Говорить я уже практически не могла, превратившись в чистый разум, отделившийся от тела. Видимо, Грант переживал похожее состояние, потому что уже довольно давно молчал. Он сидел с широко раскрытыми глазами и к чему-то прислушивался — то ли к звуками, то ли к собственным мыслям. Я стала размышлять о том, думает ли он в процессе действия или сначала решает, как поступить, а потом действует, но так и не пришла ни к какому выводу, когда он притянул меня к себе и начал целовать. Из-за сильной простуды я с трудом дышала, и пришлось хватать воздух уголком рта. Я очень старалась не испортить романтическую сцену своим хрипом. В ход пошли языки, когда мы осознали, что дверь в комнату открыта нараспашку. Я встала ее закрыть и решила тогда уж заодно смотаться в туалет. Вернувшись, я обнаружила, что Грант уже забрался в постель. К счастью, на мне была ночнушка и не пришлось устраивать привычный ритуал складывания одежды на краешек матраса. Я юркнула к Гранту под одеяло, гадая, что будет дальше, ведь мы так и не обсудили наше состояние здоровья и предписания врачей. Мы снова начали целоваться, и скоро рука Гранта оказалась у меня между ног, а я крепко схватила его член, и нам стало совершенно не важно, что там говорили доктора. Похоже, Грант вообще ни о чем не беспокоился и продолжал ласкать меня, и мы целиком отдались процессу, но в самом разгаре любовной сцены на нас рухнуло радио, прилаженное к стене. Мы страшно испугались, потому что находились в совсем другом мире, и это неприятное происшествие грозило разрушить всю романтику. Я покорно признала, что это моя вина, и принялась, как всегда, извиняться, пока Грант с недовольным видом вешал тяжеленный прибор на место. Крепление выглядело таким ненадежным, что я заметила:
— Мне не заснуть, пока эта штука будет надо мной висеть.
— Если радио упадет на тебя, то так тебе и надо, — бросил Грант и снова меня обнял.
Похоже, ему ничто не мешало вернуться к нашему занятию, и тут же все опять стало круто. Я села на него сверху, и Грант впервые за то время, что мы трахались, попросил меня не спешить. Видимо, ему было слишком хорошо и он хотел растянуть удовольствие. Мы занимались любовью очень медленно, и казалось, это длилось часами. Внезапно он опрокинул меня на спину и задвигался активнее. А потом произошло нечто странное. Обычно он старался подольше не кончать, чтобы я успела получить удовольствие, а под конец я делала ему минет: Грант соблюдал осторожность, поскольку мы никогда не говорили о контрацепции, и он старался не кончать в меня, и к тому же ему нравилось, когда я ему отсасываю. Но теперь он впервые кончил в меня. Сначала я обрадовалась, решив, что мы перешли на новый уровень отношений, но потом вспомнила, что из-за болезни перестала принимать противозачаточные таблетки, ведь мне все равно было запрещено трахаться. Под кайфом я так увлеклась, что забыла обо всем на свете, хотя обычно очень тщательно слежу за приемом пилюль. В ужасе я воскликнула:
— Ох, вот засада! — потому что я просто обязана предупредить партнера, когда такое случается.
— В чем дело? — грубо спросил Грант, моментально возвращаясь к обычному агрессивному тону.
Так всегда бывало: в постели он вел себя как нормальный любовник, но для него нормальным было совсем другое состояние, если вы меня понимаете. Может, мне надо радоваться, что хотя бы в постели он со мной нежен, но я ведь не знала, как он себя ведет с другими девчонками.
— Я должна тебе кое-что сказать, — начала я.
— Чем ты меня на этот раз наградила? — рявкнул он.
— Речь, скорее, о том, чем ты меня наградил…
— О чем ты? — спросил он, приподнявшись на локтях и с подозрением уставившись на меня.
— Дело не в болезни, — объяснила я. — Просто сейчас самое неудачное время цикла.
— И?
— И я бросила принимать противозачаточные. Мне казалось, что это ни к чему, понимаешь?
— И что теперь? — В его голосе слышалась угроза.
— Теперь я с большой долей вероятности могу забеременеть.
— Я вообще ничего не хочу знать! Не нужно мне рассказывать, это меня не касается! — выпалил он на одном дыхании.
— Но ведь я имею право хотя бы предупредить, правда, Грант?
— Ничего подобного! Это твои проблемы, а мне и своих хватает.
— Но ведь ты так не думаешь, — попыталась я уговорить его.
— Именно так я и думаю! Пора бы уже понять.
— Ты не такой, — возразила я, гадая, о каких своих проблемах говорил Грант.
— Да нет же, я именно такой. Просто разберись с этим сама, вот и все. Даже не думай через шесть месяцев прибежать ко мне с огромным пузом. Я ничего не хочу знать, ясно?
Не зная, как реагировать, я промолчала. Пока можно было не тревожиться, ведь еще не факт, что я действительно залетела. Я решила сменить тактику и спросила:
— А ты меня возьмешь с собой в Гайд-парк в субботу? — Мне очень хотелось попасть на концерт Relation на бесплатном фестивале.
— Нет! — рявкнул он. Видимо, мне полагалось сразу несколько черных меток.
— Почему? — все-таки решилась я спросить.
— Потому что я беру с собой другую девушку, вот почему.
Такого поворота я совсем не ожидала. Любые другие отговорки я бы еще поняла, но другая девушка… Нет, не может быть.
— И с кем ты пойдешь? — потребовала я объяснений.
— С Пэтти. — Грант говорил о секретарше Роланда Джонса.
— Но почему именно с ней?
— Потому что он попросила… и не только поэтому, — заявил он самодовольно. — Ты еще не все знаешь.
Меня душила ревность.
— И чего же я не знаю? — спросила я.
— После концерта я поеду с ней за город, — пояснил он с наглым видом и стал ждать моей реакции.
— Зачем? — спросила я мрачно.
— Она захотела поехать, и мне она нравится. Я планирую замутить с ней небольшой роман.
— Не надо, — печально попросила я.
Грант ускользал от меня, и я настолько обломалась, что стала умолять его взять меня на концерт в парке, и тут он спросил:
— Ну что, больно тебе?
— Очень, — ответила я.
— Знаю. Я и сам вижу, как тебя ранили мои слова, бились об тебя, как камни, — бам, бам, бам… Будешь знать, как меня злить. А теперь можешь дуться сколько угодно.
Я молча отвернулась и съежилась на другой стороне матраса, пытаясь разобраться в своих чувствах. Он действительно собирался приударить за этой девкой? Вполне возможно… Ведь они постоянно сталкивались в офисе. Интересно, как она выглядит? Мне не верилось, что Грант решил меня бросить. Может, он просто хотел заставить меня помучиться?
— Ты еще не плачешь? — спросил он безжалостно. — А уже должна бы.
— Нет, я не плачу. — Я старалась говорить безразлично.
— Вот и зря, — огрызнулся он.
— Если ты решишь ее закадрить, ноги моей здесь не будет.
— Ну и ладно, — ответил он.
Черт, подумалось мне, так я ничего не добьюсь. А Грант тем временем пустился в хвастовство, и я не могла понять, серьезно он говорит или нет. С ним вообще не разберешь, что к чему.
— Когда я стану символом семидесятых, — разглагольствовал он, — ты мне будешь только мешать. Хотя, возможно, я даже позвоню тебе как-нибудь.
Вот тут он промахнулся. Я сразу поняла, что все это время он блефовал и хотел только припугнуть меня. Я прямо заявила, что он врет, а Грант стал яростно отнекиваться, хотя едва ли мы оба понимали, о какой именно лжи идет речь. Дальше он добавил, что вообще никогда не говорил мне правду. Я совсем запуталась и решила, что единственный выход — опираться на его поступки, а не на слова. Потом я призналась, что Венди передала мне их разговор на кухне, когда он сказал, что его раздражает моя неспособность ответить грубостью на его грубость.
— Так и есть, — подтвердил он. — Я знал, что эта информация дойдет до тебя и заставит понервничать. Мне нравится тебя изводить, но почему ты не злишься на меня? Я тебе грублю, а ты ничем не можешь ответить. Разве это не значит, что мы несовместимы? Да-да, мы несовместимы. — Ему настолько понравился собственный вывод, что он несколько раз повторил его на разные лады.
— Тогда хватит сплетничать с Венди. Она мне все равно передаст твои слова, а я не хочу слушать всякие гадости.
— Так ведь поэтому я так и поступаю.
— Но зачем? Мало того что ты сам мне грубишь, так ты еще и подключаешь посредников?
— Я просто держу тебя в тонусе, чтобы не расслаблялась. Тебе полезно понервничать, и меня это забавляет. Так что вот. Продолжай меня развлекать, и у нас все будет в порядке.
Неужели единственная причина, по которой я нравлюсь Гранту, заключается в том, что его забавляют мои попытки ему угодить?
— Ты ублюдок, — сказала я.
— Еще какой, — согласился он. — Некоторые созданы быть милыми, а другим приходиться вредничать. Такой уж я мерзавец. Ведь гораздо проще быть хорошим. Но именно у плохих получается добиться своего. И если я стану лицом семидесятых, то только потому, что мне хватит подлости.
— Ты просто спятил, — возразила я, хотя в глубине души поверила ему.
— Как скажешь, — заметил он, — не буду тебя разубеждать.
— Но ты ведь не хочешь, чтобы я видела в тебе только плохое, Грант?
— Еще как хочу! Считай меня именно тем ублюдком, каковым я и являюсь. И я должен таким быть, если собираюсь стать символом семидесятых. Впрочем, мне осталось жить восемнадцать месяцев, так что к чему стесняться?
— Ты врешь, — сказала я неуверенно.
— Конечно, я все время вру, — кивнул Грант.
— Ты и сейчас врешь?
— Да.
— Это ложь?
— Да.
— Ты врал про Пэтти?
— Да.
— Ох, Грант, спасибо! — Мне стало легче. — Я знала, что ты не всерьез.
— Я никогда не говорю всерьез.
— А вот я тебе верю, и это важно для меня.
— Все что угодно, лишь бы ты была счастлива.
— Спасибо, Грант.
— Не за что.
— Какой же ты милый, — сказала я. — Значит, мне можно пойти на фестиваль в Гайд-парке?
— Конечно, можно.
— Спасибо огромное!
— Но только не со мной. Я беру с собой Пэтти. Но я ведь не могу запретить тебе пойти, правда?
— Но я думала…
— Я знаю, что ты думала. Этого я и добивался, наблюдая, как ты бежишь прямиком в ловушку. Ты так ничему и не научилась, а? — Грант торжествующе уставился на меня.
Терпение у меня лопнуло. Я снова запуталась и была совершенно не в силах разобраться в логике Гранта. Мне так и не удалось добиться ответа, а голова будто превратилась в огромный дирижабль и грозила вот-вот улететь. Я улеглась с твердым намерением уснуть и ни о чем не думать, но тут меня накрыло странное ощущение: ноги словно парили в полуметре от земли, а на грудь давила тяжеленная наковальня. Я с трудом дышала, но все же провалилась в сон. За остаток ночи нас побеспокоила только картонная фигурка кошки, которая почему-то упала на нас. Проснувшись, мы с подозрением уставились на нее, а потом друг на друга, после чего снова завалились спать.