12 сентября, 1994, понедельник, 00.55, Таллинн

Шаги поздних прохожих в Старом городе звучат отчётливо и гулко. Кажется, звук этот, отражаясь многократно от стен уснувших домов, долетает до самых отдалённых уголков старого Таллинна. Подошвы выбивают стук из мостовой, как будто в глаженых временем камнях спрятался до срока удар стального рыцарского каблука; спрятался, чтобы вот так, через пять сотен лет, разбуженный тяжёлым шагом полночного странника, вырваться на волю — и скачками понестись по ночному городу, прыгая от стены к стене, от переулка к повороту, от башни к воротам; всё дальше и дальше по узким городским улицам-коридорам со стенами из серого известняка.

И так странно слушать это! Так странно глохнуть от звука собственных шагов!

«Эйнар, информация от Максима».

Здесь не проехать на машине. Придётся немного пройтись.

«У меня есть срочное сообщение. Ждать до утра не могу. Необходимо встретиться. В час ночи у ратуши. Важная информация…»

Вильяр посмотрел на часы. Зевнул и потёр глаза.

Странно, но никакого волнения они уже не испытывал. То ли привык уже к подобным неурочным вызовам (хотя, с чего бы? работа с Дмитрием — первое его серьёзное задание… впрочем, немудрено при такой нагрузке быстро ко всему привыкнуть), то ли прошла уже первая волна стресса и усталость вместе с сонливостью взяли-таки своё — и подложили тёплой ваты ему в рукава, и подсыпали горсть песка в глаза.

«В следующий раз приготовлю термос с кофе… А мне ведь ещё и в офис с утра!».

По счастью, Дмитрий не задержался. Даже пришёл немного раньше назначенного срока.

— Здравствуй!

Поздоровался отрывисто, словно выдохнул на ходу.

Рукопожатие тоже получилось каким-то резким, немного суматошным (Вильяр отметил мысленно, что Дмитрий даже сначала ладонь его поймать не смог, и схватил пальцами воздух).

— Как я понимаю, что-то очень срочное? — подчёркнуто спокойно и медлительно спросил Вильяр.

«Догадливый!» с раздражением подумал Дмитрий. «Прямо ясновидец…»

И поправил выбившийся из-под пиджака, скрутившийся на бегу галстук.

«Не мог другого места найти?» с удивлением подумало Вильяр. «Прямо встреча двух друзей… среди ночи на самом известном и открытом месте в Таллинне. Один из них задыхается, второй зевает. Мы полные остолопы! Никакой безопасности!!»

— Вильяр, — шёпотом произнёс Дмитрий, словно угадав его мысли, — уходим к Вабадузе. Понимаю, здесь не слишком хорошее место…

По улице они шли молча. Дмитрий отчаянно старался успокоить дыхание и потому шёл размеренно, стараясь, чтобы на каждый шаг приходился ровно один вдох и потом один вдох.

Вильяр, понимая, что в ночном городе акустика такая, чтобы лучше (а для него — хуже) и не придумаешь, разговор не начинал.

У горки Харью они остановились.

Дмитрий, высмотрев невдалеке подходящую скамейку, устало опустился на неё и, наконец-то отдышавшись, закинул ногу на ногу и мечтательно посмотрел в тёмное ночное небо, в котором бело-оранжевыми пятнами отражались полночные фонари.

— А я вот в детстве космонавтом мечтал стать, — сказал он вдруг.

— А я — сыщиком, — ответил Вильяр. — Эстонцев в космонавты не брали.

— Потому что берегли, — тут же парировал Дмитрий. — Хотя, насколько я помню, в проекте «Буран» был лётчик-испытатель… латыш, кажется…

— Я не в обиде, — заметил Вильяр. — Сыщиком мне, похоже, не стать, но жизнь такая сумасшедшая, что и Шерлоку Холмсу не снилась. Что у вас?

Дмитрий достал сигарету и размашисто чиркнул спичкой по коробку.

«Пять-семь сигарет в день…» вспомнил Вильяр запись в досье. «Интересно, это какая у него по счёту сигарета?»

— После бега курить вредно, — сделал внушение сам себе Дмитрий. — Понимаю, но ничего не могу поделать. Эйнар, сначала один простой вопрос с моей стороны.

— Слушаю.

— Ваши люди российское посольство плотно опекают?

«Ну, ты и наглый» с невольным восхищением подумал Вильяр.

А вслух, подчёркнуто назидательно, сказал:

— Мои люди занимаются бизнесом. Импортом, экспортом, перевозками… Иногда сдают площади в аренду. Посольству мы ничего не продавали. И перевозками для него не занимались.

Где-то вдали тяжело загрохотал на стыке рельсов припоздавший трамвай. Прозвенел коротко у пустой остановки — и стальною, качающейся на волнах мостовой баржей, снова двинулся в путь, мигнув опоздавшему пассажиру красными прощальными огоньками.

«А ведь кто-то домой сейчас едет» подумал Вильяр.

И поёжился от пробравшего его наконец ночного холода.

— Эйнар, я всё понимаю, — сказал Дмитрий. — Нечего мне на полную откровенность рассчитывать. Но то, что вы на КАПО работаете — у вас большими буквами на лбу написано. Будь вы просто бизнесменом с хорошими связями — вас бы в лучшем случае в качестве курьера использовали. Или, как говорят некоторые, агента-«маршрутника». А то, чем вы занимаетесь сейчас, называется «оперативная работа». Оперативная, а не курьерская. Сейчас у меня нет времени вашим легендам подыгрывать. Поэтому спрашиваю ещё раз: вы посольство очень плотно опекаете? А точнее, сегодня вы не слишком плотно его обложили?

— А чем эти расспросы вызваны? — попытался выиграть время Вильяр.

«Чёрт, он меня раскручивает!» подумал Вильяр. «И довольно прямолинейно. Прямо в лоб. С чего бы это?»

И неприятный холодок в груди согнал последние остатки расслабленной, безмятежной сонливости.

— Поясняю, — каким-то свистящим шёпотом сказал Дмитрий. — Сегодня наш куратор из Москвы, господин Михайлов, провёл одну небольшую операцию с использованием двух сотрудников «Феникса». Сотрудников подобрал ему я. Лично. Цель операции — изучение безопасности канала для связи с российским посольством. Один сотрудник днём встретился с военным атташе в городе, на одной из используемых нами для связи точек. Второй вечером посетил само посольство, после чего встретился с Михайловым. В обоих случаях проводилось контрнаблюдение для регистрации работы вашей «наружки»…

— Что? — переспросил Вильяр.

— Службы наружного наблюдения, — пояснил Дмитрий. — Первый контакт вы прозевали. Кстати, неужели вы весь «Феникс» под колпак не взяли?

— Дмитрий, у нас в полиции — полтора человека на всю вашу группу, — заметил Вильяр. — Вы в любом справочнике найдёте информацию о том, что в Эстонии очень небольшой штат полиции.

— А я не о вас и говорю, — несколько загадочно ответил Дмитрий. — Я говорю о тех, кто засёк второй, вечерний контакт. Вы, полагаю, всех деталей не знаете. Возможно, вообще не в курсе этой операции. Скажу одно: там были люди из КАПО, но, в основном, в прикрытии. А остальные… В общем, об этих вы лучше у своего начальства спросите. Главное же не это. Главное, что Михайлов теперь знает о том, что «Феникс» под наблюдением. До этого момента контрнаблюдение слежки не отмечало. А велось оно, судя по всему, и до приезда Михайлова. Возможно, с момента расконсервации группы. Я же всего не знаю. Механизмы контроля мне известны в лучшем случае процентов на пять. А теперь я знаю точно, что нами займутся всерьёз.

— Интересно… — задумчиво произнёс Вильяр.

— Интересно?! — издевательским тоном переспросил Дмитрий. — Это не интересно — эвакуироваться в Россию ногами вперёд! А они это сделают, Эйнар, уж будьте уверены. Интересно! Нет, замечательные вы ребята! Только неделя прошла с того момента, как я передал информацию по «Фениксу», а вы уже успели «засветиться». И как! На откровенной провокации!

— Но ведь посольство и без того может быть под наблюдением, — попытался возразить Вильяр. — Неизвестно, по какой причине посетитель посольства мог вызвать подозрения. Да ещё и в вечернее время…

— Сколько людей заходит в посольство? — спросил Дмитрий. — Десятки, если не сотни. За визами, за информацией, на приём к консулу. Бывает, и вечером приходят. Например, после рабочего дня. Узнать у охраны, когда приём документов на визу. И что, вы каждого по городу сопровождаете? Прямо до дома? Чтобы ничего по дороге не случилось? И видеосъёмку делаете, и фотографируете, и звук пишете? Молодцы! А не накладно получается?

«Странно» подумал Вильяр. «Похоже, Михайлов готов рискнуть «Фениксом» ещё до начала операции. Возможно, «Феникс» не основная группа. Тогда где основная? И что Дмитрий может знать о самой операции, если их будут использовать только на подхвате? И будут ли теперь вообще использовать, после сегодняшних событий?»

— Пожалуй, вы правы, — сказал Вильяр после долгого раздумья. — Допустим, некоторые выводы господин Михайлов сделает. Чем это нам грозит?

— Вам — ничем, — ответил Дмитрий и щелчком выбросил окурок. — Мне — путешествием в Россию. Или устранением на месте. Это уж как начальство решит.

— Почему Михайлов может сделать вывод о вашей причастности?

— Может, и не сделает, — сказал Дмитрий. — Пока. Но данные о слежке за «Фениксом» — только часть картинки. Остальные части тоже скоро начнут проступать…

— Ваши финансовые проблемы? Вы же получили деньги за информацию?

— Это ещё не вся сумма, Эйнар.

— Так и информация от вас ещё не вся поступила. Например, о пароме…

Дмитрий тяжело вздохнул и потёр лоб.

«Ну, думай» мысленно подтолкнул его к решению Вильяр. «Думай».

— Вы понимаете, какой теперь будет уровень доверия «Фениксу»? — спросил Дмитрий. — Группу могут вообще законсервировать. Отстранить от оперативной работы. Давать только мелкие технические поручения и при этом держать под полным, тотальным контролем. Устроить проверку. Или вообще ликвидировать. Группу — в организационном плане. А тех, кто слишком много знает…

— Ну, не будем о грустном, — прервал его Вильяр. — В любом случае без информации денег не будет. Так что постарайтесь, Дмитрий.

— Хорошо, — Дмитрий кивнул.

Потом, подчёркивая окончательность решения, встал и, нагнувшись едва ли к самому уху, шепнул Вильяру:

— Завтра. Тридцать четвёртый поезд. Прибывает Лебедев. Он не любит летать, предпочитает поезда. Номер вагона не знаю. Я во встрече не участвую. Думаю, СВ. Всё-таки уровень у него… Фотографии я вам передавал. Попробуйте сопроводить… но очень, очень прошу…

— Как раскрыть контрнаблюдение? — так же перешёл на шёпот Вильяр (видимо, просто подстраиваясь под Дмитрия… едва ли кто из случайных прохожих появился бы сейчас вблизи этого места).

— Не знаю, — Дмитрий виновато улыбнулся. — Я никого из них не знаю. И ни разу в жизни не видел. Никакой информации. Так вы уж сами… постарайтесь…

Ночь.

Ещё есть сны, подёрнутые туманом.

Их время приходит под самое утро, когда и у самой ночи слипаются уже глаза.

Есть сны, покрытые каплями росы.

Их время — рассвет.

Есть сны, согретые медовым солнцем.

Их время — полдень.

Есть сны, заплутавшие в серых дождевых облаках.

Есть сны, что плащом и чёрным небом накрывают голову, и тогда в их темноте слышен лишь стук капель и долетающий с края осени странный, тихий и почему-то знакомый голос, что меряет время словами: «Спи… спи… спи…».

Есть ещё сны над бездной.

Их время всегда приходит неожиданно.

Их начало тревожно. Их движение — полёт в свернувшуюся воронкой бездну.

Эти сны ловят прыгающее в страхе, захлёбывающееся кровью сердце — и сжимают, сдавливают его длинными, ледяными своими пальцами до тех пор, пока дрожание плоти не замрёт в бесконечном их холоде.

Эти сны не могут родиться в душе человека.

Они равнодушны к людям. Они не рождены ими.

Не из их душ. Не их разума. Не их тела дети.

Не их воспоминаний. Не их жизни. И даже не их прежних страхов.

Они не палачи. Не убийцы. Не демоны тёмных миров.

Просто вестники, посланные неведомой, неземной, равнодушно-жестокой к людям силой, не знающей разницы между добром и злом, но творящей отчего-то всё больше зло.

Они приходят откуда-то извне.

И кладут осколки чёрных зеркал на край постели.

Словно составляя мозаику. И последняя пластинка, с отражением чьего-то знакомого, такого знакомого лица…

Там, за кружащейся белой лентой прибоя, обвевающей берег, светло-жёлтый песок…

Там, где доски пирса скрипят под тяжёлыми шагами рыбаков, что идут на рассвете к просоленным лодкам…

И зелёные сети просушены ветром.

И дюны клонят голову к морю.

И трава шелестит на ветру: «Прощай… прощай…».

Там хочется быть. Там хочется быть живым. И прорваться сквозь бесконечный сон, несущий душу над бездной.

Прорваться сквозь темноту.

Сквозь тёмные, тяжкие воды забвения.

Что сомкнулись над головой.

«Ханс! Проснись, пожалуйста. Проснись, я прошу тебя».

Он поднял голову. Сонный голос, удивление в глазах.

«Нам же рано вставать. В Стокгольм… рано утром… прибудем».

Ида, поджав ноги, сидела на краю постели. Словно у края обрыва.

В каюте темно. Только из коридора пробивается едва заметный лучик света.

Дверь закрыта неплотно.

«Ида, что случилось? Ты так и не заснула?»

«Знаешь, Ханс, по моему… Нет, я всё-таки заснула ненадолго. Может быть, всего на пять минут. Ты знаешь, мне приснилось…»

«Ты весь сегодняшний вечер была какая-то странная. Как будто чем-то напугана. Ты, наверное, просто не любишь морские путешествия…»

Ханс зевнул и, решив, что достаточно её успокоил, снова прилёг и закрыл глаза.

Через минуту Ида услышала мерное сопение.

«Мне приснилось…»

Хорошо. Может быть, это просто сон. Глупый страх, который развеется как туман под рассветным солнцем.

Если только оно будет, это рассветное солнце.

«Мне приснился сон. Странный сон. Будто мы уже не живём. Будто мы уже мертвы. И давно под водой. На дне. На песчаном дне. И вокруг нас — вода. Ледяная, непроглядно чёрная вода. И потому мы никак не можем выйти на палубу. Мы не сможем выбраться отсюда. Мы заперты, Ханс… Так обидно быть мёртвым. Обидно…»