— Ксюша, подойди ко мне. — Вернувшись в выделенные мне палаты годуновского терема, позвал я молодую жену.

Ксения вышла из своей горницы и подошла ко мне.

— Садись поговорить с тобой хочу. — Она подошла к лавке, но я похлопал по своим коленям. Молодая женщина села, после легкой заминки.

— Вот, что радость моя. Люба ты мне. Хочу узнать об мыслях твоих: чего хочешь ты, что любишь?

— Кошек люблю, наряды красивые, жуковинья на персты, да иные красоты какие, читать люблю.

— За нарядами да жуковиньями дело не станет, бо что читаешь ты.

— У нас у батюшки в тереме либерея ажно из дюжины книг. Жития святых, Псалтирь, Апостол, Часовник печати Ивана Фёдорова, да еще книги какие.

— А ты на латыни читаешь счастье моё?

— Читаю.

— У меня в Угличе двадцать книг. Как приедем, посмотришь. Ведома тебе повесть о хождении в Индию купца Афанасия Никитина? Нет? А Слово о полку Игореве? Тоже нет. Яз попрошу святых людей бо соделали нам списки с сих повестей. Вскорости надобно будет нам отбыть в удел мой. Задумали мы с батюшкой твоим дело вельми великое. Московское царство первым содеется среди всех. Какое не скажу, Борис Федорович не велел. А знаешь, на полуденной стороне, возле моря Сурожского в степи могилы стоят забытого народа. С виду они как горы земляные, высотой с терем. А в тех могилах лежит прах истлевший князей их, при нём жуковинья, с ожерельями, да одежды, да посуда золотая, красоты не описуемой. А исчо, на полночных землях находят иногда останки слонов волосатых северных с бивнями желтыми, бо иногда целиком находят, только замороженными насмерть. Откель знаю? Прочитал где-то.

В конце мая начались сборы для отъезда к Угличу. Борис Федорович навязал отряд царских рынд. Двадцать человек. Здоровенные парни. Но я настоял, чтоб среди них не было сыновей знатных родов. Боярин ручался за их верность нам. Афанасий сначала напрягся, но я успокоил его, назвав своим первым воинским советником. Дворяне, да боярские дети должны были служить какое то время в году, два раза в год являться на смотр, и конечно на военные походы. А рынды служили круглый год и не за деньги, а за честь великую.

Савельев ограбил именем Годунова пушечный двор на пять лучших, как он сказал мастеров и подмастерий, да с ними в Устюжну перенимать опыт передового литья отправилось несколько мастеров. Они ушли на купленном Саввой струге, увозя с собой паровую машину, и распоряжение тиуну в железоделательном центре построить в борзе усадьбу в красивом месте для княжеской четы и двора.

Вскоре в Углич тронулись и мы. Борис Федорович дал в приданное, в числе прочего богато украшенный возок, но был он тряский до ужаса. Никакой амортизации. Закажу Савве Ефимову, плотнику-механику нашему, пусть исхитриться да сделает рессоры что ль какие. Жалко жену. С приезда в Москву в колонне добавилось двадцать рынд, и окромя любимой жены, ещё десяток её ближних теток, да служанок, да прачек и ещё кого-то. Да телеги с багажом жены, да теток, да прачек, хотя конечно у прачек добра нажито не много думаю.

Сколь веревочке не виться, а конец все одно будет. Добрались до удельной столицы. Сразу предупредил жену, чтоб не обживалась особо. Наша жизнь на ближайшие годы будет в Устюжне Железнопольской.

Пришла пора раздать всем сестрам по серьгам. Надо было всех нужных людей сделать ещё и богатыми.

Первым призвал Савву Ефимова. Тот явился без промедления.

Личный плотник уже утратил большую часть животного почитания царской крови, но всё одно робел.

— Вот, что Савва в плотницком деле ты человек лихой и мне вельми надобный. Яз жить теперь буду в Устюжне. Хочешь ли переехать в тот город, яз тебе денег подарю на переезд.

— Государь. Мы завсегда. Ты нам жизнь спас.

— Ну вот и хорошо. Сейчас иди к Ждану он подарит тебе олафу в честь свадьбы моей. Потом пойди к возку нарядному моей жены, да подумай, как кузов исполнить, чтоб не был тряский такой. Может на кожаных лентах его подвесить на осях. Придумай ты же розмысл. Ступай.

Следующим на очереди оказался Стенька Михайлов.

Сей молодец был чуть старше меня. Вытянулся, блондин арийской наружности, только курносый, и руки постоянно в ожогах.

— Степан, соделал ты для меня множество полезных задумок. Желаю вознаградить тебя. Чего желаешь для себя.

Тот не сильно удивившись, пожелал двор богатый в Угличе. Да объявил намерение, жениться на местной горожанке, которую я естественно не знал. На мое предложение переехать в Устюжну вежливо отказался. Мол, привык здесь, корни пустил, Химическая изба моя мол здесь, работники.

Я б такого человека учиться, куда послал за границу, но сейчас еще не наука, смех один, да знает много, да останется еще там. Под мою диктовку Ждан составил грамоту, что Степана Михайлова Угличский князь жалует вольной и ставит головой стекольной избы в угличском замке, да дарует ему сотую долю с прибытков той избы. Да сотую долю на химические дела. На его усмотрение отдавался набор людей на производства, сколь понадобится, размер вознаграждения работникам химической избы и стекольного производства, но оплачивалось оно из княжьих денег. Пообещав поспособствовать в устройстве семьи, коли надо будет, отпустил и его. Ждан было начал меня журить, мол такие деньжищи отдал бывшему шведскому пленнику, но я его пристыдил. Прижимистый ключник и сам понимал сколь много пользы и монет принес Угличскому двору, сей подросток.

Головой ткацкой мануфактуры назначил лучшую ткачиху. Так же дал ей долю от прибылей мануфактуры, от прибылей были положены деньги и на оплату работников ткацкого производства.

Перетянул в Устюжну Тихона Миронова. Порадовал, что подарил сабли его работы царю и боярину Годунову, обнадежил, мол, жди заказы на мечи от лучших людей Московского царства.

Пригласил на разговор и Пузикова. Соревноваться с его подчиненными я не стал, зачем унижать воинского человека, который искренне радеет за свое дело. В последнее время я стал просто фанатом бани. Неделю без парилки, да веничка дубового не выдерживал, ежедневные помывки в корыте не в счет. Вот в баню его с Афанасием и позвал. Опосля парилки расслабленные рассказали тому про свадьбу, да визит государя на подворье княжеское в Москве. Так слово за слово перешли к воинским делам.

— Зрети, Данила каковые молодцы случились из отроков бессмысленных? Как воинским порядком ходят, да ловкие с пищалями, да стреляют дюже метко, да скоро? Да каждый могет пушку зарядить и прицельно стрельнуть. — Похвалился своими достижениями Бакшеев. Один из угорских, которые подарил ему я, он носил пришитым на шапке.

— Видал, Афанасий, видал. Ажно завидки берут. Мои стрельцы ни бельмеса не понимают, бо коли умелый, то и меньшим числом большего побить может. Да с ними каши не сваришь, все норовят от службы увильнуть да хозяйством заняться, аль бражничают. Вельми благодарен тебе княже бо дал всем пищали да сабли справные, або раньше не оружье у стрельцов, ано срамота одна.

— Думаю, вскорости стрелецкие полки распустят. — Вставил я свои пять копеек.

— Как так? А кто ж воевать то будет? На Руси пешцами окромя стрельцов и не ратуется ни кто. Дворяне — се конное ополчение, бо пешцы — стрельцы с копьями либо огненным боем. — Удивились оба собеседника.

— Думаю яз, что толку от стрелецких полков мало. Да ты и сам ныне в то уверовал Данила. Московскому царству надобно войско мастеровитое, бо занималось оное токмо бранным выченьем круглый год. Да простые пешцы, коли умелые были бы десятниками, да сотниками, бо лучшие и головами в полках.

— Головами — выходцы из черных людей? — удивился Пузиков.

— Яз думаю, бо человек народившись, сам за свою долю отвечает. Ну, окромя царя — он помазанник божий. — Выдал я. — Надобно, дабы головами всюду стояли не знатные люди, а лучшие, самые способные в своих мастротах. Помнишь Афанасий, нам с тобой московский жилец Григорий Пушкин баял како князь младой свой полк под свейский удар поставил, всех стрельцов побили, а князя того в полон свейские немцы поимали?

— Была таковая беда, дай бог памяти — се князь Долгорукий. Ныне сызнова головой при полке стрелецком состоит, яз слыхивал. — Сообщил Бакшеев.

— Думаю тестя уговорю на новые полки, чтоб пешцов брали из тягловых людей, да посадских, служилых и боярских детей. Лет на двадцать, да чтоб не женились, покуда служат.

— Монасей желаешь из воинских людей соделать? — С улыбкой вопросил Пузиков.

— Нет не монасей, слышал ты про казаков, что есть гулящие люди?

— Вестимо.

— А ведомо тебе, бо в своих засеках сами оне выбирают себе воинских голов из лучших и храбрейших? Знаемо, бо заповедано им брать жен, покудова гуляют оне воровски?

— Ведомо, князь. — Несколько растерянно ответил Данила.

— Сии воины жестокие, внегда воинская удача им сопутствует, бьют и людей польского короля, и людей турского султана. Бо энти людишки бессмысленную жизнь ведут. Токмо похоть свою тешат и мнят себя свободными. Украл, проел, в поход. А наши воинские люди за-ради веры православной бьются, за-ради уклада нашего векового. Тако ежели наше воинство приуготовить, оружьем его снабдить справным, да доспехом сколь нужно, наше царство с легкостью вернет себе земли дедовские, что ныне под польским крулем лежат и где папистскую нечистую веру трудникам плетью да огнем насаждают. Да свейскую землю возле Варяжского моря бы взяли сколь нужно государю. Да Крымское царство под руку государеву подвели.

— Ну, княже, ты блазнишь без меры. — Нервно усмехнулся Пузиков.

Бакшеев смотрел на меня серьезно и улыбки головы стрельцов не поддержал.

— Вот что Данила яз тебе скажу. Человек ты воинский, и за свое дело радеешь, хотя людишек своих ты конечно распустил. Думаю яз, чтоб соделать новое войско, надобно начальных голов обучить немецкому бою правильному, дабы они, став во главе полков, обучили сему воинов своих. Ты подумай об сем, бо пора нового войска не за горами.

— А како же те пешцы опосля службы жить будут? — Оне мужи зрелые бысть, да без дела кормящего, да без семьи?

— Ну се просто. Думаю с нашими излишками земель на полудне, да на восходе государь подарит сохой во владение, кто сколько заслужит, али деньгой на заведение торговых либо промысловых дел. Вот с женами государь не поможет мню. Сами справятся!

В эти дни с Кавказа вернулся Гушчепсе. Как снег в предгорьях сошел, так баял и отправился в путь. Заявил, мол дома скучно, желаю дальше служить угличскому князю. Я естественно против не был. Определили его к рындам в отряд.

Через Ждана Тучкова вызвал его сына Баженку. Тот разъезжал по деревням и врачевал болезных, а также ставил прививки от оспы. Ему был дан приказ переезжать в Устюжну, требовалось вакцинировать жену и всех ключевых людей, ну и остальных, коли будет у них желание. Также пообещал я ему перевод книги по медицине с латинского языка. Осталось ту книгу сочинить и извлечь из памяти знания мединститута. А то, местное светило, лечило болезных в слепую, не понимая симптомов и признаков недомогания человека. То есть простуду определить мог, а вот мочекаменную болезнь, как случай у дьяка Алябьева уже нет.

Вскоре все концы, какие вспомнились, были связаны и наш каретно-тележный поезд отправился в Устюжну Железнопольскую. До хозяйства Фролки Липкина так и не добрался, только выдал ему рекомендации по поливке грядок и уходу за картошкой.

С выезда из первопрестольной прошел месяц. Интересно было посмотреть каких успехов достиг наш промышленный гений Федор Савельев.