Вот такой был сон.

Летний день, берег пруда. Утки плавают, подхватывают брошенные им с берега кусочки булок, расталкивают ряску, шлёпают широкими клювами по воде.

Велосипед мой брошен. В кустах, на берегу. Почти у самой воды. Ноги горят, будто не кровь наполняет их, а переливается во взбухших жилах густой кипяток.

— Ты допрыгался, — говорит она.

Последний, кого мы убили, оказался сотрудником прокуратуры.

Он познакомился с Никой в одном весьма недешёвом ресторане на Арбате. Мы тогда здорово поиздержались на пафосный вечер, но (я сидел за соседним столиком) — стоило того, стоило…

Он подвозил её. Конечно, к ней… То есть — они ехали к нам, к нам домой. Это ведь и мой дом… Вернее, был мой.

Я ехал за ними. Дорога была долгой. Спать хотелось…

Однажды (на светофоре) отстал, потерял их из виду, но, по счастью, она смогла. По счастью, Ника заметила, что в зеркале заднего вида что-то уж очень давно не мелькает отражение моей (теперь — ужё её) машины.

Она набрала мой номер. Сказала: "Мама, всё нормально…"

Значит, хамоватый мужик с белыми глазками и отвисшими щеками всё делает правильно. Едет туда, куда надо.

Всё прошло гладко. Она сказала, где припарковать машину. Конечно, я успел их обогнать. Конечно, он едва стоял на ногах.

И куш был тот, что мы ожидали. Всё хорошо, всё правильно…

"Простая у нас жизнь?"

Вот тут-то и выпало из кармана пиджака удостоверение сотрудника прокуратуры. Три полоски цвета "Аквафреш", гадкая рожа — глаза на фотографии получились особенно хорошо. Прямо — как живой.

Вот только тот, не на фотографии, был уже мёртв.

Ника так испугалась, что чуть не кинулась делать ему искусственное дыхание…

Искусство…

Ну да, вспомнили.

Вот и приснился тот день. Не весь, конечно, только малая его часть. Только трава в жёлтых пятнах солнца, жар, запах пота. Аромат её духов.

Она приехала на такси. Она жила на другой квартире. Где- не знаю. Не знаю до сих пор.

Я — по старой памяти. Студенческой, теперь уже почти исчезнувшей памяти — лихо прикатил на велосипеде. Тем более, что до парка в любом случае удобней было на велосипеде.

А на машине…

— Продай ты её, — посоветовала она.

Я так и сделал.

— Ищут, — сказала она. — И скоро найдут. Мне нужно уехать…

Она называла меня по имени. Просто по имени. "Лапой" я уже не был.

А имя своё теперь уже забыл. Но ведь как-то она называла меня?

— У тебя есть мечта? — спросила она.

— Есть, — ответил я.

И впервые признался:

— Красиво умереть.

— Ты убивал красиво, — заметила она. — Ты же знаешь, кто может тебе помочь?

— Знаю, — ответил я.

— А мне, — продолжала она, — можешь помочь только ты. Ты же знаешь, как быстро меня теперь вычислят. Там такие силы брошены на поиск — никакими взятками ментам не отделаешься. Менты на нас и наведут первые. Да и в ресторане этом…

Она замолчала, опустив голову.

— Знакомые там у тебя, — догадался я.

Поздно догадался.

Она кивнула.

— Мне нужны деньги… И — бежать. Понимаешь?..

Она опять назвала моё имя.

— Понимаю.

Теперь она спешно продаёт квартиру, покупает билет. Может, и уехать уже успела? Она же всё делала так быстро…

Впрочем, нет! В постели движения её были плавными, нежными, и руки её едва касались моей кожи, медленно спускаясь по телу… вниз — медленно.

— Ты артист, Хорёк. Ты хорошо пожил. Теперь ты красиво сыграешь — в пьесе с самым непредсказуемым сюжетом. И в твоей роли — ты единственный, неповторимый.

Это уже мой голос, не её.

Да чёрт с ней, Хорёк! Это ведь тоже была роль. Какой из тебя менеджер? Да ещё и запутавшийся в делах?

Одна роль, вторая… Сколько бы ещё ты сыграл ролей в жизни? Каждый раз ты играл бы всё хуже и хуже. И мог бы умереть в безвестности.

По счастью, судьба добра к тебе. Кто-то там, наверху или внизу, сунул в нагрудный карман потной твоей рубашки визитку с короткой надпись, адресом спасения:

БЕССМЕРТИЕ

БЕЛЫЙ КЛУБ

И — телефон.

Мобильный, конечно…

Какой интересный телефон: последние четыре цифры — год моего рождения.

А ещё три… Пять ноль пять.

Теперь я знал. Пять выступления, ноль, пять исполнителей. Пятёрка обнуляет пятёрку. Ноль в конце…

И моё бессмертие.

Чёрт с ними со всеми!

Я просто буду сидеть на берегу пруда, под ивой с серебристыми листьями. Сниму кроссовки, засучу джинсы до колен, сниму хлюпающие от пота носки. И опущу ноги в воду.

В холодную воду.

И буду так сидеть — долго, долго.

Пока не вызовут меня на сцену.