а востоке Азии, между Охотским и Японским морями, расположен большой остров Сахалин.
«Богатство воды, разнообразный строевой лес, трава выше человеческого роста, баснословное изобилие рыбы, залежи каменного угля…» — так писал о Сахалине еще Антон Павлович Чехов, побывавший там в 1890 году.
И действительно, Сахалин — очень богатый остров. Он служит основной угольной станцией на всех морских путях в Тихом океане. Сахалинские рыбные консервы известны по всему Советскому Союзу. В недрах Сахалина найдена нефть.
А всего 100 лет назад о Сахалине знали очень мало. Никто не интересовался этим островом, никому не приходилось его исследовать. Да и островом-то Сахалин не считали. Все были убеждены, что это полуостров. А вместо Татарского пролива на карте изображали Татарский залив.
Правда, казаки и землепроходцы рассказывали иное. «Великая река Амур, гористая и лесистая, впала одним своим устьем, и против того устья есть остров великой», — писал путешественник Спафарий со слов людей, побывавших в этих местах.
Но никто не мог сказать точно, что это за остров.
Впервые берега Сахалина увидели русские мореплаватели. Это было в 1742 году, во время Великой Северной экспедиции, когда Витус Беринг вторично направлялся к тихоокеанскому побережью Азии.
Одной из задач этой экспедиции было найти путь в Японию. Это важное дело Беринг поручил капитану Шпанбергу.
Шпанберг решил плыть вдоль Курильских островов. Выбор пути оказался правильным. Через некоторое время корабли действительно достигли берегов Японии.
Возвратившись на Камчатку, Шпанберг доложил об успехе экспедиции. Но ему никто не поверил. Сочли, что он принял за Японию берега Кореи.
Путешествие пришлось повторить. Снова два корабля поплыли от берегов Камчатки к Японии, чтобы подтвердить результаты первого похода. Однако на этот раз экспедиция не удалась. Шпанберг не смог добраться до Японских островов, так как в одном из кораблей открылась сильная течь. Пришлось вернуться.
Второе судно под командованием мичмана Шельтинга на обратном пути подошло к восточному берегу какой-то земли. Это был Сахалин. Шельтинг проследовал вдоль всего восточного побережья Сахалина к югу. Он почти достиг пролива, отделяющего Сахалин от Хоккайдо — самого северного из островов Японии.
Шельтинг и его спутники не имели ни малейшего понятия, остров Сахалин или не остров, каковы его размеры, что он собой представляет. Однако они были первыми мореплавателями, которые видели Сахалин и могли дать о нем хоть какие-то определенные сведения. Но даже если к этим сведениям добавить рассказы промышленников, живущих по берегам Охотского моря, и японцев, то все равно картина получалась лишь самая общая.
Все вести о Сахалине сводились к тому, что Сахалин — большая земля, лежащая где-то поблизости от устья большой реки Амур. И населена она племенами, никому не подвластными.
Больше о Сахалине ничего не было известно.
Спустя 40 лет после плавания Шпанберга в северной части Тихого океана появилась французская экспедиция. Руководил ею известный мореплаватель, исследователь Океании Лаперуз. Он намеревался исследовать устье реки Амура.
Корабли Лаперуза вошли в Татарский залив, отделяющий Сахалин от материка, и двинулись к северу. Через некоторое время путешественникам открылся удобный для стоянки судов залив, сильно вдававшийся в сушу. Назвав этот залив именем тогдашнего французского министра Де-Кастри, Лаперуз решил здесь остановиться, сойти на берег и поговорить с местными жителями. Его интересовало, можно ли добраться до устья Амура, если продолжать плыть на север.
Языка местных жителей, гиляков, ни Лаперуз, ни его команда не знали. Понять друг друга оказалось очень трудно. Тогда Лаперуз взял трость и начертил на прибрежном песке контуры берегов Сахалина и материка.
Лаперуз взял трость и начертил на прибрежном песке контуры Сахалина и материка.
Местные жители, к кому бы ни обращался Лаперуз, при виде этого рисунка чертили палкой между Сахалином и материковым берегом какую-то линию и пытались что-то объяснить знаками. Лаперуз долго не мог понять, что все это могло значить. Наконец он решил, что, очевидно, севернее этого залива, где в данный момент стояли корабли экспедиции, берег материка соединялся с берегом Сахалина. Вероятнее всего, это была большая отмель, и, возможно, вход в устье Амура загорожен такими же отмелями.
Это было только предположение, однако Лаперуз все-таки решил продвинуться как можно дальше на север и попытаться выйти в Охотское море. Корабли снова тронулись в путь. Но уже через несколько миль пришлось бросить якорь, так как глубина стала заметно уменьшаться и появилась опасность сесть на мель.
Лаперуз приказал спустить на воду две шлюпки и разведать дальнейший путь. Моряки поплыли вдоль берегов Сахалина и поднялись к северу еще на несколько миль. Глубина залива продолжала постепенно уменьшаться. Наконец появилась отмель, которая отходила от Сахалина. Дальше посланные Лаперуза плыть не рискнули, так как боялись сесть на мель. К тому же у них создалось впечатление, что где-то впереди сахалинский берег смыкается с материком. Они вернулись и доложили об этом Лаперузу.
Плыть дальше было опасно.
Руководитель экспедиции поверил своим подчиненным. Для него их сведения оказались вполне достаточными. Теперь он уже не сомневался, что Сахалин — полуостров, соединяющийся с материком отмелью. Это доказывалось и уменьшением глубины, и объяснениями местных жителей, и разведкой на шлюпках. И, наконец, не было никаких признаков течения, которое бы говорило о близости устья Амура.
«Постепенное уменьшение глубины пролива показывает, что впереди земля. Надо думать, что пролив прегражден перешейком», — записал Лаперуз.
Делать здесь больше было нечего. Корабли Лаперуза повернули на юг. Спустя некоторое время мореплаватели открыли пролив, отделяющий Сахалин от острова Хоккайдо, и вышли через него в Охотское море.
С тех пор этот пролив носит имя знаменитого французского путешественника Лаперуза.
Спустя 10 лет английский мореплаватель Браутон вторично попытался исследовать северную часть Татарского залива. Он пришел сюда на легком судне, имевшем небольшую осадку, то есть неглубоко сидящем в воде.
Браутон рассчитывал, что на таком судне ему удастся проникнуть дальше на север, чем это сделал Лаперуз.
Без особых приключений Браутон достиг залива Де-Кастри. Отсюда он продолжал идти к северу, но продвинулся только на 11 километров глубже Лаперуза. А затем пришлось остановиться. Лот показывал глубину 4,5 метра, и плыть дальше было опасно. Впереди берега материка и Сахалина тесно сближались. Предположить, что между ними есть даже самый узкий пролив, казалось невозможным.
Тем не менее Браутон, подобно Лаперузу, послал для разведки своего помощника на шлюпке. Вернувшись обратно, посланный рассказал, что, куда бы ни поворачивала шлюпка, она повсюду натыкалась на мель, которая шла от Сахалина к материку. Правда, иногда встречались значительные глубины, но они тоже чередовались с мелями.
Все это лишний раз подтверждало, что никакого пролива между Сахалином и материком не существует.
Браутон решил, что не имеет смысла искать то, чего нет в действительности. «Прохода на север нет из-за песчаного перешейка, который соединяет материк с Сахалином», — записал Браутон в судовом журнале и, уверенный в своей правоте, повернул судно назад.
Прошло еще 10 лет. В 1803 году из Кронштадта в далекое кругосветное плавание вышла русская экспедиция из двух кораблей. «Надеждой» командовал Иван Федорович Крузенштерн, «Невой» — Юрий Федорович Лисянский. Это было первое кругосветное путешествие русских мореплавателей.
Путешественникам предстояло выполнить много важных поручений. В том числе нужно было описать северо-восточную часть Сахалина и исследовать район устья реки Амура.
Трудное плавание через Атлантический океан, вокруг мыса Горн и через весь Тихий океан с юга на север прошло благополучно. Успешно выполнив все порученные дела на Камчатке, Крузенштерн отправился к берегам Сахалина.
Описав северо-восточный сахалинский берег, Крузенштерн на своем корабле обогнул северную оконечность Сахалина и направился на юг, к устью Амура.
Судно продвигалось вперед очень осторожно. Матросы все время измеряли глубину. Когда лот показал глубину 11 метров, Крузенштерн приказал положить судно в дрейф.
Тем временем лейтенант Ромберг должен был спустить шлюпку и отправиться на ней в разведку к югу. Крузенштерн велел ему плыть вдоль сахалинского берега до ближайшего мыса, а затем повернуть в сторону материка. При этом было приказано все время измерять глубину.
Однако Ромбергу не удалось в точности выполнить поручение своего начальника. Когда шлюпка находилась не более чем в 3 милях от ближайшего мыса, она внезапно перестала двигаться вперед, несмотря на все усилия гребцов. Более того, ее стало относить назад. Ромберг определил, что какое-то сильное течение, идущее навстречу шлюпке, мешает ей плыть дальше. Измерили глубину. Она оказалась 6,5 метра. Один из матросов попробовал воду на вкус. Вода была пресной.
Ромберг не решился делать никаких заключений. По возвращении он обо всем подробно доложил руководителю экспедиции.
Но и Крузенштерн не стал вести больше никаких исследований. Ему казалось, что все достаточно ясно. Ведь до него два опытных исследователя безуспешно пытались проникнуть в устье Амура с юга. А он двигался с севера и тоже безуспешно. Поэтому Крузенштерн возвратился в Петропавловск-на-Камчатке и оттуда отплыл к берегам Южного Китая, где должен был встретиться с Лисянским.
А в отчете о плавании он написал:
«Испытания, учиненные нами, не оставляют сомнения, что Сахалин есть полуостров, соединяющийся с Татарией перешейком…» Вход же в Амур, по мелководности его лимана, не доступен для больших кораблей.
Впоследствии в своей книге, посвященной первому кругосветному плаванию, Крузенштерн так объяснял, почему не повторил попытки добраться до устья Амура. Он писал, что сильные течения, встреченные им в этих местах, опасения, чтобы дальнейшими исследованиями не навлечь подозрение китайского правительства и тем не повредить кяхтинской торговле, и, наконец, опасение, чтобы не столкнуться с китайской силой, наблюдавшей за устьем реки Амура, о чем предупреждали его на Камчатке, были причиной того, что он не в точности исполнил полученные инструкции.
Крузенштерн не знал, что его опасения были напрасны. Устье Амура никем не охранялось и никому не принадлежало. Никаких китайских поселений там не было.
Крузенштерн лишь повторял то, что он слышал еще в Петербурге и о чем его предупреждали на Камчатке. Ведь русское правительство было убеждено, что в Приамурье находятся китайские поселения и китайская охрана. Об этом говорилось в донесениях русской дипломатической миссии из Пекина, столицы Китайской империи. А кроме того, директор русских чайных караванов Владыкин рассказывал, что он слышал в том же Пекине о существовании в устье Амура китайской флотилии с экипажем в четыре тысячи человек. Эта флотилия будто бы находится там специально для охраны устья реки.
Получая такого рода сведения, русское правительство очень осторожно относилось к Приамурью. И никто даже не подозревал, что этот край на самом деле никогда не принадлежал Китайской империи.
Там не было никаких других жителей, кроме коренного населения, в том числе гиляков.
Минуло несколько десятков лет со времени плавания Крузенштерна. Мало кто с тех пор интересовался Сахалином, Татарским заливом, устьем реки Амур. Все как будто казалось ясным, ничего нового уже нельзя было добавить.
Однако волей-неволей русскому правительству пришлось снова вернуться к этому вопросу. Дело в том, что в те времена дальневосточные окраины России были отсталыми, слабо развитыми. Они не имели прочной связи не только с Центральной Россией, но даже и с Сибирью. Связать Дальний Восток с Сибирью, а тем самым и с Центральной Россией, можно было только используя Амур. Полноводная река начиналась в Забайкалье от слияния Шилки и Аргуни и текла на восток, впадая в Охотское море. Если наладить по ней регулярное судоходство, то установилась бы прочная связь с охотским побережьем и Камчаткой. А это было важно не только для развития дальневосточных областей, но и для обеспечения их безопасности, так как англичане, французы, а позже и американцы стали проявлять повышенный интерес к Дальнему Востоку. Вот какие причины побудили русское правительство снова заняться Приамурьем.
Неужели устье Амура, такой могучей полноводной реки, не судоходно? Трудно было поверить, хотя все авторитеты в один голос утверждали, что это так.
В 1844 году штурман Гаврилов попытался отыскать вход в устье Амура. Он подошел к самому устью на небольшом бриге «Константин», но войти в Амур не смог. Правда, Гаврилову удалось войти в устье на лодках, но тщательных исследований он не произвел.
О результатах плавания Гаврилова было послано донесение в Петербург. Тогдашний министр иностранных дел доложил царю, что «устье реки Амура оказалось недоступным для мореходных судов, ибо глубина на оном от 1,5 до 3,5 фута (0,4 до 1 метра) и Сахалин — полуостров; почему река Амур не имеет для России никакого значения».
Такой вывод, конечно, был поспешным — ведь Гаврилову не удалось исследовать Амурский лиман. Но в царских канцеляриях никому до этого не было дела… На докладе о плавании Гаврилова царь Николай I наложил резолюцию: «Весьма сожалею. Вопрос об Амуре, как реке бесполезной, оставить». Эти слова фактически запрещали впредь исследовать Амур.
Однако нашелся человек, который смело поставил под сомнение уже решенный вопрос. Геннадий Иванович Невельской, капитан-лейтенант русского военного флота, еще учась в Морском корпусе в Петербурге, интересовался Дальним Востоком и прочел о нем много книг и трудов.
Окончив Морской корпус, Невельской плавал на Балтийском, Северном, Белом и Средиземном морях, служил на корабле «Беллона», на котором известный русский путешественник Ф. П. Литке обучал морскому делу великого князя Константина, тогда еще девятилетнего мальчика.
Все предвещало Невельскому блестящую карьеру. Его произвели в капитан-лейтенанты. Однако молодой офицер не прельстился легкой придворной жизнью. Он предпочел другую жизнь, полную трудов и опасностей, но зато обещавшую принести пользу отечеству, умножить его славу и могущество.
Невельской не оставлял мысли об исследовании Амурского лимана. Он никак не мог себе представить, что устье такой полноводной реки несудоходно. Ведь никто не доказал этого окончательно, никто по-настоящему не исследовал Приамурья.
Мысль о том, что устье Амура должно быть судоходным, не оставляла Невельского.
В 1847 году Невельской принял командование небольшим суденышком «Байкал», на котором перевозили грузы из порта в порт в Охотском море. Невельской решил использовать «Байкал» для выполнения своих планов. С великим трудом ему удалось добиться разрешения правительства исследовать устье Амура. Преодолеть косность царских чиновников оказалось куда труднее, чем бороться со стихией в открытом море. Но благодаря упорству и энергии Невельской добился своего, и в августе 1848 года грузовой транспорт «Байкал» отплыл из Кронштадта на Камчатку.
Через восемь с половиной месяцев «Байкал» подошел к Петропавловску-на-Камчатке. А спустя еще две недели Невельской наконец достиг своей заветной цели — отплыл к берегам Сахалина. Сделал он это фактически самовольно. Инструкция, по которой он должен был действовать, еще не дошла до Петропавловска-на-Камчатке. Нарушение дисциплины грозило крупными неприятностями по службе. Однако ничто не остановило Невельского.
Обогнув северную оконечность Сахалина, «Байкал» двинулся к югу. Приблизившись к отмелям, Невельской начал искать какой-нибудь вход в Амурский лиман. После нескольких неудачных попыток он смог наконец, продвигаясь вдоль материкового берега, ввести судно в лиман. Здесь Невельской поставил «Байкал» на якорь. Теперь можно было начинать обстоятельное обследование устья реки. Но «Байкал» для такой экспедиции не годился.
«Встреченные… неправильные и быстрые течения, лабиринты мелей, банок и обсыхающих лайд (то есть отмелей. — С. У.), и, наконец, постоянно противные свежие ветры, разводившие сулои и толчеи на более или менее глубоких между банками заводях, в которые неоднократно попадал транспорт и часто становился на мель, делали эту работу на парусном судне, не имевшем даже паровой шлюпки, тягостной, утомительной и опасной, так что транспорт и шлюпки весьма часто находились в самом критическом положении. Так, например, для промера были отправлены на шестивесельном баркасе лейтенант Гревенс, на четырехвесельном мичман Гроте, а на вельботе мичман Гейсмар. На транспорте всего оставалось десять человек команды. Ветер мгновенно засвежел, баркас выбросило на лайду, а вельбот на отмель сахалинского берега, против огромного селения Тамлево. Люди из вельбота едва спаслись на берег и, разложив огонь, сушили свое платье, когда толпа гиляков, пользуясь тем, что после утомления наши уснули, утащила платье, так что Гейсмар с людьми на другой день явились в одних рубашках», — так писал в своей книге Невельской.
Он снова направил две шлюпки для обследования лимана. Одной командовал лейтенант Козакевич, другой — мичман Гроте. Первый должен был идти вдоль материкового берега и искать устье Амура. Второй — следовать вдоль сахалинского берега и тщательно замерять глубины на пути к югу.
Лейтенант Козакевич оказался счастливее своего товарища. Гроте сумел лишь добраться до отмели, от которой дальше к югу пути не было видно. Эта отмель пересекала лиман от Сахалина на запад. Вероятно, она была той самой отмелью, которую видели в свое время с юга Лаперуз и Браутон. А шлюпка лейтенанта Козакевича двигалась вдоль материка, следуя малейшим изгибам берега. В скором времени впереди показался мыс. Обогнув его, шлюпка очутилась в большой бухте. Вода с большой скоростью устремлялась навстречу шлюпке. Несомненно, это было какое-то сильное течение.
Бухта оказалась не чем иным, как устьем Амура, тем самым устьем, которое так безуспешно разыскивали все мореплаватели, побывавшие в этих местах.
Козакевич примерно определил ширину устья. По его расчетам, она составляла около 14 километров. Чтобы получить представление об окружающей местности, Козакевич решил взобраться на высокий мыс Тебах. Это был тот самый мыс, который шлюпка обогнула прежде, чем попасть в устье Амура.
С мыса Тебах Козакевич увидел лиман во время отлива. Он был весь изрезан каналами и отмелями.
С мыса Тебах лейтенант Козакевич увидел лиман Амура во время отлива.
Выяснив все, что оказалось возможным, Козакевич возвратился к «Байкалу».
Невельской, окрыленный известием, что устье Амура существует, тотчас же составил дальнейший план действий. Необходимо было еще многое выяснить и уточнить.
10 июля отряд, возглавляемый Невельским, на трех шлюпках двинулся в путь.
Следуя указаниям Козакевича, шлюпки благополучно добрались до мыса Тебах, обогнули его и очутились в устье Амура.
Невельской был очень взволнован. Ведь ему удалось совершить важное географическое открытие. Теперь позиции России на Дальнем Востоке будут закреплены.
Оставалось выяснить, судоходно ли устье Амура. Невельской с товарищами стал подниматься вверх по реке вдоль ее левого берега. То и дело бросали лот и измеряли глубины. Через некоторое время добрались до какого-то низменного полуострова. Он вдавался в реку и сильно суживал ее устье. Промеры показывали, что около этого полуострова глубина реки была от 11 до 27 метров. Наименьшая же глубина, встреченная на пути от «Байкала» до этого мыса, была 4,5 метра.
Невельской пересек реку и поплыл назад, теперь уже вдоль правого берега Амура. И здесь глубина оказалась достаточной для судоходства. До самого выхода в лиман лот показывал не меньше 9 метров.
Казалось бы, можно торжествовать победу, возвращаться на корабль, писать донесение в Петербург о полном успехе. Устье Амура судоходно, легкие морские корабли свободно могут в него заходить.
Но Невельской не мог на полпути прервать исследование. Он хотел собрать как можно больше доказательств судоходности Амура. Поэтому, вместо того чтобы вернуться на «Байкал», Невельской, выйдя в лиман, повернул шлюпки на юг. Он двинулся вдоль материкового берега, продолжая систематически замерять глубины.
Все ближе и ближе сходились берега Сахалина и материка. Наконец шлюпки подошли к такому месту, где, казалось, берега вот-вот сомкнутся. Но вместо перешейка, который готовились увидеть Невельской и его спутники, их глазам открылся пролив, до этого скрытый берегами Сахалина и материка. Он оказался довольно широк — около 7,5 километра. Глубин меньше 6 метров не встречалось.
Шлюпка подошла к месту, где, казалось, берега вот-вот сомкнутся.
Проследовав этим проливом к югу, Невельской вскоре очутился на той широте, где в свое время побывали Лаперуз и Браутон.
Теперь победа была полная.
Все представления об Амуре и Сахалине, господствовавшие среди русских и западноевропейских исследователей, оказались ошибочными.
Устье Амура судоходно, так же как и его лиман. Сахалин — остров, а не полуостров, Татарский залив — не залив, а пролив.
Теперь всем известно, что в том месте, где, по Лаперузу и Браутону, должен был оказаться перешеек, соединяющий Сахалин с материком, существует пролив. Это самая узкая часть Татарского пролива. Она носит имя человека, который впервые ее открыл и исследовал, — имя Геннадия Ивановича Невельского.
Так, с 1857 года на всех географических картах Сахалин стал изображаться островом, а бывший Татарский залив — проливом.
Сахалин и Татарский пролив слева — до исследований Невельского; справа — после исследований Невельского.