I Паутина

Чтобы разбогатеть, достаточно малости. Самой малости. Пылинки в механизме, нерешительности шарика, который вот-вот остановится на тридцати пяти.

Или просто: угадать нужный момент.

«А я вот, – думала Лина Сальвиати, дергая за рычаг слот-машины, – а я вот никогда ничего не угадывала». Ее обволакивал рокот казино. Слова, сказанные вполголоса, чтобы не спугнуть удачу, смешки, всплески шума во время забега механических лошадок.

Не стоило играть на выигрыш. Лина понимала, что ей следовало быть в другом месте. Но уже никуда не денешься. И к тому же, в конце концов, метод терпения сработает. Расчет вероятностей. Рано или поздно все что-нибудь выигрывают. Достаточно малости.

« Scheisse! [1] – воскликнула женщина рядом с ней. – Сегодня вечером что-то не так!»

У нее был сильный немецко-швейцарский акцент. Волосы собраны под косынкой в цветочек, и цветы повсюду: желтые розы на блузке и на юбке, стеклянные ромашки в ушах, и глаза холодные, как пара хризантем.

Лина на нее посмотрела. Обычно игроки на слот-машинах друг с другом не разговаривают. Но возможно, в казино Лугано хорошее воспитание брало верх над суеверностью. Поэтому Лина сумела изобразить полуулыбку.

– Похоже на то… Вечер не задался!

–  Was sagst du? [2] Продолжай играть! – выпалила женщина со своим акцентом, тяжеловесным, как кирка. – И без тебя тут есть кому сглазить, oder? [3]

Лина проследила за ее взглядом и увидела через пару-тройку автоматов молодого человека в вечернем костюме. На вид лет тридцать, глубоко посаженные глаза, коротко стриженные светлые волосы. Парень не играл, а смотрел на них. Лина вздрогнула. А что, если он здесь из-за меня?

– В казино приходят, чтобы играть! – изрекла цветочная особа, поглядев сперва на молодого человека, а потом на Лину. – Не приходят, чтобы ухаживать!

И резко опустила рычаг. Картинки побежали перед ней, как кусочки мозаики в калейдоскопе. Внимание женщины снова переключилось на автомат. Всякий раз – дуновение надежды по дешевке. Кладешь франк, опускаешь рычаг, все возможно… Лина отвела глаза. В больших казино, да и в маленьких тоже, никогда нельзя задерживать взгляд на других игроках.

– Хоть бы раз чуток удачи, – бормотала цветочная женщина, – ну хоть бы раз дали поиграть спокойно.

Лина отвернулась от зоны игровых автоматов. Вынужденная пауза в игре сломала ей ритм, да еще взгляд этого блондина действовал на нервы.

Ее долго не было в Швейцарии. В последние месяцы где только она не играла: от больших столиц и курортных казино до полуподпольных игровых заведений, где ставят по-крупному и куда съезжаются профессионалы, ища добычи. Наконец в поисках удачи она решила вернуться на родину.

Но стоит лишь подумать об удаче, как она пропадает. Сейчас у Лины была квартира в Лугано, несколько сот франков и гора долгов, такая громадная, и она росла сама собой: первые долги порождали другие, которые, в свою очередь, увеличивались, и так далее. А потом гора обрушивается на тебя, и ты уже больше не играешь.

Она села в баре, у панорамного окна с видом на город, и заказала минеральную воду. Вот ведь беда – она не чувствовала себя несчастной. У края пропасти ей, как ни удивительно, удавалось об этой пропасти не думать. Она сидит себе там, в своем огненно-красном вечернем платье, накрашенная и с красивой прической, молодая и уверенная в себе. До богатства один шаг.

Все зависит от того, как смотреть на вещи, подумала она.

– О чем вы думаете? – послышался мужской голос.

Лина вздрогнула. Светловолосый парень нашел ее в баре. Значит, ее догадка верна. Беды следовали за ней, облекшись в вечерний костюм, норовя рассеять последние остатки грез.

– Что вам нужно?

– Меня зовут Маттео. Вы позволите?

И, не ожидая ответа, он уселся перед ней. В руке бокал с темной жидкостью.

– Я вас не знаю, – сказала Лина, стараясь сохранять спокойствие.

– А вот и неправда. Я только что представился. У нас больше нет секретов.

– Послушайте…

– Я знаю, что вас зовут Лина Сальвиати и что вам нужно выиграть.

Маттео прервался и отпил своей темной жидкости. Лина решила, что это виски.

– Видите ли, – продолжил новый знакомый, – я знаю о вашей проблеме, потому что у меня много друзей. Но вам я больший друг, чем другим друзьям, так что вы не должны беспокоиться.

Лина задолжала не вполне благонадежным людям. Она знала, что рано или поздно ей придется кому-то из них вернуть деньги: в прошлом у нее было несколько неприятных встреч. Но этот светловолосый малый как будто отличался от обычных сборщиков долгов, которые, по большей части, только пялились украдкой на ее грудь и произносили неясные угрозы.

– Я знаком с господином Форстером, – говорил тем временем Маттео. – Знаю, что вы с ним встречались при особых обстоятельствах, благодаря профессии вашего отца.

– Но что…

– Ничего не говорите! Еще мне известно, что за последние годы вы выжали из старика Форстера немало денег. И он хотел бы получить их назад. Не чувствуете, как он дышит вам в затылок?

– Я… я не…

Маттео придвинулся к ней и слегка дотронулся до ее колена.

– Я следил за вами в казино и видел, как вы проиграли сначала пятьсот франков в рулетку, а потом не знаю уж сколько на автоматах. Что бы сказал об этом Форстер? – Маттео не стал ждать ответа. Он откинулся к спинке стула и закончил: – Форстер тоже, возможно, установил за вами слежку. Он не глуп, понимаете? Он знает, что вы в Лугано и что вы сорите его последними деньгами.

– Но что вы себе позволяете? – Лина решила отвечать в резком тоне. – Кто дал вам право…

Маттео пристально посмотрел ей в глаза:

– У меня, видите ли, есть замысел. И вот уже не один месяц я его обдумываю. И в моем замысле есть место и для вас.

Лина не знала, что сказать. Этот тип, судя по всему, был моложе ее, по крайней мере, года на четыре, а то и на пять лет, но разговаривал с ней как старший. И твердо гнул свою линию. Она испепелила его взглядом и встала, собираясь немедленно устроить скандал. Но Маттео опередил ее:

– Сейчас я должен вас покинуть. – Он тоже встал. – Но я объявлюсь снова. Очень прошу: не играйте больше!

Прежде чем Лина смогла ответить, он поспешил к выходу.

Вокруг бара ничего не изменилось. Казино – место, вечно равное самому себе. Затуманенный взгляд официантов, парочки, которые держатся за руки, бросая кости. Мальчишки, переодевшиеся взрослыми. И этот фоновый гул, размеченный однообразными голосами крупье. Лине нравились темно-красные шторы, палас, приглушающий шаги, и золотистая хромировка игровых столов.

Я не должна уступать, подумала она. Это моя война, только тут я могу решить всё. Всё, что началось, когда… Она уже не знала когда. Однажды она начала играть, на Лазурном Берегу, чтобы перебить скуку и убежать от отца. И больше не переставала: ночи, дни, отпуска, море, работу – всё поглощал этот миг ожидания перед приговором. Этот миг опьянения, когда любой исход еще возможен.

Она решила снова попытать счастья в рулетке. У нее были особые отношения с тридцатью пятью. Рано или поздно сработает, подумала она, идя за новыми фишками. А кто смеется над такими вещами, ничего не понимает в жизни. Она играла, не переставая, даже в туалет было некогда сходить. Для воспоминаний у нее в голове не осталось места.

В этот вечер удача ей опять не улыбнулась. Возможно, она не сумела забыть о том, что ей нужны деньги. Возможно, встреча с тем светловолосым парнем ее отвлекла. Так или иначе, Лина оставила в казино еще двести франков и вышла на озерную набережную.

Улица, идущая вдоль Черезио, [4] была закрыта для автомобильного движения. Лина шла, ни о чем не думая. Вокруг нее роилась летняя вечерняя толпа. Семьи на прогулке, парни с голодными глазами и девчушки, пытавшиеся выглядеть неискушенными.

Предгорье Альп летом играет в Средиземноморье. Лина миновала «Тропикал Лаунж», увидела, как мелькнули белые рубашки и татуировки. На заднем плане – темный контур гор. Ритмы сальсы и меренге терялись в озере. Лина присела на деревянный стул выпить мохито. Рядом был киоск, где продавались напитки и мороженое. Чуть поодаль – дощатый помост с латиноамериканскими танцами.

Лина пыталась вернуться к обычной жизни. В тот вечер она поставила на кон всё. Теперь ей осталось выполнить привычный ритуал: добраться до дома, принять душ, спать, борясь с духотой, а на следующий день снова приняться за поиски работы. Рядом с помостом была статуя. Человек, указывающий пальцем на небо. Лина подумала, кто бы это мог быть.

Внезапно люди и музыка стали раздражать ее. И экраны мобильных телефонов, мигавшие в тени, как светлячки за городом. Она заметила, что мужчины поглядывают на нее с танцпола заинтригованно. Да, ее вечернее платье, похоже, тут было не к месту.

Она прошла набережной до площади Реформы. Потом направилась к центру и к многоуровневой автостоянке, где оставила машину.

На улицах вокруг площади Сан-Карло народу было немного. Прочные стены домов и магазинов позволяли догадываться, что за ними – мир, где все устойчиво. При виде банка, массивного, серого, за оградой, Лине взгрустнулось. Я следую за бабочкой, за чем-то, что создано моей фантазией. Настоящее богатство здесь, думала она, настоящая надежность – за этими стенами. И однако, она знала, что уже поздно менять путь.

И дело было не только в деньгах. Когда на дворе кризис, денег недостает всем. Но Лина попросила их не у тех людей. Подходя к автостоянке, она все яснее осознавала свое положение. Форстер и его друзья были профессионалами, людьми, которые не могли позволить себе исключение из правил. И могли причинить зло: они умели быть очень злыми.

Попросить помощи? У кого? Лина подумала об отце, но тут же прогнала эту мысль. Он отказался от жизни: он все равно что умер. И все же… Лина увидела все, как при свете молнии. Она была в опасности, и она была одна. Оплатила место на автостоянке. Может быть, впервые, ища в темноте свой автомобиль, она осознала: чтобы выйти из этой ситуации, недостаточно ее обычного нахальства. На сей раз требовалось вмешательство извне. Бесстыдная удача. Что-то, что зачеркнуло бы прошлое, что оказалось бы сильнее слов крупье. Rien ne va plus. [5]

Старая госпожа Августина откинулась на спинку кресла. Прищурила глаза от солнца, все ниже опускавшегося к горизонту. Расправила край юбки, слушая – как бы ненароком – стрекот цикад. Госпожа Августина любила цикад.

Камердинер принес поднос и поставил его на столик из кованого железа. Хозяйка поблагодарила его кивком головы и сказала:

– Спасибо, Жорж, выпейте что-нибудь и вы.

Жорж, в свою очередь, поблагодарил ее и налил две рюмочки пастиса. Потом сел и посмотрел в сторону парка. Грозы предыдущей недели сотворили чудеса. Гибискус наконец расцвел, а еще два куста вербены, рядом с входной аллейкой, доказывали, что и у провансальского лета есть про запас яркие цвета.

– Сегодня нет ветра, – заметила госпожа Августина.

– Верно, – кивнул Жорж, – это значит, что дождей больше не будет.

Грозы в начале лета были редки. Но их очень ждали, потому что они несли запас воды, которого обычно хватало до конца августа. Старая дама спросила у Жоржа, пойдет ли он в этом году на охоту.

– Ну, – произнес Жорж с гримасой, – попробую. В прошлом году куропаток не было видно. Но я взял пару зайцев.

– А, хорошо!

– Тех я продал, но следующих принесу вам.

– Ах, не стоит…

– Да нет, я ведь и Жану обещал… вон он, еще работает!

Жорж поздоровался с садовником, который поливал землю под розмарином, тимьяном и майораном. Госпожа Августина сказала Жоржу, чтобы он предложил рюмочку Жану; тот принял предложение, извинившись за перепачканные в земле руки.

– Взамен, – улыбнулась госпожа Августина, – принесете мне аромат розмарина!

И каждый выпил по глоточку пастиса, а цикады продолжали свой нескончаемый концерт. Вилла была построена в начале двадцатого века. Большое здание желтого цвета, с зелеными ставнями и гипсовой лепниной над окнами. Кое-где облупилась краска, балюстрада портика с каждым днем, казалось, ветшала все больше. Но, как говаривала госпожа Августина, лучше привыкать к ветхости.

Допив, садовник распрощался: ему еще надо было доделать работу и спуститься в деревню – выполнить поручение. Госпожа Августина призвала его не терять времени.

Перед отъездом он полил два куста кизила и несколько калин, особенно нуждавшихся в воде. Потом направился к восточному краю парка, где несколькими днями раньше посадил молодую оливу. Первые дни имели решающее значение для ее выживания.

Парк был старинного толка, без особо строгих линий, но с четкой разбивкой на тропинки, вкрапления леса, кустарник и цветочный декор. Главная аллея шла через луг слегка под откос, а потом раздваивалась: по одну сторону огороды, по другую – фруктовый сад. Садовник взял лопату из сарая рядом с огородами и прошел садом.

Дерево начинало наливаться силой. Садовник прибавил земли у ствола, создав что-то вроде запруды, чтобы вода оседала в выемке и не пропало ни капли. Он еще раз вскопал землю, надстроив земляную стену. Наконец взял лейку и напоил оливу.

Затем быстро умылся, переоделся и поспешил в деревню, чтобы успеть до закрытия банка и почты. Перед ним стояли бюрократические задачи: оплатить пару счетов, получить зарплату, послать три заказа на семена и черенки роз.

Он зашел пропустить стаканчик к Марселю. Перед рестораном находилась площадка, затененная тремя огромными платанами, с несколькими столиками и местом для игры в петанк. Клиентура у Марселя была пестрая: туристы, желающие попробовать какую-нибудь spécialité, [6] туземцы, заправляющиеся аперитивом, охотники, которые утешались полулитровой кружкой пива после не особо успешного дня.

Садовник присоединился к игрокам в шары. Он играл неплохо: точно бросал на приближение и, главное, был хорошим pointeur. [7] Обычно он играл в команде с Жоржем, камердинером, который зарекомендовал себя отменным frappeur [8] (в среднем пять раз из шести выбивал своим шаром шар противника), и с механиком из деревни в качестве milieu. [9]

Впрочем, в этот вечер он только чуть-чуть побросал, просто чтобы не потерять навык. На площадке становилось людно, по мере того как солнце исчезало за колокольней. Три парня на скутерах остановились у платана. Старики сидели рядом, украдкой разглядывая прохожих.

Было там и несколько туристов. Один фотографировал партию в петанк, что не понравилось садовнику. Он очень любил размеренную жизнь: сад, аперитив, выезды на рыбалку, рыночные дни и воскресную мессу. Так было не всегда, но теперь он вступил на путь, о котором давно мечтал. Среди отдыхающих у него были друзья, однако он не любил шумных туристов, особенно когда они его фотографировали.

Он как раз готовился к броску, стоя в пределах rond, [10] когда его позвал Марсель:

– Эй, Жан, тебя просят к телефону!

– Меня? – изумился садовник. – Кто же это мне сюда звонит?

Они пошли внутрь заведения.

– Наверно, родственница твоя, – сказал Марсель. – Она спросила, знаю ли я Жана Сальвиати, и сказала: узнайте у него, хочет ли он поговорить с Линой Сальвиати.

Марсель произнес фамилию с ударением на последнем «и».

– Лина Сальвиати? – переспросил садовник.

– Именно так. Родственница?

Жан Сальвиати кивнул, поднося трубку к уху, но ничего не сказал. Сначала он подождал, пока Марсель отойдет. Наконец тихо произнес:

– Алло.

– Алло, – ответил мужчина по-итальянски. – Господин Сальвиати?

На сей раз ударение стояло на втором «а».

– Да, – подтвердил садовник.

– Это администратор бара «Ла Пергола», здесь, в Лугано, – продолжал мужской голос. – Ваша дочь звонила, но потом ей пришлось уйти. Она просила меня вам об этом сказать. А теперь прошу прощения…

– Но как я могу связаться с ней? – спросил Сальвиати.

– Откуда же мне знать? Я ведь даже не знаком с нею!

– А, ну конечно… извините. Но она ничего не сказала?…

– Она только набрала номер, потом ушла и попросила у меня прощения. Но вы-то уж знаете, как найти дочь, правда?

– Конечно, – пробормотал Сальвиати, вешая трубку, – конечно.

И остался в том же положении, спиной к стене, не шевелясь. Несколько секунд он слушал звуки, доносившиеся с площади, и думал о дочери. Сколько времени он не получал от нее вестей? С полгода, самое малое.

Жан Сальвиати испугался. У него на такие вещи все еще был нюх. Он чуял огонь задолго до того, как запахнет жареным. Сколько неприятностей ни сваливалось на его дочь, она никогда не принимала никакой помощи. Похоже, на сей раз передумала? Но почему? Что с ней произошло? Или что с ней должно произойти?

Бывает, решаешь сделать что-то по причине, возможно, банальной, но, несомненно, убедительной, – просто другого выхода нет. Сколько Лина ни просчитывала варианты, ни придумывала планы, все равно вырисовывалось одно: субботний вечер без денег.

В казино не пойдешь, предложений о работе на горизонте не видно… Что ей оставалось? Приглашение на ужин, найденное в почтовом ящике. Сначала она не поняла, от кого оно, может быть, из-за фамилии на конверте. Но потом вспомнила блондина из казино.

...

Ну как можно доверять человеку, который пишет «игрального»? Ладно, подумала Лина, прикидывая, что надеть, – все равно надо пойти, заглянуть в его карты. В конце концов, ей так и не хватило духу попросить помощи у отца, хотя попытку она сделала. С тех пор как отец ушел на покой, отношения между ними не ладились. Лина не понимала его решения обосноваться в этой деревенской глуши, да еще и работая – вот уж дурацкое занятие – садовником.

Вообще-то дела у нее шли еще не совсем плохо. Если бы она нашла работу, если бы сумела на какое-то время пропасть из виду. Или если бы идея этого блондинчика оказалась стоящей…

Она решила не перегибать палку. Никаких платьев с глубоким вырезом или слишком легкомысленных юбок. Джинсы, туфли на каблуке и блузка из черного шелка. Она оставила волосы распущенными по плечам и сделала неброский макияж. В конце концов, не в шикарный же ресторан он ее пригласил.

Лидо Лугано – место о двух душах. Днем на берегу озера и вокруг бассейнов грудится толпа подростков, мам с детьми, бабушек и дедушек, прячущихся под огромными соломенными шляпами. По вечерам же бар зажигает огни и на поле боя выходят футболки в обтяжку, ногти, покрытые фиолетовым лаком, музыка и джин-тоник.

Маттео, тоже в джинсах и футболке, сумел придержать два свободных места в углу.

– Приятно видеть вас, – начал он, предлагая ей сесть. – Можем перейти на «ты»?

– Ты говорил, у тебя есть идея.

– Сейчас объясню. Выпьешь что-нибудь?

Они заказали два мартини и снова стали украдкой поглядывать друг другу в глаза. Лина все никак не могла разобраться в этом парне. Была в нем напористость и одновременно – интерес, который не выглядел поддельным. Лина подумала: а может, он просто хочет со мной переспать?

– Вижу, ты потихоньку успокаиваешься, – заметил Маттео.

– Народу тут немало, – парировала она.

– Да, неплохо. Музыка, озеро… и можно поговорить спокойно, правда?

– Конечно.

Каждый отпил своего мартини. Конец первого раунда.

Музыка и голоса не мешали беседе, но, чтобы разговаривать, нужно было сидеть поближе друг к другу. Оба поставили локти на стол. Но в то же время гам словно отгораживал их от остального мира, создавал ощущение уединенности.

– Я знаю, кто ты, – говорил Маттео, – навел о тебе справки.

– А вот я не знаю. Изволь рассказать…

– Ты можешь знать всё. Но давай без спешки. Ты влипла, причем сильнее, чем тебе кажется. Форстер со дня на день найдет тебя, хочешь ты того или нет.

– Если ты меня позвал, чтобы сказать это…

– Десятки тысяч франков. Или сотни? Сколько ты ему должна?

Лина привстала.

– Ну, довольно. Я…

– Подожди! – остановил ее он. – Я могу помочь тебе. И еще, не надо резких движений… Посмотри туда!

Неуместно, чуждо атмосфере Лидо и чуждо всему. Лина увидела человека, на которого указал ей Маттео. Крупный, мускулистый, но не в черной футболке, какие носят сотрудники безопасности Лидо. На нем был несуразный костюм в белую полоску и бейсболка.

– Но кто это? Что ты пытаешься…

– Подожди, сейчас познакомлю!

Колосс двинулся к ним, и Лина задалась вопросом, не допустила ли она ошибку. Сначала блондинчик с его намеками. А теперь этот амбал, который подошел без улыбки, пожал ей руку, сел за ее столик.

– Его зовут Элтон, – пояснил Маттео. – Друг Форстера. Если тебе кажется, что Элтон – нелепое имя, что ж, значит, мы мыслим одинаково.

– Чего вы хотите? – спросила Лина. К счастью, вокруг них было полно народу. Ей надо быть готовой бежать при малейшем признаке опасности.

– Расслабься, – сказал Маттео, – никто не хочет причинить тебе зло. Я выступил в роли посредника. Не так ли, Элтон?

– Господин Форстер говорит, что в целом он не против, – сказал Элтон. У амбала был изысканный говор и мягкий голос.

– Не против чего? – спросила Лина, которая начинала находить эту ситуацию нелепой. Но она знала, что нельзя недооценивать ни того ни другого собеседника.

– Не против полюбовной сделки, – пояснил Элтон. – В частности, потому, что господин Форстер в курсе вашего тяжелого финансового положения.

– То есть он знает, что у тебя нет ни гроша, – уточнил Маттео. Элтон продолжал:

– До сих пор господин Форстер ждал – в частности, из уважения к вашему отцу. Но теперь, когда ваш отец отошел от дел, единственным решением остается то, что было выдвинуто присутствующим здесь господином Марелли.

– То есть мной! – улыбнулся Маттео. – Элтон любит говорить красиво. Короче, дела обстоят так. Тебе нужны деньги, господин Форстер хочет получить обратно свои. А твой отец был профессионалом, одним из самых искусных.

– Но…

– Банки, супермаркеты, почтовые отделения, даже виллы и частные дома. Всё без насилия, с помощью нужных знакомств и…

– Хватит, – Лине удалось прервать его. – Мой отец переменил жизнь.

– Но у него есть кое-какие хорошие зацепки. Помимо опыта. Понимаешь, о чем я?

– Уверен, понимает, – сказал Элтон, который тем временем разжился бутылкой пива. – Замысел Маттео вытекает из добытых им сведений о некоторых довольно деликатных банковских переводах.

Один неудачный вечер в казино, думала Лина, и вот я тут. Элтон придвигался к ней и едва шевелил губами, словно читал наизусть стихи. Лина пыталась понять, где она ошиблась. За другими столиками девушки флиртовали и пьянели. Почему ей приходится говорить тут о деньгах?

– Это был бы хороший выход для всех нас, но, к сожалению, не хватает пары-тройки контактов, которые, мы уверены, у вашего отца как раз имеются…

– Но простите, – сказала Лина, – у Форстера ведь есть какие угодно контакты. Что вы…

– Господин Форстер не привык…

– …пытаетесь заставить меня сделать?

– …работать в этой специфической области. Мы…

– Ребята! – улыбнулся Маттео. – Давайте по порядку. В сущности-то надо только банк ограбить, правда?

Позднее Лина много раз вспоминала этот разговор. Амбал, который изъяснялся отточенными фразами, как профессор, запах алкоголя и пота, танцевальная музыка из динамиков. Ограбить банк! Будто из фильма какого-то слова.

Хотя… хотя, возможно, в замысле Маттео было что-то стоящее. Сколько раз Лина просила отца рассказать о его работе? Но он всегда отказывался, всегда. Пока не спрятался в Провансе, чтобы выращивать салат. И конечно, не разбогател.

Маттео же хотел работать с ней.

И хотел ее похитить.

– Рассуди хорошенько, Лина, это единственный способ расшевелить твоего отца. Без него мы не сможем получить доступ к информационной системе. И потом, нужен кто-то, знающий, как все организовать.

– Но может, я просто спросила бы у него, не хочет ли он нам помочь?

– И как ты думаешь, что бы он нам ответил?

И в самом деле, Жан Сальвиати никогда не согласился бы вернуться к своей старой жизни. Но если Форстер сообщит ему, что дочь, залезшая по уши в долги, у него в руках… и если он попросит информацию, нужную для ограбления…

– По правде говоря, – уточнил Элтон, – речь идет не столько о том, чтобы предоставить информацию, сколько о том, чтобы совершить само ограбление.

В шуме и в разноцветье Лидо слова Элтона и Маттео звучали неуместно. Но Лина сразу же поняла, что эти люди настроены серьезно. Она отодвинула бокал с мартини подальше от себя и обернулась посмотреть на озеро, ища облегчения в темноте. Они хотят инсценировать похищение, чтобы ее отец украл деньги. Потом разделят куш. А она? Она разделается с долгами.

– И может быть, – Маттео подмигнул ей, – ты даже что-нибудь заработаешь!

– Может быть?

– Ну, это зависит от того, сколько мы возьмем…

– И естественно, – Элтон прокашлялся, – тут играет роль и то, что господин Форстер желает скорейшего возврата долга.

Лина знала, что отец разобьется в лепешку, чтобы ей помочь. Но ни за что не станет совершать ограбление. Больше никогда.

И значит, ничего не остается, как обмануть его…

– Естественно, – добавил Элтон, – решение следует принимать довольно спешно.

Потом она все ему расскажет. Они еще над этим посмеются вместе. А может быть, обман даже поможет им снова сблизиться. Как игра. Оригинальный замысел, фокус-обманка, чтобы спастись от своих проблем.

Но если отец испугается? Если пойдет в полицию? Ну уж нет, это исключено.

Лина пыталась быстро взвесить все «за» и «против».

– Но и мой отец должен что-нибудь заработать!

– Видите ли, синьорина Сальвиати, – сказал Элтон, – ваш отец заработает устранение долгов своей дочери. Естественно, если украденная сумма окажется значительной, можно будет добавить определенный процент.

– Но как я могу доверять вам?

– Надо доверять, – сказал Маттео, – все мы должны доверять друг другу. Мы можем составить договор, если хочешь, но какую силу он будет иметь?

– Никакую, – ответил Элтон.

– Надо доверять, – повторил Маттео. – А то замысел не сработает.

Лина подняла брови:

– И нам придется идти на риск?

– Прежде всего, нужна смелость! – воскликнул Маттео. – И доверие. Будем сплоченными – можем сдюжить… И я говорю о деле незаурядном, поверь, Лина, – из тех, о которых говорят по телевизору!

Лина ему поверила. Что ж, у нее не было выбора. Но она не ослабит бдительности. Смелость и доверие – только слова, а Лина знала, что, когда на сцену выходят деньги, слова быстро теряют свой вес.

Элтон попрощался с щегольской учтивостью и ушел.

Лина решила расспросить Маттео поподробнее про банк, но ему хотелось сменить тему разговора. Внезапно он превратился в нормального парня посреди эйфории субботнего вечера. Скоро он убедил Лину завести речь о другом.

– Славно поработали этим вечером!

– Поработали? Но если…

– Я проголодался. А ты нет?

Они поели в приозерном ресторане, в Кастаньоле, и Лина заметила, что ей действительно стало спокойнее. Предстоящая необходимость солгать отцу ее беспокоила, но зато она уже не боялась Форстера. Она ушла от опасности. На время.

– А пока не будем больше об этом думать, – говорил Маттео. – И знаешь даже, что я тебе скажу? Почему бы нам не сходить куда-нибудь потанцевать? Тебе не надоело казино?

– Ну, в общем…

– Да ладно тебе, там одни старики! Хоть разок побудем среди молодых!

Лина улыбнулась. А вдруг я ему правда нравлюсь? Не то чтобы ограбление – только предлог, это было бы слишком глупо. Но, по сути, может – немножко, хотя бы понарошку…

– Ну так что? – наседал Маттео. – Я бы пошел в «Вера Круз», это классное место, а к тому же хозяин – мой знакомый. Что скажешь?

Они сидели за деревянным столиком в углу балкона, вдали от других посетителей. На темном глазе озера мерцали там и сям золотистые соломинки – катера с туристами или браконьерские лодки.

– Почему бы и нет? – сказала Лина, сплетя пальцы под подбородком и глядя на блондинчика снизу вверх.

Он широко улыбнулся.

– Значит, идем! Ночь – наша! Или у тебя завтра дела какие-нибудь?

– Ничего срочного. Ах да, мне надо организовать ограбление…

– Правда? Возможно, я смогу помочь вам, синьорина: вам какой масштаб, покрупнее или помельче?

Они засмеялись.

Лине не удавалось вовсе избавиться от сомнений, но облегчение она чувствовала, чего с ней не случалось уже довольно давно. Ушла тревога, спал груз прошлого. Годами тяжелое сожаление о своих поступках душило ее: на смену времени легкости всегда приходила пора платить по счетам, пора разбитых дружб – замкнутый круг. Но теперь все улыбались, все были с ней.

По крайней мере, на эту ночь.

И наконец, если она хорошо отыграет свою партию, быть может, удача ей подсобит.

В этом углу Прованса в отпускную пору время иногда впадает в рассеянность. Послеобеденное солнце стоит недвижимо в небе, и перед глазами проходит одно старое лето за другим, они забираются в ставни или кружатся в пыли полутемной гостиной. И совсем нетрудно расслышать их жужжание в звуке проезжающего по улице мопеда.

Жан Сальвиати чутко внимал знакам летних времен, погребенных в прошлом. Возможно, потому, что летнего отдыха ему досталось немного. В течение года он жил в Швейцарии, а на каникулы отправлялся во Францию, к деду и бабке. Именно там он научился многим вещам, о которых можно сказать: ты осознал, что владел ими только после того, как их забыл.

– Хорошо тут, правда? – сказал Филиппо Корти.

– О да! – воскликнула его жена Анна. – Домой отсюда не хочется.

Сальвиати ограничился кивком. Было нечто в неспешных сумерках, что напоминало ему отца. Его отточенные жесты, тщательность в подготовке к делу. Когда он впервые пошел с ним грабить квартиру, дед с бабкой пару лет как умерли. Именно так, без драм, Жан Сальвиати оставил за плечами детство.

– Ну что, Жан, удалось тебе вылечить свою сосну? – спросил Филиппо.

– Скажем так, – ответил садовник, – я понял, что с ней не так.

– И что же?

– Там была… chenille, как это по-итальянски? Походный шелкопряд, думаю.

– Паразит?

– Типа того. Потом они превращаются в бабочек. Но прежде они днем сидят в своем шелковом гнезде. А каждую ночь выходят шеренгой поесть иголок на верхушке сосны.

– Да ладно!

Они сидели на балконе дома Корти, держа бокалы с красным вином. За горами, пониже, сверкал берег. Еще дальше было море. Но в это время суток его уже не различить, предметы теряли четкость очертаний.

– Потом они превращаются в бабочек, темных таких, с желтыми пятнышками, – говорил Сальвиати, куря трубку медленными затяжками. – Они еще и опасные: если их потрогать, жалят, как морские медузы.

– И сначала они едят иголки морских сосен? – спросила Анна.

– Это сосна Алеппо, но думаю, им все равно. Так или иначе, я купил дезинфицирующее средство.

– Но интересная это штука, что ночью они выходят есть, – заметил Филиппо – Точно как дикие звери.

– Или воры, – улыбнулась Анна.

Сальвиати и ухом не повел. Теперь он не чувствовал даже напряжения. В прошлом при таких словах у него внутри заработал бы сигнал тревоги. Но теперь он жил другой жизнью. Он вынул трубку изо рта и сказал:

– Ну да… как воры… днем спят, ночью идут на дело.

Корти были из кантона Тичино. Он работал преподавателем естественных наук, она – библиотекарем на полставки. Уже много лет они проводили отпуск в Провансе. Всегда снимали один и тот же дом, совсем близко от деревни, но уже на горе. Сальвиати любил ужинать у них, помимо прочего, из-за этого ощущения, что ты далеко от мира.

– Если подумать, – говорил тем временем Филиппо, вращая в руках бокал с вином, – в сущности, было бы неплохо пожить жизнью вора высшего класса. Вроде Кэри Гранта из «Поймать вора». Чудная вилла на Лазурном Берегу, красивые женщины, спортивные машины…

– Дом в Провансе у нас есть, – сказала его жена. – Только не говори мне, что тебе не хватает красивых женщин!

Филиппо улыбнулся. Он был худощав, лет сорока, с густой и вьющейся шевелюрой и такой же бородой.

– Может быть, мне не хватает ограблений. Наверно, здорово организовывать дело, подгадывать нужный момент, планировать бегство…

Сальвиати хорошо знал эту светскую игру. Вот так она и возникала обычно: летний вечер, время, которое надо чем-то заполнить, полет фантазии. Представь себе, что ты грабишь банк! И он, не говоря лишнего, включался в игру.

– Почему бы и нет? – приподнял он уголки губ. – Если хотите, можем попробовать.

– Я за! – ответил Филиппо.

– Продумаем приличное дельце, и вы сможете переехать сюда на весь год.

– Но сегодня такое уже не проходит, – возражала Анна. – В конце концов их всех ловят, даже тех, кому удается бежать с деньгами.

– Ну, не то чтобы всех, – сказал Филиппо. – Я вчера прочитал в газете историю Ронни Биггса, того, что в шестидесятые ограбил почтовый поезд и сбежал с… кажется, там было почти четыре миллиона фунтов! А тогда это была головокружительная сумма.

– И его так никогда и не поймали?

– Более или менее.

Филиппо обожал рассказывать истории, вычитанные в газетах. Он откинулся в маленьком кресле и стал дожидаться вопроса. Сальвиати с ним не замедлил:

– Более или менее? – спросил он. – В каком смысле?

– Их было шестнадцать, – сказал Филиппо, – и на подготовку дела у них ушло больше года. Главным был Рейнольдс. Он и Биггс познакомились в тюрьме, где они обнаружили, что у них много общего: любовь к джазу, к Хемингуэю и к Стейнбеку.

Сальвиати улыбнулся в темноте. Сколько раз он слышал рассказ о Великом Ограблении Поезда!

– …и вот, изменив цвет сигналов на семафоре, они сумели остановить поезд, – рассказывал Филиппо – Одни налетчики связали машиниста и кочегара, а другие отцепили заднюю часть поезда. Тепловоз поехал дальше вместе с вагоном, где были деньги. В километре с небольшим третья группа ждала обрубок поезда. Ну и дело с концом: они взяли деньги и сбежали.

– Куда? – спросил Сальвиати.

– Спрятались на ферме, которую прикупили перед тем, как идти на дело. Поделив добычу – пришлось почти по двести тысяч фунтов на брата, – они все сбежали и укрылись в Лондоне.

Филиппо замолчал, все замолчали. Они умиротворенно вдыхали теплый воздух провансальской ночи и гнались за мечтой о миллионном ограблении. Но Сальвиати решил разрушить чары и спросил:

– Ну а потом?

– Они допустили ошибку. – Филиппо вздохнул. – Член банды, который должен был поджечь ферму, положил в карман свою долю и смылся, оставив все, как есть, со всеми отпечатками пальцев. Отпечатки Биггса обнаружили на игре «Монополия».

– Значит, верно, что в конце концов их всегда ловят, – сказала Анна.

– Похоже на то… – заметил Сальвиати.

– Как бы не так, погодите! – воскликнул Филиппо. – Личности некоторых членов банды вообще никогда не были установлены: они наслаждались богатством и не знали забот. А Биггса поймали, но ему удалось сбежать из особо охраняемой тюрьмы по веревочной лестнице, только подумайте, и он удрал в Южную Америку.

– И английская полиция так его и не нашла?

– Еще как нашла! Он себя вовсю рекламировал, пел с рок-группами, путешествовал, заводил детей. Но с Бразилией не было договора об экстрадиции, так что его никак не могли схватить.

– А теперь? – тихо спросил Сальвиати.

– Теперь он в тюрьме.

– А-а.

– Вернулся в Англию, чтоб его полечили: ему почти восемьдесят, и он дышит на ладан. Вы только представьте себе: сорок лет человек скрывался от правосудия!

– И все-таки его поймали, – сказал Сальвиати.

– Ну, он дал себя поймать. И продал свою историю таблоидам. Но как знать, скольким ворам удается провернуть дело и исчезнуть…

– У нас получится! – воскликнула Анна. – Мы разработаем безупречный план! Нужно только хорошенько изучить расписание поездов…

– Да, но как мы остановим поезд?

– А мы не будем его останавливать: выбросим мешки с деньгами из окна!

– И кто-нибудь будет наготове, чтобы их подобрать!

– Но охрана?

– Достаточно заменить мешки заранее, когда их грузят в поезд.

– Будь у нас форма железнодорожника…

– А почему не полицейская? Тогда можем войти в вагон с деньгами.

– А у тебя, Жан, есть какие-нибудь идеи? – спросила Анна.

Сальвиати улыбнулся. Глаза Анны блестели в темноте. Довольно самой малости, думал он, самой малости…

– О, я слабоват в этих вещах, – сказал он, поднося спичку к трубке. – Вряд ли я мог бы вам помочь.

– Найдем роль и для тебя, – сказал Филиппо.

– Я буду мозгом банды! – воскликнула Анна. – Ты, Филиппо, займешься расписаниями и распределением времени, ты ведь знаешь, что я не пунктуальна. А ты, Жан, мог бы собирать информацию. Ну, там, спрашивать, как на вокзале организованы смены, и так далее.

– Отлично, – пробормотал Сальвиати.

– Надо сохранять хладнокровие и быть готовыми ко всему, – заметил Филиппо.

– Нда! – Сальвиати покачал головой. – Нет у меня способностей к ограблениям…

– Да мы тебя научим! – улыбнулась Анна. – Мы как Бонни и Клайд!

– Нет, вы ее послушайте! – воскликнул Филиппо. – Она говорит так, будто всю молодость только и грабила банки!

Все трое засмеялись, причем и смех Сальвиати был неподдельным. Смех садовника со старой провансальской виллы. А вдали, над морем, луна окрашивала ночь, глубокую и полную цикад, ароматов. Время от времени ветер легонько теребил листву в саду и замирал на балконе.

– Хорошо здесь, правда? – снова сказала Анна. Ее муж кивнул. Сальвиати выпустил дым и сказал:

– В самом деле, прекрасный вечер.

Позднее, возвращаясь домой на своем старом скутере, Сальвиати вспоминал о трепе на балконе. Светская игра всегда завершалась возвращением к безмятежности, к отпускному ритму.

К счастью. Если бы все, мечтающие совершить ограбление, исполняли свою мечту, никаких тюрем не хватило бы. Сальвиати их покинул и был этому очень рад. В общей сложности он отсидел почти десять лет. Деньги ушли быстро, вместе с любовью к риску. И еще ушел тот дух приключения, который предшествовал ограблению, и та ленивая удовлетворенность, которая за ним следовала.

Сальвиати ехал сквозь теплую ночь, напоенную прихотями и запахами, быстро двигаясь по слабо освещенным улицам. В какой-то момент, спускаясь с холма, он подумал о дочери. Позднее он спрашивал себя, не было ли это предвидением. Если дочь страстно увлекалась игрой, разве не он был в этом виноват? Разве не он передал ей этот вкус к азарту, к неожиданному выпаду?

Ответа он себе так и не дал, потому что, едва добравшись до дома, был вынужден перейти к действиям.

Сальвиати жил в доме на краю парка. Это была солидная постройка, с толстыми стенами, небольшая, но хорошо расположенная: рядом был родник, который давал свежую воду круглый год. Поставив скутер, он зажег фонарь на веранде и зашел в холл. Письмо лежало на полу, под дверью. Сальвиати подумал, что его принес Жильбер, подсобный рабочий, который время от времени помогал ему в саду.

Сальвиати вошел на кухню. Аппетит у него еще остался: он съел ломоть хлеба и немного сыра. Потом выпил глоток воды и наконец раскрыл конверт. В этот миг все смешалось: годы ограблений, раскаяние, небо Прованса, мысль о дочери и то, что партия еще не окончена. Нет, он еще не мог выйти из игры.

...

Лука Форстер. Скупые фразы, никаких подробностей. Но Сальвиати ничего больше и не было нужно. Партия продолжается, вот и все. И ему надо будет просить госпожу Августину о разрешении на отлучку.

Кто-то сказал, что места обладают собственной памятью.

Но Сальвиати с этим был не согласен. Память – в людях, в их глазах. Или в их вещах. Квартира Лины была маленькой, и в ней пахло затхлостью. Неубранная постель, пакет молока на кухонном столе, одеяло в желто-красную шахматную клетку на диване. Бокалы, оставленные на стеклянном столике в гостиной.

Диск Джона Колтрейна, книга о медитации, видеодиск с Хью Грантом, оставленный на ковре, перед телевизором. Сальвиати медленно обводил взглядом квартиру, ища что-нибудь необычное, что-нибудь не на месте.

Но перед ним был обычный беспорядок. Ничего особенного.

Много бумажек на письменном столе. Счета на оплату, визитные карточки и программки кинофильмов или концертов. Денег – никаких, кроме двадцати франков в ящике тумбочки.

Сальвиати сел за кухонный стол. В квартире не было ни следов борьбы, ни даже следов добровольного отъезда. Правда, молоко было просроченное. И герань на балконе подвяла. Лина не собиралась отлучаться надолго.

Так значит, Лука Форстер причинил ей зло?

Не будем перескакивать к выводам, подумал Сальвиати, выходя из квартиры. Он принес с собой инструменты, чтобы туда проникнуть, но дверь не была заперта на ключ. Он не стал запирать ее и вернулся на улицу. В подъезде не было ни домофона, ни консьержа. Чтобы войти, Сальвиати пристроился к жиличке, увешанной пакетами из супермаркета, поздоровавшись с ней и помогая ей зайти в лифт.

Он шел по улице, идущей вдоль Кассарате. [11] Уже много лет он не заглядывал в итальянскую Швейцарию. Но, шагая, он узнавал улицы, запах города. Стало больше автомобилей, больше иностранных акцентов и лиц. Включая мое, подумал он. Остановился посмотреть на реку. Красный мяч упал под маленький водопад. Приток и отток воды держали мяч недвижимо в одной точке.

Сальвиати это зрелище почти загипнотизировало. Он не отрываясь глядел на мяч, пока голова не освободилась от всех мыслей.

Потом присел выпить пива на балконе ресторана, в нескольких метрах от Кассарате. Теперь все было довольно ясно: Форстер – хозяин положения. И Сальвиати, пока не поймет, где Лина, вынужден плясать под чужую дудку.

День был теплый, над асфальтом стлалась влага. На парковке у Павильона Конца [12] солнце полыхало на полированном металле автомобилей.

Сальвиати пересек перекресток в конце улицы Кассарате и двинулся пешком к центру. Он ответил на письмо Форстера, написав ему просто: «Я в Лугано». И Форстер назначил ему встречу этим вечером в шесть, в квартире в Парадизо. [13]

Когда Сальвиати дошел до центра, было четыре. Он заметил, что построили новый автобусный вокзал. Современная штуковина, пластик и геометрия. Глянул на расписание и разработал маршрут, такой, что привел бы его в Парадизо к пяти. Потом скрасил ожидание прогулкой по центральным пешеходным улицам. Он пытался успокоиться. На улицах народу было немного. Несколько светловолосых туристов, несколько пар с мороженым. Вьетнамки Бермуды. Солнечные очки Дети и самокаты. Потные служащие, галстук – как поводок.

Позднее, подойдя к дому, указанному Форстером, Сальвиати был по-прежнему спокоен, не обременен мыслями. Он обрел нужное состояние души, когда чувства настороже, а эмоции под контролем.

Дом был на холме и смотрел на озеро. Сальвиати прошел по мосткам, подвешенным над садом с гиперикумом и полиантовыми розами. Дверь квартиры распахнулась незамедлительно. Сальвиати узнал обезьяноподобное лицо Элтона. Приветливо с ним поздоровался. В другой жизни они вместе работали по скупке и хранению краденого.

– Господин Сальвиати, рад снова видеть вас, – сказал Элтон. – Замечаю, что вы пришли заранее.

– Да.

– Пойду посмотреть, готов ли господин Форстер к…

– Скажи ему, пусть заходит! – донесся крик Форстера из глубин квартиры.

В кабинете было три безупречно белых стены. Четвертая, полностью застекленная, выходила на озеро. Солнце заставляло щуриться, но казалось почти ненастоящим из-за кондиционированного воздуха, который остужал квартиру.

– Сальвиати, – сказал Форстер. – Давненько не виделись.

Это был осанистый мужчина с черными как смоль волосами и парой усов, которые придавали ему барский вид. Пополнел, подумал Сальвиати.

– Ты похудел, – заметил Форстер, когда они пожимали друг другу руки.

Хотя они почти не отличались по возрасту, виски у Сальвиати подернулись сединой, и он был как будто несколькими годами старше.

– Что там за история с моей дочерью?

– Садись, поговорим об этом. – Форстер обозначил улыбку, не разжимая губ. Голос у него был приятный, совершенно бесстрастный.

В комнате стояли только стол и два стула. Никаких вещей, никаких безделушек. На поверхности стола – стопка чистых листов, карандаш, авторучка. Сальвиати сел и повторил:

– Что за история с моей дочерью?

– Знаю, ты отошел от дел, – сказал Форстер. Сальвиати в ответ только посмотрел на него. – Тебе известно, что твоя дочь мне задолжала… Элтон?

Элтон стоял у двери Перед тем как заговорить, он сделал шаг вперед, чтобы войти в поле зрения Сальвиати:

– Двести двадцать три тысячи франков, мне кажется, если без процентов.

– Поездки, – пояснил Форстер, – азартные игры, гостиницы, казино и…

– Форстер, – сказал Сальвиати. Форстер поднял руку.

– Подхожу к главному. Темнить нет смысла. Так или иначе, мы с тобой славно поработали в свое время. Помнишь?

Сальвиати не сказал ничего. Он прикрыл веки, будто вот-вот уснет. Но Форстер знал его хорошо и поспешил продолжить:

– На сей раз мне сообщают, что можно двинуть неплохое дело, но, чтобы организовать его, мне не хватает инвентаря. А вот у тебя он есть. Так что делаешь для нас работу, и мы ликвидируем долг твоей дочери. Лады?

– Где моя дочь?

– Этого я тебе не могу сказать.

– Что вы с ней сделали?

– Ничего. Скажем так: я подержу ее у себя в качестве гостьи, пока мы не провернем нашу операцию.

– А если я пойду в полицию? – Тут уже Форстер решил помолчать. Немного погодя Сальвиати сказал: – Ты сволочь.

– Знаю. Но мне нужны эти деньги.

– Какие у меня будут гарантии?

– Мы же деловые люди. Я хочу только деньги.

– А если Лина заявит на тебя в полицию, когда освободится?

– Мы с тобой хорошо знаем, что она этого не сделает.

– Ты не можешь быть уверен, что мне удастся сделать то, что ты хочешь от меня.

– Не могу. Но ты попробуй. Слушай, Сальвиати, я не собираюсь тебя накалывать. И даже вот что: сумма такая, что ты и заработаешь на этом, кроме того, что…

– Пошел на… – пробормотал Сальвиати, словно о погоде высказался.

Форстер наклонил голову, извиняясь. Потом схватил авторучку со стола и стал ее тщательно изучать.

– В любом случае, – сказал он наконец, – план превосходный. Этим делом занимается Элтон, который держит связь с человеком, подавшим идею. Прежний Сальвиати не колебался бы.

– Прежний Сальвиати не работал с чужими планами. Даже если его шантажировали.

– План сможешь разработать сам. Мы дадим тебе исходные данные.

– А что вы хотите, чтобы я сделал?

– Ты должен украсть десять миллионов франков в «Юнкер-банке».

Молчание. Форстер поднял глаза, отложив авторучку. Сальвиати пристально на него посмотрел. Мигнул.

– Десять миллионов франков… – пробормотал он. – Десять. Миллионов. У «Юнкера». Вот она, значит, твоя идея. Для этого ты забрал мою дочь.

– Слушай, Сальвиати, это задача выполнимая. Мой информатор…

– Пожалуйста, – Сальвиати поднял руки. – Пожалуйста, ничего больше не говори.

– Но…

– Хватит!

Молчание. Сальвиати закрыл глаза. И с каждой минутой он все отчетливее понимал, что выхода у него нет.

Этот человек работал в фирме, создающей системы безопасности для банков и кассовых аппаратов. Маттео помнил его хорошо. Помнил его глаза, влажные и умные, помнил его привычку причесываться при виде своего отражения в зеркале.

– Думаю, сегодня мы усваиваем новую концепцию, – говорил он всегда, – а именно банк как жизненный опыт.

Банк как жизненный опыт? А почему бы и нет? Зависит от точки зрения…

Тот учебный семинар для сотрудников службы безопасности оказался более полезным, чем предполагалось. Во-первых, Маттео понял, что сфера security [14] и охраны не для него. А во-вторых, он обзавелся несколькими ценными знакомствами.

Маттео Марелли никогда и не мечтал ограбить банк, обычно он занимался мелким жульничеством. Но он был не против замахнуться на масштабное дело. Поэтому он пил пиво в пабе «Клейтон» в Виганелло с Жаном Сальвиати.

– Я не могу вам помочь, – говорил Сальвиати, – я никого больше не знаю.

– Но вы должны мне помочь, – отозвался Маттео. Сальвиати испепелил его взглядом.

– В конце концов, вы не пожалеете, – продолжал Маттео. – Так или иначе…

– Довольно. Скажите, что вы хотите от меня. Маттео был в восхищении. Этот старик сидел перед ним, обожженный солнцем и прочный, как дуб, не уступая ни на секунду искушению оскорбить его или надавать ему по морде. И в то же время он производил впечатление очень горячего человека. Но ведь хороший вор таким и должен быть, разве нет?

– Все очень просто, господин Сальвиати. У меня много друзей в этих кругах, и мне удается получить немало сведений. Но я не в состоянии извлечь из них пользу, а вы это можете.

– Я работаю садовником.

– Ладно вам, господин Сальвиати… Молчание. Сальвиати вытащил трубку и начал набивать ее табаком.

– Расскажите, что вам от меня надо.

– Только смотрите, в общественных местах курить нельзя.

– Я не курю. Набиваю трубку.

– Понимаю.

Лучше не противоречить старику, подумал Маттео. Поставил кружку с пивом перед собой и передвинулся к краю стола, понижая голос.

– Мы не хотим брать крупное отделение «Юнкера», в Цюрихе или в Лугано. Там это было бы невозможно, ну, или, по крайней мере, очень рискованно. – Он умолк на мгновение, ожидая комментариев. Но Сальвиати никак не реагировал, только уминал табак в топке трубки. «Клейтон» был заведением темным и шумным. Они сидели рядом с бильярдным столом, у окна на улицу. – Если мы выберем мелкое отделение, это позволит нам… Что вы сказали?

– Десять миллионов, – пробормотал Сальвиати. – Вы хотите взять десять миллионов франков в мелком отделении?

– В том-то вся и штука! Я узнал, что будет денежный перевод. В «Юнкер» только что пришел ценный консультант, private banker , [15] который приведет с собой своих клиентов. Естественно, это такие клиенты, которые перемещают большую наличность. Есть промышленник из Северной Италии…

– Промышленник?

– Ну, скажем, деловой человек, что бы мы ни понимали под словом «дела». Не желая расставаться со своим доверенным консультантом, промышленник покинул банк, где он был раньше, и решил перебросить ценные бумаги и деньги в «Юнкер».

На бильярдном столе, еще из тех, которыми можно пользоваться, опустив в щель монету, шла партия. Один из игроков громко смеялся, его смех подминал под себя голоса других и время от времени долетал до их стола.

– Деньги имеют неясное происхождение. Обычно банк не может прикарманить их подобным образом. Но в «Юнкере», знаете, как это бывает, проверки не всегда чересчур строгие. Они там хотят поскорее вырасти и готовы идти на риск. А к тому же, слышите, Сальвиати, мы сами выберем отделение, куда придут деньги!

Сальвиати озабоченно разглядывал свою трубку. Однако при этих словах он поднял глаза, не скрывая изумления:

– Можем выбрать? Это как?

– Там будет целый ряд переводов, этот клиент стоит гораздо больше ста миллионов. Как правило, это наличные, евро и франки, их доставляют в разные филиалы «Юнкера»: каждый раз – на сумму от пяти до десяти миллионов франков. Нам достаточно выбрать подходящее место, хапнуть деньги и свалить. Все просто.

Молчание. Сальвиати положил свою трубку на стол.

– Просто, да?

– Конечно! Мы сможем подготовиться заранее, так, чтобы…

– Гениально, не правда ли?

– Да. Дело в том, что…

Маттео почувствовал, что слова застревают у него в горле. Молчание заполнялось взрывами смеха, доносившимися от бильярдного стола.

– Слушайте, Марелли. Я вынужден сохранять терпение, хотя никогда не был в этом силен. Я уступаю шантажу, вам это известно. Но решаю все я, ясно?

– Я… но разумеется. Я хотел только…

– Дайте мне всю информацию, какая у вас есть. Я сяду, изучу вопрос. Потом свяжусь с этим ублюдком Форстером, и тогда посмотрим, что можно сделать.

– Согласен. Но…

– Но сейчас, прежде чем начинать что бы то ни было, я хочу поговорить с дочерью.

– Сейчас?

– Вы меня слышали.

– Но это невозможно! Я не знаю, где ее держат, я ничего не знаю!

Сальвиати привстал, оперся о стол и наклонился к Маттео.

– Вы что, действительно предполагаете, что я вам украду десять миллионов франков, даже не поговорив сначала с дочерью?

– Ну конечно, нет! Обещаю устроить разговор. Завтра рано утром она вам позвонит. Нагель [16] есть у вас?

– На… что?

– Ну, мобильный, сотовый?

– Купил тут какой-то. – Сальвиати порылся в одном кармане, потом в другом, затем пощупал карманы рубашки. – Но куда…

В конце концов он нашел телефон в табачном кисете. Панель была красно-белая.

– Мне еще дали карточку с номером, – сказал Сальвиати. – Но я не хочу, чтобы мне звонили не с чистого номера.

– Я тоже умею делать свою работу, господин Сальвиати.

Они обменялись номерами телефона чуть ли не тайком, как подростки, и Маттео, оплатив счет, сказал:

– Теперь пойду. Не собираетесь ли, случайно, проследить за мной? Предупреждаю вас, что это бесполезно. Я предусмотрел…

– Да пошли вы к черту и оставьте меня в покое! Сальвиати заказал еще пива и остался в полумраке «Клейтона», окруженный гомоном, сухим стуком бильярдных шаров. А Маттео, едва выйдя на улицу вздохнул с облегчением.

Виганелло – городок, состоящий из горстки идущих в гору улиц, горстки фонарей и нескольких баров на углах улиц. Большинство заведений выставило столики на тротуар. Маттео шагал быстро. Время от времени он оборачивался, только чтобы убедиться, что никто за ним не следит.

Сумеет ли Сальвиати сохранить спокойствие? Маттео сделал вид, что завязывает шнурок на ботинке у «Еды на вынос». Если Сальвиати меня выследит, думал он, все пойдет к чертям собачьим. Но улица была пустынной. Маттео свернул направо и зашагал к верхней части Виганелло, где он оставил машину.

За рулем он думал о десяти миллионах «Юнкер-банка». Это была громадная сумма! Даже если учесть дележ с Форстером, даже если вычесть расходы. Он поехал по автостраде на север. Теперь только повнимательнее, чтобы не допускать ошибок. Сальвиати в свое время был большой мастер, но техника с тех пор ушла далеко вперед, как-то он теперь справится?

Было пол-одиннадцатого вечера. Маттео предстоял долгий путь: от огней Лугано до темных тропок долины Бавона. Он съехал с автострады в Беллинцоне, двинулся по кантональному шоссе на Локарно и проследовал к долине Маджа. Когда он добрался до Сонлерто, было уже без малого двенадцать ночи. По-прежнему погруженный в свои мысли, он пошел по тропинке в зарослях колючего кустарника. Кинув взгляд повыше, он увидел свет на горе.

Хорошо, подумал он, Лина еще не спит.

Выше сельского дома не было больше ничего. Это была последняя обитаемая точка в одной из самых малолюдных долин кантона Тичино. Маттео освещал едва заметную тропку фонариком. Потом и всякий след ее потерялся. Маттео пришлось пробираться сквозь лес.

Горное пастбище Корой было заброшено уже много лет. Природа отвоевывала землю, и дом подвергался зеленой осаде со всех сторон. Такой настойчивой, что снизу, если не горел газовый светильник над дверью, жилье было практически невозможно увидеть. Чтобы найти его, нужно было знать, где оно находится.

Мысль поместить сюда Лину принадлежала Форстеру, который оснастил этот дом всем необходимым – на всякий случай. Маттео предпочитал не думать, для каких целей Форстер использовал его прежде. Тот боялся, что Лина передумает: он приказал Маттео не терять ее из вида. Сначала он хотел приставить к ней другого сторожа. К счастью, Маттео удалось разубедить его, под тем предлогом, что Лина чувствовала бы себя не в своей тарелке.

– Где ты был?

– Виделся с Жаном Сальвиати.

Лина сидела с книгой перед огнем. Она была в свитере и джинсах. В каштановых волосах, распущенных по плечам, отражался свет. Услышав об отце, она вскинула голову. Маттео подробно рассказал ей о встрече.

– Но как он отреагировал? – спросила она, выслушав Маттео. – Обо мне не спрашивал?

– Я сказал ему, что ты в порядке. Лина огляделась.

– Ну, раз ты сказал…

Особым комфортом дом не отличался. Каменный пол, деревянный стол, несколько стульев, пара раскладушек и дровяная печь. В комнатке, приспособленной под санузел, со стенами из гипсокартона – умывальник и унитаз.

– А он-то что говорил? Когда грабить будем?

– Все хорошо. – Маттео снял ветровку и подошел к печке, потирая руки. – Все в порядке.

– Что значит «все хорошо»? Нам тут еще долго придется пробыть?

– Ну, пусть для нас это будет что-то вроде отпуска, – улыбнулся Маттео. – Как тебе это, маленький отпуск?

– Хорошо, называй это отпуском! Но отец ничего не сказал тебе обо мне?

– Он хочет поговорить с тобой по телефону.

– По телефону? И что же я ему скажу?

– Спокойно. – Маттео положил ей руку на колено. – Волноваться не о чем. На днях ты ему позвонишь и сообщишь, что все у тебя хорошо.

– Но как мне это сделать? Придется ведь наврать ему с три короба!

– Ты не должна…

– Мой отец не дурак, знаешь?

– Тебе не нужно говорить много. Скажи ему пару фраз, и хватит.

– Но я так ни за что не смогу! Он тут же почувствует, что…

– Лина, – Маттео посмотрел ей в глаза. – Ты в наш замысел веришь?

Пламя в печке было единственным звуком, единственным движением в темной комнате, которая пахла деревом.

– Я боюсь.

– Это нормально.

– Мы тут отделены от всего, отрезаны от мира…

– Мы вдали от глаз мира, Лина. Наедине с нашими мечтами.

– Здесь не над чем смеяться.

– А я серьезно.

– Тут ставка крупная, Маттео, тут банк надо грабить! И все это замешано на обмане, и обманутый – мой отец.

– Я знаю, Лина, это сложно. Но знаешь что? Это наш шанс, и мы должны им воспользоваться.

– Ну, пока что мы здесь, в халупе Форстера, взаперти.

– Как же так получилось, что ты ему задолжала? Маттео говорил с ней тихим, монотонным голосом. Ответы приходили как часть внутреннего монолога Лины; казалось, что там, возле печки, она одна, разговаривает сама с собой.

– Тут мало что скажешь. – Она поправила волосы за плечами, не отрывая глаз от огня. – Я ничего не умела делать. У меня есть диплом секретарши, и я работала в адвокатской конторе в Ницце, но мне было скучно.

– А отец чем занимался?

– Поначалу он был еще при делах. У меня ушли годы на то, чтобы это понять. Он был всегда далеко, всегда вот-вот приедет или вот-вот уедет.

– Он ничего тебе не рассказывал?

– Когда я поняла, что он вор, мне казалось, что это из области фантастики. По мне, это было здорово, я не думала ни про риск, ни про закон. Из-за этого я ощущала себя, как бы сказать… особенной.

– Как особенной?

– Не знаю… это давало мне чувство свободы, было чем-то вроде тайной игры, нашим с отцом секретом. Естественно, я просила его брать меня с собой, учить. Но он всегда отказывался.

– Пока не бросил всё…

– Ради работы садовником! Ну, где это видано? В пятьдесят лет! И он забрался в эту сельскую глушь…

– Но ты-то нет.

– Я – нет. Я осталась в Ницце. И попыталась познакомиться с его старыми друзьями. Ну и там – мужчины, вечера за игрой. Сорила деньгами. У Форстера куча интересов на юге Франции. Я с ним познакомилась. Я была дочерью своего отца. И к тому же…

Молчание.

– И к тому же? – пробормотал Маттео.

– Но это скучная история. Молчание. Маттео сказал:

– Моя тоже такая. Поэтому мы должны гнуть свою линию, понимаешь?

– Да. Я… я не из таких, кто сдает назад.

– Знаю.

Он погладил ее по волосам, медленно, завораживающе. Она продолжала смотреть в огонь, и он ей улыбнулся. Тогда Лина подняла глаза и улыбнулась в ответ. Тени играли на их лицах. Время от времени ветер задувал в каминную трубу, вздымая тучи искр и немного золы, а потом стихал.

Элия Контини был таким мужчиной, который, целуясь с женщиной, вполне вероятно, думает о чем-то другом.

Может, так оно и было.

Франческе следовало бы уже к этому привыкнуть. Но подруги не упускали случая напомнить ей о том, сколь нелепо жить с Контини. Так или иначе, Франческа поцеловала и обняла его в ответ. Он еще хлопнул ее по плечу, прежде чем оторваться.

– Как поездка прошла?

– Гладко.

Тоже очень в духе Контини – называть «поездкой» каждое перемещение из Милана в итальянскую Швейцарию. Франческа улыбнулась и взяла сумку.

– Пойду приму душ.

Контини кивнул. Они стояли на веранде дома в Корвеско. Воздух был полон запахов и шорохов, доносившихся из леса. Огней в городке было больше, чем обычно, – такое порой случалось в летние вечера.

Сыщик снова уселся в кресло из ивовых прутьев и раскрыл книгу. Свет на веранде был слабый, но Контини никогда не читал подолгу. Всегда одна и та же книга, как дань прошлому. «О призрачные тени! Троекратно сплетал я руки, чтоб ее обнять, и трижды приводил к груди обратно». [17] Стихи «Чистилища» напомнили Контини, сколь трудно доходить до сути вещей. «Смущенья ли была на мне печать, но тень с улыбкой стала отдаляться, и ей вослед я двинулся опять». [18]

Обнять пустоту, а потом следовать за тенью.

Иногда Контини задавался вопросом, не была ли чем-то подобным его работа. Случалось ли ему хоть раз отвечать на какой-нибудь вопрос по-настоящему? Все чаще в последнее время он разочаровывался в своем ремесле частного сыщика. Но ничего другого он делать не умел, и потом, как он нередко повторял себе, бывает и хуже. В сущности, это не самый плохой способ сводить концы с концами и оплачивать свои развлечения. Фотографирование лис, к счастью, недорогая забава.

Попозже в тот вечер он собирался сводить Франческу в лес. Он хотел показать ей успехи двух лисят, родившихся минувшей весной. Теперь они повзрослели и стали самостоятельными. Мать предоставляла им свободу действий, но братья еще стремились побольше быть друг с другом.

Он откинулся на спинку кресла, закрыл книгу. Решил позволить себе последнюю сигарету за день.

Иногда идет год за годом, и ничего не происходит, пока в один прекрасный день не поймешь, что изменилось все. А ты и не заметил. Контини в последнее время следил за отпрыском богатой семьи из Лугано, который стремился уйти из-под опеки своих родственников. Сыщик следовал за ним по адскому кругу ночных клубов, пока родители не сочли, что пора положить конец похождениям. Потом Контини проверял биографические данные нескольких служащих страховой компании. А теперь ждал следующего шанса.

Он глубоко затянулся. Серый кот выскочил из кустов и, прежде чем зайти в дом, потерся о ножки кресла. Что-то ты невесел, Контини. Что ж ты хочешь, котяра, не знаю, что бы еще для себя изобрести.

Не думать об этом… Нелегкое дело. Прошлой зимой в какой-то момент он решил разобраться со своим прошлым и понял, что его жизнь похожа на тайник, переставший быть тайным. Контини было почти сорок лет, и он знал, что долгие летние вечера могут навевать опасные размышления. Он научился заглушать их бокалом-другим вина, рассеивать мысли в сигаретном дыму.

Но чаще всего достаточно подумать о прошлом, чтобы накликать неприятности.

Гость не позвонил в звонок, не заявил о себе издалека. Он материализовался в двух шагах от веранды, отчего у кота шерсть встала дыбом. Контини моргнул и положил сигарету.

– Вы кого-то ищете?

– Элию.

Молчание. Кто же это называет его по имени? Сыщик встал с кресла, чтобы получше разглядеть лицо мужчины. Даже Франческа называла его Контини. Это имя – Элия, этот голос знаменовали собой прошлое. И предупреждали: что-то не в порядке.

– Кто ты?

– Не помнишь? Жан Сальвиати.

Контини не ответил. Он снова сел, взял сигарету. Выпустил облачко дыма, словно хотел скрыть ответ.

– Жан, – пробормотал он. – Ты еще жив…

– Похоже на то. Можно присесть?

Сальвиати пододвинул кресло из ивовых прутьев к креслу Контини и сел, кладя руки на колени.

– Я попал в беду, Элия. Уехал, но пришлось вернуться.

– Живешь во Франции?

– Да.

– И что…

– Садовником работаю.

– А.

Перед тем как заговорить, Сальвиати тяжело вздохнул.

– Слушай, Элия, я знаю, что, может быть, зря к тебе пришел. Знаю, что мы много лет уже не виделись, что я свалился как снег на голову и что… что ты полицейский, а я…

– Я частный сыщик. Кражами не занимаюсь.

– Я тоже. Тоже больше не занимался ими… Последние слова Сальвиати застряли у него в горле, и собеседники замолчали. Сальвиати прокашлялся, вынул трубку и табак.

– Выпьешь что-нибудь?

– У тебя есть вино?

Контини принес полбутылки мерло, и Сальвиати, набивая трубку, рассказал ему о похищении Лины и о шантаже Форстера.

– Помнишь мою дочь? Не знаю, видел ли ты ее когда-нибудь…

– Мельком.

– Ей уже за тридцать. Но проблема не в Лине. Штука в том, что Форстер загнал меня в угол.

– А почему он сам не займется этим ограблением?

– Наверно, хочет чужими – то есть моими – руками жар загрести. И потом, Лина должна ему кучу денег.

– Главное, ему будет на кого свалить вину.

– Думаешь, он хочет меня подставить? Контини отпил вина. Потом сказал:

– Он похитил твою дочь.

– Но если ограбление пройдет успешно… Форстер не дурак. Понимает, наверно, что лучше всего – поделить пирог и врассыпную.

– Не боится, что ты отомстишь?

– Да какое там отомстишь. Форстер знает, мне нужно только, чтобы моей дочери было хорошо. Он знает, что я теперь садовник.

Контини и Сальвиати посмотрели друг другу в глаза. При свете лампы зрачки едва угадывались.

– Ладно, – сказал Контини. – Посмотрим, что можно сделать.

Сальвиати рассказал ему о своей встрече с Маттео Марелли.

– Он не профессионал. Но у него информация, нужная для ограбления.

– Он сказал тебе что-нибудь о дочери?

– Ничего. Но завтра меня с ней свяжут. Сальвиати растолковал Контини идею Марелли.

Воспользоваться перевозкой наличных, чтобы завладеть ими, извлечь выгоду из того, что операция будет проходить в режиме предельной конфиденциальности.

– Конфиденциальность, это да, – заметил Контини, – но тебе не кажется, что дело малость рискованное? Если там десять миллионов, они уж постараются за ними присмотреть.

– По-видимому, у Марелли будут все сведения о сроках и обеспечении безопасности. Всего они проведут с десяток перемещений, каждый раз – несколько миллионов франков, наличными в евро и франках, каждый раз – в разные отделения. Достаточно выбрать верное отделение…

– Что-то вроде ограбления à la carte. [19]

– Более или менее.

Контини опорожнил бокал и поставил его на столик. Потом взглянул Сальвиати в глаза:

– Но ты решил уступить шантажу?

– Почти, – ответил старый грабитель. Контини посмотрел на него вопросительно.

– Скажем так: я хотел бы попытаться понять, где моя дочь, и освободить ее. Если мне это не удастся… что я могу сделать?

Молчание. Контини уже знал, о чем его спросит Сальвиати, и упредил его вопрос.

– Я могу помочь тебе в поисках дочери. Сальвиати медленно кивнул. Потом пробормотал:

– А если не удастся…

– Если не удастся, посмотрим. Я не полицейский, уже говорил тебе. Но рискованно это, Жан… Очень рискованно.

– Если не хочешь…

– Не говори этого.

– Мм.

После этого мычания Сальвиати разговор угас. Каждый погрузился в свои мысли. Хотя они не произносили ни слова, диалог продолжался. Каким-то образом двое мужчин рассказывали друг другу о последних десяти годах жизни.

В таком состоянии их и застала Франческа. Два силуэта на веранде, высеченные отблесками лампы, неподвижные. Она остановилась на пороге и покашляла. Ни тот ни другой не вздрогнул, словно они ожидали, что их прервут.

– Франческа, – сказал Контини, – знакомься, это Жан Сальвиати. Старый друг.

Сальвиати встал.

– Очень рад. – Он слегка поклонился. – Элия не говорил мне… Простите за позднее вторжение.

Элия.

Франческа не ответила ничего, но заметила, что гость обращается к Контини по имени. Еще ее поразили слова «старый друг». У Контини было мало друзей, и Франческа думала, что знакома со всеми. Контини понял, что она озадачена, и сказал:

– Мы не виделись что-то около десяти лет.

– Ага, – Сальвиати улыбнулся. – Уйму времени.

Франческа поняла, что эти двое слеплены из одного теста. Не виделись многие годы, а теперь сидят тут, как коллеги по работе во время перерыва на кофе. Франческа была уверена, что они даже не обнялись. Улыбнувшись про себя, она сказала:

– Должно быть, вы рады встрече! А повод какой, спустя столько времени?

– Это длинная история… – пробормотал Сальвиати.

– Знаешь, Франческа, – Контини подошел к ней и коснулся ее плеча, – в ближайшее время мне надо будет помочь Жану в одном важном деле.

Жану. Франческа удивлялась все больше.

– В важном деле? – спросила она, приобняв Контини. – В каком же?

Контини обернулся, чтобы посмотреть ей в глаза. Франческа поняла, что он не шутит. Он заговорил тихо, медленно:

– Его дочь похитили. Если мы ее не найдем, Жану придется украсть деньги.

Лука Форстер не был швейцарцем, как, впрочем, и американцем, англичанином или итальянцем. Вообще-то у него было несколько паспортов. И только самые осведомленные люди знали, какой из них подлинный. И может быть, сам Форстер не знал родного языка своей матери.

Работал он в основном скупщиком краденого. Ведя машину вниз по серпантину с Корвеско, Контини пытался составить представление об этом человеке. У него много связей в разных странах – впрочем, он довольствуется процветанием в тени более могущественных структур.

Контини поднял окошко, прежде чем выехать на автостраду. Он жил в Корвеско, в районе Сопраченери, и каждый день ездил на работу в Парадизо, маленький поселок рядом с Лугано. Неподалеку оттуда, на холме, находился офис Форстера.

Форстер. Контини предпочел бы не иметь с ним дело. Но он не мог идти на попятную. С Сальвиати он познакомился пятнадцать, а может, двадцать лет назад. Это была другая жизнь. Сальвиати тогда еще не сел в тюрьму, он был вором и мошенником. Контини трудился в газете и только начинал подрабатывать сыщиком. Все так и шло, пока, следя за одной виллой в Асконе, он не навлек на себя кучу неприятностей. Ну, просто для разнообразия. Но в тот раз без помощи Сальвиати Контини бы пропал…

Однако хватит воспоминаний. Контини поставил кассету Жака Бреля и попытался думать о событиях последнего времени. Но старые французские песни впитывают в себя все – как губки. «Ni ces départs, ni ces navires, ni ces voyages qui nous chavirent…» [20] Контини понял, что вымарывать память бесполезно. Ничто не забывается. «On n\'oublie rien de rien, on s\'habitue, c\'est tout». [21]

Он поставил машину на берегу озера в Парадизо, рядом со своим офисом, – в этом доме некогда жили рыбаки. Напротив был небольшой мол с весельной лодкой, вышедшей на пенсию после многолетних изнурительных трудов. Сыщик надел спортивную куртку, на голову нахлобучил соломенную шляпу. Закинул в рюкзак бутылку пива, колбасу и немного хлеба. Наконец столкнул в воду лодку и приступил к охоте.

Был час дня, солнце светило вовсю, ветер выметал с неба стаю рваных облаков. Контини засучил рукава рубашки и стал грести от берега, между парусниками и моторками. Он прошел несколько сотен метров и остановился, покачиваясь на невысоких волнах, подернутых пеной. Через пару минут он достал маленький бинокль и направил его на небо. Поводил им во всех направлениях. Глянул на Монте-Бре, потом – на пристани Парадизо и выше, на сверкающие окна отеля «Сплендид» и дома на холме.

Лука Форстер. Когда он вошел в комнату, Контини узнал его по темным усам. Форстер уселся за письменный стол, повернувшись спиной к панорамному окну. Перед ним расположился клиент – араб, судя по внешности. Клиент был в солнечных очках.

Контини видел, как они что-то обсуждают, встают и садятся, подписывают документы. Кто-то принес поднос с чаем. Наконец Форстер и араб пожали друг другу руки и попрощались очень сердечно. Потом появились другие посетители, снова чай и снова – теплые прощания.

Сыщик запомнил, как выглядят два помощника Форстера. Один высокий и крупный, Сальвиати сказал, что его зовут Элтон. Другой постарше, сутулый. Контини взял на заметку и посетителей: внешний вид, возможный возраст, повадки.

Немного погодя Форстер встал перед панорамным окном. Контини с трудом подавил в себе желание податься назад: казалось, человек за окном смотрит прямо на него. Но Форстер только пошевелил губами. Тут же кто-то стал опускать жалюзи, а Форстер тем временем вышел из комнаты. Тогда Контини перевел бинокль на перекресток, ведущий в центр. Двадцать минут он всматривался во все автомобили, проезжавшие там, и в конце концов вполне уверился в том, что Форстер поехал к автостраде.

Вечером следующего дня, около семи, когда Форстер уехал, Контини ждал его на развязке у южного выезда на Лугано. Он проследовал за ним до северного выезда на Лугано, а затем по кантональному шоссе на Тессерете.

Тем же вечером Контини позвонил Сальвиати.

– Мало, – сказал старый вор, – мы знаем слишком мало. Нам надо подобраться к нему поближе.

– Спокойно, – посоветовал Контини. – Не забывай, что у него твоя дочь.

– Да, – вздохнул Сальвиати, – ты прав. Но нелегко сидеть здесь в квартире Лины, ничего не делая. Может, завтра мне поехать с тобой?

– Форстер тебя знает.

– Но я буду осторожен. Лина у него в руках, я еще даже по телефону с ней не разговаривал… Хочу знать хоть что-нибудь!

Контини попытался его успокоить.

– Нам надо запастись терпением. Шажок, потом другой.

– Я знаю, знаю, извини. Это как когда готовишь дело.

– Ну вот, точно.

– Слушай, Элия, может, ты решишь, что я сбрендил, но…

– Жан.

– А?

– Жан, без проблем. Я позвоню тебе завтра.

– Хорошо. Спасибо.

– Пока.

Сальвиати повесил трубку и улыбнулся, не разжимая губ.

Еще несколько дней назад он был садовником на провансальской вилле и его проблемы ограничивались клещами и кошенилями. А теперь он сотрудничает с частным детективом, чтобы вырвать дочь из рук мафиози.

Сальвиати в последние годы вообще не думал о Контини. Но после встречи с Марелли, вернувшись в квартиру Лины, он понял, что в одиночку ему не справиться. Быть там, среди ее вещей, открывать холодильник и видеть еду, купленную ею… И единственная зацепка – обещание телефонного звонка, которого все нет и нет.

Это было ему не по силам. К счастью, он вспомнил об Элии. Они всегда жили на границах двух чуждых миров. Но Сальвиати сразу, с первой встречи понял, что их судьбы пересекутся. Он тогда посмотрел на угловатого парня и сказал себе: от этого жди сюрпризов.

Но вышло наоборот: он сам преподнес Элии сюрприз – отчаянную атаку на Луку Форстера, одного из самых отъявленных негодяев в итальянской Швейцарии.

Сальвиати вышел на балкон покурить трубку, глядя на огни города и на темное пятно озера. Он знал, что ночью ему не уснуть. Корил себя за то, что вовлек в это дело Контини. Но мучило его и другое, более глубокое чувство вины. За то, что позволил Лине уйти, потерял дочь в тянущемся за ней шлейфе ставок и долгов.

И дождался, что Форстер схватил ее, как паук.

Сальвиати долго стоял неподвижно, только поднимая время от времени руку, чтобы набить трубку. И хотя он вроде бы этого не хотел, хотя даже в мыслях особо не держал, в голове у него уже созревал план – как украсть деньги у «Юнкер-банка».

Швейцария боится своей красоты. Все эти тротуары без мусора, все эти парки и ухоженные изгороди. И вдруг, как-нибудь в воскресенье, когда идешь мыть машину, на тебя наваливается тревога. А если бы кто-то захотел нас облапошить?

Но и надувательство выглядит пристойно. Никаких криков, никакого насилия. Шаги заскользят по паласу банка, и останутся миллионы франков подрастать, созревать, как зреет хорошее вино. И Форстер, со своим чаем и со своими улыбками, Форстер, превращающий сбыт и скупку краденого в обыденную, рутинную работу.

Страна, которую трудно понять. Контини за это ее и любил: он ценил простосердечие и мудрость Швейцарии, а также ее многочисленные секреты. Одно скрывает другое – и так во всем: например, в том «мерседесе» с затемненными стеклами. Контини едва успел разглядеть Форстера рядом с водителем. У машины был номер кантона Аппенцель. За рулем сидел тип, который днем раньше приносил чай и опускал жалюзи.

Сыщик запустил мотор. Потом посмотрел на Сальвиати и сказал:

– Только я тебя прошу… Сальвиати кивнул:

– Тут ты командир.

Они следовали за «мерседесом» до Тессерете, где он остановился во дворе церкви. Форстер пошел к старому трехэтажному дому, примыкающему к другим жилым постройкам.

Как только Форстер открыл дверь в подъезд, «мерседес» уехал. Автомобиль Контини занял его место. Они с Сальвиати подождали пару минут, потом вышли и дали большой крюк, направляясь к дому Форстера. При этом они перемещались так, чтобы их не было видно из окон. Контини заметил, что по улицам и в ту и в другую сторону двигалось много машин.

Звуки флейты и бубнов привлекли внимание обоих мужчин. Звуки эти доносились сверху, со стороны церкви. Контини и Сальвиати подошли ближе и, свернув за угол, оказались в гуще ирландского праздника.

Парни в зеленых футболках, девушки с волосами, заплетенными в косы. Дегустация виски и открытки с видами Дублина. На импровизированной сцене девочка в народном костюме играла на флейте, усатый толстяк наяривал на ударных. Контини и Сальвиати пробирались через толпу, как два зеваки. Сальвиати поглядывал вокруг, держа руки в карманах. Контини выпил кружку «Гиннес драй стаут», лучшего темного ирландского пива – во всяком случае, по уверениям продавца. Так или иначе, среди ирландских декораций мелькали все те же сандалии-вьетнамки, слышался все тот же тичинский акцент в обычных разговорах. У такого-то новая машина. В отпуске уже был или. В этом году чемпионат начинается рано, потому что.

Контини подал знак Сальвиати, который все понял без слов. На углу площади было отличное место для наблюдения за домом Форстера.

В голове у Сальвиати начинал вырисовываться замысел. Пока Контини ходил купить еды, Сальвиати разглядывал окна, всех, кто входил в подъезд или выходил из него. К сожалению, у него было мало времени. Следовало действовать быстро, неожиданно для противника.

Вор в ночи – классика.

Вечером его сменил Контини; они подмечали любое движение рядом с домом. Около двух свет внутри погас. По их наблюдениям, там жили три человека: Форстер, один из его помощников и кухарка. Сальвиати удалось понять также, кто в какой комнате ночует. И такое уж привалило счастье, что Форстер спал с приоткрытым окном.

Ирландский праздник медленно подходил к концу.

Сальвиати сказал Контини:

– Жди меня здесь.

Потом подошел к входу в дом, осматривая фасады соседних зданий, как человек, который ищет какое-то одно из них. Улицы городка были почти пустынны, только время от времени проносились редкие автомобили. Проехал и грузовичок с деревянными столами и вывесками ирландских пабов – «Старый траппер», [22] «Красный лев», «Садовник и его друзья».

Сальвиати осмотрел сигнализацию на входной двери. Идея, запавшая ему в голову, приобретала все более четкие очертания.

– Что ты задумал? – спросил у него Контини на обратном пути в Лугано.

– Ничего.

– Слушай, я же видел, как ты изучал дом…

– Ты ведь сказал, что пока надо подождать. Вот я и жду!

– Знаю я тебя, Жан. Ты беспокоишься о дочери и спешишь. Ты что, решил забраться к Форстеру и пригрозить ему?

– Нет, нет, будь спокоен. Никому я не собираюсь угрожать.

– Точно?

– Точно.

– Будем надеяться, – проговорил Контини.

Потом он вставил в магнитофон кассету Азнавура, и они поехали молча, в автомобиле, заполненном старыми французскими песнями.

На следующий день Сальвиати снял дом.

Ему надоело сидеть в квартире Лины, да и соседи могли что-то заподозрить. А к тому же свои «дела» он привык разрабатывать в тишине, вдалеке от городов и денег.

Лина оставила машину в гараже, ключи виселиу входа. Поэтому Сальвиати мог свободно перемещаться из конца в конец кантона Тичино. Листая экземпляр журнала «Ищи и найдешь», он откопал домик над Ривьерой, на Монте-Ченери. Это было современное здание, окруженное леском из ольхи и орешника, который скрывал его от посторонних глаз. Архитектора у дома явно не было, а строитель наверняка не ведал о существовании плана застройки территории.

Сальвиати даже не взглянул на меблировку, только с сожалением отметил печальное состояние сада. Агент по недвижимости объяснил ему, что предыдущие жильцы снимали дом до конца июня. С начала июля он пустовал. Сальвиати заплатил вперед за три месяца. Едва распрощавшись с агентом по недвижимости, он сел перед дверью и, уже четвертый день подряд, стал звонить Маттео Марелли. И тут же попросил дать ему возможность поговорить с Линой.

– Ох, не знаю, – отвечал Марелли, – не знаю. Вы не должны просить об этом меня!

– А кого мне просить? Я хочу знать, как Лина. Иначе…

– Она в порядке, в порядке, – прервал его Марелли, – …вот, завтра обещаю связать вас с ней, хорошо?

– Слушай, Марелли, это твой последний шанс!

– Да, да! А что касается нашего дела, я…

– Что, по телефону будем об этом говорить?

– Нет, конечно. – Марелли прокашлялся. – Но знаете, я тут подобрал адреса всех учреждений, которые имеют отношение к нашему делу. Это будет нам, безусловно, полезно для…

– Сначала я хочу поговорить с дочерью. Сальвиати прервал разговор. Он все больше волновался. Хотя – это он должен был признать – случай представился удачный. Особенно то, что можно нацелиться на второстепенный филиал, где точно будут десять миллионов. Конечно, надо еще решить много промежуточных вопросов, которые…

Но что я делаю? Он понял, что внутренне начинает привыкать к мысли об ограблении. Это и было самое худшее в сволочной выходке Форстера. Сальвиати потратил годы на то, чтобы выбраться из воровского круга и придумать себе ремесло. А теперь? Даже если все пройдет хорошо, он не знал, хватит ли ему сил вернуться к старой госпоже Августине.

– Я уверен, – сказал Ренцо Маласпина, – что Марелли – одиночка. – Но не специалист.– Да, соглашусь. Но похоже, хлопотун.Они сидели в офисе Контини, за распахнутым окном блестело озеро. Сыщик подал своему помощнику бокал белого вина, расчистив место на письменном столе, заваленном всякой всячиной. Маласпина официально числился безработным, но разнообразной работы у него было хоть отбавляй. Например, по мере надобности подсоблять Контини. Маласпина опустошил бокал и сказал:– Я тут навел справки и у скупщиков краденого, но, по-моему, Марелли – не вор. Мошенничество какое-нибудь, попытка банковских махинаций. Мелочи.При взгляде на Маласпину и Контини, сидевших друг напротив друга, могло зарябить в глазах. На сыщике была белая льняная пара, Маласпина же нацепил фиолетовые шорты и облегающую оранжевую футболку, которая едва прикрывала громаду мышц.– В любом случае, – продолжил разговор Контини, – сдается мне, что слабое звено в этой истории – как раз Марелли. Трудно атаковать напрямую Форстера.– А твой друг Сальвиати что думает делать?– Не знаю. Надеюсь, будет вести себя тихо, пока мне не удастся зацапать Марелли. Думаю, он может нас привести к дочери Жана.– Я узнал, где он живет, – в Массаньо, – сказал Маласпина, осторожно ставя бокал на письменный стол между горшком с кактусом и складным ножом. – Но в квартале его уже какое-то время не видно. Говорят, он, наверно, заполучил что-то крупное.– Кто бы сомневался! Еще вина?– Спасибо. – Маласпина протянул бокал. – Как бы там ни было, я продолжу поиски. Уверен, что рано или поздно он отыщется. Не может же он пропасть с лица земли!– Не может, – Контини покачал головой. – Однако странное оно какое-то, это похищение…– В каком смысле?– Да, у Марелли есть информация о банковских переводах, это так. Но зачем поручать ему организацию похищения Лины? Неужели Форстер не мог найти для этого кого-нибудь поопытнее?Озеро за окном раскалывалось на тысячи мельчайших отблесков. Полуденное солнце зажигало искры. Контини прикрыл глаза, продолжая следовать за ходом своих мыслей.– Марелли – мошенник, а не похититель женщин. Так зачем тогда эта операция? Почему создается впечатление, что Марелли знает, где держат Лину и уполномочен обещать телефонные звонки?– Так-то оно так. – Маласпина почесал голову. – Но звонков-то нет.– И это тоже странно. Терпение Жана вот-вот лопнет: почему ему не дают поговорить с дочерью?Маласпина не ответил. Оба они подумали о плохом – словно туча затемнила озеро.– Только бы Лина была жива-здорова, – сказал Контини, вставая со стула. – Перекусишь со мной?Маласпина кивнул. Он был человек немногословный, как и сам Контини, и, может быть, поэтому ему и удавалось выуживать информацию у тичинских уголовников. Конечно, помогало и то, что роста в нем было два метра, а веса – больше ста килограммов.Они пообедали у Пьеро, в непритязательном ресторане в центре Лугано. Контини нравилась тамошняя почти деревенская атмосфера, скатерти в клетку и домашнее вино в графинах. Они заказали блюдо дня: пасту с соусом из сладкого перца и лука с добавлением толики тофу и песто. Пьеро заверил, что блюдо это легкое.– Легкое, говоришь? – откликнулся Контини, расправляя салфетку. – Посмотрим, посмотрим…Маласпина налил себе полный бокал мерло и хмуро уставился на тарелку. Он ничего не сказал. Но перед тем как начинать поединок с Лукой Форстером, он бы смолотил, по меньшей мере, хороший бифштекс. Маласпина вращался в определенных кругах уже не один год и знал, кто есть кто. Форстер не был большой шишкой, но в этом-то и состояла загвоздка. Маленькие акулы самые злые.

Никаких звонков. Лина как в воду канула.Сальвиати не мог больше ждать. Тем же вечером в Тессерете он перейдет в наступление.После обеда он пошел к своему старому знакомому Джованни, по кличке Дженджо, владельцу склада в Молино-Нуово. [23] Сухопарый, проворный, он производил впечатление человека, умеющего быть одновременно в двух разных местах, да еще и поддерживать три разговора зараз.– Вернулся к старой жизни! – воскликнул он, когда Сальвиати сказал, что ему требуется. – И с новым почерком. Ведь это был вовсе не твой стиль, правда?– Нет. – Сальвиати осматривался. – Но теперь мне нужно поменять стиль.– Тогда я тебя просвещу, пригодится, вот увидишь.В тусклом складском свете пространство как будто углублялось. Уложенные штабелями инструменты занимали многочисленные полки, там же виднелись и станки, укрытые полотном.– Есть много вариантов, – говорил Дженджо, – но я так понимаю, что ты хочешь действовать наверняка. Между прочим, нужно посмотреть, что там с окнами-дверьми, то есть понадобится взлом или…– Дженджо.– А?– Давай по порядку. Прежде всего, я хочу обойтись без риска. То есть не хочу, чтобы жертва как-то реагировала.– Ты что, меня за дилетанта держишь? Единственная опасность – передозировка, и… ну, конечно, возможна аллергия, но ты ее заметишь в случае чего.– А газ какой, оксид азота?– У меня и такой есть, если хочешь, но на сегодня это уже не лучший. Концентрация по отношению к воздуху, чтобы вызвать наркоз, слишком высокая, нужно почти семьдесят процентов. Нет, обычно я советую хлористый этил, циклопропан, фторотан, эн-флуран или изофлуран.Перечисляя наркотические вещества, Дженджо переместился к углу склада. Здесь были деревянные полки, накрытые старой тканью. Дженджо снял полотно, и Сальвиати увидел шеренгу белых бутылок рядом с небольшими баллонами для аквалангистов и несколькими электрическими пульверизаторами на аккумуляторах, из тех, что используют астматики.– Я могу продать тебе бутылку, – объяснял Дженджо, – вместе с пульверизатором. Ты сначала распыляешь газ по комнате пульверизатором. Жертву он полностью не усыпит, но вызовет легкий дурман. Потом заходишь, подносишь к лицу марлевый тампон и завершаешь дело. Только не забудь, что надо проветривать помещение, а не то, не ровен час, сам заснешь. Помню, одного так и нашли утром, на полу у кровати клиента…– Дженджо.– А?– По порядку. Как я узнаю нужную концентрацию?– В этом-то вся и штука! – Дженджо чуть не подскочил от удовольствия. – С этими жидкими анестетиками достаточно концентрации от половины до полутора процента. Ты не только будешь уверен в результате, но и жертва ничего не заметит. А испускаем так… я по порядку, точно? – Дженджо подмигнул Сальвиати, который кивнул с полуулыбкой. – Что до испускания, пользуйся не пульверизатором, а вот таким баллоном. Они вроде тех, что в ходу у аквалангистов, для коротких погружений. – Дженджо взял баллон высотой сантиметров двадцать. – Обычно ныряльщик вдыхает сжатый воздух напрямую через сопло, но есть кнопка, которая выпускает газ вот так, просто…Сальвиати пытался запомнить эти сведения. Дела с использованием наркотических веществ никогда не были его жанром. Слишком прямолинейно, агрессивно. Но теперь он вел войну, а в бою все средства хороши. Он купил баллон, уже заполненный анестетиком, с запасной бутылкой. В последний момент приобрел и раздвижную лестницу: чуть не забыл, что окно – на третьем этаже.– Хорошо, теперь – последние рекомендации, – проговорил Дженджо, провожая гостя к выходу. – Запомни: если на окне есть решетка, начинай взламывать ее сразу после того, как распылишь газ. Результат-то мгновенный. Потом, как войдешь, поднеси питатель ко рту жертвы и…– Дженджо.– Понял, понял! Спорю, что на окне решетки нет. Сальвиати улыбнулся.– Знаешь что, Дженджо?– Что?– Должен признаться, что все эти годы мне тебя недоставало.

Контини пересек улицу Сан-Готтардо, спустился по лестнице и оказался на улице Мотта. Он прошелся по ней медленно, словно турист, очутившийся в Массаньо по ошибке. В нем росла уверенность, что ключ к похищению – Маттео Марелли, и он хотел как можно скорее поговорить с ним. Ему казалось, что Сальвиати тревожится все больше. Но украсть десять миллионов, чтобы вернуть себе Лину, – безумие, Контини это знал. Итальянская Швейцария – не то место, где мысль об ограблении банка может легко претвориться из мечты в явь.Массаньо льнет к Большому Лугано, так что и не различишь, где кончается одно поселение и начинается другое. И все же Массаньо это не Лугано. Массаньо живет себе тихо-незаметно и тем гордится. Улицы, идущие под уклон, ухоженные сады, муниципалитет, который обихаживает шесть тысяч жителей, как наседка… И однако, подумал Контини, сворачивая на улицу Фоллетти, однако Маттео Марелли живет здесь. Мошенник, который примеряется к роли похитителя. Похитителя женщин. Что он делает посреди домиков на две семьи и непорочных фитнес-центров?Что-то тут не срасталось. Контини остановился посмотреть на здание средней школы, застывшее в летнем каникулярном покое. В углу школьного двоpa два мальчика пытались запрыгнуть на невысокую стену, не отрывая ног от скейта. Порой Контини угнетала обыденность. Солнце на цементе, возгласы детей, зеленая поляна. Как можно вживаться в обе стороны одной медали? Как совместить эти скейтборды с шушуканьем скупщиков краденого, с шакалами, которые набрасываются на объедки private banking! [24] Ответ, возможно, скрывался за фасадом неприметного трехэтажного здания на улице Синдакатори – Ох, бедная я, бедная… сегодня вот прибираюсь, извините, – сказала соседка по лестничной площадке, на вид лет семидесяти, в халате и тапочках-вьетнамках. – Вы ищете Маттео?

– Да. Моя фамилия Контини.

– Очень приятно, Анита Педрини. Давненько уже Маттео не видно…

– А сколько именно?

– Если нужно, можете что-то через меня передать.

– Да нет, ничего не надо. Просто уже немало дней как он куда-то пропал, и мы, родственники, немного беспокоимся… Знаете, я его шурин.

– Шурин? – Старушка широко раскрыла глаза. – Бедная я, бедная, вот уж не знала, что Маттео женат!

Контини вздохнул.

– Разведен, к сожалению. Его бывшая жена – моя сестра.

– А.

– Он мой близкий друг, мы в прекрасных отношениях. Скажите – вы ведь его хорошо знаете, – может, он влез в какую-нибудь неприятную историю?

– Да что вы! Маттео! Обычно он вообще не выходит из дома, если только девушка какая не появится на примете… Ох, бедная я, бедная, вы меня простите!

– Что вы, что вы. Они ведь в разводе.

– Так или иначе, Маттео – славный парень. Всегда любезен, всегда готов помочь. Я думала, он где-нибудь отдыхает.

Вот это и не срасталось. Молодой человек, который живет в таком спокойном месте, услужливый, домосед… еще куда ни шло, если бы он был преступником среднего пошиба, но Контини никак не видел его в роли партнера Форстера, организующего вместе с ним похищение. И все же…

– А он не сказал вам, родственникам, что едет отдыхать? – спросила с полемической ноткой в голосе госпожа Педрини.

– Нет, он живет своей жизнью. И все-таки мы немного беспокоимся. Он нелюдим, но, может быть, ему надо больше выходить из дома, не знаю, видеться с кем-то…

Старая женщина усмехнулась:

– Мм… бедная я, бедная. Ну, у Маттео с этим проблем нет! Незадолго до отъезда он виделся тут с одной. Я знаю об этом, потому что стены тонкие, и даже при желании не можешь не слышать, понимаете…

– Ну конечно! – Контини попытался взять след. – Может быть, его девушка знает, куда он отправился. Вы не слышали, случайно, как ее зовут?

Госпожа Педрини что-то заподозрила.

– Я вовсе не бестактная! А к тому же это не его девушка! Знакомая, наверно, приятельница…

– А, конечно, конечно…

Контини поблагодарил соседку Марелли и прошел уже к лестнице, но госпожа Педрини явно не любила держать сплетни у себя в загашнике. Перед тем как закрыть дверь, она позвала его.

– Ну ладно. – В глазах у нее блеснул вызов. – Ладно: девушку, которая ему звонила, зовут Лина. Я слышала это только раз, случайно, бедная я, бедная, знаете, стены-то…

– Лина?

– Тонкие и… что вы сказали?

– Девушку зовут Лина?

– Лина, – повторила старушка. – Я ведь вам сказала уже, так?

– Конечно. Благодарю вас. И хорошего вам дня!

Госпожа Педрини попрощалась с ним движением головы и закрыла дверь.

Странно, думал Контини позднее, поднимаясь к улице Сан-Готтардо, чтобы сесть на автобус. Правда, странно.

Похититель, который звонит похищенной девушке.

Что же это за история такая? Во что я влип?

Жан Сальвиати, делая карьеру вора и мошенника, научился обуздывать волнение. Но в тот день после обеда он чувствовал, как внутри нарастает тревога.

Он проверил инвентарь и попробовал пару раз в работе баллоны Дженджо. Потом погрузился в заботы о саде при своем новом доме, выпалывая сорняки и подрезая ветки орешника. Наконец сел перед входной дверью, чтобы выкурить трубку и подождать звонка Лины. Но телефон молчал.

Он поехал в Тессерете после ужина, приготовившись к долгому ожиданию. Увидел, как Форстер заходит домой, потом увидел, как зажигается ирландский праздник. Прошелся, выпил чего-то в паре баров и, наконец, как усталый турист, сел на скамейку и стал созерцать площадь Мотта.

На нем была темная одежда, но с толикой элегантности – например, на тот случай, если придется разыграть спектакль: серый костюм, черная рубашка и черные туфли. Он подождал до трех ночи. К этому времени Тессерете превратился в настоящий город-призрак: ни ирландцев, ни шума, ни автомобилей. Конечно, всегда есть кто-то, кто возвращается домой глубокой ночью. Но Сальвиати приходилось идти на риск. Он оставил машину у дома. Потом вынул из багажника козлы с надписью «ДОРОЖНЫЕ РАБОТЫ – ПРОЕЗД ЗАКРЫТ» и поставил их в конце улицы, откуда выскакивали машины, приезжающие из Лугано.

Подождав еще пару минут, он взял выдвижную лестницу, купленную у Дженджо. В собранном виде она составляла в длину чуть больше метра, но могла вытянуться до трех. Удлинив, он прислонил ее к дому Форстера. Прицепил к ремню баллончик с газом и не спеша поднялся. От верха лестницы до окна недоставало метра, но Сальвиати удалось забраться на подоконник. Затем он направил внутрь трубку и распылил газ.

Опасность в этот момент могла исходить от устройств сигнализации. Сальвиати было знакомо устройство на входной двери: от него неприятностей он не ждал. Беду могло принести оборудование с датчиками присутствия внутри квартиры. Но в спальне их никак не должно было быть.

Так или иначе, существовал только один способ убедиться в этом.

Сальвиати перелез через подоконник и вошел, прижимая платок к носу. Никаких датчиков. Хорошо. Он потихоньку открыл окно, чтобы выпустить газ на улицу. Потом подошел к кровати, в полутьме, и прислонил сопло к лицу Форстера. Дал ему вдохнуть анестетик.

Он без труда восстановил все навыки, необходимые для преступления. Двигался медленно и уверенно, следя за ударами сердца. Словно и не прошли годы. Он втащил лестницу в окно. Удостоверившись, что Форстер спит, вышел в коридор и закрыл дверь у себя за спиной.

Главное сейчас было не разбудить домработницу или, того хуже, помощника Форстера. Накануне вечером он запомнил расположение комнат: они находились на другом этаже, так что он мог двигаться свободно. Кабинет был рядом со спальней Форстера.

Он тут же принялся за дело. Не то чтобы он рассчитывал найти листок с названием места, где они держали Лину. Ему бы хватило гораздо меньшего: смутных намеков, писем, квитанций. Или какого-нибудь документа, которым можно шантажировать Форстера.

Кабинет был просторный и набитый бумагами. На стенах – большие картины, вдоль стен – множество книжных шкафов с безделушками, фигурками, статуэтками. Ну прямо комната профессора.

Среди книг были по большей части юридические тексты, а также иллюстрированные издания, несколько романов на английском, каталоги по искусству и многочисленные словари. На письменном столе – счета на оплату, каталоги по антиквариату, в целом – ничего компрометирующего. А вот в ящиках, и особенно в том, что был закрыт на ключ, Сальвиати обнаружил материал поинтереснее:

...

Адвокат Пантани требовал денег от имени многих клиентов и пользовался все менее учтивыми формулировками. Сальвиати сосредоточился. Похоже, у Форстера проблемы с наличностью. Вот почему он хотел, чтобы Лина вернула ему долги. Но если и вправду…

Цепь рассуждений была прервана.

Мягкое прикосновение к затылку сковало Сальвиати. Что-то металлическое, твердое. Что это такое, было ясно. Сальвиати уронил письма на пол, опустил руки по швам.

Кто-то приставил к его голове пистолет.

Порой Лина представляла себе, что конец света уже наступил.

Пока они с Маттео сидят там, в этом сельском доме, человеческий род исчез с лица земли. Все умерли: мужчины, женщины, старики и дети. В живых остались лишь она да Маттео, только они не знают об этом.

Могло быть и так. Конец света мог наступить, и они не заметили бы этого. Дни тянулись невыносимо медленно. Вокруг цвело лето долины Бавона. Над домом нависала белая вершина Базодино. Внизу только леса и огромные валуны, на которых росла трава.

По ночам бывало и хуже. Лина просыпалась внезапно, не понимая, где находится. Потом узкая кровать и теплые одеяла возвращали ее к происшествиям последних дней. Я в горах. За пределами мира. Готовлю ограбление банка. Обманываю отца. Меня держат в плену.

В плену?

Но у кого, у чего? И главное, зачем? Лина на ощупь вышла из комнаты. В очаге догорали последние угольки. Она подошла к двери, приоткрыла ее. Холодный воздух просочился внутрь, как дурное воспоминание. Они в горах. За пределами мира. – Что ты ищешь?

Голос Маттео. Лина вздрогнула.

– Ничего.

– Сбежать хочешь?

Холодный воздух забирался ей под пижаму. В плену?

– Ну что за вопрос? – Лина распахнула дверь. – Сбежать от кого?

– Лина, не…

– А к тому же почему мне вообще должно хотеться сбежать?

Маттео не ответил, но шагнул ей навстречу. Лина вышла за дверь, в темноту. Лунный свет едва намечал очертания дома. Маттео остался на пороге. В трусах-боксерах и майке, он белел на фоне двери, как призрак.

– Лина, что с тобой происходит?

– Не знаю.

– Сейчас три часа ночи. Холодно.

– Да, конечно, да! – Она резко повернулась к нему. – Но ты разве не понимаешь, что дни идут, а не происходит ничего? Мой отец согласился или нет?

– Ты ведь знаешь, что…

– Говорю же тебе, ничего я не знаю! Знаю, что мы здесь уже неделю, никого не видим, и теперь уже я начинаю думать, что Форстер обдурил тебя, да и меня заодно!

Лина кричала, при том что ее лицо было в нескольких сантиметрах от лица Маттео. Он положил руки ей на плечи. Лина замолчала. Вокруг безмолвствовала ночь. Иногда доносилось шелестение речки, затерянной где-то в лесах.

– Я ведь говорил тебе, Лина, что понадобится терпение. Если завтра ты позвонишь отцу, он нам поможет и…

– Но я не могу, не могу! Ты не понимаешь, что я не сумею?

Лина заплакала. Она высвободилась из рук Маттео и отошла от дома.

– Не надо плакать, Лина, не… План безупречный, вот увидишь, он сработает. Твой отец профессионал, и…

– Я его обманула! А теперь не могу уйти отсюда… и ты тоже! Ты что, не понимаешь, что теперь мы оба в руках у Форстера? Мы оторваны от всех, понимаешь?

Маттео открыл рот, чтобы ответить, но передумал. Лина посмотрела на него и убедилась, что до Маттео тоже дошло, в каком положении они находятся.

Ей хотелось оскорбить его, ударить, но она никак не могла перестать плакать.

– Как ты не понимаешь, – повторяла она тихо, – как ты не понимаешь, что этот тип убьет нас, убьет… он обвел нас вокруг пальца, он…

Последние слова Лины угасли в неразличимом шепоте. Маттео, не сходя с места, смотрел на нее, и холод пронизывал его до костей. Он уже не слышал и журчания лесной речки.

Словно мир вмиг исчез.

Сальвиати быстро оценил ситуацию. Его поймали с поличным. Ни малейшей возможности бежать. Преимущество у них. Причем и пистолет не нужен, ведь у них Лина.Впрочем, в данных обстоятельствах, у них и пистолет был.За пистолетом виднелось лицо Элтона. Сальвиати разглядел его в полумраке. Потом Элтон взял у него фонарик и направил ему в лицо. Тут уж Сальвиати перестал видеть что бы то ни было.– Должен констатировать, что ты решил нарушить правила игры.Он говорил спокойно, как отец, поймавший сына на мухлеже.Сальвиати не ответил. Говорить ему было нечего.– Что ты искал?Ответа не последовало. Элтон вытолкнул его из кабинета.– Пойдем разбудим господина Форстера. Я уверен, что у него к тебе будут вопросы.– Я его усыпил, – пробормотал Сальвиати.– Ах, вот как. Какая же удача, что мне случилось переночевать здесь. Сюда, прошу.Сальвиати увидел, что он заводит его в ванную. Пару секунд Сальвиати раздумывал, что у него на уме. Потом кулак Элтона вонзился ему в лицо, чуть повыше скулы. Сальвиати ударился о раковину и упал на пол.– Что ты искал? – повторил Элтон. И, не дожидаясь ответа, прежде чем Сальвиати успел отдышаться, двинул ему снова. В то же место.Боль взорвала скулу, а затылок уже отскакивал от края ванны, и спина колотилась о напольную плитку. Сальвиати встал на четвереньки. Подышал. Потом медленно поднялся и сказал:– Ничего особенного я не искал.Элтон ударил его кулаком в живот. Сальвиати показалось, что у него высосали воздух из легких. Он согнулся и получил от Элтона еще ногой по ребрам. На полу он заполз в угол, свернувшись клубком, как еж. Возможно, староват он уже для этого ремесла.– Староват я, похоже, для… ох!Очередной удар пришелся ему в плечо. Он стукнулся головой о стену. Элтон нависал над ним. Сальвиати не потерял ясность мысли: с молодости он всегда хорошо держал удары. Но в этот момент, чтобы остановить избиение, ему стоило потратить несколько слов.– Остановись!– Что ты искал?– Я же сказал: ничего особенного. Я искал что-нибудь о Лине.– И что хотел с этим сделать?– Мм… – Сальвиати снова поднялся, опираясь о край ванны. – Я хотел освободить дочь.– Ты идиот, старик. – Элтон резко схватил его за воротник. – И сейчас я тебе объясню это методом Элтона.Сальвиати не сомневался, что «метод Элтона» – это очень больно.– Как я вам украду деньги, если ты меня убьешь?– О, да я не собираюсь тебя убивать! – улыбнулся Элтон, как клерк, жаждущий ублажить клиента. – Скажем так: я предоставлю тебе кратковременный отпуск по болезни.Сальвиати делал вид, что ему хуже, чем было на самом деле. Но особых иллюзий не питал. Элтон потащил его – за воротник – в коридор.– Но сначала зайдем к господину Форстеру. Вот проснется и будет рад обменяться с тобой парой слов.

Маттео обнял ее за плечи и отвел обратно в дом. Рыдания прекратились. Лина старалась прийти в себя: она шмыгнула носом, быстро глянула на Маттео. Он изменился, она была уверена. Теперь ему стало ясно, что и он в плену, теперь у него было уже не такое лицо, как у игрока. – Мне не нужна помощь.– Лина, мне жаль. Я…– Ладно, я порыдала и хватит.– Теперь все в порядке?Глупее вопроса он задать не мог. Но он действительно забеспокоился, и потому Лина не стала отвечать ему грубо. Он был точь-в-точь маленький мальчик, в этой помятой футболке, с взъерошенными светлыми волосами, падающими на глаза.– Правда, Маттео. Ты уж извини за скандал. Я знаю, мы партнеры в этом деле. Обещаю тебе, что… – Да не об этом речь!– Обещаю, что сыграю свою роль. А сейчас я хотела бы еще поспать.– Конечно, я… конечно!– Завтра поговорим об этом, о\'кей?Через несколько минут, в кровати, Лина приготовилась к ночи без сна.Тишина была удушающая, и особенно она душила при мысли, что вокруг на многие километры – одни леса. Она знала: чтобы избавиться от этих гор, чтобы вернуться в мир, ей надо принять решение. Эти сельские дома, цепляющиеся за скалы, внушали ей страх, как ненадежные тропки между пропастями. Но угрожающий пейзаж помог ей навести порядок в мыслях. Лина перевернулась под одеялом на другой бок. Оставалось только одно. Бежать и связываться с отцом. Она решила поговорить об этом с Марко. Мы должны ужалить Форстера, пока он нас не ужалил. Пружины кровати скрипели каждый раз, когда она меняла положение. Подожди, Лина, потерпи. Можешь еще все уладить, есть еще время. Есть еще время.

Лука Форстер спал. Сальвиати стоял у изножья кровати, не зная точно, все ли кости у него целы. Позади – Элтон, с пистолетом, заткнутым за ремень брюк.– Когда он проснется? – спросил Элтон.– Еще не очень скоро, – ответил Сальвиати. – Но анестетик был не сильный.– Можно разбудить его прямо сейчас?– Он будет одуревший.Элтон тряс Форстера за голову и много раз громко звал его, пока наконец Форстер не вытаращил глаза и не произнес:– Что? Но какого черта… Кто это?– Это я, Элтон.– Элтон? Элтон! Что это…– А вот это Жан Сальвиати.Элтон схватил его за воротник и подтолкнул поближе к кровати. Форстеру понадобилось еще несколько минут, чтобы понять, что случилось. Элтон старался тщательно выбирать слова и в конце концов сумел набросать картину происшедшего. Форстер подошел к Сальвиати, встряхивая головой.– Да ты, оказывается, настоящий придурок… Сальвиати не ответил, не опустил глаз.– Что ты думаешь делать? Кем ты себя возомнил? Великий вор со снотворным! Ты что, думаешь, мы поиграть захотели? Твоя дочь должна мне кучу денег, это тебе ясно?Сальвиати кивнул, поднося руку к виску, в который его ударил Элтон. Ему казалось, что у него в голове отбойный молоток.– Эти деньги я хочу получить. И поскольку ни у нее, ни у тебя их нет, ты должен мне устроить это долбанное ограбление! Ясно?Форстер отхлестал Сальвиати по щекам тыльной стороной ладони.– Ясно?– Если я не увижу дочь… – начал Сальвиати, но не успел договорить. Форстер дважды ударил Сальвиати по лицу и толкнул его к Элтону. У Сальвиати пульсировала голова, и ему пришлось ухватиться за Элтона, чтобы не упасть.– Нет, ну ты посмотри, что за придурок! – воскликнул Форстер. – Слушай, Элтон, если он сам не понимает, ему поможешь понять ты, хорошо? Хорошо?!Элтон поспешил кивнуть.– Расшибай его до крови, пока не поймет, что… Но что за…Элтон и Сальвиати проследили за взглядом Форстера, чтобы понять, почему он запнулся. На подоконнике, за занавесками, вырисовывалась темная громада. Раздался голос:– Так, ребята, а теперь не двигаемся. Особенно ты, с пистолетом.Занавески раскрылись как раз в то мгновение, когда Элтон подносил руку к ремню.– Эй, не двигаться, я сказал. Не двигаться!На ковре, перед окном, стоял огромный человек в немыслимых красных шортах и облегающей бледно-зеленой футболке. В руке он держал «Зиг-Зауер П220», из тех, что стоят на вооружении у швейцарской армии.– Господин Сальвиати, – сказал мужчина, – вы меня не знаете, но я друг вашего друга. Сейчас мы выйдем из этого дома.Сальвиати еще ощущал шум в голове, и каждый вдох отдавался у него в ребрах. Но он быстро приноровился к новой ситуации. Незнакомец в зеленой футболке тоже залез в окно по выдвижной лестнице. По ней они и спустились, предварительно заперев в ванной Элтона и его шефа. Потом великан проводил Сальвиати до его автомобиля.– На то, чтобы выбраться из ванной, у них уйдет несколько минут. Вы машину вести сможете?– Да. – Сальвиати дышал полной грудью. – Теперь мне лучше.– Меня зовут Ренцо Маласпина, я работаю на Контини. Он попросил меня присмотреть за вами. Простите за опоздание.– Да что вы… Я не знал, что Элия…– Лучше поговорим об этом с ним. Вы помните, где он живет?Сальвиати кивнул.– Тогда до встречи в Корвеско.

Контини протер глаза и сказал: – Сдается мне, что без кофе не обойтись.– Это я возьму на себя, – откликнулся Маласпина. – А есть что-нибудь будете?Контини кивнул:– Принеси хлеба. В холодильнике найдешь ветчину.Несмотря на боль, Сальвиати осознал, что хочет есть. Вообще-то он не ужинал. Он извинился за то, что натворил дел.– Я понимаю, что должен был предупредить тебя, – сказал он Контини, когда тот надевал рубашку.– Теперь уже поздно.– Осечка вышла.– Да.– К счастью, ты приставил ко мне своего человека.– Мм. Молчание.– И что теперь? – спросил Сальвиати.Молчание.Пришел Маласпина с кофе и ветчиной. Контини был сбит с толку ночной побудкой. Он ожидал, что Сальвиати может пойти на опрометчивый поступок. Но когда он увидел его у себя в дверях с разбитым лицом, то понял, что драчки кончились. Теперь начиналась война… и Контини не хотел идти на попятный. Когда-то Жан был готов рисковать ради него.– У Форстера туго с деньгами, – говорил Сальвиати. – Поэтому он настаивает на ограблении. Он хочет эти десять миллионов. Но я не знаю, пойду ли на риск. Даже если у этого Марелли есть нужные связи, я… я не знаю. Может, боюсь.– Другого выхода нет, – сказал Контини, опустошив чашку с кофе. – Нам придется украсть эти десять миллионов.Сальвиати вздрогнул.– Нам? – он посмотрел Контини прямо в глаза. – Ты не вор, Элия.Контини кивнул в знак согласия. Жан был прав. Законопослушность – нечто глубоко укорененное в сознании, пусть даже человек об этом не думает. Нелегко протянуть руку к копилке и убежать с деньгами.– Да, я не вор.Вся система государства построена так, чтобы защищать саму себя. Частная собственность, права гражданина. Структура общества, государства, Конфедерации и Вселенной.– Но ведь и ты, Жан, и ты теперь не вор.– А вот это не так. Я попробовал переменить жизнь, но видишь, где оказался.– Это не твоя вина.– Мы застигли Форстера врасплох там, в Тессерете. Может, если бы вместо того, чтобы убегать…– А что ты хотел делать, пытать его? Или похитить?– Возможно, предложить обмен.– Похищение человека хуже, чем ограбление. И у Форстера много друзей.– Ты прав, – кивнул Сальвиати. – Только вот никуда не деться от того, что ты не вор.Маласпина с чашкой кофе в руках молча смотрел на собеседников и напоминал сфинкса, раскрашенного в красный и бледно-зеленый цвета.– Не важно. – Контини налил себе еще кофе. – Не важно.Несколько секунд все молчали. Контини поднял глаза к лесу и попытался вслушаться в шорохи, в неуловимые ночные звуки, выдающие чье-то присутствие. Он представил себе лис, своих лис, в засаде, в летней чаще. Их глаза. Готовые всмотреться в темноту. Перед нападением или перед бегством.– Не важно, – повторил Контини. – Я не вор, но украсть могу.Сальвиати внимательно на него посмотрел:– Ты хочешь сказать, что…– Я хочу сказать, давай ограбим этот банк! Ты ведь знаешь, как это делается?Сальвиати поставил чашку с кофе. За синяками и ранами, среди морщин, на его лице медленно проступила улыбка.

Контини бросил плотики в ручей. Один за другим их подхватывали струи и водовороты Трезальти, и, сталкиваясь с камнями, они начали спуск.

Недалеко от дома Контини, чуть пониже, ручей образовывал небольшой бассейн. Не всем плотикам было суждено добраться сюда целыми и невредимыми. Некоторые потеряются по пути, сев на мель или застряв в камнях. Контини строил плотики из дерева, гвоздей и шпагата. Потом кидал несколько штук в ручей Трезальти и считал, сколько из них достигнут сборного бассейна. Из всего этого он извлекал предзнаменования и приметы.

Причуда, суеверие? Контини не задавался такими вопросами. Для него это было приятным времяпрепровождением. Не более смешным, чем игра в гольф, не более бесполезным, чем коллекционирование марок.

В тот день он бросил пять плотиков в воду, думая, что скоро ему придется объяснить Франческе всю эту историю с ограблением. В последние дни они виделись мало. Франческа уезжала на несколько дней в Милан: она только что закончила филологический факультет и еще не рассталась с квартирой в районе университета. Но осенью она собиралась вернуться в Тичино и поискать место преподавателя.

Спустив на воду плотики, он вернулся домой. Шли первые утренние часы, но на юге, со стороны долины, уже поднималось знойное марево.

Контини и Франческа были вместе уже несколько лет, и их роман знал взлеты и падения. Может быть, потому, что ремесло детектива не помогает созиданию отношений между мужчиной и женщиной. Да и грабить банки не помогает, подумал он, наполняя миску серого кота.

Но ты взялся за гуж, Контини, не говори, что не дюж. Он перевел взгляд вниз, на кота. Осторожно, не особо-то остроумничай. Что поделать, ты ведь знаешь, что для котов без воровства нет жизни… Сыщик, ты делаешь шаг вперед! Кот начал есть, мурлыча.

Шаг вперед? Контини в этом сомневался. Кто-то считает, что ограбление банка это борьба с системой. Или, может быть, прорыв в жизни, отстаивание свободы. Но ему так не казалось. Для него свобода была не бегством и не разрывом, а возможностью искать и находить.

Гостиная была завалена вещами. Чтобы добраться до телефона, Контини пришлось отодвинуть фиолетовую велосипедную раму, большую карту мира и терракотового орангутана. Потом он снял трубку и улегся в гамак у окна. Голос Франчески ответил после первого гудка.

– Алло.

– Контини.

– О, Контини, привет! – воскликнула Франческа. – Что поделываешь сегодня, дома сидишь?

– Работаю, помогаю тому другу, с которым ты познакомилась позавчера вечером.

– А, да.

Контини слегка улыбнулся. Франческа научилась не болтать лишнего по телефону. Но он ей все расскажет, когда они увидятся. В тот день он запланировал встречу в Локарно – с кем-то, кто знал еще кого-то, кто говорил, что на днях видел Марелли. Ладно, придется пойти на это проклятое ограбление. Но приглядывать за Марелли, как подсказывал Контини инстинкт, в любом случае – дело нужное.

– Ты в Локарно? – спросил он у Франчески.

– Да, навожу у себя порядок.

– Может, загляну.

– Пообедаешь у меня?

Франческа жила в Локарно. Временами она перебиралась к Контини, но иногда предпочитала дать ему возможность повариться в собственном соку. Контини принял приглашение: они договорились встретиться на Пьяцца Гранде в половине первого.

Закончив разговор, Франческа посмотрела вокруг. Квартира напоминала поле боя. Картонные коробки с книгами, нагроможденные повсюду. Так всегда бывает, когда вещи из двух домов стекаются в один. На кухне имелись пара пакетов макарон, помидоры, цветная капуста, морковь, салат и немного сыра. Обед она соберет, так или этак. То, что она жила немножко в Милане, немножко в Локарно и немножко в Корвеско, время от времени заставляло ее чувствовать себя кочевницей. Правда, все перемещения охватывали несколько десятков километров.Но теперь с Миланом покончено, подумала она, собирая в кучу кухонные принадлежности, перед тем как поместить их в буфет. Она вытерла пот со лба. На ней были только шорты и футболка, и все-таки она потела. К концу августа самая раскаленная пора уже миновала, но Локарно, изнуренный кинофестивалем и наплывом туристов, еще плавился в череде жарких дней.Освободив стол, она откопала скатерть в глубине платяного шкафа. Наконец квартира снова приобрела человеческий облик. Она накрыла на двоих. Потом задвинула огромные коробки в угол гостиной. Приняла душ и надела легкое светло-желтое платье с коротким рукавом, длиной до колена.Пальмы на берегу озера выглядели слегка умиротворенно, как будто подозревали, что не за горами осень. Но ватаги туристов еще роились по улицам центра. После площади Дзордзи Франческа поехала короткой дорогой через улицу Панелле и улицу Галлинацца. Ей нравилось подъезжать к Пьяцца Гранде сверху, пробираться через переплетение улочек, напоминавших ей кулисы какого-нибудь крупного театра, с их суетой и весельем.Приоткрытые подъезды и тихие внутренние дворы, едва оживляемые струйкой воды из фонтана. Магазины безделушек и этнических товаров, рестораны, которым удавалось пристроить столик даже под водосточным желобом. Углы улиц с приманками для туристов и ювелирные лавки, расположившиеся под портиками. Франческе нравилось любопытствовать, прислушиваясь к обрывкам разговоров и воруя ракурсы повседневной жизни. Возможно, она тоже, как Контини, любила всюду совать нос. Возможно, поэтому они и ладили.Она спустилась по улице Маркаччи. Контини ждал ее в баре, что сбоку от муниципалитета. Или, точнее, был занят беседой с каким-то незнакомым ей типом. Франческа подождала, пока он закончит разговор, потом подошла к Контини сзади.– У вас свободно?– Может быть, – ответил он, не оборачиваясь. – А вы свободны?Франческа улыбнулась и нагнулась поцеловать его, прежде чем сесть. Контини знаком подозвал официанта.– С кем это ты говорил? – спросила она.– С приятелем Маттео Марелли, – отозвался Контини. – Ты что будешь?Они заказали четверть литра розового мерло. Перед ними Пьяцца Гранде блестела на солнце. Это была не столько площадь, сколько пляж, громадная пробоина в сердце города. И обитатели Локарно, гадая, что с ней делать, приспосабливали ее то под парковку, то под кинозал, то под каток. Пока они ждали вино, Франческа спросила:– Так ты нашел его, этого Марелли?– Пока нет. Но тот, с кем я говорил, работал с ним и хорошо его знает.– И ему известно, где Марелли?– Нет, но он мне сказал, что видел его два раза в Локарно. Он заинтересовался и стал наводить справки. Думает, там попахивает какой-то аферой. Но никто ничего не знает…– Марелли прячется здесь, в Локарно?– Где-то в округе. Похоже, его видели в долине Маджа.– И по-твоему, дочь твоего друга тоже там?– Как знать…Появился официант с вином. Обычно Контини ничего ей не рассказывал о своей работе. Но для этого раза он сделал исключение. Вначале Франческа задалась вопросом почему. Может быть, потому, что речь шла не о работе, поскольку он искал дочь друга.И еще, тут была эта история с ограблением банка.Франческа не верила, не могла поверить. Но Контини повторил:– Я серьезно, Франческа.– Это невозможно!– Я не могу бросить Жана, понимаешь? Не могу.– Но он хочет украсть деньги! Украсть!– Если бы я мог обойтись без этого…– Но… но ты не вор!– Нет. – Ей показалось, что Контини, оставаясь серьезным, все же улыбается. – Я не вор. Я должен помочь Жану.– Как вы познакомились?Ну вот, она спросила напрямик. В предыдущие дни она уже несколько раз пыталась выяснить это полунамеками, но Контини превосходно умел не замечать полунамеков.– Прошла куча времени. Знаешь, что меня там смущает?Уходить от прямых вопросов он тоже был мастак.– Марелли, как мне кажется, не из тех, кто похищает женщин. Может статься, именно он – автор идеи с ограблением, но тогда почему Форстер поручил ему еще и ведать отношениями с Сальвиати?– Возможно, потому, что он ему доверяет.– Доверие? Это не про Форстера. Та женщина позавчера сказала мне, что Марелли звонил девушке по имени Лина. А если это дочь Сальвиати?– И что тогда?– А то, что Лину не похищали. Что между Линой и Марелли существуют какие-то особые отношения, суть которых мне хотелось бы понять…Франческа вздохнула. История становилась сложной. Сложные истории к Контини будто липли.– И что ты думаешь делать?– Беда в том, что времени мало. – Контини допил вино и посмотрел сумму счета. – Форстер нервничает и хочет, чтобы ему ограбили банк.– Не могу я в это поверить! Ну как можно ограбить банк здесь, в Швейцарии?Контини оставил деньги на столе. Они пробрались между столиками и пошли крытой галереей.– Я тоже не знаю, как это делается, – проговорил Контини чуть погодя. – Жан придумает как.– А мы хотим стать соучастниками?– Жан попросил меня… Эй, что значит «мы»?– Контини, ты ведь не думаешь, что я сдам назад?– Франческа…– Мне просто не хочется носить тебе апельсины в тюрьму!– Но это дело рискованное и…Франческа поцеловала его в щеку, оставаясь серьезной.– Если ты – одному Богу известно как, – если ты ограбишь банк, я буду с тобой. Ясно?Контини кивнул. Оба помолчали. Потом Франческа улыбнулась:– Пойдем домой, накормлю тебя чем-нибудь.Мужчины и женщины жили там. Лина никак не могла в это поверить. Посреди этих обрывов, этих валунов, на фоне огромных гор, загораживающих небо. Зажатые в каменных домах, собранных в кучки, жители долины Бавона косили траву на сено, ели каштаны и, в общем, перебивались худо-бедно многие годы.Теперь долина казалась необитаемой. Лина знала, что это не так, что пониже, вдоль шоссе, бродят стаи туристов. Но здесь, наверху, они с Маттео были наедине со своими страхами.Поэтому, когда в лесу она услышала у себя за спиной шаги, ее охватила паника. Это не мог быть Маттео, которого она только что оставила в доме за разведением огня. Лина повела себя так, будто что-то забыла, и пошла назад.Страх пронизывал каждое движение, каждое слово. Лина не могла позволить себе даже прогулку. Но почему она дала себя запугать до такой степени? Сломанная веточка – и она обмирает! Да разве может быть кто-то там, в гуще леса, подумала она, а к тому же… да если бы и был?!Она замедлила шаг, стараясь успокоиться. Но в этот момент кто-то положил ей руку на плечо. Лина резко остановилась.– Куда ты идешь?Она не узнала голос, но была уверена, что уже слышала его.– Не ожидала встречи со мной тут наверху, правда?Не столько голос, сколько этот нелепый говор. Лина обернулась, зная, кого она увидит, – Элтона, телохранителя Луки Форстера. Страх уступил место злости.– Ну и что ты здесь делаешь?– Прибыл по поручению господина Форстера. – Элтон улыбнулся. – Прогуляйся в горы, сказал он мне, и удостоверься, что у ребят все в порядке.Элтон тщательно подбирал слова и слушал собственную речь. Но Лина не поддалась обману: за миролюбивым тоном скрывалась угроза. Форстер хотел напомнить им, кто хозяин положения. Он схватил курицу, несущую золотые яйца, и не собирался ее упускать.Пока они поднимались узкой тропинкой к дому. Элтон вел приветливый разговор о том о сем. Лина молчала. Отчасти потому, что запыхалась, отчасти потому, что сосредоточенно передумывала о последних днях. И как она могла быть такой дурой?Маттео встретил Элтона вымученной улыбкой.– Не стоило тебе беспокоиться!– Да о чем ты! – Громила улыбался и улыбался. – Прогулка по высокогорью улучшает кровообращение!Лине и Маттео пришлось сознаться, что они еще не ели. Так что они были вынуждены разделить обед с Элтоном. Мрачная трапеза: переваренные спагетти и шутки о целебном воздухе горных долин. После Элтон объявил, что, как принято после обеда, он собирается соснуть.– Койка свободная найдется?Но какого черта он должен говорить «койка»? Лина слишком разозлилась, чтобы отвечать. Маттео объяснил ему, что есть только две раскладушки, в углах комнаты, за ширмами.– Пока что я попрошу тебя одолжить мне свой лежак, – ответил Элтон. – А на будущее постараемся соорудить другой.– На будущее?– Господин Форстер попросил меня побыть несколько дней с вами. Надеюсь, вы не возражаете.Ни у Маттео, ни у Лины не нашлось сил ответить. Когда Элтон уснул, они вышли на порог. Запах травы, разогретой солнцем, пробудил в Лине смутное воспоминание о летних днях в детстве.– Бежать нам надо, – прошептала она Маттео. Он кивнул, лицо у него потемнело. Лина подошла к нему поближе, стараясь заглянуть ему в глаза.– У тебя еще есть сомнения? Думаешь, Форстер поделится с нами выручкой от ограбления?– Ты сначала заплатишь ему долг, но потом все, что свыше, должно быть поделено на равные части: половина нам, половина ему.– И ты в это веришь? Маттео обнял ее за плечи:– Лина, я…– Но что мы такого сделали, куда же нас занесло! Они обнялись и так и стояли какое-то время, прислонившись к стене дома, прижавшись друг к другу. Лина думала: кажется, что я знаю Маттео всю жизнь. А на самом деле они были знакомы всего несколько дней. Когда она в первый раз его увидела, он показался ей молодым денди, который любит ошеломлять женщин. Но он был просто испуганным мальчиком. Кто бы мог подумать? И вместе им придется делить несколько квадратных метров пространства с этим Элтоном. Он, она и благовоспитанный, празднично одетый костолом.– Маттео, почему же мы не бежим?– Это слишком рискованно. Этот, если нас поймает, кокнет.– Ну и что дальше?– А дальше мы должны ждать, пока твой отец провернет это ограбление.– А если он не сумеет?– Если не сумеет, сдается мне, что Форстер очень, очень разозлится.Лина вздрогнула.– И ты думаешь, что…– Я уверен, что Сальвиати сдюжит.

Рето Коллер любил рутину. И любил он ее, несмотря на то что никогда не занимался чисто рутинной работой. Начинал в отделе кадров, занимался подбором персонала. Первое время он старался перебежать дорогу коллегам и сразу же понял, как разогнать скуку. Самым простым способом – развивая конкуренцию.

Для сотрудников отдела кадров было важно, чтобы те, кто был принят на работу, оставались на своем посту как минимум год и чтобы другая компания не увела их сразу после обучения. Еще было важно, чтобы подопечные не слишком быстро поднимались по карьерной лестнице и не слишком часто меняли сферу деятельности. Короче говоря, как любил повторять шеф Коллера, – преданность, смирение, здравомыслие.

Взяв за основу эту триаду, Коллер сделал карьеру. Медленную карьеру, разумеется, но без заминок. Его процент подопечных «правильного толка» (как говаривал шеф) постоянно рос, и Коллера перевели в управленческий отдел. Вначале он работал в тени, помогая своим начальникам продавать инвестиционные модели. На этом месте он также старался восполнить сметливостью недостаточную свободу маневра. Работая с надежными клиентами, он научился выявлять сигналы опасности, которые, по швейцарской традиции, никогда не были слишком заметны. Швейцарский private banking – высокого уровня, он подвергается тысяче проверок: трудно удерживаться на границе законности, не запачкавшись.

Коллер не запачкался. Он приобрел лоск и научился осмотрительности – а это два основных требования. Так со временем он перешел к продаже высокорисковых частных фондов. То есть, потенциально, высокодоходных для клиента и уж наверняка, в отношении комиссионных, сулящих банку высокую прибыль. И в этой области он преуспел особенно.

В конце концов Коллер сменил банк. В определенный момент человек может себе это позволить: преданность и смирение должны склониться перед здравомыслием. Теперь Коллер занимал угловой кабинет на четвертом этаже головного офиса «Юнкер-банка», что на Постштрассе в Цюрихе, в нескольких шагах от Парадеплащ. Ныне его работа состояла, прежде всего, в поддержании отношений с клиентами, поскольку разработкой инвестиционных планов занимался штат молодых львов. И еще Коллер убеждал своих крупнейших клиентов перейти, как это сделал он, в «Юнкер-банк». У него был хороший процент привлеченных – настолько, что самый большой начальник поздравил его. Конечно, результат мог быть и получше, но…

Его мысли прервал звонок. Секретарша сообщила, что с ним хочет поговорить господин Беллони.

– Добрый день! – воскликнул Коллер, щеголяя своим итальянским. – Как там жизнь, в жарком Тичино?

Беллони руководил отделением «Юнкер-банка» в Беллинцоне, одном из двух тичинских филиалов. Коллер запланировал один перевод средств в Беллинцону, а другой – в Лугано через пару месяцев.

– …в общем, счастье, что есть кондиционер, – говорил Беллони, – потому что здесь и вправду духота!

Коллер знал, что таков стандартный ответ. Служащие «Юнкера», работающие в Тичино, традиционно заводили разговор о жаре. Однако намек на кондиционированный воздух уточнял ситуацию: мы на юге, но это не значит, что мы не работаем.

– Мне звонил директор, господин Фрёлих, – сказал Беллони, – и объяснил важность этого… перевода.

Беллони подбирал слова. Не часто такое бывало, чтобы самый большой начальник, Георг Фрёлих, лично звонил руководителям маленьких филиалов.

– Конечно, господин Беллони. – Коллер заговорил на немецком, чтобы обозначить переход к сути беседы. – Это ситуация исключительная, деликатная… наличными. Крупный клиент, знаете? UHNW.

Коллер заметил, что Беллони затаил дыхание. UHNW: Ultra High Net Worth. [25] За этим сокращением скрывались клиенты с состоянием в пятьдесят миллионов и выше.

– Это не может пройти как рутинная операция в вашем отделении, вы понимаете меня?

– Да, конечно.

– Главное, чтобы все происходило без шума. Поэтому мы выбрали особый день, о котором в свое время вас известят. Это будет воскресенье, и, таким образом, к делу смогут иметь отношение только двое – вы и сотрудник службы безопасности. Большая просьба, господин Беллони, постарайтесь оказать максимальное внимание нашему клиенту…

– Несомненно. Он прибудет лично, или…

– Явится доверенное лицо с деньгами. Вы должны будете принять их, расписаться в получении и положить в сейф. Потом останется оформить перевод. По-моему, довольно просто, не так ли?

– Конечно, конечно! Не беспокойтесь, господин Коллер.

Коллер не беспокоился. Он был специалистом по таким операциям. Он попрощался с директором Беллони и откинулся на спинку кресла. Крепкий, с круглым, гладко выбритым лицом, Коллер выглядел простым обывателем: он мог бы запросто быть разнорабочим в детском саду.

Он включил ноутбук, набрал логин и пароль. Открыл папку с личными документами. Оттуда с помощью другого пароля он получал доступ к отдельному жесткому диску с подробностями о счетах некоторых клиентов. В сервере, к которому имели доступ его ближайшие помощники, было немало теневых зон.

Счет Энеа Дюфо нигде не фигурировал как счет Энеа Дюфо. Даже в секретном разделе он значился просто как счет 522.776.FK. Коллер, самый большой начальник и считанное число сотрудников знали, что за этим шифром – Дюфо, итало-швейцарский бизнесмен, который жил в Ломбардии и охватывал своими щупальцами всю Европу.

Коллер посмотрел подробности счета. Приходы, расходы, руководящие принципы. В последнее время Дюфо перевел почти все свои крупнейшие операции в «Юнкер». Что-то он держал в других банках (никогда не клади все яйца в одну корзину), но взамен осуществлял план первоклассных взносов. Наличными, плотно упакованными в просторные спортивные сумки черного цвета и передаваемыми с рук на руки с тысячью предосторожностей. Это были деньги «деликатные», как их называли на жаргоне, и их прием вызвал споры на верхних этажах «Юнкера».

Взносы Дюфо были рискованными: Швейцария находилась на переднем краю борьбы с отмыванием денег. После кризиса и финансовых крахов проверки стали еще более тщательными. Но «Юнкер» был банком без предрассудков, а Коллер – мастером мутить воду. Взамен Дюфо обязался поддерживать несколько высокорисковых фондов, которыми управляла как раз команда Коллера. В конце концов из денег всегда получаются другие деньги, и грехи денег-отцов никогда не переходят на деньги-детей.

В досье счета 522.776.FK был раздел повышенной секретности, для доступа к которому требовался особый пароль. Коллер порой сожалел о старых временах, о докомпьютерной эре. Каждый месяц пароли менялись, а у него уходило три недели на то, чтобы их запомнить. Всякий раз ему приходилось вставать, идти смотреть пароль и возвращаться к компьютеру. Проклятая докука. Единственными местами, где разрешалось хранить пароли, были его личный несгораемый шкаф дома и его сейф в банке.

Впрочем, тот день выпал на среду, ближе к концу августа. Четвертая неделя: Коллер знал пароль наизусть. Он обновил досье, внеся отметку о беллинцонском отделении. Потом выключил компьютер и встал.

Было двадцать минут первого. Следовало поторопиться. На полпервого назначена встреча с Фишером из Департамента внутренней безопасности. По опыту Коллер знал, что с ребятами из Безопасности надо дружить: если дать им повод, за короткое время они могут заблокировать работу целого отдела.

Парадеплащ полнилась солнцем и трамваями. Коллер чуть не попал под один из этих новомодных вагонов, которым какой-то изобретательный клерк дал прозвище «кобра». Современные и бесшумные, новые трамваи не оскорбляли слух горожан, но сбивали в среднем трех пенсионеров в месяц.

По Банхофштрассе разливался поток клерков в рубашках, с пиджаками, перекинутыми через руку. Многие шли со спортивными сумками, собираясь провести обеденный перерыв в спортзале. Бары и рестораны выставляли столики на улицу, но те, кто работал в округе, старались найти более укромные места, на поперечных улочках.

Коллер сел на «девятку» до остановки «Бельвю». Здесь тоже было очень оживленно. Помимо клерков, из трамваев выходили мамы с маленькими детьми и подростками, направлявшиеся к набережной. Коллер поднял глаза. За деревьями, за Квай-Брюке просматривался прозрачный отблеск воды.

Он пошел в противоположном направлении, перейдя Театерштрассе. Томас Фишер ждал его около закусочной. Очередь стояла перед лотком, где поджаривались братвурсты, [26] сервелат и половины кур. Фишер был прирожденным банковским служащим: маленький, почти лысый, с внимательными глазками, едва заметными на бледном лице. Он пожал руку Коллеру и спросил:

– Поедим здесь, хорошо?

Коллер кивнул, и они встали в очередь. Достоявшись, взяли братвурст, завернутый в салфетку вместе с ломтем хлеба и корытцем горчицы. У закусочной стояло с десяток столиков под зонтами. Коллер и Фишер нашли два свободных места рядом с дамой под шестьдесят, закутанной в шаль и приготовившейся есть руками половину курицы.

Фишер пошел взять два пива. Коллер посмотрел вокруг. За другими столиками сидели такие же служащие, как они, юные парочки и пенсионеры. Фастфуд по-швейцарски, с теми колбасками и той горчицей, от одного взгляда на которые начинало гореть в горле.

– Ну, так как там обстоят дела с вашими миллионерами? – спросил Фишер, сделав большой глоток пива.

– Они приходят и уходят, – сказал Коллер, – а мы остаемся.

Это был стандартный ответ.

– Знаешь что? – Фишер вытер рот салфеткой. – Я рад, что ты в «Юнкере». Нам нужны настоящие мужики.

– Я тоже рад. – Коллер обмакнул братвурст в горчицу. – В большом банке у человека руки связаны. Тут по-другому.

– У нас тоже строгий контроль.

– Конечно. – Коллер учтивым жестом оценил по достоинству работу коллеги. – Но там, где я раньше работал, был настоящий ад. Помимо обычных проверок, там ввели еще блиц-тесты для измерения компетенции служащих…

– Да, есть компании, которые это делают. Так они могут умыть руки, если кто-то потом окажется непригодным.

– Но, к счастью, в «Юнкере» нет непригодных…

– Это так. – Фишер отхлебнул еще пива и вытер рот. – Мы берем людей, которые не боятся рисковать.

После обеда Фишер предложил прогуляться по берегу озера. Коллер согласился, потому что ему хотелось узнать истинную причину этого приглашения на обед. Чуть дальше площади Бельвю было место слияния реки Лиммат и Цюрихского озера. Фишер и Коллер пошли по пешеходной улице, тянущейся вдоль берега.

– Знаешь что? – заговорил Фишер. – Когда ты пришел, мы устроили тебе тщательную проверку.

– Я так и предполагал.

– Ты чистый, без вопросов. А к тому же мы ведь сами тебя нашли.

Коллер ограничился кивком. Улицу затеняла шеренга лип. Мимо проносились дети на самокатах и велосипедах. Их обогнал любитель бега с собакой на поводке.

– Потому-то я и хотел с тобой поговорить, – Фишер понизил голос. – Тебе можно доверять.

Коллер догадался, что они подобрались к сути дела. Но он терпеливо ждал: ему было известно, что в Цюрихе стиль еще кое-что значит. Они же не в Америке, где тебе новость сообщают и вперед. Нет, в Швейцарии еще не потеряно искусство околичностей.

– Я всегда считал своим долгом, – говорил Фишер, – проверять сотрудников, которые на пенсии или уходят из банка. По крайней мере, первое время. Недаром ведь нас учили: информация не обесценивается оттого, что кого-то уволили.

– Несомненно, – пробормотал Коллер.

– И иногда, – продолжал Фишер, когда они проходили мимо поляны, – мне кажется правильным прислушиваться и к сплетням. Ничем нельзя пренебрегать.

– Справедливо.

Поляна была усеяна белесыми телами, которые поджаривались на солнце. Кто-то читал, загораживая глаза от света, другие спали или играли в карты. Двое парнишек перебрасывались тарелкой. Коллер подумал: а разве такие тарелки не исчезли в семидесятые?

– …так что я решил поговорить об этом с тобой, – закончил Фишер.

– И правильно сделал, – сказал Коллер, хотя пару предложений упустил. – О чем речь?

– Вот, – Фишер прокашлялся, – я не уверен, подчеркиваю… Но по всей видимости, дело касается одного из новых клиентов, которых ты привел в «Юнкер».

– А.

– Я слышал, что бывший сотрудник якобы получил доступ к информации по нескольким переводам. Естественно, это слухи, и однако…

Фишер оборвал фразу. Коллер наморщил лоб. Только не это, утечка информации сейчас могла бы обернуться катастрофой. Особенно если касалась деликатных денег.

– Но больше тебе ничего не известно?

– Работаю над этим. – Фишер наподдал ногой по камешку на дороге. – Но пока у меня нет ни одного имени. И все же я хотел сказать тебе, чтобы ты был настороже… как сказать, на каждом этапе своих операций.

Коллер понял. Ему следовало остерегаться опасностей, исходящих извне, но также – и прежде всего – ударов из-за угла.

– Думаешь, кто-то продает информацию?

– Возможно. Мы не можем этого знать наверняка.

 Другие подробности Колеру были ни к чему. Не часто бывает, чтобы в Швейцарии кто-то пытался обворовать банк. Но именно поэтому обладая нужными сведениями, человек мог причинить ущерб.

Но на сей раз ущерб обнаружился слишком быстро.

– Не беспокойся. – Коллер посмотрел на Фишера и улыбнулся, не разжимая губ. – Ты хорошо сделал, что предупредил меня. Буду настороже, и, если какой-нибудь ублюдок играет нечисто, я его выведу на чистую воду.

Когда Джотто Распелли учился в Цюрихском политехническом институте, тичинские друзья называли его «головастиком», намекая на присущую ему склонность к логике, к абстрактному мышлению. А может быть, просто на то, что он любил учиться и игнорировал вечеринки.

Со своей стороны, Распелли, специалист по информатике, считал себя в первую очередь творцом. Поэтом почти что. Почти – потому что поэты, как и математики, любят бесполезное. А Распелли любил отдавать себя конкретным задачам. Опасное увлечение, если учесть, что он уже потерял из-за него три места работы за мошенничество, промышленный шпионаж и использование ресурсов компании в незаконных целях.

Во всех случаях компании предпочли не преследовать его в уголовном порядке. Ведь это могло бы выявить обилие дыр в их информационных системах. В последнем случае, кстати, речь шла о банке. Не стоило, конечно, им его брать. Специалист он был прекрасный, но банк для Распелли – это чересчур. Когда заметили его особенности, он был уволен в одночасье.

Распелли, так или иначе, успел научиться кое-каким штучкам. И, естественно, заработать кое-какие франки.

Поэтому он был счастливым владельцем «Инфо-3000», компьютерного магазина в Цюрихе, на Лангштрассе, 32. Клиентура у него была, мягко говоря, весьма пестрая. Злые языки из своих нор шипели, что магазин – лишь ширма для перепродажи краденых компьютеров, но Распелли их не слушал. И гордился тем, что он человек свободный, несудимый и к тому же поэт (почти).

– Видишь ли, Карл, – говорил он старичку с лицом внезапно разбуженного крота, – проблема не в том, могу ли я стереть все, что внутри компьютера…

– Это ведь вовсе не проблема, правда? – пробормотал человечек на швейцарском немецком.

– Проблем вообще нет, Карл, – одни решения. Я хотел спросить: тебе действительно надо стирать всё? Это ведь хороший комп, знаешь?

– Хороший? В самом деле? Когда мой двоюродный брат подарил мне компьютер, он не сказал…

– Слушай, давай сделаем так. Я сотру личные файлы и жесткий диск твоего… твоего кузена, но сохраню программу и приложения. Выйдет немножко дороже, но зато ты и сам сможешь перепродать…

– Перепродать? А кто тебе сказал…

– …сможешь перепродать, я говорю, компьютер, по более высокой цене. О\'кей?

Старый крот кивнул, смирившись.

– А когда он будет готов?

– О, ну давай я тебе позвоню. Завтра, через неделю. Как пойдет.

– А, конечно, спасибо, Джотто. Тогда до встречи.

И крот уполз, сразу исчезнув в людском потоке Лангштрассе. Распелли встал на пороге и посмотрел на улицу, где шел слабый дождь. Мимо шли женщины в разноцветных ветровках, проезжали мужчины на велосипедах, прикрываясь от воды сложенной газетой. Трамвай на расстоянии нескольких метров от него резко затормозил. Распелли повернул голову и увидел человека в плотном плаще, который, казалось, возвращается с полей после осеннего ливня.

К своему удивлению, Распелли узнал в этом человеке Жана Сальвиати.

– У вас тут в Цюрихе вообще бывает лето? – проговорил закутанный в плащ перед дверью магазина, вроде как не обращаясь ни к кому конкретно.

–  Also, du bist Salviati , [27] – сказал Распелли.

– Да, тот самый, что не говорит по-немецки.

– И тот, что обзавелся виллой в Провансе.

– Ну, пусть так. Можно мне зайти или тебе нравится стоять под дождем?

Распелли заварил чай, вскипятив воду посредством печального с виду кипятильника, непонятно как затесавшегося между принтером и модемом. Сальвиати обхватил горячую чашку ладонями и сказал:

– Я приехал к тебе за помощью.

– Ты опять при делах?

– Не совсем. Кстати, сколько времени?

– Без четверти двенадцать. Я как раз хотел закрываться. Если…

В этот момент мелодия заполнила компьютерный магазин. Распелли поднял брови, а два старых «Макинтоша», казалось, вздрогнули.

– Мой телефон, – объяснил Сальвиати, роясь в кармане в поисках мобильника. – Я не сумел поменять сигнал.

Он принял звонок, прикрыл микрофон рукой.

– Можно?

– Конечно, – отозвался Распелли, который еще не опустил брови. – Будь как дома.

– Алло, – сказал Сальвиати, глядя, как Распелли тактично удаляется.

– Алло.

– Кто… Лина, это ты? Молчание.

– Это я.

– Лина! Как ты? Где ты?

– Со мной обращаются хорошо.

– Кто?

– Я не могу. Тут громкая связь включена, они не хотят, чтобы…

– Где ты?

– Не могу.

– Понял. Ты в порядке?

– Да. Слушай, мне жаль…

– Тебе жаль?

– Я…

– Твоей вины здесь нет, так ведь?

– Что?

– Не надо тебе ни о чем жалеть, ты не виновата.

– Но долги…

– Брось. Если бы я знал, что ты вляпалась в неприятности с этим говнюком Форстером… Но теперь ни о чем не беспокойся. Скоро будешь на свободе.

– Но, папа, взамен они хотят, чтобы ты…

– Я знаю.

– Столько денег, не шутка!

– Знаю, не беспокойся. Это мое ремесло.

– А если у тебя не получится? Если на этот раз не…

– Лина? Я ведь сказал тебе, что сдюжу Слушай, с тобой точно обходятся хорошо? Почему тебе до сих пор не давали позвонить?

–  Я… я не знаю, но здесь никто мне не делал ничего плохого.

– Кто с тобой? Марелли?

– Не могу. Молчание.

– Конечно, – сказал Сальвиати через несколько секунд. – Не можешь. Но я хочу, чтобы ты мне опять позвонила, завтра. Это мое условие, чтобы я сделал то, чего они от меня ждут. Скажи им там!

– Да.

– И постарайся сохранять спокойствие.

– Да. А сейчас мне надо с тобой прощаться.

– Пока. Спокойствие!

– Пока.

Сальвиати несколько секунд молчал. Ничего. Никакой подсказки. Никакой зацепки. Лина далеко, где-то в надежном месте, выбранном Форстером. А ему приходится плясать, как кукле, подвешенной за нитки. Но по крайней мере, она в порядке, жива. Может быть, они выберутся из этой ситуации без потерь.

– Распелли!

– Вот он я. – Компьютерщик вернулся, держа в руках свою чашку с чаем. – Я был в мастерской.

– Слушай, беда в том…

– Вообще-то это просто задняя комната, но ты не находишь, что «мастерская» звучит изысканнее?

– Распелли, беда в том, что похитили мою дочь, и я должен украсть десять миллионов франков.

Распелли сглотнул.

– Десять миллионов фр… Похи… кого?

Сальвиати еще раз глубоко вздохнул и объяснил Распелли механизм ловушки, в которую он попал.

– Десять миллионов наличными! – воскликнул Распелли. – Но… но как их повезут? В чемодане?

– Ты не представляешь, сколько денег можно запихнуть в чемодан. Пачка из тысячи банкнот занимает двенадцать сантиметров. Так или иначе, сегодня с утра я получил сообщение от Марелли и сразу же приехал в Цюрих. Потому что теперь все зависит от тебя, Распелли.

У Распелли еще не совсем пересохло во рту и было что сглотнуть.

– В каком смысле?

– Пойдем пообедаем, расскажу.

«Мамма Миа Паста amp; Пицца» – итальянский ресторан, название которого выдавало его цюрихское происхождение. В целом, кормили там хорошо, если не брать в расчет моцареллу. Вывеска смотрела на улицу. Сзади, во внутреннем дворе, находились два красных зонта и три стола, у фонтанчика, из тех, что пускают слабую струю вверх: такие особенно любят воробьи, которых, правда, не выпускают из-под контроля голуби.

– Планируются два перемещения денег в кантон Тичино, – объяснял Сальвиати. – Интереснее, вероятно, то, что пойдет в Беллинцону, так как там отделение меньше. Но я не знаю, когда это будет, и мне неизвестен точный порядок действий.

– Ara. A что ты знаешь?

– Знаю, что перемещать деньги будут в обстановке секретности. Предполагается участие только директора отделения, охранника и типа, который повезет наличность. Хотят всё провернуть тайком. Значит, по идее, должно быть нетрудно сделать чистую работу. Нужно только придумать хороший план.

Распелли почесал в затылке. У него было полно волос, и каждый из них устремлялся в свою особую сторону. Его однокурсник, забавы ради, когда-то описал этот феномен с помощью уравнения.

– Но мне невдомек, при чем тут я, – сказал компьютерщик. – Я в таких делах не смыслю.

– Ограблением в Тичино займусь я, – успокоил его Сальвиати. – Но мне пока недостает информации. А эта информация хранится в «Юнкере», в компьютере под замком.

– Я знаю кое-кого в «Юнкере», – отозвался Распелли. – Все зависит от того, кому поручили это дело. Без пароля и кодов доступа мы не сможем сделать ничего, это ясно. Однако…

– Однако?

– Однако, если ты мне подсобишь, мы можем использовать человеческий фактор.

Сальвиати ел без спешки. Он заказал пасту с чесноком, оливковым маслом и стручковым перцем, но первую скрипку в ней необъяснимым образом играла петрушка. Распелли взял весеннюю пиццу: кабачки, баклажаны, сыр «Грана падано», сыровяленая ветчина и рукола.

– Человеческий фактор, конечно, – сказал Сальвиати. – Но я должен знать, кто и что в точности.

На жаргоне «человеческий фактор» обозначал мужчин и женщин, которые всегда скрывались за паролем. Если не было возможности взломать систему, существовали отличные специалисты по взлому людей.

– Детали я смогу сообщить тебе через неделю-другую, – Распелли резал пиццу на ломти равного размера, распутывая волокнистую моцареллу – Когда будет ограбление?

– Именно это одна из тех вещей, которые я хочу узнать от тебя.

– Хорошенькое дельце, – ухмыльнулся Распелли. – Ты только вернулся и уже требуешь от меня чудес…

Позднее, дожидаясь трамвая, Сальвиати думал: колесо завертелось. У него было странное ощущение. Прованс и сад госпожи Августины как будто отодвинулись далеко во времени, а последние его воровские «работы», сделанные до отхода от дел, обретали более четкие очертания. Сальвиати помнил лица, слова, постоянную заботу о том, чтобы все было на месте, чтобы все люди преследовали одну цель и знали, как действовать.

Перед тем как сесть на обратный поезд в Тичино, он прогулялся по привокзальным улицам. Надменные женщины и пастельные галстуки Банхофштрассе контрастировали с непритязательным кварталом, где обитал Распелли. Словно другой город, другой мир.

Только дойдя до Парадеплащ, Сальвиати догадался, что этот мир не ускользает от сметливого взгляда Распелли. Он видел вывески на зданиях, подобные штандартам на средневековом поле брани. «Ю-Би-Пи», [28] «ВП Банк», «Цюрхер Кантональбанк», «Ю-Би-Эс», [29] «Креди Сюисс», «Клариден Лё», «Юлиус Баер». Стены, пропитанные историей, – солидные, строгие здания, которые создали Швейцарию и содержали ее.

Но у всякого великого гимна есть своя фальшивая нота. И по этим сияющим коридорам, меж вечнозеленых растений и произведений современного искусства семенили и всякие Джотто Распелли. Особенно во времена кризиса. Всегда есть кто-то в засаде, готовый схватить добычу, когда она теряет бдительность. А Сальвиати? Он искал людей, умел распознать их за компьютерами и за совместными усилиями, за графиками и за мозговыми штурмами. Он умел улавливать приметы слабости. И в нужную минуту умел наносить удар. Именно в этот момент, когда он смотрел, как люди садятся в трамваи и выходят из них, ему в голову пришла полумысль. Впервые за последние дни он почувствовал облегчение. Может быть, они справятся. Может быть, есть способ освободить Лину и выйти сухими из воды.

– Лина мне позвонила.

Контини посмотрел на него. И спросил:

– Когда?

– Вчера, – ответил Сальвиати, – в Цюрих. Я зашел к своему старому знакомому, и, когда я был у него, у меня зазвонил телефон.

– Как она?

– Говорила мало.

– Сказала что-нибудь о Маттео Марелли?

– Ничего. Но думаю, он там же, где она.

– Мм…

Контини глотнул красного вина. Они сидели в гроте Пепито, в Корвеско, за каменным столом. Грот находился у леса, под скалой, в которой пробили множество погребков. Там всегда веяло свежестью, даже в самые душные дни, и можно было поесть колбасы и сыра, запить их чашкой местного вина.

– Марелли, по-моему, темнит, – сказал Контини. – Что-то в этом похищении не так.

– Что же? Лина мне сказала, что с ней обращаются хорошо!

– Сдается мне, Форстер обманул Марелли или чем-то его подмял под себя. Думаю, он и твоя дочь в одинаковом положении.

– То есть в плену?

– Как знать. Это ведь по большей части только догадки. Так или иначе, я не отказался от мысли найти их. Все слухи, которые я собрал, ведут в долину Бавона.

– Бавона… она, может, и не поражает размерами, но всю ее тебе не прочесать!

В этот момент подошел управляющий. Его звали Джокондо Боттекки, и он был племянником Пепито, создавшего грот.

– Вот, пожалуйста, – сказал он, ставя на стол тарелку с мясной нарезкой и колбасой. – Еще вина не хотите?

Джокондо, обладатель роскошных черных усов, незаметно изучал обоих мужчин и силился понять, что происходит. Обычно Контини вел себя как нелюдим: он ладил с жителями городка, но ни с кем особо не сближался. А вот с этим типом, у которого лицо в морщинах, общается, как с родным. Родственник, что ли?

В Корвеско люди любопытны, но не бестактны. Джокондо не стал задавать вопросов, и Контини заказал еще четверть литра вина.

– Приятно тут, – сказал Сальвиати.

– Да, – отозвался Контини, наливая вино. – Я сюда часто прихожу.

– Знаешь, Элия… я вот думаю, что, не случись эта история, мы бы никогда больше не увиделись.

– Кто знает.

– В принципе, странно уже то, что мы встретились много лет назад, на той вилле. Тогда мы сильно рисковали…

– Да и сейчас тоже, – заметил Контини.

Сальвиати развел руками, словно говоря: что ж тут поделаешь?

Немало лет их отношения если и продолжались, то с перебоями. Время от времени они пересекались, иногда один что-нибудь узнавал о другом. Но какая-то сила объединяла их, никогда не иссякая. Нет, никакого сходства и даже взаимопонимания. Скорее, оба смотрели в одну сторону.

– Я пытаюсь зацапать этого Марелли, – сказал Контини. – И не исключено, что мне это удастся.

– Будем надеяться. – Сальвиати аккуратно нарезал колбасу. – Но пока лучше подумать над ограблением.

Контини поглядел на него вопросительно.

– У нас есть сведения от Марелли и те, которыми нас снабдит мой цюрихский друг. Это позволяет нам получить преимущество на старте: они не ожидают, что кому-то что-то известно.

В гроте вокруг них стояла тишина. Было шесть вечера, августовский день: два-три посетителя потягивали аперитив, другие пили гаццозу. [30] Большинство гостей приходило попозже. Под сводом деревьев, в окружении голых скал казалось, что проваливаешься назад во времени. Словно вот-вот Пепито Боттекки собственной персоной, со своим акцентом тичинца, эмигрировавшего в Америку, выйдет из погребка. Неподходящее это было место для разговоров про банки, деньги, ограбления… Контини ощущал себя пленником мира, с которым он не имел ничего общего. Он сказал:

– Они ничего не ожидают, но за деньгами присматривают.

– В этом-то вся закавыка, – сказал Сальвиати. – Нужно изобрести какой-нибудь фокус, чтобы действовать, не применяя оружия. На самом деле с точки зрения закона это будет не грабеж, а кража. Я не хочу идти на риск.

Контини кивнул. Сальвиати всегда был грабителем без оружия. Отчасти потому, что он строил свои дела на плутовстве, а не на насилии, отчасти потому, что, если тебя берут с оружием в руках, ты попадаешь в очень серьезную передрягу. Но в первую очередь, подозревал Контини, – потому, что Сальвиати с оружием вообще не умел обращаться.

– В общем, – заключил старик вор, – нужно хорошо продумать весь спектакль, с точностью до секунды. Мы не должны оставлять никаких следов. Я потратил годы на то, чтобы завязать, и развязывать ничуть не намерен.

Контини поражался сам себе. Он был, по сути дела, полицейским, хоть и не на государственной службе, – так или иначе, блюстителем порядка. Как он мог сидеть и рассуждать о кражах и грабежах? Конечно, красть предстояло деньги сомнительного происхождения, и по форс-мажорной причине. Да и зачем искать оправданий? Возможно, грань и вправду тонкая, возможно, довольно малости, чтобы обрушить все устои – осмотрительность, законность, привычки… Он отогнал эти мысли и спросил у Сальвиати:

– И нам все надо сделать самим? Помощь нам не понадобится?

– По этому поводу я кое-что вроде придумал, такое, из-за чего моих бывших коллег удар бы хватил…

Сальвиати был похож на игрока в покер, который вот-вот откроет свой блеф. Контини боялся посмотреть карты. Он взял двухсекундную паузу, съел ломтик сала с хлебом. И наконец, произнес:

– Послушаем.

– Это просто, – Сальвиати понизил голос. – Надо будет прибегнуть к моим старым знакомым, старьевщикам, компьютерщикам и так далее, они помогут решить ряд практических задач. Но, помимо них, я не хочу никого привлекать.

– А как же мы справимся?

– Придется нам привлечь дилетантов.

– Дилетантов?

– Ну, обычных людей. Штатских, как мы говорим. Так мы сможем действовать, не наследив в определенных местах.

– Штатских?

– Да, людей, которые только мечтали ограбить банк. Вроде тебя.

– Но я никогда…

– Все когда-нибудь мечтали ограбить банк.

Позднее Контини пошел пересчитать плотики. Еще до того, как они ушли из грота, Лина снова позвонила отцу. Жан отвечал нерешительно, словно боялся получить плохие новости. Однако Лина сказала только, что с ней все в порядке, ничего не добавив. Контини почувствовал страх за спокойным тоном Жана, когда тот задавал вопросы.

А если дело не выгорит? В конце концов, он уже много лет как завязал. Теперь он был всего лишь садовником, отвыкшим от ограблений и адреналина.

Контини разведал берега сборного бассейна. Но нашел только два плотика. Два из пяти. Плохая примета? Необязательно. Два плотика преодолели стремнины и мели, проскользнули между камнями ручья и были тут, перед ним. Два плотика. В конечном счете это могло быть и добрым предзнаменованием.

Он вернулся домой и накормил голодного кота. Потом вышел на веранду, в последний вечерний свет, покурить. Он выкуривал с десяток сигарет в день: скручивал их по утрам, набивая особым табаком, – до вечера хватало. Стул из ивовых прутьев заскрипел, когда сыщик встал, чтобы вернуться вскоре со своей книгой и холодным пивом.

«Мы шли, куда нас вел безлюдный скат, как тот, кто вновь дорогу обретает и, лишь по ней шагая, будет рад». [31] Контини закрыл глаза и представил себе большую равнину при свете зари и двух людей, которые ускоряют шаг, вступив наконец на тропу. Ему казалось, что он плавает в своем видении, затерявшийся в море травы, зачарованный блеском росы.

Потом он очнулся. Закрыл книгу и зашел обратно в дом, как только стемнело. Несколько минут посвятил своим кактусам. У него была маленькая теплица, за домом, где росло штук двадцать разных видов. Кстати, именно Сальвиати много лет назад увлек его кактусами. Теперь Контини прививал астрофитум к молодой опунции. Он хранил подвои в темноте неделю, и сейчас растения были готовы для посадки в землю. Опунция подвяла, но Контини надеялся, что она поправится и расцветет через четыре месяца.

Что-то ему не давало покоя. С одной стороны, он чувствовал, что поступает правильно. Жан оказался в трудном положении, и он ему помогал. С другой, он ощущал приближение катастрофы. На подобные вещи у Контини был нюх. Но что он мог сделать?

Он мог в любом случае попытаться избежать участия в этом ограблении. Но в конце концов, как бы все ни сложилось, ему следовало быть рядом с Жаном. Предпосылки не вдохновляли. Никаких идей и никакой помощи, кроме поддержки со стороны Франчески и тех двух друзей Жана. Никого, кто бы когда-нибудь что-нибудь украл. Дилетанты. Как это говорил Жан? Штатские.

Закончив возиться с опунцией, Контини снял перчатки. Ему не удавалось сосредоточиться, он чувствовал, что необычная ситуация выбивает его из колеи. Обыкновенно в качестве детектива он рылся в череде фактов или перебирал людей, ища связи, нечто, что могло бы прояснить, каким образом сплелась паутина.

В этом же случае плести паутину приходилось ему самому.

Он решил сходить ночью в лес, глянуть на своих лис. Он забросил их в последние дни, с головой уйдя в поиски сведений о Марелли. Лисята были на пороге самостоятельной жизни: время открытий, а для него обычно – время замечательных фотографий.

Но прежде он хотел что-нибудь съесть. Копченостей, отведанных в гроте Пепито, не хватило. Полки холодильника отнюдь не ломились от припасов, но ему удалось откопать там четыре яйца и немного молока. Он сбил яйца, приправил смесь толикой шнитт-лука и приготовил себе яичницу. Съел ее с пивом, сидя за кухонным столом.

После ужина беспокойство ушло. В ожидании лисьего часа он решил посмотреть фильм. Этим он занимался, только когда пребывал в задумчивости. Он вставил видеокассету с вестерном пятидесятых годов. И снова сила образов загипнотизировала его. «Это бескрайняя земля, – говорил Кирк Дуглас, стоя перед равнинами Миссури. – Больше только небо».

Контини не знал этих необозримых краев, района Великих озер с его вечными реками, вверх по которым надо плыть. Он привык к своей земле, вклинившейся в горы, к ее историям, таящимся под спудом. Но порой он скучал по жизни, где опасностью был ночной набег черноногих.

У долины Бавона два разных голоса. Один говорит на человеческом языке: тропинки по краю обрывов, дома на гребнях, луга – точно как передышки в горах. Другой – голос, который существует с начала времен: грохот водопада или молнии бури в сердце ночи.

Лина проснулась внезапно. Шум дождя, стучащего по крыше, отдавался эхом в доме. Огонь был погашен. Она свернулась калачиком под одеялом и прислушалась. Попробовала различить в комнате дыхание двух мужчин, но дождь заглушал все звуки.

Тогда она встала с раскладушки и, ступая тихо, обогнула ширму. Остановилась на несколько секунд, чтобы глаза привыкли к темноте. Она ничего заранее не задумывала, но решила сделать попытку. Иногда нужно пользоваться случаем при первой возможности, не просчитывая риски.

Элтон конфисковал мобильники Лины и Маттео. Чтобы были в надежном месте, объяснил он, со своей мордой, что кирпича просит. К тому же, чтобы была связь, надлежало спуститься вниз, в долину. Но у самого Элтона был спутниковый телефон, и он звонил, не выходя из дома.

А если это может делать он…

Лина подошла к входу. Там рядом, между печкой и кухонным столом, был небольшой шкаф, где Элтон держал свои вещи. Дождь заглушал ее шаги. Сполохи молний, сопровождаемые ворчанием грома, время от времени освещали окна. Перед каждым движением Лина останавливалась и прислушивалась. Если мне удастся позвонить, мы спасены. Если мне удастся отсюда сбежать, я выбью козыри у Форстера из рук. Если мне удастся вернуться назад, вернуть то время, когда у меня была одна проблема – долг, если я смогу остаться свободной, свободной и…

Хватит! Лина заставила себя сохранять ясную голову. Села на корточки перед шкафом. Протянула руку к створке, тихо потянула ее на себя. Не поддается. Потянула сильнее. Шкаф был закрыт на ключ. Черт! Лина остановилась, сделала глубокий вдох. Не поддавайся панике. Дверь заперта, но это не сейф. Дождь, что заглушает все звуки, поможет тебе.

Лина не напрасно наведывалась в казино по всей Европе. Она умела сохранять спокойствие в минуты наивысшего напряжения. Она прошла на кухню, взяла нож и вернулась к шкафу. Вставила нож в желобок, стараясь зацепить крюк замка. Она двигалась очень медленно, настолько, что чуть не прослушала удар металла о металл.

Грохот разнесся по всему дому. Лина застыла. Подождала несколько секунд, потом стала легонько поворачивать нож, чтобы расширить отверстие. Наконец ей удалось добраться до крюка и приподнять его. Он сошел с зацепления. Лина услышала щелчок замка. Она медленно раскрыла створки, стараясь не скрипеть. Там была куча одежды, сумка с принадлежностями для бритья и чистки зубов, пустая пистолетная кобура и… вот он, телефон! Лина схватила его. Она собиралась набрать номер отца. Элтон сохранил его в памяти телефона, и она была уверена, что отец не выключает свой сотовый никогда, на тот случай, если…

– Что ты ищешь?

Тут Лине показалось, что она падает. Будто в полу разверзлась дыра.

– Судьбе угодно, чтобы мы с тобой встречались вот так, – говорил Элтон, – посреди леса или в темной комнате.

– Я искала…

– Ты искала мой телефон. Зачем?

Лина тряхнула головой и сглотнула. Начала было что-то мямлить в ответ:

– Да нет, дело в том, что… на самом деле я хотела только…

Элтон отвесил ей оплеуху.

– Я спросил тебя, зачем ты искала мой телефон. Не хочешь отвечать? – Еще одна оплеуха. – Хочешь свалить отсюда? Тебе не нравится договор, заключенный с господином Форстером?

Лина почувствовала во рту вкус крови. Эти две оплеухи привели ее в полуобморочное состояние. Она опустилась на четвереньки.

– Наш план тебе уже не по нраву? – наступал на нее Элтон.

Краем глаза Лина заметила какое-то движение. Маттео. Элтон увлекся допросом и забыл о Маттео. Ей нужно было отвлечь Элтона.

– Нет, ты прав, я… правда искала твой телефон, но знаешь почему?

– Вот и скажи.

Маттео был уже в нескольких шагах от Элтона. Лина увидела у него в руке полено. Она продолжила:

– Я просто хотела убедиться, что у тебя есть спутниковый, на тот случай, если…

Лина умолкла, потому что Элтон больше ее не слушал. Он резко обернулся в тот момент, когда Маттео хотел уже кинуться на него. Элтон остановил его, ударив ногой по коленям. Маттео потерял равновесие, но попытался устоять на ногах, хватаясь за воздух. Элтона это ничуть не отвлекло: его колено вонзилось Маттео в живот, а кулак – в скулу. Маттео сделал три шага назад, не дыша. Он еще сжимал в ладони полено.

В этот момент Лина напала на Элтона сзади. Она ударила его ногой по икрам и потянула назад за плечи. Элтон согнулся, бормоча ругательство. Он развернулся, поставил Лине подножку и, схватив ее дзюдо-истским движением, пустил в полет по комнате. И тут же уклонился от повторной атаки Маттео, нанеся ему два удара подряд по лицу.

– Хватит, прошу вас, – сказал Элтон, оглядывая два тела, распростершихся на полу. – Положим конец этой мелодраме.

– Ты псих, – сказал Маттео. – Полный…

– Спокойно! – прервал его Элтон. – Вкратце опишу ситуацию: я сильнее, и у меня есть пистолет. До сих пор наше здешнее сосуществование основывалось на принципах дружбы, но отныне все будет иначе.

Маттео дополз до кухонного стола, а Лина привалилась к стене, в самом темном углу. Элтон обвел их строгим взглядом.

– Отныне, – заключил он, – можете считать себя пленниками.

Контини задавался вопросом, как Марелли сумел измыслить всю эту историю с похищением. Непросто в итальянской Швейцарии поспособствовать исчезновению взрослого человека. Дороги короткие, расстояния между городками маленькие, семьи большие. А главное, молва стремительна. Так что он нашел следы пребывания Марелли в долине Бавона.Однако теперь, припарковавшись в Розето, он снова и снова удивлялся, как мелкотравчатый мошенник может как в воду кануть и одновременно организовывать ограбление банка. Форстер обеспечил ему подкрепление, но первоначальная идея, вместе с информацией и контактами, исходила от Марелли.Контини предположил, что это такой большой вызов, который судьба бросила Марелли. Дело, выпадающее раз в жизни. И чтобы его сработать, Марелли вверил себя Форстеру. Но если у Форстера и в самом деле проблемы с деньгами – об этом говорили письма, найденные Жаном, – то он, безусловно, попытается наколоть Марелли.Деревушка Розето находилась между нижней дорогой и тропой, которая петляла над этим населенным пунктом – горсткой домов, стоящих вплотную друг к другу. Контини углубился в лабиринт переулков и узких улочек, прошел мимо маленькой церкви и попал в верхнюю часть деревни.На лужайках перед домами играли дети. Из-за занавесок старуха украдкой разглядывала чужака. Высокий мужчина в одежде из белого льна. Наверно, чей-то родственник, заключила старуха, уносясь взглядом далеко, к самым горам. Прошли те времена, когда было известно все обо всех.Контини, не ведая о том, что на него смотрят, чувствовал: с этой долиной Бавона понадобится терпение. Он начал спрашивать о Марелли, обходя с его фотографией дом за домом. И то же самое придется делать во всех деревнях долины. Он перебирал их названия в голове, как считалку, карабкаясь по тропинке между зарослями крапивы и каменными оградами. Каверньо, Мондада, Фонтана, Альнедо, Саббьоне, Риторто, Форольо, Розето, Фонтанеллата, Фаедо, Болла, Сонлерто, Ганнарьенте, Сан-Карло. Где-то, в одном из этих серых домов, прятались Маттео Марелли и Лина Сальвиати.

Ничто не указывало на то, что устройство сработало, и Контини с Франческой зашли через главный вход. Сыщик установил приспособление, подававшее наружу сигнал, в случае если в его отсутствие кто-то появлялся в приемной его офиса в Парадизо.

Поэтому, увидев Жана Сальвиати, листающего журнал, они, мягко говоря, удивились. Франческа вздрогнула, а Контини криво улыбнулся и сказал:

– Вижу, поддерживаешь форму.

Сальвиати сидел, положив ногу на ногу, в одном из ивовых креслиц. Он закрыл журнал и встал поздороваться.

– Стараюсь не запускать себя. – Он пожал руку Франческе и подмигнул Контини.

Сыщик вздохнул, проходя в свой кабинет. Он освободил три-четыре стула от нагроможденных на них вещей и вытащил старую кофеварку.

– У меня тут есть газовая плитка, – объяснил он, ища чашки. – И сдается мне, по кофейку – это как раз то, что нужно, перед тем как приступить к плану боя. Когда подъедут твои друзья?

– По идее, они уже должны быть здесь, – ответил Сальвиати.

Контини поставил кофе на плитку. Через несколько секунд раздался звонок Сальвиати пошел открывать дверь и вернулся вместе с супружеской парой. У мужчины лет сорока были борода и вьющиеся волосы. Женщина, чуть помоложе, была маленькой и изящной, и черты ее лина как будто вышли из-под резца миниатюриста.

– Знакомьтесь: Анна и Филиппо Корти, – сказал Сальвиати. – Они будут участвовать с нами в операции «Юнкер-банк».

Вначале чувствовалось некоторое замешательство. Нечасто бывает, чтобы в одной комнате сошлись учитель, библиотекарша, выпускница филфака, детектив и бывший профессиональный вор, обратившийся в садовника. Темы для разговора, после пары фраз о погоде, иссякают.

К счастью, разработка плана ограбления банка – большой фактор социального сплочения. Супруги Корти рассказали, как Жан Сальвиати без предупреждения появился у них в доме.

– Мы обычно общаемся с ним в Провансе, – сказала Анна, – так что увидеть его вот так, дома…

– Мы решили, что он в отпуске! – воскликнул ее муж.

– Хорошенький отпуск! – пробормотала Франческа.

Анна и Филиппо Корти рассмеялись. Затея с ограблением их как будто забавляла, словно она была превосходным лекарством от скуки в августовский день. Но Сальвиати объяснил ситуацию со всей ясностью. Он попросил их о помощи, потому что был с ними знаком не один год и Корти принадлежали к числу немногих людей, которых он мог считать друзьями.

– Когда он сказал нам о своей бывшей профессии, мы ему не поверили, – сказал Филиппо. – Пришлось ему взламывать дверь нашего дома и показывать нам старые газетные вырезки… Но разве он похож на вора, скажите на милость?

– Нет, – Сальвиати покачал головой, – и потому-то у меня и получилось им стать.

Корти не колебались ни минуты. Боль и ярость Сальвиати из-за похищения Лины поразили их. Кроме того, переброска грязных денег из Италии в Тичино возмутила Анну, которая принимала близко к сердцу социальные вопросы.

И когда супруги стали объяснять свою точку зрения, Контини засомневался, понимают ли они реальное положение вещей.

– В сущности, – сказала Анна, пробуя кофе, – это ведь не то же самое, что красть деньги у работающего человека.

– А главное, – добавил Филиппо, – мы бросим песчинку в механизм и, может быть, застопорим эту мерзкую систему!

Контини сказал:

– Не хотел бы вас разочаровывать, но мы украдем деньги, и всё.

– И все же… – начал Филиппо.

– Хорошо, – прервал его Сальвиати, – Элия прав. Есть деньги, и мы их возьмем. Мы вынуждены сделать это. Мне не важно, какова система и считать ли того типа при деньгах работающим человеком. Важно сделать чистую работу.

Когда Сальвиати умолк, на минуту стало тихо. Потом Филиппо сказал:

– Ты прав. Мы готовы помочь тебе в любом случае, Жан.

– Спасибо тебе.

– Но в пределах возможного, – уточнила Анна, – мы ведь не в теме.

– Конечно, – успокоил ее Сальвиати. – Между прочим, вы живете рядом с банком, так что я не хочу чересчур загружать вас. Вы будете в основном на подхвате.

– Важно, чтобы Лина вернулась на свободу, – воскликнул Филиппо. – Этот скупщик краденого поступил подло! Но еще раз спрошу тебя: ты уверен, что, если мы позвоним в полицию…

Сальвиати в ответ только посмотрел на него. Филиппо поднял руки, как бы говоря: молчу.

– Ладно, ладно, я понял… никакой полиции! Ну а что будем делать?

– У меня есть кофе и сандвичи с ветчиной, – сказал Контини. – Имеются также бумага, ручка и карта Беллинцонского округа. Теперь нужна идея…

Все повернулись к Сальвиати. Будто ждали, что он сейчас расскажет историю. Он обвел их взглядом, пристально посмотрев на каждого.

– Операция сложная, – начал он. – Наше преимущество в том, что мы знаем, кто, где и когда. Теперь требуется придумка, чтобы спутать карты и взять деньги.

– Это вообще возможно? – спросила Франческа.

– Надеюсь, да. Но прежде всего, чтобы сработать хорошо, нам нужно располагать всей информацией.

– А у нас ее нет? – спросила Анна.

– Пока нет, я над этим работаю. Мы трое – Элия, ты и я – съездим в Цюрих.

Сальвиати посмотрел на Контини, который ограничился кивком. Франческа не удержалась:

– В Цюрих? А зачем? При чем здесь Цюрих?

– Компьютеры – там, – объяснил Сальвиати. – А в наши дни, если ты хочешь взять банк, ты должен прежде залезть в его компьютеры.

Контини сидел один за угловым столиком. Неоновая лампа над его головой испускала каждые три секунды молнию фиолетового цвета. Рядом, на стене, висел плакат с лицом Элвиса Пресли. Контини выпил глоток виски и принялся смотреть, как глаза Элвиса становятся фиолетовыми, потом исчезают в тени, потом снова становятся фиолетовыми.

Лишь бы только не пришлось слишком долго ждать, подумал он.

«Хот рок клаб» был заведением, угнездившимся в сердце Нидердорфа, пешеходной зоны в центре Цюриха. С улицы он выглядел заведением безымянным, всегда закрытым для проходивших мимо него в течение дня. Не было там ни одного стекла, которое позволило бы украдкой заглянуть внутрь, ни одной вывески, за исключением надписи «LIVE MUSIC [32] – 22.30–04.00». И в самом деле, в два часа ночи толстяк с водянистыми глазами сгибался над клавишами, сбоку от сцены, где выступали девушки.

Гости были разбросаны по залу, ни за одним столиком не сидело больше двух человек. Перед сценой, в обрамлении фосфоресцирующего голубого неона находилась площадка для желающих танцевать. Примерно каждые полчаса одна из девушек исполняла на сцене номер: как правило, это был стриптиз, но не слишком откровенный, – этакая легкая дегустация.

– Не угостишь шампанским? – спросила девушка по-немецки.

Контини понял вопрос, потому что слышал его в седьмой раз. Перед ним была худышка с совсем светлыми, почти белыми волосами. Контини покачал головой, знаком давая понять: потом. Но он знал, что скоро ему предстоит определяться. Охранник, притаившийся в тени, уже несколько минут следил за ним.

«Summertime». [33] Контини узнал вещь, которую играл толстяк. Но между нотами повисали пропасти, отступления, пришитые там-сям к основе, чтобы растянуть композицию.

Когда началась следующая мелодия, которую Контини не узнал, очередная девушка подсела к его столику. Но эта вроде годилась. У нее были черные волосы, распущенные по плечам, темные глаза и смуглая средиземноморская кожа. Она положила руку ему на плечо и прошептала что-то по-немецки. Контини покачал головой. Девушка сказала:

–  Do you want to dance? [34]

– Как тебя зовут? – спросил Контини.

– Меня зовут Виола, – ответила девушка по-итальянски.

Сыщик поглядел на нее пару секунд, потом пробормотал:

– Почему бы и нет?

На танцполе были еще две пары. Одна состояла из мужчины лет сорока, очень загорелого, и блондиночки с высокой грудью и умопомрачительными ногами. Он кружил ее по танцполу осторожно, как мажордом, держащий чайник из хорошего сервиза. Другая пара выглядела более обыденно: он – лет шестидесяти, в цветной рубашке, она – мулатка, которая, казалось, была готова в любой момент прыснуть со смеха.

Виола прижалась к Контини. На ней было обтягивающее блестящее платье, которое оставляло плечи открытыми и заканчивалось гораздо выше колен. Он в своем костюме из жатого льна, в тонком черном галстуке выглядел как бандонеонист, ошибившийся заведением. Виола шептала ему прямо в ухо:

– Тебе нравится здесь?

Контини почувствовал ее обволакивающий маневр. Руки Виолы на спине, губы – на шее, таз так и бьется о него. Он попытался направить ее поближе к краю танцпола и спросил:

– Ты подруга Жана Сальвиати?

Жители Швейцарии знают, что такое богатство. Даже те, у кого денег нет. Деньги постоянно рядом – выглядывают из витрин, летят с кредитных карт в банкоматы. Житель Швейцарии не может, проходя мимо банка, удержаться от мысли, что там внутри – краденое. Большинство людей ограничивается мечтой выиграть в лотерею или украсть миллион франков. Потом время от времени кто-то угадывает шесть цифр подряд в лотерее. А кто-то грабит банк. Анна пылко излагала свою теорию. Муж посмотрел на нее и сказал:– Ты не в своем уме.– Но это правда, – парировала она. – Вовсе не я это придумала.Тем утром они встали рано. Был конец августа, и надвигался новый учебный год. Филиппо каждый день ходил на классные собрания, а Анна сидела над каталогом последних приобретений городской библиотеки. Однако за завтраком, помешивая свой овомальтин, [35] Анна дала волю фантазии.– Это ограбление! – крикнула она; муж, еще в пижаме, как раз выжимал апельсин. Он обернулся и спросил:– По-твоему, это смешно?– Иллокутивный акт, – объяснила чуть позже Анна, намазывая масло на ломоть черного хлеба.Филиппо только вздохнул.– Это тип высказывания, который семиотики называют «иллокутивным», – сказала Анна. – То есть лингвистическая форма, которая осуществляет действие по той простой причине, что оно совершается.Филиппо посмотрел на нее так, словно она продекламировала считалку на суахили.– Да это же просто! – не отступала Анна. – Пример – когда священник или мэр говорит: «Вы муж и жена», и они становятся супругами.– Не сыпь мне соль на рану… – пробурчал Филиппо.– Не остроумно! В шестидесятые годы знаменитый грабитель Хорст Фантаццини обчищал банки, не прибегая к оружию. Ему достаточно было облокотиться о кассовую стойку, поглядеть на сотрудницу и учтиво так произнести: это ограбление. Она отдавала ему деньги, и он спокойно уходил.Филиппо поднял глаза от тарелки и сказал:– Эту историю я никогда не слышал. Где прочитала?– Я провела изыскания об ограблениях. Знаешь, не могу поверить, что нам предстоит сделать что-то незаконное!– Да, – Филиппо помрачнел. – Я тоже не могу в это поверить.– Не говори мне, что ты передумал. Мы делаем это для Жана.– Да знаю, знаю. Но согласись, такое выпадает не каждый день. Человек, с которым мы общаемся во время отпуска, звонит к нам в дверь и говорит: я вор, похитили мою дочь, мы должны обчистить банк.– Ну да, правда… Но ты ведь ему веришь?– Конечно. Я не собираюсь отступать. Но, Анна, те-то не шутят! Это не игра, и, если что-то кончится плохо…– Ох, но можно ли всегда быть пессимистами? И в любом случае Жан сказал, что нам отведена роль второго плана. В сущности, пока он хочет, только чтобы мы сделали фотографии.– Это так, – Филиппо вытер рот, отодвигая стул. – Кстати, когда мы их сделаем?– Я думала, после обеда. Нам нужно снять вход в банк и все прилегающие улицы.Анна говорила быстро, убирая посуду со стола. Мужу она напоминала девочку, которая готовится к пикнику. Он схватил хлебную корзинку и спросил:– А как ты думаешь это делать? Не каждый день бывает, чтобы кто-то решил пофотографировать офис «Юнкера».– Я уже все продумала, – сказала Анна, – и разработала план.Филиппо снова опустился на стул, кладя хлеб перед собой. Открыл рот, закрыл. Потом решился и спросил:– Ты разработала… план?– Да, я спросила твою сестру, не одолжит ли она мне Джиджи на пару часов. Если я сделаю вид, что фотографирую ребенка, никто ничего не заметит.– Мм… – Филиппо играл хлебным ножом. – Будем надеяться.– Это безукоризненный план!– Точно безукоризненный?– Да, да! Я еще составила поминутный график. Хочешь посмотреть?Филиппо только поднял глаза к небу.

Если, двигаясь от трамвайной остановки «Централь» в Цюрихе, пересечь мост над Лимматом, можно попасть на узкую улицу, идущую по берегу реки. Туристы особенно любят фотографироваться здесь на память. С определенного места улица забирает вверх, пока не доходит до небольшой площади, которая называется Линденхоф. Оттуда видны река и Старый город. Можно поиграть в шахматы на досках, нарисованных на асфальте, или посидеть на каменной стене, созерцая вид.Этим и занимались Контини и Виола. Только вот вместо того, чтобы наслаждаться видом, они говорили о деньгах.– Это вам обойдется дорого, – сказала Виола.– Мы можем заплатить, – отозвался Контини, – но важно не допускать ошибок. У нас будет только одна возможность.– Если вы устроите мне встречу с тем человеком, я уж его зацеплю.– А если он откажется?– Кто привык платить, не отвергнет ту, что за бесплатно.– Важно, чтобы ты сумела оказаться у него дома. Не соглашайся ни на какие другие предложения.– Эй, спокойно! Я ведь не в первый раз этим занимаюсь!Контини кивнул. Он размышлял, заметно ли со стороны его замешательство. Прошлой ночью он объяснил Виоле затею в общих чертах, а теперь посвятил ее в подробности. Сальвиати считал Виолу славной девушкой, достойной доверия. И на Контини она произвела хорошее впечатление. Не нравилась ему операция в целом.– Ты ведь понимаешь, что мы сильно рискуем?– Еще бы, – произнесла она, – но это риски мнимые. Твой друг Сальвиати организовывал штуки посерьезнее, в старые времена…– Могу себе представить…– И все же мне такая работа очень кстати… Уже на пенсию пора, и приходится откладывать каждый сантим!Контини обернулся посмотреть на площадь. Ее затеняли большие липы, от которых пахло летом, послеполуденным загородным ничегонеделаньем, когда сидишь в тени. На скамейках расположились дети с книгой, несколько пожилых пар. Собака виляла хвостом подле двух игроков в шахматы.– А потом что будешь делать? – спросил Контини.– Ой, не знаю! – Виола рассмеялась. – Думаю, вернусь в свой городок… У моей двоюродной сестры салон красоты в Апулии – может, смогу ей помочь. Что-нибудь найду.Контини закурил сигарету. Они прояснили все целиком и полностью, но он чувствовал какую-то вялость. Будь его воля, он бы так и сидел на этой площади, час за часом, слушая шелест лип и глядя на реку.– А ты, – спросила, в свою очередь, Виола, – ты чем занимаешься? На делового, по-моему, непохож.– Да, я не из них. Помогаю Сальвиати.– Это ведь его последнее дело, да?– Да, – Контини скорчил гримасу, – скажем так.– О, я не хотела сглазить. Все пройдет отлично! Оба идем на последнее дело, только посмотри, какое совпадение! А ты – на первое!Контини натянуто улыбнулся. Потом встал и надел соломенную шляпу, которую прежде положил на стену. Сказал:– Мне надо идти.– А я еще немного побуду тут, – ответила Виола. – До встречи!Контини вернулся на остановку «Централь». Поехал на третьем до Штауффахер, а потом на восьмерке до Гельвеция-платц. Затем прошелся по Лангштрассе. Дошел до остановки тридцать второго, не обращая внимания на происходящее вокруг. Обычно он был хорошим наблюдателем, ему нравилось созерцать людей и пейзажи. Но в последние дни его осаждали собственные мысли, одни и те же.Он позвонил в звонок магазина «Инфо 3000»; открыл ему друг Сальвиати, компьютерщик со вздыбленными волосами.– А, кого мы видим! – поздоровался он. – Вот и сыщик! Ну, как прошло?– Хорошо. Где Сальвиати?– Сюда, сюда. – Джотто Распелли повел сыщика в заднюю комнату. – Мы изучали модели видеокамер.Сальвиати склонился над чем-то вроде палмтопа. Он поднял глаза и улыбнулся:– Элия! Все хорошо? Вы договорились? Контини кивнул.– Мы тут изучаем технологию. Этой модели не было в мои времена. Видеокамеру можно спрятать везде, она размером с монету, видишь? Тридцать, на двадцать восемь, на восемнадцать миллиметров, но изображение четкое. Посмотри на картинку, это экран с высоким разрешением ТФТ…– Ага, ага, – Контини едва взглянул на устройство. – Знаешь, Жан, сколько правонарушений мы собираемся совершить?Сальвиати поднял глаза. Распелли в своем углу усмехнулся. Контини говорил тихо.– Преступный сговор, обольщение, взлом, вторжение в личное пространство, промышленный шпионаж, кража со взломом…– Знаю, – прервал его Сальвиати и разом посерьезнел. – Думаешь, я этого не знаю? Думаешь, мне приятно вовлекать Виолу в эту историю?– Это… это… – Контини не находил нужного слова.– Это свинство! – Сальвиати рассвирепел. – Свинство, давай говори! Но мы не можем действовать иначе, ты ведь знаешь! Я пытался по-другому, ты пытался, да и до сих пор пытаешься! Но Лину не нашли, Марелли исчез! Моя дочь в руках у Форстера, Элия, а этот, если потеряет терпение…Контини какое-то мгновение молчал. Потом произнес:– Покажи-ка мне эту видеокамеру.

Лука Форстер ненавидел адвокатов. Честных, а еще больше – нечестных. И все же представители второй категории были всегда готовы протянуть ему руку помощи. Закрыть глаза на его деятельность в качестве вора, скупщика краденого, ростовщика, эксплуататора и шантажиста. Когда дела идут плохо, нечестный адвокат первым поймет его. Только вот, когда он подает руку помощи, вдруг обнаруживаешь там нож.

Работал кондиционер, и в офисе было приятно. За панорамным окном сквозь щели жалюзи виднелся голубой покров озера и неба. Внутри – прохладно. Попивали холодный чай и говорили о делах.

– Понимаете, господин адвокат, нельзя рассчитывать, что тот, у кого сумма оборота такая, как у меня, будет производить ряд платежей наличными.

– Главное, чтобы вы их произвели, господин Форстер, – сказал адвокат Берти. – Но должен напомнить вам, что кредиторы несколько спешат.

– Я же сказал, что скоро у меня будут свободных восемьсот тысяч франков. Заплачу сразу и наличными, без проволочек.

– Да, но… Эти деньги, под какие гарантии они поступят?

Форстер провел рукой по усам. Ему пришлось мысленно повторить фразу, чтобы понять смысл слов. Деньги. Гарантии. Эта склизкая крыса говорит, что его деньги грязные.

И это правда. Теми деньгами, что придут в «Юнкер», нельзя будет воспользоваться немедленно. Прежде надо пропустить их через систему, очистить. Нетрудное дело для Форстера: он владел небольшой сетью ресторанов, предназначенных для этой цели. Достаточно было раздуть доходы и прикарманивать разницу, прихватывая деньги потихоньку. Но требовалось время.

– У меня будут все гарантии, не беспокойтесь. Важно не делать все в постоянной спешке. Мне нужно скоординировать разные области деятельности и…

– Господин Форстер.

Черные глазки адвоката блестели за круглыми очками в золотой оправе. Форстер нахмурил брови.

– Что такое?

– Господин Форстер, давайте без обиняков. Я посредник между вами и компанией «К-Инвестмент CA», представляю интересы обеих сторон. Но «К-Инвестмент» считает нужным отказаться от вашего вклада. Я тут мало что могу сделать, понимаете?

Адвокаты обладают особым инстинктом. И чем более они нечестные, тем он у них острее. Они как крысы, которые знают, когда корабль пойдет ко дну. Всего пару лет назад Берти ни за что не позволил бы себе так с ним обходиться.

– Вас не затруднит передать руководителям мою просьбу о встрече? – спросил Форстер, который умел сохранять спокойствие. – Мы могли бы уладить наши разногласия, я мог бы предложить свои идеи по поводу некоторых инвестиций, которые…

– Господин Форстер.

Снова этот вкрадчивый тон. Форстер ненавидел его.

– Слушаю.

– Я видел, что недавно вы брали средства из кассы на текущие расходы. Небольшие суммы, на не вполне понятные проекты. Так вот, при долге в восемьсот тысяч франков это представляется мне излишне смелым поступком…

– У меня сейчас в работе один конфиденциальный проект, господин адвокат.

– Да?

– Веду переговоры с польским бизнесменом, который должен обеспечить с десяток торговых точек в Восточной Европе. Но мне пришлось выплатить ему аванс, для начала, в качестве поощрения.

– Я бы бросил это дело.

Не сомневаюсь, ублюдок. У тебя не хватило бы смелости. Форстер был преступником до мозга костей. И что ж, да, он был из тех, что не боятся запускать руки в мусор. Но эти адвокаты с детьми и мини-вэнами, эти отцы семейств, которые живут мусором, но прикасаются к нему в перчатках, эти змеи, эти… они ему отвратительны, да он плюет на них!

– Я всегда уважал вас, господин Берти, поэтому буду с вами откровенен.

– Иного не жду.

– Если вы мне поможете, придержав ребят из «К-Инвестмента», я могу взять вас в долю. Без упоминания имени, разумеется, но с весьма достойным возмещением расходов.

– Господин Форстер…

– Уверяю вас, господин адвокат. Я заплачу эти восемьсот тысяч. И еще возмещу первые расходы на моего партнера в Польше. Если мы сможем войти в дело все вместе, у нас будет больше рыночной власти. Но мне нужно немного времени.

Адвокат Берти опустил веки, поднял. Потом, как бы невзначай, поглядел на свои часы «Ролекс».

– Слушайте, теперь я должен бежать, увы.

Форстер встал. Капли пота проступили у него на усах, несмотря на кондиционер.

– Ну а о нашем деле, что вы думаете? Выгорит?

– Это предложение можно изучить. Я должен поговорить с «К-Инвестментом». А по поводу тех восьмисот тысяч…

– Да?

– Вам могли бы предоставить отсрочку. – Берти поправил очки на носу. – Но не затягивайте. И еще. я бы не стал больше говорить о восьмистах тысячах. Было бы славно, если бы, в качестве стимула, сумма увеличилась, вы понимаете меня?

– Конечно, – Форстер проводил его до двери. – Конечно, понимаю.

Ублюдок. Я, значит, ростовщик, а ты адвокат! Вот тварь!

– Благодарю вас за содействие, господин Берти.

– Не стоит. До свидания!

Форстер медленно закрыл дверь за спиной у Берти. Вернулся за письменный стол. Вздохнул, вытер ладони о брюки. Посмотрел на полоски света, проникавшие из окна, и тихо повторил:

– Не стоит. До свидания.

Пару секунд он не двигался. Потом рука Форстера отскочила назад, кулак вонзился в оконное стекло. Раз, другой. После третьего удара стекла разбились вдребезги, но Форстер продолжал колошматить оконную раму.

– Да я тебя убью! – кричал он, не обращая внимания на раны. – Убью, тебя и всех этих деньгососов сраных… Я тебя убью, слышишь? Убью!

– По-твоему, сколько еще времени ты сможешь нас здесь продержать? Элтон не ответил.

– Но ты понимаешь, что это похищение человека?

Элтон шел за ним. Маттео Марелли замедлил шаг, чтобы отдышаться и потолковать с форстеровским охранником. Но ему пришлось ограничиться монологом.

– Вначале замысел был другой. Мы все были единодушны. Я, Лина, Форстер… Нашли способ припереть Сальвиати к стенке. А теперь как вы сумеете нас всех держать под контролем? Ты знаешь, что, если бы я сказал Сальвиати, где мы…

Вдруг Элтон заговорил:

– Но ты ему этого не скажешь.

Элтон пошел за едой и сменной одеждой, прихватив Маттео в качестве заложника. Ситуация теперь прояснилась. Первоначальная идея исходила от Маттео, но сейчас никому он был больше не нужен.

– Не скажу? – произнес Маттео. – А откуда ты знаешь?

– Просто у тебя больше не будет возможности с ним поговорить.

Они возвращались наверх по тропе, ведущей из Сонлерто на пастбище Корой. Дорожку почти поглотил лес, и кое-где ее едва можно было разглядеть. Они прошли рядом со стеной из голой скалы. Было сыро, и дышалось тяжело. Маттео зашагал молча. В лесу красными пятнами вспыхивали рябины, и казалось, что нога человека тут не ступала последнюю тысячу лет.

– Кто-нибудь найдет нас, это неизбежно, – сказал Маттео немного погодя.

– Почему? – спросил Элтон.

– Потому что вот уже две недели, как мы пропали, и…

– Никто не станет искать вас. Дочь Сальвиати не сидит на месте, сегодня тут, завтра там. А ты мелкотравчатый жулик, и разве кто заметит, есть ты или нет?

– Но… но вы не можете! Сколько времени вы собираетесь держать нас здесь наверху?

– Пока Сальвиати не принесет нам деньги.

– А потом?

– А потом все.

– А если я убегу? Элтон вздохнул:

– Ты этого не сделаешь. Во-первых, потому, что это поставило бы под угрозу твою собственную невредимость и невредимость женщины.

– Лины? Лина ни при чем, она…

– Во-вторых, – продолжил Элтон, – это будет физически невозможно. Я вас не упущу из вида.

– Но ведь именно от меня вам поступила первая информация, именно я…

– Ну что, я? – тон Элтона посуровел. – Слушай, Марелли. Ты сделал то, что должен был сделать. Мы пообщались, ты помог нам зацепить Сальвиати. Теперь ты вне игры.

– Вне игры? Но…

– Сейчас мы вернемся в дом и подождем дальнейшего развития событий. Тебе в данный момент одно нужно делать – шагать и молчать. Мы друг друга поняли?

– Я не…

– Мы друг друга поняли?

Маттео ускорил шаг, пробираясь сквозь ольшаник и орешник. В этот момент он решил действовать. Еще несколько дней назад он держал ситуацию под контролем, а теперь… теперь превратился в заложника! Но они с Линой сбегут. И сегодня же ночью. Любой ценой.

– Одна немецкая газета взяла интервью у довольно известного грабителя, много лет назад, и задала ему такой вопрос: «Вы отличаетесь от других людей»? Знаете, что он ответил? Анна и Франческа покачали головой. Филиппо, проведя рукой по бороде, торжественно объявил:– Он ответил: «Не думаю. Деньги любят все». Это гениально, понимаете? Вот ключевые слова! Наше общество умножает потребление и желания, приводя всех к излишеству. Безденежные хотят денег, причем сразу же. Наследство или выигрыш спланировать нельзя… а вот ограбление – можно!Франческа сходила с супругами Корти в беллинцонский «Юнкер-банк» из любопытства. Ей не надо было снимать никаких фотографий, но она хотела увидеть банк. Чтобы убедиться, что все это не сон.– Если бы дело обстояло так, как говоришь ты, – говорила Анна мужу, – мы все были бы грабителями.– Мы боимся. Но мираж богатства не дает нам покоя. Таков механизм ограбления: если кто-то хочет денег, он просит их у банка, да?Они сидели в ресторане на бульваре Стапионе, неподалеку от банка. Ждали Сальвиати, который хотел поглядеть на расположение улиц.– Как думаете, когда он придет? – спросила Анна. – А то у меня скоро собрание в библиотеке.– Если он похож на Контини, значит, опаздывает.Анна посмотрела на нее с интересом. Франческа походила на них: выпускница филологического факультета, человек, далекий от преступлений и авантюр. И в то же время подруга сыщика. И больше того – подруга, которая остается рядом с сыщиком, когда сыщика вовлекают в ограбление!– Слушай, Франческа, можно задать тебе один вопрос?– Конечно, – Франческа улыбнулась, – мы ведь теперь в одной лодке, так?Анна тоже улыбнулась.– Не сочти за бестактность, но… как ты познакомилась с Элией Контини?Франческа взяла паузу. Отпила глоток холодного чая, бегло окинула взглядом ресторанные столики, зонты. День был вялый. Только пара-тройка вспотевших туристов ковыляла по бульвару к вокзалу. Франческа снова перевела глаза на Анну и сказала:– Это очень личная история.– О, прости, если я…– Ничего страшного. Контини разбирался в одной семейной истории, а меня она коснулась случайно, потому что я обнаружила родственников, о существовании которых не подозревала. Вот такое дело, ничего особенного. Но это было трудное время для меня, и Контини мне очень помог.– Он человек, которого понять нелегко, – сказала Анна, – но, по-моему, на него можно положиться.– Это правда, – Франческа отпила еще глоток чая. – Он такой.Анна почувствовала, что нужно срочно менять тему разговора.– Филиппо, кстати о грабежах и ограблениях… Расскажи Франческе ту историю о цюрихской почте.У Филиппо засветились глаза. Анна засмеялась:– Филиппо притворяется, что ему досаждает эта история, – объяснила Анна, – а на самом деле он отыскал сведения обо всех крупнейших ограблениях прошлого…– Да… Случилось это, к слову, тут, в Швейцарии, – сказал Филиппо, – выдающееся дело! В тысяча девятьсот девяносто седьмом году пять человек, с автоматической винтовкой у каждого, вошли в почтовое отделение квартала, что рядом с Фраумюнстер, в Цюрихе. Они были хорошо информированы, но фургон заготовили слишком маленький. Так что им удалось увезти всего лишь, с позволения сказать, пятьдесят четыре миллиона франков, оставив на месте еще семнадцать.– Пятьдесят четыре миллиона! – пробормотала Франческа. – А дальше?– А дальше народ будто умом тронулся! Газеты писали о крупнейшем ограблении всех времен; даже человек, у которого они угнали фургон, сказал, что он рад за грабителей. И была, представьте себе, одна компания по производству автомобилей, которая из этого извлекла рекламу: на новой такой-то марке, дорогие грабители, вы смогли бы увезти всю добычу!– Да ладно! – удивилась Анна. – Про это ты мне не говорил.– Да, примечательный случай. – Филиппо пригладил бороду. – Люди звонили на почту и просили: отдайте мне оставшиеся семнадцать. Грабители стали народными героями…– Пока их не взяли, – раздался голос Жана Сальвиати.Все резко обернулись. Сальвиати появился за их зонтом, никак не обозначив свое присутствие. У него было усталое лицо. Он пришел в джинсовой рубашке и бейсболке.– Так всегда и бывает, – сказал он, усаживаясь рядом с Франческой. – Потом воры не выдерживают испытания богатством и допускают какой-нибудь промах. Конец народного героя…– Да, – признал Филиппо, – но это случилось потом.– А раньше что могло случиться? – возразил Сальвиати. – У этой пятерки были автоматы! Газетчики не подумали, что случилось бы, если бы кто-нибудь из служащих оказал сопротивление?Молчание. Сальвиати встал.– Чем меньше мы тут пробудем, тем лучше. Снимки сделали?– Да, – сказала Анна. – Мы только напитки заказали, рассчитывали, что…– Не надо было вам приходить в этот бар.– Ох! – Анна тоже встала. – Но вообще-то мы живем тут за углом! А что, ты думаешь, что был риск…– Не беспокойся, – прервал ее Сальвиати. – Ты права, вы живете здесь. Сейчас я в Цюрих, но завтра или послезавтра зайду посмотреть снимки.– О\'кей, – проговорил Филиппо – Слушай, Жан, ты уж извини нас, если…– Это вы простите меня за резкость. Я не спал ночь.– Мне жаль. Можем мы что-нибудь для тебя сделать?– Нет, вы и так уже делаете слишком много. Теперь пойдемте, улицы я видел. Через пятнадцать минут у меня поезд на Цюрих.Сальвиати попрощался с супругами Корти, которые еще не оправились от удивления. Потом пошел к вокзалу вместе с Франческой, которой предстояло ехать на поезде в Локарно. Вокруг них Беллинцона застыла в послеобеденной летней дреме. Порфировый бульвар, липы, витрины бутиков. Город с его размытыми, мягкими красками смотрелся открыточным фоном.– Хорошие они люди, – сказал Сальвиати.Франческа кивнула. Она поняла, что он имел в виду Филиппо и Анну Корти.– Ты их немного напугал…– Ограбление – не игра.– Это правда… Но тогда почему ты взял в помощники дилетантов?– Случай особый. – Сальвиати вытащил трубку и начал набивать ее. – Вам не придется делать почти ничего, только понаблюдать немного.– У тебя уже есть план?– Нет еще, – Сальвиати обернулся посмотреть на нее. – Тебе неспокойно?Франческа перешла улицу входя под козырек вокзала.– Не знаю, – ответила она. – Пытаюсь понять…– Мне жаль, что я привлек Элию.– Похитили твою дочь. Что ты мог сделать?– Я и сам все время задаю себе этот вопрос. – Сальвиати закрыл табачный кисет и посмотрел на табло с расписанием. – Что я мог сделать?Франческа посторонилась, чтобы пропустить группу детей. Майка, купальник или шорты, и вьетнамки на ногах. Направлялись, скорее всего, в городской бассейн или на Тичино. [36] Они смеялись и хлестали друг друга полотенцами. Франческа смотрела на эти сцены так, как заключенный смотрит на деревья за решеткой тюрьмы. Все шло, как всегда. Город, лето, нырянье в бассейн. Но она была вместе с профессиональным вором. Который ехал в Цюрих, чтобы влезть в компьютерную систему банка. Франческа покачала головой и тоже посмотрела на табло с расписанием.– Через две минуты прибывает твой поезд, – сказала она Сальвиати. – Цизальпинский, на первый путь. В Цюрихе все готово?– Да. Элия хорошо поработал, он-то и организовал все до мелочей. Хотя…Франческа посмотрела на него.– Иногда ему это дается с трудом. Не привык он к таким вещам.– Соглашусь.– Ну, ты уж постарайся поддержать его.– Это я всегда.Франческа была из тех, кто поддерживает других. Хорошо у нее это получалось. Она поддерживала мать перед ее смертью. А потом Лоренцо, который был ее парнем до Контини. И Контини, когда тот – регулярно – вляпывался в неприятности. И это она-то, не любившая приключений! Франческа была не такая, как супруги Корти. Для нее не было ничего лучше, чем сидеть дома с хорошей книжкой и чашкой шоколада. Она пожала руку Сальвиати и сказала:– Не беспокойся. Мы пойдем до конца. Сальвиати вынул трубку изо рта. Улыбнулся ей.– Я в этом уверен. Спасибо.Потом, не прибавив ничего, двинулся к первому пути. Франческа стояла и смотрела на него. Сальвиати шел, немного сгорбившись, ступая короткими шагами, попыхивая трубкой. И этот человек украдет десять миллионов франков в швейцарском банке.Лучше не думать об этом.Франческа развернулась и стала искать ближайший поезд на Локарно.

Banks are going, banking is coming. [37] Рето Коллер знал все слоганы. Да, на сегодняшний день это так, подумал он, глядя из окна на серую воду Лиммата. Сегодня богатство больше не прячется в сейфе.Банки изменились. И это большая удача.Коллер построил свою карьеру на летучести денег. Выйдя из хранилища, богатство разносится по воздуху. Потоки денег бегают по сети, их переводят с одного счета на другой и обменивают, несколько раз щелкнув мышкой. Банк больше не конкретное место, а паутина контактов и сделок.Банк повсюду.Пошел дождь. Коллер оторвался от окна. Что за погода. Что за город. Как всегда, в начале сентября лето внезапно пропадало из Цюриха. Словно кто-то где-то нажимает на кнопку. Первое сентября. Клик. И Цюрих переходит в осеннюю тональность.В кабинете Коллера была дверь, выходившая в open space . [38] Тоже новинка. Когда-то каждый работал в своем помещении, со своим письменным столом и со своими досье. Коллер прошел в open space . Без малого шесть, большинство столов пустует. Сегодня каждый сидит себе в своей учетной записи, внутри компьютера, и не важно, где ты на самом деле. – Добрый вечер, господин Коллер, – поздоровалась с ним секретарша. – Еще тут?– Добрый вечер, госпожа Майер. По правде говоря, я уже собирался уходить. Но увидел, что идет дождь…– Хотите зонтик?– У меня есть, есть, благодарю вас!Специалисты говорили, что деньги из аппаратных средств превращаются в программное обеспечение. Что бы это ни значило. И создавали просторные помещения, с панорамным остеклением, светлые. Чтобы клиенты почувствовали себя непринужденно и спокойно.Коллер пошел по коридору. Banking is coming . Но в сущности, не изменилось ничего. Банки защищаются бдительностью: везде видеокамеры, датчики и металлоискатели. Вокруг каждого компьютера – невидимая колючая проволока. В каждом коридоре прячется электронный глаз. Коллер постучался в кабинет Ули Суттера, своего заместителя. – Я ухожу. Ты чем занят?Суттер вздохнул. Ему было на двадцать лет меньше, чем Коллеру, и он находился на том этапе, когда нужно работать, не давая понять, что тебе тяжело.– Мне тут еще надо пару мелких дел закончить, – ответил он из-за монитора. – Потом и я пойду.– Но неужели эти твои дела такие важные? Пятничный вечер…– Нет-нет, только два-три мейла. Но я хочу, чтоб они ушли до выходных.– Понимаю. Слушай, я сегодня заскочу на ту вечеринку…– В Кауфлёйтен?– Нет, я думал пойти в то новое заведение, «Фиеста», там особый вечер, и мы получили приглашения. Тебе дали?– А, да. Я пока не решил. Ты точно пойдешь?– Я да. Хочу посмотреть, как там.– Может, забегу, когда закончу здесь.Коллер попрощался с заместителем и направился к лифту. У него не было семьи, и, хотя он уже не выдерживал неистовый ритм жизни коллег помоложе, в пятницу или в субботу ему хотелось развеяться в людных местах.Пусть только для того, чтобы не терять связь с реальностью.Коллер знал, как пользоваться системой, но претерпевал ее воздействие. Эти пространства, этот приглушенный свет в нематериальных комнатах… В конце концов забываешь, что рано или поздно деньги становятся чем-то осязаемым. Именно так. И нужно держать это в голове.И еще нужно держать в голове, что там, снаружи, – музыка и девушки, которых можно угостить дайкири, освещенные помосты, где можно попробовать себя в сальсе. Время от времени Рето Коллеру было нужно вспоминать, что жизнь состоит из осязаемых вещей. Ему нужно было оказаться в каком-нибудь модном заведении и вернуться домой часа в два, возможно – под хмельком.

Маттео потратил пятьдесят минут на то, чтобы добраться до кровати Лины. Пятьдесят минут, которые показались ему долгими, как жизнь. Переползая по полу, по нескольку сантиметров за раз, напряженно прислушиваясь – нет ли малейшего сигнала тревоги. Наконец он дополз до Лины и прошептал:

– Вот я.

– Я ждала тебя…

Маттео догадался, что она улыбается.

– Было нелегко: знаешь, если этот проснется…

– Спокойно, – зашушукала Лина, все с той же улыбкой в голосе. – Он и представить себе не может, что мы бежим.

– А, правда? А зачем мне тогда быть тут с тобой посреди ночи?

– Для этого.

Лина подалась вперед (пружины раскладушки тревожно заскрипели) и поцеловала Маттео в губы. Он растерялся – настолько, что ответил не сразу, а через пару секунд. Потом на короткое время в доме установилась почти полная тишина. Если бы Элтон проснулся, он, возможно, уловил бы неровное дыхание, но решил бы, что одному из заложников снится кошмарный сон.

– Мы ненормальные, – прошептал Маттео, когда они расцепились. – Никогда бы не подумал, что…

– Ты слишком много говоришь.

Лина соскользнула с кровати и обняла его, снова поцеловала.

– Шшш, – произнес Маттео, – если Элтон нас… Но он не сумел закончить фразу. Лина была полностью одета, как и он. Ведь они решили, что этой ночью сбегут. А сами лежали на полу у ее раскладушки, прижавшись друг к другу. Маттео ощутил запах Лины, почувствовал жар ее губ. Попытался сохранить спокойствие. Так дело не пойдет, подумал он, так мы себя выдадим с головой. Он отодвинулся от нее, вздохнул… потом запустил руки ей в волосы, привлек ее к себе. И опять стал целовать.

Коллер не верил своим глазам. Серый цюрихский вечер взорвался облаком красок. Новый клуб оказался бывшей фабрикой в районе Эшервисплащ, перестроенной изнутри и обставленной так, чтобы помещение выглядело как амбар. Там были деревянные балюстрады, тележные колеса и вилы, развешанные по стенам, и даже тюк сена в углу. Но был там и дискотечный свет – неоновая надпись, свисающая с потолка, и огромный портрет Джими Хендрикса. Идеальное место, чтобы дать себе волю, забыв о логике. Музыка звучала самая разная – от латиноамериканской до ню-джаза. Имелись диджей, разогревающий публику, и куча красивых женщин.И особенно хороша была та, что прямо напротив него. Как ее зовут?Роза.

Коллер смаковал безупречность имени, его средиземноморский аромат. Эту он не должен упустить. Коллеру нечасто удавалось возвращаться домой в приятной компании. В любом случае у него не было шансов с молодыми. Если, конечно, им не платить. Но тем вечером он хотел, чтобы все прошло безупречно. – Хорошо здесь, правда? – сказал он ей в паузе между двумя музыкальными композициями.Роза в ответ только улыбнулась. Она не первой свежести. Лучше так. Коллер находил ее возбуждающей: эти темные волосы, эти глаза южной женщины…– Можно провести вечер, непохожий на другие, – снова заговорил Коллер, который начинал подбивать колышки. – А то все ходишь в одни и те же места, я хочу сказать.Роза улыбнулась. Улыбка нежная, как лунный луч, подумал Коллер. Вроде песня была с такими словами? Она моргнула и сказала:– Ты прав! И подумать только, я ведь хотела сегодня остаться дома…– Вот была бы жалость!– Это правда.– Никогда не знаешь, что в себе таит пятничный вечер, надо всегда подходить к нему творчески. – Коллер чувствовал прилив вдохновения. – Кто не рискует, тот не пьет шампанское.Роза рассмеялась глубоким, горловым смехом, запрокинув голову. Коллер залюбовался грудью, распиравшей блузку. Фоном звучал голос диджея, который объявил следующий трек: Жерардо Фризина, «The gods of the Yoruba». [39] Роза поправила волосы рукой. Коллер придвинулся к ней и спросил:– Выпьешь еще чего-нибудь?

Маттео запустил руки ей под футболку, повел их вверх по спине. Она вздрогнула, и он обнял ее покрепче, продолжая целовать в лицо и в шею. Лина часто дышала, коротко глотая воздух. Маттео приложил палец к ее губам. Она поцеловала его, а Маттео снова сказал: – Шшш…Лина стояла на коленях на полу. Она откинулась назад, увлекая за собой Маттео. Он одной рукой погладил ее, а другой оперся о пол. Мы сошли с ума, по-прежнему думал он, почему мы не уходим? У Лины были маленькие острые груди. Маттео ощутил их жар, почувствовал, как они твердеют под холодной рукой. Они уже почти лежали – он на ней. Лина обняла его за шею и потихоньку сдвинула повыше, стала целовать в висок, в глаза, в губы…– Лина! – сумел выговорить Маттео.– Молчи, – сказала она, – молчи, прошу тебя.– Нам надо уходить, Лина…Лина поцеловала его и обвила руками его плечи. Маттео лежал на ней. Он предчувствовал, что вот-вот лапа Элтона схватит его и поднимет с пола. Он повернулся на бок и перевернул Лину, так, что она оказалась сверху.– Лина!Она поцеловала его в краешек рта.– Лина…

Сколько раз люди губят всё на последнем этапе! Но Коллер был стратегом. Если ему давали время, он умел найти подход к человеку. На работе это удавалось ему легче, потому что дело шло через обмен. Там, в такси, на Баденерштрассе, все обстояло сложнее. Но правило оставалось неизменным. Давать, чтобы получать. Коллер привык оценивать расстановку сил на поле боя, прежде чем делать свой ход. Ситуация была ясная.Коллер: джентльмен среднего возраста, явно богатый и явно приятный в общении.Роза: скучающая женщина, которая решила развеяться дождливым пятничным вечером, чтобы скрасить выходные. Одинокая женщина, которая в эту минуту вполне могла сказать: почему бы и нет?Такси приехало в квартал Зеефельд. Таксист был низенький, волосы падали ему на лоб. Он не произнес ни слова, с тех пор как они отъехали от «Фиесты». Только указал на счетчик и стал ждать. Коллер откашлялся.– Вот мой дом…– А-а, – сказала Роза, пристально глядя на него из темноты.Молчание. Она улыбалась. Нежная улыбка, подумал Коллер. Как лунный луч. Роза посмотрела в сторону. Коллер поправил галстук и сказал:– Я подумал, может, прежде чем тебя отвезут домой, ты выпьешь еще чего-нибудь?– Почему бы и нет?

– Нам надо идти, понимаешь? – Может быть, с тех пор, как я увидела тебя в казино, я хочу поцеловать тебя.– Лина! Мы… я тоже! Ведь я…– Может быть, мне надо было сделать это раньше.– Лина, сейчас нам надо отсюда выбраться. Ты не хочешь вернуть себе свободу? Не хочешь, чтобы мы оказались наконец одни и не ползали тайком по полу деревенского дома, затерянного в горах?Это была длинная речь для человека, которому приходится шептать другому на ухо. Однако Маттео справился, да так хорошо, что Лина привстала, словно очнувшись от сна.– Все готово?Маттео кивнул. Он спрятал два карманных фонарика на опушке леса. Ему удалось оставить открытым окошко туалета, который представлял собой отсек, выкроенный в доме с помощью двух гипсокартонных стен. Если Элтон не проснется, у них есть кое-какая надежда.– Пошли, – шепнул он Лине.Они направились к туалету, передвигаясь на четвереньках по каменному полу. Маттео казалось, что удары его сердца разносятся по всему дому, что его дыхание – как смерч. Но Элтон продолжал спать на своей раскладушке, давая им время добраться до туалета.Каждый вечер Элтон закрывал окно на висячий замок. Но отпереть такой замок – минутное дело, Маттео достаточно общался с воришками, чтобы знать, как это делается. Кроме того, Элтон, конечно, не мог себе представить, что они отважатся ночью пуститься в путь по тропинкам долины Бавона.Маттео отбросил сомнения. Беспредел терпеть нельзя. Он был готов пройти пешком всю долину, лишь бы выручить из беды Лину. Главное, он решил положить конец этой сделке, отменить договоренности по ограблению и… и что потом? Он предпочитал не слишком задумываться об этом. Им надо было как-нибудь обезопасить себя от Форстера. Маттео надеялся, что Лина останется с ним и вместе они что-нибудь придумают.Но пока от свободы их отделяло окошко шириной меньше пятидесяти сантиметров.

Контини и Сальвиати ждали в машине. Оба привыкли проявлять терпение. И детективу, и вору нужно долгие часы проводить в наблюдениях, возможно – сидя в кафе с газетой или на скамейке в парке. – И садовникаэто касается, – сказал Сальвиати. – Вот ремесло, которое тоже учит терпению.Контини пробормотал в ответ что-то неразборчивое.– Знаешь, Элия, – продолжал Сальвиати, наливая себе кофе из термоса, – иногда я задаюсь вопросом, не сошел ли я с ума. Никогда, никогда в жизни я не ходил на дело с дилетантами!– Но на сей раз это необходимо, разве не так?– Думаю, да. Не хочу огласки.– Но ты привлек компьютерщика и типа, который продает тебе материалы, и… ну и Виолу.– Это всё друзья, трепаться не будут. Да и вообще, ни один профессионал не согласился бы участвовать в такой операции.– Значит, всё у нас на мази.– Я хочу сказать, мы делаем это потому, что нас принуждает Форстер. Неподходящая предпосылка для профессионала.– Ты думаешь, что Корти поведут себя как надо?– Верю в это. И потом, они не будут участвовать в самом ограблении. Фотографии, подготовительная работа… а в остальном их роль вспомогательная. Они живут в нескольких минутах от банка.Звонок. Сигналил телефон Сальвиати, лежавший на приборной доске. Контини схватил его и посмотрел на экран:– Это Виола, сообщение: «Мы в доме, сейчас приготовлю снотворное».Контини положил телефон на приборную доску и поглядел на дом Коллера. Массивное строение, окруженное небольшим садом. Чтобы войти, Коллер набрал код на кнопочной панели у входа. Контини украдкой взглянул на Сальвиати и сказал:– Будем надеяться, что Виола сумеет одолеть сигнализацию изнутри.– Не вопрос, – ответил Сальвиати, обхватив ладонями стакан с горячим кофе. – Это мы уже устроили.– И это.– Да.Молчание.– Слушай, Жан…– Мм.– Как по-твоему, в итоге мы выйдем сухими из воды?– Ну, у меня были ограбления и порискованнее. Сведения надежные и…– Нет, я не в этом смысле.– А в каком же?– Полиция, то, что нас могут разоблачить, – вот риски, которые надо брать в расчет. – Контини потряс кистью, словно желая освободиться от навязчивой мысли. – Я беспокоюсь о нас.– О нас?– Не знаю, но ты веришь, что в итоге мы отдадим деньги Форстеру, он отпустит Лину и все закончится?– Надеюсь, что да.– Но тут замешаны десять миллионов франков…– Ну и что? Нам дела нет до денег!– Конечно, конечно. Но деньги есть деньги.– Ну и что? – повторил Сальвиати. – Что тебя грызет?– Я никогда ничего не крал, – объяснил Контини. – Но благодаря своему ремеслу одно я усвоил твердо. Где деньги, там свары.– Думаешь, мы станем ссориться?– Не исключено.– Из-за денег? – Сальвиати начинал нервничать, и у него появился легкий французский акцент. – Вот как ты думаешь?– Не из-за денег, Жан. – Контини дотронулся до его руки. – Из-за неожиданностей, из-за напряжения… слушай, мы друзья и пойдем до конца в этом деле. Но не будем ничего считать предопределенным, хорошо?Сальвиати потер брови.– Я никогда ничего не считаю предопределенным.– Так оно лучше.И они снова стали смотреть на дом Коллера, ожидая звонка Виолы.

Маттео ждал пробуждения Элтона с минуты на минуту. Вылезти из окошка на высоте полутора метров от пола – штука непростая и, главное, не тихая. И все-таки они сумели протиснуться в это отверстие, сначала Лина, а затем Маттео. Они приземлились без травм и отошли от дома, не подняв на ноги Элтона. Лина очень радовалась. – Мы справились, Маттео, мы справились! – Она бросилась ему на шею и поцеловала его. – Ты только представь: мы свободны!Однако Маттео не разделял ее уверенности.– Мы еще здесь.– Да, но наконец снаружи! И посмотри сюда! – Лина вытащила из кармана свой телефон. – Вчера вечером я взяла его из вещей Элтона.– Вчера вечером? Ты здорово рисковала…– Я улучила момент. Как только доберемся туда, где есть связь, попросим помощи!– Мм. – Маттео отнесся к этому скептически. – У кого, у полиции?– Дурачок! У моего отца или у Контини.В лесу было темно. Они включали это в свои расчеты, но ночь в горах всегда чернее, чем ожидаешь. Маттео изучил маршрут днем раньше. Он увел Лину с тропинки, ориентируясь по звуку ручья слева и спускаясь по диагонали. Они должны были прийти в Сонлерто со стороны, противоположной той, куда ведет тропинка. Единственной опасностью были обрывы, встречавшиеся в лесу. Маттео продумал, как обойти их, но не мешало ставить ноги как можно осмотрительнее.– Не думал, что нам это удастся, – сказал Маттео, который шагал впереди.– Мне не терпится попасть домой и принять душ, – воскликнула Лина. – Хочу вернуться к жизни. Лесов с меня хватит!– Но нам придется быть настороже. Форстер придет за нами.– Ну и ладно, пусть приходит! Я найду себе работу и выплачу ему этот проклятый долг, даже если у меня уйдут на это годы!Маттео поражался тому, насколько изменилась Лина. Вначале она показалась ему женщиной, которую трудно понять, немного разочарованной в жизни. Может быть, потому, что она была старше него. Потом, как случается между теми, кто вынужден жить бок о бок, он научился предвидеть ее скачки настроения и приступы молчания. Но теперь она казалась другой женщиной. И даже девочкой. А может, это он сам изменился. Может, теперь он понял, что для него Лина. Но пока было лучше не отрываться от земли. Во всех смыслах.– Мы пока не в безопасности, – сказал он ей, – к тому же вокруг много скал, так что…– О\'кей, о\'кей… я осторожно! Но дай мне немного порадоваться. Ты ведь знаешь, что обычно мне не везет!Маттео улыбнулся.– Как и в этот вечер!Последние слова произнес не Маттео.Голос Элтона, отчетливый, как плохое воспоминание. Голос Элтона посреди леса. Неужели такое возможно?– Вы подумали: бедный глупый Элтон спит. – Голос приближался. – Но меня не было в доме, я тут неподалеку звонил. Приятный сюрприз, не так ли?У Маттео ушла пара секунд на то, чтобы связать все воедино. Все предосторожности, все минуты, потраченные на ползанье по полу. Всё насмарку. Элтон был снаружи! Почему они не проверили?– Беги, – прошептал он Лине. – Беги и воспользуйся телефоном. – Потом он сделал шаг вперед и заговорил громко: – Ты ошибся, Элтон, мы не убегали. Просто мы увидели, что тебя нет, и тогда подумали, что…– Заткнись! – Элтон был на расстоянии нескольких шагов. – Она – где?Лина пыталась уйти, не шумя.– Стой! – закричал Элтон. – Стой! У меня пистолет!В этот момент Маттео бросился на него. Элтон обернулся к нему и выстрелил.

Зазвонил телефон Сальвиати. Они с Контини посмотрели друг другу в глаза. Это был условный знак. Сальвиати выключил сотовый. Потом открыл дверцу и вышел из машины. Прежде чем двинуться дальше, бросил взгляд на Контини.

Сыщик сидел, положив руки на руль и глядя в пустоту. Сальвиати покачал головой. Порой он совершенно не понимал Контини. У того была странная манера устраняться, словно он обрывает все связи с миром, чтобы бежать… чтобы бежать куда?

Сальвиати сказал ему:

– Я пошел.

Контини кивнул.

Сальвиати прошел по дорожке до двери. Рядом была кнопочная панель сигнализации. Эту модель Сальвиати знал: обычная сигнализация для жилых помещений, периметральная с магнитными датчиками на оконных рамах. Правда, ее было трудно отключить, еще и потому, что при ошибке в наборе кода поступал бесшумный сигнал в центральную диспетчерскую.

Оставался самый прямой вариант: заставить ее сработать.

Виола открыла дверь. В декольтированном черном платье и туфлях на каблуке она казалась хозяйкой дома, устраивающей прием. Она не сказала Сальвиати ничего, но, как только он вошел, показала на лестничный марш. Поднимаясь, Сальвиати услышал, что Виола громко говорит:

– Я вышла подышать!

На первом этаже Виола с улыбкой вошла в гостиную, ожидая реакции Коллера. Он смотрел на нее, не понимая.

– Что ты сделала?

– Подышала немножко!

– Ты открыла дверь?

– Да, там был ключ в замке, и…

– Ах, черт! – Коллер засопел. – Там же сигнализация!

– Что?

– Извини, ты не могла об этом знать. Сигнализация звенит, если открыть дверь или одно из окон на первом этаже. Сейчас ты открыла, не отключив ее. Если в ближайшие пять минут я не пошлю сигнал, приедет полиция…

– Полиция! – Виола вытаращила глаза. – Только из-за того, что я вышла на секунду?

Коллер ухмыльнулся.

– Ну, если б ты попробовала сбежать, я бы вызвал целую армию, только чтоб отыскать тебя…

Виола наигранно рассмеялась. Она села на диван поближе к Коллеру Гостиная была роскошной, с мебелью, обтянутой черной кожей, абстрактными картинами на стенах и баром, похожим на те, что показывают в американских телесериалах. Коллер положил руку Виоле на плечо.

– Сейчас я уйму сигнализацию, потом выпьем чего-нибудь…

Лина была одна в лесу. Ей казалось, она вернулась во времена сказок. Она понимала, что в радиусе нескольких километров бояться нечего, кроме Элтона. Элтона и его пистолета. Но ей чудилось, что на нее смотрят тысячи глаз. Полчища в темноте, готовые пожрать ее, полчища голодных ртов и красных глаз, рук, что вот-вот сомкнутся на ее шее… Она заставила себя успокоиться. Думать об Элтоне. Она слышала выстрел, потом – крик Маттео и хруст сломанных веток, а потом Элтона, бегущего в лес.Но сейчас она больше ничего не слышала.То есть, в известном смысле, она слышала всё. Шорохи. Камешки, катящиеся вниз от удара ботинком. Сухой шелест листьев под ногами. Голоса из глубоких полостей земли, посреди леса, смех и прерывистый плач ветра. Не надо фантазий. Ты должна сохранять спокойствие. Темнота растягивала пространство леса, но одновременно душила ее.– Лина! Лина, выходи! Я здесь с Марелли.Элтон. У нее сразу прошел страх темноты. В этом лесу не было чар, но волк подобрался слишком близко. Что она могла сделать? Она сунула руку в карман и назвала себя дурой. Телефон! Она о нем чуть не забыла!Она вытащила сотовый, включила его и набрала номер отца. Бесполезно, телефон отключен. Что делать, кому звонить посреди ночи? Номер Контини был у Маттео, и уж конечно, она не могла позвонить в полицию и рассказать, что ее отец организует ограбление.Эсэмэс. Она могла, по крайней мере, написать отцу сообщение.Она набирала слова торопливо, не глядя. Элтон все звал ее, и ей казалось, что его голос обступает со всех сторон.

...

Бип. Клавиатура зависла. Черт, этих слов не было в словаре Т9. Она стерла набранное. Написала, глядя на экран:

...

Ей пришлось набирать «бавона» и «сонлерто» почти буква за буквой. Она подняла глаза, обследовала тьму вокруг себя. И одновременно продолжала набирать, не обращая внимания на ошибки.

...

Готово. Она не перечитала сообщение. И почти в ту же секунду, как нажала «отправить», услышала в нескольких шагах тяжелое дыхание Элтона. Застыла, но он ее заметил чуть раньше. И вот он уже стоял к ней вплотную, уперев ей в бок пистолет.

Он вырвал у Лины телефон и толкнул ее вперед. Она спросила:

– Что ты сделал с Маттео?

– Он еще жив, не беспокойся! Голова, наверно, болит, но скоро она просто обязана пройти.

– Ты его избил?

– Шагай! – Элтон подтолкнул ее. – Нам надо отправляться.

– Отправляться? Но…

– А ты думаешь, я буду тут сидеть после того, как ты подняла тревогу?

– Но…

– Пошли!

Они были как пара танцоров.

Давали ударный номер своего репертуара. Они никогда не ошибались. У обоих было тончайшее чувство ритма, и оба безупречно знали, какие шаги совершить.

Виола обихаживала Коллера на диване, обитом черной кожей. Она попросила налить ей виски и положить побольше льда и налила ему сама полный стакан безо льда. Потом – второй, с начинкой. Немного снотворного, ровно столько, сколько требовалось, чтобы замедлить его рефлексы, сделать его вялым и плохо переносящим свет.

Сальвиати нашел кабинет Форстера на верхнем этаже. Он разглядел сейф в стене за письменным столом, но решил, что будет надежнее держать под присмотром компьютер. Рядом со столом, у стены, стояли маятниковые часы. Он открыл стеклянную створку, проделал двухмиллиметровое отверстие в черной точке в центре циферблата. Потом закрепил микрокамеру капелькой двухкомпонентного клея, направив крошечный объектив на клавиатуру компьютера.

Виола тем временем нежила Коллера, который жаловался на сильную головную боль. Она поцеловала его в щеку проурчала ему в ухо несколько слов по-итальянски. Он, кажется, оценил их звучание.

Сальвиати спрятал мини-передатчик в нижней части маятника, где был молоточек. Поместил туда еще гибкую антенну и высокочувствительный микрофон. Не то чтобы ему непременно был нужен микрофон, но он тоже мог пригодиться. Наконец Сальвиати стал искать вилку для питателя. Нашел за книжным шкафом. Оттуда отходил провод, по которому ток шел к лампе, установленной на столике около массивного кожаного кресла, что стояло у окна. Он вставил электрическую вилку, с двумя разъемами, по прозванию «вор».

А Коллер тем временем почти заснул. Ему пришлось собрать остаток сил, чтобы предложить Виоле подняться на верхний этаж. Она польщенно согласилась, сказала только, что хочет выпить еще порцию виски.

Питатель был с европейской двухполюсной вилкой, но она подошла и к швейцарской розетке с заземлением. Покончив с этим, Сальвиати размотал веревку, которую предварительно закрепил у себя на поясе. Видеокамера была готова к работе, но теперь начиналась самая щекотливая часть операции. Сальвиати открыл окно, зацепил веревку за крепления шторных ставней. Потом перепрыгнул через подоконник. Перебирая ногами по стене и держась за веревку, быстро спустился на землю. Ни в окнах второго этажа, ни в саду сигналов тревоги не было. Но кто-нибудь мог увидеть его с улицы. Он прислушался. Ничего. Только машина Контини на другой стороне улицы, едва различимая под дождем. Сальвиати выпрямился. Он запыхался.

В Провансе он поддерживал форму с помощью садоводства и петанка. Но ночное вторжение в частный дом – совсем другой вид спорта. Он перебежал улицу, открыл дверцу автомобиля и сел рядом с Контини. Отдышался. Потом сказал:

– Поехали.

Контини завел мотор. Они тронулись. Чуть погодя Контини задал вопрос:

– А Виола?

– Она знает свою работу, – ответил Сальвиати. – У нее всё под контролем.

– Но разве вы не должны были выйти вместе?

– Более или менее. Сейчас Коллер заснет. Виола заберет веревку из кабинета, сотрет свои отпечатки повсюду в доме. Потом разбудит Коллера, который проснется осовевшим, и скажет ему: ты пьяный, я хочу домой. Он ее выпустит, и она вызовет такси.

– А если завтра он что-нибудь заметит?

– Что? Мы ничего не украли! В любом случае он не знает, как выйти на Виолу.

– Мм. – Контини ехал медленно, вытягивая шею, чтобы разглядеть дорогу под дождем. – Ты хорошо спрятал видеокамеру?

– Он ее не найдет. Кстати, если ты отыщешь подходящее место метрах в трехстах от дома, можем устроить проверку. Заодно я покажу, что ты должен будешь делать в ближайшие дни.

Контини вздохнул:

– Слушаюсь…

Пока Контини искал, где бы встать, Сальвиати включил мобильный. Через несколько секунд телефон издал звук. Сальвиати посмотрел на него с подозрением.

– Что это еще такое?

– Ты получил сообщение, – объяснил ему Контини. – Прочти…

…стало быть, я снова отправился в долину Бавона и два дня прочесывал все тропки вокруг Сонлерто. Думаю, в конце концов, я этот дом нашел. Но он был пуст. Наверно, они обнаружили, что Лина послала эсэмэску с просьбой о помощи, и поменяли укрытие.

И вот теперь у нас больше никаких зацепок. Дом вычистили так, что там словно никто и не жил уже много недель. Мы подобрались близко. Но, осмотрев жилище, как я говорил вам, я прекратил поиски.

Прав Жан: нам ничего не остается, кроме ограбления.

Сейчас сентябрь. Поэтому, по сведениям Жана, «Юнкер» сменил пароли Коллера, те, что он использует для доступа к информации о своих клиентах.

Недаром я пишу вам из Цюриха, где каждый день с утра до вечера занят наблюдением за личным кабинетом Коллера. Мини-видеокамера, спрятанная Жаном, работает. Мне удается видеть все, что он пишет на компьютере. Когда мы узнаем пароль, на сцену опять должна будет выйти Виола, устроив очередное представление, чтобы убрать видеокамеру из кабинета. Все это стоит кучу денег Форстеру. Он, кстати, звонил вчера Жану и сказал ему поторопиться. Но что мы можем сделать?

Анна и Филиппо Корти, друзья Жана, относятся к нашему делу как к необычной форме досуга, они не понимают, что всё всерьез. С Франческой мы об этом не говорим, но я знаю, что она обеспокоена. Я стараюсь не впасть в одержимость, не замыкаться на мысли об ограблении.

Я по своей воле согласился помогать Жану.

Странное сейчас у меня время. Только представьте, вчера мне даже приснился сон, никогда со мной такого не бывает! Там были нелепые образы, как в фильме, но персонажи мне не знакомы. Девушка из Западной Европы: она снова приезжает в какую-то азиатскую страну после многолетнего отсутствия. Вдруг вижу ее девочкой, в традиционной одежде, она смотрит на меня в упор и исполняет что-то вроде национального танца. Потом она опять превращается во взрослую девушку, но ей любопытно повидать места, где она жила когда-то вместе с отцом-дипломатом. Но кто эта девушка? И откуда я знал про отца-дипломата? И, главное, какая связь между этим глупым сном и моей жизнью?

Контини добавил еще пару строк к письму, потом поставил под ним свою подпись и написал адрес на конверте. Он сидел посреди комнаты, которую снял в доме по соседству с домом Коллера. Комната была пустая, вся обстановка состояла из складного стула и столика для пикника. На столике находились листы бумаги, ручки, пустая бутылка из-под пива и экран, где отображался письменный стол Коллера. Контини встал. Было пять пополудни. Коллер должен был вскоре прийти домой, и значит, следовало начинать наблюдение.Но прежде он хотел отправить письмо.Уже много лет Контини писал эти письма, раз в месяц, а порой и чаще. Ни Франческа, ни его друзья не знали имени адресата. Если самого Контини спрашивали об этом напрямую, он уходил от ответа. В конце концов друзья стали называть эти послания «письмами в никуда».Цюрих в те дни представал в вариациях серого на сером фоне, с серыми траекториями перемещения из одной части города в другую. Контини надел плащ, нахлобучил шляпу и вышел под дождь искать желтизну почтового ящика.

– Не делать этого никогда после десяти утра и до четырех пополудни. – Не делать чего?– Не пересаживать только что проросшее растение, – объяснил Сальвиати, снимая кепку, чтобы вытереть пот со лба.– А почему? – спросила Франческа.– Потому что так уж повелось.– А-а.– Не должно быть ветра, и лучше, если небо серое.Франческа подняла глаза. Проходили большие тучи. В самом деле, небо было почти полностью закрыто облаками. После череды солнечных дней с севера подбирались дождевые потоки. Она посмотрела на Сальвиати, который пытался спасти, что возможно, в саду своего съемного дома на Монте-Ченери. – Однако место ты выбрал недурное, – сказала она ему. – Если не считать того, что мы вдалеке от цивилизованного мира, тут в общем-то можно было бы жить.По краям сада, где было немного скального камня, Сальвиати разбил клумбу из пионов и колокольчиков. Стену дома он окаймил лавандой и теперь досаживал несколько цветков герани.– Земля здесь неважная, – проворчал он, распутывая клубок корней.– А почему?– Слишком щелочная. Вон те гортензии были здесь еще до того, как я снял дом, и они слишком розовые.– Понятно.– И листья бледные, не хватает железа. Но, надеюсь, герань сможет выжить. Я внес довольно много материнского грунта…– Материнского грунта?– Да, видишь? – Сальвиати показал на открытый мешок, что лежал рядом. – Это грунт, который был в горшках с геранью. Когда цветки пересаживаешь, их надо обложить родной землей. Тогда растение не будет скучать.Франческа улыбнулась:– Ты меня морочишь.– Нет, я серьезно.Франческа сидела на облупленном железном стуле. Дом был современный, но все вокруг, от орешника до лужайки с густой травой, отдавало стариной, временем, которое не проходит никогда. Сальвиати добавил красок кустам, обрезал ветви орешника и поправил изгородь в глубине сада. Франческа задалась вопросом, как можно любить столь непохожие вещи, как ограбления и садоводство. Она задала этот вопрос и Сальвиати. Он сильно удивился.– Я не люблю ограблений! Кто тебе сказал, что я их люблю?– Ну, в общем, как бы это сказать, ты разве не вор?– Больше нет. А к тому же садоводство не так уж отличается от прочих занятий. Нужны усердие, терпение, чувство риска.– Чувство риска?Сальвиати сделал рукой круговой жест:– В этом саду без него не обойтись!Франческа засмеялась, качая головой. Она начинала догадываться, почему Контини и Сальвиати так хорошо понимали друг друга. Она с удовольствием вдыхала свежий воздух, пока Сальвиати поливал растения. Со своей смуглой кожей и непокорными волосами Франческа могла бы быть любительницей природы. Но она чувствовала себя горожанкой: ей нравились встречи, нравилось шлифоваться о других людей – этого деревня предложить не может.Контини слеплен из другого теста, подумала она. Да и Сальвиати. Спросила себя: как это у меня всегда выходит, что я сближаюсь с людьми, чьи вкусы напрочь не совпадают с моими? Но в сущности, не это ли настоящая возможность шлифоваться друг о друга?Сальвиати принял душ, надел старые джинсы и флисовую фуфайку. Потом зажег огонь в камине.– Уже сентябрь, становится прохладно.Они выпили аперитив. Франческе было хорошо со старым вором. Он принадлежал к тем немногим людям, которым удавалось понять ее, когда она говорила о Контини. Люди считали ее сумасшедшей, но Франческа нашла в Контини опору, определенность, без которых она больше не могла обойтись. Хотя, естественно, он оставался чокнутым, молчаливым, ершистым, набитым маниями сыщиком.– Что скажешь? – спросил Сальвиати. – Сходим куда-нибудь поесть?– А у тебя тут разве нет кухни?– Я не запасся продуктами.– А, ну раз так, придется нам искать ресторан…Дом был обставлен наобум. Мебель, скорее всего, поступила с благотворительных распродаж: диван со скрипучими пружинами, дряблые коричневые кресла, напоминающие больших улиток, фанерный стол и садовые стулья. Но в тот вечер освещение было красивым: его создавали огонь камина и лучи заката, проникавшие в окна. Сальвиати не торопился выходить. Он закурил трубку и предложил Франческе партию в триктрак. Она не знала правил.– Это нетрудно, вот увидишь…– Я не предполагала, что ты любитель салонных игр.– Только этой. – Сальвиати встряхнул стаканчик с костями. – Эта игра мне всегда нравилась.– А почему?– Это Элия научил тебя задавать слишком много вопросов?Франческа улыбнулась.– Потому что там нужно пройти долгий путь, чтобы вернуться домой, – объяснил ей Сальвиати, делая первый ход. – Надо избегать опасностей и использовать удачу, когда она выпадает. Вот что мне нравится.– Понимаю… – Франческа бросила кости. – Три плюс один. Это хорошее начало?– Превосходное. Обычно классическое начало такое…В эту минуту зазвонил телефон.Сальвиати вздрогнул. Сначала он не понял, что это, потом нашел глазами сотовый, лежащий на каминной полке. Он посмотрел на Франческу, и оба сразу догадались, от кого звонок.– Лина?– Привет…В тишине Франческа слышала и то, что говорит Лина. Она хотела выйти, но Сальвиати знаком попросил ее остаться. Она заметила его встревоженный взгляд, углубившиеся морщины на лбу.– Как дела?– Да как-то… надоело мне тут.– Но обращаются с тобой хорошо?– Вот уж не хотела оказаться в таком положении.– В этом нет твоей вины, Лина.– Очень даже есть.Франческа заметила, что Сальвиати задышал чаще, глаза его потускнели. А ведь до этой истории он и его дочь не виделись месяцами и даже не созванивались.– Лина, – повторил он, – надеюсь, с тобой обращаются хорошо.– Да. Я здесь с Элтоном. Он…– Здесь, где? Вы уже не в долине Бавона.– Не могу об этом. – Молчание. – Я хотела сказать, что я здесь с ним и он хочет, чтобы я сообщила тебе об одной вещи. В банке что-то заподозрили.– Заподозрили? Кого?– Не знаю. Может быть, Маттео переборщил с вопросами.– Маттео?– Именно он знал подробности перемещения денег. Но теперь всё в руках у Форстера, и, судя по всему, в банке поползли слухи. Говорят, кто-то продал информацию.– И что? Почему они мне об этом говорят сейчас? Чего хотят?– Хотят, чтобы у тебя все было готово. До того как подозрения конкретизируются, до того как случится что-нибудь…– До того как случится что? Какие подозрения? Я не могу организовать такое за пару дней! Чего они хотят?– Мне надо прощаться с тобой. Пока.– Нет, подожди! Лина, чего они хотят? Лина? – Тишина. – Лина?

– Может, нам придется все бросить.

– Не говори этого даже в шутку!

– Но если ходят слухи…

– Не говори этого.

– Но если в банке…

– Нет!

Сальвиати вздохнул. Форстер посмотрел ему прямо в глаза и сказал:

– Не закидывай удочку. У меня твоя дочь, и ты мне устроишь это ограбление, о\'кей?

В кабинете у Форстера перед письменным столом сидели Контини и Сальвиати. На стульях из хромированной стали, с обитыми тканью сиденьями. Позади письменного стола, и сбоку от него, и с другой стороны комнаты, а потом снова позади письменного стола расхаживал Форстер. Он нервничает, подумал Контини. Может, даже напуган. Словно теперь он уже не может обойтись без этого ограбления.

– Нам не повезло, – сказал Сальвиати. – Но теперь-то мы не должны играть с огнем.

– Что ты хочешь сказать? – накинулся на него Форстер. – Тебе ясно, что ты втянул в эту историю проклятого сыщика?

– А ты втянул мою дочь.

– Да не может быть! – Форстер вытаращил глаза. – Ладно, я давил на тебя. Ведь это дела, так? Твоя дочь должна мне деньги! Но где это видано, чтобы вор якшался с сыщиком?!

Форстер орал, а Контини молчал. Они виделись впервые. Контини хотел бы остаться в тени, но на этом этапе встреча стала неизбежной, поскольку сама возможность ограбления оказалась под угрозой.

В конце концов пришлось Сальвиати резюмировать ситуацию:

– В любом случае, если у кого-то есть подозрения, дело становится слишком рискованным.

– Не могу поверить. – Форстер обогнул стол и опустился на хромированную сталь и ткань. – Почему ты трусишь? Нет никаких подозрений, одни слухи: служащие треплются между собой.

– Если есть хоть одно подозрение, – сказал Сальвиати, – лучше бросить. Ты отдаешь мне обратно дочь, а я…

– Ни за что! Слушай, Сальвиати, вбей себе в голову одну вещь. – Форстер положил руки на стол. – Это ограбление ты устроишь. Я тебе дал знать про подозрения, чтобы ты принял свои меры предосторожности, но…

– Какие меры предосторожности?

– …но твоя дочь у меня в руках! Поэтому ты устроишь это ограбление!

– Но ведь…

– Ты устроишь это ограбление. И разговор окончен.

Сальвиати встал.

– Я устрою это ограбление. Но…

– Ну вот!

– Но если все пойдет не так…

– Все пойдет хорошо.

– Ноя…

– Ты думай, как взять эти деньги.

– Это вопрос не только денег. – Для него – только.– Но для нас нет. У меня была дочь, которую я не видел не знаю сколько времени, и теперь, чтобы освободить ее, мне нужно красть, мне нужно втягивать друзей в затею, которая может кончиться плохо.– Давай не будем бинтовать себе голову, пока она не разбита.– Почему ты мне помогаешь, Элия?– Не знаю.– Это правда?– Не знаю.Контини и Сальвиати бродили в лесу над Корвеско. Недавно стемнело. Был час, когда лисы покидают место дневной лежки и готовятся к ночи набегов. Контини взял с собой фотоаппарат, оба надели темное.– Правильно ли, что я привлекаю всех вас? Правильно ли, что я тебя затащил в эту историю?– Помнишь, Жан? Почти двадцать лет назад, в подвалах той виллы?– Помню.– Ну вот. Теперь то же самое.Лес сентябрьской ночью – это что-то особенное. От стволов и от камней идет тепло, накопленное за день. В густых кустах, в тени ежевики гнездится сырость, а в воздухе проносится ветер, и от его дуновений пробирает дрожь. В лесах лето не кончается разом, но в сентябре можно почувствовать что-то такое, чего не было июльскими ночами. Больше спокойствия, наверно. Словно природа становится серьезнее. Сальвиати встал и прислушался.– Ни звука не слышно.– Да, бывают такие минуты, – отозвался Контини. – Но если ты еще немного послушаешь…Через несколько секунд раздался короткий крик совы. Потом потрескиванье сверху. Потом плюх. Потом…– Вот! Это была лиса… слушай!Издалека донесся лай, он начинался с низкой, приглушенной ноты и заканчивался очень высоко, чуть ли не плачем. Контини сказал:– Может быть, я знаю, где она.Они пошли медленно, с долгими остановками. В какой-то момент справа они услышали сдавленный взвизг косули. Потом шорох потревоженных листьев, легкий топот. Снова крик совы.– Лисята готовятся покинуть нору, – пробормотал Контини. – Сегодня, наверно, один из последних разов, что я их вижу.В лесу зима меняет жизнь. Животные это знают. И еще они знают, что в сентябре уже не до игр. Это время, когда лисы, родившиеся весной, уходят искать свою территорию. Контини остановился у каштана и нагнулся осмотреть землю. Он осветил фонариком несколько тонких экскрементов.– Туту них была нора, несколько недель назад.– А сейчас?– Думаю, мы близко, устроимся тут.Они спрятались за кустарником, так, чтобы можно было наблюдать за ложбиной внизу. Контини приготовил фотоаппарат. Вскоре они услышали шелест шагов. Бегущее животное. Оно резко остановилось, где-то под ними.– Принюхивается, – прошептал Сальвиати. – Он нас обнаружит.– Возможно. Чуть раньше мы могли на этот счет не беспокоиться, но ветер переменный.– И сейчас…– Прислушайся, он бродит там.Старый лис подходил осторожно. В пасти он сжимал крота. Но был уже сыт. Незадолго до этого он съел зайца, поэтому хотел оставить крота про запас. У него был тайник, пониже, в лощине. Лис остановился понюхать воздух. Услышал шаги другой лисы. Летом на границе его территории появились две-три молодые лисицы, они завели щенков. Теперь лисята ушли. А старый лис уходить не собирался. Этот лес был его домом.Внезапно он застыл, приникнув к земле.На другой стороне ложбины кто-то был. Лис навострил уши, напрягся, весь обратившись в слух. Потом учуял знакомый запах. Этот ничего не сделает, лис его знал.Но там было два запаха, и другой был новым.Старый лис был осмотрительным – настолько, что даже собрался сбежать. Однако в конце концов решил помалу продвигаться вперед. Главное, не слишком приближаться. Доползти до логова, закопать крота и потом бежать. Он знал, что первый из двух запахов связан со вспышками света, которые не причиняют боли. Знал, что в лощине имеется боковой лаз, который позволит ему пройти по трухлявому стволу и замести следы на камнях. Он знал тут всё, потому что это была его территория.Лис засеменил вниз, в долину, все так же настороженно, не ослабляя внимания, пока наконец не достиг норы.

Жан Сальвиати любил смотреть на реку. С детства любил сидеть на берегу и отдаваться на волю водного гипноза. Позднее, ходя на рыбалку, он научился читать жизнь реки. Пузыри, которые говорят о присутствии рыбы. Участки, прикрытые ветвями. Тучи насекомых, висящие над водой, то есть поденки, которым нужно подражать, чтобы обмануть добычу.

В тот день в середине сентября, не зная, чем бы еще заняться, Сальвиати пошел на рыбалку. На нем была куртка с множеством карманов, старая матерчатая кепка и болотные сапоги. Он постегал удочкой вверх-вниз, как хлыстом, не сгибая запястье. Потом резко прервал движение и мягко опустил леску на воду, подражая полету насекомого. Когда течение стало уносить поплавок, Сальвиати повторил заброс, целясь в пузыри, которые он приметил на середине реки.

Он хорошо знал эту реку. В сущности, это все еще была его родина. Но чем больше времени проходило, тем больше Сальвиати скучал по Провансу. Ему тяжело досталась жизнь садовника, право на обыденность. А теперь он вот-вот откажется от всего завоеванного. Потому что в глубине души Сальвиати сознавал, что в Швейцарии нельзя украсть десять миллионов так, чтобы тебя не поймали. В любом случае он не мог дать задний ход.

Лина была его дочерью. Сальвиати сделал несколько шагов вдоль берега, снова забросил удочку. Возможно, муха, которую он насадил на крючок, была слишком броской, чтобы сбить с толку рыбу.

Лина – моя дочь, подумал он, произнося слова внутри себя.

Они ведь дошли до того, что стали друг другу чужими, но Сальвиати никак не мог избавиться от страха перед отцовством. Сидя в тюрьме, он ночами думал: моя дочь растет, меняется, а я тут. Выйдя, он сразу попытался наладить отношения. Но Лина выросла, изменилась. И была далеко. Каждый раз, как он думал о ней, возвращался страх. И Сальвиати возвращался в тюрьму. Потом раздумья уходили, жизнь брала верх. А теперь дума не уходила никогда. Сальвиати постарел, он был лишь старым садовником, который умел различать сорта роз и ловить рыбу на муху.

Но вот, похоже, получалось, что он и с наживкой не угадал. Накануне вечером он смастерил несколько мух и прицепил их к куртке. Он выбрал маленькую и насадил ее на крючок. Главное, когда удишь на муху, – правдоподобие. Чем естественнее держишься, тем лучше клюет рыба. Все поддельное: наживка, заброс, заманиванье рыбы мухой. Но все должно казаться настоящим.

Он еще пару раз закинул удочку, слегка перемещаясь вдоль берега. В этом месте река расширялась, и растительность редела. Вид воды успокаивал душу Сальвиати. Она была среди того, что нравилось ему в Швейцарии. Ледники и большие озера, водопады и альпийские озерца – вода была повсюду, как знамение жизни, свободы.

Он почувствовал натяжение удочки. Есть. Он сильно рванул, чтобы насадить добычу на крючок. Потом отпустил немного лески. Перенес вес тела на ноги и начал сматывать нить. Помалу, стараясь утомить рыбу. Похоже, попалась крупная, потому что, едва Сальвиати давал ей маленькую передышку, она принималась тащить, как фурия.

В какой-то момент рыба перестала сопротивляться. Сальвиати начал подтаскивать ее к себе, готовя маленький брод, чтобы вытащить добычу из воды. В конце концов ему удалось обмануть ее. Его самодельная муха села на воду, как настоящая, и рыба ее проглотила. И вот теперь…

Толчок.

Сальвиати сначала не понял, что произошло. Звук обрывающейся лески. Руке легче. Рыба рванула настолько неожиданно, что Сальвиати решил, будто леска запуталась. Но потом осознал: рыба притворилась снулой и собрала силы для последней попытки бегства.

Он подобрал леску, бурча про себя. Пришла беда – отворяй ворота. Делать нечего. Он насадил другую муху на крючок, выбрав экземпляр, похожий на тот, что увела у него рыба. И именно в тот момент, когда он завязывал узел, его осенило. Мысль пришла нежданно, потому что думал он совсем о другом. Но она была некоторым образом связана с рекой и рыбной ловлей. Идея трудноосуществимая. Но, так или иначе, идея.

Ограбление стало возможным.

Сальвиати так и застыл на берегу реки. Задача выполнима. Вода шумела вокруг него. Солнце протягивало косые лучи к реке. Дело шло к вечеру. Сальвиати не поймал ни одной рыбы, но он понял, как своровать десять миллионов у «Юнкер-банка».

Контини поднял глаза и посмотрел на озеро, прикрыв веки. Потом обернулся и снова сел за письменный стол, не отрывая телефон от уха. Сказал:

– Ну, значит, готово дело?

– Более или менее, – ответил Джорджо Распелли.

– Как – более или менее?

– Вот, в сентябре у меня есть доступ к компьютеру Коллера, то есть к реальным сведениям. Они уже передали в Беллинцону описание сумки, в которой прибудут деньги. Черная сумка фирмы «Самсонайт», емкость тридцать литров, потому что они используют…

– Хорошо, но…

– …всегда одну и ту же модель для всех перевозок, так как…

– …мы же на телефоне, не надо подробностей.

– Конечно, извините. Я уже отправил Сальвиати факс. Факс надежнее электронных писем. Так или иначе, в общем…

– В общем, готово дело.

– Почти. Контини вздохнул:

– Как – почти?

– Информация есть. В самом деле…

– Распелли.

– Слушаю вас.

– Вы узнали или нет, когда состоится эта перевозка?

– В том-то и проблема, – компьютерщик понизил голос. – По телефону не могу распространяться, но… беда в том, что сейчас период повышенных мер безопасности.

– То есть?

– Они чего-то боятся. Будто обнаружена утечка информации. Но они не знают, в чем опасность. Они не изменили пароли, однако, из осторожности, заморозили менее срочные операции.

– Заморозили?

– Отложили. До того момента, когда служба внутренней безопасности проведет свое расследование. Перевозка в… ну, та, что интересует вас, в общем, та…

– Мы поняли друг друга.

– Ну вот, эту перевозку перенесли на декабрь.

– Декабрь?

– Именно.

– Декабрь…

Контини попрощался с компьютерщиком. Положил телефон на стол. Он был в нерешительности. Банки, служба внутренней безопасности, перевозки. Ему казалось, что все это нереально. С тех пор как он согласился помогать Жану, он жил в каком-то сне. В сущности, в этом он не отличался от Анны и Филиппо Корти.

А теперь было похоже на то, что до декабря ничего не случится. Никакой перевозки, никакого ограбления. Возможно, и впрямь Форстеру придется наконец признать свое поражение. И Жан получит дочь. Но у Контини были сомнения на этот счет…

Он встал из-за стола, опять стал смотреть на озеро. Он чувствовал себя зверем в клетке. Не хотел идти на попятный, но что-то внутри него восставало при мысли, что надо совершить противозаконный поступок.

Декабрь. Все равно как если бы компьютерщик сказал «в другой жизни» или «в другой вселенной». Нет, не со мной, думал Контини, это в действительности происходит не со мной.

– Декабрь? Я не могу ждать до декабря! – Но тебе придется это сделать. Если, конечно ты не захочешь…– Нет, – закричал Форстер, – я не могу отступиться!– Но…– Слушай, Сальвиати, тебе не стоит заставлять меня нервничать!– Ладно. Я знаю, что сила на твоей стороне. Но не я решил отложить перевозку. И ведь отдел внутренней безопасности банка все еще ведет расследование, которое…– Насрать мне на расследование. Что они, по-твоему, могут накопать?Тут вмешался Контини:– Ну, я бы проверочку устроил. Ваш друг, Марелли, мог как-то наследить.Форстер окоротил его:– А тебя вообще никто не спрашивал!Они снова сидели в его кабинете. И опять там был Контини. Форстер не понимал, на кой Сальвиати сдался этот клоун.– Мне хотелось бы переброситься парой слов с Марелли, – говорил тот самый Контини. – Хорошо бы понять, не оставил ли он каких-то следов, которые…– Хватит болтовни, – прервал его Форстер. – Марелли вне игры.– Он все еще там же, где Лина? – спросил Сальвиати.Форстер заметил мнительный отцовский взгляд. Порой его посещало подозрение, что Сальвиати постарел, что он, Форстер, непоправимо ошибается, доверившись ему. Но чем больше проходило времени, тем кровожаднее становились адвокаты «К-Инвестмента». Форстер уже не мог свернуть с пути. И не мог ждать. Он встал. Посмотрел Сальвиати и Контини в глаза.– Я не пойду на попятный. И вы тоже этого не сделаете. Внутреннее расследование ни к чему не приведет, если только ваша неосмотрительность…– Мы не оставили следов, – заметил Сальвиати. – Мы используем правильные пароли.А вообще-то, может, Сальвиати и не постарел. Форстер таким его и помнил: резкий голос, решительное лицо человека, который слов на ветер не бросает.– В любом случае, – вступил в разговор Контини, – мы к «Юнкеру» отношения не имеем, так что нам не стоит бояться. Но Марелли работал там. Если обнаружат, что первая информация исходит от него…Форстер засопел. Нелегко сладить с этими двумя, особенно когда они вместе. Он поднял руки, будто сдаваясь.– Хорошо, я дам вам поговорить с Марелли. Но вы устроите это ограбление без протестов, о\'кей?– А Лина?– Что Лина?– Ты же не продержишь Лину в плену до декабря?– Почему это?– Потому что…– Если я ее отпущу, ты ограбишь банк? Сальвиати не ответил.Это было немалое затруднение, но Форстер не мог действовать иначе. Действительно, нелегко прятать девушку три месяца. Но тогда тем более десять миллионов – минимальная сумма, нужная ему, чтобы покрыть расходы и избавиться от стервятников.– Я подержу ее взаперти, но обещаю, что мы будем обращаться с ней хорошо.– Но три месяца! – запротестовал Сальвиати. – Это невозможно!– Иного выхода нет. Мне жаль.Надо было задобрить эту парочку. Потому что они еще не знали, что Форстер их наколет. Теперь ему уже не оставалось ничего другого. Он должен был хапнуть десять миллионов и потом избавиться от исполнителей и замять всю эту историю. Форстер неоднократно разбивал себе лоб за время своей карьеры и всегда брал новый старт. Следовало только принимать нужные решения в нужный момент.– По сути, мы все работаем ради одной цели, – сказал он, провожая их к двери. – Ты, Сальвиати, получишь дочь и немножко денег, я смогу вернуть долг, а…Форстер прервался.– А ты, Контини? – продолжил он с усмешкой. – Кто тебя-то заставляет это делать? Деньги нужны?Контини ничего не сказал, не изменил выражения лица. Но Форстер, который хорошо улавливал нюансы, заметил что-то во взгляде детектива. Каким-то образом он задел его за живое. Он решил еще наподдать ему.– А, Контини? Ну-ка, скажи, тебе-то зачем это ограбление?

Анна Корти жила в квартале Даро, на севере Беллинцоны, и ездила на работу на велосипеде. Ей нравилось проезжать по центру, подпрыгивая на кубиках из красного порфира, ей нравилось узнавать знакомые лица перед магазинами или за столиками баров. Иногда, когда оставалось время до начала работы, она заходила куда-нибудь выпить кофе. И поболтать. О погоде, о семейных делах, о городских сплетнях. Эти разговоры успокаивали лучше, чем сеанс массажа.

Вокруг библиотеки царило оживление. Анна сидела за столом и видела, как приходят студенты, пенсионеры и дамы, ищущие книжку для мужа, он ведь все равно их не дочитывает, знаете, что уж мне тогда эти книжки покупать. Библиотека находилась недалеко от реки Тичино, близко от центра. Часто Анна приносила себе еду из дома, в пластиковых коробочках. Гуляла по берегу реки и садилась поесть на скамейку. Из-за реки доносился гул автострады.

– Знаешь, какая-то ты уставшая, по-моему…

– Кто, я?

– А что, тут кто-то еще есть? Анна улыбнулась.

– Извини, нет, я, скорее, рассеянная.

Рената часто обедала вместе с Анной. Она тоже любила пройтись вдоль реки. Она работала не в библиотеке, но в том же здании: приводила в порядок бумаги для Государственного архива. Анна придумала причину, по которой она могла быть рассеянной:

– В последнее время мы с Филиппо часто спорим. Он становится нытиком.

– Нытиком?

– Жалуется на все, он напоминает мне своего отца. Думаешь, стареет?

Анна попала в точку: Рената обожала говорить о чужих мужьях. Она поправила покрашенные в медный цвет волосы и одарила Анну понимающим взглядом.

– Это нормально, видно, что он не находит достаточно стимулов. К счастью, мой муж пристрастился к горам, а до того было тяжело.

– Филиппо никогда не жаловался, – проговорила вдруг Анна.

– Но если ты только что сказала: он жалуется?

– А, да, в последнее время…

Анна не особо умела лгать. Правда состояла в том, что ее муж любил спокойную жизнь. А вот ей хотелось перемен. Потому-то она и ринулась в замысел Сальвиати. Уже одни только слова «ограбление» и «банк» являли ей новые миры, обещали жизнь, полную тайн и сюрпризов. А они с Филиппо, с тех пор как поженились пять лет назад, как-то закоснели. Детей пока не завели, к счастью, но ради чего? Если для того, чтобы отправляться в одни и те же поездки и видеться с одними и теми же людьми, уж лучше было родить малыша и распрощаться с молодостью.

– У нас всё по-другому, – говорила Рената, – видишь ли, у моих начальников предприимчивости меньше, чем у этого огурца… огурца, который невесть как очутился в моем сандвиче; нет, ну это возможно: говоришь им «без огурцов», а они тебе кладут огурец?

– М-да… – Анна теряла нить разговора.

– В любом случае, мы приноравливаемся. – Рената выбросила огурец. – Мужчины – особый сорт людей. Или они становятся начальниками и тогда всю жизнь только и делают, что уклоняются от неприятностей, или они должны найти себе хобби. Ты должна найти что-нибудь для Филиппо, дать ему совет…

Слова Ренаты утекали прочь, как река перед ними Анне удавалось поддерживать беседу, ограничиваясь знаками согласия. Одновременно она думала о своей работе. Ей тоже порой бывало скучно. Возможно, мысль обчистить банк играла ту же роль, что и хобби. Способ разгрузить голову.

Может, поэтому они с Филиппо и согласились? Как два ребенка, которым захотелось поиграть?

– Ты думаешь, достаточно хобби?

– Если это занятие держит тебя в форме, потом оно помогает тебе жить лучше.

На самом деле Анна знала, в чем загвоздка. Именно она хотела превратить ограбление в забаву. Чтобы не чувствовать страха, она делала вид перед самой собой, что это игра.

Позднее, в библиотеке, она искала книги о кражах в банках. Но обнаружила только романы, которые не имели никакой связи с реальностью. Истории о благородных бандитах и о злобных монстрах, которые грабят, чтобы дать выход своему безумию. Кто-то подпускал иронии. Она открыла первый попавшийся детектив, роман Дональда Уэстлейка. «Тому, кто никогда не пробовал, сразу скажу, что грабить банк – занятие очень скучное». Анна поставила книгу на полку и бросила поиски.

Нигде ни строчки о невыдуманном ограблении. Ни строчки о таком человеке, как Сальвиати, который начинает красть в детстве и затем превращает это в свое ремесло. О паре вроде нее и Филиппо, которая вдруг видит перед собой Сальвиати. И тот обращается к ним с просьбой о помощи. В их гостиной. Здорово, ребята, помните меня? Ну, в общем, мне тут надо банк ограбить, подсобите? А вокруг безделушки, свадебные фотографии… Что они могли ему сказать? Согласились, но не приняли всерьез. А теперь, когда Анна по-настоящему задумывалась об этом, ей становилось почти дурно. Что же мы делаем? Она позвонила мужу:

– Слушай, Филиппо, извини, что я тебя беспокою, когда ты в школе, но я думала об ограблении.

– Анна, – вздохнул Филиппо, – я же тебе говорил, что…

– Знаю, знаю. Но ведь и ты старался разузнать побольше об ограблениях!

– Это были истории, я читал их, и всё. Я не начинал разговора типа: но как здорово, давай мы тоже этим займемся!

– Но ты согласился помочь Жану.

– Анна, нам не стоило бы говорить об этом по телефону.

Они не могли говорить об этом по телефону! По телефону! Как два преступника. Анна в жизни не беспокоилась о прослушивании телефонных разговоров. Она даже не знала, дозволено ли это швейцарскими законами.

– Слушай, Анна, я дал согласие Жану, но мы еще посмотрим, ладно? До тех пор, пока мы не должны делать ничего, как бы это сказать, слишком…

– Ты хочешь сдать назад?

– Нет, я сказал Жану, что мы поможем, и мы поможем. Но не будем поддаваться панике. Мы два взрослых человека и…

– А что, взрослые не крадут? Ты учти, что Жан все делает всерьез, хотя мы притворяемся, что это игра!

– Игра? – Анна чувствовала, что Филиппо нужно усилие, чтобы сохранять спокойствие. – Слушай, я тебя уверяю, что это не игра.

– Я знаю, – сказала она. – Сегодня я впервые это поняла.

– Я рад. Поговорим об этом вечером, ладно?

– Ладно. Пока, хорошо тебе поработать!

– Пока!

Разъединившись, Анна на минуту застыла за шкафом «Разное и комиксы». Одна мысль пригвоздила ее к месту. Она позвонила мужу в разгар рабочего утра. И говорили они не о покупке продуктов и не о техосмотре автомобиля. Она набрала номер Филиппо, чтобы рассказать о своих мыслях, о том, что она чувствует. Такого она не делала уже, по меньшей мере, года три.

И что же это означает?

Анна улыбнулась про себя. Она отвергла вывод, что ограбления полезны для брака. Она вернулась за конторку у входа и помогла пареньку найти статью по социологии.

Франческа Бессон любила дом Контини в Корвеско. Эти толстые стены белого цвета, эти темно-зеленые ставни и веранда, глядящая на нижнюю деревню. Как и сам Контини, дом казался старомодным, но и существующим вне времени: он мог быть построен неделей раньше или в начале двадцатого века. Контини был там очень уместен, со своими лисами, и кактусами, и с этими письмами в никуда. Франческа уже отказалась от попыток выяснить, кому он их посылает. Но не отказалась от надежды понять. Пока Контини резал грибы, она готовила бульон для ризотто. – Почему ты мне не рассказываешь, как познакомился с Сальвиати?Контини перестал резать – на секунду, ну, может, на две. Потом возобновил свою работу.– Эту историю я тебе как-нибудь расскажу. Но не сейчас.– Почему?– Ну… Возможно, я еще не готов.– А к ограблению?– Что?– К ограблению готов?– Это что, вечер вопросов? Франческа улыбнулась:– Нет, я просто думала… как нам ждать до декабря?– Но в сущности, это ничего не меняет.– Ах, вот как? Когда ты в последний раз соглашался взять дело? Последний клиент когда тебе заплатил?Контини в ответ только вздохнул. Франческа не отступала:– А Сальвиати? Что будет делать он?– Я посоветовал ему поехать обратно в Прованс. Если ему нужно озарение, это может произойти и там, бесполезно сидеть здесь и платить зря за аренду.– Но здесь его дочь.– Они не виделись месяцы, годы…– Она его дочь, Контини, ты что, правда не понимаешь?Нет, Контини понимал. В последнее время он не мог слышать разговоров об ограблении, о Жане и его дочери. Ему встали поперек горла Форстер и его угрозы, этот цюрихский компьютерщик и его пароли.– Не хочу понимать, Франческа. Мне достаточно ждать декабря.– Но…– Завтра надо нам опять сходить за грибами. – Контини покрутил в руках белый. – Было бы жаль не воспользоваться таким урожаем.Франческа не отреагировала. Она начала подрумянивать рис. Спросила:– Хочешь красного вина? Контини кивнул.– В любом случае, – сказала Франческа, откупоривая бутылку, – это должно быть что-то важное.– Что?– То, что объединяет тебя и Сальвиати. Не все грабят банк, потому что об этом попросил друг.– А ты? Ты тоже захотела быть причастной. Ты не подруга…– Не чья подруга?Контини заметил, что глаза Франчески блеснули. Он понял, что вступил на опасный путь.– Ты не подруга Жана. Ты делаешь это для меня… – Франческа не отрывала от него глаз. – И я тебе за это благодарен. Мне хотелось бы суметь объяснить тебе, но… ты знаешь, что у меня со словами плохо. Франческа погладила его по щеке. Задача приготовить ризотто спасла их от других рискованных разговоров. Они ели на веранде, пока закат медлил над крышами Корвеско. И теперь уже Контини вернулся к той же теме, что очень удивило Франческу.– Ты права, эта история меня слишком занимает. Ты ведь знаешь, я привык работать в одиночку. А на сей раз, помимо того что речь идет о краже, на сей раз я должен вверить себя Жану.– Не доверяешь?– Я доверяю Жану. А вот самому себе не доверяю. Но посмотрим… я тут пока продумывал кое-что.Франческа отложила вилку и посмотрела на него. Контини, который делится своими мыслями, – это даже не редкость, а уникальный случай.– Завтра схожу поговорить с Джионой, хочу послушать, что он об этом думает. А потом буду настаивать, чтобы Форстер организовал встречу с Марелли Если есть хоть один шанс узнать, где Лина, и освободить ее так, чтобы не пришлось ничего красть… В общем, хочу попробовать. А тем временем…Контини замолчал и как будто задумался.– Тем временем?– Тем временем хочу подумать о своей работе, и о своей жизни, и о нас с тобой. До декабря время будет.– Подумать о нас с тобой? Что ты имеешь в виду? Прежде чем он смог ответить, зазвонил телефон.Франческа отпила глоток мерло и покачала головой. Контини всегда удавалось уходить от вопросов, тем или иным способом. Она снова принялась за ризотто, а телефон все сигналил и сигналил.Трубка упала в диванную складку. Контини едва успел ответить.Это был Жан Сальвиати. Он начал с сути:– У меня появилась идея.– Идея? Ты хочешь сказать, что придумал способ, как…– Есть вариант. Это пришло мне в голову на рыбалке. Я не стал тебе говорить сразу же, потому что мне надо было проверить пару деталей. Нам везет. Элия, в общем-то нам везет!– Ну, раз уж ты так говоришь…– Будет трудно, но не то чтобы невозможно. В прошлом такие вещи были моим коньком. Конечно, тогда речь шла не о банке и не о десяти миллионах.– Вот-вот. И как же, по-твоему, мы сможем…– Я тебе все растолкую. Это очень простой план. Почти киношная штука, знаешь, такое бывает в фильмах.Контини забеспокоился:– В фильмах?– Да, а еще – в комиксах. Помнишь истории про того вора в маске, как там его звали… Диаболик, кажется.– Диаболик?– Так вот, это будет вроде как у Диаболика. Но я тебе объясню.– Кто такой Диаболик? Слушай, Жан, я хочу понять, что…– Все объясню, будь спокоен. Признаю, идея немного странная…– А, – Контини вздохнул. – Немного странная.– …но иной раз странные идеи оказываются лучшими!– Думаешь?– Правда, Элия, у нас может получиться.– Немного странная, – повторил Контини. – Но насколько странная?

Есть старик в горах над Корвеско. Его зовут Джиона, и он отшельник.

Он проводит дни в отращивании бороды. Время от времени кто-нибудь приносит ему немного хлеба, суп и, может быть, бутыль вина. Живет он в лачуге, построенной вплотную к пещере, рядом с горной речкой Трезальти. Бродит по лесам, как дикая коза, охотясь или рыбача. Но большую часть времени он лишь смотрит, как солнце появляется и исчезает среди гор.

Джиона почти никогда не спускается в деревню. Чтобы увидеть его, вы должны подняться на север над Корвеско. Не местным дорогу отыскать непросто. Нужно пройти через каштановую рощу, а потом войти в елово-сосновый лес. Слева вырисовывается вершина Монте-Бассо. В конце леса – пастбищный луг, на котором в хорошую погоду всегда найдется пара пастухов. Здесь, после небольшого скалистого гребня, снова переходим вброд Трезальти.

Чтобы не мочить ноги, надо перескакивать с камня на камень. И может статься, пока вы пытаетесь сохранить равновесие, хлопком петарды прозвучит вопрос:

– Кто идет?

Контини остановился, помахал рукой и попробовал найти надежную опору. Старый Джиона, наверно, никогда не переменится.

– Мы – закон, – ответил Контини громко. – Пришли за тобой.

Из-за валуна показалась видавшая виды бейсболка «Чикаго Булле». Под ней – ухмылка Джионы.

– Да разве у закона может быть такое лицо…

На старике были бумазеевые штаны и накидка из сшитых вместе разнородных меховых шкурок. За плечом – охотничье ружье.

– Слушай, – сказал ему Контини, – пора отказаться от мысли, что ронять гостей в ручей – твой почетный долг.

Джиона усмехнулся и подал руку сыщику, чтобы помочь ему перескочить на берег.

– Давненько я тебя не видел, Контини! В какую неприятность ты вляпался?

Старый отшельник разговаривал чудаковато – как человек, привыкший повторять себе самому фразы, которые он нашел в книгах или услышал во сне.

– Странная сейчас у меня в жизни полоса, – отозвался Контини. – Трудно определить род неприятностей.

– Я знал, что ты сюда заберешься, нутром чуял! Хочешь промочить горло хорошим кофе?

Контини пошел за стариком в его халупу. Это была большая комната, отапливаемая неугасимым камином. На стенах выстроились в ряд полки, заполненные книгами и газетами. В углу красовался старый радиоприемник. Стол представлял собой деревянную доску, положенную на две бочки. Для сидения имелись старое кресло, две табуретки, мешок, набитый соломой, автомобильное сиденье и пень.

Джиона варил кофе в кастрюльке. Контини проверил табуретку на прочность, прежде чем сесть. Потом закурил. Заметил, что с потолка свисает крупный окорок.

– Вижу, ты жизнью не обижен, старик.

– Не жалуемся! А ты? Как поживают лисы?

– Щенки ушли.

– А Франческа? Еще выносит тебя?

– Вроде да. – Контини выпустил дым изо рта. – Так же, как я выношу тебя.

– Никудышное сравнение! У меня хороший характер.

Кофе был готов. Джиона подал его в двух терракотовых чашках, потом закурил сигару и сел рядом с Контини.

– Ну, парень, расскажи мне об этих неприятностях.

Контини имел привычку рассказывать о своих делах отшельнику. Живя вне мира, старик был наделен необычной проницательностью, которая позволяла ему видеть вещи в истинном свете.

– Если без лишних слов – дело в том, что мне предстоит ограбить банк.

Джиона поднял брови. Потом почесал в голове. Наконец сказал:

– Тут надо чего-нибудь покрепче. – Он вытащил бутылку крепкой настойки, объяснив, что это чудодейственный эликсир, который делают в одном монастыре в сердце Альп. – Идеален для случаев помешательства в начальной стадии. Выпей, мой мальчик, и увидишь, что…

– Я говорил серьезно.

– Серьезно? Контини кивнул.

– Ты, значит, собираешься ограбить…

– Да.

– …банк?

– Да.

Джиона налил каплю настойки в кофе.

– Нельзя тебя бросать одного, так?

Контини вздохнул. Порой Джиона казался именно что старым безумцем. А может, он таким и был и оттого обладал особым знанием. Контини рассказал ему о Жане Сальвиати, о шантаже Форстера и о замысле украсть десять миллионов в «Юнкер-банке». Джиона его не прерывал. Выслушав все, пробормотал:

– Почему ты мне раньше об этом не говорил?

– А что бы ты мне мог сказать?

– Это нелегко… – Джиона ворошил кочергой угли в камине. – Если вы не сумели освободить дочь и если этот Форстер настроен серьезно…

– Он настроен серьезно. Судя по письмам, которые Жан видел в его доме, у него проблемы с деньгами.

– И стало быть, он хочет ограбить банк.

– Да.

– То есть хочет, чтобы это сделали вы. А если бы вы отказались?

– Жан говорит, что Форстер был бы готов на все. Да и Лина у него в руках.

– А этот Форстер не боится, что на него заявят в полицию?

– Кто? Вор на пенсии и, с позволения сказать, детектив? Да и в любом случае у нас не было бы никаких доказательств.

– Мм… – Джиона сгреб угли и передвинул полено. – Однако есть в этой истории второе дно.

– И что же это?

– Вы, можно сказать, банда. Группа дилетантов… Сколько вас?

– Пятеро. Я, Жан, Франческа и двое Корти, Филиппо и Анна.

– Группа. Но заводилы – ты и вор, Сальвиати. Вы двое.

– Мы? По милости Форстера! Если бы не он, Сальвиати был бы в Провансе.

– Но он вернулся. И нашел тебя. Теперь ты хотел бы увильнуть, но не можешь.

– Яне…

Контини осекся на полуслове. Джиона был прав. В этом ограблении ему не хотелось участвовать. Он чувствовал, что это ошибка. Но с самого начала он заткнул рот своей интуиции.

– Ты прав. Я бы не хотел грабить банк. Но я хочу помочь Жану.

– Он позвал на старт, ты отреагировал. Теперь вы работаете вместе. Ты больше не Контини, парень. Запомни: в этой истории ты – Контини и Сальвиати.

– Что ты хочешь сказать?

– Но еще ты по-прежнему – Контини и Франческа. Перед собой ты имеешь Сальвиати и Форстера, когда-то они были связаны по работе, связь сгорела, но из нее выросло это дело. А кроме того, у тебя Филиппо и Анна. Другая пара.

– Прости, Джиона, я не разберу, к чему ты клонишь…

– Это все работает, как колокол… – бормотал Джиона, неотрывно глядя в огонь: могло показаться, что он засыпает. – Как звук колокола, звук, который ты не можешь заглушить…

Контини смотрел на него внимательно. Не понимал ни слова.

– Звук колокола всегда двойной. Когда слышишь звук, ты должен ждать отзвук. Так работает эта штука, так и у тебя с Сальвиати. И ты должен думать в этом русле.

– Но что я должен делать?

– Ничего. Будь начеку, чтобы не упустить отзвук. И… да, кстати, ты вроде сказал, что Форстер даст вам поговорить с этим Марелли?

– Да, он обещал. Но пока не объявлялся.

– Марелли был с Линой, правильно?

– Да. Я думал, это он ее сторожит. Но потом, в той эсэмэске с просьбой о помощи, она написала нам, что Марелли держат в плену, как и ее саму.

– Вы потребовали объяснений от Форстера?

– Он сказал нам, что Марелли вне игры. А к тому же кое-что еще заставляет меня задуматься – то, что Марелли и дочь Жана созванивались до ее похищения.

– Ну и что это может означать?

– Возможно, похищение вначале было ложным. Возможно, Лина и Маттео были знакомы и попытались одурачить Жана… пока Форстер не одурачил их самих.

– Лина и Маттео. Понимаешь? Лина и Маттео. Только он может привести тебя к ней… и помочь избежать ограбления. Ты должен поговорить с Марелли.

– Но что он может сказать мне, ведь они оба пленники!

– Отзвук, мой мальчик, ты должен услышать отзвук колокола…

Филиппо Корти знал, что, когда перед тобой двадцать пятнадцатилетних подростков, слабину давать нельзя. Если ты не готов больше, чем на сто процентов, они тебя уничтожат. Уникальное созвучие класса замешано на очень многих вещах. Если в коллективе есть один или несколько лидеров, нужно смотреть, что это за люди и какие у них отношения с власть имущими. И если власть имущий минувшим вечером спорил с женой, лег поздно и спал плохо, то у него вполне может сильно разболеться голова. И тогда откуда взяться хорошему настроению?– Это нетрудно, Шейла, – сказал Филиппо девушке, что стояла перед ним. – Я тебя спросил, что такое химическая реакция, процесс, который происходит постоянно в повседневной жизни… ну, подумай хорошенько.– Со мной – никогда не происходит, – пробормотала Шейла, глядя на носки туфель.Класс засмеялся, и этот смех отозвался болью в голове Филиппо.– Хватит! Тишина! Так-то вы помогаете своей однокласснице?Шейла была одной из самых робких. Филиппо ей симпатизировал, несмотря на ее тупость.– Извините, господин учитель, – сказала девушка, поднимая глаза. – Возможно, я знаю, что такое реакция химии.– Химическая реакция.– А я что сказала?– Ладно, не важно. – Филиппо коснулся висков. – Скажи, что это такое?– Это когда элементы смешиваются. Наверно, из класса пришла подсказка.– Какого рода элементы?– Не знаю… вещи или предметы. Или люди, то есть жизненные элементы.Филиппо поднял брови:– Жизненные элементы?Шейла снова опустила глаза к туфлям. Филиппо провел рукой по бороде, вызывая в памяти определение.– Химическая реакция есть преобразование материи, которое происходит без измеримых изменений массы. И что же имеет место, в точности?– Изменяются атомы, – крикнул кто-то из учеников.Филиппо сморщился. Надо было аспирин принять.– Да какие там атомы. При преобразовании один или несколько изначальных реагентов меняют свою структуру и исходный состав, чтобы породить продукты. Но внимание: химические реакции не вызывают изменение природы материи, они затрагивают исключительно изменения связей между атомами. Понятно?Никто не ответил. Филиппо вздохнул. Посмотрел в окно. Потом повернулся и в этот момент увидел за дверным стеклом загорелое лицо Жана Сальвиати.Встреча, подумал он. Черт, у меня же с ним была назначена встреча!Утром он начал занятие в десять, забыв, что в восемь ему надо было встретиться с Сальвиати перед «Юнкер-банком». Он быстро закончил урок, дав задание привести к следующей неделе не менее трех примеров химической реакции.Когда прозвенел звонок, Сальвиати за дверью уже не было. Он сидел на скамейке напротив школы, где Филиппо его и нашел.– Извини, что я зашел в школу, – сказал Сальвиати, – хотел убедиться, что всё в порядке.– Что – всё? – повторил Филиппо, садясь рядом с ним. – В каком смысле?– Да мало ли что. Утром вот тебя не было.– Я забыл. Но что, по-твоему, могло случиться?– Мало ли что.Филиппо начинал нервничать.– В любом случае ничего страшного. Можешь приходить ко мне в школу, если хочешь. Мы пока… Мы пока… – Он осекся. Не мог даже выговорить это. – Мы пока не обчистили никакой банк.Филиппо укорял жену, но и ему не удавалось всерьез отнестись к этой истории.– Не важно, – сказал Сальвиати. – Встреча была не срочной. Время у нас есть, до декабря.Филиппо встал. Не стоило ему сердиться на Сальвиати. Не его вина, что они живут в двух разных мирах. Он показал ему на парковку и сказал:– Иди сюда, у меня тут машина.– Ты нашел видеокамеру? – спросил его Сальвиати, едва они сели в автомобиль.– Да, хотя ты мне не сказал, зачем она нам.– Мы должны собирать информацию.– А твой план? Когда ты нам о нем расскажешь?Филиппо силился говорить так, словно все идет своим чередом. Словно они разговаривали не об ограблении банка, а о приходском спектакле.– Я думал об этом, там, за дверью твоего класса. – Сальвиати слегка улыбнулся. – Мне кое-что пришло в голову, когда я слушал твои объяснения.– Какие объяснения?– Ну там, на тему химии. Но прежде чем изложить вам план, мне надо еще пару вещей проверить. Потом устроим собрание.– Хорошо. Сейчас куда едем?– К банку.– О\'кей.Филиппо слыл терпеливым человеком. Может быть, потому, что он преподавал в лицее. А может, из-за бороды, которая скрывала его мимику. Но в душе он время от времени чувствовал потребность дать себе волю. Ответить грубо. В ту минуту он хотел потрясти Жана за плечи и сказать ему: я делаю что-то незаконное, для тебя, понимаешь ты, незаконное, это я-то, который, с тех пор как украл комикс в пятнадцать лет, даже и не думал…Но порывы гнева выкипали, не успев облечься в слова. Филиппо умел удерживать досаду внутри, всегда оставаться самим собой. Ему не нравилось терять самообладание.– Знаешь, Жан, эта история с ограблением заставила нас призадуматься.– Не готовы? – тотчас спросил Сальвиати.– Для нас это непросто. Вначале мы стали вроде как играть, я читал все эти книжки об ограблениях. Но потом благодаря Анне я понял… ну, что мы тут, что мы действуем всерьез.– Я вам благодарен.– Знаем, мы…– И я вас не буду просить об активном участии, обещаю.– Знаю. Мы просто не привыкли к таким вещам.– К ним привыкнуть невозможно. Остановись здесь.Они были перед «Юнкер-банком». Здание было солидным, но не броским. Кирпичные стены, светлый вестибюль. Перед входом садик с платаном и скамейкой. Слева главная дорога. Сальвиати велел Филиппо встать на боковой улице, в направлении Даро. Потом показал ему на платан перед банком.– Тебе надо будет подойти туда с видеокамерой в рюкзаке. Направляешь ее на вход и никуда не сдвигаешь.– На вход? Ты хочешь знать, кто входит и кто выходит?– Не весь день. Ты должен здесь быть в полвосьмого утра, когда приходит дневной охранник, а потом другие. Они все начинают примерно в одно и то же время: кассир, секретарша, директор, трое клерков.– Но ты разве не говорил, что деньги придут в воскресенье? В таком случае…– Я знаю, будут только директор и охранник. Но ты сними их всех. А потом еще раз – на выходе. И когда директор пойдет от банка, поверни рюкзак так, чтобы проследить за ним.– Но как я это сделаю? Если я не смогу иметь доступ к камере, я его не поймаю в кадр.– Это неизбежно. Но потом, пересматривая, ты поправишь положение камеры. Не нажимай особо на зум. Вот увидишь, за несколько дней поднатореешь.– Будем надеяться!– Только не слишком много дней подряд. Делай перерывы. Отведи на это несколько недель. Приходи сюда, бери газету и садись на скамейку, как будто пришел заранее на встречу. Потом, например, скажи Анне, чтобы она зашла за тобой, тогда они поймут, что ты ждал ее.Сальвиати говорил короткими предложениями, глядя на банк. Филиппо никогда его не видел таким. Это был уже не садовник госпожи Августины, симпатичный провансальский поселянин, с которым так хорошо посмеяться летним вечером.– Я покажу тебе, как положить камеру в рюкзак, и в первый раз провожу тебя. Важно, чтобы ты вел себя естественно. Справишься?– Конечно. Ведь это нетрудно, правда?– Да, если ты сохранишь спокойствие. Но ты не должен думать об ограблении. Ты не делаешь ничего противозаконного. Садишься, кладешь свой рюкзак и читаешь газету.Эти слова, произнесенные вполголоса, этот неподвижный взгляд отняли у Филиппо последние сомнения. Сальвиати профессионал. Операция предстоит преступная. Он, в самом деле, впутывается в начинание, которое ему не забыть до конца своих дней. Кража десяти миллионов франков! И это происходит с ним, Филиппо Корти, учителем естественных наук, болельщиком футбольного клуба «Беллинцона», любителем кинотриллеров. Да, на какое-то время он их смотреть перестанет, это уж точно.– Не беспокойся, Жан. Я в состоянии это сделать.– Хорошо. Это очень важно, для того чтобы план удался.– Положись на меня!– Я полагаюсь… – Сальвиати на него посмотрел. – И благодарен тебе.Поднимаясь из Беллинцоны к своему дому, в квартале Даро, Филиппо думал, как он будет рассказывать об этом поручении Анне. Он улыбнулся, представив себе ее реакцию. Ей станет интересно, а потом сразу же страшно. В последнее время что-то происходило между ним и Анной. В определенном смысле они сблизились. Хотя ссорились больше, а может, как раз поэтому.Это была не та близость, которую дает долгая поездка на машине или пляжное лежание на полотенце. Нет, эта была более захватывающая близость. Словно они на вершине американских горок и смотрят на луна-парк, обнявшись, перед тем как рухнуть вниз головой.

Каждый раз для отца это самый трудный момент. Вначале рождение. Он так многого ждет от этой перемены, что возлагает на нее все свои надежды. Ничто больше не будет прежним. Потом детство не позволяет отвлечься: каждый маленький шаг – неповторимое событие. Наконец, молодость и зрелость детей возвращают отца в одиночество, ведь он вынужден довольствоваться скупыми словами, прошушуканными по телефону.

– Чего же я не могу понять, Лина?

– Когда мы увидимся… когда увидимся, все будет проще.

Они затерялись в безвоздушном пространстве. И потому цеплялись за слова о прошлом и о будущем. Но это был самообман: прошлого не существовало – только память о резких словах и месяцах равнодушия. Что же до будущего…

– Ты уверен, что сумеешь сделать то, что они просят?

– Конечно. Мы готовимся. Увидишь, все пройдет хорошо.

– Но ты что будешь делать? Уже знаешь, когда это произойдет?

– Да, все готово, Лина. Увидишь, скоро ты будешь свободна.

– А со своей работой что будешь делать? Тебе не надо возвращаться в Прованс?

– Я вернусь туда. Слушай, ты там смотри не раскисай. Я знаю, что тебе несладко, знаю, что, когда ты в тюрьме, трудно не думать о худшем.

– Я не думала, что такое со мной может случиться…

Вот-вот расплачется. Сальвиати не знал ее такой. Он вырастил ее один; однако ему так и не удалось нащупать уязвимое место, с которого можно было начать путь к пониманию дочери. В пору ее детства у них были свои шутки, свои привычки. Но потом Лина выросла. А за привычкой удобно прятаться.

– Ты должна стараться думать маленькими порциями, Лина. Ты должна думать о ближайшем часе, а потом, ночью, об утре, а утром – о второй половине дня. Вам когда-нибудь позволяют выходить?

– Время от времени. Но меньше, чем раньше.

– Там, где вы, это было бы слишком рискованно? Молчание.

– Я… я не могу ничего сказать.

– Конечно.

– Обещай мне кое-что, папа.

Папа. Сальвиати казалось, что он вернулся на тридцать лет назад.

– Говори.

– Если станет слишком трудно, ты скажешь об этом Форстеру? Скажешь, что это невозможно?

– Лина…

– Если тебя схватят, что ты будешь делать?

– Меня не схватят, Лина. Молчание. Кто-то ей что-то говорил.

– Теперь мне надо с тобой прощаться. Завтра мне дадут позвонить снова.

– Хорошо, – Сальвиати попытался быть несерьезным. – Знаешь, я уже справляюсь с этим мобильником. Кто бы мог подумать, а?…

Но Лины у телефона уже не было. Сальвиати понял по тишине в трубке, что разговор окончен. Они всегда завершались так, внезапно. И у него оставалось чувство недосказанности, а внутри – куча вещей, которыми он хотел поделиться с Линой. Советы и мысли, чтобы помочь ей, объяснения, слова, просто слова, чтобы нащупать путь, тропинку между безднами прошлого и будущего.

В последнее время плотики не возвращались. Трезальти стал маловодным, потому что давно не было дождей. Но в глубине сердца Контини опасался, что отмели ручья отражают его душевное состояние. Желание бежать, остаться одному с неизменными делами своей жизни. Никаких клиентов, никаких ограблений, никаких слов. Он пустил пять плотиков, один за другим, быстро. Течение вывело их из ямы, вниз по маленькому водопаду. Потом Контини потерял их из вида.Было шесть вечера. Сентябрь убегал чередой одинаковых дней. Теплое солнце, как неподвижная точка посреди неба, ни облачка, и только немного ветра к вечеру. Несколько минут Контини рассматривал струи Трезальти, потом повернулся и пошел в сторону дома.На веранде его ждал серый кот. Он впустил его и лег в гамак, висевший в углу гостиной. Вокруг царил обычный успокаивающий беспорядок: фотографии лис, треснутые вазы, стулья из ивовых прутьев… Контини не сиделось на месте, он хотел дать выход своему беспокойству. Он поднялся. Кот в недоумении смотрел на него с порога.А может, ты просто боишься грабить банк, Контини? Ну и что? Не имею права? Он взглянул на коллекцию кактусов, дотронулся до колючек аферокантуса. Решил затопить камин. Кот удивился. Еще лето, сыщик. Не важно, кот, мне нужна осень. И знаешь, еще что? Не исключено, что я побалуюсь чайком.Через пять минут Контини уселся в одно из кресел перед камином, пока кот сворачивался клубочком на другом. Он закурил пятую сигарету за день и обжег язык первым глотком чая. Выдохнул и пошел ставить пластинку Брассенса.

«Parlez-moi de la pluie et non pas du beau temps…» [40] Гитара аккомпанировала потрескиванью огня. Контини поставил чашку на столик у кресла. «Le bel azur me met en rage, car le plus grand amour qui me fut donné sur terre je le dois au mauvais temps… il me tomba d\'un ciel d\'orage…» [41] Контини нахмурился. Снова взял чашку и стал смотреть, как пар от чая смешивается с сигаретным дымом. Подумал о Франческе. Как они познакомились. Ночь, горная деревушка, гроза… языки пламени в камине рисовали общие места любви. Но беда в том, подумал Контини, что эти общие места истинны.Может быть, ему и Франческе было нужно именно это. Гроза. Может быть, слишком долго они жили, как говорил Брассенс, в дурацкой стране, где никогда не идет дождь. Но уж точно, подумал он, гася сигарету, уж точно ограбление банка – не та буря, которая нам нужна.Что делать? Контини не мог пойти на попятный. Запретить Франческе помогать им? Трудно… Девушка она упертая. Даже от Джионы ему никакой пользы: звук и отзвук, что за белиберда? Контини с ним говорил о грабежах, а старый псих откликался колоколами!Последний шанс избежать катастрофы – разговор с Марелли. Два дня осталось до встречи в офисе Контини, обещанной Форстером. Там должен быть и Элтон, чтобы надзирать, но Контини был уверен, что Марелли попытается дать им зацепку.– Мы должны воспользоваться этим, – сказал он тем же вечером Сальвиати в гроте Пепито, за бифштексом.– Вижу, ты еще надеешься избежать ограбления.– Конечно! Это тебя удивляет?– Нет. – Сальвиати покачал головой. – Но я не строю иллюзий.– Я уверен, что Марелли захочет дать нам зацепку.– Тогда Элтон ее тоже заметит.– Нет, по-моему, он спросит у Лины. Он скажет нам что-то такое, что только ты и Лина можете понять. Знак, взятый из вашей жизни, выражение, которое вам о чем-то говорит…– Как знать.Контини не понимал, отчего Сальвиати так уклончив. Он будто уже хотел совершить его, это ограбление, словно загорелся замыслом.– Ты мне обещаешь, что постараешься уловить сигнал?– Конечно, но, по-моему, не будет никакого сигнала. Надо нам готовиться к делу. Кстати, я дал Филиппо Корти задание по наблюдению за объектом.– По наблюдению? – Контини поднял брови. – Ты что, рассказал ему свой план?– Нет еще. Но я сказал ему снимать, как входят и выходят служащие. Это мне нужно.– А если его застукают?– Не застукают, я ему хорошо объяснил, как действовать. А к тому же это самая легкая задача. Самое трудное достанется тебе.– Мне? Сальвиати отпил вина.– Ты должен будешь описать мне внутреннее устройство банка. Расположение кабинетов и так далее. И, если получится, помочь мне занести туда пару предметов.– Внутрь? Предметы? – Контини чувствовал, что не успевает осмыслить надвигающиеся события. – Но зачем?– Я тебе объясню потом. Но пока скажи, ты сумеешь помочь мне?Контини задумался. По работе ему часто приходилось проникать в помещения с ограниченным доступом, более или менее законным путем. Но со взломом – никогда, и уж тем более в банк.– У них там, наверно, куча охранных устройств.– Мм… К сожалению, да. Хотя на самом деле меня интересует зона кабинетов, а не подземное хранилище или сейф.Небольшой банк. Через него проходит много людей. У Контини для таких случаев были свои помощники. Толика удачи – и он мог направить человека внутрь почти что законным образом.– Кажется, есть одна мысль. – Сальвиати посмотрел на него вопросительно. – Ну, у меня тоже есть свои маленькие секреты…– О, да ладно!– Сначала мне надо проверить пару деталей.– Когда ты узнаешь, удастся ли тебе проникнуть в банк?– За пару дней. Более или менее наверняка – к встрече с Марелли.– Подождем. Я больше не хочу идти на риск. Не могу играть с Линой, понимаешь?Контини кивнул, подавая знак Джокондо принести два кофе.– Я слишком много играл, – продолжал Сальвиати. – До рождения Лины у нас с Эвелин была куча планов. Я тебе про это уже рассказывал?– Нет… О планах – нет.– Но про жену говорил. Эвелин выросла в деревне, где я теперь живу, в Провансе.Контини заметил, что Сальвиати понизил голос, хотя грот был почти пуст. Даже когда светит солнце, в сентябре с гор спускается сырость. Они сидели за отдаленным столиком, почти у подножия скалы, и оба были в пиджаках.– Я собрался менять жизнь уже тогда, хотел найти работу. Дочь, семья, все это мне нравилось до безумия. Будто в детство вернулся и в то же время стал взрослым. – Сальвиати зажал чашечку с кофе в ладонях, словно хотел защитить ее от непогоды. – Но ты ведь знаешь, как бывает. Лина родилась, и я отложил решение. Первое время нам нужны были деньги. Потом Эвелин… потом моя жена погибла.– Как это произошло?– Несчастный случай. В машине. Вначале ее семья мне помогала. Но я больше не мог там жить. Я продолжал красть и брал Лину с собой. Я играл с ее жизнью, понимаешь, вот что я сделал… – В конце концов ты вернулся.– Но прежде попал в тюрьму. И вынужден был покинуть Лину, которая покуда шла своей дорогой… и навлекала на себя беды. Потом я вернулся, да, вернулся в деревню Эвелин. Только без Лины.– Когда она ушла?– Не сразу, постепенно, как всегда. Она не хотела, чтобы я менял жизнь. Вот смех-то, да?Контини кивал, попивая кофе.– Как бы там ни было, сейчас я ее снова нашел. Посреди всего этого бардака я нашел дочь. И не хочу терять ее еще раз.– Мы ее не потеряем. – Контини положил ему руку на плечо. – Вот увидишь, мы ее не потеряем.

Лина Сальвиати начинала терять счет дням. Чем дальше, тем больше они расплывались в дымке, становились похожими друг на друга. Сколько ее и Маттео уже держали в плену? Месяц? Год? Десять лет? Было бы легко пасть духом, махнуть рукой на последнюю опору – доводы разума. Но Лина старалась не терять почву под ногами и делала вид, что верит в замысел Маттео. – Это наш последний шанс, – говорил он ей. – Мы должны передать сообщение, подать сигнал твоему отцу и Контини.– Нелегко это, по-моему…– Нам надо что-то придумать.У Лины не находилось слов, чтобы описать отношения с Маттео. Еще несколько недель назад она была с ним незнакома. Потом они провели вместе те долгие дни в долине Бавона, пока не решились на Большой Побег… А теперь? Теперь шли дни, а она видела только Маттео да Элтона, Элтона да Маттео. Сидя взаперти в четырехкомнатной квартире в Тессерете, неподалеку от дома Форстера. Они с Маттео превратились в этакое единое существо, думающее двумя головами. Они угадывали мысли, страхи, желания друг друга. Превращались в чудовище?– Я не знаю, на сколько меня еще хватит, – сказала она Маттео, заранее представляя себе, что он может ответить.– И все-таки… – начал он. Но его прервал Элтон. Цепной пес Форстера стал менее церемонным в последние дни. Он приобрел привычку отдавать приказы, внезапно распахивать двери. Он обратился к ним тоном человека, которому время дорого.– Вы готовы?– Готовы к чему? – проговорил Маттео.– Мы должны ехать. Послезавтра Марелли встречается с Сальвиати и Контини.– И что? – спросила Лина.– Контини может обнаружить этот дом. Вы ведь не хотите, чтобы нас нашли, правда? – осклабился Элтон. – Бодрее, ребята… увидите, новое убежище вас удивит!Элтон приказал им собрать вещи и вышел из комнаты. При всей своей напускной хамоватости он был обеспокоен. То, что ограбление отложили, означало, что пара заложников останется под его надзором еще на три месяца. А это будет нелегко. Безвылазно в тесных помещениях, максимум одна прогулка под строгим присмотром. А если у них случится нервный припадок? Элтон надеялся, что без этого обойдется. Но главное, он хотел, чтобы обошлось без побега.Он снова поднялся из полуподвала в гостиную, где Форстер ждал его, стоя перед окном.– Как они? – спросил Форстер.– Нервничают.– Ну, надеюсь, они не попытаются опять бежать. Элтон поразмышлял над этим, тщательно подбирая слова.– Не думаю, что попытаются. По-моему, они уповают на благоприятный исход ограбления. И важно, чтобы они в это верили.– Мм, да, – пробурчал Форстер, поворачиваясь к своему помощнику. – И ты должен будешь сделать все, чтобы веры у них не убавилось. Виски выпьешь?– Рановато вроде…– Тебе же хуже. – Форстер подошел к буфету и налил себе полстакана, безо льда. – Так или иначе, нам пора переходить в наступление.– В смысле…– В том смысле, что такого шанса, как это ограбление, больше не будет. Если Сальвиати возьмет эти деньги, мы их у него отнимем!– Вы имеете в виду…– И мы должны это сделать сразу же, чисто, не оставляя следов.– Вы имеете в виду, что мы не должны ждать, пока сам Сальвиати отдаст нам украденное, чтобы затем…– Не рассусоливай! Говорю же тебе, мы будем там, у банка. Как только он выйдет с деньгами, мы его остановим и заберем их.– Но он не позволит, чтобы…– Мы предъявим убедительные аргументы. Потом, заполучив деньги, мы должны покончить со всей этой историей. Вопросы есть?– Нет. – Элтон выпрямил спину. – Я понял. Тем не менее должен напомнить, что нам неизвестны подробности плана Сальвиати. И если мы хотим вмешаться, нам надо…– Да, нет необходимости, чтобы ты мне о чем-то напоминал. Понятно, что нам нужна информация.– И возможно, – Элтон кашлянул, – возможно, вы уже подумали, какие действия мы можем предпринять, чтобы получить эту информацию?– Это нетрудно: у каждого есть слабое место. Стоит найти его, и главное, считай, сделано. Достаточно ударить по нему.– А вы уже определили слабое место Сальвиати?– Может быть. – Форстер опрокинул в горло остаток виски. – Скажем так: я хочу прощупать кое-что.

Из окна доносились звуки с озера. Жужжание катера, плеск воды, бьющейся о мол, крики чаек. И свежий ветер, колеблющий листы бумаги на письменном столе. В комнате – три пары глаз, устремленных на него, три лица, внимающие каждому его слову.

Маттео Марелли долго набирал воздух, прежде чем заговорить. Он знал, что этот разговор будет сложным, как шахматная партия. Он должен был дать зацепку Сальвиати и Контини так, чтобы Элтон ничего не заметил. Ему нужно было подать знак, чтобы сообщить о новой тюрьме, где ему и Лине – судя по всему – предстояло провести больше двух месяцев.

– Я закрою окно, – сказал Контини.

Маттео кивнул. Ему было жаль терять эти ощущения свободы – озеро, солнце, ветер. Но главное – думать о настоящей свободе.

– Как вы знаете, – начал он, – я работал в «Юнкере»…

– Кстати, – прервал его Элтон, – вы записываете беседу?

– А какая вам разница? – отозвался Контини.

– Никакой. Это лишь слова. А если вы захотите проследить за нами, когда мы выйдем отсюда…

– Мы не будем за вами следить, – сказал Сальвиати.

– Хорошо, потому что иначе Лина…

– Мы же сказали, что не будем за вами следить. Элтон несколько секунд смотрел на Сальвиати.

Потом обратился к Маттео:

– Давай, Марелли, объясни, почему никакой опасности ограбление нам не сулит.

– Как я уже говорил, – продолжил Маттео, – я работал в «Юнкере» незадолго до того, как туда взяли Рето Коллера. Он привел с собой немало клиентов. Я обнаружил, что у пары из них деньги с душком и что деньги эти будут приходить порциями, в малозаметные филиалы. Вот все, что я знал.

– Тебе была известна и сумма, – сказал Сальвиати.

– Да, в общей сложности больше ста миллионов франков. И в частности, десять миллионов – в бел-линцонское отделение. Но я не знал, когда именно. Так же как я не знал, что доставку денег отложили на декабрь.

– Лина тоже об этом не знает?

– Нет, – Маттео покачал головой. – Пока не знает.

– Она не должна об этом знать! Она не выдержит мысли, что…

– Сальвиати, – перебил его Элтон. – Мы здесь не для того, чтобы говорить о вашей дочери.

Сальвиати разъярился:

–  Ah, merde, mais t\'es fou? [42]

– Мы здесь, чтобы…

– Вы держите ее под замком, даже не знаю – где, и я хочу знать, как она, и мне не надо, чтобы какой-то жлоб указывал мне здесь, что я должен и что не должен… О чем хочу, о том и говорю!

Контини встал, жестом призывая спорщиков сохранять спокойствие.

– Давайте попробуем без ссор.

Элтон смерил взглядом Сальвиати и произнес:

– Если Марелли ей не скажет, Лина не будет знать про дату.

– Постараюсь приободрять ее, – сказал Маттео. Сальвиати промолчал. Снова взял слово Контини.

– Марелли, вы можете поручиться, что не оставили следов? Через ваше имя они могут выйти на Тичино и, может быть, на Форстера, а потом и на нас.

– Это невозможно, – заверил Маттео.

– А почему тогда отложили доставку денег? – спросил Контини.

– Возможно, нашли следы моих первых запросов на доступ. В компьютерах в худшем случае отразилось, что кто-то просматривал список клиентов Коллера.

– А это разве не основание для подозрений?

– Это могла быть простая рутинная проверка.

– Негласная проверка.

– Такое бывает. Но важной информации в компьютерах нет. В private hanking все происходит, как сто лет назад: у каждого свое расписание, встречаются всегда лично, за обедом или за партией в теннис, чтобы…

– Хорошо, – не отставал от него Контини. – А ты говорил с кем-нибудь?

– Они все бывшие работники банка. И я никогда не задавал прямых вопросов. Словечко тут, словечко там. Офисная болтовня. Нет, по-моему, у них неопределенные подозрения, а поскольку речь идет о многомиллионной сумме, они должны были держать ухо востро.

– Будем надеяться, что это так, – сказал Сальвиати. – Нельзя отрицать, что доля риска тут есть.

Маттео не ответил. Ему нечего было возразить. Риск существовал, и это знали все, но они были обязаны на него идти.

– Хорошо, – сказал Элтон. – Мне кажется, мы прояснили ситуацию.

Маттео прочистил горло. Пришло время давать зацепку.

– На самом деле у меня есть еще одна просьба.

– У меня тоже, – подхватил Сальвиати. – Я хочу знать, где Лина, как она, как вы с ней обращаетесь. Я хочу знать…

– Мне кажется очевидным, – прервал его Элтон, – что мы не можем сообщить вам, где Лина. Что же до остального…

Он как-то неопределенно кивнул в сторону Маттео.

Это был последний шанс. И Маттео следовало сыграть свою партию чисто. Перед ним, за письменным столом, сидели Элтон и Контини. Будто два полицейских. Один крупный, как шкаф, другой худой. Добрый мент и злой мент.

– Что же до остального, – сказал он, – могу вас заверить, что Лина чувствует себя нормально.

– По телефону мне не показалось, что она в отличной форме, – сказал Сальвиати.

Маттео повернулся к нему. Сальвиати сидел слева от него, как третий мент, попавший сюда случайно.

– Она чувствует себя нормально, но хотела бы быть свободной, – Маттео снова прочистил горло, привлекая внимание Контини и Сальвиати. – В долине Бавона мы углубили знакомство, и она мне призналась, что ее очень огорчает эта ситуация.

Элтон посмотрел на него предостерегающе.

– В общем, я говорил, ей надоело сидеть в тюрьме, – поспешил добавить Маттео. – Да и мне надоело, но мы не теряем надежды и… больше не пытались бежать, так?

– Так, – буркнул Элтон, буравя его глазами. Маттео выбрал тон нахальный, ироничный, стараясь сбить его с толка.

– А к тому же у нас есть наш Элтон, который с нами нянчится и скрашивает наше заточение… и так будет до декабря, долгое предстоит путешествие, правда, Элтон? – Он поглядел на Элтона, ища подтверждения своих слов. Маттео заметил, что его конвоир растерян, и воспользовался минутной несобранностью Элтона, чтобы нанести удар. – И теперь, когда мы вернулись к началу, когда мы должны ждать…

– Что это ты говоришь? – насторожился Элтон. Но главное было сделано.

– Теперь, когда мы там, где все должно было еще произойти, теперь, когда нас держат в плену в…

– Э, э!

Элтон вскочил и хотел уже броситься на него. Маттео прикрылся рукой и продолжил все тем же издевательским тоном:

– О, бедный я, бедный… уж не наговорил ли лишнего?

– Но что это ты задумал?

– Извини, я не собирался… ничего я не сказал… – Маттео говорил быстро, нагромождая слова, чтобы запутать Элтона. – Извини, конечно, ясно, что я не могу раскрывать наше местонахождение, но могу заверить вас, что мы оптимисты, надеемся, что ограбление завершится успешно и…

– Хватит! – Элтон пристально посмотрел сначала на Сальвиати, а потом на Контини. – Вы довольны? Эта встреча явно затянулась.

– Прошу прощения, – опять заговорил Маттео, – подумать только, я ведь чуть было не…

– Заткнись! – Элтон обошел вокруг стола и сжал ему плечо. – Поговорили, теперь можно идти.

Маттео кивнул. Он уже сказал то, что хотел сказать.

– Так что мы уходим из вашего офиса, – заключил Элтон, – и увидимся снова в финале этой истории.

Контини проводил их до порога кабинета и закрыл за ними дверь.

Выйдя на свежий воздух, Маттео задышал полной грудью. Он подал сигнал. Контини сможет его уловить, если… это «если» беспокоило Маттео. Если Контини сделал то, на что рассчитывал Маттео, тогда у сыщика была возможность понять.

«Если». Он и Лина доверились этому «если». Но ничего другого им больше делать уже не оставалось. Только ждать и надеяться. Поднимаясь с Элтоном по лестнице, ведущей к шоссе, Маттео обернулся посмотреть на озеро. Оно было спокойным и светлым под лучами солнца. Он хотел бы бросить камень. Поколебать поверхность озера и, замерев, глядеть на волны, на медленные и широкие круги на воде…

Через час после ухода Элтона и Марелли, около шести вечера, был объявлен общий сбор. Жан Сальвиати наконец изложит свой план, и ограбление в «Юнкере» начнет обретать конкретные очертания.

Тем временем Контини пытался понять.

Он переслушал три раза запись разговора. Выделил место, где Марелли бросил зацепку. И теперь, когда мы вернулись к началу, когда мы должны ждать… Так он сказал. Но что это означало? И потом: теперь, когда мы там, где все должно было еще произойти. Наконец Элтон прервал его.

...

Потом шум отодвигаемых стульев, прикрывающийся рукой Марелли и нагромождение слов, чтобы пустить дым в глаза.

Контини выключил магнитофон и пошел открывать окно. Закурил, спросил у Сальвиати:

– Ну, что ты об этом думаешь? Сальвиати пожал плечами.

– По-моему, он хотел сказать что-то и тот остановил его вовремя.

– Мм…

Контини это не убедило. Что-то там было. Запрятанная в гуще слов весть для него. Ему казалось, что он идет по дороге, уже пройденной и забытой. Словно его подсознание распознало сигнал, но не могло вытащить его на свет.

– Ничего там нет, – сказал Сальвиати. – Если бы он подал тебе знак, его бы понял и Элтон, так?

– Необязательно. – Контини неотрывно смотрел на озеро. – Может статься, это было что-то только для меня.

Сальвиати скривил рот и хотел было ответить, но тут зазвонили в дверь.

– Вот и войско, – сказал Контини, отходя от окна. – Пора подумать о практических вещах.

Впервые после начальной встречи они виделись все вместе. Атмосфера теперь была не такой беспечной. И именно об этом заговорил Сальвиати.

– Ограбить банк – не шутка. Кто-то может над этим посмеяться, поиграть в борца с системой. Но если ты отнимаешь деньги у банков, выигрывают все равно банки. В конечном счете они побеждают всегда.

За этими словами последовало молчание.

– Приятное напутствие, – сказал Филиппо Корти.

– Нам нужно взять эти деньги, – парировал Сальвиати. – У нас нет выхода.

Они сидели вокруг письменного стола. Сальвиати и Контини с одной стороны. Франческа и супруги Корти с другой. Каждый видел в глазах остальных напряжение, сомнение. Страх не справиться.

– Осталось два с половиной месяца, – сказала Франческа. – Мы вообще точно знаем, что она будет, эта переброска денег?

– Точно мы ничего не знаем, – ответил Сальвиати. – Но двадцатого декабря мы будем готовы действовать.

Каждое слово отпечатывалось в мозгу присутствующих. Даже Контини казался не таким бесстрастным, как обычно: ему не терпелось превратить ограбление из абстрактной идеи в череду действий. Он-то и прервал молчание:

– Теперь объясни нам, что мы должны будем делать.

– Да, – поддержала его Анна, – мы хотим знать, какой у тебя план. Зачем ты просил Филиппо снимать, как люди входят и выходят из «Юнкера»?

– Спокойно… – Сальвиати вынул из кармана блокнот. – Я записал все тут. Идея немного чудная. Но если тебе хочется поймать рыбу, ты должен обмануть ее!

– Рыбу? – спросил Филиппо. – Но о чем мы говорим?

– Это старый трюк мошенников, – объяснил Сальвиати. – Штука, которая, по-моему, могла бы сработать.

– Могла бы? – уточнил Контини.

– Я хотел сказать «может». – Сальвиати открыл блокнот и показал свои заметки. – Может сработать. Надо только внимательно отнестись к деталям…

...

БАНК ЗАКРЫТ

Вход: 7.00

...

важно!

...

Внимание: гибкое расписание:

...

Частный детектив проводит большую часть времени за рулем, подумал Контини, направляясь на машине из Корвеско к югу. Колесит по итальянской Швейцарии каждый Божий день, горы, озера, городские развязки.

Контини приехал в Мендризио, остановился у почты на улице Катенацци. Позвонил в дверь компании «Пулирапида CA.», но человека, которого он искал, не было в офисе. Тогда он проехал еще горсточку километров до Лигорнетто и вышел из автомобиля в округе Кантинетта.

На футбольном поле шел матч между двумя деревенскими командами. Контини остановился кое о чем узнать. Парень на краю поля показал ему, куда ехать. Недалеко от границы с Италией, в полях, построили пару домов. Там жила синьора Катя Паолуччи.

Настроение у Контини было плохое. За последний месяц он ничего не наработал, проводил время в мыслях об ограблении. И правда, как можно выслеживать неверного мужа, когда предстоит украсть десять миллионов?

План Сальвиати был неплох. Безумный план, и, может быть, именно поэтому он имел шанс на успех. Старому вору удалось безукоризненно расставить имевшиеся в его распоряжении пешки. Но вот беда: Контини не чувствовал себя пешкой. Возможно, ему надо было лучше слушать Джиону. Звук колокола, и тут же отзвук. Континии Сальвиати. Филиппо и Анна. Контини и Франческа. Но в конце концов, в этом царстве колоколов кто такой, черт побери, Контини?

У меня бред, подумал сыщик.

К счастью, он приехал. Поставил машину у фонтана и огляделся. Трава, деревья, стены из камня: все, как раньше, как в разгар сезона, но свет изменил тональность. Контини надел светлый льняной пиджак и соломенную шляпу, потом направился к дому Кати. Она открыла тотчас, обрадованная его появлением.

– Детектив! – воскликнула она. – А ведь на днях я думала о вас, знаете?

– Вот как? – отозвался он.

– По телевизору показывали фильм с сыщиком, который, правда, был из тех, американских, что стреляют, и все такое, и я подумала: вот удача, что Контини не грозит такая жизнь!

Контини не стал углубляться в эту тему.

– Ну да, конечно, удача.

Катя Паолуччи была уверенной в завтрашнем дне женщиной лет пятидесяти, с копной вьющихся волос и неуемной словоохотливостью, в которой Контини всякий раз тонул. Она зарабатывала на жизнь в компании «Пулирапида CA.», занимаясь уборкой помещений. Начинала как уборщица, но теперь круг ее обязанностей расширился.

– Давненько у вас ничего для меня нет, господин Контини! – попеняла она ему, усаживая сыщика в гостиной, переполненной безделушками и финтифлюшками.

– Не имел дела с вашими клиентами, – парировал детектив. – Но теперь мне попалось место, вверенное заботам «Пулирапиды».

– А что это на сей раз, офис или частный дом?

– Банк.

Катя широко раскрыла глаза.

– Банк?

– Банк, да.

На миг словесный поток запрудило. Но он быстро вернулся в привычное русло.

– А, поняла, какой-то негодяй держит на работе фотографии любовницы! Но вы его раскусили, так, господин Контини? Нет, ну какие же свиньи эти банкиры! Но, знаете, фотография вам обойдется дороже, в банке, потому что уладить все со сменами непросто, и…

– Там другое, – проговорил Контини.

– … да и вообще, в банке надо повнимательнее, потому что обычно у них индивидуальные входные ключи, и… вы что-то сказали, извините?

– На сей раз мне нужно от вас нечто большее. Катя улыбнулась с хитрецой:

– Неужели, господин Контини… уж не хотите ли вы ограбить банк?

– Только этого нам не хватало! – рассмеялся Контини. – Нет, там вопрос со шпионажем между конкурирующими банками. Сложная штука.

– Да уж, время сейчас такое!

– Мне понадобятся фотографии служебных кабинетов.

– Но документы или что-нибудь щекотливое фотографировать не надо?

Щекотливое. Контини подумал, как он сможет изложить ей другую просьбу Сальвиати. Но может быть, хватит какой-нибудь реплики из телесериала.

– Нет, никаких документов. Я должен понять, как расположены кабинеты; на самом деле и снимков не надо, хватит плана. Уверен, он будет точным…

«Пулирапида С.А.» была одной из двух крупнейших фирм по уборке помещений в кантоне Тичино. У Контини имелся свой человек и в другой компании, но он предпочитал полагаться на Катю. Она была женщина основательная, очень инициативная.

– Никаких проблем. Я попрошу, чтобы мне дали смену в «Юнкере» вместо кого-нибудь. Задача выполнимая, но потребуется время на подготовку, так, чтобы все отработали свои смены, как положено, – тогда это не будет бросаться в глаза, – в любом случае, если речь не о завтрашнем дне, можно…

– В декабре, – сумел вставить слово Контини.

– …организовать лучше это… В декабре?

– Мне нужно, чтобы вы выполнили два дела. Сообщите мне, как расположены служебные кабинеты: это – когда вам угодно. Потом, вечером восемнадцатого декабря, вы должны будете осуществить внедрение уличающего материала на место.

– А, понятно. – Катя сделала гримасу. – Это юридическая закавыка?

– Скажем так. Нам нужно, чтобы вы оставили в одном из кабинетов предмет. В свое время я скажу вам, о чем речь.

– Что-то противозаконное?

В действительности Сальвиати не сказал еще никому, что это за предмет. Он утверждал, что сам переговорит с Катей за пару дней до дела. Контини не понимал, но смирился. Это был отзвук колокола. Не понимаешь? Не важно. Учись лгать.

– Нет, ничего противозаконного. Это доказательство, что был оборот секретных документов, щекотливое дело…

– А!

– Директор спрятал этот предмет, но благодаря нам он обнаружит его у себя на работе. Тогда он поймет, что мой клиент в курсе дела, и оставит его в покое. Никто ничего не заметит, кроме двух-трех человек.

Последняя фраза была единственной правдой в этом нагромождении идиотских выдумок. Ограбление в «Юнкере» могло произвести шум только в узких кругах, поскольку перевозка денег была конфиденциальной. Ну и никто, с учетом плана Сальвиати, не вычислит уборщицу в качестве источника информации.

– Можно ли выполнить эти две просьбы? – спросил Контини.

– Думаю, да. Где банк?

– В Беллинцоне.

– И вы мне ручаетесь, что не будет неприятностей?

– Задача немного сложнее, чем обычно… но послушайте, Катя, мы ведь уже немало времени работаем вместе, и никогда не было осложнений, правда?

– Тут вы правы, да.

– Увидите, их не будет и в этот раз.

Анна раскрыла окно и вернулась в кровать. Прижалась к мужу. Ранним сентябрьским утром приятно помешкать, еще чуточку побыть под одеялом при первом дуновении прохладного воздуха. Филиппо пробормотал что-то во сне и обнял жену.

– Будильник прозвонил пятнадцать минут назад, – проговорила Анна.

– Мм…

– Сдается мне, что пора вставать.

Она попыталась встать. Филиппо не пустил, привалившись к ней.

– А если останемся дома?

– Ты шутишь? А твои ученики?

– Я вообще-то грабитель…

Это стало для них этакой семейной шуткой. Поняв серьезность предстоящего, они все же позволяли себе иронию, которая помогала им справляться с напряжением.

– Да какой там грабитель! Ты ведь не знаешь даже, как устроен пистолет!

– Увидишь, женщина, увидишь…

Филиппо пытался это скрывать, но он все меньше верил в успех дела. Он считал Сальвиати и Контини парой сумасбродов. Прошло уже то время, когда он читал статьи и книги об ограблениях. Анна догадывалась, что остроты были только средством уйти от мыслей на эту тему.

– Ладно, поздно уже!

Она резко сдернула одеяла, Филиппо аж застонал. Потом побежала на кухню готовить кофе и стол для завтрака.

– Душ приму! – крикнул ей Филиппо из комнаты.

– Давай поскорее!

Анне не нравилось опаздывать по утрам. Завтрак она предпочитала обеду и ужину, а к тому же для них с Филиппо это были любимые минуты. Она была счастлива, что ей не достался в мужья один из тех бирюков, которые не разговаривают рано утром.

– Сегодня я одна на работе, – сказала она Филиппо позднее, намазывая хлеб маслом. – Надеюсь, народу будет не слишком много.

– Никогда не видел, чтобы в библиотеке была очередь.

– Э, нет, приходит больше народу, чем ты думаешь!

– А что это за люди?

– Самые разные. Но в основном женщины, должна заметить.

– Ну, ведь вы-то и читаете, правда? Среди моих учеников не найдется ни одного мальчика, который бы дочитал до конца книгу за последние три года.

– Не перебарщивай. Однако верно, что женщины стремятся быть умнее. Возможно, вопрос эволюции. Если матриархат…

– Нет, прошу тебя! Никакого матриархата до восьми утра!

Анна засмеялась.

В те дни им стало легче друг с другом. Понятно, что в отношениях есть подъемы и спады, но в последнее время Анна немного забеспокоилась. Филиппо не принимал ее потребность время от времени убегать в мысли, принадлежащие только ей. Подруги удивлялись, рассказывали ей о своей супружеской жизни, состоящей из всплесков чувств и плотской близости. Но никто из подруг, в отличие от нее, еще не прожил в браке больше пяти лет… И главное, это сообщничество, эти неспешные утра, состоящие из разговоров и кофе, возмещали ей всё. В конце концов легкость возрождалась всегда, как чудо.

После завтрака Филиппо умчался на машине. Анна начинала работать позже, поэтому она спокойно приняла душ и поехала на работу на велосипеде. В тот день ее коллега отсутствовала, и ей предстояло принимать посетителей у конторки. В сущности, она была не против: теряешь кучу времени, но можешь рассчитывать на интересные встречи.

Например, тот господин лет пятидесяти, сутуловатый, с медленными, чеканными движениями. Анна предположила, что он официант или стюард, тем более что его глаза лучились каким-то вежливым светом. Она тут же прозвала его Мажордомом. С коллегами она часто играла в такую игру – давать прозвища посетителям библиотеки. Второй шаг – попытаться разгадать, что за книги он выберет.

Мажордом казался ей человеком, много путешествующим. Книги о путешествиях с фотографиями. Или, может быть, что-нибудь о готовке. Тысяча рецептов пасты. Десерты на все случаи жизни. Секреты тирамису.

Но Мажордом не спрашивал у нее совета. Он только бродил между полками, заглядывая там-сям в какое-нибудь издание. Были люди, которые приходили и просили дать книгу, любую. Многие делали так, перед тем как лечь в больницу или лететь на самолете. Мажордом же как будто принадлежал к категории Неудовлетворенных. Посмотрел, полистал и ушел. Перед выходом он поглядел на Анну с сожалением, словно извиняясь за то, что ничего не взял. Анна улыбнулась ему. Ты прощен, Мажордом.

Она снова увидела его позже, в обеденный перерыв. Она сидела на своей обычной скамейке напротив реки. Мимо нее пробежала стайка детей под присмотром учителя физкультуры. Потом вслед за своей собакой прошел мужчина. И наконец, появился Мажордом, который уселся рядом с ней и сказал:

– Госпожа Корти? Анна удивилась.

– Мы знакомы?

– Нет. – Мажордом поправил очки на носу и изобразил услужливую улыбку. – Но я здесь, чтобы помочь вам.

– Не понимаю.

– Я один из ваших. – Мажордом уже чуть ли не строил ей глазки. – Не беспокойтесь.

Анна сжала в руках коробочку с обедом.

– Я знаю все об ограблении в беллинцонском «Юнкере».

– Что?

– Я тоже друг Жана Сальвиати. И главное, я друг прочих ваших друзей.

Анна почувствовала легкое головокружение.

– Вы… друг… но что вы такое говорите?

– Не беспокойтесь, – повторил Мажордом. – На самом деле я хочу только предложить вам сделку. Никто не узнает об этом.

Анна только посмотрела на него, сжимая все сильнее коробку с рисовым салатом, оставшимся от вчерашнего ужина.

– Обещаю вам приличное вознаграждение, и вы никому не причините зла. Мне нужна только информация.

– Информация? От меня? Но я…

– Вы же знаете Сальвиати, он хочет все себе забрать. – Мажордом подмигнул ей с заговорщическим видом. – Но мой шеф хотел бы иметь какие-то гарантии.

– Извините, я не понимаю…

Анна хотела встать и вернуться на работу. Но головокружение пригвождало ее к месту, к этой скамейке на берегу реки. Это не шутка, повторяла она про себя. Грабить банк – не шутка.

– Да прекрасно понимаете! – Мажордом улыбался. – Я хочу только, чтобы вы мне сказали дату и точное время ограбления.

Анна сглотнула слюну. Этот человек чего-то от нее хотел.

– В общем, расскажите мне, как вы решили действовать. Только для подстраховки, понимаете?

Больше общих собраний не было. Они держали связь в основном по телефону. Иногда кто-нибудь назначал встречу на лету в беллинцонском баре, в офисе Контини или дома у Сальвиати. Пока в начале октября Контини, слушая кассету Мустаки, не отправился на машине из Корвеско к Монте-Ченери.

Он решил покончить с этим.

В последние месяцы что они только не перепробовали. Но каждый раз что-то оборачивалось против них. Сначала Лину переселяли именно тогда, когда они обнаруживали, где ее держат взаперти. Потом банк откладывал перевозку денег. Наконец Форстер терял голову.

Теплый голос Мустаки пел о греческих островах, пока дорога поднималась, изгиб за изгибом, между красными и желтыми лесными зарослями. Даже французские песни не могли успокоить Контини. Тем лучше. Он уже принял решение. Было не слишком поздно попросить помощи у полиции, следовало только обратиться к нужным людям.

Но Сальвиати был не согласен.

Когда Контини подъехал к его дому, вор протыкал вилами газон. Сыщик посмотрел на него из автомобиля. На Сальвиати был старый измятый свитер и вельветовые брюки. Детектив приблизился, опустил боковое стекло.

– Что это ты делаешь?

Сальвиати поднял голову. Потом снова наклонил и ответил:

– Вентилирую газон. Контини вышел из машины.

– Вентилируешь газон?

– Газон, из-за того что по нему ходят, сжимается. Так что в конце сезона надо стимулировать поступление воздуха, чтобы улучшить почву.

– Аа.

– Это помогает корням, водотоку. Предохраняет от болезней.

– И надо делать дырки в земле.

– Потом кладешь туда немного песка. Как дела, Элия?

Контини сел у края лужайки и рассказал о своих трудностях. Он не мог работать в группе, не мог всерьез думать об ограблении банка. Поэтому он предложил позвонить в полицию и…

– Исключено!

– Но сам посуди, Жан, теперь уже…

– Исключено. У Форстера моя дочь, и он, в случае чего, готов действовать всерьез.

– Но у нас есть улики. Мы записали…

– Это не улики. Форстер может сделать так, что моя дочь исчезнет, и выйдет сухим из воды. Почему они должны верить старому вору?

– Я знаю достойных ребят в полиции.

– Я не пойду в полицию, Элия. Я бывший зэк, не вижу дочь месяцами. Почему они должны поверить в историю с ограблениями только из-за пленки, записанной сыщиком, где говорится об ограблениях?

– Жан, мы вступили в союз с опасным преступником. Ты забыл, что он пытался подкупить Анну?

– Она не поддалась. Верит нам.

– Форстер знает, что мы привлекли супругов Корти. Это значит, что он следит за нами, что он готов на все.

– Слушай, я тебя ни к чему не принуждаю.

– Не в этом дело. Ты ведь даже не захотел узнать, почему Форстер пытался подкупить Анну не захотел даже…

– У Форстера моя дочь. Я не могу рисковать. Если он хочет, чтобы я совершил ограбление, я его совершу, вот и все. Форстер псих, но мы хитрее. Почему ты хочешь все разрушить?

Контини открыл рот, чтобы ответить, потом закрыл его. Внезапно он почувствовал себя выпотрошенным. Поднял глаза посмотреть на горы, где ореховые и каштановые рощи пламенели осенними красками.

– Я, – сумел он произнести, – я, значит, разрушаю все?

Сальвиати молча поглядел на него.

– Но ты понимаешь, что говоришь?

– Я знаю, что я подготовил план. Если боишься, скажи!

Контини на мгновение потерял свою обычную флегматичность.

– Жан, мы знакомы двадцать лет! Ты знаешь, что я сделал, и что мы сделали, и что… В общем, я больше не занимаюсь расследованиями, я больше не могу жить, с тех пор как явился ты с этим ограблением!

– Ты был свободен…

– Хватит об этом! Я не хотел и не хочу идти на попятный, и ты это знаешь! Но это не значит, что кто-то может уверять меня: «Возьмем десять миллионов и завяжемся с неизвестными людьми, а когда все пойдет плохо, будем идти вперед, как мулы!»

– Все не идет плохо!

– Все идет плохо! Ты что думаешь, ограбить банк – это просто для людей, которые не отчаялись? Одно дело – разработать план, другое – быть там двадцатого декабря и знать, что ты идешь против закона, против своих привычек, против здравого смысла!

Сальвиати все еще стоял, опершись на вилы. Но тут и его терпение лопнуло. Он бросил вилы на газон и сделал шаг к Контини.

– Против здравого смысла? – воскликнул он. – Но какого здравого смысла? Моя дочь в руках у человека, который в случае чего убьет ее, не задумываясь, я пришел к тебе, я не хотел, ты знаешь, что я не хотел грабить! Ты думаешь, это легко для меня? Я несколько лет отсидел, новую жизнь строил!

– Тогда ты должен быть рад сделать то, что нужно сделать, – пойти в полицию и потребовать правосудия, потребовать…

– Да какого там правосудия! Я бывший вор! Ведь я был классным вором, знаешь, я был мастером в своем ремесле. И теперь я просыпаюсь ночью подумать о деле и замечаю… замечаю, что вхожу во вкус!

Молчание. Сальвиати продолжал тихо:

– Это самое большое поражение, Элия. Я хочу, чтобы это ограбление удалось, но почему? Ради дочери, конечно, ради Лины. Или, может быть…

Молчание. Контини смотрел на него, не мигая.

– Или, может быть, – прошептал Сальвиати, – спустя столько лет, это моя жизнь, мое прошлое все еще держат меня в тюрьме?

…и, как обычно, я сунул нос, куда не надо. Был неопытным, это правда, но нелегко было заметить, что там что-то не так. В сущности, если сыщика зовут присмотреть за виллой, думаешь, что он хочет защитить виллу. Ан нет.

Я оказался пешкой в той мошеннической игре. Свидетелем.

Хозяин дома мог бы сказать: влезли хулиганы, начали крушить все, меня избили; это может сказать и человек, которого я взял присматривать за виллой. И «хулиганы» вроде как отколошматили его и меня, особенно меня, а потом вроде как сбежали, унеся с собой кучу вещей. Включая некоторые документы и фотографии… простой план, без сучка без задоринки.

Если бы не одна деталь.

Я случайно видел, что происходило на той вилле.

Надо было мне сидеть себе у входа, почитывая газету и ожидая конца ночи. Но, как я вам говорил, я был неопытный. Так начался этот скандал, о котором и газеты писали. В сущности, это было во благо: без того происшествия никто бы ни о чем не узнал. Так или иначе, мне следовало вести себя хитрее. А я пошел напролом. И получил по полной.

Как-нибудь я расскажу вам всю историю.

А сейчас важно поговорить о том подвале. Помню только отрывочно, что происходило в предыдущие часы. Но я был в самом деле плох. Помимо боли от ударов, я чувствовал груз унижения и голод.

Не знаю, как проник туда Жан Сальвиати. Знаю, что, пробравшись через форточку, он дал себе время разложить инструменты. Я смотрел на него с удивлением из своего угла. Он был спокоен. Закрыл сумку, зажег фонарь и без спешки обследовал помещение.

И тут свет попадает на меня.

Он меня видит. Подходит и спрашивает: ты кто? Я отвечаю: а ты кто?

С этого все и началось. Я уже был готов уступить. Он, наверно, понял, что попал не на обычную виллу бизнесмена, который хочет со вкусом пожить на пенсии. В тот момент у него было два выхода: дать деру сразу же или понять, в какую беду он вляпался, и потом дать деру. В любом случае правила ремесла предписывали ему бежать оттуда в течение двух минут. Когда живешь кражами, надо быть несгибаемым. Один раз отвлечешься, проявишь легкомыслие, и тебя нет.

Это рассказал мне Жан, позднее. Чтобы объяснить, почему он колебался в первые секунды. Помню, посмотрев на меня, он поднял глаза к форточке, через которую он пролез. Я ничего не сказал. У меня больше не было мыслей, не было надежд.

Жан сел рядом со мной, на полу в подвале. Расскажи мне все, сказал он. Я сказал ему, что знал. К этому времени две минуты прошли. Ему надо было соображать быстро, и, как вы можете догадаться, соображать за нас обоих. Так как я ему все рассказал, он знал, что они создали улики против меня. Он знал, что они могут прижать меня к стене. Или, может быть, он не осознал этого сразу, потому что сказал: я тебя отсюда выведу.

Тут ко мне, наверно, частично вернулась способность здраво рассуждать. Может быть, то, что я увидел путь к бегству, меня пробудило.

Говорю ему: нет.

Он не понимает. Тогда говорю ему: мне очень жаль, но, если я выйду отсюда без тех фотографий, я труп. Он смотрит на меня какое-то время, не меньше секунд десяти. В тот момент они казались мне минутами. Да нет, каждая секунда тянула на час. Я не говорю больше ничего. Он снова глядит на форточку. И тут же бросает взгляд на дверь подвала.

Наконец встает. И потом говорит мне: почему бы и нет?

В конце ноября настал день, когда Маттео Марелли потерял надежду. Недели проходили, как во время долгого выздоровления. Ничто не отличало один момент от другого, кроме смены времен года. Лето в долине Бавона отдалилось на тысячу лет.

– Зима, – сказал он в тот день, ни к кому особенно не обращаясь.

– Я видела, – ответила Лина.

Они никогда не обращались ни к кому конкретно. Они очутились вроде как на ничейной земле, вдалеке от событий и мыслей внешнего мира. В их разговорах все чаще звучало слово «снаружи». Они читали книги и газеты, смотрели телевизор, но, в отличие от других, считали время своего пребывания в плену.

Маттео вначале ничего не сказал Лине. Она продолжала ждать ограбления. Когда он решился открыть ей, что до декабря ограбления не будет, она за три дня не сказала ему ни слова. То есть вовсе не разговаривала. Потом, не пояснив ничего, как будто смирилась. Он же еще надеялся. Знак, который он подал Контини, основывался на неопределенном допущении. Но вообще-то было бы справедливо, если бы и им немного повезло.

Но в тот день, после завтрака, он выглянул из окна и увидел сухие ветки деревьев, дождь на сером тротуаре.

Он сказал лишь: – Зима.

Но Лина поняла. Он тоже потерял надежду.

Маттео сразу вернулся в свою комнату и не показывался до полудня. Она попросила разрешения прогуляться по кварталу. Элтон согласился: в последний раз они выходили три дня назад. Лина уже привыкала к тюремному распорядку. Они носили зимнюю одежду, купленную Элтоном, ели то, что хотел он, выходили из дома только вместе с ним.

Под зонтиком Элтон и Лина обошли квартал. Она не сказала ни слова. Элтон привык к их молчанию. Он считал эти прогулки неизбежным риском. Было и без того довольно трудно справляться с ситуацией так, чтобы у заложников не случился нервный срыв. Но в общем, место было довольно надежное. Он навешал лапшу на уши соседям по дому, поведав им о нервном истощении и о реабилитации. Элтон знал: ничто, как болезнь, не заставляет людей держаться на расстоянии.

Лина шла и смотрела по сторонам.

Ей казалось, что она видит все впервые.

Вот мужчина надевает на ходу плащ. Вот мальчик бежит, другой мальчик на велосипеде, в оранжевой накидке. В домах свет горит, словно люди празднуют приход зимы.

И конец надежды.

Или точнее: был еще шанс, что ограбление пройдет удачно. Но потом Сальвиати и Контини придется разбираться с Форстером. В своих разговорах Лина и Маттео больше не упоминали об этих вещах. В первое время они постоянно взвешивали все «за» и «против». Впоследствии они стали вести себя так, будто пребывание в плену не имеет смысла, словно это способ существования, не имеющий никакой практической функции.

Элтон был всегда с ними. Он или другой человек Форстера, тип с угодливыми повадками, который постоянно поправлял очки на носу. Лина игнорировала обоих, но догадывалась, что они способны на все.

После прогулки Элтон уединился на своей территории. Маттео, как увидела Лина, сидел за кухонным столом. Он играл в судоку Он посвящал кучу времени этим занятиям: кроссвордам, ребусам и играм в слова. Лина предпочитала смотреть телевизор.

– Дождь еще идет? – спросил Маттео.

Он знал ответ, конечно. Скорее всего, в последний раз смотрел в окно минут пять назад.

– Да, погода никудышная, – ответила Лина. – Но это ничего не меняет.

Нет нужды терять надежду из-за того, что идет дождь, говорила она ему. Твоя надежда и мне помогала.

– Начнутся холода, – сказал он.

Скоро наступит декабрь. Это изменит все.

– Было бы хорошо как-нибудь сходить в кино…

Он поморгал, не понимая. Потом ухватил смысл фразы.

– Да. Мы туда ни разу не ходили.

Там, снаружи, еще есть жизнь, и мы должны ее пробовать на вкус. Рано или поздно.

– Почему бы нам не приготовить что-нибудь вкусное вечером?

Не унывай, не вешай нос.

– Да, так мы забудем про дождь.

Я ничего тебе не обещаю. Но попытаюсь вернуть себе немного надежды.

Любили ли они друг друга?

Время от времени они задавались этим вопросом. Не вслух, естественно.

Им надо бы расстаться, хотя бы ненадолго, побыть вдали друг от друга. А потом сделать что-нибудь обыденное, например – сходить в кино, поужинать в ресторане. Возможно, один из них мог бы опоздать на свидание.

Но всего этого не было. Это было снаружи.

Большую часть времени они вообще не думали об этом. Порой в нескольких словах, которыми они перебрасывались вполголоса, или даже в одном лишь взгляде они улавливали начало свободы. Возможно, в пустоте их дней где-то не сдавалось чувство. Они вели азартную игру, где на кону неизменно стоит роман, который вот-вот завяжется.

– Марелли собирался сказать это или нет? – Какая разница?– По-моему, он просчитал каждое слово.– С тобой не поспоришь…Контини и Франческа ели паэлью. Они сидели в квартире Франчески, в Локарно, и это был один из их особенных ужинов. Ингредиенты никогда не менялись: курица, колбаска, чеснок, лук, щепотка шафрана и россыпь креветок. В одну из первых встреч они ели похожую паэлью. Для Контини, с его любовью к ритуальности, было важно каждый год устраивать такой ужин.Но тем вечером сыщик был рассеян. За последний месяц он согласился взять пару мелких расследований: дело с разводом и серию краж в магазине бытовой техники, где надо было без шума выяснить, кто из сотрудников организовал себе прибавку к зарплате. Он выправил тревожную ситуацию со своим счетом в банке, но в душе не чувствовал себя свободным.Слова Маттео Марелли не давали ему покоя. Теперь, когда мы вернулись к началу, когда мы должны ждать и когда мы там, где все должно было еще произойти. Почему, подав знак, он начал фразу, которую не мог произнести? Теперь, когда нас держат в плену в… и тут же Элтон его прервал. Марелли, конечно, знал, что Элтон вмешается. Но тогда зачем начинать фразу? – Не знаю, – сказала Франческа, – может быть, он решил, что Элтон отвлекся.– Не думаю.– Но тогда почему?– Не знаю, Франческа, не знаю. Для меня этот намек – тьма кромешная.– Но почему ты продолжаешь об этом думать?– Я много раз переслушал запись. На мгновение однажды мне показалось, что я что-то понимаю.Франческа наполнила бокалы красным вином. По такому случаю она купила риоху Ей хотелось бы провести вечер без разговоров о Сальвиати и ограблении, но для Контини это, похоже, стало навязчивой идеей. Он и Сальвиати сначала вдрызг разругались, но потом помирились.– Знаешь, Контини, а я думала, ты забудешь.– А?Франческа вздохнула.– Я думала, что в этом году ты забудешь про паэлью.– Да разве такое возможно!– Для меня этот год еще более особенный. Когда мы познакомились, я училась, а теперь закончила. Похоже на конец какого-то этапа.– Это правда. – Контини сосредоточился. – А теперь?– Не знаю. Хочу делать что-нибудь новое, видеть разные места и открывать разных людей. Но как знать, где мы окажемся через год…– Мы окажемся здесь.Франческа кивнула. Выпила глоток вина. Мужчина, который читает только Данте, который слушает французские песни на кассетнике, который живет с лисами и который… который ведет тебя за собой обчищать банк. Как она умудрилась найти себе такого мужчину?– Мы должны помочь Жану в этом деле, – говорил Контини. – Потом у нас с тобой будет время, чтобы побыть наедине.– Конечно… мы должны дождаться конца декабря, я знаю.– Ты сказала, что тебе хотелось бы попутешествовать?– Может, съездить в какой-нибудь город.– В любой?– На севере Европы… Открывать для себя музеи, рестораны… Немножко бродить. Мне по душе учиться узнавать город.Контини прожевал последний кусок. Потом отодвинул стул и сказал:– Трудно узнать что бы то ни было.Франческа отказалась от мысли его переделать: он никогда не станет любителем искусства, литературы или кино. Но у Контини был необычный взгляд на жизнь. Спокойный и пылкий одновременно. Возможно, Франческа любила его именно за это.– Нам бы надо немного времени, – сказала она ему. – Возможно, немного стабильности.Контини понял, что она имеет в виду. Квартира была слиянием различных жизней. Коробки с миланскими книгами, пастельно-голубые кресла, слабый свет абажура, а на стенах, вместе с несколькими акварелями, пара-тройка фотографий лис. Франческа хотела, чтобы они решили, как распорядиться своими жизнями.Но у Контини в голове засел потухший взгляд Сальвиати, когда тот говорил ему, что входит во вкус, планируя ограбление, и что это его разрушает. И еще он думал о том солидном здании на тихой улице Беллинцоны, куда скоро прибудет неприметная черная сумка, до краев набитая деньгами.– Ты ведь знаешь, Франческа, я бы никогда не отказался от нашей паэльи.– Знаю.– Что такое ограбление банка по сравнению с паэльей?Франческа улыбнулась:– Ничто!– Да, в банке ты найдешь все, это правда, но у них нет этой риохи…Он поднял бокал, чтобы чокнуться. Франческа отозвалась тем же жестом. Потом, выпив, она перешла на его сторону стола. Положила ему руки на плечи и наклонилась поцеловать его. Контини встал, обнял ее.– Слушай, осталось немного, – шептал он ей, – осталось…– Тсс! – сказала она. – Никаких остатков, всего вдоволь.

Во время этих телефонных разговоров внешний мир становился ближе. Происходили они раз в неделю, под присмотром Элтона. Не дольше двух минут. И все же благодаря отдаленности возникала внутренняя близость, которой им с отцом не добиться, общаясь лицом к лицу. – Алло, это я.Он всегда делал паузу. Словно удивлялся, что слышит ее.– Лина, – повторял он всегда ее имя. – Лина, как ты?– Со мной обращаются хорошо, – отвечала всегда она. – Ты не должен беспокоиться.Маттео всегда выходил в другую комнату. Иногда Лина говорила о нем. Но в эту тему им углубиться не удавалось. Обычно ее отец менял направление беседы.– Я пытаюсь защитить герань от заморозков. А горечавки, которые цвели в октябре, я перенес в дом…Лина слушала. Она тонула в хрипловатом голосе отца, в его оборотах речи, заимствованных из французского. Это были медленные разговоры, с множеством пауз и почти без упоминаний о значительных событиях.– Вчера говорил с Элией. Ему нелегко.– Но тебе тоже.– Я-то привык, это было мое ремесло.Обычно они тщательно избегали слов «Юнкер» и «ограбление». Лина предпочитала говорить о другом. Она пыталась наверстать потерянное время.– Потом вернешься в Прованс? Знаешь, а я ведь никогда не видела парк на вилле.– Однажды, когда ты была маленькой, мы там гуляли.– Не помню!– Но с тех пор, как я там работаю, кое-что переменилось.– Ты захотел сделать все по своему усмотрению, так?– Там ручей изменил русло. Я живу в доме сторожа, и рядом бьет родник, вода всегда прохладная…Такие вот вещи, самые обыденные. Слова без веса, которые вращались вокруг неназываемого центра. Теперь оставалась пара недель до того момента, когда пять человек заберут десять миллионов франков из «Юнкер-банка». Или, во всяком случае, постараются это сделать.В одном из последних телефонных разговоров Лина задала пару вопросов. Она сама не знала почему: ведь она уже почти совсем перестала думать об ограблении. Она спросила:– Но вы сумеете сделать его, это дело?– Мы готовы.Лина не знала, как реагировать. Она казалась себе заболевшей девочкой, которая пытается понять, что за работу делают взрослые за стенами больницы.– Вас не слишком мало?– Столько, сколько нужно для такой работы.– А потом? – Лина украдкой взглянула на Элтона, невозмутимо сидевшего рядом с ней. – Нелегко будет, потом…– Мы должны быть готовы ко всему, Лина. – Отец понизил голос. – Ты должна молиться, чтобы все прошло, как должно пройти. Но в любом случае…Пауза продлилась дольше, чем обычно. Настолько, что Лина даже поторопила его:– В любом случае?– Ничего. После этого дела, если ты приедешь ко мне, я покажу тебе парк на вилле. Я тебе уже говорил, что живу в доме сторожа? Там бьет родник, вода всегда прохладненькая…

Джакомо Беллони знал это со времен своей первой работы: для сотрудников банка декабрь – плохой месяц. Надо закрывать счета, проверять балансы, готовиться к подаче статистических данных в первые дни Нового года. У всех сплошные сверхурочные. И вечером тридцать первого декабря всегда какой-нибудь молодой сотрудник сидит безвылазно в банке до часа ночи.

Будто и без того недостаточно забот перед Рождеством!

Нужно не забыть дать знать о себе родственникам и друзьям, нужно ходить на ужины, а когда не можешь, обещать, по крайней мере, встречу в ближайшем будущем. Подожди, вот праздники пройдут, потом посмотрим. Ну, что ты хочешь, до Рождества невозможно выкроить время, но потом… Передай привет своим, только обязательно! Может, забежишь на аперитив?

Аперитивы громоздились друг на друга, как обломки на свалке, заслоняя в конце концов пейзаж. Но настоящей головной болью для директора Беллони были подарки. Каждый год он позволял себе подумать о них во второй половине дня двадцать четвертого декабря, украдкой просачиваясь в ювелирный магазин.

Но в этом году он решил обойтись без стрессов.

Взял полдня отгула в четверг семнадцатого декабря – под тем предлогом, что ему придется работать в воскресенье. Поехал в Гранча, на юг от Лугано, и забрался в крупный торговый центр. Это было знаменательное начинание. Директор Беллони миновал табуны изнуренных семейных пар, обогнул отцов, пытающихся решить, какую же выбрать игру для плейстейшен, уклонился от дам среднего возраста, которые, поддавшись таинственному порыву, опустошали полки с товарами из рождественской распродажи.

Наконец он приобрел шахматную доску для старшего сына, флакончик духов для средней дочери и чайный сервиз из цветного пластика для младшей. Жене купил янтарное ожерелье, серебряный браслет и шкатулку с лучшими фильмами Одри Хепберн. Потом нашел бутылку виски для тестя, красный цветок для тещи, иллюстрированную книгу о горных прогулках для отца и диск Фрэнка Синатры для матери. Оставались еще две сестры и трое-четверо друзей, но директор Беллони решил не перебарщивать, во всяком случае, в первом раунде.

На следующий день, в пятницу, к рабочему дню он готовился с удовольствием. Семейство Беллони жило в квартале Равеккья, невдалеке от банка, поэтому директор мог ходить на работу пешком. Пятнадцатиминутная прогулка, легкая разминка после завтрака. Зимой он защищался от холода ярким шарфом (подарок на предыдущее Рождество) и фетровой шляпой. Входя в банк, он всегда был в хорошем настроении.

– Здравствуйте, господин директор! – Джузеппе, охранник на входе, качнул головой в знак приветствия. – Холодный воздух сегодня утром…

– Снежный воздух, дорогой Джузеппе! – Директор прошел, не останавливаясь, мимо будки охранника и поздоровался с сотрудницей за окошком. Затем направился к лифту, миновав пластиковую елку с мигающими лампочками. Рабочие кабинеты находились на втором этаже. Поднимаясь, он снял шарф и шляпу: помещения были перегреты, так что большинство сотрудников работало в одних рубашках.

Кабинет Беллони был угловой комнатой в конце коридора. Два больших окна, сзади и сбоку от письменного стола, позволяли обходиться без искусственного света в течение дня. Но в восемь утра было еще темно, так что Беллони зажег главный светильник и настольную лампу. Кабинет был уютным, хотя и простым. Директор не держал здесь личных фотографий, за исключением одной – с женой и детьми. На стенах – картины Нага Арнольди [43] и Феличе Филиппини. [44] Перед письменным столом – два кресла, из тех, что заглатывают гостей, осмелившихся откинуться на спинку.

У самого же Беллони был крутящийся стул, обитый черной кожей. На поверхности стола – ничего. Сбоку – монитор и клавиатура компьютера. Директор снял очки с целлулоидной оправой, элегантные и спортивные (по мнению оптика, который их ему продал). Он протер линзы, снова надел очки. Потом обернулся посмотреть на свое отражение в оконном стекле. Удовлетворенно вздохнул. Он был в своем маленьком царстве. Каждый жест обдуман, каждое слово взвешенно. Тут, внутри, не было места для криков толпы, для предрождественской сумятицы с осложнением в виде коллективной лихорадки…

Зазвонил телефон.

– Господин директор? – Это была Беатриче, его секретарша. – Вас спрашивает господин Коллер, из Цюриха.

Она не спросила, нужно ли переводить на него звонок… Цюрих всегда пользовался приоритетом.

– Господин Коллер, – сказал Беллони по-немецки. – Приятно слышать вас. Как там дела в Цюрихе?

– Хорошо, хотя здесь холодно! Завидую вам и другим коллегам, ведь вы можете нежиться в тичинском климате.

Беллони издал вежливый смешок. Трудно объяснить соотечественникам из немецкой Швейцарии, что Тичино не тропическая страна.

– Я звоню вам в связи с той операцией, в воскресенье…

– Конечно. – Беллони держал ухо востро. – Мы готовы.

– Хорошо. Тогда через несколько минут я пришлю вам телефон господина Клаудио Мелато. На всякий случай. Это он привезет деньги. После вы можете послать мне мейл, чтобы сказать, что все прошло хорошо.

– Конечно. Нужно ли мне договариваться с господином Мелато?

– В этом нет необходимости. Он знает детали операции. Позвоните ему, только если возникнут затруднения, так как он поедет из-за границы.

– Конечно, но такого не произойдет.

Беллони знал, что трансфер не совсем чистый. Десять миллионов ни с того ни с сего, в заштатный филиал… и с конфиденциальностью, которая подобала только более чем деликатным деньгам. Подобные операции были очень редкими, но, судя по всему, кто-то из руководства решил рискнуть.

– Значит, договорились, господин директор? Помните также, какие процедуры следует выполнить после поступления суммы?

– Конечно, не позднее воскресного вечера все будет в порядке.

Коллер снабдил его точными инструкциями. Беллони предписывалось в тот же день перевести сумму далее, не включая ее, естественно, в счета, которые должны быть предъявлены после Нового года. По переводе в главное, цюрихское отделение эти деньги предполагалось амортизировать, распределив их, как неприоритетный приход, по другим отделениям «Юнкера», через которые сумма никогда не проходила. Беллони должен был сделать эту работу сам, не привлекая других служащих.

– Хорошо, – подытожил Коллер, – тогда я с вами прощаюсь и желаю вам провести Рождество замечательно! Надеюсь, вы позволите себе несколько дней отдыха?

– Конечно, то есть, по правде сказать, не раньше января. После Нового года, возможно, несколько дней в горах…

Беллони понимал, что в разговоре он без конца, как попугай, повторял «конечно». Отношения с Цюрихом были не самой приятной частью работы. Попрощавшись с Коллером, Беллони позвонил Беатриче и попросил ее записать координаты господина Клаудио Мелато. Он объяснил ей, что должен встретиться с ним в воскресенье утром для краткой деловой беседы.

– Ох, господин директор! – воскликнула секретарша. – Но значит, вам придется работать и в воскресенье!

– Что вы хотите… издержки профессии!

Коллер выложил рядком ручки на письменном столе, ожидая, пока чай остынет. Перед ним, рядом с чаем и кренделем, лежало досье по счету 522.776.FK. Коллер был доволен, что ему удастся завершить переход Энеа Дюфо в «Юнкер» до Нового года. Из-за этого нелепого расследования, затеянного службой внутренней безопасности, он потерял кучу времени. И подумать только, поначалу Фишер вел себя, как закадычный друг: говорю тебе это по секрету, будь осторожен, ходят слухи… В глубине души Коллер не сомневался, что все это вздор. Он пришел в цюрихское отделение «Юнкера» последним, и ему пришлось платить дорожную пошлину паранойе, которая самовластно правит в швейцарских банках.Но после двадцатого декабря и последний из его тузов подпишет договор с «Юнкером». Те миллионы, которые придут в Беллинцону, – вроде залога. Вы мне отмываете эти деньги, я вам доверяю свои.Он осторожно отпил чай из чашки. Решил положить немного сахара. Надо было не забыть позвонить Дюфо, поздравить с Рождеством. Такие переброски денег считались рутинными операциями: осязаемые деньги становятся виртуальными. Настоящая борьба происходила раньше. Чтобы заполучить каждого из своих тузов, Коллеру приходилось драться когтями и зубами. Он размешал сахар и набрал номер Клаудио Мелато.– Алло, господин Мелато? – Коллер говорил по-итальянски.– Да, кто говорит?– Это Коллер, из «Юнкера». Я звоню сказать вам, что все в порядке.– А, господин Коллер, благодарю вас.– Я только что разговаривал с беллинцонским отделением. Вас ждут в воскресенье утром, в семь. Это займет десять минут. У вас все готово?– Нет еще, но сегодня мы уладим последние детали. Завтра я буду уже в Лугано, со всем необходимым.– Хорошо. Передайте от меня привет господину Дюфо.– Обязательно.Попрощавшись с Мелато, Коллер наконец приступил к кренделю. Борьба была тяжелой Коллеру приходилось постоянно улыбаться, пожимать руки, провожать потенциальных клиентов на поля для гольфа и говорить о деньгах, не говоря о деньгах. Теперь оставалось лишь пожинать плоды. Незадолго до Рождества Коллер мог наконец насладиться заслуженным успехом.

Перед домом Луки Форстера в Тессерете двое муниципальных рабочих развешивали последние рождественские украшения. Форстер смотрел на них из окна невидящим взглядом. В этом году, похоже, у него не будет времени остановиться даже на Рождество. Он был готов поставить на карту все.В последние месяцы дела шли все хуже и хуже. Возможно, он не рассчитал замах. От скупки краденого и ростовщичества он пытался перейти к более сложным и, главное, более чистым делам. Какая насмешка! Чистые дела его потопили. Или не совсем потопили – ведь Форстер мог взять новый старт. Требовалось только, чтобы Сальвиати вышел из беллинцонского «Юнкера» с десятью миллионами франков.Пока же Форстер смотрел в окно и ждал стервятников. Улица застыла от холода. Форстер видел заиндевевшие стекла автомобилей, пожелтевшие листья на тротуаре. Единственным признаком жизни были двое рабочих, которые возились с украшениями. И вот, как актер, выходящий на сцену с минутным опозданием, показался адвокат Берти в своей машине.Форстер отошел от окна и перебрался в кабинет, готовясь встретить Берти. Он приказал, чтобы, сославшись на поступивший телефонный звонок, разговор прервали через четверть часа, как бы ни складывалась беседа. Он не хотел вдаваться в подробности, в данный момент. До двадцатого декабря не имело смысла размениваться на болтовню.

– Господин Форстер, надеюсь, я вас не побеспокоил?

– Ну что вы, господин Берти! Прошу вас… садитесь, садитесь!

Адвокат Берти на самом деле напоминал не столько стервятника, сколько шершня. Коренастый, в очках, в желтом галстуке и коричневом костюме, с гудящим голосом. Большой шершень, переживший лето. Из тех, что никогда не умирают.

– В действительности за последние месяцы наш спорный вопрос мало продвинулся к разрешению, – начал адвокат. – Теперь следовало бы конкретизировать…

– Спорный вопрос? – прервал его Форстер. – Я думал, это, скорее, договор, полюбовное соглашение, во благо, в частности, компании «К-Инвестмент».

– Разумеется, – шершень загудел громче. – Прошу прощения, вы обещали до конца года выплатить оговоренное, открывая, кроме того, возможность для будущего сотрудничества.

– Нужные связи у меня есть, – Форстер решил быть искренним. – Сейчас пока нет денег.

Адвокат Берти вздрогнул, будто собеседник плюнул ему в глаз.

– Сейчас у вас… сейчас у вас нет денег?

– Я не сказал, что их у меня не будет. Видите ли, господин адвокат, я жду исхода важного дела. До Рождества я смогу сказать вам, удалось ли оно.

– А если не удастся?

– Удастся, это точно, речь идет о формальности.

– Надеюсь, господин Форстер.

Форстер заметил, что потеет. При мысли о «формальности».

– Это дело на миллион, крупное… и всю выручку я предназначу для «К-Инвестмента».

– Меня это радует. Вы сказали, что исход дела решится до Рождества?

– В течение нескольких дней.

– И все же…

Берти оборвал фразу, изобразив приступ кашля. Вот оно, жало.

– Да? – Форстер не сумел скрыть беспокойства.

– Это ничего. И все же, говорил я, важно, чтобы на сей раз мы действительно перешли к этапу конкретных дел. Чем больше мы ждем, тем больше денег теряем, вы меня понимаете? А некоторые инвесторы весьма обидчивы на этот счет…

Форстер оприходовал угрозу.

– Вы не должны волноваться, господин Берти. На Рождество мы сможем вместе отметить благоприятное разрешение нашего… спорного вопроса.

– Хотелось бы верить. – Берти встал. – Я знаю, у вас были неприятности.

– Неприятности? – Форстер наморщил лоб. – Что вы имеете в виду?

– Мне говорили об истории с уклонением от уплаты налогов…

– Ошибка. И потом, при чем здесь налоги?

– Это правда, – кивнул адвокат. – Допускаю вместе с вами, что уклонение от уплаты налогов в Швейцарии уголовно не наказуемо. Вы бы могли отделаться штрафом, но что скажете о злостном уклонении и о мошенничестве, совершаемом от имени ваших клиентов, которые…

– Довольно! – Форстер встал. – Вы получите свои деньги, хорошо?

– Я говорю все это ради вашего блага. – Берти позволил себе улыбку. – А пока – мои поздравления.

Не понадобился даже ложный телефонный звонок.

Шершень растворился, пока Форстер приходил в себя после стычки. Адвокат крепко держит его за яйца. Бесполезно это скрывать. Берти удалось даже разузнать про его налоговые невзгоды! Форстер не смел думать о том, как они его раздавят, если он не вернет свой долг с процентами.

К счастью, избавляя его от тягостных размышлений, в кабинет вошел Джонатан.

Он был вторым его главным помощником наряду с Элтоном. Он походил на официанта – с лысиной, редкими волосами на затылке, мягким взглядом. Но он, не моргнув глазом, мог избить человека в кровь. Едва зайдя, Джонатан сказал:

– Если других дел нет, я бы пошел.

И стал ждать, стоя перед письменным столом.

– Запомни, – сказал ему Форстер, – важно все рассчитать по времени. Вы должны быть там, в Беллинцоне, сильно заранее. Обязательно раньше шести.

– Мы будем там. – Джонатан поправил очки на носу. – Увидите, проблем не будет. Они заходят в семь, так?

– Да, примерно.

– Как только они возьмут деньги, мы возьмем их самих.

Будем надеяться, подумал Форстер. В ушах у него все стояло гудение шершня. И он уже знал, что до двадцатого декабря ему трудно будет уснуть ночью.

Нет, в этом году времени остановиться не будет.

Даже на Рождество.

В пятницу вечером в беллинцонском «Юнкер-банке» было безлюдно. Только четыре женщины перемещались между холлом и служебными кабинетами. На них была форменная одежда компании «Пулирапида CA.»; они поделили обязанности. Кате Паолуччи, в качестве старшей, оказалось нетрудно заполучить кабинеты директора и его секретарши.

Обычно уборкой в «Юнкере» занимались другие люди. Но на этой неделе смены немного перепутались. Такое часто случалось перед Рождеством.

Катя не поняла, что пытается сделать Контини. В частности, она не поняла, чего хочет друг Контини. Приятный человек, который настоял на встрече с ней и дал ей секретное поручение. Катя подозревала, что и сам Контини не знает какое.

– Это запасный выход, – объяснил он ей тогда, подмигнув.

Но это был лишь поднос, оставленный возле письменного стола. Три чашки и молочник. Ну какой это запасный выход? Возможно, тут была какая-то связь с другой просьбой друга Контини, но Кате никак не удавалось ее уловить.

Так или иначе, она сделала все, что от нее требовалось.

В последние годы Катя работала в основном на одном месте, в своем офисе, и она не без удовольствия вернулась к оперативной работе, вспомнив старые ощущения. Люди думают, что уборка – паскудное занятие, но на самом деле, если человек сметлив, он может многое узнать. Коридоры банка после заката меняют облик. Картины на стенах словно приобретают налет старины, а мебель выглядит какой-то потертой. Кате казалось, что она на даче в последний день лета.

– Катя! – окликнула ее одна из коллег с нижнего этажа. – Я здесь закончила, хочешь, я сделаю туалет на втором?

– О\'кей, – ответила Катя. – Через минуту я тоже подойду.

Письменные столы были пусты: clean desk policy . [45] которой придерживался банк, воспрещала оставлять на виду бумаги. Но в некоторых кабинетах беспорядка хватало: пепельницы на подоконниках, банановая кожура в корзинах для бумаги. Как будто волшебство остановило мир и уничтожило жизнь. Катя пыталась угадать, что за человек директор. Безусловно, аккуратный: в его кабинете все вещи были на своих местах.

Как знать, что там задумал Контини! Уже много лет Катя с ним сотрудничала, но обычно он поручал ей простые работенки. Сфотографировать документы, порыться в мусоре. Но никогда прежде ей не доводилось рисовать план и уж тем более оставлять предметы в банке.

Катя наклонилась поднять заколку с коврового покрытия. Она положила ее на письменный стол, рядом со стопкой белых листов. Потом подтащила пылесос к порогу и обернулась посмотреть на комнату. Все было на месте. Она погасила светильник. Освещенный только уличным фонарем, кабинет будто еще больше постарел. Компьютер словно превратился в пишущую машинку; чуть-чуть фантазии – и разглядишь даже чернильницу с гусиным пером…

Что за мысли!

Катя закрыла дверь.

– Кабинет в порядке! – крикнула она в сторону туалета. – Тебе нужна моя помощь?

Субботним утром Сальвиати поехал посмотреть на реку Тичино. Он вернулся на место, где во время рыбалки его осенило. Тогда берега были зелены, а вокруг скал кружились мошки. Сейчас река напоминала серую ленту, размеченную там-сям белыми гребнями. Сальвиати держал во рту кривую трубку. Он сел на берегу, прислонившись к груде камней. После того, что сделала Катя Паолуччи накануне вечером, ограбление было неизбежным. Служащая «Пулирапида CA.» сделала первый шаг к осуществлению замысла Сальвиати. Если бы теперь они не провели операцию, директор Беллони очень бы удивился, вернувшись в офис в понедельник утром. А Катя попала бы в беду.Но у Сальвиати не было сомнений. Он знал, что у него хороший план. Он до тошноты всматривался в кадры, снятые Филиппо Корти. Он прекрасно знал всех служащих и многократно наблюдал в замедленном режиме, как входит директор Беллони. Кроме того, он звонил Беллони, представившись клиентом банка, и долго с ним разговаривал. Он обладал всем материалом, который мог ему понадобиться. За два часа до ограбления ему предстояло претворить в жизнь ту догадку, которая поразила его летним днем, когда он пытался обмануть рыбу.Он никогда не видел беллинцонский «Юнкер-банк» изнутри. Предпочитал не рисковать. Сальвиати попросил Катю нарисовать план и сделать несколько фотографий кабинетов. Зайдя, он будет знать, куда идти.После первого осмотра он больше не был в Беллинцоне. Вор должен находиться далеко от места, где он нанесет удар. Он должен узнать территорию так, чтобы территория не научилась узнавать его. Сальвиати вернул себе навыки, приобретенные за всю свою карьеру. За несколько месяцев он стер садовника, которым ему удалось стать прежде.Сможет ли он измениться опять?Вернется ли в Прованс? А Лина, Филиппо и Анна. Элия… сумеют ли они снова влиться в жизнь после этого миража – ограбления в банке?Сальвиати смотрел на реку. Он не ждал ответов. Все, что он умел делать, – двигаться вперед мало-помалу, выверяя каждый шаг. Он вынул трубку изо рта и выпустил облачко дыма. Он чувствовал, что в этой свинцовой воде, в переплетении веток и в небе над рекой – ключ ко всему. К плутням Форстера и уязвимости Лины, к молчаливости Элии и к тем миллионам, тем деньгам, что абсурдно обещали свободу. Сальвиати курил маленькими затяжками. Нетрудно ограбить банк, думал он, трудно остаться свободными. А чтобы остаться на свободе, нужно бы владеть этим ключом, понимать таинственные слова реки, деревьев, неба…

Мы украдем деньги, твердила себе Анна, мы действительно украдем деньги. Суббота, девятнадцатое декабря. Напряжение стало почти невыносимым. Весь романтический ореол операции исчез. Впрочем, большая его часть раскрошилась в тот день, когда Мажордом попытался подкупить ее. В тот момент Анна в самом деле поняла, что не играет. Она встала со скамейки, вернулась на работу и рассказала все Сальвиати и Контини. Но ее отчет не застал Сальвиати врасплох: – Они тоже готовят себе запасный выход, вот и все.– А у нас он есть? – спросил Контини. Но Сальвиати не дал ответа.А теперь, в день перед ограблением, Анна и Филиппо нервничали, как две кошки перед грозой. Филиппо сходил на рынок и вернулся с обжаренной на вертеле курицей. Анна почистила картошки и приготовила салат. За обедом они выпили пол-литра красного вина.– Как-то я отяжелел, – сказал он после кофе.– Почему бы нам не прогуляться? – предложила Анна.– Не знаю. Куда, по-твоему, мы можем пойти? В конце концов они решили немного размяться. Post prandium deambulare , [46] гласит поговорка. Филиппо цитировал ее постоянно, и в тот день он не отступил от правила. Но Анна подумала, что странно заниматься физическими упражнениями как ни в чем не бывало. – Я не уверен в успехе, – проговорил Филиппо, ведя машину к равнине Магадино, на юг от Беллинцоны. Анна покачала головой:– Ну, теперь уже бесполезно говорить об этом. Что сделано, то сделано.– А если что-то пойдет не так?– Я не хочу об этом думать.– А я думаю. Анна не ответила.Когда на Филиппо находило такое настроение, лучше было оставить его в покое. С самого начала он часто менял свое отношение к ограблению. Вначале скептицизм, потом любопытство, потом стоическая позиция: это дело плохое, но мы должны помочь Жану. А сейчас – что-то вроде угрюмой покорности злой судьбе.– В любом случае я не жалею о нашем решении, – добавил Филиппо. – Однако что ж, мне неспокойно.– Это нормально.– Мы уверены, что эти двое знают, на что мы идем?– Сальвиати специалист, ну и Контини, по-моему, не оплошает.– Как знать. Частный детектив, обворовывающий банк…Они оставили автомобиль в Джубьяско, в районе Саледжи.На супругах были спортивные костюмы, серый на нем, бело-розовый на ней. Бег как будто помог Филиппо немного успокоиться. Он по-прежнему считал, что их положение нелепо, но решил, что жаловаться Анне бесполезно. Теперь ничего не оставалось, как глядеть в оба и не дать себя облапошить.Я рассуждаю, как преступник, подумал Филиппо, когда они бежали по тропинке, идущей вдоль дамбы на реке Тичино. Но если уж приходится быть преступниками, лучше уж быть ими на высоте. Оценить все «за» и «против». Выйти сухими из воды.– По-твоему, мы действительно чем-то рискуем? – спросила Анна, которая бежала рядом и, похоже, догадывалась о ходе его мыслей.– Ну, мы крадем не пакетик конфет…– Лично мы ничего красть не будем.– Да брось ты! – взорвался Маттео. – Извини, но ты что, не помнишь того типа, который явился тебя подкупать?– Мажордома? Но при чем здесь он?– От него-то и исходит настоящая опасность, они все такие, как он! – Филиппо запыхался. – Ты думаешь, они оставят нас в покое, если что-то пойдет плохо?– Но…– Сальвиати совершает это ограбление, потому что его шантажируют. А если в конце концов этот Форстер потеряет голову? Если предпочтет не оставлять свидетелей?Филиппо остановился у края дороги отдышаться. У него кружилась голова. Он не знал, что к этому привело: то ли утомление от бега, то ли утомление от того, что он наконец исторг из себя свои страхи. Да, жаловаться Анне бесполезно, но правильно, чтобы она знала, что стоит на карте.Но Анна, похоже, была настроена оптимистичнее:– Я доверяю Жану. Не сомневаюсь, что он продумал все детали.– Но мы втянуты в незаконную деятельность. Это ограбление, ты понимаешь?– О да! – Анна подняла руки. – Берите, берите, что захотите, господин!Филиппо хотел было что-то возразить, но потом рассмеялся. Мы два психа, подумал он, два буйных психа! Мимо них пробежала женщина, потом промелькнули, как фосфоресцирующие молнии, двое велосипедистов, упакованных в зимнюю форму.– Ладно, вперед, а то люди уже на нас смотрят, – сказал Филиппо, подавляя смех.Они перешли на спортивную ходьбу. Дорога шла вдоль равнины Магадино – полосы плоской земли в сердце кантона Тичино. Если бы не горы на горизонте, Филиппо и Анна могли бы принять эти места за падуанскую низменность. Фермы, трактора на извилистых дорогах, дамба и запах скота. Декабрьские поля были покрыты ледяной коркой.– Но может, ты и прав, – сказала Анна немного погодя. – Надо было нам спросить у Жана, как он собирается ладить с Форстером.– Он бы нам не сказал.– Откуда ты знаешь?– Да не переживай, Анна. Увидишь, у нас получится.Филиппо любил жену. Редко он чувствовал ее такой близкой, как тем зимним днем. Дыхание превращалось в пар при каждом выдохе, плохие мысли пропадали при каждом шаге.– Ты уверен?– Ну конечно. У нас получится, и когда-нибудь мы будем смеяться над своими страхами.– Да, и будем вспоминать эти безумные дни…– Мы внутри фильма. Но это фильм со счастливым концом, я уверен.Какое-то время они шли молча.Сердце, ноги, легкие… в напряженности физических усилий будущее теряло значение. Здесь, посреди равнины, были только они, они и этот бег по берегу реки.

Контини положил плотик на кухонный стол. Сальвиати смотрел на плотик, раскуривая трубку. – Что ты мне хочешь сказать?– В водосборе я нашел только этот, – объяснил Контини. – Другие потерялись в Трезальти.– A-a. – Сальвиати выпустил облачко дыма.– Но я не знаю, что это значит, – продолжал сыщик. – Я вообще пока до конца не понимаю всю эту историю.– А что, тут так уж много надо понимать?– После звука колокола мне надо стараться услышать отзвук…– Что-что?– Так сказал Джиона.– А, Джиона… Ты рассказал ему про ограбление? Контини кивнул.– Это было необходимо?– Джиона никому ничего не скажет.– Я тебе верю. – Сальвиати размял табак большим пальцем. – Здесь в Корвеско вы мастера не разговаривать…– Но Джиона разговаривает, да еще как… Слушай, а почему бы тебе не подняться к нему со мной?– Подняться? К Джионе?– Почему бы и нет?Сальвиати посмотрел на него и улыбнулся. Контини подмигнул. Дальше можно было обойтись без слов.Через десять минут они уже шли вверх по лесу. В том году снег еще не выпадал, и потому путь был довольно удобен. Ручей Трезальти кое-где замерз. Однажды им пришлось огибать ствол, свалившийся на тропу. Когда они вышли из бора, Сальвиати посмотрел на Монте-Бассо. Сказал:– Везет тебе, Контини…Детектив поглядел на него, обернувшись.– Когда вокруг эти горы, легче приводить мысли в порядок.– Но ведь и ты живешь среди холмов там, в Провансе.– Я слишком долго сидел на берегу моря. Мысли от меня убегали.Они продолжили подъем. Перед скалистым гребнем Контини остановился и стал исследовать землю. У него поднялись брови от удивления.– Что такое? – спросил Сальвиати.– Сюда заходил самый старый лис.– Тот, которого мы видели в прошлый раз?– Да. Странно, что он иногда покидает свою территорию.– Наверно, приходил сюда в поисках пищи.– Мм… – Контини показал на скалы и на плато альпийского луга. – Здесь добыча не в избытке.– Ну, тогда он приходил без причины. Так, забрел во время прогулки…Контини улыбнулся, представив себе бродячую лису.– Как знать. Может быть.Тем временем они почти дошли. И Джиона появился ровно в тот момент, когда они перебирались через Трезальти.– Кто идет?– Бандит и полицейский! – ответил Контини. – Кого уложишь первым?– Горе мне! – усмехнулся Джиона, показываясь из-за скал. – Это я должен остерегаться! Так ты, значит, Жан Сальвиати?Сальвиати кивнул и пожал руку отшельнику.– И ты, значит, бандит? – спросил Джиона. – Или полицейский?– Да я уж и сам не знаю, – улыбнулся Сальвиати. Джиона показал на Контини.– Он и то и другое. Но пойдемте, подзакусим чем-нибудь.Старый отшельник только что «получил в подарок от друга-охотника» косулю. Контини знал, что Джиона не гнушается браконьерством, но не стал уточнять, откуда дичь. Они пропустили по стаканчику граппы, поговорили о том о сем. Джиона поставил косулю мариноваться и размягчил мясо. Потом подал его в сальми, приправив душистыми травами и красным вином, а в качестве гарнира предложил поленту, приготовленную в котелке на огне.После обеда они закурили. И тут-то Контини поведал о призрачном намеке Маттео Марелли.– Мне казалось, я уже близко. Иногда у меня бывает что-то вроде озарений. Вот недавно, например, когда мы подошли сюда. Так или иначе…– Так или иначе, завтра вы обчистите банк, – закончил Джиона.Контини кивнул.– Теперь колокол может только звонить, – усмехнулся Джиона. – Посмотрим, как и сколько…– Колокол? – не понял Контини.– О, всегда есть двойной голос, – ответил Джиона. – Вроде вас двоих. Всегда – звук и отзвук. Но скажите, вы хорошо подготовили это, как вы его называете… дело?– Я сделал, что мог, – сказал Сальвиати. – Нас пятеро, и каждый знает, что должен делать. Если обман сработает, у нас хорошие шансы.– А если не сработает?– Я подготовил пару запасных планов, – объяснил Сальвиати. – Но рассказывать о них никому не хочу. В нужный момент будет все ясно.– Да, – вступил в разговор Контини. – Жан – человек, полный тайн. Мы участвуем в планах, но не можем знать их.– У тебя тоже есть свои тайны, мой мальчик! – напомнил ему Джиона. – Ты вот мне скажи лучше, ты и правда не сумел расслышать отзвук?– Не знаю… Я не знаю, о чем ты говоришь!– Странно. – Джиона начал ворошить кочергой в камине. – Странно, потому что у меня-то создалось впечатление, будто ты расслышал, – исходя из того, что ты мне рассказывал в последние недели.Сальвиати попытался поудобнее устроиться в продавленном кресле, где он сидел. Предчувствия старого Джионы смущали его. Неужели он что-то забыл предусмотреть?Он догадывался, что в этой задымленной лачуге, набитой старыми книгами и охотничьими трофеями, скрывается истина. Но, судя по всему, и сам Джиона был не в состоянии открыть ее.– Какое впечатление? – спросил Контини у отшельника.– Не знаю. – Джиона казался встревоженным. – Не могу понять. Вы двое, ограбление, деньги, те другие, что вам помогают, супруги Корти… с одной стороны – вы. Потом, Лука Форстер с его нуждой в деньгах, твоя дочь и Маттео Марелли… что может произойти?Молчание.– Трудно сказать, – пробормотал Сальвиати, снова закуривая трубку.– Да, – Джиона покачал головой. – Будто колокол ударил раз и теперь вот-вот должен ударить второй.– Второй? – произнес Контини.Но Джиона продолжал бубнить себе под нос:– Да, странно. Будто музыка не закончилась…

В три утра Контини и Сальвиати были в Беллинцоне. Улицы квартала Равеккья были пусты, населяли их только огни Рождества. В каждом саду мерцала звезда, красные и белые лампочки свисали с каждого балкона. Больше ничего и никого. Светящиеся украшения – словно разумные существа.

Язык рождественских огней.

Похоже на зашифрованное послание, подумал Контини, дожидаясь Сальвиати. Всю ночь зажигаются и гаснут, зажигаются и гаснут. Вот и сад дома Беллони украшал светящийся Санта-Клаус. Толстый человечек, карабкающийся по водосточной трубе.

Почти как вор.

В этот же самый момент Жан Сальвиати шел по коридору второго этажа. Он двигался медленно, будто у него в запасе была уйма времени. Ошибка на этом этапе могла поставить под удар всю операцию. Сальвиати узнал все подробности жизни Джакомо Беллони, директора беллинцонского «Юнкера» и заботливого отца семейства.

Он знал, что детей дома нет, что они остались у дедушки с бабушкой, потому что родители пошли на рождественский ужин в банке. Это было главное. Он знал, что директор Беллони и его жена спят в задней комнате и что в спальню можно попасть и через ванную, которая сообщалась с гардеробной.

Сальвати знал все это и много чего еще. Ему была известна топография дома и топография банка. Он знал все о Беллони. Осведомился он и о Джузеппе Локателли, охраннике, которому утром предстояло встретить директора и людей, доставляющих деньги.

В общем, Сальвиати был готов. И в эту минуту, после многомесячного ожидания, он собирался дать старт операции «Юнкер-банк».

В доме Беллони было тихо. Постояв, Сальвиати мог бы, наверно, услышать поскрипыванье дерева, шипение отопительных батарей. К счастью, хозяева не позаботились о сигнализации на входной двери, так что с помощью Контини ему удалось войти без труда. Продвигаясь по коридору, Сальвиати подумал еще о том, как он переворотил жизнь Элии, нагрянув к нему летним вечером.

Но теперь ставки сделаны. На него не должны были больше давить беспокойство, опасения, что дилетанты растеряются, томительность ожидания. Теперь ему оставалось надеяться, что все кончится быстро и что хотя бы Элия сумеет потом вернуться к своей жизни.

Но в глубине души он знал, что это будет нелегко.

Ни для него самого, ни для Элии. Большая кража объединяет и разделяет, меняет людей, опрокидывает привычную жизнь.

Но мы должны выдержать, подумал Сальвиати.

И тотчас опустил ручку двери в конце коридора.

Они уже подожгли фитиль. Теперь, даже при желании, пойти на попятный будет трудно. Это давало Контини странное чувство облегчения. Из Беллинцоны Сальвиати вернулся в свой дом на Монте-Ченери. У него была пара часов, чтобы подготовиться к делу с помощью одного из своих старых сообщников. Контини же во время ограбления предстояло играть лишь контролирующую роль. Конечно, неожиданности всегда подстерегают… но он не знал, чего бояться. Несчастного случая? Полиции? Для такого рода операции ему не хватало знаний и опыта.Когда он зашел в дом, серого кота не было. Где-то в ночи, ищет приключений. Вот и он тоже. Контини достал бутылку пива из холодильника и сел за кухонный стол. Он хотел собраться с мыслями.Поздней ночью легче быть безжалостным.Контини отметил для самого себя, что он этого ограбления совершать не хотел. Оно было необходимо, но он бы сделал что угодно, чтобы избежать его. Не то чтобы он был убежден в своей честности. Все чаще ему приходил в голову вопрос, не выбрал ли он самое нечестное занятие, работая частным детективом? Шпионить за людьми, фотографировать их, следить за детьми или поджидать мужей у борделей.Какая уж тут разница, можно и банк ограбить.Но что-то внутри него противилось этому. Он взял с собой пиво и вышел через дверь в задней стене дома. Холод клещами сжимал его мысли. Он чувствовал, что задыхается. Попробовал прислушаться к лесным шорохам, представить себе деревья и каменные стены, предметы, которые он видит каждый день при свете солнца.Не было ни одной причины делать это. Фитиль подожжен, что уж теперь? Но Контини вытащил запись разговора с Маттео Марелли и прослушал ее еще раз. Одним из слабых мест плана Сальвиати оставалось то, что Форстер держал в плену Лину. Контини не верил ему. Мы отдадим ему деньги, он отпустит Лину, так говорил Жан. А если не захочет отпускать?Контини уже потерял надежду. Конечно, он эту пленку знал наизусть. Но была глубокая ночь, и ему не спалось. Поэтому он решил еще раз попытаться уловить послание, спрятанное в словах Марелли.

...

Контини послушал запись еще два раза. И вот во время второго прослушивания ему показалось, что у него в мозгу что-то щелкнуло. Будто часть памяти разомкнулась после долгого сна. Эти слова всегда жили в нем, но только в тот миг он сумел их распознать.

Старый Джиона оказался прав и в этом случае!

Нет, не о том речь, чтобы услышать звук – основной разговор. Скрытый в изгибах беседы, отзвук прогремел в ушах сыщика. Словно одна эта нота, из всего трезвона, была обращена к нему. Он понял, что хотел передать им Марелли. Большим он был оптимистом, если надеялся на этот намек! Такая крошечная деталь, основанная на столь хилых предпосылках… что ж, но в конце концов он сумел догадаться.

А теперь?

Контини не был уверен на сто процентов. Возможно, усталость и ночные призраки играли с ним злую шутку. Но ему следовало проверить. И следовало сделать это немедленно, в первые утренние часы. А лучше – в тот самый момент, когда Сальвиати будет входить в «Юнкер-банк». Когда все думают, что они в Беллинцоне, когда всеобщее внимание обращено на другое. Только в этот момент, если Контини правильно понял, его вылазка могла увенчаться успехом.

А если он понял плохо?

И тут Контини задал себе последний безжалостный вопрос. Я все это сочиняю, потому что не хочу участвовать в ограблении? Нет, ответил он себе, это не так. Думаю, я понял, где находятся Лина Сальвиати и Маттео Марелли. И хочу попробовать освободить их.

Он взял телефон и позвонил сначала Сальвиати, а потом Франческе.

План в последний момент должен был претерпеть изменения.

В определенном возрасте надо образумиться. Франческа всегда придерживалась этого мнения. Но, ворочаясь в постели в три утра, она спрашивала себя, почему жизнь всегда идет вразрез с мнениями. Ей было почти тридцать, и через несколько часов она собиралась украсть десять миллионов франков у швейцарской банковской системы. Почему нельзя было жить спокойной жизнью?Франческа зажгла лампу на тумбочке и посмотрела на часы. Полчетвертого. Она может спать еще два часа, до половины шестого. А вот Сальвиати, скорее всего, уже бодрствует. С четырех до шести он должен готовиться. Она спрашивала его, может ли помочь, но старый вор утверждал, что ему нужен профессионал.А вот чтобы хапнуть деньги – нет, на это сгодится любая Франческа Бессон. Она поворочалась, чтобы найти на подушке прохладное место. Она даже не осмеливалась представить себе, как все будет происходить.Это могла быть ее последняя ночь в качестве свободного, обычного человека. Днем позже она могла оказаться в тисках полиции, газет, друзей, не верящих своим глазам… Выпускница университета пыталась ограбить банк. Ох, сколько насмешек, сколько бровей, вздернутых одновременно от удивления и от сочувствия. Но все правильно. Франческа знала, что поступает правильно.Она в конечном счете не крадет деньги у банка. Она помогает отцу найти пропавшую дочь. Она приходит на подмогу двум старым друзьям, которые, не задавая вопросов, умеют рисковать жизнью друг для друга.Да, она совершает нечто безумное. Пять человек, из которых четверо дилетанты, пытаются обмишулить швейцарский банк. Но пусть ей не удавалось заснуть, пусть она потела и считала минуты, остававшиеся до звонка будильника, – Франческа не чувствовала себя несчастной. Посреди томления и неопределенности было твердое знание, как золотой самородок на каменистом речном дне.Я живая.Я, Франческа Бессон, – живой человек.

– Спасибо, – обратился Жан Сальвиати к Дженджо, провожая его до двери. – Видишь, навык ты не потерял! – Лет двадцать уже таким делом не занимался…Помимо заведования магазинчиком в районе Молино-Нуово, Дженджо кое-чем подрабатывал. Он не только продавал щекотливый товар и инструменты для воров и мошенников, но также умел овеществлять фантазии.– Перед тем как вернуться во Францию, я тебе позвоню, – сказал Сальвиати.– Мм… – промычал Дженджо. – Да ладно, как получится.Сальвиати улыбнулся ему, прежде чем закрыть дверь.– Ты и вправду сделал отличную работу!– Я сделал, что мог. – Стоя на пороге, Дженджо пожал ему руку, прежде чем уйти. – Ну а теперь твой выход, Сальвиати!

Минус Контини. Телефонная перекличка в первые утренние часы изменила сценарий перед самым выходом на сцену. Контини поехал в Лугано освобождать Лину Сальвиати. А все они были там, в Беллинцоне, при свете фонарей. Сунув руки в карманы, они смотрели на фасад «Юнкер-банка».

– Лучше бы нам подвигаться, иначе замерзнем, – сказала Франческа.

Филиппо Корти огляделся:

– Город-призрак какой-то.

– Спят все, – отозвалась Анна. – Кроме нас.

Они – три темные фигуры под козырьком вокзала. Франческа угнездилась в длинную зеленую куртку с капюшоном, на Анне были пальто и шарф, на Филиппо – кожаная куртка. Каждый знал, что должен делать.

Анна прошлась по бульвару, где Контини должен был установить знак «дорожные работы». Но теперь план изменился, теперь им придется обойтись без Контини. Значит, и роль Анны стала другой: она должна была только держать под наблюдением автомобили и в случае чего подать сигнал тревоги.

Филиппо, со своей стороны, должен был рулить. Ему подобало постоянно держать машину в движении по улицам центра, проезжая мимо банка в семь десять, в семь пятнадцать, а потом каждые десять минут. Кроме того, в задачу Филиппо входило наблюдение за ситуацией в доме Беллони. Сальвиати и Контини ночью там побывали, но недосмотр всегда возможен. В таком случае Филиппо предлагалось позвонить Сальвиати, у которого был заготовлен некий альтернативный план.

Улицы были окутаны тьмой. Но чувствовалось, что уже не ночь. Кто-то даже уже проснулся. Какие-то автомобили урчали на въездных дорожках. Филиппо вылез из машины и пошел между домами квартала Равеккья. Он услышал, как открывается дверь; откуда-то доносился выпуск новостей. Филиппо даже почудилось, что он чувствует аромат кофе.

Люди работают и в воскресенье. Но в целом город еще спал. Никто не представляет, что вот-вот случится, подумал Филиппо, подходя к дому Беллони. Женщина на велосипеде проехала ему навстречу, раскачиваясь из стороны в сторону. На ней было двадцать одежек. Куда это она, интересно? Филиппо проследил за ней взглядом. Никто бы не поверил, что в разгар выходных мы с минуты на минуту будем грабить банк.

Сначала он зашел в офис взять пистолет, полуавтоматический «вальтер ПП», который он брал с собой в экстренных случаях. Надел полупальто с меховыми отворотами и черную шляпу. Потом позвонил Ренцо Маласпине, оторвав его от сна. Объяснил ему быстро ситуацию.

– Зайду туда я сам – ведь я не уверен. Но нужно, чтобы ты меня прикрывал.

– Ты не уверен? – пробормотал Маласпина.

– Не знаю, верна ли моя догадка, – объяснил Контини. – Намек действительно неосновательный.

– Неосновательный?

– Ты кофе пил?

– Мм?

Они договорились встретиться в полседьмого на вокзале в Лугано.

Контини прошел пешком до фуникулера на площади Чоккаро. Город еще спал, но готовился к пробуждению. Рождественская иллюминация, перетянутая между домами по разные стороны улиц, сопровождала сыщика на всем пути, так что ему казалось, он движется во сне. Звезды-кометы падали с неба, красные, синие, желтые гирлянды переплетались вокруг фонарей, витрины искрились золотом и серебром, бликовали бумага, искусственный снег, шары, снежинки…

Спокойно, подумал Контини. Тебя подводит воображение. Бессонная ночь, мысли об ограблении мучили его. Он устал, а еще столько всего надо было прояснить. Он предвидел, что ему придется уловить и другие отзвуки колоколов, затерявшиеся где-то в кутерьме.

Вокзал без школьников, студентов и пассажиров, приезжающих на работу из пригорода, был пустым.

Контини повернулся спиной к путям и пересек вокзальную площадь. Внизу был городской собор, а потом город с горящими фонарями, автомобильными фарами и озером, скрытым во мгле. Жители Лугано в большинстве своем спали, но воздух словно вибрировал, в нем чувствовалось ожидание. Оставалось пять дней до Рождества. Было воскресенье, двадцатое декабря. День ограбления.

Филиппо Корти правил медленно. Его роль была на первый взгляд второстепенной, но в действительности – решающей. Ограбление – забота Сальвиати, тут он руководит всем. Но Филиппо хотелось твердо знать, что будет потом. Отъезд, перевозка денег. Форстер. Дележ. Освобождение Лины. Филиппо был готов. И как же он хотел, чтобы все уже кончилось. Было шесть пятьдесят. Через десять минут самое позднее к банку подъедет Клаудио Мелато с охранником и черной сумкой. Этот тип, Мелато, встретится с директором банка, чтобы передать ему деньги. Сальвиати и Франческа будут там, у входа. Задача Филиппо – находиться неподалеку, наготове. Это был ключевой момент. Если они преодолеют первый порог, остальное точно пойдет как по маслу.Филиппо не знал в подробностях плана Сальвиати, со всеми его альтернативными путями отхода. Ему было известно только то, что Сальвиати поручил ему лично. Поэтому Филиппо старательно выполнял распоряжения и колесил на самой малой скорости по улицам Беллинцоны. Он снял кожаную куртку, потому что в автомобиле было тепло.Он проехал мимо Анны, которая уже заняла свою позицию. С шести пятидесяти она должна была быть там, следить за подъезжающими машинами. Через несколько минут, по прогнозам Сальвиати, ей предстояло увидеть «ниссан» Клаудио Мелато.Филиппо не махнул Анне рукой. Он едва взглянул на нее, украдкой, а она даже не подняла глаз. Но они словно обнялись. Будто очутились рядом воскресным утром, не спеша вылезать из-под одеяла. Перенеслись в один их тех дней, когда завтрак незаметно переходит в обед и нет нужды в словах. И в самом деле, говорить было нечего. Оба сосредоточились на сиюминутном. Вести машину, шагать от одного фонаря к другому. Смотреть на часы. Шесть пятьдесят пять. Представлять себе Сальвиати, его действия и его лицо. Представлять себе черную сумку. Набитую деньгами. Переключить скорость, посмотреть на улицу в сторону вокзала, чтобы… вот он!Серый «ниссан»!Первой его увидела Анна, а сразу после нее, с чуть более далекого расстояния, и Филиппо. «Ниссан» свернул с бульвара и проехал мимо банка. Остановился за ним, близко, на парковке, у стены. Филиппо перешел с третьей передачи на вторую, чтобы не подъехать слишком рано.А Сальвиати? Где, едрена вошь, был Сальвиати?

Франческа перестала чувствовать пальцы ног. Рукам было немного лучше; она сняла перчатки и засунула руки в карманы брюк, поближе к теплой коже ног. Она знала, что это ожидание – худший момент, и старалась не смотреть на часы.

Увидев «ниссан», она откинула капюшон и надела широкополую шляпу. Потом снова натянула перчатки. Было важно, чтобы Мелато и охранник не увидели ее раньше времени. Но этого не могло случиться, потому что она держалась за изгородью. Теперь, едва завидев Сальвиати, она выйдет на сцену.

Из «ниссана» вышли двое мужчин. На шее у охранника был шарф, на голове – шапочка. Он нес черную сумку, причем с легкостью. Но Франческа знала, что сумка тяжелая. Она говорила на эту тему особо с Сальвиати. Мелато, доверенный помощник владельца денег, шел с непокрытой головой. Он носил очки без оправы, а волосы у него были крашеные, неестественно черного цвета.

Неизвестно почему, в этот момент Франческа подумала о владельце денег. Никто о нем никогда не говорил: он был номером счета, безымянным миллиардером, который ведать не ведал ни о Сальвиати, ни о Форстере и который в эту минуту, возможно, спал где-то в Европе. Ускользающий человек. Далекий от своих денег. Далекий от приключения.

Франческа поспешила выбросить из головы эти мысли. Так всегда с ней бывало: в ключевые моменты ее мысли начинали порхать от одного предмета к другому и она отвлекалась, немея перед экзаменатором. Но тут у тебя не экзамен, девочка моя. Двое мужчин, вылезших из «ниссана», подошли к подъезду «Юнкера», пока запертому. Позвонили в звонок. Никто не отозвался.

А теперь что будет? Франческа осмотрелась. Сальвиатине было. Зато прибыл Джузеппе Локателли, охранник, которому вменялось в обязанность открывать двери по утрам. Франческа узнала его по видеокадрам, снятым Филиппо Корти, – их она просматривала вместе с Сальвиати.

На Локателли был плащ, надетый поверх пиджака, он слегка запыхался. Заметив Мелато и его телохранителя, он стал жестами привлекать их внимание, чтобы обозначить свое присутствие. Франческа все еще находилась за изгородью. Ее роль была вспомогательной. Но, как говорил Сальвиати, – психологически важной для создания обмана.

Вот именно, Сальвиати!

Главная роль была у него… и где же он был?

– Вот и я, вот я и здесь! Извините за опоздание, я Джузеппе Локателли, охранник… Доброе утро! – Не беспокойтесь, – сказал Клаудио Мелато, – это мы приехали на несколько минут раньше.– Сейчас открою вам. Директор Беллони должен подойти…Локателли повозился с ключом, открывая замок. Дальше требовалось набрать входной код, потом отомкнуть другой замок и, наконец, можно было входить в холл банка. Отсюда, по лестнице или на лифте, персонал поднимался в рабочие кабинеты. Хранилище ценностей находилось на подземном этаже, под защитой других преград.– Какой холод, а? – произнес Локателли, набирая код. – По-моему, до Рождества выпадет снег.Никто не отреагировал.Локателли открыл последний замок и вернулся к главной двери, приглашая Мелато и телохранителя зайти. Тут он заметил директора Беллони, который переходил улицу. Он чуть-чуть задыхался, хотя до семи оставалась еще минута. На нем были цветной шарф и фетровая шляпа.– Доброе утро, господин директор! – поздоровался с ним Локателли.– Опоздал, – сказал Беллони издалека.– Не важно, – Мелато обернулся к нему. – Теперь все в сборе.Пока Беллони подходил, какая-то женщина показалась с другой стороны улицы. Она как будто была знакома с директором, потому что поприветствовала его широким взмахом руки.– А, – произнес Беллони, – госпожа Каттанео! Что это вас подняло в такой час?– А вас? – парировала женщина. – Только не говорите, что ваш банк открыт в воскресенье!Беллони развел руками:– Ну, что вы хотите…Госпожа Каттанео повернулась к Локателли и другим двоим:– Вы мне его уморите этой работой! Локателли улыбнулся и подмигнул женщине.– Но обещаю вам, что к Рождеству мы его освободим от хлопот!– Еще бы вы не освободили! – воскликнула госпожа Каттанео. – Скажите, господин Беллони, раз уж вы здесь, у меня вопрос по поводу того счета, что хотел открыть мой муж…– Не сейчас, госпожа Каттанео, – прервал ее Беллони с извиняющейся улыбкой. – Меня ждет срочное дело, вот с этими господами…Он показал на Мелато и телохранителя, одновременно подавая знак Локателли, что пора бы впустить их. Локателли на лету уловил намек. Надо было вежливо избавиться от этой Каттанео. Меж тем как Беллони и другие продвигались к служебным кабинетам, он преградил ей дорогу с учтивой улыбкой и сказал:– Какой холод, а? По-моему, до Рождества выпадет снег.

Франческа стояла на краю самого высокого трамплина, собравшись прыгнуть в бассейн. Она ясно видела бассейн, тела на солнце, голубой прямоугольник воды. Но не кидалась вниз. Что-то удерживало ее, что-то не давало ей кинуться в пустоту. Таково было одно из воспоминаний ее детства. В конце концов она, конечно, нырнула. Но момента прыжка не запомнила: у нее в голове запечатлелось лишь это последнее колебание. Тем утром, за изгородью у «Юнкер-банка», она испытала то же самое ощущение. Она знала, что ей придется выйти из укрытия, говорить, улыбаться. Но она не отваживалась.– Доброе утро, господин директор!– Опоздал.– Не важно, теперь все в сборе.Сальвиати предостерегал ее от паники. Думай о том, как просты твои действия, а не о том, как велик обман. Франческа сделала глубокий вдох, выпрямила спину и шагнула раз, потом другой, потом она уже оказалась на виду и должна была играть свою роль. Она поприветствовала Беллони взмахом руки, прибавив шагу.– А, – ответил он, – госпожа Каттанео! Что это вас подняло в такой час?– А вас? – сказала Франческа. – Только не говорите, что ваш банк открыт в воскресенье!– Ну, что вы хотите…Франческа улыбнулась Мелато, телохранителю и охраннику.– Вы мне его уморите этой работой! Охранник улыбнулся в ответ.– Но обещаю вам, что к Рождеству мы его освободим от хлопот!– Еще бы вы не освободили! – Франческа взглянула в лицо директору, силясь не выйти из роли. – Скажите, господин Беллони, раз уж вы здесь, у меня вопрос по поводу того счета, что хотел открыть мой муж…– Не сейчас, госпожа Каттанео. Меня ждет срочное дело, вот с этими господами…Франческа изумлялась. За жестами Беллони, за его пластиковыми очками, между шляпой Беллони и цветным шарфом Беллони было лицо Жана Сальвиати.Она была готова к этому. Но одно дело – представлять себе что-то, а другое – видеть. Имитация была безукоризненной, не только благодаря гриму, но и благодаря походке, манере двигать головой и руками. Форма носа изменилась, как и брови и цвет глаз. Подбородок раздобрел, щеки стали пухлее. За черными очками голубые глаза Сальвиати обратились в карие. Шарф и шляпа скрывали большую часть всего этого – так что даже сама Франческа на какое-то мгновение засомневалась. Сальвиати был сантиметров на десять выше, голос у него был пониже, с хрипотцой. Он говорил из-под шарфа, но казалось, что это точь-в-точь голос директора Беллони.Ну, чудо какое-то.Франческа старалась быть естественной. Это было нетрудно, потому что создавалось почти полное впечатление, что перед ней именно Беллони. Ведь даже Локателли не заметил подделки. В этом состояло узкое место всей операции – обмануть охранника, который видел Беллони почти ежедневно. Но Сальвиати объяснил, что, когда рыба хочет муху, достаточно с ловкостью подать ей пушинку, и она примет ее за муху. Люди видят то, что хотят видеть.Сальвиати вошел в банк вместе с Мелато и телохранителем. Франческа заметила, что старый вор ставит ноги, как Беллони. В руках у него был директорский портфель для документов. Все те кадры, что снял Филиппо Корти, не пропали даром: имитация была точной, вплоть до мельчайших деталей. Сальвиати и в самом деле был профессионалом! Но время торжествовать победу еще не настало.– Какой холод, а? – сказал Локателли. – По-моему, до Рождества выпадет снег!– Вы так думаете? Да нет! По прогнозу у нас будет теплое Рождество…– Ну, дорогая синьора, – усмехнулся Локателли, – сегодня утром до теплого Рождества еще далеко!– Это правда. Слушайте, как по-вашему, директор там долго будет занят?– У него важное дело, синьора. Локателли начал закрывать главный вход.– Может, зайду попозже или завтра. Вы ведь завтра тоже открыты?– Разумеется, всегда к вашим услугам! – Локателли слегка поклонился. – Хорошего вам воскресенья, госпожа Каттанео!– До свидания!Франческа отправилась прочь. Сейчас Локателли должен зайти, закрыть двери и включить охранные видеокамеры. Уличная уже работала, но Франческа позаботилась о том, чтобы не попасть в радиус обзора. В любом случае, по совету Сальвиати, она подложила толстые стельки в туфли, накрасилась как можно гуще и надела широкополую шляпу.Она неспешно прошла к изгороди. Увидела, как по улице проезжает «ауди» с Филиппо Корти за рулем. Она знала, что Анна недалеко и что она присматривает за главной улицей.В этот момент все было в руках у Сальвиати. Ему предстояло завладеть деньгами и очутиться у выхода. Но и Франческа еще не исчерпала свою задачу: ей нужно было оказывать поддержку Жану, отвлекая Локателли и на выходе. Кроме того, сразу после этого она должна была выполнить другое секретное поручение, которое Сальвиати дал ей тем же утром. Франческа прежде никогда бы не поверила, что обворовать банк так просто и в то же время так сложно.

Контини и Маласпина направились пешком от вокзала Лугано в Массаньо. Маласпина прихватил термос с кофе. Несмотря на стужу, на нем были только необъятный салатовый свитер и желтые джинсы. Контини шел быстро, хотя спешить было больше некуда. Ограбление происходило.

Вот уже несколько часов он знал, что ничего не поделаешь. Знал с тех пор, как Сальвиати проник в дом директора и усыпил его вместе с женой, отключив телефон и украв одежду Беллони, а также его очки. С тех пор как без чьего-либо ведома, пока весь кантон Тичино спал, началась операция «Юнкер-банк». Впрочем, Контини, веря в план Жана, все же опасался, что Форстер припас для них какой-нибудь неприятный сюрприз. Так что лучше сыграть на опережение.

– Будем надеяться, что ты не ошибся, – проговорил скупой на слова Маласпина.

– Сейчас увидим, – отозвался Контини. – Ты жди меня здесь и приглядывай за входом. И за черным входом тоже – тебе его отсюда видно.

– Ладно. Но постарайся побыстрей.

Контини осмотрелся. Улица Синдакатори была пустынной. Во всем доме горели только два-три окна.

– А если выйдет кто-то еще? – спросил Маласпина.

– Ну, постарайся сам сориентироваться. Возникнут подозрения – проследи за ним или попробуй дозвониться до меня.

Темнота постепенно рассеивалась. Не то чтобы уже рассвело, но силуэты домов вырисовывались все четче, и темные полосы между соседними фонарями начали сереть. Контини удостоверился, что Маласпина понял, как выглядят Элтон, Лина и Маттео. Потом подошел к подъезду. Он знал, на какой звонок нажимать.

– О, бедная я! – сказала ему госпожа Анита Педрини, встречая его на лестничной площадке. – Вам повезло, что я встаю рано и в воскресенье!

Для Контини это было почти подтверждением его правоты. Он не ошибся, память его не подвела. Ему хватило одного вопроса, чтобы последние сомнения рассеялись:

– Так, значит, Маттео вернулся?

– Не говорите мне о нем, господин…

– Контини.

– Не говорите мне о нем, господин Контини! Он, похоже, заболел. Бедная я, мне толком с ним и поговорить не удается теперь, разве что «добрый день» на лестнице, и только его и видели!

– Но он же, наверно, там не совсем один…

– Нет, нет, что вы, нет! С ним всегда медсестра и медбрат, девушка и крупный такой мужчина, на боксера похож.

– Болезнь, говорите? А почему он не в больнице?

– Бедная я, ума не приложу. Знаю, что теперь ведь все эти услуги оказывают на дому, вот и с ним, наверно, так…

Намек был совсем неприметный. Два словечка, междометие из тех, что застревают в голове. «Бедная я!» А кто-то другой твердит «святые угодники» или «значит». Маттео Марелли сделал вид, что послал ему сигнал в звуке, а на самом деле спрятал его неподалеку, в отзвуке, когда никто уже больше не слушал.

Диалог накрепко отпечатался в мозгу у сыщика.

...

Но главное было не здесь. Марелли заставил Элтона поверить, что он решил раскрыть место, где их держат в плену. А на самом деле он хотел только отвлечь его, чтобы нанести удар.

...

«Бедный я»: вот ключ! Марелли имел в виду излюбленное междометие своей соседки по дому, произнеся словосочетание, которое с ним самим никак не вязалось. Но никто, включая Контини, этого не заметил. Однако Контини когда-то побывал в квартире Марелли на улице Синдакатори в Массаньо и говорил с госпожой Анитой, которая за пять минут загрузила ему по меньшей мере с десяток этих «бедная я».

Конечно, трудно извлечь воспоминание, погребенное в глубинах памяти. В том числе и потому, что внимание Контини, как и внимание Элтона, сосредоточилось на предыдущих фразах, которых было недостаточно, чтобы подать сигнал. Хотя, в известном смысле, они действительно «вернулись к началу, где все должно было еще произойти». Они находились в квартире Маттео Марелли, где он спокойно жил, пока не решил поиграть в крупного гангстера.

Идея Форстера была хорошей. Никто никогда не стал бы искать двух заложников дома у одного из них. Но к счастью, когда Контини уже перестал надеяться напасть на след, что-то в его памяти сдвинулось с мертвой точки.

А теперь? Теперь, подумал Контини, я больше не имею права на ошибку. Его неудача в освобождении заложников могла поставить под удар ограбление и создать трудности для Жана, Франчески и других в Беллинцоне. В квартире напротив вместе с двумя пленниками был Элтон. И он не даст увести их у себя из-под носа. Контини не мог просто взять и вломиться. Он мог бы взломать дверь, инструменты у него с собой были. Но если там стоит предохранительный замок, это бесполезно. Нужно было придумать другой способ.

Не исключено, что он сможет рассчитывать на помощь соседки. Вызвав у нее некоторую симпатию, он попробовал этим воспользоваться и поведал ей слегка переиначенную версию случившегося. Пока госпожа Анита готовила кофе, Контини ей объяснил, что Маттео попал в плен к типу, которому он задолжал денег и который не собирается отпускать Маттео, пока тот не заплатит.

– Но как же он заплатит, если его держат в плену?

– Вот именно, это абсурд! Если никто не заплатит, Маттео попадет в беду.

– Так вы говорите, он не болен?

– Он здоровехонек, но в отчаянии.

– Мм… – госпожу Аниту на мякине не проведешь. – Но почему в таком случае не заплатите вы, родственники? Вы разве не его шурин?

– У меня такой большой суммы, всей разом, нет. Слушайте, синьора, я знаю, что это может показаться странным, но я вас уверяю, что Маттео нужна помощь.

– Не уверена, что хочу впутываться.

Контини пришлось еще долго ее уговаривать. Было почти четверть восьмого, когда она наконец согласилась подсобить ему – скорее из любопытства, поскольку от нее требовалось лишь позвонить в дверь.

Этот неожиданный ход, по крайней мере, поможет Контини выиграть время. Но детектив не знал точно, что он обнаружит за дверью квартиры Марелли. Вероятно, Элтона, но в каком виде? При оружии? В одиночестве или с напарником? А что пленники? Заперты на ключ в комнате? Вместе их держат или порознь? А если в последние часы тайник поменяли? Если он пришел слишком поздно?

Только одним способом можно было это узнать.

– Я готова! – сказала госпожа Анита, выходя из ванной. – Я немного привела себя в порядок, а то по утрам на меня, бедную, страшно смотреть!

Контини улыбнулся. Госпожа Анита спросила:

– Значит, я прямо сейчас должна позвонить в дверь?

Сальвиати открыл дверь кабинета и предложил своим гостям присесть. Потом устроился за письменным столом. Положил поровнее ручку, передвинул пресс-папье. Краем глаза разглядел справа поднос с чашками и молочник. Улыбнулся и сказал:

– Я не украду у вас много времени. Надо только быстренько кое-что оформить.

– Не беспокойтесь, – ответил Клаудио Мелато.

Вот уже много лет как Сальвиати не устраивал таких обманок. В прошлые времена он на них специализировался. Когда он изучал человека, ему удавалось запомнить его мимику, манеру говорить. И даже теперь, в кабинете Беллони, он продолжал подражать директору, хотя опасность быть разоблаченным миновала. Единственным, кто лично знал Беллони, был Джузеппе Локателли, оставшийся на входе, ничего не подозревая: Франческа отвлекла его в нужный момент. Впрочем, Локателли видел ложного Беллони только в темноте, замаскированного шарфом и шляпой.

Мелато и его телохранитель были спокойны и даже немного скучали. На полу между ними, перед письменным столом, стояла черная сумка с десятью миллионами.

– Долго добирались? – спросил Сальвиати, роясь в директорском портфеле для документов.

– Я приехал вчера в Лугано, – ответил Мелато.

– Правильно сделали. Добираться лучше не спеша. Сальвиати достал из портфеля термос.

– Принес немного кофе из дома. Тут есть автомат, но этот кофе пить невозможно!

Мелато улыбнулся:

– Обычная история. Сальвиати начал разливать кофе.

– Да, кстати, господин Коллер просил меня непременно передать вам привет, а вас – кланяться от него нашим общим друзьям.

Сальвиати имел в виду владельца миллионов, одного из тех индивидов, которых в данных кругах следовало обозначать с помощью иносказаний.

– Благодарю вас. – Мелато показал на сумку. – Наконец мы сможем покончить с этим.

– Конечно, – улыбнулся Сальвиати, – к большой радости нашего «Юнкер-банка».

Телохранитель взял сумку и поставил ее на письменный стол. Сальвиати слегка отодвинул стул назад. Телохранитель открыл молнию сумки.

– Эквивалент десяти миллионов швейцарских франков, по нынешнему курсу, – говорил тем временем Мелато. – Все как договорено.

Сальвиати взял со стола счетную машинку для денег и в тишине проверил сумму. Евро и франки, разделенные на четырнадцать пачек по тысяче банкнот, всего на десять миллионов франков.

– Все точно, все точно! – Он посмотрел сначала на Мелато, а потом на его охранника, который снова сел. – Но почему бы нам до завершения операции, пока я беру документы, не выпить кофейку? С молоком, без?

Сальвиати убрал сумку за стол. Отодвинул пару ручек, освобождая место для подноса. Потом вроде как стал искать что-то, посмотрел вниз, туда, где он поставил сумку. Поднял ее и вытянулся, чтобы поставить ее перед столом.

– Ее мы оставим тут, – бормотал он, – чтоб не стояла у меня на ходу… Да, знаю, смешно, разве десять миллионов могут кому-то помешать? Но это так!

– Они действительно занимают много места, – произнес Мелато, слегка улыбнувшись.

– Мне тут просто надо открыть ящик, я немного безалаберный, сознаю это…

Он повозился за столом и вылез оттуда с пакетом сахара в руке.

– Вот же! – улыбнулся он торжествующе. – Я ведь знал, что он где-то есть!

Он налил кофе, черный себе и Мелато, с каплей молока – телохранителю. Потом сказал:

– Теперь я поищу вам документы.

Он встал и пошел открывать ящики картотеки с правой стороны. На самом деле документы были в портфеле Беллони, Сальвиати в этом убедился ночью. Собственно, речь шла о простой расписке. Он специально потратил на ее поиски несколько секунд, чтобы подкрепить образ растяпистого директора Беллони. Потом его будто озарило, и он изобразил на лице что-то вроде: ну до чего ж я глуп! Он взял портфель, вынул из него расписку и показал ее Мелато.

– Ну вот, подождите, сейчас еще ручку найду… В этот момент зазвонил телефон.

Это было непредвиденное обстоятельство. Кто же мог звонить в учреждение воскресным утром, в семь? Но Сальвиати не забеспокоился. Он только запыхтел, выражая этим некоторую досаду, и схватил трубку.

– Да?

– Это Джузеппе. Извините за беспокойство, господин директор, но тут пришел господин Коллер, хочет с вами поговорить.

– Коллер?

– Да, немецкоязычный швейцарец. – Локателли понизил голос. – Думаю, он из цюрихского отделения.

Сальвиати не знал, что думать. Он попытался выиграть время.

– Я сам спущусь, так будет лучше. Подойду через секунду.

– Хорошо, я скажу ему подождать.

– Спасибо.

Он повесил трубку. Мелато смотрел на него вопросительно.

У Сальвиати не было времени, чтобы подумать, понять, что происходит. По плану, Локателли должен был спокойно сидеть в своей каморке, а Франческе полагалось снова появиться на сцене, чтобы отвлечь его во время выхода. Но спустись Сальвиати сейчас, без шарфа и шляпы, Локателли заметил бы обман. А к тому же что вообще делал Коллер у входа в банк? А если сам Коллер знал Беллони в лицо?

– Какие-то проблемы?

– Нет, только маленький технический вопрос…

Слишком много вопросов. Слишком много неопределенностей, которые надо взвесить за доли секунды. Сальвиати сохранял спокойствие, потому что занимался своим ремеслом. Но внутри у него зазвучал сигнал тревоги. А если там не Коллер? А если это подвох? Но как он мог узнать это, не проверив? С другой стороны, он не мог проверить, не раскрыв свою игру.

– Технический вопрос?

– О, ничего серьезного…

У Сальвиати в любом случае имелись запасные планы. И один из них мог бы подойти к возникшим обстоятельствам, по крайней мере, если… но не было времени. Нельзя было терять ни секунды. Он встал и открыл дверь, сообщавшуюся с кабинетом секретарши Беллони.

– Документы, которые у меня здесь, не те, что надо. Но мы это уладим сейчас же. Прошу вас, проходите за мной, сюда, пожалуйста… И сумку берите с собой…

Мелато кивнул телохранителю, и тот поднял сумку. Потом они последовали за Сальвиати в кабинет секретарши. Он усадил их перед столом и огорченно покачал головой:

– Сожалею о неожиданной помехе. Я провел вас сюда, потому что нам должен прийти факс из Цюриха.

– Факс? – переспросил Мелато в растерянности.

Сальвиати показал на угол комнаты, где стояли ксерокс и факс, отсутствовавшие в кабинете Беллони.

– Как только придет факс, вам станет все ясно. Но подождите, я принесу сюда поднос с кофе.

Сальвиати вышел из кабинета и вернулся вскоре с подносом. Он поставил его на стол секретарши.

– Кофе еще горячий!

Время кончилось. Сальвиати еще не знал, что происходит, еще не знал, как реагировать на появление Коллера… или кого угодно вместо него. В ту минуту он мог сделать только одно: караулить Мелато и телохранителя. Сумка с деньгами была при них, поэтому они не особо беспокоились. Но Сальвиати заметил, что Мелато уловил неувязку.

– Не понимаю, – сказал Мелато, отодвигая кофе. – Я слышал, что по телефону вы упоминали о господине Коллере.

– Верно! – воскликнул Сальвиати. – Об этом и речь. Господин Коллер пошлет факс с некоторыми уточнениями, которые…

Начиная фразу, Сальвиати толком еще не знал, чем ее закончит. Но так и не успел придумать. Кто-то резко распахнул дверь кабинета.

– Никому не двигаться!

– Убью, только троньтесь, всех убью!

Три человека с воплями ворвались в комнату. У каждого в руке был пистолет. Поверх джинсов – черные свитера, лица скрыты подшлемниками. Сальвиати мигнул и положил руки на письменный стол. Мелато резко повернул голову, а его охранник попробовал встать. Но один из ворвавшихся подошел к нему, толкая его на стул и ударяя по лицу пистолетом.

– Что ты, мать твою, делаешь? Сидеть!

Мелато в испуге размеренно двигал головой, глядя попеременно на каждого из троих мужчин. Сальвиати не шевелился, как и телохранитель. Трое непрошеных гостей вели себя так, будто с цепи сорвались, но их движения были точными. Каждый знал свою задачу и выполнял ее безошибочно.

– Оружие есть? Кто вооружен? – спросил тот, кто, похоже, руководил их действиями.

– Я, – ответил телохранитель.

У него был «таурус», который троица немедленно конфисковала. Забрали у него и телефон, вместе с телефонами Мелато и Сальвиати. Потом двое из налетчиков связали телохранителя и вставили ему в рот кляп. Сделали то же самое с Мелато. Наконец один из них взял сумку с деньгами. Расстегнул молнию, глянул на банкноты; перед тем как застегнуть, подал одобрительный знак шефу:

– Ты пойдешь с нами.

Сальвиати кивнул. Он не произнес ни слова.

Выйдя в коридор, трое сразу же сняли подшлемники. Тут Сальвиати понял, что они его прикончат. У двоих лица были жесткие, как у людей, привыкших чинить насилие. А вот у третьего выражение лица было любезное, приветливый взгляд из-под старомодных очков. Он-то и командовал. Он обратился к Сальвиати:

– Меня зовут Джонатан. Ты должен будешь делать то, что я скажу.

Сальвиати кивнул. Потом прочистил горло, обозначая готовность задать вопрос. Джонатан посмотрел на него.

– Что вы сделали с Локателли?

– Локателли?

– Охранник на входе.

– А… то же, что с этими двумя наверху. Нам пора, пошли.

Ярость у троицы прошла. Теперь они двигались с осторожностью, как студенты в коридорах музея. Перед тем как открыть дверь, убедились, что на улице все спокойно. На входе Сальвиати заметил, что охранные видеокамеры закрытого контура отключены.

Они вышли на улицу, закрыв у себя за спиной дверь. Пистолетов ни у одного из троих на виду не было, и они держались с Сальвиати довольно почтительно. Прохожим могло показаться, что перед ними директор банка с тремя служащими низкого ранга. Но Сальвиати перестал пользоваться мимикой Беллони. Он снова стал самим собой, хотя был загримирован и одет в вещи директора.

Было двадцать минут восьмого. Сальвиати увидел, как в конце улицы появилась «ауди» Филиппо Он надеялся, что его сообщник не совершит ничего опрометчивого. Сальвиати не смотрел в его направлении, но заметил, что, проезжая мимо них, он замедлил ход. Вот, подумал Сальвиати, он понял: что-то пошло не так.

А Анна? А Франческа? Сальвиати был уверен, что они где-то рядом. Откуда-то смотрят, как он уходит в сопровождении трех мужчин. Напуганы, застигнуты врасплох. Никак не могут отреагировать. Сальвиати хорошо знал, до чего ошеломляют во время ограбления неожиданности. Голова пустеет, руки и ноги отказываются повиноваться. Страх становится единственным признаком того, что ты еще жив.

Джонатан и двое других велели Сальвиати сесть в «мерседес», припаркованный рядом с «ниссаном» Мелато. Потом поставили сумку с деньгами в багажник и быстро уехали из Беллинцоны.

Сальвиати знал, что они его убьют.

Но что он мог сделать? Он был безоружен и не знал, куда его везут. И главное, он остался один.

У госпожи Аниты все еще оставались сомнения. Но Элии Контини требовался кто-нибудь на роль тарана. Потом, войдя в квартиру, он будет вынужден импровизировать.

– Вы не должны делать ничего особенного, синьора. Только позвонить.

– Но пальцем надо, так? Или таким вот образом?

Контини не верил своим ушам. Она спрашивает его, каким пальцем нажимать на кнопку!

– Каким пальцем вы пользуетесь обычно?

– О, бедная я, уже не знаю! Обычно я делаю это, не задумываясь, но сейчас-то надо притворяться!

Контини вздохнул:

– Попробуйте указательным, синьора.

– Точно? Указательным?

– Указательным.

Госпожа Анита посмотрела на свой указательный палец так, словно она видела его впервые.

– Хорошо, – заключила она, – воспользуюсь этим.

Госпожа Анита позвонила в дверь.

Контини подглядывал сверху, притаившись на лестничном марше. Он надеялся, что Элтон не раскусит его замысел и что госпожа Анита не будет слишком нервничать. Они услышали звонок внутри квартиры. Может быть, там все спят? Или ушли? Контини уже хотел подать знак синьоре, чтобы она позвонила второй раз, и тут ему показалось, что он слышит шаги.

– Кто там?

– Это госпожа Педрини, ваша соседка.

Дверь открылась, и в проеме возник внушительный силуэт Элтона. Госпожа Анита слабеньким голосом произнесла:

– Доброе утро…

– В чем дело? – рявкнул Элтон.

Похоже, в некоторых ситуациях Элтон не особенно подбирал слова.

– Бедная я, может быть, вы спали!

– Нет, я уже встал. Какая-то проблема?

Элтон насторожился. Он был одет с иголочки, коричневый костюм в желтую полоску. Контини подумал: а вдруг изысканные вещи охранника – такой же обман, как и точеные фразы. Безусловно, за внешним обликом скрывался Элтон жестокий и уверенный в себе, умеющий быстро принимать решения. Сторожевым псом у такого, как Форстер, не имея мозгов, не станешь.

– Вот, я вас беспокою так рано, потому что у меня проблема, здесь, в моей квартире, и я думала, что Маттео или вы, если Маттео нездоровится, то есть…

Госпожа Анита запнулась. Контини просил ее пригласить Элтона к себе, объяснив ему, что у нее на кухне утечка.

– Маттео нездоровится, – подтвердил Элтон. – В чем проблема?

– Да вот, бедная я, утечка там какая-то, да. Утечка.

– Утечка?

– На кухне.

– Слушайте, синьора…

– Но правда же! – заверила госпожа Анита. – Я не выдумываю!

Тут Элтон почуял подвох. А может, подумал, что старуха ослабела умом. В любом случае он сделал шаг вперед.

Контини спустился на несколько ступенек.

Госпожа Анита, бедная она, посторонилась и предложила Элтону зайти в свою квартиру. Он молча переступил порог, глядя вокруг. Контини сошел по последним ступенькам, надеясь, что Элтон не обернется именно в этот момент.

– Бедная я, – говорила госпожа Анита. – Уже не знаю, что там текло. Кран вроде… да, да, утечка, не помню точно…

Контини проскользнул в квартиру Марелли, дверь не закрыл. Он хотел верить, что госпожа Анита продолжит с успехом играть роль рассеянной старушки.

Теперь оставалось только найти заложников.

За входной дверью был холл, от которого шел узкий коридор, а в конце его виднелась гостиная. По бокам – четыре закрытые двери. Контини быстро прошел в гостиную. Мебель из черной кожи, телевизор с сорокадюймовым экраном, деревянный стол. Никого.

– Можете чуть получше посмотреть?

– Мне жаль, синьора, но я больше не могу терять время.

Голос Элтона. Контини вышел из гостиной, открыл наудачу одну из дверей в коридоре и очутился в ванной комнате. Он едва успел закрыть дверь до того, как Элтон вернулся обратно в квартиру.

Госпожа Анита исполнила свой долг. Но, очутившись в ванной, Контини попал в западню: Элтон мог застигнуть его там с минуты на минуту.

Оценивая ситуацию, он увидел, как ручка двери поворачивается. Быстро проскользнул за занавеску для душа. Дверь закрылась, зашла женщина в ночной рубашке. Лина Сальвиати. Контини отодвинул занавеску и прошептал:

– Тсс! Не говори ничего!

Лина резко обернулась, широко раскрыв глаза. Хотела было закричать, но сумела сдержаться.

– Кто… кто ты?

– Контини. Я…

– Знаю, кто ты. Но как ты сюда попал? Как сумел…

– Нет времени. Где Элтон и Марелли?

За несколько секунд им удалось выработать что-то вроде плана. Элтон вернулся к себе в комнату и звонил. Марелли, вероятно, еще спал. Лине было поручено предупредить его и подготовить к бегству. Тем временем Контини попытается открыть входную дверь, запертую на ключ Элтоном. Предохранительный запор представлял собой железную поперечину, которую можно было открыть, просто толкнув ее. На настоящий замок Контини предполагал потратить несколько минут.

Лина не потеряла спокойствия. Она не хотела больше впадать в эйфорию до того, как выйдет на свободу, слишком боялась разочарования. Ей казалось, что после многомесячного плена она стала более обстоятельной, менее порывистой. Она пошла в свою комнату за одеждой и обувью. Потом прошла к Маттео и рассказала ему, что происходит. Он мигом спустил ноги с кровати.

– Но значит, мы свободны! Лина, ты понимаешь?

– Нет.

– Но…

– Ты в пижаме, а я в ночной рубашке. Дверь еще закрыта.

Маттео кивнул. Не прибавив ни слова, взял свою одежду и пошел в ванную. Вернулся через пару минут. Тем временем и Лина переоделась. Они прикрыли дверь и украдкой заглянули в коридор. Из гостиной проникал синюшный свет раннего утра, еще перемешанный с отблеском фонарей. В другом конце коридора, согнувшись возле входной двери, Контини вставлял что-то в замочную скважину. Он положил на пол кучку кривых железных инструментов.

Контини и Сальвиати, Сальвиати и Контини, думал детектив, пробуя отмычки Первоклассная фирма: мошенничества, ограбления и опрометчивые поступки Один пытается культурно убедить клиентов вручить ему десять миллионов франков. Другой обрабатывает замок изнутри. Единственный взломщик на свете, который, вместо того чтобы войти, пытается тайком выйти из…

Ход его мыслей был прерван шагами по коридору. Контини обернулся. В полумраке вырисовывалась фигура Элтона.

Пару секунд Элтон не двигался, застигнутый врасплох. Контини успел встать и пошел ему навстречу. Он надеялся, что Элтон не заметит отмычек, разложенных по полу.

– Доброе утро! – сказал Контини, поднимая руки. – Постараемся не ссориться. Сейчас тебе стоило бы…

Элтон не дал ему закончить фразу и кинулся на него. Контини едва уклонился от удара: кулак попал ему в плечо по касательной. Элтон снова пошел в наступление, и Контини попятился к гостиной. Положение ухудшалось. В кармане у Контини лежал пистолет, но он не мог стрелять. Кто-нибудь наверняка вызвал бы полицию. А этого они позволить себе не могли, теперь нет, ведь Сальвиати в эти минуты уводил десять миллионов у «Юнкер-банка».

– Стой и ни с места, – скомандовал Контини, наводя оружие на Элтона.

Элтон не дал ему времени закончить. Выставив вперед голову, он бросился на сыщика и опрокинул его на книжный шкаф. Ваза и стопка компакт-дисков повалились на пол вместе с книжной полкой и самим Контини, который от толчка выронил из рук пистолет. «Вальтер» оказался у его левой ступни. Подняв голову после падения, он увидел, что Элтон тянется за его оружием, и отбросил пистолет ногой. Тот отлетел к стене.

Дело дрянь. Без пистолета против этакого колосса. Контини пожалел, что оставил на улице Маласпину Но теперь было поздно. Он попытался быстро встать, приготовившись уклоняться от новых ударов. Но Элтон больше не обращал на него внимания; он побежал в противоположном направлении. Заложники! Если Элтон доберется до Лины и Маттео, он будет диктовать условия. Контини похромал за ним.

Марелли продолжал работу, прерванную сыщиком. Сколько раз за эти месяцы плена он жалел о том, что у него нет подходящих инструментов! Элтон поставил сигнализацию на окна, но знал, что о двери можно не беспокоиться: чтобы взломать ее, нужен был специалист, да еще и при снаряжении. Маттео отвечал обоим требованиям. Но только ему удалось открыть ее, как за его спиной выросла тень.

– Берегись! – крикнул Контини.

Маттео выставил руки перед собой. Но недостаточно быстро: Элтон ударил его ногой в висок, и Маттео почувствовал, как острая боль разрывает ему голову. Он попробовал бежать, стукнулся о косяк двери и рухнул, и все вокруг потемнело. Ему показалось, что где-то вдалеке он слышит голос Лины.

Контини снова бросился на Элтона.

– Иди! – сказал он Лине. – Бегите!

– Нет, – возразила она. – Маттео не двигается, он…

– Возьми пистолет, – прервал ее Контини. – Пистолет в гостиной!

Лина поняла и вышла. Контини толкнул Элтона в угол, стараясь отразить его ответную атаку. Но не получилось. Охранник швырнул его на пол и поспешил за Линой. Контини за ним. Однако в гостиной они никого не увидели.

– Но где… – начал Элтон.

Контини заметил Лину первым, она спряталась за диваном. Он ринулся к ней, опередив Элтона на долю секунды.

– Нашла пистолет?

– Вот он!

Элтон уже летел на них, но Контини ударил его в висок стволом «вальтера». Элтон обернулся, пытаясь достать Контини кулаком. Тот ударил его снова по основанию перегородки носа, а потом еще в глаз и в лоб. Элтон упал на диван. Тогда Контини добил его рукояткой пистолета. Элтон рухнул.

Контини обернулся, ища Лину. Но та была уже в коридоре, перед взломанной дверью. Марелли лежал на полу, не подавая признаков жизни, с запрокинутой головой, согнув ногу. Лина стояла на коленях около него. Контини почувствовал, как на него разом навалилась усталость.

Анна Корти была одна. Она заметила, как мимо ее наблюдательного пункта проехал «мерседес». Двое мужчин сидели там сзади и двое спереди. Анна никого из них не узнала. Был ли там Жан Сальвиати? Трудно сказать. Машина промелькнула мгновенно. А теперь что мне делать? Анна постучала ногами о тротуар, чтобы согреться. Половина восьмого. Ограбление, скорее всего, уже кончилось. Но тогда почему никого нет? Почему она не видит Филиппо на его «ауди» и Жана рядом с ним? А Франческа?Анна решила направиться к банку. Он был в считанных метрах. Вдруг случилось непредвиденное и она сможет что-то сделать. Она сумела удержать в голове мысль о подобном развитии событий всего на несколько секунд. Потом ей стало смешно. Что за дурацкие шутки? Я библиотекарша, я даже с одноклассниками ни разу не дралась. Что я делаю здесь, на сцене, где развертывается ограбление? Как я могу помочь кому-то?В любом случае она продолжала шагать к банку. Там тоже ничего необычного она не заметила. Воскресенье, конец декабря, рождественские огни на голых деревьях. Стены «Юнкера» в колючем воздухе были как будто серее и толще. Анна повернулась на триста шестьдесят градусов. Никого. Ни Филиппа, ни Жана, ни Франчески.Что же мне делать, попробовать позвонить? Анна чувствовала страх, который стирал мысли. Не была она заточена под такие вещи. Она ненавидела саспенс даже в телесериалах или когда бьют пенальти в конце футбольных матчей. Что уж говорить про реальную жизнь! Что же делать, что же мне делать?В конце концов, хотя Жан призывал свести телефонные звонки к необходимому минимуму, она взяла мобильный. На экране мигало извещение о полученной эсэмэске. Анна в спешке открыла ее.

...

Это было сообщение от сестры, которая по воскресеньям просыпалась рано. Анна покачала головой. Будто из другого мира. Она стерла сообщение и попробовала набрать Жана, Франческу, Филиппо, Контини… в надежде, что кто-нибудь ей ответит. Или они забыли о ней?!

– Но они, наверно, где-то поблизости, так?

– Их нет!

– Даже Франчески?

– Никого, говорю же тебе! Я только видела, как проехала та машина.

– А ты уверена, что в ней не было Сальвиати?

– Может, был. На заднем сиденье. Не знаю уже, не помню…

Контини вздохнул и переложил телефон от правого уха к левому. Ни секунды покоя. Только он решил вопрос в Массаньо, как Анна Корти обрушивает на него новость о провале ограбления. Ведь надо понимать, что случилось именно это. Что-то точно пошло не по плану.

– А ты сам-то где?

– Я в Массаньо. Тут у нас все спокойно, теперь.

К счастью, травмы Марелли оказались не слишком серьезными: максимум сотрясение мозга. Могло быть и хуже. Лина отвезла его в больницу. Официальная версия: поскользнулся в ванне. Госпожу Аниту немного обеспокоил шум борьбы. Но Контини сумел найти слова, чтобы успокоить ее.

– Но… Но Лина…

– Лина свободна. Теперь надо нам подумать о вас.

Почему Жан, Франческа и Филиппо не отвечают на телефонные звонки? И главное, где они? В этот момент всем им полагалось быть в «ауди». Но Анна осталась одна.

Что произошло в последние полчаса? Анна не знала.

– Я смотрела на улицу и ничего не увидела. Практически никто не проезжал, кроме этого «мерседеса».

– Четыре человека, ты сказала?

– Один, сзади, был, наверно, Жан. Вроде он, но какой-то необычный. Я подумала, может, это из-за грима?

– Возможно.

Контини разговаривал по телефону с балкона. Маласпина связал Элтона, переместил его в одну из спален и теперь сторожил. Поскольку Лина и Марелли вышли на свободу, Контини думал отпустить его… если Жан сумеет взять деньги.

Но старый вор, судя по всему, потерпел неудачу.

Анна Корти была одна и напугана, Франческа и Филиппо исчезли, самого Жана видели (возможно) с тремя неизвестными в увозящей его куда-то машине. Контини подозревал, что за этим стоит Форстер. И тогда оставалось делать только одно…

– Лучше тебе оттуда уйти.

– Но как же? – запротестовала Анна. – Может быть, они еще в банке!

– По-моему, это исключено. – Контини говорил тихо. – Они бы ответили на наши звонки.

– Но тогда…

– Если они не отвечают, это значит, что-то не заладилось. И в таком случае тебе лучше там не оставаться.

Контини назначил ей встречу в Беллинцоне около восьми тридцати. Потом встал и подошел к Мала-спине.

Квартира Марелли была довольно большой: две спальни, гостиная, столовая и кухня. Столовую Элтон приспособил под свою штаб-квартиру, принеся сюда раскладушку и компьютер. Сам он сейчас как раз там и находился, привязанный к батарее отопления. Маласпина смотрел на него, попивая кофе.

Контини подождал несколько секунд, перед тем как заговорить. Наконец сказал:

– Ну так что?

– Прошу прощения? – откликнулся Элтон.

– Я хочу услышать всю историю.

– Прошу прощения?

– Видишь ли, Элтон, вот теперь мы можем вызвать полицию. Я бы сказал, что обвинение в покушении на убийство…

– Да ладно тебе! – возразил Элтон. – Неприятности будут и у вас!

– Хочешь рискнуть? Хочешь вправду проверить нас на вшивость?

Молчание. Потом Элтон спросил:

– Что вы от меня хотите?

– Мы хотим услышать всю историю, – ответил Контини. – Для начала, что происходит в Беллинцоне?

Сальвиати молчал. Было важно привести в порядок мысли, перебрать все детали, прежде чем действовать. Операция «Юнкер» пошла по непредвиденному сценарию. Теперь надо было побороться за спасение собственной шкуры. Джонатан и другие двое не стали скрывать от него своих лиц, как теперь не скрывали от него маршрут. Сперва они остановились в центре Беллинцоны, где Джонатан вышел позвонить. Потом они пересекли город и въехали на автостраду, ведущую на юг.Шансов у Сальвиати было немного. Тип, что сидел рядом, на заднем сиденье, приглядывал за ним внимательно, наставив на него пистолет. Джонатан вел машину медленно и тоже молчал. Впрочем, им не о чем было разговаривать. Они взяли деньги и теперь, прежде чем доставить их по назначению, должны были избавиться от Сальвиати.Безусловно, они работали на Форстера. Сальвиати ожидал от него сюрпризов. Но вторжения в «Юнкер» не предвидел. Он думал, что они появятся на выходе или в момент передачи денег. А они прервали операцию и даже похитили его.Куда они его везут?Как знать. В безлюдное место, безусловно, чтобы прикончить без шума. Потом отвезут деньги Форстеру.А Лина?Сальвиати заставлял себя не думать о дочери. Контини осенило: если он не ошибся, может быть, Лина в этот момент была уже на свободе. Но если он ошибся, если Форстер по-прежнему держал ее в плену в тайном месте… нет, ему не следовало об этом думать! Все равно бесполезно. Сальвиати постарался очистить голову, сосредоточиться на настоящем и на ближайшем будущем. Словно операция не провалилась. Словно эти три типа с пистолетами были только небольшой заминкой.

Элтон снова начинал подбирать слова. Плохой признак. Контини знал, что угроза вызвать полицию – хлипкая. Они уже согласились пустить побоку закон: было слишком поздно менять курс. Полиция не стала бы особо разбираться и арестовала бы их всех за попытку ограбления и за кучу других преступлений.

– Несомненно, ограбление завершилось.

– Откуда ты это знаешь? – спросил Контини.

– Телефонный звонок, с утра. Мне подтвердили, что наши люди подключились, когда Сальвиати был внутри банка.

– Но откуда вы узнали подробности? И что сделали с Сальвиати?

– Боюсь, что не могу ответить на эти вопросы.

– Слушай, я не намерен шутить, и…

– Зови полицию, поглядим на твой блеф.

– Если я ее позову, неприятности будут у тебя. Прежде чем Элтон успел возразить, зазвонил телефон Контини. Сыщик посмотрел на номер: Франческа. Он вышел из комнаты и только потом ответил:

– Алло.

– Алло, Контини, извини, что не ответила. Я тут у банка была.

– Как ты? Все хорошо?

– Не знаю… Тут бардак. Что случилось с Сальвиати?

– А я у тебя хотел спросить.

– Я видела, как он вышел. – Франческа говорила спокойно, но дышала тяжеловато. – Я видела, как он вышел вместе с тремя людьми, они уехали в машине.

– Ты их видела? Уверена?

– Да, я же была около банка… мы должны помочь ему, ты должен позвонить Филиппо!

– Но ты сама где была?

– Я сыграла свою роль, потом стала искать Анну, но на месте ее не оказалось.

– Она пошла искать тебя. Сейчас возвращается домой.

– Как она?

– Немного нервничает. А Филиппо?

– А, Филиппо, да, я его слышала по телефону. Ты должен позвонить ему сейчас же!

– Я пробовал… он где?

– Следует за Сальвиати. Такая была у него задача в случае непредвиденных обстоятельств.

– А Сальвиати, куда его везут?

– Филиппо сказал мне по телефону, что они на автостраде, едут в сторону Лугано. Но он за ними не едет, потому что Сальвиати назначил ему встречу.

– Что он ему назначил?

– Встречу. Сальвиати.

– Дай разобраться: Сальвиати что, предвидел, что его могут похитить?

– Не совсем. Но у него был наготове запасной план на тот случай, если что-то не заладится. Он дал особые инструкции Филиппо.

– А как он избавится от тех троих, что едут с ним? Элтон говорит, у них пистолеты. У Сальвиати пистолета нет…

– Не знаю, да и Филиппо не знает. Наверно, Сальвиати заготовил свою очередную обманку.

– Вот-вот, обманку. Это меня и беспокоит.

Филиппо Корти ехал быстро. Он хотел прибыть заранее на место встречи. Он не знал, что произошло в банке, но сделал то, что от него требовалось. Он видел, как Сальвиати вышел с тремя людьми, и проследовал за ними до въезда на автостраду. Потом ушел на кантональное шоссе, ведущее к югу.

До того дня Филиппо толком не знал, что значит – действовать. Ты можешь представлять себе самые опасные сцены, сталкиваться с ними в книге или в кинофильме. Но момент, когда ты действуешь сам, неописуем. Мыслишь всеобъемлюще, мгновенно отбирая для себя единственно необходимые действия. Конец терзаниям и сомнениям: делаешь то, что должен. В жизни Филиппо уже доводилось, естественно, испытывать напряжение: экзамены, дурные вести, муки любви. Но все это было не то.

И все же у него осталась толика неуверенности. Это говорило в нем чувство вины, всплывающее с глубин. Но он больше не помогал красть деньги, он выручал Сальвиати. А если те трое сговорились с ним? Нет, это невозможно. Наверно, их позвал Форстер. Но тогда почему они не взяли себе деньги, и дело с концом? Форстер хотел получить деньги, он не хотел никому причинять зла… или?

И здесь мысли Филиппо путались, и снова чистое действие приносило ему облегчение. Рули, не особо превышая допустимую скорость, но постарайся быть на месте заранее. Приехав, поставь машину в кустах и не глуши мотор. Смотри не теряй времени. Однако после Каденаццо Филиппо пришлось замедлить ход.

Перевал Монте-Ченери тем утром глядел неприветливо. Темные скалы, тень лесов на горах повыше. Голая земля, дороги без единой живой души. Все казалось дурным предзнаменованием. Филиппо, захваченного порывом действия, эти ощущения едва затронули. Но ему пришлось считаться с туманом.

Туман начинался после первых поворотов. Как колышущаяся стена. Внезапно дорогу засасывало. Словно эти края вернулись в дикое состояние. Где-то еще проходила пунктиром старинная вьючная тропа. Автострада лежала в двух шагах, но ее поглотил туман.

Филиппо притормозил. Решил постоять несколько секунд. Как раз успеет взглянуть на мобильный, который он перевел в беззвучный режим после того, как позвонил Франческе. Обнаружил два упущенных звонка Контини и сообщение от него.

«ЛИНА СВОБОДНА. ОНА В ПОРЯДКЕ. НАБЕРИ МНЕ».

Немногословно, как всегда. Он попробовал перезвонить Контини, но было занято. В любом случае Лина свободна! Хорошая новость: теперь оставалось только договориться с Форстером. Филиппо надеялся, что все пойдет хорошо и что все они смогут собраться дома, на последний акт.

В определенный момент Сальвиати заговорил. Он тщательно выбирал его, этот момент. Не потратил зря ни слова. Постарался изложить все ясно, чтобы не только Джонатан, но и другие двое поняли, что он говорит.

Сальвиати ожидал, что они встретят сказанное им в штыки, изобьют его. Но, с учетом ситуации, могло быть и так, что они предпочтут решить вопрос, не теряя времени. Так они и поступили. Остановились на выезде к Ривере, чтобы узнать, какие карты на руках у Сальвиати. Он сыграл свою игру, и они клюнули. Вначале один из подручных Джонатана хотел исколотить его, но был остановлен Джонатаном. Тот ничего не оставлял на волю случая.

Тронулись молча. Поехали по кантональному шоссе, утонувшему в тумане. Деревья по краям дороги казались страшными силуэтами из сна. Как ночной кошмар, полный искаженных образов. Вроде тех, что снились Сальвиати в тюрьме, перед пробуждением.

Скоро они должны были приехать. Джонатан вел машину медленно. Он не спешил. Ситуация была у него в руках.

Филиппо припарковался за домом Сальвиати, как тот ему сказал, спрятав автомобиль в зарослях кустарника. Потом погасил фары и стал ждать с включенным мотором. Перед домом дорога делала поворот, а потом сразу же раздваивалась: одно ответвление вело в соседнюю деревню, другое – на парковку военной базы, а затем – снова на кантональное шоссе Монте-Ченери. Автомобиль Филиппо, позади дома, стоял на обочине. Филиппо мог за несколько секунд добраться до соседней деревни или до военной базы. И Сальвиати предупредил, что он должен быть готов стартовать именно в последнем направлении.Окутанный со всех сторон туманом, дом Сальвиати будто повис на краю бездны. Филиппо, из-за кустов, не спускал глаз с обочины дороги перед калиткой. Тем не менее он увидел «мерседес» лишь в последнюю секунду. Крепко сжал руль. Действие. Надо выполнить сначала одно, потом другое, согласно плану.«Мерседес» остановился в нескольких метрах от дома. Водитель заглушил мотор. Открылась задняя дверца, и вышел Сальвиати. Один. Филиппо увидел, что он показывает на гараж, а потом на дом, обращаясь к человеку за рулем. Из машины вылез один из трех сопровождающих, он захлопнул дверцу и пошел вместе с Сальвиати. Тот открыл калитку. Они неспешно прошагали входной дорожкой и зашли в дом, оставив дверь открытой. Они двигались, как в замедленной съемке.Через пятнадцать секунд Филиппо увидел, как Сальвиати выбирается из окна в задней стене дома. В его движениях не осталось и тени медлительности Он перебежал лужайку, юркнул в кусты и очутился там, где была спрятана машина. Распахнул дверцу, сел. Сказал:– Гони!Филиппо не думал, не задавал вопросов. Он пересек луг и выехал на побочную дорогу. Увеличил скорость, не обращая внимания на туман. Добрался до парковки военной базы. Прокатился по стоянке, мимо ограждений зоны со знаком «Въезд запрещен» и выехал на дорогу, которая снова выводила их к кантональному шоссе.– Лина? – произнес Сальвиати. – Лина свободна?Филиппо был слишком напряжен. Он сглотнул и только после этого сумел заговорить:– Она свободна, да… но как по-твоему, они едут за нами?– Лина… наконец-то! – Сальвиати глубоко вздохнул. – Да, по-моему, они едут за нами. Одного я запер на ключ в гостиной, но дверь в дом была открыта настежь.– Может, они вернутся на кантональное шоссе Монте-Ченери и перережут нам дорогу?– Не думаю. Они не знают, что и отсюда можно попасть на кантональное. А к тому же непросто найти дорогу в таком тумане.– Только не говори мне, что ты и туман просчитал!Филиппо никак не мог успокоиться.– Нет, – Сальвиати покачал головой. – Я в основном рассчитывал на эффект неожиданности.Дорога после нескольких поворотов влилась в кантональное шоссе. Филиппо почувствовал себя лучше, когда заметил, что и в самом деле никакого «мерседеса» сзади нет. Он взглянул на Сальвиати и сказал:– Но как тебе удалось…– Это потом, – прервал его Сальвиати. – Сначала расскажи мне о Лине. Как это произошло? Элия оказался прав?– Да. Он написал мне, что она на свободе. Это значит, что их действительно держали в квартире Марелли, в Массаньо, и что…– Но как она? Как Лина?– Контини написал мне, что она в порядке.– Мы справились. – Сальвиати откинулся на спинку кресла. – Мне кажется, что это невозможно, но мы справились!– Но деньги-то у них.– Молчи. – Сальвиати закрыл глаза. – При чем здесь деньги?

Контини мог корить только самого себя. Он хорошо знал Жана Сальвиати и должен был помнить, что тот – упрямец, каких поискать. Человек, который готовит план, потом запасной план и встречный план, а потом резервный план и, может, еще и план на всякий случай. Человек, который организует операцию «Юнкер-банк», а потом выясняется, что он, как обычно, поступает по своему усмотрению.Они – Контини и Маласпина – были еще там, в квартире Марелли. Элтон по-прежнему был связан и держал рот на замке. У Контини создавалось впечатление, что ситуация уходит у него из-под контроля и что где-то еще осталась фальшивая нота. Отзвуку колокола еще только предстояло раздаться.Но при чем здесь колокола?Контини встал и вышел на балкон покурить. Он слишком много общался со стариком Джионой и начинал уже думать, как он. Вместо того чтобы беспокоиться о Сальвиати и Форстере и о том, как разговорить Элтона, Контини думал о колоколах, об отзвуках, о словах отшельника, который в банк носа не казал даже по ошибке!А что, если им действительно вызвать полицию?Нет, это невозможно. Они пробрались в дом директора банка, усыпили его анестетиком. Сальвиати проник в банк под чужой личиной, забрал (или пытался забрать) десять миллионов франков… Какая уж тут полиция. Хорошо еще, им удалось обезвредить Элтона без особого шума.В Массаньо все было тихо. Только на минуту-другую показывался редкий прохожий, торопливо сворачивая за угол. На углах улиц стояли ящики с бесплатными воскресными газетами, которые еще пахли типографской краской и полнились скандалами. Небо нависало над домами, темное и тяжелое, как асфальтовая глыба.У Контини в голове роилась куча вопросов. Как сумел Форстер столь точно спланировать вторжение в «Юнкер-банк»? В чем состоял запасной план Жана? Куда денутся миллионы? Но главное, где Жан и Филиппо?На последний вопрос ответить было нетрудно. Он нашел номер Филиппо Корти и собирался позвонить ему, но Филиппо опередил его. Контини уже набирал номер, когда его телефон зазвонил.– Ну и? – спросил Контини.– Все хорошо, – отозвался Сальвиати. – Филиппо отработал отлично.Контини вздохнул с облегчением:– Жан! Слушай, Жан, ты должен мне кое-что объяснить.– Потом, потом.– Да, но…– Не по телефону. Мне Филиппо сказал, что объявлен общий сбор.– Вот как?– Дома у них с Анной. Я тебе все объясню.– Но когда…– Франческа уже там. Да и мы туда прибудем минут через пятнадцать. Что у тебя?– Я тут с Маласпиной и с Элтоном. Лина поехала в больницу с Марелли.– Они в порядке?– Он – не совсем, ударился головой. Но в общем, он легко отделался. Слушай, а кто были те трое, что тебя увезли? Люди Форстера?– Думаю, да.– И ты от них избавился?– Пока да. В любом случае у Форстера больше нет Лины, значит, он уже не может особо повышать голос.– А ты как спасся от этой троицы?– Вопросы потом, Элия. Но что это за содом?– Колокола. – Контини слегка усмехнулся. – Колокола звонят здесь, в Массаньо.– Воскресенье… и все хорошо! Ну так увидимся в Беллинцоне?Контини вздохнул и забрал вопросы обратно.– Хорошо. Через полчаса.Он положил телефон на перила балкона и глубоко затянулся. В конце концов, запасной план сработал. Лина была на свободе. Жан оторвался от трех типов, которые его увезли. И однако… колокола Массаньо продолжали звонить. Контини не мог отделаться от мыслей о старом Джионе.Мелодия, звук, плывущий в воздухе. Но следом – точная череда нот. Так бывает всегда. Контини amp; Сальвиати, Контини amp; Франческа. Но также Лина amp; Маттео. И что сказать: Сальвиати amp; Форстер. На каждый звук – отзвук.Контини ронял пепел с балкона. Он был совсем близок…ив тот миг, когда колокольный звон утих, та самая идея пришла ему в голову. Это было что-то вроде иного взгляда на вещи. Объяснение. Но в первую очередь угроза. Он подумал об операции «Юнкер-банк». Стал представлять прошлое и будущее, пока не вздрогнул всем телом и не потушил сигарету. На каждый звук – отзвук. Именно так. До последнего.Если он прав, ситуация вовсе не под контролем. Хуже того, они вот-вот потерпят неудачу.И еще они в опасности, все они в опасности.

Анна и Франческа выпили чаю. Им было нужно вернуться к повседневным привычкам, а главное, мыслям… Сидеть вот так в гостиной, в окружении цветов и книжных шкафов. На стенах – репродукции абстрактных картин и афиши кинофильмов. Концерт Моцарта фоном, коробка печенья на столике. Им было нужно это. Семейные фотографии на серванте и разворот газеты с телепрограммой на диване. Сидя в просторных креслах кремового цвета друг напротив друга, они не знали, как вызвать в памяти происшедшее. Поэтому поначалу ничего не произносили. Им были неизвестны подробности, но, в конце концов, все уладилось. Филиппо и Жан должны были подъехать с минуты на минуту, а потом и Контини. Лина была в порядке. Форстер больше не держал их на крючке.Они могли бы расслабиться. Почему же это у них не получалось?– Мы еще слишком напряжены, – сказала Анна. – Это нормально.– Не каждый день случается грабить банк… Анна улыбнулась, качая головой.– Мы вели себя, как сумасшедшие. Все. Ты только можешь себе представить, что могло случиться?– Что-то случилось, – пробормотала Франческа.– Действительно. К счастью, Жан все просчитал… а твой Контини сообразил, как освободить дочь Жана.Франческа хотела положить сахар в чай, но просыпала немного на стол рядом с чашкой.– Вот разиня! Но это хорошая примета, кажется? Или это была соль?– По-моему, соль. – Анна опять улыбнулась. – Но если ты теперь бросишь щепотку песку за плечо, это нам не повредит…Франческа была моложе. И однако она как будто лучше держала удар. Анна старалась скрыть это, но ей казалось, что у нее мозги плавятся. Ей хотелось закричать, броситься на ковер гостиной. Ей хотелось вытрясти из себя страх, который скопился у нее внутри. Она никак не могла от него избавиться. Что-то похожее бывает, когда мерзнешь долго и потом, оказавшись в тепле, вроде бы ничего не чувствуешь.– Я рада за Жана, – сказала Анна. – Он таких напастей уж точно не заслуживал.– Хороший он человек. Хочешь сахара?– Спасибо, уже положила.Может быть, Франческа не понимала. Может быть, она была слишком молода. Анна смотрела, как она отпивает чай и поднимает голову, чтобы задать ей вопрос.– А потом сюда подъедет и Лина?– Да, – Анна мотнула головой. – По крайней мере, я думаю, что да.Все произошло за считанные часы, но Анна так устала, словно не спала три ночи. От каждого звука она вздрагивала. Всякий шорох, тиканье часов были сигналами на непонятном языке. Будто операция «Юнкер-банк» не кончилась. Словно они не две женщины за разговором в гостиной, а героини фильма ужасов, ожидающие своего убийцу.

Сальвиати уже видел, как плачут взрослые мужчины. В его прежнем ремесле удары судьбы были совсем не редки. А в тюрьме рассеиваются и призраки человеческого достоинства. Он видел, как люди клянут самих себя, ломаются от безысходности, начинают рыдать ни с того ни с сего. И все-таки ничего подобного ему наблюдать не доводилось. Плач, который приходит не как буря, а как просачивание воды из-под пола. Медленно, непреложно. Филиппо Корти начал плакать за несколько сот метров до своего дома.Вначале Сальвиати никаких слез и не заметил. Он снял грим, контактные линзы и весь реквизит, искажавший его лицо. Он смотрел на дорогу, вкратце повторял про себя пояснения, которые даст остальным. Ему не терпелось обнять дочь, вот уже много лет он ее не обнимал. Он хотел снова увидеть Анну и Франческу, пожать руку Элии и спокойно выкурить трубку…Филиппо плакал.Нить мыслей Сальвиати оборвало рыдание. Потом Филиппо остановил машину, опустил голову на руль и продолжал молча плакать. Сальвиати видел, как слезы сбегают у него по бороде. Он отвел глаза и спросил:– Что такое?– Он нас убьет, – ответил Филиппо, не переставая плакать. – Форстеру не нужны были деньги, он хочет убить нас…– Но что ты такое говоришь?– Он ждет нас… Форстер ждет нас у меня дома, Анна… Анна у него в руках! И все другие тоже!– Что?– Это сделал я, виноват я… мне жаль! Я думал, что поступаю верно, помогаю тебе! Думал, так Форстер сможет забрать все деньги себе… мы потеряем деньги, но он оставит нас в покое, и Лина… Лина…– Оставь в покое Лину. – Сальвиати положил ему руку на плечо и встряхнул его. – Что ты говоришь? Где Форстер?– Я вас всех сюда созвал, потому что его послушался… он хотел… он хотел причинить зло моей жене!Тогда Сальвиати понял.– Так вот ты о чем! Ты нас предал? Говори, объяснись! Где Форстер… что ты ему сказал?– Я ему сказал все. Это случилось после того, как они попытались подкупить мою жену… ну вот, через несколько дней они вышли на меня. Тип по имени Джонатан, человек Форстера…– Джонатан!– Ты его знаешь?– Продолжай!– Я сказал ему «да». – Филиппо шмыгнул носом, вскидывая голову. – Но я не собирался никого предавать! Он пригрозил сделать что-то плохое Анне, сказал, что ему нужны только деньги и что он должен знать место и время ограбления, хотел знать план…– И ты рассказал ему наш план?– Он попробовал дать мне деньги, но я их не взял! Ты должен мне поверить, я думал, что ему нужны только деньги. И потом, когда я гнался за тобой и за теми другими в «мерседесе»… потом он мне позвонил опять и…– Он тебе звонил сегодня утром?– Да, но я ему не сказал, что еду за «мерседесом». Я ему не сказал про запасной план и что…– Чего он хотел?– Он сказал, что сам все устроит. Что возьмет деньги и оставит нас в покое. А иначе… иначе причинит зло Анне. Мы должны были собраться, ты понял, он убедил меня, что ему нужны деньги… но потом я подумал: деньги-то у него уже есть!– Но тогда чего же он хочет, а? – Сальвиати говорил очень тихо. – Теперь ты понял, что ему нужно?– Он хочет оставить при себе деньги… и не иметь свидетелей…– Ну вот, молодец.– И у него… у него хватит духу убить нас?– Форстер ненормальный, понимаешь? Он псих, сумасшедший преступник!Они приехали в Даро и были в нескольких метрах от дома Корти. «Ауди» стояла на краю маленькой площади, замощенной булыжником. На мгновение Сальвиати почувствовал себя опустошенным, потерявшим надежду. Потом посмотрел на вход в дом. Может, они правда успели опередить их…– Идем, быстро. – Сальвиати распахнул дверцу Филиппо – Нужно, пока есть время, предупредить других и…Но в этот момент дверь отворилась, и они увидели Анну. Она стояла в дверном проеме, опустив руки по швам. Произнесла тусклым голосом:– Пойдемте, заходите в дом.– Анна! – воскликнул Филиппо – Анна, с тобой все в порядке?– Лучше вам зайти, – сказала она, неподвижно глядя перед собой.Сальвиати понял, что они опоздали. Анна была уже заложницей Форстера, также как Франческа и Контини. А может, и Лина. Их накололи. Они дали себя околпачить в самом конце. Он огляделся. Площадь была пуста. Напротив двери дома Корти находилось здание без окон – небольшой театр или, возможно, приходской выставочный зал. Сальвиати прочитал надпись, высеченную на фасаде: UNITAS.– Идем. – Сальвиати взял Филиппо за руку. – Лучше нам зайти.Как он мог не подумать об этом? Форстер ударил по его слабому месту. Он, Сальвиати, вступил в союз с дилетантами, и Форстер воспользовался их неопытностью. Но что уж теперь сожалеть о том, чего не исправишь.Сальвиати боролся и проиграл.Филиппо словно остекленел. Сальвиати положил ему руку на плечо, показал, что надо шагать. – Пошли…Они переступили порог. Анна посторонилась, чтобы пропустить их, и дверь закрылась у них за спиной.

Лука Форстер царил в гостиной. Из-под черных усов проступала твердость намерений. Но в лихорадочном подрагивании темных глаз Форстера Сальвиати разгадал тревогу. Анна и Франческа сели на диван. Форстер посмотрел на Сальвиати и сказал ему:

– А Джонатана ты где оставил?

– Он тебе не звонил? – парировал Сальвиати.

– Звонил, конечно. Значит, тебе удалось его околпачить?

Сальвиати не ответил.

– И что ты выиграл? Потерял все… деньги и дочь. Ты просто несчастный придурок, Сальвиати!

У Форстера в руке был пистолет, который он перемещал рывками, следуя ритму глаз. Да и голос его звучал надтреснуто. Он приказал Сальвиати:

– Садись на диван. А ты, – обратился он к Филиппо, – давай в то кресло.

– Вы мне… говорили мне… – начал Филиппо.

– Хватит! – крикнул Форстер. – Не будем терять время!

Все глаза были устремлены на Форстера. Он схватил стул и перенес его в центр гостиной. Потом сказал:

– Конец близко. Скоро здесь будут мои помощники. Но прежде мне хотелось бы узнать одну вещь… – Он обернулся к Сальвиати. – Как можно вот так выбросить все в сортир?

– Если бы ты не послал Джонатана и двух других во время ограбления…

– Мне нужны эти деньги, ты что, не понимаешь? Они мне нужны! И сейчас ты не порти мне все, теперь скажи…

Он осекся. Сальвиати натянуто улыбнулся и сказал:

– Деньги-то ты ведь забрал, нет?

Форстер вздрогнул, словно Сальвиати отхлестал его по щекам. Потом подошел к нему, медленно, не выпуская из поля зрения других. Наклонился над ним и ударил его пистолетом по щеке. Сальвиати ударился головой о подушку. Анна закричала, Филиппо сделал негодующий жест. Франческа сдвинулась на краешек дивана, показывая, что сейчас встанет.

– Сидите спокойно! – потребовал Форстер. – Это наши с Сальвиати дела. Сейчас, через несколько минут, придет Контини. Потом посмотрим…

– Что вы хотите делать?

Форстер посмотрел на нее, не отвечая. Но все поняли, что он собирался сказать. Он не мог оставить их в живых. Ему нужны были деньги, но ему также нужно убедиться, что свидетелей не осталось.

– Мы никому ничего не скажем, – начал было Филиппо. – Вы мне обещали, что…

– Я сказал, хватит! – Форстер сделал шаг к нему. – Мне надо и тебе разбить морду?

Сальвиати чувствовал вкус крови во рту.

Но продолжал думать.

Можно ли еще что-нибудь сделать? Нет, теперь Форстер зажал их в кулак и скоро заполучит и Контини, который ни о чем не подозревает.

Форстер был не в себе. Это Сальвиати предвидел. Но он не предвидел ловушки, никак не ожидал предательства со стороны Филиппо. Да, предательства. Филиппо не сознавал этого; его психологически раздавили, и он сдал их всех Форстеру. Им не на что надеяться.

Он хотел бы, чтобы кресло его проглотило. Хотел бы исчезнуть в ткани и в обивке, быть пожранным белой материей. Так и пропасть в своей гостиной, никому не досаждая.

Но перед Филиппо Корти вырисовывались минуты насилия и страха.

Форстер его одурачил. Теперь Филиппо было все ясно. Им требовался шпион, и они выбрали его. Как он мог поверить их словам?

Он думал, что поступает верно. Обеспечивая Форстеру канал информации и гарантию получения денег, он думал обезопасить себя. Вначале его расчет был неглуп. Форстер сказал ему, что не доверяет Сальвиати из-за его излишней эмоциональности, и Филиппо решил, что если он выступит посредником, то и овцы будут целы, и волки сыты. Но в итоге его обманули.

– Контини приведет с собой своего человека? Если честно, в какой-то момент Филиппо испугался. К Анне подкатился человек Форстера. Это означало, что что-то не в порядке. Потом они вышли на него, процедив неясные угрозы в отношении Анны… Что ему было делать? Они оказались в компании преступников, что ему было делать? Вверить жену непредсказуемой стихии ограбления?

– Контини приведет с собой своего человека?

Филиппо вздрогнул. Форстер говорил с ним. Он посмотрел на него, не понимая. Он ведь уже отказался от борьбы, он хотел бы стать пылью на ткани кресла.

– Я задал тебе вопрос!

– Да, – пролепетал Филиппо. – Да, я говорил с ним. Не знаю, может быть, он придет один. Думаю, придет один…

– Он ничего не сможет сделать. Вы все здесь. И я вооружен.

Говоря это, Форстер поднял руку с пистолетом, уставившись на Филиппо широко раскрытыми глазами. Филиппо снова попытался затеряться в кресле. Потом Форстер опустил руку, и в этот момент зазвонил его мобильник.

– Алло.

Филиппо заметил, что, слушая, Форстер хмурится. Потом Форстер сказал:

– Что ты несешь? Хочешь, чтобы я тебе объяснил ситуацию?

Ответ собеседника разозлил Форстера.

– И тебе кажется, я могу поверить… – И опять он стал слушать, покачивая головой. – Ну хорошо, ты сделал попытку, и… что?

На сей раз и Филиппо услышал ответ.

– Я сказал, что ты должен поговорить с Контини.

Вначале ему показалось, что в этом нет ничего странного, словно Форстер вдруг взял и переключил телефон в режим громкой связи. Но потом он обернулся и увидел на пороге комнаты человека. Ростом под два метра, широкого, как шкаф. В салатовом свитере и желтых джинсах. В одной руке он сжимал пистолет, в другой – сотовый.

Форстер резко повернулся к нему, еще не отняв телефон от уха.

– Видишь, я здесь, – сказал человек в зеленом свитере. – Ренцо Маласпина, не помнишь? Мы уже встречались.

– Что ты собираешься делать? – прокричал Форстер. – Что ты собираешься делать?

– Я пришел до тебя, – ответил Маласпина, не теряясь. – Контини догадался, что ты попробуешь еще что-нибудь вытворить… и тогда я побежал сюда. Я опередил тебя всего на несколько минут.

Говоря, Маласпина набрал номер на телефоне. Передал трубку Форстеру.

– Что ты хочешь?

– Это Контини.

Форстер поднес трубку к уху и молчал. Он слушал. Потом вроде как хрюкнул и тут же заговорил:

– Я тоже вооружен. И прибудут мои люди. Нас больше, и…

Контини, должно быть, его прервал, потому что Форстер осекся на полуслове и довольно долго молчал. Наконец он отдал телефон Маласпине. Несколько секунд смотрел на Сальвиати. Вспышка решимости угасла. Форстер будто вдруг разом обессилел. Он отвел глаза и сказал:

– Я ухожу.

Маласпина не сделал ничего, чтобы удержать его. да и Форстер как будто не опасался его реакции. Он молча повернулся и дошагал до входной двери. Потом вышел, затворив за собой дверь. Тогда Маласпина поднес телефон к уху и сказал:

– Он убыл.

О деньгах Контини вообще не упоминал. Форстер взял все деньги, но Контини знал, что этого ему будет недостаточно. Он был сумасшедший, да еще и припертый к стене, и, чтобы действительно начать с нуля, ему и правда могло прийти в голову избавиться от всех них. Способен ли он был убить пятерых человек? Может, и нет, но Контини не хотел идти на риск. Поэтому, не давая Форстеру времени говорить, он сосредоточился на двух пунктах.Первый. Я здесь с Элтоном. Если ты хоть пальцем тронешь моих товарищей, если причинишь зло кому-то, я Элтона сдам в полицию. И тогда тебе хана.Второй. Маласпина там с тобой: пистолет против пистолета. Подойдут твои люди, но пока их нет. Ты один.Поэтому дай трубку Маласпине и убирайся немедленно, не говоря ни слова.Форстер послушался. А что еще он мог сделать? При всей своей остервенелости он не мог действовать очертя голову. Впрочем, зря он боялся, что кто-то из них станет болтать. Зачем навлекать на себя новые неприятности? История закончена. Когда Маласпина подтвердил ему, что все пятеро в порядке, Контини освободил Элтона и отпустил его.И в эту минуту операция «Юнкер-банк» действительно завершилась. И в сущности, прошла она неплохо: Лина была на свободе, все живы и здоровы. Форстер получил деньги.И должен был оставить их в покое.Почему же тогда Контини чувствовал внутри какую-то странную горечь?Может быть, из-за предательства Филиппа Сам он, Контини, просто догадался. Звук, отзвук. Если Форстер попробовал подступиться к Анне, он проверит и Филиппо Эти двое и были дилетантами, слабейшими звеньями в их цепочке. Почему Филиппо ничего не сказал? Потому что попытка совращения удалась. Форстер попал в цель.Анна не уступила, Филиппо поддался. А они с Сальвиати ошиблись, не остереглись. Не подождали отзвука. Если Форстер знал день и час ограбления, это означало, что кто-то проболтался. И кто, если не Филиппо?Бедный Филиппо, может быть, он думал, что помогает им. А на самом деле он загнал их в ловушку. Если бы Контини явился в дом Корти, ни о чем не подозревая, Форстер его бы там запер вместе с остальными. Потом освободил бы Элтона, а уж после этого… Контини прогнал эти мысли. Он взял сигареты и телефон, вышел из квартиры. Но на пороге его перехватила госпожа Анита.– Господин Контини, я видела, что тот одержимый ушел…– Да, – кивнул детектив, – он больше не причинит вам беспокойства.– О, бедная я, хотя он мне ничего худого не сделал. Но мне жалко Маттео. Как вы думаете, можно мне будет проведать его в больнице?Этот вопрос на пару секунд озадачил Контини, но потом сыщик успокоился. Госпожа Анита была просто вежливой и немного любопытной. Кусочек нормальной жизни посреди этого нескончаемого утра. Он проголодался, ему казалось, что он не спит уже неделю, синяки у него были повсюду.– Слушайте, господин Контини, я тут решила предложить вам капельку тонизирующего.– Что-что?– Лимончино, мне его невестка с Сицилии привозит, очень хороший. Это нужно нам обоим, вы не находите?Так Элия Контини, весь в ушибах, с мешками под глазами, очутился в гостиной госпожи Аниты. Частный детектив и пожилая вдова – в окружении фотографий в рамках и кружевных салфеточек. Она – огорченная, старающаяся, разливая лимончино, не обронить ни капли. Он – немного смущенный, утонувший в кресле в цветочек. Он не знал толком, что ей говорить. Но госпожа Анита была женщиной более проницательной, чем могло показаться на первый взгляд.– Тяжелое утро, да, господин Контини?– Мм.– Все эти тайны, этот тарарам… в общем, вы кто по профессии?Контини посмотрел на нее.– Только не говорите мне больше, что вы родственник Маттео…– Не буду. – Контини больше не хотелось лгать. – Я частный сыщик.– А! – Госпожа Анита подалась к нему. – Бедная я, знаете, мне было бы любопытно услышать всю историю.– Что?– Вы можете доверять мне, детектив. – Госпожа Анита, кажется, даже подмигнула ему. – Я буду держать язык за зубами.Когда Контини приехал в Даро, все они были еще там, причем весьма взвинченные. Они спросили, что его так задержало, но Контини не стал вдаваться в подробности. Конечно, он не мог в качестве оправдания поведать о лимончино и беседе с госпожой Анитой. Поэтому ответ его был кратким:– Теперь я здесь.– Мы ждали тебя, – сообщила Франческа. – Чтобы Жан мог рассказать нам все.Но Контини почувствовал, что в доме как-то нехорошо. Поглядел на Ренцо Маласпину, удобно устроившегося в кремовом кресле. Маласпина пожал плечами, словно говоря: здесь все ненормальные. Сальвиати сидел на диване и раскуривал трубку. Тогда Контини глубоко вздохнул. Потом поцеловал Франческу и прошептал ей на ухо:– Где они?Франческа показала на лестницу, которая вела на второй этаж. Контини сделал движение в ту сторону но Сальвиати, не вынимая трубку изо рта, пробормотал:– Подожди.Через несколько секунд они услышали, как открывается дверь. Потом по лестнице спустились Анна и Филиппо Корти, оба чернее ночи. Он не сказал ни слова. Она, ни на кого не глядя, проговорила:– Мне жаль.– Не… – начала Франческа.– Я должен… – начал одновременно Филиппо. Мгновение тишины. Потом Сальвиати чиркнул спичкой, чтобы разжечь трубку. И Филиппо сказал:– Я должен уйти. Если вы хотите быть здесь, нет проблем. Я пошел.Какое выражение лица скрывалось у него под бородой, было непонятно. Глаза обведены красными кругами, голос без модуляций.– Оставайся здесь, – предложил Сальвиати. – Оставайся: я расскажу вам, как ушел от людей Форстера, которые прервали ограбление. Я ушел от них благодаря твоей помощи, Филиппо.– Я… – забормотал Филиппо. – Из-за меня Форстер…– Не будем больше говорить об этом, – прервал его Контини. – Форстер убрался.– Ему позарез нужны деньги, – сказал Сальвиати. – Чтобы прийти сюда посреди бела дня, с пистолетом… но в итоге он понял, что шансов у него нет.– А теперь? – испугалась Анна. – Теперь он сделает еще одну попытку?– Думаю, нет, – ответил Контини. – Он хотел всех нас здесь собрать, воспользоваться благоприятным моментом без риска для себя. Теперь в любом случае у него деньги, Лина свободна, и нас это вполне устраивает.– Но это несправедливо! – воскликнула Анна. – Несправедливо, что по вине… что теперь Форстер забрал десять миллионов!– Не важно, – сказал Сальвиати, окутанный клубами дыма.– Как это не важно? – голос у Анны был на октаву выше, чем обычно. – Столько усилий, столько страха… и мы украли деньги, вы понимаете? И сейчас этот чокнутый убийца заработал десять миллионов франков! Десять миллионов! Это несправедливость…– Не думай об этом, – Сальвиати пожал плечами. – Справедливость в том, что мы живы.Контини по-прежнему ощущал странную атмосферу. Они сидели там, в этой элегантной гостиной, как выжившие в катастрофе, подыскивая слова, чтобы выбраться из передряги без неизлечимых ран. Но будто оставалось еще что-то неясное, словно не хватало… ну, Франческа, кстати… где Франческа? За последние минуты она ничего не сказала, и Контини заметил, что ее нет в комнате.– Где Франческа? – спросил он.– Я попросил ее сходить кое за чем.– Но что…Контини прервался. Франческа как раз открывала заднюю дверь в гостиную, не без труда занося в комнату большую спортивную сумку. Черную сумку.Все затаили дыхание. Несколько секунд Контини слышал тиканье часов, перекрываемое далеким скрипом тормозящего поезда. Потом Франческа поставила сумку на ковер в центре гостиной. Сальвиати отложил трубку, встал. Расстегнул сумку. Показались плотные ряды банкнот.Все по-прежнему молчали.Сальвиати обвел их глазами. Потом сказал:– Неохота было оставлять все эти деньги Форстеру.

Одно дело слышать о деньгах, другое – видеть их. Десять миллионов франков – величина почти абстрактная, пока не увидишь, как они загромождают сумку. Пачки банкнот, евро и франков, вспышка цвета, которая сначала доставляет эстетическое удовольствие, а потом потрясает, как пощечина.

Десять миллионов.

Это не шутка.

Десять миллионов это десять миллионов. Все обступили сумку, пока Сальвиати показывал им деньги. Потом он застегнул молнию, стараясь не оставлять отпечатков пальцев, и сказал:

– Мы отдадим деньги банку, и на сем эта история наконец завершится.

– Но… – Анна прокашлялась. – Но тогда, значит, у Форстера ничего нет!

– У него несколько тысяч евро и франков, – ответил Контини. – Те, что были в сумке номер два.

– В сумке номер два?

– Это долго объяснять…

– Ты хочешь сказать, – вступил в разговор Контини, – Форстер ушел, зная, что ты его облапошил?

– Что он мог сделать?

Анна оторвала взгляд от сумки.

– Но теперь он станет искать эти деньги, – воскликнула она. – Теперь он снова…

– Успокойся! – перебил ее Сальвиати. – Форстер был приперт к стене, повторяю. Вскоре ему придется несладко, ведь он должен денег куче не вполне респектабельных людей. А к тому же у нас этих денег больше не будет. Я их оставлю в надежном месте и позвоню директору Беллони.

– Сколько там у нас времени? Он уже проснулся, наверно, – сказал Контини с улыбкой. – Но я хотел бы знать, что за комбинацию ты провернул… да еще и с помощью Франчески!

Франческа улыбнулась:

– Это была моя часть запасного плана…

– Объясню тебе в двух словах, – сказал Сальвиати. – Это просто. Я попросил ту синьору, что занимается уборкой…

– Катю.

– Я попросил Катю оставить в кабинете Беллони два предмета. На письменном столе – поднос с чашками. Под столом, так, чтобы не было видно гостям, сумку, точь-в-точь как та, что использовалась для перевозки наличных.

– Но без наличных… – сказала Франческа.

– Почти! – Сальвиати выпустил облако дыма. – Катя об этом не знала, но в сумке лежали пачки поддельных банкнот. Немного настоящих денег и достаточное количество макулатуры, чтобы придать сумке нужный вес.

Сальвиати опять уселся на диван. Трубку он держал в руке и говорил спокойным тоном, показывая время от времени на сумку. Контини и Франческа стояли рядом с ним, как и Анна. Филиппо сидел на одном из кремовых кресел, справа, и неотрывно смотрел на сумку, словно она явилась из другого мира.

– Так что, – продолжал Сальвиати, – произвести замену было нетрудно. Они мне передали сумку, я поставил ее на письменный стол. Потом предложил им кофе, а чтобы поместить поднос в центре стола, мне пришлось на секунду переставить сумку на пол, за стол. Итак, один миг, только секунду, Мелато и тот, другой, не видели сумку. Я ее поднял тут же, поставил перед ними… но это была другая сумка!

Контини покачал головой. Он должен был что-то подобное предвидеть. Запасные планы, необычайные маневры… Жан всегда стремился изумлять. Контини рассказал госпоже Аните кучу небылиц, но он сознавал, что реальность еще невероятнее его выдумок.

– Понимаете? – не останавливался Сальвиати. – Замена произошла. Поэтому, когда люди Форстера вломились, они увезли меня и сумку номер два, то есть поддельную.

– Но настоящая сумка? – встряла Анна. – Как же она покинула банк?

– Я выбросил ее из окна.

– Что?

– Поняв, что дело не ладится, я отвел Мелато и того, что был с ним, в кабинет секретарши Беллони. Потом вернулся в кабинет директора за подносом с кофе… За несколько секунд открыл окно и сбросил сумку вниз. Сразу после этого появились Джонатан и другие двое.

– Ты сбросил сумку вниз? – переспросила Анна.

– Потом я за ней сходила, – сказала Франческа. – Жан сказал мне об этом сегодня утром, еще до начала операции: увидев, как он выходит из банка, я должна была сделать круг и подобрать сумку с деньгами.

– И ты ничего нам не сказала! – воскликнула Анна.

– Шеф приказал молчать, – улыбнулась Франческа. – Было небезопасно говорить по телефону.

– Конечно, – сказал Контини. – Я тоже знаю, как устроен шеф. Правда, Жан? Замечательный план с тройным дном: главное, чтобы скучно не было.

– Не в этом дело, – парировал Жан. – Я не хотел еще раз становиться сообщником в ограблении. То есть я был готов на это, чтобы освободить Лину, но коль уж представилась возможность не дать деньги Форстеру… а к тому же именно благодаря замене я сбежал от Джонатана.

– А вот и третье дно… – пробормотал Контини.

– Я сказал Филиппо следовать за мной, даже если случится что-нибудь малопонятное. Потому что подозревал: Форстер захочет сплутовать. Только вот не мог представить себе, что он убедит Филиппо…

– Хорошо, – остановил его Контини. – Никто из нас не мог этого себе представить, даже Филиппо. Это была оплошность.

– Я… – Филиппо почувствовал себя обязанным сказать что-то. – Я не знаю…

– Подожди, – произнес Контини. – Дай Жану закончить свой роман.

– Осталось немного. Филиппо знал, что, если мы поедем к югу, он должен будет ждать меня у моего дома. Я сказал ему точно, что делать, куда поставить автомобиль. Но мне надо было думать, как освободиться, как к нему попасть.

– Этого план не предусматривал… – заметил Контини.

– Нет. Так или иначе, я сказал Джонатану, что денег в сумке нет. Они сначала мне не поверили, потом остановились проверить и увидели, что я говорю правду, увидели, что я прав. Тогда они немного занервничали…

– Их можно понять! – воскликнула Франческа.

– В общем, я сказал Джонатану, что возьму деньги у себя дома, куда их привез мой сообщник. Джонатан пообещал, что, если я отдам ему деньги, он меня отпустит.

– Что-то я сомневаюсь, – сказала Франческа.

– Я тоже. Как бы то ни было, они меня доставили домой, и один из них зашел со мной. Там, внутри, мне удалось закрыть его на ключ в гостиной… это дало мне десять секунд времени, чтобы выйти через заднюю дверь и добежать до машины Филиппо.

– Значит, Форстер знал, – сказал Контини. – Они ему сообщили…

– Потому он и был такой злой: знал, что денег в сумке нет!

– И если бы мы попались в его ловушку, он бы заставил тебя говорить.

– Действительно, дело принимало дурной оборот…

– Он пошел ва-банк, – заключил Контини, – но это был шаг отчаяния. В итоге ему ничего не оставалось, как убраться, поджавши хвост.

– Кстати, Элия, а как ты понял, что у нас неприятности?

Контини рассказал про звук и отзвук: после попытки с Анной Форстер неизбежно должен был выйти на Филиппа Сальвиати кивнул и сказал, что им и вправду следовало остерегаться. Они праздновали успех? Было непохоже. Время от времени чье-то лицо озаряла улыбка, но присутствие Филиппо давило на всех них.

Предатель. Это слово мучило его. Посередине ковра стояла сумка с деньгами. Вокруг все говорили, объясняли то или другое. Но настоящим центром происходящего был он. Ему не удалось исчезнуть, стать куском белой ткани на белом кресле. Он сидел там, молча. Обременительный, как угрызения совести. Предатель.

Сальвиати в какой-то момент встал. Не стоило терять время: чем раньше Беллони отыщет деньги, тем меньше будет осложнений. Настал уже час, когда директор и его жена должны были обнаружить, что их усыпили. И возможно, они успели позвонить Коллеру, всяким юнкеровским шишкам и клиенту, который отправил в банк свои миллионы. Лучше вмешаться в ситуацию немедленно и утихомирить страсти.

Так они ушли все, один за другим. Сначала Сальвиати, потом Контини с Франческой и Маласпиной. В гостиной остались Анна и Филиппо. Филиппо и Анна. Анна и Филиппо, наедине, глаза в глаза. Другие были снаружи, по другую сторону закрытой двери, в реальном мире. А эти двое сидели там, посреди развалин переживаний и доверия. Был ли выход? Может быть, покопавшись в обломках, они сумеют найти нужное слово. Взгляд, что может спасти их.

Филиппо прервал молчание:

– Устала?

– Что?

– Я спросил, устала ли ты.

– Сейчас одиннадцать утра.

– А.

– Но – да.

– Что-что?

– Я сказала, да, устала. Филиппо кивнул:

– Я тоже устал. Мне хотелось бы, чтобы мы и не начинали этого дела. Хотелось бы… я знал, что ограбление хорошо кончиться не может.

– Это кончилось хорошо.

– Да, но… я не хотел, Анна, я это сделал…

– Не произноси этого!

– … для тебя!

– Не произноси этого, я же сказала, я не хочу это слышать!

– Но…

– Филиппо, не…

– Хорошо. Хорошо. В любом случае я могу сказать, что… ну, я думал, что все обстоит по-другому. И людей представлял себе по-другому. Я не предполагал…

– Знаю.

– Что ты знаешь?

– Что ты не предполагал делать то, что сделал.

– Ну вот же!

– Но ты это сделал. Ты сказал Форстеру про наш план, из-за тебя нас всех чуть не убили. Не далее как сегодня утром он сказал тебе собрать нас здесь, и ты это сделал! Ты, понимаешь? Мой муж, понимаешь?

– Да.

– Хорошо.

– Но я хочу, чтобы мы забыли всё, Анна. Не для того, чтобы преуменьшить значение того, что… но, в общем, что я могу теперь с этим поделать?

– Не знаю.

– Что будем делать мы двое?

– Не знаю.

– Правда?

– Не знаю. Видишь ли, Филиппо, мне надо объяснить тебе пару вещей. Ты должен понять, что я пережила, когда Форстер сюда явился. Но ты поймешь, правда, ты сможешь это понять?

– Я…

– Послушай меня, Филиппо.

Филиппо слушал. Она пересела в другое кресло, напротив него. Звуки с улицы доносились приглушенно. Они не касались друг друга, смотрели друг на друга мало. Но разговаривали. А тем временем проходили минуты этого зимнего утра, оборванные фразы заполняли пустоты.

– …я не знал, что Форстер хочет…

– …а я сидела, и смотрела, и увидела, как он выходит…

– …но если бы я мог изменить, если бы я мог сделать что-то, чтобы…

– …когда, понимаешь, я спрашиваю себя: когда?

Проходили минуты – в ритме, задаваемом шумом поездов, которые останавливались и отправлялись с вокзала Беллинцоны, неподалеку от их дома. Филиппо слушал и говорил, временами теребя бороду. Он сражался. После ограбления, после страха и преследования начинался бой.

– Я чувствую себя как человек, подоспевший слишком поздно, – сказал комиссар Эмилио Де Марки.

– Слишком поздно никогда не бывает. Де Марки поднял на него глаза.

– Слушайте, не думайте, что я тут развлекаюсь.

– И я не развлекаюсь, – Контини покачал головой. – Не знаю, почему я здесь.

В своем кабинете комиссар Де Марки включил отопление на полную мощность, словно не доверяя весне. Но на его глянцевом затылке блестели капли пота.

– А я вам скажу. Вы здесь, потому что до нас дошли кое-какие слухи.

– Слухи? С каких это пор полиция доверяет сплетням?

– С тех пор как поползли слухи о сыщике, который когда-то уже натворил дел, и о бывшем профессиональном воре. С тех пор как эти двое, по слухам, стали проводить кучу времени вместе.

– Мы друзья. Мы ничего не натворили.

– Ничего? Точно?

Контини развел руками, будто говоря: докажите мне обратное. Де Марки запыхтел, вертя зажигалку на поверхности письменного стола. Контини был прав: ничего не случилось. Жан Сальвиати вернулся в Прованс еще пару недель назад и сидел себе там тише воды ниже травы. Жаль, правда, что они поздно обратили внимание на эту странную дружбу. Потому что чутье посылало комиссару сигналы тревоги.

– Контини, объясните мне, как можно дружить с бывшим вором и мошенником.

– Это долгая история. Может быть, потому, что мы разные… то есть, возможно, человеку необходимо с кем-то сличать себя. Это помогает, знаете?

– Вы меня уже почти растрогали, Контини.

– Но это правда! В общем, Жан Сальвиати помогает мне лучше понять, чего я хочу и кто я такой.

– Философская дружба.

– Вы улыбаетесь, комиссар, но…

– Мне не кажется.

– Улыбаетесь, так сказать, внутри себя.

– Контини. – Тон полицейского стал угрожающим.

– Вы не принимаете мои слова всерьез, но, уверяю вас, беспокоиться не о чем. Жан вернулся во Францию. И мне кажется, мы ничего не украли, ведь так?

Де Марки щелкнул зажигалкой раз, другой, третий. Потом посмотрел на сыщика. Потом снова щелкнул зажигалкой. Он начинал нервничать, но Контини был прав. Они ничего не украли.

Они встретились в доме Сальвиати, на Монте-Ченери. Ей показалось, что он робеет, с трудом подбирает слова. Он обнял ее на пороге. Лина, сказал он ей. Лина. Потом провел ее в гостиную, откупорил бутылку красного вина. В третий раз сказал: Лина. Тогда она спросила, как у него дела, и он попытался сострить. Но Лина заметила, что он с трудом сдерживает слезы. Ее отец. Большой вор. Крутой мужик. А теперь он стоял перед ней, лицо в морщинах, подбородок трясется. – Здорово было повидать отца спустя столько времени.Де Марки кивнул.– Волнующая встреча?– Да.Словоохотливой она не была, дочь Сальвиати. Впрочем, Де Марки толком не знал, о чем ее спрашивать.– Вы увиделись благодаря Контини?– Нет, отец приехал в Лугано из-за меня. Потом решил уж заодно навестить Контини.– Они старые друзья.Это не был вопрос. Лина промолчала. Де Марки вздохнул:– А Маттео Марелли?– Что Маттео Марелли?– У вас с ним роман?Лина улыбнулась. Комиссар предупредил ее саркастический комментарий:– Нет, нет, я не собираюсь лезть в ваши дела. Мы проверяем кое-какие слухи.– Слухи?– Ничего серьезного. Так у вас роман?– Не знаю, – Лина опять улыбнулась. – Посмотрим.

Между ними еще существовала неуступчивость, взаимная настороженность. Приходилось нелегко. Лина была бродягой, привыкшей к дурным компаниям и к гостиницам. Вечера за игрой, круизы, улыбки как обменная валюта. Он же был мелким мошенником, у которого отлично получалось давать деру в любых обстоятельствах. И все-таки за дни плена они что-то построили. Маттео не мог себе этого объяснить, но он чувствовал потребность видеть Лину, проводить иногда с ней время. – Не уверен. Поглядим. В любом случае мы не вместе.– А с ее отцом вы знакомы?– С Жаном Сальвиати? Очень мало.– Вы никогда не работали вместе? Маттео посмотрел на Де Марки оскорбленно:– Я отошел от этих дел.– Сальвиати тоже.– Тем лучше для него.– А вы чем занимаетесь, Марелли?– Я в поисках.Де Марки поглядел в окно. На бульваре Франшини был час пик. Двойные стекла приглушали шум автомобилей. Он покрутил зажигалку между указательным и большим пальцами, посмотрел на Марелли и сказал:– Что ж, тогда удачи.

Был зимний день. Но впервые почувствовалась весна, какой-то разброд. Словно в людей, в автомобили, в голые деревья пробрался тайный агент. Небо будто убавило в плотности, свет над замками прибавил в решительности… Лина вышла из управления кантональной полиции в Беллинцоне и направилась к площади Индипенденца. Прежде чем позвонить, она села в баре. Заказала кофе и повернула стул так, чтобы видеть через стекло площадь и обелиск в ее центре.– Алло?– Это я.– Лина!Сальвиати сжал трубку в руке и чуть сгорбился, стараясь сделать разговор как можно более уединенным. В баре было почти пусто, но помешать ему мог любой пустяк: звяканье кассы, смех посетителя.– Как у тебя дела, Лина?– Хорошо. Я говорила с полицией.– А.– Никаких проблем. Мне задали несколько формальных вопросов. Как работа? Ты уже приступил к саду?– Я купил каталоги питомников. Привожу все в порядок к весне.– Хорошо.– А ты? Решила, чем хочешь заняться?– Думаю.– Хочешь какое-то время побыть в Провансе?– Но что я буду там делать?– О, работу я тебе найду. Спрошу у госпожи Августины…– Пока не надо. Но я с удовольствием приеду к тебе в гости. Может, немного погодя, когда потеплеет.– Здесь всегда есть место! И… – Сальвиати помедлил. – Если захочет приехать и Маттео…– О, спасибо! Я буду очень рада снова повидать виллу.Еще немного, и они уже не знали, что сказать друг другу. Возможно, это было неизбежно. Он не хотел задавать лишних вопросов, а она не хотела отвечать поверхностно. Так или иначе, Лина изменилась. Она искала свою дорогу, а ему оставалось только ждать ее.– Ну, тогда привет Маттео!– Конечно. До скорого!– Да, до скорого…Сальвиати повесил трубку и снова сел на улице, за столик у двери. Воздух был еще холодный, но в пиджаке было хорошо. Он закурил трубку и посмотрел вокруг. Площадка для петанка была готова к началу сезона. У магазина сувениров, за платанами, уже полыхали цветастые рубашки первых туристов.– Бокальчик белого? – спросил у него Марсель.– Спасибо. Составишь мне компанию? Госпожа Августина была рада снова видеть его после долгих месяцев отсутствия. Сальвиати не мог сказать ей всю правду, но дал понять, что такое больше не повторится.– Ветерок сегодня, – сказал Марсель.– Мм…Ветер шел с моря. Он разогнал тучи, которые предыдущими днями приносили дожди. Сальвиати в те дни готовил землю под высадку нового розария. Он внес немного сульфата железа и после аперитива собирался отвезти на виллу три мешка удобрений. Марсель обратил его внимание на показавшегося перед баром человека:– Вот, держится каким-то чудом…Марсель имел в виду господина Симона, старого деревенского учителя. Тот всегда ездил за продуктами на велосипеде; и теперь, возвращаясь с двумя сумками на руле и одной на багажнике, он огибал платаны на площади. Необычайное чувство равновесия. Сальвиати улыбнулся и разжег трубку.Ограбление было где-то очень далеко. Форстер доставить неприятности больше не мог: по слухам, которые собрал Сальвиати, ему пришла крышка, кредиторы накинулись на него гурьбой. Но Сальвиати знал, что после таких операций восстанавливаешься долго. Буйство грабежа, хлыст действия, внезапность и ярость. Такое не уходит за день. Сальвиати боялся, что где-то эти десять миллионов еще откликаются бедой. В душах Анны и Филиппо, в нерешительности Лины, в молчании Элии…Да-да, Элия. Он не давал о себе знать, но Сальвиати не сомневался, что это только вопрос времени. День за днем, пуская на воду свои плотики или бродя по лесам, Элия будет чувствовать потребность разобраться в происшедшем поглубже. В ожидании Сальвиати курил трубку, думал о своих розах и, пока солнце исчезало за площадью, пил белое вино с Марселем.– На днях заходил Жорж, – сказал Марсель. – Он сказал, что вы выкопали новый колодец, там на вилле.– Да. Давно уже об этом подумывали.– Летом пригодится…– Будем надеяться.– Уф! Ветерок сегодня!– Да. С моря идет.

Энеа Дюфо с удовольствием позволял себе провести пару деньков не в сезон на борту своей «Лаки». В сущности, оснащенная как надо яхта ничем не хуже рабочего кабинета. Днем он проводил время на палубе или высаживался в какой-нибудь деревне, по вечерам останавливал выбор на том или другом прибрежном ресторане. Из своей каюты он был связан со всем миром; отсюда он мог управлять своими делами, как из Милана или из Цюриха. Ветер дул с моря к земле. Дюфо поднял глаза и отследил взглядом силуэты домов и холмы за ними. Ему казалось даже, что он улавливает ароматы Прованса, голоса женщин, застрявших за разговором у дверей лавок.Загорелый, с высокими скулами и суровым ртом, Энеа Дюфо мог внушать известный страх. И действительно, он был потрясающим дельцом, не упускающим ни одного шанса. Но порой к нему подступала усталость, и тогда он позволял себе бутылочку бордо. Особенно удачного урожая.Он перевел глаза на экран компьютера. Слишком много электронных писем. Всем надо что-то спросить. Он стер штук шесть, потом распечатал отчет «Юнкер-банка». Чутье не подвело Рето Коллера и на этот раз: Дюфо вложил известную сумму в «Юнкер», рассчитывая на свойственную небольшому банку готовность идти на риск. Он показал себя хорошим клиентом, обеспеченным деньгами, будущим и возможностями. И Коллер знал свое дело: в этом швейцарцам можно доверять. Неслучайно треть частных офшорных капиталов мира хранится в их банках.Дюфо зевнул и отпил глоток вина. При мысли о Коллере ему вспомнилась та неприятность перед Рождеством. Он не очень хорошо понял, как там все происходило, но была попытка ограбления. Трое бедолаг воспользовались утечкой сведений и попытались перехватить Мелато. «Юнкер» положил эту историю под сукно.Было бы досадно потерять деньги. Но Дюфо не делал из этого драму. Его забавляли те, кто принимает это близко к сердцу, кто отзывается с большим пиететом о менеджерах, банковской тайне, хедж-фондах. Дюфо вел дела в разных странах и хорошо знал, что мир – одна большая деревня. Впрочем, в целом швейцарцы были из самых честных… ну, кроме Коллера, к счастью.Он выключил компьютер и снова поднял голову, чтобы посмотреть на берег. Все дома по-прежнему стояли на своих местах, и женщины все еще разговаривали в лавках.Он глянул на отчет Коллера, но после нескольких строчек заскучал.Поболтал вино в бокале. Полюбовался его густым цветом и сделал маленький глоток. Подержал вино во рту, стараясь распознать слагаемые аромата. Потом проглотил и поставил бокал на стол. На берегу зажглись огни. Холмы теряли очертания, и исчезла граница между берегом и морем.

Франческа надела капюшон куртки. В лесу было не очень холодно, но, едва ступив на просеку, они почувствовали ветер. Он дул с гор и забирался под одежду, рассыпал озноб за шиворотом.

– Он проходил здесь, – сказал Контини. – Оставил шерсть, пролезая под оградой.

– Но ты знаешь, куда он идет?

– Понятия не имею. Начинается период спаривания, самцы становятся непредсказуемыми.

– Они всегда такие…

– Что-что?

– Ничего.

– Мы ведь о лисах…

– Разумеется.

Лес к концу зимы будто теряет силы. Ветви все сухие, увядшие листья лежат ковром, перемешавшись с каштановой скорлупой. Но Контини заметил у своих лис растущую нервозность: они чувствовали весну.

– Ты уверен, что этой ночью он придет? – спросила Франческа.

– Конечно. Надо только дождаться.

Они устроились у изгороди, прижавшись друг к другу. Франческа обвила руками Контини, уткнулась лицом в ямку между его ключиц.

– Тебе холодно? – спросил он.

– Да.

– Скоро пойдем обратно.

Несколько минут они не говорили. Потом молчание прервал Контини, словно возвращаясь к разговору, которого на самом деле никогда не было.

– В общем, я хотел сказать тебе, что решил завязать.

– Мм?

– С моей работой. Я решил поставить точку.

– Что ты такое говоришь?

– Мне надоело работать детективом.

– Но что же ты тогда будешь делать? Что мы будем делать?

– Не знаю. Найду другую работу.

– А мы?

– Что – мы?

Франческа сделала паузу. Порой до Контини долго доходил смысл услышанного. Она запустила ему руки под рубашку, он вздрогнул.

– Но знаешь ли ты, что мы сидим в засаде, как два подростка?

Контини не улыбнулся.

– Мы ждем лису.

– Конечно. – Франческа поцеловала его в висок. – Мы ждем.

Молчание.

– Ты не должна беспокоиться, Франческа… Молчание.

– Я найду другую работу, а к тому же я хочу кое в чем стать самому себе хозяином…

– В чем же?

– Во всем, вообще. Хочу понять некоторые вещи, и потом, я хочу подумать о…

Он не закончил фразу, на этот раз. Но он легонько коснулся ее щеки рукой и поцеловал ее. Франческа закрыла глаза, хотя уже стемнело. Элия Контини, единственный мужчина, который, чтобы поцеловать, тащит тебя в колючий сушняк и ежевичник. Единственный, кто перед этим почитает за долг спросить: хочешь посмотреть на моих лис?

– Слушай, Контини…

– Мм?

– Да нет, ничего!

Старый лис был голоден. Он осторожно обошел вокруг изгороди и затаился в кустах. Он узнавал два запаха: один у него соотносился со вспышками света, а другой он уже вдыхал несколько раз.

Это были безобидные запахи.

Но старый лис, прежде чем подойти, долго изучал местность. Распознав запахи, он попытался вычленить все шумы и насторожил уши в готовности засечь сигнал тревоги.

Вот… что-то там было. Звук.

Примета жизни.

Он уловил копошение под землей. В этом месте была кроличья нора; теперь оставалось найти, где у нее вход.

Старый лис умел надолго застывать, дожидаясь, пока кролик достаточно далеко отойдет от норы. Потом приходила минута рывка. Два шага, прыжок, напряжение мышц… внезапный удар, как всегда. Безмолвие леса обещало ночь охоты и сюрпризов. Старый лис был готов замереть в засаде.

Примечания

1

Блин! ( нем. )

2

Что ты там говоришь? ( нем. )

3

Не так ли? ( нем. )

4

Озеро, на котором стоит город Лугано. (Здесь и далее примеч. перев.)

5

Ставок больше нет (фр.).

6

Фирменное блюдо (фр.).

7

Прицеливающийся игрок (фр.).

8

Ударяющий (фр.).

9

Серединный игрок (фр.).

10

Круг (фр.), т. е. очерченный от руки на земле круг, из которого делают все броски во время игры.

11

Река, впадает в озеро Лугано.

12

Выставочный комплекс в Лугано.

13

Пригород Лугано.

14

Безопасность (англ.).

15

Частный банкир (англ.).

16

«Нагель» (Natel) – термин, используемый исключительно в Швейцарии и в Лихтенштейне для обозначения сотовых телефонов.

17

Данте Алигьери. Божественная комедия. Чистилище, 2, 79–81, пер. М.Лозинского.

18

Там же, ст. 82–84.

19

На выбор; по собственному усмотрению (фр.).

20

«Ни эти отлучки, ни эти корабли, ни эти путешествия, которые потрясают нас» (фр). Из песни Жака Бреля «On n\'oublie rien» («Ничто не забывается»).

21

«Не забывается ровным счетом ничего, мы привыкаем, вот и всё» (фр.).

22

Траппер – охотник на пушного зверя на Диком Западе в двадцатые годы XIX века.

23

Район Лугано.

24

Банковское обслуживание состоятельных лиц (англ.).

25

Сверхвысокая чистая стоимость (англ.).

26

Свиные сосиски для обжаривания на сковороде или на гриле.

27

Стало быть, ты Сальвиати (нем.).

28

UBP, Union Bancaire Privée (фр.)  – частный швейцарский банк.

29

UBS, Union Bank of Switzerland (агнл.)  – один из крупнейших банков Швейцарии.

30

Прохладительный газированный напиток на основе воды и сахара.

31

Данте Алигьери. Божественная комедия. Чистилище, 1, 118–120, пер. М. Лозинского.

32

Живая музыка (англ.).

33

Ария из оперы Джорджа Гершвина «Порги и Бесс».

34

Потанцуем? (англ.)

35

Овомальтин – национальный швейцарский напиток на основе ячменного солода, обезжиренного молока, какао, яиц и дрожжей.

36

Имеется в виду река Тичино.

37

Банки уходят, банкинг приходит (англ.).

38

В буквальном переводе с английского – «открытое пространство»: способ организации офисного пространства, при котором рабочие места сотрудников находятся в одном большом помещении и отделены друг от друга лишь тонкими перегородками.

39

«Боги Йорубы» (англ.).

40

«О дожде хочу слышать от вас, не о ясной погоде…» (фр.)

41

«Лазурь небес меня бесит, ведь любовью самой большою, что была мне дана на земле, я обязан погоде плохой… с грозового неба упала любовь на меня…» (фр.)

42

Ах, черт, да ты что, спятил? (фр.)

43

Наг Арнольди (р. 1928) – швейцарский скульптор и живописец. Одна из его скульптур – «Рука творца» – находится в Санкт-Петербурге.

44

Феличе Филиппини (1917–1988) – швейцарский художник, писатель и переводчик.

45

Политика чистого стола (англ.).

46

После трапезы – прогулка (лат.).