20 сентября, 1994, вторник, 23.45, Подмосковье, Ленинградское шоссе

Старенький, обшарпанный, линялого грязно-жёлтого цвета микроавтобус РАФ притормозил у поворота, съехал с шоссе и покатил по размытой дождями глинистой дороге.

Свет фар с трудом пробивался сквозь чернильную ночь и метров через пять от машины растворялся в сгустившейся лесной темноте.

Машина ехала медленно, словно ощупывая фарами дорогу.

— Здесь, — сказал сопровождающий водителю. — Поворот не прозевай!

Водитель свернул направо, в открывшийся между деревьями спуск в неглубокую ложбину.

— Здесь, — сказал сопровождающий. — Местечко присмотрели.

Микроавтобус захрипел на перегазовке, перевалил через кочки на краю дороги и медленно сполз по спуску в ложбину.

— Тормози. Дальше не надо.

Сопровождающий вышел из кабины и постучал в дверь салона.

— Мужики, тару готовьте. И клиента тоже.

И, обратившись к водителю:

— Лёня, не глуши. И фары оставь включёнными, здесь же не видно ни хрена.

Сопровождающий прошёл вперёд, вглядываясь в темноту.

«Была же здесь» шептал он, крутя головой во все стороны. «Где-то здесь… Сам оставлял. Точно же была…»

Дверь салона открылась.

Двое мужчин в чёрных комбинезонах, тихо матерясь, вытащили длинный свёрток, обмотаны разорванными пластиковыми мешками и туго перетянутый проволокой.

— Нашёл! — радостно сказал сопровождающий. — Сюда тащите!

— Бля, Сидор, чего он там нашёл? — спросил напарника один из мужчин.

— Дерьмо лосиное, — ответил второй, едва справившись с одышкой.

И крикнул:

— Чего там?

— Бочка, — ответил сопровождающий. — На земле его поливать будешь, чтобы в ботинки тебе натекло?! Тащи сюда!

— А она и бочку проест, — заметил Сидор.

Но тихо. Так, чтобы сопровождающий не услышал.

Свёрток они начали было тащить по траве, но передумали. Под тяжестью бечёвка стала сползать и им всё-таки пришлось нести его на себе.

— Где? — кряхтя, спросил Сидор.

— На тебя глядит, тетеря косая, — отозвался сопровождающий.

И постучал ногой по гулко зазвеневшей бочке.

— Номер люкс!

Они перевалили свёрток через край бочки и остановились, тяжело дыша.

— Не хрена отдыхать! — поторопил их сопровождающий. — Время, мужики, время!

«Пошёл ты…» подумал Сидор и рывком перекинул свёрток в бочку.

— Ладушки, — сказал сопровождающий. — Теперь тару сюда.

Потом крикнул водителю:

— Лёня, чуть ближе подъедь! Тут темно, ближе надо. Фары не добивают.

И накинулся на своих спутников:

— Вы чего встали-то?! Сказал же — за тарой!..

— Не суетись, Иваныч, — медленно и весомо сказал Сидор. — Чего бегать туда-сюда? Сейчас машина ближе подъедет — тогда бутыль твою и возьмём. Тебе лишь бы людей гонять.

И смачно сплюнул на землю.

«Поговори мне тут» прошептал сопровождающий.

Но спорить не стал.

РАФ остановился метрах в трёх от бочки.

— Извиняй, Иваныч, ближе не могу, — сказал, высунувшись из кабины, Лёня. — Я потом не развернусь. Вон там лужа какая дальше, развезло всё…

— Идите, — и Иваныч махнул рукой.

— Идём, — ответил Сидор.

Они достали из салона большую, литров на десять, стеклянную бутыль в пластиковой оплётке с широкими ручками и поднесли к бочке.

— Лейте, — скомандовал сопровождающий.

— Распаковывать не будем? — спросил Сидор.

— Охренел, что ли? — спросил Сидора его напарник. — Со жмуриками ещё возиться…

— Перчатки наденьте, — посоветовал Иваныч. — Там в машине… Да нет, у меня под креслом посмотрите.

Минуты через две Сидор дрогнувшей от волнения рукой потянул пробку на себя. Пробка отошла с еле слышным скрипом и щёлкнула, вылетая из горлышка.

— Пробку найдёшь потом, — строго сказал сопровождающий. — Я тебе тару в машину без пробки положить не дам. Ещё салон мне уделаешь!

— Так, — скомандовал он потом, — аккуратно поднимайте и лейте. Только осторожно! Эта сука концентрированная!

Осторожно, на вытянутых руках, двое подняли бутыль и, прислонив к краю бочки, медленно перевернули вниз.

Едкий, обжигающий лёгкие запах широкой волною поплыл по ложбине.

Белый, едва заметный, призрачный туман поднялся над бочкой и тихо поднялся к задрожавшим то ли от ночного ветра, то ли от страха веткам.

— Лица берегите! — прикрикнул сопровождающий. — Руки тоже!

Утробное бульканье сменилось тихим журчанием.

Потом и оно стихло.

— Копец, — хриплым голосом сказал Сидор, отвернувшись от бочки.

Бутыль поставили на землю.

— Железо не проест? — с опаской спросил сопровождающего напарник Сидора.

— Как же не проест! — воскликнул тот. — Обязательно проест. Сильная, зараза, всё насквозь проедает и растворяет. Кроме специального стекла. Вот как это, например. У бутылки-то нашей. А бочку… Минут через пять проест, как пить дать.

— Сидор, слышал? — с тревогой спросил напарник. — Пять минут. Потом эта поебень на поляну потечёт!

— Пробку ищи! — строго сказал Сидору сопровождающий. — Пока не найдёшь — будешь этой хренью дышать!

Сидор упал на четвереньки и, закрыв локтем глаза, стал шарить по траве руками.

— Бля! — заорал он.

— Цапнуло? — участливо спросил Иваныч. — А без перчатки вообще бы без пальца остался. Пробку за самый кончик бери, дурак!

— Да она вся… — с подвыванием сказал Сидор, одной рукой запихивая пробку в бутыль, а другой — тряся от боли. — Вся перемазалась…

— Костя, — сказал Иваныч напарнику, — бутыль пустая, ты один её донесёшь. Забирай Сидора и в машину. Рвём отсюда!

Сидор резко махал рукой, пытаясь сбросить разъедаемую кислотой перчатку.

— Терпи, гад! — прикрикнул на него Иваныч. — Не смей здесь бросать! Там, внутри — отпечатки твои! Наследишь — самого в кислоту окуну к ебене матери! Терпи, в машине снимешь…

И быстро пошёл к микроавтобусу.

— Глаза щиплет, — сказал виновато Лёня, едва сопровождающий забрался в кабину.

— Сейчас, Лёнь… Сейчас поедем, — успокоил его Иваныч.

И, развернувшись, крикнул в темноту салона:

— Погрузились?

— А как же, — ответил Костя.

— Едем, — скомандовал сопровождающий.

И спросил водителя:

— Лёня, ты минералку с собой брал?

— Брал.

— Дай сюда!

Развернувшись, сопровождающий передал бутылку в салон:

— Костя, полей Сидору на руку. И сам в темноте на его перчатку не сядь, а то штаны до жопы проест!

Вылив на обожженные пальцы всё содержимое бутылки с минеральной водой, Сидор перемотал их платком и тихонько выл от боли, забившись в самый дальний угол салона.

«Ничего, не реви» думал Иваныч, глядя на медленно плывущую под колёса, залитую маслянисто поблёскивавшей под фарами грязью, дорогу. «Счетоводу хуже, чем тебе. Отмучился мужик, отсчитался… Вот ведь дела какие. Деньги были, бабы две под боком, машина, за границу ездил… Сыром катался, в масле. До поры, до времени. А вот оно как… Небось, и в страшном сне о таком не думал…»

— Фёдор Иваныч, — обратился к нему Лёня.

— Чего? — ответил сопровождающий.

— А я вот всё думаю…

Лёня как-то виновато усмехнулся.

— Мысль глупая, конечно…

— Валяй, — разрешил сопровождающий. — Я на глупые мысли не обижаюсь. Чего обижаться? Глупые — не люди разве? Им тоже думать надо.

— Да я вот думаю… Вы в бочку заглянули? На тело? Когда лить начали?

— Нет, — Иваныч вздрогнул и отмахнулся. — Глаза ещё сожжёшь. Избави меня, как говорится… Не стал, в общем. Да и чего там смотреть? Что я тебе, живодёр что ли?! И так дерьмо какое-то по ночам снится, покоя нет. А тут ещё…

И Иваныч, вздохнув, отвернулся к окну.