Они спустились по узкой тропинке, ведущей в овраг, и вышли к бараку. Роза стояла возле огромного стола и полоскала в большом железном корыте белую футболку Артема.

— Прям дежаву, — хмыкнул Артем. Его посетило странное чувство, что он после долгого отсутствия вернулся домой.

— Счас будет тебе «дежаву», — толкнул его в плечо Давид.

— Вай ме… Темочка… — всплеснула руками женщина и кинулась к нему, все еще держа мокрую футболку. — Сынок! А я уж глаза виплакала, решила, шо ты от нас ушел. Вот и Додик все утро ходил, как в воду опущенный, — Роза обняла Артема и положила ему голову на грудь.

— Мама Роза! Ну чо ты как эта… — смущенно пробормотал Артем. Он погладил женщину по спине и поцеловал седую голову.

— Шо как эта? — Роза легонько оттолкнула Артем. — Шлимазл! Как в голову такое ему пришло? Бросить нас! — Роза замахнулась мокрой футболкой. — Вот ты у меня сейчас получишь! — первый удар пришелся по плечу. От второго Артему удалось увернуться, но Роза не сдавалась. — А ты подумал, что я за тебя расстроюсь? — она снова замахнулась. — Ты подумал, что Доде без тебя плохо? — она махнула футболкой, но Артем развернулся и перебежал на другую сторону стола. — Ты подумал своей глупой головой, что мы скучать за тебя, застранца, будем? — Роза попыталась обогнуть стол и достать Артема, но тот снова сменил место дислокации. Тогда Роза перегнулась через стол и попала мокрой тряпкой точно ему по груди.

— Мама Роза, — хохотал Артем, — ну хватит тебе уже! Давай лучше поедим. Мы с Давидом не жрамши!

Видимо, мысль о том, что дети голодные, успокоила Розу. Она бросила футболку в корыто и пошла на кухню готовить ужин, неслышно ворча себе под нос.

Был тихий вечер. Закончив все свои дневные дела, жители барака расположились за большим столом на кухне. Роза испекла скорую коврижку. Соня принесла баночку меда. В небольшой стеклянной вазочке лежали постный сахар и кем-то принесенные конфеты.

Вокруг стола носились дети, изредка подбегая к родителям и получая конфету или кусок коврижки. Коврижка, облитая ароматным медом, казалась Артему вкуснее любого дорого торта. Он облизывал испачканные медом пальцы и украдкой поглядывал на Давида, сидящего напротив.

Он пытался услышать ту самую музыку, но видел только ослепительную улыбку на его губах и блеск от лампы в глазах. Ветер ласково перебирал крутые завитки черных волос, а сквозь тонкую белую рубашку просвечивало худенькое тело. Сам не зная почему, Артем тихо замурлыкал под нос:

— Ах, эта девушка-а-а… полумесяцем бро-о-овь.

— Ты чо за песню поешь? — к нему подсела Зойка и схватила из сахарницы конфету.

— Да вспомнилось вдруг, — пожал плечами Артем.

— А-а-а. — понимающе кивнула ему Зойка, — из нашего Додьки красивая баба вышла бы.

— Да при чем тут Давид вообще? — удивился Артем.

— Сам смотрит на Додьку и песню поет, потом спрашивает, при чем он тут, — пожала плечами Зойка.

Артем хотел что-то возразить, но она вспорхнула с лавки и бросилась догонять Родика.

Ночью Артем с удовольствием растянулся на стареньком диване и укрылся теплым одеялом.

— Тем, а расскажи мне, как ты раньше жил, — Давид снова уселся по-турецки, высоко подтянув острые коленки.

— Да и рассказывать нечего, — Артем уселся напротив друга. — Папа у меня был историком. Преподавал в университете. Знаешь, какое у него было любимое время? — Давид мотнул кудрявой головой. — Годы правления Сталина, до его смерти в пятьдесят третьем и признания культа личности в его лице, — Давид испуганно покосился на дверь.

— Ты сейчас говоришь, шо товарисч Сталин умрет через семь лет и его врагом народа признают? — спросил он шепотом.

— Еще каким! — кивнул Артем. — Он народа сгубил больше, чем в войну погибло. Но я не про это сейчас. Папа часто брал путевки на экскурсии, и мы объездили все Золотое кольцо.

— Шо объездили? — не понял Давид.

— Ну, города Золотого кольца. Города-памятники архитектуры и истории. Сейчас все не упомню, но вообще, больше всего поездка в Питер запомнилась. Мы почти неделю в Эрмитаже провели. Приходили уставшие, а утром снова туда шли. Мама была пианисткой. Вернее, она в юности подавала большие надежды, но ей не хватило блата, чтобы пробиться. Поэтому она стала обычным учителем в музыкальной школе. Но она любила своих учеников и свою работу. С ней мы ходили на концерты классической музыки. Помню, мне было лет пять, и папа подарил ей билеты на «Лебединое озеро» в Большой. Прикинь, я, дурак малолетний, весь балет на люстру смотрел и мечтал о такой же в своей комнате, — Артем горько усмехнулся. — Я никогда не видел, чтоб они ругались. Папа постоянно дарил маме цветы. Просто так. Приходил с работы с букетом роз или маленький букет ландышей приносил. А мама смотрела на него как на супергероя. Можно я не буду про аварию рассказывать? — спросил он у Давида. Тот коротко кивнул, и Артем продолжил: — После похорон мамина сестра, Ленка, оформила опеку и переехала из своего Мухосранска к нам. Она хорошая, Ленка, просто молодая. Ей тогда двадцать было. Попала из провинциального города в столицу, ну и захотелось ей красивой жизни. Сначала мы жили на те деньги, которые она выручила с продажи своего дома, дальше на наследство, которое оставили папа с мамой. Потом деньги кончились, и Ленка нашла работу. Денег с трудом хватало на еду. Пенсия по утере кормильцев, которую я получал, уходила на квартплату. Я к тому времени учебу совсем забросил. После операции мне стало трудно учиться. Я плохо воспринимал материал, и память стала подводить. С трудом закончив девять классов, я поступил в колледж на слесаря. Там я познакомился с гоп-компанией: Шлангом. Слоном и Котом. Из-за того, что психовал постоянно, меня Психом и прозвали. Мы сидели на лавке, пили пиво, курили и грызли семечки. Иногда срубали немного бабла, тряханув какого-нибудь пацана на улице. По-крупному не воровали. Снимали магнитолы с машин. Иногда удавалось телефон отработать. Обокрасть старого еврея — это было самое крупное дело, на которое мы решились. Так я и познакомились с твоим отцом. Иосифом Линдерманом.

Когда Артем стал рассказывал про старика, Давид оживился. Он не задавал вопросов, но вслушивался в каждое слово, сказанное про отца. Когда Артем рассказал про смерть старика и про то, как он попал в прошлое, Давид сказал:

— Надо маме рассказать про папу. Она все время говорит, шо он за нас бросил.

— Не, — покачал головой Артем, — она не поймет и не поверит.

Давид на секунду замолчал, а потом спросил:

— Тем… почему ты не ушел? Ты сказал про музыку, и я подумал… — и он положил свою руку Артему на коленку.

— Давид… Не спрашивай меня про это, — Артем опустил глаза. — Я пока сам ничего не понимаю. Я не знаю, слышал ли музыку, но я ее чувствовал, — он покосился на руку Давида и, улыбнувшись, добавил: — Но если ты сейчас не уберешь руку, у меня яйца будут в горле.

Давид сделал испуганные глаза, убрал руку, а потом звонко рассмеялся.

День был насыщен событиями, и вечер наконец принес долгожданное облегчение. Артем лег на подушку и закрыл глаза. Засыпая, он почувствовал, как Давид взял его за руку и тихо прошептал:

— Это шобы ты не сбежал, — он придвинулся к нему ближе, и щеки Артема коснулись жесткие черные кудряшки, пахнущие дегтярным мылом.