Аристотель XIX века
В ясный солнечный день 10 мая 1859 года по улицам Берлина медленно двигался траурный кортеж.
Жители столицы прусского королевства, охочие до всяких зрелищ, с любопытством глазели на представившуюся их взорам внушительную картину.
Влекомый королевскими лошадьми, украшенными султанами и богато расшитыми попонами, катился катафалк. Перед ним в глубоком безмолвии шествовали многочисленные представители профессуры и студенчества Берлинского университета, оркестр и духовенство. На расшитых серебром сафьяновых подушечках несли ордена и медали, которых был удостоен усопший при жизни.
Похоронная процессия растянулась на несколько кварталов. За катафалком важно выступали высшие сановники королевства: министры, генералы, придворные чины, депутаты. Они шли с непокрытыми головами, а вслед за ними бесконечной вереницей двигались парадные кареты короля, королевы, всей прусской знати.
Под звуки траурной мелодии процессия приблизилась к собору.
В толпе простого люда, запрудившей площадь перед собором, приглушенно переговаривались:
- Люди говорят, будто какого-то доктора хоронят.
- Вот еще, стали бы с такой помпой какого-то доктора хоронить.
- Верно, верно. Гумбольдта какого-то.
- Гумбольдта? Не слыхал про такого. Он кто? Министр? Генерал?
- Какой еще генерал! Говорят тебе, ученый человек. Будто на весь мир знаменитый,
- Постоялец мой, студент, такое о нем порассказывал, поверить трудно, до чего знаменитый ученый был. Будто никто сравниться с ним не может из нонешних.
- А не выдумал твой студент? Их брат соврет и недорого возьмет.
- Да нет вроде, студент мой серьезный, положительный, не легкомысленный какой и не пьянчужка.
- Ну, если так…
- Смотрите, смотрите! Вносят!
Простой дубовый гроб, осыпанный белыми азалиями и лавровыми венками, внесли в собор и установили перед алтарем.
Началась церемония отпевания.
Так закончился девяностолетний жизненный путь одного из великих умов человечества - Александра Гумбольдта. Поистине, трудно найти среди ученых пример такой популярности, славы и уважения, каким при жизни пользовался этот человек. Современники именовали его, и не без основания, вторым Колумбом.
Жизнь Гумбольдта сложилась исключительно счастливо. Отец его, майор Гумбольдт, был знаком с идеями французских просветителей и разделял многие их взгляды. Просвещение он считал одним из главнейших элементов воспитания своих детей, и благодаря этому оба брата получили блестящее образование, сначала дома, а затем во Франкфуртском и Гёттингенском университетах.
В последнем у Александра Гумбольдта произошла встреча, во многом предопределившая всю его последующую деятельность. Он познакомился с натуралистом Георгом Форстером, спутником Джемса Кука в его втором кругосветном плавании. Красочные рассказы натуралиста о путешествии, совершенном им, глубоко запали в душу молодого человека. Близко сойдясь с Форстером, Гумбольдт совершает с ним первое свое путешествие вниз по Рейну до Голландии, оттуда переправляется в Англию, а из Англии - во Францию.
Вернувшись из этой поездки, он продолжает расширять круг своих познаний. В Гамбурге в Торговой академии он усиленно изучает языки, в Берлине штудирует ботанику, во Оренбургской горной академии проникает в тайны геологии.
Занятия во Франкфурте и Гёттингене, Берлине и Гамбурге, во Фрейбурге, общение с просвещенными людьми - все это в совокупности предопределило энциклопедический характер знаний Александра Гумбольдта.
Астрономия и литература, археология и ботаника, химия и политическая экономия, геология и дипломатия, история и метеорология, математика и зоология - таков далеко не полный перечень наук, в которых он преуспел.
Один из биографов Гумбольдта писал: "По началу его занятий можно было подумать, что ему суждено сделаться поверхностным энциклопедистом. Он разом набрасывался на целый ряд научных областей - от математики до филологии. Но гений его сумел овладеть всеми этими областями настолько, чтобы сделать самостоятельные исследования в каждой из них, чтобы возвести на степень науки некоторые из них, находившиеся еще в зачаточном состоянии, чтобы, наконец, объединить их все в одной общей картине "Космоса".
В 1792 году Гумбольдт поступает на службу обер-бергмейстером (начальником горного дела), но это не мешает ему одновременно заниматься химией, ботаникой, земным магнетизмом. В немецких и французских журналах вскоре появляются его статьи о подземных газах, химическом составе воздуха, о тайнобрачных споровых растениях. Он изобретает лампу, с помощью которой шахтеры получают возможность работать в шахтах. Он изучает соляное дело, в Италии посещает знаменитого Вольта, в Швейцарии обследует Альпы.
После смерти матери в 1796 году он оставляет службу (получив значительное наследство) и целиком отдается планам путешествий, о которых мечтает. Он приезжает в Иену, где живет в это время его брат, и делится с ним своими намерениями. Тесные отношения в это время Гумбольдт поддерживает и с Гёте и с Шиллером.
Девяностые годы XVIII столетия - бурная эпоха в европейской истории. Гумбольдт приезжает в Париж, где с жадностью знакомится с музеями, встречается с учеными знаменитостями. Он снимает квартиру, где принимает новых своих знакомых и друзей. От одного из них он узнает, что Директория ( Директория - коллегия из пяти человек, осуществлявшая во Франции высшую власть согласно конституции 1795 года) намеревается снарядить корабль в кругосветное путешествие с целью научных исследований и открытий. Возглавлять экспедицию должен капитан Боден. Вот это удача! Надо непременно разыскать Бодена, решает Гумбольдт и со свойственной ему энергией принимается за дело - находит Бодена и предлагает ему свои услуги. Ему не стоило больших трудов уговорить капитана зачислить его в состав экспедиции. Боден, хорошо разбиравшийся в людях, сразу понял, что в лице Гумбольдта он приобретает очень полезного сотрудника.
Гумбольдт был на седьмом небе от счастья. Он деятельно включился в подготовку к плаванию. И вдруг до него доходят слухи о том, что Наполеон счел несвоевременным посылку корабля Бодена. Слухи эти, увы, подтверждаются, плавание откладывается пока на год.
Крушение надежд! Гумбольдт очень переживает неудачу, но в это время совершенно неожиданно получает приглашение принять участие в экспедиции в Египет, которую вознамерился организовать английский епископ Дерби лорд Бристоль, для ознакомления с древними достопримечательностями этой страны. Англичанин был богат и потому располагал большими возможностями. Гумбольдт дал согласие на участие в экспедиции.
Но и эта экспедиция сорвалась! Наполеон, собиравшийся в египетский поход, счел за лучшее арестовать лорда Бристоля, когда тот находился в Милане, чтобы пресечь его намерения побывать на Ниле в то же время, что и он.
Впрочем, после того как Наполеон захватил Египет, он сам решил направить туда экспедицию для изучения и описания исторических древностей. Среди ста шестидесяти европейских ученых, которых Наполеон намеревался направить в Египет, значилась и фамилия Гумбольдта. Более того, ему поручался отбор астрономов и ботаников для участия в экспедиции, заготовление снаряжения. Он полностью погрузился в дело и уже готовился выехать в Марсель, откуда должна была отправиться в плавание к берегам Египта экспедиция.
Утром, как обычно, Гумбольдт, позавтракав, вышел из своей квартиры и спустился вниз по лестнице. Был один из первых августовских дней 1798 года. В дверях привратницкой он столкнулся с молодым человеком, у которого через плечо была перекинута ботаническая сумка. Извинившись друг перед другом, оба раскланялись. Гумбольдт отдал ключи от квартиры жене привратника, и молодые люди вышли на улицу.
- Мсье, вы слышали новость? - обратился к Гумбольдту его невольный спутник.
- Какую новость? - рассеянно переспросил Гумбольдт, взглянув на собеседника.
- Адмирал Нельсон разбил под Абукиром ( Населенный пункт близ Александрии в Египте) французскую эскадру, и все Средиземное море теперь во власти англичан!
- Боже мой! - в волнении воскликнул Гумбольдт. - Неужели это правда?
- Не подлежит никакому сомнению, - подтвердил его спутник.
- Но тогда все мои планы опять рушатся!
- Разрешите полюбопытствовать, какие планы? Но прежде позвольте представиться: Эме Бонплан, врач по профессии, ботаник по призванию.
- Александр фон Гумбольдт, географ, - последовал ответ. - Вы не представляете, мсье Бонплан, как ваша новость расстроила меня. Ведь она означает, что экспедиция в Египет, в которой мне предстояло участвовать, не состоится.
- Как? - воскликнул Бонплан. - Так вы тоже?! Значит, мы с вами товарищи по несчастью?
- Увы, - согласился Гумбольдт, - это уже не первая неудача. Сначала Боден, потом Бристоль…
- Как?! - вскричал со свойственной французам экспансивностью Бонплан. - Вы и в плавании Бодена должны были принять участие?
Гумбольдт с тяжелым вздохом кивнул головой.
- Но в таком случае, мсье Гумбольдт, - продолжал Бонплан, - мы с вами заочно уже знакомы. - Его лицо осветила улыбка. - И я предлагаю вам свою дружбу. Будем в дальнейшем действовать сообща. Согласны?
Гумбольдт остановился и протянул руку Бонплану!
- Охотно. Вы были мне симпатичны еще тогда, когда я временами встречался с вами в привратницкой, мсье Бонплан. Я принимаю вашу дружбу и отвечу тем же.
Молодые люди обменялись крепким рукопожатием.
- И будем называть друг друга по имени, - предложил Гумбольдт. - Вы согласны, Эме?
- С удовольствием, Александр, - последовал ответ.
- Учтите, Эме, что моя дружба не бескорыстна, я рассчитываю, что вы меня обучите ботанике, в которой я не так уж силен, - сказал Гумбольдт.
- Надеюсь, что и я от вас позаимствую немало полезного, - улыбнулся Бонплан. - Так что мы будем квиты.
- Но что же нам делать с Египтом? - в тревожном раздумье задал вопрос Гумбольдт. - Неужели отказаться? Нет, Эме. Как вы посмотрите на то, если мы попытаемся все-таки, несмотря на английскую блокаду, пробраться в Африку?
- Я готов участвовать в любой попытке, если она даст возможность удовлетворить мою страсть ботаника. Но учтите, Александр, я не располагаю свободными средствами для финансирования предприятия…
- Это не вопрос, дорогой Эме, - перебил его Гумбольдт. - В моем распоряжении их вполне достаточно на двоих. Итак, решено. Завтра в ночь мы покидаем Париж.
Молодые люди, как было условлено, взяв все необходимое в дальнюю дорогу, погрузили вещи в карету и поздно ночью выехали из Парижа в Тулон. К ним присоединился совершенно неожиданно шведский консул, которому по делам необходимо было попасть в Марсель. Во время пути родилась идея использовать в качестве средства достижения побережья Африки шведский корабль, курсирующий между Тулоном и африканскими портами. Консул обещал содействовать в этом, полагая, что английские военные суда не задержат судно нейтральной державы.
Два месяца провели путешественники в Тулоне, а шведский корабль все не появлялся. Когда пошел третий месяц их бесплодного пребывания в порту, стало известно, что дальнейшее ожидание совершенно бесполезно, так как судно получило повреждение корпуса и надолго выбыло из строя.
Но и эта неудача не поколебала воли друзей. Они были молоды, энергичны, полны стремлений осуществить свои намерения, и никакие преграды не могли им помешать.
- Вот что, Эме, - решительно заявил Гумбольдт, когда им стало известно о судьбе шведского корабля, - у нас остается единственный выход - пробираться в Испанию. Оттуда, даст бог, попадем и в Африку, если удастся арендовать небольшое судно.
- Вы знаете, Александр, - отвечал Бонплан, - что я готов следовать за вами куда угодно. Поэтому решайте, я заранее присоединяюсь к вашему решению, будучи уверен, что оно будет наиболее разумным.
- В таком случае, - решительно произнес Гумбольдт, - в путь. Приобретем мулов, на которых навьючим все снаряжение, и нам здесь больше делать нечего.
Спустя два дня они были уже в дороге, направляясь к испанской границе. Был январь 1799 года, и им предстояло преодолеть Пиренейские перевалы, засыпанные снегом.
Без особых приключений они добрались до Мадрида. И здесь после стольких неудач и несбывшихся надежд им вдруг улыбнулась удача.
Совершенно случайно из разговора с неожиданно встретившимся соотечественником Гумбольдт узнал, что саксонский королевский двор в Испании представляет барон фон Форель, давний друг его семьи. Это известие его очень обрадовало, ибо давало надежду на осуществление их с Бонпланом намерений добраться до Африки. Протекция Фореля должна была, по мысли Гумбольдта, сослужить им службу.
Без особого труда он узнал адрес посланника и явился к нему домой. Тот был чрезвычайно обрадован, выслушал Гумбольдта, поведавшего обо всех их неудачных попытках пуститься в путешествие, и, будучи человеком, весьма интересующимся науками, пообещал помощь во всех их начинаниях.
Обещание свое Форель довольно быстро выполнил, начав с того, что свел Гумбольдта и Бонплана со статс-секретарем Испании графом де Уркихо, человеком весьма образованным. Разговор теперь зашел не о поездке, в Африку, а об экспедиции в Южную Америку, которая в те времена большей своей частью принадлежала Испании.
Статс-секретарь оценил серьезность намерений молодых ученых и использовал все свое влияние для того, чтобы устроить Гумбольдту аудиенцию у испанского короля Карла IV.
Семнадцатого марта в Аранхуэсе король принял Гумбольдта. В беседе приняли участие граф де Уркихо и барон фон Форель.
- Ваше величество, - сказал Гумбольдт, после того как был официально представлен, - я знаю, как дорого ваше время, поэтому постараюсь быть кратким. Мной и моим другом Бонпланом движет одно стремление - дать описание владений вашего величества в Америке. До сих пор имеются лишь работы Кондамина и Сантасильи, но они не охватывают всего того, что достойно описания в тех краях. Европейцы жаждут знать все, что касается этого материка, и мы хотели бы удовлетворить их любознательность.
- Ваши намерения бескорыстны и направлены на развитие науки, - ответил король. - Я бы хотел просить вас, барон, подготовить записку, в которой вы изложили бы ваши планы и намерения более обстоятельно. Я рассмотрю ее и приму решение, которое будет объявлено вам графом де Уркихо. Рад был с вами познакомиться, барон.
Гумбольдт откланялся и вернулся в Мадрид, полный радужных надежд. Ждать ему пришлось недолго, спустя несколько дней он получил извещение, что король соблаговолил разрешить Гумбольдту и Бонплану посещение своих владений в Америке с целью проведения научных наблюдений и исследований во всех областях знаний, представляющих интерес для них. Граф де Уркихо, который прислал это извещение, через три дня пригласил Гумбольдта к себе и вручил ему королевский указ.
- Барон, - сказал граф, - вы должны оценить по достоинству благоволение нашего монарха. Этим указом вам предоставляется право не только свободно передвигаться по всей территории наших заморских владений, но и делать все, что вы сочтете необходимым во имя науки: расспрашивать, записывать, знакомиться с достопримечательностями, собирать коллекции. Такой чести и доверия у нас в Испании еще не удостаивался ни один иностранец.
Гумбольдт прижал руку к сердцу в знак благодарности.
- В указе короля, - продолжал между тем статс-секретарь, - предусмотрено также, чтобы все должностные лица, начиная с генеральных капитанов и губернаторов и кончая алькальдами ( Алькальд - старшина селения, исполняющий судебные функции), оказывали вам необходимые содействие и помощь. В ближайшее время вам будут оформлены паспорта, и тогда вы сможете отправиться в порт Ла-Корунья, где стоит корвет "Эль Писарро". Капитан будет предупрежден о вас, и на этом корабле при благоприятных обстоятельствах вы отправитесь, в Америку.
- Что вы имеете в виду под благоприятными обстоятельствами? - обеспокоено спросил Гумбольдт.
- Если удастся проскочить между кораблями английского флота, который блокировал испанское побережье, - пояснил Уркихо, улыбаясь. - А это не такое простое дело, и вы должны быть готовы ко всяческим неожиданностям.
- Мой бог! - с комическим ужасом воздел руки Гумбольдт. - И здесь препятствия! Поистине, им нет конца и края!
- Будем надеяться на лучшее, - сказал статс-секретарь, вставая и тем давая понять, что время визита Гумбольдта истекло.
Пятого июня корвет "Эль Писарро" оставил порт Ла-Корунья и вышел в Атлантический океан, держа курс к берегам Южной Америки. Вопреки опасениям капитана корабль благополучно миновал воды, где ему грозили военные суда англичан, и через сорок дней плавания путешественники были уже у берегов Южной Америки.
С восторгом смотрели Гумбольдт и Бонплан на открывшуюся их взорам картину тропической природы. По заливу, отливающему бирюзой, проносились небольшие суда под парусами и без парусов. Из морской глубины нет-нет да и выскакивали пестрые рыбы и шлепались обратно в воду, исчезая, чтобы, может быть, появиться в другом месте. На прибрежных склонах виднелись непривычные взору кактусы, а в пирогах сидели бронзовые индейцы, не обращавшие внимания на вновь прибывшее судно. Кокосовые пальмы, возвышающиеся над хижинами индейцев, стаи ярких птиц на фоне синего неба - все это завораживало.
Город Кумана, куда они прибыли, был недавно сильно разрушен землетрясением, и следы разрушений виднелись повсюду.
Капитан порта, прибывший на корвет, рассыпался в приветствиях и заверениях о готовности служить столь важным особам, удостоенным внимания самого короля Испании. Он доставил их на берег в резиденцию губернатора Новой Андалусии дона Эмпарана.
Губернатор с почтением ознакомился с королевским указом и принялся внимательнейшим образом изучать паспорта Гумбольдта и Бонплана.
- Господин барон, господин Бонплан, - торжественно обратился он к прибывшим, после того как закончил ознакомление с документами, - я счастлив приветствовать вас на нашей земле. Вы приехали с целью приобретения познаний, и я готов способствовать вам в этом всеми средствами, имеющимися в моем распоряжении. Сам государь Испании счел возможным оказать вам покровительство, и моя святая обязанность исполнить все ваши пожелания. Говорите же, что вы намерены предпринять, каковы ваши планы? Я весь внимание, дражайшие мои сеньоры!
- О, сеньор губернатор, - ответил Гумбольдт. - Мы с нетерпением ждали мгновения, когда вступим на землю Америки, и вот наконец мы на ней ступаем по ней ногами, видим своими глазами и восхищаемся ее неповторимой природой!
- Да, да! - воскликнул экспансивный Бонплан. - У нас глаза просто разбегаются от множества впечатлений. Не терпится приняться за работу!
- У нас весьма обширные планы, - продолжал Гумбольдт, с мягкой улыбкой глядя на своего друга, - и прежде всего нам хотелось бы подняться по реке Ориноко до самых ее истоков, чтобы установить, соединяется ли эта река с крупнейшей рекой континента - Амазонкой, как это предположил еще Шарль де ла Кондамин, наш французский предшественник, когда он после астрономических наблюдений и измерений на плоскогорье Кито спустился вниз по Амазонке и впервые нанес эту великую реку на карту, пользуясь данными астрономических измерений. И если такое соединение есть, то где оно осуществляется.
- Задача не из легких, - с невольным уважением произнес губернатор, - но достойная таких людей, как вы. И это все?
- О нет, - улыбнулся Гумбольдт, - это только небольшая часть того, что мы намерены сделать. Мой друг Бонплан - ботаник, и он будет изучать все, что связано с растительным миром этой благословенной земли. - Вы не представляете, господин губернатор, - продолжал Гумбольдт, - какую массу наблюдений можно будет здесь произвести. Мы будем коллекционировать растения и минералы, с помощью привезенных инструментов делать астрономические наблюдения, исследовать химический состав воздуха, изучать животный мир. И все это для того, чтобы в конечном счете установить взаимодействие сил, влияние неодушевленной природы на растительный и животный мир, их гармонию. Главное, по моему мнению, заключается в том, чтобы установить взаимосвязь и взаимозависимость органических веществ и неодушевленной природы.
- Однако… - протянул пораженный губернатор. - И вы полагаете, что все это по силам одному человеку, двум, наконец?
- Не знаю, право, - беззаботно ответил Гумбольдт и посмотрел на Бонплана: - Как вы считаете, Эме?
- Вы знаете, Александр, как я в вас верю, - ответил тот, не раздумывая. - Поэтому вопрос считаю излишним.
- Господа, - сказал губернатор, глядя поочередно то на Гумбольдта, то на Бонплана, - я желаю вам удачи во всех ваших начинаниях, грандиозность которых вы мне дали сейчас осознать. Что же касается вашего намерения подняться по Ориноко, то мой вам совет воздержаться от этого предприятия, пока не закончится сезон дождей в тех краях, куда вы собрались. Самое время отправляться туда - декабрь, не ранее.
Путешественники не теряли времени и в ожидании наступления сухого сезона знакомились со страной. Они побывали в Каракасе, столице генерал-капитанства Венесуэлы, исследовали льяносы, которые представляют собой безлесные степи, простирающиеся от устья Ориноко до предгорий Анд. И, изучая страну, они все время держали путь к речному порту Сан-Фернандо-де-Апуре, начиная с которого они должны были двигаться дальше к намеченной цели уже не по земле, а по воде.
Проводник, который сопровождал Гумбольдта и Бонплана в их походах, охотно давал пояснения, а порой поражал неожиданными для путешественников открытиями. Совершеннейшее удивление вызвали у них электрические угри.
Когда путешественники прибыли в город Калабосо, их проводник, сделав таинственное выражение лица, сказал:
- Сеньоры, вы сами убедились в том, что я всегда вам говорю истинную правду…
- Мы тебе полностью доверяем, Мануэль, - заверил его Бонплан.
- Я боюсь, сеньоры, что на этот раз вы скажете, что Мануэль болтун и враль, а должен вам сказать, что никогда я не был так серьезен, как теперь.
- Говори, Мануэль, говори, не стесняйся, - подбодрил его в свою очередь Гумбольдт, незаметно переглянувшись с Бонпланом.
- Хотите верьте, хотите нет, но если вы соизволите, сеньоры, остановиться здесь на время, я вам покажу такие чудеса, которые вам и не снились.
- Что за чудеса, Мануэль? - весело спросил Бон-план, зная за ним способность приврать для красного словца.
- Потерпите до утра, - пообещал проводник, многозначительно глядя на хозяев.
На следующий день рано утром он повел их к реке, предварительно договорившись с индейцами, которым было обещано вознаграждение, если они согласятся поохотиться за угрями.
Гумбольдт и Бонплан оказались свидетелями поразительного зрелища. Индейцы загнали в реку лошадей, которые должны были служить приманкой для угрей. Не прошло и пяти минут, как до этого совершенно спокойные лошади начали метаться в воде, испуская дикие крики и время от времени скрываясь с головой под водой. Индейцы пресекали их попытки выбраться на берег в течение того времени, которое требовалось, чтобы поймать хотя бы одного угря. И когда их попытки увенчались успехом, лошадей, совершенно обессилевших от электрических разрядов, вывели. В ловле угря принял участие и Гумбольдт, испытав на себе действие электрических разрядов.
- Вы знаете, Эме, - сказал он, выбравшись из воды и с трудом отдышавшись, - я не помню, чтобы когда-нибудь при разряде самой большой лейденской банки я испытывал более сильный удар, чем тот, который испытал теперь. Чертовски болят колени и почти все суставы. - Гумбольдт стал разминаться. - Мне пришла в голову идея…
- Можете не продолжать, - усмехнулся Бонплан. - Хотите я ее сформулирую?
- Попытайтесь, - с интересом взглянул на друга Гумбольдт.
- Вы хотите предложить остаться здесь на несколько дней, чтобы получше изучить эту живность, не так ли?
- В точности моя мысль, - расхохотался Гумбольдт. - Ну как? Откладываем наше отправление вверх по реке?
Бонплан утвердительно кивнул головой:
- Будем препарировать?
- Разумеется. Надо изучить внутреннее строение угрей и природу электрических разрядов. Все это крайне любопытно. - Гумбольдт поежился, потер суставы и оживился: - Вы заметили, Эме, как искрилась вся река от электричества? Потрясающее зрелище! Сегодня же вечером напишу в Европу, представляю, как воспримут там мое сообщение!
Несколько дней задержки, вызванной электрическими угрями, не повлияли на планы путешественников. Покончив с угрями, Гумбольдт и Бонплан продолжали двигаться к берегам Ориноко, пока не добрались до миссии капуцинов ( Капуцины - монашеский орден у католиков) в Сан-Фернандо-де-Апуре. Этот речной порт должен был стать отправной точкой их путешествия на пирогах сначала вниз по реке Апуре до впадения ее в Ориноко, а затем вверх по Ориноко до самых ее истоков.
Гумбольдт предъявил главе миссии письмо от епископа Каракасского, в котором тот просил оказать путешественникам всемерное содействие. Письмо возымело свое действие, и через несколько дней пирога под парусом была готова к отплытию.
Напутствуя Гумбольдта и Бонплана, глава миссии сказал:
- Проводника я вам даю надежного. Он не раз ходил вверх по реке и знает всю ее до самых истоков. Можете на него положиться. Но, чтобы вы ясно представляли сам путь, который предстоит преодолеть, я вам коротко его опишу. Вы спуститесь по Апуре (на ней стоит наша миссия) до впадения ее в Ориноко. Восемьдесят миль вниз по течению проплыть не составит большого труда.
А вот дальше будет потруднее. Течение сильное, но бороться с ним можно вполне. Вы минуете миссию Атабапо, поднимаясь все выше, и достигнете затопленных лесов. Там проживают монахи, которые покажут вам путь к Риу-Негру, притоку Амазонки. Перетащив пироги волоком по суше, вы получите возможность снова использовать их как средство передвижения по этой реке. А оттуда недалеко и до рукава, соединяющего истоки Ориноко с истоками Амазонки.
- Вы вполне уверены, падре ( Падре(исп.) - отец), в существовании такого соединения? - спросил с нескрываемым сомнением Гумбольдт.
- Я готов поклясться в этом, - уверенно ответил монах. - От туземцев я слышал неоднократно о наличии рукава или канала между Ориноко и Риу-Негру, причем старики утверждали, что они знали об этом издавна. То же самое утверждали монахи, побывавшие в верховьях реки.
Гумбольдт повеселел:
- Не случайно Ла Кондамин утверждал то же, считая этот факт абсолютно доказанным. Дорогой Эме, нам с вами предстоит не столько подтвердить его утверждение, сколько найти это соединение и нанести на карту!
- Так не будем терять времени! - подхватил Бон-план. - Мне еще надо собрать так много образцов!
И вот наступил день, когда путешественники попрощались с гостеприимными капуцинами и взошли на пирогу, на которой было сооружено нечто вроде навеса. Дно пироги устлали шкурой ягуара. В носовой ее части поместили продовольствие: яйца, живых цыплят, фрукты, лепешки, жареные бобы, бутылки с вином, а в кормовой - предметы, предназначенные для обмена.
Четверо гребцов стояли в носовой части пироги и готовы были опустить весла в воду.
Знак был дан, и пирога под хор прощальных криков монахов направилась к середине реки. Гумбольдт и Бон-план махали руками и выкрикивали слова благодарности. Это было 30 марта 1800 года.
Прошло чуть больше месяца, и пирога с исследователями достигла миссии Сан-Антонио-де-Явита, где обосновались францисканские ( Францисканцы - члены монашеского ордена) монахи. За это время остались позади льяносы, и по обе стороны реки виднелись голые холмы, купола, огромные скалы, которые отделялись от реки узкими полосками леса. В миссии Ла-Консепсьон-де-Урбана была сделана остановка. Сопровождавшие Гумбольдта и Бонплана индейцы вернулись обратно, а им на смену были наняты другие. Здесь к путешественникам присоединился монах Бернардо Зеа, решивший воспользоваться оказией для того, чтобы посетить своих соратников, проживающих выше по течению Ориноко.
На веслах, под парусом, волоком, где как придется, продвигались они вверх по реке. Ни стремнины и перекаты, ни палящее знойное солнце, ни мириады насекомых, жалящих и кусающих, не могли остановить их. Вот позади остались грозные пороги Майпурес. И наконец - миссия, где можно сойти на землю, отдохнуть от трудного пути, разобрать образцы и привести их в порядок.
От миссии Сан-Антонио-де-Явита было рукой подать до Риу-Негру, самого крупного из северных притоков Амазонки.
Наступил самый ответственный момент экспедиции. Еще последнее усилие - и ответ на вопрос, каким образом и где соединяются между собой истоки Ориноко и Амазонки, будет получен.
Пребывая в миссии, Гумбольдт и Бонплан продолжали обсуждать дальнейшие свои шаги.
- У нас есть две возможности достигнуть верховьев Риу-Негру, - говорил Гумбольдт, покачиваясь в гамаке, тогда как Бонплан разбирал свои гербарии. - Первая из них - перетащить пирогу волоком через перешеек, отделяющий Ориноко от речушки Каньо-Пимичин. Падре Сереско, наш любезный хозяин, говорит, что это самый короткий путь, ведущий в бассейн Амазонки…
- А какая вторая возможность? - спросил Бонплан, не отрываясь от коллекции.
- Вторая? - переспросил Гумбольдт и смущенно кашлянул. - Это, Эме, уже из области интуиции. Вы помните, когда мы плыли сюда и остановились у миссий иезуитов Сан-Фернандо-де-Атабапо, то обратили внимание, что долина реки резко поворачивает на восток, а потом, когда мы плыли дальше вверх по реке, по левую сторону от нас появилось ответвление Ориноко? Помните, Эме?
- Что-то припоминаю, - неуверенно сказал Бонплан.
- Ну, как же, я еще спросил у Бернардо, что это такое, а он ответил, что это рукав Ориноко, именуемый Касикьяре. И добавил, что этот рукав не возвращается в Ориноко.
- Все это может быть и так, - пожал плечами Бон-план. - Но что из того?
- То есть как что?! - вскричал Гумбольдт. - Бьюсь об заклад, что эта Касикьяре и есть соединительное звено между бассейнами Ориноко и Амазонки! Но мы все-таки изберем первый путь - волоком. А потом посмотрим, каким образом возвращаться на Ориноко.
Пирогу с индейцами отправили вперед, перетаскивание ее оказалось делом нелегким и отняло много времени. Между тем Гумбольдт с Бонпланом оставались в миссии - первый вел беседы с падре Сереско, а второй собирал в окрестностях растения. Спустя три дня в сопровождении проводников-монахов путешественники пустились в дорогу и через четыре часа вышли к притоку Риу-Негру. Пирога, доставленная двадцатью тремя индейцами, покачивалась на воде, ожидая хозяев.
Гумбольдт и Бонплан распрощались с монахами, сели в пирогу и отправились вниз по реке к тому месту, где Ориноко должна была соединяться с Амазонкой.
Без приключений они добрались до небольшого селения Солано, расположившегося на левом берегу при впадении какой-то речки.
- Касикьяре? - спросил Гумбольдт проводника-индейца.
Тот кивнул головой:
- Касикьяре, господин.
- Вы слышите, Бонплан? - воскликнул радостно Гумбольдт. - Мы у цели! Наконец-то!
- Будем разгружаться? - спросил Бонплан.
- Разумеется! Без инструментов нам не обойтись, придется распаковать тюки! - Гумбольдт сделал знак старшему из сопровождавших их индейцев, чтобы он направил пирогу к берегу.
Когда необходимые инструменты были извлечены и подготовлены к работе, исследователи начали производить астрономические наблюдения, без которых невозможно было бы определить географические координаты точки соединения истоков двух великих южноамериканских рек.
И вот Гумбольдт записывает в свой дневник: "Соединение Ориноко с Риу-Негру исчислено, его местоположение 2°0'43" северной широты".
Гумбольдт продолжал делать астрономические измерения, стремясь как можно точнее положить на карту Касикьяре не только в точке соединения ее с Риу-Негру, но и все русло этой реки до самого Ориноко. Беззаботно работал он со своим теодолитом, производя геодезические отсчеты. Полностью поглощенный этим занятием, он не обратил внимания на появление вооруженных людей, которые молча окружили его. Один из них, видимо старший, объявил, что "сеньор" арестован.
- Как арестован? За что? - недоумевающе спросил Гумбольдт, еще не осознавший всей серьезности положения.
- Вы нарушили границу португальских владений, и я обязан доставить вас к нашему коменданту, - невозмутимо пояснил старший солдат. - Он сделает допрос, и тогда будет ясно, что с вами делать.
Гумбольдт понял, что должен подчиниться, и покорно последовал в резиденцию коменданта гарнизона, эскортируемый солдатами.
Комендант бразильского гарнизона с большим недоверием взирал на Гумбольдта, когда тот попытался объяснить ему, чем он занимался здесь, на территории, подвластной португальской метропэлии.
- О чем вы говорите, сеньор Гумбольдт? - подозрительно сказал он, выслушав с терпением арестованного. - К чему доказывать, что Касикьяре соединяет Ориноко с Амазонкой, когда это давным-давно известно всем здесь живущим? - Он сделал многозначительную паузу. - Между прочим, в последнее время мы все чаще и чаще задерживаем сомнительных личностей, которые оказываются шпионами…
Гумбольдт иронически посмотрел на коменданта:
- Неужели я похож на шпиона? Поверьте, эти инструменты, реквизированные вашими подчиненными, нужны мне лишь для одного - чтобы точнее определить, где Касикьяре отделяется от Ориноко и где впадает в Риу-Негру. А в записях, которые вы тоже соизволили арестовать, содержатся только астрономические наблюдения и расчеты.
- О, святая Мария! - всплеснул руками комендант. - Кто поверит, что здравомыслящий человек станет измерять земли, ему не принадлежащие?! И для этого отправится чуть ли не на край света?! Нет, нет, сеньор Гумбольдт, я человек военный, и долг для меня превыше всего. А посему вы будете отправлены под конвоем по Амазонке к побережью, откуда вас доставят с первым же судном в Лиссабон. Там, надеюсь, разберутся, кто вы и с какой целью пожаловали в наши края.
Гумбольдт, не ожидавший такого оборота дела, очень расстроился. Он понимал, что убеждать коменданта дальше совершенно бесполезно, и лихорадочно соображал, что предпринять для освобождения из-под ареста. Кто может ему помочь в столь критическом положении? Монах, конечно же, монах!
- Сеньор комендант, - сказал он, - не откажите в любезности послать кого-нибудь в Солано за падре Зеа. Он сопровождает нас в этом плавании по Ориноко, и мы с ним на дружеской ноге.
- Вот как? - внимательнее посмотрел на пленника комендант. - Мне хорошо известен этот почтенный служитель божий. Не могу отказать вам в вашей просьбе.
Появление падре Бернардо Зеа смягчило неумолимого коменданта, и в конце концов после длинных проволочек он отпустил Гумбольдта со всем его имуществом.
Обратно на Ориноко путешественники возвращались по Касикьяре. И, когда впереди показалась гора Еоннамари (она также была известна под именем Дуида), они поняли, что круг замкнулся - лишь сотни метров отделяли их от Ориноко.
Сильное течение реки теперь уже не препятствовало движению пироги, а, наоборот, способствовало ему. День за днем путники все больше отдалялись от верховьев. Остались позади миссия Сан-Фернандо-де-Атабапо, пороги Майпурес, место впадения реки Апуре.
Бонплану, который впервые почувствовал недомогание еще до того, как пирога миновала пороги Майпурес, становилось все хуже. Боли в спине, головные боли - налицо были симптомы лихорадки, тропической лихорадки, опасной, изнуряющей болезни. Однажды после Апуре он потерял сознание, потом его беспрерывно знобило и с каждым днем становилось хуже и хуже.
Гумбольдт был в растерянности. Что делать? Что предпринять? Кора хинного дерева не приносила больному облегчения.
Так, переходя от надежды к отчаянию и от отчаяния к надежде, следовали путешественники до Ангостуры, города, расположенного уже в нижнем течении Ориноко. Там местный эскулап Фафрерас взял на себя ответственность за жизнь больного Бонплана и в конечном счета преуспел в лечении, в чем ему способствовал могучий организм пациента.
Гумбольдт радовался выздоровлению друга. Он не представлял себе дальнейшего путешествия без его участия. Гумбольдт не оставлял также мысли об их совместном участии в кругосветном плавании с французским капитаном Боденом.
Но им так и не суждено было осуществить заветную мечту. Тому причиной было не нежелание организаторов экспедиции видеть в числе ее участников Гумбольдта и Бонплана (оба они по-прежнему числились официально в ее штате), а просто стечения обстоятельств, исключавшие каждый раз возможность для исследователей попасть на корабль Бодена: то откладывались сроки отправления экспедиции в плавание, то менялся маршрут путешествия и т. п.
Строя планы встречи с Боденом, Гумбольдт и Бонплан не теряли зря времени и продолжали знакомиться с Южной Америкой. И делали это весьма основательно. Они побывали на острове Куба, причем плавание туда не обошлось без приключений: было и нападение пиратов, и пожар на их судне, и нежелательная встреча с английским военным судном. Вернувшись на материк, они сделали объектом очередного исследования Новую Гранаду ( Новая Гранада - ныне Колумбия). С этой целью было совершено плавание по реке Магдалене до Боготы, столицы королевства. В результате река и множество расположенных на ней селений были с большой точностью нанесены на карту.
Из Боготы они направились через Анды в Кито, куда прибыли в январе 1802 года. Путь был очень нелегким - по крутым склонам, перевалам, узким тропам. Могучие горы встретили путешественников резкими ветрами, холодными ночами, частыми дождями, перепадами высот.
Город Кито, столица нынешнего Эквадора, хотя и не оправившийся еще после сильного землетрясения, встретил путников радушно. Это было им особенно приятно после четырех месяцев лагерной жизни, неустроенной, полной лишений.
После непродолжительного отдыха Гумбольдт и Бон-план приступили к исследованиям, и первым объектом оказался вулкан Пичинча, легкодоступный благодаря незначительной высоте. Наблюдения, которые они производили во время подъема на вулкан и на его вершине, оказались чрезвычайно интересными.
- Послушайте, Эме! - заявил Гумбольдт, когда они достигли кратера вулкана и взяли последний отсчет температуры. - Вы, несомненно, обратили внимание на изменение показаний термометра по мере нашего подъема?
- Да, я заметил эту несообразность, - рассеянно ответил Бонплан, любуясь открывшейся панорамой.
- В том-то и соль, что это не несообразность, как вы изволили выразиться, дорогой друг, а скорее закономерность! - воскликнул Гумбольдт торжествующе.
Бонплан с сомнением взглянул на него и хотел что-то возразить, но Гумбольдт опередил его:
- Именно закономерность, Эме! Заметьте, как изменилась температура! Через каждые триста футов ( Фут - около 0,3 метра) термометр Фаренгейта показывал на один градус ниже, не так ли?
Бонплан кивнул.
- А что мы с вами установили во всех предыдущих наших скитаниях по этому материку? - продолжал Гумбольдт свои рассуждения. - Что, чем больше мы удалялись от экватора в сторону полюса, тем больше менялась температура воздуха, который становился холоднее на один градус через каждые триста тысяч футов. - Довольный своим открытием, Гумбольдт победно взглянул на Бонплана. - Вот вам и закономерность! Триста тысяч футов по широте соответствуют тремстам футам по высоте! Разве это не так?!
- Может быть, следовало бы еще раз проверить, - несколько охладил пыл Гумбольдта Бонплан.
- Вы правы, Эме, - согласился Гумбольдт. - Мы это непременно с вами сделаем, когда совершим восхождение на Чимборасо. Но я более чем убежден, что такого рода закономерности наблюдаются во всех проявлениях природы. И установление этих закономерностей, их объяснение и расшифровка - задача, которую я перед собой ставлю.
- Вы замахиваетесь, Александр, на всю вселенную! - с невольным восхищением произнес Бонплан. - Но ведь это не под силу одному человеку!
- И тем не менее я попытаюсь, - просто, без тени аффектации сказал Гумбольдт. - А наблюдения мы непременно проверим, когда будем штурмовать вот этого великана. - Он показал на снежный купол Чимборасо, величественно вздымающийся к облакам.
- Вы намерены подняться до самой вершины? - полюбопытствовал Бонплан.
- Почему я? - усмехнулся Гумбольдт. - Надеюсь, вы составите мне компанию, Эме? А кроме того, я хочу пригласить участвовать в нашем предприятии молодого Монтуфара, сына нашего уважаемого хозяина маркиза де Сельва-Алегре. Карлос производит впечатление мыслящего человека, и приобщить его к нашим исследованиям будет и для него, и для нас полезно.
- Да, да, - подтвердил Бонплан, - он не раз твердил, что был бы не прочь постичь такие науки, как астрономия и геодезия.
- Итак, решено?! - вопросительно-утвердительно резюмировал Гумбольдт. - Пора спускаться, нас, наверно, заждались там внизу.
А 9 июня 1803 года группа, состоящая из Гумбольдта, Бонплана, Монтуфара и нескольких индейцев-носильщиков, вышла из Кито и направилась к подножию Чимборасо, одной из высочайших вершин Анд, вознесшейся на 6310 метров над уровнем океана.
Через две недели они достигли пункта, откуда было намечено восхождение. Переночевав в небольшом селении, они ранним утром начали подъем, который давался первое время без особой затраты сил. Но как только они достигли границы снегового покрова, произошло непредвиденное - сопровождавшие их индейцы-носильщики сбросили поклажу и заявили, что дальше не пойдут. Пришлось с ними расплатиться, и они оставили восходителей одних.
Однако это обстоятельство не обескуражило Гумбольдта. Он заявил, что восхождение будет продолжать, даже если останется один.
И Бонплан, и тем более пылкий и увлекающийся Карлос Монтуфар подтвердили свое намерение продолжать подъем на вершину. То же самое заявил и индеец, которого они наняли в качестве проводника в деревне у подножия Чимборасо.
Четыре человека начали штурм вершины. По совету проводника они шли по гребню, и путь их был нелегок. Покрытый снегом и льдом, скользкий, весь в трещинах, он представлял собой ненадежную опору, и приходилось каждый шаг делать с чрезвычайной осторожностью. Туман тоже отнюдь не способствовал подъему, ограничивая видимость.
Чем выше поднимались смельчаки, тем тяжелее дышалось. Когда они достигли высоты 5185 метров, стало совсем невмоготу: воздуха не хватало, тошнило, кружилась голова, начали лопаться кровеносные сосуды, появилась кровь на губах, во рту, в ушах.
И несмотря на все это, они продолжали свое движение вверх, так как вершина была уже совсем близко.
Упорно взбирались путники по круче, предвкушая тот момент, когда они ступят на самую верхнюю точку Чимборасо.
Индеец, шедший впереди, издал вдруг возглас, предупреждая об опасности. Все подошли к нему и остановились как вкопанные.
В нескольких шагах впереди они увидели широкую и глубокую щель, преодолеть которую не было никакой возможности. Щель эта шириной не менее двадцати - тридцати метров тянулась вправо и влево очень далеко, конца ей не было видно.
Гумбольдт переглянулся с Бонпланом и Монгуфаром:
- Что ж, друзья, - с сожалением сказал он, - видно, не судьба нам подняться на этот купол. Посмотрим, на какой высоте мы сейчас с вами. - Он достал барометр, Бонплан и Монтуфар сделали то же самое и определили давление, сверив показания своих инструментов.
- Итак, зафиксируем, - продолжал Гумбольдт, - мы находимся на высоте… - он быстро подсчитал в уме, - на высоте 19286 футов. Каково? Насколько мне известно, никто еще из смертных (я имею в виду, разумеется, людей) не бывал на такой высоте! У нас есть чем гордиться, друзья!
Измученные восхождением, но гордые и счастливые, стояли путешественники, всматриваясь в бездонную пропасть, разверзшуюся у их ног. Они не замечали ни ледяного ветра, ни холода, ни града. Мысль о том, что им удалось подняться на такую высоту, согревала тело и укрепляла дух.
- Что вы делаете, Александр? - удивленно спросил Бонплан, увидев, как Гумбольдт рассовывает по карманам небольшие осколки. Гумбольдт улыбнулся:
- Надо же, Эме, привезти в Европу сувениры с Чимборасо. Поверьте, они будут иметь там колоссальный успех, даю голову на отсечение! Советую и вам последовать моему примеру.
После штурма Чимборасо путешественники через некоторое время покинули Кито и направились в Лиму, резиденцию вице-короля Южной Америки. Там они намеревались вести наблюдения за прохождением планеты Меркурий через диск Солнца. Путь их лежал через Анды, долину реки Амазонки, через древнюю столицу инков Кахамарку ( Древнее государство инков существовало в Перу до прихода туда испанцев), по побережью Тихого океана, которое так стремился увидеть Гумбольдт.
И всюду, где бы они ни были, делались наблюдения, собирались образцы флоры.
Берег Тихого океана поразил их своей пустынностью. Уже не один день всадники следовали по побережью и недоумевали, куда девалась пышная растительность, почему здесь не выпадают осадки.
- Что означает эта мрачная аномалия, совершенно необъяснимая и гнетущая в этой безжизненной пустыне? - произнес Бонплан, когда они после очередной ночевки продолжали путь. - То ли дело Амазонка! Какое обилие красок, сколько растений, животных! А здесь… - Он махнул рукой. - Даже самую малость не соберешь в гербарий.
- Вы не совсем правы, Эме, - возразил Гумбольдт. - Кое-какая жизнь здесь все-таки теплится. Взгляните на эти стаи птиц, на морских зверей. Наконец, на эти рыбачьи лодки, полные рыбы.
- Оставьте, Александр, - недовольно ответил Бон-план. - Разве это жизнь? И потом, все это там, в океане. А здесь, на суше? Ничего.
- Конечно, вы правы, Эме, - вздохнул Гумбольдт. - Меня самого мучает вопрос, почему здесь пустыня, хотя по всей логике ее не должно быть на берегу океана, этого неисчерпаемого источника влаги. Совершенно бесспорно, что здесь долгие годы не выпадают осадки…
Монтуфар, ехавший молча, вдруг оживился и спросил:
- Почему бесспорно? Я не совсем понимаю.
- Я вам объясню, мой друг, - ответил Гумбольдт, - это так просто. Вы видели развалины каких-то старинных зданий, мимо которых мы проезжали неоднократно? Они, эти здания, построены были из такого материала, который под воздействием влаги очень скоро бы разрушился. Этого, однако, не произошло, сооружения еще в довольно приличном состоянии. Следовательно…
- Следовательно, вы правы, - весело рассмеялся Монтуфар, - и мне все понятно.
- И океан здесь какой-то мрачный, неприветливый, - сказал Бонплан, - под стать суше.
Гумбольдт сначала не придал никакого значения словам Бонплана, но время от времени невольно возвращался к ним. Мысль его напряженно работала в поисках объяснения встретившегося им феномена. "Океан, - думал он, - вот первопричина. Раз он не снабжает своей влагой этот край, значит, он его лишает столь необходимых для жизни осадков. Ну, конечно же! Объяснение может быть только одно. Все дело в океане!"
- Эме! Карлос! - Гумбольдт ликовал. - Я, кажется, нашел причину! Во всем повинен Тихий океан, а точнее, та его часть, которая омывает Перу. Здесь должно проходить холодное течение! Оно-то и создает на берегу пустыню. Впрочем, это пока одни предположения. Когда мы достигнем порта Кальяо, обработка наших наблюдений, в данном случае температурных, и не только воздуха, но и воды у берега, покажет, насколько мои предположения справедливы. - Гумбольдт усмехнулся. - Но сдается мне, друзья мои, что гипотеза, только что высказанная, правильна.
- С нетерпением будем ждать дня, когда ваша гипотеза подтвердится, - сказал Монтуфар.
Пребывание в Лиме было не очень продолжительным. Визиты, приемы и, конечно, астрономические наблюдения. А затем снова в путь. На этот раз в Мексику на фрегате "Оруэ" (во времена Гумбольдта Мексика называлась Новой Испанией и была вице-королевством).
Потом снова Куба и, наконец, Северная Америка, куда Гумбольдт был приглашен президентом Джефферсоном.
В августе 1804 года, после пятилетнего отсутствия, Гумбольдт с Бонпланом вернулись в Европу. С ними был громадный багаж. Но это только часть того, что они собрали за годы странствий по Южной Америке. Многое было отправлено в Европу раньше. И вместе с этими посылками летела слава.
"Второе "научное" открытие Америки!" - восклицали восторженные почитатели Гумбольдта. И они были недалеки от истины. Это было не только открытие материка, но открытие большего - закономерностей в развитии живой и неживой природы.
В самом деле, что только не сделано было во время путешествия! Точное определение широты и долготы многих географических пунктов; более пятисот измерений высот, позволивших создать картину рельефа местности, разобраться в путанице хребтов горной системы Анд; бесчисленное множество метеорологических наблюдений, давших возможность уяснить характерные черты климата Южной Америки и установить более широкие закономерности, выходящие за пределы этого материка. Было установлено наличие вертикальной зональности распределения растительности; изучены особенности холодного морского течения у побережья Тихого океана; введены в обиход такие понятия, как изотермы - линии, соединяющие точки с одинаковой температурой лета и зимы как на одном материке, так и на всей территории Земли.
С путешественниками прибыли в Европу совершенно уникальные ботанические коллекции, содержащие более четырех тысяч растений. Из них тысяча восемьсот были совершенно неизвестны в Европе. Сведения о животном мире тропической Америки, археологические и этнографические материалы - все это стало достоянием ученого мира Европы. И не только ученых. Не прошло и четырех лет, как на прилавках книжных магазинов Парижа, где Гумбольдт решил остаться, появилась его книга "Картины природы", в которой он прекрасным языком рассказал о впечатлениях пятилетнего путешествия, описал яркими красками свои наблюдения над животным и растительным миром и неживой природой. Книга имела необычайный успех у читателей и была переведена на все европейские языки, являя собой великолепный образец популяризации науки.
В 1827 году Гумбольдт переселился из Парижа в Берлин и начал читать публичные лекции, посвященные физике Земли и моря, атмосфере и распределению тепла, зоогеографии, геоботанике, антропологии. Лекции имели шумный успех, на них стекалось множество слушателей. Специальный комитет вручил Гумбольдту медаль с изображением солнца и латинской надписью: "Illustrans totum radns splendentibus orbem" (озаряющий весь мир яркими лучами).
А в 1829 году Гумбольдт снова в пути. На этот раз путешествие по России.
Петербург, Владимир, Нижний Новгород, Казань, Пермь, Екатеринбург ( Ныне Свердловск). Знакомство со Средним и Южным Уралом, его геологией, экономикой. Затем поездка в Тобольск, Барнаул, Семипалатинск, Омск; посещение Орска и Оренбурга. И, наконец, Астрахань и небольшая поездка по Каспийскому морю, не повидать которое он, по его собственным словам, не мог.
И снова по возвращении из путешествия по России Гумбольдт продолжает свои труды, обобщая виденное и делая новые интересные выводы.
В письме одному из близких своих друзей он написал буквально следующее: "Я начинаю печатание моей книги (дела моей жизни). Я имею безумное намерение изобразить весь материальный мир, все, что мы знаем о явлениях небесных пространств и земной жизни, от туманных звезд до мхов на гранитных скалах, - изобразить все это в одной книге, написанной притом живым, действующим на чувство языком. Я хотел сначала назвать ее "Книга природы"… Теперь я выбрал название "Космос". Конечно, это слово громкое и не без известной напыщенности; зато оно разом обозначает небо и землю".
В течение двенадцати лет, с 1845 по 1857 годы, вышли четыре тома "Космоса". Пятый не увидел света, потому что автор его скончался.
Гумбольдт ушел из жизни, оставив грандиозное научное наследство. Шестьсот тридцать шесть книг - таков плод его беспримерного труда во имя науки. Этот ученый-универсал был создателем целого ряда научных дисциплин, таких, например, как сравнительная климатология, ботаническая география, учение о земном магнетизме, учение о ландшафтах; он был автором множества научных открытий в самых разнообразных отраслях знаний.
И как дань его многогранному и всеобъемлющему таланту ученого и исследователя остались географические названия, увековечивающие его имя. Пожалуй, не найти в истории географических открытий и исследований деятеля, имя которого столь часто встречалось бы на географических картах, как имя Александра Гумбольдта.
Гумбольдтовы горы в Австралии, Новой Зеландии и Новой Гвинее, ледник Гумбольдта в Гренландии, река Гумбольдта в Америке, Гумбольдтово течение у южноамериканских берегов Тихого океана, долины и реки, заливы и города в Соединенных Штатах Америки. Его имя носит пояс растительности в Андах - "Гумбольдтово царство", гумбольдтово дерево на острове Цейлон, минерал гумбольдтит.