Пролог

Я драгоценный камень. Я рубин! Одно из древнейших существ на Земле!

Космическая пыль, со временем ставшая моей плотью, помнит Животворный Взрыв! Она не забыла, как огненный газообразный шар будущей Земли постепенно остывал и химические элементы неторопливо плели мою сущность. Разве вам, людям, понять все, что происходило со мной? Как тянулись друг к другу атомы, строя молекулы и кристаллы в виде шестигранных призм?..

Я медленно вызревал в глубинах Земли. Медленно для вас, ничтожные человеческие существа, которым дано жить кратчайший миг по сравнению со мной, ровесником самого Бога! Для меня же время шло размеренно и спокойно.

Частички меня жили в расплавленном чреве нашей планеты, а потом извержением вулкана были вынесены на поверхность. Там они застыли, и я стал рубином. И поселился в расселине горы, в краю, который вы зовете Бирмой, в долине Могоу, пока вы меня случайно не отыскали, нарушив мой блаженный сон.

Я император драгоценных камней! Вы же, рассматривая меня, будете тупо бубнить, что я — разновидность корунда, оксида алюминия с примесью хрома, за счет чего могу флюоресцировать в темноте! Разве это Знание?

Да где вам постичь это вашим ограниченным жалким умишком?! Вы — прихоть Создателя. Господь сотворил вас последними, а сделал первыми. Вас, слабых, хрупких, никчемных и таких уязвимых по сравнению со мной. Бог сконструировал вас по своему образу и подобию, назначив смотрителями над Природой, над всеми нами. Он поступил несправедливо! Мы в миллионы раз старше и мудрее вас! Прочнее и сильнее! Абсолютно невежественен тот, кто утверждает, что у камня нет души. У меня, у настоящего драгоценного камня, она есть!

Мы должны были править этим миром! Вы скажете — это гордыня! Нет! Мы обладаем таинственной могущественной силой! Мы излучаем невидимую энергию, способную навредить или, наоборот, принести удачу. Мы, драгоценные камни, способны вершить судьбы живых существ. Мы — чудесная суть Вселенной! И я докажу вам это!

Я давным-давно сделал свой выбор! Выбор, который совершает каждый из нас. Я должен был решить: плюс или минус, электрон или протон, свет или тьма, добро или зло? Я специально употребляю понятия и категории, доступные вашему скудному разуму. Ах да, конечно, приведу ваши любимые и такие банальные термины: Бог или Дьявол! Я считаю, что со мной и моими сородичами поступили неправильно! Господь незаслуженно обошел нас своей милостью! И я готов биться за то, чтобы справедливость восторжествовала.

Я выбрал путь ангела, который восстал против Бога. Он был самым прекрасным, самым мудрым, самым отважным! И заслужил стать вровень с Создателем! С ним тоже поступили несправедливо, и он когда-то совершил свой выбор! Сделал его и я — выбрал ЗЛО!

 

Глава первая

Он лежал на полу навзничь, раскинув руки. Невысокий худой молодой человек, почти юноша. Привлекательный, с правильными чертами лица, русоголовый. В его открытых голубых глазах читался не столько ужас, сколько удивление от встречи со смертью, пришедшей неожиданно.

Сомневаться не приходилось — Иоханес был убит. Слева в его груди торчал стилет с изящной серебряной рукояткой, явно сделанный где-то на Востоке. Запекшаяся кровь образовала рядом с телом зловещую багряную лужицу. Пальцы его правой руки были сжаты в кулак.

Коренастого лысеющего следователя, который выломал дверь в комнату, пригласила служанка Марта — после долгих и безуспешных попыток докричаться до хозяина, запершегося изнутри. В присутствии соседей, толпившихся с удивленными, озабоченными и хмурыми лицами, он осмотрел помещение, но не обнаружил ничего примечательного.

— Все на своих местах, ничего не пропало, — подтвердила прислужница.

Полицейский извлек из тела стальное жало, оказавшееся на удивление узким и длинным. Марта громко зарыдала. Одна из соседок принялась утешать ее. Мужчины переминались с ноги на ногу, усиленно стараясь придать своим физиономиям скорбное выражение. Иоханеса не любили. Он жил отшельником, ни с кем не общаясь.

Следователю пришлось основательно попотеть, чтобы разжать окоченевшие пальцы покойника. В кулаке оказался большой красный камень, на свету вспыхнувший пурпурным огнем. Словно уголек, вытащенный из печки.

— Рубин, — определил полицейский. — Да какой огромный! Сроду не видел ничего подобного!

Он завернул находку в тряпицу довольно несвежего вида и спрятал в кожаный кошель, который убрал во внутренний карман своего черного камзола. Затем со значением осмотрел присутствующих и предложил им идти с богом по своим делам. Соседки вывели тихо скулящую служанку, а следователь прикрыл дверь и, сказав, что пришлет служителя с новым замком, торжественно удалился с видом человека, исполнившего свой нелегкий, но такой нужный обществу долг.

Иоханес по профессии был огранщиком. Его обучение у знаменитого антверпенского мастера Петера Крассона закончилось несколько лет назад. Он слыл прилежным и упорным молодым человеком, небесталанным, но лишенным фантазии и настоящей творческой жилки. Он стоически переносил тяготы ученичества — подмастерья работали с утра до позднего вечера, отсыпаясь только по воскресеньям — и упорно трудился, стараясь овладеть секретами мастерства настоящего огранщика.

Правда, Крассон считал, что вершин мастерства Иоханесу никогда не достичь, хотя ремесленник из него получится отменный. Так все вроде и выходило…

По окончании учебы Иоханес снял в районе Айер-маркет квартиру из двух комнат, превратив одну из них в мастерскую, а другую — в спальню. Была там еще и кухонька, где молодой человек сам готовил себе немудреную пищу.

Среди профессионалов-огранщиков Иоханес довольно быстро завоевал авторитет. Работал он действительно на совесть, никаким житейским соблазнам не поддавался, никаких тайных или явных пороков, кажется, не имел. Упорно трудился, в поте лица своего. Ну а то, что прослыл занудой и анахоретом, так ведь не всем же быть веселыми бражниками или отъявленными бабниками и гуляками.

Вскоре Иоханес вступил в гильдию, и заказов у него стало много. А следовательно, и франки появились. Он взял служанку — полную рябую рыжеволосую Марту, старательную девушку, жившую в пригороде с престарелыми и немощными родителями. Она ходила на рынок за рыбой и мясом, готовила и стирала хозяину, который, надо сказать, был весьма неприхотлив.

Соседям, особенно соседкам, казалось странным, что молодой человек, такой ладный и пригожий, совсем не интересуется женским полом. Но поскольку Иоханес никакого повода для сплетен не давал, все пересуды быстро прекратились, соседи успокоились и утратили к нему всякий интерес. Живет себе человек уединенно, делом занят, корпит с утра до ночи — да и ладно, пусть себе, многие ведь так существуют. И вдруг на тебе — такой ужасный конец!..

Полицейский, разумеется, провел расследование — произошло убийство как-никак. Он допросил служанку, но Марта ничего полезного ему не сообщила. Хлопала глазами, большей частью бормотала что-то невразумительное. С хозяином она общалась мало, приходила к нему убираться, делать покупки, стирать и готовить только два, иногда три раза в неделю. Встречала у Иоханеса заказчиков да изредка его коллег-огранщиков. Она все повторяла, что очень жалеет господина, «убиенного каким-то злодеем в расцвете лет», и все время вытирала слезы краешком белого передника.

Следователь расспросил и старого Крассона. Но и тот знал о своем ученике немного. Встречались они за последние годы всего несколько раз.

— Иоханес был скрытным и необщительным, да, старательным, прилежным, не без способностей, но искры божьей в нем не было, и, знаете ли, особых симпатий он у меня никогда не вызывал. На заказчиц наших — молоденьких девиц и пышных матрон — он ни разу даже и не взглянул, во всяком случае, я ничего подобного не припоминаю, — бормотал, словно сетуя об упущенном юношей шансе, седой мастер. В черном бархатном, довольно засаленном камзоле, он мог сойти за старика, если бы не живые карие глаза да небольшая аккуратная седая бородка клинышком. — А что может быть естественнее в его-то возрасте?! Не так ли?! — На лице Крассона промелькнула слабая улыбка, свидетельствующая о том, что он в молодости знавал толк в развлечениях и прелестях кокетливых дам. — Уж больно до камушков сияющих наших Иоханес охоч был. Так весь, бывало, затрясется, когда новую партию в мастерскую на огранку привозили. Сядет к столу и любовно их так перебирает, поглаживает, вроде как бы ласкает. И все никак глаз от них не оторвет. И чего-то шепчет, бормочет себе под нос. Честно говоря, одно время я побаивался, что он ворюгой окажется, сбежит в один прекрасный день с камнями и золотишком. И поэтому, каюсь, приглядывал за ним. Но потом понял, что парень он — честный, просто камни любит больше, чем людей. Точнее, теперь выходит: любил…

Старик вздохнул, истово перекрестился и продолжил:

— Потом он отделился, ушел, значит… Решил, что стал мастером! Что все уже знает и умеет! Гордыня! А Господь видишь, как управил!.. — Крассон вознес очи к небесам и опять перекрестился, демонстрируя и скорбь, и полную покорность воле Всевышнего.

Рассказал старый мастер и о том, что родом Иоханес был из Брюгге, а в Антверпен перебрался лет десять назад вместе с отцом-аптекарем, который вскоре после этого разорился, заболел и умер. Мать же его погибла при родах.

— Вот и оказался Иоханес сиротой, когда ко мне попал. Но парень с малолетства интерес к огранке имел. Еще в детстве он помогал дяде, опытному мастеру. И многое в нашем ремесле постиг к тому времени, когда у меня в мастерской очутился… Да и у меня не зря хлеб ел, времени не терял, надо признать!.. Вкалывал на совесть, от работы не отлынивал, все секреты нашего мастерства хотел постигнуть! И кое-чего добился, надо признать. Но вот, поди ж ты, как все обернулось!

От огромного рубина, найденного в руке покойного, старый мастер, бегло взглянув на него, решительно отказался.

— У меня такого камня отродясь не было, — решительно заявил он. — Такой крупный рубин стоит целую кучу золотых. Редкой красоты, и какой огромный!..

Соседи почти ничего нового добавить не смогли. Уж очень замкнутым человеком был Иоханес. Одна особенно любопытная кумушка, правда, вспомнила, что в последнее время к нему несколько раз заглядывал какой-то худенький юноша в темно-сером плаще с капюшоном, надвинутым на глаза. Но, естественно, по такому скудному описанию отыскать таинственного гостя не было никакой возможности.

Сбережения Иоханеса обнаружились в меняльной конторе при гильдии огранщиков — оказывается, он ссужал их под немалые проценты. Что и говорить, рачительный был человек, не по возрасту… Родственники его не объявились. Расследование убийства забуксовало и вскоре заглохло.

 

Глава вторая

Таинственным незнакомцем, посещавшим Иоханеса, на самом деле был не юноша, а красивая девушка. Звали ее Мадлен. К маскараду ей приходилось прибегать для того, чтобы беспрепятственно бродить вечерами по городским улочкам, покрытым замысловатыми узорами из грязи и мусора, по готовящемуся ко сну Антверпену, где встречались не только бродяги, но и лихие люди. Эти опасные прогулки не являлись простой прихотью сумасбродной девчонки. Причина их крылась в другом — храбрая Мадлен была влюблена. Предметом ее грез был бедный художник Франс — долговязый стройный молодой человек, симпатичный, мягкий, веселый, добродушный и образованный, любивший читать толстые старые книги, говоривший по-немецки и по-французски и все свое время посвящавший рисованию. Франс заканчивал учебу в Академии художеств в Антверпене, которую основал еще в 1663 году всем известный во Фландрии живописец Давид Тёнирс Младший. Причем сам пожилой мэтр благосклонно относился к Франсу, считая его «одаренным художником», и обещал со временем посодействовать его вступлению в гильдию Святого Луки. Но все это были лишь слова и намерения, а пока пейзажи и натюрморты Франса никак не продавались. Не хватало ему деловитости, хватки. И денег у него не было совсем.

К тому же его покровитель Тёнирс все реже появлялся в Антверпене, выбрав постоянным местом жительства Брюссель, и надежды на его помощь стали совсем призрачными. Отец же Мадлен, богатейший торговец тканями, и слышать не хотел о браке с «каким-то несчастным маляром-голодранцем». Он мечтал породниться с состоятельным купеческим родом Ван Брейков, «чтобы деньги к деньгам пришли».

Что же оставалось бедным влюбленным? Ну конечно же бежать. Бежать куда глаза глядят. И с течением времени две пары юных прекрасных глаз стали глядеть в сторону Парижа. Там, в знаменитой на всю Европу французской столице, Франс мечтал прославиться и разбогатеть, а Мадлен — наконец-то обвенчаться с ним. И тогда ее отец, она надеялась, примирится с зятем.

В перерывах между жаркими поцелуями и объятьями Мадлен и Франс обсуждали план счастливого бегства. Но каждый раз они приходили к выводу, что без достаточных средств их побег неосуществим. Один Господь знал, сколько слез выплакала Мадлен в подушку, ворочаясь без сна на своей узенькой жесткой девичьей кровати. Она жила с Франсом в чудовищном грехе, принужденная таиться, лгать и всячески изворачиваться, чтобы продолжать встречи с возлюбленным. А ей, ревностной католичке, это было противно и страшно.

И все чаше ее прелестную кудрявую головку стала посещать мысль о подлоге. Да, необходимо совершить еще один грех, но во благо, во спасение! Ее отец был сказочно богат, одних драгоценных камней в его коллекции было несколько сотен. И Мадлен решила заменить один из крупных «камушков» на копию, дубликат. Оригинал же продать и на вырученные деньги наконец бежать во французскую столицу.

В мае отец уплыл в долгое путешествие за товаром на Ближний Восток, и Мадлен приступила к исполнению хитроумного плана. Она выбрала из коллекции самый крупный красный камень, недавно привезенный из какой-то далекой страны, кажется Индии, и купленный отцом в Амстердамском порту. Отец называл его «Горящий пурпур» и очень гордился им. С этим-то сокровищем девушка и направилась к огранщику…

В тот вечер старательный Иоханес засиделся за работой допоздна. Уже темнело. Когда колокол Храма Богоматери Монт-Карнельской пробил семь раз, он потянулся, разминая затекшие мышцы, поднялся из-за рабочего стола и зажег светильник. Он понял, что голоден — с утра во рту не было маковой росинки, и решил поужинать. Питался он по вечерам скромно, частенько обходясь на ужин парой кусков хлеба с сыром, которые запивал молоком. И лишь изредка позволял себе кусок мяса с картошкой и бокал вина.

Он доедал второй ломоть, когда в дверь громко постучали. Иоханес удивился — он никого не ждал в столь поздний час. Подняв щеколду, он приоткрыл дверь и увидел на пороге молодого человека в темно-сером плаще с капюшоном, надвинутым на самые глаза.

— Чем обязан? — спросил он не слишком любезно, но все же распахнул дверь пошире, жестом пригласив нежданного гостя войти.

— Умоляю! — неожиданно прозвучал в ответ мелодичный и звонкий голос. — Это вопрос жизни или… смерти!

Иоханес понял, что к нему пожаловала женщина. Сердце его почему-то внезапно сжалось и учащенно забилось в странном тягостном волнении. Он ощутил непонятную, но чрезвычайно приятную слабость. Девушка прошла в комнату и откинула капюшон. Тонкие правильные черты прелестного личика и слезы, стоящие в красивых зеленоватых глазах неожиданной гостьи, вдруг вызвали в Иоханесе прилив нежности и непреодолимое желание ласкать девушку и обладать ею. Иоханес с трудом взял себя в руки.

— Сударыня, — хрипло произнес он, — я весь во внимании.

— Умоляю, помогите! Мне нужно, чтобы вы изготовили для меня дубликат вот этого драгоценного камня! — выпалила девушка, залившись краской и поспешно достав из серого замшевого футляра большой красный камень.

Рубин был ступенчатой огранки. «Никак не меньше двадцати каратов, очевидно, венецианской работы, редкой красоты и размеров», — подумал Иоханес, разглядывая камень, словно завороженный. На несколько мгновений он даже забыл о прекрасной незнакомке.

Наконец, справившись с собой, он взглянул в лицо гостье и проговорил:

— Помилуйте, сударыня, такими делами я не занимаюсь, это запрещено законом! — Но потом, не удержавшись, спросил: — Откуда он у вас?

Мадлен, собравшись с духом, поведала огранщику свою историю. Ей приходилось рисковать. Иного пути у нее не было. Правда, действовала она все же не наобум, навела кое-какие справки об Иоханесе, знала, что он одинок, не имеет друзей и общается только с заказчиками, да еще в гильдию изредка заглядывает. Она решила довериться именно ему.

«Не станет такой человек на меня доносить», — размышляла девушка. К тому же она принимала в расчет и свои женские чары. Она давно заметила, как на нее реагируют мужчины, как подолгу смотрят вслед, словно облизываясь в предвкушении неземного удовольствия.

— Я хорошо заплачу, — тихо, но уверенно произнесла Мадлен.

Глядя на юную гостью, Иоханес думал совсем не о деньгах. Его, конечно, тронула искренность девушки, но дело было совсем в другом. Какая-то непреодолимая сила влекла его к ней. Что-то новое, прежде неизведанное проснулось в его душе. Молодой мужчина не знал женщин и прежде никогда не испытывал к ним плотского влечения. И весь его житейский опыт в этой области сводился к общению с одной не очень-то привлекательной и немолодой шлюхой в годы учебы у Крассона. Свершенное с ней суетливое и не слишком удачное совокупление не пришлось ему по вкусу. И он решил впредь не тратить на подобные «развлечения» ни денег, ни времени.

Не отрывая взгляда от прекрасного лица незнакомки, Иоханес смущенно, каким-то не своим, жестяным голосом проговорил:

— Я согласен. — И, помолчав несколько секунд, также вымученно и совершенно неожиданно для себя вдруг добавил: — Но только ради вас.

Девушка слегка покраснела, мысленно похвалив себя за верный расчет и правильно продуманный план. Да и какой женщине не приятно услышать подобные слова: «Только ради вас»?!

На том они в тот вечер и расстались.

 

Глава третья

«Хорошо, что мы живем в просвещенном семнадцатом столетии в славном городе Антверпене, — размышлял ночью Иоханес, ворочаясь на своем ставшем почему-то неудобным ложе, — в прошлом веке в Венеции мне бы за подделку руку могли отрубить».

Но стоило ему на мгновение представить лицо прелестной заказчицы, как он забывал обо всем, мысленно представляя, как будет раздевать ее, целовать ее небольшие упругие груди, ласкать твердеющие соски, которые представлялись ему почему-то пурпурными рубинами. В ту ночь он почти не сомкнул глаз, только временами проваливался в сон, в котором причудливо переплетались явь и его фантазии. Плотское возбуждение никак не отпускало Иоханеса.

На утро, вскочив ни свет ни заря, он отправился к знакомому стеклодуву и заказал кубок из массивного красного стекла с толстым днищем. Дожидаясь выполнения заказа, Иоханес принялся слоняться по своему жилищу. Работать он решительно не мог, все валилось у него из рук. Пришедшая убираться Марта с удивлением посматривала украдкой на бездельничающего хозяина, бесцельно бродившего из комнаты в комнату. Это было так не похоже на него.

Вскоре — пожалуй, впервые в жизни — Иоханес отправился на прогулку. Пройдя вдоль строящихся каналов, он ушел далеко за город, где прежде никогда не был, и долго слонялся там. Он безуспешно пытался отделаться от видений, полных вожделения и беспутства, которые теперь преследовали его даже днем.

Ночью чудная девушка пришла к нему снова, и он обладал ею, но только, увы, все это случилось лишь во сне.

Наконец, получив на следующий день свой кубок, он прибежал домой и, поспешно, но аккуратно отделив от сосуда днище, в страшном возбуждении приступил к долгожданной работе.

Иоханес отсрочил все заказы, сославшись на нездоровье, отказался от новых и заперся в мастерской. Первый день он потратил на изучение камня, горевшего каким-то непонятным колдовским огнем. Рубин словно излучал волшебную силу, и эта сила, это горение странным образом переплавлялись в жар вожделения, безжалостно изматывающий мужчину. Иоханес ощущал, что с каждым часом все больше попадает под влияние диковинных волшебных чар. Он понимал, что с ним творится что-то дурное, греховное, но уже не мог остановиться, не мог справиться с собой.

Камень притягивал его к себе, словно магнит, вызывая в нем страсть к девушке и одновременно желание повторить это чудо. Огранщику хотелось обладать и обворожительной девушкой, и необыкновенным камнем.

Едва дождавшись утра, он наконец приступил к изготовлению копии. Для начала он попробовал его на язык и на зуб, вспомнив уроки старого мастера — Крассон утверждал, что самые лучшие рубины очень твердые и холодные. И действительно, этот пурпурный уголек заметно леденил кожу и был тверже стали…

В эти дни Иоханес почти перестал спать, он работал, работал, работал, а если и засыпал, то его все время мучили кошмары и сладострастные видения. Девушка и рубин странным образом сплелись, превратившись в нечто целое, источавшее любовную истому. Камень и его хозяйка стали для него настоящим наваждением.

Иоханес совсем опустился, он не брился, не мылся, почти ничего не ел, сильно исхудал и ослаб и даже на время отказался от услуг добродушной и такой старательной Марты. Он полностью покорился своей страсти, перестав бороться с ней, и не заметил превращений, происходящих тем временем с камнем. А рубин с каждым днем становился все темнее… Иоханес не вспомнил рассказ мудрого Крассона о свойствах различных камней, в том числе о том, что, по преданиям, рубин предупреждает человека об опасности, меняя цвет с красного на бордовый…

Однажды Мадлен навестила огранщика. Но поговорили они совсем недолго, разговор не получился. Иоханес буквально пожирал девушку глазами. Он бормотал что-то почти бессвязное, все время повторяя, что не подведет и выполнит заказ в срок. Мадлен стало даже немного не по себе — так изменился и как-то вдруг одичал мастер всего за несколько дней. Глаза его горели безумным огнем, словно обжигая ее кожу. Это было, быть может, и приятно, но слишком уж навязчиво. Девушка почувствовала, что вызывает у мастера греховную похоть, испугалась и поторопилась уйти.

Иоханес же продолжал работу, чувствуя, что его посетило, как это ни странно, вдохновение. Да, к прежним видениям, которые не отпускали, добавилось еще и желание трудиться, добиваясь совершенства. И тяжкий кропотливый труд был ему теперь вовсе не в тягость…

Наконец работа была закончена. Дубликат практически не отличался от оригинала — только очень и очень опытный специалист смог бы распознать подделку.

В ночь накануне встречи с заказчицей он опять почти не сомкнул глаз. А когда под утро все же провалился в сон, снова увидел обнаженную Мадлен. Он страстно любил ее, покрывая все ее тело поцелуями, а она отвечала на ласки и смотрела на него глазами-рубинами, горящими недобрыми пурпурными огоньками…

За окном накрапывал дождик — привычная погода для мая в Антверпене. «Может, она и вовсе не придет?» — Иоханес постоянно возвращался к этой мысли, но тут же решительно отгонял ее. Хотя больше ждать и терпеть он уже не мог.

Едва рассвело, он уселся у входной двери, крутя в руках только что изготовленную подделку. Он снова и снова рисовал в своем воображении голую Мадлен. Его сердце сладостно сжималось в предчувствии того, что, быть может, произойдет сегодня не во сне, а наяву. Минуты тянулись тягостно, медленно складываясь в часы.

Наконец раздался торопливый стук. Иоханесу показалось, что он слышит звуки чарующей музыки. Он поспешно подскочил к двери и откинул щеколду. На пороге возникла фигура юной заказчицы в неизменном темно-сером плаще с капюшоном, закрывающим глаза. Девушка прошла в глубь комнаты.

Даже не поздоровавшись, Иоханес нетерпеливо и глухо пробасил:

— Сударыня, вы должны сейчас же со мной рассчитаться.

Он вплотную приблизился к гостье, еще сильнее зажав в кулаке дубликат.

— Разумеется. Как мы и договаривались, я принесла деньги, — спокойно ответила девушка. — Вот как раз пятьдесят франков. — С этими словами она протянула Иоханесу небольшой, но тяжелый кожаный мешочек. — Пересчитайте, пожалуйста.

— Я говорю об оплате совсем иного рода, — выпалил Иоханес и, больше не в состоянии справиться с собой, шагнул к Мадлен и неловко, но сильно стиснул ее в объятьях. Стеклянный «камень» выпал из его руки и покатился по полу. — Кричать не в ваших интересах, — сдавленно прошептал он.

Дыхание мужчины участилось, в глазах его зажглось настоящее безумие. Он целовал Мадлен в тонкую шею, она, сопротивляясь, билась в его руках. Прижимая ее правой рукой к себе, Иоханес разорвал тесьму и стащил с нее плащ, задрал подол юбки. На мгновение высвободив из тисков левую руку, Мадлен исхитрилась вытащить из ножен тонкий стилет, который на всякий случай всегда носила с собой, в одиночку отправляясь гулять по улицам вечернего города. Не помня себя от ужаса и омерзения, она вонзила в противника острое лезвие. Тот громко вскрикнул, захрипел, отпустил ее, отступил на шаг и рухнул навзничь как подкошенный, широко раскинув руки. Его тело сотрясали конвульсии, пальцы правой руки внезапно нащупали выроненную фальшивку и рефлекторно сжались в кулак. Еще несколько раз дернувшись всем телом, Иоханес замер — уже навсегда.

Мадлен почти целую минуту стояла не шелохнувшись, тяжело дыша. Потом машинально смахнула со лба капельки холодного липкого пота, поправила платье и надела упавший плащ. Остекленевшие глаза огранщика завораживали ее, не отпускали, но вскоре она очнулась и заметалась по квартире… Красный, горящий ярким огнем рубин лежал на столе. Она схватила его, подняла с пола мешочек с деньгами и сунула туда камень. Набросив на голову капюшон, Мадлен выскочила наружу и с силой хлопнула дверью, рассчитывая, что щеколда встанет на место. Ей повезло — легкий стук возвестил о том, что дверь опять на запоре…

Мадлен стремительно шагала по улицам, пряча лицо под капюшоном. Ужас, раскаяние за совершенное преступление, чувства стыда и брезгливости переполняли ее. Из глаз текли слезы, дыхание было прерывистым, ей не хватало воздуха, девушка задыхалась. Она не помнила, как добралась до дома, где заперлась в своей комнате, рухнула в одежде на постель и громко разрыдалась…

А на следующее утро, выдавшееся прохладным и туманным, из города выехали в почтовой карете два молодых человека — один высокий, в черном кожаном камзоле и широком бархатном берете с пером, и другой, еще совсем юный, почти мальчик, мертвенно бледный, в темно-сером плаще с капюшоном, опущенным на глаза. Они трогательно держались за руки и не отрываясь смотрели друг на друга… Словно братья, надолго покидающие отчий кров.

Спустя три месяца после гибели Иоханеса в городе все-таки объявился его двоюродный брат Корнелис. Единственный наследник погибшего огранщика прибыл из Брюгге. Он побывал на могиле молодого мастера, положил цветы. В кассе гильдии получил оставшиеся деньги Иоханеса. Встретился он и со следователем, который передал ему красный камень, найденный в руке «убиенного».

Удивленный размерами камня и в предвкушении внезапно свалившегося на него богатства, Корнелис отнес рубин лучшему ювелиру Антверпена. Но тот, тщательно изучив камень, разочаровал его — сокровище оказалось лишь «очень искусной, замечательной, но все же подделкой»… Будучи человеком рачительным и расчетливым, после некоторого раздумья кузен все же не стал выбрасывать фальшивку, а захватил ее с собой в Брюгге.

 

Глава четвертая

Париж оказался совсем не таким, каким представлялся им в далеком теперь Антверпене. Он был огромным, очень шумным, необыкновенно грязным и на редкость зловонным. Помои, отбросы, лошадиный навоз и нечистоты покрывали мощеные мостовые, стекали в канавы. Не зря французы так часто повторяли свое непременное «merde». Это было вполне естественно и оправданно. По улицам праздно шатались пестро одетые горожане, сновали скороходы, факельщики, бродили нищие, прося подаяние, скакали какие-то всадники в разноцветных мундирах. В роскошных каретах передвигались знатные особы в сопровождении эскорта пеших или конных слуг. Великолепие модных, расшитых золотом одежд на фоне грязных улиц поражало воображение молодых фламандцев.

И все-таки это был Париж, город любви, художников, прекрасных дам, галантных кавалеров и отчаянных храбрецов.

Ошеломленные видом его прекрасных дворцов и соборов, Мадлен и Франс как зачарованные добрели до улицы Вожирар. Здесь находился постоялый двор, который настойчиво рекомендовал художнику его неунывающий друг и собрат по кисти Виллем, побывавший в знаменитом городе два года назад и буквально бредивший им.

Мадлен еще не отошла от событий последней ночи в Антверпене. Девушку мучили приступы озноба. Время от времени слезы начинали струиться из ее глаз, и все тело содрогалось от рыданий и судорог. Перед глазами постоянно появлялся мертвый огранщик с остекленевшими глазами…

Нужный постоялый двор они все-таки отыскали. И, заплатив хозяину за две недели вперед, получили небогато обставленную, но вполне уютную и довольно большую комнату. Они наскоро привели себя в порядок, поужинали и потом долго сидели на широкой кровати в темноте, строя воздушные замки. Правда, Мадлен была немногословной, задумчивой и постоянно негромко покашливала. Заснули они поздно ночью.

Франс проснулся под утро и сразу же почувствовал, что Мадлен всерьез заболела. У девушки был сильный жар, она металась в беспокойном сне, что-то беспрестанно бормотала, всхлипывала, стонала, кашляла, а иногда и громко пронзительно вскрикивала.

Ей снился Иоханес. Он преследовал ее, и глаза его горели дьявольской похотью и злобой. В груди его торчал стилет, которым она его убила. «Отдай рубин, верни мне камень!» — орал он, догоняя ее. И в тот момент, когда он схватил ее и прижал к себе, Мадлен проснулась. У нее страшно болела голова, как будто кто-то зажал ее между тисков и давил, давил. Все тело, покрытое липким потом, ломило, во рту пересохло, губы потрескались. Она заходилась в сухом, тяжком кашле и не нашла сил подняться с кровати.

Франс, испугавшись за невесту, спустился в комнату к хозяину и, выслушав его наставления, побежал на улицу Феру, в самый ее конец, где жил лекарь по фамилии Ташо.

Костоправ, которого он привел, определил у Мадлен лихорадку, объяснил, где можно купить рекомендуемые им снадобья, предписал девушке хорошее питание и покой.

— Давайте ей побольше питья да окошко не забывайте открывать, ей свежий воздух необходим! — с этими словами он принял полагающуюся мзду и откланялся.

Целую неделю Мадлен пролежала почти без движения, прикованная к постели, мучимая жаром и кошмарами. Прошлое и настоящее слились в бесконечном хороводе событий: бегство, погони, сцены беспутства и убийств. Какая-то огромная черная птица клевала ее, била крыльями, царапала когтями. Лап у нее почему-то было пять, и в одной она держала «Горящий пурпур». Потом Мадлен опять убегала от огранщика, который все-таки догонял ее и насиловал, и во лбу у него горел зловещим угольком третий глаз — огненно-красный рубин.

На восьмой день девушка наконец очнулась. Она чувствовала сильную слабость, но жар прошел и голова больше не болела. Все эти дни Франс не отходил от нее, ухаживал за ней, давал порошки и отвары, ставил на лоб компрессы, поил, менял простыни, пытался кормить с ложечки, но организм Мадлен не принимал пишу. В первый раз она поела, только придя в сознание.

Еще четыре дня девушка провела в постели, медленно поправляясь. И только когда она достаточно окрепла, Франс впервые вывел ее на прогулку по Парижу — их городу мечты. Он показал ей Гревскую площадь с островерхим зданием городской Ратуши напротив эшафота, на котором, как он рассказал, казнят всех преступников. При этом известии сердце Мадлен отчаянно забилось, она сильно побледнела, и молодой художник счел за лучшее поскорее увести ее оттуда.

Они направились посмотреть на Нотр-Дам и церковь Сен-Шапель, в «Великой Святыне» которой хранился терновый венец Христа.

— Ты подумай только, говорят, что Людовик IX когда-то выкупил у византийского императора все предметы, с помощью которых пытали Спасителя! А когда в часовню Сен-Шапель привезли тот самый Терновый венец, король встречал эту священную реликвию босой и в рубище, стоя на коленях, покорно склонив голову. И сейчас венец хранится здесь, в этом святом месте! — с воодушевлением повествовал Франс.

Но Мадлен больше всего в церкви потрясли витражи — она никогда не видела подобной красоты. Солнечные лучи, проникающие в храм сквозь разноцветные стекла, превращали все внутреннее пространство в настоящий Эдем.

— Как благостно, как хорошо стало у меня на душе! — все время восклицала девушка.

Мадлен отвлеклась, успокоилась и забылась. Они подошли к величественному Нотр-Даму. Девушка восхищенно разглядывала собор и внимательно слушала рассказы Франса, который живописал ей его историю и рассказал, что именно здесь хранится гвоздь с креста, на котором был распят Иисус Христос. Мадлен ахала и все время крестилась, разглядывая ужасно гримасничающих страшных химер на фасаде храма.

— По древнему преданию, кузнец, ковавший ворота собора, продал душу дьяволу, потому что боялся не справиться с ответственным заказом. Видно, Вельзевул ему помог, потому что поначалу никто не мог открыть замки в воротах, пока их многократно не окропили святой водой и не отслужили перед ними молебен, — продолжал поражать Мадлен своими знаниями Франс.

Они перекусили на скорую руку в каком-то кабачке и опять побрели, любуясь красотами Парижа. Уже ближе к вечеру молодые люди зашли в собор Сен-Жак-ля-Бушри, где помолились — как-никак они были добрыми католиками, и только потом вернулись «домой».

Сидя в своей комнатке на постоялом дворе, они опять принялись строить грандиозные планы на будущее. И быстро сошлись на том, что им пора продавать камень, Франс уже много раз предлагал свои картины местным торговцам, но они от покупки решительно отказывались. Не принято было в Париже, как в Амстердаме или Антверпене, украшать лавки и мастерские живописными работами. Да еще приобретать их у пришлого художника.

Камень надо было реализовать, а потом на вырученные деньги снять этаж в каком-нибудь пристойном доме. Дальше Франс собирался пойти в обучение к одному из знаменитых парижских художников, расписывающих храмы. Венчание они решили устроить через пару месяцев, когда обзаведутся знакомыми и немного наладят свою жизнь. Конечно, Мадлен хотелось, чтобы их брак был поскорее освящен церковью, но приходилось мириться с тем, что пока это невозможно.

Вечером Франс выпил с хозяином два кувшина вина, долго и безуспешно пытаясь продать ему хотя бы один из натюрмортов, прихваченных с собой, но никакие уговоры не сломили упрямого француза. Правда, Франсу удалось получить адрес «одного почтенного ювелира», который «интересуется драгоценными камнями, не спрашивая, откуда и как они попали в руки к их нынешнему владельцу».

На следующее утро, которое выдалось солнечным и теплым, Мадлен неожиданно опять захандрила, почувствовала слабость, и Франс один отправился к ювелиру. Идти пришлось далеко, ювелир жил в районе церкви Сент-Этьен-дю-Мон. Франс брел медленно, постоянно останавливаясь и рассматривая красоты, как всегда, немного витая в облаках, и, разумеется, не заметил, что по пятам за ним крадутся два человека в длинных черных плащах.

Ювелир оказался любезным и предупредительным человеком лет пятидесяти с умными и хитрыми карими глазами. Он угостил Франса вином, потом долго, почти час, возился с камнем, пока не признал, что тот «подлинный, весьма крупный и огранен отменным мастером»… Свою выгоду он конечно же тоже знал и предложил за камень раз в десять меньше, чем рассчитывал Франс.

Деньги были так нужны… На переезд, жизнь и особенно на лекаря уже было истрачено немало. И Франсу ничего не оставалось, как согласиться. Он в последний раз взял камень в руку и бросил на него прощальный взгляд. И вдруг заметил, что рубин потемнел.

Довольный, в предвкушении пиршества, которое они закатят в каком-нибудь дорогом кабаке, Франс, как ему казалось, незаметно ощупывая под камзолом крупный тугой мешок с золотыми луидорами, быстро шагал в сторону постоялого двора на улице Вожирар. А за ним по-прежнему на некотором расстоянии друг от друга следовали незнакомцы в длинных черных плащах.

На какой-то тихой безлюдной улочке они внезапно набросились на него… Молодой художник отчаянно сопротивлялся, изо всех сил боролся за свою жизнь, пока жуткая боль не пронзила его левый бок. Кинжал убийцы проткнул его сердце. Умер Франс почти мгновенно.

Мадлен до глубокой ночи ждала любимого. Но он не пришел ни на следующий день, ни позже. Спустя неделю, распродав за бесценок свои вещи, она, исхудавшая и измученная, вернулась на родину. Отец простил ее, но замуж она так и не вышла. Люди называли ее старой девой, а сама она всю оставшуюся жизнь считала себя вдовой.

 

Глава пятая

Галина Андреевна тяжело поднялась из глубокого ветхого «вольтеровского» кресла и медленно, слегка подволакивая больную ногу, двинулась в дальний угол комнаты к древнему комоду.

Еще несколько лет назад она проделала бы этот путь за несколько секунд, даже и не заметив, совершенно автоматически, но теперь это было для нее настоящим путешествием, сулившим немалые тяготы и опасные приключения.

— Эх, вот уж воистину старость — не радость! — прошамкала старуха с горечью. — Я превратилась в какую-то черепаху, едва ползаю…

Галина Андреевна немного постояла, переводя дух, и поковыляла дальше, размышляя о том, как стремительно, словно шагреневая кожа, уменьшается для нее окружающий мир. Еще совсем недавно его границы проходили по соседним улицам, потом он сузился до размеров ее двора, затем — ее подъезда, большой коммунальной квартиры, а теперь весь ее мир — эта старая, затхлая, пропахшая лекарствами комната, в которой воздух тяжелый и спертый, несмотря на постоянно открытую форточку.

По дороге старухе пришлось остановиться и нагнуться, чтобы поднять с пола неизвестно как очутившуюся там большую перламутровую пуговицу с когда-то шикарного вечернего платья. Едва она выпрямилась, как сердце ее вдруг часто-часто забилось, словно собиралось выпрыгнуть из грудной клетки. Галине Андреевне вдруг стало тяжело дышать.

— Только бы не упасть, только не это, только не сейчас, только бы не умереть! — Она представила свое старое морщинистое тело в каких-то полуистлевших тряпках лежащим посреди комнаты. Вот такой грудой мусора ее, слывшую когда-то первой красавицей на факультете и даже еще до войны снимавшуюся в кино, обнаружат посторонние люди! Какой ужас! Какой позор! Старуха закачалась, но все-таки устояла на ногах.

— Господи Иисусе, сын Божий! Не дай, не дай мне умереть вот так! — беззвучно шептала она, почти не шевеля губами. На желтой и тонкой, словно старая бумага, покрытой пигментными пятнами коже выступила испарина.

Так простояла она, покачиваясь из стороны в сторону, несколько минут. И — о счастье! — отпустило!

— Недолго мне осталось! — тоскливо прошептала она. — Ох недолго!

Передохнув еще пару минут и окончательно убедившись, что ей действительно стало легче, Галина Андреевна мелкими шажками, шаркая, медленно двинулась дальше.

Добравшись наконец до комода, она с трудом выдвинула нижний ящик. Рука привычно скользнула на самое дно, под ворох чистого белья. Нащупав заветную кнопку, она нажала ее, отодвинула крышку тайника и осторожно вытащила на свет божий небольшую шкатулку. Из нее она достала старинное массивное золотое кольцо с огромным темно-красным рубином и, взяв за ободок, приподняла его поближе к свету старинной бронзовой люстры, в которой горела одна-единственная тусклая лампочка. Поймав через оконное стекло еще и лучи заходящего солнца, камень в ее кривых обезображенных артритом пальцах вдруг вспыхнул ярким красным цветом, переливаясь и играя. Но потом как-то странно потемнел, став багровым, хотя и не потерял своей неземной красоты.

На высохшем лице старухи появилась счастливая улыбка, и она едва слышно произнесла: «Сохранила!»

Кольцо досталось Галине Андреевне от давно умершего мужа, офицера-разведчика. И она свято берегла его почти четыре десятка лет.

Галина Андреевна происходила из старинного дворянского рода князей Лопухиных. Но страшный двадцатый «век-волкодав» не пощадил ее семейство. Ее старшая сестра умерла от тифа на Украине. Мужчины их знатной фамилии все погибли на гражданской, финской, Великой Отечественной войнах… От былого богатства семьи — имений, домов в Питере и первопрестольной, драгоценностей — разумеется, ничего не осталось. Кое-кто из родственников благополучно эмигрировал, но следы их были потеряны…

В России Галина Андреевна осталась одна. Революции, войны, голод, перевороты и кризисы «вымыли» из ее рук остатки былой роскоши. Все ушло, было продано или обменено на продукты и лекарства. Она вдоволь хлебнула лиха в страшную студеную зиму в блокадном Ленинграде, когда полумертвая бродила по улицам гибнущего города, пока ее, как жену офицера, не вывезли на Большую Землю. Но вот трофейное кольцо она сберегла, хоть и голодала в тяжелые послевоенные годы, похоронив скоропостижно скончавшегося мужа.

Когда-то Галина Андреевна была буквально потрясена таким роскошным презентом от человека, ничего не понимающего в драгоценностях и вообще не умеющего делать подарки. Ее муж Степан был родом из простой крестьянской семьи. Но природа наделила его упорством и трудолюбием, он выучил немецкий язык, а в годы войны в специальной разведшколе в совершенстве овладел труднейшим венгерским. Он был скромным, добрым, тихим человеком, но каким-то будничным и незаметным. Наверное, таким, в сущности, и должен быть настоящий разведчик.

Собственно говоря, Галина Андреевна знала, что кольцо привезено из Венгрии, но при каких обстоятельствах оно попало к Степану, ей не было известно. Муж не рассказывал, она же не расспрашивала — просто привыкла к тому, что его работа всегда связана с чем-то таинственным и секретным. Однако Степан кольцом дорожил. На праздники и в гости всегда, пока был жив, просил жену надевать его.

После его смерти Галина Андреевна коротала век в огромной коммунальной квартире на улице Пестеля. Когда-то она преподавала французский язык в школе, потом давала частные уроки музыки, соседских детей обучала хорошим манерам, не всегда, правда, добиваясь успеха… Словом, трудилась и как-то перебивалась. Замуж второй раз она не вышла, а детей у них со Степаном не было.

Соседи относились к ней неплохо, с уважением, помогали чем могли. Со многими из них она прожила рядом долгие годы и даже вроде бы сроднилась.

И ни разу не поддалась Галина Андреевна искушению продать кольцо, хотя прекрасно понимала, что стоит оно целое состояние. Память о муже удерживала ее. Осознание того, что она обладает чем-то действительно значительным, уникальным, что в ее власти в любой момент изменить собственную жизнь, давало ей большее удовлетворение, чем реальные перемены!

Однако родственники у старухи все-таки были. Точнее — родственник. Внучатый племянник Петя, Петр Вихрев. Парень высокий, русый, худощавый, симпатичный, добрый, милый, с головой, хотя и не очень удачливый. Он ушел с филфака педагогического, курс не доучившись. Женился, но вскоре развелся, не успев обзавестись потомством, да так и остался «вечным женихом», а на самом деле бобылем, как прежде говорили, закоренелым холостяком. Занимался каким-то бизнесом, хотя это слово — «бизнес» — казалось старухе странным и чужеродным для Совдепии. Она решительно отказывалась понимать, что та страна — Советский Союз — безвозвратно канула в небытие и что в 1991 году настали совсем иные времена. Галине Андреевне все это было просто не важно, она уже не могла это переварить и усвоить.

Петр Вихрев когда-то с головой бросился в омут того самого «бизнеса» по-российски, которым была охвачена, словно эпидемией, страна в девяностых. Он торговал и компьютерами, и подержанными иномарками, и сомнительным алкоголем, и продуктами. Даже нефтью торговать пытался. Но, правда, без особого успеха. Петр быстро ненадолго богател, но также стремительно разорялся, опять шел в гору — и снова скатывался с нее в болото бедности…

Так в те годы происходило со многими, однако Петр все же существенным образом от этих многих отличался. Хотя бы недюжинным умом и талантом разруливать самые сложные и запутанные дела, выходить сухим из непростых и неприятных ситуаций. Человек он был по природе своей очень неглупый и, как говорится, с руками.

Считая Галину Андреевну «полубезумной старухой», он, тем не менее, изредка, но регулярно навещал ее, приносил продукты, иной раз баловал чем-нибудь вкусненьким. Он знать не знал и ведать не ведал, что ее «собственность» состоит не только из рассохшегося фортепьяно и полусгнившего комода… Просто заботился о дальней родственнице — как-никак родная душа.

Галина Андреевна решила подойти поближе к окну, чтобы получше рассмотреть свое сокровище. Оно всегда согревало ей душу и сердце, помогая хотя бы ненадолго забыть о старческих хворях. Она сделала несколько маленьких шажков, и вдруг что-то резко и очень сильно кольнуло ее в левый бок. В глазах у нее потемнело, и она почувствовала, что падает. В голове промелькнуло: «Вот теперь это конец!». И она прошептала на последнем вздохе: «Сберегла!». Галина Андреевна инстинктивно сжала ладонь правой руки, в которой держала кольцо с рубином…

Соседи хватились ее только под вечер следующего дня.

— Что-то Андреевны нашей давно не видать, — ни к кому особо не обращаясь, заметила на кухне Наталья — немолодая и дородная женщина, продавщица из овощного магазина.

— Совершенно верно, — проговорила старенькая Вера Петровна. — Надо бы к ней заглянуть, проведать, может, заболела…

Не сговариваясь, почти одновременно оставив свои кухонные дела, они направились по длинному коридору к дальней двери. На стук никто не ответил, хотя старушка последнее время отличалась сильной глухотой. Подождав какое-то время, более решительная Наталья распахнула дверь, и женщины протиснулись в комнату.

Галина Андреевна лежала навзничь на полу, широко раскинув сухонькие ручки. В открытых глазах ее было какое-то умиротворение, на узких старческих губах застыло подобие довольной улыбки, никак не вязавшейся со смертью.

Вызвали участкового, позвонили Петру, тот вскоре приехал. Милиционер, осматривая труп, с трудом разжал окоченевшие пальцы старухи, обнаружив массивное золотое кольцо, украшенное огромным красным камнем.

— Рубин, — констатировал он, — а кто из вас, граждане, родственником покойной является? Имеются таковые в наличии или нет?

— Имеются, — тускло пробормотал Петр и шагнул вперед.

— Что ж, если других не найдется, кольцо через полгода по закону ваше будет… Оно, очевидно, весьма ценное… И комната, конечно, тоже вам достанется. Если приватизирована, — добавил он.

Женщины со скорбными лицами тихо вытирали слезы.

— Отмучилась, сердешная, — проговорила баба Соня, соседка из квартиры напротив, и трижды истово перекрестилась.

 

Глава шестая

Идущий на посадку самолет внезапно провалился в воздушную яму и резко накренился на левый бок. Сердце у Катерины екнуло и учащенно забилось. Лежащий на откидном столике флакончик с духами «J’adore» покатился по металлической поверхности и свалился на пол.

«Кажется, не разбился! — подумала девушка. — Здесь ведь ковровое покрытие…»

Когда пилот выровнял машину, Катерина, согнувшись в три погибели, принялась на ощупь искать под креслом стеклянную бутылочку. Внезапно у самой ножки кресла, в маленькой щели, образованной ковролином, ее пальцы наткнулись на какой-то небольшой предмет, который она извлекла наружу. В руке у нее оказалось массивное золотое кольцо с огромным красным камнем, заигравшим на свету ярко-красными искорками.

Катерина, словно завороженная, рассматривала украшение. В драгоценных камнях она немного разбиралась. В свои тридцать с небольшим она была уже довольно опытным финансовым юристом, работала на западной фирме и зарабатывала вполне достаточно для того, чтобы иногда баловать себя дорогой безделицей вроде колечка или кулона с сапфиром, изумрудом или даже с «брюликом». На Тенерифе она как раз собиралась посетить Санта-Круз, побродить по сказочно красивым улочкам старого города и, если повезет, приобрести и там что-нибудь «этакое» в свою пока еще небольшую, но вполне достойную коллекцию украшений.

Поддавшись искушению, девушка примерила кольцо на безымянный палец. Удивительно, но оно пришлось ей впору.

Екатерина сидела в последнем ряду второго салона. Соседнее, справа от нее кресло, пустовало. Впереди шумно веселилась троица мужичков, успешно опустошавшая гигантскую бутыль виски «Grant’s», благо, полет на Канары длился уже шестой час. Самолет, вообще, был полупустым. Девушка летела в теплые края не в сезон. В этом году пойти в отпуск летом, как все нормальные люди, из-за бесконечных судебных разбирательств, в которых она была задействована, Катерина не смогла.

Она еще раз огляделась. «Ну, эти пьянчуги кольцо явно потерять не могли, — промелькнуло у нее в голове. А больше поблизости никого и не было. — Выходит, оно с прошлого рейса. И как его уборщики не обнаружили?»

Впрочем, она вспомнила, что нашла украшение у самой ножки сиденья, где ковровое покрытие образовало небольшую складку.

«В эту щель оно могло попасть давно, — пришло на ум девушке. — Отдать кольцо стюардессе? А где гарантия, что она вернет его хозяйке? Да и станет ли вообще кто-нибудь эту владелицу искать?!»

Искушение было слишком велико. Рубин, казалось, гипнотизировал ее, словно принуждая взять себе. Подобного, явно страшно дорогого кольца у нее никогда не было, да и будет ли когда-нибудь?! Не факт. «Жадная, оказывается, я!» — констатировала Катерина.

«А, будь что будет!» — Она тряхнула головой, от чего ее длинные каштановые вьющиеся волосы рассыпались по плечам. Она извлекла из сумочки «Nina Ricci» косметичку и спрятала в нее кольцо.

Отель Екатерине пришелся по вкусу. Не очень большой, тихий, почти на самом берегу океана. «Надо же, ведь действительно вокруг океан! Бесконечная вода до самой Америки! Вот здорово!» Она вышла на балкон и огляделась. Справа виднелся огромный бассейн в тени раскидистых пальм. Вокруг него располагались белые лежаки с голубыми матрасиками и разноцветные шезлонги. Вдалеке был виден пляж с желтыми топчанами и голубыми зонтиками.

— Вид с балкона просто чудесный! — подумала она и вернулась в уютную комнату.

Разложив вещи и приняв душ, Катерина, облачившись в новый, специально купленный к поездке «на юга» купальник и цветастый французский сарафан, направилась к океану.

«К чему бы эта находка? — размышляла она. — К богатству? С чего бы это? А может, к каким-нибудь переменам в личной жизни?!» Она тихонько и невесело рассмеялась своим мыслям. На личном фронте у нее все складывалось неважно. Если ей чего-то в жизни и не хватало, так это мужского внимания. Привлекательная, самостоятельная, еще совсем молодая особа — а вот пары себе никак найти не могла. Все какие-то непродолжительные романы, скорее даже романчики, без серьезных обязательств, перспектив и последствий. С Юрием вот только лет пять назад вроде бы что-то серьезное наметилось, но он вдруг встретил какую-то красотку из «Алмазювелирэкспорта». Чтоб ей пусто было! А теперь его дочке уже четвертый год… Сейчас есть Сашка, но надолго ли?.. Жениться-то на ней он явно не собирается… Она набрала знакомый номер мобильного телефона, но ей никто не ответил, хотя она терпеливо прождала добрых десять гудков…

Вода оказалась достаточно теплой, чтобы вдоволь поплавать. Уж что-что, а плавать Катерина любила. Когда-то в детстве она занималась плаванием в спортивной секции, и ей всерьез прочили большое спортивное будущее… Но даже воде не удалось смыть с нее грусть. Выбравшись на берег и немного обсохнув, Катерина вернулась в гостиницу.

За ужином она выпила маленькую бутылочку красного сухого вина и еще довольно долго сидела в одиночестве на открытой террасе ресторана, любуясь закатом. Постояльцев в отеле было мало.

Проснулась Катерина в три часа ночи. Встав с кровати, она подошла к окну, отдернула портьеру. И тут же приглушенно вскрикнула. В одном из кресел на балконе ее номера сидела абсолютно голая женщина. Катя невольно отступила назад, но, будучи особой неробкого десятка, решительно шагнула к балконной двери и громко спросила по-английски.

— Who are you? What do you want?

Незнакомка внимательно посмотрела на нее, молча поднялась и, ловко вскочив на перила, вдруг спрыгнула вниз, словно слетела.

Катерина на миг буквально окаменела от ужаса, но потом бросилась на балкон и перегнулась через перила, с замиранием сердца ожидая увидеть на земле безжизненную нагую фигуру. Но там никого не оказалось. Никого! Силуэт обнаженной женщины стремительно удалялся в сторону пляжа, словно паря в воздухе, и вскоре исчез из виду.

— Господи, что это такое было? Глюки? С чего бы это? Видение? Какой-то кошмар!

Катя долго не могла успокоиться и почти всю оставшуюся ночь проворочалась в постели, так и не решив, наяву с ней это произошло или привиделось. В тяжелый, полный кошмаров сон она провалилась только на рассвете.

Утром, приведя себя в порядок, Катерина достала из косметички кольцо и принялась внимательно разглядывать его. «Дивная вещь, — еще раз подумала девушка. — Странно, кажется, камень стал темнее, чем был в самолете… Карат двадцать, если не все двадцать пять, боже мой, это же целое состояние!» Она убрала кольцо обратно и отправилась на завтрак.

Две чашки черного кофе, богатый шведский стол, ласковое южное солнце, гомон купающихся в бассейне успокоили ее и настроили на умиротворяющий лад.

«Должно быть, эта чушь мне приснилась — акклиматизация, новое место, непривычная обстановка…» — поставила наконец Катя диагноз произошедшему. Она снова попыталась дозвониться до Саши, но тот почему-то не отвечал. «Что за дела?!» — подумала девушка, испытывая легкое беспокойство. Но тут же решительно отогнала от себя тревожные мысли. «Я же на отдыхе! Черт подери!»

Немного позагорав на пляже, Катя вернулась в номер и, переодевшись, отправилась в бюро по аренде автомобилей — она решила уже сегодня съездить в Санта-Круз. Катя любила старую верхнюю часть города с узенькими горбатыми улочками и собиралась там пройтись по магазинчикам, купить пару модных тряпок в бутиках, заглянуть в ювелирные лавки. Словом, расслабиться, отвлечься.

Она медленно побродила по разморенным от солнца улицам и площадям курортного города, выпила ароматный эспрессо в маленьком уютном кафе и вскоре окончательно успокоилась, забыв наконец о ночном кошмаре. Попыталась опять набрать номер Александра, но механический голос в трубке сообщил, что абонент недоступен. Тревога все же поселилась в глубине ее сердца.

Пообедала девушка в небольшом ресторанчике, усевшись под огромным белым тентом с рекламой Соса-cola Слегка разомлев от выпитого бокала пива, она от нечего делать разглядывала залитую ярким солнечным светом площадь, а потом достала из сумочки кольцо и надела его на безымянный палец. Рубин ярко вспыхнул и заиграл. Ничего подобного она сегодня не видела в ювелирных магазинах. «Замечательный, ну просто волшебный камень!» — промелькнуло у нее в голове.

Когда она снова бросила взгляд на площадь, то вдруг заметила идущего по ней пожилого мужчину и невольно вздрогнула от неожиданности. Она готова была поклясться, что это ее покойный отец.

— Папа! — невольно вырвалось у нее. Катерина выскочила из-под тента и стремглав кинулась к старику, который быстро свернул на одну из боковых улочек и скрылся за углом.

— Нет, этого не может быть! Это невозможно! — твердила девушка, преследуя пожилого мужчину. «Но ведь похож, очень похож, удивительное сходство!» — стучало у нее в висках. Она уже почти бежала, ловя на себе удивленные взгляды одиноких прохожих. Один поворот, другой, третий, фигура мужчины все время мелькала впереди. Вот он в очередной раз свернул за угол и исчез. Катерина добежала до поворота — на узкой улочке никого не было. Она решительно не понимала, куда ей теперь идти.

Она тяжело дышала, пот, градом катившийся со лба, разъедал слезившиеся глаза. Девушка поняла, что заблудилась, и не знала, как теперь искать брошенный на площади голубой «Фордик»…

— Что со мной происходит? Может, заболела? — не на шутку встревожилась Екатерина, но ни жара, ни озноба она не чувствовала. Медленно бредя в сторону центра, она набрала домашний номер Александра. На этот раз он ответил, но говорил как-то скованно, невнятно, постарался побыстрее свернуть разговор, Катерине послышались в трубке чьи-то голоса и приглушенный женский смех. Только этого не хватало! В совершенно расстроенных чувствах она выбралась к порту и оттуда по знакомым улочкам доплелась до площади, на которой оставила автомобиль.

Вернувшись в гостиницу, Катя, бросив сумку на кровать, вытащила из мини-бара небольшую бутылочку с виски и, смешав в стакане ее содержимое с банкой пепси, залпом выпила. Приятное тепло разлилось по телу, ей стало чуть легче и спокойнее…

За ужином она познакомилась с молодой супружеской парой, первая заговорив с ними. Перспектива сидеть в одиночестве в номере и кукситься ей вовсе не улыбалась, и поэтому она с радостью приняла их предложение поехать на местную дискотеку. Дима с Таней, так звали ее новых знакомых, оказались ребятами компанейскими, у них в этой «обители музыки и алкоголя», как витиевато выразился Дмитрий, была куча приятелей. И Катерина оттянулась по полной программе — весь вечер лихо танцевала, довольно много пила, отчаянно флиртовала с молодыми испанцами. В отель она попала только под утро.

Завтрак она решила пропустить — сильно болела голова, а настроение было еще противней, чем вчера. Она провела полдня на пляже, болтая с Татьяной, за обедом выпила прохладного белого сухого вина и потом решила поспать в номере. До Саши она опять не дозвонилась — мобильный был выключен, а к домашнему никто не подходил. Причем автоответчик не работал, что было очень странно.

Проснулась Катерина бодрой и посвежевшей. Она опять вспомнила о кольце, достала его из косметички, долго разглядывала и удивлялась, почему камень стал таким темным… Потом спрятала кольцо в сейф, надела купальник и спустилась на пляж, решив как следует поплавать. Первые метров пятьдесят она проплыла «дельфином», следующие — кролем, потом — на спине и, наконец, перешла на спокойный размеренный брасс.

Она плыла легко и спокойно и уже была довольно далеко от берега, за буйками. Катя едва сдерживалась, чтобы не закричать во весь голос от внезапно нахлынувшего на нее восторга перед ярким южным солнцем, ловкостью своих движений, ощущением здоровья и беспричинной радости бытия. Все ее страхи и кошмары, казалось, были забыты.

И вдруг с ней что-то произошло. Девушка словно натолкнулась на невидимую преграду. У нее неожиданно свело ноги, чего прежде с ней никогда в воде не случалось. Они тянули ее на дно, Катя изо всех сил заколотила руками по воде, стараясь удержаться на поверхности. Она отчаянно боролась за свою жизнь, то уходя под воду, то выныривая на поверхность. Она пыталась кричать, но из горла у нее вырывались лишь всхлипы и стоны.

Когда силы стали покидать ее и она начала захлебываться, девушка вдруг почувствовала, что ее подхватили чьи-то сильные руки. Она едва помнила, как добралась до берега.

Екатерина долго лежала на песке, жадно глотая воздух, отчаянно кашляя и сплевывая противную морскую воду, и не сразу заметила, что рядом с ней стоит тяжело дышащий Дмитрий. Вокруг них столпились постояльцы отеля, взволнованно переговариваясь и всячески выражая ей сочувствие. Вскоре прибежал гостиничный врач…

Ужин ей подали в номер, Дима с Таней принесли бутылку вина — «выпить за счастливое спасение». Они посидели на балконе, заедая легкое испанское вино виноградом, персиками и яблоками, мило поболтали ни о чем, но Катерина была очень слаба, ее слегка подташнивало, и гости, почувствовав это, деликатно откланялись. Телефоны Александра по-прежнему молчали.

Ночью она проснулась от резкого удушающего запаха лилий. Запах этот долго преследовал ее после похорон отца — кто-то из родственников принес целую охапку, и похоронный автобус буквально пропитался этим противным ароматом. С той поры лилии Екатерина терпеть не могла.

Девушка с удивлением обнаружила букет в вазе на столе. Откуда он? Кто принес? Она четко помнила, что Дима с Таней цветов ей не дарили. Запах раздражал ее, не давая уснуть. Она вскочила с кровати, схватила цветы, выскочила на балкон и швырнула букет за перила… В ночной тишине ей вдруг послышался громкий женский стон. Катерина перегнулась через ограждение, но под окнами никого не оказалось.

Под утро ей приснился странный цветной сон. Под «Реквием» Моцарта вокруг нее кружились дамы в пышных кринолинах и мужчины в напудренных париках и длинных сюртуках. Внезапно одна из танцующих приблизилась к ней. Катя узнала в ней обнаженную незнакомку, упорхнувшую с ее балкона. Дама протянула ей руку, на одном из пальцев которой сверкало знакомое кольцо с огромным потемневшим рубином… «Видишь, это кольцо мое! Верни его мне! Верни!»…

И тут же, как это бывает только во сне, Екатерина увидела эту же женщину, бледную, как смерть, лежащую в гробу. Внезапно дама открыла бесцветные огромные глаза и прошептала бескровными губами: «Верни мне мое кольцо! Сейчас же верни! Отдай!»

Катя проснулась в холодном поту и поняла, что она сама только что вопила во все горло. «Наверное, соседей разбудила», — мелькнуло у нее.

Рано утром она позвонила в аэропорт и заказала билет на ближайший рейс в Москву. «Пусть отпуск к черту, лишь бы избавиться от этого наваждения!»

Лететь надо было через Мадрид, но это ее не волновало. «Лишь бы избавиться от этого кошмара», — твердила она мысленно, словно заклинание.

Когда самолет пошел на посадку в мадридском аэропорту, Катерина незаметно достала из сумочки кольцо с рубином и губную помаду. Собравшись было накрасить губы, она неловко открыла тюбик и тут же уронила его. Вымученно улыбнувшись сидевшей через одно кресло от нее дородной матроне, девушка нагнулась, якобы в поисках помады, и положила кольцо под кресло, у самой ножки сиденья, где ковровое покрытие образовало небольшую складку…

 

Глава седьмая

Его вели на расстрел. Чтобы пустить в расход, как теперь было принято говорить. Станислав шагал медленно, на подкашивающихся, внезапно ставших какими-то ватными ногах и думал о том, что вот так глупо, по-идиотски обрывается его суматошная недолгая жизнь, так, в сущности, и не начавшись… Что он пережил, что видел? Да, если честно, еще почти ничего.

Безмятежное счастливое детство, яркие солнечные дни на даче в Стрельне. Огромная, занимающая целый этаж квартира в доме на Фонтанке. Катание зимой с ледяных гор на финских санках в лютый мороз. Учеба в гимназии. Была еще полудетская любовь с Наташей на даче, там же, в Стрельне. И все, а потом он имел дело только с какими-то сомнительными шлюхами… Все обычно бывало так пошло, и гадко, и бессмысленно. Были еще, правда, кадетский корпус, первый офицерский чин, и эта бесконечная гражданская война, на которую он попал совсем юнцом.

Нет, даже не война, а ужасная бессмысленная бойня! Да, настоящая бойня! Без всяких правил, без тактики и стратегии, без линии фронта. Вдоль железных дорог и у больших городов! Жестокая, звериная взаимная ненависть, взаимное истребление, экзекуции, казни, расстрелы… Словом, убийства, убийства, убийства, кровь, кровь, кровь… И во всем этом он был вынужден принимать участие. Вместе со всеми ходить в атаки, с остервенением стрелять, колоть, убивать таких же русских людей, русских мужиков, волею случая обращенных в другую веру… Зачем и для чего все это?!

«Неужели я, Станислав Слепнев, я — единственный и неповторимый, которого так любили мама, кормилица, няня, Наташа, сейчас умру? Неужели это все? Конец? Господи, ведь у меня было какое-то предназначение в жизни! Почему же я так скоро, так бессмысленно должен сгинуть?! Боже, я всегда был уверен, что призван совершить нечто замечательное, великое, удивительное! А что получилось? Куда делся тот милый кудрявый веселый мальчик?! Я одичал, оскотинился, озверел и научился безжалостно убивать… И теперь должен так бесславно сгинуть?

Да, видно, наступил час расплаты за содеянное, скоро, очень скоро меня расстреляют какие-то басурмане. Непонятные „красные мадьяры“, как тут их называют. Случайно заброшенные сюда, в Сибирь, люди, во время войны с германцами попавшие в плен где-нибудь в Галиции… Едва говорящие по-русски и, судя по всему, ничего в нынешней русской жизни не понимающие, не ведущие… Неясно, почему прибившиеся к большевикам.

Неужели все сейчас оборвется, и ничего, ничего больше не будет? Не будет меня, моего Я? Моей Вселенной?

Залп! И все!.. И больше ничего!.. И никогда!.. Нет!!!

Что же это я?! Надо же что-то делать! Что-то предпринять! Попытаться спастись, бежать! Надо отдать последнее, что у меня есть!» — лихорадочно проносились в его голове сумбурные мысли.

Станислав жестом показал венгру, ехавшему в телеге с винтовкой в руках, что собирается сообщить ему нечто важное. Тот нехотя слез и подошел поближе, держа винтовку наперевес, наготове.

— Что хотел, контра? — спросил худой чернявый мадьяр. — Чего надо?

— Камрад, послушай, — он старался говорить тихо, но медленно и убедительно, — у меня есть одна вещь, очень ценная! Богатым будешь! Я ее тебе отдам, на всю жизнь хватит, будешь обеспечен. Отпусти ты меня! Что с того, что ты меня расстреляешь?!

— Ходи, ходи давай! — угрюмо бросил в ответ венгр, угрожающе целя винтовкой в Станислава, но на телегу не вернулся, а пошел чуть сбоку, поодаль от пленного подпоручика. Лошадь одна продолжала лениво трусить вперед.

— Камрад, я правду говорю! Не пожалеешь! А так все пропадет! Что тебе моя жизнь?! Зачем? Отпусти! Прошу тебя! Христом богом прошу! Я правду тебе говорю — целое состояние! Я не обманываю, Богом клянусь! Христом! Ты ведь тоже крещеный! Пощади! Я ведь молодой, жалко умирать! Не хочу! И какой в этом толк?!

— Я приказ иметь от комиссар! Ходи, ходи! — также хмуро прикрикнул «красный мадьяр».

— А никто ничего и не узнает! Я побегу, а ты стреляй, стреляй! Но только мимо! Ведь и я умру, и ты нищим на родину вернешься! И вещь эта пропадет! Никому не достанется! Глупо!

Он решился. Больше ему ничего не оставалось. Терять ему тоже было нечего.

«Будь что будет! Может, повезет, так убегу! Хоть маленький шанс, а есть! И им надо воспользоваться!»

Станиславу на миг показалось, что в карих глазах «басурманина» зажегся какой-то интерес, и поэтому он поспешно продолжил:

— У меня есть очень ценное кольцо, фамильная реликвия! Очень, очень много денег стоит! Я тебе верю! Ты же ведь тоже человек! Позволь мне бежать. Постой же ты! Погоди!

Станислав остановился, стащил сапог с левой ноги, потом — с правой.

Венгр замер поодаль, сжимая в руках винтовку.

— Возьми! В левом каблуке тайник, в нем кольцо с рубином. Огромных денег стоит! Я правду говорю! Не вру!

С этими словами он вынул специально закрепленный потайной гвоздь, повернул каблук хромового сапога и извлек из небольшой ямки золотое кольцо с огромным красным камнем, который зажегся на солнечном свету и заиграл поначалу ярко-красными, а потом, потемнев, кровавыми огоньками пламени.

— Видишь, я не вру! Бери же его! На, бери! А я побегу!

Венгр, отступив еще на шаг назад, молча испытующе смотрел на молодого офицера. Станислав поставил сапоги, положил кольцо прямо на пыльную дорогу и, вжав голову в плечи, резко рванул вправо, в сторону длинного оврага, поросшего высокими кустами.

— Господи, спаси и помилуй! Господи! Пронеси! Спаси меня, Господи! — шептал он. Бежать без сапог было больно и неудобно, ноги больно колола трава и мелкие камушки. Но Станислав мчался изо всех сил, буквально летел к оврагу.

Грянул первый выстрел. Повезло, мимо!.. Через несколько секунд — второй! Пуля просвистела где-то над головой. Третий… Опять пронесло. Кажется, венгр все же решил его пощадить!

— Laci! Bassa meg! Loj! Elfuthat! — орал коренастый мадьяр со второй телеги.

Грянул четвертый выстрел. Пуля зарылась в землю у самых ног бегущего изо всех сил Станислава. Еще совсем немного — и спасительные кусты, а потом скатиться в овраг и затеряться. Затаиться. И тогда он спасен.

Когда подпоручик был уже почти на самом краю оврага, раздался пятый выстрел. Станислав почувствовал, как кто-то сильно ударил его в спину, слева, и, споткнувшись, он с размаху упал в высокую траву. Прокатившись несколько метров, он замер, широко раскинув руки.

«Все-таки убили, сволочи!.. И больше ничего! И никогда!» — последнее, что мелькнуло в меркнувшем сознании Станислава. И еще привиделось ему доброе морщинистое лицо няни.

— Igy kell loni, Laci! — крикнул коренастый венгр, опуская ствол карабина. — Erted?

 

Глава восьмая

Петр Вихрев озадаченно вертел кольцо в руках — теперь оно принадлежало ему на вполне законных основаниях. Оказывается, старуха все-таки оставила завещание. Обнаружилось это обстоятельство через два дня после скромных похорон, когда с разрешения участкового он в его присутствии тщательно осмотрел всю комнату. Разумеется, больше ничего ценного там найти не удалось. Да и откуда?! Завещание отыскали под стопкой чистого ветхого белья, обнаружили и тайник в ящике комода, но совершенно пустой.

Галина Андреевна завещала «все движимое и недвижимое имущество» внучатому племяннику, Петру Александровичу Вихреву. Бумага была оформлена честь по чести, заверена у нотариуса.

Комнату Петр сразу же решил сдавать, благо желающих было хоть отбавляй. А вот что делать с кольцом, он так и не знал. И сейчас внимательно рассматривал огромный красный камень, играющий и искрящийся на ярком солнечном свету.

«Продать, что ли, его? Если он настоящий, то стоит немалых деньжищ! Целое состояние, наверное?!» — прикидывал молодой человек, пристально вглядываясь в рубин, который теперь слегка потемнел, приобретя завораживающий бордовый оттенок.

«Для начала надо хотя бы приблизительную стоимость его установить!» — решил Петр. Он закрыл комнату на ключ, попрощался с соседками и отправился домой.

Наде он решил по телефону о кольце не рассказывать. Дома же спрятал его в книгу «Айвенго» из «Библиотеки приключений», в которой еще в детстве сделал тайник, вырезав из середины добрую треть страниц. Ветхая книга стояла во втором ряду в самом углу книжного стеллажа. А библиотека у Петра была, между прочим, огромная, унаследованная от отца-библиофила.

На следующий день после «вступления в права наследования» Петр отправился на Старый Арбат к знакомому ювелиру. Он медленно прошел по шумной пешеходной улочке, с интересом разглядывая громко веселящихся молодых людей, пьющих пиво прямо из горлышка, и машинально отмечая про себя, что число художников, рисующих портреты, уменьшилось, а вот кафе, баров и ресторанчиков за последний год заметно прибавилось. Напротив театра Вахтангова он присоединился к небольшой толпе слушателей, окруживших уличных музыкантов, и бросил несколько монет в картонную коробку, стоящую у ног одного из гитаристов. Затем свернул на боковую улочку и за музеем Скрябина через небольшую арку прошел во двор старого шестиэтажного дома.

Александр Петрович Цаплин (вообще-то, урожденный Хаим Абрамович Цадлер) был сухоньким, чуть сгорбленным старичком-евреем, в серых, выцветших от старости глазах которого светились мудрость и житейская хватка. Он прожил суровую жизнь, в тяжелые советские времена тщательно скрывая свою профессию, работая на фабрике игрушек, и только для своих, проверенных людей выполнял заказы, урывая время от сна и выходных.

Он давно уже стал человеком не просто состоятельным, но и по-настоящему богатым, даже весьма богатым. Но продолжал работать и таиться, всячески скрытничать и копить денежки. Осторожность въелась в его кожу, стала второй натурой. К России он по-своему прирос душой, и в свое время решительно отказался переезжать на историческую родину. И, что самое удивительное, в конце концов оказался прав. Многие ведь уехали, а потом жалели. А некоторые даже вернулись.

Правда, и сегодня он «принимал» только по рекомендациям «серьезных и надежных людей». Петя же пару раз оказывал Александру Петровичу разные услуги, связанные с поисками недобросовестных клиентов, и поэтому на встречную просьбу о помощи старик с готовностью ответил согласием.

Он долго вертел кольцо в руках, рассматривая его вначале через ювелирный монокль, потом под большой лупой, вздыхал, кряхтел, отдувался, потом принялся изучать через специальный увеличительный окуляр, вставленный прямо в глазную щель. Он что-то едва слышно бормотал под нос, кажется, напевал какую-то пионерскую песенку вроде: «Взвейтесь кострами, синие ночи, мы пионэры — дети рабочих»… Во всяком случае, слово «пионэры», именно так — «пионэры», слышалось довольно отчетливо…

Наконец, закончив осмотр, он потер маленькие сухонькие ладошки и, плотоядно улыбнувшись, протянул:

— Ну, что я вам могу сказать, мой юный друг?! Вещица эта довольно ценная!.. Стоит немалых денег! Я не спрашиваю, откуда она у вас… Но с таким кольцом надо обращаться весьма и весьма осторожно… Не болтать! На меня-то вы можете положиться! Я — могила! А с другими — тссс!

И он, хитро улыбаясь, приложил маленький, чуть искривленный возрастом и покрытый темными пигментными пятнами палец к толстым бледно-розовым губам.

— Позвольте мне, старику, полюбопытствовать, извините великодушно за мою нескромность, как намереваетесь распорядиться сим сокровищем, мой юный друг? А уж в том, что это — настоящее сокровище, можете мне, старому еврею-ювелиру, поверить!

— Честно говоря, дорогой Александр Петрович, еще по-настоящему над этой проблемой не задумывался. Но сразу же отвечу на другой ваш вопрос. Получил я его вполне законно, в наследство от умершей престарелой тетки по завещанию, заверенному у нотариуса.

— Ну что вы, что вы, мой юный друг! Зачем же так официально, вы же не в милиции! Мне и в голову не могла прийти мысль о том, что вы замешаны в чем-то неблаговидном… — поспешно и картинно запротестовал старик, вскинув сухонькие, по-птичьи тоненькие ручки, — просто, знаете ли, мы с вами живем в такое время! Эх, в такое ужасное время! То есть я ничего не хочу сказать, бывали времена и похуже! — немного запутавшись, он с безнадежным видом махнул рукой и добавил: — Однако ж верно заметил поэт: «Времена не выбирают, в них живут и умирают!» — Александр Петрович расчувствовался и замолчал. Из его левого, слегка прищуренного глаза скатилась прозрачная старческая слезинка да так и застыла на подбородке, словно приклеилась.

— Я вам абсолютно доверяю, — перехватив инициативу у умолкнувшего ювелира, проговорил Петр, — раз вы считаете, что кольцо подлинное и дорогое, значит, так оно и есть. Мне такое украшение, разумеется, ни к чему, а вот в деньгах я в настоящее время, как и все порядочные люди, нуждаюсь, и даже очень. Поэтому думаю, мне надо его как-то продать. Не поможете ли мне в этом деле, любезный Александр Петрович? — довольно витиевато, невольно подражая «высокому штилю» старика, пробасил Петр. — Может, вы сами у меня его купите?

— Ну что вы, батенька, помилуйте! — в притворном отчаянии заломил сухонькие ручонки старый еврей, — откуда же у меня такие бабки, как сейчас молодые выражаются?!

— Молодые говорят «бабло», — машинально поправил его Петр, — но не в этом дело. Может быть, вы кому-нибудь еще его предложите? Так сказать, порекомендуете? Вы ведь наверняка знакомы с людьми, которым подобное украшение вполне по карману!

— Да, меня, старика, еще помнят, — горделиво расправил узкие плечи ювелир, — кое-какие связи сохранились, могу попытаться. Но ведь им надо показать украшение? Как нам быть?

— Без проблем, — решительно заявил Петр. — Я вам его оставлю, и вы его покажете нужным людям. Идет? Разумеется, ваши комиссионные — десять процентов. По рукам?

— Идет-то, идет! Даже очень идет! И мне очень лестно, мой юный друг, что вы мне так безмерно доверяете. Я дам расписку и сейчас принесу залог. — С этими словами старик бесшумно выскользнул в соседнюю комнату, плотно притворив за собой дверь.

Вернулся он минут через пять с листом бумаги и небольшим свертком в полиэтиленовом пакете.

— Смотрите сюда, — он поднес пакет к носу Петра и раскрыл его. — Тут три пачки долларов по десять тысяч каждая. В заводской, так сказать, упаковочке. Можете не пересчитывать. Всё в ажуре. И вот расписка. Но и от вас, не сочтите за труд, расписочка требуется на эти денежки!..

Петр написал расписку и отдал ее старику. Обменявшись еще несколькими вежливыми, ничего незначащими фразами, они, довольные друг другом, расстались.

 

Глава девятая

Стояла теплая сухая осень. В такое время Будапешт был особенно хорош. Еще теплые солнечные лучи пронизывали хрупкую сероватую дымку над городом, словно подсвечивая его изнутри. Прямую широкую стальную гладь Дуная перехватывали, словно гигантские пряжки, красивые мосты причудливых очертаний. Королевская Крепость в холмистой Буде с возвышающимся над ней Собором короля Матиаша, серое гигантское неоготическое здание Парламента на другом берегу, зеленый остров Маргит, разделяющий реку на два рукава, — все безмятежно купалось в лучах осеннего солнца. Война еще не подошла к венгерской столице, хотя дыхание ее уже ощущалось. Обилие военных на улицах, затемнение по ночам, мрачноватые лица прохожих…

Капитан Красной Армии разведчик Степан Иноверцев, по документам старший лейтенант венгерской армии, пехотинец Иштван Ковач, шел на конспиративную квартиру, находящуюся где-то за церковью на площади Кальвина. Связной предупредил его, что в доме живет реформатский священник — представитель Венгерского фронта. «Ему можно доверять, проверенный человек!»

По данным советской разведки, полученным от пленных венгров и разведчиков-нелегалов, в эту антифашистскую организацию, созданную в 1944 году, вошли представители нескольких левых партий: социал-демократов, коммунистов, партии мелких хозяев и разрозненные группы антинемецки настроенных офицеров-патриотов, которые хотели, чтобы Венгрия как можно быстрее вышла из войны на стороне Гитлера. Ради этого они были готовы на все.

Степан знал и о том, что сам правитель Венгрии — сухопутный адмирал Хорти (звание это он получил во времена Австро-Венгрии, у которой был выход к морю и собственный флот) установил контакты с Советским Верховным Командованием, начав сепаратные переговоры еще в самом начале 1944 года, но ему помешали немцы. 19 марта они оккупировали территорию страны — своей союзницы, чтобы не допустить «предательства» со стороны своего «верного» вассала…

И хотя документы Степану сделали отменные, он все же немного волновался — по-венгерски он говорил с сильным акцентом. Разумеется, командование об этом подумало. По легенде, родом он был из русинов. Но одно дело, когда его пять раз перебрасывали в Карпатах через линию фронта в форме венгерского солдата с диверсионными целями и для сбора разведданных, и другое — разгуливать в форме венгерского офицера по улицам Будапешта, устанавливать контакты с антифашистами-подпольщиками и обеспечивать переход на нашу сторону старшего офицера Венгерского Генштаба, направляющегося в Москву с какой-то особой сверхсекретной миссией, о которой Степану даже и не полагается знать.

В сущности, из военного разведчика Степан теперь превращался в агента-нелегала, действующего на территории вражеского государства. Разумеется, это был настоящий карьерный взлет. Агенты-нелегалы — это белая кость разведки, особая каста. Принадлежностью к ней можно по праву гордиться! Но для этого ему надо еще успешно справиться с заданием и вернуться живым к своим.

Будапешт по документам, фотографиям и словам мадьяр-военнопленных Степан выучил на зубок, он мог бродить по его улицам с закрытыми глазами… С проспекта Ракоци он свернул налево, миновал гостиницу «Астория», перешел на другую сторону улицы и оказался у Национального Музея. «Вот с этих самых ступенек великий венгерский поэт-революционер Шандор Петефи читал свои стихи-воззвания во время революции 1848 года, — подумал он, — а вот и площадь Кальвина с большим собором». Теперь Степану предстояло свернуть на боковую улочку и пройти по ней километра два. На трамвае он ехать не хотел — идя пешком, легче заметить слежку…

Наконец он нашел нужный дом. Но вместо священника дверь ему открыла молодая девушка-служанка. Степан осведомился о святом отце, девушка провела его в переднюю и, попросив подождать, удалилась. Наконец в комнату вошел полный невысокий пожилой человек в сутане, с добрым усталым лицом и печальными карими глазами.

Поздоровавшись, Степан поспешно выпалил пароль, святой отец, словно нехотя, вглядываясь в его лицо, произнес отзыв. Пока все шло по плану… Священник провел офицера в скромно обставленную комнату, а сам удалился. Вернулся он минут через десять и сообщил, что для встречи с нужным человеком им предстоит проехать на трамвае на улицу Фехервари, почти на окраину Будапешта — там их ждут к семи часам вечера. Служанка принесла чашечку кофе. Священник снова удалился, предварительно снабдив Степана несколькими газетами и журналами.

Офицер Генерального штаба оказался высоким бравым мужчиной лет сорока. На нем щегольски сидел подогнанный по ладной фигуре мундир из тонкого дорогого сукна.

— Подполковник Генерального штаба Венгерской армии Ласло Фаркаш, честь имею! — пренебрегая правилами конспирации, четко представился он.

Степан тоже назвал себя. Они приступили к обсуждению плана действий, и серые умные глаза генштабиста буквально буравили разведчика в течение разговора.

Отъезд в город Дебрецен, откуда им предстояло двигаться в сторону линии фронта, был назначен на завтра, они условились встретиться на Восточном вокзале в 12.45, за четверть часа до отхода поезда. Подполковник поинтересовался, есть ли у Степана где переночевать, и, услышав утвердительный ответ, всем своим видом показал, что разговор на сегодня окончен. Он был сух, сдержан и немногословен.

Степан на трамвае переехал Дунай и сошел в самом начале проспекта Андрашши. Он поужинал в скромной корчме и даже позволил себе выпить кружку вкусного венгерского пива.

«Давненько я пивка не пробовал», — думал он, потягивая холодную приятную, слегка горьковатую жидкость. Ему вспомнился знаменитый парк в Сокольниках, пузатые бочки, пенный напиток в ребристых стеклянных кружках. Собственно говоря, Степан и пиво-то там пил всего несколько раз — молод еще был, да и денег особо не имел, родители его не баловали.

Решительно тряхнув головой, молодой разведчик постарался избавиться от праздных мыслей — расслабляться было нельзя. «Бдительность, товарищ, и еще раз бдительность, концентрация, внимание и опять бдительность!» — учили его в разведшколе…

Он пешком добрался до улицы Балинта Балашши, неподалеку от длинного моста Маргит, где в большом темно-сером шестиэтажном доме заранее снял комнату на неделю, заплатив осторожному хозяину вперед, почти не торгуясь.

Ночью долго лежал, ворочаясь без сна, мысленно проходя будущий маршрут до небольшого запасного аэродрома под Захонью. Объект этот находился в ведении венгерской армии, немцы туда носа не показывали, поскольку он совершенно их не интересовал. Ровно через сутки, на рассвете, там должен приземлиться самолет с группой десантников-разведчиков, и нужно по возможности без шума захватить его, ликвидировав немногочисленную охрану. Потом Степан на этом самолете вместе с офицером венгерского Генштаба должен перелететь через линию фронта. Дальнейшая судьба подполковника его уже не касалась…

Благополучно добравшись до Восточного вокзала, Степан несколько минут в толпе военных расхаживал по перрону, пока наконец не заметил высокую сухопарую фигуру Фаркаша. В руке тот держал небольшой элегантный кожаный саквояж. Они молча обменялись рукопожатиями, а через десять минут уже сидели в купе друг напротив друга, перебрасываясь ничего не значащими фразами, думая каждый о своем.

«Ведь, несмотря на его неплохой венгерский, этот „Иштван“ — явно русский разведчик. Боже мой, как все внезапно переменилось за последние полгода, после 19 марта. У меня появились новые знакомые, почти друзья, какие-то эсдеки, коммунисты с мрачных пештских окраин, и вот теперь этот Иштван, тоже, наверное, большевик. Разве еще год назад я мог себе нечто подобное представить? Да ни в коем случае! А теперь я вообще лечу к русским через линию фронта. В Москву! Участвовать в переговорах по выходу Венгрии из войны. Нашим „заклятым друзьям — румынам“ это удалось! Король Михай — лучший друг Сталина и Черчилля. А что у нас? Опять мы, как сказал Эндре Ади, „…всегда опаздываем всюду!“ Нет, надо действовать! Все правильно, все верно! Регент фактически отстранен немцами от власти. Он на подозрении. В конце концов, я не одинок. Мои убеждения разделяют десятки честных офицеров-патриотов! Не только офицеров — в переговорах в Москве будут участвовать даже генералы венгерской армии! Скорей бы! Скорей!»

Степан же размышлял о том, что этот молчаливый, не очень приветливый человек — офицер вражеской армии, за жизнь которого ему, если потребуется, придется без колебаний отдать свою собственную. И он готов это сделать! Быть может, Венгрия выйдет из войны, а значит, приблизится победа. Сколько сотен тысяч жизней будет спасено! «Нет, все верно. Я должен довезти его, обязан. Только бы с этим Фаркашем ничего не случилось! Только бы выполнить задание!»

Состав шел медленно, часто останавливался, подолгу стоял на запасных путях, дорога была забита воинскими эшелонами. Дважды у них проверили документы. Но патрульные почтительно вытягивались при виде подполковника Генштаба, да, собственно говоря, и за свои документы Степан был спокоен, их делали замечательные специалисты, мастера своего нелегкого дела.

В Дебрецен поезд пришел под вечер. Фаркаш пригласил Степана поужинать в ресторане и, заметив его замешательство, предупредил: «Не беспокойтесь, я вас приглашаю. Все будет хорошо. Имеем же мы право поесть!»

После ужина, во время которого Степан, явно удивив подполковника, решительно отказался от бокала вина, они на попутной машине добрались до Захони. Уже темнело. С дороги офицеры свернули в ближайший перелесок. Там им предстояло отсидеться до рассвета…

Время тянулось мучительно долго, похолодало. Степан мерз в своем кителе. Он знал, что где-то поблизости затаилась группа прикрытия, которая в нужный момент специальными сигнальными ракетами выведет самолет на аэродром. Оставалось только ждать.

В начале пятого послышался гул самолета. Над полем аэродрома зажглись сигнальные огни, и почти сразу раздались выстрелы…

Вероятно, кто-то из группы прикрытия поспешил. Когда самолет пошел на посадку, внизу по всему периметру аэродрома уже шел ожесточенный бой.

«Случилось что-то непредвиденное, что-то не так пошло, не вышло, не заладилось что-то!» — лихорадочно размышлял Степан. Фаркаш казался невозмутимым, но, судя по тому, как у него ходили желваки, он тоже все прекрасно понимал…

Тяжелый аэроплан благополучно приземлился. Из него выскочил десяток хорошо обученных десантников, которые сходу открыли огонь из автоматов. Однако что-то все-таки случилось. Какой-то прокол, промах, неудача! Неверная информация? Предательство? В сущности, теперь это не имело значения.

Шум боя не стихал, а драгоценное время шло. Надо было пробиваться к самолету.

— Futass!— крикнул Степан и бросился в сторону летного поля. Фаркаш послушно последовал за ним. По лицам их хлестали ветки, они спотыкались о сучья и кочки, но упорно неслись вперед. Автоматная очередь раздалась совершенно неожиданно, откуда-то слева.

Степан услышал, как подполковник рухнул на землю и громко застонал. «Ах, черт подери, в него, кажется, попали! Только этого не хватало!» — в ужасе подумал разведчик, метнувшись к Фаркашу. Он склонился над венгром — тот лежал на спине и молчал, весь левый бок его был в крови.

— Я сейчас, я сейчас! Я вас перевяжу! Дотащу! Осталось с полкилометра! Я вас легко дотащу! Там наши! Они ждут! Все будет хорошо! — громко шептал он.

— Не надо меня перевязывать! Это все, это конец! Финиш! — едва слышно проговорил подполковник. — Жаль, что так вышло! Не долетел! Не сделал! Не помог! Моя Венгрия!.. Я умираю… — он захрипел и потерял сознание.

«Неужели умер?!» — в отчаянии подумал Степан.

Но через несколько секунд подполковник открыл глаза. И прошептал:

— Я холостяк! Родных у меня нет. А к вам, Иштван, у меня просьба. Последнее желание! У меня в правом верхнем кармане кителя кольцо. Возьмите себе! Его отец когда-то из России привез! Вы ведь русский, я знаю. Отец в плену у вас был! Во время мировой. Он был простым честным человеком, всю жизнь на железной дороге проработал. И к русским всегда с симпатией относился. Пусть кольцо на родину вернется! Оно вам пригодится. Вы еще молодой! Возьмите его! Я старший по званию! Это приказ! Не хочу, чтобы оно досталось случайному человеку!

Степан повиновался. Он расстегнул правый карман мундира подполковника и вытащил оттуда маленький замшевый мешочек.

«Вынимай!» — прохрипел умирающий.

Степан извлек из мешочка массивное золотое кольцо. В тусклом свете догорающих сигнальных ракет огромный камень зажегся темным пурпурным светом.

— Возьми его! Приказ!.. Прощай! — уже едва слышно прошептал подполковник, глухо вскрикнул, дернулся всем телом и затих.

Степан в отчаянии помотал головой, закрыл глаза подполковнику, почему-то неумело перекрестил его, завалил тело ветками и опавшей листвой, а кольцо машинально сунул в карман брюк. Он вскочил на ноги и двинулся в сторону прилетевшего за ними самолета. Надо было прорываться к своим. «Не выполнил задание, не выполнил, все провалил! — стучало у него в правом виске. — Что же теперь будет?! Что будет?!»

 

Глава десятая

Граф Челтнем давно слыл истинным ценителем всего прекрасного — и женщин, и лошадей, и модных нарядов, и драгоценностей. Он был человеком знатным и очень богатым, коллекционировал камни, впрочем, украшениями из золота, платины и серебра тоже не брезговал. Он был близок ко двору и одно время даже считался любимцем Вильгельма Оранского, чьему правлению в Англии пошел уже второй десяток лет. Последнее время граф, правда, был несколько оттеснен от трона, перестал считаться фаворитом, будучи оболган завистниками. Теперь он числился среди «приближенных и обласканных», но во дворце появлялся гораздо реже, чем прежде.

Словом, граф Челтнем был настоящим британским аристократом, человеком твердых убеждений и высокого вкуса. Ко всему прочему — кавалер, знаток геральдики, истинный англичанин. Он жил в роскошном, отделанном мрамором трехэтажном особняке на Джермен-стрит — в полном одиночестве, поскольку несколько лет назад потерял жену, умершую от малярии. Строго говоря, утверждать, что сэр Челтнем совершенно одинок, было нельзя. Совсем без женского общества он, страстный, темпераментный мужчина, разумеется, обходиться не мог. В любовницах у него перебывали многие знатные особы, конечно же почти всего его молодые служанки, да и продажными девками из района Ковент-Гардена он тоже иной раз не брезговал.

И все же настоящее удовлетворение он получал от «общения» со своей коллекцией. На драгоценности граф не жалел золотых гиней. Ради приобретения редкого экземпляра он был готов общаться даже с разными сомнительными личностями, обитавшими в зловещих лачугах в районе Солсбери-Корт и нередко предлагающими ворованное… Будучи человеком отважным, граф в сопровождении верного камердинера и двух слуг-телохранителей частенько посещал эти трущобы. У вожаков тамошнего воровского люда Челтнему удавалось покупать ценнейшие и оригинальные вещицы. А уж как они там попадали в их руки, его нимало не занимало. Не барское это дело!

В тот вечер граф как раз собирался на встречу с посредником, обещавшим познакомить его с человеком, который недавно вывез из Франции кольцо с огромным, фантастических размеров, рубином.

«Вывез, видите ли, кольцо с рубином, надо же! Украл, вероятно, негодяй, и хорошо, если при этом не прикончил хозяина!» — думал граф, предвкушая знакомство с чудесным камнем. Сердце его замирало в предчувствии новой удачной сделки.

Проехав в экипаже большую часть пути, граф приказал кучеру ждать его в условленном месте, а сам в сопровождении телохранителей, закутавшись в длинный черный плащ, двинулся в сторону трущоб. У небольшого с виду ветхого каменного дома его встретил человек по кличке Джеймс Две Пинты — сие странное прозвище заморенного вида мужичок получил из-за болезненного пристрастия к элю. Графу уже приходилось с ним общаться. Этот невысокий проворный тип был наводчиком и посыльным вожака — огромного и заросшего густой рыжей шерстью Одноглазого Джека.

— Вас велено, ваше сиятельство, проводить в таверну «Три мышонка»! — с преувеличенным и оттого совершенно неискренним почтением произнес Джеймс.

— Ну, веди, раз велено, — небрежно бросил граф, и небольшая группа двинулась в глубь трущобного царства.

«Три мышонка» оказались, разумеется, не таверной, а грязным, с заплеванным и залитым пивом полом кабаком. В большом полутемном зале за угловым столиком восседал великан, чей единственный большой карий глаз буквально буравил собеседника. Перед ним стояла вместительная кружка с элем. Граф уселся за столик рядом с громилой, охрана заняла соседний.

— Итак, милейший, что ты мне можешь предложить? — без предисловий спросил Челтмен. Долго сидеть в этом зловонном заведении в его планы не входило.

— Вещицу одну, и очень ценную. А камень на ней — загляденье! Огромный, как булыжник, и ярко-красный. Настоящий рубин, должно быть, из Индии. Вещь старинная! Сделана лет сто назад, как пить дать! Но и стоит эта вещь очень дорого!

— Ты знаешь, меня цена не интересует, главное, чтобы вещь мне понравилась! Я хотел бы на нее посмотреть! А тогда и о цене поговорим!

— Поглядеть — это можно, — громила сунул руку в карман и вытащил из него небольшую тряпицу весьма неопрятного вида. Но когда он развернул ее, у графа перехватило дыхание. Рубина такой красоты и таких размеров он никогда прежде не видел. Челтмен осторожно взял кольцо двумя пальцами за дужку, поднеся его поближе к свече.

— Вы всем-то его не показывайте, не след! — забеспокоился одноглазый верзила.

Граф опустил руку, продолжая всматриваться в камень.

— Ну что же, рубин и вправду недурен! И сколько же ты за него просишь?

— Пятьсот гиней! — объявил великан.

— Пятьсот гиней?! Это большие деньги!

— Вещь стоит этих денег! Я и так ее почти задаром отдаю! Деньги, знаете ли, требуются!

— Четыреста пятьдесят и ни пенни больше! — решил поторговаться граф.

— Ну уж нет, ваше сиятельство! Пятьсот и ни пенни меньше! Или, как хотите, буду искать другого покупателя! — отрубил одноглазый.

Графу на самом деле было все равно. Он уже мысленно поместил новое сокровище в секретный шкаф, расположенный за спальней, и прикидывал, как будет любоваться им…

— Ты же понимаешь, любезнейший, что я мешок с золотыми с собой не ношу. Придется нам с тобой еще раз повидаться. Но не здесь, — поспешно сказал он, оглядываясь по сторонам. Вокруг за столами сидели мрачные типы, которым прислуживали какие-то неопрятные особы, явно шлюхи, в нелепых одеждах, с визгливыми голосами.

— Это мы с радостью, ваше сиятельство! Но мне, честно говоря, не с руки в ваш благородный квартал соваться! Там констеблей полно на каждом шагу. Предлагаю завтра в одиннадцать встретиться на Ковент-Гарден, там, в двух шагах у меня одна знакомая живет. У нее вы мне деньги отдадите, а я вам — кольцо!

Скрепя сердце граф был вынужден согласиться.

На следующий день пошел дождь, дул холодный северный ветер. Добравшись в карете до площади, не на шутку озябший граф, сопровождаемый верными телохранителями, посильнее нахлобучив шляпу с пером и закутавшись в длинный тяжелый плащ, медленно шел в сторону рыночных рядов, где его уже поджидал на целую голову возвышающийся над толпой одноглазый великан.

До нужного домика они добрались быстро, дверь им открыла на удивление красивая девушка. Затравленно взглянув на Джека и, видимо, уловив в его глазах приказ, она вышла в другую комнату, откуда через пару минут вернулась с той самой тряпицей в руках, которую граф видел вчера.

Великан выхватил у нее сверток и развернул его. Камень опять вспыхнул и заиграл, переливаясь красными гранями.

«Каратов двадцать пять, не меньше! — подумал Челтмен. — Он стоит целое состояние, а не пятьсот гиней».

— Хотя ты, милейший, запросил и многовато, я его покупаю!

Граф кивнул камердинеру, который достал из-под плаща туго набитый мешок с золотыми монетами. Великан поспешно схватил его, а потом протянул Челтмену кольцо. Граф извлек из кармана кожаный кошель, несколько секунд полюбовался камнем, а потом спрятал. Сделка состоялась.

На следующий день, проснувшись ранним утром, граф почувствовал непреодолимое желание снова увидеть рубин. Не вызывая камердинера, он набросил на плечи темно-синий атласный халат и прошел к потайному шкафу. Достав кольцо, он принялся вертеть его в руках и внимательно разглядывать.

«Что за чудо! Замечательный камень, настоящий гигант! Удачная сделка, черт подери! Говорят, что такие привозят не из Индии, их родина еще дальше, это таинственная Бирма, куда редко попадает белый человек, — размышлял он, наслаждаясь видом прекрасного рубина. — Этот неотесанный головорез, разумеется, и понятия не имел, какое сокровище случайно попало ему в руки».

И тут графу бросилось в глаза, что камень слегка изменил цвет: из ярко-красного стал багровым.

«Боже, ты еще и это умеешь, красавец-хамелеон! Просто волшебство какое-то! Теперь ты будешь моим талисманом. Говорят, если рубин носить на левой руке, он защищает хозяина», — предавался приятным размышлениям граф. Он надел кольцо и решил не снимать его до вечера.

После завтрака он собирался нанести визит своему давнему приятелю герцогу Девонширскому. Графу не терпелось похвастаться перед ним своим новым удачным приобретением. Но едва он успел облачиться в расшитый золотыми нитками темно-зеленый камзол и надеть парик, как в комнату вошел слуга и доложил, что его хочет видеть «какой-то джентльмен, по виду важная персона».

«Ну что ж, немного задержусь», — подумал Челтмен и отдал приказание камердинеру:

— Проси. Проведи его в малую гостиную на первом этаже. Я сейчас спущусь.

В просторной комнате его поджидал широкоплечий мужчина в черном бархатном камзоле и со шляпой в руках.

— Честь имею представиться, барон Джонатан Уэшли. Извините, граф, что потревожил вас в столь ранний час. Мы не представлены друг другу. Но у меня срочное дело, которое не терпит отлагательств.

— Прошу вас, садитесь. Я весь во внимании, — несколько озадаченный напором незнакомца произнес граф.

— Мои предки родом из Франции. И хотя уже два столетия наша семья живет в благословенной Британии, у нас, разумеется, остались родственники в Галлии. Два месяца тому назад с одним из них, маркизом де Фонтане, случилось несчастье. Он был злодейски убит и ограблен какими-то подонками в Париже. Помимо денег у него похитили золотое кольцо с огромным рубином, фамильное достояние. Полиция начала расследование, к которому семья подключила специально нанятых сыщиков, мастеров своего дела. Не буду утомлять вас подробностями, но следы похитителей привели в Англию. И уж так неожиданно вышло, что вы опередили нас. Ночью мои люди схватили одноглазого бандита, который под пытками признался, что продал кольцо вам. С такими типами церемониться не приходится. Но, к сожалению, мои люди перестарались. И сейчас этот негодяй мертв. Однако я рассчитываю, что вы — настоящий джентльмен и вернете кольцо, тем более что судебное разбирательство бросит тень и на вас — вы ведь общались с этим сбродом. Я, разумеется, возмещу ваши расходы!

Графу не понравился самоуверенный и, как ему показалось, даже развязный тон посетителя. И он раздраженно проговорил:

— Сэр, я приобрел кольцо, заплатив за него весьма значительную сумму. А до того, как и у кого я его купил, вам не должно быть никакого дела. Мне кажется, вы слишком много берете на себя. Я добросовестный приобретатель! Я, разумеется, весьма сожалею и скорблю об участи вашего французского родственника, но это вовсе не дает вам право, сэр, что-то требовать от меня, — с этими словами он поднялся, давая понять незнакомцу, что аудиенция окончена.

Барон вскочил на ноги, щеки его пылали.

— Сэр, хотя наш род не столь богат, как ваш, мы готовы компенсировать вам затраты и даже заплатить премию в сто гиней!

— Дело не в затратах! И уж тем более не в вознаграждении. Вся эта история довольно запутанна. Скажите мне, почему я должен отдавать очень ценную вещь из моей коллекции совершенно незнакомому мне человеку, которого вижу впервые?

— Извините, сэр, но неужели вам недостаточно моего слова джентльмена, слова дворянина?

— Боюсь, сэр, что недостаточно, — нетерпеливо пожал плечами граф, всем своим видом показывая, что разговор тяготит его.

— Но, сэр, своим недоверием и высокомерием вы оскорбляете меня. И должны ответить за это! — глаза барона метали молнии.

Тут кровь прилила к голове Челтмена, и он громко, отчетливо произнес:

— К вашим услугам в любое время!

— Тогда завтра в девять часов утра в Сент-Джеймском предместье! Деремся на шпагах! Честь имею! — барон четко, по-военному, повернулся и, чеканя шаг, направился к выходу. На полу осталась лежать коричневая замшевая перчатка.

Граф побледнел, на лбу у него выступил пот. На дуэль он явно не рассчитывал. Все произошло так неожиданно и так быстро… Предстояло еще найти секундантов.

Утро выдалось холодным и туманным, они встретились на большом лугу, в двух милях от новых строящихся вилл.

Барон был моложе Челтмена, физически сильнее, к тому же имел замашки бретера.

«Как все это глупо, — подумал граф, отступая шаг за шагом к краю поляны, — надо было все прежде разузнать об этом человеке». Первое время он умело защищался, но понимал, что долго не продержится. Годы брали свое. Внезапно он почувствовал, что оступился. И в этот момент шпага противника пронзила его сердце…

Последним, что граф увидел перед смертью, был огромный, ставший темно-багровым рубин на мизинце левой руки.

«Не уберег меня камень! — только и успел подумать граф… — Как глупо все вышло!..»

 

Глава одиннадцатая

Не дождавшись от старика-ювелира телефонного звонка, Петр позвонил ему сам. К телефону долго никто не подходил, но когда наконец трубку сняли, сердце его сжалось от дурного предчувствия — сухой официальный голос проговорил: «Слушаю вас!»

— Я хотел бы поговорить с Александром Петровичем, — спокойно произнес он.

— В настоящее время Александр Петрович к телефону подойти не может. А кто его спрашивает?

— Его знакомый. Простите, а я с кем имею честь?

— С официальным лицом. Капитан угрозыска Коновалов Сергей Сергеевич. Надеюсь, вы теперь тоже себя назовете?!

— Вихрев Петр Александрович.

— Ах вот оно как! Очень хорошо, что вы нам позвонили. Мы уже хотели было вас разыскивать! Мы тут расписочку одну нашли, кажется, вашу. В этой связи нам бы с вами пообщаться хотелось, поговорить по душам! Вы сами к нам заглянете или вам официально повестку прислать?

— Сам загляну. Куда? На Петровку, что ли?

— Приятно иметь дело с сообразительным человеком. Приходилось у нас бывать? — в голосе милиционера проскользнула едва замаскированная — так, во всяком случае, показалось Петру — надежда.

— Нет, не приходилось, — отрезал Петр. — Просто я детективы читаю. И сериалы смотрю… про ментов… Но что все-таки с Александром Петровичем случилось? Почему он к телефону подойти не может?

— А вот вы завтра ко мне зайдете в 9.30 в кабинет 421, и я вам все расскажу. До свидания, — с этими словами милиционер положил трубку.

Собственно говоря, Петр догадался, что со стариком приключилось что-то весьма неприятное, скорее всего, даже страшное. Раз у него на квартире милиция, то, судя по всему, произошло несчастье.

— Неужели ограбление? Не дай бог! Ведь там мое кольцо!

Спал в эту ночь Петр плохо, ворочался, ему снились кошмары. Почему-то привиделась узенькая скрюченная рука Александра Петровича, сжимающая пальцами дужку кольца с огромным рубином бордового цвета.

— Не отдам! Не отдам! — кричал тоненьким старческим голоском Александр Петрович. — Ни за что не отдам! Теперь он мой, мой!

Старик брызгал слюной, и вид имел мерзкий, даже отвратительный. Потом ювелир как-то сжался, скукожился и превратился в карлика, убегающего от преследующего его большого черного лохматого пса. В тоненькой ручонке лилипут по-прежнему держал кольцо с рубином, увеличившимся до размеров небольшого булыжника. Досмотреть, чем кончилась эта погоня, Петр не успел — его разбудили трели надрывающегося будильника.

Свой старенький «Опель» он с трудом припарковал на Каретном ряду, неподалеку от Новой Оперы. Предъявив на входе документы и получив пропуск, поднялся на четвертый этаж и без труда отыскал нужный кабинет. Постучав и услышав сухое: «Заходите!», он вошел в небольшую комнату и остановился в двух шагах от довольно обшарпанного, заваленного бумагами стола.

— Я Вихрев Петр Александрович! Мы договорились о встрече.

— А, понятно, понятно и очень приятно. Рад, что имею дело с пунктуальным человеком. Я и есть капитан Коновалов, а это мой коллега старший лейтенант Сергеев Александр Андреевич. Что ж, присаживайтесь! — сказал капитан и показал на стоящий рядом со столом стул.

Петр уселся и выжидающе уставился на милиционера. Тот пару минут молча внимательно разглядывал молодого человека, а потом без всякой подготовки вдруг решительно отчеканил официальным тоном:

— Вчера на рассвете, ориентировочно между 3.30 и 4.30 московского времени, уважаемый Александр Петрович Цаплин был убит ударом стилета в область сердца. Орудие убийства было обнаружено рядом с трупом. В том, что совершено преступление, сомнений нет. Я вам это вот так говорю сразу, потому что вижу, что вы человек грамотный, современный и к тому же, как вы успели мне сообщить, любите детективы и сериалы смотрите про ментов. А теперь давайте начнем по порядку. Вы были знакомы с покойным?

— Да, был знаком, — ответил мгновенно побледневший Петр. — Какое несчастье! Бедный старик!

— Давно были знакомы?

— Лет пять, наверное, может, чуть больше. Но, в сущности, не очень близко…

— Пять лет, понятно. Вы что же, ювелирным делом интересуетесь или драгоценностями? Украшениями?

— Нет, собственно говоря, я просто пару раз помог Александру Петровичу.

— В чем?

— Э… Ну как вам сказать?

— Сказать как есть! — неожиданно встрял в разговор, все больше напоминающий допрос, сидевший у окна молодой блондин с симпатичным открытым лицом и проницательными глазами.

— Дела это были, так сказать, деликатные… Словом, я помог Александру Петровичу отыскать людей, которые хотели его обмануть, — выпалил Петр, решивший ничего не скрывать от следователей. Ведь бояться ему было абсолютно нечего.

— Ну что же, надеюсь, ничего криминального? — задал вопрос Сергеев.

— Я просто разыскал этих людей, все остальное меня не касалось, — спокойно ответил Петр.

— Так, с этим более или менее понятно, — подвел итог капитан. — Позавчера вечером вы посетили покойного?

— Да.

— С какой целью?

— Я попросил Александра Петровича выступить в качестве эксперта. Осмотреть и оценить одну вещь, доставшуюся мне в наследство.

— Какую именно вещь?

— Старинное золотое кольцо с крупным рубином…

— Вот это? — с этими словами Коновалов открыл стол и достал из верхнего ящика кольцо с огромным рубином, вспыхнувшим на свету ярким красным огнем.

— Мы обнаружили его в правой руке покойного, пальцы с трудом разжали.

— Да, именно это кольцо.

— Говорите, в наследство получили? — спросил Сергеев.

— Совершенно верно. Имеется заверенное у нотариуса завещание моей недавно умершей тетки.

— Я вижу, вы действительно стреляный воробей. Юридически подкованный. «Заверенное у нотариуса». Неплохо. Впрочем, неудивительно. Вы же отчасти наш коллега, раз расследования проводите? Частный детектив? Имеете лицензию?

— Лицензии не имею, профессионально частным сыском не занимаюсь, а Александру Петровичу оказывал содействие по просьбе одного моего друга. К тому же помочь старику сам бог велел…

— И помогали бескорыстно? Исключительно из уважения к сединам покойного? — вновь перехватил инициативу Сергеев.

— Ну, не совсем так, покойный делал мне подарки, всегда старался отблагодарить.

— Что ж, и этот вопрос прояснили, — резюмировал капитан. — И что же сказал вам уважаемый Александр Петрович по поводу кольца?

— Что оно очень ценное.

— Он у вас его купил? — опять встрял в беседу старший лейтенант.

— Нет, сказал, что не располагает нужной суммой, но обещал посодействовать в поисках богатого покупателя. Кстати, у меня имеется его расписка. Я ее с собой захватил. — Петр извлек из коричневой кожаной папки лист и протянул Коновалову.

Тот внимательно изучил расписку, покачал головой и заметил:

— Воистину вы — человек предусмотрительный.

— Кольцо вы мне вернете? — неожиданно вырвалось у Вихрева.

— Вообще-то, тут вопросы задаем мы, — бросил капитан. — Но вам, человеку умному, предусмотрительному и любителю детективной литературы, я, в порядке исключения, отвечу. Вернем, но не сразу. Пока оно приобщено к открытому уголовному делу. К делу, между прочим, об убийстве. Вам это понятно, Петр Александрович?

— Конечно понятно.

— Хорошо. Но ведь вот какая закавыка наметилась. Вы утверждаете, что вещица эта весьма ценная.

— Совершенно верно. Мне ведь Александр Петрович даже в залог значительную сумму дал. Тридцать тысяч долларов. Я и их с собой захватил, — с этими словами Петр вытащил из папки три аккуратные пачки. — Вот они все.

— Приятно иметь дело с вами, — заметил Сергеев. — Мы их тоже к делу приобщим. Вы нам силы и время экономите. Но только мы это кольцо показали нескольким опытным ювелирам, и они все пришли к однозначному выводу, что камень-то — фальшивый!..

— То есть как фальшивый?! Этого быть не может! Александр Петрович установил его подлинность! Сказал, что оно очень ценное, особенно камень. Он же был настоящим мастером, замечательным специалистом, он ничего напутать не мог. И деньги мне дал, и расписку! Еще и удивился, что я так легко с кольцом расстаюсь, что ему доверяю такую дорогую вещь, — растерянно забормотал Петр.

— Ну, поскольку вашу расписку мы, разумеется, обнаружили в бумагах покойного, мы мнением одного эксперта не удовлетворились, показали еще двум. Но результат тот же, — спокойно проговорил в ответ Коновалов.

— Он не мог ошибиться. Он всю свою сознательную жизнь ювелирным делом занимался, — упрямо заявил Петр. — Тут какое-то недоразумение.

— Мы тоже люди предусмотрительные и тоже бумагами запаслись. Вот ознакомьтесь с заключениями экспертов, — сказал капитан и протянул Петру три скрепленные вместе листа бумаги.

Петр читал и не верил своим глазам. «Чушь какая-то! Абсурд! Ерунда! Ошибка! Нет, этого просто не может быть!» — мысли роились и путались у него в голове.

— Понимаю ваше разочарование. Но факт остается фактом, — заметил капитан, протягивая руку за бумагами. — Мы, естественно, дадим вам ксерокопии этих документов.

Петр откинулся на спинку стула и от огорчения застыл на месте со скорбным выражением на лице. Еще недавно он считал себя настоящим нуворишем, и вот все мечты о внезапно свалившемся на него состоянии рухнули в одночасье. «Что-то здесь не так! Определенно не так! Старик был слишком опытен, чтобы так лажануться», — лихорадочно размышлял молодой человек. Видно, сомнения отразились на его лице, потому что Коновалов, словно в утешение, бросил:

— Да вы не волнуйтесь, мы во всем разберемся!

Петр только махнул рукой, на лице его было написано отчаяние.

— Я могу идти? — наконец выдавил он из себя.

— Конечно, конечно, — ответил вместо капитана Сергеев. — Только протокольчик перечитайте, распишитесь на каждой странице, внизу. И можете отправляться по своим делам.

Петр быстро просмотрел бумагу, расписался и вернул ее капитану.

Когда они прощались, Коновалов протянул ему визитную карточку со словами:

— Если что-то важное вспомните или узнаете что-нибудь, непременно позвоните. Не исключено, что мы вас еще разок-другой потревожим. Не обессудьте, работа у нас такая! Кстати, вот вам и ксерокопия расписки о получении тридцати тысяч. До свидания.

— До свидания, — задумчиво попрощался с офицерами Петр и, зажав в руке подписанный капитаном пропуск, вышел за дверь.

Вернувшись домой, он сел к компьютеру. Новый файл он назвал «Горящий рубин». И принялся размышлять, записывая свои мысли.

«Итак, что мы имеем?! Я лишился ценнейшего кольца и даже тридцати тысяч долларов. Но их я не отдать, разумеется, не мог! Старик ошибиться тоже не мог, это совершенно очевидно. Значит, подмена. Милиционеры отпадают. За сутки такое кольцо изготовить, да еще и камень подделать, совершенно невозможно! Что же тогда произошло? Кто подменил кольцо вместе с камнем или только камень?»

Петр знал, что у старого ювелира, как и у всех евреев, было много родни. Правда, старик был весьма и весьма осторожен… «Допустим, кто-то из родных узнал… Но опять же дефицит во времени. Этот вариант, судя по всему, тоже отпадает. Кто-то из соседей умершей тетушки или участковый? Все они знали о кольце с ценным камнем и могли проболтаться. Слух дошел до какого-то конкретного человека, и… Что ж, здесь времени было достаточно… Вполне может быть, хотя и маловероятно…»

Петр набирал в компьютере свои мысли, прикидывал, анализировал, сопоставлял. И очевидным становилось одно — от размышлений и стенаний пора переходить к делу, для начала, например, опросить соседей старика, жителей подъезда и дома. Может, кто-то заметил ночью что-то необычное?..

В восемь утра ему надо было встретить Надю, возвращающуюся из Крыма, из так горячо любимого ими Коктебеля. Он был рад, что жены (Петр считал Надежду женой, хотя формально они не расписаны) не было в городе, когда произошла вся эта история с пропажей кольца. Петр прекрасно знал, что во всем может положиться на супругу, но женские эмоции, эти страсти-мордасти… И мужчине нелегко все это переварить, а тут баба…

Вот оно, только что свалилось нежданно-негаданно богатство, и вдруг раз… и ничего.

Из вагона выпорхнула Надя, загоревшая, похудевшая и похорошевшая. Петр протянул ей букет цветов, купленный на базарчике у вокзала.

— Спасибо, мой дорогой! — томно проворковала Надежда, а потом, рассмеявшись, уже более естественным тоном произнесла: — Я очень рада тебя видеть. Очень соскучилась! — она прижалась к Петру и поцеловала его прямо в губы. — Поедем домой?

— Конечно, домой.

За ужином Петр вкратце поведал ей о том, что произошло во время ее отсутствия.

— Я поначалу тебе сюрприз готовил! Да и не телефонный это разговор, обсуждать такие дела, — словно оправдывайся он.

Надежда, слегка насупившись, внимательно его слушала. И вроде бы Петр был прав, по мобильному о богатом наследстве не говорят, но все же что-то от нее утаил…

Надежда была женщиной умной и решительной. Вихрев прекрасно знал это и даже втайне рассчитывал на ее помощь в расследовании. А в том, что такое самостоятельное расследование надо провести, он теперь совершенно не сомневался. Тем более дельные советы жены неоднократно помогали ему в разных деликатных делишках, за которые он время от времени брался.

— Ну ты даешь, Петя! На две недели тебя оставить нельзя! Ты за это время сумел и разбогатеть, и разориться! Однако в этой истории, ты прав, очень много неясного! Будем разбираться!

Петр облегченно вздохнул — пронесло, буря не разразилась, Надежда все поняла как надо и даже решила ему помогать.

 

Глава двенадцатая

Сбор был назначен в половине двенадцатого в парке Тюильри — оттуда до площади Согласия рукой подать. Дюжина отъявленных смельчаков и головорезов, готовых на все ради денег, готовилась к настоящему штурму Королевской Кладовой. Они не боялись ни бога, ни дьявола, ни гильотины.

Да, да, во Франции гремела революция, Бастилия разрушена, король свергнут и казнен, многие аристократы умерли под ножом гильотины! Виват! Свобода, равенство, братство! Красивые, но пустые слова! Что толку в революции — деньги-то никто не отменил, даже новые вожди-якобинцы не решаются это сделать. По-прежнему существуют богатые и бедные. Одни купаются в роскоши, а другие, как и в прежние времена, ложатся спать голодными, слыша громкое урчание в собственных пустых желудках.

А раз так, то грабь награбленное! В Лувре спрятаны несметные сокровища, украденные у простых «граждан», как теперь принято говорить. Утверждают, что они якобы стали достоянием народа, и в Королевской кладовой ведется их опись. Но от этого никому ни тепло ни холодно, и лучше отнюдь не стало!

«Речи Миетта всем пришлись по нраву, он говорил правду. Чистую правду! Это всем было очевидно. Они с Депероном — парни башковитые и бывалые, прошли огонь и воду, к тому же не разлей вода, кого угодно за собой повести могут! И любое дельце как надо обстряпают!» — размышлял Жозеф Лемруе, невысокий, большеголовый крепыш лет пятидесяти, признанный в воровской среде налетчик. Он без колебаний согласился участвовать в этом разбое — еще бы, пожива обещала быть очень жирной! Да такое один раз в жизни удается сделать! И разбогатеть! Тут любой риск оправдан!

Налет готовили по всем правилам воровского искусства. Для начала провели разведку, которая показала: охрана в Королевской Кладовой организована из рук вон плохо. Во-первых, она малочисленна, во-вторых, состоит из случайных людей, которые не очень-то утруждают себя службой, особенно по ночам. Даже обходы не устраивают.

Никаких осложнений возникнуть не должно. Но осторожность еще никому и никогда не мешала. Именно поэтому и решили собраться в половине двенадцатого, когда будет уже абсолютно темно, охрана перестанет жечь казенные свечи и завалится спать до утра.

Сентябрь в 1792 году выдался очень теплым. Даже ночью было душновато. Закутанные в длинные черные плащи грабители обливались потом. В парке было тихо и мрачно, часть территории новые власти решили распахать. Пашня странно смотрелась в самом центре Парижа — среди мраморных статуй, под стенами Лувра.

Грабители молча обменивались рукопожатиями, пристально всматриваясь друг другу в глаза, — все они были тертыми калачами и прекрасно понимали, что каждый готов обмануть, а то и предать остальных. Но открыто выказывать недоверие «своим» было не принято.

Они разделились на две группы. Жозефу выпало идти вместе с Миеттом. Откровенно говоря, ему больше по нраву был Деперон, но выбирать не приходилось, к тому же Миетт слыл везунчиком.

На их малопривлекательных и мрачных физиономиях застыло напряжение. «Шутка ли, на такое дело идем! Это ведь не торгаша какого-то или лавочника грабануть! Тут, можно сказать, достояние Франции!» — мелькнуло в голове у Лемруе, когда он послушно следовал за Миеттом в сторону огромного приземистого, украшенного колоннадой длинного здания Королевской Кладовой.

У самого строения они остановились на минуту, огляделись, тщательно всматриваясь в ночную тьму и вслушиваясь в малейший шорох. Но все вроде было тихо и спокойно.

— Начали! — решительно прошептал Миетт, и они приступили к работе. Жозеф вместе с молодым громилой Жаком Простуа умело и тихо вырезали стекло в одном из больших окон первого этажа. Эка невидаль — вырезать стекло. Оно тут же было покрыто мешковиной и прислонено к стене. Путь внутрь здания был открыт!

Боковым зрением Жозеф увидел, что группа Деперона тоже успешно справилась с задачей. Двое парней уже пролезли в окошко. Остальные ждали своей очереди. Оставив по одному человеку на стреме у каждого «входа», налетчики проникли внутрь с двух сторон здания. Они двигались осторожно, ступая на цыпочках, стараясь даже затаить дыхание. В длинных коридорах и многочисленных залах немудрено было заблудиться, однако путь им был хорошо знаком, недаром они ходили сюда несколько раз вместе и порознь на разведку.

Они поднялись на второй этаж и принялись вскрывать витрины, ящики и комоды, набитые кольцами, браслетами, ожерельями, диковинными разноцветными драгоценными камнями, которые и в темноте светились затаенным холодным и загадочным светом.

Жозеф молча набивал мешок, не очень заботясь о том, что именно попадает ему в руки. Наполнив мешок, он стал запихивать драгоценности в карманы плаща. Остальные действовали точно так же — сноровисто и умело. Вся «операция» заняла несколько минут, тут главное было не жадничать… На обратном пути Жозеф шел последним, снова следуя за Миеттом. Внезапно тот подал ему знак остановиться, Жозеф замер на месте. Миетт жестом показал ему на огромный старинный комод, золотые ручки которого тускло поблескивали в темноте. Лемруе мгновенно все понял, молча кивнул, приблизился к комоду и ощупал запор. Взломать его не представляло труда. Он снова кивнул Миетту, тот взглядом поощрил его. Взломав замок, они поочередно принялись открывать ящики хранилища, задыхаясь от восторга. Таких огромных бриллиантов они еще никогда не видели!

В одном из нижних ящиков Жозеф нашел добрую сотню очень крупных рубинов. Он освободил один из карманов, вывалив в ящик позаимствованное в другом зале, и принялся заталкивать туда рубины. Среди них он обнаружил массивное золотое кольцо, явно старинное. Его украшал рубин гигантских размеров! Не раздумывая, Жозеф надел кольцо на безымянный палец правой руки. «Такой тысяч десять ливров стоит. Никак не меньше!» — подумал он и, увидев, что Миетт уже двинулся прочь, поспешил за ним, надо было догонять остальных…

Делили награбленное под мостом на берегу Сены. Делили на глазок, не споря и не торгуясь. Добыча превосходила все ожидания. Они даже не обращали внимания на то, что при дележе некоторые драгоценные камни падали на мощеную мостовую, разлетаясь в разные стороны. Сейчас им было не до таких мелочей!

Когда Жозеф ввалился в каморку, которую делил с Франсуазой, рыжеволосой голубоглазой шлюхой лет тридцати, жадной до денег и мужиков, подруга по его довольному виду сразу поняла, что у любовника выгорело славное дельце.

— Дорогой мой, наконец-то, тебя всю ночь не было, я уж и беспокоиться начала! — притворно заверещала она.

— Думаю, теперь тебе всю оставшуюся жизнь не о чем будет беспокоиться! — гордо объявил Жозеф, сбрасывая плащ на пол. — Смотри… — И с этими словами он протянул ей пригоршню драгоценных камней. — Бери, не стесняйся!

Стеснение не входило в число добродетелей Франсуазы, и она поспешно схватила камни и принялась их разглядывать при тусклом свете сальной свечки.

— Вот это да! Красотища-то какая! — только и нашла что сказать женщина.

— Возьми, это тебе, — великодушно бросил Жозеф.

Они наскоро перекусили, потом выпили вина, еще какое-то время полюбовались камнями, а потом занялись любовью. Франсуаза очень старалась, извиваясь и страстно постанывая. Когда утомившийся мужчина наконец уснул и громко захрапел, она осторожно выбралась из постели и тщательно обшарила его одежду. В потайном карманчике плаща, который она давным-давно обнаружила, нашлось огромное золотое кольцо с красным камнем огромных размеров.

В тусклом сиянии Луны, свет которой проникал в узкое оконце их лачуги, она увидела, как камень заиграл, переливаясь, красными искорками.

«Он будет моим», — вдруг пришло ей в голову. Рубин притягивал ее, как магнит. Женщина понимала, что Жозеф никогда не отдаст ей кольцо, и решила действовать. Собственно говоря, она давно собиралась бросить не слишком симпатичного да и уже немолодого налетчика. Да, сегодня он был щедр с ней! Но она догадывалась, что основную добычу он припрятал где-то в надежном месте. А уж вытянуть из него эту тайну ей не удастся никогда!

Камень же, казалось, манил ее, притягивал, и Франсуаза решилась. В конце концов, она давно мечтала сбежать в Марсель с Люсьеном Дюралем — красивым, ладным двадцати пятилетним карманником. Люсьен был отменным любовником и никогда ее не бил. Да и деньжата у него тоже иногда водились. Она возьмет камни и это кольцо, и утром они уже будут далеко от Парижа.

Внезапно мужчина на кровати заворочался и что-то забормотал в беспокойном сне.

— Спи, спи, отдыхай, милый, — прошептала Франсуаза и ласково поцеловала его в лоб. Жозеф затих…

Женщина надела кольцо на средний палец правой руки, подошла к окну и еще раз полюбовалась камнем, переливавшимся всеми оттенками красного…

Посланец Миетта нашел Жозефа под вечер следующего дня с перерезанным горлом в луже крови. Он обыскал все жилище, перерыл все вверх дном, но ни украшений, ни драгоценных камней так и не обнаружил. Ни одного!

 

Глава тринадцатая

Долгое, невообразимо долгое путешествие, к счастью, подходило к концу. Через какую-то там неделю их корабль благополучно бросит якорь в порту Амстердама. Четыре с лишним года странствий позади.

— Боже мой, сколько всего мне довелось пережить! Сколько выстрадать! Почти пять лет жизни! Сколько всего выпало на мою долю! Господи, благодарю тебя, что ты сохранил мне жизнь! — бормотал, лежа в каюте, худой седоволосый уже немолодой купец Вильгельм Сорше.

Испытать ему и вправду довелось немало. Вначале он с небольшим отрядом верных слуг добрался до Италии, потом морем до Константинополя и оттуда — в далекую таинственную Индию. Его раз десять грабили, обирали до нитки, бросали в тюрьмы, много раз грозились убить и казнить. Все было, было! С трудом ему удавалось выбираться из темниц, возвращать свой товар. Отряд его таял на глазах. Сейчас вместе с ним на родину возвращались всего пять человек.

Но все испытания были не напрасны. И это грело его душу. Он вез в Голландию великолепный товар: драгоценные камни из Индии и Бирмы — алмазы, рубины, изумруды, сапфиры. Целое состояние! Господь вознаградил его за терпение и упорство. Он завоевал доверие индийцев. Ему удалось побывать в копях, где добывают эти чудесные творения природы и Бога. Там работали тысячи людей, копавших, носивших, просеивающих землю…

А сколько он увидел, сколько узнал! И это тоже дорогого стоит! Он побывал во дворце раджи, трон которого был отделан сотнями алмазов, рубинов и изумрудов! Он видел диковинных зверей, редких птиц, встречался с магами и чародеями, оракулами и чудо-лекарями, способными умертвить человека и воскресить его к новой жизни! Он трижды умирал от жажды! Два раза чуть не утонул во время потопа, когда потоки воды низвергались с небес в течение долгих недель! Все это с ним было, было! Но теперь все это позади! Главное, он добился своего! Возвращается на родину не с пустыми руками! Он сумел преумножить свое богатство!

Рассуждения Вильгельма прервал странный шум, донесшийся с палубы корабля. Он поспешно поднялся и вышел из каюты. Поднявшись на корму, он сразу же все понял. Их бриг догонял пиратский корабль.

— Господи милосердный, выходит, это еще не все?! Это не конец невзгодам и испытаниям?! Спаси и помилуй меня, грешного, Господи!

— Сударь! — крикнул ему капитан, — нам от них не уйти! Сожалею, но придется принять бой! Вы ведь не солдат, а мирный торговец, спрячьтесь в каюту! Может, пронесет?! — И скомандовал матросам: — Орудия к бою!

Но Вильгельм не привык прятаться. Он мог и умел постоять за себя. Купец вернулся в каюту за саблей, а потом опять выбрался на палубу. Его люди уже были там, все как один вооруженные и готовые к отражению нападения. Им не впервой! Они ко всему привыкли!

Погоня закончилась довольно быстро: незаметно подкравшийся к ним пиратский корабль имел преимущество в скорости. И вот уже на борт брига брошены абордажные цепи с крючьями и пираты смело идут на отчаянный штурм.

Его теснил ловко фехтующий рыжеволосый молодой парень, Вильгельм отступал к правому борту. Повсюду кипел рукопашный бой. Слышались крики, ругательства, стоны. Краем глаза Вильгельм видел, как замертво рухнул на палубу его верный слуга Флориан. Противнику удалось несколько раз задеть и его. Вильгельм слабел от потери крови. «Какой глупый конец! Как не повезло! В двух шагах от дома! Спаси, Господи, спаси! Я все отдам, только даруй мне жизнь!» — это было последнее, о чем успел подумать купец. Противник выбил из его рук саблю и с размаху отсек голову, которая покатилась по палубе. В глазах еще несколько секунд жившей головы был написан ужас и разочарование…

Разгромив команду брига, пираты загнали уцелевших матросов в трюм. Маркеш, один из Главарей морских разбойников, обыскал седовласого купца — это была его законная добыча. В подкладке камзола негоцианта были зашиты драгоценные камни, среди которых Маркеш обнаружил огромный красный камень.

«Видать, дорогущий!» — раздумывал он, рассматривая кольцо. Крупный рубин, красиво играющий на свету, внезапно потемнел. «Продам его! — почему-то твердо решил Маркеш. — Странный он какой-то!» Что-то подсказывало цыгану-разбойнику, что с этим рубином лучше не связываться.

Через два месяца в Амстердаме он загнал камень богатому торговцу тканями.

 

Глава четырнадцатая

Абу-иль-Син сидел в середине салона. Сзади в двух рядах от него, справа, в кресле у прохода развалился Саид, а сразу же за ним пристроилась Фатима. Нож был только у нее. Перед посадкой девушка очень искусно разыграла обморок, возникла суматоха, прибежал врач, рейс задержали, и в спешке ее фактически не досмотрели. Весь расчет строился на этом. И еще на том, что она выглядела как европейка. В ее жилах текла французская кровь, она была блондинкой, разве что кожа чуть смугловата — так в наше время искусственный загар в моде, им никого не удивишь даже зимой.

По тщательно разработанному и много раз отрепетированному плану Саид и Фатима должны были взять в заложники стюардессу, а Абу-иль-Син нейтрализовать офицера охраны, сидящего в последнем ряду.

В Париже в аэропорту Шарля де Голля на них работали трое. Операция готовилась около года, и ее основные исполнители знали практически всех офицеров безопасности на рейсах «Иберии» в лицо и по именам. Человека, которого он должен убить, звали Люсьеном. Крепкий, симпатичный накачанный молодой парень с приятной белозубой улыбкой…

Абу-иль-Сину уже приходилось убивать. Он, палестинец, родившийся в лагере беженцев в Ливане, люто ненавидел всех неверных, лишивших его родины. Да, он был фанатиком! Он не мог им не стать. Его семья была вынуждена скитаться, влачить жалкое существование поначалу в Ливане, потом в Иордании и, наконец, в Сирии. Его отец погиб в долине Бекаа во время израильского артобстрела. Один младший брат был убит в стычке с израильскими солдатами в Газе, второй стал шахидом, взорвал себя на автобусной остановке под Хайфой.

Абу-иль-Син впервые почувствовал себя дома, среди своих, только в тайном лагере на юге Ирана, где готовили террористов. Там ему не надо было притворяться, ловчить, угождать, пресмыкаться, у него появилась ясная и четкая цель, святая цель — уничтожать врагов ислама, гонителей истинной веры. Он тренировался до изнеможения, готов был учиться двадцать четыре часа в сутки, брался за выполнение самых трудных заданий. Он стал яростным и беспощадным.

Ему приходилось прикрывать шахидов, пока они добирались до места готовящегося взрыва. Он участвовал в обстрелах израильской территории ракетами «Кассам», ставил мины-ловушки на границе сектора Газа. Участвовал в стычках с вражескими солдатами. В любой момент он готов был стать шахидом, но его натаскивали для другого, более важного и ответственного задания.

Сейчас душа его пела. Еще бы — его назначили старшим группы боевиков, которые должны были захватить самолет. Взять в заложники две сотни «крестоносцев» и добиться освобождения своих братьев по вере. Он готов был брать чужие жизни, но так же хладнокровно и без колебаний отдаст свою. Он идет на святое дело, душа его будет в раю!..

Пора! Операция должна начаться строго в назначенный час.

Абу-иль-Син встал и двинулся по проходу в хвост самолета, к туалету. Проходя мимо сообщников, он обменялся с ними мимолетными взглядами. Войдя в туалет и заперев дверь, он на всякий случай помочился, тщательно вымыл и вытер руки бумажным полотенцем. Когда он осторожно приоткрыл дверь, то увидел Фатиму. Девушка подошла к нему вплотную, несколько мгновений они неловко потоптались на месте, словно никак не могли разойтись, а потом Фатима проскользнула в кабинку. Он же ловко спрятал полученный от нее стилет в кармане широких брюк и, присев, сделал вид, что завязывает шнурок на ботинке.

Ему навстречу уже шел Саид. Они поровнялись у кресла ни о чем не подозревающего офицера службы безопасности. Саид сделал вид, что споткнулся и боком упал прямо на колени к офицеру. Тот невольно вытянул руки, а Абу-иль-Син молниеносным движением перерезал ему горло. Левой рукой он нашарил под мышкой у офицера кобуру с пистолетом, расстегнул ее и вытащил оружие. Пока все шло по плану. Офицер сидел один, и никто ничего не заметил.

Абу-иль-Син передал нож Саиду, а револьвер заткнул за пояс под пестрой рубашкой. Он все время смотрел в сторону второго салона — не появится ли еще одна бортпроводница. Но ее пока не было…

Саид выждал, когда стюардесса их салона на мгновение повернулась к нему спиной, тут же обхватил ее левой рукой, а правой приставил острое лезвие ножа к горлу.

— Самолет стал свободной территорией палестинского государства! — торжественно проговорил он. — А ты теперь заложница. Хочешь остаться в живых, выполняй мои команды! Поняла?

Он развернул ее лицом к себе. В глазах девушки застыли изумление и ужас. Она молча кивнула.

— Звони капитану по внутренней связи, скажи ему, что ты — в наших руках, а Люсьен убит! Мы полетим в Иран!

Девушка с ужасом смотрела на террориста, но не шевелилась. Она была в шоке. Абу-иль-Син ударил ее по лицу, чтобы вывести из оцепенения. Стюардесса вскрикнула, но теперь к ней вернулась способность к действию, и она повиновалась. Девушка сняла телефонную трубку внутренней связи, соединилась с капитаном и передала ему требования араба. Абу-иль-Син передал стюардессу под наблюдение Саида, а сам вышел в проход между креслами и двинулся в сторону второго салона, где должен был находиться второй офицер охраны — Себастьян. Они столкнулись лицом к лицу, офицер как раз выходил из-за кожаного занавеса, разделяющего салоны. Не раздумывая, Абу-иль-Син выстрелил, раздался испуганный крик и визг пассажиров, две пули попали Себастьяну в грудь, но, видимо, тот был в бронежилете, и поэтому, отлетев назад и вправо, он успел открыть ответный огонь. Третья пуля террориста попала ему в голову…

Абу-иль-Син почувствовал, что ранен, пуля задела его левое бедро. Боль была ужасной. Он громко застонал. Пассажиры в ужасе забились в кресла, женщины голосили, орал чей-то ребенок. Из тамбура выскочил Саид, он сразу все понял и бросился к командиру, но тот остановил его: «Я в порядке! Дело, дело прежде всего!»

Между тем стрелял Абу-иль-Син четыре раза. Одна пуля, не попавшая в цель, пробила обшивку самолета. Герметизация салона была нарушена, воздух со свистом стал выходить наружу. Превозмогая боль, террорист подошел к лежащему в проходе полицейскому с обезображенной головой. Вокруг все было в крови и белых комочках мозга.

Он вытащил пистолет офицера и подозвал Саида. Отдав ему оружие, он приказал стюардессе и Фатиме найти жгут, чтобы перевязать рану. Собрав всю силу воли в кулак, с трудом добрался до своего кресла, извлек из небольшой сумки пакет с лекарствами, отыскал обезболивающее и таблетки, снимающие усталость. Все они были замаскированы под обычный аспирин. Абу-иль-Син сразу принял по три штуки. И только после этого позволил Фатиме и стюардессе перевязать себя. Саид в это время заткнул дыру в обшивке авиалайнера.

Потом Абу-иль-Син взял в руку микрофон и объявил пассажирам на французском языке, что самолет захвачен, что у них есть взрывчатка, изготовленная из специальных жидких компонентов, что полетят они в Иран и что всех отпустят, если израильтяне освободят их товарищей из тюрем. Все это он повторил капитану воздушного лайнера по внутренней связи.

В сущности, пока в их власти находились только два салона. А предстояло захватить еще весь самолет. Стюардессу связали, Фатима осталась в конце самолета, а мужчины двинулись в третий салон.

Оказывать сопротивление им никто не собирался. Две бледные как смерть стюардессы покорно уселись на свободные места. На всякий случай Саид тоже связал им руки. Но вот кабину летчиков пришлось брать штурмом. Дверь пилоты заблокировали и наотрез отказались открывать. Ее взорвали с помощью небольшого заряда, и тут снова пришлось стрелять. Саид смертельно ранил второго пилота — он умер прямо в кресле. Контужен был и капитан воздушного судна. А ведь они хотели их только припугнуть! Теперь до Ирана им не долететь!

Абу-иль-Син чувствовал, что с каждой минутой силы покидают его, и принял решение действовать по второму варианту плана, о существовании которого знал только он.

Террорист приказал пилоту снизиться до трех километров, потом до двух. Они кружили над Барселоной.

С помощью Саида он вытащил труп второго пилота в салон и, отослав помощника вместе с первым пилотом, якобы для перевязки, взял управление лайнером в свои руки. Элементарные навыки для этого он когда-то получил. Араб начал резкое снижение, целясь в одинокий небоскреб на окраине города. Сквозь полуоткрытую дверь до него донесся душераздирающий крик обезумевших от ужаса пассажиров. Но он крепко держал штурвал и беззвучно молился…

Абу-иль-Син промахнулся. Самолет врезался в небольшой холм на окраине… В небо взметнулся огромный огненный шар, а следом за ним над холмом заклубился черный едкий дым…

Вместе с мириадами осколков самолета в воздух взлетело и массивное старинное золотое кольцо, украшенное огромным красным камнем, заигравшим на солнечном свету. До этого оно покоилось в небольшой щели, образованной ковровым покрытием у самой ножки одного из кресел… Кольцо упало на землю, покатилось и застряло в небольшой расселине. Никто из пассажиров в авиакатастрофе не выжил.

 

Глава пятнадцатая

Петр Вихрев всерьез взялся за свое расследование. А что еще ему оставалось делать? Он начал с обхода соседей и жильцов дома, где жил покойный ювелир.

Петр умел располагать людей к себе, ему охотно отвечали, делились воспоминаниями о старике, но ничего полезного, как правило, сообщить не могли. И только на четвертый день в доме напротив Петр наконец отыскал старушку, которая в день смерти ювелира, как всегда, мучилась бессонницей и видела, как из третьего подъезда вышел мужчина.

— Представительный такой, хорошо одетый, да и в летах, — рассказывала словоохотливая бабушка, — я еще, грешным делом, подумала, от кого это в такой поздний час идет? И куда его несет? В таком возрасте по девкам-то не шастают, — многозначительно заметила она, хитро улыбнувшись своим мыслям…

Это уже был какой-то хвостик. Уже кое-что. Но не более. Ибо портрет незнакомца страдал неопределенностью. Петр долго надоедал Аграфене Семеновне своими расспросами, но добился лишь описания некоторых дополнительных внешних «параметров» позднего визитера — «выше среднего роста, полноватый, в шляпе и плаще». Однако дальше этого старушка решительно не пошла, да и что она еще могла рассмотреть в три часа ночи?

Вечером по дороге в ближайший супермаркет Петр обратил внимание на человека средних лет в джинсах и белой футболке. Ему показалось, что он сегодня уже видел этого мужчину. Может, почудилось? А может, за ним следят? С чего бы это? Хотя в сложившейся ситуации все может быть. Чем черт не шутит!

Проверить это для Петра было делом несложным, элементарными навыками он для этого обладал. Он двинулся вдоль родной улицы, наблюдая за своим отражением в витринах. Пару раз остановился якобы для того, чтобы завязать шнурок. Потом зашел в продовольственный магазин и тут же стремглав выскочил из него, едва не столкнувшись с назойливым типом в белой футболке.

Все стало ясно и очевидно. За ним действительно следили. Причем делал это специалист не самой высокой квалификации. Скорее всего, дилетант. Или человек, сознательно не скрывающий своих намерений.

Петр решил сыграть ва-банк. Он еще раз поймал неумелого «преследователя» на нехитром трюке с заходом на этот раз в супермаркет и, подойдя к мужчине и глядя на него в упор, спросил:

— Вы, кажется, очень хотите со мной пообщаться?

Тот отвел глаза, немного растерявшись, но быстро взял себя в руки и проговорил:

— Вовсе нет, с чего это вы взяли?

— А с того, что я давно вас заметил и вычислил.

— Я просто прогуливаюсь, — не придумал ничего более оригинального и правдоподобного незнакомец.

— Послушайте, — хладнокровно проговорил Петр, — что за детская игра в кошки-мышки. Давайте сядем где-нибудь и спокойно побеседуем. Я готов ответить на все интересующие вас вопросы.

Мужчина какое-то время обдумывал предложение Петра, но для него ситуация действительно была довольно нелепой. Его быстро вычислили. Хотя, кто знает, может, он к этому и стремился… Наконец, он промямлил:

— Ну, если вы так хотите…

— Я не то чтобы хочу, но просто считаю это разумным выходом из создавшейся ситуации…

Они сели под тентом небольшого летнего кафе, Петр заказал две кружки чешского пива и, обращаясь к своему визави, спросил:

— Так чем вас заинтересовала моя скромная персона?

Мужчина уже явно пришел в себя и теперь был готов к общению, даже жаждал его.

— Раз вы решили играть в открытую, то не буду скрывать, что меня наняли. Я работаю в небольшом частном детективном агентстве. Мне поручено «вести» вас.

— И кто же это такой любознательный?

— Один из внуков покойного Александра Петровича, которого вы, кажется, неплохо знали, — выложил мужчина.

— И как же зовут любознательного молодого человека?

— Зовут его Сергеем, и он тоже ювелир по профессии.

— Понимаю, продолжатель дела предков, юный представитель почтенной трудовой династии…

— Если хотите, можно и так сказать…

— И что же вы должны выяснить обо мне?

Мужчина дождался, пока официант поставит запотевшие кружки и отойдет от стола, а потом ответил:

— Как вы прекрасно понимаете, наследники лишились тридцати тысяч долларов, которые вам дали в залог. Да и вся эта история с рубином, который вдруг оказался фальшивым, бросает тень на профессиональную репутацию ушедшего из жизни старого мастера. В своей среде он был фигурой известной, если хотите, авторитетной. Я, правда, в последнее время стараюсь избегать этого слова, по всем известным причинам оно приобрело какой-то негативный оттенок. Ведь на самом деле авторитет в любом деле так просто не завоюешь. А у покойного он явно был. Как видите, я ничего от вас не скрываю, убедившись, что вы человек умный и опытный…

— Вы, наверное, понимаете, что деньги не у меня, а в милиции. Я же сам в этой самой истории с рубином лишился целого состояния!

— Вы считаете, что камень, который вы отдали Александру Петровичу, был подлинным?

— Вне всякого сомнения. Уважаемый ювелир ни минуты в этом не сомневался. Он внимательно его осмотрел и, только поняв, что имеет дело с оригиналом, дал мне деньги в залог. Я попросил реализовать кольцо, человек я небогатый, а тут вдруг такое наследство… И тут же удача, поманив меня своим ярким оперением, как это ни банально и пошловато звучит, вспорхнула и была такова…

— Вижу, вас потянуло на экзотические сравнения. Впрочем, я вас понимаю. Когда речь идет о таких деньгах, невольно тянет изъясняться особым штилем…

— Наверное, это так. Но что же нам теперь с вами делать?

— Да вот пока мы с вами беседовали, мне, знаете ли, в голову пришла мысль: не объединиться ли нам?

— То есть?

— Буду до конца откровенным. Я ведь намеренно следил за вами так, чтобы вы меня легко «разоблачили». Надеялся, что вы меня вычислите и сами заговорите со мной.

— Даже так?

— Я бывший работник МУРа и кое-что смыслю в этом деле. Да и предварительная информация, собранная о вас, свидетельствовала о том, что вы и сами не чужды распутыванию всяких деликатных дел. Или я не прав?

— Вижу, что вы основательно подготовились…

— Уверяю вас, это было несложно, имея знакомства в милицейских кругах. Так что вы скажете на мое предложение?

— Собственно говоря, я ничего не имею против. Одна голова хорошо, а две — лучше. Скрывать мне нечего. Я в этом деле — самая пострадавшая сторона. Совесть моя чиста. Наследство я получил по завещанию, к Александру Петровичу обратился, поскольку давно его знал. Помочь в восстановлении доброго имени старика с радостью готов. Сотрудничать так сотрудничать… Но пора, по-моему, вам представиться. Я ведь даже толком не ведаю, как вас величать?

— Николаем Андреевичем. Можно просто — Николаем. А я вас Петром могу называть?

— Конечно. Без проблем.

— Поскольку я сам на вас, Петр, вышел, то в знак доверия к вам могу сообщить деликатную информацию. У Александра Петровича в ту злосчастную ночь были гости…

— Гости?

— Да. Двое мужчин и одна женщина.

— Неужели? Я знаю только об одном мужчине.

— Догадываюсь, от кого сведения. Но их было двое, и еще одна женщина, уверяю вас.

— И как же вам удалось это узнать? — не удержался Петр.

— От нее самой.

— Вот это да! — удивился Петр. — Где же вы ее нашли?

— А я ее и не искал, она сама пришла и все рассказала — это внучка Александра Петровича, Ольга.

— И в котором часу она от него ушла?

— В половине второго ночи.

— Так поздно?

— Именно так. Между прочим, Ольга — любимая внучка Александра Петровича. Точнее, была любимой внучкой. Увы. Последнее время она во всем помогала старику. Убиралась у него, готовила, стирала… Весьма положительная особа, серьезная и рассудительная, несмотря на сравнительно юный возраст.

— Почему в ту ночь она не осталась ночевать у Александра Петровича?

— Старик не терпел постоянного присутствия в своем доме даже родных и дорогих ему людей. Кроме того, он не любил посвящать их в свои коммерческие дела. Такой уж он был человек. Как-никак тяжелые времена пережил. Как я понял, он стал весьма интравертным и скрытным. К тому же явно не хотел, чтобы Ольга увидела людей, которых ожидал ночью.

— Странно, что он не задержал внучку — в такой час выходить на улицу небезопасно.

— Ольга сказала, что он дал ей денег на такси, а ушла она незаметно. Старик выпустил ее через черный ход. У них подъезд такой, есть парадный вход, а есть и черный. Им пользуются только старожилы, у старика как раз ключ имелся. И он, повторюсь, явно не хотел, чтобы внучка увидела его клиентов.

— Вам удалось что-нибудь узнать о поздних визитерах? — спросил Петр.

— Во всяком случае, такси они не заказывали. Их явно дожидались автомобили где-то поблизости. Надо опросить жителей на соседней улице, может, кто-то из них заметил чужую машину. Вдвоем это делать сподручней, легче и быстрее. Вы согласны?

— Согласен.

— Вот и чудненько. Итак, будем считать, что мы договорились и стали компаньонами в этом деликатном и явно непростом деле.

— Предпочитаю слово «напарники»…

— Как вам, Петр, будет угодно. Я согласен.

Они допили пиво. От второй кружки Николай решительно отказался. Расплатившись, обменялись номерами мобильных телефонов и договорились встретиться на следующий день в десять часов утра, чтобы начать опрашивать жильцов пятиэтажек на соседней улице.

Открыв ключом железную дверь в свою квартиру, Петр сразу же почувствовал, что там кто-то есть. Это явно была не Надежда. Он решительно прошел на кухню и увидел там уютно расположившихся троих мужчин — одного солидного, в элегантном модном пиджаке в мелкую клеточку, и двух молодых амбалов в джинсовых костюмах, в голубом и черном. Они спокойно пили чай из его любимых больших фаянсовых кружек. «Ничего себе», — только и успел подумать Петр.

— Что же вы так смутились, дорогой хозяин? — спокойно произнес солидный «налетчик». — Проходите и присоединяйтесь к нам. Смелее, смелее!

Петр почувствовал, что во рту у него вдруг пересохло. Потоптавшись на месте, он опустился на свободный стул.

— Вы, дорогуша, не бойтесь, мы у вас ничего не взяли, не украли и впредь ничего подобного делать не намерены. Мы пришли с вами побеседовать, разжиться кое-какой информацией. И только.

— Так ведь я сам ничего не знаю, — заметил Петр, облизав сухие губы.

— Ой ли, дружище?!

— Уверяю, что это так!

— А может, память немного освежить? Ну-ка, Василий, помоги ему!

Один из верзил послушно потянулся через стол и ткнул Петра кулаком в челюсть. Стул опрокинулся, хозяин квартиры, отлетев к стене, ударился головой о батарею. Свет в его глазах померк, а сильная боль сменилась состоянием полнейшей индифферентности — он благополучно потерял сознание.

 

Глава шестнадцатая

Мигуэль подошел к самому краю огромной воронки. Он и сам не понимал, зачем и почему очутился здесь. Извращенным любопытством к страданиям и несчастьям людей он не отличался. Но вот неожиданно его очень сильно потянуло прямо к этим холмам на окраине города. Здесь дней десять назад взорвался самолет. Газеты до сих пор писали разные небылицы по этому поводу. Место катастрофы уже освободили от обломков, и Мигуэлю почему-то захотелось непременно там побывать.

Юноша пару минут молча постоял у обрыва.

«Ужасная история! Почти две сотни погибших. Наверное, их души до сих пор парят где-то поблизости, — подумал он и перекрестился. — Упокой, Господь, души их!»

Отойдя от места падения лайнера вниз по склону метров на восемьсот, он заметил, что в пожухшей траве что-то вдруг блеснуло. Юноша шагнул поближе, нагнулся и с удивлением увидел в маленькой расселине массивное золотое кольцо с огромным красным камнем, очевидно рубином…

— Какой красивый и громадный!.. — невольно произнес он вслух и повертел находку в руках. Камень заиграл на ярком солнечном свету…

«Наверное, он с того лайнера. Какой-то богачке или богачу принадлежал? Ведь на целое состояние тянет. Хозяин или хозяйка разбилась насмерть, а он остался. На все ему наплевать. И спокойно себе отражает солнце, переливается. Странно, ведь здесь солдаты и полицейские все тщательно прочесали и обыскали. Как они его не нашли? Меня он, что ли, ждал? Странно, очень странно! Кому теперь о находке сообщать? Да и надо ли это делать?..»

Камень манил и, казалось, гипнотизировал Мигуэля. Он словно требовал: «Возьми меня! Возьми меня! Возьми меня!»

Наконец, повинуясь внезапному неотвратимому желанию, Мигуэль спрятал кольцо в карман. И поспешно, как-то воровато огляделся по сторонам. Поблизости никого не было. Он поймал себя на мысли, что совершает какой-то неблаговидный поступок, что-то вроде кражи. Но желание взять кольцо было настолько велико, что он не мог ему противиться.

Мигуэль уселся в свой старенький «Сеат», включил зажигание и покатил в центр города. Он решительно не знал, что делать с кольцом. Разумеется, он догадывался, что стоит оно очень больших денег, и понимал, что сокровище следовало бы вернуть владельцу, точнее, его наследникам. Но отчего-то искать их ему решительно не хотелось…

У себя дома, в небольшой студии, Мигуэль уже внимательно осмотрел «подарок небес». Кольцо явно было старинным, а камень тянул каратов на двадцать, не меньше. Юноше очень понравилось, как камень играл на свету. Он то становился ярко-красным, то вдруг темнел, превращаясь в багровый тлеющий уголек.

— Занятная и очень дорогая штуковина, — размышлял молодой человек, вертя кольцо в руках.

Телефонный звонок отвлек его от этого занятия. Ну конечно же это оказалась Милагрос. Двадцатилетняя знойная колумбийка, давно живущая в Испании, девушка редкой, ослепительной красоты, время от времени навещала Мигуэля… В постели она вела себя разнузданно и, будучи совершенно без тормозов, совокуплялась с ним всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Правда, Мигуэль подозревал, что она делает подобное и с другими парнями, причем отнюдь с не меньшим удовольствием и рвением.

При одних только звуках ее голоса Мигуэль испытал приступ животной похоти. У него не было женщины уже недели две.

— Мы сегодня собирались на дискотеку, пора всем нам немного подвигаться! Поразмять косточки! К тому же ты знаешь, в «Розовом аисте» можно разжиться кое-чем еще! Два удовольствия сразу! Как говорится, два в одном. И я думаю, что от нас зависит, чтобы их стало три! Ты приедешь?

— Конечно приеду, — небрежно бросил Мигуэль, хотя сердце его учащенно забилось, и он, неожиданно для самого себя, вдруг хрипло добавил: — Я по тебе соскучился.

В трубке послышался заливистый смех — Мигуэль и сам понимал, что их отношения не подразумевают подобного проявления чувств. Выпивка, музыка, наркотики, секс — этого было вполне достаточно, чтобы оставаться друзьями. Друзьями, и не более того.

— Да ты у нас, оказывается, настоящий кабальеро, романтик, — выдавила наконец сквозь смех девушка. — Замечательно, а я-то даже и не подозревала об этом, дурочка. Ну ладно, значит, в восемь! Договорились! Увидимся! Найдешь меня среди танцующих.

Попрощавшись с продолжающей хихикать Милагрос, молодой человек вернулся к своей находке. Камень словно вызывал у Мигуэля странное ощущение дежа-вю. Будто он уже когда-то «общался» с ним… Юноша надел кольцо на безымянный палец правой руки. Ему вдруг захотелось пройтись по городу, до вечера было еще далеко, требовалось убить время.

В ближайшем баре он почему-то решил шикануть и заказал двойное виски. Потягивая холодный, слегка обжигающий небо янтарный напиток из высокого стакана, он пытался проанализировать свое поведение. Зачем он все-таки взял кольцо? Почему не удержался? Он так и не нашел объяснения. Манило его кольцо, притягивало, завораживало! Он продолжал прикладываться к бокалу и довольно быстро осушил его.

Подойдя к стойке, Мигуэль повторил заказ. Возвращаясь за свой угловой столик, молодой человек перехватил чей-то внимательный взгляд, обращенный к нему. В другом конце небольшого душного зала сидел пожилой мужчина в дорогом светлом костюме с трубкой в руке. Перед ним стояли пустой бокал из-под вина и чашечка эспрессо. Вальяжным красивым жестом он поднес большую красивую темно-коричневую трубку ко рту, затянулся, выпустил дым, не сводя глаз с Мигуэля…

«Какого черта?! — подумал юноша. — Педик, что ли? Ищет себе парня на вечер? Столько этих голубых богачей развелось!..» — Подчеркнуто не глядя в сторону импозантного старика, Мигуэль вернулся за свой столик и сел к нему спиной. Он по-прежнему мучился своим поступком, рассеянно прикладываясь к бокалу.

Вдруг скрипнуло соседнее кресло, Мигуэль повернулся — богатый сеньор сидел за его столиком. «Верх наглости!» — мелькнуло у него в голове, и парень решил как следует проучить старого извращенца.

— Не торопитесь, молодой человек! Не делайте того, о чем можете пожалеть! Первое впечатление бывает обманчивым! Никогда не надо спешить с выводами, а тем более с действиями, — вдруг спокойно проговорил пожилой незнакомец. — И не думайте, пожалуйста, что вы заинтересовали меня как объект низменных желаний. Мне просто захотелось пообщаться с вами.

Мигуэль слегка опешил от проницательности старика. И хотя на лице его по-прежнему было написано недовольство, он сдержался, чтоб не вспылить и не послать пожилого сеньора куда подальше.

— Я знаю, что вы человек положительный, — продолжил между тем незнакомец, — но сегодня вы совершили один весьма неблаговидный поступок. Присвоили предмет, вам не принадлежащий. Мне бы очень хотелось поговорить с вами на эту тему.

Мигуэль был изумлен. Он ждал чего угодно, только не подобных слов.

«Откуда он знает? Видел, как я нашел кольцо? Странно, но вокруг явно никого не было в радиусе нескольких километров. Меня и самого туда совершенно случайно занесло…» Вслух же он, откашлявшись, в замешательстве произнес:

— Я, собственно, э… Не совсем понимаю…

— Все вы отлично понимаете, сеньор… Речь идет вот об этом кольце с рубином, который вы, кстати, предусмотрительно повернули вниз, чтобы его величина и необычный цвет никому здесь не бросались в глаза…

— Но как вы…

— Вы хотите спросить, как я узнал о нем?

— Да… да!

Юношу поразили глаза пожилого кабальеро. Они были абсолютно бесцветные, почти прозрачные, и только иногда в них вспыхивали оранжевые зловещие огоньки.

— Все очень просто, Мигуэль! Позвольте мне, старику, величать вас по имени. Разница в возрасте и в положении… Не обижайтесь. Я знаю обо всем, что входит в сферу моих интересов. А этот рубин как раз входит…

— Н-но… — едва выдавил из себя молодой человек.

— Полноте, юноша, не напрягайтесь. В наш век компьютеров, Интернета, спутниковых телефонов… Разве это трудно?

— Вы… вы… за мной следили?

— Скажем, наблюдал, так будет точнее… Я, знаете ли, люблю наблюдать за людьми, ставить эксперименты, так сказать… Исследовать…

— И вы знали, что кольцо там… на склоне…

— Ну разумеется, знал.

Мигуэль почувствовал, как в душном баре ему вдруг стало ужасно, непереносимо холодно. Его охватил озноб, он весь съежился и, стуча зубами, проговорил:

— Вы хотите, чтобы я вернул кольцо вам?

— Мне? Полноте! Зачем оно мне? У меня подобного добра хватает… Я им вовсе не интересуюсь!

— Но тогда… тогда что же я должен с ним сделать?

— Передать.

— Но кому?

— А вот своей девушке и передайте. Кажется, ее Милагрос зовут?

— Милагрос.

— Именно ей и передайте. Собственно говоря, об этом я хотел просить вас. А теперь позвольте откланяться. И не думайте ни о чем… э… сверхъестественном! В наш век наука все объясняет.

Пожилой джентльмен поднялся из-за стола, галантно поклонился, улыбнулся белозубой, но какой-то фальшивой улыбкой и быстро выскользнул из бара. Словно в воздухе растаял. Секунду назад был, и вот его не стало!

Мигуэль несколько мгновений просидел в оцепенении, потом вскочил и бросился за элегантным стариком. Он выбежал на улицу, но пожилого сеньора нигде не было видно. Он словно растворился в знойном послеобеденном мареве…

Мигуэль вернулся в бар, стянул кольцо с пальца и спрятал в карман. Он осушил еще три двойных бурбона. Ему было холодно, отчаянно холодно, будто он оказался где-нибудь в Сибири. Он еще никогда в жизни так отчаянно не мерз. А ведь на улице не меньше тридцати пяти градусов тепла…

На встречу с Милагрос он явился сильно пьяным. Он смутно помнил, как они танцевали, потом пили еще что-то, кажется ром с колой, затем нюхали белый порошок, его было вдоволь, они закладывали его в ноздри целыми щепотками, потом Мигуэль, кажется, блевал почему-то в женском туалете…

Он проснулся у себя в постели… Голова разламывалась… О вчерашнем вечере остались какие-то смутные воспоминания… Но ему казалось, что он пришел домой вместе с девушкой…

Мигуэль обнаружил ее в ванной. Она застыла в странной позе. Милагрос стояла на коленях в луже багряной крови, привалившись левым боком к краю ванны. Левая рука плетью свисала вниз. С той же стороны под крупной грудью с набухшим рыжеватым соском торчал стилет. На указательном пальце он сразу заметил кольцо с огромным багрово-красным камнем… Мигуэль уставился на свои руки, покрытые глубокими царапинами и сгустками запекшейся крови.

Спустя год Мигуэля приговорили к пожизненному заключению за предумышленное убийство, а еще через полгода он вскрыл себе вены в тюремной камере. Ему очень хотелось побыстрее встретиться с тем стариком.

 

Глава семнадцатая

Петр пришел в себя в кресле в гостиной. Затылок дико саднило. Сознание медленно возвращалось к нему. Он услышал чью-то ругань.

— Ты же его на тот свет мог отправить, кретин!

— Чуть перестарался, извините…

— Извините, — в бас говорящего вкрались истерические нотки, — тебе самому надо бы так по башке звездануть!

Петр пошевелился.

— А ну тише, молотобойцы! — голос третьего был спокоен и вальяжен. — Наш друг вроде бы приходит в себя.

Почувствовав страшную боль в голове, Петр непроизвольно застонал, но, хотя и с трудом, все-таки приоткрыл глаза.

Прямо перед ним стоял мужчина в модном дорогом костюме, пристально вглядывающийся в его лицо.

— Я вижу, вы очнулись. Вы уж извините моих подчиненных, они не всегда точно рассчитывают силу своих ударов.

— Я это уже понял, — голос у Петра был сиплым и каким-то чужим. Боль была почти нестерпимой.

— Ну, раз вы все уже сами поняли, это избавляет меня от необходимости угрожать вам и уж тем более приводить угрозы в действие. Я надеюсь, вы по-деловому, правдиво и четко все нам расскажете.

— Что я вам должен рассказать?

— Не упрямьтесь, Петр. Не разочаровывайте меня!

— Но я действительно решительно не понимаю, что вы хотите от меня услышать!

Мужчина тяжело вздохнул, на его лице появилась гримаса раздражения.

— Исключительно в качестве компенсации за нанесенный вам ущерб подскажу: нам нужно знать, где находится старинное кольцо с настоящим, подлинным, рубином?

— Вы мне не поверите, но я этого не знаю…

— Не поверю, — отрезал элегантный мужчина. — Как раз вы и должны это знать.

— Дело в том, что я даже затеял собственное расследование этой истории. По соседям хожу, следы стараюсь отыскать…

— Для отвода глаз, исключительно для отвода глаз, уважаемый господин Вихрев, — гнул свою линию мужчина. — Я человек терпеливый, но, как вы успели убедиться, у моих помощников нервы слабее, они люди горячие, импульсивные…

Петра вдруг охватили непонятная слабость и апатия. Голова невыносимо трещала, и он почти машинально пробормотал:

— Что же теперь, к батарее будете приковывать и раскаленным утюгом прижигать?

— Есть другие, более действенные и цивилизованные методы, хотя… если вы предпочитаете эти старые добрые способы, можем вам устроить по знакомству. — Мужчина, все больше напоминавший Петру какого-то опереточного злодея, упивался собственным остроумием и сарказмом. — Между прочим, скоро вернется ваша подруга или жена… Ее статус мне неизвестен. Впрочем, это не имеет никакого значения. Но, думается, вам не доставит удовольствия смотреть, как ее станут обрабатывать мои молодчики?

Петр уныло молчал, правда, безразличие к собственной участи отнюдь не предполагало равнодушия к судьбе Надежды. Надо было что-то предпринимать, но что? Вот, как говорил один несчастный принц, в чем вопрос!

Трель дверного звонка вывела его из состояния апатии. Кто бы это мог быть? Звонок не умолкал. Элегантный «гангстер», казалось, тоже был озадачен, громилы, застывшие на пороге гостиной, замерли с выражением некоторого беспокойства на мрачных физиономиях. Сделав им знак рукой пройти в комнату и оставаться на месте, охраняя Петра, «предводитель», осторожно ступая, вышел из комнаты. Из-за входной двери донесся хотя и несколько приглушенный, но довольно громкий молодой голос:

— Петр Александрович, откройте! Это милиция! Старший лейтенант Сергеев! Мы знаем, что вы дома! Откройте, пожалуйста!

Элегантный мужчина вернулся в комнату и тихо, но решительно приказал Петру:

— Откройте дверь, проведите его на кухню, там поговорите, а мы пока побудем здесь! И без глупостей! Нам предъявить нечего! Мы — ваши друзья. Зашли в гости!

— С этими словами он вытащил из черного кожаного портфеля бутылку коньяка и поставил ее на стол. — Ну, марш! — И шепотом добавил вслед заковылявшему к прихожей Петру. — Помните о жене!

 

Глава восемнадцатая

— А что, наш хозяин взаправду колдовством занимается, как говорят? — спросил молодой деревенский парень, на котором довольно нелепо и неестественно сидела зеленая ливрея. Было заметно, что в замке он совсем недавно и чувствует себя неуверенно.

На кухне собралась вся челядь. Слуги, служанки, повара, садовники и кучера. Пожилой камердинер графа, пользующийся уважением и непререкаемым авторитетом, смерил юношу чуть насмешливым взглядом и весомо, чуть растягивая слова, с достоинством проговорил:

— Это никакое не колдовство. Не повторяй глупости, которые болтают всякие невежды! Граф — человек необыкновенный, это признают все. Великого ума человек — наш господин. Острый ум и ученость — вот в чем дело. Наука и ум! Только это. Чтобы ты, Жак, понял, расскажу тебе случай из своей жизни.

Со мной однажды, еще когда мы с господином в Париже жили, вот что приключилось. Вызвал как-то меня хозяин к себе. Вхожу, он сидит за столом и что-то пишет. Закончил, сложил бумагу, сунул в конверт и говорит мне: «Доставь сие послание моему другу маркизу де Верталье на площадь Дофина. Если он захочет написать ответ, дождись и принеси мне. Не захочет, просто возвращайся и непременно доложи, что вернулся!»

Ну, я, значит, ноги в руки — я тогда еще молодым был — и почти бегом туда, по указанному адресу. Но по дороге такое меня любопытство разобрало, ведь я тогда только-только грамоте обучился, дай, думаю, одним глазком гляну, что такое хозяин написал маркизу. Остановился я, перевел дух, аккуратно вынул бумагу, развернул. Господи, а лист-то чистый! Совершенно чистый лист бумаги! Ни единого словечка на нем! Ну, думаю, странно! Чудит, что ли, граф? Но мое дело маленькое — дали поручение, надо его исполнять. Свернул бумагу, убрал в конверт и ходу. Прибыл, обо мне доложили. Передал письмо лично маркизу со словами, что мой господин велел ответа дождаться, а самому страсть как интересно, что маркиз с ним делать будет. А тот достал лист бумаги, поднес его поближе к свече и вроде бы прочитал письмо — я не видел, в другом конце зала стоял. А потом де Верталье — серьезный, между прочим, вельможа, при дворе все время служил — и говорит мне: «Подожди, пока я выполню просьбу твоего господина!»

Он вышел из зала, а я в углу остался ждать. Вернулся он минут через двадцать, протягивает мне небольшую шкатулку и говорит: «Передай это своему хозяину, неси осторожно, скажи на словах, что я подобрал все порошки, которые он в письме перечислил!»

— Вот это да! Выходит, письмо хозяин все-таки написал… — Молодой парень слушал камердинера, открыв рот. Тот, довольный произведенным эффектом, продолжал:

— Это еще что! А ты знаешь, как хозяин угодил нашему достопочтенному монарху — королю Людовику XV?

— Так откуда же мне это знать?

— А вот как. У короля бриллиант был — камень такой драгоценный, граф наш их очень любит, у него даже пряжки на туфлях с бриллиантами, чтоб ты знал… — Пожилой камердинер понял, что отвлекся, сердито шикнул на двух молоденьких служанок, перешептывающихся друг с другом, и, солидно откашлявшись, продолжил: — Так вот, у короля был огромный бриллиант, но с дефектом, с трещиной. Из-за нее он и выглядел хуже, да и стоил гораздо меньше. И монарху нашему обидно было, конечно, но ничего с этим он сделать не мог. А наш хозяин эту трещину убрал, излечил камень то есть. Он камни врачевать умеет. И бриллиант сразу в цене в несколько раз вырос. А злые языки утверждают, что у короля нашего всегда большая нехватка золота в казне, поскольку он к мотовству склонен… И вот в благодарность хозяину Людовик явил свою милость и пожаловал ему покои в прекрасном замке Шато де Шамбор на берегу Луары для устройства научного лабораториума. Понял, дурень?

Жак, разумеется, понятия не имел о том, что представляет собой «лабораториум», но очень искренне дивился услышанному, и камердинер, довольный вниманием, продолжил:

— А еще наш хозяин картины пишет, да не простые, а такие, которые по ночам светятся, и все на них видно! Людей, деревья, зверей, траву.

— Господи Иисусе, чудеса-то какие! — наивный малый даже перекрестился — то ли от почтения, то ли с перепугу.

Тут в разговор вступил один из поваров:

— А правду говорят, что хозяин живет уже две тысячи лет?

Камердинер бросил на него недовольный взгляд, но все-таки ответил, старательно демонстрируя свою причастность к самым важным секретам своего господина. Голос его звучал весомо и даже торжественно:

— Две не две, а лет триста наверняка!

Тут женщины заохали, а мужчины принялись вздыхать, крякать и качать головами.

Их чинную беседу нарушил мальчишка-арапчонок, вбежавший на кухню с воплем:

— Едут! Едут! Едут!

Карета графа де Сен-Жермен подъезжала к парадным воротам замка.

Граф взял в руки массивное золотое кольцо с огромным красным рубином. Повертел, внимательно осматривая. Камень играл и переливался, меняя окраску. То становился ярко-красным, то вдруг темнел. Полюбовавшись вдоволь, он отложил его, так и не решив, что с ним делать. Этот камень давно стал одним из украшений его коллекции. Правда, граф все-таки больше любил бриллианты, и поэтому рубин много лет держал про запас…

Ночью камень впервые за много лет заговорил с ним. Граф был готов к этому. Он умел распознавать душу драгоценных камней. Недаром он мог пользовать их, уничтожая дефекты и изъяны. Он даже их выращивал. Граф был приобщен к Знанию и гордился этим. Он сразу почувствовал, что этот камень необычен, и стал готовиться к поединку с ним. Ночью он неожиданно проснулся, будто кто-то окликнул его, приподнялся на своем роскошном ложе и увидел, как странно сияет рубин, лежащий поблизости на туалетном столике.

«Зачем я вам нужен?» — внезапно спросил камень. Этот вопрос возник в мозгу графа, и он понял, что «дуэль» началась.

— Мне ты вовсе не нужен, — ответил граф. — Я уже понял, что ты не принесешь мне счастья. Ты его никому не приносишь!

«Верно, это так. Но вы все же не отказались от меня…»

— Я люблю камни, ты знаешь. А ты прекрасен. К тому же тебя прислал мой названный отец! И мне захотелось, чтобы ты «пожил» в моей коллекции…

«Я не могу жить просто так. Тому, кто владеет мной, я приношу зло. Я должен так поступать. Это мой выбор».

— Но мне ты не должен причинять зло. Я не такой, как все. Я знаю, что у камней есть душа. Я люблю вас. И я такой же, как вы!

«Так быть не может! Ты — человек!»

— С точки зрения телесной оболочки — да. Но у меня душа камня, прекрасного драгоценного камня. Правда, не рубина, а бриллианта. Поэтому я легко распознал тебя. Ты обречен на зло. Но ты не способен навредить собрату!

«Собрату?!»

— Хорошо, не собрату, но близкому родичу. Я знаю твою тайну, знаю, что у тебя есть двойник, твой названный брат, который помогает тебе творить зло. Но он сейчас далеко.

«Где?» — поспешно задал вопрос рубин. Граф понял, что он задел душу камня за живое.

— Вот видишь, ты уже не питаешь ко мне прежней вражды. Я скажу тебе, если ты поможешь мне.

«Помогу. Говори!»

— Тебе можно верить вот так, на слово?

«Я — благородный камень! Этого вполне достаточно!» — торжественно изрек «горящий» рубин.

— Он сейчас на моей родине в Трансильвании. В горах в имении одного графа. Он сотворил настоящее зло, превратив этого человека в вампира.

«Вампира?»

— Это оборотень, пьющий человеческую кровь. Теперь ты знаешь, где он, и должен помочь мне!

«Я готов. Что я должен сделать?»

— Когда-нибудь я преподнесу тебя Антуанетте Пуассон, маркизе де Помпадур.

«Кто эта особа?»

— Фаворитка, а проще говоря, любовница нашего короля Людовика XV. Правда, в последнее время ее власть над ним сильно ослабла, но Людовик до сих пор испытывает к ней теплые чувства…

«И что дальше?»

— А дальше ты сделаешь с ней то, что делаешь со всеми, к кому попадаешь в руки!

«Она должна погибнуть?»

— Да, она оскорбила меня своим неверием!

«Отказала тебе в домогательствах?»

— Ты догадлив, но это как раз не главное — она прилюдно усомнилась в моих знаниях и свершениях. Такое я не прощаю.

«Я тоже… — Графу даже почудилось, что камень усмехнулся. — Когда ты преподнесешь меня в дар?»

— Когда сочту нужным. Король милостив и частенько дает мне аудиенции. Маркиза, разумеется, будет рядом с его величеством. Госпожа Помпадур постарела, чары ее ослабли — ей ведь уже за сорок, и она старается не отходить от Людовика. Оно и понятно…

Король принял графа секретно, во внутренних покоях. Граф продемонстрировал ему несколько крупных бриллиантов, утверждая, что вылечил камни от пятен и трещин. Король был в восторге. Во время их разговора в кабинет вошла невысокая, уже немолодая особа со следами былой, ныне увядающей красоты. Это и была маркиза де Помпадур.

— Дорогая Жанна! — обратился к ней король, — ты только посмотри, какие чудесные бриллианты принес мне граф!

Женщина подошла к столику, на котором были разложены камни в футлярах, и принялась рассматривать их. Потом тяжело вздохнула.

— Да, граф, вы умеете удивить, — томно проворковала она, не отводя взгляда от туфель вельможи с драгоценными пряжками.

— Мне приятно услышать от вас столь лестную оценку моих скромных трудов, — поклонившись, галантно проговорил граф. — Я осмелюсь удивить вас еще больше. В знак величайшего уважения и преклонения перед вашей красотой и мудростью разрешите преподнести вам небольшой презент… — С этими словами он протянул маркизе футляр.

Женщина, не скрывая удивления и любопытства, открыла его. Увидев массивное золотое кольцо с огромным рубином, она невольно воскликнула:

— Ах, это восхитительно! — и тут же примерила кольцо на указательный палец левой руки. — Благодарю вас, граф. От такого щедрого презента я не смогу отказаться. Вы сделали поистине царский подарок! — она выразительно посмотрела на Людовика. Король отвел глаза и едва заметно покраснел…

Заканчивался 1763 год, а меньше чем через полгода госпожа Жанна Антуанетта Пуассон, маркиза де Помпадур, скончалась.

 

Глава девятнадцатая

Петр открыл входную дверь. На пороге действительно стоял старший лейтенант Сергеев.

— Кажется, я не вовремя? — спросил он, ухмыляясь. — Разбудил, побеспокоил?

— Нет, нет, все в порядке, — забормотал Петр, проходите, пожалуйста, вот сюда на кухню. Мы там и поговорим. Вероятно, этим объясняется ваш визит ко мне?

— Вы на редкость догадливы, — заметил милиционер, продвигаясь по коридору в сторону кухни. Петр шел следом, приговаривая:

— Да, да, вот сюда, пожалуйста, садитесь на стул или диван. Может, кофе, чай или что-нибудь покрепче?!

— Покрепче на работе не употребляю, — бросил офицер, располагаясь на угловом диванчике. — А вот от чашечки крепкого кофе не откажусь.

Петр засуетился у кофеварки, периодически машинально ощупывая огромную шишку на голове, которая невыносимо болела.

— Что-то случилось с головой? — участливо поинтересовался милиционер.

— Да так, пустяки. Ударился, бытовая травма.

— Ну-ну.

Петр достал из кухонного шкафа чашки, ложки, сахарницу и конфетницу, и все это довольно ловко расставил на столе. Разлил кофе, достал из холодильника молочник…

Они прихлебывали кофе и молча смотрели друг на друга.

Наконец Сергеев заговорил:

— Мы у себя посовещались и решили, что вы нам не договариваете, уважаемый Петр Александрович. Вы знаете гораздо больше, чем рассказали нам.

И он выжидающе замолчал.

«Ну вот, и этот туда же!» — подумал Петр и горестно вздохнул.

— Товарищ старший лейтенант, я на самом деле сообщил все, что знаю. Мне самому позарез хотелось бы вернуть кольцо. Ну не буду же я, в конце концов, себя обкрадывать! С какой целью?!

— Самого себя, конечно, нет. А вдруг вы не единственный наследник?

— То есть как это не единственный?!

— А вот так. Мы навели справки по своим каналам, через Инюрколлегию, Интерпол, и выяснилось, что у покойной Галины Андреевны есть внучатая племянница, живущая в Париже.

— Ну и ну! Вот это да! — только и смог выдавить из себя ошарашенный Петр.

— Между тем это так. Разве вы не рады тому, что обрели родственницу, о существовании которой даже не подозревали? — чуть насмешливо спросил милиционер.

— Разумеется, рад, — поспешно ответил Петр. — Я действительно искренне рад этому обстоятельству, ведь еще каких-нибудь пять минут назад я был абсолютно уверен в том, что один-одинешенек на всем белом свете. Я имею в виду кровных родственников…

— Это не так. Вот перевод копии факса. Ответ на наш запрос. Ознакомьтесь! — с этими словами старлей протянул Петру лист бумаги.

Документ подтверждал, что во Франции, в Париже, на площади Вогезов (place des Vosges), в доме № 4, в собственной квартире проживает мадемуазель Елена Лопухофф.

— Я, честное слово, рад обретению родной души, — возвращая бумагу старшему лейтенанту, проговорил Петр, — но в истории с кольцом это обстоятельство решительно ничего не меняет. Мне кольцо досталось на законном основании, я получил его по завещанию.

— А вдруг ваша новоиспеченная родственница будет в судебном порядке отстаивать свою часть наследства? Быть может, вы просто-напросто знали о ее существовании, но тщательно скрывали…

— Товарищ старший лейтенант, о ее существовании я только что узнал от вас. В Париже я никогда не был, хотя всегда, не скрою, мечтал там побывать. У меня была старая-престарая тетка, которую я не забывал. Ни о каком наследстве никогда не помышлял. Покойная моя тетушка жила очень скромно, бедно. Мне просто было ее жаль — нормальное человеческое чувство, я ее изредка навещал, помогал, покупал какие-то пустяки. Мне и в голову не могло прийти, что она владеет такой ценной вещью. А все остальное вы знаете.

— Так вы категорически отказываетесь помочь следствию? Я ведь пришел к вам вот так, по-дружески, чтобы поговорить по душам. Но я могу действовать сугубо официально, вызвать вас на допрос повесткой, — сухо произнес милиционер. — Вам это нужно?

— Нет, — отрезал Петр, — но мне нечего вам сообщить, кроме того, что я очень заинтересован в обнаружении кольца.

— Ну что же, мне все понятно, — произнес милиционер, поднимаясь из-за стола, — спасибо за вкусный кофе. Хочу предупредить вас, что скоро мы с вами снова увидимся…

Закрыв за милиционером дверь, Петр направился в гостиную, где сидевшая за столом троица резалась в карты, попивая коньяк. Точнее говоря, играли двое головорезов, а элегантный господин лишь наблюдал за игрой.

— Ну что, выпроводили этого назойливого мента? — спросил он у Петра. Тот молча кивнул. На душе у него скребли кошки. Избавившись от милиционера, он опять попадал в руки троицы, уже давно готовой приступить к допросу с пристрастием…

— Что он хотел?

— Он не верит, что я ничего не знаю о судьбе подлинного камня.

— Ага. Не сомневаюсь, милиция вас тоже подозревает в неискренности. Так что мы на правильном пути! — Модный господин радостно потер руки, видимо, в предвкушении быстрой развязки, и кивком приказал своим людям приступать к делу. Громилы медленно поднялись со своих мест…

Громкий звонок в дверь заставил их замереть на пол-пути.

— Кого еще черт принес?! — недовольно прошипел Главарь, — у вас тут какой-то проходной двор. Ну что вы стоите столбом? Идите, откройте! Но помните — мы рядом, а ваша судьба и судьба любимой вами женщины в наших руках! Так что без глупостей!

Верзилы вернулись к столу, а Петр опять вышел в прихожую и заглянул в глазок. На лестничной клетке стояла молодая красивая женщина, одетая модно, броско и со вкусом.

«Кто бы это мог быть? — подумал Петр. — Но кто бы ни был, она появилась кстати».

Он открыл дверь и спросил:

— Вам кого, девушка?

— Я искать Петр Вихрев, — ответила та с сильным акцентом.

«Бог ты мой! — мелькнула у Петра в голове шальная мысль, — легка на помине. Ведь это явно моя свежеиспеченная родственница из Парижа!»

— Я Петр Вихрев. Чем могу служить?

— Я есть очень рад, — расцвела в улыбке молодая особа, — очень, очень рад. Я есть мадемуазель Хелен Лопухофф. Мы с вами родичи. Очень приятно, будьте любезны.

«Господи, что же мне с ней-то делать теперь?» — размышлял Петр, губы которого непроизвольно растянулись в вежливой улыбке:

— Я тоже очень рад. Заходите, пожалуйста!

Он посторонился, пропуская девушку в квартиру. Она вошла и неожиданно для Петра поцеловала его — вначале в правую, а потом и в левую щеку. Он несколько смутился, но понял: так у французов, очевидно, принято встречать родственников.

— Проходите вот сюда, на кухню, — предложил он. Ничего другого ему не оставалось.

Девушка, продолжая радостно и, надо признать, очень мило улыбаться, проскользнула по тесному коридору на кухню, где на столе стояли еще неубранные после визита милиционера кофейные чашки.

Она остановилась у стола, повернулась к Петру и стала пристально рассматривать его.

«Вероятно, черты семейного сходства ищет, — мысленно предположил Петр. — Только ее мне здесь сейчас не хватало! Что делать-то?!»

Но предложил с любезной улыбкой:

— Присаживайтесь, Лена. Чайку, кофейку?

— О, я понимай. Кофе, пожалуйста! — и вежливо добавила: — Я мог помогать!

— Спасибо, не надо. Вы — гостья! Присаживайтесь, присаживайтесь.

Девушка уселась на стул и огляделась.

Петр привычно засуетился у кофеварки, потом убрал чашки со стола, поставил их в раковину, хотел было помыть их, но потом раздумал и вытащил из шкафа еще две чистые.

Елена молча наблюдала за ним.

Наконец, он тоже уселся и, вежливо улыбаясь, уставился на внезапно обретенную родственницу.

— Вы из Парижа? — Петр попытался завязать светский разговор.

— Да, да. Сегодня летать Шереметьево.

— Как вы узнали о моем существовании?

— Мне говорит мой адвокат, письмо пришло из коллегия, и потом полис говорил…

— Понятно, все ясно. Я-то совсем недавно, только сегодня, узнал, что у меня есть родственница во Франции. Здорово! Просто замечательно! Классно! — Радость Петра была не совсем искренней, но зато достаточно бурной.

Девушка молчала и кокетливо улыбалась ему.

— Знаете, я думал, что после смерти тетушки у меня больше родственников не осталось, — продолжал демонстрировать воодушевление Петр, мучительно соображая, что делать дальше.

Словно в ответ на его мысли на пороге кухни возник почему-то радостно улыбающийся элегантный бандит.

— Какой приятный сюрприз! У нас тут восхитительная женщина появилась! А вы, Петр, как я посмотрю, настоящий Казанова!

— Казанова? Почему Казанова? — спросила Елена. — Вы есть друг Петра? — Конечно, друг, друг, — заверил девушку гангстер, — что я ему, недруг, что ли?! Самый что ни на есть настоящий и преданный друг!

— Это что «не наесть»?

Не успел Петр ответить, как «друг» затараторил:

— Так девушка иностранка? Из какой же страны, позвольте полюбопытствовать?

— Франс, Франция!

— О, барыня! Из самого Парижу!

— Так! Пари! Париж! Но я не есть бариня!

— О-о-о! У меня нет слов! Дух захватывает! Настоящая парижанка! — развязно забормотал бандит-стиляга. — Меня, между прочим, Дмитрием величают, можно просто Димой звать! А вас как?

— Хелен! Елена! — так, кажется, говорят по-русски, — ответила девушка.

— Леночка, значит! — констатировал мучитель, усаживаясь на свободный стул. — А с какой целью вы прибыли в первопрестольную, можно полюбопытствовать?

— Перво… превопрестоль… как вы говорить? Что это есть?

— Ну, в Москву зачем приехали?

— Москва ехать — узнать Петр, — любезно улыбаясь, выпалила Елена и весомо добавила: — Он есть мой родич, других родич нет Россия. Нигде нет!

— Понятно, понятно. Я, кажется, даже догадываюсь, чем обусловлен ваш интерес к скромной персоне моего подопечного. Вы о кольце с рубином слышали? Не так ли?

— Слышал, — спокойно подтвердила мадемуазель Елена.

— Ну, тогда мне все понятно. И, в частности, то, что мы с вами — союзники!

— Что есть союзник?

— Партнеры. Мы хотим одного и того же.

— Я… Понимать… Да…

— Очень хорошо. Итак, уважаемый Петр Александрович, продолжим. Мне думается, мадемуазель будет интересно узнать о наших нравах. Приобщиться, так сказать, к российской реальности…

— Избавьте девушку от этого гнусного зрелища! — попросил Петр.

— Не могу. Время не ждет! Ребята! — позвал он.

Но в тот самый момент, когда в тесном проеме коридора возникли громоздкие фигуры двух верзил, снова с переливами зазвенел звонок входной двери…

— Да что же это такое, как в Смольном в дни Октябрьской революции… — пробормотал в сердцах предводитель.

 

Глава двадцатая

Аудиенция должна была состояться в полдень. Князь Ференц Ракоци с особым тщанием готовился к этому торжественному приему — важные послы прибыли из далекой северной страны Московии, чтобы заключить союз против Австрии. В пику австрийской императрице Марии Терезии. Так, во всяком случае, князь хотел представить это дело, чтобы убедить приближенных в своей способности принимать оригинальные и смелые решения в дипломатической сфере.

Ракоци смутно представлял себе жизнь в загадочной России, хотя и был наслышан о том, что на престол там взошел молодой царь Петр, провозгласивший себя императором. Царь этот уже побывал инкогнито в Европе, где его визиты наделали много шума, — об этом Ракоци сообщали его доверенные лица. Особенно расписывал незаурядные способности русского царя граф Сен-Жермен, находившийся в Париже.

Царь Петр слыл реформатором. Его искреннее стремление позаимствовать у Европы самое лучшее импонировало Ракоци, прекрасно понимающему, что Австрию можно сокрушить только армией, превосходящей австрийскую умениями и вооружением. Слышал Ракоци и о первых победах молодого царя над шведским королем.

Европа, правда, не спешила с признанием новой империи, столицей которой стал теперь какой-то чудный город чуть ли не на границе с Лапландией — Санкт-Петербург. Но ведь точно так же не признавали и его, Ференца Ракоци, предводителя в войне мадьяр-куруцов с австрийцами-лабанцами. Кроме того, трансильванскому князю было доподлинно известно, что царь Петр австрийцев недолюбливал. А, как говорится, враг моего врага — мой друг…

Ракоци восседал на огромном кресле, который приближенные уже давно величали троном, и готовился к помпезной церемонии.

Наконец, герольд возвестил о том, что посольство находится в соседнем зале. Ракоци милостиво махнул рукой.

Распахнулись парадные двери, зазвучали тамбурины, в зал, ведомые статным красавцем графом Торопчиным, стали проходить россы в красивых голубых мундирах. Посольство было большим — полсотни человек.

Торопчин говорил по-немецки довольно складно. Он выразил восхищение доблестью и храбростью «отважных венгерцев» и мудростью их повелителя — князя Ференца Ракоци. Ракоци произнес краткую ответную речь и принял из рук посла личное послание «Его Величества императора Петра I».

Наступило время церемонии обмена дарами. Российские солдаты в зеленых мундирах, в напудренных париках, поверх которых довольно криво сидели треугольные шляпы, внесли короба с мехами, парчой, шелком и пряностями. Затем граф Торопчин лично передал Ракоци большой ларец.

Князь, как и требовал протокол, открыл его. И был ослеплен блеском десятков крупных драгоценных камней, бриллиантов, сапфиров, изумрудов и рубинов. Но среди множества перстней и колец одно украшение выделялось особенно — массивное золотое кольцо с невероятной величины ярко-красным рубином.

«Какой огромный! Каратов двадцать! Бесподобной красоты!» — подумал князь.

Он небрежно, не показывая восхищения, закрыл ларец, поблагодарил посла за «щедрые подношения» и подал знак вручить ответные дары молодому императору. Щедрость россов поразила князя, и он несколько смущался своих скромных подарков. Торжественная церемония подошла к концу…

Вместе с графом Торопчиным они перешли в соседний зал, где был накрыт стол. Из беседы с графом Ракоци почерпнул много интересного о жизни Московии, теперь уже ставшей «империей россов», о молодом энергичном царе Петре, о котором граф говорил буквально взахлеб и с искренним восхищением… От имени царя граф обещал Ракоци полную поддержку, вплоть до посылки в Паннонию русского экспедиционного корпуса… Беседа затянулась, трансильванский князь торжествовал. Вино лилось рекой…

Вечером перед сном Ракоци не удержался, чтобы еще раз не заглянуть в ларец с драгоценностями. Первым делом князь вытащил кольцо с огромным рубином и примерил его на указательный палец. Оно было ему в самый раз… Красный камень заиграл всеми гранями, весело и ярко…

— Надо будет отослать графу, — подумал он, — вот кто настоящий знаток камней, к тому же, если понадобится, он сумеет им распорядиться должным образом…

Его внебрачный сын — граф Сен-Жермен, выполнял важные функции при французском дворе. Был одновременно и разведчиком, и дипломатом. Благодаря его связям Ракоци был неплохо осведомлен о положении дел во Франции, да и во всей Европе. Граф слыл мудрецом и ученым, занимающимся таинственными алхимическими опытами. Впрочем, это увлечение сына мало интересовало Ракоци.

Князь полюбовался игрой рубина на свету — тот из ярко-красного становился багровым, а потом снова приобретал алый оттенок — и убрал его обратно в ларец. Он был равнодушен к украшениям.

Ночью Ракоци приснился странный сон: на своем верном скакуне он спасался от преследовавших его лабанцев. Он несся по темному лесу и вдруг выскочил на огромный, залитый ярким солнечным светом луг. И повсюду, куда ни падал его взгляд, он видел россов в голубых и зеленых мундирах…

— Спасен! Я спасен! — возликовал он, но вдруг заметил, как от группы россов отделился отряд солдат в странных медвежьих шапках. Они с пиками наперевес, с диким гиканьем понеслись прямо на него… Князь почувствовал удар пикой в грудь и проснулся в холодном поту. Он с грустью почему-то вдруг осознал, что эта затея с посольством россов так ни к чему и не приведет. И что россы сыграют какую-то страшную роль в истории его родины… Сердце продолжало ныть, и боль отпустила только к вечеру.

Через неделю один из его доверенных офицеров отвез кольцо с горящим рубином во французскую столицу и передал графу.

 

Глава двадцать первая

В дверном глазке Петр увидел Николая. Положительно, все сегодня хотели поговорить с ним. Однако визит частного детектива был очень кстати. И Петр поспешно распахнул дверь.

— Очень рад вас видеть, уважаемый Николай Андреевич, — с фальшивым воодушевлением приветствовал он гостя, глазами и мимикой давая понять, что он попал в переплет. — Проходите, пожалуйста, на кухню. У меня сегодня много гостей.

Николай, с ходу сообразив, что дело неладно, жестом показал Петру, что будет начеку и что на него можно рассчитывать. Пройдя по коридору на кухню, он остановился в дверях и внимательно оглядел остальных.

— Добрый день! — вежливо поздоровался он.

Елена и элегантный господин тоже приветствовали его. Петр бочком протиснулся на ставшую совсем уж тесной малогабаритную кухоньку.

Бандит, понимая, что расстановка сил с появлением нового свидетеля изменилась не в его пользу, поднялся со своего места и бросил Петру.

— Ну, мы с ребятами что-то у тебя засиделись, нам пора. На днях заглянем для продолжения разговора. Готовься! Можешь нас не провожать! Всем пока!

Он ловко проскользнул между Петром и Николаем, юркнул в коридор, донеслись звуки тяжелых шагов, открываемого замка и захлопнувшейся двери. Наконец, все стихло.

Николай вопросительно смотрел на Петра.

— Садись вот сюда! Хочешь кофе? — пробормотал еще непришедший в себя хозяин. «Неужели они убрались? Надолго ли? Они явно все время будут где-то поблизости…» — пронеслось у него в голове. А вслух он добавил:

— Могу и чего-нибудь покрепче налить.

Николай опустился на стул и несколько удивленно произнес:

— Спасибо, не надо. Может, для начала познакомишь меня со своей девушкой?

Петр наконец взял себя в руки и, отчего-то чуть смутившись, поправил:

— Это не девушка моя, а родственница из Парижа, зовут ее Лена.

— Так. Хелен. Лена, — подтвердила вконец запутавшаяся и ничего не понимающая француженка.

— Очень приятно. А я — Николай. Можно меня звать Колей, а можно еще проще для вас — Ник.

— Ник. Хорошо. Классно!

— Ну, вот и познакомились, — констатировал Петр и тут же пояснил: — Я и сам только сегодня узнал, что у меня есть родственница во Франции. И вот представь себе — она уже здесь!

— А главное — такая симпатичная, — заметил Николай, — я бы от такой родственницы тоже не отказался!

— Мерси, спасибо, — с улыбкой поблагодарила за комплимент девушка.

— Не за что, — вежливо бросил Николай. — Ну, а тот тип, надеюсь, не родственник?

— Конечно нет. Соискатель с группой товарищей.

— Понятно-понятно. И, видно, я ему помешал?

— Разумеется. Лишний свидетель… — Петр налил кофе в чашку, поставил ее перед Николаем. И, наконец, признался: — У меня от Лены секретов нет. Этот мужик с повадками сутенера вместе с двумя своими подручными вломился ко мне, избил и требовал рассказать, где я прячу кольцо с рубином!

Елена непроизвольно ахнула.

— Вот оно как!

— Именно так.

— Быстро информация распространилась.

— Да уж.

Лена, переводя взгляд с одного мужчины на другого, вслушивалась в их диалог. Было заметно, что понимает она не все, и поэтому Петр решил кое-что разъяснить ей:

— Кольцо, унаследованное от тетушки, я отдал одному ювелиру, который должен был его оценить и подобрать мне покупателя. Но несчастного старика ночью убили, а кольцо с настоящим рубином заменили на другое — с поддельным камнем!

— Ужас! Убили! Кошмар! А пот… дельный… Кес кё се? Что то есть?

— Фальшивый. Ненастоящий. Не оригинал! — разъяснил Петр.

— Кто это делать? — задала вопрос девушка.

— Если бы мы знали, — печально бросил Петр. А потом, обращаясь уже к Николаю, сообщил: — Милиция меня подозревает!

— Вот как, — бросил тот, кажется, совсем не удивившись.

«И этот туда же», — мелькнуло у Петра.

Лена широко раскрытыми глазами уставилась на хозяина квартиры.

— Милиц — это полис. Так?

— Так, — кивнул Николай, тоже внимательно разглядывая веснушчатую физиономию Вихрева.

— Друзья, — внезапно даже для самого себя высокопарно начал Петр, — мне действительно нечего скрывать от вас! Я сам решительно нечего не знаю. Но раз вы посвящены в эту историю… теперь и вы, Лена, тоже… распутывать ее придется всем нам! Согласны? Я спрашиваю у вас, потому что с Николаем мы в принципе договорились о сотрудничестве.

— Я есть согласен, — спокойно произнесла в ответ парижанка.

— На том и порешим, — торжественно констатировал Николай. — Собственно говоря, я пришел к тебе по просьбе Ольги. В архиве деда она обнаружила одно странное и интересное послание… — Он недоговорил — в прихожей вновь раздались трели звонка.

— Господи, — простонал Петр, ну кто же это еще?! Действительно, прямо какое-то поветрие сегодня — ходить ко мне в гости!

 

Глава двадцать вторая

Попалась Франсуаза через два месяца. Конечно, пожили они с Люсьеном все это время очень весело. Ах, как пожили! Шикарно, в свое удовольствие! Отменные кабаки, дорогие таверны, карты, хорошие постоялые дворы. Комнаты выбирали большие, светлые. Дорогие вина пили вдоволь, хоть залейся! Платья, юбки, жакеты, красивое модное барахло она себе покупала. Франсуаза ни в чем себе не отказывала. И в мимолетных увлечениях — тоже. А Люсьен особенно и не серчал, сам был парень не промах по дамской линии.

До Марселя они так и не добрались. Все кружили в окрестностях Парижа, продавая почти за бесценок камешки, которые добыл покойный Жозеф. Выдавали себя за торговцев из Нормандии, да какие из них купцы? Никого им обмануть, конечно, не удалось. Но раз деньги есть, никто особо и не сует нос в твои дела. Так что жили они припеваючи. Однако массивное золотое кольцо с огромным рубином она так и не продала, хотя Люсьен много раз предлагал, настаивал, требовал даже. Дескать, выгодно очень можно его сбыть! Домик купить! Хозяйство завести! От воровских дел отойти! Но Франсуазе уж очень камушек этот красный по душе пришелся! Камушек! Ничего себе камушек! Настоящий булыжник!

Любила Франсуаза его рассматривать! Всегда с собой носила, не на пальце, на теле прятала. Люсьену не доверяла. Одно ей только не нравилось — темнел красный уголек, менял цвет, каким-то багровым становился. Это ее огорчало, но не сильно. На размеры, а значит, стоимость камня это обстоятельство явно не влияло! Очень ей душу грело, что такое богатство у нее в руках…

Приснился ей однажды сон, будто лежит она на роскошном ложе, а вокруг кровь. Глядит, а рядом с ней — Жозеф, только не покойник, а живой! Правда, из глаз у него слезы текут кровавые… И ласково он ей так говорит: «Ну, здравствуй, Франсуаза! Наконец-то я тебя дождался! Иди ко мне! Теперь уж мы навсегда вместе будем!» И смотрит так приветливо, по-доброму… И руки свои волосатые к ней тянет…

Вскоре кто-то на них донес. Должно быть, свои, из зависти, сволочи, заложили! Ну и взяли их. Арестовали. В острог посадили. Провели дознание, установили факт убийства. А у новой власти революционной разговор короткий! Убийство есть убийство! Тюрьма, суд, обвинение в умерщвлении «гражданина Франции Жозефа Лемруе», приговор, снова тюрьма, теперь уже камера для смертников. И на следующий день — мадемуазель Гильотина…

Страшное это существо — Гильотина! Ужасное, отвратительное! Какой-то доктор Гильотен ее выдумал. Утверждал, что это «самая гуманная разновидность смертной казни». Дескать, кнопку только надо нажать, тяжелый нож-резак летит вниз, и отсеченная голова падает в специальную корзинку! И никаких тебе мучений! Все просто и предельно человечно.

Франсуаза и сама много раз видела, как вначале на Гревской площади, а потом и на площади Согласия аристократов разных и заговорщиков, врагов народа и Революции, казнили. Так им и надо, кровопийцам! Толстосумам! Дворянам разным, маркизам да баронам! Народу на радость! А теперь ей самой придется положить голову на плаху?!

Люсьен видел, как саму королеву Марию Антуанетту гильотинировали. Говорили, что она за ночь поседела. Седые длинные волосы, словно белые лилии развевались на ветру… Но на эшафот она сама взошла, гордо держалась, гадина! Но это ведь королева, угнетавшая народ. Туда ей и дорога! Недаром простые люди восторженным ревом приветствовали ее казнь. Так ей и надо!

«Но я, Франсуаза, — обыкновенная женщина, француженка, настоящая парижанка! Ну, пусть шлюха! Так ведь за это не казнят! Убийство?! А кого это я убила? Негодяя, бандита, ворюгу!»

… Всю ночь Франсуаза выла. А под утро за ней пришли. Сама она идти отказывалась, да и ноги не хотели больше ей служить. Франсуазе было невероятно, чудовищно страшно. Леденящий душу ужас сковывал движения, даже язык ее не слушался. Она, отбиваясь от тюремщиков, только нечленораздельно, громко и дико мычала.

Ее приволокли в какую-то темную комнату, связали руки. Она отчаянно сопротивлялась, визжала, выла, царапалась, но все бесполезно! Потом мрачный цирюльник быстро выстриг на затылке ее красивые рыжие волосы, которыми она так гордилась…

И тут Франсуаза поняла — вот он, конец! И заорала страшно, громко, утробно! Ей заткнули рот какой-то вонючей грязной тряпкой! Она молча, по-звериному извивалась, билась головой об пол, цеплялась за стены, дверные проемы. Но ее тащили и тащили дальше.

И вдруг Франсуаза вспомнила о кольце с огромным камнем — его она спрятала, схоронила надежно, никто не найдет! Разве только Люсьен… Лучше бы она его продала! И пожила бы еще сладко! Господи, неужели это конец?! Господи! НЕТ!!! Не допусти! Спаси и помилуй! Но ей уже ничто не могло помочь.

Связанную, на телеге ее довезли до площади. Палач вместе с помощником вывели ее на помост и поставили на колени, положили голову на плаху и прижали к деревянному основанию. Дюжий подручный палача с трудом удерживал ее в этом положении. Палач поспешно нажал на кнопку, приводя в действие механизм гильотины. Нож стремительно понесся вниз, на мгновение Франсуаза ощутила легкий холодок на шее, ей не было даже больно… Сознание не оставило ее.

Палач левой рукой схватил ее за длинные рыжие волосы и, как требовала традиция, высоко поднял отсеченную голову. Франсуаза еще все понимала, голова ее еще продолжала жить, она видела, что палач над ней издевается, и, когда он попытался ткнуть ее указательным пальцем в щеку, зубы ее вцепились в его плоть. Палач от неожиданности вскрикнул и выронил голову… Она медленно покатилась по помосту и свалилась на мостовую, под ноги зевакам… Толпа в смятении подалась назад. Кто-то отчаянно закричал — ему отдавили ногу. Женщины, стоявшие поближе, громко завизжали.

— Вот сука поганая! — вскрикнул палач, тряся в воздухе окровавленной рукой. — До кости прокусила, гадина!

Из прокушенного пальца капли крови падали на помост, смешиваясь с кровью казненной…

Последним, что возникло перед мысленным взором Франсуазы, был огромный сияющий ярко-красный рубин… «Погубил меня, проклятущий!» — пронеслось у нее в голове. Камень играл, и казалось, что он радуется ее смерти! Потом он стал темнеть, погас, и погасло все вокруг — парижскую шлюху окутал вечный мрак смерти.

 

Глава двадцать третья

Петр в очередной раз посмотрел в глазок — перед дверью стоял совершенно незнакомый ему мужчина лет пятидесяти в дорогой коричневой кожаной куртке, черной водолазке и темно-синих джинсах.

— Вам кого? — вырвалось у Вихрева раздраженно.

— Мне бы с Петром Вихревым хотелось повидаться!

— Это я, но мне бы хотелось знать, кто вы такой и почему я должен впускать в дом незнакомого человека?

— Скажем так, я представляю человека, которому покойный ювелир Александр Петрович предполагал продать кольцо. Между прочим, по вашей же просьбе!

Петр поспешно распахнул дверь:

— Заходите!

— Здравствуйте! Меня зовут Станислав Изяславович Нерчинский, — с места в карьер начал гость. — Сложилась необычная, можно даже сказать деликатная ситуация…

— Проходите вот сюда, в гостиную, — сказал Петр, открывая дверь в комнату, еще недавно оккупированную троицей головорезов. — Располагайтесь поудобнее, можно вот здесь у стола, я сейчас вернусь, и мы обо всем поговорим.

Он вышел на кухню и, перехватив полные любопытства взгляды своих компаньонов, объявил им:

— Пришел очень интересный человек. Может быть, он нам кое-что прояснит. Давайте переберемся в гостиную и там все вместе с ним потолкуем.

В комнате Петр познакомил присутствующих друг с другом. Поймав недоуменный взгляд Нерчинского, он твердо заявил:

— Елена и Николай — мои партнеры, если хотите — компаньоны. У меня от них секретов нет. Ситуация, как вы сами только что заметили, создалась действительно необычная. Вот мы все вместе и пытаемся в ней разобраться. И надеемся, что вы прольете свет на некоторые ее детали.

Нерчинский, видимо, относился к числу опытных людей, которые готовы к любому повороту событий. Он обвел троицу «детективов» внимательным взглядом, судя по всему, прикидывая, насколько может быть откровенен с ними, и спокойно начал:

— Я представляю человека очень известного и весьма состоятельного. Упомяну хотя бы тот факт, что он входит в первую сотню самых богатых людей современной России, если верить списку, публикуемому журналом «Форбс».

Не удивительно, что покойный Александр Петрович через меня обратился к нему с предложением приобрести ценнейшую вещь — кольцо с уникальным по своим размерам рубином. Я поставил в известность своего патрона, и тот дал добро на мою встречу с уважаемым ювелиром. Ваш покорный слуга давно и достаточно хорошо знал Александра Петровича как в высшей степени порядочного и обязательного человека, поэтому и приехал к нему в весьма поздний час, наверное, в районе половины второго ночи. Решение надо было принимать быстро, без отлагательств. Я приехал, увидел камень и, поняв, что мы имеем дело с уникальной вещью, решил рекомендовать боссу непременно приобрести кольцо.

Александр Петрович по-стариковски мучался бессонницей, он решительно не хотел меня вот так сразу отпускать, мы выпили чаю с конфетами… А потом я уехал. Днем же я узнал о том, что произошло непоправимое… И вот я здесь!

— Мы рады познакомиться с вами, — вежливо проговорил Петр, — ваш короткий рассказ уже прояснил нам кое-что. Я обнаружил свидетельницу, которая вас заметила, когда вы поздно ночью уходили от Александра Петровича. Выходит, в этой печальной истории одной тайной стало меньше, и нам не придется разыскивать этого таинственного незнакомца. Но позвольте все-таки узнать, чем я или, точнее, мы можем вам помочь?

Нерчинский еще раз обвел троицу взглядом и задумчиво ответил.

— Честно говоря, до нашей встречи я рассчитывал получить от вас какую-то информацию о кольце с диковинным рубином, поскольку мой клиент очень хотел бы его приобрести, но теперь вижу, что вы знаете немногим больше меня…

— История весьма запутана и непонятна… — встрял в разговор Николай.

— Это очевидно, — бросил Нерчинский. — Но мне кажется, что вы, дорогой Петр Александрович, должны быть заинтересованы в расположении моего босса. У него неограниченные возможности…

— Замечательно, Станислав Изяславович, но мы пока никакой информацией о судьбе камня не располагаем…

— Ну что ж… Очень жаль. Мне нечем обрадовать моего нанимателя. Однако надеюсь, что вы будете держать меня в курсе. Ведь украшение вы все равно собирались продавать. А лучшего покупателя, чем мой босс, вам, поверьте, не найти! — с этими словами Нерчинский протянул Петру свою красивую с вензелем визитную карточку. — Тут и прямой рабочий, и домашний, и мобильный. Я в любое время буду рад с вами пообщаться.

Он поднялся со своего места, Петр тоже вскочил и повел гостя к выходу. Закрыв за ним дверь, он вернулся в комнату.

— Кажется, он тебе не очень-то поверил, — заметил с усмешкой Николай.

— Кажется… — протянул Петр, усаживаясь на стул.

— Импозантный мужчин, — невпопад сказала Елена.

Николай и Петр заулыбались. Женщина есть женщина, а тем более — француженка.

— Он тоже хотел рубин? — спросила она.

— Да, утверждает, правда, что действует по поручению богатого босса… Но сдается мне, что этот самый босс он сам и есть. Хотя, кто знает?

— Желающих узнать о рубине много, и все ко мне идут, — грустно констатировал Петр.

— А к кому же, скажи на милость, им идти, как не к единственному и официальному наследнику?! — развел руками Николай. — Выше голову! Будем искать!..

Следующий звонок в дверь, раздавшийся буквально через минуту, собравшиеся восприняли как должное. Даже Петр обошелся без комментариев и отправился в прихожую впускать очередного гостя…

 

Глава двадцать четвертая

Толик Боцман никогда не был мокрушником. Квартирные кражи — это да. А вот лишить человека жизни — ни за что! Он настоящий вор, не фраер какой-нибудь, как-никак три ходки за плечами имел.

Но на этот раз все сразу пошло вкривь и вкось. Навел его на старика-ювелира один кореш, кликуха у него — Пегий, потому как волосы на голове странные росли, вроде как и не седые, но блондином его не назовешь, серые какие-то. Короче, Пегий объяснил, что, дескать, старый жид при больших башлях всю жизнь прожил, только, хитрюга, вида не подает. К тому же у него и золотишко водится, и камушки драгоценные, ну и, само собой, — бабки! Грех такую квартиру не обобрать…

Боцман долго пас этого старого хрыча. Убедился, что ночует тот один, что хитрую дорогую сигнализацию не ставил, чтобы опять же внимание лишнее к себе не привлекать. Родные его навещают, но все больше днем, на ночь не остаются. Старик дряхлый совсем, на ладан дышит, такого припугнуть, связать — все отдаст, будет сидеть тихо, как мышь… Жить-то, поди, каждому охота!

Весь вопрос был в том, что именно старикашка хранит в квартире. Тут главное — не лажануться. А то влезешь, а там ни шиша!

Но недаром Толик вел наблюдение. Он обратил внимание, что к старику время от времени заходят прилично одетые люди, явно клиенты. Забирают товар и рассчитываются с ювелиром. Заметил он и Петра, проследил его путь домой. Справки с помощью братвы кое-какие навел, узнал о том, что у того тетка старая померла… Все сопоставил и понял, что Петр не с пустыми руками к старому жидку пожаловал… Ну, тут и ежу понятно: надо этой ночью брать фатеру! На том и порешили.

Забирался Боцман с крыши — предпоследний этаж у старца, так лучше и проще всего. Все поначалу шло как по маслу. Спустился по тонкому нейлоновому канату, вырезал стекло, все чин-чинарем, тихонько, в лучшем виде. Влез в большую комнату, старик, по его расчетам, в такое время должен был спать в своей постели. Толик, понятное дело, в маске был и в черном комбинезоне. Он замер у темно-коричневого шкафа, буквально слившись с ним, и принялся внимательно вслушиваться.

К своему удивлению, он услышал тихие, приглушенные голоса. У старика кто-то был. Боцман подошел вплотную к двери и стал ловить ночной разговор.

— Я знал, знал, что подлинник существует! Он рано или поздно должен был появиться на свет божий! Выйти из тени! Здесь, у нас! Так и случилось! — говорил кто-то взволнованно. — Однако чудо, что камень попал к вам! Я так благодарен, что вы меня известили. Я так давно жду встречи! С ним! Очень жду!

— Я свое слово твердо держу, — услышал Толян чуть дребезжащий старческий голос. — Поэтому и поставил в известность. Надеюсь, второй камень вы захватили с собой?!

— Разумеется! Вот он.

— Отлично. Давайте! С Петром этим я постараюсь потянуть… Ну, вы понимаете, очень дорогая вещица, не сразу найдешь надежного покупателя… И тому подобное… А вы собирайте необходимую сумму!

— Мне надо два-три дня. Все-таки деньги немалые. Тем более — нал!

— Хорошо, хорошо. Но поскольку время позднее…

— Я понимаю. Да и мне не резон у вас в гостях засиживаться! Дел по горло!

Боцман слышал скрип открывающейся двери, слышал, как поздний гость проследовал в прихожую, как дважды хлопнули замок и засов входной двери. Наконец, старик вернулся в комнату и затих.

Выждав для верности десять минут, Толян выскользнул в коридор. Бесшумно открыв дверь, ведущую в маленькую комнату, он одним прыжком преодолел несколько метров и ударил старика кастетом по голове. Тот вырубился и бессильно ткнулся лицом в скатерть, покрывавшую стол. В правой руке старик сжимал массивное золотое кольцо с огромным красным камнем, похожим на маленький язычок пламени.

«Ради него одного стоило рискнуть!» — мелькнуло у Боцмана в голове. Размениваться на поиск денег теперь не имело смысла. И хоть Толик не сильно разбирался в драгоценных камушках, тут и дураку было ясно: вещица обещает долгую счастливую жизнь со всеми усладами. В хорошем месте с мягким климатом…

Вдруг ювелир очнулся и вцепился в горло Боцмана тоненькими, но оказавшимися невероятно цепкими и сильными пальцами. Ничего подобного Боцман не ожидал. Старик, видно, знал, как и куда надо давить. Боцман неожиданно почувствовал, что доступ кислорода прекратился, в глазах его стало темнеть. Ему ничего не оставалось, как ткнуть старика стилетом, который он таскал с собой на крайний случай. Убивать он не хотел, не собирался, да, видно, удар пришелся в самое сердце…

Толян проворно выбрался из квартиры на крышу, снял комбинезон, спрятал его в сумку, оставшись в свитере и джинсах. Спустился по пожарной лестнице и бодро зашагал по ночной улице…

Машина выскочила из-за поворота на огромной скорости, ослепив Боцмана светом фар. Он на миг замешкался, чуть растерявшись. Алексей Снегирев возвращался из казино «Какаду» и был довольно сильно пьян — ему этой ночью здорово везло. Как-никак пять тысяч баксов каждый день не выигрывают.

Какая-то тень мелькнула прямо у капота его «БМВ». Он даже не успел затормозить и не понял, что случилось. Сильный удар, что-то отлетело в сторону, и только тут он нажал на тормоза. Автомобиль занесло. Проехав юзом еще метров десять, он остановился. Алексей выбрался наружу и увидел скрюченную темную фигуру на мостовой. Он похолодел, хмель мгновенно выветрился у него из головы.

«Сбил! Видно, насмерть! Что делать?! — мысли лихорадочно путались у него в голове. — Да что тут думать, надо смываться! Никто же ничего не видел! Машину утром Юрке в сервис! И она — как новая! А этому бедолаге уже не поможешь!»

Снегирев поспешно юркнул в машину и ударил по газам. Автомобиль взревел и умчался.

Боцман был еще жив, когда бомж Ленька Впалый, прозванный так за невероятную худобу, через полчаса наткнулся на него.

— Кажись, сбили?! Видно, кто-то налетел и уехал, сволочь!

Боцман застонал.

— Ты живой, парень?! — поспешно спросил Ленька.

— Уже нет, — едва слышно ответил Боцман. Собрав оставшиеся силы, он прошептал посиневшими губами: — У меня тут кольцо, братан! Мне, видать, не судьба! А ты уж попользуйся! Прощай!..

Перед глазами Толяна возник огромный красный камень, сменивший цвет на более темный. Боцман как-то странно дернулся всем телом, и из уголка рта у него вытекла густая струйка крови…

 

Глава двадцать пятая

Леонид Иванович Бобров, а сейчас просто Ленька Впалый, был когда-то вполне благополучным советским гражданином. Даже школу без троек закончил и в энергетическом институте учился. Правда, не сразу его закончил. Любовь тогда закрутил шальную, в институте не появлялся, зачеты не сдал, к экзаменам его не допустили. Ну и потом к следующему семестру, разумеется, отчислили. Загремел Ленька в армию, да еще куда-то на самую границу с Китаем, под Благовещенск, а Надька Ступина, из-за которой все это и произошло, дожидаться его не стала. Красивая была, с огромными карими беспутными глазами, многим парням головы вскружила…

Сильно переживал Ленька невестино вероломство, пытался даже из части бежать. К счастью, поймали его на следующий день, до трибунала дело не дошло, замяли.

Дослужил он кое-как, вернулся в родной двор, устроился на работу, на вечернем отделении в институте восстановился. Чтобы Надьку забыть, очень скоро женился на Верке Тумановой из тридцатого, соседнего, дома, и сын у него через год родился. Институт Леонид с грехом пополам, но закончил, прорабом стал. Квартиру двухкомнатную в Филях в «хрущевке» получил. Казалось бы, жизнь наладилась…

Трудно сказать, какая шлея попала под хвост Надьке, но она вдруг вновь появилась в его жизни, сама бросилась Леониду на шею, а тот не удержался, ушел от Веры, сбежал из дома, бросил семью… Они с Надеждой сняли в Кунцево комнату. Надежда уже сильно пила, Ленька вместе с ней приобщился к этому делу. На работе начались неприятности, он переходил с места на место, нигде подолгу не задерживаясь. Однажды упал с лесов, сильно разбился. Левая нога после этого у него стала сохнуть. В организме, очевидно, тоже что-то надорвалось, ослаб он как-то, сильно похудел…

Ну а Надьке здорового мужика подавай! Короче, выгнала она Леонида. Вера его не приняла, алиментов он не платил. Выписала его бывшая жена из квартиры. Так и покатился Леонид Иванович Бобров по наклонной. В рыночные отношения он не вписался. Мать его давно умерла, Надька, лярва чертова, совсем скурвилась, а потом исчезла — как сквозь землю провалилась, где-то рос сын, но отца он практически не знал, тот для него был чужим человеком…

Так остался Леонид совсем один. Он научился ночевать на вокзалах, а потом и до свалки докатился. Жил в лачуге из картонных ящиков и жести…

Ленька осмотрелся по сторонам. Никого. Мужик-то, кажись, отмучился, отдал богу душу! И что теперь делать?! Разбираться с милицией Впалому вовсе не хотелось. Шмонать трупы — этого он не умел… Не фраер же!

— Что-то этот бедолага о кольце говорил… Где-то здесь оно. Вроде как завещал он его мне… — размышлял Леонид. Тут он обратил внимание, что правая рука покойного сжата в кулак… С трудом ему удалось распрямить пальцы…

— Так, есть, вот оно! Какое здоровое! Красный камень! Кажись, рубин! Ну, парень, спасибо тебе. Если по-умному провернуть, на такой камень можно и документы выправить, и квартиру купить! Ох, спасибушки, мужик! Ну ты дал, мужик. Жалко тебя. Пусть земля тебе будет пухом! Спи спокойно! — шепотом бормотал бродяга то, что ему приходило на ум. Странные чувства бередили Ленькину душу. Жалость, сострадание смешивались с радостью, надеждой и страхом. Да, страхом, потому что жизнь научила его понимать: богатство вызывает зависть, а зависть может привести к чему угодно, вплоть до поножовщины и смертоубийства.

Леонид закрыл покойному глаза, трижды его перекрестил, прочел несколько строчек из «Отче Наш», которые с детства помнил наизусть, бабушка Таня научила, постоял с минуту у трупа в скорбном молчании… И засеменил прочь… Ночевку он наметил недалеко отсюда, на улице Обручева. Там в двадцатом доме, в третьем подъезде был давно сломан кодовый замок, и дверь на чердак очень легко отпиралась…

 

Глава двадцать шестая

За дверью стоял очередной гость — мужчина в темном костюме с небольшим черным кожаным портфелем в руке. Вид респектабельного джентльмена внушал полное доверие, поэтому Петр молча открыл и знаком предложил незнакомцу войти в квартиру.

Тот, слегка поклонившись, переступил порог и тут же, не дожидаясь вопросов хозяина, представился:

— Василий Андреевич Стволянинов, доктор наук, коллекционер. Вот, собственно говоря, моя визитка. Он протянул красивую, с тиснением, визитную карточку, на которой перечислялись многочисленные научные титулы ученого-геммолога.

— Весьма польщен! — в тон посетителю торжественно объявил Петр. — Чем обязан? Впрочем, догадываюсь…

— Да, разумеется, — несколько суетливо заговорил Василий Андреевич, — мы не могли не догадаться… В кругах коллекционеров новости распространяются очень быстро… А тем более, если они носят сенсационный характер…

— Давайте пройдем вот сюда, в комнату, и поговорим. Только не пугайтесь, там у меня собралась небольшая компания.

Петр провел гостя в гостиную и громко объявил:

— Позвольте представить ученого-геммолога, доктора наук, видного специалиста и коллекционера Василия Андреевича Стволянинова!

Присутствующие с любопытством уставились на гостя.

На правах хозяина Петр подвинул вновь прибывшему стул, предложил сесть, а затем заговорил:

— Дорогой Василий Андреевич, все присутствующие здесь в некотором роде компаньоны. Мы заняты одним общим делом, и у нас нет секретов друг от друга… Позвольте представить вам моих друзей… — он перечислил поименно сидящих за столом и спросил: — Вас, уважаемый Василий Андреевич, конечно же, интересует кольцо с рубином, не так ли?!

— Совершенно верно. Рубины — это одновременно и моя специальность, и мое хобби! Я не так давно узнал, что вы стали обладателями ценнейшего и стариннейшего рубина. И мне бы очень хотелось для начала увидеть его. Индусы всегда считали и считают рубин главным драгоценным камнем, собственно, на санскрите он так и называется — «король драгоценных камней». Наверное, поэтому рубины были символами верховной власти коронованных особ. Ими часто украшали головные уборы королей. Между прочим, существует поверье, что рубин наделен душой, зрением, слухом и речью… Не знаю, интересно ли вам все это? — внезапно несколько стушевался Стволянинов, — я ворвался к вам непрошенным гостем и с места в карьер принялся лекцию читать!..

— Интерес, очень, очень интерес! — с воодушевлением ободрила его Елена.

Ученый благодарно кивнул ей и продолжил. Было заметно, что он оседлал своего любимого конька.

— Между прочим, рубин считается священным камнем ислама. И все же больше всего его любили европейские монархи. Самый крупный рубин из всех известных нам, весом в 250 карат, украшает корону короля Богемии, святого Венцеслава. Она была сделана по заказу Карла IV Люксембургского в 1346 году. Кстати, напомню вам, что один карат — это две десятых грамма…

Драгоценные камни, в частности рубины, формируются в недрах земли в течение миллионов, а то и миллиардов лет под воздействием высочайших температур и давления… — Стволянинов на несколько секунд замолчал, переводя дух.

— Лучшие рубины — из Индии? — воспользовавшись паузой, вклинилась в разговор Елена.

Ученый, вежливо улыбнувшись, тут же ответил.

— Нет, это не совсем так. Самые красивые, большие и ценные рубины находят в Бирме. Их добывают в специальных шахтах в долине Могоу. Именно оттуда родом прекрасные рубины, которые называют pigeonʼs blood, то есть «голубиная кровь». Их отличает особый, яркий и глубокий, красный, точнее, даже алый цвет. Считается, что он по оттенку похож на цвет крови, вытекающей из клюва убитого голубя.

— Это есть очень поэтично, — задумчиво заметила Елена.

— Наверное, такие рубины и особенно высоко ценятся. Между прочим, камень, оказавшийся у господина Вихрева, насколько я знаю, по цвету — как раз «голубиная кровь». Замечу также, что правители Бирмы долгое время отбирали у работников только самые крупные камни, поэтому «шахтеры» частенько их дробили… Так что крупные рубины по сей день — большая редкость.

Тут Николай, как примерный школьник, поднял руку. Стволянинов заулыбался и милостиво кивнул.

— А почему рубины именно красного цвета? — спросил Николай, поднявшись, как примерный школьник.

Геммолог с шутливым видом, показывая, что принимает игру в учителя и ученика, жестом разрешил ему сесть и ответил:

— Рубины — это корунды с примесью оксида хрома, который и придает камню этот самый красный цвет. А, кстати, в Азии долгое время не делали различия между рубинами и сапфирами, называя их красными рубинами и синими рубинами. Собственно говоря, рубины — более редкие камни по сравнению с алмазами, сапфирами и изумрудами. У настоящих состоятельных коллекционеров они пользуются огромной популярностью и большим спросом. Между прочим, на торги рубинами каждый год в Рангун допускается человек 50–60 самых известных специалистов со всего мира. Правительство пытается контролировать торги и вывоз этих камней из Бирмы…

Петр, кашлянув, перебил гостя:

— А я вот в Таиланде был пару лет назад, там на улицах рубинами торгуют, и я считал, что в Паттайе вообще находится центр торговли рубинами?

— Мы говорим немного о разных вещах. Действительно, в Шантабури, недалеко от Паттайи, торгуют рубинами и сапфирами. Но это, так сказать, ширпотреб. Хотя надо признать, что Таиланд прибрал к рукам большую часть мировой торговли рубинами. Таиландские бизнесмены контролируют торговлю этими камнями из африканских стран: Кении, Танзании, а также из Камбоджи. У них там рудники и концессии на добычу. Рубины вывозят в Таиланд и там обрабатывают, а потом, разумеется, продают. Причем прямо с лотков и даже разложив на тротуарах. Благо туристов там пруд пруди.

— А где еще добывают рубины? — спросил Николай.

— На Шри-Ланке, то есть Цейлоне, в Пакистане, Индии. Все они отличаются оттенками цветов, в которых разбираются только специалисты. Но лучшие рубины появились в складках земной коры знаменитой высокогорной долины Могоу. Наверное, я вас уже достаточно утомил?

— Нет, я хотел слушать еще, — капризно попросила Елена.

— Специально для вас, Лена. Древние считали, что у рубинов есть пол. Они подразделяли камни на мужские и женские. Первые ярче сияют и больше по размерам. Существовала теория, по которой камни даже якобы могут размножаться. А еще индусы считали, что рубины охраняют их хозяина от всех напастей и бед. Вообще, рубин, по мнению многих, уменьшает печаль, предохраняет от ночных кошмаров и даже снимает воспаление.

Еще в начале 17-го столетия Фрэнсис Бэкон считал, что драгоценные камни источают полезную энергию, порожденную их великолепием. Замечательный, очень крупный рубин Тимура, сменив множество владельцев, в 1849 году был подарен Восточно-Индийской компанией королеве Виктории и в настоящее время украшает ожерелье, хранящееся в Британской Королевской сокровищнице, в знаменитом Тауэре.

— А как определить подлинность камня? — поинтересовался Николай.

— Древние считали: если положить настоящий драгоценный камень в рот, то он прилипает к нёбу. Великий путешественник, ученый и купец Тавернье описывает и еще один способ проверки: камень надо бросить в воду, и она начнет вскипать, бурлить, от камня к поверхности побегут небольшие пузырьки. Но, разумеется, в наши дни есть множество научных способов определения подлинности. Некоторые драгоценные камни, в частности рубины, поглощают энергию ультрафиолетовых или рентгеновских лучей, а в темноте испускают ее в виде световых волн, они буквально «пылают», почти как раскаленные угли, то есть флюоресцируют. И вот, кстати, цветное фото флюоресцирующего камня является важнейшим доказательством его подлинности…

— Сколько стоить большой рубин? — спросила неугомонная Елена.

— О, это сложный вопрос. На самых престижных аукционах за один карат крупного рубина иногда дают до трехсот тысяч долларов.

— Вот это да! — изумленно воскликнул Николай.

— Что же, Василий Андреевич, мы убедились в том, что вы и в самом деле специалист, знаток и энтузиаст своего дела, — подвел итог «выступлению» Стволянинова Петр. — Однако, я так понимаю, вас интересует рубин, доставшийся мне по наследству?

— Совершенно верно. Дело в том, что камень — знаменитый, у него есть своя история. Чаще всего его называют «Горящий пурпур». Если верить легенде, то вскоре после того, как его привезли в Европу, камень украла у богатого купца его собственная дочь, мечтавшая выйти замуж за одного талантливого, но бедного живописца. Огранщик, делавший копию камня по ее заказу, был убит. Пропал и камень, и художник, девушка всю оставшуюся жизнь прожила в затворничестве. Следы камня, уже вставленного в золотую оправу, обнаружились спустя годы во Франции, говорят, он находился среди сокровищ французских королей, а в 1792 году его украли во время знаменитого ограбления Королевской кладовой. Кольцо с рубином переходило из рук в руки, им владели люди разных национальностей. Известно также, что копия камня жила собственной жизнью, иногда пересекаясь со своим братом-подлинником… Ну, рассказывать об этих камнях можно очень долго, бесконечно долго…

— Безумно интересный, — задумчиво заметила Елена.

— Честно говоря, мне и в голову не приходило, что у тетушки могла оказаться подобная драгоценность, — задумчиво проговорил Петр.

— Она вам ничего не рассказывала?

— Ничего и никогда.

— Тогда позвольте все-таки узнать, что произошло? До меня ведь дошли только слухи и сплетни.

— Если кратко, то я отдал кольцо с рубином ювелиру Александру Петровичу Цаплину, следующей ночью он был убит, а кольцо с подлинным камнем — похищено. У покойного ювелира обнаружили копию.

— Ага… Я предполагал, что однажды они пересекутся и в России… — задумчиво заметил Стволянинов.

— Так и вышло.

— И что же теперь?

— Ищем грабителя. И милиция, и мы пытаемся что-то узнать…

— Какие-то успехи есть?

— Пока никаких.

— Боже мой, как жалко, он был рядом, совсем рядом, я шел по его следу, и вот опять… Кража. Неудача. От приятелей-коллекционеров до меня доходили какие-то слухи, но я надеялся, что вы, Петр Александрович, знаете больше…

— Увы! — развел руками Петр.

— Что же, если я смогу быть вам чем-нибудь полезен, то я с готовностью помогу. Обращайтесь в любое время дня и ночи! На визитке есть номера всех моих телефонов, в том числе и мобильного. Я к вашим услугам.

— Спасибо. Вы очень любезны, — вежливо поблагодарил гостя Петр.

— Вы очень интересно рассказать, — сделала комплимент ученому Елена.

— Вы мне льстите, Леночка! О драгоценных камнях я готов говорить часами, но отдаю себе отчет в том, что люди вы занятые, а потому откланиваюсь!

— У меня к вам просьба, Василий Андреевич, наведите справки среди коллекционеров. У вас своя особая среда, где чужаков не очень любят. А вдруг какая-нибудь информация просочится? Запишите, пожалуйста, и вы два номера — мои домашний и сотовый, — проговорил Петр и продиктовал номера.

— Разумеется, голубчик. Всенепременно. Если что-то разузнаю, сейчас же позвоню, — засуетился Стволянинов, записывая по старинке в записную книжку в кожаном переплете телефоны Вихрева.

Прощаясь с Петром в прихожей, ученый неожиданно заговорщицки подмигнул хозяину. Кажется, ему пришлось по душе приобщение к сыскному делу, а может быть, причина была совсем в другом?

ИНТЕРЛЮДИЯ № 1

Я рубин! Прекрасный камень, которым каждый из вас мечтает обладать! Вы жаждете присвоить меня в надежде разбогатеть! Вы мечтаете завладеть мной, чтобы приручить силу, которую дают деньги, настоящие деньги! Что ж, иному из вас удается на время прибрать меня к рукам, но только на время! И захватить мою физическую сущность, но отнюдь не душу! Вы не способны подчинить меня!

Мне смешны ваши неуклюжие потуги, ваша примитивная хитрость, основанная на невежестве! Я же обладаю магической энергией, созидающей зло, а вы лишь воображаете себя всесильными покорителями Природы. На самом деле вы — неудачные копии Создателя, и вам ничего не дано изменить! Потешьте себя наивными иллюзиями, а я буду творить то, что умею. Умею идеально, неотвратимо и вечно! Пока существует Великий Космос Мироздания!

Да, я вампир! Это я овладеваю вами, выпиваю ваши души, уничтожаю телесную оболочку! Я, затаившись надолго, каждый раз жду очередную жертву, чтобы насладиться обладанием ею. Я словно паук, сплетающий паутину, чтобы подстеречь муху. О, я умею ждать. Годами, столетиями, если надо. Я неподвластен времени! Это вам отпущены жалкие десятилетия, а я бессмертен! И всегда добиваюсь своего! Мне не знакомы физические страдания и душевная боль.

Я строгий обвинитель, суровый судья и безжалостный палач в одном лице! Я обвиняю, выношу приговор и привожу его в исполнение. Вы же считаете, что это Рок! Или Судьба! Нет, это действую я! Я венец творения Господа, бросивший вызов даже Ему! И не покоренный Им!

Да, я исчадье Ада! Но вам это невдомек! Вы восхищаетесь мной! Вы обожаете меня! А на деле вы обожаете свою Кончину!

Стоит мне захотеть, и любой из вас будет принадлежать мне, а следовательно, Злу! Да, я упиваюсь своим могуществом, своей беспредельной властью над вами, но имею для этого все основания. Я Творец Зла! И горжусь этим!

Я могу уничтожить вас мгновенно, а могу вызвать смертельный недуг или природный катаклизм, который сметет вас.

Уже много столетий я живу рядом с вами, а вы так и не разгадали моей сути! Так ничего и не почувствовали, не поняли, не догадались! Это лишний раз подтверждает, что вы и не заслуживаете лучшей участи, чем та, которую я готовлю вам!

Вы всегда будете в моей власти! Подчиняться моей воле!

 

Глава двадцать седьмая

Забившись в кучу привычно подванивающего тряпья и допив початую бутылку дешевой водки — заначку на черный день, Леонид принялся лихорадочно размышлять о том, к кому обратиться за помощью. Он понимал, что от золотого кольца с огромным красным камнем необходимо как можно быстрее избавиться.

«Срочно, срочно, — лихорадочно думал он, — а то ведь любой мент отберет! И еще хорошо, если не пристукнет! Шутка ли, такие деньжищи! Вот уж потрафило так потрафило! Спасибо тебе, мужик! Царствие тебе небесное, место покойное!»

Он прекрасно понимал, что будет вынужден отдать кольцо за гроши, за бесценок, но в его положении выбирать не приходилось.

Полночи проворочался он на своей лежанке, но придумал только одно — ему нужно отыскать Пашку Зайцева, старого приятеля по дому, с которым он виделся года три тому назад, случайно столкнувшись на улице.

Только на рассвете Ленька забылся тяжелым, полным кошмаров сном. За ним гнались менты, какие-то мрачные типы в длинных черных плащах, его били, пытали, прижигали сигаретами, а бесстыдная шлюха Танька Косая почему-то целовала его взасос, хотя всем было известно, что она никогда не целуется по причине гунявого рта.

Проснулся Впалый часов в восемь утра. Дом собирался на работу. Хлопали входные двери, вверх-вниз ползал старый скрипучий лифт. Чтобы не попадаться никому на глаза, Ленька решил выждать часок. Он знал: после девяти в течение часа будет довольно спокойно, пока домохозяйки и бабули не поплетутся за покупками в ближайшие магазины.

Справив малую нужду в дальнем углу чердака, Ленька позавтракал черствой заплесневелой краюхой хлеба. В подъезде вроде все поутихло. Можно было трогаться в путь. Кольцо Впалый решил спрятать здесь же на чердаке, от греха подальше. Он нашел глубокую трещину в стропилах и засунул кольцо туда, заметив, что камень сияет как-то по-новому, вроде темнее стал. Да бог с ним, главное, чтоб за него бабки отвалили хорошие!

Адреса Пашки Зайца он, конечно, не знал, хотя тот ему его, помнится, диктовал. Но Ленька был уверен, что в их старом доме в прежней квартире кто-то из большой многодетной семьи Зайцевых остался и что следы его там непременно отыщутся.

В бесплатном сортире у метро «Университет» Леонид по возможности привел себя в порядок. Там можно было и обмылком разжиться, и чуть щетину сбрить. Что он с грехом пополам и сделал.

На его счастье, в метро ему тоже удалось проскочить. Словом, повезло. Доехал он до «Павелецкой», а там — пустяки, пешим ходом рукой подать.

Сердце у него екнуло и учащенно забилось, когда он остановился перед обшарпанной дверью бывшей коммунальной квартиры, где когда-то ютилось многодетное семейство Зайцевых. Сколько раз он проходил в эту дверь и стоял в коридоре, дожидаясь Пашку. Бывал он и в комнатах, конечно, только по праздникам или на днях рождения. Здесь же в коридоре он однажды, еще совсем ребенком, увидел совершенно голую тетку с огромной белой грудью — соседку Зайцевых Варвару Довлетову, сильно пившую и принимавшую кавалеров со всего микрорайона. Несколько лет в отроческие годы бесстыдная Варвара являлась ему в эротических снах…

Решительно дернув головой, Леонид отогнал нелепые воспоминания и решительно дважды надавил на кнопку звонка. Сделал он это машинально — таблички с надписью «Зайцевым — 2 зв.» на стене уже не было.

Дверь Леониду открыла женщина лет тридцати пяти, непричесанная и в мятом халате.

— Вам кого? — довольно сурово спросила она. Взгляд ее буравил испитую физиономию Впалого, украшенную следами нелегкой уличной жизни.

— Мне это… простите, мне бы узнать про Павла… ну, про Павла Зайцева. Он жил здесь, короче…

Женщина продолжала внимательно всматриваться, и постепенно суровое выражение на ее лице сменилось неким подобием дружелюбной улыбки.

— Дядя Леня, вы, что ли?! Вы, точно. Я вас узнала. Я — Машка Зайцева. Да чего вы тут стоите, проходите!

Она посторонилась, пропуская Леонида в чрево старой квартиры. Младшая сестра Павла — тут же вспомнил Впалый.

В бедно обставленной комнате, в углу которой стояла детская кроватка, Маша, усадив Леонида за обеденный стол, тут же сообщила ему последние новости из жизни своего семейства. Он узнал, что дядя Михаил помер, а тетя Нина живет под Москвой, в городе Троицке.

Она налила Леониду чашку жидкого чаю, поставив перед ним тарелочку с печеньем и банку со смородиновым вареньем, гордо заявив, что ягоды собраны на их «личной» фазенде. И осторожно поинтересовалась:

— Дядя Леня, а чего это вы такой… ну, обтерханный?!

В ответ Впалый философски заметил:

— Жизнь, Маша, штука непростая. Видать, у меня она не задалась.

Поахала Мария, посочувствовала и в конце концов записала ему на листочке телефон и адрес брата.

Павла он подкараулил на углу, когда тот возвращался с работы домой. Старый друг искренне обрадовался неожиданной встрече и, не обращая внимания на внешний вид Леньки, потащил его домой, где познакомил со второй женой — Светланой.

Уединившись на кухне, старые друзья под нехитрую, но обильную закуску распили подобающие данному случаю пол-литра «Праздничной» и вспомнили старое доброе время. Ни Пашка, ни новая жена его не подали виду, что их удивляет, смущает нынешний, мягко говоря, невзрачный вид Впалого. Он даже как-то оттаял у них в гостях. Когда мужчины вышли на балкон перекурить, Леонид наконец перешел к делу, поведав закадычному приятелю о событиях прошедшей ночи.

Пашка сразу сообразил, что речь идет о неслыханно дорогой вещи.

— Что мне делать-то с ней, Паш, ума не приложу?! По моей нынешней жизни мне от этой вещицы поскорее освободиться надо!

— Это ты верно, Леня, говоришь! Но вот что я тебе скажу. Свыше тебе знак дан через кольцо это! Кончать тебе надо с этим бомжеванием! Пить надо бросать! В нормальный мир вернуться! Ясное дело, кольцо это надо загнать какому-нибудь богатею, благо их сейчас развелось — на каждом шагу «Мерседесы»! А деньги с умом потратить на возвращение! Понял?!

Понимать-то Леонид все понимал, только не знал, с какого бока к делу приступить. О чем еще раз напомнил старому приятелю.

— Я тебе помогу! — подвел итог сказанному Павел. — Есть у меня на работе друг, Сашка, у него жена — ландшафтный дизайнер. Это, значит, у богатых она сады разбивает и за ними ухаживает. Попробуем через него на какого-нибудь олигарха выйти! Только кольцо твое надо перепрятать до поры до времени.

— А где?

— У меня, наверное, придется, если ты мне доверяешь…

— Да о чем ты говоришь, Паш! Да я тебе, как себе! Да я за тебя!.. — и Впалый махнул рукой — мол что тут говорить-то.

В одиннадцатом часу они добрались до улицы Обручева. Принявший ванну, побрившийся Леонид в старых Пашкиных джинсах и куртке, которая была ему великовата, чувствовал себя на седьмом небе.

Поднявшись на лифте на восьмой этаж, друзья открыли дверь на чердак и проникли внутрь. Внезапно вспыхнувший, в темноте подвала показавшийся очень ярким, свет мощного фонаря ослепил их.

— Ну, и который из вас Впалый? — спросил низкий грубый голос.

Ленька понял, что случилась беда. Знал он и то, что сейчас может произойти, и поэтому шагнул вперед и заслонил собой Павла:

— Я!

— Ну что ж, мил человек, добровольно покажешь, где кольцо сховал, или тебе помочь вспомнить?

«Черт с ним, с кольцом, — подумал Леонид, — легко пришло, легко и уйдет. Главное, я Пашку нашел! С ним не пропаду».

Но прежде, чем он успел что-то сказать, Пашка, бесстрашный Пашка — он всегда был таким, рванулся вперед, прямо на свет… Послышался негромкий хлопок, и Пашка, вскрикнув, тяжело рухнул на деревянный пол.

— Ах ты, гад, — забыв обо всем на свете, заорал Впалый…

Выстрелом его отбросило в сторону, левый бок сильно обожгло, страшная боль пронзила насквозь. Он застонал, и в следующий момент, получив удар по голове, свалился рядом со старым другом…

Он пришел в себя оттого, что кто-то плеснул ему в лицо холодной водой. Голова страшно болела, казалось, что прямо в мозг кто-то вогнал ему ржавый гвоздь. Левую руку он просто не чувствовал. Глаза слепил луч фонаря.

— Очухался, падла! Ну, выкладывай, где кольцо! А то сейчас не так больно будет!

«Сволочь, Пашку убил! За что?! Такого мужика! Безотказного!» — мелькнуло в голове у Впалого.

Собрав остатки сил, Леонид рванулся на луч фонарика. Вторая пуля не остановила его. Он всем телом обрушился на стрелявшего, указательным пальцем правой руки попав убийце прямо в глаз. Тот взревел от боли.

Наряд милиции, вызванный напуганными шумом на чердаке жильцами, обнаружил на месте происшествия лужи крови и два трупа мужчин средних лет без документов.

— Ментов понаехало в двадцатый дом, там двоих на чердаке порешили, кровищи — лужи целые, вниз даже, кажись, протекло! — рассказывал сантехник Армен плотнику из местного РЭУ таджику по имени Файзулло. — И вроде один из них бомж, а второй — приличный человек, компьютерами занимался, на фирме работал…

Файзулло ментов не любил, хотя сейчас к нему вроде и придраться было не за что. Мигрантскую карточку он получил, работает в РЭУ, служебную площадь имеет — комнату пятнадцать метров на первом этаже в двадцать третьем доме… А тут, шутка ли, двойное убийство. Не приведи Аллах!

Поэтому ремонтировать перекрытия на чердак двадцатого дома он отправился неохотно. Но что поделаешь — прораб дал указание, значит, надо! Начальство, видно, втык получило от префектуры — дескать, чердак запущен, кодовый замок был неисправен, развели бомжатник, вот и получите — двойное убийство! Всем досталось!

Один Файзулло с работой справиться, конечно, не мог. Собственно говоря, послали его на разведку: все внимательно осмотреть, наметить фронт работ и доложить начальству, за что надо браться в первую очередь.

Будучи по природе человеком прилежным и старательным, Файзулло осмотрел перекрытия, балки, подпоры, заглянул в каждую щель. И вздрогнул, увидев в трещине одной из подгнивших балок большое золотое кольцо с огромным красным камнем. И хотя знатоком Файзулло не был, он понял, что это рубин.

Первым его желанием было взять кольцо, унести и перепрятать. Он осторожно извлек сокровище наружу и принялся внимательно осматривать его.

Это занятие настолько поглотило его, что он не заметил появления ка чердаке еще одного человека.

— Что, братан, цацку нашел? — услышал Файзулло чей-то хриплый голос. Плотник поспешно оглянулся и увидел у себя за спиной невысокого мужичка в потертой коричневой кожаной куртке, с черной повязкой на правом глазу.

— Хороша цацка, ничего не скажешь! — с неподдельным восхищением в голосе заметил одноглазый, медленной осторожно приближаясь к Файзулло.

— Я это… мне… не надо… не мой он… — запинаясь, забормотал таджик. Вид одноглазого внушал ему ужас.

— Значит, не нужна она тебе? Так давай ее сюда!

Файзулло поспешно протянул незнакомцу кольцо, заметив, что камень прямо на глазах потемнел.

Мужик схватил кольцо пальцами правой руки, а левой молниеносно вытащил из кармана нож с выкидным лезвием и воткнул его таджику в самое сердце.

— За что? Не надо! — успел произнести тот, медленно оседая вниз.

— Надо, фраерок, надо! Я свидетелей не оставляю!..

 

Глава двадцать восьмая

Пегий был подкидышем. Нашли его на пороге барака, в котором жили строители-лимитчики, приехавшие возводить пятиэтажки в Москве, в Новых Черемушках. Хорошо, что дело было в мае, парень не замерз, но всю жизнь ему суждено было маяться…

С младенчества Пегий был тихушником. Таким на всю жизнь и остался. Говорил немного, только по делу. А больше любил действовать, но по-тихому, быстро и решительно. Отморозком стал настоящим уже тогда, когда и слова еще такого не знали.

А с чего ему добрым-то стать? Родительской ласки он был лишен, в детском доме были, конечно, и добрые воспитатели, но только они Пегого не очень-то жаловали. И внешне он был неказист — серый какой-то, с затаенной злобой в глазах и в душе. Звереныш, одним словом! Кто такого полюбит? Когда подрос, девочкам тоже не нравился. Не жаловали, не замечали они его.

А в шестнадцать лет он уже в групповухе отметился. Знакомые парни постарше затащили девку в Битце в кусты недалеко от пруда. Она пива напилась, пьяная была, ну и Пегий вместе с другими отбомбился. Благо, ликбез сексуальный давно прошел. Все, что нужно, ему старшие ребята и объяснили, и показали.

Девка та — кажется, Катькой ее звали — в милицию заявление не подала. Видно, побоялась или застеснялась. Уж лучше это дело гадкое скрыть да пережить одной, а то ведь ославят на весь белый свет! И понял Пегий, что преступление часто остается без наказания. А совесть — так откуда ей взяться-то, этой совести?

Воровать он начал лет с двенадцати. Точнее, вначале подворовывать, а потом уже и воровать по-настоящему, по-черному. Особым проворством и сноровкой он не отличался, а вот храбрости и наглости ему было не занимать.

Еще семнадцати лет не исполнилось, когда загремел он в колонию для несовершеннолетних. Там постиг многие секреты воровского мастерства, стал еще наглее, бесстрашнее и бессердечнее. В тюряге и человеческую жизнь он стал рассматривать как некую несуразную данность. Он неоднократно видел, как лишали человека жизни. И сделал только один вывод: это очень просто, легко и чаще всего тоже остается без наказания.

Авторитет в воровской среде у него был, но особый. Авторитет отморозка, для которого пойти на мокрое ничего не значит. Жизни человека лишить — что два пальца обоссать…

Собственно говоря, на квартиру старого жидка-ювелира он навел Боцмана не просто так. Знал, Пегий, что дело свое Боцман разумеет, все сделает чин-чинарем, а дальше делить с ним добычу он не собирался. Почему-то знал, точнее, чувствовал, что добыча будет необычной, очень большой. Насчет камней заранее побеспокоился, нашел фраера, через которого их толкнуть можно…

Получилось, правда, не совсем так, как было задумано. Боцмана бог сам прибрал, правда, двоих мужиков положил, так они могли все дело испортить. Ну и чурку этого, магометанина, пришлось ножичком пырнуть, так это вообще не в счет, чай не наш, не православный. Не то чтобы Пегий верил в бога, но в церковь иногда заходил, свечки ставил в память своим родителям, которых никогда не знал, да корешам погибшим тоже. Так больше по привычке, чем по истинной вере.

А вот получилось так, что, скорее всего, без глаза остался. Лечить покалеченный глаз долго придется. Главное, башли теперь будут. Однако колечко к нему в руки знатное попало. За такую цацку можно большие бабки урвать! Один камень огромный чего стоит!

Надо только поскорее от него избавиться, дурной он какой-то, камень этот! Вон и жидка порешили, и Боцман кончился не своей смертью, и других пришлось положить… Плохой камень, толкнуть его надо, и как можно быстрее!

Так думал Пегий, направляясь на встречу с Целковым — шестеркой Никанорыча…

Никанорыч был старейшим вором в законе, уважаемым человеком, коронован был еще при советской власти, не чета многим нынешним, которых он называл «выскочками и придурками». Воровскую мораль он соблюдал строго.

— Ну, с чем пожаловал? — спросил Никанорыч у Пегого, когда с приветствиями и любезностями было покончено.

— Да вот цацку вам принес красивую с большим камушком, — степенно проговорил Пегий, достав из кармана кольцо с огромным рубином, заигравшим на свету всеми гранями.

— Хороша вещица, — не скрывая восхищения, заметил старик. — И что же ты с ней собираешься делать?

— Бабки мне требуются, Никанорыч! — смиренно произнес Пегий.

— Бабки, они завсегда всем нужны!

— Окажи содействие, Никанорыч! Купи цацку!

— Купить?! Да зачем она мне, старику, нужна? Мне ее дарить некому! Старуха моя давно померла. Молодые мне уже не нужны. Здоровье не то.

— Переуступишь кому-нибудь.

— И сколько же ты за нее просишь?

— Два куска зеленых.

— Стало быть, двадцать тысяч. Немало.

— Никанорыч, да один камень больше тянет, мне просто бабки позарез нужны! Глаз надо лечить! Поранился я!

Столковались на пятнадцати тысячах. Пегий был очень доволен. Конечно, он знал, что отдает рубин за гроши, но уж очень хотел от него избавиться и зелеными разжиться.

На следующий день Никанорыч встретился в ресторане «Фортуна» с Юрием Тимофеевичем. Старый вор в законе тоже почувствовал, что рубин этот огромный ему будет не в кайф. Уступил он его за сто двадцать тысяч… А Юрий Тимофеевич Белугов толкнул «рубинчик» за две сотни тысяч «зеленых» одному банкиру-олигарху…

Константин Петрович Зверев, как и многие российские олигархи первой волны, сколотил состояние на близости к «трубе». Вместе со своим банком он обслуживал естественного газового монополиста — «Газпром».

Но, разумеется, для начала Зверев оказался в очень нужном месте — в Париже, тогда еще в советском посольстве, в очень нужное время — в самом конце бурных восьмидесятых. Окончив МГИМО и проработав в посольстве в аппарате советника по экономике целых четыре года, занимаясь при этом больше всего финансовой системой Франции, он завел неплохие связи с французскими бизнесменами и банкирами. Поэтому, когда потребовалось, сумел оказать неоценимые по тем временам услуги товарищам, распоряжавшимся государственными и партийными деньгами. Они ведь сами в то время даже счета в швейцарских банках открывать не умели, а Зверев прекрасно знал, как это делается, чтобы, как говорится, комар носа не подточил. Словом, политэкономию капитализма Зверев изучил изнутри, в отличие от старших московских партнеров, смутно в то время представлявших даже, что такое СКВ, свободно-конвертируемая валюта.

Вернувшись в Москву, Константин, тогда еще Костя, поначалу поработал на разных совместных предприятиях, на инофирмах, потом вместе с новыми друзьями создал консалтинговую компанию, а через год с группой товарищей — банк «Первый Интернациональный». Слово «интернациональный» в названии банка товарищи считали данью своему недавнему партийному прошлому и частенько напевали на известный мотив: «С Интернациональным воспрянет род лихой…» И действительно, именно лихие люди и воспряли тогда на развалинах СССР. Поднялись, расцвели пышным цветом и по сей день процветают, а среди них и бывший товарищ, а ныне самый что ни на есть господин, месье Зверев.

Поди теперь докажи, что в банке крутились бюджетные, государственные средства! Что отмывались чьи-то неправедно нажитые миллионы. Что сами у себя газ (через «дочки» — дочерние фирмы) покупали опять же на государственные деньги, а потом продавали его втридорога тому же родному государству или, иной раз, соседнему, где тамошние туземные лидеры были до денег еще более жадными. Как получали огромные беспроцентные кредиты через друзей в правительстве… Да много чего было в те лихие времена. Но они уже канули в Лету…

Теперь, спустя пятнадцать лет после падения советской империи, Константин Петрович Зверев стал человеком респектабельным, уважаемым банкиром, миллиардером, сенатором, то бишь членом Совета Федерации.

Из стройного, с голодным блеском, жадного до денег симпатичного юноши он, заматерев, превратился в почтенного полноватого господина в очках с золотой оправой, обслуживаемого целым сонмом слуг и клевретов. Он с важностью сановного человека, причастного к государственным тайнам, вершил теперь человеческие судьбы и даже отчасти политику огромного государства. Часто выступал по телевидению в программах по проблемам финансов и «законотворчества в области национальной банковской системы». В его приемной, прямо по Гоголю, весь день жужжали и генералы, и вице-губернаторы, и члены Государственной Думы. В свое время он дал деньги на переизбрание больного первого президента России, а поэтому в знак благодарности пару лет даже проработал министром… Журнал «Форбс» теперь печатал его фамилию во втором десятке российских миллиардеров. Шутка ли!

Кольцо с огромным рубином Константин Петрович приобрел не для себя, а для своей молоденькой любовницы — Натальи, в недавнем прошлом стриптизерши, а ныне студентки ГИТИСа.

— Будет в чем в Париже покрасоваться! Не все у Бушеронов и Картье покупать! — пробасил он, вручая тонкой длинноногой блондинке дорогой презент. С некоторых пор Зверев стал настоящим патриотом, всячески стараясь подчеркнуть свою русскость, и если и покупал что-нибудь импортное, то по крайней мере старался делать покупки себе и близким в бутиках первопрестольной.

Они собирались две недели провести в окрестностях Парижа в замке, прикупленном «Первым Интернациональным» «для представительства и встреч с нужными и интересными людьми». Наталья уже предвкушала походы по парижским магазинчикам и обеды в отеле «Ритц».

— Костя, ты такой милый! Милый и щедрый! — проворковала она, обнимая и нежно целуя своего олигарха с намеком на более серьезную «благодарность». Раскочегарить ей Константина Петровича удалось не сразу — уж очень его мозг был занят государственными заботами и финансовыми сделками, но в конце концов дело увенчалось относительным успехом, хотя и не для партнерши…

Впрочем, Наталья была девушкой непривередливой и привычной ко всему. За свои неполные девятнадцать она прошла огонь, воду и медные трубы. Мужики, тем более такие старые, интересовали ее меньше, чем деньги.

Костя, понятное дело, захрапел после любовных утех, а Наталья принялась изучать подарок. Рубин весело играл на свету всеми своими гранями, словно язычок пламени.

В Париже парочка остановилась на пару дней в уже ставшем им вторым домом «люксе» отеля «Крийон» и привычно пробежалась по дорогим магазинам и ресторанам. Повсюду Наташа носила на указательном пальце правой руки золотое кольцо с огромным рубином. Камень замечали, он пользовался успехом, Наталья частенько ловила на нем завистливые взгляды богатых парижанок и «разных прочих шлюшек», как она выражалась. Одно ее огорчало: рубин как-то потемнел, из веселого ярко-красного став тусклым и зловеще-багровым.

В замке все было как всегда, ничего оригинального. На богатые халявные приемы, которые устраивал Зверев, как мухи на мед, слетались и актеры, и музыканты, и думцы, и бизнесмены, и разного рода шлюхи и шлюшки — словом, весь московский «бомонд». Когда-то, года два назад, Наталье было интересно болтать со всей этой шоблой, изображавшей модных богатых прожигателей жизни, теперь же все приелось и не радовало.

Зверев вскоре улетел по каким-то там своим делам назад в Россию, а Наташу тяготила роль беспечной хозяйки замка, тем более что особых прав она, собственно, ни на что не имела.

Игоря, молодого, но уже известного и модного актера, вовсю снимающегося в многочисленных бесконечных сериалах, она выделила из толпы сразу, как говорится, запала на него с первого взгляда. Да, в него действительно было трудно не влюбиться: высокий, спортивный, он был на редкость хорош собой. А веселое открытое лицо с широкой приветливой улыбкой, голубые проницательные глаза с неожиданно длинными черными, какими-то женскими, ресницами делали Игоря просто неотразимым. К тому же он был не глуп, начитан, остроумен и отличался самостоятельностью суждений, что отличало его от большинства представителей российского «высшего» света.

«Втюрилась, дура!» — печально констатировала Наталья, лежа в постели рядом с мирно похрапывающим Зверевым, прилетевшим всего на один день из Москвы «на перепихон».

Наталья была не по годам рассудительной и осторожной девушкой, в присутствии «своего олигарха» вела себя паинькой — ей было что терять. Но вот когда он слинял, да еще и надолго, она все-таки не выдержала и «сорвалась с цепи». Она пригласила Игоря на экскурсию, и первый раз у них все произошло прямо на сиденье спортивного «Феррари». Немного неудобно, но зато необычно, волнительно и приятно возбуждает. Вышло все очень сладко и уж, разумеется, не шло ни в какое сравнение с натужным и скучным сексом со Зверевым.

В замке трахаться с Игорем она боялась, снимать номера в отелях в ближайших городках тоже, вдруг Зверев что-нибудь пронюхает, и тогда прощай, богатая житуха! Нет, ни за что. Даже влюбленность не мешала Наталье мыслить трезво и расчетливо. Оставались только эти автомобильные прогулки…

Перед возвращением Зверева они оттянулись по полной в каком-то лесу на надувном матрасе, предусмотрительно уложенном в багажник. Распили бутылку хорошего дорогого вина за скорую встречу в Москве — Игорь уезжал через день, ему предстояли долгие гастроли по городам и весям Сибири и Дальнего Востока.

Наталья привычно гнала «Феррари» по узкой асфальтовой ленте деревенского шоссе, у нее приятно кружилась голова, а во всем теле разливалась истома после нескольких оргазмов. Жизнь казалась ей легкой, веселой и бесконечной…

Она опрометчиво пошла на обгон огромной фуры, медленно тащившейся впереди, а тут некстати из-за поворота навстречу ей вылетел черный «Ситроен»… Она пришла в себя на несколько секунд, увидев, что лежит в луже крови Игоря, прямо перед ее глазами торчал ее собственный неестественно вывернутый палец с золотым кольцом…

«Проклятый камень!» — почему-то подумала она, с трудом стащила кольцо с пальца, не чувствуя боли, отшвырнула его в сторону и закрыла глаза — теперь уже навсегда.

Звереву доложили, что она разбилась насмерть… Он устроил «дорогой Наташе» грандиозные пышные похороны в Москве… Кольцо с огромным рубином не нашли. Да его, собственно, никто в суматохе поначалу и не хватился. Потом, правда, Зверев приказал кольцо отыскать, и поиски возобновились.

 

Глава двадцать девятая

Елена поселилась в гостинице «Украина». Правда, очень скоро она пожалела о своем выборе.

— Отель очень, очень громадная! Много людей, громко шумят! Обслуга странный. Меня все за проститутка считай! — жаловалась она Петру. — Женщина в рецепшен просто так никогда ключ не давай! Всякий раз паспорт показывай! Каждый мужчина, усатые такие, кавказ, вот, все время в номер зовут! Деньги предлагай! Разве я похож на блядь? — щеголяла к месту и не к месту новым выученным жаргонным словечком родственница.

Петр с Николаем успокаивали ее, объясняя, что, мол, у нас так повелось. В отелях люди жить не привыкли. А в Москву со всего бывшего СССР народ с деньгами стекается, в основном мужики. И ко всему следует с юмором относиться, не обращать внимания…

— Не обращать, вам легко рассуждать! А меня за руки хватать!

— А ты им по рукам, по рукам! — задорно подсказал Николай. — Не стесняйся!

Петр же старался теперь каждый вечер провожать Елену до дверей ее номера, к неудовольствию Надежды, с которой он, занятый «расследованием», виделся все реже и реже.

Нельзя сказать, что партнеры сильно продвинулись в распутывании дела. Однако на след Боцмана они все-таки вышли. Точнее говоря, ни о каком Боцмане они, разумеется, не знали, но, исходя из вопросов, которые Петру, вызвав его повесткой, задавали в милиции, они поняли, что хищение осуществил кто-то из опытных воров-взломщиков, специализирующихся на квартирных кражах… Искать следы «Горящего пурпура» следовало в уголовной среде.

Они сидели в привычном составе в гостиной квартиры Вихрева, когда позвонил Стволянинов. Поздоровавшись, он с места в карьер торжественно заявил, что знает, у кого сейчас камень.

— Так говорите, у кого?! — нетерпеливо бросил Петр.

— Молодой человек, это не телефонный разговор, — заявил Стволянинов и предложил встретиться на Пречистенке в небольшом тихом ресторане «Егорыч».

В ресторане они заняли угловой столик и, сделав заказ, принялись расспрашивать загадочно улыбающегося ученого.

— Так вот, друзья, что я могу вам сообщить, — со значительным видом начал свой рассказ геммолог. — Не прошло и недели с момента нашей последней встречи, как мне удалось выяснить, что камень попал к одной молодой особе, скажем, фаворитке известного московского богача, можно даже сказать, олигарха. Фамилия этого человека — Зверев, а его юную красавицу-возлюбленную зовут Наташа, фамилия ее Туманова…

— Здорово, да вы у нас настоящий Шерлок Холмс! — возбужденно воскликнул Николай.

— Или Эркюль Пуаро! — прибавил Петр.

— Не надо мне чужих лавров, — скромно заметил Стволянинов. — Просто я вхож в определенное, скажем так, общество, где все всё знают друг о друге. Юная особа уже появлялась на нескольких светских раутах во Франции с новым кольцом на пальце, а кольцо украшено рубином очень крупных размеров…

— Откуда же сей достопочтимый олигарх взял кольцо — ведь, очевидно, это он сделал любовнице такой подарок? — резонно поинтересовался Николай.

— Я думаю, купил. А вот у кого? — тут Стволянинов развел руками, — я, конечно, не знаю, но могу предположить, что оно, вероятно, не напрямую, а через посредников пришло к нему от человека, который его похитил!

— Украл, — машинально бросил Николай.

— Что же, можно и так сказать, — согласился коллекционер.

— И что мы теперь должны предпринять? — вырвалось у Петра.

— Вопрос, как говорится, интересный! — задумчиво отметил Николай. — Получается, что мы ни на йоту не продвинулись к возвращению камня. Ведь к олигарху этому ни с какой стороны не подступишься!

— Во всяком случае, сделать это будет нелегко! — согласился Стволянинов.

— А спрашивать разве нельзя? — встряла в разговор русская француженка.

— Увы, не получится. У нас олигархи — люди публичные, но недоступные. Так просто с ними не встретишься. К тому же и вопрос деликатный, — разъяснил родственнице ситуацию Вихрев.

— Камень этот такой, ну, дурной, — неожиданно безапелляционно заявила Елена.

— С камнями вообще много легенд связано, — задумчиво проговорил Стволянинов. Помните, я вам рассказывал про зловещие приключения этого «Горящего пурпура»? Существует и другая легенда, по которой он вовсе не из Бирмы в Европу попал и отнюдь не из знаменитой долины Могоу происходит…

— Ой, ой. Рассказать, рассказать! — в возбуждении захлопала в ладоши Елена.

— Ну, если джентльмены не возражают, я могу вам эту историю поведать.

Джентльмены возражать не стали.

— Истории этой больше двух тысяч лет… Среди людей, пораженных чудесами Иисуса Христа и уверовавших в него, был иудейский начальник — фарисей Никодим. Со временем он стал тайным учеником Христа и повсюду сопровождал его…

Когда Христа вели на казнь, Никодим старался держаться поближе к Учителю, еле-еле успевая уворачиваться от ударов бичей. Римляне стегали зло и, если доставали, то вшитые в концы веревок бронзовые шипы глубоко раздирали кожу.

«Мне-то что, на мне как на собаке заживает, — думал Никодим, громко вскрикивая после каждого доставшегося ему удара, — а вот Учителю по-настоящему больно. По мне изредка попадают, просто для острастки, а его шестеро по очереди хлещут изо всех сил».

И слезы наворачивались ему на глаза, и очень жаль было Иисуса, и тяжко было, и до исступления страшно, когда он вспоминал, что провожает Христа в последний путь. А тот шел медленно, ступая тяжело, но с высоко поднятой головой и смиренной, такой бесконечно доброй улыбкой на побледневших губах. Кровь обильно сочилась из многочисленных ран, и Никодим иногда успевал ловить отдельные алые капли. Он собирал кровь Христа в небольшой керамический кувшин с широким горлом.

Лицо Иеремии время от времени мелькаю в толпе, видел Никодим и других учеников. Он знал, что где-то поблизости находится и Мария Магдалина. Никто из них уже и не помнил, кто и почему решил собирать кровь Учителя, просто они знали, что так надо делать…

«Прочь с дороги, отродье! Прочь, негодяи! Прочь!» — слышал он грозные крики римлян, но ничего не боялся. Жизнь без Учителя представлялась ему бессмысленной и бесцветной. Он готов был без сожаления расстаться с ней хоть сейчас же. И только желание сохранить память о Мессии и передать сосуд с каплями священной крови людям, чтобы они опомнились, прозрели и все поняли, двигало им.

Один раз он заметил в толпе тяжелое хмурое лицо Иуды, но тут же, получив болезненный удар, споткнулся и упал на колени, едва удержав кувшин. Никодим поспешно вскочил на ноги и опять догнал Учителя, на мгновение коснувшись его худого тела, и опять несколько капель крови упали в кувшин из-под тернового венца, скатившись по лицу Христа.

Тут Никодима ударили кнутовищем по голове, и он отшатнулся. Голова налилась тупой безжалостной болью.

«Пустяки по сравнению с Его страданиями», — мелькнуло у него в мозгу, и боль немного отпустила. Так он сопровождал Христа до вершины горы.

А потом они были на Голгофе, неподалеку от креста, на котором Его распяли. Все видели, как Он страдал и мучился, как плоть его корчилась и содрогалась. Но сам Иисус не проронил ни звука. Время от времени Он открывал свои такие прекрасные и такие добрые очи и обводил стоящих внизу ясным взором, исполненным сострадания к ним, к людям, но вовсе не к себе.

Умирал Он долго, мучительно, страшно, страдая от боли, жары, жажды, от укусов всяких кровососущих тварей. Но ни стона не сорвалось с Его губ, ни крика, ни мольбы о пощаде.

Иногда сознание оставляло Иисуса, и тогда Его голова бессильно падала на грудь. Но вскоре Он вновь приходил в себя, и тут же опять обводил толпу кротким взором. И все силился улыбнуться им, словно хотел приободрить учеников.

Иеремия громко, в голос, рыдал, не стыдясь своих слез, плакали и остальные. И так продолжалось долго, очень долго, и каждая секунда Его умирания была для них тяжким испытанием, но выстоял Он, выстояли и они.

Когда один из воинов по команде подъехал к Иисусу на коне и прислонил к его губам влажную губку, чтобы дать ему напиться, а через несколько секунд нанес удар копьем в сердце, они возрадовались тому, что мучения Его прекратились и Он почил…

Ночью ученики, сняв тело с креста и обмыв его, собрали Его кровь в два разных сосуда, понимая, что должны разделиться — так у них было больше шансов сохранить остатки Его плоти… Один из кувшинов остался у Марии Магдалины…

Иеремия и Никодим молча двинулись в сторону Гефсиманского сада, где и спрятались в старой овчарне. Они принесли туда кувшин с Его кровью и договорились ночью спать посменно, чтобы охранять ставший священным сосуд.

Огонь не разводили, боясь обнаружить себя. Когда в очередной раз, уже перед самым рассветом, сторожить пришлось Никодиму, он, измученный прошедшим днем, все же задремал, а потом провалился в глубокий тяжелый сон.

Они не услышали и не почувствовали, как в старый скособоченный сарай бесшумно проник человек с горевшими от возбуждения глазами. Запястье левой руки у него было перевязано. Казалось, он, как кошка, видел в темноте. Человек сразу же заметил сосуд на полу, он быстро достал из-под одежды глиняную чашу и перелил в нее все содержимое. Сдернув с руки повязку, он нацедил в сосуд собственной крови. Затем схватил чашу и спрятал ее под одежду, прижав к своему горячему от возбуждения телу.

Он принес драгоценную ношу в неказистую хижину на окраине Иерусалима, зажег сальный светильник, поспешно заглянул в чашу и радостно воскликнул:

«Теперь Ты мой, мой и только мой! Теперь Ты со мной, со мной навсегда, Учитель!»

Затем Иуда (а это был он) поставил чашу на стол, вытащил из-под матраса острый нож и еще раз надрезал вену у себя на запястье. Он поднес кровоточащую руку к чаше и, превозмогая боль, следил за тем, как его собственная кровь, сочась в сосуд, смешивается с кровью Учителя.

Потом он достал из деревянного резного ящика большое полотенце, разорвал его на две неравные части, в большую завернул чашу, а меньшей перетянул запястье. Он задул светильник и выскользнул во тьму, которая уже наливалась перламутром надвигающегося утра.

Он направлялся в сторону Назарета, но не прошел и двух километров, как у него вдруг закружилась голова — видно, от потери крови. Он неловко упал и понял, что случилось непоправимое: чаша разбилась.

Десять долгих минут Иуда тупо рассматривал залитый его собственной и кровью учителя бок, а потом вдруг завыл, как дикий зверь, и бросился бежать, не разбирая дороги. Все, ради чего он жил в последние дни, решившись даже на предательство Учителя, провалилось, существовать дальше не имело никакого смысла…

Через час он трясущимися руками затянул петлю на собственном горле и повесился на старой осине, пустившей корни в расселине на склоне холма…

А Никодим и Иеремия, проснувшись, вместо крови Иисуса обнаружили в кувшине огромный красный рубин, горящий, как алые капли крови Мессии… И, конечно, так ничего и не поняли. Хотя страшно переживали, что не уберегли Его кровь… Хотя уверовали в то, что все это случилось неспроста…

— Какой прекрасный легенд, — тихо выдохнула Елена.

Петр и Николай молча смотрели на Стволянинова. Легенда и на них произвела впечатление.

— Так вот, по этой версии, ваш камень приносит людям несчастье, потому что образован из крови Иуды, — нарушил тишину геммолог.

— Да, камень действительно непростой, — задумчиво протянул Петр. — Но все же не скрою, мне хотелось бы вернуть его.

— Ты — законный наследник, что там говорить, кольцо с рубином принадлежит тебе по праву, его следует отыскать, разобраться с этим камнем-двойником и восстановить репутацию старого ювелира, — веско заметил Николай.

— Я знаком кое с кем из приятелей, точнее говоря, людей, работающих с нашим олигархом, попробую разузнать о судьбе кольца, — предложил Стволянинов.

— Это было бы здорово! А я, в свою очередь, наведу справки через знакомого журналиста из «Коммерсанта». Виталий ведет там что-то вроде светской хроники. Пишет о приемах, раутах, фуршетах, на которых все наши новоиспеченные богатеи тусуются, — наметил свой план действий Николай.

— А я в очередной раз с милицией пообщаюсь, может, им что-то удалось установить, — тяжело вздохнув, подвел итог «совещанию» Петр.

— Я вам помогать, — внесла свою лепту Елена.

На том и порешили…

К вечеру Петру удалось узнать, что олигарх Зверев срочно уехал во Францию, а на следующий день Стволянинов рассказал компаньонам печальную историю о гибели юной Наташи. Через неделю друзья установили, что кольцо в Россию не вернулось.

— Надо ехать Париж, — заявила не терпящим возражения тоном Елена. — Петя тоже лететь со мной!

Что оставалось Петру — только согласиться. Елена улетела через день, а Вихрев принялся занимать деньги. С получением визы Елена обещала ему помочь.

 

Глава тридцатая

Ей виделось, что она молодая прекрасная правительница Северной страны. Вдовствующая Королева в монархии викингов и скальдов. И все они — высокие, статные, красивые, стройные и мужественные, все они влюблены в нее, преданы ей и готовы ради нее насмерть и муки. Ей же остается только повелевать ими, и каждый день выбирать себе очередного возлюбленного.

Вот она, освеженная долгим глубоким сном после упоительной и бесконечной ночи любви с прекрасным белокурым юношей, возлежит в бледно-розовой тунике на широком ложе под высоким пурпурным балдахином и слушает доклад министра, который пожирает ее глазами, полными страсти и нежности. Она лениво внимает ему, потом небрежным взмахом руки подзывает к себе служанку, стройную черноволосую девушку с милым кукольным личиком, неуловимо похожую на ее младшую сестру Лизу, и та подносит ей на серебряном подносе небольшую золотую табакерку, полную белого порошка… И королева жадно втягивает его ноздрями…

И вот Дарья уже не королева, а любимая наложница воинственного восточного деспота. И она идет к нему в опочивальню, сопровождаемая толпой обнаженных евнухов, предвкушая утонченно-извращенные ласки султана. Она ловит на себе завистливые взгляды жен повелителя и вдруг буквально натыкается на преисполненный ненависти взгляд первой жены — высокой тонкой красавицы с длинными черными волосами… Господи, это же опять Лиза, да, определенно это Лиза, это она!..

Вдруг она оказывается в Петербурге, в их квартире на Васильевском острове. Александр вновь стоит перед ней на коленях, а в правой руке у него то самое кольцо с огромным ярко-красным рубином, и он умоляет принять его…

И тут в ее сновидения врывается живой кокетливый заливистый девичий смех. Так умеет хохотать только Лиза… Дарья открывает глаза и видит юную красавицу с высокой очень тонкой талией и гривой распущенных черных волос… А рядом с ней собственного мужа, который не отрывает от нее глаз…

— Черт побери! Как они не кстати! Такие чудесные сны!

Но она заставляет себя подняться с дивана и принужденно улыбается им. Голова болит и кажется тяжелой, словно налитой свинцом. Разумеется, всему виной кокаин. Она слишком увлекается этим порошком. Дарья тут же мысленно дает себе клятву избегать этого чудодейственного, такого сладкого, но опасного зелья…

— Где вы были? — спросила она.

— На самой верхней палубе, гуляли, смотрели на океан. Так красиво, так здорово, он воистину бескрайний такой, такой безбрежный, и никого, никого поблизости и вдали. И только солнце и темно-синяя вода вокруг! — восторженно затараторила сестра. Щеки ее раскраснелись от свежего воздуха, волосы чуть растрепались на ветру, но все это придавало ей неповторимый шарм и красоту.

«А я вот уже так не могу радоваться жизни, здоровью и окружающему миру», — грустно подумала Дарья, прохаживаясь по просторной, обставленной мебелью из красного дерева каюте. В длинный хрустальный бокал она плеснула из стоящего рядом с ним кувшина красного вина и жадно выпила. У нее пересохло в горле. Дарья уселась в кресло и закурила длинную черную пахитоску.

— А я вот чуточку подремала, — небрежно бросила она, рассматривая мужа, который тоже был очень оживлен и, кажется, даже выглядел помолодевшим.

«Бог мой! Так ведь у них намечается роман! Лиза-то незаметно выросла и уже крутит с замужними мужчинами… И, кажется, отбивает у меня мужа…»

Дарья восприняла это открытие равнодушно и даже несколько удивилась себе. Хотя она уже давно поняла, что, в сущности, не любит, а просто терпит подле себя Александра, как какой-то нужный и привычный предмет. Она уже давно была неверна ему, и он, быть может, даже знал о ее увлечениях, но сохранял к ней ровное доброжелательное отношение. У них все всегда было комильфо.

Да, и к младшей сестре она всегда относилась чуть свысока, считая ее слишком юной и глупенькой. А вот, поди же ты, просчиталась, недосмотрела…

«Это было у моря, где ажурная пена… — почему-то вспомнилась Дарье строчка из стихотворения модного поэта, — в нашем случае, правда, океана…»

Лиза тоже взяла бокал, и Александр, поспешно подскочив к ней, наполнил его до краев. Сестра одним глотком осушила его и закашлялась.

«И все-таки она еще совсем девчонка, дурочка», — подумала Дарья. Осуждать сестру ей вовсе не хотелось, но какая-то ревность все-таки теперь жила в ней и чуть отравляла их прежде безоблачные дружеские отношения.

Совершить эту поездку в Новый Свет придумал Александр. Новый, самый совершенный скоростной пароход должен был за неделю пересечь океан… Прекрасные, комфортабельные каюты, роскошные рестораны, танцзалы с оркестрантами…

— Незабываемое путешествие, полное романтики и грез! — рекламировал свой проект муж, — мы должны побывать в Америке! Это так безумно интересно! Из наших никто еще не бывал в Северо-Американских Штатах! Рассказов на полгода хватит! Это новый мир, он откроется перед нами! Мы погрузимся в него! Вдоволь попутешествуем!

Дарья согласилась. Ей наскучил муж, наскучили любовники, даже Парижем и виллой в Ницце она уже давно пресытилась. Все время одно и то же, одни и те же развлечения, одни и те же лица! В прошлом году она даже уходила от Александра к любовнику, правда, всего на три неполных месяца, но все же уходила! В ознаменование ее возвращения муж и сделал ей подарок — золотое кольцо с огромным восхитительным камнем — ярко-красным рубином. Теперь на все светские рауты она непременно надевала его!

Дарья невольно бросила взгляд на туалетный столик и отметила, что любимое кольцо покоится там, куда она его положила — на крышке маленькой шкатулки для драгоценностей. Правда, рубин теперь не казался таким ярко-красным, как прежде, он как-то незаметно потемнел, но вовсе не утратил при этом своей красоты и величия.

«Королевское кольцо!» — в который раз подумала она и вспомнила, что, по легенде, которую поведал ей муж, драгоценность эта когда-то принадлежала знаменитой маркизе де Помпадур.

Александр сильно разбогател совсем недавно. Выйдя в отставку с государственной службы, он добился выгодной концессии на разработку золотых россыпей на Урале для одной британской компании, став ее совладельцем, и теперь его влек Новый Свет — на Аляске тоже нашли золото.

«А ведь поездку он эту специально затеял! — пришло ей в голову только сейчас, когда она увидела, как сильно муж увлечен ее молодой сестрой. — Он стареет, и его манит юная плоть!»

— Пора переодеваться к обеду! — встряхнувшись, объявила она.

Для сестер это был священный ритуал. Каждый день новый наряд, драгоценности, шляпки… В ресторане все обращали внимание на русских красавиц-княгинь…

Когда за сестрой закрылась дверь люкса, Дарья, несмотря на сильную головную боль, внезапно разыграла желание… Ей инстинктивно хотелось отомстить сестре, точнее, опередить ее, если у них с Александром еще ничего не было…

Муж неохотно подчинился ей, но Дарья умела расшевелить мужчин, когда это требовалось. И на этот раз вышло так, как она задумала.

Она приняла ванну и чуть попробовала кокаина — глаза ее заблестели, молодая женщина ощутила прилив сил и решила, что сегодня приглядится к мужскому и женскому обществу на корабле. Пора было подыскать подходящую кандидатуру, ей вовсе не хотелось в чем-то уступать «этой молоденькой собачонке» — так она мысленно окрестила сестру, вспомнив, как жадно и влюбленно смотрел на нее Александр.

За обедом они пили «Вдову Клико», потом пошли в бар, где на американский лад напитки подавали без закуски и все сидели на высоких стульях, словно куры на насесте. Там Дарья даже попробовала whisky — водку Нового Света, похожую на итальянскую граппу, только более крепкую. Головная боль ее прошла, ей стало легко и весело, она почувствовала желание «побезумствовать». Она вышла в дамскую комнату и там вдохнула большую порцию кокаина…

Вернувшись в бар, она не обнаружила там ни сестру, ни мужа…

«Наплевать, — подумала Дарья, — пусть себе развлекаются, если смогут», — и громко рассмеялась, вспомнив свою «диверсию» перед обедом.

В свой люкс она пригласила вульгарную француженку, чья профессия была для нее очевидна. Но сейчас это не имело для Дарьи никакого значения. Проходя мимо каюты сестры, она постучала в дверь, немного подождала и нажала на рукоятку. Дверь была заперта изнутри.

— Выросла! — зло бросила она по-русски, а по-французски объяснила своей новой «подруге»: — Тут живет моя сестра.

Она заказала у стюарда шампанское и, получив бутылку на серебряном подносе, тут же заперла каюту. Они пили с Мишель шампанское, болтали, смеялись, нюхали кокаин, потом как-то незаметно перешли к ласкам и поцелуям. Француженка хорошо знала свое дело…

Дарья никак не могла понять, чего хочет от нее муж.

— Катастрофа! Катастрофа! Быстрее просыпайся! Вставай! Ну же, быстрее! — кричал он и тащил ее за плечи с постели. У нее разламывалась голова, во рту все пересохло, сильно затекли ноги, и ей решительно не хотелось выбираться из кровати. Но Александр все тянул и тянул ее за руки, отчаянно при этом крича:

— Скорее! Скорее! Мы должны спастись!

Полураздетая, схватив шкатулку с драгоценностями, она, шатаясь, вывалилась из каюты. В коридоре стоял невообразимый гвалт, люди метались, что-то орали и сталкивались друг с другом.

Дарья увидела бледную сестру, прижавшуюся к стене в нескольких метрах от их каюты. Лиза подавленно смотрела на нее, а когда глаза их встретились, поспешно отвернулась.

«Согрешила! А теперь стыдится, дура!» — подумала Дарья. Ей вдруг стало как-то покойно и одиноко. Александр подскочил к ней, опять схватил за руку и потащил в сторону лестницы, ведущей на верхнюю палубу.

Пробиваться втроем было трудно, в какой-то момент мужа оттеснили, Дарья слышала, как он что-то кричит. Рядом рыдала Лиза. Дарья внезапно сдернула с пальца кольцо с рубином и вместе со шкатулкой сунула его в руки сестре.

— Держи! Пригодится!

Повернувшись, она, не обращая ни на кого внимания, шатаясь, побрела в обратную сторону, против движения — туда протискиваться было легче, но внезапно корабль резко накренился, раздался отчаянный вопль сотен людей. Дарья потеряла равновесие и упала, ударившись виском о медную ручку дверцы каюты…

Она снова была в своей Северной стране. Стоящий перед ней на коленях скальд пел ей о любви. «Полюбил ее скальд…» Дарья, как и подобает королеве, милостиво и величественно улыбалась. Она вернулась на Родину… Вернулась навсегда.

 

Глава тридцать первая

Пройдя паспортный контроль в аэропорту Шарля де Голля и получив небольшой чемодан, Петр вышел в зал прилета и затоптался на месте, чувствуя себя немного не в своей тарелке. В Париже ему еще не приходилось бывать.

Елена буквально налетела на него, едва не сбив с ног. И принялась обнимать, тискать и целовать. Петр смущенно отбивался, но сердце его учащенно билось и замирало от восторга. Он понял, что соскучился по своей прелестной, слегка взбалмошной родственнице.

— Петья! Дорогой! Я очень рад, то есть рада! — бормотала она. — Сейчас едем в город! Я покажу тебе Париж! Мой машина на стоянка!

Им пришлось идти довольно долго, пересекая многочисленные подъездные пути. Елена тараторила без умолку, успев рассказать по дороге и о короле франков Хлодвиге, объявившем в 486 году Париж столицей, и о Меровингах, и о Капетингах, и об эпидемиях чумы, потрясавших великий город, и о Столетней войне. Варфоломеевской ночи, казни Людовика XVI и королевы Марии-Антуанетты, радикальной перестройке Парижа префектом бароном Османом… Она показала Петру тринадцатый столб, в который врезался в тоннеле «Мерседес» принцессы Дианы, перескочила потом на рассказ о Мулен-Руж и Монмартре… Она почему-то поведала ему историю Третьей Республики, рассказала последние парижские светские сплетни… Короче говоря, пока они добрались до ее дома, в голове у Петра образовалась сплошная каша из имен, событий и дат.

Но на кухне своей уютной большой квартиры Елена немного остыла, и Петр взял быка за рога.

— Скажи, тебе удалось что-то выяснить, обнаружить какие-то следы кольца? — потягивая прекрасное легкое французское винцо и заедая его сыром, спросил он.

— Нет, не удалось! Нет успех! — сразу погрустнела девушка.

— Ну и ничего. Не расстраивайся! Для этого я и приехал! Одна голова хорошо, а две — лучше!

— Лучше, очень лучше две! — тут же согласилась Елена.

Дав Петру час на отдых и приведение себя в порядок после дороги, она потащила его в город на метро, в котором Петр тут же запутался. Разные уровни, станции, направления движения поездов, сам черт ногу сломит! Они доехали до площади Согласия.

Потом Петр послушно шагал за быстроногой Еленой по улице Риволи, увидел издалека Лувр, сад Тюильри, обошел Вандомскую площадь. Потом они двинулись в сторону Гранд-опера, которую Елена упорно называла Опера Гарнье.

— Это есть самый популяр театр Франции, его строил архитектор Гарнье в 1875 году, точнее, закончил тогда, — голосом опытного экскурсовода вещала Елена, — видишь, у него золотой купол. Вечерами сюда приходить богатый дамы и господа, как у вас говорить, в брюликах и фраках!

Она провела Петра внутрь, и он долго рассматривал потолок парижской Оперы, расписанный знаменитым Марком Шагалом.

— В 1964 году он завершать, — не преминула добавить всезнайка Елена. — Здесь могут сидят три тысяча людей!

— Впечатляет! Какая красотища! Какая роскошь! — с восхищением выдохнул Петр.

— В Опера Гарнье много выступал великий русский артисты — Шаляпин, Нижинский, Лафарь, Нуриев. Он возглавлять балет Гранд-Опера.

— Вероятно, знаменитый Призрак Оперы живет где-то поблизости? — полюбопытствовал Петр, решивший продемонстрировать, что он тоже не лыком шит и кое-что знает о знаменитом здании.

— О, ты слышать! Класс! Это писатель Гастон Леру выдумать уродливый Эрик, носящий маска. Он полюбить молодой певиц, очень большой талант, но та предпочла нормальный молодой человек.

— А потом был создан мюзикл Эндрю Ллойда-Вэббера «Фантом Оперы»…

— Верно, верно! — захлопала в ладоши экспрессивная Елена. — Но ты не знать, что в 1869 год, когда ложа Эрика № 5 был продан, упал огромный люстр, погибли люди! Потому что эта ложа всегда резерв, его была. А тут администратор продавать! И катастроф был!

— Да уж, мистика!

— Мистик, настоящий мистик! — согласилась девушка и тут же поведала Петру историю о том, что одна из скульптур на фасаде здания выполнена скульптором Полем Бельмондо, отцом знаменитого Жана-Поля Бельмондо. — Он копировать оригинал Карпо «Танец», который теперь есть в Лувр, — пояснила Елена.

Выйдя, наконец, из Оперы, Петр послушно потащился следом за Еленой по Большим Бульварам, пока она не выбрала небольшой уютный ресторанчик, где они благополучно отужинали.

Неутомимая парижанка после скромной трапезы с бутылкой вина, за которую расплатился москвич, поволокла порядком уставшего Петра в сторону площади Согласия, а потом на Елисейские Поля, где в магазине «Сефора» неожиданно сделала ему подарок: купила дорогую туалетную воду «Картье», и как ни отнекивался он, пришлось презент принять.

Петр мысленно похвалил себя за сообразительность: из Москвы он приехал не с пустыми руками. Он привез Елене янтарное колье. Когда они, совершенно без ног, в полночь приехали на такси домой, в голове у Петра была полная мешанина от увиденного и услышанного. Соображал он слабо, приняв душ, рухнул в отведенной ему гостевой комнатке на узкую кроватку и тут же захрапел…

На следующий день Петр вручил подарок свежей и невероятно симпатичной Елене и наотрез отказался от продолжения экскурсий по Парижу.

— Дело надо делать! — решительно и довольно хмуро заметил он.

— Зачем такой серьезный? — кокетливо и весело спросила его хозяйка. — Мы все успеть!

Но для начала Елена по просьбе Петра еще раз внимательно изучила в Интернете всю информацию о трагической аварии под Парижем, унесшей жизни юной красавицы и талантливого актера из России. Потом родственники отправились в специальную библиотеку, где принялись просматривать местные издания. Однако улов оказался довольно скромным.

— Надо ехать на место события! — безапелляционно заявил Петр.

Поездку отложили на следующее утро, а всю вторую половину дня Елена, несмотря на его протесты, опять гоняла Петра по французской столице. Отель-де-Виль и Гревская площадь («здесь когда-то стояла гильотина, и вообще здесь казнили»), великолепные витражи Сен-Шапель, величественный Нотр-Дам де Пари на острове Сите…

— Здесь есть гвоздь креста, который распят Иисус! — просветила Петра его французская родственница.

Про Сен-Шапель Елена закатила целую лекцию. Она сыпала датами, цифрами, именами… Затем повела его в Латинский квартал, показала знаменитую Сорбонну, часовню Святой Урсулы. От осмотра Пантеона Петр отказался.

— Завтра надо выехать пораньше! — заявил он и настоял на возвращении домой. Накопившаяся усталость давала о себе знать, и, съев сандвич с сыром и выпив бокал красного вина, Петр опять завалился в постель.

Зеленый юркий «Пежо-304» стремительно несся по проселочной дороге, заставляя Петра вздрагивать каждый раз, когда из-за поворота вдруг выскакивал встречный автомобиль. Но Елена была неплохим водителем с отменной реакцией. Выехав в начале восьмого утра, они около десяти уже подъехали к небольшой деревушке, возле которой трагически погибли двое молодых русских.

Они остановились на центральной площади деревни, вошли в ресторан, заказали кофе с круассанами. Елена осторожно расспросила официанта, и спустя еще полчаса они уже осматривали место происшествия.

Петр излазил все кусты и канавы, но ничего интересного и существенного не обнаружил, хотя развороченная вылетевшим с шоссе автомобилем земля за кюветом, неподалеку от столбика с указателем «56 км», еще не успела зарасти травой.

Вернувшись в деревню, молодые люди побеседовали в кафе с местными жителями, которые не очень охотно, но все же рассказали Петру и Елене то, что они и без них знали из газет. Никаких новых подробностей, никаких новых интересных деталей.

— Пора возвращаться в Париж, — мрачно констатировал Петр.

Промчавшись по проселочной дороге рядом с замком русского олигарха, чьи серые башни возвышались над кронами придорожных деревьев, «Пежо» выскочил на широкое шоссе. Минут через пять после этого Петр нарушил тишину.

— Слушай, Лен, а ведь за нами хвост!

— Хвост? Это что? Как?

— Это преследование, слежка.

— Слежка?!

— Да. Смотри сама, вон там темно-синий «Ниссан», я его давно приметил. Он все старается пару машин между нами пропустить, но это ему не всегда удается.

Елена, чуть притормозив, принялась разглядывать «хвост» в зеркало заднего вида.

— Кто это следить за нами? И зачем?

— Вот уж не знаю. Может, какой-нибудь твой поклонник?

— Что есть поклонник?

— Ну, ухажер, возлюбленный, бой-френд…

— Петья, ты же знать, что я теперь не иметь бойфренд… Сейчас!

— Значит, прежний. Тот, что был.

— Нет прежний! Он уехать Америка! — решительно отрезала Елена и прибавила газу.

Однако «Ниссан» не отставал.

— Я сейчас его проверять, — заявила Елена и, резко затормозив, неожиданно свернула направо, на совсем узкую асфальтированную дорогу, и они понеслись между двумя рядами каштанов. Какое-то время их никто не преследовал, но минут через пять из-за поворота показался темно-синий «Ниссан». Теперь все сомнения были рассеяны! Погоня!

Елена оказалась лихой наездницей. Она выжимала из «Пежо» все, на что был способен этот отнюдь не скоростной автомобиль. На поворотах машину заносило, отчаянно визжали тормоза, буквально дымились покрышки, но на этот раз «Ниссан» не только не отставал, но и начал постепенно приближаться.

Елена догнала небольшой грузовичок и резко пошла на обгон. Петр молился, чтобы им не попалась встречная машина. Пронесло. «Ниссан» не смог также ловко обойти фургон и вроде бы отстал.

— Ничего, прорвемся! — приободрил Петр свою «боевую» подругу.

— Что есть прорвемся?! А, поняла! Уедем! — бросила та, лихо работая рулевым колесом.

Но радовались они преждевременно, «Ниссан» опять возник на шоссе метрах в пятистах от них и начал довольно быстро приближаться.

— Ты хотя бы имеешь представление, где мы находимся? — спросил Петр, поеживаясь из-за крутых виражей, которые выписывала Елена.

— Не хорошо, — ответила девушка и вскрикнула. Прямо навстречу им несся черный «Рено-Меган». Внезапно он резко затормозил и перекрыл им дорогу.

— А вот это западня! По всем правилам!

Действительно, свернуть было решительно некуда.

Елена тоже начала тормозить, сзади накатывал «Ниссан». Наконец, все три машины остановились на расстоянии метров пяти друг от друга.

Елена и Петр подавленно молчали. Девушка, сильно побледнев, следила за тем, как медленно открылась передняя дверца «Рено-Мегана» и из него вышел человек в элегантном зеленом льняном костюме. Фальшиво улыбаясь, он по-русски поприветствовал Петра:

— Петр Александрович, дорогой! Сколько лет, сколько зим! Я так рад нашей встрече на французской земле! Вы неожиданно исчезли из Москвы, даже не попрощавшись! Нехорошо! Нам вас так не хватало!

За его спиной возникли фигуры двух громил, правда, отнюдь не славянского, а скорее латиноамериканского вида.

— Приехали! — прошептала Елена.

— Точно, — согласился Петр.

Они не сопротивлялись. Да и глупо сопротивляться, когда у противника такой численный перевес. Петру и Елене связали руки, скотчем заклеили рты, на глаза натянули черные повязки и куда-то повезли. Впрочем, судя по всему, недалеко — вскоре их вытащили из автомобиля и повели по какому-то лесу или парку, потом по лестнице вниз, вероятно в подвал. Там с них сняли повязки, развязали, а потом и весьма болезненно отодрали скотч.

На время их оставили в покое. Елена и Петр, растирая затекшие руки, щурясь в темноте, принялись осматривать место своего заключения. Это была отгороженная часть винного подвала какого-то замка. Электрическая лампочка на голом шнуре под потолком, прибитые к полу топчаны, а в углу унитаз и чуть в стороне умывальник.

Елена подавленно молчала. Петру нечего было сказать ей в утешение. Ясно одно, они в руках мафии. Русской? Французской? Латиноамериканской? Не имеет значения, интернациональной!

— Что нам будет делать? — наконец нарушила тишину Елена.

— Ума не приложу, не знаю, — грустно ответил Петр, вглядываясь в потолок. — Пока остается только ждать.

Елена беспокойно, как пантера в клетке (промелькнуло в голове у Петра), ходила по комнате из угла в угол, изредка хмыкая и бросая злые взгляды на закрытую дверь. Петр же прилег на топчан и погрузился в раздумья. Незаметно для себя он задремал…

Проснулся он от скрежета ключа в замочной скважине. Тяжелая, обитая железом дверь медленно открылась, и на пороге возникла хорошо им знакомая фигура элегантного мафиози. Он прошел внутрь комнаты, следом за ним в подвал протиснулся и перегородил выход гориллообразный верзила с длинными руками, заросшими черной шерстью.

— Итак, дорогие гости, как вы себя чувствуете? Надеюсь, все в порядке? Я распоряжусь по поводу ужина, но сначала нам надо поговорить по душам. Нет возражений? — преувеличенно бодро поинтересовался гангстер.

— Вы не иметь права держать нас здесь! Я — гражданка Франции! Я требовать сейчас отпустить меня и мой гость! — выпалила в ответ Елена. — Вы нас брать заложники! Вы есть террористы! Вы будете отвечать по закон! Вас будут судить! И тюрьма много лет!

— Да не волнуйтесь вы так, мадемуазель! — спокойно проговорил мафиози, — никто вас ни в какие заложники не брал. Просто вам надо прояснить обстановку и кое-что усвоить для своей же пользы.

Петр решил, что настала пора вмешаться, и с места в карьер заявил:

— Вам нужно кольцо с рубином, но у нас его нет! Мы понятия не имеем, у кого оно сейчас находится!

— Мы это знаем, дорогой Петр Александрович! Речь идет совсем о другом. Вы слишком динамичны и назойливы! Вам не сидится на месте, господин Вихрев! Вначале вы путались под ногами в Москве, и вот вы уже во Франции и здесь тоже развиваете бурную деятельность, проводите частное расследование. Да вы непоседа, Петр Александрович! К тому же очень любопытный непоседа! И все время суете нос в чужие дела!

— Я хочу вернуть свою собственность. Это мои дела, а не чужие, и Елена — моя родственница, поэтому помогает мне.

— О вашем родстве мы наслышаны. Оно нас мало интересует. Просто с этим камнем, а точнее даже, камнями, какая-то путаница все время происходит. А тут и вы еще вносите в нее свою лепту. Может, об одном из рубинов вы и не знаете, зато, наверное, располагаете информацией о другом.

— Нас с Леной интересует лишь судьба подлинного рубина, доставшегося мне, а точнее нам, в наследство от тетушки…

— Все это я знаю. Чувствую, что по-хорошему вы, Петр Александрович, со мной информацией делиться не намерены! Что же, пеняйте на себя! Рауль!

Заросший шерстью громила медленно двинулся к Петру, схватил его левой рукой за шиворот, одним рывком поставил на ноги и тут же нанес удар в солнечное сплетение. Елена громко вскрикнула и инстинктивно метнулась к Петру, но бандит перехватил ее и толкнул на топчан.

У Петра перехватило дыхание, глаза у него стали буквально вылезать из орбит, ему не хватало воздуха, он беззвучно, как рыба, открывал и закрывал рот и медленно сползал на пол. Однако огромный детина не давал ему упасть. Секунд через двадцать Петру все-таки удалось с хрипом вдохнуть.

— Что-нибудь вспомнили? А то видите, как больно и неприятно! — с фальшивым участием в голосе заметил мафиози.

— Мне… мне нечего… э… вспоминать, — с трудом выдавил из себя Петр.

— Рауль. Повтори!

И верзила нанес еще один удар, на этот раз в скулу. В глазах у Петра потемнело, он обмяк и отлетел бы в сторону, но Рауль продолжал удерживать его левой рукой. Сознание Петр все же потерял. Это был настоящий нокаут. Елена вскрикнула. Верзила подтащил безжизненное тело к ближайшему топчану и швырнул его туда…

В этот момент прямо над ними поднялся какой-то шум, оглушительно прогремели два взрыва, раздались автоматная очередь, одиночные выстрелы, потом крики, топот ног, у двери кто-то громко застонал. Дверь распахнулась, и в комнату ворвались два человека в масках и черных комбинезонах с короткими автоматами в руках.

— Руки вверх! Ни с места! — проорал по-французски один из них.

Рауль и мафиози медленно повиновались. Елена вскочила с топчана и бросилась к Петру.

— Петья! Петья! Дорогой! Ты жить?!

Петр застонал и открыл глаза. Сквозь какую-то дымку он видел рядом с собой взволнованное лицо Елены. Он попытайся улыбнуться и успокоить девушку, но из разбитого рта у него вырвался громкий стон, а на лице появилась гримаса боли.

В этот момент в комнату вошел третий человек в таком же комбинезоне, но без маски. Петр и Лена уставились на него. Петру даже показалось, что у него галлюцинации… Над ним с участливым видом склонился Николай.

Елена и Петр сидели в удобных кожаных креслах в просторной, красиво обставленной гостиной загородной виллы и слушали Николая.

— Пришло время, Петр, разъяснить ситуацию. Надеюсь, что ты на меня не в обиде. На самом деле я — не частный детектив, а сотрудник ФСБ. Наше управление занимается расследованием особо важных и значительных уголовных преступлений, которые связаны с хищением собственности в особо крупных размерах, затрагивающих интересы российского государства. Разумеется, мы работаем в тесном контакте с МВД, но своих карт угрозыску почти никогда не раскрываем. У нас свои интересы, государственные. Рубин, полученный тобой в наследство, Петр, безусловно, принадлежит тебе, но одновременно он является и государственным достоянием. Мы заинтересованы, чтобы он остался в России. К сожалению, когда кольцо похитили, оно стремительно сменило несколько владельцев и, хотя оставалось у российских граждан, было вывезено за границу. Затем произошла катастрофа, в результате которой погибли два человека, а рубин опять куда-то исчез…

— Ну, а эти типы, которые нас в подвале держали? — спросил Петр.

— Это члены одной организованной преступной группировки, мафиозной структуры, у которой оказались обширные связи не только в Западной Европе, но и даже в Латинской Америке. Они провозили героин через наш Дальний Восток и Сибирь в Москву, Питер и дальше на Запад. Мы давно шли по их следу, с французскими коллегами у нас добрые отношения. Вот и получилось, что я прибыл вовремя. Как раз к началу этой спецоперации.

— Так вы есть КГБ? — внезапно перебила его Елена.

Улыбнувшись, Николай ответил:

— Ну, положим, КГБ давным-давно нет на белом свете, лет пятнадцать уже. Эту контору за прошедшие годы уже раз десять демонтировали и перестраивали. А то, что мы относимся к организациям, обеспечивающим государственную безопасность, это верно!

— Все равно, вы за нас следил! — упрямо демонстрировала свою неприязнь Елена.

— Мы действительно вас вели. И, как показали недавние события, делали это кстати. Где бы вы сейчас были, если бы не мы?

— Так, значит, о судьбе камня вы тоже ничего не знаете? Все очень запуталось. Создается впечатление, что камней несколько. Они меняют владельцев, как перчатки, и проследить эти перемещения почти невозможно… — вздохнул Петр.

— Но рубин есть тут, Франция?! — нетерпеливо перебила его Елена.

— Пока он здесь. Это все, что мы знаем…

— И то слава Богу, — пробормотал Петр.

— Между прочим, это немало, — заметил Николай. — Когда знаешь, где искать, можно действовать целенаправленно.

— Цель у нас вроде бы одна, но только методы разные.

— Естественно, мы же — профи, а вы — любители. И поэтому вам надо успокоиться, положиться на нас. Мы до истины докопаемся…

ИНТЕРЛЮДИЯ № 2

Да, конечно, я ему завидую и всегда завидовал. Не отрицаю. Я даже всегда ненавидел его. Он — настоящий, он — подлинный, он — оригинал, а я всего лишь копия, имитация, подделка, грубо говоря, фальшивка. Я всего лишь незаконнорожденный брат, которого не признают и которого стесняются. Грубо говоря, я — байстрюк, ублюдок, выродок!

Он обладает Знанием, он умеет созидать Зло, а я всего лишь пытаюсь подражать ему. В сущности, я живу в отблесках его величия и могущества. Я сделан руками великого, но непризнанного мастера, вложившего в меня страсть к женщине, стремление обладать ею. Я впитал его душевные терзания, впитал похоть и желание, а потом абсорбировал энергию убившей его особы. Это весь мой начальный капитал! Весь мой интеллектуальный запас. Куда же мне до его философского понимания гармонии существования Вселенной! Я мыслю простыми категориями.

Едва появившись на свет божий, я уже знал, что существует Он, венец творения Всевышнего. Я же его жалкое подобие, у которого своя доля, не сравнимая с великолепием его судьбы. Он призван украшать руки и короны монархов, а я — переходить из рук в руки сомнительных личностей, мечтающих нажиться на обмане.

Я всегда ненавидел его так же, как он меня презирал. Я никогда не пытался встать с ним вровень, понимая, что это невозможно. Но я медленно, но верно накапливал отрицательную энергию человеческой жадности, тщеславия, страсти к наживе, стремления к обману и других пороков, столь характерных для рода человеческого. И теперь во мне тоже скрыт заряд большой разрушительной силы. Силы, калечащей души и плоть людских существ, возомнивших себя властителями мироздания.

Мной владели сотни людей, и у каждого я брал частичку его грехов, частичку его ущербной души, частичку его низменных страстей, частичку его страха, похоти, эгоизма, жадности и гнусности! Я копил зло, как рачительный скопидом накапливает деньги, откладывая понемногу, по чуть-чуть, иной раз по ничтожной медной монетке во имя великой цели.

Да, я всегда завидовал ему, но я не просто упивался завистью, я растил в себе зло, взращивал его вопреки ему, вопреки его снисходительному презрению. И постепенно я вышел из-под власти его величия, я стал существовать сам по себе, перестал отражать его свет, подобно тому, как Селена отражает солнечные лучи.

Разумеется, мне и сейчас далеко, бесконечно далеко до него! Ну и пусть! Не всем же упиваться своим всемогуществом! Просто я стал самостоятельным игроком! Может, я и не велик, но я способен на многое!

Я тоже влияю на человеческие судьбы, я путаю их карты, сбиваю их с пути скучного безгреховного позитива, который зовется таким некрасивым, пресным, отвратительным словом — добро!

У меня теперь своя жизнь! Но я ему по-прежнему завидую. Зависть и сегодня гложет мою душу и мое бытие. Но зависть ведь тоже зло, следовательно, она преумножает мое богатство, мой заряд разрушения! Я завидую, значит, я существую!

 

Глава тридцать вторая

Ювелира, купившего камень у несчастного художника Франса, звали Бернар Паллетон. Это был невысокий жилистый мужчина лет пятидесяти, хитрющий, довольно приятной наружности, хотя и рано облысевший. Вероятно, с целью компенсации за голую, как колено, голову он отрастил себе окладистую с проседью бороду и довольно пышные усы, в которых тоже виднелись белые прожилки. Паллетон овдовел пять лет тому назад, жена его умерла от лихорадки, и с тех пор он влачил бренное существование один-одинешенек, поскольку детей с покойной Беатрисой не нажил.

В своей профессиональной среде он слыл неплохим мастером и очень ловким, даже прожженным дельцом. Изделия свои он пристраивал и знатным аристократам — вельможам, и богатым купцам, но не гнушался продавать кольца, браслеты, серьги и кулоны попроще и подешевле простым горожанам, лишь бы деньги у них водились. Была у Паллетона заветная мечта — стать поставщиком королевского двора, но пока, несмотря на все ухищрения и старания, осуществить ее ему, увы, никак не удавалось.

Разумеется, ювелир с первого взгляда определил подлинную цену удивительно крупного рубина и сразу же смекнул, что сможет здорово нажиться на перепродаже. Сообразил он, конечно, и то, что цена камня в золотой оправе еще больше увеличится.

Едва за Франсом закрылась дверь, Паллетон, потирая от нетерпения руки, приступил к подготовительной работе. Тщательно изучив рубин, он пришел к выводу о том, что такой крупный и прекрасный камень выгоднее всего будет смотреться в массивной, но достаточно простой, без изысков золотой «одежде».

Подмастерьям своим, Клоду и Виллему, вкалывающим на него с утра до позднего вечера, он камень не показал. Он просто как-то вскользь и небрежно заметил, что получил заказ на золотую оправу.

Между тем, покупая рубин у художника, он уже знал, кому его предложит. Маркизу Анри де Шиассье, знатному придворному, большому любителю драгоценностей и пышных нарядов. Поговаривали, что даже сам Людовик XIV, Король-Солнце, иной раз не гнушался отпустить комплимент маркизу за его блистательный вкус в подборе украшений для его молодой супруги Женевьевы, изящной молодой дамы необыкновенной красоты.

Паллетону лишь однажды удалось продать маркизу золотые серьги с изумрудами, да и то, в сущности, случайно. Женевьеве срочно требовалась новая драгоценная игрушка, а Бернар оказался тут как тут со своим предложением…

Теперь же совсем другое дело! Рубин все переменит! Паллетон заранее предвкушал, как будет отчаянно торговаться с маркизом, не снижая цены. Разве совсем малость, чуть-чуть, исключительно ради того, чтобы кольцо с таким замечательным камнем увидел сам Людовик. А в том, что это произойдет, Паллетон не сомневался. Всем была известна страсть великого короля к драгоценным камням.

«Он заметит его, обязательно заметит! И тогда, скорее всего, пожелает узнать имя ювелира. Ну, и передо мной откроются такие перспективы, такие перспективы, что даже дух захватывает!» — размышлял Бернар, шлифуя золотую дужку кольца. Жадность была его второй натурой, если не первой. Вроде бы жил он один, детей и близких родственников у него не было, но вот страсть к наживе, стремление преумножить свое богатство у него с возрастом не просто не проходило, наоборот, усиливалось. Все ему было мало и мало.

Оправа была готова к воскресенью. Подмастерьев в этот день не было, никто ему не мешал. Ювелир «состарил» золото и вставил рубин в лапки. Затем спрятал готовое кольцо в потайной стальной ящик, замурованный в стену его собственной спальни, и принялся сочинять послание маркизу. Писать письма знатным особам он был не мастак, поэтому промучился целых полдня…

ВАША СВЕТЛОСТЬ!

Пишет Вашей Светлости Ваш покорный слуга Бернар Паллетон, имеющий честь состоять в гильдии ювелиров, что на улице Вертю. Позволю напомнить Вам, Ваша Светлость, что Вы приобрели у меня в прошлом году 11 августа серьги с изумрудами за 1 720 ливров. Вы еще тогда, Ваша светлость, изволили меня похвалить за мою работу.

Счастливому случаю я обязан, что ко мне попало старинное кольцо с огромным рубином необыкновенной красоты, чистоты и огранки.

Зная Ваше Превосходительство как истинного знатока драгоценных камней и украшений, осмелюсь предложить вниманию Вашего Превосходительства сие кольцо.

Оное замечательное украшение почту за удовольствие лично доставить по указанному Вашим Превосходительством адресу в Париже или ином месте для осмотра и возможной сделки ко взаимному удовольствию.

Остаюсь Вашим верным и покорным слугой

Бернар Паллетон, мастер-ювелир.

Будучи очень довольным собой — ведь так складно и так пространно он еще никогда в жизни не писал, Бернар, тщательно запечатав послание, в понедельник отправил его с подмастерьем в собственный дом маркиза на улице Муффтар. Ответ ему пришлось ждать больше недели по причине того, что маркиз с супругой находился в это время в новой роскошной королевской резиденции в Версале. С оказией письмо через семь дней все же дошло до адресата.

А спустя два дня камердинер маркиза, посетивший Паллетона, передал тому приглашение прибыть в Версаль, чтобы прямо там, на месте, и продемонстрировать новое украшение.

Бернар, не откладывая дело в долгий ящик, стал готовиться к отъезду. К желанию провернуть выгодное дельце у Паллетона примешивалось и любопытство. Ему очень хотелось осмотреть новый королевский дворец, построенный в 1682 году, о великолепии которого уже ходили легенды. Он слышал, что прекрасный замок строили лучшие прославленные мастера: архитекторы Луи Лево и Франсуа Мансар, а также знаменитый художник Лебрен. Все побывавшие там восторгались замечательным парком, разбитым архитектором Ленотром, с красивыми аллеями, множеством мраморных скульптур, бассейнов и фонтанов.

— Хоть подивлюсь на все это, хоть одним глазком на эти чудеса погляжу! Уже не зря съезжу, даже если выгодное дельце провернуть не удастся, — рассуждал ювелир, запасаясь всем необходимым в дорогу.

Не особенно рассчитывая побывать внутри дворца, он хотел осмотреть хотя бы парк и полюбоваться внешним великолепием загородного королевского замка. Однако действительность превзошла его ожидания. Правда, когда Паллетон добрался до Версаля, маркиза он там не застал. Тот вместе со всей свитой сопровождал Людовика на охоте. Но Бернару сильно повезло: он встретил земляка, Жака Медара, односельчанина, который сделал головокружительную карьеру — стал одним из королевских поваров. Они столкнулись нос к носу у ограды парка. Земляки вдоволь наговорились, а главное, благодаря Жаку Бернар попал и в сам дворец.

Вначале его провели через первый двор, называемый Двором министров, мимо двух длиннющих зданий — Крыльев Министров. Провожатый, молоденький повар, выделенный Жаком, показал ему и второй — Королевский Двор, куда въезжали только королевские кареты, и, наконец, третий — Мраморный, окруженный королевским охотничьим замком. Поваренок указал Бернару на три окна с балконом в центре здания — королевские покои.

Ему даже было позволено, ввиду отсутствия их королевских величеств, заглянуть туда на пару минут, бросить взгляд на залы Венеры, Дианы, Меркурия и Аполлона. Паллетон был буквально ослеплен их роскошью и красотой. Одни плафоны чего стоили! А еще ему посчастливилось осмотреть Зеркальную галерею с семнадцатью большими окнами, напротив каждого из которых располагалось зеркало точно таких же размеров. Уже в одиночестве ювелир долго бродил по саду с его восхитительными бронзовыми статуями и фонтанами. Особенно его потрясла Аллея амуров с двумя десятками фонтанов.

«Господи, какая красотища!» — каждые пять минут восхищенно вздыхал Бернар. Он был на вершине блаженства, ему казалось, что его мечта близка к осуществлению: он вот-вот станет наконец поставщиком двора его Королевского Величества Людовика XIV. Жак обещал замолвить за него словечко главному повару, а тот имел доступ к самому королю…

На следующее утро ювелир предстал перед маркизом, аристократ принял его в одном из покоев королевского дворца.

— Ну что ж, милейший, показывай, что ты там мне привез! — милостиво бросил маркиз, небрежно ответив на приветствия Бернара, склонившегося перед ним в низком поклоне.

— Это большая честь для меня… — Бернар на всякий случай отвесил еще один низкий поклон, — показать вам достойное внимания вашей светлости кольцо.

— Ну хорошо, хорошо, достаточно, я жду, показывай!

Бернар достал футляр, обитый коричневым бархатом, и торжественно извлек оттуда свое сокровище. У маркиза перехватило дыхание от восхищения…

Его супруга была на сносях, и он очень надеялся, что на этот раз ее роды пройдут нормально и она наконец после двух неудачных беременностей принесет ему наследника. Лучшего презента для Женевьевы по случаю рождения первенца, чем этот восхитительный ярко-красный рубин, нельзя было и придумать. Маркиз, разумеется, постарался не показать вида, что его так сильно заинтересовало кольцо, и небрежно бросил:

— Сколько же ты хочешь за это колечко, почтеннейший?!

Но Бернар тоже был не лыком шит.

— Двадцать тысяч ливров! — не моргнув глазом, отчеканил он.

— Это слишком дорого, милейший! Целое состояние! Камень хоть и хорош, но не стоит таких денег!

— Стоит, ваша светлость, стоит и даже больше! Исключительно из глубочайшего уважения и почтения к вашей милости я готов уступить вам пятьсот ливров!

— Это огромные деньги даже для меня!

— Ваша светлость, для меня, скромного ювелира, это тем более огромные деньжищи, но нужда заставляет! Нужда и желание служить вашей милости! Девятнадцать тысяч двести ливров!..

В конце концов они сошлись на семнадцати тысячах. Бархатный футляр перешел в руки маркиза, а задаток — две тысячи ливров — перекочевали к Бернару. Расстались они довольные друг другом. Еще раз полюбовавшись дворцом и садом, Паллетон двинулся в обратный путь.

Он ехал в небольшом, нанятом по этому важному случаю экипаже. Тяжелый мешок с золотыми грел его душу. Из предосторожности он даже взял наемного охранника. Всю обратную дорогу воображение рисовало ему картины его будущей жизни при дворце в Версале. Золотых дел мастер был на пороге осуществления своей заветной мечты. Бернар даже напевал под нос какой-то разухабистый мотивчик. Теперь он уже почти не сомневался в том, что станет королевским ювелиром. О сладкие мечты! О восхитительные грезы! Как они чудесны!..

Неладное он почувствовал только у самых ворот своего бывшего дома. Да, именно бывшего. Взору вернувшегося из Версаля Паллетона предстала груда дымящихся развалин.

— Пожар! Молния! Был пожар! Все сгорело! — с этими бессвязными криками бросился к нему рыдающий от горя подмастерье Виллем.

Бернар вмиг постарел на десять лет.

 

Глава тридцать третья

Роды были тяжелыми, очень тяжелыми и долгими. Королевские акушерки и приглашенные повивальные бабки не отходили от роженицы всю ночь. Маркиз тоже не сомкнул глаз, он все ждал, что из покоев супруги наконец-то раздастся громкий плач новорожденного…

Под утро ему принесли ужасную весть. Его супруга умерла, вместе с ней погиб и ребенок, сын, его наследник… Он ворвался в комнату, бросился к постели и увидел Женевьеву — такую прекрасную, хотя и очень бледную, без кровинки в лице. Казалось, что она просто погружена в глубокий сон. Маркиз упал на кровать рядом с ней и беззвучно заплакал. Так он пролежал до самого вечера…

Маркиз был убит, раздавлен обрушившимся на него горем. Он почти ничего не ел, подолгу молча сидел в обитом атласом кресле, и тело его периодически сотрясали рыдания. Ему казалось, что вместе со смертью Женевьевы и его собственная жизнь оборвалась, что жить дальше бессмысленно и глупо. От самоубийства его спасала только вера в бога.

Ему искренне сочувствовал весь двор. Даже король и королева всячески выражали ему самое искреннее соболезнование. Людовик трижды беседовал с маркизом, звал его на охоту, оказывал всяческие знаки внимания… Но все было тщетно. Анри де Шиассье замкнулся в себе, стал нелюдим, хмур и неразговорчив. Словом, был потерян для забав и развлечений королевского двора…

На целый год с величайшего позволения Людовика маркиз отбыл в свой родовой замок, где, по слухам, жил очень замкнуто и скучно. Анри каждый день отправлялся на любимом жеребце в долгие прогулки. В черном плаще, черной шляпе с вороным пером, на темном иноходце, он наводил ужас на крестьян, которые почитали его за посланца потусторонних сил, предвещающего грядущие несчастья. Так целыми днями он один скакал по окрестностям, нигде не останавливаясь и ни с кем не заговаривая.

Вечерами он сидел у камина и слушал завывания ветра за стрельчатыми окнами замка. Иногда по утрам он доставал из небольшой шкатулки кольцо с рубином, которое ему так и не суждено было подарить Женевьеве. Он подолгу рассматривал огромный ярко-красный камень, вспоминая умершую супругу. Рубин одновременно вызывал в его душе и непонятное томление, и страх, и волнение, и желание расстаться с ним. Но что-то все же удерживало маркиза от продажи кольца…

Только спустя год Анри де Шиассье предстал пред очи великого монарха. Он выглядел молодцом, заметно подтянулся, помолодел и даже похорошел. Вот только потухшие глаза да бледность, не свойственная еще молодому и здоровому мужчине, портили его внешний облик.

— Ваше величество, — торжественно проговорил маркиз, склонившись перед Людовиком в низком поклоне, — я счастлив лицезреть вас в добром здравии! И готов вновь преданно и честно служить Вашему величеству и Франции!

Король милостиво приветствовал старого приятеля. И совершенно неожиданно обратился к нему с предложением:

— Дорогой маркиз, в вашем положении служба — неплохое лекарство, и поэтому я хочу поручить вам одну важную и, не скрою, достаточно опасную миссию. Речь идет о секретной поездке в далекую и малознакомую нам страну Московию. В этой пока еще дикой и варварской стране нам бы хотелось иметь своего посла — доверенное лицо. Дело в том, что эта полуазиатская держава растет как на дрожжах и со временем может стать в ряд могущественных государств, а поглотив Полонию, приблизиться и к нашим границам! С вами поедет прелат церкви святого Бенедикта отец Соверин. Что вы скажете на это, маркиз?

— Ваше величество, мудрость ваша безгранична. Я по-прежнему не готов вернуться к радостям беспечной светской жизни при вашем блистательном дворе! И как раз хотел просить вас о чем-то подобном! Чем труднее будет моя миссия, чем опасней и длительней будет мое путешествие, тем лучше для меня. Я готов, ваше величество, скакать в Московию хоть сейчас!

В холодную страну россов маркиз Анри де Шиассье выехал через неделю, сборы не заняли много времени. Ехал он налегке в сопровождении трех верных слуг. Но путешествие было долгим, бесконечно долгим. Путь его пролегал через Италию, Австрию, Речь Посполитую, Литву. В Россию он прибыл лишь поздней весной.

Москва удивила его грязью и нищетой простых горожан. Но среди деревянных, покосившихся хижин высились многочисленные церкви с золотыми, похожими на луковицы, куполами, великолепные каменные боярские палаты, богатые постройки Кремля. И все это делало картину жизни Московии противоречивой и странной. Бородатые бояре, стрельцы с длинными устаревшими мушкетами, монахи и священнослужители в длинных черных рясах, женщины в странных капорах и длинных подметающих землю юбках… Все это мелькало перед глазами, превращаясь в странный фантастический калейдоскоп.

На деньги Людовика маркиз быстро купил каменный двухэтажный дом. А вот слуг ему пришлось подбирать мучительно долго. Мужчины были какими-то нерасторопными, ленивыми и угрюмыми, а женщины — «бабы», хоть и хороши собой, но уж очень стеснительны и пугливы. Речь русскую маркиз, разумеется, не понимал, толмача, говорившего на французском языке с грехом пополам, он отыскал с превеликим трудом.

В то утро к Анри должна была прийти очередная молодая «баба» — чтобы убираться в его личных покоях. Вошедшая в комнату Варвара сразила его наповал. Не старше двадцати, высокая, статная, с легкой, какой-то воздушной походкой, она буквально скользила по деревянным половицам. А глаза, что за глаза! Огромные, голубые! Даже длинная русая коса — ну что за варварский обычай? — не портила девушку. Настоящая красотка! Нет, даже более того, восхитительная юная особа! Дивная и желанная!

Зачерствевшая душа маркиза начала оттаивать. Он ощутил необыкновенную легкость, воистину как будто с плеч гора скатилась, он даже как-то распрямился. Это была именно она. Любовь! Чувство, о котором маркиз лишь вспоминал в долгие бессонные ночи в своем замке.

Надо ли говорить, что Варвара была принята в услужение, и Анри потерял покой. Он не знал, как ему завоевать доверие этой пугливой азиатки. Маркиз был с ней предельно вежлив, предупредителен, боялся обидеть… А Варвара царила в его доме, став настоящей домоправительницей. Она была настолько хороша собою, что остальные слуги в доме с первого дня молчаливо признали ее верховенство и стали подчиняться ей.

Маркиз, как мальчик, краснел и стеснялся, разговаривая с ней. Ему казалось, что она все уже знает о его тайных замыслах и желании обладать ею. Варвара оказалась не просто красавицей, но и понятливой и умной девушкой. Она налету все схватывала и очень быстро учила французские слова. И вскоре маркиз предложил ей за отдельную плату учить его русскому. Они все больше общались, целые дни проводили вместе, становились ближе и ближе друг к другу. Анри понимал, что Варвара тоже тянется к нему, такому непохожему на окружающих ее русских «мужиков»…

В одну жаркую летнюю ночь он прокрался к ней в комнату и овладел ею. Она приняла его, не сопротивляясь, — казалось, что ждала. Ах, как горячо и пылко она умела любить! Как трогательно стеснительна Варвара была поначалу и какой страстной, жадно-настойчивой и ненасытной в любви стала уже через несколько дней. Анри был на седьмом небе от внезапно свалившегося на него счастья!

Он был так благодарен Господу за эту неожиданную милость! Ради этой прекрасной азиатки маркиз был готов на все. Он слабо разбирался в обычаях этой варварской страны, но ему хотелось, чтобы Варвара стала его законной женой, чтобы она дала ему то, что не смогла дать несчастная Женевьева. У него должен появиться наследник! Именно у такой здоровой, прекрасной, как богиня, женщины должны рождаться прелестные здоровые дети!

Оказалось, что Варвара принадлежит, словно рабыня, боярину Николаю Боголюбову. Маркиз напросился к нему в гости и принялся торговаться. Он завалил его заморскими дарами и выпил с ним варварской медовухи, крепчайшей и сладкой бурды, от которой на следующее утро маркизу было плохо. Не сразу, но все же хитрейший боярин сдался. Свободу Варваре маркиз купил за то самое тяжелое золотое кольцо с огромным рубином. Как будто кто-то сверху подсказал ему. Его буквально осенило! Кольцо, которое он не успел подарить Женевьеве и которое, скорее всего, принесло в его дом такое несчастье и такое горе! Огромный рубин должен был искупить свою вину!

Когда маркиз передавал кольцо с камнем Боголюбову, рубин неожиданно потемнел…

Через две недели католический прелат обвенчал их.

А через два года маркиз Анри де Шиассье вернулся на родину. Варвара подарила ему не одного, а целых трех сыновей и еще одну дочь…

Боярин же Боголюбов оказался замешан в стрелецкий бунт и вскоре был казнен. Имение его и все состояние отошло в царскую казну. Среди прочих украшений там оказалось кольцо с огромным «горящим» рубином.

 

Глава тридцать четвертая

Они вернулись в уютную, чистую квартирку Елены. К ее бесконечным рассказам о Париже и Франции. Честно говоря, Петр чувствовал себя обманутым. Выяснилось, что Николай — фээсбэшник, а он, Петр Вихрев, оказался втянутым в какую-то непонятную и сложную игру, правил которой не знал. Играть же «в темную» он не любил. А самое главное, они ни на йоту не продвинулись в расследовании. Он избавился от каких-то мафиози, но больше ничего позитивного с ним не произошло…

Елена же, в отличие от Петра, не теряла присутствия духа, на следующее утро она поволокла несчастного, разбитого неудачами и страдающего от побоев Петра в музей Пикассо, потом на Монмартр в ультрасовременный музей Сальвадора Дали. На следующий день она грозилась отвезти его на кладбище Пер-Лашез и поведать леденящие душу истории о привидениях и духах, обитающих на этом знаменитом погосте.

От посещения Пер-Лашез Вихрева избавил Николай, напросившийся к ним в гости. Он прибыл ровно через час с букетом для Елены и бутылкой красного вина.

— Леночка, ты уж меня прости, не знаю, хорошее ли оно, — извинялся он, — я ведь не знаток ваших замечательных вин!

— Нет проблем, Колья! Вино есть отличный! Присаживайся! Так ведь у вас говорят? — Слово «присаживайся» далось ей не без труда, но произнесла она его довольно уверенно.

«Петино влияние», — отметил про себя чекист.

«Компаньоны» удобно расположились на мягких кожаных креслах вокруг стеклянного журнального столика, к которому Елена подкатила сервировочный столик с целой батареей разноцветных бутылок.

— Колья, если ты хотел, можно открывать твоя бутылка? — предложила хозяйка.

— Это подарок, — едва заметно смутившись, ответил Николай.

— Тогда что выпивать?

— Виски, если можно!

— Конечно, можно, там ведро есть лед. И help yourself — так говорить англичане.

— Спасибо, прекрасная наша хозяюшка.

— Петья, а ты что хотел?

— Я хотел получить обратно кольцо, — с глубоким вздохом выпалил Петр, а потом более спокойно продолжил: — Это я просто так, мысли вслух. А выпил бы я, скажем, водки. Да только у тебя ее, наверное, нет.

— А вот и есть! Я специально покупай, когда ты приехать! Для русского человека водка необходима. Принеси из холодильник, там большой «Смирнофф» стоит.

Петр вышел на кухню и через минуту вернулся с литровой бутылью в руках. Он молча налил себе треть бокала, несколько секунд поколебавшись, бросил туда три куска льда и дольку лимона.

— У меня тост! — нарочито весело воскликнул Николай, — за возвращение рубина!

Никто не возразил, хотя на лице у Петра по-прежнему была довольно кислая мина. Они по-русски чокнулись и молча выпили, причем Петр залихватски опрокинул содержимое бокала в глотку и проглотил, даже не поморщившись. Елена бросила на него восхищенный взгляд.

«Да, у них наметился роман», — про себя отметил Николай.

— Я хочу вам кое-что рассказать. Может, вы помните легенду, которую не так давно поведал нам господин Стволянинов. Так вот легенда эта как бы имеет продолжение. Дело в том, что группа людей — можно назвать их сектой сатанистов, а можно и тайным орденом черных магов, это особого значения не имеет — на самом деле охотится за этим вторым или первым, это уже неважно, огромным рубином. Для них он, разумеется, не драгоценный камень, а реликвия. Священная реликвия, объект поклонения. Поэтому они готовы на все, чтобы заполучить его. Небезызвестный тебе мафиози был у них на службе. Не стану вдаваться в подробности, но скажу, что ФСБ ими заинтересовалось еще и потому, что эти «сатанисты» имеют обыкновение в нашей стране нанимать на службу не только уголовников, но, террористов с Северного Кавказа. Это настоящие отморозки, они ни перед чем не останавливаются. Вот так, дорогие мои, обстоят на сегодняшний день дела! Вам понятно?

— Понятно, да не совсем, — откликнулся Петр.

— И что же именно не понятно? — спросил Николай.

— Какое кольцо мне завещала умершая тетка? Царствие ей небесное, место покойное!

— Этого, к сожалению, мы пока не знаем.

— Как все есть интересно, — заметила Елена.

— Да уж, — задумчиво бросил Петр, — куда уж интересней…

— Петр, не грусти. Мы до всего докопаемся. Все установим и все узнаем.

— А где есть центр этих сатанистов? — встряла в разговор любопытная Елена.

— Мы подозреваем, что как раз во Франции, быть может, даже и в Париже, — ответил Николай.

— Выходит, искать надо здесь?

— Да.

— Искали один, теперь придется выслеживать два, — грустно констатировал Вихрев и тяжело вздохнул. — И с чего же мы начнем?

— С того, что вы все-таки положитесь на профессионалов, нас и наших французских коллег.

— Что же получается: нас вежливо отстраняют, отодвигают в сторону?

— Вовсе нет. Вы пойдете своим путем, а мы — своим, отрабатывая линию «сатанистов». А потом, разумеется, будем обмениваться информацией. Честно говоря, других возможностей для сотрудничества я не вижу, — подытожил Николай.

Петр налил себе водки и опять выпил залпом, на этот раз сильно поперхнувшись. Откашлявшись, он со вздохом произнес:

— Ну конечно, у вас базы данных российских и французских спецслужб, техника, специалисты, оперативники, а нам остаются Интернет да прогулки по Парижу и его окрестностям.

— Петья, тебе еще надо много смотреть в Париж, — встряла в разговор Елена. — Например, Пер-Лашез, там похоронен много русских, там есть знаменитый склеп княгиня Строганова. Она завещала два миллиона золотых тот, кто проведет в склепе год… Никто этого пока не делал…

— Ну, вот видишь. Петр, у тебя есть шанс! Разбогатеешь и о рубине забудешь! Твой рубин стоит явно меньше…

— Издеваешься? Ничего, как сказал один великий человек, будет и на нашей улице праздник!

— Не сомневаюсь, но у меня еще очень много дел, я ведь вас проведать зашел, повидаться, поделиться информацией, а засим позвольте откланяться, — Николай поднялся из-за стола.

Елена и Петр проводили его до двери. На прощание Елена чмокнула Николая в щеку, демонстрируя доброе расположение, а Петр нахмурился и буркнул что-то нечленораздельное.

 

Глава тридцать пятая

Кристофер родился недоношенным — семи месяцев. И ребенком был болезненным, нервным, беспокойным. Мог подолгу беспричинно плакать и кричать в любое время суток, но предпочитал это делать по ночам, не давая спать и без того вымотавшимся служанкам и родителям. Его мать, Линда Сандерс, дочь богатого фабриканта игрушек, родила его в тридцать пять лет, после долгого лечения, и, разумеется, души не чаяла в своем единственном чаде. Вслед за матерью, отличавшейся вспыльчивым и неуравновешенным нравом, ребенка баловал и отец — Билл Сандерс, крупный, сильный человек, типичный продукт одноэтажной сельской Америки. Он происходил из бедной семьи учителя начальной школы в маленьком городке штата Мэн. Билл отлично играл в баскетбол, быстро плавал и только благодаря этому смог окончить престижный университет в Беркли, где и встретился с Линдой.

Девушка безумно влюбилась в симпатичного русоволосого, такого доброго и компанейского парня, и сразу же решила выйти за него замуж. И хотя обычно родители во всем потакали ей, тут они внезапно заартачились и долго не давали благословения «на этот мезальянс».

Однако Линда проявила настойчивость, постепенно приучая родителей к этой мысли, а когда через год она поведала матери о своей беременности, предки были вынуждены пойти на попятную и закатили шикарную свадьбу. Та первая беременность Линды закончилась выкидышем. Как и все последующие. Ее возили по лучшим врачам Америки, в европейские клиники, в Израиль, пока наконец — какое счастье! — на свет не появился Кристофер.

Понятно, что этот хилый, но такой желанный мальчик был забалован родными. Он рос в сытости и все дозволенности стопроцентным эгоистом, обуреваемый различными комплексами. С одной стороны, богатство и власть над родными, с другой — физическая немощь, непривлекательная, если не сказать больше, внешность.

Разумеется, после старшей школы его определили в Принстон, но Кристофер довольно быстро охладел к учебе и бросил университет. Его влекли оккультные науки, он переселился в Калифорнию и вскоре вступил в одну из религиозных сект — какую именно, его обескураженные родители толком и не знали. Линда была в полном отчаянии. Еще бы — сын почти не виделся с ней, его интересовали только деньги, присылаемые матерью, причем тратил он их не столько на себя, сколько на своих единоверцев и какие-то сомнительные проекты.

Секта «Сынов Преисподней» возродилась в середине 20-го столетия. Собственно говоря, подобные «религиозные объединения», если их так можно было называть, существовали очень и очень давно. Просто основатель «Сынов Преисподней», первый Великий Наместник Ордена Роберт Прайс, придал определенную стройность и последовательность разного рода увлечениям служению Сатане. Он где-то раскопал сведения о том, что подобное тайное общество существовало якобы еще в I веке после Рождества Христова и что оно якобы поклонялось Иудиному Камню — рубину, образовавшемуся из крови самого великого предателя в человеческой истории. Утрачен же камень был сектой в средние века, во времена, когда повсюду свирепствовала безжалостная инквизиция. Все силы и средства единомышленников Роберта Прайса были брошены на поиски Камня Зла. По всему земному шару обнаруживалось множество следов его «деятельности». Роберту Прайсу не суждено было дожить до успешного завершения поисков. Великий Наместник умер год назад. И теперь сектой управлял триумвират, о состав которого вошел и Кристофер — в этом ему очень помогли родительские деньги.

Свершилось! Теперь у него был Камень Зла. Сбылась его мечта! Пришлось пожертвовать отличным парнем, чтобы подстроить этой безумной влюбленной русской парочке автокатастрофу. А ведь Ник, сидевший за рулем того самого черного «Ситроена», прошел уже три ступени посвящения и подавал большие надежды. Однако людей катастрофически не хватало, и пришлось послать его. Зато сам Кристофер теперь наверняка станет Великим Наместником. Успешная операция по возвращению Камня Зла автоматически делала его кандидатуру безальтернативной.

Как долго он шел к этому триумфу! Сколько всего пришлось выдержать и пережить! Но, к счастью, все это теперь позади. Вот же он, вот рубин, он в его руках! Великий символ, священная реликвия!

Кристофер вертел в руках тяжелое кольцо с огромным камнем, алеющим, подобно первым каплям крови. Когда на его грани сквозь огромное окно падали солнечные лучи, внутри камня словно вспыхивали яркие огоньки. Казалось, что и сам камень радовался произошедшему. Он переливался и играл всеми оттенками красного…

Собрание Наместников должно было пройти под Парижем через неделю. К нему следовало основательно подготовиться вне зависимости от того, что итог уже очевиден. Местом сбора намечался подземный бункер замка Торвиль, который принадлежал одному из посвященных третьей степени, некому месье Пелью, состоятельному банковскому служащему. Владельцу замка доходчиво объяснили, какая ему оказана честь, и пожилой толстяк буквально светился от счастья, выполняя все указания Триумвирата.

Между тем сама операция, в сущности, прошла не так гладко, как хотелось бы. Несколько нанятых и, разумеется, ни во что не посвященных мафиози попали в руки полиции, преследуя русского владельца камня. Но эти люди не расколются, они сами толком ничего не знают о секте. Это даже не след, а лишь жалкий намек на подобие следа. Об этом не следует тревожиться, но и замалчивать инцидент тоже никак нельзя. Рано или поздно история эта может всплыть. А пятно на репутации Великого Наместника совершенно ни к чему. Кристофер это прекрасно понимал.

«Прежде всего правда и только правда! — размышлял он, обдумывая план действий. — Подробный и честный отчет! Ничего не скрывать, свою роль не выпячивать!»

С возращением Камня Зла закончилось формирование Реликвариума Зла и наступила пора перехода к активным действиям. Пора громко, во всеуслышание заявить о себе! Больше тянуть нельзя! И у него есть план. Необыкновенный, замечательный план! План уничтожения нескольких десятков тысяч людей в один миг. Кроме того, после Великого жертвенного Костра сотни тысяч, даже миллионы людей будут заражены, и в течение десятков лет погибнут от лейкемии и других болезней. Пусть все содрогнутся! Что там одиннадцатое сентября! Мир замрет в изумлении. Зло восторжествует, а их Великий Покровитель останется доволен…

План Кристофера состоял в устройстве второго Чернобыля, в захвате и, в случае сопротивления властей, организации взрыва одной из атомных электростанций во Франции. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, с какими невероятными трудностями ему придется столкнуться, но у него были единомышленники и деньги, немалые деньги, а это уже половина успеха.

Кристофер был счастлив и горд собой. Он, маленький, лысый, уродливый и такой ничтожный на первый взгляд, продиктует всему человечеству свою волю. И мир ему подчинится, и все равно поплатится. Иначе и быть не может, потому что Зло неотвратимо. Оно непременно восторжествует.

В дверь осторожно, но настойчиво постучали.

— Войдите! — крикнул Кристофер с плохо скрываемым раздражением в голосе.

На пороге возник Анри, молодой член общества, прошедший лишь первую ступень посвящения. Юношу с приятным открытым лицом портил небольшой горб, который казался какой-то несуразной ошибкой матушки Природы.

— Я решился вас побеспокоить, потому что нашей аналитической службой в Интернете обнаружена информация еще об одном необычном рубине. Судя по описанию и фотоизображению, он как две капли воды похож на вновь обретенный нами Камень Зла!

— Этого быть не может! Не может этого быть! — безапелляционно отрезал Кристофер.

— Вы можете убедиться в этом, включив ваш компьютер. Я вам его покажу.

Кристофер нехотя поднялся из удобного кожаного кресла, подошел к столу и включил ноутбук. Анри пощелкал клавишами, и через пару минут на мониторе возникло увеличенное изображение Камня Зла. Да, это действительно был он. Но что же тогда спрятано в сейфе в замке в долине Луары?..

 

Глава тридцать шестая

Петр и Елена сидели в кафе на улице Декарт. Они никуда не спешили и очень праздно, по-парижски, как отметил про себя Вихрев, разглядывали плавно и медленно текущую за огромным окном людскую реку. Им было приятно и комфортно сидеть вот так, ничего не делая, и просто глазеть на лица проходящих людей. Так и жить бы, ощущая, что праздник бытия воистину всегда с тобой и вокруг тебя. Но ведь все приедается, надоест и это.

Изредка Петр посматривал на Елену, и у него как-то приятно екало сердце, словно на секунду переставая биться.

Он совсем недавно понял, что испытывает к Елене не только добрые родственные чувства. Более того, он уже совсем не мыслил свою дальнейшую жизнь без этой молодой женщины. Но все же до сегодняшнего дня он боялся признаться себе в этом…

Последнее время в Москве с Надей он почти не виделся, ограничиваясь телефонными разговорами, ссылаясь на занятость и усталость. Надя была женщиной умной и самостоятельной. Вероятно, она давно уже интуитивно, по-бабьи догадалась, что в их отношениях наметился разлад. Но виду не подавала. Простился с ней Петр перед отъездом в Париж тоже по телефону, а из Франции вообще не позвонил ни разу. Честно говоря, он просто трусил.

Здесь, в Париже, оказавшись не удел, вынужденно став пассивным наблюдателем, ждущим новостей, он невольно стал прикидывать, анализировать и теперь окончательно пришел к выводу, что не прочь связать свою жизнь с Еленой. Вот только захочет ли она?

Они только что закончили очередную экскурсию по французской столице. И Петр с удовольствием вспоминал, как горячо и трогательно вещала Лена о Париже Эрнеста Хемингуэя, показывая улицу Муффтар и ее окрестности. Все эти бесчисленные ресторанчики и магазины, старинные, сохранившиеся чуть ли не со времен средневековья здания, африканский рынок… Понизив голос до шепота, она рассказала, что в этих местах жили колдуны и колдуньи, изготавливающие свои зелья на продажу. Она утверждала, что и по сей день этот район привлекает всякого рода мистиков, сектантов и вообще странных личностей, исповедывающих диковинные религии.

Елена очень любила свой родной город и много знала о нем. Петру даже было немного стыдно, что он вот так подробно и страстно не мог говорить о Москве.

— О чем ты думать? — внезапно нарушила тишину Елена.

— О тебе, — не раздумывая, ответил Петр.

— И что же ты обо мне думать?

— Только очень хорошее.

— Очень приятно.

— Мне тоже.

Петр видел, что Елене этот разговор доставляет удовольствие. Она даже едва заметно покраснела, что, впрочем, очень шло ей.

— Ты очень красивая, умная и добрая, а еще ты очень любишь Париж, — продолжил Петр.

— Ты говоришь мне комплимент, — кокетливо проворковала Елена.

— Вовсе нет. Это истинная правда.

— Ты серьезно так думать?

— Да.

— Тогда почему я не быть счастливой?

— Значит, время еще не пришло. И человека нужного не встретила. Пока.

— Но оно приходить?

— Непременно, — убежденно проговорил Петр, с нежной улыбкой глядя Елене прямо в глаза. Девушка чуть игриво отвела взгляд. И решила переменить тему разговора:

— Николай сегодня звонить нам?

— Надеюсь. Мне очень хотелось бы знать, как идет расследование. Вообще услышать хоть какие-нибудь новости.

— Мне тоже.

— Ну что же, как ни приятно в этом кафе, пора нам и честь знать, — Петр взмахом руки подозвал официанта и расплатился.

Они вышли на улицу и влились в бесконечный людской поток. Потом Елена решила взять такси и отвезти Петра в знаменитое «Чрево Парижа», описанное в романе великого Золя.

Молодые люди, взявшись за руки, долго бродили по огромному супермаркету «Форум де Алю», и Елена беспрерывно щебетала, рассказывая влюбленно взирающему на нее москвичу историю этого когда-то весьма злачного района. Она показала ему и огромное массивное здание храма Сент-Эсташа, находящееся почти у самых торговых рядов, куда они вскоре и направились.

— Эта церковь строила больше один век. В ней есть и готика, и ренессанс, она не есть обычная. Здесь похоронен знаменитый Кольбер, министр финансов нашего король Людовик XIV. Здесь есть большой орган и делают хороший концерт.

Полюбовавшись монументальным интерьером, молодые люди вышли на улицу. Все получилось как-то невзначай и очень естественно. Елена в очередной раз что-то горячо растолковывала Петру, сопровождая рассказ энергичной жестикуляцией, потом на мгновение замолчала и повернулась к нему лицом… В этот момент Петр неожиданно для себя поцеловал ее… Может быть, она и удивилась, но, как истинная парижанка, виду не подала, а пылко и умело ответила… И они, стоя на ветру, тесно прижавшись друг к другу, еще долго и жадно, словно подростки, целовали друг друга. И шептали по-русски и по-французски что-то ласковое и невразумительное, понятное только им двоим… Привычные к подобным сценкам парижане спокойно обходили их, снисходительно улыбаясь…

Потом на такси они помчались домой, и там Петр, торжественно открыв бутылку шампанского, разлил его в два высоких хрустальных бокала, привезенных Еленой из Москвы «на счастье».

Они словно сорвались с цепи. Как будто после очень долгого ожидания они были неистовы и нетерпеливы в любви. Но только в первый раз. Во второй уже обрели гармонию…

Наутро Петр, как настоящий парижанин, отправился в ближайшую лавку за свежими круассанами.

 

Глава тридцать седьмая

Николай позвонил в одиннадцать часов, когда Петр с Еленой собирались в город. Он говорил сдержанно, какими-то намеками, и назначил им встречу в центре, в ресторане отеля «Норманди».

— Наш друг уже хорошо разбираться в парижских ресторанах, — заметила Елена, — этот «Норманди» очень вкусный кухня, можно сказать, знаменит.

— Так у него тут много коллег, которые его быстро в курс дела ввели. У вас, французов, в ресторанах все разбираются. Я уже успел это заметить. Вначале ресторан выбирают, потом минут десять меню изучают, все это обсуждают, делают выбор, опять обсуждают — это здесь у вас как нечего делать, — глубокомысленно изрек Петр.

После бурных событий прошедшей ночи он впал в некоторую задумчивость. Стремительный переход от родственных к любовным отношениям с Еленой настраивал его на философский лад. Он был счастлив, очень счастлив, но все же чуточку робел. По чисто российской привычке копаться в собственной и чужих душах, он никак не мог отделаться от мысли: «А может, здесь так принято? И ровным счетом ничего не значит, и никого ни к чему не обязывает?!»

За завтраком он невольно бросал на любимую испытующие взгляды. Но она, казалось, их не замечала, была очаровательна, оживлена, никаких следов почти бессонной ночи не было на ее милом и ставшем таким родным лице. Девушка смотрела на Петра ласково и кокетливо, отчего он слегка смущался, поскольку ловеласом никогда не был и не так уж и часто (особенно с годами) оказывался в подобной ситуации.

— Отчего ты грустный? Тебе было не очень хорошо? Я тебе не нравиться? — вдруг принялась пытать его Елена после завтрака, когда они уселись в гостиной на диван, чтобы обсудить сегодняшний маршрут.

— Да что ты, Леночка! Что ты такое говоришь?! Ты просто чудесна! Великолепна! Великолепна! Первый класс! Высший пилотаж! — Петр придвинулся к ней, взял ее руки в свои и нежно поцеловал в губы…

Пока Елена занималась макияжем, Петр вновь погрузился в самоанализ.

«Вот ведь как странно получилось. Хотел кольцо с рубином вернуть, а неожиданно влюбился. Во француженку. И сам в Париже оказался. Скажи мне кто-нибудь пару месяцев назад, что подобное со мной приключится, я бы его просто-напросто высмеял. А то, что Елена — родственница, так ведь седьмая вода на киселе. И вышло все так на удивление ловко и просто. Естественно как-то вышло. Может, это и вправду судьба?..»

Когда на пороге появилась ярко накрашенная Елена в облегающих джинсах и прозрачном коротком топике, он от нахлынувшего восторга забыл обо всех своих переживаниях, вскочил с дивана и восторженно воскликнул:

— Ну, ты даешь! Просто кинозвезда какая-то! Мила Йовович!

— Тебе нравится? Правда нравится? Я не слишком старая для такого наряда?

— Что ты, что ты! В самый раз! Ты просто гениально выглядишь! На сто тысяч долларов!

— Петья, любимый! У нас во Франции — евро!

— Тогда на сто тысяч, нет, на миллион евро!

— Правда?

— О да, да!

Они вышли из метро на площади Согласия и пошли вниз по Риволи. Свернув на одну из боковых улочек, Петр внезапно увидел двух латиноамериканских верзил, которые еще недавно составляли компанию его мучителю.

Он схватил Елену за руку, сильно сжал ее и едва слышно произнес:

— Только тихо. Вон там справа два типа! Узнаешь?!

Елена проследила глазами за его взглядом и молча кивнула. Не сговариваясь, они на мгновение остановились и тут же двинулись следом за парочкой латинос, которые с беспечным видом шли в сторону Вандомской площади…

На площадь они не вышли, а направились в сторону Оперы Гарнье. Через десять минут выяснилось, что они держат путь в огромный универсам — «Галерею Лафайет». Там верзилы долго бродили по огромным залам, поднимались с этажа на этаж, постоянно подначивали друг друга, ржали, кривлялись, примеряли различное барахло, пока наконец не купили по паре джинсов. На чем и успокоились, вышли из магазина и тут же остановили такси.

Петр с Еленой тоже вскочили в старый «Мерседес». Елена приказала шоферу следовать за «Ситроеном». Молодые люди устроились на заднем сиденье. Таксист, видимо, принял их за полицейских и с интересом поглядывал на них в зеркальце заднего вида. Елена, поняв, что шофер больше глазеет на них, чем следит за дорогой, что-то энергично втолковала ему, и тот, вероятно, решив, что вовлечен в шпионскую разборку, вжался в сиденье и принялся остервенело крутить баранку.

Так они благополучно добрались почти до самого Булонского леса, где мафиози вылезли из автомобиля и скрылись в подъезде какого-то дома.

Именно в этот момент ожил сотовый Елены. Услышав взволнованный голос Николая, девушка тут же передала телефон Петру, который вкратце описал сложившуюся ситуацию. Николай попросил продиктовать ему точный адрес и номер дома, что Петр с помощью Елены и сделал. Николай велел им не заниматься самодеятельностью, а возвращаться домой. Петр возражать не стал, но для себя уже все давно решил — они с Еленой остались, чтобы продолжить слежку.

Минут через десять из подъезда дома вышла троица. К двум латиноамериканцам присоединился третий — незнакомый высокий худой мужчина с черными как смоль волосами, по виду настоящий мачо. Вероятно, Петр на какое-то время утратил бдительность… И попался на глаза одному из мафиози. Тот несколько мгновений в упор рассматривал его, а потом сделал нечто совершенно неожиданное — быстро выхватил из-за пояса пистолет и, не задумываясь, выстрелил.

Петр в ужасе невольно отшатнулся — это его и спасло. Он резко повернулся и, крикнув Елене: «Беги!» — бросился наутек, стремясь спрятаться за угол ближайшего дома. Он слышал выстрелы и видел, как пули образовали на стене дома выбоины-оспины, засыпав мостовую осколками штукатурки и кирпичной кладки. Он молил бога, чтобы гангстеры не обратили внимания на Лену, чтобы та смогла спрятаться и дождаться прибытия полицейских.

Задыхаясь, он наконец забежал за угол шестиэтажного дома, и в этот момент очередная пуля высекла кусочек камня прямо над его головой. У Петра перехватило дыхание, но времени на раздумья и на то, чтобы перевести дух, у него не было — он явственно слышал топот бегущих к нему людей.

Улица казалась совершенно безлюдной, вымершей и какой-то голой: ни газетных киосков, ни рекламных столбов, только несколько мусорных контейнеров, к которым Петр и устремился, буквально летя по воздуху. Прозвучал еще один выстрел, и где-то справа совсем близко над головой тоненько пропела пуля. Петр забежал за контейнеры и мчался теперь по тротуару, надеясь, что контейнеры его прикроют хотя бы на какое-то время. Он слышал, как дважды громыхнуло железо, пули угодили прямо в мусорные баки. Внезапно он споткнулся и с размаху покатился по асфальту, царапая руки и лицо. Это спасло ему жизнь — три пули просвистели высоко над ним. Он поднялся на четвереньки и какое-то время ковылял на карачках, словно краб. С трудом, пару раз упав, Петр все-таки встал и, петляя, как заяц, — откуда только сноровка взялась? — понесся дальше. До спасительного поворота на соседнюю улицу оставалось каких-нибудь двадцать метров, когда он почувствовал сильный удар в правое бедро. Вся нога мгновенно онемела, и он со всего размаху упал, покатившись по тротуару. И в этот момент услышал звук приближающейся полицейской сирены, которая показалась ему божественной мелодией.

«Еще чуть-чуть, и они не успели бы! Только бы Лена спаслась!» — подумал он и потерял сознание…

Елена, услышав команду «Беги!», невольно подчинилась и, попятившись, понеслась в противоположную сторону, молясь богу, чтобы Петр целым и невредимым ушел от погони. Она слышала выстрелы и успела на ходу несколько раз перекреститься. На ее счастье латиноамериканцы не обратили на нее никакого внимания, ее никто не преследовал и уж тем более не палил ей вслед. Она свернула за угол и остановилась, чтобы отдышаться.

«Господи! Николай Угодник батюшка, царица небесная матушка! Помогите ему! Помогите! Спасите его!» — зажмурившись, неожиданно по-русски принялась молиться она, внезапно вспомнив слышанные когда-то из уст бабушки слова. Она твердила молитвы-скороговорки, пока не услышала вой сирены. «Боже мой, кажется, успели!», — вспыхнуло у нее в мозгу, и она открыла глаза. И натолкнулась на взгляд седого благообразного старика с тростью, с удивлением рассматривающего ее…

Вой полицейских сирен становился все громче, стрельба прекратилась, и, выждав для верности еще пару минут, Елена свернула на улицу, по которой только что бежала, спасаясь от гангстеров… Прямо на нее, преследуемые полицейской машиной, мчались со всех ног латиноамериканцы. Она невольно прижалась к стене и в ужасе закрыла глаза. Они опять не обратили на нее никакого внимания и, тяжело дыша, пронеслись мимо, скрывшись за тем самым поворотом, за которым еще недавно пряталась она. Машина, визжа тормозами, пронеслась вслед…

Елена открыла глаза и в тот же самый момент увидела на мостовой вдали чье-то распростертое тело. И тут же поняла: Петр.

«Убили!» — вспыхнуло у нее в мозгу, голова вдруг закружилась, и она медленно сползла по стене прямо на асфальт.

ИНТЕРЛЮДИЯ № 3

На самом деле нас трое. Да, именно трое. Три огромных драгоценных камня, каждый величиной не меньше двадцати карат. Мы давно, очень давно живем на Земле. У каждого из нас свое происхождение, своя судьба, свои дела и свершения. Иногда наши пути сходятся, пересекаются, и мы встречаемся, чтобы снова разойтись на годы, десятки, а то и сотни лет.

Один из нас вырос в недрах планеты естественным путем, второй возник из крови величайшего предателя в истории человечества, третий — искусная, нет, не подделка, а копия первого. Мы существуем каждый сам по себе, но по одним и тем же законам. Мы переходим из рук в руки и определяем судьбы многих людей: старых и молодых, богачей и бедняков, добрых и жадных, прекрасных и безобразных. Они жаждут обладать нами, но на самом деле это именно мы вершим их судьбы. Мы для них олицетворяем Рок.

Мы одинаково плохо относимся к людям, мы презираем их, считая никчемными, слабыми и безвольными существами, ошибкой Создателя, случайно вылепившего их по своему образу и подобию. Честно говоря, мы просто ненавидим ничтожных людишек. И постоянно доказываем превосходство над ними.

Но мы зависим друг от друга. Мы ближайшие родственники, почти братья. Мы связаны незримыми, но крепчайшими энергетическими узами. Мы, словно Святая Троица, едины в трех лицах. Мы три ипостаси одного целого. Несмотря на то, что у каждого из нас своя душа, свои представления, свои мысли о прошлом, настоящем и грядущем.

Мы разные и одинаковые одновременно, потому что мы едины в одном и самом главном: нас объединяет служение Злу…

 

Глава тридцать восьмая

Петр слышал какой-то шепот. Страшная боль в ноге отступила. Сознание медленно возвращалось к нему. Он приоткрыл глаза, свет в белой палате был нестерпимо ярок. Белый потолок, белая штора на белом окне, Петр с трудом повернул голову и наконец узрел шепчущихся: Елену, Николая и Стволянинова, которого он меньше всего предполагал здесь увидеть. Петр мгновенно вспомнил последние события. Он улыбнулся и тихо, хрипло, с трудом проговорил:

— Ребята, я, кажется, еще на этом свете?!

Лена с криком «mon Dieu!» бросилась к нему, мужчины, как по команде, повернули к нему озабоченные лица. Впрочем, это выражение мгновенно сменилось на радостно-возбужденное.

— Так, так, милый, ты есть живой, совсем живой! Я так пугаться, так бояться, что случилось ужасное! — И Лена прильнула к нему, целуя в пересохшие, ставшие какими-то ватными губы. — Дорогой, ты есть жив, конечно, ты жив!

Петр с трудом отвечал на ее ласки, но ему была необыкновенно приятна нежность молодой, ставшей ему такой родной женщины.

— Ты, дружище, нас здорово напугал, — пробасил Николай, тоже поднявшись со стула и подойдя к кровати. — Крови много потерял, оказывается, у тебя группа крови редкая, никак не могли отыскать для переливания. — И потом, не удержавшись от упрека, добавил: — Я ведь тебя просил без самодеятельности обойтись! А ты не послушал, вот что и получилось. Это ты, к счастью, еще легко отделался, могло быть и хуже! Сколько можно, уже не в первый раз нарываешься!

У Петра не было ни сил, ни желания спорить с ним. На его бледном лице сияла счастливая и чуть глуповатая улыбка. Он поглаживал руку Елены и бормотал что-то ласковое, понятное только им двоим.

— Я тут коллег развлекал рассказами о рубинах, пока вы лежали в беспамятстве, — счел нужным встрять в разговор Стволянинов. — Как мы и говорили, рубин наш не один. Но, возможно, их и не два, а три. Оттого нам и трудно за ними угнаться, так сказать, проследить траекторию их движения от одного владельца к другому. Впрочем, что это я? Вам же сейчас вовсе не до этого! — и он для пущей убедительности махнул рукой, словно сам себя заставляя умолкнуть.

— Я так рада, так рада, все есть хорошо, все будет хорошо, — бормотала свое Елена, не обращая внимания на мужчин с их рациональными мыслями и словами.

Но Петру вдруг захотелось услышать что-то новое о камне, ради которого он рисковал головой, и он попросил Стволянинова:

— Нет, нет, мне очень интересно, расскажите, да и чувствую я себя неплохо. Вы-то как здесь очутились?

— О, это отдельная история. Я ведь уже говорил вам в Москве, что внимательно отслеживаю историю всех крупных рубинов. А ваш камень — особый. С ним прежде много чего происходило. Но после Великой Отечественной он на какое-то время пропал. Вероятно, ваша покойная родственница хранила его, не пытаясь продать. Быть может, даже не сознавая, каким сокровищем она обладает. Я долго ждал, когда он все-таки где-то всплывет. Ну, словом, вы это все знаете. А когда вы уехали во Францию и стало очевидно, что рубин тоже здесь, я в Москве не усидел. Решил, может, я пригожусь, пользу принесу.

— Но вы что-нибудь слышали, где и у кого теперь рубин? — не очень вежливо перебил его Петр, — а то вот Коля нас сведениями не балует.

— Так меня самого французские партнеры на голодном информационном пайке держат, — словно оправдываясь, заметил Николай, — а теперь, боюсь, и вовсе перестанут что-либо сообщать после истории с твоим ранением.

— А при чем здесь мое ранение? Я же вроде фликам помогал, гангстеров здешних выслеживал.

— Полицейские не любят, когда дилетанты вмешиваются в их профессиональные дела. Тем более иностранцы, да еще русские. Любители приключений напортачат, а расхлебывать-то им приходится, — назидательно изрек Николай.

— Нельзя Петью тревожить разговор! — вдруг довольно сердито и решительно заявила Елена, для пущей убедительности раскинувшая над раненым руки — словно наседка крылья над едва вылупившимся из яйца цыпленком.

— Уходим, уходим! — вскочил со стула Стволянинов, Николай последовал его примеру.

— Ты номер своего местного мобильного нам дай, а то связь у нас какая-то односторонняя, — попросил Петр.

— Да я уже его Леночке продиктовал. Пока, выздоравливай поскорей.

Стволянинов послал остающейся в больничной палате парочке воздушный поцелуй, и они с Николаем вышли.

— Ну, что же нам теперь делать, дорогая? — Петр нежно поцеловал девушку в губы, когда они остались одни.

— Продолжать делать дальше, — неожиданно твердо заявила Елена. — Доктор говорить, твоя кость не разбит. Ты терять много крови, но теперь быстро поправляться. И мы будем продолжать искать! Правда?!

Петр с некоторым удивлением уставился на Елену и даже не сразу нашелся, что ответить. Но его желания были такими же.

— Ты права. Чуть рана заживет, и за дело! В конце концов, мы с тобой люди — свободные, никому не подчиняемся, мы не на службе, делаем что хотим! И камень должны сами вернуть!

— Правильно, — сказала Елена и поцеловала Петра. — А теперь ты отдыхать, а я поехать домой. Вернусь завтра утром.

— А я пока кое о чем поразмыслю. И мы завтра все обсудим и наметим план наших действий на ближайшее время. Только приезжай пораньше. Я буду очень скучать без тебя, любимая!

— Я тоже!

Елена еще раз поцеловала его и поспешно направилась к двери, словно боясь, что малейшее промедление способно изменить ее решение.

 

Глава тридцать девятая

Кристофер рвал и метал. Стоило так долго охотиться за священным камнем, чтобы в итоге обрести лишь его двойника. Столько сил, средств и времени было потеряно практически впустую. Его человек в Москве, тайный адепт Ордена, совершил роковую ошибку. В свое время он так обнадежил Кристофера, сообщив, что напал на след подлинной Реликвии. Некоторая заминка, связанная с исчезновением камня и быстрой сменой его владельцев, не внесла существенных корректив в планы Ордена. А когда он оказался в руках какого-то русского нувориша, да еще и франкомана, скупающего замки в долине Луары, задача существенно упростилась. Дело было непростое, но вполне решаемое, как и показали дальнейшие события. И вот теперь такое разочарование…

Теперь придется переносить Сбор Наместников на неопределенный срок, пока подлинный Рубин Зла не попадет к нему в руки. Кристофер не собирался отступать и был полон решимости добиться своего. Из скудной информации, почерпнутой в Интернете, следовало, что оригинал находится в одной из европейских стран, и все. Предстояло вновь организовать поиски с привлечением всех явных и тайных членов Ордена. И он вызвал Анри.

— Нам необходимо отыскать Реликвию, ты это знаешь не хуже меня, дорогой Анри. Я принял решение назначить тебя Координатором поиска. Это весьма ответственная, но и почетная обязанность. От успешного выполнения миссии зависит возможность твоего продвижения в нашей организации. В случае быстрого и удачного исхода ты сможешь стать одним из Наместников, что откроет перед тобой безграничные перспективы. Надо постараться, мой юный друг! Время не терпит, теперь нам придется отложить Сбор Наместников на очень долгий срок. Не стану скрывать — впрочем, ты умный молодой человек и сам все понимаешь, — что при неблагополучном исходе пострадает и моя репутация. Разумеется, мне бы этого не хотелось. Ты, как мое доверенное лицо, тоже не останешься в стороне! В наших интересах обнаружить камень и как можно быстрее завладеть им.

— Я все отлично понимаю, магистр. И сделаю все, что в моих силах.

— Тогда ступай и принимайся за работу. Составь детальный план поисков с привлечением к нему всех наших сторонников в европейских странах. Пресса, Интернет, слухи, сплетни — все надо использовать и всех следует задействовать. За работу!

После ухода Анри Кристофер погрузился в размышления.

«Может, мой русский знакомец что-нибудь знает?! В этой огромной стране происходит столько событий. Она ведь — целый континент. Кто знает, может, и оригинал там окажется?!»

Кристофер достал сотовый и набрал известный только ему номер.

— Базиль, вы ведь, кажется, сейчас в Париже?

— Да, месье.

— Нам необходимо встретиться.

— Я всегда к вашим услугам. Назначайте время.

— Хотелось бы срочно, не откладывая в долгий ящик. Сегодня вечером у меня, в восемнадцать ноль ноль. Подойдет?

— Вполне.

— Отлично. До свидания.

— До свидания.

«Этот Базиль умен и ловок, а для русского даже слишком интеллигентен! — размышлял Кристофер, — весьма эрудирован и помешан на рубинах. Между прочим, он и здесь мне может пригодиться, а не только в России. Но для начала все же там, именно там, надо исключить эту огромную территорию. Нам сразу станет легче и проще искать».

До вечера Кристофер успел выслушать тщательно разработанный Анри план поисков, встретиться с двумя Наместниками, членами Триумвирата, проинформировав их о последних событиях. Пришлось выслушать упреки в поспешности от Якоба, с которым у Кристофера были весьма натянутые отношения — Якоб давно мечтал стать главой Ордена и откровенно радовался неудаче конкурента. Но, как бы там ни было, им все же удалось договориться о переносе Сбора.

Кристофер сделал несколько международных звонков. Потом перекусил на скорую руку, а ровно в 18.00 ему позвонил старший смены охранников Вильгельм и сообщил, что к нему прибыл посетитель. Кристофер дал разрешение на проход.

Спустя несколько минут в дверь его кабинета тихо и почтительно постучали.

— Войдите, — небрежно бросил Кристофер.

Дверь открылась, и на пороге появился Василий Стволянинов.

— Рад видеть вас в добром здравии, Базиль!

— Я тоже очень рад…

— Проходите и садитесь вот сюда в кресло, у камина.

Стволянинов послушно опустился в глубокое кожаное кресло.

— Я весь во внимании, магистр.

— Скажите, дружище, чем сейчас занимаются ваши соотечественники, которые оказались замешанными в историю с искомой нами реликвией?

— Петр и Елена озабочены поисками рубина, доставшегося им по наследству от покойной дальней родственницы. Несмотря ни на что они намерены продолжать поиски…

— Этот ваш Петр оправился от ранения?

— Да, магистр.

— Они о чем-нибудь могут догадаться?

— Исключено, магистр. Просто они всеми силами пытаются разыскать свою собственность. Как известно, кольцо с рубином представляет собой большую ценность, а Петр Вихрев беден, как церковная мышь, и его парижская родственница, судя по всему, не намного богаче. И они ищут, готовы землю рыть, магистр. О том, что нам необходима священная реликвия, которая представляет собой камень-близнец «Горящего пурпура», они не догадываются!

— Отлично. Пусть себе ищут. Воистину, кто ищет, тот всегда найдет!

— Совершенно верно, магистр!

— Мы же с вами будем, как вы только что выразились, рыть совсем в другом направлении. Подготовьте ваши предложения, дружище. Обратитесь к Анри, он выделит вам комнату и компьютер, и утром в десять я жду вас для доклада.

— Все будет сделано, магистр. Я постараюсь.

— Да уж, вы постарайтесь, друг мой! — И Кристофер нетерпеливо взмахнул рукой, показывая, что аудиенция закончилась.

Стволянинов поспешно, чуть неловко поднялся из глубокого кресла, поклонился и вышел из зала.

 

Глава сороковая

Уже пять дней они колесили по живописным извилистым дорогам долины реки Луары. Петр поправился на удивление быстро. Пуля, к счастью, не задела бедренную кость, да и валяться на больничной койке во французском госпитале, без знания языка, ему надоело, несмотря на ежедневные визиты возлюбленной.

Елена, разумеется, проявляла осторожность, как и подобает любящей женщине, но удержать Петра все же не могла. Он выписался через неделю и сразу же настоял на продолжении поисков.

С трудом им удалось вытянуть из Николая сведения о том, что «Горящий пурпур», судя по всему, находится в руках сектантов-сатанистов. И что, скорее всего, они прячут его в одном из многочисленных (там их сотни три, как минимум, заявила Елена) рыцарских замков где-то в долине Луары. Выяснить это удалось накануне отъезда Николая в Россию, куда он вдруг поспешно засобирался. Не иначе приказ получил…

Пользуясь новой возможностью, Елена села на своего конька и просвещала Петра, рассказывая леденящие душу истории из жизни обитателей замков, мимо которых они теперь проезжали каждый день. Разумеется, еще в Париже она с довольным видом сообщила ему, что на берегах Луары до сих пор сохранились сотни старинных замков, в стенах которых когда-то происходили кровавые бойни и рыцарские поединки, плелись коварные интриги и устраивались роскошные пиршества и балы. Петр уже свыкся с этой привычкой Елены, втайне подозревая, что когда-то она зарабатывала на хлеб экскурсиями… Почти силой она все-таки затащила Петра в легендарный замок Шамбор, построенный по проекту самого Леонардо да Винчи и служивший охотничьим «домиком» королю Франциску I. Она провела его по знаменитым переплетающимся друг с другом винтовым лестницам, поведала печальную историю графа Тибальда, предательски убитого на охоте. Его призрак и по сей день якобы посещал парк Шамборского замка…

Она рассказала и о замке Блуа, где якобы обитают призраки герцога Гиза, его брата кардинала Лотарингского и короля Генриха III… О замке Шенонсо, подаренном королем Генрихом II своей любовнице Диане де Пуатье, которая, по преданию, продала душу дьяволу, чтобы сохранить молодость… О замке Ланжэ с его «черным человеком», призраком жестокого и вероломного герцога Анжуйского… О Шпионском замке, где по преданию, Жанна д’Арк в первый раз встретилась с королем Карлом VII, убедив его в необходимости борьбы с англичанами… О замке Юссе, где жила знаменитая «спящая красавица», о которой написал замечательную сказку Шарль Перро… И все сыпала и сыпала бесчисленными историями, именами и датами.

Однако, болтая обо всех этих забавных пустяках, Елена не забывала и о цели их путешествия, умело и ненавязчиво расспрашивая местных жителей о жильцах очередного замка. Тут уже она не отвлекалась на различные сказки и предания. Петра сильно раздражала его пассивная роль при возлюбленной, но ничего с этим поделать он не мог.

В то утро она забавляла его повествованием о проделках безжалостной Екатерины Медичи, отнявшей после смерти Генриха II замок Шенонсо у Дианы де Пуатье. Они оказались как раз поблизости от еще одного прославленного замка — Шонон, куда знаменитая любительница ядов Медичи выселила ненавистную соперницу…

Километрах в пяти от Шонона они натолкнулись на еще один старинный замок, подъезд к которому тщательно охранялся. Помимо огромного количества указателей, предупреждающих о том, что это частные владения и что случайных посетителей здесь не принимают, молодая пара заметила и охранников в единой, довольно мрачной коричневой униформе. Проехав вдоль границ этого имения, нигде не останавливаясь и не привлекая внимания охраны, они тут же направились в сторону ближайшего городка.

Разыграв любительницу старины, сопровождающую туриста-иностранца, Елена быстро втерлась в доверие к краснощекому толстенькому господину, завсегдатаю местного кафе «Старая Таверна». Словоохотливый старичок сообщил Елене все, что ей было нужно. Оказалось, что в интересующем их замке действительно живут какие-то необычные обитатели, ни с кем из местных жителей никаких контактов не поддерживающие и не посещающие ни местные ресторанчики, ни даже магазины. «А вот посетители там бывают. На дорогих автомобилях приезжают, иной раз даже вертолеты садятся. Ну а мы, местные, их не тревожим. Нам до них дела нет. Они нас тоже не беспокоят, оргий шумных не устраивают, ведут себя тихо. А раз так, какое нам до них дело? А им до нас?..»

Выслушав для приличия еще и пару местных сплетен, Елена и Петр, расплатившись за кофе, распрощались со стариной Жюлем — так звали их собеседника — и направились в мотель на окраине городка, где сняли довольно уютный и чистенький номер.

— Сдается мне, что мы наконец обнаружили то, что искали, — рассуждал вслух Петр, завалившись на широкую кровать в джинсах и свитере.

— Я согласная, — ответила Елена, с грозным видом подступая к нему, — уходи с постель, сядь кресло!

Тяжело вздохнув, Петр подчинился. Мадемуазель все решительнее управляла им.

— Ну что, сегодня и начнем?! — задорно предложил Петр, в глазах которого зажглись огоньки нетерпения. — Приступим к операции «Проникновение»?!

— Приступим, приступим, — согласилась с ним Елена, — но приступим, конечно, когда ночь, так есть легче.

— Разумеется, хорошо бы темными накидками какими-нибудь разжиться, — мечтательно заметил Петр.

— Что сеть накидка? — спросила Елена.

— Ну, плащами такими черными…

— Ага. Я понимаю.

Весь оставшийся день молодые люди посвятили покупкам необходимого «оборудования», как выразился Петр. Разжились они легкими дешевыми черными плащами, купили два мощных фонарика, инфракрасный бинокль для ночной охоты, крепкие длинные веревки, специальные крюки для скалолазания, электрошокер для Елены и пистолет, стреляющий резиновыми пулями, для Петра. В девять часов вечера, когда совсем стемнело, они отправились к таинственному замку, оставив автомобиль в перелеске в добром километре от границ владений. Они старались двигаться бесшумно на расстоянии метров пяти друг от друга, осторожно нащупывая землю, чтобы случайно не споткнуться и не упасть. Вскоре они едва не наткнулись на одного из сторожей, вероятно, делавшего обход, — к счастью, Петр вовремя его заметил. Переждав для верности несколько минут, они двинулись дальше и вскоре благополучно добрались до неширокого рва с водой, вырытого вокруг замковых стен. Они пошли вдоль него в надежде найти какое-нибудь средство для переправы и вскоре обнаружили тропинку, ведущую на вершину небольшого холма. Там, у самой воды, росло несколько молодых деревьев. Петр знаками показал Елене, что собирается взобраться на верхушку самого тонкого из них. Она улыбнулась и кивнула.

Действительно, под тяжестью Петра молодой тополь сильно изогнулся, и он ловко спрыгнул на землю с другой стороны рва с водой. Теперь он думал о том, сможет ли Елена повторить его трюк. Самое удивительное, что и она довольно легко справилась с этим заданием, разве что спрыгнула на самый край рва, но Петр успел подхватить ее и оттащить подальше от воды. Теперь они двинулись вдоль стены, внимательно осматривая ее в инфракрасный бинокль. Никакого оборудования, телекамер или сигнализаций молодые люди не отыскали. Вероятно, владельцы замка полностью полагались на охранников и были уверены, что в такой глуши никому и в голову не придет «штурмовать» их обиталище.

С помощью специального крюка, заброшенного в одну из бойниц, и веревки Петр, когда-то всерьез увлекавшийся альпинизмом, довольно легко взобрался на стену. И опять с удивлением был вынужден констатировать, что Елена ни в чем не уступила ему. Также спокойно они спустились во двор замка. Свет почти везде был потушен, светились лишь три окна на втором этаже.

Петр и Елена осторожно прокрались через пустой двор, в котором стояли пара легковых автомобилей и небольшой грузовичок-фургон. У самого здания рос декоративный кустарник и высились несколько пирамидальных тополей.

Стараясь быть предельно осторожным и не шуметь, Петр взобрался на одно из деревьев и заглянул внутрь крайнего из освещенных окон. В небольшой комнате перед монитором компьютера сидел человек. Петр всмотрелся в него и чуть не вскрикнул от удивления: это был не кто иной, как Стволянинов!

— Может, ты ошибаться? — снова, в который раз, спросила Елена.

Они уже вернулись в мотель после своей ночной «экспедиции». Обратный путь занял куда меньше времени. Небольшая заминка вышла только с переправой через ров, но и здесь Петр нашелся: веревкой заарканил верхушку молодого тополя и пригнул его, а дальше все, как в первый раз…

Но вот увиденное в замке буквально потрясло Вихрева, он никак не мог успокоиться.

— Да не мог я обознаться, не мог! Я его сразу узнал! Мне его лицо было отлично видно, оно было как раз хорошо освещено! — категорически отверг возможность ошибки Петр.

— А если похожий человек? — не унималась Елена.

— Да он это! Он! Не мог я обознаться! И сомневаться нечего!

— И что мы теперь делать?

— Для начала все надо обмозговать, обдумать как следует.

— Тогда давай думать вместе. Как ты говорил, одна голова есть хорошо, а две — еще лучшее.

— А две лучше, — машинально поправил подругу Петр.

— Да, так.

— Одно совершенно очевидно: Стволянинов оказался адептом этих самых сатанистов! И он все или почти все знает о нас и отчасти о наших планах и намерениях.

— Он не знать, что мы решать искать сами.

— Верно. Но он общался с Николаем и осведомлен даже о действиях местной полиции. Он слишком много знает и во многое посвящен. Совершенно очевидно, что он имеет представление о том, где и у кого сейчас находится кольцо. И, скорее всего, эти самые сатанисты, или как их там, кольцо нашли. Но, судя по тому, что он работает ночью, эти самые сектанты почему-то на этом не успокоились. Может, что-то готовят?

— Ты так думать?

— Да, я уверен в этом. Вид у Стволянинова был очень озабоченный, он в замок явно не отдыхать приехал.

— Можно предположить.

— Французская полиция ничего против этих сатанистов не предпринимает. Почему?

— Много может причин. Они не нарушать закон. Мы — правовой страна. Или нарушать закон так, что никто не знать. Пока. А может, полиция следить и ждать…

— Вероятно, так оно и есть. Но тогда опять выходит, что мы можем рассчитывать только на собственные силы. Как иначе мы вернем драгоценность? Ты согласна, что нам следует продолжать начатое? И вернуть кольцо собственными силами?

— Согласна.

— Но ты понимаешь, что придется рисковать? Может, даже оружие применять. В конце концов, меня эти люди и били, и пытали, и ранили! Так ведь?! А вернуть я собираюсь свою собственность!

— Так.

— Тебя такая перспектива не пугает?

— Нет. Я есть с тобой до конец! — твердо заявила Елена, бросив на Петра нежный взгляд.

— Ты у меня, оказывается, отважная девушка!

— Что есть отважная?

— Это значит смелая, бесстрашная.

— Нет. Я есть немного трус. Как говорят о женщина-трус?

— Трусиха, — смеясь, ответил Петр. — Нет, любимая, это не так. Я по нашему ночному рейду заметил, что ты храбрая и очень ловкая.

— Я заниматься спорт.

— Понимаю. У меня есть один очень важный вопрос: можешь ли ты достать настоящее оружие? Как у вас с этим во Франции? Тут электрошокером не обойдешься!

— Это есть трудно, но возможно. Я могу достать!

— Скажем, два настоящих пистолета сможешь?

— Я стараться.

— Отлично! Без оружия соваться к этим сатанистам не имеет смысла… Итак, подведем итоги нашей мозговой атаки. Нам следует вернуться в Париж, достать оружие, запастись дополнительным снаряжением и пойти на штурм. Обострить ситуацию до предела. Пан или пропал!

— Какой такой пан?

— Это просто поговорка: или пан, или пропал. То есть со щитом или на щите!

— Я не понимаю.

— Или грудь в крестах, или голова в кустах! — с улыбкой продолжил Петр, чуть поддразнивая девушку.

— Какие кусты? Ты меня совсем путать!

— Короче говоря, или мы победим, или они нас. Ясно? Тебя такая перспектива не страшит?

— С тобой не страшит! Я хочу возвращать кольцо для тебя!

— Для нас, — мягко поправил девушку Петр и притянул к себе для поцелуя.

Через час они уже мчались в сторону французской столицы.

 

Глава сорок первая

Остатки Великой Армии брели на запад по бескрайним заснеженным полям России. Жалкое зрелище — от полумиллионного войска, перешедшего Неман в конце июня 1812 года, к концу октября, когда Бонапарт двинулся из Москвы в обратный путь, осталось каких-нибудь сто тысяч человек. Оборванные, обмороженные, уставшие голодные солдаты и офицеры едва передвигали ноги. Они были деморализованы и вконец пали духом. Вместе с армией на запад ползли тысячи телег, повозок, экипажей и фур с награбленным. Обоз этот растянулся на несколько километров и казался бесконечным. Французский император отступал в сторону Калуги, Смоленска, Вильно…

Однако не все французы тронулись из Москвы 19 октября 1812 года. Еще какое-то время в белокаменной, уже уничтоженной страшным пожаром, оставался отряд в несколько тысяч человек, которым командовал генерал Мортье. Наполеон приказал ему взорвать Кремль. Мортье был настоящим служакой и отличался тем, что приказы не обсуждал. Он со своими солдатами должен был на какое-то время ввести русских в заблуждение, показать, что французы остались в Москве и никуда не собираются уходить.

21 октября Мортье со своими головорезами начал взрывать Кремль. Была частично разрушена Никольская башня, в нескольких местах подорваны кремлевские стены, здание Арсенала, Грановитой палаты, возникли пожары в соборах. Земля в городе дрожала, как во время землетрясения. В Китай-городе рушились ветхие строения…

Революция часто меняет верхи с низами. Она освежает кровь правящего класса. В него приходят новые способные люди, сделавшие карьеру благодаря глубоким переменам в социальном строе. Так было всегда, так случилось и во Франции после 1789 года. В армии Наполеона среди офицеров было множество выходцев из простых крестьянских семей и городской бедноты. Отвага, ум, решительность и военный талант помогли им подняться наверх. И все они верой и правдой служили своему кумиру — Бонапарту.

Одним из таких людей и был молодой полковник Пьер Шамбрион, в конце октября 1812 года командовавший арьергардом отряда генерала Мортье. Это его люди 23 октября, перед своим окончательным уходом из города, устроили в Москве последние взрывы.

Пьер Шамбрион родился в Париже, в семье бедного сапожника, племянник которого, Люсьен Фружье, с детства якшавшийся со всяким сбродом, был вором, профессиональным карманником. Пьер же стал солдатом революции. Он добровольно записался в 1790 году в новую армию. С оружием в руках подавлял мятеж в Вандее. Потом воевал в Италии, Австрии, участвовал в египетском походе Бонапарта. Он был человеком отчаянной храбрости, однажды спас от верной смерти самого генерала Мишеля Нея. Будущий маршал Франции отблагодарил смельчака-солдата — за этот подвиг он был произведен в офицеры. И к сорока годам, к походу в Россию, дослужился до звания подполковника. Полковником же он стал после знаменитого кровопролития в Бородине…

Вообще-то, Пьер Шамбрион был человеком небогатым. Однако волею случая он стал обладателем старинного золотого кольца с огромным красным камнем — рубином. Получил он его от своего родственника, того самого Люсьена Фружье, бывшего любовника рыжеволосой шлюхи Франсуазы, гильотинированной за убийство сожителя.

После казни любовницы Люсьен тоже подался в армию — так было легче замести следы и начать новую жизнь фактически с нуля. Родственники оказались в Вандее в одном полку. Но, в отличие от Пьера, Люсьену не повезло, он был смертельно ранен в одной из стычек с мятежниками-роялистами и умер на руках у кузена, успев перед кончиной поведать ему о тайнике с кольцом и двумя бриллиантами. Пьер отыскал клад спустя два года. Бриллианты он продал, а вот с кольцом решил не расставаться, приберегая его на черный день. Да и огромный рубин буквально заворожил его. Кольцо сопровождало Пьера во всех походах, и со временем он стал считать его талисманом, свято веря, что рубин оберегает его от гибели…

Ранним утром 24 октября 1812 года маленький отряд под командованием полковника Пьера Шамбриона покинул древнюю российскую столицу. Он оставлял за собой полуразрушенный разграбленный город, жители которого жаждали возмездия. Последней каплей, переполнившей чашу терпения народа, был никому ненужный, совершенно бессмысленный взрыв гордости Москвы — древнего Кремля. Одинокие, редко встречавшиеся прохожие бросали на французов затравленные, но злобные взгляды.

Пьер Шамбрион и сам ехал с тяжелым сердцем. Он понимал, что со своими людьми оказался замешанным в неблаговидном грязном деле, но Пьер был солдатом до мозга костей и не привык подвергать сомнению приказы своих командиров. А генерала Мортье к тому же он искренне уважал за доблесть и даже любил за великодушие и веселый нрав.

Следом за двигающейся на Запад Великой Армией Пьер Шамбрион повел свой отряд по старой Калужской дороге, чтобы поскорее соединиться с основными силами. Кони у его солдат были славными, специально подобранными, накормленными благодаря усердию фуражиров. Они резво несли французов мимо унылых бедных лачуг под соломенными крышами — окрестных деревень. Пьер, разумеется, уже был наслышан о набегах на войска русских мужиков-партизан, но считал подобный вооруженный сброд недостойным внимания противником. Как он ошибался!

Дикая ненависть к захватчикам, грабившим, опустошавшим и сжигавшим все и вся, заставила русских крестьян превратиться в отчаянных и бесстрашных воинов.

Батальон Пьера Шамбриона попал в засаду под вечер у небольшого селения Михайловское, километрах в сорока от Москвы. На французов с двух сторон внезапно обрушились партизаны и казачий отряд поручика Хованского. Бой был жарким, но скоротечным, французы были разбиты наголо, а тяжело раненный полковник Шамбрион попал в плен.

Его на телеге довезли до усадьбы графов Шереметевых, где поместили в просторном флигеле огромного барского дома.

Придя в сознание, Пьер прежде всего убедился, что никто его не обыскал и его единственное сокровище, спрятанное в потайном кармашке рейтуз, находится при нем. Он огляделся — его положили в большой светлой комнате на удобную мягкую постель. Рану в боку ужасно саднило, голова сильно кружилась, видимо, от потери крови. И все же он понял, что еще легко отделался. Большинство его солдат погибло, остальные были рассеяны. «Воистину „на войне как на войне“! Ничего не поделаешь! Впервые в жизни я попал в плен. Видно, так уж было на роду написано. Но плен все же лучше смерти. Надеюсь, русские меня не повесят. Может быть, даже обменяют на какого-нибудь офицера. Недаром наш император ведет с собой тысячи пленных…»

Раздумья полковника внезапно прервал шум открывающейся двери. Он скосил глаза и — о, чудо! — увидел проскользнувшую в комнату юную и прелестную белокурую незнакомку. Поняв, что пленник пришел в себя, она приветствовала его на отличном французском языке:

— Здравствуйте, дорогой полковник! Я так рада, что вы пришли в себя! Рана вас сильно беспокоит?!

Как истинный француз, Шамбрион, приподнявшись на локтях, попытался галантно склонить голову в поклоне, чтобы представиться, но это ему плохо удалось. Он не удержался и упал обратно на подушку, совсем обессиленный.

— Ах, господи боже мой, да лежите вы спокойно! Вам нельзя делать резких движений. Рана у вас тяжелая, и наш лекарь, Петр Фомич, едва остановил кровотечение. Мы ваши документы видели, знаем, что вы — офицер, полковник Пьер Шамбрион. А меня зовут Ксения Лопухина, я хозяевам, графам Шереметевым, прихожусь внучатой племянницей, — без умолку тараторила девушка.

Полковнику было очень трудно воспринимать столько новой для него информации, голова у него налилась свинцом и дико болела. Он инстинктивно прикрыл глаза и неожиданно для себя непроизвольно тихо застонал.

— Боже мой! Да вы совсем слабый! Отдыхайте! Постарайтесь уснуть! А я пойду распоряжусь, чтобы вам принесли морсу. Вам надо много пить, а морс у нас очень вкусный, его бабушка Пелагея делает! — засуетилась Ксения и поспешно выскочила за дверь.

В следующий раз Шамбрион очнулся уже под вечер, обнаружив рядом с собой полного коренастого облысевшего немолодого мужчину с кожаным саквояжем в руках. «Доктор», — догадался полковник. Рядом с врачом стояла молодая девушка, давеча говорившая с ним по-французски.

Она принялась старательно переводить вопросы эскулапа. Потом служанка принесла тазик с водой, и Ксения смущенно удалилась, пока медик сменил ему повязку на боку. После чего обессиленный Пьер уснул. Так началась жизнь французского полковника в имении Шереметевых в Михайловском.

Поправлялся Шамбрион медленно, мучительно и тяжело. Но молодой и крепкий организм здорового сорокалетнего закаленного мужчины все-таки постепенно одолевал недуг, вызванный ранением. Все чаще его стали посещать грустные мысли о том, что, пока он валяется здесь в теплой постели, французская армия уходит все дальше на запад. Он вроде бы и не считался военнопленным, во всяком случае, обращались с ним как с гостем, но все же полковник понимал, что рано или поздно встанет вопрос о его возвращении во французскую армию. От жизнерадостной, пышущей здоровьем и молодостью Ксении он знал, что французские полки стремительно отступают в сторону Литвы и Польши. Разумеется, Ксения радовалась каждому новому успеху российских войск, рассказывая о победах русских под Малоярославцем, Смоленском, а потом и под Березиной, она всячески восхваляла воинский гений Кутузова и вовсе не щадила самолюбия француза, хотя по-прежнему проявляла к нему участие, доброту и гостеприимство.

А он уже во всю мечтал о побеге. К несчастью, стояла знаменитая лютая русская зима. И Шамбрион с ужасом прикидывал, как ему преодолеть в одиночку это ужасное расстояние до границы России. Самым правильным казалось одно — действовать официально.

Он давно уже знал о том, что Ксения живет в имении родственников на правах молодой хозяйки, потому что почтенная графская чета давным-давно находится в Санкт-Петербурге и пока не решается выехать в разоренную Москву. Оставалось только ждать.

К январю нового 1813 года Пьер настолько окреп, что стал выезжать на конные прогулки по окрестностям Михайловского. Он скакал по бескрайним русским полям и перелескам, слушая завывание ветра, изредка встречая одиноких пеших или конных мужиков с хмурыми лицами, не забывающими, впрочем, снимать шапки при его появлении и кланяться в пояс. «Барин, как-никак, коли в усадьбе живет! Хоть и офицер хранцузкий!»

Поездки Шамбриона становились с каждым днем все продолжительнее, но чем дальше отъезжал полковник от усадьбы, тем очевиднее для него была невозможность побега.

Полковник давно заметил интерес к нему со стороны Ксении, юная русская красавица-дикарка тоже волновала его. Но ему было не до романов, он думал о воинском долге, о том, как глупо оказался на положении то ли гостя, то ли пленника в этой русской глухомани. И Пьер решительно не знал, что ему делать.

Разумеется, у него было кольцо с рубином. За такую драгоценность его должны были довести до самого Парижа. Но кому он может продать здесь эту драгоценную безделицу?! Он иностранец, не знает русского языка, к тому же офицер неприятельской армии. Ничего не выйдет! Нет, надо ждать!

К весне французские войска уже были в Пруссии. Ксения с восторгом поведала Пьеру о том, что немцы приняли жалкие остатки французской армии всего лишь за передовой отряд, отправленный на разведку. Об этом она узнала из письма родственников.

— Так мало осталось солдатиков у вашего Бонапарта… — заметила она, бросая на полковника одновременно кокетливый и насмешливый взгляд.

Полковник стоически переносил новости о полном разгроме французов, он жил надеждами на скорое изменение своего двусмысленного положения и возвращение на родину. Из писем, получаемых Ксенией, выяснилось, что к лету граф Шереметев намерен прибыть в имение с ревизией.

Теперь совсем уже оправившийся от ран Пьер обедал вместе с Ксенией в гостиной, выходил к редким гостям, навещавшим девушку, и даже стал чуть-чуть говорить по-русски. Во всяком случае, многое понимать.

Однажды — дело было в середине марта — он отправился в длительное «путешествие» в сторону реки Пахры, и там с ним случилась несчастье. Подвели неосторожность и плохое знание местности. Его верная кобылка Стася провалилась в полынью, а вместе с ней в ледяной воде побывал и полковник. Несчастное животное погибло, Шамбрион же с трудом выбрался на крепкий лед. Несколько минут он лежал неподвижно на промерзшей земле, отдыхая и отплевываясь. Наконец, собравшись с силами, поднялся и двинулся в обратный путь. Шел отчаянно мерзший Пьер долго, очень долго, путь казался ему бесконечным. Его мокрая одежда на морозе задубела и только мешала двигаться. Совсем окоченевшего, его подобрал какой-то сердобольный мужик, признавший в нем «французишку из Шереметевского имения». И довез до дома на санях, прикрыв старым вонючим тулупом.

Уж как лекарь и Ксения ни старались, но на этот раз спасти полковника им не удалось. Его еще до конца не оправившийся от ранения организм не выдержал. Сильнейшее воспаление легких, страшный жар, лихорадка. Полковник умирал. Он был в беспамятстве. Ему чудилось, что он в Египте, в пустыне, что палит нещадное африканское солнце, ему страшно хотелось пить.

— Пит, пит, пит, — шептали по-русски его побелевшие потрескавшиеся губы. Ксения и служанки поили его снадобьями, отварами, морсом, давали порошки и микстуры, предписываемые все более мрачнеющим Петром Фомичом, но ничего не помогало. Не способствовало выздоровлению и кровопускание, устроенное сельским лекарем.

На шестой день французу стало совсем плохо, он очень сильно ослабел и почти не приходил в сознание.

Пьер открыл глаза под вечер, рядом с ним на стуле сидела Ксения, читавшая какой-то фолиант. Полковник пошевелился, и девушка тут же подняла на него глаза.

— Слава богу, вы пришли в себя! — радостно вскрикнула Ксения и тут же осеклась, заметив смертельную бледность и угасший тусклый взгляд больного.

— Я умираю, дорогая Ксения! — произнес он, слегка приподнявшись. — Спасибо вам за все! Один раз вы уже выходили меня! Видно, во второй раз — не суждено! Жаль умирать на чужбине! Я прошу вас, нет, умоляю выполнить мою просьбу: написать в Париж о моей гибели от ран. Адрес я заранее, давно еще написал, бумажка в кармане мундира, который вы прячете в чулане! — Пьер откинулся на подушку, ему было очень трудно говорить.

— Господи, я все сделаю, сделаю, но вы поправитесь, Пьер, уверяю вас! Вы — мужественный человек, солдат! Держитесь! Вы одолеете болезнь!

— Нет, дорогая Ксения, этот конец! Я это чувствую, знаю. Человек, как зверь, чует приближение смерти! У меня ничего нет! Только одна ценная вещь — кольцо с рубином. Я прошу вас принять мой презент. В благодарность за вашу доброту, гостеприимство! За все, что вы для меня сделали! Я пришел сюда как враг, а ухожу от вас, ухожу из жизни как ваш друг. Я полюбил и вас, и даже вашу необычную страну! Кольцо вы найдете в поясе моих рейтуз! Оно ваше!

Длинный монолог отнял у умирающего последние силы. Он закрыл глаза, голова его бессильно упала на подушку. Больше к полковнику сознание не возвращалось. Умер он на рассвете.

Отпевали его в церкви имения, рядом с флигелем, в котором он жил, а похоронили на местном погосте, с самого краю. И крест поставили вначале деревянный, а потом, спустя семь лет, когда Ксения вернулась в Михайловское уже замужней дамой, воздвигли мраморное изваяние с надписью: «Полковник Пьер Огюстович Шамбрион».

Кольцо с рубином стало переходить в семье Ксении по наследству…

 

Глава сорок вторая

«Штурм» состоялся через два дня. Елена на удивление быстро достала оружие. Причем заявила, что у нее имеется специальное официальное разрешение и даже продемонстрировала Петру какую-то внушительного вида бумагу с несколькими печатями.

— Леночка, я тобой горжусь! — заявил Петр.

Вместе они закупили кое-что из альпинистского снаряжения. Кроме того, Елене с помощью друзей, как объяснила она, удалось установить, что Стволянинова сейчас нет в Париже, но что еще недавно он на неделю останавливался в отеле «Калифорния» на Елисейских полях.

Петр с интересом наблюдал за своей возлюбленной, в которой открыл для себя новые черты. Она казалась ему более решительной, собранной, ловкой, умелой и знающей, чем прежде. Впрочем, это его нисколько не смущало.

«Я пока еще так мало ее знаю, — размышлял он, пока Елена занималась их „экипировкой“. — Наверное, со временем я открою в ней новые таланты и способности…»

Зеленый «Пежо» быстро домчал их до знакомого мотеля. Даже их прежний номер оказался незанятым, и Петр настоял, чтобы они непременно вселились в него.

— Примета, что поделать, я человек — суеверный. В тот раз нам повезло, когда мы здесь жили. Значит, и сегодня нам тут надо поселиться, — пояснил он.

— Какой ты есть смешной! — заметила на это Елена, но возражать не стала.

Но все же в этот раз им фортуна не улыбнулась. То есть поначалу все шло нормально. Оцепление они миновали вполне успешно, успешно перебрались через ров и крепостную стену, но вот во внутреннем дворике натолкнулись на местного обитателя.

Надо признать, что Петр в этот момент немного растерялся, а вот Елена не сплоховала. Она метнулась к довольно щуплому молодому человеку, ошеломленному видом двух подобных японским ниндзя фигур в черном, и ударила его по голове чем-то тяжелым, вероятно, рукояткой пистолета.

Петр диву дался и даже тихо крякнул от удивления и восхищения. Разумеется, юноша свалился как подкошенный, не издав ни звука.

Молодой человек, лежавший на земле, был одет в какую-то странную униформу коричневого цвета. Петр выразительно посмотрел на девушку, Елена все поняла. Она тут же стащила с себя черный комбинезон и натянула на себя коричневый «наряд» юного служителя.

Они молча оттащили тело молодого человека в тень крепостной стены, связали его, заткнули рот кляпом из сомнительной свежести носового платка Петра, после чего девушка быстро переоделась. Щуплый паренек и ростом и фигурой был под стать Елене, со спины их было практически не отличить.

Переглянувшись, они двинулись к створчатым входным дверям замка. К счастью, они оказались не на запоре. Взломщики проскользнули внутрь, прошли по тускло освещенному вестибюлю первого этажа и стали подниматься по широкой лестнице на второй. Петр чувствовал себя весьма и весьма неуютно, но отступать уже было поздно.

Коридор на втором этаже также был пуст и плохо освещен. Молодые люди без труда нашли комнату, в которой Петр в предыдущее «посещение» замка увидел Стволянинова. Дверь, конечно, оказалась на замке. Переглянувшись с Еленой, которая, с огромным интересом наблюдала за ним, Петр решительно постучал в дверь. Из-за нее тут же раздался вопрос на французском языке.

— Это ты, Клод?

Петр выразительно посмотрел на Елену, и та, постаравшись придать голосу хрипотцу, баском ответила:

— Да, месье.

Послышались звуки шагов, дверь приоткрылась. Елена бочком протиснулась внутрь и распахнула ее пошире, Петр мгновенно впрыгнул в комнату и, выхватив пистолет, решительно сунул его дуло под самый подбородок Стволянинова. И шепотом рявкнул:

— Молчать!

У геммолога глаза полезли на лоб. Не сговариваясь, Петр с Еленой подхватили окаменевшего ученого под мышки, подтащили к кровати и опустили на нее.

— Итак, уважаемый Василий Андреевич, расскажите нам, что вы делаете в этом загадочном местечке?

Стволянинов, надо отдать ему должное, довольно быстро пришел в себя, справившись с изумлением от вторжения столь неожиданных гостей. Он ответил уже довольно спокойным и деловым тоном:

— Дорогие мои! Я рад видеть вас здесь. Не думайте, что принадлежу к числу ваших недругов. Я даже горжусь вами! Не так легко все было вычислить и пробраться сюда. Петр, я всегда догадывался, что вы на многое способны! А тем более при поддержке такой очаровательной спутницы! — он слегка поклонился Елене. — И уберите, ради бога, пистолет, я терпеть не могу всякого оружия, тем более когда оно направлено на меня! Кричать, звать на помощь я не собираюсь! Более того, я даже готов помогать вам. Да, не стану скрывать, я имею некоторое отношение к хозяину этого замка и к его, гм, скажем так, деятельности. Увы, моя любовь к драгоценным камням позволила, по моей слабости и глупости, втянуть меня в это малоприятное и недостойное дело. Сейчас не время и не место рассказывать, как меня скомпрометировали, а потом затащили в сети. Скажу одно, последнее время я очень тяготился всей этой историей. И даже искренне рад, что она вроде бы подходит к своему логическому финалу. Я готов вам помогать во всем!

Петр молча слушал монолог Стволянинова, прикидывая, можно ли верить его словам. Василий Андреевич вроде бы говорил искренне, убежденно, но убирать пистолет Петр все же не торопился.

— Итак, судя по вашим словам, вы в курсе деятельности организации, которая присвоила принадлежащее мне кольцо, не так ли?! — спросил он.

— Да, да, в курсе. Кольцо сейчас находится в сейфе у Кристофера, одного из руководителей Ордена. Это на третьем этаже. Туда спокойно можно пройти, охраны внутри здания нет. Я покажу, покажу, — чуть суетливо и с показной готовностью затараторил Смолянинов.

— Ну, что скажешь, Лена, поверим мы этому господину или нет? — осведомился у девушки Вихрев.

— Я не очень верить этот господин, — тут же отозвалась она.

— И меня тоже сомнения гложут, — задумчиво проговорил Петр.

— Друзья, уверяю вас, мне давно в тягость эта связь с Орденом. Вы даже не догадываетесь, какая гора сейчас у меня с плеч свалилась. Ваш визит — это начало развязки. Я наконец смогу выйти из этой бесчестной и грязной игры! Я готов во всем помогать вам! Господи, я так счастлив, что вы здесь! Верьте мне!

Петр прекрасно понимал, что содействие Стволянинова сильно облегчит решение стоящей перед ними непростой задачи. И понял, что придется рискнуть.

— Что ж, Василий Андреевич, ваша судьба в ваших руках. Поможете нам — спасибо скажем, предадите — пулю схлопочете! Да, и рано или поздно судить вас будут! Этот ваш Орден долго не просуществует. Полиции, смею вас заверить, о нем известно. Возможно, они за вами всеми следят! Понятно?

— Ну разумеется, разумеется, понятно, — поспешно пробормотал Стволянинов.

— Придется нам рискнуть, Лена! Иначе мы с тобой здесь ничего не найдем да еще и в ловушке окажемся!

— Правильно, Петья. Пошли!

— Господин Стволянинов, вы идете первым, мы чуть сзади. Мы — ваши гости, держитесь спокойно и непринужденно, если кого-то встретим. Без глупостей! Пистолет у меня в кармане, выстрелить я при всех обстоятельствах успею! И с такого расстояния не промахнусь, будьте уверены!

Стволянинов встал с кровати, Петр выглянул в коридор — ни души. И странная процессия — геммолог впереди, а Петр с Еленой чуть сзади — гуськом двинулась к лестнице, ведущей на третий этаж.

Кристофер удивился, услышав стук в дверь. «Кто бы это мог быть, ведь уже поздно?» — подумал он. Но все же крикнул: «Войдите!», поскольку терпеть не мог откладывать на завтра дела, какими бы неприятными они ни оказались.

Дверь резко и широко распахнулась, и на пороге возникла фигура Стволянинова. Но не успел Кристофер удивиться, как в зал ворвались еще два человека с пистолетами в руках. Вот к подобному повороту Кристофер был явно не готов.

— Базиль! Да как вы смеете! — только и успел крикнуть он по-французски. Быстро подскочившая к нему Елена очень ловко и профессионально вырубила его ударом ребра ладони по горлу.

Петр в изумлении уставился на нее. Однако времени на эмоции у него не было, и поэтому, обращаясь к Стволянинову, он быстро спросил:

— Где кольцо? Где сейф?

Побледневший как мел геммолог заплетающимся языком поспешно и невнятно выдавил из себя:

— Н-н-не… знаю. Где-то здесь. Клянусь, м-м-мне больше ничего не известно!

— Ясно. Надо привести этого господина в чувство!

— Через три минута он есть в сознании! — спокойно и деловито заметила Елена.

Внешне она тоже как-то неуловимо изменилась. Выглядела раскрепощенной и одновременно собранной и как-то по-военному подтянутой, готовой к действию. Эти перемены в подруге встревожили Петра. Он бросал в сторону возлюбленной озадаченные взгляды, но пока молчал.

И тем не менее Елена оказалась права, Кристофер пошевелился и застонал, а потом открыл глаза.

— Кто вы? — прошептал он по-французски.

Петр выразительно посмотрел на Елену.

— От вас нам нужно кольцо с рубином! И только! — четко произнесла девушка на французском языке. И быстро перевела для Петра смысл фразы.

— Я его вам не отдам!

— Еще как отдадите! — уверенно заявила Елена.

— Нет!

И тут Елена ловко наотмашь ударила мужчину. Тот громко вскрикнул от боли.

Петр опять бросил на девушку полный изумления взгляд — Елена умела допрашивать с пристрастием…

— Говорите!

— Я вам ничего не скажу! Кругом мои люди! Вы еще пожалеете о том, что били меня!

 

Глава сорок третья

Вот уж воистину пришла беда, откуда не ждали. Крымская война началась для России неожиданно и неудачно. Казалось, еще совсем недавно сто пятидесяти тысячное войско генерала графа Паскевича по приказу Николая I жестоко подавило восстание венгров 1848 года, направленное против владычества Австрии. Гордость мадьярских гонведов (honved — по-венгерски защитник Отечества) — великий венгерский поэт Шандор Петефи погиб под копытами скакунов отчаянных русских казаков-кавалеристов, провидчески предсказав свою смерть в одном из стихотворений. «Пусть кони, вас к победе мча, меня растопчут сгоряча». От бесстрашного стихотворца не осталось даже клочка мундира! Ведь он со своей шашечкой отважно поскакал прямо навстречу казачьей лаве. Венгры были разбиты наголову.

Русский император был вправе ожидать от австрийского Франца-Иосифа благодарности за верность принципам Священного союза, заключенного монархами Европы еще в 1815 году после победы над грозным Бонапартом. Но, увы, в политике понятия элементарной честности и благородства начисто отсутствуют. И в 1853 году, боясь усиления России, Австрия предъявила ей ультиматум: срочно вывести русские войска из придунайских княжеств — Молдавии и Валахии. Николай I, разумеется, ответил отказом.

Франция мечтала о реванше за 1812 год. Великобритания опасалась за судьбу своих колоний, в частности, жемчужины в короне Британской империи — Индии, в сторону которой давно поглядывала Российская империя.

И вот в 1854 году союзники высадили свои полки в Крыму, под Евпаторией, а потом и осадили Севастополь. Здесь развернулись основные военные действия. А весной 1855 года англо-французская эскадра появилась у Кронштадта. Но дальше демонстрации силы тут дело не пошло…

Молодой князь Лопухин уезжал на войну — в Севастополь, чтобы защищать город, и должен был сегодня окончательно попрощаться с женой. Он, сколько мог, оттягивал эту тяжелую церемонию, но времени уже не осталось: днем он должен был выехать в Москву, а оттуда на юг — в действующую армию.

Князь, высокий русоголовый, чисто выбритый, пахнущий кельнской водой, нервно передергивал породистым удлиненным лицом, направляясь на половину супруги. Он деликатно постучал в дверь спальни, громко откашлявшись.

Услышав голос жены, Константин, перекрестившись, решительно распахнул дверь и вошел. Лизу он застал в слезах. Собственно говоря, плакала она уже третий день, и не было никаких сил и возможности остановить ее стенания. Юную княгиню мучили дурные предчувствия. Однако Константин сразу же отметил про себя, что она тщательно подготовилась к этой прощальной встрече. Аккуратно уложила волосы, надела его любимое серое атласное платье… На руке он заметил только что полученный по наследству золотой перстень с огромным красным рубином.

Три месяца назад умерла тетушка Ксения, завещав кольцо его супруге. О тетушке ходила семейная романтическая легенда. Во время войны с Бонапартом она якобы влюбилась в тяжело раненного французского офицера, попавшего в плен. И вот этот полковник перед своей смертью подарил ей бесценное украшение.

— Милая, любимая моя Лизонька, — начал было Константин.

Но в этот момент княгиня порывисто подскочила к нему, уткнулась в грудь и громко зарыдала.

— Ну, будет тебе, будет! — поглаживая молодую женщину по красивым каштановым волосам, зашептал князь, едва сдерживаясь, чтобы самому не пустить слезу. — Что же ты так убиваешься?! Заранее меня оплакиваешь?! Все будет хорошо, я обязательно вернусь. Верь мне! Обязательно! Вернусь непременно, и мы вместе посмеемся над твоими страхами.

Он оторвал Лизу от груди. Ее красивое лицо покраснело от слез.

— Костя, любимый, тебе не следует туда ехать! Тебя убьют!

— Ну, успокойся, Лизок, перестань! Успокойся! Почему же так сразу и убьют! Я не дамся! Не доставлю этим французишкам и британцам такого удовольствия! В конце концов, не я один еду. Вон граф Лев Толстой уже полгода воюет, он тоже, как и я, артиллерист. И ничего, пишет письма, жив и здоров! Говорят, рассказы о крымских баталиях строчит.

— Ах, Костя, Костя, что мне до других! Ведь ты можешь погибнуть, ты! А мне без тебя тоже не жить!

— Ну, прошу тебя, перестань! Стыдно, право! Нельзя же так! — увещевал супругу князь, нежно целуя ее в заплаканное милое личико. Я — русский дворянин, офицер, я не могу прятаться за твоей юбкой, это позорно, наконец! Пойми! Я присягал на верность Государю и Отечеству!

— Ах, тебе нет дела до моих страданий, ты безразличен ко мне, ты меня вовсе не любишь! — пуще прежнего, как-то неожиданно визгливо, по-бабьи заголосила княгиня.

Константину было невыносимо тяжело, но вещи уже были уложены в карету, лучшие лошади запряжены и надо было уезжать. Собрав всю свою волю в кулак, он решительно произнес:

— Надо прощаться, любимая! Пора ехать! Давай-ка присядем на дорожку.

Он подвел Лизу к дивану, почти насильно усадил и прижал к себе. Маленькое тельце жены содрогалось от рыданий. Он крепко поцеловал ее в губы и встал. Тут, на удивление, Лиза перестала рыдать, подняла на него свои красивые карие, теперь покрасневшие глаза и трижды перекрестила. Потом прижалась к нему, а затем вдруг, чуть оттолкнув, прошептала:

— Все! Иди! С Богом! Иди!

Константин бросил на жену последний взгляд. На глаза ему отчего-то попалось золотое кольцо с рубином, который теперь немного потемнел. Сердце у князя больно сжалось от дурных предчувствий. Он отвернулся и шагнул к двери, быстро спустился на первый этаж, попрощался со слугами и вышел во двор. Вороной коренник нетерпеливо бил копытом.

Константин стоял рядом с чугунным орудием, он уже третий месяц со своей батареей отбивал бесчисленные атаки французов на пятый бастион. Сегодня на душе у него было особенно тревожно. Из писем он узнал о беременности жены и очень беспокоился за нее.

Стояло туманное влажное утро. Константину в голову упрямо лезли мрачные, безысходные мысли.

— Если меня нынче убьют, что будет с несчастной Лизой, с нашим еще не появившимся на свет ребенком?! — печально размышлял он. Князь решительно гнал от себя темные думы, но они снова и снова противными червями заползали в мозг и бередили душу.

Так бывало уже не раз, и вроде бы ничего страшного не происходило. Но сегодня Константин на бастионе вдруг как-то обреченно понял, что скоро умрет.

— Неужели убьют? Убьют — меня! И наш малыш родится уже сиротой?! Убьют?! Это запросто может случиться. Шальная пуля или бомба. И никто ничего не заметит! И ничего не изменится! Все также будет продолжаться война. Будут гибнуть сотни, тысячи людей! И жизнь будет продолжаться. И малыш наш будет расти. Только меня не будет! Меня! Да нет же, нет! Мне все это только кажется! И сегодня тоже все обойдется! Надо просто взять себя в руки!

И он прошелся вдоль орудий, отдавая приказы, стараясь приободрить солдат да, в сущности, и самого себя.

Небо по-прежнему было хмурым. Осенним. Предчувствующим дождь.

Французы, видимо, подтянув подкрепления, атаковали ложементы на пятом бастионе, который беспрестанно осыпали артиллерийскими бомбами. Русские орудия тоже не стояли без дела. Гремела настоящая канонада.

Князь все время был в движении, он перемещался по территории, занятой батареей. Константин уже привык на передовой без крайней надобности не рисковать, поэтому не вылезал на банкеты и не выглядывал в амбразуры, все время прислушиваясь к полету вражеских снарядов, чтобы в нужный момент упасть на землю или спрятаться за бруствер…

Бой разгорался все жарче. Орудия постоянно изрыгали огонь, и бомбы взрывались на позиции артиллеристов. Видимо, французы пристрелялись.

Ту самую, его бомбу, Константин не увидел, а почувствовал.

«Вот сейчас, сейчас! Сейчас она долетит до нас и рванет. Неминуемо! Неизбежно! Господи, спаси и сохрани!»

Сердце у него отчаянно закололо, он замер на месте, не успев отдать приказ, язык отказывался повиноваться ему. Его сковал настоящий, леденящий душу и разум ужас! Вот сейчас, сейчас, сейчас! Рванет! Вот!..

Взрыв был оглушительным, вспышка ослепила его. Предчувствие не обмануло капитана. Это была Смерть!

В последнее мгновение он ясно и отчетливо увидел свою Лизоньку, которая в немой мольбе тянула к нему руки, на безымянном пальце правой руки жены красовалось кольцо с ярко-красным, веселым рубином…

И все! И больше ничего! И никогда!

 

Глава сорок четвертая

Пришлось рисковать и брать Кристофера в заложники. Елена и Петр добились своего. Он не умел держать удар. А бить и пытать людей, как оказалось, Елена умела. Допроса с пристрастием он не выдержал и «раскололся», как констатировал Петр. Кристофер назвал требуемую комбинацию цифр, и Петр, набрав ее, извлек из тайника массивное золотое кольцо с огромным рубином. Наконец-то! Вот оно! На его лице появилась счастливая улыбка. Петр вертел кольцо в руках и светился от счастья.

— Лен, ну только посмотри, Лен! Ну наконец-то, нашел, то есть я хочу сказать нашли! И здесь, во Франции! Лен, ну глянь, как играет! Нашли, вернули, мы — молодцы! Ты — настоящий молодец!

Елена со снисходительной улыбкой на губах наблюдала за ним. В углу неподвижно стоял погруженный в свои невеселые мысли Стволянинов.

Кристофер, злобно поблескивая глазами, бросал полные ненависти взгляды на «грабителей». Рот ему на всякий случай заткнули его собственным носовым платком.

— Нам думать, как уходить! — вернула Петра в реальность Елена.

— Да, да, Леночка, ты — права! — отозвался он. — Теперь надо отсюда как-то выбираться.

Обращаясь к Стволянинову, он спросил:

— Народу тут у вас много? Охранников?

— Я точно не знаю. Человек пять-шесть, не больше, — с готовностью к сотрудничеству ответил тот.

— Придется этого брать в заложники! — с этими словами Петр кивнул на Кристофера. — Пистолет в спину и… шагом марш!

Елена молча кивнула в знак согласия.

— Стволянинов, вы пойдете впереди! И смотрите, без импровизаций у меня! Без глупостей! — грозно бросил Петр, пряча в карман кольцо с рубином.

— Да, да, конечно. Я готов, — покорно откликнулся тот.

Со второго этажа на первый компания спустилась без помех, никого не встретив в коридоре и на лестнице. Но когда они приблизились к входной двери, та внезапно отворилась, и в дом вошел молодой человек в коричневом облачении. При виде направляющегося прямо к нему шествия на лице его появилось выражение полного недоумения. В сущности, все испортил геммолог — неизвестно для чего он вдруг остановился, а за ним пришлось встать и всем остальным. На лице вошедшего возникло выражение беспокойства. Елена, мгновенно оценив ситуацию, решила атаковать первой. Выскочив из-за спины Стволянинова, она ребром ладони ударила молодого человека по шее. И тот, не издав ни звука, рухнул на пол.

Петр немного растерялся, затоптавшись на месте. Стволянинов, побледнел как мел и тоже застыл, словно изваяние. Остановился и Кристофер.

Елена, склонившись над юношей, ловко связала ему руки и ноги и, достав свой собственный носовой платок, заткнула рот. Потом, бросив взгляд, на застывших мужчин, приказала:

— Вперед! Вперед! Живо! Быстро! Вперед!

И выскочила наружу. Мужчины вышли из оцепенения и двинулись следом за ней. Двор удалось пересечь без помех. Теперь предстояло достать ключ у охранника, дежурившего неподалеку в маленькой будке, в окошке которой виднелся свет.

— Стволянинов, идите и попросите ключ, — прошептал Петр. — А если откажется, выводите его, а сами в сторону! Все понятно?

— Да, конечно.

Елена и Петр подтолкнули Кристофера в тень от крепостной стены. Елена в коричневой униформе встала спиной к будке, а Петр с пистолетом в руке спрятался за Кристофером.

Уговорить охранника Стволянинову не удалось, и из будки, лениво потягиваясь, вышел настоящий амбал с черной щетиной на лице, который тут же поинтересовался:

— Куда это вы собрались, на ночь глядя?!

Повернувшись вполоборота, стараясь говорить низким голосом, Елена ответила по-французски:

— Срочное дело! Открывай ворота!

Видимо, великан-охранник что-то заподозрил. Он подошел к Елене поближе, но тут же получил сильнейший удар в пах. Громила охнул, скрючился, подставив шею. А дальше все было делом техники. Удар ребром ладони у Елены был, вероятно, хорошо отработан.

Не теряя времени, Елена, склонившись над поверженным Геркулесом, быстро скрутила ему руки и ноги, а рот, как водится, заткнула платком, позаимствовав его у совсем уже белого Стволянинова. Казалось, лицо его даже сияет в темноте, подобно лику ночного светила.

Вконец оторопевший Кристофер, подталкиваемый дулом пистолета, безропотно вышел в ночную темноту. И здесь они натолкнулись на внешнюю охрану. В ответ на грозный оклик охранника, осветившего их лучом мощного ручного фонаря, пришлось выстрелить… Бросив Кристофера со Стволяниновым на произвол судьбы — тут уж было не до них, Елена и Петр поспешно бежали с поля ночного боя. Они долго блуждали в темноте, пока не отыскали свой автомобиль. Переодевшись в «Пежо», не заезжая в гостиницу, они помчались в Париж.

Первые полчаса в машине Петр упорно молчал. Тишину нарушила Елена.

— Отчего ты не говорить?

Петр тяжело вздохнул и ответил.

— Что тут скажешь? Сразила ты меня наповал…

— Сразила? Наповал? Это как?

— Ну, как ты со всеми расправилась! Одной левой!

— Одной левой? Не понимаю! Я бить правой!

— Все ты, Лена, отлично понимаешь! — Петр мрачнел прямо на глазах. — Прекрасно понимаешь! Ты многое скрыла от меня! Утаила!

— Например?

— Ты не та, за которую себя выдаешь.

— Выдаешь?

— Показываешь. Рассказываешь. У тебя другая профессия, а ты мне ничего об этом не сообщила!

— Петья, дорогой! Ты же — настоящий ум. Сам все понимать.

— Что ж именно? Скажи!

— Да, я работал полиция! Когда-то…

— В тайной полиции! Не так ли?

— Нет, не тайный! В специальный!

— В таких службах трудятся, как всем известно, всю жизнь! О них нельзя говорить — «работала».

— Я же говорить, что ты — ум!

— Да нет, я непроходимо глуп! Меня окружают сплошные чекисты, тайные службы, а я веду себя как дурак! Всем доверяю!

— Нет дурак, ты есть мой милый хороший дурачок!

— Не смешно, во всяком случае, мне совсем не смешно!

— И не надо смеяться! Все есть хорошо. Рубин опять твой!

— Не в одном рубине счастье!

— А в чем она есть?

— Например, в любви…

— Так я тебя любить, мой милый дурачок!

— Правда?

— Конечно, правда, — и с этими словами Елена быстро поцеловала Петра в щеку, стараясь не отрываться от руля.

— Смотри на дорогу, — не поддался на ласку Петр.

— Я смотреть, смотреть. Но тебя любить. Всегда!

«Пежо» стрелой мчался по скоростной автостраде.

— И куда же мы теперь путь держим? — прервал затянувшуюся паузу Петр. — К тебе домой?

— Так, конечно, домой. Пока, — с готовностью откликнулась Елена.

— Нам ведь там долго оставаться нельзя! Этот Кристофер, или как его там, мечтает о реванше. Он непременно будет нас искать!

— Это так, Петья. Мы жить на другой квартире!

— На вашей конспиративной?

— В квартира моих друзей!

— Друзей? Или боевых товарищей? Коллег по спецслужбе?

— Это хорошая квартира, хороший округ, — твердо, чуть обиженным тоном произнесла Елена.

Но Петр не унимался.

— Меня, что же, теперь тоже на службу зачислили? Но я ведь иностранец, гражданин России.

— Тебя не надо служить! Нигде! Квартира есть безопасный!

— Так нас будут охранять?

— Нет охранять. Помогать.

— Следить?

— Нет, будь спокойный!

Автомобиль въехал в черту города и теперь полз со скоростью гусеницы. Петр сидел молча, уставившись на дорогу прямо перед собой. Елена тоже безмолвствовала.

Так и не произнеся больше ни единого слова, они добрались до уютного жилища Елены, из которого на следующий день переехали на бульвар Сен-Мартен. Поближе к знаменитым парижским Большим Бульварам.

— Там есть много театры и кино, можно ходить, — заметила по дороге Елена, которая успела сменить свой «Пежо» на серый «Рено-Меган».

— Будем развлекаться на полную катушку, — грустно кивнул Петр.

Он думал о том, что с обретением кольца ему, строго говоря, нечего больше делать в Париже. А уехать без Елены он теперь не мог.

 

Глава сорок пятая

Она так мечтала помочь революции. Этому очищающему потоку человеческих страстей и надежд. Да, да, именно так. Помочь, оказать материальное содействие. Сама она в революционерки не годилась — княжна, аристократка из богатой и знатной семьи. Холеная, изнеженная, избалованная. Куда ей! Вероника не сможет вынести лишений, страданий. Что уж там говорить о тюрьмах и каторге!

Она всегда, сколько себя помнила, стеснялась, даже стыдилась своего происхождения и состояния. Того, что она имеет все, а другие лишены самого необходимого, самого малого. Очень сильно в ней было развито чувство справедливости, очень болезненно она реагировала на проявления неравенства. Видеть не могла бедность, нищету. Готова была все отдать сирым и убогим, лишь бы им стало чуть легче и лучше. Нищим у каждой церкви отдавала все свои карманные деньги.

А все началось с преподавания в воскресной школе. Родные отговаривали ее, но она была непреклонна. Какие чудесные там оказались люди! Бескорыстные, добрые, с щедрой душой, с готовностью спешащие на помощь. Люди смелые, гордые, отметающие сословные предрассудки, условности и запреты. С ними было легко и просто. А детишки! Чудесные дети, любознательные, талантливые, сметливые, тянущиеся к знаниям.

Вскоре Вероника Найденова тайком от родителей стала еще ходить в кружок, в котором собирались «люди передовых взглядов». Студенты, курсистки, молодые инженеры, был один врач, его все называли Александром. Они грезили переменами, мечтали помогать страждущим, жили во имя будущего равенства и всеобщего благоденствия. Читали философские книги, изучали политэкономию, штудировали «Капитал» Карла Маркса. Александр называл себя социал-демократом, «эсдеком». В кружке он считался главным, его все слушались. Иногда вскользь он упоминал о каких-то конспиративных квартирах, сходках, тайных встречах, маевках. Это было так интересно, волнительно, тревожно, что у Вероники даже дух захватывало. Это было так непохоже на ее прежнюю жизнь, в которой прилежные скромные барышни из Смольного института рассуждали о нарядах, выгодных женихах и драгоценностях. Как здорово, что семья перебралась из Петербурга в Москву. Вот где настоящая «действительность», полная приключений и «полезной для общества деятельности».

Александр, Саша, был высоким, стройным юношей с длинными черными вьющимися волосами. Говорил он страстно, отрывистыми, резкими фразами, вел себя как настоящий революционер, причастный к секретам грядущего Переворота.

Вместе со всеми членами кружка возмущалась Вероника «царскими сатрапами», жандармами и полицейскими, издевавшимися над арестованными студентами и революционерами. Ей так хотелось им помочь. Но как она могла это сделать? Реально — только деньгами. Об этом иногда говорил и Саша, который давно нравился Веронике, хотя виду она не подавала, тщательно скрывая свои чувства. И только взгляды, слишком пристальные взгляды, выдавали ее.

Вот только где их взять, деньги? Родители ее — настоящие богачи. Но Вероника жила на всем готовом, своих личных средств не имела. Карманные деньги — но это же несерьезно! Если просить родителей, то без веских оснований и причин они, разумеется, ничего не дадут. Им не объяснишь, что средства пойдут на Революцию… У самой Вероники, в сущности, ничего своего и не было, не считая одежды да пары не очень дорогих колечек и сережек «для домашнего пользования». Драгоценности в семье конечно же имелись — бриллиантовые колье, диадемы, браслеты, кольца. И часть этого богатства по праву принадлежала Веронике, но средства перейдут к ней только после свадьбы, только после вступления в самостоятельную жизнь.

Ну уж нет! Те молодые люди, которых ей прочили в женихи, Веронике совершенно не нравились. Тщеславные, изнеженные, инфантильные, эгоисты до мозга костей. Нет, нет и еще раз нет! Она лучше останется одинокой и гордой революционеркой, отдаст всю себя служению народу!

Вероника жила с родителями в огромном двухэтажном доме, скорее похожем на настоящий дворец. Чугунная литая высокая ограда, огромные красивые кованые ворота. Во дворе дворники, чужой сюда не сунется. Саша все чаше провожал ее до этой самой ограды, они прощались, как настоящие товарищи-единомышленники, обмениваясь крепким рукопожатием. Дальше этого никто из них «шагнуть» не осмеливался.

Рождество все решительно переменило. Бывают же в жизни сюрпризы! Настоящие подарки судьбы! Милая бабушка сделала ей царский презент, о котором Вероника и мечтать не могла. Бедная старушка была при смерти, Вероника все последние годы частенько навещала ее. И очень ее жалела — бабушка, несмотря на богатство, прожила несчастную жизнь. Рано овдовела — ее молодой муж-красавец, отважный офицер-артиллерист, погиб во время Крымской кампании, одна растила сына. Но и он умер совсем молодым от какой-то страшной болезни. Одна радость осталась — троюродная внучатая племянница, которую она называла «внученька», Вероника!

На Рождество девушка приехала ее поздравлять. Старушка расчувствовалась, расплакалась… А немного успокоившись, попросила Веронику передать ей зеленую старинную шкатулку, стоящую на комоде. Бабушка извлекла оттуда массивное золотое кольцо с огромным красным камнем, весело заигравшим на свету.

— Я хочу, чтобы это кольцо досталось тебе, внученька! Только тебе, моя радость! Я редко его надевала, о нем никто из родных не знает! Оно очень старинное и ценное! Я хочу, чтобы оно принадлежало тебе! И только тебе! Носи его на здоровье! Мне оно теперь ни к чему, помирать пора! — проговорила старушка.

— Да что вы такое говорите, бабушка! Вы скоро поправитесь! Мне кольцо ни к чему! Вы же знаете, я почти не выезжаю. Все эти балы, торжества не по мне! Чему веселиться, если народ наш нищ, забит и неграмотен!

— Прими кольцо, внученька, от чистого сердца его тебе дарю! Не обижай меня, старую!

Вероника расчувствовалась и подарок приняла. Но с расчетом — использовать его для благого дела, справедливого и великого… Революции.

Кольцо она отдала Александру. Тот был очень удивлен, отказывался брать, пока Вероника не поведала ему историю драгоценности. Молодой врач с чувством поблагодарил девушку: «Спасибо, товарищ! Обещаю передать его хорошим людям, которые обратят его на всеобщую пользу».

Как известно, благими намерениями вымощена дорога в ад. Всеобщая польза от кольца вышла странная. На деньги, вырученные от его продажи, было приобретено несколько домиков на окраине Москвы да целая партия револьверов, использовавшихся для ограбления банков.

Два «экса» удались, а во время третьего, в котором принимал участие и Александр, все сразу пошло не по плану. Один из охранников открыл стрельбу, двое налетчиков были ранены, а третий — убит. Александру удалось бежать. Он выбежал из здания банка, проходным двором выскочил на соседнюю улицу, остановил извозчика, который вроде ничего не заподозрил. Молодого человека, правда, ранили, но легко, в левую руку. Надо было где-то отсидеться, там, где никому в голову не придет искать его. И Александр сразу же подумал о Веронике…

Дворник Тимофей через горничную Машу вызвал Веронику во двор.

Стараясь быть деликатным и вежливым, он, прикрывая рот, чтобы на барышню «не дыхнуть», сообщил ей:

— Тут это… вас, барыня, молодой человек дожидаются! Ну, с которым вы иной раз ходите! Провожатый ваш! Впустить?

Вероника бросилась к чугунной ограде. Сашу она не видела давно. С месяц назад он вдруг исчез, перестал приходить в кружок, не появлялся и в воскресной школе. До нее доходили какие-то странные слухи — дескать, «перешел на нелегальное положение». И вот он. Красивый, худой и очень бледный.

Действовать надо было, не медля ни минуты. И поэтому Александр сразу же открылся Веронике:

— В «эксе» участвовал, ранен. Надо спрятаться так, чтобы не нашли! На вас вся надежда, товарищ Вероника! Больше мне идти некуда! Повсюду опасно, засады! Жандармы лютуют:

Девушка смотрела на него с восторгом, к которому примешивался ужас.

— Саша, дорогой, я готова. Только как? Впрочем, надо попробовать. В гостевом флигеле…

Строго-настрого приказав дворнику и горничной молчать, Вероника провела раненого во флигель. С помощью Маши перевязала его, потом накормила, принесла крепкого чая и красного вина, чтобы «восполнить потерю крови». Благо, никто ничего не заметил, родители были в гостях.

На следующее утро все газеты написали о дерзком налете. Вероника очень гордилась своей смелостью. Две ночи провел Александр под ее опекой. Ему стало лучше, он окреп. На третью ночь молодые люди в полной темноте долго обсуждали, как и куда ему направиться. Больше оставаться в особняке Александру было нельзя. Могли заметить родители, донести слуги. Как всегда, разговор перешел на проблемы равенства и справедливости, они обсуждали грядущую революцию, «эксы», студенческие волнения и пили красное французское вино.

Вероника понимала, что ей пора уходить, но не могла сделать это. Когда Александр вдруг молча прижал ее к себе и принялся крепко и жадно целовать, она не сопротивлялась. Втайне она давно мечтала об этом…

Все вышло как-то слишком быстро и неловко. Веронике стало стыдно, она была разочарована. Но в ту ночь она так и не вернулась к себе в комнату. Они делали это еще много раз, и теперь девушка ощутила проснувшиеся в ней тайные силы и страсть. Пришло и наслаждение…

Утром, тайком выбравшись из особняка, молодые люди сели в закрытую пролетку и отправились на конспиративную квартиру. Александр решил рискнуть. Счастливые, сонные, влюбленные, они покачивались на мягком сиденье, держась за руки. Им казалось, что впереди у них целая жизнь…

Если бы не засада… Александр успел выхватить револьвер, но на выстрел времени у него не было. Жандармский офицер первым нажал на курок.

Вероника кричала во весь голос, она все рвалась к телу любимого, но ее крепко держали жандармы.

В тот же день умерла и ее бабушка. Но девушка, конечно, не знала об этом.

Вероника прошла по делу о налетах на московские банки, была осуждена на пять лет, отказавшись от помощи родителей, и умерла от чахотки в пересыльной тюрьме.

 

Глава сорок шестая

Кристофер со своими людьми был вынужден сменить место пребывания, а заодно и документы. Приходилось поспешно заметать следы.

— Эти проклятые русские! — постоянно шипел он.

Действительно, «нападение русских мафиози», как он окрестил Петра и Елену, спутало все карты. Стволянинов куда-то запропастился, впрочем, Кристофер подозревал его в предательстве и не очень-то разыскивал.

«Эти русские всегда договорятся и поладят между собой, — думал он. — Зря я ему доверял…»

Все действия приходилось корректировать прямо на ходу. Предстояло вновь овладеть камнем, разыскать рубин-«двойник» и только после этого думать об избрании и осуществлении плана «Ад на Земле».

Эвакуировались сектанты быстро. Тем более что подобное «бегство» в случае опасности, было предусмотрено. Запасной особняк в Нормандии готов был принять его людей. Переезд состоялся и прошел без осложнений. Через пару дней можно было возвращаться к активной деятельности и поискам «русских негодяев».

Разумеется, эта кэгэбэшница Елена сменила квартиру. Спряталась где-то вместе со своим дружком. Ее прежнее жилище теперь необитаемо — его люди вели наблюдение целых два дня. Куда она делась, установить не удалось. В Париже искать двух человек — все равно что иголку в стоге сена.

Кристофер был разгневан и потрясен. Но рук не опустил. Теперь его люди рыскали по всему Парижу. А, как известно, кто ищет, тот всегда найдет.

Ссора, точнее, размолвка между Петром и Еленой приняла затяжной характер. В их новом жилище они, не сговариваясь, поселились в разных комнатах и, разумеется, спали теперь отдельно друг от друга. Елена регулярно исчезала по утрам с довольно хмурым и сосредоточенным видом, а Петр, просидев пару дней дома, стал выходить на улицу и слоняться по улицам Парижа, хотя Елена и предупредила его о необходимости соблюдать осторожность. Но сидеть в четырех стенах было так невыносимо скучно, что Петр не мог справиться с собой. Тем более что рассказы Елены о французской столице вызвали в нем неподдельный интерес к этому чудесному городу. Праздно шатаясь, он рассматривал фасады красивых зданий, любовался яркими витринами магазинов да и просто, присев на скамейку, наблюдал за броско одетыми парижанами.

Кольцо с рубином они решили не хранить дома, и положили его в ячейку в банке, в котором у Елены был открыт счет. С ключом от этой ячейки Петр теперь не расставался.

Он медленно брел по бульвару Осман, погруженный в свои грустные мысли, и совершенно не обратил внимания на черный старый «Мерседес», который медленно полз вдоль тротуара следом за ним на расстоянии метров пятидесяти.

Вдруг двое молодых людей выскочили из автомобиля, догнали Петра и втолкнули в «Мерседес», как раз поравнявшийся с ними. Петр опомниться не успел, как оказался зажатым между двух мускулистых тел, с кляпом во рту. Вскоре автомобиль выехал за черту города и, промчавшись по скоростной автостраде, свернул на проселочную дорогу. Сидевший впереди, рядом с шофером, третий молодец повернулся к Петру и сунул ему под нос какую-то тряпицу. Через несколько секунд похищенный потерял сознание.

Очнулся Петр в небольшой темной комнате, почти каморке. И уныло констатировал, что в очередной раз оказался в самом незавидном положении.

В комнатке, кроме дивана, на котором он лежал, и рукомойника в углу ничего не было. Имелось, правда, еще оконце — под самым потолком…

«Решительно мне везет как утопленнику, — предавался горьким размышлениям Петр, — не успел вернуть рубин, как потерял Елену, а теперь вот и свободу. Меня будут пытать, или накачают наркотиками, или введут какую-нибудь гадость — вроде сыворотки правды, и я все им выложу, и опять лишусь драгоценности».

Его мысли прервал скрежет ключа в замочной скважине. В комнату вошел Стволянинов в сопровождении молодца, кажется, того самого, которого Елена вырубила ударом в пах.

— Итак, дорогой Петр, власть опять переменилась, — с порога констатировал геммолог, — теперь вы у нас в руках, и вам придется поделиться с нами информацией о месте пребывания известного вам камня…

— Послушайте, Стволянинов, а вы ведь хамелеон, быстро перекрашиваетесь в зависимости от обстоятельств! Еще недавно изображали невинную жертву, силой втянутую в грязную игру, а теперь готовы снова стать палачом.

— Да о чем это вы, господин Вихрев, никто вас казнить не собирается, даже пальцем никто не тронет, если вы добровольно поделитесь с нами информацией о местопребывании рубина! Вставайте и пошли с нами!

— На допрос? — спросил Петр, медленно поднимаясь с дивана.

— Называйте, как хотите, но молчать не советую!

Петра провели по какому-то длинному и темному коридору и втолкнули в светлую просторную гостиную. В большом кресле, прямо напротив двери, сидел Кристофер, на лице которого играла злая и одновременно довольная улыбка.

— Здравствуйте, мсье Петер! Рад вас видеть! — произнес он по-французски с серьезным и даже каким-то зловещим лицом. И тут же добавил, обращаясь к Стволянинову: — Переводите ему все точно, слово в слово!

— Разумеется, мсье.

— Скажите ему: шутки в сторону! После того, что они устроили с этой дикой мадемуазель, у нас развязаны руки! Скажите, что будем его безжалостно пытать до тех пор, пока он не скажет нам, где спрятано кольцо с рубином! Так что будет лучше, если он сразу заговорит!

Стволянинов поспешно перевел эту тираду. Петр молча смотрел в глаза сатанисту. Пауза затягивалась.

Кристофер нетерпеливо бросил Стволянинову:

— Спросите, почему он молчит?!

Стволянинов переадресовал вопрос Вихреву.

— У меня нет ни малейшего желания беседовать с этим господином, — решительно заявил Петр, хотя на самом деле ему было по-настоящему страшно.

Выслушав перевод, Кристофер нажал кнопку звонка на рукоятке кресла и рявкнул, покраснев от гнева:

— Сейчас ему развяжут язык!

Через несколько секунд в комнату вошли два охранника, Кристофер ткнул пальцем в Петра и приказал щетинистому амбалу:

— Уведите этого мерзавца и сделайте так, чтобы он заговорил!..

Не обнаружив Петра дома, Елена сразу же почувствовала неладное. Она позвонила в Управление и тут же организовала поиски. Собственно говоря, полицейские уже знали, где искать этого «бедолагу русского». Кристоферу сели на хвост два дня назад, и теперь руководство решило брать секту.

Освободили Петра без особого шума под вечер следующего дня. Вооруженному с ног до головы спецназу серьезного сопротивления сектанты не оказали, хотя взрывы шумовых гранат гремели довольно долго и перестрелка разыгралась нешуточная. Правда, Кристофера среди захваченных сатанистов не обнаружили. Не нашли и Стволянинова. Петр был сильно избит, помят, но вполне жив. Елена даже всплакнула на радостях.

— Я же тебе говорить — не гулять! Дома сидеть! — сквозь слезы ругалась она.

— Мадемуазель, я уже взрослый мальчик! — улыбаясь разбитыми опухшими губами, возражал Петр. — Без вас мне было очень скучно, вот я и нарушил запрет.

Правый глаз у него совсем заплыл, все лицо было в ссадинах и синяках.

— Ты есть мой горе! — констатировала Елена, поглаживая Петра по голове и не замечая, как он при этом морщится — видно, черепу тоже досталось. Несмотря на боль, Петр чувствовал себя на верху блаженства. Его собственное похищение неожиданно вернуло ему Елену. Он почувствовал, что действительно дорог девушке.

Надо ли говорить, что в ту ночь, благополучно вернувшись в уютное гнездышко — квартирку Елены, молодые люди провели ночь в одной постели?

 

Глава сорок седьмая

— Господи, Господи, ну что за времена настали?! Ужас да и только! — причитал купец первой гильдии Никола Фомич Гордонов, воздев руки к небесам. При этом он едва не уперся пухлыми ладонями в потолок, поскольку прятался он со своими домочадцами в подвале собственного роскошного трехэтажного особняка. Богатому сахарозаводчику действительно не повезло. Новая, с иголочки, «вилла» было построена в самом центре Москвы, недалеко от Пресни. Однако в декабре 1905 года назвать это место безопасным для проживания было никак нельзя. Почти все близлежащие улицы перегорожены баррикадами, вокруг идут настоящие бои.

— Восстание пролетариев, революция, видите ли, — сокрушался Гордонов, — и откуда они взялись, эти пролетарии?! Почему прежде их не было? Рабочий люд свое место знал, трудился в поте лица своего, добывая хлеб насущный, а что теперь?.. Ах, боже мой, несчастье-то какое! Никто не работает, какие-то патлатые студенты, худосочные барышни на улицах шныряют, бегают, называют друг друга «товарищами», стреляют в городовых… А теперь еще и баррикады строят. Не приведи Господь, сюда войска подтянут с пушками, ведь все разнесут! Все, что нажил непосильным трудом, все прахом пойдет! Господи, спаси и сохрани!

— Перестал бы ты, батюшка, стенать, не по-мужски это! — спокойно осадила его супруга Матрена Прокофьевна, женщина дородная, немолодая, лет шестидесяти, но еще пригожая лицом и гладкая телом. Ей новая «вилла» не очень-то нравилась. Не то чтобы она хотела ее разрушения — упаси Господь! Но прежний двухэтажный дом в Измайлове ей был больше по душе, привычней там было, уютнее, благостнее.

— А Сашку нашего ты распустила! Совсем от рук отбился! — вдруг ополчился на нее супруг, — где его в такое время черти носят, а?!

— Оба мы в этом виноваты, батюшка, не я одна. Оба не доглядели! — резонно заметила Матрена Прокофьевна и перекрестилась. — Даст Бог, все образуется! И он с годами в разум войдет!

— Как же, войдет, держи карман шире! — продолжал негодовать супруг, — ты знаешь, что вокруг творится! А ведь он с этими студентиками и барышнями стрижеными дружбу водит! Они его до добра не доведут! Схватят Сашку, да и в кутузку! Это еще полбеды, а если подстрелят?! Не дай Бог, убьют! Единственного наследника! Выучили его на свою голову! Господи, Господи, спаси и сохрани!

На самом деле Гордонов души в сыне не чаял. И очень за него беспокоился. Саша был поздним ребенком. Беременности у Матрены Прокофьевны протекали неудачно, были сплошные выкидыши, Гордонов уже и не надеялся на появление потомства, как вдруг Господь управил… Сын, наследник!

Правда, Александр уже два года, как отказался от помощи отца, и денег у него категорически не брал. Иной раз только мать почти насильно всовывала ему пару сотен рублей. От нее он их принимал, но всегда говорил, что ведет им счет и непременно со временем отдаст.

— Да что ты такое говоришь, Сашенька, какие между нами счеты! — всплескивала руками Матрена Прокофьевна, — да я от чистого сердца, я же твоя мать родная, ты же моя кровинушка! Бери, бери! — И слезы ручьями начинали литься из ее когда-то голубых, а теперь выцветших серых глаз. У Александра в таких случаях тоже перехватывало дыхание, и он торопился выскользнуть за порог…

Учился Александр в политехническом и действительно водил дружбу с радикально настроенными студентами. Эти ребята так и сыпали словечками вроде: «эсдеки», «эсеры», «меньшевики», «большевики», «конспирация», «экспроприация», «эксплуатация»… В Александре, высоком, худощавом симпатичном юноше с мелкими, но правильными и приятными чертами лица, их речи вызывали едва сдерживаемый восторг. Ему давным-давно наскучила сытая, умиротворенная жизнь родителей. Отец думал только о барышах, мать — о домашнем хозяйстве. Книг они не читали, на концерты и в театры не ходили. Вытащил, правда, их Александр один раз на концерт самого Федора Шаляпина. Старикам вроде понравилось, но папаша после концерта повторял, что у него на заводе якобы есть мужик, у которого «голос погромче и побасистее шаляпинского будет»!

Александр был юношей романтического склада. Он зачитывался рассказами Максима Горького, раз пять смотрел его «На дне», упивался Ницше, но читал и «Капитал» Карла Маркса. Он мечтал раздать богатство отца беднякам, довольно смутно представляя себе «экспроприацию экспроприаторов».

События ноября и декабря 1905 года поначалу повергли его в смятение, даже в шок. Его закадычного друга Сергея Волохцева ранили! Да, да, серьезно ранили в грудь на настоящей баррикаде! И Александр понял, что не может стоять в стороне.

Александра определили в боевую группу, поддерживающую пресненских рабочих. Тем более что он жил на Пресне и обязан был знать все ходы и выходы в районе. К несчастью, в день, когда в Москву ввели регулярные армейские части, Александр попал на баррикаду. Никто тогда и не подозревал, что дело идет к полному разгрому восставших.

Защитники баррикады нервно переговаривались между собой.

— Патронов маловато! — нервно бросил, ни к кому конкретно не обращаясь, молодой рабочий Порфирий.

— Да и за подкреплением не мешало бы кого-то отправить! — заметил приятель Александра студент-медик Виктор. — Солдаты на подходе, говорят, у них артиллерия!

— Не паниковать, товарищи! — грозно одернул его седой ткач Петрович, — в армии такие же русские мужики, как мы! Они в нас стрелять не станут! А на подкрепление нечего рассчитывать, самим надо отбиваться!

К вечеру на перекрестке соседней улицы их дозор обнаружил пушки. Это был конец, но с баррикады никто не ушел, остался и Александр. Мятежники послали парламентариев для переговоров. Но те не вернулись — видно, их арестовали…

Несколько снарядов в мгновение разметали хлипкое сооружение, пропахшее мочой и порохом. Александр был ранен. К счастью, легко — в правую руку, которую насквозь прошил маленький осколок.

Грязный, оборванный, в окровавленных лохмотьях добрался Александр до собственного дома, куда его не узнавший поначалу сторож даже отказался впускать.

Отсидевшись в своей комнате неделю под причитания делавшей ему перевязки матери, Александр понял, что ему надо уходить. Лучше всего было пробраться за границу. Паспорт у него, к счастью, был выправлен. Восстание было утоплено в крови, по городу шли повальные аресты. Повсюду искали мятежников.

— Сынок, ну куда же пойдешь?! — в ужасе всплеснула руками Матрена Прокофьевна. — Тебя же схватят, несчастного! Тюрьма, каторга! Ах, боже мой, горе-то какое!

— Если я здесь останусь, за мной и сюда придут! — спокойно ответил Александр. Он подошел к матери обнял ее и ласково поцеловал в щеку. — Мне надо уходить, матушка! Ничего не попишешь! Я сам себе такую судьбу выбрал!

Матрена Прокофьевна зарыдала в голос.

Суровый отец даже не вышел попрощаться с сыном, одетым в какое-то старье из чулана, чтобы не бросаться в глаза. Хотя страшно переживал за него и все время молился за его здравие. Зареванная Матрена Прокофьевна сунула Александру деньги и небольшой узелок. Продукты брать он наотрез отказался.

— Здесь кольцо с дорогим камнем! Твой батюшка подарил! Я его все равно не ношу, а тебе оно жизнь может спасти! И на чужбине пригодится! Продашь там. Сможешь жить безбедно, оно больших денег стоит! — с этими словами, непрестанно вытирая слезы, Матрена Прокофьевна трижды перекрестила сына и поцеловала его в лоб.

Жандармы остановили его в десяти минутах ходьбы от дома, и нервы у Александра не выдержали. Он оттолкнул усатого филера и бросился бежать.

На углу его достала пуля. Боли он не почувствовал, пуля попала прямо в сердце. Александр даже подумать ничего не успел, только вырвался изо рта тихий стон: «Мама!»

Его опознал дворник булочника Ситцева — Тимофей, когда жандармы приволокли труп во двор.

— Господи, так ведь это сын Николы Фомича, купца-мильонщика, они тута рядом живут, особняк трехэтажный!

Решив, что они совершили ошибку, жандармы с помощью Тимофея теперь уже бережно донесли безжизненное тело Александра до его родного дома. «Может, живой еще, оклемается!»

— Здесь все, что при нем было, в целости и сохранности! — откашлявшись, доложил жандармский вахмистр.

Увидев тело сына, с которым она попрощалась меньше часа назад, Матрена Прокофьевна закричала в голос и потеряла сознание…

Никола Фомич умер через год, так и не оправившись после смерти сына, дело его без хозяйского глаза быстро пришло в упадок. Его похоронили на Ваганьковском кладбище, рядом с сыном.

Матрена Прокофьевна пережила мужа и сына на двадцать лет, отдала богу душу уже при советской власти. А от кольца с огромным рубином избавилась еще в 1907 году, продав его почти за бесценок.

 

Глава сорок восьмая

— Знаешь, что я тебе скажу?! Рубин этот надо разрезать на несколько частей! Вот что мы должны сделать! Обязательно! Непременно! Скажем, на три части. И три отдельных кольца изготовить. Одно будет твоим, второе — продадим, а третье — пусть мне остается на память! — неожиданно, но твердо заявил Петр за завтраком.

Елена удивленно захлопала глазами и отложила в сторону надкушенный круассан, который собиралась обмакнуть в кофе.

— Это делать нельзя! Кольцо очень древняя! Очень дорогая! Прекрасная! Нельзя! Камень есть уникум! Такой резать есть преступлений!

— А вот и можно, и даже нужно. Совершенно необходимо! Я убедился, что рубинище этот зловещий одни несчастья приносит! Зависть у всех вызывает! Стремление его украсть! Я с ним никогда спокоен не буду! Вот так просто продать его вроде бы жаль, столько сил и здоровья потрачено на то, чтобы его вернуть! Короче, я решил: надо найти хорошего ювелира и заказать ему три кольца. Может, одно из них он сам у нас и купит! И вычтет из стоимости причитающееся ему за труды.

— Не знаю, не знаю. Я не есть так уверена, что надо камень, как это сказать, мельчить…

— Дробить.

— Да, так. Нельзя это делать! Никак нельзя!

— Говорю тебе, так будет лучше! Во-первых, мы избавимся от проклятья, которое явно над этим камнем довлеет, во-вторых, у нас деньги появятся. И, в-третьих, у тебя кольцо будет. В конце концов, я восстанавливаю справедливость. Тебе тоже кое-что должно достаться из наследства родственницы. И память о тетушке сохранится. И не спорь со мной, я так задумал! И решение мое окончательное. Как говорится, обжалованию не подлежит!

Разговор этот состоялся через три дня после вызволения Петра из плена. Как ни пыталась Елена отговорить его, он стоял на своем. Наконец, убедившись в том, что ее доводы не действуют, Елена сдалась.

— В Париж есть много хороших ювелир, — задумчиво проговорила она. — Но я их так хорошо не знать. Мне надо держать совет с подруга Николь, она любит украшаться, знает мастеров.

— Замечательно. Я рад, что у тебя есть такая подруга. Нам и вправду нужна ее помощь.

Поболтав с подругой по телефону, Елена сообщила Петру, что Николь готова встретиться с ними и отвести к знакомому хорошему ювелиру.

Рандеву состоялось в небольшом кафе рядом с площадью Бастилии. Пока подруги пили капуччино и весело щебетали, Петр отстраненно потягивал эспрессо, периодически прикладываясь к рюмке с коньяком, и разглядывал прохожих. Время от времени он непроизвольно прикладывал ладонь к чуть оттопыренному внутреннему карману, в котором помещалось золотое кольцо с огромным рубином.

Ювелир оказался толстеньким лысеющим господином средних лет с притворной улыбкой и неожиданно тонкими и проворными пальцами. Он принялся рассматривать кольцо в окуляр, вертеть его, изучать под какими-то приборами. Не менее тщательно он исследовал и золотую оправу.

Наконец Юбер — так звали толстячка — вынес свой «приговор».

— Рубин — просто замечательный, редкой красоты и размеров. Золото старинное!

— Спроси его, он за работу возьмется?! — обратился к Елене Петр.

Женщина перевела вопрос.

— Почту за честь! Но мне очень жалко камень, он слишком хорош! К тому же за три кольца с меньшими рубинами мсье все равно выручит меньше, чем за одно с таким уникальным рубином!

— Объясни ему, что камень этот несчастливый, и потому я хочу его разделить на три части, — попросил Петр.

Елена пустилась в довольно пространное объяснение на французском языке. Ювелир внимательно слушал, покачивая головой. Изредка он произносил «ви, ви, мадемуазель» и озадаченно хмурился.

В конце концов им удалось убедить Юбера взяться за выполнение заказа, к тому же он с готовностью согласился подыскать покупателя на одно из новых изделий. Ударили по рукам, даже подписали необходимые документы, на чем настоял сам ювелир. Потом Елена пригласила Николь и Юбера в ресторанчик «Ла Таверна» на Итальянском бульваре, чтобы «обмыть» сделку. Друзья распили пару бутылочек бордо и неплохо закусили…

Проснулся Петр ровно в три часа ночи. Ему приснилась чья-то страшная и бесчеловечная казнь. Палач с двумя подручными огромным ржавым мечом четвертовал на большом грязном деревянном помосте крепкого мужчину с длинными седыми волосами. Внизу, едва сдерживаемая дюжими стражниками с алебардами, на расстоянии метров десяти от места казни, бесновалась толпа. Когда же палач, все время находившийся спиной к Петру, закончил экзекуцию и, держа в руках окровавленный топор, оглянулся, Вихрев внезапно узнал в нем самого себя… Больше в ту ночь он не сомкнул глаз.

Месяц в Париже пролетел незаметно. По субботам и воскресеньям Елена с Петром гуляли по городу, заходили в кафешки и ресторанчики, и девушка, как и прежде, рассказывала ему о городе. Петр с грехом пополам освоил парижское метро и по будням стал самостоятельно совершать прогулки по французской столице. Елена же вернулась на работу. Петр деликатно не задавал ей никаких вопросов. Он пристрастился бродить в чудесном парке Монсо, с его гротами, храмами и озерцами, и часами слонялся там, сидел на скамейках, читая русские книги, которые приносила ему Елена из какой-то специальной библиотеки. В парке он чувствовал себя умиротворенным, просветленным и готовым к любым самым неожиданным поворотам судьбы.

Юбер сделал три изящных современных кольца. Точнее, два кольца и перстень. Ему удалось разделить камень практически на три равные части. Все украшения выглядели отменно. Правда, Петру показалось, что рубины чуть потускнели, словно из них ушла жизнь. Но, может быть, это ему почудилось?.. Петр настоял на том, чтобы Елена примерила одно из колец, а сам с удовольствием надел на безымянный палец левой руки перстень.

— А ведь неплохо смотрятся и на тебе, и на мне! — констатировал он.

За третье кольцо с крупным рубином Петр получил кругленькую сумму. Счет в банке «Сосьете Женераль» он с помощью Елены открыл заранее. Петр радовался как ребенок и все возбужденно повторял:

— Я теперь набит дублонами!

Пожалуй, впервые в жизни он чувствовал себя по-настоящему обеспеченным человеком, этаким рантье-самоучкой.

Он закатил шикарный ужин в «Фуке», а Елена обозвала его буржуа, хотя ела и пила в модном заведении с удовольствием.

Как ни отнекивалась Елена, Петр перевел на ее счет в банке пять тысяч евро. «За моральный ущерб от моего пребывания в твоем доме! Я так нагло и так долго пользовался твоим гостеприимством, к тому же тебе столько хлопот доставил…»

Роман их из бурного перешел в стадию спокойного, почти супружеского сосуществования. Никто из них не решался нарушить это равновесие в отношениях. И все же Петр понимал, что не может дольше оставаться в Париже, к тому же у него заканчивался срок действия французской визы. Очень скучал он уже и по родной Москве.

Билет первого класса на «Эйр Франс» был заказан, куплены сувениры, благодаря связям Елены в МВД получены официальные разрешения на вывоз драгоценностей.

Оба они не хотели разлуки, боялись ее, но оба прекрасно понимали, что должны расстаться, хотя бы на время, чтобы проверить свои чувства. Петр улетал в воскресенье. Елена довезла его в аэропорт Орли на своем зеленом «Пежо».

— Я смогу приехать через полгод, когда у меня будет отпуск, — постоянно повторяла Елена, глядя в сторону. В глазах у нее стояли слезы. Зарегистрировав билет и сдав багаж, Петр неловко чмокнул ее в щеку и направился на паспортный контроль. Прощаться он не умел.

 

Глава сорок девятая

Кристоферу удалось улизнуть в последний момент. У него был свой информатор в полиции… Теперь, после разгрома секты, он отсиживался в Испании, разумеется, сменив документы и внешность. Договоренность о пластической операции существовала давно. Негативный ход событий он предусмотрел. Операция даже была оплачена заранее. Делали ее в Мадриде, в небольшой частной клинике. Брат хирурга был из сочувствующих идеям секты.

Операция прошла удачно, через месяц сняли швы. Кристофер стал блондином с тонким носом и полными губами. Теперь его не узнал бы никто…

У Кристофера был дом в Пуэрто-Бонусе, почти у самого Гибралтара. Там он решил переждать и, так сказать, «отдышаться». Надо было выждать полгодика, а уж потом вновь браться за восстановление связей и создание новой «паутины».

Ему было скучно, смертельно скучно. Праздная жизнь, да еще после постыдного поражения, буквально, бесила его. Сытое пустое времяпрепровождение было не по его деятельной натуре, склонной к смертельному риску и глобальным авантюрам. Читать он не любил, к алкоголю и женщинам был равнодушен. Как убить время?! Он ездил по всему Коста дель Соль, заходя в ресторанчики в почти вымерших до начала сезона приморских городках. Потом опять садился в машину и катался, катался по автострадам… Малага, Гранада, Севилья… но и в больших городах ему было неуютно.

Гостей Кристофер не принимал, к нему приходила убираться пожилая мавританка, она же закупала для него продукты и стирала. Он был неприхотлив и в еде, и в одежде, и автомобиль купил недорогой — «Фольксваген-Гольф». Газеты, в том числе и французские, он каждое утро покупал и внимательно прочитывал. Смотрел Кристофер и новостные программы по ТВ. Сенсаций в мире хватало: наводнения, извержения, цунами, катастрофы, захваты заложников… О нем и его людях, поговорив несколько дней, никто больше не вспоминал. А участь рядовых членов секты его мало интересовала.

В тот вечер Кристофер, разумеется, никого не ждал. Он, как всегда, въехал в небольшой двор своей «гасиенды», поставил автомобиль в гараж, размещенный на первом этаже, потом прошел в дом и… замер на пороге гостиной. Удобно расположившись в глубоком мягком кресле с испанским иллюстрированным журналом в руках, там сидел пожилой сеньор весьма респектабельного вида. При виде Кристофера старик не выказал ни малейшего беспокойства, а, наоборот, радушно указал ему на кресло напротив.

— День добрый, садитесь, пожалуйста! — предложил он по-испански.

У Кристофера от подобной наглости перехватило дыхание, кровь бросилась ему в голову. Он закричал почему-то по-французски:

— Кто вы такой?! Что вы здесь делаете? В моем доме! Сейчас же убирайтесь!

Незнакомец тоже перешел на французский, спокойно пробасив:

— Вот решил вас проведать. Что-то вы, милейший, затаились. Спрятались в нору, не подаете признаков жизни. Живы ли, здоровы?

Он внимательно посмотрел на Кристофера — от взгляда бесцветных ледяных глаз у того перехватило дыхание. Липкий ужас сковал движения, помутил разум, язык отказывался служить своему хозяину. На лбу Кристофера выступили крупные капли противного холодного пота. Он медленно, беззвучно открывал и закрывал рот. Ему не хватало воздуха.

— Да что вы, право, так испугались?! Мы ведь, кажется, не враги, а единомышленники! Приятели, почти друзья. Да вы садитесь, садитесь! — старик повелительно махнул рукой, и обессиленный Кристофер рухнул в кресло.

— К-к-кто в-в-вы? — с трудом выдавил он из себя.

— О, у меня много имен! Каждый народ называет меня по-своему. Дело ведь не в имени. Между прочим, я пришел, чтобы помочь вам. Я ценю ваше рвение и желание услужить. И хотя оно не привело к ожидаемому результату, за усердие я хотел бы вас вознаградить. Щедро и по-царски.

С этими словами старик протянул к нему сжатую в кулак руку. Словно пришпиленный, Кристофер вжался в спинку кресла, неведомая сила брала верх над его естеством, душа рвалась из тела наружу. Он задыхался. И почти ничего не соображал. Старик разжал кулак. На ладони оказалось массивное золотое кольцо с огромным красным камнем.

— Возьмите, он ваш! Это тот самый, настоящий. Из крови Великого Предателя. Или Великого Праведника. Все зависит от точки зрения, не так ли?! Знаете, у кого он был до недавнего времени? У того русского, которого вы называли Базилем. Это он его стащил у старика-ювелира в Москве. Подменил. И все это время прятал. Отвратительно, когда ничтожный человечишка воображает, что всех обвел вокруг пальца. Берите его, ну же, смелее!

С огромным трудом, повинуясь какой-то сверхъестественной силе, Кристофер протянул руку и, вздрогнув всем телом, как от сильного удара электрическим током, взял кольцо. Камень жег ладонь, хотя на ощупь вроде бы был совсем холодным.

— А-а-а-а! — вдруг вскрикнул Кристофер от внезапной боли в левой стороне груди. — Нет!!! Не сейчас! Нет, нет!!!

— Да! — небрежно бросил импозантный незнакомец. — Для вас игра закончилась. Finita la comedia!

На следующее утро служанка нашла Кристофера без признаков жизни, скрюченным, лежащим на обуглившемся полу. Вокруг его тела в ковре образовалась гигантская дыра, словно покрытие выжгли каким-то реактивом.

Рядом лежало массивное золотое кольцо, но на том месте, где, несомненно, должен был быть драгоценный камень, сияла пустая глазница…

«Иудин камень» вернулся к хозяину.

 

Глава пятидесятая

Стволянинов скрывался в Будапеште. В свое время, в 1992 году, он подешевке купил квартиру в старом еврейском квартале Липотварош, на улице Кальмана Тисы, недалеко от дунайской набережной. Цены, по сравнению с московскими, казались удивительно низкими в начале девяностых годов. Когда-то, очень давно, еще в советские времена, он побывал в Венгрии, «братской социалистической стране», как тогда было принято писать и говорить, и она пришлась ему по душе. Своя самобытная история. Язык редкий, неславянский, народ сдержанный, нелюбопытный, никто в душу не лезет. Объясняться можно и по-немецки, и по-английски, и даже по-русски. Он тогда на всякий случай подстраховался и открыл счет в местном банке.

И вот теперь, гуляя в самом центре Пешта по улице Ваци с ее роскошными бутиками, бродя подлинному и людному проспекту Ракоци, посещая кафе, рестораны и бары, он радовался собственной предусмотрительности. Он затерялся в этом большом европейском городе. Ему казалось, что он вовремя сбежал и затаился. Здесь его никто не станет искать. А самое главное — никто так и не заподозрил, что кольцо с рубином у него. Это грело его душу. Правда, иногда в голову лезли мысли о собственной излишней доверчивости. Он ведь ухитрился попасться в сети этого мерзкого ловца душ Кристофера, втянувшего его в какие-то сомнительные дела и делишки. Его, настоящего ученого, прекрасного геммолога. Конечно, в Ордене он был мелкой сошкой, да и связь поддерживал, в сущности, только с Кристофером, однако, изучая документы, можно было наткнуться и на оставленные им следы. А с террористами и их пособниками в наши дни никто и нигде не церемонится.

Стволянинов успокаивал себя тем, что ничего страшного он не совершил, был, собственно говоря, всего лишь информатором да иногда переводчиком. И все же на душе его было как-то неспокойно и муторно.

В тот день он сидел в баре на улице Петефи, в самом центре Будапешта, и размышлял о своей не совсем удачной судьбе — ведь он так мечтает вернуться в Россию, к своей любимой работе, но не может… Он совсем не обратил внимания на привлекательную молодую женщину в коричневом кожаном пиджаке, вошедшую в бар с улицы. Она заказала «Маргариту» и, дождавшись, когда бармен приготовит коктейль, без разрешения опустилась в кресло рядом с геммологом. И безо всяких предисловий спросила по-русски:

— Купите у меня старинное кольцо с рубином?

Стволянинов похолодел. «ФСБ!» — пронеслось у него в голове. Он вжался в кресло, съежился и замер.

— Не тушуйтесь, старина, кольцо отличное, а камень — просто замечательный! Крупный, величиной с грецкий орех! Загляденье! Ни за что бы не продала, да вот с бабками плохо! Кстати, подлинный, не то что у вас! У вас ведь копия, подделка, зря вы ей так кичитесь!

«Боже мой! Ну что она несет?! Откуда она знает? Нет, эта женщина не из ФСБ!» — пришел к выводу Стволянинов и сказал:

— Вы, вероятно, ошиблись, обознались…

— Ничего я не обозналась. Думаете, бородку отрастили, волосы покрасили, и вас уже никто не узнает?! Как бы не так! Вы же — Стволянинов, собственной персоной! Якобы геммолог, а на самом деле отпетый мошенник! Негодяй! Камнями вы всегда бредили! И коллекцию в Москве собрали неплохую. Но ведь ничем не брезговали ради нее! Мне это хорошо известно. Так что колитесь!

Стволянинова опять охватил страх.

«Не из ФСБ, но еще хуже! Братвой послана!» — предположил он мысленно, бросив твердо сквозь зубы:

— Повторяю, вы обознались!

— Бросьте отпираться, Стволянинов! Может, вы и об Ордене ничего не слышали?!

«Черт возьми, кажется, она все же из ФСБ, просто придуривается! Издевается, гадина!» — лихорадочно размышлял Стволянинов. Но больше отпираться не имело смысла, и он нервно спросил:

— Чего вы от меня хотите?!

— Вот это уже лучше! — обрадовалась незнакомка. — Наконец-то серьезный разговор пошел, речь не мальчика, но мужа. Хочу, чтобы вы купили кольцо! И только! Кстати, тогда их у вас как раз будет пара.

— И это все?!

— Да, совершенно верно. Больше мне ничего от вас не нужно.

— Где я могу кольцо посмотреть?

— А прямо здесь. Зачем тянуть-то?! Вот оно!

Женщина вытащила из кармана коробочку, открыла ее, положила на стол и подвинула к Стволянинову. Тот увидел перед собой знаменитый «Горящий пурпур».

У него перехватило дыхание — от радости, к которой примешивалась жуть. Но как же это может быть?! Тогда, выходит, у него и впрямь дубликат?!

— Отличный камень! Крупный и красивый! Оригинал! Ну, берете? — торопила его худощавая красавица.

— И сколько же вы за него хотите? — наконец, хрипло выдавил из себя Стволянинов.

— Недорого. Вам оно обойдется всего в одну подпись на документе. Вы добровольно отказываетесь от того, чем владеете. Причем вещь эта старая, потертая, дырявая, обычный second hand. Но мне сгодится. По рукам?

— Нет! — в ужасе вскрикнул Стволянинов, догадавшись, о чем идет речь. Но было уже поздно. Перед ним на столике появился затертый старый пергамент. Рука его сама вывела подпись рядом с большой сургучной печатью. В то же мгновение девушка, сунув ему в руку кольцо, исчезла. Словно растаяла в воздухе, испарилась.

Стволянинов еще некоторое время сидел, тупо уставившись на свою ладонь. И вдруг кольцо улетучилось следом за красавицей. Остался только футляр. Внезапно он почувствовал страшную боль в груди, свет в его глазах погас, Стволянинов потерял сознание и мгновенно умер. Хотя продолжал сидеть прямо, сжимая в одной руке пустой бокал, а в другой — футляр… Минут через десять всполошился бармен, заметив остекленевший взгляд клиента. Он подошел к посетителю, чуть потряс за плечо, и тело Стволянинова медленно сползло на пол. Видавший виды бармен растерялся, тут же вызвал «скорую», а потом сообщил в полицию. Врач констатировал смерть от сердечного приступа. Появились представители охраны порядка, составили протокол. Клиент оказался иностранцем, что только осложняло дело…

— Как все неудачно вышло, только всех клиентов распугали! — вслух произнес бармен, оставшись один в опустевшем заведении.

Вскрытие показало обширный инфаркт. Поиски родственников не дали никакого результата. Ценных вещей на квартире не обнаружили, только массивное золотое кольцо, но без камня. Следом за последним хозяином прекратил свое земное существование и дубликат, когда-то сработанный умелым ювелиром в Антверпене. Похоронили Стволянинова в Будафоке за казенный счет на кладбище, расположенном на самой окраине венгерской столицы.

 

Глава пятьдесят первая

Вихрев вернулся в Москву богатым и независимым. Но перед ним со всей очевидностью встала дилемма: начинать новую жизнь или продолжать старую. Какая-то неопределенность, незавершенность последних событий мучила его. Казалось бы, он добился своего. Кольцо и камень удалось вернуть, но вот Елена… Да, все дело, конечно же, было в Елене. Что это? Любовь? Или недолгая страсть? Если любовь, то захочет ли эта молодая красивая женщина связать с ним жизнь? А ведь были с ее стороны и обман, игра. На деле она долго водила его за нос и оказалась какой-то шпионкой.

«Впрочем, какое мне дело до ее профессии? Главное, что все это было — Париж, любовь, погони. Да, странная штука жизнь. Вся она укладывается между вчера и завтра, — размышлял Петр. — Я, кажется, философом становлюсь, — подсмеивался он над собой. — И все же хорошо бы узнать это самое завтра…»

Правда, молодые люди регулярно перезванивались, Елена мило щебетала по телефону, но не выказывала ни малейшего желания приехать в Москву. Петру же решительно нечего было делать в Париже. Перебираться во Францию ему вовсе не хотелось, но и в первопрестольной он никак не мог наладить жизнь. У него появились деньги, но это обстоятельство отнюдь не облегчало его существование. Ими ведь следовало разумно распорядиться. Но как? Вот в чем вопрос! Прежде подобных проблем перед Петром никогда не вставало. Может, квартиру купить, в недвижимость вложиться? Единственное, на что он решился, это сменить автомобиль. Купил новую «Мазду-6» и гараж недалеко от дома.

Вихрев как-то поскучнел, посерьезнел. Интересно, что он и сам замечал это за собой, определяя одним словом — «забуксовал». Теперь он постоянно носил на безымянном пальце левой руки кольцо с рубином, который теперь не менял цвет, всегда светясь красным тусклым огоньком…

Теперь Петр стал мучиться бессонницей. Подолгу он лежал в постели с открытыми глазами. А когда засыпал, видел кошмары. Погони, несчастья, катастрофы, пытки, казни. Его постоянно преследовал сон, в котором он выступал в роли безжалостного палача, четвертующего бородатого незнакомца в кожаном камзоле. Этот сон стал для него настоящим наваждением. Очень часто во сне ему являлся и красный рубин во всей своей первозданной красе.

Однажды во сне рубин заговорил с ним. Во всяком случае, в мозгу Петра отчетливо возникли фразы:

«Ты убил меня, человек! Погубил моих сородичей. Ты уничтожил мою душу, расчленив меня! Лишил невиданной силы! До сих пор не пойму, почему тебе это удалось?! Может, я все-таки чего-то не уяснил?! Может, есть у вас, людей, нечто, чем никогда не обладал я? Способность любить? Любовь! Я никогда не верил в эту сказку! Смеялся над ней! Но, видно, заблуждался. Недооценил вас. Недаром вы — плоть и дух Создателя. А теперь уже время упущено. И все же я уверен: рано или поздно ты поплатишься за мою гибель! Берегись! Я еще вернусь за тобой!»

Петр проснулся в холодном поту. И долго после этого не мог уснуть, вспоминая события последних шести месяцев. Но, анализируя прошлое, он раз за разом приходил к выводу, что поступил правильно. И откуда-то к нему пришла уверенность, что он по-настоящему любит Елену и без нее не сможет жить.

Петр стал чаще звонить ей в Париж. Она была с ним ласкова, мила, весело ворковала о разных пустяках, но от серьезного разговора уходила и дату своего приезда в Москву почему-то никак не называла. Время тянулось медленно, календарь как-то сонно ронял день за днем. В его жизни ничего существенного не происходило.

«Может быть, просто мы еще не созрели для того, что-бы наши отношения приобрели определенность?» — неоднократно задавался вопросом Петр и приходил к выводу, что, скорее всего, прав. На какое-то время он успокаивался, но спустя день-другой его опять посещала хандра.

Изредка Петр перезванивался и с Николаем. Они все собирались встретиться, «попить пивка», но по причине занятости фээсбэшника встреча все откладывалась и откладывалась.

Елена приятно удивила его, внезапно обратившись к эпистолярному жанру, — она прислала в Москву длинное письмо на русском языке, в котором сообщила, что Интерполу удалось отыскать след Кристофера в Испании. Причем проведенное местными полицейскими расследование установило факт смерти главы секты. Следов Стволянинова пока не нашли. Письмо изобиловало грамматическими и стилистическими ошибками, но Петр был обрадован. И перечитывал его раз за разом. Старомодное средство общения настроило его на оптимистический лад. Тон письма был нежным и даже чуть игривым, и, уж конечно, получить его было приятнее, чем обмениваться через Интернет ничего не значащими короткими посланиями или разговаривать по телефону.

Спустя несколько дней Петр решил ответить. Текст он набрал на компьютере, а потом распечатал. Сходил на почту, купил красивый конверт par avion… В своем послании он сообщил Елене о том, что встречался с родственниками несчастного старика-ювелира и успокоил их. Рассказал о походе в милицию, но, судя по всему, Коновалов уже был в курсе истории с рубином.

Вторая часть письма была сугубо лирической. Петр объяснялся Елене в любви, старомодно предлагая ей руку и сердце…

Ответ он ждал с нетерпением. Наверное, никогда в жизни он так не волновался, как в эти дни. Он вспоминал свои безуспешные попытки стать бизнесменом, дряхлую тетушку, завещавшую ему кольцо, поездку во Францию, погони, разъезды, ночной «штурм» замка в долине Луары… И конечно же Елену, мягкую и одновременно такую решительную, страстную и нежную.

В понедельник утром он включил компьютер, чтобы посмотреть почту. Внезапно сердце его бешено заколотилось, словно собираясь вырваться наружу из грудной клетки: послание от Елены. Несколько раз глубоко вздохнув, он открыл электронное письмо и прочел:

«Любимый! Я согласна. Прилетаю в субботу. Рейс „Эйр Франс“ 335. Встречай. Лена».

 

Эпилог

Петр бежал по аллее Воронцовского парка на Юго-Западе Москвы. Квартиру он все же сменил по настоянию Елены. С некоторых пор начав полнеть, он решил заняться спортом. Жена над ним беззлобно подсмеивалась, но Вихрев упорно каждый день по утрам облачался в спортивный костюм и выскакивал на улицу.

Стояла холодная осень. Из-под пестрого желто-багряного ковра пробивалась зеленая, не успевшая пожухнуть трава. Уже рассвело, хотя очертания предметов вокруг были чуть размытыми. Еще издалека Петр заметил на своем пути серый предмет, который поначалу принял за камень. Но, приблизившись, понял, что это мертвая птица. Голубь. Обыкновенный сизый голубь, каких в Москве десятки, если не сотни тысяч. Петр остановился. Птаха лежала на боку. Из клюва ее вытекло несколько капель алой крови, образовав маленькую лужицу, удивительно напоминающую своими очертаниями и размером тот самый рубин. Его Рубин.

«Голубиная кровь, — пришло в голову Петру. — Вот она, настоящая голубиная кровь. Как прекрасно и как страшно!»

Он почему-то стянул с головы спортивную шапочку, молча несколько секунд постоял рядом над птицей, перекрестился, тяжело вздохнул и побежал дальше.