В один солнечный летний день 1989-го года, незадолго до начала обеденного перерыва, в нашем цехе "комунестичегокуда" началось какое-то шушуканье. Я на тот момент еще формально числился слесарем, но фактически уже работал на складе. который располагался рядом с отделом технологов и кабинетом начальника цеха. Куда срочно созвали всех мастеров участков.
Обычно рабочие совещания проводились в начале рабочего дня. Сбор мастеров в неурочное время, да еще перед обедом, мог означать только одно: случилось ЧП.
Совещание в кабинете Руднева продлилось минут пять, не более, что тоже никак не укладывалось в обычные схемы. Затем на склад заглянула Валентина Борисовна Хватова:
– Сережа, пойдем. Сейчас собрание слесарного участка будет.
Закрываю склад, иду следом за мастером. Там уже старший мастер Пискунова собрала слесарей и монтажников. За год работы на "Ленинце" таких собраний было несколько десятков, но я никак не могу привыкнуть к резкому голосу Надежды Николаевны, поэтому становлюсь в отдалениии. Но Пискунова говорит вполголоса:
– Товарищи, в институте произошло чрезвычайное происшествие. Руководство объединения просит нас соблюдать дисциплину и не покидать рабочие места.
– Война началась? А с обедом как? Война войной, а обед по расписанию!
В другой день Пискунова привычно отчитала бы Юрия Викторовича Парфенова за зубоскальство, но не сейчас:
– Обед никто не отменяет. Но убедительно прошу: только в столовую и обратно, без шатаний по коридорам. И еще: до особого распоряжения на предприятии запрещена выдача увольнительных. Это все, прошу продолжать работу.
Народ расползается по своим местам. Юра Парфенов и Олег Иванов направляются в курилку, иду за ними. По дороге к нам присоединяется Леша Рухман.
– Алексей Владимирыч, ты, как начальство, должен все знать.
– Юрий Викторович, – в тон Парфенову отвечает Леша. - -Я начальство маленькое, знаю только то, что говорит начальство побольше.
– А что говорит начальство побольше?
– Начальство побольше говорит, что один несознательный военпред вышел погулять.
– И из-за этого весь сыр-бор?!
– Так ведь он в окно вышел. С четвертого этажа.
Олег Саныч от неожиданности поперхнулся дымом "беломорины". Юрий Викторович тихонечко присвистнул. Я непонимающе уставился на Рухмана:
– Как это: "в окно"?
– Молодой ты еще, Серега, – вздохнул Юрий Викторович. – В милицейских сводках про такое обычно пишут "покончил жизнь самоубийством". Или – Юра повернулся к Рухману – выжил этот дельтапланерист?
– Какое там! – Поморщился Леша. – Я сам не видел, но мужики из его отдела говорят, что прямиком черепушкой в асфальт пришел. И это с четвертого этажа, а высоту наших этажей ты и без меня знаешь. Тут бильярдный шар треснет, не говоря о черепе...
– А эти мужики не говорили, с чего вдруг коллегу в окно потянуло?
– Так, никакой конкретики. Накосячил с каким-то важным правительственным заданием. То ли какие-то бумаги подписал, которые не стоило подписывать. То ли наоборот: не подписал, где надо. Ждал больших неприятностей по служебной линии, да еще дома что-то не ладилось, с женой вроде как рассорился. Военпред этот утром на работу пришел весь на взводе, потом будто бы ему позвонили с проходной. С кем и о чем говорил неизвестно, только после этого разговора залез на подоконник и в открытое окно...
Оставшееся до обеда время курили молча. Женщины, решившие в обеденный перерыв сходить в магазин, рассказывали о милицейских машинах рядом с центральной проходной института. Увидеть что и как не удалось - место трагедии закрывали кусты. Около трех часов пополудни по цеху объявили, что все закончилось и работа идет в прежнем режиме.
На следующий день в холле висел некролог с портретом мужчины в военной форме с погонами майора. Официальной причиной смерти объявили трагическую случайность в результате нервного срыва на семейной почве.