Леди Гвиневера

После поисков чаши Святого Грааля оставшиеся в живых рыцари вернулись ко двору короля Артура.

Особенно радовалась королева возвращению сэра Ланселота и его брата сэра Борса, потому как они были самые благородные рыцари Круглого стола.

Сэр Мордред, племянник короля, завидовал им и втихомолку среди своих друзей презрительно отзывался о королеве и о Ланселоте с Борсом.

Однажды Гавейн, брат Мордреда, услышал это и сурово и сердито осудил его. Мордред понял, что Гавейн не только не завидует славным рыцарям, но относится к ним очень дружелюбно.

С той поры Мордред еще сильнее возненавидел Ланселота и Борса.

Мордреда – высокого худого рыцаря с темными волосами и с глубоко сидящими серыми глазами на бледном лице – мало кто любил. Он всегда был хмур и неприветлив, его тонкие губы, казалось, не покидала презрительная усмешка, а серые волчьи глаза смотрели холодно.

Скоро при дворе пошли глухие толки о том, что сэр Ланселот не в меру возгордился своей славой и доблестью и питает злой умысел против короля, намереваясь создать свое собственное королевство из земель, лежащих близ его Веселого замка на севере. А потом распространился другой, более тревожный слух – якобы Ланселот замышляет убить короля, жениться на королеве Гвиневере и с ней вместе править Британией.

Сначала все только улыбались и с гневом отрицали подобные слухи, но когда они стали упорно повторяться, кое-кто к ним прислушался, а многие посчитали их не лишенными вероятия: неспроста же Ланселот постоянно стремится на север и успешно сражается там с мятежниками.

Другие, однако, возражали последним, так как знали, что к нему постоянно обращаются благородные дамы и девицы из тех мест, прося заступничества против воинственных баронов, которые отнимают у них земли и лишают их крова. Относительно же королевы они говорили следующее: находясь при дворе, Ланселот не может избегать частых бесед с ней; к тому же он с самого своего посвящения обещал стать ее рыцарем и ради нее совершил много смелых и доблестных подвигов.

Немало нашлось и таких, кто полагал, что для слухов нужны основания.

Добрые благородные рыцари, огорченные распространением подобных слухов, стали допытываться, кто же их разносит. Злоумышленником оказался рыцарь Пионель, ничем себя не прославивший. Именно он дурно отзывался о королеве, Ланселоте и Борсе. Рыцари сразу вспомнили, что незадолго перед тем королева стала холодна в обращении с сэром Пионелем, и заключили: слухи дошли и до нее.

– Чего, собственно, надеется он достичь, распуская о королеве ложные слухи? – спросил сэра Гарета один из рыцарей, когда они возвращались с соколиной охоты. – И так никто не признавал за ним особых заслуг, а теперь мнение о нем совсем испортится.

– Боюсь, – заметил Гарет, – за этим кроется нечто худшее, о чем мы и не подозреваем. Сэр Пионель – закадычный друг Мордреда. Я часто видел их беседующими в потаенных местах. Хотя Мордред и брат мне, я не люблю его.

– Чего же ты опасаешься, Гарет? – спросил сэр Брастиас.

– Мордред ненавидит Ланселота, а также и Гавейна, главу нашей партии, – ведь он прямо назвал его, Мордреда, предателем и объявил о неизменности своей дружбы с Ланселотом и его родичами. Я думаю, сэр Мордред постарается по возможности вредить Гавейну и Ланселоту.

– Тяжко думать, – печально заметил Брастиас, – что человек столь знатного рода может питать такую ненависть к главе своего же рода. Я думаю, это свидетельство далеко не полного благополучия в нашем знаменитом братстве Круглого стола и в нашей родной Британии.

Через придворных дам до королевы дошли слухи, распространяемые о ней и о Ланселоте, и она, не имевшая злого умысла против короля и страны, стала думать, как доказать это рыцарям Круглого стола.

После многих рассуждений королева решила пригласить рыцарей к себе на обед и по окончании его обратиться к их рыцарской чести и поведать о том, как ее оскорбляют и огорчают несправедливые слухи. Она не сомневалась в симпатиях и уважении к себе рыцарей и надеялась своим сетованием рассеять неприятное подозрение.

На обеде присутствовали сэр Гавейн с братьями Гаретом, Агравейном, Гахерисом и Мордредом, а также родственники сэра Ланселота: Борс, Бламур, Блеоберис, Эктор де Марис, Лионель и другие рыцари. Сам Ланселот отправился к границам Шотландии, чтобы сразиться с известным разбойником. На обед явились двадцать четыре рыцаря, то есть все те, которые остались от ста пятидесяти, отправившихся на поиски чаши Святого Грааля.

Среди гостей находились и сэр Пионель и его кузен сэр Мадор.

Сэр Гавейн очень любил яблоки и мог есть их и за обедом и за ужином. Особенно нравился ему коричневый ранет. Все знали о слабости, водившейся за сэром Гавейном, и, на какой бы трапезе он ни присутствовал, ему всегда старались достать именно таких яблок.

Знала об этом и королева и приказала подать к столу предпочитаемый рыцарем сорт.

Гарет не ошибался, когда говорил о глубокой ненависти Мордреда к Гавейну: Мордред снял с блюда все коричневые яблоки, кроме одного, в которое впрыснул смертельный яд. Он предполагал, что никто не возьмет это единственное яблоко и оно достанется Гавейну.

Обед приближался к концу. Гости весело шутили, блюдо с фруктами обходило стол. Сэр Пионель, заметивший на блюде только одно из любимых Гавейном яблок, пожелал досадить ненавистному рыцарю и взял яблоко раньше, чем блюдо дошло до Гавейна.

Сэр Мордред увидел это, но не остановил своего сообщника, боясь выдать себя самого. Пионель начал есть яблоко, искоса поглядывая на Гавейна, который тщетно искал на блюде свой любимый сорт.

Вдруг лицо Пионеля покраснело, потом покрылось смертельной бледностью: яд начал действовать. Сэр Пионель вскочил из-за стола и с криком: «Меня отравили!» – в судорогах упал на пол; стеная и воя, хватался он за ножки стульев и наконец умер в страшных мучениях.

Рыцари вскочили со своих мест, охваченные страхом, яростью и гневом. Молча смотрели они друг на друга и на мертвого сэра Пионеля, не решаясь взглянуть на королеву, занимавшую почетное место между двумя придворными дамами.

Все знали, что королеве известны слухи, распространявшиеся о ней Пионелем, и потому предполагали, как он должен быть ей ненавистен. Она устроила пир, пригласила Пионеля, и он умер у нее за столом от яда, положенного в яства, которыми она его угощала.

В молчании рыцари стали покидать зал, не смея поднять взор на королеву. Она же то бледнела, то краснела, читая подозрение на их лицах. Родственник сэра Пионеля Мадор – высокий дородный рыцарь с сердитым красным лицом и злыми глазами – остановил уходивших, и глаза всех обратились в его сторону.

– Смотрите! – воскликнул он, подняв высоко над головой яблоко, надкушенное Пионелем. – Вот чем погубили моего родственника сэра Пионеля! Но я этого дела так не оставлю! Наш род потерял благородного рыцаря, и я буду мстить за него!

Он обернулся в сторону королевы.

– Королева, ты – убийца! – бросил он ей в лицо. – Слушайте меня, рыцари! Я обвиняю королеву в убийстве моего родственника сэра Пионеля и требую суда над ней.

Все точно окаменели, никто не осмеливался возражать, никто не отваживался сказать хоть слово в защиту королевы: все подозревали ее в убийстве Пионеля.

Вдруг королева – бледная, дрожащая – поднялась со своего места.

– Милорды и рыцари, – заговорила она, – я здесь ни при чем! Я невиновна и не знаю, как это произошло! – Голос ее прервался, и от волнения она упала в обморок.

Мордред не знал, поможет ли случившееся его злым замыслам, но решил молчать и вместе с другими рыцарями вышел из зала, в то время как придворные дамы поднимали королеву и несли ее в спальню.

Король Артур услышал крики и причитания во дворе и пожелал узнать, в чем дело; но рыцари молчали, пока не пришел сэр Гавейн.

– Государь, – объяснил Гавейн, – королева пригласила нас к себе на обед. Один из рыцарей съел поданное на стол яблоко и отравился. Боюсь, обвинение падет на королеву.

Король, крайне удрученный услышанным, отправился к королеве, чтобы успокоить ее.

На следующий день, когда король, по обыкновению, сидел со своими судьями в зале в ожидании дел, требующих разбирательства, все рыцари мрачно толпились вокруг него; не было слышно ни смеха, ни шуток.

Вдруг вперед выступил сэр Мадор; повторив свое вчерашнее обвинение, он потребовал суда над королевой.

Король молча, но с горечью выслушал его и промолвил:

– Благородные рыцари и лорды! Я скорблю душой и готов скорее пожертвовать жизнью, чем возвести столь тяжкое обвинение на мою любимую супругу и вашу королеву. Но закон одинаков для всех – как для бедных, так и для знатных, – хотя я не сомневаюсь, что Господь скорее заступится за королеву.

– Сомневаюсь, – запальчиво заметил Мадор. – Злодеяние ее явно для всех!

– Я полагаю, моя супруга непричастна к нему и никогда не пожелала бы свершения оного, – сурово возразил Мадору король. – Здесь замешан гнусный предатель, желающий ее смерти. Мне, королю, предстоит вершить правый суд, и я не могу выступить ее защитником и оградить от хулы ее доброе имя! Однако не сомневаюсь, что найдется рыцарь, который выступит на поединке за мою супругу. Если этого не случится, ты ведь знаешь, какая казнь ждет ее!..

– Она должна быть сожжена! – торжественно произнес Мадор. – Она совершила злодеяние и подлежит суду!

– Довольно! – строго прервал король Артур. – У меня разрывается сердце, когда я слышу, в чем ты обвиняешь эту благородную леди. Не беспокойся, сэр Мадор: найдется рыцарь, который пожелает встать на ее защиту. Назначь день поединка!

– Заметь, государь, – возразил Мадор, – из двадцати четырех рыцарей, присутствовавших на обеде, нет ни одного, кто не подозревал бы королеву в содеянном преступлении. Значит, никто из них не заступится за нее! Что скажете на это, милорды? – обратился он к рыцарям.

Те смущенно молчали; наконец сэр Гавейн сказал:

– Королева устроила праздник и пригласила нас. Ей нет оправдания! Яд был принесен ею самой или кем-либо из ее слуг.

Рыцари по-прежнему безмолвствовали, но сэр Борс и его братья были сильно опечалены.

– Вот теперь, король, – торжествующе воскликнул Мадор, – если ты справедлив, я требую: назначь день суда!

– Я поступлю так, как мне надлежит, – изрек король. – Через пятнадцать дней прибудь на коне и в вооружении на луг у городской стены; если тебя встретит рыцарь, то поединок укажет, кто прав. Если же не найдется рыцаря, который выступит за мою супругу, ее ждет костер.

Многие из находившихся в зале рыцарей едва удержались от слез – столько печали звучало в словах короля.

– Еще я требую, – заявил Мадор, – чтобы королева содержалась под стражей и в темнице, во избежание бегства, которое не позволит свершиться правосудию.

Тяжко было королю отдать подобное приказание, но он все-таки поручил королеву надзору сэра Кэя, и тот заключил ее в ее собственную комнату, приставив караул из трех рыцарей, к великой скорби придворных дам и всего двора.

Королева в отчаянии послала за сэром Борсом и, когда он явился, бросилась перед ним на колени и с горькими слезами умоляла избавить ее от лютой смерти.

– Клянусь небом, – воскликнула она, – я не знаю, кем совершено убийство! Неужели ты не захочешь выступить за меня на поединке? Если бы сейчас при дворе находился твой родственник сэр Ланселот, он не потерпел бы возведенного на меня подозрения: он всегда был моим верным рыцарем. Но вот стряслась страшная беда, а я одна, без друзей.

– Что могу я сделать, государыня? – возразил Борс. – Возьмись я защищать тебя, и люди обвинят меня в пособничестве; тем самым я подвергну опасности собственную жизнь и не спасу твоей. Я лучше поспешу на север, авось Бог поможет мне отыскать Ланселота и привести его сюда к назначенному сроку.

– Ах, добрый сэр Борс, – воскликнула королева, всплеснув руками, – найди его! Я убеждена, Ланселот не поверит в мою причастность к преступлению. Я буду непрестанно молиться, чтобы ты нашел славного рыцаря и привел сюда, – он избавит меня от костра.

Сэр Борс вместе с двумя оруженосцами поспешно снарядился в путь; оруженосцев он направил в разные стороны, сам же поехал в третью, в надежде быстрее напасть на след Ланселота.

Не зная отдыха, он всюду справлялся о нем: у встречных рыцарей, в монастырях, в кельях отшельников. Наконец через одиннадцать дней Борс нашел Ланселота в разрушенном аббатстве, откуда рыцарь за два дня перед тем после жестокого боя изгнал язычников, желавших истребить монахинь и расхитить священные реликвии.

Раненый Ланселот обрадовался встрече с Борсом, но сильно разгневался, услышав о произошедшем с королевой.

– Безумные изменники! – воскликнул он и, вскочив со своего ложа, зашагал по комнате, сжимая кулаки и скрежеща зубами. – Как смеют они подозревать ее?! Представить себе эту безупречную леди на костре, в пламени!.. Находятся же подлецы, которые измышляют подобные вещи! И ни одна рука не поднимается в благородном порыве на ее защиту… В какое ужасное время мы живем!

Невзирая на раны, Ланселот выбежал из комнаты и приказал принести себе доспехи и оседлать коня. На ласковые увещевания монахинь рыцарь отвечал одно: ему необходимо ехать, чтобы противостоять злу, которое в ином случае сулит позор и гибель королевству.

И он помчался с Борсом к югу, не останавливаясь даже для трапезы, не снимая доспехов и ночью. На четырнадцатый день они прибыли в Лондон.

– Доложи обо мне королеве, – попросил Ланселот Борса.

За время отсутствия Борса сэр Мордред с сэром Агравейном составили заговор против него и Ланселота. Они распустили во дворце слух, якобы Борс отправился отыскивать доблестного рыцаря, потому как сам причастен к заговору Ланселота и королевы, вознамерившихся отнять у короля Артура трон и владения. Сэр Борс, присовокупляли они, поехал сообщить Ланселоту, что время настало.

Многие рыцари с неудовольствием слушали подобные речи и не верили им. А сэр Борс, утверждали они в противовес Мордреду, хотел предупредить Ланселота об опасности, угрожающей королеве, и попросить его выступить на ее защиту.

– Однако если Борс не найдет Ланселота, – замечали другие, – то сам выступит за королеву, хотя не имеет такого права, ведь он тоже входил в число приглашенных на обед. Значит, – заключали они, – никого, кроме королевы, нельзя обвинить в содеянном.

Со дня на день партия Мордреда возрастала, и кое-кто рвался донести королю о заговоре Ланселота, королевы и Борса против королевской особы и государства. Но Мордред советовал выждать, а не торопить события.

Стражу у комнаты Гвиневеры удвоили, к тому же теперь ее составляли исключительно сторонники Мордреда.

Сэр Борс испросил разрешения говорить с королевой, и ему позволили. Коварный сэр Агравейн подслушал их беседу и сообщил остальным, что королева ожидает Ланселота. Он посоветовал допустить его к Гвиневере, а затем, когда безоружный рыцарь выйдет из ее комнаты, напасть на него, отвести к королю и обвинить в измене.

Мордред согласился, но предложил сократить стражу, чтобы не внушить Ланселоту опасений.

– При незначительной страже, – пояснил заговорщик, – он, пожалуй, захочет освободить королеву, и таким образом у нас появится лишняя улика против него.

Сэр Борс, возвращаясь после свидания с королевой, удивился, увидев у двери только одного молодого рыцаря, сэра Петипаса Винчельси. Ему стало подозрительно, куда девались прежние десять-двенадцать рыцарей.

Придя к Ланселоту и уведомив его о предстоящей встрече с королевой, Борс посоветовал рыцарю не ходить во дворец, пока не соберутся их родичи, сумеющие в случае нужды прийти на помощь.

– У меня есть подозрения относительно Мордреда и Агравейна, – пояснил Борс. – Когда я входил к королеве, у ее дверей стояла довольно многочисленная стража, а когда выходил, там остался только один рыцарь. Я не доверяю стражникам, потому как все они сторонники Мордреда, и опасаюсь, не устроят ли они тебе ловушку.

– Не переживай, – успокоил его Ланселот, – я вернусь без промедления.

– Сэр, мне тревожно, – возражал Борс. – Я пойду позову наших родичей – пусть они будут поблизости. Подожди моего возвращения.

– Нет, я не хочу ждать, – заявил Ланселот, – и меня удивляют твои подозрения. Предатели ничего не посмеют предпринять против меня.

Сэр Ланселот удалился, скрыв меч под платьем, а сэр Борс пошел разыскивать сторонников Ланселота. Оказалось, большинство рыцарей отправились с королем для усмирения разбойника-лорда и вернутся только ко дню поединка.

Сэр Ланселот подошел к дверям комнаты, где была заключена королева, увидел Петипаса и попросил допустить его к королеве.

– А мы думали, сэр Ланселот, что ты на севере, – с улыбкой заметил рыцарь. – Государыня, наверно, обрадуется твоему приходу.

С этими словами он отворил дверь и доложил королеве о Ланселоте.

Убитая горем Гвиневера рассказала Ланселоту о случившемся, и благородного рыцаря страшно разгневали возведенные на нее подозрения. Он обещал на следующий день явиться на место поединка и биться за королеву, а Бог несомненно защитит правого.

Печальную беседу Ланселота с государыней прервал донесшийся из-за дверей шум и последовавшие за ним злые возгласы:

– Изменник рыцарь Ланселот Озерный, теперь твоя измена обнаружена!

Сэр Ланселот узнал голоса Агравейна, всегда ему завидовавшего, и Мордреда, никем при дворе не любимого. Рыцарь быстро подошел к двери, заложил ее на запоры и, прося королеву не пугаться, спросил, нет ли в комнате доспехов, которыми он мог бы воспользоваться.

– У меня нет доспехов, мой верный храбрый рыцарь! – с горькими слезами воскликнула королева. – Я боюсь, тебе грозит беда. Судя по шуму, их там много; они убьют тебя, а меня сожгут.

– Увы, – промолвил Ланселот, – никогда в жизни не попадал я в подобное положение: быть убитым только потому, что безоружен!

Между тем разъяренные рыцари стучали рукоятками мечей в дверь и кричали:

– Выходи, изменник! Довольно прятаться! Знай: тебе не уйти!

Ланселот опустился перед королевой на колени, поцеловал ей руку и промолвил:

– Государыня, помолись за мою душу, если меня убьют. Я всегда был твоим верным рыцарем и теперь постою за тебя, пока сил хватит. А в случае моей смерти мой родственник сэр Борс и те, кто заодно с ним, не допустят тебя до костра!

И Ланселот, обернув плащом руку, приготовился дорого продать свою жизнь. Рыцари тем временем принесли скамью и, пользуясь ею как тараном, пытались взломать дверь.

– Прекратите шум, благородные лорды! – крикнул Ланселот. – Я отворю дверь, и тогда расправляйтесь со мной по своему усмотрению.

– Отворяй! Мы даруем тебе жизнь! Пусть король сам судит тебя за измену!

Ланселот приотворил дверь, но совсем немного – в такую щель мог пройти только один рыцарь, – и в комнату ввалился высокий и неуклюжий сэр Кольгреванс. Ланселот быстро захлопнул за ним дверь и больше никого не впустил.

Кольгреванс обернулся и хотел поразить Ланселота мечом, но тот легко отвел его меч и, в свою очередь, нанес Кольгревансу смертельный удар.

Пока остальные шумели и стучали в дверь, Ланселот снял с убитого рыцаря доспехи и с помощью королевы и ее служанки облачился в них, после чего подошел к двери и крикнул:

– Довольно шуметь! Уходите, сегодня вам не взять меня! Но, клянусь рыцарской честью, я завтра же предстану пред королем. Вы можете обвинять меня в измене, однако я сумею доказать королю, что верен ему!

– Негодный изменник, – крикнули Агравейн и Мордред, – мы все равно доберемся до тебя и убьем!

– Ах так! Вы не слушаете моего совета! – возмутился Ланселот. – Берегитесь же!

Он распахнул дверь и, раньше чем противники успели опомниться, уложил двоих из них.

В тесном коридоре разгорелся жестокий бой. Сэр Мордред бранью поощрял своих сообщников, приказывая убить Ланселота, которого при этом всячески поносил.

Из-за узости коридора в ряд помещались только двое нападавших, благодаря чему враги не могли навалиться на доблестного рыцаря все сразу. А Ланселот сражался яростно, и скоро из десяти противников осталось лишь трое, причем все были тяжело ранены; Мордред же спасся только бегством.

Ланселот тоже получил не одну рану.

– Государыня, – обратился он к королеве, – меня обвиняют в измене. К тому же я убил многих родственников короля и сэра Гавейна, а потому не сомневаюсь, что мне теперь угрожает месть. Боюсь, сам король окажется в стане моих врагов. Тем не менее я сделаю все возможное, чтобы спасти тебя от ужасной казни.

– Уходи, сэр Ланселот, скоро здесь соберется множество воинов, и у тебя не хватит сил справиться с ними. Страшусь: все это плохо кончится, и козни врагов погубят нас.

Ланселот опустился на колени и, поцеловав руку королевы, вышел из комнаты. Собравшийся возле дворца народ, привлеченный шумом боя, недоуменно смотрел на рыцаря в помятых, изрубленных доспехах, обрызганных кровью, и терялся в догадках.

Сэр Ланселот отправился к сэру Борсу. Рыцарь очень обрадовался его возвращению. Освободившись от доспехов и перевязав свои раны, Ланселот рассказал Борсу о случившемся.

– Умоляю тебя, – заключил он, – собери все свое мужество: нас ждет серьезное испытание. Я опасаюсь, не окончится ли все это междоусобицей, хотя не понимаю, в какой измене они меня обвиняют. Ясно одно: против меня существует заговор.

– Сэр, – заметил Борс, – враги, завидующие твоей славе, распространяют отвратительные слухи о тебе. Они утверждают, что ты замышляешь убить короля и хочешь жениться на королеве Гвиневере с целью захватить власть в свои руки.

Ланселот, пораженный услышанным, не мог произнести ни слова.

– Клянусь небом, – воскликнул он наконец, – я узнаю, кто мои враги! Я вижу, они ни перед чем не останавливаются, чтобы опозорить и унизить меня. Известно ли об этом королю?

– Не знаю, – ответил Борс, – но Мордред, без сомнения, не сойдет с коня, пока не разыщет короля и не внушит ему подозрений против тебя.

– Знай я это, – промолвил Ланселот, – я увез бы королеву и поместил бы ее в безопасном месте; ведь теперь мне ясно: наши враги не успокоятся, пока не убьют нас обоих.

Сэр Борс оставил Ланселота отдыхать, а сам отправился к своим родственникам и от них узнал, что король с рыцарями возвратился в город и что Мордред, выехавший им навстречу, не только рассказал королю Артуру о схватке во дворце, но и наговорил на королеву и Ланселота как на заговорщиков.

Погрустнев от недобрых вестей, сэр Борс пошел искать среди родственников и друзей Ланселота тех, которые отважились бы вместе с ними принять участие в страшной междоусобной войне. К семи часам утра ему удалось собрать восемьдесят храбрых рыцарей в полном вооружении и на конях. Он предложил им отправиться в уединенное место за городской стеной, куда немного погодя явился и сам вместе с Ланселотом.

Ланселот рассказал собравшимся рыцарям о событиях прошедшей ночи; они же в свою очередь сообщили ему подробности того, как их встретил Мордред, как он наговаривал на него, Ланселота, и на королеву и с каким прискорбием король слушал все это. Когда же Мордред напомнил о смерти Пионеля, король прослезился, но потом насупился и не промолвил ни слова.

– Теперь, милорды, – заключил Ланселот, – вам известны козни врагов. По причине распускаемых ими безосновательных слухов я погубил нескольких рыцарей, и теперь опасаюсь, что не так-то легко будет восстановить мир. Мои враги обвиняют меня в измене, и они, без сомнения, добьются казни королевы – таким образом им удастся избавиться от нее и отомстить мне. Какой же вы, милорды, подадите мне совет?

– Прежде всего, сэр, – ответил Борс после краткого совещания, – как мы полагаем, тебе необходимо спасти королеву, если твоим врагам удалось убедить короля отправить ее на костер. В случае совершения казни над ней на твою голову падет позор, потому как двадцать лет тому назад, когда она прекрасной юной невестой приехала к королю Артуру, ты обещал быть ей верным рыцарем. Можешь рассчитывать на нашу помощь.

Остальные рыцари клятвенно подтвердили слова Борса.

По совету Ланселота они остались в роще и послали одного из рыцарей в город узнать об участи королевы.

Собравшиеся во дворце рыцари молча и с опасением поглядывали на короля, с суровым видом шагавшего по залу.

Наконец вперед выступил сэр Мадор.

– Государь, – сказал он, – я требую, чтобы ты сдержал свое обещание: королева подвергнется сожжению, если никто не выступит за нее на поединке.

– Я исполню свое обещание, – подтвердил король.

– Государь, – снова заговорил Мордред, – мы слишком много терпели от руки Ланселота. Я требую: прикажи взять его под стражу, чтобы удовлетворить родственников убитых им рыцарей.

Тогда выступил вперед сэр Гавейн. Его лицо пылало от гнева.

– Государь, – горячо воскликнул он, – не слушай его речей! Ланселот был вынужден так поступить – я не сомневаюсь в этом. А сэру Мордреду я не доверяю.

– Господь нам судья, – проговорили Гарет и Гахерис, – но мы тоже не согласны с нашим братом Мордредом.

– В таком случае я сам сумею постоять за себя! – возразил Мордред.

– Я уверен, ты пойдешь своими обычными окольными путями, – заметил сэр Гавейн, строго взглянув на брата. – Недаром же тебя всегда находят в потайных местах за нечестными и коварными планами.

– Я прошу тебя, государь, – сказал Мордред, – объявить сэра Ланселота изменником короля и королевства!

– А я напомню тебе, государь, – сказал Гавейн, – что, если ты начнешь войну с сэром Ланселотом, на его сторону встанет много королей и именитых рыцарей. Позволь напомнить также, сколько раз сэр Ланселот совершал ради тебя удивительные подвиги, на деле доказывая свое превосходство над всеми нами. Не он ли освободил из подземелья сэра Туркина двадцать наших рыцарей?! Не он ли неоднократно вступался за честь короля и королевы и поддерживал добрую славу Круглого стола?! Я думаю, государь, такие деяния не должны забываться!

– Я не желаю междоусобицы, – проговорил король. – Неужели вы этого не понимаете? Знай, сэр Мордред: я не начну войны, пока у меня не появятся доказательства измены Ланселота. Он лучший и доблестнейший из всех моих рыцарей, и раньше чем судить, я должен выслушать его. Насколько я его знаю, он явится сюда и вызовет на поединок своего обвинителя, и, смею надеяться, Бог укажет правого. Пошлите же вестника к сэру Ланселоту; пусть он, верный рыцарскому долгу, придет ко мне для ответа на возводимое на него обвинение.

Однако это не соответствовало намерениям сэра Мордреда, не сомневавшегося в том, что стоит Ланселоту вернуться ко двору – и он сумеет рассеять все подозрения. Поэтому, когда гонец отправился к Ланселоту, Мордред послал ему вслед слугу, который убил гонца в лесу и скрыл его тело под кустом.

По прошествии некоторого времени Мордред подговорил сэра Мадора потребовать казни королевы, так как никто не изъявил намерения биться за нее.

Но король отсрочил свое решение в надежде, что Ланселот непременно откликнется на его зов. В волнении король смотрел на дверь, с минуты на минуту ожидая появления знаменитого рыцаря.

Вместо него вошел коварный слуга сэра Мордреда и бросился к ногам короля.

– Смилуйся, государь! – воскликнул он, задыхаясь как от быстрого бега. – Я только-только прибыл оттуда, где скрывается Ланселот с друзьями. Я служу одному из них; но их измена мне ненавистна, и потому я решил всё поведать тебе. Сэр Ланселот убил гонца, посланного тобой, государь, едва тот успел передать ему твое приказание. При этом рыцарь воскликнул: «Вот мой ответ на дерзкие слова того, кому уж недолго быть королем!»

Король устремил на вестника пристальный взгляд, полный печали, способный смягчить сердце всякого; но слуга Мордреда – жестокий, закоренелый негодяй и убийца – не опустил наглых глаз.

– Значит, сэр Ланселот изменился, – промолвил король и с поникнувшей головой и повлажневшим взором направился в свои покои.

Однако сэр Мадор не дал ему уйти и, снова выступив вперед, повторил свою просьбу.

– Делайте что хотите, – с трудом произнес король и удалился.

– Увы, – воскликнули Гавейн и Гарет, – теперь королевству грозит гибель, и благородное братство рыцарей Круглого стола распадется в междоусобной войне!

Немного погодя к Гавейну явился паж, приглашая его к королю.

– Гавейн, – обратился король к вошедшему рыцарю, – я был чересчур снисходителен к Ланселоту. Он убил одиннадцать рыцарей Круглого стола и моего вестника. Слава ослепила его, и рыцарь не желает довольствоваться меньшим, чем мое королевство. Во имя справедливости и ввиду настояний сэра Мадора отведи королеву на костер. Пусть все совершится по закону. А затем мы схватим сэра Ланселота и предадим его позорной смерти.

– Господь не допустит меня быть свидетелем подобных деяний! Я не верю доносам на Ланселота, – возразил Гавейн.

– Как?! – воскликнул король. – Мне кажется, у тебя нет оснований любить его – сегодня ночью он убил твоего брата Агравейна и еще несколько твоих родственников. Не забудь, Гавейн, что недавно в сражении с пограничными лордами он убил двух твоих сыновей.

– Государь, я помню об этом, – сказал Гавейн. – Я горько оплакивал сыновей, но они сами искали смерти, хотя я предостерегал их, и потому я не стану мстить Ланселоту и не изменю своего мнения о нем.

– Тем не менее, – продолжал Артур, – я прошу тебя, передай твоим братьям Гахерису и Гарету, чтобы они вместе с тобой проводили королеву на костер и произнесли над ней приговор.

– Нет, государь, – с горечью возразил рыцарь, – я не согласен присутствовать при позорной казни столь благородной королевы.

– В таком случае, пусть мое повеление исполнят Гарет и Гахерис.

– Они моложе меня, – заметил Гавейн, – и не осмелятся ослушаться короля.

Призвав к себе Гарета и Гахериса, король Артур сказал им, чего он требует от них.

– Государь, – заметил Гарет, – ты имеешь право приказывать нам сопровождать королеву на казнь, но да будет тебе ведомо, это противно нашему желанию. Мы исполним твою волю, но заявляем, что отнюдь не воспротивимся ее насильственному освобождению, если представится случай.

– О горе! – со слезами воскликнул Гавейн. – И довелось же мне дожить до такого дня!

Рыцари отправились к королеве и с глубокой скорбью просили ее приготовиться к смерти. Гвиневера побледнела, но осталась спокойна: она решила вести себя, как подобает гордой королеве, к тому же ее поддерживало сознание своей непричастности к злому делу.

Гвиневеру одели в самое скромное платье, потом явился ее духовник и отпустил ей грехи. Придворные дамы и лорды рыдали и в отчаянии ломали руки.

В сопровождении оруженосцев и рыцарей королева направилась к лугу за городской стеной. Столпившиеся на улицах города женщины плакали, причитали и шептали побледневшими губами молитвы, прося Бога избавить кроткую королеву от ужасной смерти.

Молодые ремесленники, вооружившись толстыми дубинами, мечтали броситься на выручку королевы – их юные сердца жаждали подвига. Однако они понимали: им не одолеть закованных в доспехи рыцарей.

Никто из горожан, потрясенных ужасным зрелищем, не заметил человека в простой крестьянской одежде, который, когда королева со стражей вышла из дворца, бросился из толпы в узкий переулок, где его ждал слуга с лошадью. С несвойственной крестьянину ловкостью он вскочил на коня и, стремительно промчавшись по улицам, через северные ворота вылетел в поле.

Между тем королеву сквозь толпу скорбных женщин и угрюмых мужчин, провожавших рыцарей злобными взглядами, привели на луг за северной стеной. Посередине арены уже высился позорный столб. Королеву привязали к нему и обложили до колен связками хвороста. Подошел священник, старавшийся ободрить ее, но Гвиневера, казалось, ничего не сознавала и не слышала.

На арене выстроился отряд рыцарей человек в сто: некоторые на конях, но большинство пешие. Многие последовали примеру Гарета и Гахериса и явились безоружные. Но сэр Мадор был в полном вооружении – он приготовился к поединку. Позади него теснились его родичи, все на конях.

Сэр Гахерис велел герольду прочесть приказ короля.

– Именем короля, – провозгласил герольд, – королева обвиняется в предательском отравлении рыцаря. Его родичи требуют суда над ней. Если кто-нибудь из рыцарей желает вступиться за королеву, пусть поспешит, в противном случае она будет сожжена на костре, как требует закон.

Герольд умолк, и народ стал озираться в ожидании рыцаря-избавителя.

Сэр Мадор, стоя во главе отряда конных рыцарей, тоже оглядывался; но никто не желал сразиться за невинно погибавшую королеву. Тогда он взглянул на бледную Гвиневеру и злорадно усмехнулся – его жестокое сердце, видимо, предвкушало радость от ее гибели.

Толпа замерла. Взоры всех лондонских граждан устремились на посыпанную песком арену и на жертву, облаченную в белое.

Сэр Гахерис не сводил глаз с входа на арену. Брат его Гарет находился с ним рядом, и оба молились об избежании благородной королевой страшной смерти.

– Я требую, сэр Гахерис, чтобы ты исполнил закон! – раздался резкий голос Мадора.

Сэр Гахерис в отчаянии заломил руки и, обернувшись к палачу, стоявшему подле жаровни с углями, указал на королеву.

Присутствующие онемели от ужаса. Палач зажег факел и поднес его к хворосту.

Вдруг послышался конский топот, и не успел народ опомниться, как по арене понеслись вооруженные рыцари. Покрытая пеной сбруя коней свидетельствовала о том, что они примчались издалека.

Возглавлял всадников высокий, статный рыцарь. Когда стал виден девиз на его щите, отовсюду раздались восклицания:

– Сэр Ланселот! Сэр Ланселот! Скорее на помощь!

Едва рыцари приблизились к позорному столбу, сэр Мадор скомандовал своим сообщникам окружить королеву кольцом. В то же мгновение на злоумышленников ринулся отряд Ланселота и поразил многих.

Мадор изо всех сил старался не допустить к костру воинов Ланселота, стремившихся пробиться к королеве.

Все смешалось, и много безоружных рыцарей погибло в свалке.

Сэр Ланселот в безумной ярости истреблял всех вокруг себя. Ослепленный гневом рыцарь сам не видел, кого разил; он помнил одно: эти люди стоят между ним и королевой.

По несчастью, в образовавшейся ужасной сумятице Ланселот убил двух самых дорогих ему рыцарей, не узнав их и не заметив, что они безоружны. Один был сэр Гарет, которого он сам посвятил в рыцари, другой – сэр Гахерис.

Жестокий бой длился недолго: никто не мог противостоять силе Ланселота и его родичей.

Наконец Ланселот пробрался к королеве; перерезав путы, он осторожно поднял измученную женщину на коня. По лицу Гвиневеры градом катились слезы; она благодарила Бога за избавление и не находила слов, чтобы выразить свою признательность Ланселоту.

Народ провожал Ланселота восторженными криками, когда он вместе с королевой, окруженный родичами, направился по северной дороге в свой замок.

– Я увожу королеву для ее безопасности, – пояснил он, – она пробудет у меня до тех пор, пока король Артур не убедится в нашей непричастности к измене. Боюсь, однако, наши враги посеяли сомнения в его душе, в противном случае он не допустил бы королеву до позорного столба.

Сэр Ланселот совершил большую ошибку и впоследствии сам признал это. Если бы он немедленно отвез королеву к королю и потребовал у врагов доказательств своей измены, последние были бы посрамлены и король Артур по-прежнему любил бы его и считал своим верным и непревзойденным рыцарем.

Но ничто не спасло бы Ланселота от ненависти сэра Гавейна за убийство, пусть и невольное, двух его братьев, двух славных рыцарей – Гахериса и Гарета. И от этого убийства последовали великие бедствия и несчастья.