Карское море. Под этим именем известна часть Ледовитого океана, окаймленная с З. Вайгачем и двумя о-вами Новой Земли, с Ю. и Ю. В. побережьем Сибири; на С. З. оно естественных границ не имеет и непосредственно прилегает к Ледовитому океану на протяжении около 320 в. Точной границы на В. оно не имеет; некоторые считают, что к нему принадлежат Обская и Енисейская губы, хотя правильнее принять границею прямую, соединяющую о-в Белый с зал. Баренца на Новой Земле. Зап. берег моря, составленный о-ми, не имеет глубоких заливов, так же и вост., образованный полуо-вом Ялмал, и южный; только в юго-вост. углу, между Ялмалом и материком Сибири, море далеко вдается внутрь суши, образуя К. губу.
В этих пределах море вытянулось по направлению с Ю. З. на С. В., наибольшая длина его (принимая за границу вышеуказанную прямую) около 575 в., а ширина около 360 в. На З. море сообщается с Ледовитым океаном тремя прол.: Маточкин Шар, К. Ворота и Югорский Шар. Самый сев. из них первый, разделяющий между собой южн. и сев. о-ва Новой Земли; второй лежит в середине, а третий на Ю. Из них для плавания наиболее удобен последний и затем первый. В течение времени с 1868 г., когда чаще стали посещать К. море, большею частью пользовались Югорским Шаром, так как К. ворота при небольшой ширине (40 в.) часто затерты льдами, а Маточкин Шар лежит слишком далеко на С. и вход в него освобождается от льдов позже, нежели вход в Югорский Шар. Берега К. моря до сих пор мало исследованы, вост. побережья Вайгача и Новой Земли обследованы неудовлетворительно и к тому же еще в течение первой половины нашего столетия; последняя опись Новой Земли была произведена капитаном корпуса флотских штурманов Циволькою в 1838 г., но не на всем восточном побережье, начинающемся с 74° северной широты, а только местами. Южные и восточные берега моря впервые были описаны в 1734—39 гг. зап. отрядом большой северной экспедиции, снаряженной при Анне Иоанновне под начальством Беринга; сперва здесь работали лейтенанты Муравьев и Павлов, а затем лейтенанты Малыгин, Скуратов и геодезист Селифонтов; большая часть работы произведена тремя последними. Затем во второй и последний раз эти берега описаны и сняты в 1825 г. шт. – кап. корп. флотск. штурманов Ивановым и поруч. корп. фл. шт. Бережных, обошедшими по берегу от Югорского шара весь южн. и вост. берег до сев. оконечности Ялмала. Наибольшие глубины К. моря лежат в его зап. части, поблизости Новой Земли и Вайгача, вдоль первой тянется узкий канал с глубинами около и более 100 саж. [Глубины даны в морских 6 фт. саж.]; против К. ворот этот канал перерезывается отмелью с глубиною до 50 саж., к Ю. от которой, около Вайгача, лежит самое глубокое место моря, составляющее обособленный бассейн с наибольшею глубиною до 400 саж. Далее на восток встречаются глубины в 50 и 20 саж., границы этих глубин идут почти по меридиану и на С. огибают о-в Белый, в значительном расстоянии от него и устьев губ Обской и Енисейской. Таким образом, большая часть моря и соединение его с Ледовитым океаном заняты малыми глубинами, около 20 саж.; это обстоятельство препятствует большим ледяным горам, сидящим глубоко, проникать сюда из полярного бассейна.
Большая часть льдов здесь местного происхождения или речного, из Оби и Енисея, и принесена сюда течением, идущим вообще с С. В. на Ю. З. к К. воротам, через которые больше всего лед выносит в океан. Вообще, К. море начинает освобождаться от ледяного покрова в середине июля и остается свободным до конца сентября, а в благоприятные годы и позже. В начале навигации льды большею частью держатся в средней части моря, оставляя свободною полосу вдоль берегов Сибири, Ялмала и о-ва Белого. Есть основания утверждать, что сплошного ледяного покрова в К. море почти не бывает и зимою; при всех случаях зимовки моряки замечали постоянное движение льдов, а иногда даже море и вовсе освобождалось ото льда. Так, в первую зимовку Барентца на сев. оконечности Новой Земли, 5 окт. 1596 г., море было чисто, и были полыньи в феврале и марте.
Пахтусов на южной оконечности Новой Земли в 1833 г. видел несколько раз зимою чистое море; то же наблюдено было и в суровою зиму 1882 г. затертым среди льдов пароходом «Варна» и др.
Постоянное движение льда с помощью волнения к концу лета обращает лед в кучу мелких льдин, подвергающихся в это время влиянию теплой воды, изливаемой Обью и Енисеем; вода эта, как теплая и пресная, лежит на поверхности и заливает все море, способствуя таянию льдов.
Вода на поверхности моря настолько пресна, что можно употреблять ее для варки пищи; t° воды на поверхности осенью бывает сравнительно высока. Мак в 1871 г. на параллели 72° с. ш., к С. от Оби, наблюдал от +1°+6° Ц. Что эти теплые речные воды уходят к З., свидетельствует масса плавучего леса (плавник – местное название), встречаемого везде по берегам Новой Земли и Вайгача. К. море изобилует тюленями, моржами и др. промысловыми животными. Некогда оно посещалось русскими промышленниками, прекратившими свои плавания к началу XVIII ст.; с 1868 г. оно сделалось излюбленным местом для норвежских промышленников ввиду оскудения вод около Шпицбергена. С 1874 г. начались попытки возобновить морской путь в Сибирь, некогда проторенный русскими людьми; возможность подобных плаваний доказана уже несомненно. По К. морю в Сибирь известный арктический плаватель капитан Виггинс совершил около 10 плаваний, и ни одно из судов не было затерто или остановлено льдами, о чем им сделан обстоятельный доклад в Имп. рус. геогр. общ. 17 янв. 1895 г. На основании собранных данных общие правила плаваний К. морем таковы: время навигации с конца июля по октябрь; идя на восток, лучше проходить Югорское море и следовать вдоль материка и Ялмала, где малые и ровные глубины, достаточные для всяких судов, не позволяют, однако, еще не растаявшим льдам с середины моря подходить к берегу и заграждать путь; на обратном пути на З., когда льды уже значительно растаяли, можно идти прямо поперек моря к Маточкину Шару или кругом Новой Земли. Ю. Ш.
– Стрелка, отец, Стрелка!
Степан уверенно показывал рукой туда, где Ангара впадала в Енисей.
Да, это было устье Ангары, которая через сотни и сотни километров добежала наконец до Енисея и отдала байкальскую воду другой великой сибирской реке.
От устья Ангары начинался Нижний Енисей.
Путешественники завороженно смотрели на открывшийся водный мир. Ангара несла так много воды, что хрустально чистая полоса четкой границей показывала место ее соединения с Енисеем.
В устье Ангары и далее по Енисею берега отстояли друг от друга на несколько километров.
Изменился рельеф: правый берег становился гористым, а левый низменным.
Чем ближе подходили к Енисею, тем больше хмурился Катаев. Мужчины, сидевшие на веслах, сжимали их сильнее. Смутные очертания на горизонте с каждым гребком становились четче. То, что увидели путешественники, не могло не вызвать волнения. Весь берег по обе стороны от пристани на Стрелке был буквально «усыпан» покореженными, изуродованными судами большими и малыми, железными и деревянными.
Какая-то страшная сила ломала дерево и железо, плющила и раскидывала корабли и лодки. Картина ужасной катастрофы была так живописна, что на какое-то время всеми овладело желание быстро высадиться на берег и почувствовать под ногами твердую почву. Уловив настроение и желание спутников, Катаев крикнул приставать к берегу. Когда лодки уткнулись в береговой песок, люди быстро их покинули.
– Друзья мои, картина, конечно, безрадостная, но вполне объяснимая. То, что вы увидели – следствие страшной катастрофы, которая случилась на Стрелке несколько лет назад во время весеннего ледохода. Я читал об этом отчет. Образовался чудовищный затор, огромная плотина из льда. Вода прибывала, и очень скоро недалеко от Стрелки можно было наблюдать самое настоящее искусственное водохранилище. В какое-то мгновение случился прорыв, и вся масса потоки воды и льда с огромной скоростью ударила по Стрелке. Только что мы видели итоги стихийного бедствия. Кстати, что-то подобное случилось и рядом с Енисейском. Город тогда вмиг затопило. По улицам плавали катера и пароходы. Так что, господа путешественники, никакой фантастики. А пока разбиваем лагерь и устраиваемся на отдых. Кстати, где-то здесь, в районе Стрелки, есть замечательное уловное место тугуна. Такой вкусной рыбешки, я просто уверен, никто из вас не пробовал.
Рассказ Катаева всех немного успокоил. Природные катаклизмы были вполне объяснимы, время года не сулило никаких из ряда вон выходящих водных происшествий.
– Тугун-тунгун, – смешное название.
Черчилль сделал какой-то невообразимый жест руками, словно пытался что то нарисовать в воздухе.
– Да хоть бы и рыбалка, да хоть бы и тугун. Лишь бы время от времени под ногами чувствовать земную твердь. Нам, велосипедистам, это важно!.. Элен, дорогая Элен, а вы никогда раньше не ловили тугуна? – не унимался Черчилль, на которого известие о привале и ночлеге произвело радостное впечатление, словно он был матрос, давно не ступавший на землю.
Элен покосилась на американца, вдохнула побольше воздуха и, ко всеобщему изумлению, четко и громко выдала:
– Тугун – это некрупная рыба семейства сиговых, отряда лососеобразных, рода сигов. И заметьте, Черчилль, тугун покрыт легко отпадающей чешуей, что облегчит вам ее обработку. К вашему сведению, любезный Фрэнк, жировой плавник у тугуна находится за спинным.
Окрас рыбы серебристый с более темной спиной и светлым брюшком. Стоит отметить, Черчилль, что тугун – самый мелкий представитель сиговых. Его обычные размеры в пределах девяти-двенадцати сантиметров. А вес в среднем 20 грамм.
Ну, что вас еще может заинтересовать, мой американский друг? – Элен сделала небольшую паузу и закончила: – Продолжительность жизни рыбки тугун не более шести лет, – после чего победно взглянула вначале на ошарашенного такими познаниями Черчилля, потом на всех остальных.
Молчание прервал Вадим Петрович, от удивления даже выронивший весла, которые вынес с лодки, чтобы убрать подальше от воды.
– Браво, мадам. Браво! – захлопал автомобилист. – Я никогда ничего подобного от вас не слышал!
Остальные с любопытством поглядывали то на Черчилля, то на Элен, словно бы ожидали продолжения лекции. И дождались.
– Что бы я посоветовала участникам будущей рыбалки? Тугун выбирает плесовые участки, где течение медленнее, а глубина небольшая. И чтобы вы знали, днем эта рыбка держится на глубине, а вечером и ночью выходит на мелководье, где ходит стаями.
– Браво, Элен, браво! Я преклоняюсь перед вами, это непостижимо, профессора отдыхают! Великолепный познавательный урок! – Спасибо Фрэнк. Урок, конечно, у рок, – невозмутимо и очень серьезно продолжала Элен.
И, выждав паузу, вдруг сама захохотала, да так громко и так сильно, что публика опешила во второй раз. Никто не мог сообразить, что все-таки происходит.
– Расслабьтесь, дорогие мои. Я прочитала об этом заметку в газете, ну, той самой, что вы все читали в Кежмах. И, как видите, она пригодилась. Любые знания рано или поздно становятся полезными, не так ли, Фрэнк?
– Но я ведь, кажется, тоже читал эту газету…
– Не расстраивайся, Фрэнк, и я ее читал, – Вадим Петрович развел руками. —
И вы, Григорий Матвеевич, и, кажется, Николай Миронович!
– Мы все читали, а точнее, держали в руках газету, – подытожил Катаев. – И каждый искал в ней что-то для себя.
– Всеобщая невнимательность, господа, может привести к конфузу. В любом случае я лично снимаю перед самой внимательной читательницей шляпу. – И Вадим Петрович грациозно помахал головным убором перед Элен. – Но теперь расскажите, эта рыбка действительно так вкусна, что мы должны лезть ради нее в холодную воду?
– Гурманы считают эту рыбку царской.
Среди вас есть гурманы? Молчите… ну, значит вы все любите тугуна! Даешь сибирский деликатес!
– Я предлагаю ночевать в лодках, не будем тратить времени на обустройство лагеря, – предложил Катаев. – С утра двинемся дальше. Мы со Степаном идем за тугуном. Кто пожелает, присоединяйтесь.
…Удивительно быстро человек обживает пространство. И нужно-то совсем немного общее дело, общение, тепло… Еще минуту назад на этом безымянном берегу было тихо, ничто не нарушало его тишину. А вот уже и голоса, и потрескивание костра, над которым тунгус мастерски в мгновение ока приспособил чайник и котелок, и ухающие удары топора, и стук разлетающихся полешек…
При всем шуме первых суматошных часов привала, каждый занимался своим делом. Так бывает, когда начинаешь ощущать себя неотъемлемой частью дружного отряда первопроходцев, которые идут навстречу неизвестности с добрыми намерениями и светлой мечтой. Но присмотритесь внимательно, понаблюдайте, и вы, как художник, заметите штрихи к этой бивуачной картине: то один путешественник, то другой на мгновение «терял» улыбку и веселость. И появлялась если не растерянность или тревога, то хотя бы оттенок печали или волнения. У всех осталась своя жизнь за порогами Ангары, за сотнями верст дорог, за таежными хребтами. Да! У каждого из наших путешественников было по чему скучать. Но все они находили в себе силу и мечтать, а это, как известно, лучшее лекарство, если каждый день начинается и кончается неизвестностью.
«Бредить» – то есть ходить с бреднем – что в Ангаре, что в Енисее, пусть даже в теплую летнюю пору, занятие малоприятное. Так холодны сибирские реки, что долго в них не пробыть, хотя вода на мелководье и вправду терпима и позволяет заводить бредешок без «стука в зубах». На пятый или шестой заход тугуна набрали с лихвой, а попутно прибрали еще и щуренка, несколько окуньков и прочую соровую живность.
Пока готовился обед, Черчилль решил прогуляться по берегу Енисея. Американец шел по гальке вдоль кромки воды безо всякой цели. Ему хотелось побыть одному. Речная волна бежала рядом, словно старалась чистотой своей воды приукрасить береговой каменный пояс перед вышагивающим Черчиллем. Ведь всем хорошо известно, что ничем не примечательная галька после накатившей воды блестит и сверкает.
Но Черчилль был далек от любований и размышлений. Он грустно брел и машинально поднимал мокрые камешки, которые, как ему казалось, красивее остальных.
– Хороший сувенир. Они будут напоминать мне об этом путешествии.
Из каждой поездки он, как и тысячи других странствующих, привозил что-нибудь, что возвращало к приятным воспоминаниям.
Один, другой, третий, четвертый камушек… Сколько времени Черчилль «прогулял», он сказать не мог. Но лагерь остался далеко позади, а вскоре и вовсе исчез из виду. Береговая кромка уткнулась в большой скалистый выступ, и американец повернул обратно. Карманы его были забиты «находками»…
– Фрэнк, мы тебя потеряли, – автомобилист помешивал котелок с ухой из тугуна. – Но ты как всегда вовремя, деликатесная уха почти готова.
А что у тебя в карманах?
– Изучал местность и собирал камешки на сувениры. Что еще можно взять отсюда для воспоминательных минут? Вернусь в Америку и устрою у себя на столе миниатюрный сад камней. Слыхал про такой?
– Слыхал. Чисто японское изобретение.
– Григорий Матвеевич, а вы слыхали?
– Мне посчастливилось видеть настоящие сады камней. Это японское изобретение исключительно красивое зрелище, настоящее произведение искусств. Вы не поверите, но, попав в него, испытываешь какое-то необыкновенное умиротворение. Камень завораживает, расслабляет.
– …Хватит, хватит, хватит ваших умных речей, – запричитал Вадим Петрович. – До чего же вы любите поговорить. Ты лучше покажи нам свои находки. Зачем было уходить так далеко, когда этой гальки полно вокруг.
Черчилль пожал плечами и стал вынимать из карманов понравившиеся ему камешки. Их было много, образовалась горка.
И вот тут уже пришла пора удивляться американцу. Вадим Петрович, наклоняясь над «уловом», вдруг упал на колени, потом побежал к лодке и вскоре вернулся с увеличительным стеклом. Он опять припал к камешкам, осторожно разглядывал их на свет, разглядывал через увеличительное стекло, тер о траву и снова разглядывал.
Яковлев что-то тихо бормотал, то пожимая плечами, то хмуря брови, то искоса взглядывая на Черчилля. А когда автомобилист издал истошный вопль, все поняли – случилось что-то из ряда вон выходящее. Вадим Петрович, не вставая с колен, посмотрел на Черчилля так, как смотрят верующие на своего пастыря во время проповеди.
– Черчилль! Друг мой, но это же большие деньги. Я не знаю, как, но ты умудрился собрать эту гору самоцветов. Непостижимо! Вероятно, тут, под нами, просто подземные кладовые. Просто непостижимо!
На зычный голос Вадима Петровича сбежались все. Даже Дженкоуль и Никола, которые тащили здоровенную лесину для ночного костра, бросили ношу и кинулись в лагерь. Уж не беда ли случилась?! Сам же Черчилль, опешивший от наскока Вадима Петровича, отскочил назад.
– Что случилось, чего вы орете как ошпаренный?! Это всего лишь камни с реки! Если их нельзя брать или они вредоносны, я оставляю их здесь!
– Чего я ору?! А вы хотели бы, чтоб я молчал, глядя на эти, как вы заявляете, камни с реки?! Мне кое-что известно о минералогии! Черчилль, ты самым непостижимым образом набрал гору самоцветов. Нет, я знаю, и об этом говорят ученые мужи – здешние места хранят драгоценные камни и полудрагоценные. Но как ты умудрился за несколько часов собрать такую коллекцию! У знатоков на это уходят десятилетия! Вот смотри: это халцедон, вот сердолик, это аметист. – Вадим Петрович пальцем «отщелкивал» от каменной горки то один, то другой камешек. – Далее аквамарин, оникс не в счет. А это нефрит, поразительной чистоты, погляди, какой темно-бархатистый цвет. Вот исландский шпат. Господи, а вот, вот на первый взгляд обыкновенный камень, но у него две желтые прожилочки, ну, вот смотри, американская твоя башка! Это не слюда, не мусковит какой-нибудь. Это золотые жилки! Слышишь, Америка! Это золото под ногами! Подошедший Катаев тоже наклонился к каменной куче. Не забудьте упомянуть турмалин и хризолит.
– Турмалин и хризолит! – Черчилль был явно обескуражен. – Я просто собирал красивые камушки для домашней коллекции. А здесь такое богатство…
Элен, Элен! Слышите, тут можно построить добывающую фабрику и рудник! Господа, господа, мы можем все разбогатеть. Зачем так торопиться, давайте поживем на берегу несколько дней.
Какой прекрасный пейзаж, какой чудный тугун! Все посмотрим, все опишем, застолбим участок? А?.. Нет?.. Ну, давайте хотя бы насобираем мешок этих самоцветов! Это же вклад в наше будущее!
– И пойдем с улыбкой на дно! Господи, американская твоя душа. Ну как мы этот мешок, а зная тебя, два мешка, потащим?
– Три, – не удержалась Элен.
– Да, верно. Три мешка потащим с собой. – Вадим Петрович обнял приятеля. – Фрэнк, давай поступим по-другому. Сохраним все это в тайне. Отправимся дальше в путь налегке, а в дороге поразмышляем над твоим предложением о фабрике и руднике. Видишь, тут никого нет! Никто не узнает о твоей находке.
Фрэнк явно был разочарован. Еще никогда он не был так близко к большому состоянию, и никогда еще мечты о нем так явно не растворялись по мере продолжения разговора.
– Ладно, ладно, я все понял. Не нужно уговаривать меня. Вы думаете, я алчный и жадный иностранец. Нет, я просто представил себе… Эх, Элен, Элен. Сколько чудесных путешествий можно было бы совершить на эти камушки, сколько машин построить, наконец!.. Ладно, хорошо, отлично. Сохраним все в тайне. Вы тут отдыхайте, а я еще немного похожу по бережку. Надеюсь, эти находки я могу забрать с собой? А вдруг я найду алмаз? Тогда вам не отказаться! – И Черчилль засеменил к «самоцветному» берегу….
Разумеется, весь лагерь только и говорил о находках Черчилля. Еще бы, не каждому выпадает такая удача, и не каждый день ты становишься свидетелем самого настоящего геологического открытия. И если бы мог, Никола в ту же минуту бросился бы к реке. Отвязал бы лодку и был таков. Вот оно, богатство, о нем кричал этот заполошный иностранец, и все остальные, в том числе и серьезный, молчаливый Катаев, были убеждены в том, что богатство под ногами.
Барбуда был бы рад услышать такое важное известие о речных самоцветах. Да за пару недель они с мужиками перепашут весь этот берег до холмов и отрогов.
Если уж здесь, на обычном берегу, самоцветы валяются под ногами, то какие несметные богатства скрываются под землей…
Вечерело. Путешественники собрались к костру, чтобы наконец попробовать деликатесную рыбешку. Вернулся в лагерь и Черчилль.
– А тугунчик и вправду недурен, – приговаривал Вадим Петрович, поглощая уху. – Жаль, что ее нельзя заготовить впрок. Молодцы журналисты. Не обманули.
– Вадим Петрович, не надоела тебе рыбешка?
– Фрэнк, камешками в тайге сыт не будешь, – захохотал автомобилист. – Кстати, нашел ли ты что-то новенькое для своей коллекции? Я видел, ты притащил в лагерь целый мешок. Давай, показывай, нехорошо от друзей скрывать такие находки.
Может быть, у тебя полна сума алмазов!
Фрэнк неохотно пошел к лодке и приволок, согнувшись, как бурлак, большой мешок камней.
Он стал аккуратно выкладывать находки у костра.
Первым, разумеется, захохотал Яковлев, разбиравшийся в минералогии. Остальные крепились, но вскоре все у костра смеялись так заразительно и искренне, что даже Дженкоуль и Никола, которые улыбались мало, не удержались от улыбок. И только сам Черчилль не мог понять, в чем причина этого гомерического хохота.
– Ой, держите меня, и вот благодаря этому мы могли бы пойти на дно Енисея. Вы представляете, сколько лишних килограммов мы чуть не взяли на борт. – Яковлев тыкал в кучу камней пальцем и продолжал хохотать.
– Фрэнк, Фрэнк, я погибаю, но это же самая обыкновенная галька!
– Да, но это наша енисейская галька, – поддакивал Яковлеву Катаев. – Такой во всей Америке днем с огнем не сыскать.
– А что, представьте себе: прийти на благотворительный бал в Нью-Йорке в колье и серьгах из енисейской гальки! Представляете, огромный зал для приемов и объявляют: «Элен Гладсон и Фрэнк Черчилль!». Вхожу я, а на шее такая роскошь, а рядом первооткрыватель чудесного булыжника…
Черчилль только вздыхал и уныло поглядывал на свои новые находки. Но когда все наконец успокоились и, забыв о неудаче Фрэнка, переключились на другую тему, он незаметно взял несколько камней и убрал в карман брюк. На всякий случай! Ошибаются все.
Сосновые полешки потрескивали и выбрасывали в темноту снопы искр. В этот момент даже непроглядная чернота неба оживала, искры будто бы прибавлялись к мерцающим звездам. Путешественникам казалось, что сидят они под волшебным куполом из горящих точек.
– Интересно, а как появилась Ангара? – спросил Степан.
– А этого точно никто не знает, сынок.
К Степану и Катаеву подсел Сидоров.
– Это как так? Никто не знает, как появилась такая большая река?
– Гипотез и предположений хоть отбавляй. Ну вот, к примеру, один ученый муж доказывает, что когда-то давным-давно Байкал был бессточной котловиной. Он доказывает, что в древнее время такой, какой мы ее видим сейчас, Ангары просто не было. Истоки прапра-Ангары лежали где-то на северо-западе от Балаганска! Но самое интересное, что она впадала в Байкал, а не вытекала из него! А вот Верхняя Тунгуска, она же Подкаменная, уже была и впадала в Енисей… А затем природные стихии – землетрясения и вулканические подвижки – размыли водораздел между Ангарой и Подкаменной, и в конце концов древняя Ангара захватила верховья Тунгуски. По другой версии, возникла Ангара от того, что в самом Байкале воды стало слишком много и она, прорвав горную преграду, пошла в Енисей по уже существующей протоке. Байкальская вода расширила себе путь, и появилась новая могучая река Ангара.
– Откуда у вас, приказчика, такие познания?! Не обижайтесь, ради Бога, я искренне восхищаюсь вашей эрудицией.
Элен внимательно слушала рассказ Катаева.
– Дорогая Элен, я, как и вы, читаю газеты, – рассмеялся Катаев. – Ну а если серьезно, то все это итог самообразования. Учусь, знаете, везде, где только можно. Книги, книги, книги – вот источник всех фактов и рассуждений. В Енисейске, в Иркутске, Томске – где только не жил, можете мне поверить, каждый день событие: научные лекции профессоров, путешественники рассказывают о своих поездках, имеются серьезные научные общества, музеи. Великая сила просвещения, знаете ли. Когда-нибудь, Элен, я покажу вам нашу домашнюю библиотеку. В ней книги, выписанные со всего света. А уж местные-то издатели дарят свои произведения.
Вот вы удивляетесь, я и сам порой удивляюсь, какими странными путями мы идем к знаниям. Наша экспедиция, если разобраться, чистая авантюра. Никто на Подкаменную не забредал, не изучал серьезно. Сумеем добыть новые факты – будет польза, не сумеем – пустая поездка.
– Будет, будет вам, – растроганный Вадим Петрович приобнял Катаева. – Вон Черчилль уже великую пользу здешним местам принес: полберега Енисея от гальки очистил. Напишу-ка я об этом прелюбопытнейшем факте в газету. Вот только бы международного скандала не случилось. Скажут, что мы его заставили бесполезную работу делать. Да, Фрэнк?
Фрэнк фыркнул:
– Но и самоцветы, кажется, тоже здесь!
– А то, полные карманы! Ты, Фрэнк, давай, не затягивай. Как приедешь в Америку, вези сюда своих компаньонов, будем добывать самоцветы и галечку.
– Ой, как смешно, как смешно! Я бы и галечник продал. Не сомневайся. Нет вы посмотрите, какой он красивый, округлый, разноцветный! А как блестит в воде! А представьте, что им выкладывается дно, интерьеры квартир и магазинов, бассейнов! А? Немножко рекламы – и камешки пойдут на ура! Это тебе не руль «Зяблика» крутить. Реклама – это тоже двигатель! Она не то что колеса крутит, она мир толкает к движению.
– Господа, вам осталось только выйти на ринг, – Элен строго посмотрела на спорщиков. – Ваша пикировка заставляет меня думать, что вы просто не знаете, чем себя занять. И кстати, Вадим Петрович, я, кажется, готова вложиться в галечное дело.
Мне идея Черчилля не кажется такой уж странной. Мы еще выясним, нельзя ли использовать здешний камень в строительстве. А цемент? Разве в цемент не добавляют различного рода… э-э-э…
Ну вот забыла! Кто поможет?
– Щебень, дробленный камень, – подсказал Сидоров.
– Ну вот, я же говорила, дело не такое уж и пропащее.
– Элен права, извини, Фрэнк, это из-за отсутствия «Зяблика». Сейчас бы порулить с часок, и нервная энергия перешла бы в физическую.
Катаев потер руки.
– Ну, вот и славно, международный конфликт исчерпан. А вы, Фрэнк, не сильно расстраивайтесь.
Ваша ошибка хотя бы не разорила вас. Помните ли, друзья, те береговые участки Ангары ниже Кежмы с неестественными для равнинного берега холмиками-возвышенностями? Кто-то из вас предположил тогда, что золотодобытчики забивали там шурфы. Очень близко к истине, земляные работы действительно вели, но не старатели, а первопроходцы. В каждой ватаге был хотя бы один, жаждущий быстрого обогащения.
Везде тогда чудилось золото или серебро. Когда русские пришли на Ангару, они встретились с бурятами. А у тех вся конская сбруя из серебра, седла в серебре, стремена искусными мастерами из серебра сработаны, на одежде что у мужчин, что у женщин серебряные вставки. И решили тогда наши мужики, что там, где буряты кочевали, серебра полно. Перекопали да просеяли все вокруг, но ничего не нашли. Да и откуда ему, серебру, взяться у реки Ангары.
– А сбруя? А одежда?
– Серебро, Фрэнк, из Монголии брали. Впрочем, чудеса случаются. Вот вы самым непостижимым образом на одном месте столько самоцветов и поделочных минералов отыскали.
…Во мраке ночи тайга чернела неприступной сплошной стеной. Было тихо-тихо, но хорошо слышался прибой. И только яркий и жаркий костер, который разговаривал на языке огня, мог поспорить в этой тишине с говорливой водой. Снопы искр на мгновение расширяли видимое пространство, тени у костра словно начинали двигаться, жить своей, отдельной жизнью.
Путешественники молча смотрели на огонь, и каждый думал о своем.
– Дженкоуль, а, Дженкоуль, расскажи сказку, – попросил Степан.
Все враз встрепенулись и стали в один голос выпрашивать у проводника-тунгуса какую-нибудь историю.
– Такую мне сказку в детстве напевала бабушка… Раньше далеко на юге Енисея жили кето.
Все у них было из того, что нужно лесным людям. Но вот однажды пришли из пустыни великаны-людоеды. Совсем худые люди-великаны.
Не стало кето жизни. Долго думали они, как спастись от беды. Кинулись к лодкам. Легли на дно, и понес их дедушка Енисей прочь от родных мест. Вот стали они уплывать от страшных великанов. Но злой человек всегда что-нибудь за пазухой держит. Великаны воды боялись, плавать не умели, но плохие всегда хитрят. Стали они хитрить. Забежали великаны вперед. Собрали все горы вокруг, сложили крепкую стенку и бросили на Енисей. Стена была крепкая, и как река ни старалась, не могла пробить ее. Раздался Енисей вширь. Охотники плачут, женщины плачут, детки плачут. Получается, снова беда у кето.
Но был у них свой богатырь Анба. Взял Анба топор, размахнулся и рассек каменную стену. С тех пор и стоит на Енисее Осиновский порог.
– А где теперь живут кето? – спросил Степан.
– У самого Енисея, в месте впадения Подкаменной Тунгуски, – подсказал Катаев. – Мне приходилось бывать в тех краях, когда доставлял грузы на прииски. Пришлось однажды заночевать на Черном острове, в фактории, что недалеко от старинного русского села Закаменного. Поверьте, друзья, удивительные места. Сама фактория на крутояре, окна зимовьюшек прямо на реку глядят. А вокруг тайга, словно океан безбрежный, ни конца, ни края – тайга до горизонта и, кажется, за ним тоже.
Должны мы были в Кузьмовку груз сплавить. А как тут сплавишь, места-то незнакомые, тайга нехоженая, на реке шиверы да мели. Пошли, что называется, на свой страх и риск. Ох, и натерпелись мы страху! Плывем. Спокойная вода, тишина стоит. Поворот. Глядь, а впереди горная гряда,
целая россыпь порогов и порожцев, как зубцы они торчат. Сплошной частокол каменных шишаков.
Две лодки потеряли, но все же пробились. Только в себя пришли – новый страх: настоящая колоннада отшлифованных ветром и водой каменных пальцев. И так до Кузьмовки.
– Скажи, отец, а кето – как Дженкоуль или на нас больше похожи?
– У каждого народа свой облик, свои наряды, свои обычаи. Охотники кето носят грубошерстые кафтаны, свободные и просторные. Им так удобно за зверем бегать, а еще их одежда тепло держит. На кафтанах яркие нашивки, на ногах мягкие сапоги из оленьей кожи. В ножнах деревянных нож, кисеты для табака. У мужчин и женщин на шее платки. Они охотники, и Дженкоуль охотник. Но тунгусы и кето люди разных племен.
– Табак у кето шибко хорош, – добавил Дженкоуль. – Трубка березовая. Табак злой, листьями идет. Встретим кето, обязательно покурим, – причмокивая, зашептал проводник…
Скоро люди, уставшие за день, крепко заснули в лодках. У костра расположился только Дженкоуль. Из-за дальней лодки тихо выскользнула тень и растворилась в ночной черноте. Если бы кто-то наблюдал за тунгусом, он подумал бы, что проводник забылся глубоким сном. Но проводник не спал. Он хорошо слышал, как хрустнула сухая ветка. Он знал, что это не был треск костра. Он видел, что вслед за первой тенью метнулась вторая. Дженкоуль очень, очень удивился.
Востротин Степан Васильевич
Историческое отступление, в котором мы знакомимся с потомственным почетным гражданином, золотопромышленником, енисейским городским головой, членом III и IV Государственных Дум – депутатом от Енисейской губернии, а также путешественником и подвижником в деле изучения северных морских путей
С целью изучения Северного морского пути Востротин совершил две экспедиции из Лондона в Енисейск: в 1894 с капитаном Виггинсом и в 1912 с Фритьофом Нансеном. Идею Северного морского пути отстаивал он в Государственной думе.
Родился Степан Васильевич в 1864 году в Енисейске, в Томске окончил гимназию, в 1887 году – с отличием Казанский ветеринарный институт.
После смерти отца в 1889 году Востротин становится владельцем большого торгово-промышленного хозяйства, включающего 17 приисков.
Кроме коммерции занимается попечительством и благотворительностью. Неоднократно избирался гласным городской думы, в 1894 году становится городским головой г. Енисейска. Состоял председателем Общества попечения о начальном образовании в г. Енисейске, был начальником Вольно-пожарного общества. С 16 июля 1892 года высочайше утвержден в звании директора енисейского тюремного отделения. Состоял членом Попечительского совета Енисейской женской гимназии с 1890 года, а с 1896 года – действительным членом императорского Русского географического общества. С 1896 года – председатель Енисейской окружной переписной комиссии. За труды по первой всеобщей переписи населения 30 января 1897 года высочайше пожалован темно-бронзовой медалью. Приказом по Министерству юстиции от 26 июня 1897 года назначен почетным мировым судьей Красноярского окружного суда на трехлетие с 1 июля 1897 года, а приказом от 19 февраля 1901 года – на следующее трехлетие.
Постоянно и настойчиво отстаивал интересы Енисейского края и родного города, был активным сторонником освоения Северного морского пути, о чем вышла в 1902 году его книга. В газете «Сибирские вопросы» (в 1905 и 1906 годах) опубликовал об этом ряд статей, а именно: «Северный морской путь и Сибирь», «Обь-Енисейский канал и внутренний водный сибирский транзитный путь».
Еще в 1893 году в Енисейск Северным морским путем прибыл английский капитан Виггинс. Груз составляли рельсы для восточных участков Сибирской железной дороги. С. В. Востротин сблизился с капитаном Виггинсом и решил тщательно изучить вопрос о северо-морских сообщениях Сибири с Западной Европой и Россией. С этой целью он отправился в 1894 году вместе с женой в Англию. Отсюда Востротины и капитан Виггинс приехали на пароходе в Норвегию, а затем на старом норвежском китобое «Звезда» направились к устью Енисея по Северному океану.
Плавание прошло благополучно. Были привезены не только разные грузы, но вместе с ними следовали и казенные суда – туера для организации передвижения в порожистых частях рек Енисея и Ангары.
По инициативе Востротина енисейские и красноярские купцы организовали «Товарищество пароходства по р. Енисею», в основном для торговли с заграницей. «Товарищество» приобрело 3 парохода, два из которых были доставлены на Енисей через Карское море и океан. Это были суда полуморского типа, стоимостью до 400 тысяч рублей. «Товарищество» вошло в соглашение с иностранной фирмой об обмене грузами в устье Енисея.
В 1898 году правительство решило совсем закрыть северо-сибирский торговый путь.
Востротин вместе с известным исследователем Арктики, почетным членом Петербургской академии наук Фритьофом Нансеном совершил плавание на пароходе «Коррект» от берегов Норвегии через Баренцево и Карское моря в устье реки Енисей.
Понимая огромное значение транспортных связей для торгово-промышленного развития Сибири и Енисейской губернии, Востротин отстаивает идеи строительства железных дорог Ачинск – Енисейск, Ачинск – Минусинск, Томск – Енисейск.