Вот такой был сон.
Летний день, берег пруда. Утки плавают, подхватывают брошенные им с берега кусочки булок, расталкивают ряску, шлёпают широкими клювами по воде.
Велосипед мой брошен. В кустах, на берегу. Почти у самой воды. Ноги горят, будто не кровь наполняет их, а переливается во взбухших жилах густой кипяток.
— Ты допрыгался, — говорит она.
Последний, кого мы убили, оказался сотрудником прокуратуры.
Он познакомился с Никой в одном весьма недешёвом ресторане на Арбате. Мы тогда здорово поиздержались на пафосный вечер, но (я сидел за соседним столиком) — стоило того, стоило…
Он подвозил её. Конечно, к ней… То есть — они ехали к нам, к нам домой. Это ведь и мой дом… Вернее, был мой.
Я ехал за ними. Дорога была долгой. Спать хотелось…
Однажды (на светофоре) отстал, потерял их из виду, но, по счастью, она смогла. По счастью, Ника заметила, что в зеркале заднего вида что-то уж очень давно не мелькает отражение моей (теперь — ужё её) машины.
Она набрала мой номер. Сказала: «Мама, всё нормально…»
Значит, хамоватый мужик с белыми глазками и отвисшими щеками всё делает правильно. Едет туда, куда надо.
Всё прошло гладко. Она сказала, где припарковать машину. Конечно, я успел их обогнать. Конечно, он едва стоял на ногах.
И куш был тот, что мы ожидали. Всё хорошо, всё правильно…
«Простая у нас жизнь?»
Вот тут-то и выпало из кармана пиджака удостоверение сотрудника прокуратуры. Три полоски цвета «Аквафреш», гадкая рожа — глаза на фотографии получились особенно хорошо. Прямо — как живой.
Вот только тот, не на фотографии, был уже мёртв.
Ника так испугалась, что чуть не кинулась делать ему искусственное дыхание…
Искусство…
Ну да, вспомнили.
Вот и приснился тот день. Не весь, конечно, только малая его часть. Только трава в жёлтых пятнах солнца, жар, запах пота. Аромат её духов.
Она приехала на такси. Она жила на другой квартире. Где — не знаю. Не знаю до сих пор.
Я — по старой памяти. Студенческой, теперь уже почти исчезнувшей памяти — лихо прикатил на велосипеде. Тем более, что до парка в любом случае удобней было на велосипеде.
А на машине…
— Продай ты её, — посоветовала она.
Я так и сделал.
— Ищут, — сказала она. — И скоро найдут. Мне нужно уехать…
Она называла меня по имени. Просто по имени. «Лапой» я уже не был.
А имя своё теперь уже забыл. Но ведь как-то она называла меня?
— У тебя есть мечта? — спросила она.
— Есть, — ответил я.
И впервые признался:
— Красиво умереть.
— Ты убивал красиво, — заметила она. — Ты же знаешь, кто может тебе помочь?
— Знаю, — ответил я.
— А мне, — продолжала она, — можешь помочь только ты. Ты же знаешь, как быстро меня теперь вычислят. Там такие силы брошены на поиск — никакими взятками ментам не отделаешься. Менты на нас и наведут первые. Да и в ресторане этом…
Она замолчала, опустив голову.
— Знакомые там у тебя, — догадался я.
Поздно догадался.
Она кивнула.
— Мне нужны деньги… И — бежать. Понимаешь?..
Она опять назвала моё имя.
— Понимаю.
Теперь она спешно продаёт квартиру, покупает билет. Может, и уехать уже успела? Она же всё делала так быстро…
Впрочем, нет! В постели движения её были плавными, нежными, и руки её едва касались моей кожи, медленно спускаясь по телу… вниз — медленно.
— Ты артист, Хорёк. Ты хорошо пожил. Теперь ты красиво сыграешь — в пьесе с самым непредсказуемым сюжетом. И в твоей роли — ты единственный, неповторимый.
Это уже мой голос, не её.
Да чёрт с ней, Хорёк! Это ведь тоже была роль. Какой из тебя менеджер? Да ещё и запутавшийся в делах?
Одна роль, вторая… Сколько бы ещё ты сыграл ролей в жизни? Каждый раз ты играл бы всё хуже и хуже. И мог бы умереть в безвестности.
По счастью, судьба добра к тебе. Кто-то там, наверху или внизу, сунул в нагрудный карман потной твоей рубашки визитку с короткой надпись, адресом спасения:
БЕССМЕРТИЕ
БЕЛЫЙ КЛУБ
И — телефон.
Мобильный, конечно…
Какой интересный телефон: последние четыре цифры — год моего рождения.
А ещё три… Пять ноль пять.
Теперь я знал. Пять выступлений, ноль, пять исполнителей. Пятёрка обнуляет пятёрку. Ноль в конце…
И моё бессмертие.
Чёрт с ними со всеми!
Я просто буду сидеть на берегу пруда, под ивой с серебристыми листьями. Сниму кроссовки, засучу джинсы до колен, сниму хлюпающие от пота носки. И опущу ноги в воду.
В холодную воду.
И буду так сидеть — долго, долго.
Пока не вызовут меня на сцену.