Свет включился посреди ночи.

Как будто — сам собой. Или и впрямь — сам собой?

Кто его мог бы включить? Никто.

Искандеров в комнате был один.

И комната осветилась бледно-голубым сиянием.

Свет ворвался в сон, в тёмный сон, в сон без сновидений, в сон-подвал, в сон-погреб, в сон-яму ворвался бледно-голубой свет.

Задрожали.

Разлепились склеенные веки. С трудом.

Искандеров застонал.

«Что творится? Да что за гнусность-то такая!»

Спросонья показалось ему, будто в комнату кто-то вошёл. Зажёг лампу и бродит, шаркая подошвами и тяжело вздыхая, от стола к окну. Будто ищет чего-то…

— Что потерял здесь?! — крикнул Искандеров и закутался плотнее, белым коконом, в пододеяльник.

«Вон! Вон отсюда!»

Неясный гул, невнятное бубнение. И вдруг — отрывистое, собачье рычание.

И вслед на насильственным и странным этим пробуждением пришла острая, невыносимая головная боль.

Михаил открыл глаза.

Ещё минуту лежал без движения, боясь лишним движением усилить боль, топорным обухом разбивающую череп.

Мучительность головная терзала его, обессиливала, обезмысливала, тянула силы, вынимала их вон — и к горлу тугим гуттаперчевым шаром стала подступать тошнота.

Невозможно было лежать больше, невозможно.

Искандеров вскочил и, зажмурившись, медленно побрёл по комнате. Сослепу наткнулся на стул, ушиб ногу.

Зашипел, ругнувшись. Добрался до стола. На ощупь нашёл лампу. Нажал на выключатель. Ещё и ещё раз.

Но проклятая лампа продолжала светить.

Искандеров, подтянув стул, присел и, ошалело хлопая совино-круглыми глазами, осмотрелся по сторонам.

Никого в комнате не было. Никого, кроме него. Раздувшаяся парусом под ночным ветром занавеска хлопала по оконной раме. Скрипел и изредка тихо щёлкал покоробившийся от сырости пол.

Тянул по ногам сквозняк.

И от чёртовой негаснущей лампы тянуло жаром.

— Как же надоело!.. Прилипчивая, глупая, бесполезная сказка! Я и от тебя уйду! Уйду…

Искандеров о стонов вырвал из держателя витую трубку-лампу и бросил в мусорную корзину.

— Туда тебе…

Подул на пальцы.

— …и дорога!

Сидел на стуле, наслаждаясь темнотой. Ветерок вовремя подул в окно — и остудил накачанную жаром голову.

Боль стала отступать, и Михаил задремал было прямо в кресле.

А потом показалось ему, будто кто-то потряс его за плечо. Он вскочил и ошалело закрутил головой, но опять никого не увидел, потому что никого рядом с ним, да и вообще в комнате — не было.

И подумал Михаил, что слишком часто ему видится несуществующее и кажется несуществующее… Или, может, существующее, да исчезающее слишком быстро? И ощущения — фантомы замучили его.

А значит всё это только то, что…

Под вечер мелкий снег закружил над Москвой.

Колкой пылью вертелся, ледяною взвесью застывал на мгновение в воздухе — и летел и вниз, и в стороны, и даже, в холодных воздушных потоках, иногда поднимался ненадолго вверх, будто стремясь вернуться в покинутое им лилово-чёрное ночное небо, и, до неба не добравшись, опять., срываясь, летел к вылизанной метелями серой московской земле.

Под ветром и снегом в поздний час к больнице шла женщина.

Выбравшись из толпы у метро, шла она быстрой походкой знакомой дорогой к больнице.

У главного входа она остановилась, постояла недолго под ярко освещённым зеленовато-белыми галогеновыми лампами козырьком, спрятал лицо в пушистый шарф.

Потом сошла по ступенькам вниз и, обогнув здание, подошла к служебному входу рядом с приёмным отделением.

Сняла рукавицы. Подышав на пальцы, нажала на кнопку вызова домофона.

Из динамика послышалось шипение. Потом раздался треск и грохот, и, наконец, вырвавшийся из шумной какофонии женский голос произнёс что-то резко и неразборчиво.

— Я это, — негромко сказала женщина. — Это Светлана…

И добавила умоляюще:

— Ну, простите, что поздно. Пустите, пожалуйста! Я вам бельё помогу поменять…

Вспышка. Женщина поспешно отошла от двери и оглянулась испуганно.

Ещё одна вспышка.

Рослый мужик в кожаной куртке спрятал за пазуху фотоаппарат, быстро застегнул молнию и, склонившись в шутовской поклоне, крикнул:

— Спасибо, Светлана Александровна! И в профиль, и в фас получились! Очень даже натурально вышли на снимках! И да свиданьица, как говорится…

Мужик, с неожиданной ловкость, быстрым чёртиком отпрыгнул в сторону и исчез в темноте.

«Что это?» удивлённо подумала женщина.

— Клоун, — произнесла она вслух. — Злой клоун…

Она услышала, как лязгнул замок и со скрипом отворилась дверь.

И, забыв о странном незнакомце…

— Я к вам… Правда, хотела раньше!

Сделала шаг.

И замерла.

Отчего-то поняла сразу, что пришла в её жизнь ещё одна беда.

Санитарка теребила рукава шубы, наброшенной поверх халата, и смотрела виновато на посетительницу.

— Светлана Александровна, там нам… В общем, из реанимации звонили. Мужу вашему сегодня хуже стало… Совсем ему плохо… Что-то случилось у них!

Женщина отступила на шаг.

«Неужели…»

— К нему посторонних не пускали? К нему же кто угодно может…

Голос её сорвался, сломался.

Санитарка покашляла в сжатый кулак.

— Я не знаю. Наше дело маленькое…

И потянула дверь на себя.

Но закрыть не смогла: женщина отчаянно вцепилась в край двери.

И закричала:

— Пустите! Пустите, пожалуйста! Я прошу вас! Ради Бога…

Подошвы туфель заскользили по льду.

Санитарка, чувствуя, что не удержит дверь, зашептала успокаивающе:

— Не надо вам, не надо. Врач запретил, строго!

И, вытянув свободную руку, нащупала и нажала кнопку вызова медперсонала.

Осмелев, крикнула:

— Тебе дежурный врач объяснит! Уйди, кому говорю!

Женщина отпустила сразу же захлопнувшуюся дверь.

Постояла немного на крыльце. И стала снова звонить. И говорить что-то, невнятно, захлёбываясь словами и слезами — говорить…

Но из онемевшего домофонного динамика не раздавался уже даже треск.

— Значит, ушла? — спросила Динара.

Отчаянные скутеристы в красных шлемах пролетели мимо них по забитой кое-как припаркованными грузовичками и заваленной мусором улице, подняв за собой метельный столб бумажных обрывков и мятых кусков картона.

Динара инстинктивно втянула голову в плечи.

— Ну и носятся тут по ночам! Днём-то спокойней…

Искандеров посмотрел вслед гонщикам и ответил:

— Ушла, похоже… Странно и неожиданно всё закончилось. Хотя, честно говоря, и началось тоже неожиданно и странно. Пара дней — это много?

— А зачем ты мне всё это рассказываешь? — вопросом на вопрос ответила Динара. — И спрашиваешь зачем? Много или мало… Откуда мне знать? Я тут столько курортных романов перевидала, приключений на эту самую пару дней! Да и сама…

Она улыбнулась грустно.

И добавила:

— Но ведь это не тот случай. По глазам вижу, Искандеров, что не тот.

Искандеров откатил прочь с дороги вылезший из переулка заброшенный хозяином столик-тележку, любимый инвентарь бродячих торговцев.

— Сам не знаю, зачем рассказываю. Не спрашивай, Динара. Наверное, хочется кому-то рассказать. Бывает такая… Исповедь от одиночества.

— Книжку бы написал, — посоветовала Динара.

Искандеров покачал головой.

— Это слишком личное… Да и поздно уже сочинение начинать. Времени нет.

«Поздно?» удивилась Динара. «С чего бы это ему поздно? Почему это — времени нет?»

— Хочется просто гулять под звёздами, — продолжал Михаил. — Видишь, какие они крупные? И висят прямо над головой. Может, на пляж пойдём?

Он оживился и, забежав на два шага вперёд, сделал несколько танцевальных па, неловко вскидывая ноги и изображая нечто, похожее на канкан.

— Мы же хотели гулять до утра!

— Устала я, Миша, — ответила Динара. — Что-то утомили меня приключения. Да и тебе ни к чему…

— Несолидно и не по возрасту! — пробубнил Искандеров, передразнивая кого-то.

Поднял с земли камешек и запустил в мусорный бак.

— Здорово гремит, кстати!

Он вскинул руки над головой.

— Надоело быть разумным существом! Ну тошнит уже, Динарочка, от собственной разумности! Много ли пользы от неё?

— От глупостей ещё меньше, — ответила Динара.

— Только не здесь, не в Нараке! — возразил Искандеров. — Здесь как раз глупость-то и полезна. Она освобождает от последней иллюзии. Иллюзии самости! Нет разума — нет меня, нет меня — нет…

Он осёкся и остановился в изумлении.

— Что это с тобой? — спросила Динара. — Играть надоело? Или думаешь, как на пляж заманить? Искандеров, я и в самом деле устала!

Михаил показал на заброшенную, густо покрытую спреевым граффити жёлтую будку экспресс-фото.

«Узнаю, рисунок тот же» прошептал он.

— Динара, а ты что, где-то рядом живёшь? — спросил он спутницу.

— Пришли уже почти, — ответила Динара. — До конца улицы, классик, а там налево повернуть и — рядом домик. Я там квартиру снимаю на третьем этаже, под самой крышей. В дождь капли стучат по черепице, баюкают…

Она взяла Искандерова под локоть.

— Вот на чай я тебя приглашу. О творческих планах расскажешь…

Искандеров повернул голову и она, поймав его взгляд, была поражена странным, каким-то лунатически-отрешённым выражением его глаз.

— Да, да… — пробормотал Искандеров и освободил руку. — Именно… о планах. Так мы…

Рот его скривился в судороге.

— Мы, оказывается, рядом с тобой… Маленький, маленький город!

Быстрым шагом он подошёл к будке. Динара провожала его тревожным взглядом.

«Что это с ним? Безумие на классика накатило… Писатели — хуже малых детей! Сейчас непременно какую-нибудь глупость сделает!»

Она оглянулась по сторонам. Улица была пустынна и только изредка, несомые ветром, перелетали от угла до угла вчерашние газеты.

«И на помощь не позовёшь, если с ним припадок начнётся… И я хороша, попросила проводить… Они же психи, эти креативные личности! Один имиджмейкер знакомый таблетки с кодеином горстями глотал, а потом за гоблинами со шваброй гонялся. И этот туда же!»

У будки Искандеров остановился. Медленно и осторожно отдёрнул длинную, почти до самой земли достающую занавеску.

И, замерев, смотрел в пустоту.

Динара, набравшись смелости, подошла к нему и осторожно тронула за плечо.

— Что? — тихо спросил Искандеров.

— Миша, я не знаю, что ты тут хотел увидеть, — сказала Динара, — но здесь явно ничего нет. Внутри…

Она показала на засыпанный окурками и обёртками от лекарственных препаратов пол будки.

— …ничего нет! Ничего, Миша!

Она потянула его.

— Пойдём, прошу тебя.

«Мы с тобой… С ней?» внезапно догадалась Динара. «С этой… его любовью? Здесь? Здесь… В таком ужасном месте?»

Искандеров вытянул вперёд руку.

— Пустота… конечно… Разве может ожить будка на заброшенной улице?

Внезапная вспышка ослепила их. Михаил вздрогнул, а спутница его, вскрикнув, отшатнулась, ладонью закрыв глаза.

— Миша, что это? Она разве работает?

Искандеров как заворожённый смотрел на синие остывающие огоньки ламп.

Из глубины будки послышалось знакомое уже ему тихое жужжание.

— Сейчас… — прошептал он.

— Что — сейчас?! — сердитым голосом спросила пришедшая в себя Динара. — Искандеров, я сейчас уйду и тебя брошу! Учти это! Мне надоело…

Жужжание стало громче, на секунду превратилось в глухой гул — и внезапно стихло.

В лоток выпала поблёскивающая свежим глянцем фотография, необычно большого для уличной будки формата.

— Ой! — удивилась Динара. — А как это?

Искандеров кончиками пальцев взял фотографию, для чего-то подул на неё. Быстро глянул…

«Она?» спросила сама себя Динара.

Попытался сунуть в карман. Потом одумался и положил в сумку.

— Напиться до канавы! — с ожесточением сказал Искандеров.

— Доведи меня сначала до дома, — попросила Динара. — Недалеко уже…

О приглашении на чай она напоминать не стала.

У меня срочно сообщение! Вы сами меня поблагодарите…

— Беленький, Тимур Муратович…

Тимур секунду колебался, давать ли свою визитку врачу (исполненная на мелованной бумаге, украшенная хищным гербом и ламинированная, внушала она уважение всем официальным и неофициальным лицам, располагая их к сотрудничеству и продуктивному общению).

Потом решил, что дело весьма деликатное и потому… Нет, не нужно! Не нужно оставлять следы!

Мало ли что…

Заказчик в случае чего за кордоном отсидится (он уже там отсиживается и очевидно побаивается лично в Москву приехать, потому через помощника Тимура и использует), а ему, исполнителю, на месте отвечать придётся.

На том самом месте, где он наследил.

Так что следить не нужно.

Тем более, что к сотрудничеству располагают не только визитки.

Врач отдвинул ноутбук с некоторой барственной ленцой и неохотой протянул для рукопожатия белую, будто из теста вылепленную ладонь.

— Жовтовский Вячеслав Станиславович, главный врач, — представился он, проговаривая слова подчёркнуто сухо и небрежно.

Ладонь его была мягкой. Тимур осторожно сдавил её пальцами, словно боялся, что в жётской хватке расползётся она липкой массой.

— Мне говорили о вас. Кажется, звонил ваш друг из прокуратуры, просил встретиться, пообщаться…

Доктор поморщился.

— Честно говоря, я занят. В иной ситуации я бы не смог выкроить для вас и пары минут, однако теперь, когда в связи с некоторыми проблемами…

«Вызванными махинациями с лекарствами» мысленно вставил фразу Тимур.

И улыбнулся доктору ободряюще.

«Валяй, не стесняйся! Рассказывай, какой ты хороший и каких трудов тебе стоит пойти мне навстречу и кое-что рассказать»

Жовтовский поджал губы.

Глянул подозрительно на гостя.

И продолжил:

— В ситуации, когда мы заинтересованы в благожелательном отношении прокуратуры к нашим проблемам, возрастает наше внимание к просьбам, поступающим от этой уважаемой организации. Даже если просьба эта носит, так сказать, неофициальный характер.

— Ценю, доктор, — коротко ответил Тимур.

— Вы, как я понимаю, из частной структуры? — уточнил Жовтовский.

— Охранное предприятие, — подтвердил Тимур. — Охраняем хороших людей от плохих людей. И ещё справки наводим…

Он откашлялся.

— Иногда… Если попросят.

— Но связи со своими бывшими коллегами вы, как я понимаю, сохранили? — продолжал допытываться доктор.

Тимур решил, что настало время для некоторой грубости (строго, впрочем, дозированной). Он знал, что именно такая, неожиданная и дозированная, грубость лучше всего ломает сопротивление напыщенных фраеров с их наигранной крутизной и непомерным самомнением.

— В баню вместе ходим, — откровенно пояснил Тимур. — По пятницам. Иногда и по субботам. По субботам — с девками. Водку вместе пьём. На охоту ходим… Ещё вопросы будут?

Доктор опять поморщился. На этот раз — явно брезгливо.

«Потерпишь!» подумал Тимур. «Я же тебя терплю!»

— Будут, — сказал доктор. — Прежде, чем вы начнёте свои вопросы задавать… Удостоверение у вас есть? Или паспорт? Права?

— Зачем? — уточнил Тимур.

— Копию сниму, — признался доктор. — На память.

«Чего захотел!» возмутился Тимур. «Не в твоём положении условия ставить! Впрочем… Попробуем мирно вопрос решить, без давления. Благо, что клиент щедро платит».

— Нужна ли эта бюрократия? — спросил Тимур. — На память… Зачем? Мне нужно получить кое-какие сведения об одном человеке. Просто задать пару вопросов, получить ответы — и уйти. Частный разговор, немного откровенности…

— К откровенности как раз такой разговор не располагает, — заметил доктор.

— А рекомендательные письма за подписью президента Франклина располагают? — уточнил Тимур.

«Провокатор!» решил доктор. «Жулик и провокатор!»

— Вы письма на столе оставите, — кривя рот, ответил Жовтовский, — а ваши бывшие коллеги минут через пять в кабинет ворвутся. Письма с пометками, наверное? Или спреем побрызгали?

Тимур рассмелся. Настолько искренним был этот смех, что доктор, побагровев, сжал кулаки.

— Ой, страхи людские…

Тимур вытер выступившие на глазах слёзы.

— Доктор, клянусь!

— Я бы попросил вас вести себя прилично! — и голос доктора сорвался на визг. — Прилично!

Кто-то охнул за дверью и, судя по дробному звуку шагов, побежал прочь от кабинета.

— Доктор, — постарался успокоить разошедшегося врача Тимур, — поверьте мне, что в такой хитрой операции нет необходимости. На вас без того столько всего висит, что ловить вас на живца, да ещё и с рекомендацией прокуратуры — дело совершенно ненужное. Глупое дело! К чему такие сложности, Вячеслав Станиславович? Или, может, привет от Франклина вам на дом принести? Мне не сложно, я же частное лицо, действую по частному поручению. Вы сами меня в кабинет пригласили, но если служебная обстановка вас смущает… Можно и вне стен больницы встретиться.

— Занят я! — отрезал доктор.

С минуту думал, нашёптывая себе под нос что-то неразборчивое.

— Хорошо, здесь поговорим. Кто интересует?

— Искандеров, Михаил Львович, — с готовностью отозвался Тимур. — Ваш пациент?

Доктор кивнул в ответ.

— Наш.

И, быстро написав что-то на листке, показал Тимуру.

— Это за вопросы. За полную справку.

«Пятьсот?» удивился Тимур. «Недорого… А фанфаронства-то сколько! Как будто дорогое дело обсуждаем! Дешёвка ты, док, как я думал!»

— Хорошо, — подтвердил Тимур. — Принимается.

Доктор тут же порвал листок.

— Расскажите о нём, — попросил Тимур. — Когда поступил, с каким диагнозом. Если вспомните, то скажите, кто его привёз. Навещают ли родственники. Пойдёт ли на поправку…

Доктор замахал руками.

— Что вы! Никуда он уже не пойдёт, кроме как… На выход, в морг! Когда отмучается…

«Вот как?»

И Тимур украдкой пощупал спрятанный за пазухой фотоаппарат.

— Что же это с ним? — с притворным беспокойтсвом спросил Тимур.

И бросил на стол конверт.

Жовтовский, стрельнув глазами, сунул в конверт пальцы. Пересчитал ощупью. Потом, приоткрыв, заглянул внутрь.

Спрятал конверт в стол и произнёс шёпотом:

— Здесь же двойной тариф…

— Клиент у меня щедрый, — пояснил Тимур. — Очень щедрый. Кроме того, помимо информации мне ещё кое-что потребуется. Но об этом позже… Рассказывайте о вашем пациенте.

— Хорошо, Тимур Муратович, — сказал доктор.

И слегка наклонил голову.

— Так что же с ним приключилось?

— Отравление жизнью, — и доктор глупо хихикнул.

Тимур сдвинул брови.

— Посерьёзней, доктор. Это очень важные сведения!

— А посерьёзней…

Доктор встал. Подошёл к двери. Проверяя, потянул дверную ручку на себя. Убедившись, что дверь плотно прикрыта, вернулся за стол.

— Летов… Не помню точно… В общем, почти полгода прошло. Искандеров поступил к нам в состоянии комы после неудавшейся попытки самоубийства. Что-то у него там в личной жизни…

Доктор пожал плечами.

— В общем, этих подробностей я не знаю. А то, что нам удалось установить, обследовав пациента, отражено в его карте. Повышенно содержание алкоголя, приём барбитуратов и отравление углекислым газом. Острая интоксикация… В общем, похоже, что Искандеров ушёл в запой, потом принял порцию таблеток. А потом натянул на голову мешок для мусора и перемотал горло скотчем. Чтобы предотвратить, так сказать, доступ воздуха. Вот такое вот самоудушение… В таком виде его и застала супруга. Да, пришла домой — и нашла мужа с пакетом на голове. Вызвала скорую… У него рвота от отравления, да и углекислым газом надышался… Она сорвала пакет, да поздно. Рвотные массы попали в дыхательное горло. Она, кажется, пыталась его откачать…

Жовтовский поёжился.

— Лучше бы не пыталась! Давно бы отмучился… В общем, от быстрой смерти спасла. Но увы… Кислородное голодание привело к гибели клеток головного мозга. Всё время после поступления в больницу Искандеров находится в состоянии комы. Фактически, он — труп. Труп, в котором искусственно поддерживается жизнь. Мозг мёртв, только тело…

— Полгода! — воскликнул Тимур.

И подпрыгнул на стуле.

— Доктор, я вас правильно понял? Полгода он находится в состоянии комы? Не приходя в сознание?

Доктор махнул рукой.

— Да куда ему приходить? Вместилище этого самого сознания разрушено… Хотя супруга его не желает смириться с очевидными фактами. Она продолжат считать его…

Жовтовский замялся на секунду.

— …Как бы живым. Он всё это время лежит в палате реанимации. А она всё время навещает его, даже помогает за ним ухаживать. Говорят, даже разговаривает с ним тихо, шёпотом… Когда думает, что никто не слышит. Мы уж не препятствуем ей, пускаем. Она уж вроде как… почти своя! Да и Искандеров у нас — местная достопримечательность.

Жовтовский улыбнулся.

— Если так можно выразиться. Но как иначе сказать? Такой известный писатель… был когда-то. И так сложилась судьба! Ужасно это… Ужасно!

— А вы, стало быть, знаете, что он книжки писал? — спросил Тимур.

— А как же! — с гордостью ответил доктор. — Почитываем современную литературу, почитываем! У меня до сих пор на книжной полке…

— Доктор, — прервал его Тимур, — любопытные вы вещи говорите. Писатель, которого зовут Михаил Львович Искандеров, полгода как лежит у вас. В коме. Не приходя в сознание. А вот мой клиент, между прочим, утверждает, что некий писатель, которого зовут Михаил Львович Искандеров, в настоящее время проживает за границей, в одном тихом курортном городке. И слишком активно вмешивается в жизнь моего клиента. Вот ведь история какая… Много у нас писателей с таким именем, отчеством и фамилией?

— Не знаю, Тимур Муратович, — растеряно ответил доктор, — не интересовался. Наверное…

Тимур горестно покачал головой.

— Нет у нас единой базы данных по писателям! — пожаловался он. — Недоработка это! Уголовников учитываем, наркоманов в базу вносим, неплательщиков налогов — и тех без внимания не оставляем. А писатели — как бродячие собаки живут. Без учёта и контроля. По пяти базам его пробивал!

Тимур погрозил пальцем бюсту Асклепия, что стоял у доктора на шкафу.

— Только один такой значится. Нет больше Искандеровых с таким именем, отчеством и профессией. Но это же не гарантия! Сколько неучтённых творцов по улицам бегает!

Тимур встал и, подойдя к доктору, заявил решительно:

— Нужна фотография этого вашего пациента. Сами понимаете, без неё клиент информацию всерьёз не воспримет.

— Как же…

Жовтовский опустил голову.

— Это же реанимация, особый режим. Мы и так пошли навстречу, когда позволили его супруге. Кстати, она и сегодня должна придти. И если застанет…

— Пара минут! — отрезал Тимур. — И сейчас же!

— Тимур Муратович…

Тимур похлопал доктора по плечу.

— Франклин вас не забудет.

— Надо же кабинет закрыть, — забормотал Жовтовский. — И позвонить… Предупредить…

Он схватился за телефонную трубку.

После разговора с помощником настроение Алексея значительно улучшилось.

Нет, не то, чтобы стало хорошим… Пожалуй, не было уже таких резких эмоциональных перепадов. А в остальном…

Что-то гадкое внутри шевелилось. Затаившейся змеёй, холодными кольцами — шевелилось.

И чувствовал Алексей, что кольца эти — сжаты. Сжаты туго. И напряжённый холод этот при удобном случае, при первой же слабости душевной покажет силу, развернёт пульсирующие змениные кольца свои, разорвёт изнутри, в клочья разорвёт.

Если не сопротивляться, не ослабить силу его.

Или хотя бы — просто не чувствовать его. На время…

Змея пьёт силу.

И потому обрадовался Алексей предложению от новонайденных им по общегородскому справочнику строительных компаний деловых партнёров посетить сторящийся на берегу моря будущий трёхзвёздочный отель.

Алексей не прочь был вложить часть свободных денег в какой-нибудь местный объект (тем более, что бизнес в России заморожен был, и надолго).

Лететь же в Лондон на встречу с партнёрами после всех происшествий последнего дня Алексей не хотел… Да и в смятении была душа его.

Не хотелось с такой вот сокрушённой печалями душой встречаться…

«С этими жуликами, которые спят и видят как бы вывести из-под меня бизнес!»

…с компаньонами, которые, тем более, настроены по отношению к нему негативно и, конечно же, для первой же встречи приготовили слова грубые и неласковые.

«И без того душа на ниточке!»

Да и супругу оставлять не хотелось… До выяснения отношений.

В общем, по всему выходило, что для активной деятельности оставила ему судьба лишь Нараку.

Между прочим…

«Новый, перспективный, растущий курорт!»

Созвонившись с представителями местной строительной компании и условившись о встрече, выехал он из офиса, оставив на хозяйстве верного Вениамина, наказав ему при том быть с ним всё время на связи, отслеживать звонки, факсы и почту из Москвы и Лондона (где, судя по переписке, героически воевал с партнёрами брошенный боссом в одиночную схватку юрист), а получив что-либо от московского информатора — сообщить немедленно.

Ещё хотел позвонить жене.

Набрал номер… Но не смог. Не решился почему-то.

И сбросил звонок.

— Бонг? Пайп?

Дядюшка Джа склонился в поклоне.

— Нет, не надо, — ответил ему Михаил. — Утро…

Показал пальцем на солнце.

— Утро-то какое хорошее! Ни одного облачка на небе. Сейчас ясность ума нужна, Джа. Давай сегодня поживём без призрачных картинок. Просто будем смотреть на солнце. Пока не ослепнем. А ночью тучи придут. Тогда и глаза не нужны. Правильно говорю?

— Blind! — подтвердил дядюшка Джа. — Живи, Скандера!

Дядюшка Джа бросил ему на столик свежий номер «Bangor Star» и ушёл на кухню, греметь посудой и распевать на дурнейшем английском очищающие карму песни Леннона.

Газету Искандеров перелистал равнодушно и невнимательно. Новости совершенно не интересовали его, хроника голливудских скандалов и разводов — тем паче.

Более ничего в газете не было. Да, колонка местного юмориста…

Впрочем, местный юмор Искандерову был совершенно не понятен. Поэтому колонку эту он как правило пропускал.

Разве только… В этом номере был опубликован фельетон о странных людях, туристах из далёких стран, прибывающих всё в большем и большем количестве в город на южном побережье Денпасавара.

«В иные, более спокойные времена, жители отдалённых от нас северных и западных стран относились с пренебрежением к нашим просьбам об увеличение инвестиций в Нараку, хотя правительство штата неоднократно пыталось донести до инвесторов мысль о том, что именно этот город с весьма высокой степенью вероятности станет местом их будущего проживания в случае мирового кризиса, который разрушает их мир.

И вот наконец они пришли к нам, наши недальновидные инвесторы, пришли со своими деньгами и своим нетерпением!

И что же видят они? Мир экзотический и весьма для них непривычный, обжитый людьми, совершенно непохожими на них, с иным менталитетом и жизненным опытом, и совершенно неприспособленными к взаимодействию со столь неожиданно нагрянувшими гостями.

Мир с совершенно несформированной, по западным меркам, средой обитания.

Это, конечно, далеко не дикий остров и не затерянный мир с его первозданной красотой и с присущими первобытному миру опасностями, но и комфортным его, увы, никак не назовёшь.

Строительство отелей, супермаркетов и современных автострад требует денег и времени, но ни того, ни другого инвесторы не предоставили нам.

И теперь они требуют предоставить им экзотику в сочетании с комфортом, но мы можем дать им только первое, наличие же второго в большей степени зависит от них самих.

Да, Нарака прекрасна! Она готова надолго приютить вас и подарить вам то, что вы, безусловно, заслуживаете — отдых, расслабление и скромные радости курортной жизни.

Но будьте готовы и вы, наши уважаемые гости, доказать свою любовь к Нараке…

…ваша плата… правительство гарантирует… и губернатор штата…»

Буквы расплылись и превратились в чёрных жучков, быстро побежавших по шуршащей под ветром бумаге.

Искандеров замотал головой, прогоняя неожиданно подступившую дрёму.

«Утро же, какой сон!»

Свернул газету в трубочку.

«И что за ерунду они пишут? И как-то скучно это для фельетона. Неужели над этим можно смеяться? Хотя, похоже, они смеются. Не знаю, над чем. Не могу понять причин их смеха. Но смеются…»

Забежавшая с улицы в поисках съестного макака осторожно подобралась ближе к столу, села едва ли не у ног Искандерова, и, задрав розовую, с красными пятнами, складками печали изборождённую, мордочку, заморгала жалобно карими глазами.

Искандеров наклонил голову и подмигнул попрошайке.

— Здравствуй, подданный Ханумана. Повелитель позволил тебе просить подаяние?

Обезьянка торопливо кивнула в ответ и вытянула лапу.

— Ну, держи тогда…

Искандеров высыпал из вазочки на асфальт горсть солёных орешков, и зверёк быстро заработал лапками, подбирая лакомство.

— А скажи мне, Хануманыч, тебе-то тут хорошо? Мне вот хорошо. Только кажется, что растворяюсь я тут. В воздухе, в дожде, в океане. Пытаюсь кусочки собрать, а здешний край опять меня растворяет, размывает. Так и должно быть, Хануманыч? Как думаешь?

Обезьянка, добрав орехи, оскалила зубы, проверещала коротко и пронзительно ответ свой, разобрать и понять который Искандеров не смог, и убежала прочь, гордо закинув на спину длинный хвост.

— Не понять тебя, обезьяний народ, не понять, — задумчиво произнёс Михаил.

И, поднявшись, пошёл по дорожке — к воротам.

Крикнув на ходу дядюшке Джа:

— Погуляю… До обеда меня не будет. Попроси помощницу, чтобы комнату привела в порядок, убрала. Два дня уже не показывалась. Мне вечером чистота нужна. Обязательно!

Дядюшка Джа, прислушиваясь к стихающему голосу, закивал.

И, погладив бороду, ответил:

— Рум клининг! Тунайт! Будет бест!

И, затянувшись дымом из кальяна, зажмурился сладко.

Связь была плохая.

Железобетон недостроенной громады отеля глушил сигнал.

Алексей слышал в трубке только треск и смятые обрывки слов. Понял только, что звонит помощник.

И голос у того какой-то странный, захлёбывающийся. Словно тонет в словах, не успевает сквозь горло проталкивать их.

— Ва… все… жов… во…

— Подожди! — крикнул Алексей.

Переложил трубку к другому уху и едва не упустил из вспотевшей ладони.

Партнёры из местных озадаченно смотрели на него.

— Я сейчас в другое место перейду. Там приём лучше! Не отключайся.

Перейдя на английский, бросил на ходу:

— Минуту! Подождите, пожалуйста! Срочный разговор…

Смуглые мужики в контрастно-белых касках синхронно закивали в ответ и, быстро собравшись в круг, заговорили громким шёпотом о чём-то своём, наракском и наболевшем, постоянно перебивая друг друга и отчаянно жестикулируя.

Алексей отбежал на край бетонной плиты и, прислонившись к вертикальной опоре, застыл у края. Рядом и под ногами, конечно, была не бездна. Пятый этаж в недостроенном здании.

Но всё же — опасным было то место.

Но именно здесь слышимость была наилучшей.

— Пришло сообщение от информатора, — дождавшись ответа босса, затараторил Вениамин. — Прямо сейчас, только что! Он немедленно связался, сразу же! И знаете, что он выяснил?

— Давай, Веня, без риторических и глупых вопросов, — распорядился начальник. — Конечно, не знаю! Потому и плачу такие деньги, что ни черта не знаю! Приди в себя и докладывай по порядку!

Вениамин зафырчал загнанной лошадью и босс на секунду даже отстранил трубку от уха.

— По порядку! Да уж, по порядку! Я вам скажу, что вы сами поймёте, что по порядку — невозможно! Нет, совершенно невозможно!

И, набрав в лёгкие побольше воздуха, выждал мгновение — и выпалил:

— Искандеров сейчас в Москве! И всегда там был!

Алексей покачнулся, едва не выронив трубку. Невольно глянул вниз, тут же выпрямил голову — и каруселью пошла линия горизонта.

Он отступил на шаг. Свободной рукой схватился за выступающую из бетона арматуру, изогнутую петлёй.

— Не может быть, — пробормотал Алексей. — Это ошибка… или однофамилец. Напутал что-то твой информатор, напутал. Я же сам видел этого… Искандерова. Сам видел, своими глазами. И жена…

Отпустил арматурную петлю.

— Жена его видела. Она как-то говорила… Я только теперь вспомнил… Вернее, не теперь, не прямо сейчас, а утром — вспомнил. Она говорила мне, что видела его раньше, на презентации какой-то. Рассказывала, что тогда хотела подойти… Автограф, кажется, взять… Но тогда не смогла, очередь за автографами, а у неё вечно спешка… Не успела… Но она его видела!

С уверенностью повторил:

— Она его видела! И не могла ошибиться!

— Информатор тоже ошибиться не мог, — возразил Вениамин. — Искандеров всё же человек известный. Сведения собрать о нём не так уж сложно. Искандеров пытался покончить с собой, в тяжёлом состоянии попал в больницу. Последние полгода лежит в палате реанимации. Он полутруп, Алексей Валерьевич! Полгода он под капельницами и на искусственном дыхании. Кормят через зонд, мочу сливают через катетер. Тимур сам, лично был в той больнице, разговаривал с главврачом, посетил больного в палате. Ему даже распечатку сделали записей о ходе лечения. Искандеров полгода в реанимации! Не выходил оттуда и едва ли выйдет! Это абсолютно точно!

— Кто же тогда в Нараке? — растеряно пробормотал Алексей.

И, не сдержавшись, добавил:

— Кто с моей женой?! Что за доппельгангер тут бродит?!

— Искандеров его фамилия, — растеряно пробормотал в ответ Вениамин. — Искандеров, а не это… не доппель…

Вениамин закашлялся.

— Кто-то выдаёт себя за Искандерова? — нащупал ответ Алексей.

И похолодел от внезапной догадки.

— Самозванец! Жулик!

— Точно! — радостно подтвердил Вениамин. — Жулик и самозванец! Недаром у меня сердце не на месте-то было! И я вас предупреждал: следите за сейфом! Ну, и за женой, конечно… Ваша жена никогда не видела Искандерова вблизи и не общалась с ним. Какой-то жулик, пользуясь внешним сходством с писателем и зная, видимо, о любви вашей жены к его… э-э… к его творчеству — воспользовался этим. Втёрся в доверие, закружил голову. Уж мошенникам-то это удаётся лучше, чем кому бы то ни было! А подбирается он наверняка либо к деньгам, либо к документам на собственность! И если он пока не попал на виллу…

— Твой информатор видел Искандерова? — уточнил Алексей. — Настоящего Искандерова?

— А как же! — гордо заявил помощник. — Он же профессионал! Он же знает, что верят фактам, а не словам. Не просто видел, а сфотографировал. И самого Искандерова, и даже его жену, которая при случае сможет подтвердить, что муж её за полгода не покидал…

— Есть фото Искандерова? — переспросил Алексей.

Информацию о жене писателя он пропустил… Или, скорее, просто не воспринял.

— Есть, — отчеканил Вениамин. — По электронной почте Тимур скинул. Качественное фото: вспышка, двенадцать мегапикселей! И Искандеров, и супруга его…

— Я в офис! — крикнул Алексей. — Сида месте, жди меня. Даже на минуту из офиса не выходи!

Он отключил телефон, пробежал мимо изумлённо замолкнувших партнёров и, не сказав ни слова на прощание, нырнул в лестничный пролёт между этажами, мгновенно исчезнув из поля зрения.

Застройщики зацокали языками, прислушиваясь к стихающим звукам дробного галопа.

Он не знал, можно ли назвать эту встречу случайной.

Конечно, не ожидал. Не думал, что вернётся она. Сыта приключением, страстью насыщена — та думал он, и не ждал возвращения.

А ещё…

Он шёл по набережной, по той части её, что расположена была в центральной части города, у бывшего Губернаторского (называемого иногда так же и Колониальным) квартала.

Нынешнее название этой части города, произносимое на местном языке, длинное и с обилием согласных, Искандеров запомнить никак не мог.

Потому в разговорах с местными называл эту часть Нараки просто — «старым городом», что, конечно же, было неправильно, ибо бывший Губернаторский квартал был лишь небольшой частью Старого города (так что приходилось, во избежание путаницы, какие-то ещё ориентиры в разговоре называть).

В общении же с иностранцами, в особенности с англо- и русскоязычными, вполне годно было и старое название. Гости, пожалуй, только им и пользовались при снисходительно-терпеливом отношении местных жителей к подобной бестактности (в послевоенное время, когда охватили весь штат антиколониальные выступления, именно названия вроде «Губернаторский» вызывали особую неприязнь у сторонников независимости штата).

Ему нравилась старая часть города, с её узкими улочками, смыкающимися краями черепичных крыш, резными декоративными козырьками, тротуарами, замощёнными в старые ещё времена разноцветной плиткой (частью расколовшейся уже и выцветшей от тысяч каблуков и босых пяток, от стука и топота, от деревянных колёс, колёс с металлическим ободом и колёс, обутых в резину, от песка и пыли, и, конечно же, от палящего жара и проливных дождей), с её кальянными, а ещё — с заполненными великолепной восточной всячиной лавочками, где запахи пряностей смешивались с ароматами цветочных масел (и где вполне можно было, поторговавшись всего с полчаса, купить старинную бронзовую лампу, невесть каким путём забредшую сюда из Аравии или даже Магриба, и, купив, потереть её как-нибудь на досуге, пробудив дремлющего в ней лентяя-джинна), с кофейнями и чайными домиками, с воздухом, напитанным запахами тлеющих древесных углей, жареного мяса и запечённых бананов, с жарой и духотой торговых рядов и тихой прохладой молитвенных залов.

Ему нравилась эта Нарака, сказочная и приземлённая, суетливая и отрешённо-спокойная, многоголосая и многоязычная, многоцветная и разностильная, бесшабашно-весёлая, всемирная и вечная.

Он легко становился частью этой Нараки, и из неё, такой праздничной и феерической, уходить не хотелось.

Но именно поэтому в тот день Искандеров в старый город не пошёл.

Он не хотел чувствовать вкус такой жизни, слишком привлекательной и потому — в особенности ненужной.

Запоздалая сладость жизни раздражала теперь. И к чему она? Разве только — сделать слабым. Отвратить от задуманного. Сделать неприемлемым то, что следовало принять.

Потому не шёл в город. Гулял по набережной, лишь издали поглядывая на городской квартал, где кипела, булькала, варилась, жарилась и под солнцем плавилась отпускающая его жизнь.

И всё же…

И в этот день не оставила она его совсем.

Он не знал, можно ли назвать эту встречу случайной.

Конечно, не ожидал. Не думал, что вернётся она.

Но — вернулась.

— Миша!

Ирина подбежала к нему сзади и положила руки на плечи.

Он повернулся…

Конечно, не случайной была эта встреча. В Нараке всё происходит вовремя. И так, как нужно. Так, как нужно Нараке.

…и обнял её.

Будто готовился к встрече, будто ждал её… Её, Ирину. Или действительно — ждал? Не признаваясь в этом самому себе, даже не спрашивая себя о том — ждал?

И потому — обнял сразу, прижал к себе, жар тела ощущая, жар — безумие, безумие горячее, огонь прижимая, плотнее, так что кровь — вниз.

Огонь!

Её губы — воск помады и сладкий, опьяняющий мёд

Он прижал свои губы к её губам. И почувствовал, как податливо слабнет от страсти её тело.

После поцелуя она сказала:

— Я должна была найти тебя. Я глупости творю… Сама не знаю, почему, но… Должна была…

Он погладил её волосы.

— Не нужно думать, — ответил Михаил. — Сейчас и здесь — не нужно. Если чувствуешь, что должна, значит — так оно и есть. Здесь всё призрачное, только сердце настоящее.

Она отстранилась слегка и посмотрела на него с грустной улыбкой.

— Романтик наивный… И как такой глупый выжил в этом мире?

— Сам не знаю, — ответил Искандеров с искренним удивлением. — Так получилось. Литература приютила ненадолго, повезло. Даже кормила какое-то время. А ты?

Он посмотрел на неё с надеждой.

Той самой, последней. Глаза у которой — дождевые, прозрачно-грустные.

Той самой, которая и сама не знает, что нужно ей, чтобы осуществиться. Которая и сама уже толком не знает, зачем осуществляться ей. Но смотрит всё, смотрит, из прозрачной водности её зов: «будь светлым и ты!»

Не важно, зачем и почему. Просто на свет мой ответь и своим светом.

Минут на несколько хватит нас, а там — будь что будет.

— А ты… действительно… Я нужен тебе?

«Не моя странность привлекает тебя? Не моя непохожесть на других? Не забавная игрушка для тебя? Нет же, нет!»

Она придала голову к его груди.

Прошептала:

— Не знаю, что со мной. Это чем-то нехорошим закончится. Я даже не догадываюсь, а уверена, просто уверена, что мой муж знает о нас… О том, что мы были вместе… Возможно, без подробностей, наверняка без них. Но знает, но пока не может решиться на скандал. Он ведь не агрессивен… Когда-то я и полюбила его за мягкость. Но ведь потом он стал другим. Узнал, что есть «его» — и всё остальное. А я — «его». Он так думает, и не будет уже думать по-другому. Я знаю, он всё-таки решится… И что самое странное и непонятное, я готова принять и разрыв, и расставание с ним. Может, потому, что настало время…

Она подняла голову и заглянула Михаилу в глаза.

— А ты спокоен. Не боишься за себя?

Михаил отрицательно покачал головой.

— Мне-то чего боятся? Мне он точно повредить не сможет…

Он подмигнул Ирине.

— Знаешь, что?

Паузу он сделал всего на полсекунды, но Ирина успела ответить на его вопрос.

— Нет.

— Давай погуляем по самой тихой части Нараки? — предложил Михаил. — Небольшие домики и много кафе. Если…

Брызги океанской волны ударили по каменному парапету.

— …и в самом деле настало время…

Водяная взвесь в спираль закручена налетевшим ветром.

— Есть время на прогулку? — спросила Ирина. — Я думала, мы только поговорим. Я признаюсь в том, что искала тебя — и уйду.

— Не сейчас, — ответил Искандеров. — Позже. Мы будем вместе, пока есть время. Мне нужно…

«Проститься»

— …встретиться после обеда со старыми друзьями. Не так уж часто видели друг друга, но — давно, давно знакомы. Хотел заглянуть к ним. Но это — потом. Время найдётся и для них. Ты же…

Чайка, поймав длинными крыльями ветер, повисла над их головами. И с любопытством смотрела вниз, балансируя на воздушном потоке.

— …Не можешь уйти просто так?

Ирина смотрела на чайку. Любопытную чайку. Белую птицу с расправленными, изгибаемыми ветром крыльями.

И сказала ей:

— У нас нет рыбы, глупая. Лети прочь!

Чайка на мгновение приоткрыла клюв, будто что-то хотела сказать в ответ. И, воздушным рулём повернув хвост, плавно поплыла прочь, в парящем полёте над волнами медленно набирая скорость.

— Пойдём, — согласилась Ирина. — Тебе нужно это? Нужно?

— Жить без тебя не могу!

И Искандеров сильно сжал её ладонь.

«Не смогу без этого уйти» признался он сам себе.

В полумраке глухого, без окон, коридора, скупо освещавшегося витыми <экономичными" лампами, трудно было рассмотреть бежавшего навстречу низкорослого мужичка.

Мужичок, наклонив голову, с паровозным сипением и задушенным хрипом промчался мимо (успев на ходу дугой обойти Алексея) и исчез, оставив в коридоре до тошноты горький запах немытого тела и нестиранного белья.

— Нашёл, где носиться! — крикнул вслед нечистому офисному призраку Алексей и погрозил кулаком.

Впрочем, призрак, как и полагается ему по инфернальному статусу, исчез так быстро, что грозить пришлось пустоте, а ещё деревянным стеновым панелям и жёлтым тусклым лампам.

— Чёрт знает что! Для чего охрана на входе? Пускают кого попало! Это ведь…

Почему-то сразу догадался Алексей, что резвый мужичок — не из местных. Из приезжих, хотя и не из числа туристов (туристы до такого состояния редко себя доводят, да и жители Нараки, как правило, весьма чистоплотны… представителя же весьма влиятельного в городе клана нищих ни за какие коврижки и медовые пряники в офисное здание не пустили бы).

«Бродяга какой-то с чёрного входа забежал» решил Алексей. «Тут, говорят, и хиппи какие-то по городу ходят… и прочие маргиналы. Искатели озарений… Век бы их не видеть!»

Приоткрылась одна из выходивших в коридор дверей. Из-за двери, будто из-за края ширмы, показалось лицо Вениамина.

Вениамин, завидев начальника, попытался было улыбнуться приветственно, но гримаса кисло-компотная на приветственную никак не походила.

Быстро о том догадавшись, Вениамин придал лицу официальное выражение (что тоже получилось — не очень, поскольку губы его никак не хотели вытягиваться в подобающую такому выражению строгую линию, а, напротив того, непрестанно кривились и расползались в стороны, будто наполненные водянистым желе) и, выйдя в коридор, отрапортовал:

— За последние сорок минут два звонка от юриста и один…

— Потом, — прервал его Алексей. — Это всё потом!

Стремительным шагом вошёл он в офис и сразу занял место за столом.

Вениамин проследовал в офис за ним, только в отличие от начальника, задержался на пороге, выждал пару секунд и, для чего-то оглядевшись по сторонам, закрыл дверь.

Замер в нерешительности…

«К столу, что ли, подойти?»

…украдкой глянул на «водительский» стул…

«Или не подходить? Не стоять над ним? Кто его знает, что ему нужно! Злой он какой-то сегодня, заведённый. Того и гляди, пружина его внутренняя с креплений соскочит…»

…и, присесть не решившись, так и остался стоять посреди комнаты.

Алексей тем временем водил <мышкой" по столу и бормотал что-то явно бессмысленное.

Вениамин прислушался и с тревогой посмотрел на начальника.

— Беки меането анке! — явственно произнёс Алексей.

«Не дай бог — спятит!» с ужасом подумал Вениамин. «Как тогда из всех закрученных дел выпутываться? Где работу искать?»

Он вынул платок из кармана и протёр влажный и скользкий, будто гусиным жиром смазанный лоб.

«Куда податься? В бега? Здесь и так край света, бежать дальше некуда…»

— Я там сделал всё, Алексей Валерьевич, — подсказал Вениамин. — Там почтовая программа загружена. Отправитель «Тимур один-семь». Тимур — латинскими буквами…

И добавил поспешно:

— Там два приложения, фотографии. Я без вас не открывал, клянусь!..

Алексей поманил его пальцем и Вениамин подскочил к столу.

Начальник подвёл курсор к сообщению.

— Это?

Вениамин кивнул в ответ.

— В теле письма краткий отчёт. Краткий, на страницу всего. Подробный он пришлёт позже…

— Молчи! — бросил Алексей.

И капли слюны брызнули на экран.

Он раскрыл сообщение.

Дальше пояснения уже не требовались. Для простоты три приложенных файла были поименованы Тимуром как <Искандеров_1", <Искандеров_2" и <Супруга".

Алексей шумно выдохнул жаркий воздух, отчего на охлаждённом кондиционером экране появилось и пропало тут же маленькое туманное пятнышко, и потёр затылок.

— Ну что, посмотрим на этого загадочного Искандерова?

Кликнул по первому файлу.

Она выходила из ворот виллы.

«Успел, успел!»

Нет, не запело сердце, конечно. С чего петь ему? Но всё же — возбуждённо.

Остановить.

Он схватил её за руку.

— Лёша! Алексей!

Ирина повернулась к нему. Глаза горят и ноздри раздуты в гневе.

— Куда? Куда ты? Куда?

Алексей захлёбывается словами, слова мешаются, перемешиваются — в массу, в тесто, в кашу, в неразборчивую вязкую кашу.

Рот сух. Язык дерёт нёбо, царапает дёсны.

Она вырывает руку.

— Ты что творишь, Алексей? Что с тобой? Откуда ты вообще… свалился?

Он дышит тяжело. Вышедший было из машины поразмять ноги таксист, почуяв разгорающийся скандал, заметался испуганно и кинулся в убежище-машину.

— Я в офис собрался, — с вызовом ответил Алексей. — Мне позвонили, нужно срочно… Я заехал по дороге сюда, потому что хочу убедиться в том, что ты не сделаешь какую-нибудь глупость. Не сделаешь, пока я там, в офисе не выясню… А я выясню!

И он двинулся на жену, словно хотел смять её, так что Ирина вынуждена была вытянуть вперёд руки, чтобы хоть так остановить мужа.

— Что ты хочешь выяснить? — подчёркнуто спокойно спросила она.

— Правду, как обычно! — воскликнул Алексей. — Как обычно!

И, осёкшись, снова:

— Куда ты собралась?

— Прекрати допрос! — возмутилась Ирина. — Я…

Он снова потянул руки и она оттолкнула его.

— В город! Гулять, ходить по магазинам! Покататься на слоне в городском парке! Что мне, весь день возле бассейна томиться? Или гулять вокруг виллы?

И крикнула в отчаянии:

— Ты невыносим! Пропусти!

Увидев, что муж стоит стеной — развернулся и быстрым шагом пошла прочь. Не той дорогой, не в ту сторону, но…

«Потом, потом… Всё решить, всё выяснить потом… А сейчас нельзя говорить. Промолчать и уйти»

Алексей не стал её догонять. На ватных ногах — едва ли.

Только крикнул вслед:

— Он же самозванец! Тот, кем ты восхищалась! Выбежала из машины, дура! Чуть на шею не бросилась! А это не Искандеров, это не писатель! Самозванец, авантюрист! С кем ты связалась? Мне только что сообщи…

Осёкшись, присел на корточки.

Отвернулся, чтобы посматривающий в его сторону водитель не заметил блеснувших в глазах слёз.

И, кривя губы, прошептал:

— Я-то узнаю, с кем ты связалась… Узнаю! Да и ты узнаешь — от меня… Поздно, поздно будет…

Тыльной стороной ладони провёл по глазам.

Поднялся и пошёл к машине.

На экране появилась картинка.

Лицо — на синевато-сером фоне. Кажется, ткань на заднем плане. Смятая ткань. Тёмное пятно у уха.

«Подушка у него под головой» подумал Алексей. «Больничная подушка…»

Лицо — бледно-жёлтая бумага в обтяжку на кости. Рот приоткрыт, белые губы растянуты в лягушачьем отчаянном вдохе. Пепельная щетина. На изборожденных полосками подкожных кровоизлияний щеках — зеленоватые пятна.

Будто трупные.

Глаза затянуты серыми веками. Будто окна брошенного дома — выцветшими, пылью пропитанными, обветшавшими шторами.

«И зачем поддерживают жизнь в таком теле? Кому это нужно? Неужели его жене? Неужели она хочет…»

Алексей вынул платок и, приложив к губам, тихонько пустил в ткань слюну.

«Не могу… Невозможно смотреть!»

— Да, уродец редкий! — заметил незаметно подобравшийся ближе и склонившийся над плечом Вениамин.

— Имей…

Алексей быстро вытер рот и спрятал платок.

— Имей уважение к больному! Не стыдно?

Вениамин слегка отодвинулся и, отвернувшись, покашлял в смущении.

— Стыдно, конечно… Всё когда-нибудь такими будем. Может, и — хуже! Плоть, как говорится, слаба. А души, наверное, и вовсе нет.

— Помолчи! — прикрикнул на него Алексей.

— Беки меането анке! — сказал водитель, приоткрывая дверь.

Алексей посмотрел на него диким, бессмысленным взглядом.

— Беки! Беки! — и водитель показал на пассажирское сиденье.

«Ехать… Надо, надо, надо… Всё время что-то надо, кому-то надо, зачем-то надо… А в результате — ничего. Выясняется, что действительно нужных вещей на свете нет. Ничто не нужно, и никто никому не нужен. Остаёшься один и понимаешь, что всё время был один. Сам придумывал героев и антигероев, людей симпатичных и антипатичных, и…»

— Беки!

«…расставлял их вокруг себя, создавая жизнь. Не создал…»

Алексей сел в машину.

— Офис! Гоу ту…

И, вынув из кармана визитку, показал водителю.

— Адрес! Гоу!

Алексей прищурил глаза, вглядываясь в изображение на экране.

Против воли, против желания, наперекор отвращению — вглядывался, сам не ведая зачем. Против воли держало его взгляд больное это лицо.

— Странно…

— Что? — забеспокоился Вениамин.

— Это полутруп и в самом деле похож на нашего самозванца, — задумчиво произнёс Алексей.

Вениамин с минуту рассматривал фотографию. Даже сделал из пальцев рамку, будто отсекая черты лица от окружающего фона.

И, наконец, сказал с уверенностью:

— Да нет, что вы! Так, похож немного… Точнее говоря, и не поймёшь, на кого этот…

Замялся на мгновение.

— …этот больной походит. Нет, может, какие-то общие черты есть!

— Рот, нос… — медленно и отчётливо произнёс Алексей. — Лоб… Только залысины больше!

— Вот он и воспользовался своим сходством! — тут же подхватил Вениамин. — Этот авантюрист просто немного похож на настоящего Искандерова, чем и воспользовался. Он, видимо, знал, что настоящий писатель в коме, да и далеко отсюда, в Москве. Потому так уверенно, не боясь быть разоблачённым, и посмел…

Для пущего пафоса Вениамин стукнул слегка себя кулаком в грудь.

— Но он не ожидал, что мы так быстро разоблачим его! Вот его ошибка!

— Ладно…

Алексей встал и, пройдясь по кабинету, подошёл к окну.

Повернулся к Вениамину.

— Ладно, распечатай фото. Пригодится… для разговора с разоблачением.

Вениамин кинулся к столу и защёлкал клавишами.

Потом, оторвав взгляд от экрана, спросил как бы между прочим:

— А фото супруги писателя распечатывать? Тут в приложении — и её фото имеется.

— На кой чёрт оно мне нужно?! — раздражённо выкрикнул Алексей. — Зачем оно мне?!

И отвернулся.

Вениамин, пожав плечами…

«Как скажете, Алексей Валерьевич. Вам решать»

…подошёл к принтеру.

Взял выползший листок и протянул его шефу.

Алексей взял фото молча, сложил и сунул в нагрудный карман рубашки.

А потом, вспомнив встречу свою в коридоре с загадочным и смрадным незнакомцем, спросил помощника:

— Что это за бродяга тут по коридору бегает? Непорядок!

— Бродяга? — с напускным удивлением переспросил Вениамин.

— Именно! — с нажимом повторил Алексей. — Грязный, зловонный до чрезвычайности. Я ведь дурные запахи не выношу, ты же знаешь. А тут такой вот визитёр… Не к тебе ли он в гости заходил?

И глянул на помощника с подозрением. С подозрительным прищуром глаз.

Вениамин под взглядом этим улыбнулся смущённо.

— Алексей Валерьевич, вы же сами говорили, что ничего не хотите знать… И я вам обещал, что вам не придётся непосредственно общаться с теми, с кем приходится общаться мне. Вот и не знайте. Не принимайте близко к сердцу. И он… Он под контролем! Не волнуйтесь, в офис ему хода нет. До порога, не дальше. Никакая грязь, ни в прямом, ни в переносном смысле вас не коснётся!

— И в самом деле так думаешь? — спросил Алексей.

Помощник закивал в ответ.

Алексей подошёл к нему в плотную.

И прошептал на ухо:

— Не верю, дорогой мой Веня, в такую наивность. Прости уж, но не верю!

Коктейль, мартини, оливка. И ещё мартини с соком.

Сок красного грейпфрута, сок лайма, пара капель лимонного сока.

Сигаретный дым — к синему потолку.

Себе Искандеров заказал абсент.

Жжёный сахар. Капли ледяной воды. Смесь зелёного с молочно-белым.

Глоток.

«Полгода назад я призналась ему, что не хочу иметь детей. Совсем… И никогда… А зачем я тебе это говорю?»

Он пожимает плечами в ответ.

«Говори. Я ничего не успею об этом написать»

«Но тебе не понятно…»

«Я всё понимаю. Всё! Рассказывай мне всё, что угодно. Всё, что сможешь вспомнить. Любое воспоминание, любая картинка твоей жизни, любой облик, даже смутный и неясный, и лишь на миг промелькнувший в твоём сознании — вытянет из моего сознания ответный образ. Мгновения своей жизни мы превратили в фотографии и раскладываем из теперь на стойке бара. Продолжай…»

Звенит колокольчик.

Официантка несёт запотевший кувшин с вином.

«Он не обиделся, нет. Поначалу мне даже казалось, что он смирился с этим. Что он понял меня. Без детей, без особой близости… Нет, я не говорила, что без обязательств. Мы же вместе…»

Грохот. Двигаются стулья. Жёлтые бра на сиреневых стенах.

«Но он не понял. Не захотел понять. Думаю, он воспринял это как предательство. Он же требует от всех дань. Ему нужно что-то отдавать. Кусочек себя, кусочек своего времени, кусочек своей жизни. Всё время отдавать!»

Искандеров обнимает её.

«Не нужно больше о нём. Теперь он над тобой не властен…»

Она качает головой.

«Куда мне от него?»

Он улыбается. Улыбка неровная. Будто через силу.

«Это зависит от нас. Только от нас. Человек всегда может уйти. Никто не может его остановить»

Она отстраняется.

«Уйти? Но ведь не с тобой?»

«Нет» отвечает Искандеров. «Со мной некуда идти. Вот только сегодня, когда мы вместе…»

Он берёт её за руку.

«Сегодня мы вместе. Мне приснился сон. Дивный, необыкновенный сон. Во сне мы были вместе и занимались любовью. Не знаю, где именно. Не знаю, что это было за место. Похоже на ту комнату, где я сейчас живу. Но нет, нет! Совсем не то… Ты же не можешь переспуить порог этой комнаты. Там — не место любви. А мы были вместе. Ты связала меня. И взяла меня. Я был твой, весь твой. И был в тебе… Идём!»

Улица. Пыль по камням, ветер носит обрывки бумаги.

«Здесь…»

Будка, срочное фото. Граффити.

Он отдёргивает занавеску. Тянет её в будку. Властно.

— Что? Что такое? — шепчет она.

Под каблуком его ботинка со скрежетом сминается брошенная здесь кем-то в давние времена красная банка «колы».

Он задёргивает занавеску.

— Почему здесь? — спрашивает Ирина. — Почему…

Он не отвечает.

Он становится на колени.

Тянет её за руки. Она садится на маленький крутящийся стульчик на винтовой опоре.

На котором, верно, давно уж никто не сидел.

Он задирает её юбку. Выше, ещё выше. До тех пор, пока ноги её не обнажаются полностью.

Гладит её бёдра. Ласкает их губами.

Слегка стягивает трусики, и проводит пальцами по едва показавшейся краем полоске тёмных волос.

Развигает ей ноги и, приблизив голову вплотную к промежности, поглаживает носом лобок.

И кончиком языка пробует на вкус её кожу.

От трусиков исходит тонкий, нежный, опьяняющий аромат. Кружится голова.

Он обхватывает её за талию, приподнимает.

Она подаётся вперёд и руками упирается в переднюю стенку будки.

Глаза её полузакрыты.

Едва не потеряв равновесие, щекой прислоняется она к очерчивающей границы фотоснимка коричневой прямоугольной рамке с чёрным, запылённым глазом фотообъектива посередине.

В тесной будке не развернуться, но, по счастью, пространство её с одной стороны ограничено лишь подвижной занавеской, позволяющей перемещаться в стеснённом этом пространстве.

Осторожно, стараясь не сдвинуть плотную ткань завесы, Михаил становится сзади.

Придерживая край юбки, чтобы не скользнул он вниз, он гладит ноги Ирины.

Плавным движением тянет тонкую ткань, обнажая полные и податливо-мягкие её ягодицы.

Приспустив брюки, вздувшимся в страсти бугорком прижимается к ним.

Ладони кладёт на её груди.

На секунду замирает в истоме. И, обнажив член, входит в неё, сзади — быстро и плавно. Животом чувствуя холодок ягодиц, и членом — влажный огонь.

И семя струёй — на сходе волны.

И показалось ему… Толи показалось, то ли и впрямь сверкнула ослепительно короткая голубая молния…

Ирина вскрикнула слабо.

Он потянул её на себя, удерживая замком рук.

— Что-то… Свет, — тихо сказала Ирина. — Я видела…

Он только стонал в ответ. И прижимал её к себе — всё сильнее и сильнее.

Мусорщик сплюнул на потрескавшийся асфальт потухшую сигурету-биди и замер в раздумье.

Потом кончиком сандалии подтолкнул окурок в общую мусорную кучу, придавил подошвой надумавшие было разлететься под ветром обрывки газет, и, закинув метлу на плечо, присел на бордюр передохнуть.

То, что убирать заброшенную улочку — дело бесполезное, мусорщик понял давно. Но рабочий день был в разгаре, задание на это самый день никто не отменял, хорошее место у базарных рядов занято было другой бригадой, так что не оставалось ничего иного, кроме как помахивать метлой из стороны в сторону, разгоняя пыль, да тянуть щербатыми граблями прочь с тротуара опавшие серые пальмовые листья да коричневую кокосовую скорлупу.

Впрочем, на этой улице можно и поразвлечься. Вот, например, стоит сломанная, ободранная и отчасти даже разбитая фотобудка.

Если подойти к ней и оскалиться прямо в объектив… А ещё лучше — показать язык.

А ещё…

Мусорщик замер в удивлении. На миг показалось ему, что в грязной этой, аммиачной влагой пропахшей будке тонко, едва заметно — потянуло вдруг духами. Явственно слышный, отчётливо ощущаемый сладковато-цветочный аромат наполнил вдруг засыпанное окурками и смятыми жестяными банками пространство.

И будто невилимые пальцы коснулись его щеки…

Паренёк попятился, оступая от этого места, неожиданно ставшего странным, и потому — пугающим.

Сверкнула вспышка, на мгновение облив его холодным грозовым светом.

И откуда-то из глубин фотомеханизма донеслось тихое, но явственно слышимое жужжание и потом — отрывистый скрежет.

Парень, как заворожённый, смотрел, замерев, на лоток, где, как знал он точно, должна была бы появиться фотография… Если, конечно, странный этот аппарат и в самом деле неожиданно ожил.

Но звуки смолкли — а фото не упало в лоток.

Паренёк, переведя дух, облизал пересохшие губы.

А потом, забрав метлу, грабли и жестяной совок, перешёл, на всякий случай, на другую сторону улицы.

Потому что не любил он странных вещей. Хоть даже происходящий и днём.

Мобильный телефон запрыгал по скамейке и свалился в траву.

Игнат, кряхтя, медленно наклонился за ним, долго обшаривал место под скамейкой, где в муравной заросли прятался истошно вопящий трезвонщик.

«Всё ж миниатюрное стало, меньше ладони…» проворчал Игнат.

Нашёл, наконец. Подув на корпус, и, для верности, потерев слегка о штанину, раскрыл и приложил к уху.

— Ну, да… Слушаю, — произнёс равнодушно.

И с равнодушным же видом слушал понёсшийся неудержимо поток гневных слов.

— Нет, это возмутительно! Цензурных слов просто нет, Игнатий Иванович! Невероятно! Мы же договорились! Это, кстати…

— Да я узнал вас, — вставил, дождавшись паузы, Игнат. — Залевский, Виктор… э…

— Всеволодович, — подсказал журналист.

— Да, он самый, — и Игнат руковом потёр экран. — Я и по номеру вижу… Я вам на мобильный звонил, не дозвонился. Тогда уж решил по ай-пи каналу, в офис… Да, в моё время качество видеосвязи не такое было! А теперь и картинка, и квадро, и эффект присутствия… Да, шагает техника…

— Какой ещё, к чёрту, эффект присутствия! — возмутился Залевский. — Это самое присутствие вы как раз и отменили. Я был на совещании дирекции канала, возвращаюсь в офис и секретарь мне сообщает, что звонили вы и отменили встречу!

Всхлип.

— Не захлёбывайтесь, Виктор Всеволодович, — посоветовал Игнат. — Спокойней, спокойней надо к таким вещам относится. Жизнь штука длинная и в целом не слишком приятная, так что сил на преодоление заботливо подготавливаемых ею ям требуется много, и силы эти надо беречь. Это я вам как умудрённый опытом пенсионер-зануда говорю, вы уж меня послушайте. Да, я позвонил. И отменил. Всё правильно.

— Но как? — то ли задал риторический вопрос, то ли возмутился демонстративно собеседник. — То есть… Но почему?

— Ну-у… э-э…

Игнат почесал кончик носа.

— Причин-то масса… Собачка у меня померла. Найдушка моя померла.

Прицепившийся, надоедливый зад. Игнат знал: после пяти-семи минут такого зуда в носу отчего-то начинало болеть сердце. Становилось очень большим, тяжёлым и начинало болеть.

— Утром сегодня померла. Пена жёлтая у неё изо рта пошла, а потом — легла, задёргалась и померла. Старая, совсем старая была у меня собака…

— Избавьте меня от этих подробностей! — заявил Залевский. — Я не выношу, у меня слабые нервы! Я из-за этого из криминальной хроники ушёл, хотя там больше платили! И вы…

— И у меня нервы слабые, — сказал Игнат.

С силой дёрнул нос, будто хотел оторвать.

— Очень слабые. А жена вот с утра сидит на веранде и даже гулять не выходит. Тоже переживает… В общем…

— Мы можем перенести интервью, — предложил Залевский. — На день, на два… Сроки это допускают. Потом материал подмонтируем в третий эпизод…

— Не надо! — отрезал Игнат. — Ничего не будет. И приезжать не надо! У меня тишина, покой, мне гости не нужны.

— А, может…

И в голосе журналиста зазвучали нотки недоверия и иронии.

— …вы пробуждения собственной совести боитесь? Ведь до сих пор остаётся до конца невыясненной ваша роль в трагической гибели писателя. И некоторые вопросы…

— Замолчите! — возмущённо прикрикнул на него Игнат.

И в волнении, встав со скамейки, начал бродить вдоль розовых кустов, рукавом задевая вздрагивающие от неожиданности колючие ветки.

— Не смейте! Не смейте так говорить! Моя роль… Сопляк вы, Залевский. Самоуверенный и невежественный мальчишка! Я был его издателем на протяжении многих лет. Я вытянул его из дыры забвения, и благодаря мне он оставил хоть какой-то след в этом мире. А в те времена, между прочим, и талантливые, и очень талантливые, а то и безусловно гениальные люди уходили безо всякого следа. Время было такое, бесследное… Люди как камешки в болото — булькали. Есть человек — и нет его. Исчез. Что вы знаете о нашем времени? Что вы знаете о той трясине, в которой мы барахтались? Мы были последние, помнившие о том, что в мире есть ещё что-то, помимо денег и вещей. И нам-то было мучительно болотную воду глотать. А вам уже — нет. Потому что вы в болоте и родились. А теперь о совести вспоминаете? Сами-то помните, что это такое?

Залевский, не сдержавшись, хихикнул в ответ.

— На диктофон разговор пишете? — догадался Игнат.

— Я ж с смартфона звоню, — пояснил журналист. — Теперь уж без диктофоном обходимся. И так все разговоры пишутся по умолчанию, по базовым установкам. Благо, память позволяет. Так, стало быть, не спокойно у вас во внутреннем вашем мире. Иначе откуда такие эмоции? Бушует там что-то…

— Внутреннего мира прошу не касаться, господин провокатор! — заявил Игнат. — Скрывать мне нечего, и с совестью своей я… В общем, мира как-нибудь достигну. А коли уж пишите этот разговор, то прослушайте эту запись на досуге. Внимательно прослушайте. И передайте как-нибудь прислучае вашим китаизированным и американизированным зрителям, что я не хочу… Слышите? Не хочу, чтобы Искандеров воскресал здесь, у нас. Не хочу, чтобы он вернулся в это мир! Потому что ему здесь было плохо. Пло-хо! Он ушёл от нас добровольно и незачем за уши тащить его обратно. Пожалейте грешную душу, не донимайте вашим телевизионным спиритизмом. И ещё…

Игнат остановился и ковырнул землю носком сапога.

— Я категорически запрещаю вам публиковать запись этого разговора! В любом виде! Опубликуете — засужу! Силёнки у меня ещё остались, а уж опыта — поболе, чем у вас. Так что не сомневайтесь…

Он выждал секунду и отрубил резко:

— Засужу!

И отключил телефон.

Потом, проходя мимо дома, крикнул в сторону веранды:

— Антонина! Тоня! Где у нас лопата?

Из глубины вернады донёсся слабый всхлип и обрывок фразы:

«…эвакуатор… ветеринарный…»

— Не позволю! — заявил Игнат. — На городское кладбище я Найду не повезу! Здесь будет лежать!

И, размахивая руками, побрёл к стоявшему в отдалении от дома серебристому металлическому контейнеру, где держал он под замком всяческий хозяйственный скарб, необходимый для дачной жизни.

Кажется, была там и лопата со складной ручкой.

Алексей прождал жену до позднего вечера. Ждал беспокойно.

По его просьбе Махатхир пару раз даже выходил на улицу, осматривая окрестности виллы (почему-то казалось Алексею, что Ирина где-то рядом… стоит, быть может, на соседней улочке, не решаясь вернуться).

И, выполняя совсем уж настоятельную просьбу хозяина, пытался позвонить в полицейское управление и заявить о пропаже. Но тут выяснилось, что его познаний в местном языке совсем даже недостаточно для такого серьёзного разговора, да и полицейские, судя по всему, быстро поняли, что имеют дело с мигрантом и общение прекратили очень быстро.

— Ноу эффект, босс, — доложил Махатхир и печально вздохнул.

Алексей, раздобывший уже где-то пачку крепчайших местных сигарет, чиркнул колёсиком зажигалки и торопливо, неумело прикурил.

Вернее, попытался прикурить. Сигарета зашипела, выпустила малое облачко серого, пахнущего горелыми стружками дыма, и тут же погасла.

— Дура, дура ведь… — по-русски ответил ему Алексей. — А ты помочь не можешь.

— Олл Ай кен ду! — и слуга склонил голову.

— Ладно, не оправдывайся…

Ещё раз щёлкнул Zippo.

Подержал, подсушивая, сигарету над пламенем.

— Ронг! Не тако над! — заявил вдруг Махатхир, исподволь наблюдавший за действиями хозяина.

И потянулся помогать.

— Да ступай же! Ступай! — раздражённо крикнул ему Алексей.

Щёлкнул серебристой крышкой и отбросил зажигалку на декоративный столик.

— Рабочий день окончен! Окончен! Оставь меня, ради бога! Вижу, что не поможешь…

Уловив через полминуты суть просьбы, слуга удалился.

Выйдя за ворота, завернул он за угол и постоял в этом укромном месте немного, наблюдая за подъездом к вилле.

Ушёл лишь через двадцать минут, когда…

«Эх, надо было Вениамину позвонить!» с сожалением подумал Алексей, выпроводив слугу. «Пожалел Веню, не стал на ночь глядя дёргать. А надо было сразу его подключить… Уж он-то сумел бы с местными властями договориться. И нашёл бы, обязательно нашёл бы!»

…маленький жёлтый «Смарт» с чёрно-белой шахматной полосой на борту и надпись Taxi-service на передней двери проехал через немедленно открывшиеся ему навстречу ворота.

Уж он-то понял сразу, кто прибыл в <Дильмун".

Только у хозяина и хозяйки были брелоки, позволявшие дистанционно открывать ворота.

Малаец улыбнулся довольно и, оглядевшись по сторонам, пошёл по улице, насвистывая весёлую песенку, мелодию которой услышал он когда-то в далёком городе с невероятно высокими стеклянными домами, голубыми фонтанами, роскошными отелями и тенистыми рощами финиковых пальм.

Городе, что стоял, да и по сию пору стоит на краю великой пустыни.

В городе, где с болью в спине и весёлым высвистом зарабатывал он приличные деньги… Ой, какие хорошие деньги!

И как о таком городе забыть?

— Ну и беспорядок! Что же это такое, Алексей? Неужели курить начал?

Ирина переступила через разбросанные по полу сигареты.

Оправив юбку, села в кресло. Весело и беззаботно посмотрела на угрюмо сопящего мужа.

— Ну, и почему не устраиваешь допрос? — с вызовом произнесла она. — Не спрашиваешь, где была… О, нет!

Ирина захлопала в ладоши.

— Есть лучше вопрос! Как раз в твоём стиле. В твоём новом стиле! <Где шлялась?!" — вот как надо спрашивать. И ещё — кулаком по столу…

Она взмахнула рукой.

— Да порезче! Пожёстче! Чтобы сразу бабу на место поставить! Так, Лёша? Такое у нас будет общение?

Алексей зашипел в ответ.

— Нет уж, ты дай волю гневу! — подначивала мужа Ирина.

Алексей с трудом разлепил губы.

— Когда это я кулаком стучал? Когда же это общался с тобой как с бабой? По моему, как с женщиной… Не надо вот этого… Этого… Клеветы вот этой! Выдумок! И не смей, не смей меня провоцировать!

— Так где же я была? — будто и не слыша мужа, спросила сама себя Ирина. — Давай-ка я расскажу по порядку…

Алексей, не выдержав, подбежал к ней и выкрикнул:

— Замолчи! Гадко, гадко глумиться так! И не надо посвящать меня в грязные свои тайны и рассказывать о своих похождениях! Мне достаточно того, что я знаю!

Ирина встала и подошла к нему вплотную.

Заглянув в глаза, спросила шёпотом:

— А что ты знаешь?..

И добавила:

— …милый.

Он отступил от неё. На шаг, и ещё на шаг.

Потом развернулся и выбежал из комнаты.

Ирина, рассмеявшись ему вслед, упала, раскинув руки, на диван.

И замерла, прикрыв глаза в полусне.

— Вот!

Очнулась, когда на грудь ей упал листок.

Привстала и посмотрела удивлённо на склонившегося над ней мужа.

— Смотри! Смотри, наивная! Вот он — настоящий Искандеров!

Она перехватила полетевший было на пол листок.

И смотрела минуту на распечатанное фото — взглядом равнодушным, усталым.

— Какой-то больной… Кто этот несчастный?

— Тот, с кем ты встречаешься! — съязвил Алексей, не сдержав груза благородства. — Искандеров, Михаил Львович. Биографическую справку зачитать? Я могу, она у меня имеется. В распечатанном виде! Могу громко, с выражением…

Ирина отбросила листок.

Алексей наклонился, подобрал фото, и, смяв его безжалостно, засунул в карман брюк.

«Выбросить бы эту гадость! Или порвать — в лицо ей! А Веня это фото ещё раз распечатает. На память!»

— Смешно, Лёша, — сказала Ирина. — Искандеров в Нараке. Тебе, конечно, не нравится это, но придётся смириться. Он в Нараке. Я же не могла ошибиться, я видела его…

Алексей застонал.

— Слышал! — выкрикнул он. — Слышал уже! Видела на презентации! Так вот, дорогая моя…

Вдохнул глубоко.

«Я спокоен… Свысока смотрю, свысока…»

Сел в кресло и наставительно поднял указательный палец.

— Это тебе придётся смириться с тем, что тебя надули! Обманули как наивную, глупую девчонку!

И указательный палец сменился большим, который Алексей римским жестом направил вниз и в грудь себе.

— Жулик, внешне похожий на писателя — вот кто твой новый дружок. А настоящий Искандеров в Москве, в реанимационном отделении больницы. Где лежит уже полгода! В коме! Там, в отделении это снимок и сделан! Всё проверено! Всё! И ты этого жулика чуть было не привела…

Ирина быстрым шагом подошла к нему и наотмашь ударила по щеке.

— Какой же ты!

Алексей, замерев в ступоре, смотрел на неё вытаращенными, стеклянными глазами.

— Стало быть, какой-то твой шпик-провокатор снимал смертельно больного человека? — спросила Ирина, с презрением глядя на мужа. — И делал это, как видно, только чтобы ты мог обвинить меня в глупости и наивности? А ты не подумал, информированный муж мой, на какое же посмешище ты выставил себя? И на какой позор — меня?

— А ты… — задыхаясь, выдавил через силу Алексей. — А ты вот… Ты подумала? Подумала о том, на что… на какое…

Ирина развернулась и вышла из комнаты.

Алексей сидел ещё минуты три, повторяя:

— А ты… меня… А ты…

Расплакался, схватив себя за волосы.

Потом, не выдержав, побежал вслед за женой.

То есть, он думал, что — вслед.

Да только не понятно было теперь, где этот след.

В доме Ирины не было. Не нашёл он её и в саду…

Конечно, трудно было всё обыскать. Наверное, и невозможно…

Но после получаса поисков решил Алексей, что Ирина на улице. Непременно на улице. Где-то на улице, быть может — рядом ещё. Рядом с виллой.

Бросился он к воротам, впопыхах забыв взять брелок.

Наткнувшись на решётку, вцепился в неё пальцами и тряс в безумии. Потом вернулся в дом и перетряс всю одежду в поисках брелка.

Как часто бывает в таких случаях, самый нужный предмет упорно не находился.

Тогда, забежав в холл, где рядом с входной дверью был пуль управления, наобум нажимал кнопки.

И… Чудом ли, счастливым стечением обстоятельств можно то объяснить, но — ворота открылись.

И тогда Алексей побежал на улицу. Ту самую улицу, где должна была где-то стоять Ирина.

Но не нашёл он её и там.

Он метался, бегал, размахивал руками и даже пытался останавливать машины, которые, правда, не останавливались, а, отчаянно гудя, объезжали кидающегося им навстречу сумасшедшего с выпученными глазами.

Бегал он так долго. Очень долго. Счёт времени потерял.

Потом, устав до полного бессилия, побрёл к вилле.

И опять наткнулся на ворота, что, пропустив его, давно уже закрылись. Потому что запрограммированы были закрываться автоматически.

Алексей знал, что если полезть через ограду, то непременно сработает сигнализация.

И придет полиция.

В этом богатом районе для иностранцев полиция на сигнал тревоги приезжает быстро.

И потому… Полез через ограду.

А когда минут через пять к вилле подъёхала расцвеченная полицейскими огоньками машина и усатый мужчина в форме цвета хаки, предусмотрительно положив ладонь на кобуру, подошёл осторожно поближе, Алексей, сидевший на бетонной тумбе у ворот, заявил на чистом русском:

— Жена потерялась. Ушла вот… Помогите, пожалуйста!

Искандеров открыл окно.

Показалось ему, будто в номере стало нестерпимо жарко.

Он повернул плафон настольной лампы так, чтобы освещалась не только поверхность стола, но и часть номера: небольшая деревянная полка у входа, на которой стояла раскрытая дорожная сумка, угол кровати, фырчащий и периодически плюющийся конденсатом кондиционер в стенной нише и ножка стула, стоявшего у стены.

Попал случайно в световой круг и освобождённый от упаковки рулон чёрных полиэтиленовых пакетов, что, извлечённый загодя из сумки, ждал часа своего в тихом уголке у кроватной ножки.

А ещё в свете лампы видна была лежавшая на середине стола упаковка пентобарбитала, и стоявший рядом с ней толстостенный бокал, на треть наполненный виски. Рядом, но уже наполовину скрыта тенью, стояла и сама бутылка виски. Треугольная, высокая. Чайно-янтарная.

Искандеров вдохнул глубоко тёплый ночной воздух, в котором запах разбухших дождями деревянных стен, розово-серой дорожной пыли и истёртых до жара жирно-чёрных скутерных покрышек невероятным образом смешан был с тонким ароматом иланг-иланга, рододендрона и гвоздичного дерева.

«Перед смертью не надышишься…»

Искандеров, вспомнив поговорку, усмехнулся.

«Чепуха. Кто придумал это — сам не дышал перед смертью. По крайней мере, перед такой… Добровольной. Спокойной. Или той, которую хочешь сделать спокойной. Тогда не думаешь: вздохом ли больше или меньше. Не считаешь порции воздуха. Вот только появляются почему-то новые запахи. Те, которых раньше не замечал. А ещё краски мира становятся немного ярче…»

Треск и гулкие хлопки.

Моторикша, притормозив транспорт свой напротив его окна, не глуша двигатель, покинул место своё и подошёл к ограде.

— Эй, мистер! — робко и неуверенно выкрикнул он.

И пару раз приложил пальцы к губам.

— Сигарет!

— Ноу, — грустно ответил ему Искандеров. — Поздно, брат, обратился. Бросил я уже, и давно.

Подумал, что, наверное, можно было бы кинуть рикше купюру (завалялась сотенная в кармане), но потом решил, что до ограду денежка не долетит. Ветер отнесёт.

— Извини!

Рикша поправил повязку на голове. Пробурчал что-то себе под нос. Посмотрел под ноги и, быстро нагнувшись, выхватил из травы окурок.

Запел радостно:

— Гут-т-та!

И, сунув находку за ухо, вскочил в седло и на мотоповозке своей с радостным пением помчался прочь.

— Немного ему для счастья надо, — сказал Искандеров.

И закрыл окно.

— Я вот тоже пытался быть счастливым. Не таким уж, конечно, совсем простым и негигиеничным способом. Не хватался за всё подряд и с земли не подбирал… Но… Шёл поперёк себя. Пытался. Честно слово!

Он подмигнул бутылке.

— Не веришь? И правильно делаешь, что не веришь. Ты только не думай, что это блажь. И вздумай говорить, что можно бы и по-другому… Без тебя, глупое стеклянное создание, знаю, что можно по-другому. Очень даже можно! Но вот это <можно" — больше всего меня и пугает. Иногда хочется самого себя в угол загнать, чтобы было — <нельзя". Потому как тело существовать хочет, и разум-подлец отовсюду выкрутится, и уж, верно, найдёт причину, чтобы дальше жить. А надо его, трусливого, мертвить, да на уговоры его не поддаваться, а лучше — и вовсе их не слушать.

Он открутил крышку и добавил виски в бокал. Получилось — почти до краёв.

— Жить дальше подло. Всё терпеть можно… То есть, наверное, что — всё… Боль точно можно. Унижение, и то — можно. До поры… Пока сил хватает. Измельчание — нельзя. Нельзя никак! Правда, стеклянная? Всё сделано, всё написано… Может, и не всё. Но сил больше нет. Все резервы израсходованы. Дальше…

Он сделал глоток.

Прошептал, скривившись:

— Пустота… Невыносимая ничтожность жизни… Чёрт, горло сводит! Как же всё это выпить?

Полчаса ушло у него на первый бокал.

Пил он с остервенением, с силой проталкивая сквозь сводимое судорогами горло всё новые и новые порции алкоголя, и бегая время от времени в ванную комнату прополаскивать пылающий рот под струёй холодной воды.

Но после первого бокала быстро наступило расслабление и мышцы размякли. Горло слегка распухло и отеплело, и волны огненные покатились по нему легко и спокойно.

Выпив изрядно, стал глотать он таблетки. Одну за другой. Пока одна из них (кажется, восьмая уже по счёту) едва не застряла в горле.

Закашлявшись, снова схватился он за бокал.

Подумав при том, что самоубийство его выглядит совсем не романтично и не трагично даже, а как-то очень уж обыденно, до скуки приземлено и напоминает, скорее, какую-то неприятную, очень неприятную работу, выполнить которую нужно непременно сейчас, этой, уходящей уже ночью, выполнить — и получить, наконец, отдых.

Он и сам удивился тому, что нет уже в опьяневшей его душе страха смерти, нет и мыслей о ней. Будто не рядом она, не ждёт на подхвате.

Так подавил его долгий и нудный процесс самоубийства, что кажется — самоцелью. И кажется уже, что оборвётся он внезапно, кончится нудной работой, сменой кончится, а там отдых. И всё.

Но понимал Искандеров, какой-то не туманной частью сознания постигал, что смерть не может быть и не будет только скучной. Что от приближения её дрогнет, ещё как дрогнет тело! И будут ему ощущения! Только — едва ли приятные.

Так и случилось.

Едва запил он лекарство, как и тошнота вскоре подступила к горлу.

Он побежал враскачку в ванную комнату, ватными ногами едва удерживая себя, но — не успел. Вывернуло на пороге.

На серо-жёлтой слизи, расползающейся по полу, он поскользнулся и упал. В собственных нечистотах вымазавшись, лежал, приходя в себя, минуты три.

Потом потянулся к раковине. Но далеко было от порога, достать не смог.

И тогда он пополз обратно в комнату.

Влезши нас стул, схватился за бутылку, чтобы не считать уж объём бокалом, и сделал ещё несколько глотков.

И опять потянулся к таблеткам, преодолевая рвотные позывы.

На этот раз организм, оглушённый алкоголем, позволил напичкать себя таблетками.

Искандеров ослабел и едва не терял сознание.

Липкая слюна непрестанно текла изо рта, серыми и жёлтыми разводами раскрашивая и без того уже не чистую рубашку.

И когда качнулся стол, лампа мигнула и перехватило дыхание, понял Искандеров, что — пора.

Вцепившись в край стола, он медленно встал. Подошёл к дорожной сумке и вытащил оттуда моток ленты-скотча.

В несколько приёмов, стараясь не рухнуть и свешивать на грудь отяжелевшую голову, он сначал присел, а потом и прилёг на пол.

На коврик, рядом с кроватью.

Положил на пол, рядом с собой, скотч.

Отмотал от рулона пакет. Подул, расправляя его.

Натянул на голову. Оправил края пакета, плотнее подгоняя к шее.

И, приподняв ненадолго голову, обмотал шею в несколько слоёв клейкой лентой.

Потянул ленту и, поняв, что оборвать её сможет, так и сохранил моток с неизрасходованным остатком — возле себя.

Сквозь чёрную полиэтиленовую пелену едва пробивался свет.

После нескольких вдохов и выдохов сон начал одолевать его. Подступало забытьё.

Он лежал посреди комнаты, звездой раскинув руки и ноги. До поры дыхание его было ровно, и пакет мерно вздымался и опадал.

Потом ушло от него сознание, и дыхание стало редким, но всё ещё сохраняло ровность свою.

А потом рывки пакета тали судорожными и продолжалось это несколько минут.

Пальцы его побелели, стали появляться на них голубоватые пятнышки и жилки.

И вдруг они резко сжались, холодной хваткой вцепляясь в коврик. Раздался треск материи.

Искандеров затылком ударил о пол. Попытался приподняться, будто очнувшись неожиданно и раздумав уходить.

Но не раздумал и не мог раздумать.

Бессознательным было это движение.

Тяжёлый, травящий сон не отпустил его.

Он упал. Грудь его вздыбилась, исторгнутая горлом пена забурлила внутри пакета.

Искандеров изогнулся дугой. Стон сменился бульканьем и громким хрипом.

Дуга распрямилась, и тело, слабея и обездвиживаясь, застыло, сотрясаемое иногда волнами последних судорог.

Потом стихли и они.

Искандеров умер.

Через полчаса зашёл к нему номер дядюшка Джа.

Приоткрыв дверь, поначалу заглянул он осторожно. Потом вошёл в номер.

Ступая аккуратно и мягко, обошёл труп.

Открыл окно.

Покопавшись в дорожной сумке Искандерова, достал забытую постояльцем самокрутку-подарок.

Достал пластиковую зажигалку. Потряс её для верности.

Закурил. Зажигалку положил на стол.

Затянувшись хорошенько, медленно выпустил дымные струи через нос.

И прошептал горестно:

— Эх, Скандера!

«Я хотел сочинить страну, где можно вернуть утраченную любовь.

Край, где милостью неведомых мне богов или просто удачным стечением обстоятельств даётся ещё один шанс на обретение счастья.

Точнее, на возвращение к нему.

Берег, где магия древнего, давно затонувшего в океанских водах мира жива ещё, впитанная вечным воздухом, реликтовыми деревьями и бессмертными камнями, жива — и творит чудеса, исправляя неровное течение жизни.

Мир, где жива магия последней любви, любви на краю времён.

Мир, где судьба не выносит приговоров за ошибки. Возможно, даже за преступления…

Я назвал этот мир — Лемурия.

Он ожил во мне, и я живу в нём.

Но вне меня — его нет.

Всё не так за стенами, всё не так. Вот там — ничего не удалось изменить.

Жаль, что так получилось…»

Разбуженный звонком из полиции Вениамин задал дежурному сержанту на удивление мало вопросов (собственно, всего два: «Кто?» и «По какому адресу?»), быстро собрался и приехал.

В полицейском участке в столь поздний час людей было немного. Пара дежурных в комнате, мелкий карманник за решёткой и задержанный до выяснения обстоятельств Алексей Валерьевич, которого, из уважения к подозрительному, но всё-таки гостю, сажать за решётку не стали, выделив для временного содержания место на скамейке у стены, в закутке у старомодного, огромных размеров, в уныло-коричневый цвет крашеного служебного сейфа (в котором, по преданиям, полицейские чины хранили служебные документы и заначки от жён ещё в колониальные времена).

Полицейские, притомившись, поклёвывали носом и откровенно скучали, с некоторой неприязнью уже поглядывая на свалившегося им на голову белого чудака, зачем-то полезшего через ограду богатого дома (да ещё и, похоже, своего собственного).

Скорому приезд Вениамина они явно обрадовались, оживились, зашевелились, вскочили с мест и кинулись ему навстречу, наперебой что-то рассказывая.

К удивления Алексея, помощник (не знавшей на местном наречии ни единого слова, кроме, разве что, самого простого и распространённого варианта приветствия) вопрос с освобождением решил быстро.

Он прочитал полицейским на ломаном английском короткую лекцию о необходимости защиты прав инвесторов, в завершении которой сунул каждому слушателю по бумажке.

Полицейские, смущённо улыбаясь, синхронно сняли фуражки и, свернув трубочкой подношение, спрятали денежки за подкладку.

— Гуд лак! — блеснул языковой эрудицией один из стражей порядка и показал на дверь.

Алексей туманным взглядом посмотрел на помощника.

— Идёмте, Алексей Валерьевич! — сказал Вениамин и помог начальнику подняться со скамейки.

— Так вы от расстройства брелок забыли? И ключ тоже? Там, с левой стороны, есть проход и дверца с механическим замком. Это на случай, если электричество отключат. Всё забыли и на улицу выбежали? А через ограду зачем? Полицию вызвать, а телефона нет… И без телефона побежали? А как объяснили полицейским… Написали мой номер на бумажке? Вспомнили и написали? Хорошо, Алексей Валерьевич! Хорошо, что всё так обошлось!

Рассказ о пропаже супруги шефа Вениамин выслушал с полнейшим (а по мнению Алексея — совершенно недопустимым!) спокойствием.

— Я, конечно, не могу вмешиваться в такие вопросы…

— Уже вмешался! — заявил Алексей и смахну с капота машины упавшего с дерева большого, рогатого жука.

По приказу начальника (точнее, истошному выкрику: «Стой!») Вениамин остановил машину на окраине городского парка, проехав лишь треть пути к «Дильмуну».

Успел остановить выбежавшего было из машины шефа, успел выслушать от него сбивчивый рассказ о семейной драме и безуспешно уговаривал теперь продолжить прежний путь.

— Хорошо, вмешался, — согласился Вениамин. — Хотел помочь. Защитить от происков авантюриста. Я сделал всё, что мог, Алексей Валерьевич, но семейные проблемы… Это же всё-таки не мой профиль! Сам я человек вольный, но два гражданских брака, один из которых едва не закончился разделом имущества, сформировали у меня скептическое отношение к семейной жизни. Это же такая угроза свободе и имуществу, что…

— Завязывай с демагогией! — сказал Алексей и облизал губы.

Под тревожным взглядом Вениамина он прошёлся вдоль машины.

Кончиками пальцев провёл по выправленной и закрашенной вмятине.

— А Викрама будить не стал? Сам приехал? — и шеф через силу, криво улыбнулся.

Вениамин взмахнул руками

— Викрам отпросился. На один день. Думаю, в родную деревню поехал. Как раз вечером и уехал… Хорошо, машину оставил. Так что этой ночью я за рулём. Ну, и завтра тоже.

«Родная, родная деревня…» пробормотал Алексей. «Уж, конечно, он и тогда мимо неё не проехал…»

— И не уволили мы его? — сам себя спросил Алексей. — Правильно это?

Вениамин, опустив голову, засопел в ответ.

— Ладно…

Алексей открыл дверь машины.

— Домой? — радостно спросил Вениамин. — Вы не волнуйтесь, Алексей Валерьевич, ворота мы откроем. Позвоним в техническую службу и через пять минут…

— Веня-я! — простонал Алексей.

Помощник тут же замолк и застыл.

— Я болван! Болван я, Веня! Кретин твой шеф!

— Ну это вы… чересчур, — пробормотал помощник. — Ни к чему это… Зачем вы это?

— Она же к нему убежала! — воскликнул Алексей и хлопнул себя по лбу. — Как же я сразу-то не догадался! К нему, к жулику этому! Точно…

Он зашевелил губами.

«Совсем… Совсем голову потеряла…»

— Где этот аферист остановился?! Название… Название виллы? Быстро!

Вениамин испуганно скривил лицо.

— Только без скандалов, Алексей Валерьевич. Нам это ни к чему, Мы не за тем…

— Название!! — сорвался на визг натрудивший горло начальник.

— «Синди» — обречённо выдохнул Вениамин. — Учтите, я не уверен, что он именно там. Это вовсе не установлено… Так, вероятно… Просто один человек видел, как он выходил из ворот. И, по моем, этот жулик сам как-то упоминал…

— Поехали! — скомандовал шеф. — Сейчас, немедленно!

Ворота «Синди» (не такие, конечно, роскошные, как у «Дильмуна» — по сути, и не ворота вовсе, а просто ржавая чугунная калитка) были заперты.

Вениамин, потоптавшись в нерешительности, оглянулся на стоявшего рядом шефа, и, собравшись с духом, нажал на кнопку звонка.

Прислушавшись к звукам за оградой (шелесту листьев и мелодичному скрипу дверных петель), позвонил ещё раз.

— Спят, — прошептал Веня.

— Ещё звони, ещё! — прошипел шеф.

Вениамин снова надавил на кнопку и держал, не отпуская, секунд пять.

— Ой, молодой человек!

Вениамин удивлённо повернулся на голос.

Маленький, лысоватый человечек, что сидел на скамейке на противоположной стороне улицы и, не смотря на поздний (или теперь — почти уже ранний) час бодрствовал, поглядывая за ночной жизнью улицы, вскочил и, радостно размахивая руками, пошёл к визитёрам.

— А я вас помню! Нет, честно слово, я вас недавно видел!

— Кто это? — брезгливо скривившись, спросил Алексей. — Новый знакомый? Или очередной информатор?

— Да я знать его не знаю! — возмутился Вениамин.

И, расставив руки, сделал шаг навстречу незнакомцу.

— Вы кто? — грозно спросил помощник. — Вы к кому? Вы…

— Ираклий меня зовут, Ираклий! — представился человечек. — Местный предприниматель и, очень даже возможно, ваш соотечественник! Да, очень рад вас видеть! Да, торгую здесь с помощью одного очень энергичного человека, дистрибьютора, так сказать.

И Ираклий подмигнул явно ошеломлённому его словами собеседнику.

— И вас видел, точно! Недавно видел! Да и вы, может, вспомните… Лавочка у меня здесь. То есть, не здесь, а на соседней улице. Вход там… Супруга моя, видите ли, полночи детишек спать укладывает. А мне крики эти детские да капризы так на нервы действуют! Так действуют!

Ираклий схватился за голову.

— Не могу! Не выношу! Вот и сижу здесь, на заднем дворике. На звёзды смотрю, за прохожими наблюдаю… Тихо здесь, на заднем-то дворике. А дворик у меня — вон куда выходит. К этой… гостинице, что ли? Здесь, в Нараке, всё куда-то выходит. Двор к двору! А вы…

Ираклий наморщил лоб.

— Вы с той, другой стороны прогуливались. С другом вашим… А он мне тоже хорошо известен! И я ещё подумал, что такой приличный человек как вы совершенно не понятно зачем решил вдруг завязать знакомство…

Глаза у Вениамина тревожно забегали.

— Веня, что случилось?! — взорвался шеф. — Кто это? Прекрати с ним разговаривать! Мы не этим сюда приехали!

И заколотил кулаком по калитке.

Вениамин сунул руку в карман брюк, вынул бумажку и сунул Ираклию.

— Это на развитие бизнеса!

Ираклий блаженно зажмурился.

— Но если ты, гад, немедленно меня не забудешь!.. — угрожающе зарычал Веня.

Ираклий сник, развернулся и быстро засеменил обратно к скамейке.

Вениамин услышал лязг и протяжный скрип за спиной.

Заспанный управляющий, ни о чём не спрашивая, проводил гостей в дом.

Управляющий был мужчина ухоженный, по местным меркам — даже холёный, лет сорока от роду, с коротко стрижеными волосами, с гладко выбритыми щеками и подбородком и с тонкой ниточкой аккуратно подстриженных и подбритых для ровности усов.

Общее впечатление франтоватости подчёркивал и, хоть и явно впопыхах наброшенный, но при том аккуратно перетянутый широким поясом алый шёлковый халат с синей вышивкой на обшлагах.

По-английски управляющий (почему-то Алексей сразу понял, что это управляющий… или решил, что это именно управляющий и никто иной) говорил нетипично хорошо.

— Чем могу помочь, господа? — сказал управляющий, встав за деревянную гостиничную стойку, украшенную бронзовыми буквами, образующими надпись «Reception».

— Мы…

Вениамин глянул мельком на шефа.

«Молодец, хорошо держится!»

— Мы друга ищем. Очень близкого нам человека!

— Здесь? — удивился управляющий. — Сейчас?

— Здесь и сейчас, — подал голос Алексей. — Он нам срочно нужен. Очень срочно! Я же говорю, что это близкий нам человек, почти родственник. Мы случайно узнали, что недавно огн приехал в Нараку и, по информации городского бюро туризма, устроился именно у вас. Нам так сказали! Вот, справка…

И Вениамин, вынув из кармана брюк удачно подвернувшуюся квитанцию на сданное в прачечную бельё, с важным видом покрутил ей перед носом управляющего (стараясь, впрочем, не показывать лицевой стороной).

— Вот, справка! Должен быть здесь. Нам срочно нужно найти этого человека!

Управляющий пожал плечами.

— Какие справки? И почему этот почти родственник понадобился вам среди ночи? Господа, я не понимаю…

И посмотрел выразительно на выход.

— Друг, как тебя зовут? — и Вениамин перегнулся через стойку.

— Джеймс, — с некоторым удивлением произнёс управляющий.

— Джеймс, ты же не здешний? — проникновенным голосом спросил Вениамин. — Тоже эмигрант, как и мы? Мы ведь оторваны от родины. Ты же понимаешь, что это такое? Мы же одни тут, брошены!

И Вениамин плаксиво наморщил лоб.

— Каждый соотечественник дорог! У нужного нам человека очень беспокойный нрав. Вдруг он сегодня уедет и нам опять придётся искать его по всей Нараке? Или даже по всему штату? Помоги, прошу тебя!

И как бы случайно уронил пару бумажек на стойку.

— Вообще-то, это не обязательно, — заметил управляющий.

Но деньги взял.

— Кого вы ищете? Имя?

— Искандеров, — ответил Вениамин. — Майкл. Или Михаил.

Джеймс положил на стойку распечатанный список гостей. Шевеля губами, провёл по нему пальцем.

— У нас всего тринадцать постояльцев. Это вилла, а не пляжный отель. Все на виду… Так… Э-э…

Он развёл руками.

— Нет Искандерова. С таким именем — никого. И Майкла нет… Есть Майк Стенфорд. Но это же не тот, кто вам нужен?

Алексей, подбежав к стойке, схватил список и минуты две внимательно рассматривал его.

Управляющий сказал правду. Фамилии «Искандеров» (или хотя бы отдалённо похожей) в списке не было. И Майклов не было. Только этот Майк… с супругой.

Но это явно не тот человек, которого ему нужно найти.

— Не может быть… — растеряно прошептал Алексей.

И спросил помощника:

— Ты не ошибся? Точно «Синди»? Есть в городе ещё вилла с таким названием?

— Только одна, — уверено ответил помощник. — Я проверял… Так, на всякий случай. И выходил он именно отсюда. Его мой информатор видел, а он этот район хорошо знает.

— Значит, под чужим именем зарегистрирован! — уверенно произнёс Алексей. — Ну да, конечно, под чужим! Он же Искандеров только для моей жены…

И осёкся.

Вениамин, покашляв, спросил управляющего:

— Здесь есть одинокие постояльцы? Вы говорили, их тринадцать…

— Пять семейных пар без детей и одна пара с ребёнком, — ответил Джеймс. — Мальчику лет десять и живёт он в одном номере с родителями. Так что одиноких нет… Вот есть ещё один номер, который не занят. Но там никто не живёт! Пустует…

— Номер? — встрепенулся Алексей. — Пустой?

Переглянулся с Вениамином.

«В Нараке за деньги в любой отель пустят… На ночь или на час. И безо всякой регистрации!»

— Покажите! — попросил Алексей.

— Сейчас? — уточнил Джеймс (впрочем, уже предвидя ответ и, не дожидаясь его, потянувшись за ключами).

— Сейчас, — подтвердил Алексей. — Именно сейчас!

Джеймс, приоткрыв дверь, боязливо заглянул внутрь номера и, пошарив по стене рукой, включил свет.

— Заходите, пожалуйста… Здесь немного не прибрано. То есть, мы убираем… Но редко. И, видите…

Он подошёл к столу и провёл ладонью по столешнице.

— Пыль!

Алексей, осторожно ступая и удивлённо крутя головой, зашёл в номер.

Вид у этого места был явно не жилой.

Сгустившийся, затхлый, напитанный пылью воздух. На постели — ни простыни, ни подушки. Лишь цветастое, сильно несвежее покрывало и уголком высовывающийся из-под него матрас.

Минимум предметов. Лампа на столе. Пустой графин и пара стаканов на подносе. Пустая ваза-фруктовница.

Алексей, включив свет, заглянул в ванную комнату. И здесь — нежилая пустота.

И запах… Повсюду запах — заброшенности.

— А почему пустует? — уточнил Вениамин, для чего-то заглянув под кровать. — Скоро сезон, туристов всё больше и больше… А он, смотрю, не меньше месяца пустой стоит!

Джеймс переступил с ноги на ногу.

— Трудно объяснить, господа. Атмосфера в этом номере… И звуки… Я, знаете ли, и сам не могу понять… Здесь вечно какие-то шумы, трески. Иногда даже стуки слышны. Никакого вреда постояльцам от этого нет, но гостей странности нервируют. Возможно сырость так действует на стены, или виноваты сквозняки, но шумы, господа, измучили гостей. У номера — не самая лучшая репутация. Некоторое время назад здесь остановилась ненадолго супружеская пара. Туристы из Великобритании. Милые люди!

Джеймс вздохнул.

— Увы, гости сбежали отсюда примерно через полчаса. По моему, они даже не успели распаковать вещи. Нечего боятся, господа, но люди пугаются.

Они постояли в тишине, прислушиваясь.

Но не услышали ничего. Ни треска, ни шума, ни стуков.

Тишина.

— Англичане были здесь примерно недели три назад, — добавил Джеймс. — Впрочем, из-за краткости пребывания их трудно назвать гостями. Но, по крайней мере, они последние, кто пытался исправить несправедливо дурную репутацию этого номера. Больше никто сюда не заглядывал. Я с уверенностью это говорю, господа. Ключ от номера….

Он показал гостям звенящую связку.

— Я вся время ношу с собой. Не хочу, чтобы сюда залез какой-нибудь сумасшедший хиппи, накурившийся весёлой травы. Слава «комнаты скрипов», как некоторые фантазёры называют этот номер, одних отталкивает, а других может и привлечь… Я уж присматриваю за этим местом, поверьте мне!

У самой калитки, на выходе уже, к поникшим гостям подскочил низкорослый, бородатый бродяга в толстом, тёплом не по погоде и не по месту, свитере.

— Ай, кури-кури! — завопил бродяга и запрыгал вокруг гостей.

— Это что? — и Алексей попятился от безумца.

Управляющий поморщился и погрозил танцору пальцем.

Бородач, фыркнув, с весёлым пением упрыгал прочь, скрывшись вскоре в предрассветном сумраке.

— Дядя Джа, — пояснил управляющий. — Он безобиден. Поёт и танцует. Он не мешает постояльцам, некоторым даже нравится, когда он прыгает вокруг них. У каждого приличного квартала есть свой сумасшедший. В нашем квартале это дядя Джа. Утверждает, что ему больше десяти тысяч лет от роду, рассказывает сказки о каком-то разрушенном городе и раздаёт всем самодельные сигареты, набитые сорной травой. А ещё носит старый свитер и живёт в заброшенном коллекторе. Но, как видите, весел и энергичен. Не бойтесь его, он не причинит вреда!

Вениамин поморщился.

— Да уж… Интересный тип… И такой безобидный! Только бы не испачкал ненароком!

Управляющий закрыл за ними калитку.

— Ну что, Алексей Валерьевич… Часа через четыре начальник полиции на рабочем месте покажется. Тогда я поиск супруги ваше и начну. Непременно начну!

И Вениамин осторожно повернул впадающего в забытьё Алексея в сторону машины.

— А теперь — домой! И спать, спать…

Прошло пять дней.

Поиски Ирины были безрезультатны.

Вениамин развил необычайную, сверхкипучую энергию, многие часы ежедневно проводя то в полицейском управлении, то в конторах весьма немногочисленных в Нараке частных розыскных служб (а таковых, строго говоря, обнаружилось всего три на весь город), то встречаясь с информатором (пользы от которого в этих поисках не было никакой), то просто обходя квартал за кварталом и на ломаном, приспособленном к местному языковому колориту английском опрашивая продавцов, таксистов, уборщиков, уличных фокусников, клерков мелких экскурсионных контор, барменов, рикш, зазывал, носильщиков, чистильщиков обуви и даже заклинателей змей (хотя змей боялся до крайности и потому беседовал с заклинателями, не подходя ближе чем на два метра, и при этом беспокойно поглядывая на закрытые плетёными крышками соломенные корзины, покачивавшиеся от шевеления в них гадов).

Всё тщетно. Никто не видел белокожую женщину по имени Ирина, никто не встречался с ней (хотя бы мельком), не подвозил, не заметил в уличной толчее.

Ирина пропала бесследно.

И подвозивший её той памятной ночью таксист (последняя зацепка!), которого стараниями Вениамина удалось-таки найти, категорически утверждал и клялся самыми страшными клятвами, что пассажирку вёз лишь до виллы «Дильмун», где она и покинула такси, предварительно расплатившись по оговоренному тарифу (но вот сверху не прибавив не рупии… прочем, уж таковы женщины и так устроены они, что платят лишь оговоренную сумму и ничего сверху, что таксисту было хорошо известно).

А более он эту пассажирку не видел, не встречал и ничего не слышал…

В общем, никакой зацепки не нашлось и здесь.

На пятый день, в вечерний час, бродил Алексей по вилле, едва переставляя ноги и шаркая подошвами стоптанных тапочек по неметеному полу (слуг он рассчитал на третий день… потому что хотел теперь быть один… или с женой, или — один… и лица раздражали его, любые… и голоса раздражали… хотелось тишины).

Одет он был лишь в заляпанную валокординовыми пятнами пижаму, видом своим и запахом походя на пациента больницы.

Впрочем, Алексей и впрямь был болен. Уход жены подкосил его. Бессонные ночи вымотали окончательно.

На пятый день, в вечерний час, когда бродил он бесцельно по вилле, бродил из угла в угол, напевая тихо сочиняемые на ходу глупые и нескладные песенки, позвонил ему Вениамин.

Извинившись за поздний звонок, спросил:

— Алексей Валерьевич, я могу сейчас к вам подъехать?

И тут же, чтобы не6 заронить ненароком в душу зерно ложной надежды, добавил:

— Об Ирине пока ничего… Но это только пока! А вот есть интересная штука. Очень интересная! Мне кажется, вам надо посмотреть.

— Приезжай, — бросил равнодушно в ответ Алексей, не вдаваясь в подробности.

— Ты не попросил меня открыть ворота, — заметил Алексей, встречая помощника.

Тот замялся на секунду и сказал:

— Я тогда, в тот день…

— Тайком от меня сделал запасной брелок? — догадался Алексей. — Видимо, решил, что я схожу с ума? И подстраховался… Да, Веня, понимаю тебя. Мало ли что…

Алексей растопыренными пальцами залохматил себе волосы.

— Вот так… Похож на сумасшедшего?

Вениамин опустил голову.

— Отвечай уж!

— Подлечиться не мешало бы, — отозвался Вениамин. — Вы бы съездили куда-нибудь развлечься. Охоту можно организовать, путешествие… Или вот бунгало на берегу…

— Веня, ты спятил посильней, чем я! — заявил Алексей. — У меня и так роскошная вилла на берегу океана и свой собственный кусок пляжа. А так же сад, пальмы и целый парк поблизости. Куда же ещё ехать за счастьем, Веня? Вот оно, тут!

И Алексей с размаху ударил кулаком в стену, оставив глубокую вмятину в раскрошившейся и частью осыпавшейся декоративной штукатурке.

Вениамин вздрогнул и тихо взял начальника под локоть.

— Вот сюда, сюда вот!

Подвёл к креслу и осторожно усадил.

— Вот здесь посидите. Не волнуйтесь только, Алексей Валерьевич. Просто посидите спокойно.

Алексей отдёрнул руку и отвернулся от него.

— Я вам хотел показать…

Вениамин достал из папки листок.

— Вы посмотрите, просто посмотрите.

Алексей забрал бумажку, глянул искоса и хмуро.

— Это что?

— Фотография вашей супруги, — гордо произнёс Вениамин. — Точнее, ксерокопия этой фотографии. Оригинал, к сожалению, найти не удалось. То есть, пропала фотография. Но копия осталась. Один человек сделал с неё копию, потому что…

Вениамин замешкался, подбирая подходящие слова.

— В общем, этот человек надеялся лично с вами встретиться и немножко заработать. Наивный… Вы бы не стали с ним разговаривать?

— Не стал бы, — ровным, бесцветным голосом ответил Алексей и вернул бумагу Вениамину.

— Не твой ли информатор тебя обойти захотел?

Вениамин покачал головой.

— Мой, не мой… В любом случае, с ним вопрос решён. Его вышлют в ближайшее время из Нараки. В Бангор или ещё дальше. Полиция сама решит. А фотография…

Он посмотрел на шефа с некоторым удивлением.

— Неужели она вас не обрадовала? Пусть копия, но это… Она сфотографировалась в Нараке! Не знаю, где и когда… Может, ещё до ухода… Но это след!

— Никакой это не след! — выкрикнул Алексей. — Нет! Это просто бумажка! И ещё…

Он судорожно сглотнул слюну.

— Она так странно выглядит на этом снимке. Где… Как… Постой!

Он встал и прошёлся по комнате.

— Дай снимок! Дай!

Вениамин, раскрыв папку, переложил несколько листков.

— Здесь, кстати, и распечатка того файла… Отчёт по Искандерову. И оба снимка я распечатал. Думал, пригодятся… Вот, ношу с собой. Может, в архив сдать…

— Дай! Дай снимки! Распечатки и копию! — потребовал начальник. — Те фотографии, от твоего филера… И эту! Сюда!

Вениамин, поджав губы, отобрал нужные бумаги и протянул шефу.

Фотографию коматозного писателя Алексей, повертев, бросил на пол.

Два же других снимка рассматривал долго.

А потом произнёс задушенным шёпотом:

— Это что? Это мы болваны такие? Сумасшедшие? Нас разыгрывает кто-то?

И, повысив голос:

— Что ты принёс? На кой чёрт ты это сюда принёс?!

Вениамин, забеспокоившись, на всякий случай переложил мобильный из кармана брюк в нагрудный карман и успокоительным тоном произнёс:

— Обычные снимки, Алексей Валерьевич. Что вас встревожило?

— Обычные?!

Алексей, развернув, показал фотографии помощнику.

— Вот ксерокопия, чёрно-белая. Это Ирина? Ты сам сказал, что Ирина! Только волосы неё светлые… Белые? Белые волосы! А вот рядом… Смотри!

И листки затряслись.

— Снимок, сделанный в Москве. Цветной. Тот, что ты на принтере распечатал. Это ты хотел в архив сдать? Это, как утверждает твой шпик, снимок жены писателя… Как её?

— Светлана, кажется, — пробормотал в ответ Вениамин.

И осторожно, на полшага отступил от начальника.

— Светлана? — переспросил Алексей. — Или, может, Ирина? Это же моя жена! Одно лицо! Одно лицо с ней! Только она… Она другая тут! Другая! Но это она!

Вениамин, вглядевшись в снимки, замер, поражённый необыкновенным сходством.

«Чёрт, как же… Как же так?»

Женщина, сфотографированная Тимуром в Москве, была — вылитая Ирина!

То же лицо, с совпадением до чёрточек, до мельчайших черт… Даже родинка на лбу — на том же месте.

«Как же я сразу не заметил?»

Вот только женщин на московском снимке выглядела явно старше. Больше морщин. Потухшие глаза. Хотя…

На мутной копии не всё можно разглядеть. Можно ли заметить все совпадения или несовпадения?

И у женщины на московском снимке — седые волосы. А на копии…

«Если снимок скопировать в чёрно-белом варианте, то как тогда будут выглядеть седые волосы?» спросил сам себя Вениамин.

И сказал:

— Есть сходство, конечно…

— Одно лицо, — повторил Алексей.

И опустил руки.

Вениамин, выждав с полминуты, нагнулся и осторожно забрал у начальника листы со снимками.

Алексей, словно среагировав на его движения, очнулся и зашевелился слегка.

— Пойдём, — предложил он помощнику. — На берегу постоим. На звёзды посмотрим… Запутался я… Постоять хочется у воды, успокоиться.

— И это правильно, — согласился помощник. — Это дельная мысль, хорошая. Прибой — он успокаивает. Умиротворяет…

Он вышли из дома и, пройдя по лужайке, миновав пальмовую рощу, по дорожке, расчертившей зигзагом склон холма, спустились к пляжу.

Начинался прилив, и поднимающаяся вода мощными пенными потоками размывала песчаную пляжную полосу.

Алексей, запахнув полы пижамной куртки, стоял, сгорбившись, невдалеке от белой прибойной полосы, не замечая осыпающих его брызг и не обращая внимания на подбирающиеся к ногам его водные языки.

Стоял в молчании долго, очень долго.

Смотрел он не на звёзды, а на вздыбленный могучей лунной силой океан, надвигающийся на ночной, скованный сном берег.

Смотрел неотрывно, будто приковавшись взглядом к великой этой воде.

И так долго длилось молчаливое это наблюдение за океаном, что помощник, не выдержав, тронул его за плечо.

— Алексей Валерьевич…

Не дождавшись ответа, продолжил:

— Здесь климат, конечно, тропический и ночи тёплые, но… Ветер свежий, а вы так легко одеты! Продует, Алексей Валерьевич! Может, нам вернуться…

Шеф неожиданно легко согласился к ним.

Алексей кивнул в ответ.

— Да, мне пора. Только просьба одна к тебе. Дай-ка папку эту…

Заметив, что просьба смутила Вениамина, добавил:

— На один вечер всего. Почитаю письмо этого твоего… Тимура. На снимки полюбуюсь. А завтра верну. Верну, не волнуйся…

Вениамин протянул папку шефу.

— Только так ещё служебные документы…

— Завтра верну, — успокоил его Алексей. — Ты постой, подыши свежим воздухом. А то всё по городу бегаешь, смог глотаешь. Как наскучит, иди. Выпускать тебя за ворота не буду, сам выйдешь. Только потом убедись, что ворота за тобой закрылись. А то мало ли…

Вениамин кивнул в ответ.

И отвернулся, чтобы взглядом не смущать еле ковыляющего по тропинке начальника.

Хотел он остаться на берегу минуты на три.

Но простоял дольше, гораздо дольше.

Так долго, что впал с странное полузабытьё и, будто услышав в шуме волн чей-то манящий голос, сделал шаг вперёд. И ещё один. И ещё.

Будто под гипнозом океана, зашёл в воду и, схваченный было волнами, в страхе попятился, отступил назад.

«Господи, чего же это я?»

Ошалело закрутил головой.

«Замечтался… Идти пора. Заглянуть к шефу, спокойных снов пожелать? Или… Да уж, уснёт он! Едва ли теперь…»

Он похлопал по брючинам, сбивая налипший песок.

«Вот чучело! Нет, в таком виде к шефу заходить нельзя!»

Но…

Кольнуло, будто спица достала сердце.

Когда проходил он мимо дома — почувствовал что-то недоброе. Нехорошее.

Редко бывали у него предчувствия. Такого — не было ещё никогда.

В окне второго этажа — силуэт. Чёрная тень — отражением на занавеске.

Неподвижная. Странно неподвижная!

Сбиваясь ног, оскальзываясь на дорожной плитке, бросился Вениамин в дом…

Распахнул двери.

Выбежал на середину холла и крикнул:

— Алексей Валерьевич! Але…

Закашлялся.

И, не успев отдышаться, побежал дальше. К лестнице. Наверх.

Викрам отключил магнитолу и нажал на кнопку приёма звонка.

— Я в машина! В машина жду! Не уходил! — гордо доложил он.

В трубке послушался хрип. Кажется, ещё какое хлюпанье.

И резкий кашель.

— Мистер Дробужин? Вы… Я слушать!

Но ответил ему Вениамин.

— Это я, Викрам. Срочно в дом, мне помощь нужна. И вызови врачей.

— Амбуланс? — уточнил Викрам.

— Амбуланс! Доктор! — выкрикнул Вениамин. — Срочно!

Викрам, покачав головой, набрал номер вызова «скорой помощи».

Продиктовал адрес.

На вопрос: «Что случилось?», подумав, ответил:

— Плохо… С сердцем, должно быть, плохо. Давно не спал человек…

Убрал телефон в карман куртки.

И подумал, что — беда с этими гостями. Болеют они, на солнце обгорают. То волдыри, то отравления!

«Глупые… Как дети!» подумал Викрам.

Кофе остывает быстро.

В летний полдень…

В летний полдень воздух приятно свеж.

На тенистой террасе кафе малолюдно, из столиков заняты только два.

Столик под старой липой приютил пожилую супружескую пару.

А за столиком, что стоит у самого края террасы, на том самом месте, с которого открывается, пожалуй, самый прекрасный вид на город, сидит одинокий посетитель.

Он никуда не торопится. Он никого не ждёт.

Он сидит на открытом прохладному ветру месте.

Он пьёт быстро остывающий кофе.

Когда протягивает он руку к чашке, становится заметно, что несильно, но отчётливо подрагивают у него пальцы.

Он с удивлением смотрит на неожиданно присевшего к нему за стол человека, одетого в яркую синюю куртку с вышитыми на груди буквами «ОП».

Он…

— Здравствуйте, Михаил Львович. Вот, случайно зашёл в кафе. Время обеда…

Посетитель посмотрел на часы.

— Половина первого. Кафе как раз по дороге. Это замечательно, что я вас встретил именно здесь. Смогу, стало быть, совместить приятное с полезным…

Человек в синей куртке повернулся к подошедшему официанту и сделал заказ.

— Вы кто? — спросил Искандеров, допивая кофе.

Официант закрыл блокнот и удалился.

— Я? — переспросил человек. — Разве…

— Вы, — с раздражением произнёс Искандеров. — Я никого не ждал. Не получал приглашений и сам никого на встречу не приглашал. И вообще, я недавно здесь…

Человек в синей куртке рассмеялся и хлопнул себя по коленке.

— В том-то всё и дело, что недавно! Только что прибыли! Прыгнули, так сказать, прямо к нам. Из летней зимы в зимнее лето! Прохладное лето выдалось в Европе, правда? Я на прошлой неделе на арендованной машине в Австрию ездил, так там…

— Кто вы? — повторил вопрос Искандеров.

Человек в синей куртке ткнул пальцем в буквы «ОП».

— ОП! Обслуживающий персонал! Ваш, так сказать, персональный гид и помощник.

— Мне не нужны помощники!

И Искандеров резко отодвинул чашку и попытался встать.

Но посетитель, протянув руку, схватил его за локоть.

— Что?! Что…

— Сядьте, пожалуйста, — попросил человек в синей куртке.

Фраза эта была произнесена просящим тоном, но прозвучали в ней и неприятные, повелительные нотки.

«Странно для обслуживающего персонала» подумал Искандеров.

И остался сидеть за столом.

— Вот и хорошо, — удовлетворённо произнёс человек в синей куртке. — Говорили, что с вами тяжело будет, будто вы и разум потеряли в прошлом вашем путешествии, а вот, смотрю, вы вполне адекватны и вменяемы. Хороший знак! Я, как говорил ранее, из обслуживающего персонала. ОП!

— ОП? — переспросил Искандеров. — Я было подумал, что это — Обитель Проклятых.

Человек замахал руками.

— Типун вам на язык, Михаил Львович! Разве этот милый европейский городок похож на обитель проклятых? Что вы, это замечательное место! Тишина и покой, уличные фонтанчики и герань под окнами. Милая европейская провинциальность и западный комфорт.

Он подмигнул.

— Вам понравится у нас, Искандеров!

Михаил медленно и размеренно, словно отсчитывая время, постучал ложечкой по краю блюдца.

— Не думаю, господин представитель обслуживающего персонала. Я сюда попал против своей воли. Как модет нравится место, куда попал против воли?

— Это против воли вы мешок на голову нацепили? — удивлённо воскликнул человек в синей куртке. — Вы начали это путешествие, Искандеров. Сами! Самостоятельно! А мы — всего лишь обслуживающий персонал. Приём, расселение, экскурсионное обслуживание. Вот такая вот у нас миссия. Сделать ваше пребывание приятным…

Он улыбнулся и погладил вышитые буквы.

— Видите, униформу выдали? Раньше проще было… Ходили, в чём придётся. Некоторые так ужасно одевались, что пугали туристов. Так что руководство…

И он ткнул в сторону возвышающегося над старой частью города медного шпиля.

— …сделало выводы. Приодели нас — и смотреть приятно. Вот и сервис потихоньку улучшаем. Как раз сегодня я должен был провести с вами, уважаемый Михаил Львович, ознакомительную встречу. Рассказать о том месте, где вам предстоит провести…

Официант на широком подносе принёс корзинку с кусочками хлеба и заранее разрезанными булками, столовые приборы и глинянную плошку с чуть подтаявшим чесночным маслом.

Выложив всё это на стол, шепнул он что-то на ухо посетителю и скрылся.

— Салат через пять минут принесут, — передал зачем-то Искандерову услышанную новость человек в синей куртке. — Подогревают куриную грудку для «Цезаря»…

Он развернул салфетку и, взявши нож, начал намазывать масло на подогретую булку.

— Не отобедаете со мною, Михаил Львович? Фирма платит!

Искандеров поморщился.

— Не люблю бесплатных угощений, сударь. А как ваше имя, кстати? Вы до сих пор не представились.

Человек в синей куртке откусил кусочек от бутерброда и начал медленно, тщательно его пережёвывать, сделав вид при этом, заданный ему вопрос при этом совершенно прогнорировав.

— Да, — прожевав, сказал человек в синей куртке. — И еда здесь — очень вкусная! Очень! А какие здесь рульки! Какое пиво!

И он на миг зажмурился в гастрономическом восторге.

— А вы Искандеров, привыкайте к угощениям. Мы вас теперь долго угощать будем. Пребывание — тоже за счёт фирмы!

— И сколько же это пребывание продлится? — уточнил писатель.

Человек с синей куртке пошевелил губами, словно подсчитывая. И даже, подняв над столом руку, загнул пару пальцев…

А потом, расхохотавшись, хлопнул Михаила по плечу.

— Не спешите, нетерпеливый путешественник! И куда вы всё время спешите? Что вы пытаетесь найти? Или…

Он замер и взгляд его погрустнел.

— Или кого? Глупо… Её здесь нет, Искандеров. Нет и никогда не было. И, надеюсь, не будет. Не надо себя обманывать. Вы, писатели, слишком привязываетесь к собственным фантазиям, к вами же сотворённым фантомам. В этой вашей…

Он наморщил лоб.

— В этой вашей Нараке что-то вышло такое… Что-то вы сотворили этакое… В Нараке, должно быть, ещё свежа память о прошлом, оно ещё как-то способно ожить. Но здесь этот номер не пройдёт! Не пройдёт!

Искандеров опустил голову.

И спросил:

— Я что, так далеко забрался?

Человек в синей куртке пожал плечами.

— А мне откуда знать? Я — всего лишь обслуживающий персонал. В сложных материях плохо разбираюсь, да и ни к чему мне это. Моё дело — принять, разместить, рассказать о городе…

И он приступил к приготовлению второго бутерброда.

— Вот доведётся вам с начальством встретиться…

И он проводил взглядом схваченную ветром и унесённую прочь салфетку.

— …так и спросите его о расстояних-то этих. Вам, может, и объяснят.

И вдруг взгляд его стал жёстким и холодным.

— Зная буйный нрав ваш и некоторые нехорошие ваши привычки, хочу сразу же предупредить: не делайте глупостей, Искандеров. Не пытайтесь уйти отсюда прежде времени. Начальство наше писателей любит и ценит, но…

Он выразительно покачал ножом.

— Кто знает, в каком месте вы окажетесь в следущий раз. Место это может оказаться вовсе не таким уютным. Всякие есть места, Искандеров. Разные есть места…

Михаил посмотрел на собеседника удивлённо.

— Запугиваете? Это так вы туристов обслуживаете?

— Предупреждаю, — пояснил человек в синей куртке. — Не хочу, чтобы вы попали в нехорошее место. Лучше уж здесь… Поверьте, мы умеем обслуживать туристов. Видите…

Он повернулся к писателю боком.

— Какая ровная строчка! Какая вышивка! И кириллицей написано! Специально для соотечественников!

Михаил, призадумавшись, опустил голову и сидел так долго.

Кажется, минуты две. Или три.

И очнулся он, только услышав шаги спешащего к столику официанта.

— Уговорили! Убедили… Что ж… Тогда уж и впрямь отобедаем!

И, взмахнув руками, воскликнул:

— Жаркое, любезнейший! Порк и этот… как его…

Официант с готовностью вытащил из нагрудного кармана блокнот.

— Нет! — наставительно заметил человек в синей куртке. — С ним по-немецки надо. Давайте-ка я вам помогу. Что вы там заказать хотели?

И, со всем вниманием выслушивая слова, отчего-то произносимые Искандеровым шёпотом, начал подробно растолковывать официанту, что же должен тот принести, добавляя при этом (разумеется, исключительно в качестве бонуса!) некоторые блюда и от себя.