Ларин пятнистый

Все лето и всю осень до наступления морозов возле дорог виднеются заросли самого красивого из южных «чертополохов» — мордовника. Его цветочки собраны в круглые колючие голубые головки, и за это он получил свое латинское имя «эхинопс», что по-русски обозначает примерно «ежовник». Название намекает на ежа, а этот зверек свертывается в колючий шарик. Действительно, в изящной головке мордовника скрываются тысячи острых шипиков. Неосторожно схватив этого красавца, удивляешься тому, какая жестокость может скрываться под невинной внешностью. Это соцветие. Листья-то мордовника — зеленые сверху, белые и пушистые снизу — откровенны: они вырезаны острыми зубцами, заканчивающимися длинными и очень колючими иглами-шипами.

Ларин пятнистый (x 3).

Мордовник — наследственное владение жуков-долгоносиков, носящих имя «ларин». У ларина пятнистого верхняя сторона тела усеяна пятнами желтого налета. В начале лета он кормится, поедая листья, а к концу июня начинает заниматься семейными делами. Свое потомство он пристраивает в цветочные головки мордовника, сейчас еще зеленые и всего с горошину, самое большее с вишню величиной. Две-три недели продолжаются хлопоты по домашним делам, и за это время колючие шарики становятся не только крупнее, но и синеют.

Для чего служит долгоносикам их хоботок, этот невероятный «нос», в который вытянута их голова? Сейчас мы узнаем это.

Мои пленники ларины помещены под колпаком на солнышке, на выступе моего окна. Беззаботный самец завтракает, отрывая хоботком небольшие кусочки от листьев. Самка занята еще раньше начатой работой. Ее хоботок целиком погружен в цветочный шарик мордовника. Она не делает никаких заметных движений, разве лишь переступит шаг, другой. Самка не сверлит хоботком, а медленно вонзает его: челюсти, расположенные на конце хоботка, кусают и режут, словно ножницы. Уходя в глубину головки, хоботок выдвигает немного кверху вырванные цветочки. На головках из-за этого образуются небольшие неровности, отмечающие занятые личинками места. Добрую четверть часа самка работает хоботком. После этого она поворачивается, нащупывает кончиком брюшка проделанный каналец и откладывает яичко.

Как она делает это? Ее брюшко и слишком толстое, и тупое на конце, его не засунешь в узенький канал, чтобы отложить яичко прямо на дно. Необходимо особое орудие — яйцеклад, чтобы доставить яйцо на место. Но у ларина, по-видимому, нет яйцеклада: все происходит так быстро и так скрытно, что я не вижу, чтобы высунулось что-либо похожее на яйцеклад. И все-таки я твердо убежден, что у самки ларина должен иметься скрытый яйцеклад: чтобы отложить яйцо в глубокую ямку, необходимо какое-то орудие. На конце хоботка — челюсти и другие ротовые части; он принимает обязательное участие в процессе еды. Его другое назначение — приготовить помещение для откладываемого яйца.

Чтобы ввести яйцо куда нужно, насекомое обычно обладает особым орудием с двойным назначением: при его помощи приготовляется помещение для яиц и при его же помощи эти яйца доставляются в это помещение. Мы видим это у кузнечиков, цикад, наездников, пилильщиков и других насекомых, имеющих на конце брюшка яйцеклад. У жуков-долгоносиков эти две работы разделены, и каждая выполняется особым орудием: хоботок служит для рытья, для изготовления канала, а назади находится второе орудие — трубочка, скрытая в теле и выступающая наружу лишь в момент откладывания яйца.

Вернемся к ларину. Яйцо отложено. Мать поворачивается к отверстию канала, немного утаптывает взрытое место, слегка отодвигает вырванные цветочки и удаляется. Иногда она не затрудняет себя этими заботами. Через несколько часов я осматриваю головки, в которые отложены яйца. Их можно узнать по увядшим и слегка выступающим пятнам: под каждым из них в глубине скрывается яичко. Концом перочинного ножа я выковыриваю увядшие цветочки и у основания их нахожу в глубине цветоложа довольно большое, желтое, овальное яйцо.

Яйцо окутано бурым веществом: омертвевшей тканью и загустевшим соком. Обертка эта — неправильный конус, заканчивающийся засохшими цветочками. На его верхушке — отверстие, отдушина. Чтобы узнать, сколько яиц отложено в головку, не нужно вскрывать ее: достаточно сосчитать желтоватые пятна, разбросанные по голубому фону. Я нахожу пять, шесть и больше пятен даже в головках меньше вишни. Под каждым пятном — яичко. Одна ли самка отложила их? Возможно, что одна, но возможно и другое: нередко видишь двух самок, одновременно откладывающих яйца в одну и ту же головку. Иногда яички лежат почти рядом. Самка, по-видимому, вонзает свой хоботок, не обращая внимания на то, что совсем рядом — занятое место. Поэтому иногда в головке оказывается избыток сотрапезников, а цветоложе у мордовника невелико. Здесь могут прокормиться только три личинки ларина, а потому выживут лишь вылупившиеся первыми.

Запоздавшие погибнут: места за общим столом для них не окажется.

Личинка ларина пятнистого в соцветии мордовника. (Уменьш.)

Рыжеголовые белые личинки вылупляются через неделю. По большей части в одном соцветии бывает три штуки. Что есть съестного в кладовой? Очень мало. У мордовника нет мясистого цветоложа, как у артишока. Его цветоложе — это плотный шарик едва с горошину величиной. Вот и весь запас еды.

Скудный, очень скудный запас пищи для трех личинок! Он меньше, чем нужно для первых обедов одной из них. Да и пища эта твердая и малопитательная. И все же три сожительницы находят в этом маленьком шарике и поддерживающем его стебельке достаточно пищи и для роста, и для подкрепления сил. Они не грызут в каких-либо других частях растения, да и здесь ведут себя очень скромно: не съедают, а только объедают цветоложе. Однако из ничего нельзя сделать много, и крошками не накормишь три, а иногда и четыре объемистых брюшка. Тайна питания не в ничтожном количестве пищи самого цветоложа, она в чем-то другом. Последим повнимательнее.

Я вскрываю помещения нескольких уже больших личинок. Кладу этих личинок вместе с их жилищами в стеклянные трубочки и долго слежу за ними в лупу. Мне не удается увидеть, как они грызут шарик или ось его, хотя и то и другое немного обгрызено. Я думал, что это повседневная пища личинок, а они не отгрызают отсюда ни кусочка. Самое большее — притронутся на секунду ртом и тотчас же отстраняются. Очевидно, деревянистая, пусть и очень свежая, пища им не подходит.

В заткнутых мокрой ватой стеклянных трубках я держу цветочные головки мордовника вполне свежими. Напрасно. Мои попытки воспитать личинок ларина ни разу не удаются. В сорванных головках личинки погибают от голода. Они чахнут на ложе родного шарика и погибают, куда бы я их не поместил: в стеклянную трубочку, стаканчик, в жестяную коробочку. Позже, когда личинки вырастут и перестанут есть, их легко сохранить, и можно сколько угодно следить за их приготовлениями к окукливанию.

Мои неудачи показывают, что личинке пятнистого ларина нужен сок, а не твердая пища. Она открывает бочонок в своем синем погребе: прогрызает осторожно ось и середку шарика. Из этих ранок она лижет сок, постоянно притекающий от корней, а когда ранки подсыхают, обновляет их. Пока головки соцветий не были сорваны, в них поступал питательный сок, и личинки им кормились. В сорванном соцветии личинки погибают: приток сока прекратился.

Теперь становится понятным способ питания. Личинки размещаются вокруг оси цветоложа. Каждая отгрызает кусочек кожицы шарика прямо перед собой и начинает сосать сок, подновляя ранку, когда она подсохнет. Все это проделывается не как придется. Срединная колонка и ее головка — главные части цветоложа. Если их прогрызть слишком глубоко, то ветер сломает стебель и жилище будет разрушено. Нужно беречь трубы водопровода, если хочешь до последнего дня иметь достаточно выделяемой ими жидкости.

Личинки только слегка ранят растение, а потому соцветия хорошо выглядят, и цветочки распускаются как обычно. Но на синем ковре появляются желтоватые пятна, растущие с каждым днем.

Когда личинка начинает есть в первый раз, то она раньше всего скусывает с ложа цветочек, а затем уже прогрызает самое ложе. Отодвинутые при этом немного назад цветки остаются нетронутыми. На землю ничто не сбрасывается. Оторванные цветочки личинка приклеивает быстротвердеющей слюной, и соцветие выглядит нетронутым, за исключением желтых пятен. Подрастая, личинка скусывает другие цветочки и приклеивает их рядом с прежними. На соцветии постепенно образуется нечто вроде горба. Так устраивается спокойное жилище, защищенное от солнца и от непогод. Здесь, в безопасном убежище, личинка пьет из своего бочонка, и растет, и жиреет.

Я подозревал, что личинка достроит помещение для яичка. Однако ничто не обличало в ней искусного строителя. Это маленькая колбаска желто-рисового цвета, сильно изогнутая, безногая. У нее нет никаких орудий, кроме рта и отверстия на противоположном конце туловища.

В подходящее время увидеть работающую личинку нетрудно. Около половины августа я вскрываю наполовину несколько ячеек. В это время личинки заняты укреплением своих помещений: приближается окукливание. Вскрыв коконы, я оставляю их прикрепленными к головкам мордовника и кладу в ряд в стеклянную трубку.

Личинка и куколка ларина пятнистого в соцветии мордовника. (Уменьш.)

Личинка, лежащая спокойно, согнута дугой, концы которой очень сближены. Я вижу, как от времени до времени эти концы соприкасаются и личинка выглядит тогда колечком. Такая личинка подбирает челюстями капельку величиной с булавочную головку, выступившую из ее заднепроходного отверстия. Это мутная белая липкая жидкость, и ею личинка смазывает края и щели пролома, сделанного мною в коконе. Потом она отрывает от соседних цветков кусочки чешуек и волоски, скоблит ось и поверхность цветоложа. Все эти кусочки и поскребышки она накладывает на еще неподсохшую замазку. А затем начинает сгибаться в дугу и выпрямляться, вертеться, прижиматься к стенкам своего жилья. Все это проделывается для того, чтобы приклеить наложенные на замазку частицы и сгладить стенки кокона, надавливая на них своей круглой спиной. Затем она снова свертывается колечком, выделяет новую белую капельку и опять вертится, давит спиной на стенку...

Личинки ларина пятнистого в коконах. (Уменьш.)

Поработав так некоторое время, личинка перестает сгибаться, вертеться и лежит неподвижно. Проходят сутки, и открытые мною коконы так и остаются открытыми. Чего не хватает личинке, чтобы заделать отверстия? Мелких частичек растения она наберет: их вокруг нее достаточно. Ей не хватает липкого сока: ого выделка приостановилась. Почему? Да просто потому, что головки мордовника сорваны и личинка лишилась жидкой пищи.

Что это за липкий сок, которым личинка залепляет отверстие? Я уже сказал, что капелька его выделяется из заднепроходного отверстия личинки. Затвердев на воздухе, это вещество становится рыжевато-красноватым. Позже оно буреет, и в нем заметны бледные частички вклеенных в него поскребышков, набранных личинкой.

Кокон ларина пятнистого на стебле. (Уменьш.)

Готовый кокон ларина выглядит яйцевидным, длина его около пятнадцати миллиметров, ширина около десяти миллиметров. Он так прочен, что его трудно раздавить пальцем. Длинная ось кокона параллельна оси соцветия, и когда три кокона оказываются на одной головке, то все это, вместе взятое, напоминает плод клещевины с тремя шершавыми орешками. Снаружи кокон грубый и шершавый, покрытый чешуйками, наскобленными частицами растения и в особенности пожелтевшими цветочками. Его стенки изготовлены в основном из замазки и покрыты изнутри красновато-бурым лаком. Кокон прочен и не промокает. Он удобное жилище, сначала гибкое, как мягкая кожа, а потом твердеющее. Хорошее убежище для спокойной дремоты куколки.

Я думал, что молодой жук именно здесь проведет зиму, защищенный от сырости, которая гораздо опаснее холода. Я ошибался. В конце сентября большая часть коконов оказалась пустой. Ларин завершил превращения, и жуки улетели в свежих одеяниях, словно припудренных мукой. Несколько запоздавших жуков еще сидят дома, но готовы к вылету: об этом мне говорит та быстрота, с которой они покидают вскрытые мною коконы. Наступают суровые месяцы — декабрь и январь, и теперь я не нахожу ни одного заселенного кокона. Жильцы их выселились. Где они теперь? Я не знаю этого наверное. Может быть в кучах камней, а может быть, под опавшими листьями или возле корней в боярышниковых изгородях. В деревне всегда найдутся удобные места для зимовки.

Удивительно! Вряд ли это остроумно — поменять великолепное убежище на случайное жилище. Или этот долгоносик недостаточно осторожен? Нет, у него есть серьезные причины поспешить с переселением накануне зимы.

Мордовник зимой — развалина, его ломает ветер, швыряет на землю, тащит его клочки по грязи дорог. Что сталось бы с долгоносиком, оставшимся в коконе? Инстинкт гонит его наружу, и он покидает свой кокон ради более надежного убежища. Другой вид ларинов сейчас покажет нам, что, имея кокон, прочно прикрепленный к земле, незачем покидать его до наступления весны.

В заключение нужно упомянуть об одном факте, который мне довелось наблюдать всего один раз. Очень скромный на вид, он замечателен. При нашей бедности знаний того, что происходит с насекомыми при изменении условий его жизни, нельзя пренебрегать подобными явлениями. Уделяя столько внимания анатомии, драгоценному помощнику при изучении животных, что еще мы знаем об этом животном? Почти ничего. А потому будем собирать наблюдения, какими бы скромными ни казались подмеченные факты и явления.

Вот это мелкое наблюдение. Случайно одно яичко пятнистого ларина упало с синей головки мордовника. Оно попало в листовую пазуху на середине высоты стебля. Можно допустить и другое: сама мать почему-то отложила его в таком необычном месте. Что станется с личинкой, попавшей в условия, столь далекие от привычных?

Я увидел следующее. Верная своим обычаям, личинка сделала ранку в стебле, чтобы сосать выступающий сок. Для защиты она построила мешочек, похожий по величине и форме на тот, который всегда делает личинка ларина пятнистого. Не хватало лишь сухих цветочков — покрышки для жилья. Из-за недостатка их личинка пустила в дело основание листа. Одно из ушков его она вделала в стенку своего жилья, нагрызла деревянистых частиц из стебля и основания листа, и все это слепила замазкой. Полученная ячейка ничем не отличалась от обыкновенной, только поверхность ее не была прикрыта цветочками.

Придают большое значение окружающим условиям, как причинам, влияющим на изменения животных. В нашем случае эти окружающие условия налицо. Личинка оказалась в новых условиях, и только растение осталось прежним. Вместо соцветия из тесно расположенных цветочков у нее теперь открытая пазуха листа, а вместо нежного материала головки — грубые зубья листьев. И эта глубокая разница в условиях не отзывается на умении строителя: его жилище построено по обычному плану.

Этот пример говорит нам следующее: насекомое, могущее приспособиться к новым условиям, все же работает как всегда. Если же оно не может приспособиться, то скорее погибнет, чем изменит свои обычные повадки, переменит ремесло.

 

Ларин-медведь

Ночью я отправляюсь с фонарем искать насекомых. Неяркий свет фонаря освещает лишь небольшой круг, и при нем не разглядишь подробности. Вне круга — мрак. Когда я продвигаюсь вперед, то фонарь постепенно освещает другие места, но, для того чтобы составить представление о всем том пространстве, кусочки которого я поочередно освещал, фонаря мало. Необходимо солнце, яркие лучи которого осветили бы все разом.

Так и наука. Она постепенно освещает небольшие пространства исследуемого, а за пределами его — мрак неизвестного. И мы бываем счастливы, когда хоть на вершок увеличим ничтожную область известного. Все мы, исследователи, томимые жаждой знания, освещаем то одну, то другую точку нашим фонарем. Может быть, из этих обрывков удастся составить часть общей картины.

Ларин-медведь (x 3).

Сегодня наш фонарь бросает свой свет на ларина-медведя — долгоносика, живущего на колючнике карлине. Этот колючник не лишен изящества, но очень колюч. Его жесткие желтые цветочки собраны в соцветия-корзинки и покоятся на мясистом ложе, похожем на ложе артишока. Вокруг — преколючие листочки. Личинка — всегда одна — помещается в центре цветоложа. Случается, что другая мать отложит свое яичко в уже занятое соцветие; тогда ее личинка, появившаяся на свет позже, погибает: пищи не хватает. Питается личинка не соком растения, а мякотью цветоложа.

Жук кормится схожим образом: выгрызает в конусе цветоложа, прикрытом черепицевидными листочками, углубления, в которых собирается сладкий сок растения. В июне и в июле самка откладывает яйца. Она выбирает нетронутые, еще не совсем распустившиеся соцветия: внутренность цветоложа у таких нежнее, чем у распустившихся.

Ларин-медведь откладывает свои яйца так же, как и ларин пятнистый. Самка проделывает при помощи хоботка канал через чешуйки до основания цветочков и откладывает на дно ямки одно матово-белое яичко. Через восемь дней вылупливается личинка.

Кокон ларина-медведя.

Если в августе вскрывать соцветия колючника, то окажется, что заселившие их жильцы очень разнообразны. Здесь и личинки всех возрастов, и куколки, вздрагивающие и переворачивающиеся, если их побеспокоить, и жуки, еще не нарядившиеся в свое пушистое, припудренное платье. Твердые и колючие листочки, спаянные основаниями, прикрывают мясистую массу цветоложа, плоскую сверху, конусообразную внизу. Цветоложе — жилье и склад провизии ларина-медведя. Вылупившись из яичка, личинка глубоко вгрызается в цветоложе. Здесь она, оставляя нетронутыми только стенки, выгрызает себе за две недели ячейку, дно которой достигает цветоножки. Потолком служит купол цветочков и волоски, отодвинутые кверху и склеенные слюной. Все цветоложе выгрызено, остались лишь чешуйчатые стенки. Как видно, личинка ларина-медведя питается твердой пищей, но ничто не мешает ей прибавлять к ней и сок растения.

С твердой пищей связаны грубые извержения личинки: таких нет у ларина пятнистого. Наша личинка штукатурит ими стены своей ячейки. Я вижу, как она сгибается в кольцо и при касается ртом к заднепроходному отверстию. Собирает зернышки испражнений и укладывает их на место, расплющивая и придавливая лбом и спиной. Сверху с неоштукатуренного потолка она отгрызает кусочки чешуек, волоски и все это прилепляет к еще свежей штукатурке.

По мере роста личинки увеличивается ячейка и вся она, оштукатуренная изнутри. Колючая корка цветоложа — естественная стена жилья личинки, и ее убежище лучше защищено и безопаснее, чем жилище личинки ларина пятнистого.

Колючник карлина.

Колючник — тоненькое растение, но он медленно портится и не скоро загнивает. Ветер не прижимает его к земле: его задерживают твердые стебли других растений, среди которых растет колючник. Мордовник уже давно валяется сгнивший, а колючник все стоит, засохший и потемневший, но не гнилой. К тому же сомкнутые чешуйки соцветия колючника не пропускают дождя.

Зимние невзгоды не страшны в таком убежище, и ларин не покидает его до весны. В самые суровые дни января, я нахожу здесь жучков. Оцепенелые, они ждут мая. Тогда, взломав крыши своих убежищ, они выйдут наружу — на праздник обновления природы.

 

Другие ларины

Кард, испанский артишок.

По росту и по великолепному цветению у артишоков нет соперников на огороде. Их большущие корзинки прикрыты снаружи, словно черепицами, спиральными чешуйками, которые позже расходятся широкими, твердыми и острыми пластинками. Под этим прикрытием мясистое цветоложе, из которого поднимается пучок длинных белых волосков. Тесно окруженные этими волосками семена увенчаны перистыми летучками, что еще более увеличивает густоту волосистого покрова. А еще выше, чаруя взгляд, пучок голубых цветков, похожих на цветки василька.

Ларин артишоковый (x 3).

Таково растение, на котором живет третий вид ларинов — ларин артишоковый — крупный и коренастый долгоносик, как бы припудренный охрой. Его обычное местожительство — кард, или артишок испанский, доставляющий к нашему стелу свои мясистые листья, но цветоложа которого не едят. Однако если на огороде останутся несколько запоздалых соцветий артишока посевного, то ларин заселит и их. Их два, очень близких вида артишоков, и долгоносик не ошибается: узнает оба растения.

Ларины артишоковые на соцветии. (Уменьш.)

Интересно в жгучий июльский день последить за соцветиями испанского артишока, занятыми ларинами. Опьяненные зноем, жуки ползают между цветочками, погружаются в их гущу, забираются так далеко, что совсем скрываются: чаща из белых волосков очень высока. Что они там делают? Осмотрев места работы после ее окончания, мы узнаем это. Между пучками волосков самка очищает хоботком место для яйца. Если она сможет достать до семечка, то отгрызает у него хохолок и прогрызает в семечке небольшую ямку для яйца. Мясистая часть цветоложа очень вкусна, и раньше жуки ее поедали с особым удовольствием. Самка, откладывающая яйца, никогда не трогает цветоложе.

Личинки ларина артишокового. (Уменьш.)

Помещение обширно, и здесь можно пристроить многочисленное население. Если соцветие крупное, то в нем можно найти десятка два и больше толстых личинок с рыжей головой и блестящей от жира спиной. Всем хватает места. Личинки-домоседки не ползают по общему жилью в поисках лакомых кусков: они сидят там, где вылупились из яйца. Несмотря на свою величину, они совсем не прожорливы, и, за исключением заселенных частей, соцветие остается свежим, и не поврежденные семена созревают, как и в незаселенной корзинке.

Чертополох бесцветный.

Летом достаточно двух-трех дней для вылупления личинки. Если личинка оказалась далеко от семян, то она ползет к ним вдоль волосков, срывая некоторые из них по пути. Если она вылупилась вблизи семечка, то остается в своей родимой ямке. Ее пища — пять-шесть ближайших семечек, не больше, да еще большую часть их она съедает не целиком. Позже личинка грызет мясистое цветоложе и выгрызает в нем ямку, которая послужит основой для будущей ячейки.

Питание личинки умеренное: полдюжины недозрелых семян и несколько кусков, отгрызенных от цветоложа. Пища должна быть питательной, чтобы при ее умеренном количестве личинки оказались толстыми и жирными. Умеренное и спокойное питание лучше беспокойного пира. Проходят две-три недели, и личинка готова к окукливанию. Теперь она становится искусной работницей и готовит жилище — помещение для окукливания. Она собирает вокруг себя волоски, отламывая от них разной длины кусочки. Концами челюстей укладывает их на место, сбивает вместе лбом, мнет, прижимая спиной, и склеивает замазкой — клеем.

Воспитывая личинку в стеклянной трубке, я вижу, как она по временам сгибается и подхватывает ртом беловатую капельку, выделяющуюся на заднем конце брюшка. Капелька эта тотчас же пускается в ход: клей очень быстро засыхает.

Законченное сооружение выглядит башенкой, всунутой основанием в ямку, выгрызенную в цветоложе. Сверху и снизу она укреплена густой гривой из волосков. Довольно грубая снаружи, эта башенка изнутри смазана замазкой, похожей на лак, гладкая и блестящая. Ее высота около полутора сантиметров.

В конце августа большая часть жуков уже появилась и многие из них проломили крышу коконов: высунув наружу хоботки, они ждут времени выхода.

Ларин крапчатый (x 3).

Ларин крапчатый поменьше и проще окрашен, чем три предыдущих вида: по черному фону рассеяны узкие охристо-желтые крапины. Живет он на самых крупных и самых колючих из чертополохов Прованса, — на будяке неприступном. В августе огромные белые шары этого жесткого растения поднимаются высоко над землей, а нижние листья, розетка которых лежит на поверхности почвы, напоминают кучу костей больших рыб, иссушенных солнцем.

Чертополох колючий.

Для чего это растение вооружено такими колючками, покрывающими его со всех сторон? Что ему защищать? Свои семена? Действительно, я сомневаюсь, что щегол, любитель семян чертополоха, рискнет сесть на это ощетинившееся растение. Но скромный долгоносик проделает то, что не решается сделать птица, и даже больше. Он вверит свое потомство белым шарам и уничтожит — еще в зародыше — множество будущих свирепо-колючих растений.

Я срываю в начале июля цветущую верхушку будяка и погружаю стебелек растения в сосуд с водой. Накрыв его колпаком из проволочной сетки, сажаю на мой колючий букет с дюжину долгоносиков. Самки вскоре же скрываются между цветками и хохолками.

Проходят две недели. В каждом соцветии живут и кормятся от одной до четырех личинок, уже довольно крупных. Здесь дела не задерживаются: все должно быть закончено до того, как соцветие засохнет, Жуки появляются еще до конца сентября, хотя можно найти и запоздавших куколок и даже личинок.

Жилье ларина крапчатого устроено так же, как и у ларина артишокового. Будет ли жук зимовать в нем? Нет. Осматривая в январе старые соцветия будяков, я ни в одном из них не нахожу ларинов. Осенние жильцы покинули будяк, и я понимаю главную причину этого, Высохший, пепельно-серый, мертвый будяк не поддается ветру, так он толст и крепок. Будяк стоит, но его высохшие и опустевшие корзинки открыты теперь всем невзгодам. Волоски на цветоложе намокают от дождя и пропитываются сыростью, как губка. Тоже и артишоки.

Жилье, устроенное на таких растениях, — большая открытая хижина, в которую легко проникают и холод, и сырость. Это не крепость, защищенная сомкнувшимися чешуйками, какую мы видели на колючнике: в той можно было зимовать. Ларины уходят перед наступлением дождей и холодов из своих ненадежных убежищ и отправляются зимовать в другое место. Куда, этого я не знаю.

 

Распознавание растений

Осы-охотницы и пчелы, жуки-навозники строят великолепные гнезда и заготовляют провизию для своего потомства. Если мать лишь откладывает яйца, оказываясь только производительницей зародышей, то она не обнаруживает строительных инстинктов: они здесь не нужны. Таково большинство насекомых, больших и малых, сильных и слабых. Все они знают, где нужно отложить яйца, но равнодушны к будущему этих яиц. Из всех трудностей жизни личинка должна выпутываться сама.

В сосновом лесу роется в почве, отыскивая нежные корешки, личинка мраморного, июльского хруща: мать отложила здесь в ямку кучку яиц, забросала ее песком.. И это были все ее заботы. Вылупившаяся из яйца среди гнилых листьев личинка бронзовки тоже без особых поисков находит себе здесь пищу.

Как далеки в своей простоте нравов эти насекомые от материнских забот копра, могильщика, сфекса и многих других. Правда, их личинки часто вознаграждают нас, наблюдателей, своими повадками. Примером могут служить ларины. Что умеет делать их мать? Отложить яйца в соцветия чертополоха, и только. А сколько всякого искусства мы видели у их личинок! А как проницательны молодые жуки, только что вышедшие из куколки. Они покидают свое уютное и мягкое жилье и отправляются искать убежища под грубой защитой камней, потому что впереди — зимние непогоды, от которых не защитит открытое ветрам жилье. Появившись на свет, выросши и развившись в дни летней жары, насекомое инстинктом предчувствует, что эти жаркие дни сменятся холодами, и оно знает, хотя никогда не испытало этого, что его жилище будет разрушено. Как оно это узнает?

Впрочем, и бесталанная мать задает нам неразрешимую задачу. Что руководит ею, когда она откладывает яйца именно там, где личинка найдет подходящую для нее пищу? Бабочка-капустница откладывает яйца на листья капусты, которых сама она не ест. Капуста в это время не цветет, а потому нельзя сказать, что ее привлекли сюда цветки. Да и мало ли цветков кругом, куда более привлекательных. Крапивница откладывает яйца на крапиву, которой не ест сама: это пища ее гусениц. Съев несколько хвоинок, самка июльского хруща улетает от любимого дерева: она ищет открытых песчаных мест. Здесь часто нет сосен и не пахнет смолой, здесь нет ничего приятного для самой матери. Псу это — место для ее личинок, и она зарывается глубоко в песок, чтобы отложить яйца.

Крапивница. (Уменьш.)

Может быть, мать помнит, чем она питалась, когда была личинкой? Листьями капусты кормилась гусеница капустницы, листьями крапивы — гусеница крапивницы. И вот обе бабочки откладывают яйца именно на эти растения. Такая память была бы понятна, если бабочка питалась тем же, чем и ее гусеница. Не выглядит удивительным, когда навозный жук заготовляет для своих личинок шарики из той же пищи, которой кормится он сам. Но что сказать о бронзовке, летящей с цветка к куче перегноя? Что сказать тем более о перепончатокрылых, которые сами питаются медом, а для личинок заготовляют дичь?

Что заставляет осу-церцерис оставить цветки с их нектаром и отправиться на поиски долгоносиков — пищи ее личинок? Как объяснить поведение сфекса, питающегося сладким соком цветка, но парализующего сверчков, чтобы снабдить провизией свое потомство? Мне поспешат ответить, что это дело памяти. Не ссылайтесь на память желудка, прошу вас. У человека хорошая память, но кто из нас помнит вкус материнского молока? А вы хотите, чтобы насекомое помнило свою первую пищу. Нет, я не могу поверить в такую память насекомого.

Как же тогда мать, питающаяся совершенно иначе, узнает, какое продовольствие нужно ее детям?

Я не знаю этого и никогда не буду знать. Да и сама мать не знает. Что известно желудку из химической науки? Ничего. Что знает сердце о своей чудесной деятельности? Ничего. Не больше этого знает и мать, когда она откладывает яйца и устраивает дела своего потомства.

Бессознательность эта великолепно решает трудность вопроса о заготовке припасов. Ларины служат прекрасным примером, показывая нам, с каким умением подлинного ботаника выбирается кормовое растение. Далеко не безразлично, какому растению доверить свои яички. Нужно, чтобы эти растения отвечали известным условиям: по вкусу, прочности, количеству деревянистых частей и т. д. Жук должен обладать способностью отличить хорошее от плохого, подходящее от непригодного. Уделим несколько строк долгоносикам ларинам: присмотримся к их ботаническим талантам.

Ларин пятнистый на мордовнике. (Уменьш.)

Ларин пятнистый приверженец однообразия и твердо придерживается одного растения, не привлекающего других ларинов: откладывает яйца исключительно на голубые соцветия мордовника. Такой ограниченный вкус облегчает ему поиски. Покинув зимнее убежище, расположенное невдалеке от места рождения, ларин легко находит по окраинам дорог свое любимое растение, уже покрытое бледными шариками еще не распустившихся соцветий. Жук узнает мордовник, всползает на него и ждет, пока голубые соцветия созреют до нужной степени. В первый раз в жизни он видит мордовник и уже, оказывается, знает его. Другой ларин — ларин-медведь — не такой однолюб. Я знаю два растения, на которые он откладывает яйца: колючник кистецветный, растущий в долинах, и встречающийся по склонам горы Ванту колючник колючелистный. Как будто нет ничего общего у этих двух растений — для не ботаника, понятно. У первого высокий и тонкий стебель, редкие листья и букет средней величины соцветий с цветоложами поменьше желудя. У второго стебля нет, а по земле раскинулась большая розетка из широких листьев, в середине которой — соцветие величиной с кулак. В моей местности этот колючник называют горным артишоком и едят его: мясистое цветоложе даже сырое очень вкусно. Применяют у нас это соцветие и как гигрометр, вешая на двери овчарни. В сырую погоду он закрывается, в сухую — развертывает свои золотые чешуйки.

Во время моих экскурсий в июле и в августе я много раз заставал ларина-медведя на колючелистном колючнике. Несомненно, он откладывал яйца в только что распустившееся соцветие. Много ли яиц отложит он сюда? Жаль, что мои тогдашние ботанические исследования помешали мне проследить за поведением жука. Пищи здесь хватит и для большой семьи, но, может быть, самка откладывает всего одно яйцо, как она это делает на другом виде колючника, у которого цветоложе очень невелико. Если способность насекомого сообразовать число детей с количеством пищи — темное дело, то бесспорно иное: ларин-медведь — хороший ботаник. Он узнает колючник — пищу своего потомства — в двух совсем несхожих растениях.

Будяк ланцетолистный.

Ботанические познания ларина крапчатого еще обширнее. Он откладывает яйца на будяк неприступный с белыми соцветиями, но не отказывается и от будяка ланцетолистного с его розовыми цветками. Может быть, он узнает в этих двух растениях чертополохи потому, что они большие и усажены крепкими колючками. Нет, он откладывает яйца и на скромный чертополох черноватый, ростом всего с вершок. И еще раз нет, потому что рядом с тремя этими чертополохами, имеющими крупные соцветия, он откладывает яйца и на жалкие корзинки чертополоха мелкоцветного. Ларин крапчатый заселяет даже кентрофиллум, жалкие желтые цветочки которого напудрены придорожной пылью. Узнать чертополох в этом сухом неказистом растеньице может только ботаник или... жук долгоносик.

Ларин артишоковый превосходит в своих ботанических познаниях ларина крапчатого. Его можно увидеть откладывающим яйца и на артишоки — испанский и посевной, он же огородный, — огромные растения в два метра высотой и с громадными синими корзинками синих цветков. И он же откладывает яйца и на крошечный репейник колючий, жесткие корзиночки которого меньше кончика мизинца и тянутся по земле. Он же заселяет и те чертополохи, которые облюбовал для себя ларин крапчатый, даже кентрофиллум. От рождения этот жучишко знает то, чему мы должны учиться: умеет распознавать столь несхожие по внешности, но близко родственные растения.

Не колеблясь, ларин артишоковый отправляется то к одному, то к другому виду чертополохов. Пусть они так несхожи между собой, что их трудно принять за близкую родню. Жук «понимает», что это его растения, и ларин никогда не обманывается.

Руководитель ларина — инстинкт, дающий ему очень ограниченные сведения в тесном кругу явлений. Наш руководитель — разум, который разузнает, ищет, заблуждается, поправляет себя и, наконец, возносится над всем. Ларин, не учившись, знает и различает виды чертополохов. Человек после долгого изучения познает флору всего мира.

Область инстинкта — точка, область разума — вся вселенная.

 

Баланин желудевый

Составные части некоторых машин выглядят странно и непонятно, пока машина не заработала. Тогда мы увидим, как остроумно соединены ее части, как все в ней устроено для достижения определенной цели. То же можно сказать и о некоторых жуках долгоносиках, например о баланинах.

Баланин слоновый (x 2,5).

Имя «баланин» показывает, что жуки эти имеют какое-то отношение к желудям, орехам и схожим с ними плодам (по-латински «баланинус» означает «желудеобразный плод»). Самый замечательный из этих долгоносиков в моей местности — желудевый баланин, или слоник. Баланин слон. Вот как назван этот жук. Что за смешное существо! Его огромный хобот тонок, как конский волосок, рыжий, почти прямой и очень длинен. Жук носит его вытянутым вперед словно копье.

На что ему такой причудливый нос? Еще не видев жука за работой, мы подозреваем, что его нос — орудие для сверления. На конце хоботка находятся твердые как алмаз челюсти. Баланин умеет пользоваться ими, подобно ларину, при прокладывании хода для помещения яйца. Но ему приходится работать в более трудных условиях, чем ларину.

Баланин желудевый (x 3).

Увидев желудевого баланина за работой в первых числах октября, я очень удивился. В такую позднюю пору насекомые обыкновенно не занимаются строительными и семейными делами. К тому же погода в тот день была ужасная: дул ледяной северный ветер. Неприятно заниматься наблюдениями в такую погоду, а пришлось делать это. Откладывать. нельзя: зеленые еще желуди достигли своей полной величины. Две-три недели, и они, созрев, потемнеют и начнут опадать.

Баланин желудевый сверлит желудь. (Увел.)

На одном из дубов я нахожу баланина, наполовину погрузившего хоботок в желудь. Ветер раскачивает и трясет ветки, следить за жуком очень трудно. Осторожно отломив ветку, я кладу ее на землю. Жук не обращает внимания на такое переселение и спокойно продолжает работать. Словно прилипнув подошвами своих лапок к гладкой поверхности желудя, баланин работает своим сверлильным орудием. Медленно и неуклюже передвигаясь вокруг воткнутого хоботка, он описывает полуокружность, центр которой — точка сверления. Потом возвращается на старое место и начинает описывать вторую половинку круга.

Это повторяется много раз. Хоботок погружается все глубже и глубже и через час исчезает весь. Короткий отдых, а после него жук вытаскивает хоботок. Что теперь? На этот раз — ничего. Баланин сползает с желудя и уходит, чтобы спрятаться в сухих листьях.

Тихие дни благоприятнее для охоты. В один из таких дней я прихожу сюда и скоро нахожу добычу для моих садков. Лучше последить за баланинами дома: баланин работает так медленно, что для наблюдений в природе никакого терпения не хватит. Набрав жуков и веток с желудями, я приношу их домой. Ставлю ветки в стаканы с водой, пускаю на них долгоносиков. Окна моего кабинета почти весь день освещены солнцем, и на них жукам будет хорошо. Остается ждать начала работ.

У баланина самка крупнее самца, и ее хоботок длиннее. Медленно, шаг за шагом, она обходит всю поверхность желудя. По шероховатой чашечке-плюске идти легко. Передвигаться по скользкой поверхности желудя ей помогают войлочные подошвы лапок.

Желудь выбран, теперь нужно проделать в нем отверстие. Хоботок так длинен, что им трудно работать. Его нужно поставить отвесно, так как на самом конце его находятся челюсти, а для этого жуку нужно подвернуть хоботок под себя.

Самка усаживается, словно на треножнике, на концах надкрылий и на задних лапках. В этом странном положении жук начинает подгибать под себя обычно направленный вперед хоботок. Когда это проделано и отвесно поставленный хоботок касается челюстями поверхности желудя, начинается сверление. Жук сверлит очень медленно, справа налево, потом слева направо, как я уже наблюдал это в лесу. Его орудие не бурав, который углубляется при вращении: хоботок прокалывает и врезается сразу, и вращается он очень медленно, слабо и поочередно в обоих направлениях.

Прежде чем продолжать, укажу на поразившее меня явление. Мне приходилось много раз видеть баланина мертвым на месте его работы. Поза жучка была очень странной. Хоботок воткнут в желудь, и на хоботке, словно на колу, висит жук. Он мертвый, его ножки поджаты под брюшко. Но и у живого-жука, оказавшегося в таком положении, они не достали бы до поверхности желудя. Что случилось? Почему бедняга оказался поднятым на кол?

Начиная работать столь длинным хоботком, жук стоит отвесно на задних ножках. Стоит ему поскользнуться, и упругий хоботок выпрямится, самка окажется поднятой на воздух. Теперь, сколько ни шевели она ножками, ей недотянуться до поверхности желудя...

На этот раз работа не прерывается драмой, но она столь медленна, что даже в лупу не разглядишь, углубляется ли хоботок. А баланин сверлит и сверлит, отдохнет немного и снова пускает в ход свое сверло. Так проходит час, другой. Я не отхожу: мне непременно нужно увидеть, как вытащит самка хоботок из желудя и как она отложит яйцо.

Два часа напряженного внимания. Я устал и зову детей. Уговариваемся следить за баланином поочередно. Через восемь часов, уже вечером, очередной наблюдатель позвал меня. Баланин как будто кончает работу: он осторожно пятится и вытягивает из желудя хоботок. Вот хоботок вынут весь, выставлен вперед. Подошло время, я напрягаю все свое внимание...

Увы! Я еще раз обманут. Самка покидает желудь, не отложив яйца. Как хорошо я сделал, что принес баланинов домой. Простоять восемь часов в лесу, да еще впустую, было бы невыносимо.

Весь октябрь я и мои помощники следим за баланинами. Мы видим много сверлений, но далеко не всегда за ними следует откладывание яйца. По большей части эта работа длится два часа, но иной раз затягивается на полдня и даже дольше. Ради чего жук сверлит эти колодцы, которые остаются незаселенными?

Узнаем, куда откладывается яйцо и с чего начинает свой обед Личинка. Может быть, тогда найдется ответ.

Желуди с отложенными в них яйцами остаются на дубе, словно с ними ничего не случилось. Но узнать такие желуди можно: нужно лишь немножко внимания. Недалеко от чашечки, на гладкой кожуре, еще зеленой, видна точечка: следы от укола тонкой иглы. Эту точку вскоре окружит бурое колечко: ткань около прокола омертвеет. Точка — отверстие просверленного хода.

Выберем только что просверленные желуди, снимем с них кожуру, поищем. В некоторых нет ничего постороннего, во многих — яйцо баланина. Оно всегда лежит на самом дне желудя, у основания семядолей. Здесь, у конца плодоножки, находится мягкий войлочок — сочная ткань, служащая пищей личинке. Вскрывая заселенные желуди, я вижу, как только что вылупившаяся на моих глазах личинка начинает грызть этот нежный пирожок, приправленный дубильной кислотой.

Лишь позже личинка принимается за более грубую еду: за семядоли.

Эти краткие сведения объясняют поведение самки. Тщательно осматривая желудь перед началом сверления, она проверяет, не занят ли он. Для двух личинок его кладовой не хватит, и я никогда не находил в одном желуде двух личинок. Как узнает жук, свободен ли желудь? Для меня приметой служит маленькая точка на его поверхности. Есть она, значит, желудь заселен, нет ее — жильца в желуде нет. Наверное, и баланин пользуется той же приметой.

Но иной раз самка не откладывает яйцо и в свободный желудь. Зачем же она сверлила ход? Конечно, не для того, чтобы покормиться: баланины не прожорливы и им не нужно много еды.

Думаю, что мне понятна подлинная причина. Баланин откладывает яйцо на сочный войлочный пирожок. С возрастом желудя пирожок этот грубеет, становится малопригодным для молоденькой личинки. По поверхности желудя нельзя судить о том, насколько созрел войлочный пирожок, и матери приходится пробовать эту еду: годна ли она для личинки. Вот она и сверлит ход. Окажется пирожок подходящим — она отложит яйцо, перезрел он — самка покинет просверленный желудь.

Канал, просверленный хоботком, длинен. Яйцо откладывается на его дно. Как оно туда попадает? Баланин не пропихивает его туда хоботком, не засовывает в канал брюшко: он слишком узок для этого. Никаких следов наружного яйцеклада не видно. А между тем достаточно самке приложить конец брюшка ко входу в канал, и яйцо оказывается на дне его.

Эту загадку не разгадаешь без помощи анатомического ножа. Я вскрываю самку и нахожу тонкую, как конский волос, трубочку. Она рыжая, роговая, слегка расширенная на конце, вздутая пузырем в начале. Вот оно, орудие для откладывания яиц, по длине равное хоботку.

Теперь все понятно. Окончив сверление, приготовив канал, самка поворачивается и прикладывает ко входу в него конец брюшка. Яйцеклад проникает в канал. Снаружи ничего не видно, так быстро и скрытно работает яйцеклад. Его не видно и во всякое другое время: он втянут внутрь брюшка.

Кончено. Яйцо отложено, мать уходит, а мы ничего не видели.

 

Баланин ореховый

Говорят, что достаточно иметь тихое убежище, хороший желудок и много еды, и счастье обеспечено. Если это так, то личинка — обитательница лесного ореха — подлинный счастливец. Ее жилище прочно и крепко, в нем ни дверей, ни окон, в которые мог бы проникнуть непрошенный гость. У нее запасы еды: роскошный стол. Что еще нужно? Личинка растет и жиреет.

Личинка баланина орехового. (Увел.)

Всякий из нас знает эту личинку: это она жительница червивого ореха. Имя жука — баланин ореховый. Он родич нашего знакомца желудевого баланина.

Личинка толстенькая, жирненькая, согнувшаяся дугой, белая, с желтой головой. Она безнога и, вынутая из ореха и положенная на стол, ворочается, бьется, но уползти не может. Да и зачем ей ноги? Ползать в орехе не приходится: некуда. Ее пирог — ядро ореха, от которого всегда остаются объедки: пищи слишком много, всего не съешь. Для одной личинки ядра вполне хватает, но двум в орехе не прокормиться, и в орехе бывает только по одной личинке.

Лишь очень редко мне доводилось найти в орехе двух личинок. Одна из них старше. Очевидно, второе яйцо было отложено запоздавшей матерью, не успевшей толком осмотреть орех. Ядро подходило к концу, более молодая личинка истощенная, слабая. Видно было, что она не выживет.

Как проникла личинка в орех?

Поищем место ее входа в лупу. Искать долго не приходится: недалеко от чашечки темнеет маленькая точка. Здесь самка баланина просверлила своим длинным хоботком отверстие.

Баланин ореховый сверлит орех. (Увел.)

Я могу увидеть в своем воображении самку орехового баланина, усевшуюся «треножником» и в этой смешной позе сверлящей орех. Но мне хочется видеть это. Трудная задача! В моей местности орешник редок, а ореховый баланин еще реже. В моем саду есть шесть кустов орешника. Нужно только заселить их.

В конце апреля я получаю по почте несколько пар ореховых баланинов. В это время ядра орехов не только не созрели, но даже и не сформировались как следует. В одно прекрасное теплое утро я кладу моих жуков на листья орешника. Путешествие не очень утомило их. Они великолепны в своем скромном рыжем одеянии. Очутившись на свободе, жуки приподнимают надкрылья, развертывают крылья, снова складывают и прячут их. Они греются на солнце, и по их поведению я вижу, что они никуда не уйдут от орешника.

Баланин ореховый (x 1,25).

Идут дни, и орехи наливаются все больше и больше. Дети уже поглядывают на них, но на этот раз им запрещено трогать орехи. Я усердно навещаю орешник, но толку мало: застать баланинов за работой не удается. Иногда мне удается подметить на закате солнца баланина, взмостившегося на орех. Он пробует сверлить, но только — пробует. Может быть, эти баланины работают ночью?

В другом мне посчастливилось больше. В моем кабинете лежит несколько орехов, которые были заселены первыми. Я берегу их и часто осматриваю. Моя настойчивость награждена. В начале августа две личинки при мне покидают орехи. Несомненно, им долго пришлось прогрызать твердую скорлупу. Выходное отверстие уже почти готово, когда я замечаю, что личинки вот-вот выберутся наружу. Вместо стружек падает мелкая пыль.

Выходное отверстие помещается совсем не там, где входное. Оно находится возле основания ореха, совсем близко от той его шероховатой части, которой орех прилегает к чашечке. Здесь скорлупа не так плотна. Оказывается, личинка знает, где всего легче прогрызть ход наружу.

Личинка выползает из ореха. (Увел.)

Отверстие, через которое личинка покидает орех, — это круглое окно, немного расширенное внутрь и тщательно выравненное по краям. Его ширина равна ширине головы личинки, и эта твердая роговая голова втрое у́же туловища. Как пройдет толстое туловище через узкое отверстие? Пролезая через эту дырочку, личинка вытягивается и делается тоньше. Ее задняя половина в это время раздувается: в нее переместилось все из сдавленной середины. Расширяясь и сжимаясь попеременно, личинка протискивается через дырочку. Это медленная и трудная работа. Челюсти наполовину высунувшейся личинки широко раскрываются и опять закрываются, ее передняя часть корчится, раскачивается...

Личинка освободилась. Она скользит по ореху и падает. Один из орехов, доставивших мне это зрелище, был за несколько часов перед тем сорван с ветки. Значит, личинка упала бы на землю с большой высоты. Такое падение не опасно ей, мягкой и гибкой. Ей все равно — свалиться ли с верхушки орехового куста или вылезти из ореха, уже упавшего на землю.

Упав, она принимается исследовать почву вокруг себя. Отыскивает место, где легко рыть, и, работая челюстями и спиной, зарывается в землю. Там она проводит всю зиму.

Кажется удивительным, на первый взгляд, что личинка покидает орех осенью, променяв свой хорошо защищенный замок на полную всяких опасностей почву. Почему бы не остаться в орехе до весны? Личинка права, не оставаясь в орехе на зиму. Червивый орех — лакомая добыча для мышей.

Куколка баланина орехового в земле (x 3).

Есть и более важная причина. Весной личинка окуклится. И если она окуклится в орехе, то баланину оттуда не выбраться. Жуку понадобится для выхода большое отверстие, но он не сможет сделать его. Длинный хоботок не пустишь в дело в тесном орехе.

 

Трубковерт тополевый

Искусных строителей среди долгоносиков мало. Я знаю только одно исключение: некоторые из них умеют свертывать листья. Такие листья служат личинке сразу и пищей, и жильем. Самый ловкий из свертывателей листьев — трубковерт тополевый. Это небольшой, но красивый жук — сверху отливает золотом и медью, а брюшко металлически-синее. Кто хочет застать его за работой, должен присмотреться в конце мая к черным тополям.

Весенний ветер раскачивает верхние ветви, и листья на них дрожат. Внизу ветра нет, ветви и листья неподвижны. Здесь и работает трубковерт. Следить за долгоносиком легко: веточки, на которых он свертывает листья, находятся на высоте роста человека. Он не отказывается от работы и в неволе. Несколько веточек тополя, воткнутых в песок и прикрытых колпаком из металлической сетки, заменяют в моем кабинете дерево. Жук работает даже тогда, когда я смотрю на него в лупу.

Трубковерт тополевый (x 4).

Лапки трубковерта густо покрыты на нижней стороне войлочком. При помощи этой подошвы и коготков он ползает по самой скользкой поверхности. Он может ползать по потолку спиной вниз, как муха. Хоботок у него изогнутый, крепкий, но гораздо короче, чем у баланинов. На конце он расширен в лопаточку и заканчивается острыми челюстями. Таковы рабочие орудия жука.

Сочный молодой лист не свернешь в трубочку: он упругий и развертывается. Это вполне понятно для нас, но как узнал об этом жук? Ведь его работа над листом с того и начинается, что он лишает лист упругости. Выбрав лист, всегда молодой, но уже почти достигший своих окончательных размеров, мать всползает на черешок. Здесь она принимается сверлить дырочку. Образуется маленькая, но довольно глубокая ранка. Приток соков в лист уменьшается, черешок в пораненном месте обвисает. Лист вянет, теряет упругость, становится податливым. Теперь его можно свертывать.

Прокол черешка хоботком трубковерта напоминает мне укол жалом осы-охотницы. Оса не убивает, она только парализует свою жертву. И трубковерт не убивает лист, а только ослабляет его.

Форма тополевого листа — неправильный ромб. С одного из боковых углов этого ромба и начинается изготовление трубки» Можно находиться во время работы на верхней стороне листа, можно и на нижней, но жук всегда помещается на верхней стороне. Эта сторона сгибается легче, и она должна находиться внутри трубки. Так говорит нам механика. Жучок поступает именно так, как это сделал бы человек. Разве это не удивительно?

Работа началась. Трубковерт поместился на линии скатывания. Его три ножки — на уже скатанной части, три другие, противоположные, — на свободной части листа. Крепко прицепившись коготками, он держится за одну сторону и загибает другую. Обе половины этой живой машины чередуются в работе: то скатанная трубочка надвигается на свободную часть листа, то свободная часть двигается и прилегает к уже скатанной. В чередовании этих передвижений нет большой правильности, и они зависят от причин, известных, очевидно, только жучку. Может быть, это только способ хоть немножко отдохнуть, не прекращая работы: перерыв здесь невозможен.

Много часов подряд нужно смотреть на жучка, чтобы понять, как трудна его работа. Все время напряженные ножки дрожат от усталости. Нужно видеть, как осторожно трубковерт передвигает одну лапку и лишь тогда, когда прочие пять крепко вцепились в лист. С одной стороны три ножки, упершиеся в лист и прицепившиеся к нему, с другой — три ножки, не менее цепкие, но они тащат лист к себе. И все эти шесть ножек понемножку перемещаются, причем их усилия ни на секунду не ослабевают.

Всего одно мгновение рассеянности, одно неверное движение, и весь сверток развернется.

К тому же трубковерту приходится работать в очень неудобном положении. Лист висит наклонно или даже отвесно, а его поверхность гладка, как стекло. Лишь благодаря войлочным подошвам и двенадцати коготкам жучок может удержаться на ней.

Прекрасная обувь не делает работу легче. Часовая стрелка передвигается не быстрее: даже в лупу трудно подметить, как дело подвигается вперед. Нередко упругость листа оказывается непреодолимой и побеждает все усилия жука: часть листа развертывается. Упорно с той же машинно-бесстрастной медлительностью жук снова свертывает неподдающуюся часть листа.

Обыкновенно трубковерт работает пятясь назад. Окончив одну линию, то есть пройдя вдоль всего края свертка, жук не спешит начать новый заворот. Только что загнутая часть еще недостаточно прилегла. Если ее предоставить самой себе, то она может отстать и развернуться. И вот жук, не выпуская из ланок края свертка, поворачивается и начинает пятиться. Он пятится к началу свертка, к той точке, с которой принялся за работу над этим рядом. Пятится так же медленно, как медленно он передвигался, делая этот загиб. Так укрепляется свежий заворот и подготовляется следующий. Добравшись до конца заворота, жук снова надолго останавливается, а потом снова медленно пятится.

Изредка, когда лист легко скручивается, трубковерт не поправляет и не укрепляет сделанный загиб. Закончив его, он без задержек переползает к начальной точке и начинает работу над новым оборотом трубочки.

Наконец трубочка готова. Жук свернул весь лист и уже загнул край его у бокового угла, противоположного тому, с которого начиналась работа. От этого верхнего слоя зависит прочность всего свертка. Трубковерт удваивает свои усилия. Концом хоботка, расширяющимся в виде лопаточки, он нажимает край, точку за точкой: действует, словно портной, разглаживающий шов утюгом. Эта работа затягивается надолго.

Что удерживает сверток, почему трубочка не развертывается? Здесь нет никакой нити, а потому хоботок жука нельзя сравнить со швейной иглой. Объяснение прочности свернутой трубочки нужно искать в другом. Лист молод. Тонкие валики его зубчиков выделяют липкий сок. Когда трубковерт плотно прижимает хоботком свернутый лист, то этот сок выступает. Прижатые друг к другу, части листа слипаются, склеиваются.

Листья, свернутые трубковертом тополевым. (Уменьш.)

Работа окончена. Получилась трубочка, немного потоньше карандаша и около четырех сантиметров длиной. Она висит отвесно на конце увядшего перегнувшегося черешка. Целый день ушел на изготовление этого зеленого свертка. Короткий перерыв, и мать принимается за новый лист. Проработав ночь, она свертывает вторую трубочку. Две трубочки в сутки, большего не сделает самый прилежный жук.

Эти трубочки — жилье личинки трубковерта. Развернув сверток, мы найдем между слоями его яйцо — овальное, желтоватое, похожее на янтарную бусинку. Часто в одной трубочке бывает два, три, даже четыре яйца, отложенных безо всякого порядка и всегда лежащих по одному. Яйца только слегка приклеены к листу и сваливаются с него при малейшем сотрясении. Мать откладывала их во время работы между краями сгиба: изготовление трубочки и откладывание яиц идут одновременно. Медлить нельзя: трубковерт живет всего две-три недели, а работы у матери много.

Работа по изготовлению свертка из листа — это еще не все.

Недалеко от трубочки, свернуть которую так трудно, на том же листе сидит самец. Что делает здесь этот лентяй? Кто он? Случайный прохожий или помощник? Можно подумать и так: иногда самец пристраивается позади самки и немного помогает ей. Проделывает он это неловко и без особого усердия, видно, что он не мастер таких дел.

Что ж! Посчитаем ему за заслугу и такой пустяк: ведь у насекомых самцы так редко помогают самкам. Но уж очень хвалить самца не стоит. Его помощь корыстная, она — способ проявить свои чувства, прием ухаживания за самкой. И правда, после нескольких неуклюжих попыток помочь самке кавалер удостаивается внимания.

Ради свадебных дел работа приостанавливается. Не надолго: всего на каких-нибудь десять минут. И все это время самка продолжает цепко держаться за края свертка: если их выпустить, то лист развернется. Затем самец отходит к стороне, и самка принимается за прерванную работу.

Рано или поздно самец вернется, снова подползет к самке, снова начнет «помогать». Новая свадьба, и опять работа продолжается. Во время изготовления одной трубки такие визиты самца повторяются три-четыре раза. Невольно спрашиваешь себя: может быть, каждое яичко оплодотворяется отдельно?

У насекомых есть общее правило: после свадебного празднества самец покидает самку: мать должна заниматься устройством потомства безо всяких помех. Трубковерты — отступление от правила: самец всегда находится по соседству с работающей самкой.

В книгах пишут: у насекомых бывает только одна свадьба. Следя за трубковертами, я увидел совсем иное.

 

Аподер и аттелаб

Вероятно, этого долгоносика прозвали аподером за кроваво-красный цвет верхней стороны его тела: по-гречески «аподерус» обозначает «ободранный», «лишенный кожи». Жук и правда выглядит так, словно с него содрали кожу. Помимо яркого платья, у него есть и другие особенности. Хоботок очень короткий, не хобот, а короткое и широкое рыльце, голова словно сидит на шейке. Неуклюжий и длинноногий, он медленно ползает по листу.

Аподер орешниковый (x 3).

Наиболее обычен из аподеров — аподер орешниковый. Им-то я и намерен заняться. Но в моей местности я нахожу его не на орешнике, а на ольхе. Подобная перемена пищи заслуживает краткого изучения. В моих краях слишком жарко и сухо для орешника-лещины, и он у нас очень и очень редок. Редко встречается у нас и орешниковый аподер. Только на одной черной ольхе я следил за его работой три весны. Тогда я впервые увидел живым этого красного трубковерта, и только на одном единственном дереве жило их поселение; на соседних ольхах я не нашел ни одного слоника.

Как попали сюда эти трубковерты? Вероятно, их занесла вода: они приплыли по реке в своих свертках из ореховых листьев, в которых живет личинка. Гораздо выше по течению есть местности, богатые орешником.

Выброшенные на берег, личинки в свое время окуклились, и появившиеся в дни летнего равноденствия жуки выбрались наружу. Они не нашли своего любимого орешника и поселились на ольхе. Здесь эти жуки и оказались основателями колонии, за которой я следил три года.

История этого иммигранта интересует меня. Ведь ему приходится жить в новой местности, в новом климате и питаться новой пищей. Его предки жили в менее жарких краях и питались орешником. Наш переселенец оказался в сухой и жаркой местности, и ему приходится изготовлять свертки из листьев другого дерева. Листья черной ольхи несколько похожи, правда, по своей форме и величине на листья орешника, но все же это не орешник.

Какие изменения в жизни жука вызвала эта перемена климата и пищи? Никаких. Я напрасно сравниваю этих аподеров с жуками, присланными мне по почте. Ни в чем нет ни малейшей разницы.

Измените климат, пищу, материал для работы. Насекомое сохранит свои повадки, даже в малейших подробностях. Но если оно не сможет приспособиться к новым условиям, если его повадки окажутся непригодными здесь, то оно просто погибнет.

Проследив за работой аподера на ольхе, мы узнаем, как он работает на орешнике.

Аподер не прокалывает черешка листа: у него свой, особый прием. Почему так? Потому что его короткий широкий хоботок непригоден для прокола? Может быть, хотя челюстями он в состоянии надрезать, черешок? Полученные результаты были бы такими же, как и от прокола.

На некотором расстоянии от основания аподер перерезывает лист поперек. Он оставляет нетронутым только наружный край. На нем и остается висеть, словно тряпка, увядшая, отрезанная часть листа. Эту часть жук складывает вдвое по срединной жилке, верхней стороной листа внутрь. Потом начиная с вершинного кончика свертывает в трубочку этот сложенный вдвое отрезок. Верхнее отверстие трубочки закрывается той частью листа, которая осталась неперегрызенной, нижнее — загнутыми внутрь трубочки краями листа. Получается бочоночек.

Бочонок аподера. (Уменьш.)

Бочоночек висит, раскачиваясь при малейшем ветерке. Его обручик — срединная жилка листа, выступающая на верхнем конце свертка. Между двумя сложенными половинками листа, около середины бочоночка, отложено яйцо. Оно красного цвета и всегда одно.

Я не могу рассказать подробно о развитии личинок аподера: у меня мало его бочоночков. Но все же мне удается узнать интересную вещь: личинка аподера не зарывается в землю. Она не покидает бочоночка, а тот рано или поздно упадет с дерева: его сорвет ветер. Оставшаяся в бочоночке личинка превращается в куколку, из куколки выходит жук. К этому времени от бочоночка остаются лишь развалины, но он и не нужен жуку: аподер найдет хорошее убежище под отставшей корой дерева.

Аттелаб дубовый (x 4).

Аттелаб дубовый не меньший искусник по изготовлению бочоночков из листьев. Странное совпадение! Этот бочар тоже красный, а его хоботок такой же короткий, как у аподера. На этом сходство заканчивается. Аподер — несколько вытянутый, скорее длинноватый, чем короткий. Аттелаб — коротышка, только что нешаровиден. Поражает его работа: очень уж он неловок и малоподвижен. А между тем он обрабатывает не нежный материал: листья вечнозеленого дуба. Молодые, они еще не очень тверды, но все-таки свертывать их трудно, и вянут они медленно. Из всех трубковертов, которых я знаю, аттелаб самый маленький, и у него самая трудная работа. И вот этот жучок, такой неловкий на вид, строит очень изящный бочоночек.

Бочоночки аттелаба. (Уменьш.)

На каком бы виде дуба — вечнозеленом или обыкновенном — аттелаб ни строил свой бочоночек, он всегда поступает одинаково. На некотором расстоянии от основания листа жук перегрызает листовую пластинку. Он грызет лист с обеих сторон до срединной жилки, которую оставляет не тронутой: здесь место прикрепления бочоночка. Затем применяется способ аподера. Сделавшийся более податливым, благодаря двойному надрезу, лист складывается вдвое, по длине, верхней стороной внутрь.

Между двумя сложенными половинками листа самка откладывает яйцо, всегда одно. После этого она свертывает сложенный лист в трубочку, тщательно разглаживая все зазубринки и извилинки: надавливает своим рыльцем-хоботком на них. Оба конца свертка закрываются: самка загибает внутрь края.

Бочоночки аттелаба.

Бочоночек готов. Он опоясан на верхнем конце срединной жилкой листа, прочен и изящен. Он небольшой: длина его всего сантиметр.

Мне хотелось получше разглядеть работу этого бочара-коротышки: у него свои достоинства. Но я почти ничего не увидел, следя за жуком в природе. Много раз я заставал его сидящим неподвижно. Прижав рыльцем складочку на листе, он ждет, когда она разгладится, а пока дремлет на солнышке. Если я подойду уж очень близко, жук поджимает ножки и падает.

Прогулки к дубам дают слишком мало, и я пробую последить за аттелабом дома. Это легко удается: жук работает под колпаком так же усердно, как и на свободе. Но то, что я здесь узнаю, отнимает у меня всякую надежду проследить работу аттелаба во всех подробностях. Этот жук — ночной работник. В девять-десять часов вечера он начинает подрезывать лист, а к утру бочоночек готов. Разве уследишь за всеми мелочами работы жука при свете лампы, да еще в неурочные часы, когда полагается спать.

Ночная работа жука имеет свои причины. Лист дуба трудно свернуть днем, на жгучем солнце: высыхая, он становится еще менее гибким. Ночью он смочен росой, более гибок и его легче свернуть. А утреннее солнце высушит готовый бочоночек и придаст ему крепость.

Свертыватели листьев говорят нам, что ремесло не определяется строением органов, что не от орудия зависит характер работы. Будет ли у трубковерта длинный хоботок или короткий, длинноногий он или коротконогий, коротышка ли он сам или продолговатый, — не так уж важно. Результат одинаков у всех: свернутый лист, служащий жильем и пищей для личинки.

Личинка аттелаба разборчива и не станет есть что придется. От подсохшей пищи она отказывается и скорее умрет с голоду, чем станет грызть сухой лист. Нежная, немного подгнившая пища, даже слегка приправленная плесенью — вот что ей нужно. Я приготовляю пищу по вкусу личинки: кладу бочоночки на влажный песок на дне банки. При таком уходе личинки, вылупившиеся в июле, быстро растут. Проходят два месяца, и личинка становится взрослой. Она оранжевого цвета и проворно передвигается в остатках своего бочоночка, сгибаясь и вытягиваясь, как пружина. Стройная, она не так жирна, как личинки других долгоносиков. Уже одно отсутствие жира указывает, что аттелаб — интересное исключение. Им следует заняться.

Конец сентября. Лето было необычайно сухим и знойным, да и теперь еще стоят жаркие дни. Что делать аттелабу во время такой жары и суши? В моих-то банках ему хорошо: песок всегда влажен и его пища мягкая. Но там, под дубами, на раскаленной почве, между кустарниками, листья которых свернулись и пожухли от зноя? Что там?

Под дубами, на которых аттелабы работали весной, мне удается найти с дюжину маленьких бочоночков. Они так быстро высохли, что сохранили свой зеленый цвет. Пересохшие, они рассыпаются в порошок от надавливания пальцев. Я вскрываю один из них. Внутри — личинка, но такая маленькая, словно она только что вылупилась из яйца. Жива или мертва эта желтенькая точка? Судя по неподвижности, мертва, но яркая, не поблекшая окраска говорит о жизни. Вскрываю второй, третий бочоночек. Во всех, в середине, такая же неподвижная крохотная личинка.

Мертвы ли эти личинки? Нет. Они вздрагивают, когда я колю их иголкой. Личинки замерли в своем развитии, и только. Пока бочоночек висел на дереве, он получал немного сока из черешка, и пища у личинок была. Бочоночек оторвался и упал. Он быстро высох, и личинка перестала есть и расти» Оцепенелая, она лежит и ждет, пока дождь размочит бочоночек — ее пищу.

Я опускаю в воду оставшиеся у меня сухие бочоночки, а когда они размокают, перекладываю их в стеклянные трубки. Оба конца трубки затыкаю мокрой ватой: теперь бочоночки не высохнут. Замершие личинки просыпаются и начинают поедать внутренние части размокших бочоночков. Они так хорошо наверстывают потерянное время, что в немного недель становятся такими же, как личинки, развившиеся безо всяких приключений.

Сигара трубковерта виноградного. (Уменьш.)

Способность замирать на долгое время не встречается у других трубковертов. Если держать сухими сигары, изготовленные из виноградных листьев, то к концу августа в этих свертках не останется ни одного живого трубковерта. Тополевые трубковерты погибают еще быстрее. О жителях ольховых трубочек я не могу сказать ничего определенного: у меня было слишком мало материала.

Трубковерт виноградный (x 2,5).

Из разных свертывателей листьев сухость особенно опасна для дубового аттелаба. Его бочоночек падает и лежит на сухой почве в ту пору, когда не бывает дождей. Высыхает этот небольшой бочоночек очень быстро. В виноградниках тоже сухая почва, но под лозами тень, а большая и толстая сигара виноградного трубковерта дольше остается внутри влажной. Тополевому трубковерту засуха мало опасна: тополь не растет на сухих склонах. Обитатель ольхи тоже не страдает от излишней сухости: ольха растет по берегам рек. Вот когда он поселяется на орешнике, тогда не знаю, как устраивается этот долгоносик.

Мы знаем, что некоторые коловратки способны, совершенно высохнув, сохранять жизнь. Попав в воду, они оживают и начинают двигаться, питаться, размножаться. Вот точно так же и личинки аттелаба лежат, словно мертвые, в течение четырех-пяти месяцев. А размокнут их бочоночки, станет влажной пища — они оживают и принимаются за еду. Что же это за жизнь, способная к таким перерывам?

 

Ринхиты — обитатели плодов

Тополевый трубковерт, аподер и аттелаб показали нам, что схожую работу можно выполнять различными орудиями.

А можно и одинаковыми орудиями производить различные работы: схожее строение не обусловливает сходства инстинктов. Ринхиты — доказательство этого.

Ринхит вишневый (x 3).

Вишневый ринхит соперничает своей великолепной металлической окраской с тополевым трубковертом. Подобно ему, он обладает согнутым хоботком, вполне пригодным, казалось бы, для прокалывания черешка и укрепления краев свертываемой трубочки. Его коренастая фигурка удобна для работы в тесной бороздке свертка. Войлочные подошвы лапок и цепкие коготки надежно удерживают жучка на скользких поверхностях. Достаточно взглянуть на этого жучка, и всякий, знакомый с трубковертами, скажет: он близкая их родня.

Похожий по строению тела на трубковертов, вишневый слоник не имеет с ними ничего общего по своим повадкам. Он работает на терновой ягоде. Его личинке нужно ядрышко этой ягоды для еды, а ее тесная косточка — для жилья. Обладая теми же орудиями, что и его родичи, но незнакомый с их ремеслом, вишневый слоник просверливает косточки терновой ягоды. Таким же хоботком, которым его родня разглаживает складки на листьях, он проделывает ямку на поверхности твердой косточки. А после этой трудной работы резцом он поражает нас маленьким чудом строительства, изысканным изяществом которого мы еще будем любоваться. Ну разве не странно все это?

Я хорошо знаю еще одного ринхита — казарку. Схожий по внешности с трубковертами и вишневым слоником, он откладывает свои яички в зеленую мякоть абрикосов. Его личинка питается мякотью плода. Тот вскоре падает на землю, превращается в мармелад, и личинка продолжает жить в нем, пока не наступит время зарываться в почву.

Познакомимся поближе с вишневым слоником.

В конце июля разжиревшая личинка покидает терновую косточку. Раздвигая лбом и спиной сыпучую землю, она зарывается в почву, устраивая себе круглую пещерку. Стенки этого жилья она укрепляет, обмазывая их липким веществом.

Тополевый трубковерт заканчивает свое развитие быстрее, и в сентябре мы видим его обычно уже жуком. Эти слоники не спешат выйти наружу из своих подземных убежищ. Лишь некоторых соблазняют яркие лучи солнца, последние в этом году. Они выползают на поверхность, но при первых же порывах северного ветра снова прячутся, теперь под мертвую кору. Некоторые из них возможно и погибнут.

Ринхит вишневый. (Нат. вел.)

Вишневый ринхит не тороплив. Осень кончается, а мои подопечные все еще в состоянии личинки. Такое запоздание не имеет значения. К тому времени, когда терн зацветет, все будет готово. И действительно, в мае множество ринхитов ползает по терновнику. Это дни праздности, дни, свободные от забот и работы. Ягоды терна еще не созрели и не годятся для личинки. Но для жука они вкусная еда, и слоники вонзают свои хоботки в еще мягкую косточку, высасывают сок из еще несозревшего ядрышка. Вишневый слоник не такой уж приверженец терпких ягод терна. В моих садках он охотно ест и зеленые вишни, и незрелые сливы, едва достигшие величины маслины. Вот когда дело касается пристройства потомства, то мне не удается заставить его отложить яйца в сливу. При недостатке в терне обыкновенная вишня, как кажется, ему меньше претит.

В первой половине июня откладывание яиц идет вовсю. В это время терновые ягоды уже лиловеют. Они твердые, величиной с крупную горошину, их косточка не поддается ножу, ядрышко затвердело.

Ямочки на пораженных слоником плодах бывают двух сортов. На одних ягодах — таких больше — мы находим неглубокие воронки, почти всегда заполненные затвердевшей каплей камеди. Здесь жук кормился, а позже выделившийся из ранки сок наполнил ямку камедистой пробкой.

Другие углубления крупнее, неправильно многоугольные, проникают в глубь до косточки. Их отверстия до четырех миллиметров ширину, стенки отвесны, а не наклонны. На дне видна обнаженная косточка. В этих ямках редко найдешь камедь: они предназначены для личинок. На одной ягоде их бывает две, три, четыре, иногда — одна.

Большие ямки выглядят кратерами, в центре которых всегда возвышается сосочек из бурой мякоти. Нередко в лупу можно разглядеть маленькую дырочку на верхушке этого центрального конуса. В других случаях отверстия не видно, но и тогда есть ход в глубину, прикрытый сверху.

Разрежем вдоль этот конус. В его основании — маленькое углубление в виде стаканчика: полушарие, вырытое в ядрышке. В нем на тонком слое пыли, получившейся при сверлении косточки, лежит овальное желтое яичко. Над ним возвышается крыша — конус из бурой мякоти, просверленный по всей длине маленьким канальчиком, то свободным, то наполовину заваленным.

По самому сооружению можно сообразить, как велась работа. Поедая мякоть или отбрасывая ее, мать проделала в мясистой части ягоды ямку с отвесными стенками. Обнажила нужный ей участок косточки и здесь прорезала хоботком углубление до половины толщины твердой стенки. Там, на тонкой подстилке из опилок, и отложено яйцо. Для защиты его мать строит над чашечкой с яичком столбик из теста, собранного ею со стенок ямочки.

Вишневый слоник хорошо работает в садке. Было бы солнце, ветка терновника и простор. Наблюдать за всеми приемами его работы легко, но узнаешь очень немногое. Почти весь день, мать сидит на ягоде, погрузив хоботок в мякоть. Ни одно движение не выдает ее усилий.

Увидеть большее трудно. Хоботок работает в мякоти, и, по мере того как ямка растет, мать заслоняет ее головой и грудью. Когда ямка готова, мать отодвигается и поворачивается к ней задом. Я на секунду вижу обнаженную косточку и ямку на ней, а затем самка снова поворачивается головой к ямке. Теперь ничего не увидишь до конца работы.

Как жук изготовляет конус из мякоти над яйцом? Как ему удается в таком мягком веществе устроить канал, подобный каминной трубе? Насекомое работает так скрытно, что подметить все это невозможно. Приходится ограничиваться лишь тем, что мы узнали: жук выкапывает ямку и строит конус при помощи лишь хоботка; лапки участия в этой работе не принимают.

В июльскую жару нужно меньше недели, чтобы вылупились личинки. Мне удалось видеть это интересное зрелище лишь благодаря моим терпению и настойчивости. И вот у меня перед глазами личинка, только что выбравшаяся из оболочки яйца. Она явно озабоченно двигается в своей пыльной чашечке. Что ее беспокоит?

Для того чтобы добраться до своей пищи, до ядрышка, личинка должна закончить ямку: превратить ее во входное отверстие. Это огромная работа для такой крошки, но у нее есть орудие — челюсти. Личинка без задержки принимается за работу, и на другой день проход к ядрышку готов. Он так узок, что в него едва просунешь средней толщины иголку.

Мне удалось отчасти понять пользу срединного конуса с каналом внутри. Счастливый случай помог этому наблюдению.

Выгрызая ямку в мякоти ягоды, мать пьет соки, съедает самую мякоть. Так проще всего. не отрываясь от работы, убирать остатки. Когда она выгрызает углубление на поверхности косточки, то оставляет на месте нежную червоточину, служащую подстилкой для яйца. Что делать личинке с этим деревянистым порошком, когда она начинает готовить проход к ядрышку? Разгрести эти огрызки в стороны нельзя: нет места. Для еды они непригодны. Толчками спины личинка выталкивает эти опилки наружу, через канал в конусе. Мне доводилось видеть на его верхушке немножко белой пыли.

Польза конуса не ограничивается этим. Пусть яичко нуждается в покрышке, пусть нужна крыша и личинке. Но для чего высокий конус? Для крыши хватило бы и низенького.

Ямки, в которых питалась мать, заполнены камедью, в ямках с яйцом камеди нет или там ничтожные ее капельки. Конус для того и устраивается, чтобы защитить яйцо от притока камеди. Даже при сильном выступлении камедь не зальет того места, где лежит яичко: она соберется кольцом вокруг конуса.

Через канал, пронизывающий конус, личинка выбрасывает оскребки, но это второстепенное значение канала. Гораздо важнее то, что через него к яйцу проникает воздух. Нужна вентиляция и личинке, пробравшейся к ядрышку. Сколько бы камеди ни оказалось в ямке, она не прекратит вентиляции: защитительный конус с его каналом будут работать.

Косточка терновой ягоды не так уж непроницаема. Конечно, внутри нее происходит обмен газов: ведь ядрышко сохраняет свою свежесть. Но того, чего достаточно для семени, мало для личинки. Наверное, она погибла бы, если бы прогрызенный ею ход был закупорен камедью.

Такое предположение нужно проверить. Я заливаю гуммиарабиком конус над яичком так, что он исчезает под слоем затвердевшего клея. Прочая поверхность ягоды остается нетронутой. Обработав так горсть заселенных ягод, я даю им висеть по-прежнему на кусте. Здесь, на открытом воздухе, клей не размякнет, как это наверняка случится в закрытой банке: в ней воздух станет влажным из-за испарений самих плодов.

В конце июля из нетронутых ягод выползли первые личинки. Выход продолжается и в августе. Выходное отверстие — круглая дырочка, похожая на дырочку орехового баланина. Как и тот, личинка ринхита освобождается, проделывая ряд гимнастических упражнений: вытягиваясь и раздуваясь попеременно, то в передней, то в задней части туловища. Выходное отверстие может совпадать и не совпадать с узеньким входным, но оно всегда находится на голой площадке: на обнаженной части косточки.

А что происходит в заклеенных ягодах терна? Ничего. Я жду месяц, жду Два, три, четыре. Ничего и ничего! Ни одна личинка не выползла из ягод, залитых гуммиарабиком. В декабре я решился посмотреть, что там внутри этих ягод. Я разбил косточки, отдушины которых были закупорены клеем. В большей части оказались мертвые совсем молодые личинки. В некоторых — живые личинки, хорошо развившиеся, но не сильные. Видно, что они пострадали от недостатка чего-то. Не еды: ее было достаточно, и ядрышки почти съедены. Не была удовлетворена какая-то иная потребность. Наконец, немногие ягоды дали мне живых личинок и правильно прогрызенные выходные отверстия. Возможно, что они были замурованы мною уже достигшими полного роста и у них хватило сил просверлить отверстия. Но те, которые встретили на своем пути слой клея, отказались рыть дальше. В общем, моя клейкая замазка была роковой для всех заключенных.

Результат этих опытов показал, что конус необходим для личинки: его канал — отдушина, доставляющая воздух. Наверное, у каждого вида насекомых есть свои способы для вентиляции помещения личинок, живущих в таких помещениях, куда обычными путями воздух не проникает. Хода, сделанного личинкой, обычно хватает для вентиляции. Но иногда о ней заботится мать, и тогда поражаешься ее изобретательности. Припомните навозников, затыкающих свои коконы пористыми пробками. Стоит обмазать такую отдушину непроницаемым для воздуха веществом — и личинка погибнет. Я делал такие опыты — и личинки всегда умирали.

Пористую пробку в коконе найдешь и у наших, и у тропических навозников.

Конус с вентиляционной трубой, который строит самка вишневого слоника, превосходит по своей конструкции изобретательность других насекомых, устраивающих вентиляцию в помещении личинки.

 

Гороховая зерновка

В моем саду я отвел грядку для гороха: мне хотелось привлечь сюда гороховых зерновок. В мае зерновки появились. Кто скажет, откуда они взялись? Перезимовали в какой-нибудь трещине стены, а когда весеннее солнце разбудило их, выползли наружу. Горох зацвел, и они прилетели к своему любимому растению.

Гороховая зерновка: личинка, жук, куколка (x 4).

Маленькая головка с узенькой мордочкой, пестренькое платье — смесь серых, бурых и белых волосков — с неясным белым пояском, большой зубец на задних бедрах — вот приметы гостей моей грядки гороха.

Первые зерновки появились в середине мая. Они взобрались на цветки гороха: кто пробрался внутрь, кто остался снаружи. Время откладывания яиц еще не наступило, и жучки ничем не заняты, они наслаждаются жизнью. К полудню становится слишком жарко, и зерновки прячутся в тени. Утром и вечером они ползают по цветкам, греются на солнце.

Проходит несколько дней. Самые нетерпеливые самки начинают откладывать яйца. Они пристраивают их на совсем молоденькие бобы: только что завязавшиеся, плоские и очень маленькие. Такие ранние яйца — погибшее потомство. Для личинок, вылупившихся из этих ранних яиц, пиши еще нет: семена в бобах крошечные, водянистые. Личинки погибают от голода. Но зерновка плодовита, а гибель потомства для нее не в диковинку. Она так откладывает свои яйца, что большая часть ее потомства всегда обречена на гибель.

Горох почти совсем созрел. Начинается откладывание яиц просто на поверхность боба. Яйцо лежит ничем не прикрытое, его жжет солнце, мочит дождь. Горошина, которой будет питаться личинка, спрятана внутри боба, и личинка должна сама добираться до пищи. На один боб самка откладывает яиц больше, чем в нем горошин. Она откладывает их столько, что на каждую горошину приходится по пяти, по восьми яиц. Иногда даже — по десяти, а возможно и больше: кто помешает ей отложить на один боб два десятка яиц. А ведь каждой личинке нужно по горошине. Очевидно, только немногие выживут, большая же часть погибнет: для них не окажется еды.

Начало развития гороховой зерновки:

1 — яйцо на бобе; 2 — поперечный разрез через ход личинки; 3 — молодая личинка, вышедшая из хода на внутреннюю сторону боба; 4 — яички на бобе; 5 — первичная личинка; 6 — одна из ее ножек; 7 — зубчатые придатки переднеспинки личинки. (Увел.)

Яркого янтарно-желтого цвета яички зерновки не длиннее миллиметра. Они прочно прикреплены к поверхности боба: приклеены слизью. Ни ветер, ни дождь не отделят их от боба. Часто самка откладывает яйца по два, одно над другим. И часто из верхнего яйца личинка вылупляется, а нижнее яйцо вянет и погибает. Чего не достало ему для развития? Солнца? Ведь лежащее на нем яйцо загородило его от солнечных лучей. Но по той или иной причине, а старшее в паре яйцо редко развивается.

Извилистая беловатая полоска-ниточка на кожице боба рядом со скорлупкой яйца — сигнал: личинка вылупилась. Она проделала узенький ход в кожице боба: начались поиски места, откуда легче пробраться к горошине. Найдя такое место, бледный, в черной шапочке червячок прогрызает стенку боба. Пробравшись внутрь боба, личинка добирается до ближайшей горошины. Я слежу в лупу, как она прогрызает себе ход. В ней всего миллиметр длины, и ей нужна совсем маленькая ямка. Личинка выгрызает ее, спускается туда, грызет все глубже. Вскоре она скрывается в глубине хода. Теперь она дома.

Входное отверстие очень маленькое, но его нетрудно заметить: своим бурым цветом оно хорошо выделяется на зеленом фоне горошины. У него нет определенного места, но его не бывает на нижней стороне, там, где горошина прикреплена к стенке боба. Здесь находится зародыш горошины, и личинка словно щадит его — он остается нетронутым, и выеденная личинкой горошина все же прорастает.

Почему личинка щадит зародышевую часть горошины? В бобе тесно, горошины соприкасаются своими боками, и здесь прохода для личинки нет. Нижняя сторона с пупковидным выростом, неудобна для прогрызания. Возможно даже, что этот вырост содержит соки, неприятные для личинки.

В горошине всегда только одна личинка, хотя зерновка отложила на боб много яиц: больше, чем горошин в бобе. Что случилось с лишними личинками? Погибли еще на поверхности боба? Или внутри него в борьбе с проникшими туда раньше? Ни то ни другое.

Вот мои наблюдения.

На каждой горошине, из которой вышел жук, можно найти при помощи лупы несколько маленьких рыжих точек с отверстием посередине. Их бывает пять, шесть и даже больше на одной горошине. Ошибиться невозможно: это входные отверстия. В горошину проникло несколько личинок, но только одна из них выжила и выросла: в горошине всегда лишь один жук. Где же остальные личинки? Сейчас мы узнаем это.

В конце мая и в июне, во время откладывания яиц, осмотрим еще зеленые и нежные горошины. Почти все пораженные зерновкой покрыты несколькими точками, такими же, какие мы видели на старой горошине. Снимем кожицу с таких горошин, разделим каждую на обычные две половинки, а если понадобится, то и на более мелкие части. Мы найдем несколько очень молодых личинок, согнувшихся в дугу, толстеньких и ворочающихся — каждая в своей маленькой круглой ячейке. Питание еще только начинается, провизии достаточно, и в горошине, по-видимому, все хорошо и спокойно. Когда же начнется драма? Ведь я знаю, что выживет лишь одна из личинок, прочие — погибнут.

Я разламываю заселенные личинками горошины, кладу их в стеклянные трубки и каждый день вскрываю новые, другие горошины. Так я могу следить изо дня в день за жизнью личинок. Сначала не происходит ничего особенного. Каждая личинка занимает свое место и грызет вокруг себя. Она еще очень мала и ест немного. Все же горошины не хватит на всех до конца, впереди голод, и от него погибнут все, кроме одной. И правда, вскоре все меняется. Одна из личинок, занимающая середину горошины, растет быстрее других. Как только она переросла своих соперниц, те перестают есть. Они становятся неподвижными и одна за другой умирают. Они такие маленькие, что исчезают, словно растаяв, бесследно. Вся горошина достается теперь одной, оставшейся в живых.

Почему погибли все остальные?

Я предложу такое объяснение. Не оказывается ли срединная часть горошины, в которой химические процессы обмена протекают медленнее, самой нежной пищей? Именно той, которая нужна молодой личинке. Я думаю, что все личинки стремятся к середине горошины и в своих ячейках находятся лишь временно. Одна из личинок достигает ее раньше всех, устраивается здесь, и тогда делу конец: прочим остается только погибнуть. Как узнают они, что место занято? Слышат ли, как грызет их счастливая соперница, или ощущают сотрясение? Нечто подобное должно происходить, потому что с этих пор прекращаются попытки личинок проникнуть ближе к середине горошины. Они остаются на своих местах и погибают, не пытаясь бороться.

Другой причиной того, что в горошине может развиться лишь одна личинка гороховой зерновки, служит теснота помещения. Из наших зерновок гороховая самая крупная. Места в горошине не так уж мало, но на двух его не хватит. В бобе, который зерновка любит почти так же, как и горох, могут поместиться несколько личинок: здесь хватит места для пяти, шести и больше. И здесь каждая маленькая личинка найдет нужную ей пищу: тот срединный слой, который медленно твердеет и лучше сохраняет нежность и сочность.

В горошине нежная часть занимает лишь небольшой участок в центре. В бобе она устилает все пространство, где соединяются две семядоли. Откуда ни начни личинка вгрызаться внутрь боба, она вскоре встретит нужную ей пищу. Как идут дела в бобе? Я пересчитываю отложенные яйца, потом подсчитываю число зерен и узнаю, что для пяти-шести личинок места вполне хватает. В бобе нет погибающих от голода: еды достаточно.

Если бы зерновка откладывала свои яйца на бобы, то было бы вполне понятно, почему их много. Но почему же она делает то же самое и на горохе? Ведь этим она обрекает на гибель большую часть своего потомства.

Я думаю, что объяснение этой странности нужно искать в прошлом зерновки. Не всегда в Европе росли горох и бобы, а зерновки жили здесь и прежде. Зерновка заселяет журавлиный горошек — дикое растение. Зерна этого горошка гораздо мельче горошин, но личинке хватает еды: она съедает такое зернышко целиком. В одном «стручке» журавлиного горошка бывает больше двадцати зерен. Их хватит на те полтора-два десятка личинок, которые выведутся из отложенных зерновкой яиц. Нет журавлиного горошка — зерновка отложит яйца и на вику. Но здесь горошинок в одном «стручке» меньше, и часть личинок погибнет.

Очевидно, если гороховая зерновка — наш европейский жук, то ее природное растение — журавлиный горошек. А может быть, она завезена к нам из Азии вместе с бобами? И в этом случае все обстоит хорошо: зерна бобов велики, одного хватает для нескольких личинок. Иное дело горох и вика. Зерновка и на них откладывает обычное число яиц, но зерен-то здесь меньше, и часть личинок погибает. Вывод ясен: ни горох, ни вика не являются природными растениями гороховой зерновки. Жить за их счет она может, но большая часть ее потомства погибает.

Вернемся к нашей горошине, в середине которой находится единственная личинка. У нее одно занятие — еда. Она грызет, и ее ячейка растет, как растет и жилец этого помещения. Личинка хорошо выглядит, она толстенькая и пышет здоровьем. Если я начинаю ее дразнить, то она поворачивается и качает головой. Так она жалуется на причиненное беспокойство.

Растет личинка очень быстро. С наступлением летней жары она уже взрослая и начинает готовить выход наружу. Жук-зерновка не имеет орудий, чтобы проложить себе дорогу через затвердевшую горошину. Личинка словно знает это.

В твердой горошине личинка выгрызает выходной коридор. Она съедает все мучнистые части в этом проходе, но тотчас же останавливается, как только достигнет кожицы горошины. Коридор нельзя оставить открытым: на куколку могут напасть враги. Тонкая, полупрозрачная перепонка — единственное препятствие, которое встретит жук, выбираясь из горошины. И она же — защита куколки от внешних врагов.

Понимает ли личинка, что она делает, оставляя кожицу нетронутой? Проверим на опыте. Я сдираю с горошины кожицу, а чтобы такие горошины не подсохли, кладу их в стеклянные трубочки. Личинки живут в ободранных горошинах так же хорошо, как и в целых. В свое время они начинают выгрызать выходные коридоры. И что же? Личинка грызет ход до самого конца. Кожицы нет, вход в коридор оказывается открытым.

Нет, она ничего не знает и не понимает, эта толстая личинка. Она не трогала кожицы просто потому, что эта кожица ей не по вкусу. Из-за невкусной кожицы и могло показаться, что личинка что-то «знает», что она «нарочно» оставляет кожицу. Содрали с горошины кожицу и вместе с ней исчезло и «знание». А что случилось бы, если бы личинка «понимала»? Она оставила бы нетронутым тоненький наружный слой зерна, и коридор оказался бы закрытым, пусть и дверью иного строения.

В конце лета на горошинах появляются темные пятна. Это просвечивают сквозь тонкую кожицу выходные коридоры. В сентябре я вижу взрослых зерновок. Жуку нетрудно выбраться из горошины. Стоит только посильнее толкнуть прозрачную дверку — и крышечка падает, открывая выход.

Осень прекрасна, много цветов, освеженных дождями. Зерновки летят на цветки, наслаждаются солнцем и теплом. Когда начинаются холода, они прячутся кто куда. Впрочем, многие зерновки остаются зимовать в горошинах: они откроют дверки своих убежищ лишь весной.

Наблюдателя привлекает к насекомым возможность изучать неисчерпаемое разнообразие их инстинктов. Я знаю, что многим не по вкусу такой способ изучения насекомых. Для практических людей урожай с грядки гороха дороже множества наблюдений, не дающих материальной выгоды. А кто сказал вам, деловые люди, что бесполезное сегодня не сделается полезным завтра? Ведь мы живем не только бобами и горохом, часть которых иной раз у нас отнимает зерновка. Мы живем еще и знанием, без которого невозможен прогресс.

Знание говорит нам: «Владельцу горохового склада незачем тратиться на борьбу с зерновками. Когда зараженный горох привезен в склад, то зло уже сделано и оно непоправимо. Но целым горошинам нечего бояться зараженных соседок. В свое время из заселенных горошин выйдут жуки. Если они смогут, то улетят, не смогут — погибнут, не заселив здоровых сухих зерен. Никогда гороховая зерновка не отложит яиц на сухой горох и никогда она не станет есть его».

Гороховая зерновка не живет в складах и амбарах: ей нужны солнце, воздух и простор полей. Умеренная в еде, она и не посмотрит на сухие горошины: ее пища — сладкий сок цветков. Личинкам же требуется мягкая зеленая горошина.

Горох может быть поражен зерновкой только на поле. Там и нужно бы бороться с ней, если бы это было легко. К счастью, у нас есть помощники в этой борьбе.

В начале августа, когда зерновки начинают вылезать из горошин, я встречаюсь с одним из защитников гороха. Это маленький наездник: крошечное насекомое из семейства хальцид. У его самки рыжие голова и грудь, черное брюшко и длинный яйцеклад, самец поменьше и совсем черный. Наездничек этот во множестве появляется в моих стеклянных трубочках, в которых я содержал зерновок. Его история несложна.

Перед окукливанием личинка зерновки выгрызла в горошине выходной коридор, закрытый снаружи тонкой дверкой — кожицей горошины. И вот на горошине появляется наездник. Он бегает по горошинам, осматривает их, находит отверстие, прикрытое кожицей. Вход в коридор закрыт, но наезднику он и не нужен. У самки наездника есть яйцеклад — тонкое сверло. Она вонзает это сверло в кожицу, прокалывает ее. Как бы глубоко ни находилась личинка зерновки в выходном коридоре, наездник доберется до нее. Кончик яйцеклада прикоснется к личинке, и к ее коже прилипнет маленькое яичко. Из него вылупится личинка наездника. Она нападает наличнику зерновки. Толстая личинка ничем не может защититься от врага и погибает: паразит ее высасывает. Неподвижная куколка и подавно не сможет защититься.

Как жаль, что мы не можем сильно размножить этого истребителя зерновок. Увы! Выхода здесь нет. Ведь для того, чтобы иметь побольше наездников, нужно развести и побольше зерновок.

 

Фасолевая зерновка

Где родина фасоли? Было ли известно это растение у нас в давние времена? Насекомое — свидетель весьма надежный — отвечает: нет, в наших странах фасоль в древности не была известна, и проникла она сюда иными путями, чем бобы. Она — чужестранка, завезенная в Европу позже бобов.

Доказательства? Вот они. Я следил очень внимательно и все же никогда не видел, чтобы на фасоль нападали зерновки, такие любительницы семян бобовых растений. Я расспрашиваю моих соседей — крестьян. Они очень зорки и наблюдательны, когда дело касается урожая, да и хозяйки заметили бы вредителя, готовя фасоль для еды. Все они отвечают на мои расспросы одинаково: «Знайте, сударь, что в фасоли никогда не бывает червяков. В горохе, в бобах, в чине, в чечевице червяки бывают, в фасоли — никогда». При этом они улыбаются, явно недоверяя моему знанию насекомых.

Действительно, гороховая зерновка не заселяет фасоли. И это очень странно: она нападает на многие бобовые. Ее привлекает даже скудная чечевица, а крупная вкусная фасоль остается нетронутой. Почему? Очевидно, это чужеземное растение ввезено к нам не так давно, и местные зерновки еще не знакомы с ним.

Зерновка подтверждает, что фасоль появилась у нас недавно и завезена издалека, вероятно, из Нового Света. Будь она уроженкой Старого Света, у нее нашлись бы здесь вредители. Пока их нет, но, конечно, они появятся: рано или поздно, а их занесут к нам из той же Америки.

Фасолевая зерновка: личинка, жук, куколка (x 6).

Так и случилось. Три или четыре года назад я получил из Мельяны, в устье Роны, тех жучков, которых я напрасно искал в своей местности. Друзья, узнавшие о моих поисках, прислали мне оттуда изрядное количество фасоли. Сильно источенная, она обратилась в нечто вроде губки, и в ней копошилось бесчисленное множество зерновок, напоминавших своим малым ростом чечевичную зерновку. Мне сообщили при этом, что в Мельяне эти жучки истребили почти всю фасоль.

Для моих опытов и наблюдений время самое подходящее: середина июня. У меня есть грядка ранней черной фасоли, которую я очень люблю. Пусть я лишусь ее, а все же выпущу на грядку этих вредных жуков. Фасоль цветет, на ней и множество бобов разной величины; на горохе зерновка работает именно в такое время. Я кладу на тарелку две-три горсти полученной фасоли и ставлю эту копошащуюся кучу зерновок на грядку.

Я заранее предвижу, что случится. Солнце светит вовсю, и зерновки, разогретые жаркими лучами, полетят, найдут мою фасоль, отложат яйца. Так по крайней мере поступила бы гороховая зерновка.

И что же? Я ошибся. Несколько минут погревшись на солнце, зерновки взлетали одна за другой и вскоре исчезали из глаз. Ни один жук не сел на мою фасоль. Может быть, полетав и прогулявшись, они вернутся завтра, послезавтра? Нет, они не возвращаются. Целую неделю я внимательно осматриваю мою грядку, но не нахожу зерновок. А время самое благоприятное: в банках присланные мне зерновки откладывают яйца на сухую фасоль.

Придется повторить опыт в другое время. У меня есть еще две грядки поздней, красной фасоли, посеянной именно для зерновок. Они засеяны в разное время, и на одной фасоль созреет в августе, на другой — в сентябре и позже. Много раз я выпускаю на эти грядки зерновок, но безуспешно. Я повторял опыт ежедневно все это время года, и ни одна зерновка не осталась на грядке. Я слежу не только за своими грядками, но и за фасолью соседей. Напрасный труд: нигде нет и следа яичек.

В высокие банки я помещаю стебли фасоли с висящими на них бобами: и зелеными, незрелыми, и с красными пятнышками, зерна в которых почти созрели. Сажаю туда зерновок. На этот раз они откладывают яйца, но странно: самки отложили их не на фасоль, а на стенки банок. Все же личинки вылупляются. Я вижу, как они ползают по банке, по стеблям и бобам фасоли, что-то ищут. Наконец все они погибают, не дотронувшись до фасоли.

Первая личинка фасолевой зерновки:

1 — первая личинка; 2 — придатки переднеспинки; 3, 4 — голова; 5 — усик; 6, 7, 8 — лапка.

Опыт показал, что нежная, молодая фасоль не годится в пищу. Что же нужно фасолевой зерновке? Ей нужно старое, сухое, твердое, как камешки, зерно. Я кладу в банки очень зрелые, долго сохнувшие на солнце твердые бобы. На этот раз опыт удается: зерновки откладывают яйца. Вылупляются личинки, вгрызаются в зерна, скрываются в них.

В природе, по-видимому, происходит следующее. Фасоль оставляют в поле, на корню, до тех пор пока бобы и зерна в них не высохнут. Такую фасоль легче молотить. Тут-то зерновка и откладывает свои яйца на сухие бобы. Собрав на поле фасоль, крестьянин привозит домой вместе с ней и зерновок. Подобно амбарному долгоносику, грызущему пшеничные зерна в амбарах, фасолевая зерновка не любит свежих зерен и предпочитает сумрачную тишину амбара солнцу и свету полей.

Развитие фасолевой зерновки:

1 — жук; 2 — часть стручка со щелью для отложения яиц; 3 — яички высыпаются внутрь; 4 — голова молодой личинки; 5 — грудные членики с зачаточными ножками. (Увел.)

В одной фасолине часто поселяется до двух десятков личинок. Пока в этой фасолине есть съедобные части, ее заселяют поколение за поколением. В конце концов от нее остается лишь кучка испражнении личинок. Кожицу личинки не едят, но жук, выбираясь наружу, прогрызает дырочку. По числу дырочек можно узнать, сколько зерновок прокормилось в этой фасолине.

В горошине живет и развивается лишь одна личинка гороховой зерновки. Она выедает лишь небольшую часть зерна и такая горошина пригодна для еды. Фасолевая зерновка уничтожает фасолину совершенно, и свиньи отказываются есть фасоль, поточенную зерновками.

Америка наградила нас филлоксерой — жутким врагом виноградников. Теперь мы заполучили от нее фасолевую зерновку, серьезную опасность в будущем. Некоторые опыты покажут, как велика эта опасность.

Вот уже три года, как на столе в моем кабинете стоит несколько дюжин банок, обвязанных кисеей, чтобы не дать расползтись живущим в них насекомым. Здесь я развожу фасолевую зерновку, снабжая ее разнообразной пищей. Оказывается, что она не так уж разборчива и ест фасоль белую, черную и пеструю, крупную и мелкую, собранную в этом году и пролежавшую несколько лет и так затвердевшую, что ее трудно разварить. Охотнее она заселяет лущеную фасоль, но если такой нет, то нападает и на бобы: личинки добираются до зерен и через твердые, как кожа, стенки боба. Очень охотно заселяет она длинные турецкие бобы.

Пока зерновка не выходила за пределы рода «фасоль». Но опасно вот что: она безотказно нападает и на сухой горох, бобы, журавлиный горошек, вику. И во всех этих зернах личинки прекрасно развиваются. Только от чечевицы отказывается этот жук: очевидно, эти зерна слишком малы для него. Вот какой опасный вредитель, эта американская гостья.

К счастью, зерновка не заселяет зерен, злаков, как я предполагал это вначале. Помещенная в банки с пшеницей, ячменем, рисом, кукурузой, она гибнет, не дав потомства. Тоже с кофе, клещевиной, подсолнухами. Фасолевая зерновка не ест ничего, кроме бобовых, и здесь она может нанести. огромный ущерб.

Самка откладывает яйца безо всякого порядка. То они лежат по одному, то кучками. Они могут быть отложены на фасоль, а могут оказаться и на дне или на стенках банки. Личинка сама найдет, что ей нужно. Вылупляется она не позже, чем через пять дней: белая крошка с рыжей головкой.

Только что вылупившиеся личинки передвигаются очень деятельно: они торопятся найти поскорее жилье и пищу. Прогрызая твердую кожицу фасолины, они проникают внутрь зерна. Развитие занимает всего пять недель, и в течение года успевает смениться несколько поколений. Я насчитал четыре. Одна пара зерновок оставила мне восемьдесят личинок. Количество самок и самцов у зерновки почти одинаково, а потому посчитаем, что я получил сорок самок. Тогда к концу года потомство одной пары составит чудовищную цифру — пять миллионов. Сколько фасоли сожрет такой отряд зерновок!

Повадки фасолевой зерновки очень похожи на то, что мы знаем о зерновке гороховой. Каждая личинка выгрызает внутри фасолины ячейку, но кожицу не трогает. У этой зерновки такое же выходное окошечко, как и у гороховой: она легко открывается при выходе наружу жука. Ко времени выхода жуков кожица пестрит темными пятнышками, а при новых заселениях — и дырочками.

Не стоит бороться с фасолевой зерновкой на поле. Это сложно, да и к чему такая борьба? Главный вред эта зерновка наносит в складах и в амбарах. А там уничтожить ее не так уж трудно.