Аврелиева дорога
Глава 16
Веспасиан рухнул с коня на руки Магну и почувствовал, что его бережно усаживают, прислонив к стволу дерева.
– Отдохни здесь, господин. Парни собирают хворост для костра. Как только разведем огонь, сможем вытащить кинжал и подлатать тебя.
Кулачный боец выровнял раненую ногу юноши, и тот сразу почувствовал облегчение, когда вес кинжала приняла на себя земля.
– Где мы? – слабо спросил Веспасиан.
– В долине у ручья, примерно в миле к востоку от дороги. Здесь нас никто не увидит, так что можно разжечь костер.
Магн подложил юноше под голову скатанное одеяло, потом поднес к его губам мех с водой. Веспасиан пил большими глотками – потеря крови породила в нем страшную жажду. Чувствуя, как холодная вода наполняет желудок, он воспрянул духом.
– Глупо я поступил на мосту, закрыв лицо. Просто не подумал.
Вернулись Секст и Марий с охапкой сучьев и принялись разводить огонь.
– Это был не самый глупый твой поступок, если позволишь мне дерзость так говорить, господин, – сказал предводитель «братьев», подав юноше кусок хлеба и шмат сала. – Сообщить центуриону, что едешь в Геную, вот это была настоящая глупость.
– Но он наверняка утонул в реке под весом своих доспехов?
– Может, и так. Как и его приятель. Но тот, которого он отослал к трибуну, не утонул, и слышал каждое произнесенное тобой слово. И говор твой тоже уловил.
– Эх!
– Вот именно, что «эх!». Теперь они будут идти за нами по следу по всей Аврелиевой дороге, а в Генуе станут искать военного трибуна со свежей раной в правой ноге, который говорит, как сабинский крестьянин.
– Значит, надо опередить их.
– А вот это – самая большая глупость… господин. Во-первых, тебе надо оправиться от раны, а во-вторых, будем надеяться, что в эту самую минуту наши преследователи как раз проезжают мимо того места, где мы свернули с дороги.
– Откуда ты знаешь?
– Ну, требуется примерно полчаса, чтобы отправить гонца в казармы преторианцев, расположенные на другом конце города. Еще полчаса, чтобы отправить конный отряд по Аврелиевой дороге. Выходит, что у нас имелся час форы. Мы съехали с дороги около часа назад. Вот, все очень просто.
– Ясно. Получается, для нас лучше всего придерживаться первоначального моего плана: заехать в имение моей бабушки в Козе. Это один день хорошей езды отсюда. Там мы сможем отсидеться, пока моя нога не подживет и не уляжется суматоха. А потом решим, как быть дальше.
– Что же, смахивает на план, господин, к тому же другого у нас нет. Значит, пусть будет Коза. Но сначала надо разобраться с кинжалом Макрона.
– Макрона?
– Да. Это Макрона ты свалил с ног и украл его кинжал. И я уверен, он мечтает вернуть свое имущество.
– Я не крал.
– Хорошо, скажем так: теперь у тебя он есть, а у него – нет. Ясно одно – трибун явно успел хорошо рассмотреть меня. Лучше мне некоторое время в Риме не появляться. Поэтому, господин, я отправлюсь с тобой, если не возражаешь.
– Да нет, конечно. Но как? Ты вступишь в легион?
– Да ни за что! Нет, я буду при тебе в качестве вольноотпущенника. Молодые господа часто берут в поход личного раба или слугу, так что это не будет выглядеть неуместно.
Веспасиан слишком устал, чтобы спорить. Да особенно и не стремился – мысль, что Магн будет рядом, успокаивала.
– Приму молчание за знак согласия, – заметил кулачный боец. – А теперь приготовься, господин, будет больно.
Веспасиан снова опустил голову на скатку и посмотрел на почти полную луну в небе. Ее нежный свет проникал сквозь лишенные листьев ветви деревьев, растущих вдоль ручья, придавая им серебристый абрис, который наполнялся снизу оранжевыми отблесками костра, разведенного Марием и Секстом.
Магн вытащил меч и сунул острие в пламя. Потом вернулся к Веспасиану, опустился на колени и обследовал раненую ногу при свете костра. Кинжал вонзился в икру на три дюйма, но выпасть ему не давала пробитая пластина поножи. Магн аккуратно покачал рукоятку, проверяя, насколько крепко держит бронза стальной клинок. Выходило, что крепко.
– Ау! – вскрикнул Веспасиан.
– Прости, господин. Я просто прикидываю, что надо сделать. Могу сказать одно – тебе повезло. Не будь на тебе поножей, кинжал прошел бы ногу насквозь и ранил коня. Тебя бы схватили, да и ходить ты вряд ли бы смог. Впрочем, с учетом того, что сотворил бы с тобой Сеян, это умение вряд ли понадобилось.
Юноша поморщился.
– Выходит, все не так уж плохо?
– Определенно так, господин. – Магн повернулся к Сексту и Марию. – Ребята, нам предстоит работа для троих. Секст, держи поножь. Как только я выдерну кинжал, снимай ее.
– Сначала держать, потом снять. Все понял, Магн, – пробормотал Секст, отчаянно стараясь не перепутать.
– Марий, как только поножь будет снята, вытащи из огня меч и приложи к ране. Держи, пока я не скажу.
– Ясно, Магн, – отозвался Марий, довольный тем, что ему досталась работа для одной руки.
– Отлично. Господин, мы все провернем очень быстро. – Он подал Веспасиану ветку с палец толщиной. – Закуси это.
Молодой человек повиновался и напрягся.
– Лучше тебе не смотреть, господин. Готов? – спросил Магн.
Веспасиан закрыл глаза и кивнул.
– Итак, ребята, на счет три, – сказал кулачный боец, ставя ногу на лодыжку Веспасиана и обеими руками хватаясь за рукоятку кинжала. – Раз, два, три!
Веспасиан уловил скрежет металла по металлу. Его нога дернулась, последовала ослепляющая вспышка боли. Когда поножь сняли, стало немного легче, а потом пришла раскаленная докрасна агония. Смрад горящей плоти ударил в ноздри, и юноша потерял сознание.
– Очнись, господин. Надо сниматься.
Веспасиан вынырнул из тяжелого забытья и открыл глаза. Было еще темно. Магн стоял рядом на коленях и тряс его за плечо.
– Как ты себя чувствуешь?
– Спасибо, Магн, лучше. Но нога все еще немая, как доска.
Юноша осторожно опустил руку к раненой икре и нащупал тугую повязку.
– Как там дела? – поинтересовался он.
– Неплохо. Прижигание остановило кровь и закрыло рану. Мы по очереди помочились на нее – моя бабушка всегда так делала, если под рукой не оказывалось уксуса.
Веспасиан поморщился.
– Думаю, с учетом того, сколько вы выпили, эффект был не хуже, чем от уксуса.
– Скорее всего, господин. Нам надо наскоро перекусить и быть готовыми тронуться в путь с рассветом.
Секст раздал всем по куску хлеба и сыра, после чего принялся прятать следы костра. Марий тем временем наполнял мехи водой из ручья.
– В каком направлении двинемся? – спросил юноша с набитым ртом.
– Могу предположить, что преторианцы знают о твоей ране. Поэтому сообразят, что вскоре после наступления темноты мы остановились с целью подлатать тебя. Если они после прихода ночи ехали еще часа два или три, то решат, что наверняка проскочили вперед нас. В таком случае им остается перекрыть дорогу и выслать дозоры по сторонам, на случай, если мы попытаемся пробраться обходными тропами.
– Выходит, что мы в ловушке? – заявил Марий, все еще возящийся с мехами. – Может, нам тогда поехать на восток, до дороги Эмилия Скавра? До нее отсюда миль двадцать, не больше, а ведет она тоже в Геную.
– Я подумывал об этом, приятель, но преторианцам известно, куда мы направляемся, поэтому уверен, что они перекроют и этот путь.
– Что же нам тогда остается, Магн? – спросил Секст. – Возвращаться в Рим?
– Ни в коем случае. В ближайшие дни всех въезжающих в город будут досматривать. Нет, ребята, нам надо просто двигаться вперед по проселочным тропам, держа ухо востро, и попытаться проскользнуть через сеть.
Предводитель «братьев» поднялся. Первые лучи солнца появились из-за горизонта, и длинные тени деревьев легли на землю.
– Давайте, парни, по коням. Тебе же, господин, лучше снять этот красный плащ. Он, я бы так выразился, слишком кричащий. Вот, возьми мой.
Веспасиан без возражений накинул теплый шерстяной плащ Магна на плечи, а свой армейский сунул в ранец. Он ухитрился взобраться без посторонней помощи в седло, но от усилия голова закружилась, и ему пришлось ухватиться за гриву, чтобы не упасть.
– Все хорошо, господин? – обеспокоился Магн.
– Спасибо, все отлично, – ответил юноша, когда туман перед глазами рассеялся.
– Одно радует – ехать мы будем не спеша, из опасения нарваться на дозор. Поэтому держись, господин, и говори, если потребуется остановиться.
Магн ударил лошадь пятками. Веспасиан последовал за ним, молясь богам дать ему сил на этот день.
Держась примерно в миле справа от Аврелиевой дороги, отряд пробирался по пересеченной местности. Холмистый ландшафт по большей части покрывали крестьянские поля, перемежающиеся узкими тропами, дикорастущими деревьями и оливковыми рощицами. Там и тут виднелись хижина или сельская вилла. Они огибали их, стараясь не попасться никому на глаза, но неизменно придерживались северо-западного направления.
Иногда в нескольких милях слева показывалось море, помогая им ориентироваться. Солнце теперь только изредка проглядывало через густеющую пелену облаков. Через пару часов, за которые они покрыли миль десять с лишним, Магн остановился и повернулся к спутникам.
– По моим прикидкам мы должны оказаться на рубеже преторианских пикетов, поэтому следите в оба. Теперь будем по возможности держаться под прикрытием деревьев, оливковых рощ и оврагов. – Он посмотрел на Веспасиана, белого как мел. – Секст, дай молодому господину чего-нибудь перекусить!
В результате торопливых поисков в дорожной суме обнаружился еще кусок сала, и юноша принялся с жадностью поглощать его прямо на ходу.
К исходу утра небо совсем заволокло, посыпал мелкий дождь. Отряд пробирался по ольховой рощице, но остановился, услышав несколько громких криков.
– Это что такое? – прошептал Веспасиан, очнувшись от полузабытья и настораживаясь.
– А кто знает? – отозвался Магн, оглядываясь. – Но так или иначе, это совсем рядом.
Новый крик, источник которого, как казалось, находится чуть впереди и правее, эхом прокатился среди деревьев. Внезапно шагах в пятидесяти перед ними в заросли вломились трое облаченных в темные дорожные плащи всадников. Они пересекали рощу справа налево, а по пятам за ними гнались с полдюжины одетых в красное и размахивающих копьями конных преторианцев.
Веспасиан и его спутники замерли и с бешено стучащими сердцами наблюдали, как гвардейцы гонятся за добычей. Скачка среди деревьев и кустарника требовала от верховых такой концентрации, что им некогда было глядеть по сторонам. Преторианцы яростно понукали лошадей и вскоре исчезли за завесой ветвей.
– Ублюдки приняли этих бедолаг за нас, – сказал Магн, когда всадники скрылись.
– Похоже, у них не слишком хорошо со счетом, – заметил Секст.
Предводитель «братьев» вскинул бровь.
– Кто бы говорил! Впрочем, нам что за дело? Главное, что гвардейцы заняты, и стоит воспользоваться моментом.
Он быстро поехал вперед, остальные тоже тронули коней. Пересекая линию удаляющейся погони, они слышали крики, потом раздался вопль.
– Похоже, они «нас» поймали, – заявил Марий с широкой ухмылкой.
– Вот бедняги. Впрочем, они, видно, не без греха, раз побежали, когда их окликнули, – заметил Веспасиан, чувствуя, как ритм сердечных ударов начинает приходить в норму.
– Да будь я невинен как весталка, и то побежал бы от патруля преторианцев, решившего задать пару вопросов, – сказал Магн, прибавляя хода по мере того, как лес редел. – Эти парни отнюдь не славятся обходительными манерами.
Достигнув опушки, кулачный боец остановился и стал вглядываться вперед. Вдалеке, милях в пяти, виднелась цепь холмов, но перед ней простиралась открытая, слегка волнистая равнина, использовавшаяся для выпаса овец. Здесь и там виднелись каменные хижины пастухов, соединявшиеся друг с другом тропами, обрамленными цепочками деревьев и кустарников.
Магн спешился и бросил поводья Сексту.
– Подержи, приятель. Я собираюсь разведать, стоит ли нам покидать прикрытие деревьев.
Он устремился в левую сторону, оставив спутников гадать, как удастся им пересечь такое широкое пространство, не попавшись на глаза дозорным.
Веспасиан сделал большой глоток воды, потом съел еще кусочек сала. Он чувствовал себя лучше, чем в начале дня, но до полной поправки было еще далеко. Юноша слегка дрожал, и чтобы укрыться от дождя, поплотнее завернулся в плащ. Потом повернулся к Марию. Тот, обернув поводья вокруг культи, здоровой правой рукой почесывал спину.
– Как ты лишился руки, Марий?
– В военном флоте, господин. Я находился на палубе…
Стремительное возвращение Магна прервало рассказ.
– Преторианцы прикончили одного из тех бедолаг. Трое повели двоих пойманных к дороге. Трое остальных в миле от нас и направляются обратно к лесу. Как понимаю, хотят поискать пропавшего четвертого.
– Выходит, мы в капкане, – сказал Марий. – Поедем вперед, нас заметят, попытаемся спрятаться – наверняка найдут.
– Если мы не можем прорваться через охрану, значит, надо присоединиться к ней, – произнес Веспасиан.
«Братья» изумленно уставились на него.
– Что? – переспросил Магн в полном недоумении.
– Мы сами станем гвардейцами. Нападем на тех троих и заберем их плащи, шлемы, щиты и копья. С расстояния мы будем походить на очередной дозор и сможем беспрепятственно пересечь открытое пространство, – пояснил юноша.
– Но их только трое, – заметил предводитель «братьев».
– У меня армейский плащ и шлем уже имеются. Плюмаж высоковат для преторианца, но издалека сойдет. Марий в любом случае не сможет держать копье и щит одновременно. Все получится, мы же не собираемся проходить прямо через пост гвардейцев, выдавая себя за них.
– Ты прав, господин, – кивнул Магн, обрадованный появлением хоть какого-то плана. – Но прежде чем зажарить цыпленка, надо свернуть ему шею. Поэтому возвращаемся обратно в лес и найдем удобное место для засады.
Отряд вернулся по собственным следам к месту, где они пересекались с линией, по которой проходила погоня, повернул налево и проехал пару сотен шагов. Тут немного правее обнаружилась поросшая лесом ложбинка глубиной футов в десять и тридцать шагов в диаметре.
– Это сойдет, – сказал Магн. В голове его начал складываться план. – Господин, преторианцы ищут молодого военного трибуна. Ты – единственный из нас, подходящий под описание, поэтому тебе предстоит заманить их. Возвращайся по тропе назад, а когда тебя заметят, скачи сюда. Спустишься в ложбину здесь, а наверх поднимешься вон там. – Он указал на проем между двумя большими ольхами, примостившимися на краю крутого края на дальнем конце овражка. – Когда они последуют за тобой, мы спешим их и прикончим.
– Как?
– Не знаю, не думал пока. Но мы будем пешими, так что лошадей надо убрать, парни. Секст, будь любезен.
Магн и Марий спешились, передав поводья Сексту, который повел коней в сторону.
– Удачи, господин! – сказал кулачный боец. – К твоему возвращению мы будем готовы.
– Надеюсь, – отозвался Веспасиан со слабой улыбкой.
Он повернул лошадь и направился в сторону преторианцев. Нога дергала, голова ныла, но юноша был уверен, что ему хватит сил усидеть на лошади и выдержать кратковременную скачку через лес. Еще у него не возникало сомнений, что его не попытаются сбить копьем – Сеяну пленник нужен живым. Учитывая обстоятельства, эта мысль утешала.
Держась настороже, он неспешно ехал вперед, примечая препятствия, с которыми предстояло столкнуться на обратном пути, до тех пор, пока не заметил мелькающие среди деревьев сполохи красного. Веспасиан остановился, выжидая, и приготовился к бегству. Долго ждать не пришлось.
– Вон он! – раздался крик шагах в пятидесяти от него.
Юноша повернул коня и бросил его в галоп. Мчась по изученной тропе, он уклонялся от деревьев, нырял под ветви, перепрыгивал упавшие стволы и восхищался искусством гонящихся за ним всадников. Ведь те совсем недавно вели погоню по этому самому месту, не имея роскоши предварительной рекогносцировки. Достигнув края ложбины, он замедлился и огляделся, с целью убедиться, не потеряли ли его преследователи. Удовлетворенный результатом, молодой человек ринулся вниз и поскакал по овражку в направлении указанных Магном деревьев на противоположной стороне.
Когда преторианцы начали спуск, лошадь Веспасиана уже штурмовала более крутой дальний склон. Передние ее ноги уже достигли верхнего края, но задние копыта, лихорадочно ища опоры, заскользили по осыпающейся земле. Юноша понукал животное сделать последний рывок, и то наконец взобралось наверх. Но едва молотящие задние ноги коснулись твердого грунта, конь споткнулся и дернулся, выбросив Веспасиана из седла.
– Попался! – раздался вопль.
Юноша перекатился на спину и выхватил меч, готовясь к обороне. Возглавляющие погоню двое преторианцев уже почти взлетели наверх, когда перед глазами юноши мелькнули темные тени. Две распрямившиеся толстые ветки ударили конным прямо в лицо, сбив их наземь. Оставшиеся без седоков лошади подались назад, прямо навстречу третьему гвардейцу. Магн и Секст, претворившие в жизнь затею с ветвями, выпрыгнули из засады и кинулись с мечами на упавших, тогда как Марий съехал вниз, отрезая врагу путь к отступлению. Лошади повалились, молотя копытами всадников, пытавшихся поднять их, что облегчило задачу отряду. Три меча взметнулись почти одновременно, кровь хлынула из рассеченных глоток, и трое убитых рухнули среди своих пораженных ужасом коней.
– Быстрее, парни, утихомирьте этих лошадок, потом берите то, что нам требуется, – распорядился Магн, спеша обратно наверх, к Веспасиану. – С тобой все в порядке, господин? Падение, похоже, получилось не из приятных.
– Все хорошо. Они мертвы?
– Разумеется. Стал бы я иначе тут с тобой разглагольствовать? – Магн помог юноше встать. – Идем, пора убираться отсюда.
Они поспешили в ложбину, где Марий снимал с преторианцев плащи и шлемы, а Секст пытался управиться с лошадьми.
– Секст, забери седла и поводья, а потом отпусти животных, – распорядился Веспасиан. – Пусть живут.
Надежно спрятав тела и упряжь в подлеске в стороне от тропы, путники облачились в шлемы и плащи гвардейцев, вскочили на коней и направились к лесной опушке. Осмотрев открытое пространство, они не обнаружили на нем других патрулей.
– Едем по двое, – сказал Веспасиан. – Но не гнать, иначе заметивший нас дозор решит, что мы кого-то преследуем, и поспешит на помощь.
– Ты прав, господин. – Магн кивнул. – Едем спокойно, пока не достигнем холмов. Ну что, ребята, вперед!
Покинув лес, отряд ровной рысью двинулся через пастбище. Некоторое время Веспасиану с трудом удавалось управляться с конем, поскольку правая рука была занята копьем, а на левой висел тяжелый щит, но затем он приспособился. Излишний вес юноша компенсировал, немного наклонившись вправо, и одновременно ухитрялся удерживать лошадь на прямой линии.
– Господин, смотри, справа сзади! – раздался вдруг предостерегающий крик Секста.
– Не прибавлять хода! – распорядился Веспасиан, оборачиваясь. Как и стоило ожидать, к только что покинутой ими опушке приближался другой облаченный в красные плащи дозор.
– Что нам делать? – спросил Марий.
– Ничего, приятель, – ответил Магн, глядя прямо перед собой. – Не смотри на них, просто продолжай ехать. Будем надеяться, что мы уже достаточно далеко, чтобы одурачить гвардейцев.
У Веспасиана перехватило дух. Он отважился на еще один быстрый взгляд. Патруль огибал лес, возвращаясь к Аврелиевой дороге, и вроде как не обращал ни малейшего внимания на отряд товарищей, скачущих по пастбищу в паре миль от него.
– Работает. Мы не заинтересовали их, и они возвращаются к дороге, – доложил юноша. – Едем, как ехали, ребята, и молитесь своим излюбленным богам, чтобы поскорее скрыться из виду.
Через полчаса путники уже взбирались по склону первого из холмов. Приказа остановиться, которого они так боялись, не последовало. Когда укрытое пеленой туч солнце достигло зенита, отряд перевалил через гребень и в относительной безопасности стал спускаться к расстилающейся внизу долине.
Глава 17
С наступлением ночи дождь прекратился. Путники довольно быстро миновали холмы, но оказавшись среди поросших кустарником скалистых утесов, замедлили ход. Полная луна, светящая через тонкую пелену облаков, давала лошадям достаточно света, чтобы находить дорогу среди камней. Время от времени вспышками факелов от проезжающей повозки или группы странников давала о себе знать Аврелиева дорога, проходившая левее и ниже маршрута отряда. За ней, высоко на утесе, виднелись мерцающие огни расположенного в горах городка.
– Это Коза, – сказал Веспасиан Магну. – Вилла моей бабушки находится к северу от нее и выходит на море. Нам надо пересечь Аврелиеву дорогу и свернуть на Козу. Примерно на полпути мы уклонимся вправо, на тропу, которая приведет нас к поместью бабушки.
– Хорошо. Время как раз подходящее, – отозвался Магн. – Все спокойно, и я уже начинаю мечтать о горячей еде и теплой кровати. Однако удивляюсь, как ты еще ухитряешься не падать с лошади. Слезайте с седел, ребята, давайте отведем коней с дороги.
Они устроили привал в оливковой рощице шагах в пятидесяти от развилки Аврелиевой дороги и колеи, петляющей вверх по холмам к Козе. Вдалеке на юге слышался топот копыт крупного кавалерийского подразделения.
– Как далеко до конных? – спросил Веспасиан.
– Трудно сказать, – пожал плечами Магн.
– Это ведь не могут быть преторианцы?
– Бьюсь об заклад, что они самые. Будь это отряд вспомогательной конницы, он встал бы лагерем до наступления темноты. Скорее всего, это именно преторианцы. Сообразив некоторое время назад, что нам удалось проскользнуть мимо них, они решили переместиться дальше на север, чтобы снова перекрыть дорогу.
– Не думаешь, что нам стоит дать деру? – прошептал Марий.
– Нет, лучше пропустим их.
Факелы быстро перемещающейся колонны уже показались в виду. Путники, затаив дыхание, следили за их приближением. Когда подразделение из примерно сотни кавалеристов достигло развилки, начальник дал приказ остановиться.
– Клеменций, возьми половину людей, продвинься дальше по дороге миль на десять и перекрой ее. По пути обыщите все гостиницы, фермы и амбары. Я с остальными ребятами перерою город. Если ничего не найду, присоединюсь к тебе поутру. С рассветом вышли дозоры, но чтобы больше четырех человек в каждом – я не хочу повторения сегодняшней неудачи.
– Сделаю все, что необходимо, Макрон. – Молодой декурион отсалютовал командиру. Он повернулся к колонне, и пламя факела блеснуло на его шлеме. – Первые две турмы, за мной!
Отдав приказ, офицер повел своих солдат быстрой рысью.
Когда последний из шестидесяти кавалеристов миновал Макрона, тот обратился к оставшимся.
– Отлично, ребята. Нам предстоит перевернуть этот городишко с ног на голову. Всех, кто прибыл сегодня, тащите на форум для допроса, а заодно волоките городских магистратов и владельцев таверн. Ответа «нет» для вас не существует, ясно? – Трибун повернулся к знакомой фигуре, маячившей рядом с ним. – Гасдрон, тебе сегодня ночью предстоит работенка. Уверен, кое-кого придется подбодрить, чтобы развязать язык.
Он развернул коня и направил его к Козе. Веспасиан и его спутники смотрели, как обозначенная факелами колонна исчезает в темноте, приближаясь к ничего не подозревающему городу.
– Вот бедолаги, – прошептал Магн. – Мало кто выспится сегодня, когда Макрон и его парни начнут бесчинствовать.
– Но нам это на руку, – ответил Веспасиан, с трудом преодолевая навалившуюся усталость. – Пока преторианцы наводят страх на неповинных жителей, наш путь свободен.
Выведя коней на дорогу и сев в седло, отряд поехал вслед колонне. Съезд на ведущую в поместье Тертуллы тропу они нашли в тот миг, когда из города донеслись первые крики, усиливаемые гуляющим среди холмов эхом.
– Надо держать прямо с милю или около этого, до вершины, – сказал юноша, стараясь разглядеть в тусклом свете луны колею. – Потом сворачиваем влево, к морю.
Из города послышались новые вопли, и путники прибавили хода – не из страха, но потому что хотели убраться подальше от свидетельств творящегося зла, первопричина которого крылась в них.
Достигнув вершины холма, они уловили рокот далеких волн, разбивающихся о скалы. Свежий морской воздух взбодрил Веспасиана, и юноша жадно вдыхал его. Он влюбился в море с тех самых пор, как в возрасте семи лет оказался с Сабином у Тертуллы, и прожил у нее пять лет, пока родители были в Азии.
Ему это время казалось самым счастливым в жизни, несмотря на постоянные обиды со стороны брата. Но бабушка защищала его от задиры, и всякий раз, обнаружив на теле Веспасиана новые синяки, накладывала на Сабина строгие взыскания. Она также поручила Атталу, управляющему, приглядывать за мальчиками в свое отсутствие. А в один прекрасный день Сабин уехал в Рим – искать, пользуясь протекцией дяди Гая, места военного трибуна. После этого в течение года с лишним Веспасиан нераздельно пользовался вниманием Тертуллы и купался в ее любви. Каждый день, после окончания его занятий с грамматиком, они коротали вечер вместе. Во время прогулки по утесам бабушка рассказывала интересные истории, учила вязать рыболовецкие сети на берегу. Но самое главное, она познакомила его с работой по управлению поместьем – все легло на Тертуллу с тех самых пор, как за пять лет до рождения Веспасиана скончался ее супруг.
Когда родители вернулись, мальчику не хотелось оставлять бабушку и ее виллу, которую он привык считать своим домом. Только благодаря тому, что она сама поехала с ним в приобретенное отцом новое поместье в Аквах Кутиллиевых и провела там полгода, ему удалось смириться с этим. В день его тринадцатого дня рождения Тертулла уехала, и с тех пор они не виделись.
Понимая, что до дома осталось меньше полумили, юноша собрал все силы, чтобы не лишиться чувств на этом конечном отрезке. Последние несколько сот шагов он преодолел как в тумане, но сумел-таки достичь знакомых ворот из дерева и железа, через которые выехал однажды четыре года назад. Угнувшись в седле, Веспасиан ухитрился перекинуть правую ногу и спешиться. При поддержке Магна молодой человек доковылял до ворот и звякнул дверным молотком.
– Думаю, у меня получится немного громче, господин, – сказал Магн, сделав три раскатистых удара.
– Кто там? – раздался голос с другой стороны.
– Скажите бабушке, что это Веспасиан и с ним трое друзей.
После недолгого ожидания из-за ворот послышался знакомый голос.
– Если ты Веспасиан, то скажи, как обычно ты меня называешь?
Юноша улыбнулся про себя и виновато посмотрел на Магна.
– Тут.
Ворота распахнулись, и Тертулла, перевалившая уже за восьмидесятилетний рубеж, бросилась навстречу гостям.
– Веспасиан, милый, это и вправду ты? – Старушка обвила его руками и прижала к себе. – Ах, твоя кожа стала куда грубее с тех пор, как мы в последний раз виделись!
– Я теперь военный трибун, Тут. Но лучше нам продолжить разговор внутри – я ранен и нуждаюсь в отдыхе. Эти парни – мои друзья.
– Да, конечно, заходите, заходите все!
Веспасиан лежал на кушетке в триклинии, потягивая подогретое вино с водой, а Тертулла тем временем осматривала его рану в тусклом свете масляной лампы, которую держал раб.
– Неплохо, Магн, совсем неплохо! – с чувством сказала она, ощупав пальцами воспаленную, покрытую волдырями рану.
– Спасибо, – отозвался кулачный боец с другого конца комнаты, где «братья перекрестка» с тревогой ждали вердикта.
– Чем ты ее обеззаразил?
– Мочой.
– Очень хорошо. Лучшее средство, если нет уксуса. Сама рана затянулась, поэтому остается только приложить мазь от ожогов и плотно забинтовать, чтобы не открылась. Аттал!
Высокий, прекрасно сложенный мужчина в возрасте лет под шестьдесят вошел в комнату.
– Нет нужды кричать, я рядом, – заявил он снисходительно.
– А, ты здесь, глухой осел. Проводи Магна и его товарищей и дай им чего-нибудь перекусить, потом принеси нам сюда хлеба и ветчины. И не забудь мой кубок, а то непонятно, почему Веспасиан пьет, а я нет.
– Наверное, это потому, что ты не попросила для себя кубок раньше.
– Я что, обязана сама думать обо всем?
– Да, потому что ты госпожа, а все остальные – твои рабы.
– Ну раз так, действуй, как положено рабу.
– А разве я не всегда так действую? Это все?
– Я дала тебе три приказа. Думаю, больше ты все равно не способен запомнить.
Аттал посмотрел на Веспасиана и ухмыльнулся.
– Добро пожаловать домой, господин Веспасиан. Как же здорово, что в доме будет хоть один трезвомыслящий человек!
– Спасибо, Аттал. Как вижу, вы с бабушкой по-прежнему отлично ладите.
– Я терплю ее, – заявил управляющий игривым шепотом.
– Вот с чего я тебя терплю, никто не скажет! Давно стоило распять тебя на кресте, – огрызнулась хозяйка.
– Тогда кто станет напоминать тебе, какой нынче день и как тебя зовут?
– Проваливай, выполняй приказы, – сказала Тертулла, от души шлепнув упрямца по заднему месту и силясь не расхохотаться.
Потирая ушибленное место, Аттал в обществе ошалевших «братьев» вышел из комнаты.
Тертулла осторожно смазала рану дурно пахнущим бальзамом, затем занялась перевязкой. Тут как раз подоспел Аттал с едой и серебряной чашей.
– Где тебя носило? – резко спросила Тертулла, завязывая узел. – Опять заблудился?
– Удивительно, как ты помнишь, что я вообще уходил? – парировал управляющий, с преувеличенной церемонностью ставя поднос на стол. – Госпожа желает разбавленное вино или снова собирается упиться до бесчувствия?
– Я сама буду смешивать напиток, чтобы ты не плюнул в него. Убирайся и займись чем-нибудь полезным. Например, покрой одну из моих служанок, чтобы поутру она укладывала мне волосы в хорошем настроении.
– Для тебя – все, что угодно, повелительница. Я обихожу всех трех, так что завтра тебя будут окружать только счастливые лица.
– Прочь с глаз моих, старый развратник. И забери с собой своего юного приятеля. Учитывая твой преклонный возраст, тебе вряд ли удастся обойтись без его помощи.
Тертулла кивнула в сторону молодого раба с лампой, который был достаточно умен, чтобы не принимать участия в шутливой перепалке госпожи с его непосредственным начальником.
Когда оба покинули комнату, Веспасиан зашелся в приступе хохота.
– Я уже почти забыл, как весело жить у тебя, Тут. Как я рад встрече!
– Он помогает моим мозгам не заржаветь – бесценная услуга, не правда ли? – ответила бабушка, присоединяясь к смеху.
Взяв сосуд с вином, она плеснула изрядную порцию себе в чашу. Веспасиан любовно смотрел, как она бережно берет обеими руками кубок.
– Вспоминая о тебе, всегда представляю этот кубок, – сказал он. – Ты ведь никогда не пьешь из другой посуды?
– Твой дед, Тит Флавий Петрон, подарил мне его в день свадьбы. Мне тогда исполнилось тринадцать, и это была первая вещь, которую я имела право назвать своей, потому как все остальное мое имущество формально принадлежало отцу. Я люблю этот сосуд, как любила того человека, бывшего на тридцать лет меня старше, который когда-то, давным-давно, дал мне этот кубок. – Она печально улыбнулась, вспомнив мужчину, которому отдала сердце, потом воздела свою драгоценную чашу. – За тех, кого нет с нами.
– За ушедших друзей.
Выпив, они некоторое время сидели в мирной тишине. Вернувшаяся боль в ноге напомнила Веспасиану о ране.
– Сколько времени мне потребуется на поправку, Тут?
– Дней десять-пятнадцать полного покоя. И кушай побольше, – ответила бабушка, предлагая внуку тарелку с ветчиной.
– У меня самое большее – семь, а через двенадцать дней я должен быть в Генуе, но мы даже не можем ехать по дороге.
– Почему?
Молодой человек вкратце рассказал о событиях последних дней. Он старался избегать подробностей, чтобы замаскировать свое участие в заговоре против Сеяна, но запудрить мозги старой римлянке было не так-то просто.
– Выходит, ты уже вращаешься среди богатых и могущественных, и уже выбираешь сторону?
– Я выбрал благородную сторону. Ту, что служит Риму.
– Будь осторожен, Веспасиан. Сторона, что служит Риму, не обязательно бывает благородной. И даже если так, не всегда побеждает.
– Получается, ты советуешь мне примыкать к тем, у кого больше шансов победить, независимо от того, служат ли эти люди интересам Рима?
– Я советую держаться подальше от политики, в которой ничего не понимаешь, и от могущественных людей, потому как цель у них только одна – заполучить еще больше власти. Представители нашего класса для них – простые орудия. Мы полезны, когда надо делать грязную работу, но становимся обузой, как только она сделана, потому что знаем слишком много.
– Тут, я обязан Азинию и Антонии своим назначением в Четвертый Скифский. Мой долг исполнить данное ими поручение. И покончим на этом.
Тертулла посмотрела на внука и улыбнулась. Он так напоминал ей мужа в те годы, когда они поженились – без малого семьдесят пять лет назад: такой же честный и исполненный твердого намерения делать то, что считает правильным.
– Просто помни, что случилось с твоим дедом Петроном. Долг признательности привязывал его к Помпею Великому. Он служил у него во время походов на Восток, поэтому, когда вспыхнула гражданская война с Цезарем, стал первым центурионом его легиона. Он уже отдал армии положенные двадцать пять лет, но в свои сорок четыре, год спустя после нашей свадьбы, очутился под Фарсалом, напротив сограждан, чье сознание долга было не менее острым, чем у него, но направленным на другого представителя Рима. При Фарсале Помпей потерял все, но Петрон ухитрился пережить битву и вернулся ко мне. Он поехал к Цезарю в Рим и выхлопотал полное прощение. Ему сохранили жизнь и дали место сборщика податей, хотя муж понимал, что выше этого ему уже никогда не подняться.
Тертулла помолчала, вспоминая прошлое.
– Затем, когда после убийства Цезаря к власти пришел Август вместе со своим вторым триумвиратом, Петрон снова пошел на войну и дрался на стороне Кассия и Брута, убийц Цезаря, против войск триумвирата. Это было под Филиппами, где умерли последние надежды республиканцев. Август внес в проскрипционные списки две тысячи эквитов, выступивших против него или его приемного отца Цезаря. Твой дед был в их числе. С целью избежать казни и конфискации имущества, он покончил с собой здесь, в этой самой комнате, когда солдаты громыхали, требуя открыть ворота.
Веспасиан оглядывал комнату, пытаясь представить, как дед падает на меч в отчаянной попытке уберечь свою семью и собственность, избрав почетный способ уйти. Потом он посмотрел на бабушку – в ее глазах явно стояла та же картина.
– Всякий раз, когда я расспрашивал тебя про смерть деда, ты отвечала, что он умер за Рим.
– Так и есть. Просто он умер за свое представление о Риме. Старом, республиканском Риме, а не о том, который возник после гражданской войны – новом, императорском.
– Ты все еще смотришь в прошлое, Тут? Тебе хотелось бы, чтобы республика устояла?
– Да, но только ради моего мужа. Если бы она устояла, он дольше был бы со мной. То же, как сейчас управляется Рим, меня не заботит, пока меня не трогают. Боюсь, однако, что этой ночью Рим снова постучит в мои ворота, так что пора спрятать вас всех получше.
– Думаешь, преторианцы придут сюда? – спросил Веспасиан. Оказавшись в привычной обстановке, он поддался обманчивому чувству безопасности.
– Разумеется. Не обнаружив никого в Козе, они станут обыскивать все окрестности по пути на север. Но это не страшно. Я приказала Атталу смешать ваших лошадей с моими, а ночь вам, боюсь, придется провести на чердаке над бараками рабов.
– Я понятия не имел, что там есть чердак.
– Потому что он очень хорошо спрятан. Твой дед пользовался им, чтобы укрывать сторонников Помпея, не пожелавших жить в Риме под властью Цезаря. Они останавливались здесь по пути на север, прочь из Италии.
– Сколько мне пришлось сегодня узнать о своем деде такого, о чем я даже не подозревал.
– А с какой стати тебе было знать об этом? Ты жил здесь еще ребенком и представления не имел о политике. Теперь, когда ты стал мужчиной и сам увлекся политикой, тебе важно иметь представление об опасностях, которые влечет за собой тот или иной выбор. Твой дед понимал это, но та сторона Рима, которую он счел правой, проиграла, так что, исполняя предначертанную тебе судьбу, не прогадай.
Веспасиан вскинулся.
– Что ты имеешь в виду, говоря о предначертанной судьбе? Я как-то подслушал разговор родителей и понял, что при моем рождении были какие-то пророчества, говорящие о высоком предназначении. Но никто не хочет говорить, какие именно. Мать связала всех клятвой молчания.
Тертулла улыбнулась.
– В таком случае ты должен понимать, что и я ничего не скажу тебе, потому как тоже приведена к клятве. Могу обмолвиться только, что это были добрые знамения. Настолько добрые, что в наши дни императорской власти лучше не придавать их огласке. Но знамения богов исполняются только при условии, что человек сыграет и свою роль и сделает правильный выбор.
Веспасиан ожидал уклончивого ответа, но ощутил некоторое удовлетворение.
– Спасибо, ты помогла мне понять нечто, чего я никак не мог раньше выразить словами. Так вот: если дело представляется мне справедливым, я приложу все силы, защищая его.
Тертулла наклонилась и поцеловала внука в щеку.
– Ты очень сильно вырос с нашей последней встречи, драгоценный мой мальчик. Во всех смыслах. Но теперь пора найти твоих друзей и укрыть вас на чердаке. Преторианцам скоро надоест впустую терять время в Козе.
– Даже если гвардейцы не найдут нас здесь, нам еще предстоит как-то проскользнуть мимо них по пути в Геную, – сказал Веспасиан, с трудом вставая.
– Это излишне, – ответила бабушка, поддерживая внука под руку. – Лучший способ достичь Генуи, избежав застав и патрулей, а одновременно выиграть больше времени, пока ты побудешь со мной и подлечишь ногу, это отправиться туда морем.
Глава 18
– Значит, Тут, все получает тот, кого поддерживает армия? – спросил Веспасиан, подавляя желание почесать рубец, затянувший рану. – Все эти высокие идеи, за которые люди жертвовали жизнью, оказываются не более чем прикрытием для факта, что власть основывается отныне не на силе закона, а на военной мощи?
Вечером накануне отъезда Веспасиана они с бабушкой расположились в триклинии. Последние одиннадцать дней пролетели для юноши слишком быстро. Большую часть времени он проводил, давая покой ноге и одновременно болтая с Тертуллой. В дневные часы молодой человек нежился на кушетке в саду, а по вечерам обедал наедине с родственницей в триклинии. Тертулла рассказывала ему о подвигах деда во славу республики. Она поведала о ненависти Петрона к Цезарю, а затем к Августу и всему тому, что пришло с ними; о его разочаровании сенатом и республиканской партией, нерешительность и мягкотелость которой и предрешила конечное поражение; об усилении аристократической власти, подпитанной военными мускулами преторианцев, до окончательного торжества которой, благодарение богам, дед не дожил.
Как и ожидала Тертулла, преторианцы нагрянули в усадьбу. Хозяйка держалась любезно и предупредительно, и час спустя гвардейцы уехали, убежденные, что в доме нет никого, кроме чудной старухи, представляющей угрозу разве что для самой себя и своих многострадальных рабов.
Веспасиан смотрел на свою восьмидесятисемилетнюю бабушку, которую преторианцы сочли выжившей из ума. Она была одним из последних очевидцев одного из самых бурных периодов истории. Память пожилой римлянки не притупилась, позволяя ей отвечать на град вопросов внука. Тертулле приходилось встречаться с Помпеем, слышать выступление Цезаря, видеть Клеопатру, приезжавшую в Рим в качестве гостьи и любовницы Юлия. После убийства Цезаря она в этом самом доме укрывала Марка Брута, в то время как легионы Антония спешили по Аврелиевой дороге на север, чтобы сразиться с войсками другого заговорщика, Деция Брута. На следующий день Тертулла поцеловала на прощание мужа, отплывающего вместе с Марком Брутом в Грецию, где Кассий собирал армию республиканцев. Десять лет спустя, уже вдовой, она и ее единственный сын, будущий отец Веспасиана, смотрели с высокого берега на северную эскадру, плывущую в расположенный на восточном берегу Италии Брундизий. Оттуда кораблям Октавиана предстояло отправиться в решающую битву под Акцием, которая покончит с Антонием и его возлюбленной Клеопатрой и отдаст всю империю в руки одного человека – Октавиана, императора Августа…
Со стола уже убрали, оставив только сосуд с вином и воду. Масляные лампы мерцали от сквозняка – это завывающий снаружи ветер запускал свои пронырливые пальцы внутрь дома. Шум веселой пирушки, затеянной Магном и его дружками, по временам перекрывал рокот бури с дождем, бушующей на море. «Братья перекрестка» коротали дни в разъездах по имению, прикрываясь необходимостью следить за патрулями преторианцев, но на самом деле предаваясь охоте. По вечерам они жарили добычу, упивались вином, а затем отправлялись в кровать, прихватив понравившуюся из числа рабынь.
– Военная мощь подменяет не только силу закона, – ответила Тертулла на вопрос внука, потягивая вино из любимого кубка. – Тиберий был приемным сыном Августа, поэтому имел право наследовать, хотя многие предпочитали Германика. Поддержка армии помогла ему реализовать это право. Будем надеяться, что в свою очередь его наследник сможет рассчитывать на подобную лояльность войск.
Стук в дверь прервал разговор. Вошел Аттал, мокрый и взъерошенный, держа в руках кожаный футляр для свитка.
– Что, снова свалился в имплювий? – с притворным изумлением спросила хозяйка.
– Если бы ты не упражняла с таким усердием и без того развитые мускулы на держащей чашу руке, – огрызнулся управляющий, снимая мокрый плащ и передавая его рабу, – то могла вспомнить, что сама послала меня в порт узнать, не прибыл ли корабль.
Через день после визита преторианцев Аттал был отряжен в Козу с заданием найти купеческое судно, готовое без лишних вопросов принять на борт пассажиров до Генуи. В тот же вечер он вернулся с вестью, что нашел шкипера, запросившего непомерную цену в двести пятьдесят денариев. Корабль шел в Остию, но как раз сегодня должен был вернуться в Козу.
– Ну? – спросил Веспасиан, втайне надеясь, что погода вынудит его задержаться здесь еще на пару дней.
– Корабль пришел сегодня после полудня, прежде чем поднялся ветер. Если к утру буря стихнет, капитан велел быть в третьем часу дня на берегу.
Юноша не смог скрыть огорчения.
– Знаю, господин, что ты предпочел бы отправиться раньше, – заявил Аттал, явно неправильно истолковавший недовольство молодого человека, – но боюсь, тебе придется пару лишних часов выдерживать пытку ее словоохотливыми, но крайне путаными воспоминаниями.
– Ты-то откуда можешь знать, что они путаные, старый сатир? – ухмыльнулась Тертулла. – Ты ведь не слышал ни слова из сказанного мной с того самого горестного дня, когда я тебя купила.
– Что? А, это из конторы портового эдила, – отозвался Аттал, вручая госпоже кожаный футляр. – Какое-то новомодное устройство. Если снять крышку, то…
– Ступай-ка отсюда, присоединись к своим дружкам, – Тертулла рассмеялась, замахнувшись на управляющего тубой.
Аттал вышел, заговорщицки подмигнув Веспасиану.
– Что это такое, Тут? – спросил юноша, пока бабушка доставала свиток из футляра.
– Письмо от твоего отца, – ответила та, разворачивая пергамент.
Пока Тертулла читала, Веспасиан потягивал вино и вспоминал разговоры, которые они вели в последние дни. Мудрая наставница помогла ему сформировать мнение и исправить погрешности в его представлениях о различиях между двумя политическими системами: республиканской и имперской. Она показала, как свобода, которой наслаждался гражданин в годы республики, постепенно размывалась вместе со становлением Рима как колониальной державы. Армия перестала представлять собой соединение нескольких легионов, в ряды которых вставали простые крестьяне, собранные на сезонную военную кампанию неподалеку от дома. Завоевания в Греции, Азии, Испании и Африке подразумевали годы войны, в течение которых собирать урожай было некому. Вернувшись домой, солдат обнаруживал, что поля его заросли, а семья впала в нищету. Землю за бесценок скупал богатый помещик, а если воин был из арендаторов, его прогоняли взашей. Отсюда начался рост обширных имений, который они наблюдают сейчас. Эти поместья обрабатываются мириадами рабов, приток которых является следствием расширения империи. Разорившимся гражданам-солдатам не оставалось ничего иного, как подаваться в Рим. Там они образовали новый класс городской бедноты, перебивающийся со дня на день раздачами зерна и убивающий время на бесплатных зрелищах. Так происходила деградация некогда гордого сословия крестьян, сражавшихся за республику, основой которой они являлись.
Но легионы нуждались в солдатах, чтобы защищать приобретенные провинции и захватывать новые. Подати с завоеванных земель были велики, и Рим обогащался. Отсюда родилась идея создания постоянной профессиональной армии, сформированной из городской бедноты, не имеющей другого способа заработать на жизнь. И вот внуки тех, кто добровольно брал в руки оружие ради своей республики, теперь по двадцать пять лет тянули лямку в легионах, побуждаемые платой и перспективой получить после окончания срока службы земельный участок. Теперь они были верны не государству, которому ничем не были обязаны, а своему полководцу. За ним они шли и от него ожидали обещанного надела и шанса на достойную жизнь после отставки.
Новая система породила столкновение воль между сенатом, которому была ненавистна мысль расставаться с землей, и военачальниками, стремившимися устроить своих ветеранов. Получив обещанное, солдаты оставались верны своему полководцу, будучи обязаны ему всем. Весы власти качнулись от сената в пользу военных, которые собирали под своим началом огромное количество клиентов, готовых встать по первому слову, если ревнивый сенат ущемлял достоинство или ограничивал амбиции их патрона.
Когда полководцы начали оспаривать верховенство друг над другом, начались гражданские войны, приведшие к полувековому хаосу. Сенат раскололся, авторитет его стал чисто номинальным. В итоге порядок был восстановлен единственным логичным способом – сосредоточением власти в руках одного человека. Республика пала жертвой собственного успеха – она создала империю, но не смогла контролировать ее. Веспасиан понял: чтобы управлять империей, требуется император.
– Как понимаю, Азинию удалось благополучно вывезти твоих родителей из Рима, – сообщила Тертулла, откладывая письмо.
Юноша очнулся. Он со стыдом поймал себя на мысли, что едва ли хоть на минуту вспомнил об отце и матери за все время пребывания у бабушки.
– Рад это слышать.
– Азиний попросил твоего отца написать мне в надежде, что предупреждение поспеет вовремя: тебе не следует ехать в военный лагерь в Генуе.
– Но почему? Я ведь отправляюсь во Фракию!
– Из своих источников бывший консул прознал, что гвардейцы ищут военного трибуна, едущего в Геную на пути в Девятый Испанский, квартирующий в Паннонии. Преторианский трибун Макрон и легионеры когорты городской стражи поджидают его.
– Как же мне быть? Добираться до Фракии своим ходом?
– Драгоценный мой мальчик, если ты собираешься командовать людьми, тебе следует набраться разума. Ты спросил у меня совета и в ту же секунду высказал дурацкое предположение. Ключ к успешной карьере командира лежит в умении немедленно находить выход из сложной ситуации. Быстро принятое верное решение возвышает тебя в глазах подчиненных. Они будут уважать тебя, даже любить. Но самое главное – следовать за тобой и поддерживать. Так вот и скажи, что следует предпринять.
Веспасиан задумался.
– Выждать, пока колонна пополнения не покинет лагерь, следовать за ней пару дней с целью проверить, нет ли среди легионеров преторианцев, после чего присоединиться на марше.
– Превосходно. В следующий раз, когда возникнут трудности, думай как вожак, а не как ведомый. – Тертулла отхлебнула из чаши, поставила ее на стол и испытующе поглядела на внука. – Я уверена, что по мере того как императорская фамилия начинает больше времени проводить во дворцах, чем в походах, где солдаты могут оценить достоинства правителей, она будет терять поддержку легионов. С некоторого момента преторианская гвардия, легионы, стоящие в Германии, Испании, Сирии и других провинциях, станут провозглашать своих императоров. Снова вспыхнет гражданская война. В конечном итоге власть упадет в руки полководца, опирающегося на самую преданную армию. И будем надеяться, что в душе этот человек будет предан интересам Рима. Обращайся со своими солдатами хорошо, Веспасиан, веди их к победам, и тогда я не вижу причин, почему именно тебе не суждено стать тем самым полководцем.
Юноша рассмеялся.
– Тут, ты и в самом деле выжила из ума – какую судьбу ни посулили бы мне боги, я никогда не стану императором. Ты можешь себе такое представить?
– Быть может, настанет день, когда ты сможешь представить себе это, – промолвила Тертулла, вставая с кушетки. – Но не сегодня. Идем, мой драгоценный, пора ложиться спать.
Обращенный к западу пляж скрывался в тени, когда Веспасиан и его спутники спустились на него с утеса по извилистой тропе, ведя в поводу лошадей и ослика, на котором на боковом седле ехала Тертулла. У пристани, на двадцать шагов вдающейся в совершенно спокойное теперь лазурное мое, покачивался небольшой купеческий корабль. Веспасиан заметил шестерых или семерых членов команды, возившихся с канатами, удерживающими судно у мола.
Это был классический плоскодонный парусник, предназначенный для плавания в мелких водах вдоль побережья Италии: шестьдесят футов в длину, одна мачта, обшивка вгладь, высокие деревянные борта. Две рулевые пластины располагались по обе стороны крутой кормы – помимо управления, они также препятствовали слишком сильному сносу не имеющего киля корабля под ветер. Между ними вздымался шестифутовый резной штевень в форме лебединой шеи, придававший «купцу» иллюзию элегантности, которой он в противном случае был бы лишен.
К моменту прибытия пассажиров Аттал уже находился на пирсе и беседовал с приземистым бородатым шкипером. Разговор шел на повышенных тонах, и молодой человек сразу подметил на лице управляющего обеспокоенность.
– Господин Веспасиан, шкипер утверждает, что у него на борту нет места для лошадей, потому как он в Остии погрузил больше оливкового масла, чем собирался, – вполголоса доложил Аттал, перехватив всходивших на причал Веспасиана и Магна.
– Сколько ты ему уже заплатил? – спросил юноша.
– Сто денариев.
– Выходит, он готов потерять полтораста монет?
– Нет, он все еще намерен получить их до того, как вы подниметесь на корабль.
– Я полагал, что сделка включала четырех пассажиров и четырех коней.
– Все так, но теперь обстоятельства изменились.
– Понятно. Магн, мне думается, нам предстоит объяснить кое-какие вещи этому морскому господину.
– Полагаю, ты прав, господин. – Кулачный боец оглянулся на Секста и Мария, которые помогали Тертулле слезать с осла. – Сюда, ребята! Похоже, у нас проблема, требующая разрешения.
Веспасиан подошел к шкиперу. Лицо того почти целиком скрывала черная с проседью борода, оставляя открытыми стихиям только верхнюю часть щек и лоб. Глаза морского волка едва виднелись из-за сетки морщин, бывших следствием привычки постоянно щуриться из-за солнца и ветра. Грубая кожаная туника без рукавов, составлявшая, похоже, единственный предмет гардероба капитана, издавала неприятный запах – смесь тухлой рыбы, пота и гниющей плоти, будто кожу не продубили как следует.
– Управляющий сообщил мне, что ты отказываешься от заключенной с ним сделки, – с ходу приступил к делу Веспасиан.
– Это не моя вина, господин. Мы намеревались возвращаться в Геную наполовину пустыми, но потом владелец корабля прикупил еще партию оливкового масла. Я ничего не мог поделать.
Юноша заглянул в открытый трюм судна. По обеим его оконечностям располагались две большие стойки с амфорами, установленными по кругу в ячейки. В середине оставалось футов десять пустого пространства.
– Разве мы не можем разместить лошадей в том промежутке?
– Дело не в пространстве, а в весе. Если вы погрузите коней, мы слишком сильно осядем, а это нехорошо, смею тебя уверить, особенно зимой, когда шторм может налететь в любую минуту.
– Но стоит спокойный погожий день, на небе ни облачка.
– Да, сейчас это так, но кто поручится, что будет дальше? Я не отправлюсь в море на перегруженном судне, клянусь! Не за двести пятьдесят денариев!
– Ах, так вот в чем дело? Так за сколько же монет ты выйдешь в море на перегруженном судне?
– За пятьсот. И это мое последнее слово.
– А дополнительная плата поможет нам оставаться на плаву? Сомневаюсь. Что, если мы решим отправиться сухим путем?
– Если бы вы хотели ехать по суше, то и ехали бы. Но по той или иной причине вы не можете, поэтому решились на морской переход зимой. Думается, вы намереваетесь попасть в Геную незаметно, а следовательно, я заслуживаю большей платы. – Улыбка шкипера говорила: «Соглашайся или проваливай».
Веспасиан понял, что торг ни к чему не приведет.
– Как вижу, ты прижал нас к стенке. Я посоветуюсь со своими приятелями.
Тертулла была непреклонна.
– Если вы поплывете с таким бессовестным негодяем, он либо убьет вас и бросит тела за борт, прикарманив деньги, либо сдаст портовым властям в Генуе, опять же завладев вашим серебром.
– Все зависит от того, сколько на корабле матросов, – сказал Магн. – Ты посчитал их, господин?
– Думаю, шесть или семь, не считая шкипера, возможно, больше.
– Да, соотношение не слишком выгодное с учетом тесного пространства и необходимости провести на борту два дня и две ночи. Лучше попытаем счастья на лошадях.
– Не выйдет, – покачал головой Веспасиан, только что осознав, в какую западню они угодили. – Даже успей мы проделать долгий путь по пересеченной местности, что нереально, эти ублюдки видели нас. Придя в Геную, они расскажут любому, кто пригрозит или припугнет, как мы выглядим и где находились. Могут даже привести преторианцев прямиком к дому Тертуллы, а оттуда легко протянуть ниточку ко мне и остальной семье.
– Ты прав, мой мальчик, – вздохнула старая римлянка. – Но тебе потребуется кто-то, чтобы управлять кораблем.
– Марий, ты помнишь достаточно из своего флотского прошлого, чтобы сладить с этим корытом?
– Отчего бы нет, господин? До тех пор, пока мы будем держаться берега.
Тертулла мрачно улыбнулась.
– Выходит, шкипер только что подписал смертный приговор себе и своей команде.
– Боюсь, что так, Тут. Магн, мы с тобой возвращаемся на пирс. Я протяну ему кошель, когда он потянется за ним, бей. Секст, Марий, оставайтесь на берегу – нельзя пробуждать в нем подозрений. Как только шкипер упадет, скорее бегите следом за нами на корабль. Мы перебьем матросов раньше, чем они успеют схватиться за оружие. Тела за борт не бросайте, сделаем это позже, подальше от берега.
– Я пойду с тобой, господин Веспасиан, – заявил Аттал. – Хоть как-то подравняю их численный перевес.
– Да это будет хуже, чем не досчитаться одного человека! – фыркнула Тертулла. – Ты будешь всем мешаться и сам себя заколешь.
– Думаю, это станет благословенным освобождением для нас обоих, – ответил управляющий, спеша за Веспасианом и Магном на причал.
Тертулла улыбнулась отваге старого друга, потом с восхищением посмотрела на внука, шагающего по пристани. «Он хладнокровно и расчетливо обдумал все наперед. Этот парень сделан из теста, которое позволит ему выжить в этом мире», – думалось ей.
Шкипер ждал на причале, переговариваясь вполголоса с одним из матросов.
– Ну так чего? – спросил он у подошедших Веспасиана и Магна тоном слуги из трактира.
– Четыре сотни, – ответил юноша.
– Я сказал пять, и это последнее мое слово.
– Как понимаю, другого выбора у нас нет, не так ли? – сказал молодой человек, вытаскивая кошель с золотыми ауреями.
– Выходит, так, – отозвался капитан, глаза которого при виде увесистого мешочка жадно блеснули.
Это была последняя вещь, которую ему довелось увидеть в жизни.
– Ты прав, мой мореходный друг, другого выбора у нас нет, – произнес Магн, вонзая меч в сердце шкипера.
Матрос застыл в изумлении, не понимая, что происходит, и смотрел, как его начальник оседает на пирс. Колено Веспасиана врезалось ему в пах, заставив согнуться пополам и подставить спину клинку Аттала. Тот вонзился в загривок, засев в позвоночнике. Бедолага умер, так и не уразумев в чем дело.
Обнажив гладий, Веспасиан прыгнул на нос корабля и отрубил ближайшему из моряков правую руку. Зажимая хлещущую кровью культю, тот упал. Его дикий крик предупредил остальных членов команды об опасности. Сопровождаемый Магном и Атталом, юноша перепрыгнул через стойку с амфорами и очутился в чреве судна, приземлившись на спину седоватому матросу, достававшему меч из оружейного ящика у мачты. Веспасиан ударил его рукояткой гладия, и череп бедолаги хрустнул, как грецкий орех. Вопль Аттала заставил молодого трибуна нырнуть влево, что позволило ему чудом избежать топора, которым свирепо орудовало татуированное чудовище в одной засаленной набедренной повязке. Когда пролетевший мимо топор врезался по инерции в линию амфор, монстр зарычал как дикий зверь. На доски хлынуло оливковое масло. Веспасиану пришлось ухватиться за борт, чтобы не поскользнуться на предательской поверхности. Он слышал, как Секст и Марий бегут по пирсу, потом прыгают на корму. Справа Магн вспорол живот рыжеволосому кельту и изо всех сил толкнул корчащееся тело прямо на монстра. Тот попытался увернуться, но поскользнулся на залитой маслом палубе и грохнулся на заднее место. Орущий кельт перегнулся у него через плечо, вывалив дымящиеся кишки верзиле на колени. На миг татуированный ошалело замер, вообразив, что серые внутренности принадлежат ему. И лишь секунду спустя увидел, что не пострадал. Он поднял взгляд как раз в тот миг, когда кинжал Аттала впился ему в правый глаз. Гортанный рык эхом отразился от прибрежных скал, когда управляющий провернул лезвие вправо-влево, превращая мозги моряка в кашу, и резко прекратился, когда Аттал одним движением вздернул кинжал вверх.
Веспасиан огляделся. Секст и Марий завладели кормой и теперь переводили дух, привалившись к поручням. У их ног валялись два мертвых тела. Магн осторожно пробрался по скользким доскам и спокойно чиркнул выпотрошенного кельта по горлу, положив конец его воплям. Теперь единственным звуком оставались плеск волн да негромкие, ритмичные стоны калеки на носу, истекающего кровью из отрубленной руки.
– Я разберусь с ним, господин, – сказал предводитель «братьев», стараясь сохранить равновесие на залитой маслом палубе покачивающегося корабля.
– Спасибо, Магн, – отозвался юноша так, будто тот предлагал ему глоток воды. – Марий, Секст, стащите сюда эти тела, потом уберите масло, пока кто-нибудь не расшибся.
Юноша положил руку на плечо Атталу.
– Благодарю тебя за то предупреждение, старый друг. Уверен, тебе понравится рассказывать этим вечером госпоже, что если бы не ты, она не досчиталась бы одного внука.
– Еще бы не рассказать, господин, – улыбнулся управляющий. – И сегодня, и каждый вечер в будущем. Хотя мне сдается, она всякий раз станет напоминать мне, что тебе ничего бы не угрожало, сделай я все как надо и подыщи надежного шкипера.
– Скорее всего, ты прав, – со смехом ответил Веспасиан. – Пойдем, сообщим ей, что мы еще живы.
Вскарабкавшись на борт, они увидели, что Тертулла так и стоит на берегу, стиснув перед собой руки.
– Дед гордился бы тобой, – сказала она, когда мужчины подошли ближе. – Ты сражался как человек, который знает, что победит. Это признак величия, свойство того, кто целым выходит из всех испытаний.
– Однако с немалым трудом, Тут. Если бы не Аттал, две половинки моего тела лежали бы сейчас в трюме.
– Выходит, ты хоть раз за столько лет доказал, что от тебя может быть какая-то польза, – заявила старушка, улыбнувшись старому другу.
– Сдается, что так, госпожа. И в этом мое преимущество над тобой.
Оставив их препираться, юноша поспешил организовать погрузку лошадей. Когда животных заманили по самодельной сходне в трюм, а пожитки были сложены в маленькой каюте, Марий заявил, что готов плыть хоть на край света.
Прощаясь, Тертулла отвела Веспасиана немного в сторону по пляжу. Оказавшись на расстоянии, с которого их никто не мог услышать, старая римлянка взяла ладони внука в свои и крепко сжала.
– Вернувшись, ты не застанешь меня здесь, – сказала она, с любовью глядя ему в глаза.
Веспасиан открыл было рот, чтобы возразить, но она приложила палец к его губам.
– Никакие слова ничего не изменят. Я знаю, что дни мои сочтены, а тебе предстоит отсутствовать не дни, но годы.
Юноша понимал, что бабушка, скорее всего, права. Отец имел в виду то же самое, напоминая заехать к ней по пути. Но согласиться было все равно, что сделать близкий конец неизбежным. Он ощутил, как на глаза наворачиваются слезы, и обнял бабушку.
– Не спеши оплакивать меня, – нежно укорила Тертулла. – Побереги слезы до моей смерти. Будь благодарен, что у нас была возможность в последний раз сказать друг другу «прощай». Немногим даруется такая роскошь.
– Я буду скучать по тебе, Тут, – сказал Веспасиан, утирая глаза. – Самые счастливые дни моей жизни прошли тут, в Козе, с тобой.
– Это вовсе не означает, что в будущем у тебя не будет счастливых дней. Свое имение я оставляю одному тебе. Твой отец поймет – у него уже есть два, и он не поблагодарит меня за дополнительную обузу. Что до Сабина, то ему тут никогда не нравилось, и он старался побыстрее уехать.
– Тем не менее брат обидится и постарается мне отплатить.
– Что же, это ваше с ним дело. Я просто поступаю так, как считаю правильным. В завещании я даю свободу всем моим рабам, но предлагаю им остаться и работать в имении в качестве вольноотпущенников под началом Аттала, который будет вести дела до твоего возвращения. Когда вернешься, у него будут документы, которые я попрошу передать тебе. Также я оставляю ему достаточную сумму, чтобы в старости он не был для тебя обузой.
– Аттал никогда не будет для меня обузой, Тут. Ведь он всегда будет напоминать мне о тебе.
Тертулла обняла внука, а потом, приподнявшись на цыпочках, поцеловала в губы.
– Помни, служи, как считаешь правильным, и себе и Риму, и ты исполнишь предначертание, которое куда величественнее, чем можно вообразить. – Она взъерошила ему волосы, как любила делать в детстве, и улыбнулась. – Тебе пора, все уже на корабле. Прощай, мой драгоценный мальчик.
Когда Веспасиан вскочил на борт, Магн и Секст уже поднимали парус. Суденышко стало набирать ход, Марий переложил руль, выводя его в море. Веспасиан стоял на корме и смотрел на Тертуллу, фигурка которой делалась все меньше и меньше. Когда она превратилась всего лишь в точку на пляже, юноша упал на колени и зашелся в приступе жестоких рыданий. Он оплакивал горячо любимую бабушку, которая, хотя была еще жива, для него уже все равно что отошла в царство мертвых.