 августа отказался сотрудничать с лондонским польским правительством, склонным, по его мнению, к авантюрам.

25 августа Черчилль просит Сталина и не находит ответа. Тогда он обращается к Рузвельту с предложением послать к Варшаве самолеты, имея в виду их последующую посадку на территории, контролируемой Советской армией. «Я не могу себе представить, что они (русские) их задержат». Но Рузвельт не был готов к подобным односторонним действиям. Именно в это время шли переговоры о будущей помощи СССР на Дальнем Востоке. «Я не считаю соответствующими интересам ведения данной войны, имея в виду ее долговременную перспективу, присоединиться к предлагаемому вами посланию Дядюшке Джо.». Западные союзники не продемонстрировали единства.

А тем временем не связанный с Лондоном Польский Национальный совет 18 августа 1944 г. провозгласил Люблин временной столицей Польши.

В Москве раздраженный Сталин слушал Жукова и Рокоссовского, предлагающих дать 1-му Белорусскому фронту время на отдых, а затем ударить в юго-западном направлении — между Варшавой и Модлином. Сталин попросил двадцать минут на размышления. Он не был уверен в предложенном направлении, но потребовал наступать. Варшава продолжала дымиться перед советскими войсками.

 

Экономика

На Западе столкнулись две линии. Американцы хотели быстрее взять под свой контроль германский силовой центр, англичане стремились прежде обеспечить позиции в Восточной Европе. Рузвельт немало энергии потратил на отстаивание идеи высадки в Южной Франции (обещание Советскому Союзу в Тегеране) против желания Черчилля проникнуть в Центральную Европу через северную Югославию. Упорство президента и постоянно растущая мощь Америки возобладали. Рузвельт испытывал чувство удовлетворения от того, что уже в сентябре южный и северный десанты англо-американцев во Франции сомкнулись.

Как пишет американский историк Г. Колко, «если отбросить риторику, удобные ссылки на необходимость „открытых дверей“ в международной экономике означали американское экономическое превосходство, часто монопольный контроль над многими из критически важных сырьевых материалов, на владении которыми основывается современная промышленная мощь… Соперничество между Соединенными Штатами и Британией из-за нефти и по поводу послевоенных мировых экономических структур ускорило неизбежное ослабление Британии во время войны и создало вакуум в мировой мощи, который американцы быстро и с удовлетворением заполняли на Ближнем Востоке и в Латинской Америке. Новая роль не была ни спонтанной, ни случайной, она была принята с энергией и желанием, что англичане восприняли как американский эквивалент тех самых сфер влияния и блоков, в создании которых Вашингтон обвинял Англию. Уничтожение британской мощи в огромных районах мира, вхождение в эти районы Америки несло с собой огромную политическую и глобальную ответственность, что неизбежно для тех, кто желает завладеть доходами в мировых масштабах, и это новое бремя было в такой же степени побочным продуктом американского стремления к мировой экономической экспансии, в какой оно было ответом на подъем левых сил повсюду и, в меньшей степени, на рост русской мощи… Именно этот круг экономических и политических целей, избранных Соединенными Штатами в конце второй мировой войны, противопоставил их Советскому Союзу, подъему левых сил и Британии как партнеру-сопернику по защите мирового капитализма».

Организация экономической помощи (УНРРА) получила от конгресса большие фонды для инвестиций в пораженные войной страны. Изучались возможности создания международной гражданской авиации, которой открыты были бы все небеса. Формировалась консолидированная система управления мировыми финансами, международное валютное агентств. В министерстве финансов был разработан проект создания фонда экономической стабилизации Объединенных наций на основе глобальной либерализации торговли, пересмотра валютной системы, построенной на универсальности доллара. Вызрела идея основания Банка реконструкции и развития с колоссальными финансовыми возможностями. Решающий шаг был сделан в Бреттон-Вудсе (штат Нью-Хемпшир) в июле 1944 г. Американцам нужно было открыть мировые рынки для свободного торгового обмена — именно тогда индустрия и сельское хозяйство США получили бы возможность глобального воздействия. Приветствуя конференцию, Рузвельт писал: «Торговля является жизненно важным кровообращением свободного общества. Мы должны следить за тем, чтобы артерии, по которым идет этот кровоток, не были закупорены снова».

Победа на английском фронте давала Вашингтону все шансы экономического доминирования в глобальном масштабе. Полученная от США помощь по ленд-лизу (33 миллиарда долларов) уже был показателем слабости Англии, а в дальнейшем она просила новых займов. Давая очередные 3,8 млрд. долл., американцы добились от англичан обещания демонтировать имперские торговые барьеры. На конференции в Бреттон-Вудсе был создан Международный валютный фонд и Мировой банк. Мировой банк владел активами в 7,6 миллиарда долларов и правом предоставлять займы на вдвое большую сумму. Международный валютный фонд (МВФ) владел 7,3 миллиарда долларов, предназначенных для стабилизации основных мировых валют, для расширения мировой торговли. Финансист Б. Барух сказал в начале 1945 г.: «Если мы сможем прекратить субсидирование рабочей силы (что предполагала прежняя — „закрытая“ система отдельных торговых блоков. — А.У.) и жестокое соперничество на экспортных рынках… мы будем иметь самый долгий период процветания».

США как самый крупный вкладчик будут иметь в Мировом банке и в МВФ треть распорядительных голосов. Оба этих международных агентства возглавили американцы. Все валютные операции обоих ведомств осуществлялись в национальной валюте США. Оба международных агентства должны были разместиться в Вашингтоне. Одним из каналов воздействия увилась непосредственная материальная помощь жертвам войны.

 

Оценить Россию: Польша

Из Вашингтона поступил запрос к послу Гарриману с просьбой дать оценку мировой стратегии СССР. Гарриман в тщательно обдуманном ответе сообщил своему президенту следующее. Сталин следует одновременно по двум курсам — дружественность к Западу и недоверие к нему. Эта страна отчаянно нуждается в мире. Нет сомнения, что Москва хотела бы продолжения тесных союзных отношений с Америкой и после войны. Но испытания военных лет сделали русских подозрительными. Они осознают свои слабости. Они уже заглянули в бездну национального краха. И поэтому, если встанет вопрос об обеспечении их безопасности, они готовы приложить любые усилия, они готовы на все. Гарриман указывал, что прежний опыт диктует советскому руководству необходимость идти на любые меры, если они увеличивают безопасность страны. Практически это означало, что СССР способен на односторонние действия. Никакой авторитет международной организации не может иметь преобладающего влияния там, где речь идет о выживании. Видимо, этим будет руководствоваться Москва в отношениях с странами-соседями. Конкретный совет посла сводился к тому, что к политике русских нужно отнестись с пониманием и в то же время «твердо противостоять им там, где они неправы».

В более мрачном настроении Черчилль говорил о «грядущих реках крови».

В польском вопросе советскую сторону более всего беспокоила будущая граница между новой Польшей и Советским Союзом. Сталин поднял вопрос о международном признании по т.н. «линии Керзона» уже в декабре 1941 г., во время визита Антони Идена в Москву. Как оказалось, англичан больше беспокоили не требования Кремля, а невероятная по неистребимой гордыне позиция лондонских поляков. По крайней мере, это было мнение Черчилля и Идена; с их точки зрения — это было лучшее, на что могла рассчитывать Польша после окончания войны.

Перед тем как отбыть на совещание министров иностранных дел в Москве, министр иностранных дел Иден в октябре 1943 г. призвал к себе премьера лондонского правительства Миколайчика. Иден был серьезен. Чем прохладнее и жестче польское правительство будет вести себя в контактах с советским правительством, тем сильнее станет желание последнего навязать в Польше свою волю — Миколайчик словно этого не понимал. Польский премьер предоставил меморандум: лондонское правительство готово заново установить дипломатические отношения с Россией при том условии, что СССР не поднимет вопроса о границе, а «правительства США и Британии выразят Польше свою поддержку». Поляки были не только против «даже временной оккупации польской территории Красной армией, но и против оккупации части любой другой восточноевропейской или южноевропейской страны». Сильные слова для потерпевшей сокрушительное поражение страны, полностью оккупированной немцами и способной быть освобожденной только Красной армией. Получалось так, что лондонские поляки предпочитали германскую оккупацию советскому освобождению. При всем желании такую позицию Запад одобрить (в условиях, когда судьба войны зависела преимущественно от Красной армии) не мог.

Наиболее ожесточенное выяснение польско-британских отношений произошло в Москве в октябре 1944 г. Важным эпизодом пребывания Черчилля в Москве была встреча между Сталиным и главой лондонского правительства поляков Миколайчиком. Оба представителя великих держав стояли за «линию Керзона». Это обеспечило ожесточение в частных беседах Черчилля с Миколайчиком.

Миколайчик. Я не настолько лишен патриотических чувств, чтобы отдать половину Польши.

Черчилль. Что вы имеете в виду, говоря о патриотических чувствах? Двадцать пять лет назад мы восстановили Польшу, хотя в первой мировой войне больше поляков воевало против нас, чем за нас. Теперь мы снова предотвращаем ваше падения в историческое небытие, но вы, как оказалось, не согласны играть в одной команде с нами. Вы — сумасшедшие люди.

Миколайчик. Это решение ничего не меняет.

Черчилль. Если вы не признаете данную границу, вы выйдете из политики навсегда. Русские пройдут через границу и ликвидируют ваших людей. Вы на грани исчезновения.

Иден. Если вы согласитесь с «линией Керзона», вы сможете договориться с русскими обо всем. И вы получите гарантию от нас.

Черчилль. Польша получит гарантию трех великих держав…

Миколайчик. Мы потеряем все.

Черчилль. Вы потеряете Припятьские болота и пять миллионов человек. Украинцы — не поляки… Вы не правительство, если не можете принять такое решение. Вы — жестокие люди, желающие взорвать Европу. Оставляю вас со своими собственными проблемами. У вас нет чувства ответственности. Вы не думаете о будущем Европы, у вас в голове только ваши жалкие интересы. Видимо, Люблинское правительство может работать лучше. Оно станет настоящим правительством. Ваше неисправимое «либерум вето» мешает всем. Это трусость с вашей стороны… Если вы хотите завоевать Россию, мы предоставляем вам эту возможность. Я чувствую себя как в сумасшедшем доме. Не уверен, что британское правительство будет продолжать признавать вас». Американский посол Гарриман тоже посоветовал Миколайчику найти подход к люблинскому правительству.

31 декабря 1944 г. Люблинский комитет объявил себя польским правительством. Это произошло на фоне нового формирования в Лондоне жестко антирусского кабинета Арцишевского. 4 января 1945 г. Москва признала Люблинский комитет в качестве Временного правительства Польши. А ответ Арцишевский угрожал началом военных действий против России. Армия Крайова приготовилась к партизанской войне в тылу Красной армии. В то же время западные державы не признавали люблинское правительство. Тень «холодной войны» пала на земли, служившие главной дорогой между Россией и Западом.

 

Китай

Американцам никогда не нравился китайский национализм. В 1911 г. они поддерживали тиранический режим Юань Шикая против более националистически настроенного гоминдана во главе с Сунь Ятсеном. Но неудержимая японская экспансия помирила Вашингтон с гоминданом, который возглавил в середине 1920-х годов Чан Кайши — слабый и прозападный.

Китай с 1931 г. сражался с японцами, устремившимися на континент. В китайскую армию были мобилизованы примерно три миллиона крестьянских парней. Они с трудом воспринимали современную войну и, в отличие от коммунистических дивизий Мао Цзэдуна, они в своей борьбе не были мотивированы. Дважды в год по селам пробегал ураган — очередная мобилизация, от которой можно было откупиться. Ну а чем был китайский коммунизм? Смесью национализма и крестьянского радикализма. Под контролем коммунистов к концу войны находились примерно пятая часть китайского населения.

Относительно связей китайского коммунизма с русским можно сказать, что они ослабли после пика соперничества Сталина с Троцким. В ходе этой борьбы Сталин советовал китайским товарищам сотрудничать с гоминданом, что в конечном счете привело к кровавой ликвидации городских партийных организаций коммунистов гоминдановцами. После 1938 г. основной линией коммунистического движения стал весьма отчетливый национализм. России китайские коммунисты не боялись — Москва была завязана на европейском театре и не демонстрировала намерений усилиться в Китае.

Что же касается русских коммунистов, то они слабого Китая не боялись, но Китая, становящегося плацдармом японских авантюр, прояпонского Китая — в Москве боялись чрезвычайно. В Москве опасались, что коммунистическая партия Китая нажимом с севера ослабит центральное правительство Чан Кайши, и тем самым косвенно окажет услугу наступающим японцам. Москва приостановила помощь Мао Цзэдуну. В последние два месяца 1939 г. оружие, поступающее через Рангун центральному китайскому правительству, было русского производства и происхождения. СССР оказал Чан Кайши очень значительную помощь. Москва предоставила центральному китайскому правительству оружия на весьма большую сумму — 250 млн. долл. Часть российских займов, возможно, пошла на борьбу Чан Кайши с Мао Цзэдуном, но Россию интересовало сдерживание японского наступления. Летом 1940 г. советский посол в Вашингтоне говорит, что «наши отношения с Китаем очень хороши, очень дружественны».

Кем был Чан Кайши? Из лидера страны он превратился в главу клики, склонной обогащаться даже за счет общественного благополучия. Череда американских послов при Чан Кайши видела его недостатки, но она видела и желание лидера самой населенной страны мира найти модус вивенди с западными демократическими державами. Американцев всегда подкупала мысль, что они стоят на пороге потенциально самого большого рынка в мире. И все же коррумпированность этого режима, его абсолютная продажность сбивала с толку самых больших поклонников Поднебесной.

Кроме президента Рузвельта. Одной из особенностей стратегического видения Рузвельта была вера в боевой потенциал чанкайшистского Китая. Президент спрашивал Черчилля, какой будет мощь пятисот миллионов китайцев, если они достигнут уровня развития Японии и получат доступ к современному оружию? Черчилль в мощь Китая верил гораздо меньше. Но Рузвельт хотел превращения китайского фронта — далекого и труднодоступного — в один из главных фронтов войны. Уже в декабре 1941 г. Рузвельт обещает Чан Кайши значительную помощь.

На конференции «Аркадия» американский президент убедил Черчилля сделать Чан Кайши верховным главнокомандующим союзных сил в Китае, Таиланде и Индокитае, создать связи между штабом Чан Кайши и союзными штабами в Индии и юго-западной части Тихого океана. Президент Рузвельт назначил американского генерала Дж. Стилуэла командующим американскими войсками в Китае, Индии и Бирме, а также начальником штаба при Чан Кайши. Здесь виден дальний прицел: опираться в Азии на Китай, сковать динамизм Японии, создать противовес СССР в Евразии. Уезжающему в Китай Стилуэлу Рузвельт сказал: «Передайте Чан Кайши, что мы намерены возвратить Китаю все потерянные им территории». В начале 1942 г. китайцы в Чунцине получили заем в 50 миллионов долларов. Рузвельт принял решение о создании воздушного моста, ведущего к практически окруженному союзнику.

Летом 1942 г. президент Рузвельт много думал об исторической перспективе. Наиболее доверенное лицо президента — Гарри Гопкинс писал в июне 1942 г.: «Мы попросту не можем организовать мир вдвоем с англичанами, не включая русских как полноправных партнеров. Если ситуация позволит, я бы включил в это число и китайцев». Это основа стратегического замысла Рузвельта. В мире будущего не обойтись без СССР, эта страна будет играть слишком большую роль, чтобы игнорировать ее на мировой арене. Меньшее, чем на равный статус, русские не согласятся. Важно сделать так, чтобы США имели достаточное сдерживающее СССР и позволяющее преобладать в мире влияние. Его можно достичь за счет двух факторов: поддержки клонящейся к дезинтеграции Британской империи и опоры в Азии на Китай как на противовес Советскому Союзу.

Осенью 1943 г. китайский посол Сун в Москве стремился получить официальные советские заверения в том, что Россия не переключится на идейно более близких коммунистов. В ноябре Сун говорит американскому послу Гарриману, что русские желают видеть сильный Китай под руководством либерализовавшего свой режим Чан Кайши, где коммунисты получат возможность для легальной деятельности. Посетивший в это время Сталина Дэвис говорит, что советское руководство не желало изменять статус кво на Дальнем Востоке и не посягало на изменение границ. В 1943-1945 гг. советская пресса практически игнорировала существование китайских коммунистов. Отношения между Москвой и Чунчином были весьма приличными. Чан видел хрупкость своей политической системы и желал получить помощь как с западной, так и с русской стороны..

Следует отметить, что главный американский военный представитель Ведемейер ненавидел эту погрязшую в коррупции систему. Чан Кайши не казался ему национальным героем. Он не понимал, почему президент Рузвельт всячески опекает этого китайского лидера.

Вашингтон в конечном счете пришел к выводу, что без помощи Китай не сможет отринуть японцев. Американское руководство приложило все возможные силы, чтобы подтолкнуть Россию к войне на Дальнем Востоке. Желаемое сбылось 30 октября 1943 г., когда Сталин, во время встречи с Корделом Хэллом (и по своей собственной инициативе) попросил информировать президента Рузвельта о том, что после победы над Германией. В ответ Сталин «не попросил ничего». Сталин повторил свое обещание в Тегеране. Наиболее позитивно реагировал штаб американской армии и Объединенный комитет начальников штабов, убежденные, что один лишь американский флот не сможет освободить Китай от японцев. В феврале 1944 г. Гарриман с неприсущей ему прямолинейностью спросил у Сталина, когда можно ожидать выступления на Дальнем Востоке Советской армии? Но Сталин уклончиво ответил, что его войска еще недостаточно сильны на Дальнем Востоке; преждевременное наступление может лишить смысла всю операцию. Весной 1944 г. желание как можно скорее увидеть Советскую армию на антияпонском фронте выразил премьер Черчилль и военный министр правительства Чан Кайши Хо Ингчин.

В марте 1944 г. Чан Кайши признался Рузвельту, что единственное, на что он способен — это попытаться удержать линию обороны от японского наступления. «и попытаться „приготовить Китай к тому дню — возможно он не так и далек — когда союзные наземные и морские силы помогут консолидировать антияпонский оплот на континенте“. Желание избежать боевых действий против японцев на огромных китайских равнинах стало едва ли не главным желанием американских генералов на этом театре военных действий. Потому-то американцы и предпочитали скорее сражаться остров за островом на Тихом океане, чем на далеком китайском фронте. Здесь, на материке японцев могла сокрушить только Красная армия. В этом и заключалась причина постоянного стремления американцев втянуть Россию в войну против Японии.

В начале июня 1944 г. Гарриман обсуждал проблему Китая со Сталиным и Молотовым. Русская сторона жаловалась на то, что Чан не сражается с японскими армиями, а направляет острие своих действий против китайских коммунистов. Сталин: «Китайские коммунисты — не настоящие коммунисты, они маргариновые коммунисты». Но они настоящие патриоты. Прибывшему в Москву Хэрли (август 1944 г.) Молотов сказал, что Россия не вмешивается во внутренние дела Китая. Хэрли пишет, что Молотов был «прямым и откровенным».

К середине 1944 г. в США утвердилась уверенность в том, что грядущее сулит Соединенным Штатам полное доминирование в бассейне Тихого океана. Даже дипломаты не скрывали своих эмоций. Дальневосточный отдел госдепартамента США стал подчеркивать, что США «имеют на Тихом океане более протяженную линию побережья, чем кто бы то ни было. Американская торговля со странами региона и внутри Тихого океана больше, чем у какой-либо другой державы. У США более широко разветвленные культурные интересы на Тихом океане, чем у любой другой державы». Столичная «Вашингтон таймс геральд» заметила: «Мы можем восстановить части британской, голландской, французской и португальской империй на наших собственных условиях». Вице-президент США Г.Уоллес заявил, что Америка «вступает в эру Тихого океана».

21 июля 1944 г. американская морская пехота высадилась на Гуаме. В отчаянной двадцатидневной битве, когда наступающей стороной стали американцы, погибли более двух тысяч их солдат и 18 с половиной тысяч японцев. Следующей океанской целью был остров Тиниан. Впервые американские солдаты увидели сцены массового самоубийства японцев. С высоты несколько десятков метров японцы бросались в море, сидящие с пещерах убивали друг друга гранатами.

Объединенный комитет начальников штабов считал, что война против Японии продлится от двенадцати до восемнадцати месяцев после поражения Германии. От лица Объединенного комитета начальников штабов генерал Маршалл в августе 1944 г. подчеркнул «неисчислимую важность для Соединенных Штатов вступления России в войну против Японии» ввиду того «Китай обладает слишком малой военной силой», а Англия, занятая, прежде всего, в Европе, не может собрать на Дальнем Востоке достаточных сил». Как бы поощряя Россию, Маршалл сказал, что «крушение Японии сделает Россию доминирующей военной силой в континентальной Северо-Восточной Азии».

Черчилль осенью 1944 г. стал требовать от советского руководства точной даты вступления в войну против Японии. Но американские военные — обычно чрезвычайно консервативная группа — стали предупреждать об излишнем давлении на СССР. Американские генералы более всего хотели предотвратить возвращение основных японских армий из Китая и Кореи назад на японские острова, где они встретили бы американцев. Уже одним фактом своего присутствия дивизии Красной армии сдерживали возвращение японцев на архипелаг. Даже ничего не делая, русские спасали американскую кровь. Но, конечно же. «мы желаем как можно раннего вступления России в наступательные действия».

Американцы настолько хотели заручиться военной помощи России, что фактически давали ей карт-бланш в Европе. Вот что говорит военный министр Генри Стимсон: «Желателен был бы глобальный quid pro quo. За помощь Америке и признание ее позиций на Дальнем Востоке Соединенным Штатам следует признать принцип „буферной зоны“ в Восточной Eвропе». Американцы решительно не хотели воевать в Китае. Читатель, запомни этот призыв.

При этом американцы боялись чрезвычайного усиления России в Китае. Чтобы избежать этого, они предприняли попытку наладить сепаратные отношения с Мао Цзэдуном, с китайскими коммунистами, противостоявшими режиму Чан Кайши на севере Китая. Политический советник генерала Стилуэла — Джон Дэвис уже в июне 1943 г. предлагал послать в коммунистический район Китая американскую военную миссию. Дэвис повторил свое предложение в начале 1944 г. — пока сами коммунисты благожелательно смотрят на сближение с американцами. Иначе они полностью уйдут к русским. Но Чан Кайши категорически отказал президенту Рузвельту, когда тот предложил распространить ленд-лиз на коммунистический север. В результате американцы только весной 1944 г. приступили к реализации плана распространения американского влияния на китайский север. Государственный департамент: «Отдавать Китай русским нельзя». Под большим американским давлением, считая американские деньги, Чан Кайши согласился на американский визит в Янань, пещерную столицу коммунистического Севера.

Прием представлявшего госдепартамент Джона Сервиса в Янани в конце августа 1944 г. был максимально сердечным. Состоялось знаменитое интервью Сервиса с Мао Цзэдуном. Лидер китайских коммунистов выразил желание всеми возможными способами избежать гражданской войны, но только Соединенные Штаты могут заставить Чан Кайши остановить движение к гражданской войне. Гражданская война «не неизбежна, но возможна». Только американцы могут освободить Китай от японцев. Армия Мао Цзэдуна может оказать существенную помощь. Такой ход событий ослабит значимость русской помощи — в ходе войны и потом. Мао Цзэдун приветствовал американские инвестиции. «И мы не можем позволить себе риск ссориться с вами».

Но американское руководство определенно скептически отнеслось к интервью Сервиса, как к излишне восторженному. Все же американское руководство плотно связало свою судьбу с Чан Кайши. Для официального Вашингтона Мао Цзэдун не был альтернативой многолетнему главе гоминдана. Чан Кайши понимал это и использовал эти обстоятельства. В конце августа 1944 г. Чан Кайши пишет государственному секретарю Хэллу: «Китай (мы) должен получить всю поддержку и симпатию правительства Соединенных Штатов по вопросам отношения к китайским коммунистам… Требование принять требования коммунистов равнозначно требованию безоговорочной капитуляции Китая той части политического спектра, которая находится под иностранным влиянием (Советского Союза)». Чан Кайши сумел сделать так, что американскому руководству нужно было делать жесткий выбор между известный ему (и зависимым) Чан Кайши и относительно малоизвестной величиной — лидером компартии Китая, о чьих связях с Россией было достаточно хорошо известно.

Чрезвычайно скептически относились к китайской политике Вашингтона англичане. Там признавали, что Китай — американская зона влияния, но не разделяли веры в подъем Чан Кайши. Черчилль писал Идену в августе 1944 г. : «То, что Китай может стать одной из четырех мировых сил — абсолютный фарс… Я сказал президенту, что обещаю быть в меру вежливым с этим американским наваждением, но я не согласен принимать участия в столь сомнительном деле».

 

Стратегия в Азии

Как уже говорилось, вечером 27 октября 1943 г. во время обеда Сталин сказал государственному секретарю Хэллу, что Россия «вступит в войну и сокрушит противника на Дальнем Востоке после поражения Германии». В своих мемуарах Хэлл фиксирует свой восторг. На финальном банкете сидящий рядом с госсекретарем Сталин сказал, что Россия после войны не собирается прятаться в скорлупу изоляции, что вызвало полное одобрение Хэлла.

Глава гоминдана постарался поднять ставки. Во время встречи в Каире в ноябре 1943 г. Чан Кайши пообещал Рузвельту «поддерживать американские желания относительно тихоокеанских баз и предложил ему несколько баз на континенте. Они обсуждали судьбу Кореи, Индокитая, Таиланда; Рузвельт пообещал Чунцину экономическую помощь после окончания войны. Соединенные Штаты при таком раскладе сил после войны становились самой мощной силой на Дальнем Востоке; Китай при этом становился главным помощником и клиентом Америки.

Начиная с июня 1944 г. госсекретарь Хэлл начинает настаивать на том, чтобы предоставить Китаю место постоянного члена Совета Безопасности Организации Объединенных наций. Госсекретарь Хэлл пишет по этому поводу следующее: «Я сам полагаю, что у Китая пятьдесят на пятьдесят шансов занять место великой державы. Но если оттолкнуть его сейчас, то не останется ни одного шанса, а китайское правительство может просто раствориться. В этом случае реалистично было бы предположить, что Советы смогут взять на себя ответственность за всю складывающуюся ситуацию». Чан Кайши очень хорошо знал, что его могущество покоится на этом страхе. Цинизм Чан Кайши и его окружения впечатляет до сих пор. Верхушка гоминдана наживалась на американских деньгах даже тогда, когда исторически Китай устремлялся в тупик. Но в Чунцине знали, что американское руководство твердо верит, что с уничтоженной Японией, ослабленным Советским Союзом и полностью зависимым Китаем Америка превратит Тихий океан в свое озеро.

Все жалобы генерала Стилуэла на коррупцию в Чунцине разбивались об эту футурологию, об это видение столь благоприятного для США будущего. В определенном смысле это была большая азартная игра, и Вашингтон был уверен, что не потерпит в ней поражения. Личная неприязнь не должна быть преградой: в конце октября 1944 г. в Чунцин главным проводником курса Рузвельта прибыл генерал Ведемейер. Его задачей было — опираясь на чанкайшистский Китай добиться американского доминирования в Азии, улучшить личные отношения с Чан Кайши. Но военная разведка уже намекала ему, что успешное продвижение японцев, возможно, согласовано с китайским лидером.

Идея привлечь китайских коммунистов к боевым действиям против японцев не утеряла своей привлекательности. В начале ноября 1944 г. генерал Херли вылетел в Янань, к китайским коммунистам. Итогом дружественных встреч стала программа из пяти пунктов: объединение военных усилий коалиция политических партий в масштабах всего огромного Китая. Ликование американцев продолжалось только до тех пор, пока они не начали показывать договоренность деятелям гоминдановского режима. Посол в США Сунг назвал документ программой захвата коммунистами власти в стране. Чан Кайши и вовсе отказался всерьез рассматривать союз с коммунистами. Пусть они сдадутся на его милость.

В конце 1944 г. Чан Кайши решил сблизиться со Сталиным и запросил о возможности визита в Москву. Американцы сразу же забеспокоились, и 15 декабря посол Гарриман запросил Сталина о русских целях на Дальнем Востоке. Сталин упомянул уже то, что обсуждалось в Тегеране: южная часть Сахалина, Курильские острова (со всем этим Рузвельт согласился в Тегеране). Сталин хотел бы также получить в аренду Китайско-Восточную железную дорогу; он хотел бы также китайского признания русского влияния над Внешней Монголией и аренду над Порт-Артуром и Дальним. Гарриман заметил, что на последнее Рузвельт своего согласия не давал. Сталин ответил, что окончательное обсуждение этих вопросов еще предстоит. Все вышесказанное фактически означало для американцев, что Сталин предвидел в будущем относительно слабый Китай — значит он ориентировался на Чан Кайши. Вашингтон в этом отношении был удовлетворен. «русские хотят иметь дружественный Китай». Сталин ни разу не упомянул о китайских коммунистах. Это подвигло Хэрли убеждать Чан Кайши, что Сталин не считает китайских коммунистов вообще коммунистами. В изображении Хэрли русская политика в Китае выглядела так:

— Россия не поддерживает коммунистической партии Китая;

— Россия стремится предотвратить гражданскую войну в Китае;

— Россия желает сближения с Китаем.

Было очевидно, что Чан Кайши нуждается в Советском Союзе. Как минимум, по двум причинам. В 1944 г. стало ясно, что американцы не собираются наносить по Японии удар с китайской стороны — ослабить японское давление могла лишь Советская армия; хорошие отношения с Москвой (полагал Чан Кайши) гарантировали его режим от коммунистической оппозиции.