Кто предшествовал нашему присутствию в Центральной Азии и в частности в Киргизии? Как всегда первопроходцы — мужественные, благородные русские путешественники. Особое место среди них занимает Петр Петрович Семенов—Тян-Шанский (1827–1914 гг.), до 1906 года П. П. Семенов — русский географ, ботаник, статистик, государственный и общественный деятель, вице–председатель Императорского Русского географического общества и президент Русского энтомологического общества. Почетный член Императорской Академии наук и Академии художеств. Сенатор, член Государственного совета, действительный член всех Российских университетов. Его заслуги были отмечены около сорока отечественными и зарубежными орденами, медалями и знаками отличия.

Родился будущий путешественник в семье отставного капитана лейб — гвардии Измайловского полка Петра Николаевича Семенова (1791–1832) в поместье Рязанка (ныне Чаплыгинский район Липецкой области). До 15 лет воспитывался в деревне, развиваясь самостоятельно с помощью книг семейной библиотеки. С 15 до 18 лет Петр учился в военной школе гвардейских прапорщиков и кавалерийских юнкеров. Во время школьной учебы, так же как и в детстве, он увлекался естественными науками. Окончив военную школу, отказался от военной карьеры и поступил вольнослушателем в Санкт—Петербургский университет на физико–математический факультет по отделу естественных наук. В 1851 г. Семенов защитил магистерскую диссертацию по ботанике.

Юношеские годы Семенова совпали со знаменательным событием в истории русской географической науки. В 1845 году было основано Русское Географическое общество. К числу его основателей принадлежали такие крупные географы, как К. И. Арсеньев, Ф. П. Литке, И. Ф. Крузенштерн, К. М. Бэр, А. И. Левшин. В 1849 г. в члены общества был избран молодой Семенов.

С 1853 по 1855 г. в Берлинском университете он слушал лекции Риттера и Дове, много занимался геологией как слушатель Бейриха и Розе и как помощник Бейриха в его летних работах по геологическим съемкам. В 1852 году путешествовал пешком по Швейцарии в Бернских Альпах и на озерах: Тунском, Бриенцком и Фирвальдштедтском. В 1854 г. пешком, без проводника, прошел горные проходы, ведущие в Италию и Валлис: Сен—Готард, Сен—Бернар, Гримзель, Фурку и другие. Наблюдал извержение Везувия, на который еще до этого совершил 17 восхождений.

Особое место в географической деятельности Семенова занимают 1856–1857 годы. Это годы его знаменитого путешествия в Тянь—Шань, положившего начало последующим экспедициям в Среднюю и Центральную Азию русских путешественников–географов во второй половине XIX века.

Сведенья о Тянь—Шане (Небесные горы), которыми располагала европейская географическая наука к середине XIX века, хорошо охарактеризованы Г. Е. Грум—Гржимайло: «К пятидесятым годам прошлого столетия всю сумму европейских сведений о Небесном хребте китайцев давала риттерова Азия, а наглядно — карты д’Анвилля в позднейшей переработке Клапрота. Эти знания если не равнялись нулю, то были ничтожны…»

В рамках моего повествования эпизоды путешествия Петра Семёнова в Тянь—Шань будут иметь ограниченный, фрагментарный характер. Акцент будет сделан на наиболее интересных, на мой взгляд, подробностях путешествия на озеро Иссык—Куль, по Боомскому ущелью с рекой Чу, к истокам реки Нарын и к Хан—Тенгри (Повелителю неба) — пирамидальному пику на хребте Тенгри—Таг высотой 7010 м.

 

1

Путешествие в Среднюю Азию было давней, заветной мечтой Петра Семенова. Однако в России обстановка была такова, что по словам путешественника: «Сообщить, кому бы то ни было о моей твердой решимости проникнуть туда было бы с моей стороны крупной ошибкой, так как такое намерение встретило бы сильное противодействие со стороны Министерства иностранных дел, ревниво оберегавшего азиатские страны, лежащие за русскими пределами». И все–таки, при поддержке своих коллег по Русскому Географическому обществу, весной 1856 года Семенов снарядился в свою экспедицию и выехал в сторону Алтая.

В Сибири Пётр Семёнов делает интересные социальные выводы. Крестьяне–старожилы Сибири, выросшие и развивавшиеся на ее просторах, не знавшие крепостной зависимости, имели иной менталитет и более высокий уровень жизни, нежели крестьяне Центральной России. Вот как он пишет об этом: «Избы крестьян южных уездов Тобольской губернии поражали меня своим простором по сравнению с тесными курными избами крестьян черноземных великорусских губерний: обыкновенно они имели шесть окон на улицу, а иногда и до двенадцати, крыты были тесом, а иногда были построены в два этажа.

Попадались и кирпичные крестьянские дома, крытые железом. Пища крестьян была необыкновенно обильна. В самых простых крестьянских избах я находил три и четыре кушанья. Мясная пища состояла из говядины и телятины, домашней птицы и дичи, а также рыбы. К этому присоединялись пельмени — любимое блюдо сибиряков, пшеничный и ржаной хлеб, а также овощи и молочные продукты в неограниченном количестве. При развитии скотоводства и значительных посевах льна и пеньки, самодельная одежда сибирских старожилов также была несравненно лучше одежды крестьян Европейской России».

В июне Семенов добрался до города Омска — административного центра Западносибирского генерал–губернаторства, в состав которого входили две громадные губернии — Тобольская и Томская, а также замыкавшие их с юга военной пограничной линией степные области: территория нынешнего Казахстана и Семипалатинская область. Омск того времени, несмотря на его крупное административное значение, населяли всего шестнадцать тысяч жителей. Губернатором был просвещенный престарелый генерал от инфантерии, герой Отечественной войны 1812 года Густав Христианович Гасфорт.

Он доброжелательно принял Семенова и оказал ему всяческую поддержку. Местным властям предписывалось оказывать самое широкое содействие Петру Семенову в его путешествии и исследованиях, выделять достаточный конвой для поездки в горы Заилийского края, а также посылать вслед за ним топографов для съемки, по возможности, всех его маршрутов.

Невольно отдаешь дань мудрости тридцатилетнего Петра Семенова, который, как показали дальнейшие события, своим поведением умел расположить к себе всех людей, с которыми сводила его судьба: от генерал–губернаторов, офицеров, местных султанов, ханов и баев, до рядовых казаков, простых русских крестьян, кочевников–казахов и киргизов.

В Омске он познакомился с двумя талантливыми молодыми офицерами, недавно окончившими Омский кадетский корпус. Один из них, Григорий Николаевич Потанин исследователь Сибири и Центральной Азии — был родом казак и, по словам Семенова, человек любознательный, трудолюбивый, совершенно идеальной душевной чистотой и честности. Другим был Чокан Валиханов — казах, родом из Средней орды, он был внуком последнего хана Валия и правнуком знаменитого Аблай–хана, потомка Чингисхана. Обладая выдающимися способностями, Валиханов в Петербурге, под влиянием Семенова, слушал лекции в университете и так хорошо освоился с французским и немецким языками, что сделался замечательным эрудитом по истории Востока и в особенности народов соплеменных казахам. Из него вышел бы замечательный ученый, если бы смерть, вызванная чахоткой, не похитила его преждевременно, на двадцать восьмом году жизни.

Чокан Валиханов явился первым исследователем, который записал, а затем перевел на русский язык отдельные главы эпоса «Манас» и тем самым открыл широкой общественности и ученому миру величайший памятник киргизского устного творчества, насчитывающий полмиллиона строк. В июне 1858 года, под видом купца, он присоединился к каравану, направлявшемуся из Семипалатинска в Кашгар. По итогам экспедиции был написан отчет «О состоянии Алтышара, или шести восточных городов китайской провинции Нань–лу (1858–1859)». Труд был высоко оценен востоковедами России и вскоре переиздан на английском языке.

Интересно, что путь Чокана Валиханова повторил Лавр Корнилов, Отец Корнилова — иртышский казак, мать — крещеная казашка из рода Аргын. По окончании Николаевской академии Генштаба капитан Корнилов, пользуясь своей азиатской внешностью и знанием шести восточных языков, в конце XIX — начале XX веков совершил разведывательные экспедиции в Персию, Афганистан, Кашгар, Китай и Индию. Его книга «Кашгария, или Восточный Туркестан» стала весомым вкладом в географию, этнографию, в военную и геополитическую науку, принесла автору заслуженный успех, была замечена британскими специалистами и, как и труды Валиханова, немедленно переизданы в Англии. Картографический материал «Военный отчет по Кашгарии» 1907 года представляет собой планы городов и укреплений Восточного Туркестана.

Седьмого июня Петр Семенов приехал в город Барнаул, расположенный на левом берегу Оби. Общество в Барнауле состояло из хорошо образованных и культурных горных и лесных инженеров и их семей. Широта познания горных инженеров Алтайского горного округа проявлялось в их знакомстве с научной и художественной литературой, а об их эстетических наклонностях свидетельствовало процветание Барнаульского любительского театра. Одним словом, Барнаул был в то время, бесспорно, самым культурным уголком Сибири, за что Семенов прозвал его «сибирскими Афинами».

В начале августа Семенов прибыл в Семипалатинск, где встретил самый предупредительный прием со стороны губернатора, генерал–майора Генерального штаба Панова. Адъютант Панова, у которого остановился Семенов, приготовил сюрприз: совершенно неожиданно он представил ему у себя на квартире одетого в солдатскую шинель своего петербургского приятеля — Федора Михайловича Достоевского, находившегося в ссылке. Достоевский рассказал ему все, что ему пришлось пережить. При этом он сообщил, что положение свое в Семипалатинске считает вполне сносным благодаря добрым отношениям к нему не только своего прямого начальника, батальонного командира, но и всей семипалатинской администрации. Надо заметить, что в Сибири вообще к поднадзорным или находившимся уже на свободе ссыльным начальство в то время, относилось благодушно. Писатель был арестован в 1849 году в связи с «делом Петрашевского».

Петрашевцы — «вольнодумцы», участники собрания у Буташевича—Петрашевского. Лишь некоторые из них имели замыслы революционного характера. Значительная часть осужденных понесла наказание только за распространение письма Белинского к Гоголю.

Хотя Достоевский отрицал свою вину, суд признал его «одним из важнейших преступников». Всего, по делу петрашевцев были арестованы около сорока человек, из них 21 приговорен к расстрелу. 22 декабря 1849 года они были привезены из Петропавловской крепости на Семеновский плац, на котором был инсценирован расстрел, после чего был зачитан новый приговор — каторга, ссылка и т. п. Достоевский был приговорен к каторге сроком на четыре года с последующей отдачей в рядовые. В январе 1850 года, во время короткого пребывания в Тобольске, по пути к месту каторги, писатель встретился с женами сосланных декабристов: Муравьевой, Анненковой и Фонвизиной. Женщины подарили ему Евангелие, которое он хранил всю жизнь.

Годы каторги Достоевский провел в Омске. В 1854 году был освобожден и отправлен в Семипалатинск рядовым в седьмой линейный сибирский батальон. Во время службы в Семипалатинске он подружился с Чоканом Валихановым. Там молодому писателю и молодому ученому поставлен общий памятник. В Петербург Достоевский вернулся в 1860 году.

 

2

Из Семипалатинска Семенов направился в город Копал и достиг его 11 августа. Город, основанный князем Горчаковым, к тому времени существовал пятнадцать лет, в нем было более 700 домов с деревянной церковью на площади. Начальник Копальского округа полковник Абакумов принял Семенова приветливо и радушно. Он, по словам путешественника, был выдающейся личностью, имевшей заслуги перед наукой в качестве натуралиста.

Копал… предо мной фотография деда по материнской линии — Широкова Михаила Фроловича. Она датирована 24 октября 1915 года. На ней бравые семиреченские казаки: мой дед и его сослуживцы — Плаксин Василий Никифорович и Рогов Макар Петрович. Эти данные дед аккуратно записал на обороте фото.

Из Копала Петр Семенов продолжил путешествие в направлении военного укрепления Верный. По пути, в районе пикета Карабулак, по берегам реки Каратал он ознакомился с оседлыми поселками чолоказаков. Под этим названием подразумевались русские–выходцы из Ташкента, которые основали оседлые поселения в степи, взяв в жены казашек. Но это были не ташкентские узбеки, а беглые из Сибири русские ссыльнопоселенцы, долго прожившие в Ташкенте и, наконец, образовавшие в конце сороковых — пятидесятых годах земледельческую колонию на краю Российской империи, под сенью легальной русской земледельческой колонии — Копала. Поселки эти состояли из тщательно выбеленных мазанок с плоскими крышами и печами, приспособленных для зимнего проживания.

Чолоказаки обзавелись казахскими женами тем же путем, каким римляне — сабинянками: одних похитили с их согласия, других с уплатой калыма. Казаки очень хвалили умелость чолоказаков не только в полевых работах, ирригации и скотоводстве, но и в садоводстве и строительстве. Петр Семенов познакомился с главой одного из самовольно построенных поселков. Звали его Чубар–мулла, ему было 80 лет. На его лице явно просматривались следы вытравленных клейм. Он рассказал Петру Семенову свою историю. Сбежал из Сибири в Среднюю Азию. Поселившись в Ташкенте еще в 1830‑х годах, он нашел там кусок хлеба, занимаясь земледельем, садоводством и вообще сельскохозяйственными работами. Невольно возникает мысль: Ташкент всегда был хлебным городом!

У богатых ташкентских узбеков беглых русских работников было много и они все знали друг друга. В 1842 году до них дошли слухи о том, что в Семиречье возникло цветущее русское земледельческое поселение Копал. Чубар–мулла, человек отважный и предприимчивый, много лет страдавший на чужбине от тоски по родине, решил привести в исполнение, зародившееся в нем непреодолимое желание посмотреть на эту новую богатую окраину русской земли и, если возможно, поселиться в ней для того, чтобы, по крайней мере, умереть на родной земле. Он запасся тремя верблюдами, навьючил их ташкентским товаром — изюмом, шепталой, фисташками и ташкентскими тканями, беспрепятственно добрался до Семиречья, сбыл здесь с выгодой свой товар, запасся в Копале русским товаром, с которым вернулся в Ташкент. По дороге он встретил особенное гостеприимство и временный заработок у русских казаков на Каратале и, облюбовав совершенно свободные места, удобные для орошения и земледелия, решился поселиться вместе со своими земляками, товарищами–беглецами из России, под именем ташкентских выходцев — чолоказаков. По возвращении в Ташкент он собрал большой караван из нескольких десятков верблюдов и не меньшего числа чолоказаков с большим количеством ташкентских товаров, из коих самым ходким был изюм, так как из него копальские казаки курили водку. С тех пор русские чолоказаки окончательно поселились на Каратале. Второму поколению было уже от 10 до 17 лет.

Во все время своих путешествий Петр Семенов активно занимался ботанической и географической работой. Вот как он описывает один из бесчисленных эпизодов своей деятельности по пути в Верный: «Двадцать седьмого августа я предпочел взобраться на горный хребет Аламан. Притом главная вершина Аламана была так расположена, что вид с нее со всех сторон был самый обширный и для исследователя географии страны самый поучительный, и простирался далеко за китайские пределы и за самую главную реку Семиречья — Или. Казахский султан Адамсарт вызвался проводить меня на вершину Аламана в сопровождении одного джигита, а я взял с собой из Коксуйского поселка двух казаков. Пятнадцать верст мы сделали на прекрасных лошадях султана по дороге от Коксуйского пикета к Терсаканскому, а затем переехали вброд быструю реку Коктал и стали подниматься на Аламан. Дорога шла через скалистые ущелья вдоль ручья, падающего водопадом. Подъем занял четыре часа. Около полудня достигли мы вершины хребта у снеговой поляны, над которой круто возвышалась груда сиенитовых скал колоссальной величины. Кругом, в полном цвету альпийская растительность алтайского типа. На вершине Аламанского хребта я провел четыре часа за сбором растений, образцов горных пород и в производстве гипсометрических наблюдений. В четыре часа пополудни мы начали спускаться с Аламана по другой, более прямой дороге, по крутым обрывам, мимо ужасных пропастей. Вдоль ущелья крутые скаты поросли казачьим можжевельником (JuniperusSabina), ниже зоны распространения которого появилась жимолость (Lonikeraxuljsteum) и черемуха (Prunuspadus). Уже было совершенно темно, когда мы достигли своего спуска и направились к ночлегу в одном из аулов Адамсарта. Когда мы вошли в юрту, расположившуюся на лугу, то нашли там разостланными богатые ташкентские ковры, приготовленные для нашего ночлега. Скоро загорелся и приветливый огонек посреди юрты, принадлежавшей, не султану, а богатейшему из жителей этого аула. Общество, окружавшее очаг, состояло, кроме прибывших со мной, из хозяина юрты, двух почетнейших жителей аула и двух чолоказаков. Султан совершил свою молитву, затем нам подали красивые бухарские медные кумганы (рукомойники). Мы вымыли руки и принялись за ужин. Прежде всего, в больших фарфоровых пиалах нам подали кумыс, потом чай, а затем было подано обычное выражение гостеприимства — баранина.

После полуночи я был пробужден страшной тревогой: послышались крики людей, отчаянный лай собак, ржанье лошадей, рев быков и верблюдов. Возле юрты раздался выстрел и крики: «аю», «аю», это был медведь, забравшийся в стадо овец. Испуганный выстрелом, медведь кинулся в бегство, похитив барана».

Тридцатого августа вечером Петр Семенов подъезжал к Верному вдоль подгорья северного склона исполинского горного хребта протяженностью более 450 километров — Заилийского Алатау, переходящего далее в Киргизское Ала—Тоо. Этот горный хребет высотой от 3 до 5 тысяч метров украшен вечными снежными вершинами.

Военное укрепление Верный в то время находилось в начальной стадии своего обустройства. Предыстория Верного такова. Заилийский край являлся лучшим по климату и плодородию почвы уголок Западно — Сибирского губернаторства. На тот момент он был спорной территорией между российскими подданными: казахами Большой орды, киргизскими племенами правого крыла, китайскими подданными племенем Бугу и кокандскими подданными племенем Сары–багыш. Отважные и предприимчивые казахские султаны Большой орды охотно вызвались быть первопроходцами в занятии оспариваемого у них киргизами подгорья, альпийские луга которого посещались ими с тех пор, как они почувствовали за собой твердый оплот в русской колонизации Семиреченского края.

Генерал–губернатор Западной Сибири Густав Христианович Гасфорт осенью 1854 года из Омска послал за реку Или рекогносцировочный отряд, состоявший из одного батальона пехоты и трех сотен казаков. Экспедиция завершилась успешно. Они нашли в семидесяти верстах от реки Или, у самого подножья Заилийского Алатау, при выходе из гор речки Алматы, прекрасное место для русского поселения, началом которому послужило основание укрепления Верное. Летом 1856 года войска и казаки окончательно водворились на месте и занялись рубкой леса в Алматинской долине для первых необходимых построек. Первая встреча русских переселенцев с дикокаменными киргизами, откочевавшими на юго–запад, была неприятной. В одну из ночей сильная киргизская барымта (разбойничья шайка) в пятнадцати верстах от Верного угнала табун русских лошадей, убив 12 охранявших их казаков, головы которых, с целью устрашения, были найдены на пиках.

Настоящая колонизация Верного семейными казаками и крестьянами началось весной 1857 года. Приставом Большой орды, а, следовательно, и начальником всего Заилийского края был полковник Хоментовский Михаил Михайлович успешный воспитанник Пажеского корпуса. За заслуги в освоении Семиречья, строительстве и благоустройстве Верного был награждён орденами Св. Анны 2- ой степени (1855) и Св. Владимира 4-ой степени (1857). В 1862 году назначается командиром лейб — драгунского Ея Величества полка. В 1882 году был предводителем Минского уездного дворянства, генерал — майор в отставке.

Позднее П. П. Семёнов Тян—Шанский писал: «Образованный полковник Хоментовский при своих дарованиях был выдающимся человеком». Ф. М. Достоевский добавлял: «Человек превосходный, благороднейший». Петра Семенова он встретил очень приветливо, они быстро сошлись на лагерных Петергофских воспоминаниях.

Дальнейший путь Петра Семенова лежал в сторону западной оконечность Иссык—Куля. Это была предварительная, разведочная экспедиция. На восточной оконечности озера было неспокойно. Вследствие продолжительной и кровавой распри между двумя соседними племенами Сары багыш и Бугу, можно было наткнуться на многочисленные блуждающие конные барымты той или иной стороны.

Экспедиция была снаряжена в два дня. В свое распоряжение Петр Семенов получил десять конвойных казаков, двух казахов–проводников, трех вьючных лошадей и верблюдов. Второго сентября тронулись в путь. На другой день произошла неприятность. Из густых зарослей арчи вспугнули двух тигров. Казаки–охотники решили их выследить. Один из тигров из засады набросился на казака. Его отбили у тигра покалеченным и срочно вернули в Верный. Там, в госпитале, ему пришлось отнять руку.

Опуская все подробности интересного пути, остановимся на том, что восьмого сентября перед Петром Семеновым открылся замечательный вид на Иссык—Куль. С юга синяя гладь озера была замкнута непрерывной цепью снежных исполинов Терскей—Алатау, стоявшего крутой стеной. Снежные вершины, которыми он был увенчан, образовали нигде не прерывающуюся гряду, а так как основания их, за дальностью скрывались за горизонтом, то снежные вершины казались выходящими прямо из темно–синих вод.

На следующий день экспедиция спустилась к озеру. Вот как описывает свою первую встречу с Иссык—Кулем Петр Семенов: «Вода озера на вид была прекрасна по своей прозрачности и светло–голубому цвету, но она была солоновата и не пригодна для питья. На западе озеро казалось беспредельным. На северной стороне виднелись красивые бухты. Островов на озере не было. Мы дошли до Иссык—Куля в 4 часа пополудни и охотно остались бы здесь до следующего дня, но ночевать на берегу озера было бы слишком опасно. О приходе нашем на Иссык—Куль могли уже знать киргизы, утром мы уже видели издали одного всадника. Всякая барымта заметила бы наши огни. Поэтому решено было не оставаться здесь на ночлег, а направиться к прежней стоянке и затем вернуться в Верный». Шестнадцатого сентября экспедиция благополучно вернулась в Верный. Позднее, в пору моей молодости, путь из проделанный Петром Семёновым из Верного на Иссык—Куль станет туристическим маршрутом.

Хоментовский очень обрадовался возвращению Петра Семенова, тем более, что в его отсутствие произошли важные события. Отношения на юго–западе с соседними киргизским племенем сарыбагышей были натянутыми, и они продолжали свои хищнические набеги (барымта) на еще недостаточно прочно укрепленный Заилийский край. В особенности вывело из себя Хоментовского разграбление русского торгового каравана неподалеку от Верного, шедшего в Ташкент, а также непрекращающаяся киргизская «барымта», направленная против российских подданных — казахов Большой орды.

Отважный Хоментовский быстро решился дать адекватный ответ. Он предпринял поход на сарыбагышские аулы в Чуйской долине, с целью «расчебарить» их, то есть отнять у них табуны и стада для компенсации казахских убытков. Отряд Хоментовского состоял из трех сотен казаков, одной роты пехоты, посаженной на лошадей, казахов Большой орды, двух горных пушек и нескольких ракетных станков. Отряд благополучно спустился в долину реки Чу, ниже кокандского укрепления Токмак. Здесь, на кочевьях, он застал киргизов, разгромил их аулы, овладел их табунами и стадами и отправился в обратный путь. Киргизы, вначале бежавшие, собрались в огромном количестве и бросались в атаку на растянувшийся отряд Хоментовского, при этом часть раненых, попавших им под руку, были изрублены на куски. Подобное зверство сарыбагышей проявилось по отношению к мирным, беззащитным русским крестьянам через 60 лет, во время восстания 1916 года.

В ответ ракетные станки, пушки и огонь казаков нанесли сарыбагышам большие потери. Потери отряда, вместе с тяжелоранеными, составили 17 человек. Этот молниеносный поход Хоментовского произвел очень сильное впечатление на сарыбагышей, но так и не изменил их натуру.

Для Петра Семенова главной целью экспедиции на Иссык—Куль было установить существующее соотношение между озером и рекой Чу, на западной оконечности Иссык—Куля. Не откладывая, он решился на экспедицию теперь уже по Боомскому ущелью и реке Чу, на западную оконечность Иссык—Куля с возвращением в Верный через известные теперь ему проходы Заилийского Алатау.

Каким же надо было обладать мужеством, чтобы решиться на этот поход по горячим следам Хоментовского, по почти бездорожному Боомскому ущелью, в котором можно было встретиться с озлобленными врагами, хотя большая часть из них, как оказалось, поспешно откочевала на Иссык—Куль.

Двадцать первого сентября экспедиция в составе 90 казаков, двух казахов–проводников и 20 вьючных лошадей двинулась в путь вдоль подножья Заилийского Алатау. Проехали верст сорок, как вдруг вдали послышались отчаянные крики, взывавшие о помощи — киргизская «барымта» грабила небольшой узбекский караван, который шел в Верный. Когда казаки прискакали на помощь каравану — сарыбагыши успели сбежать. Погоня была безуспешной.

Двадцать шестого сентября вечером экспедиция Петра Семенова незамеченная и без приключений вошла в дикое Боомское ущелье. Об этом он писал: «Когда мы вошли в ущелье, оно довольно скоро сузилось так, что по правому берегу Чу, на котором мы находились, следовать было невозможно, потому что каменные утесы громадной высоты опускались в реку совершенно отвесно. Мы вынуждены были перейти вброд бурное течение реки на левый берег, но затем такое же препятствие заставило нас перейти опять на правый берег. Движение вперед было до крайности затруднено тем, что наша тропинка не могла следовать непрерывно вдоль берега Чу, приходилось подниматься на боковые стены этого каменного коридора, по опасным тропинкам, обходящим сверху отвесные обрывы. Мы совершали эти обходы пешком, ведя в поводу своих лошадей, развьючивая вьючных лошадей и перенося вьюки на руках. Кое–где вместо этих обходов мы шли вброд у подошвы обрыва, против бурного течения реки, с ежеминутной опасностью для каждого из нас быть снесенным ее бешеным течением». Таким было Боомское ущелье и река Чу, в 1857 году.

В свое время, я был приятно удивлен тем, насколько точную характеристику реке Чу дал россиянин, поэт Степан Щипачев в своем одноименном стихотворении:

Да, такова печальная участь реки Чу, которая лишь в стародавние времена впадала в Сырдарью. Мне приходилось бывать в низовьях Чу — там отменная рыбалка. Среди песков и саксаула там, небольшой поток воды превращается в небольшие озёра заросшие камышом.

Кстати, такая же судьба постигла реки Зеравшан, Каршидарья, Теджен, Мургаб, впадавшие когда — то в Амударью, причина тому — изменение климата и хозяйственная деятельность человека. Теперь, некогда могучие реки Сырдарья и Амударья, разобранные на полив, не впадают в Аральское море, поэтому оно превратилось в солончаковое блюдо среди песков.

 

3

В настоящее время, по Боомскому ущелью на Иссык—Куль мчатся автомобили и ходят поезда. Однако, до 1948 года, отсутствие железной дороги существенно сдерживало экономическое развитие Иссык–кульского и Тянь—Шанского регионов. В 1941 году было принято решение о строительстве железной дороги п. Кант — г. Рыбачье протяженностью 158 километров. Поселок Кант в Чуйской долине расположен на высоте 700 метров выше уровня моря. Город Рыбачье, на западной оконечности Иссык—Куля — на уровне 1800 метров. Кант — это, конечно, не в честь кенигсбергского философа Эммануила Канта, а в честь сахарного завода («кант» — по–киргизски «сахар»).

В 1942 году в эксплуатацию был сдан участок Кант — Быстровка протяженностью 87 километров. Как видите, война не приостановила ход строительства. По этому поводу в адрес тогдашнего политического руководства страны и народа остается только повторить: «Да, были люди в наше время!». Неоднозначна личности Сталина, но сам факт, что строительство железной дороги продолжалось в трудных условиях войны в расчете на перспективу говорит о многом. Затем появилось Постановление СНК СССР «О строительстве Ворошиловской гидроэлектростанции в Киргизской ССР» от 6 июня 1942 г. подписанной Сталиным и введённой в эксплуатацию в июле 1943 года. Затем строительство каскада Аламединских ГЭС. С полной нагрузкой работали заводы ВПК, прибывшие из России в начале войны и срочно запущенные прямо под открытым небом.

Сейчас, разрушив промышленность и уничтожив сельское хозяйство, либеральная власть, в условиях мирного времени, четверть века рассказывает народу байки о грядущих инновациях, модернизациях, импортозамещениях и прочем. При этом страна, ограничив свою экономическую деятельность экспортом сырья на Запад и распродажей последней государственной собственности созданной народом в советский период времени, топчется на месте или деградирует. Но при этом есть и «достижения» — самый длинный список миллиардеров в мире одной породы, которым плевать «эту страну».

Однако вернемся к железной дороге. До города Рыбачье на Иссык—Куле, в 1942 году оставалось построить 71 километр, в том числе 60 километров труднейшей трассы по Боомскому ущелью. Это строительство продолжилось до 1948 года. Если бы посмотреть карту строительства железной дороги 1942 года, лежавшую на столе начальника строительства Бориса Исидоровича Дёмина, можно было бы увидеть: вдоль горных извилин бегут три ленточки. Одна, голубая, очень извилистая, повторяет каждый изгиб ущелья — это река Чу. Другая, две тонких черных колейки, чуть–чуть глаже, чем извилины голубой ленточки, но тоже в петлях и зигзагах — это старое шоссе. И, наконец, третья, густая черная черта, почти ровная по сравнению с кривизной реки и шоссе, местами пересекающая их или тесно идущая бок о бок с ними — это трасса новой железной дороги. Даже взгляду тесно на таком малом пространстве, по которому бегут эти три линии. Как ухитрялись в этом коридоре между косых изломов гор — не мягких, а крепких, из темно–лилового и темно–зеленого порфира, черного диорита, красновато–серого гранита — как умудрились здесь улечься сразу и река, и шоссе, и рельсовая колея?

Трудности, встреченные здесь строителями, были настолько велики, а способы их преодоления настолько новы, остроумны и смелы, что маленькая и, казалось бы, незначительная стройка Быстровка — Рыбачье на самом деле явилась уникальным инженерным сооружением, на тот момент не имеющим себе равных в мире. Прокладывалась не только трасса железной дороги, но и принимались меры к тому, чтобы сверху исключить каменные осыпи. Для этого вершины скал взрывали, поднимали туда экскаваторы, которые убирали все лишнее, а на крутых косогорах люди вручную, ломами и лопатами спускали вниз валуны и породу. Заодно, в ходе работ по строительству железной дороги, шла реконструкция автомобильной дороги.

История сохранила имена некоторых передовиков этого уникального строительства — лучших экскаваторщиков: бригадиров Набокова и Филимонова, машинистов Куцанова и Сумбаева, помощников машиниста Бисекеева, Липатникова, Сидорова.

Не только географы и геологи хорошо изучили Боомское ущелье: седая древность этого ущелья издавна ведома народным сказителям, акынам и филологам. В районе станции Джил—Арык шел нарастающий подъем — двенадцатикилометровый участок двойной тяги. Джил—Арык — место действия эпоса «Манас». Станция Кыз—Кыя («Невеста и жених»), связана с романтической легендой о погибших влюбленных, бросившихся вниз со скалы. Здесь, чтобы выкроить у камня полоску длиною в один километр производились массовые взрывы на выброс.

На участке строительства Быстровка — Рыбачье пришлось возвести целый комплекс сложнейших сооружений, способствующих изменению неблагоприятных природных условий, с которыми нас впервые ознакомил Петр Петрович Семенов—Тян-Шанский.

Буквально у каждой из ее станций: Мертвая петля, Джил—Арык, Кыз—Кыя, Кок—Мойнак — станций, овеянных древними киргизскими легендами, решались сложнейшие инженерные задачи: искусственная осыпь, массовые взрывы на сброс, отжим реки к противоположному берегу — трудная, напряженная прокладка дороги. Сколько усилий людей многих национальностей вложено в эту стройку! Люди охотно шли на народную стройку, многие остались работать постоянно.

Утром 19 мая 1948 года, в Рыбачьем, празднично одетые люди, шумным потоком потянулись к берегу Иссык—Куля. Строительство высокогорной магистрали было завершено, уложены последние метры стального пути. В воздухе полощутся полотнища знамен и лозунгов, звенят песни. Залитые яркими лучами солнца, до самого горизонта простираются голубые просторы озера Иссык—Куль — «Киргизского моря», вдали сверкают покрытые вечными снегами вершины Тянь—Шаня.

И вот, за пригорком показался дымок, стали видны очертания поезда. Он подходил все ближе и ближе. Раздался пронзительный гудок, и состав остановился у празднично украшенной арки. Путь поезду преградила красная лента. Собралось около пяти тысяч человек. Среди присутствующих — гости колхозов Фрунзенской, Иссык—Кульской, Тянь—Шанской областей. Председатель Совета Министров Киргизской ССР И. Р. Раззаков, в сопровождении начальника строительства Б. И. Дёмина, подходят к арке и под гром аплодисментов и крики «ура!» перерезает красную ленту. Путь свободен!

Поезд, оглашая берега Иссык—Куля долгим торжественным гудком, подходит к станции Рыбачье. Первый состав, доставивший 200 тонн оборудования и материалов для предприятий и строек Иссык–кульской области принял начальник эксплуатации новой дороги В. А. Другов и начальник станции С. В. Ванюхин.

Затем состоялся торжественный митинг. Зачитывается поздравительное письмо Президиума Верховного Совета Киргизской ССР, Совета Министров Киргизской ССР, Центрального Комитета КП(б) Киргизии. В этом письме было сказано:

«Президиум Верховного Совета Киргизской ССР, Совет Министров Киргизской ССР, Центральный комитет КП(б) Киргизии горячо поздравляют рабочих, работниц, инженерно–технических работников, служащих строительства железной дороги Кант — Рыбачье с крупной производственной победой — окончанием укладки пути и открытием рабочего движения на всем протяжении железнодорожной линии. Коллектив строителей в трудных горных условиях, при активной помощи колхозников и комсомольцев республики, выполнил большую работу: произвел свыше шести миллионов семисот тысяч кубометров земляных работ, из них один миллион сто тысяч в скальных грунтах, уложил 158 километров железнодорожного пути, выполнил свыше 70 тысяч кубометров берегоукрепительных работ, построил водоотводные дамбы и регуляционные сооружения, большое количество мостов и труб, установил на всем протяжении линию связи. Преодолевая многочисленные трудности, строители дороги ввели в действие один из важных объектов послевоенной пятилетки, связав богатейшие области республики со всей страной. Железная дорога Кант — Рыбачье даст возможность быстро освоить огромные богатства Тянь—Шаня и Иссык–кульской котловины, и поставить их на службу дальнейшего развития промышленности и сельского хозяйства Киргизии и материального благосостояния трудящихся». Да, это было историческое событие!

С Боомским ущельем у меня связано воспоминание детства — небольшая достопримечательность под названием «Хитрый домик». В 50 е годы это была общепитовская точка — столовая с буфетом. «Хитрый домик» находился на пятачке между бурной рекой Чу, и склоном горы. Могу предположить, что это заведение, как столовая, возникло именно в период строительства железной дороги на участке Быстровка — Рыбачье.

Иногда отец, работавший в Нарыне с 1951 по 1955 годы начальником Тянь—Шанской областной конторы связи, брал меня с собой в столицу, и мы, измученные многочасовой грунтовой дорожной тряской, всегда останавливались в «Хитром домике» отдохнуть и пообедать. Там, была отменная кухня с азиатскими блюдами: шурпа, плов, лагман, манты и нашими — европейскими: борщ, пельмени, котлеты, гуляш и т. д. «Хитрый домик» процветал, там всегда было многолюдно, накурено, шумно. Шоферы делились дорожными новостями, многие были знакомы друг с другом. Мне это место напоминало чайную из кинофильма «Сказание о земле Сибирской». Водку, как и повсюду тогда, в буфете продавали на разлив. В связи с этим, маленькое отклонение из Нарымского случая. Я, мальчишка, стоял в очереди за хлебом. Тут подходят двое мужчин и просят продавщицу налить им по стакану водки. Очередь, в основном женская, возмущенно зароптала, продавщица невозмутимо разливает водку в стаканы, а мужчины благодушно успокаивают очередь:

— Не волнуйтесь, бабоньки, мы вас не задержим!

И действительно! Они взяли стаканы с водкой и не стали цедить ее, как это принято, а дружно, одним махом вылили ее в горло. Затем закусили конфеткой и удалились. Это действо очень впечатлило меня, можно сказать на всю жизнь!

В «Хитром домике» шоферы, с устатку, для аппетита или за компанию, тоже пили водку из граненых стаканов и это, по тем временам, воспринималось вполне нормально. Пили потому, что на дорогах не было контроля и пить или не пить регламентировалось ненадежным и обманчивым самоконтролем. А впереди, между прочим, для тех, кто выехал из Фрунзе в Нарын, была многочасовая, утомительная горная дорога и перевал Долон (более 3000 м.) — крепче за баранку держись шофер! Но главное — тормоза…

«Хитрый домик», сиротливый и убогий, и поныне служит кому–то убежищем, но ничто не напоминает о его былой популярности. Современные автомобилисты проносятся мимо, не подозревая о том, что с этим обветшалым строением связана пусть маленькая, но легенда.

С самого детства дорога по Боомскому ущелью вела меня на Иссык—Куль, вначале в пионерские лагеря, затем, после школы, до поступления в институт, я два года работал электриком в совхозе «Оргочер», на южном берегу озера. После окончания института, были командировки в Пржевальск, Кочкорку, Нарын, отдых в санатории «Голубой Иссык—Куль» и доме отдыха «Чолпон—Ата» и каждый раз путь лежал через это ущелье — другой дороги нет.

В настоящее время река Чу, перед Боомским ущельем зарегулирована Орто—Токойским водохранилищем, построенном в 1960 году. На этой плотине, в 70‑е годы, мне, в составе бригады наладчиков, пришлось поработать — в тело плотины мы устанавливали датчики, сигнализирующие о ее состоянии.

Первые годы после переезда в Россию, когда ностальгия особенно донимала меня, я часто вспоминал Боомское ущелье, каждый поворот дороги, каждый придорожный кустик.

 

4

Однако вернемся к Петру Семенову, его положение было куда хуже моей ностальгии. В одной из тесных котловин экспедиция была вынуждена заночевать. На вершинах ущелья были выставлены казачьи пикеты, так как киргизы могли бы истребить отряд, сбрасывая вниз обломки скал, нависавшие над ущельем. Петр Семенов признается: «Я напрасно старался уснуть в своей палатке под шум водопадов, образуемых Чу. Ночь, проведенная мной в Боомском ущелье, была едва ли не самой тревожной в моей жизни. На мне лежала ответственность за жизнь почти сотни людей и за успех всего предприятия».

На следующее утро несколько часов пути были еще столь же затруднительными, как и накануне, но затем стены ущелья стали раздвигаться и оно превратилось в долину с более мягкими склонами. Всем встречным киргизам переводчики внушали мысль о том, что русские не имеют никаких враждебных намерений, а едут в гости к главному манапу сарыбагышей Умбет–алы с которым представитель из самого Петербурга хочет быть тамыром (другом).

Подъезжая к Иссык—Кулю, отряд очутился среди несметной массы киргизских табунов и стад — пришлось расчищать дорогу среди этой массы животных. А далее, все пространство между рекой Чу, и берегом Иссык—Куля было занято бесчисленным количеством юрт.

Если остановиться на этом месте повествования Петра Семенова, то невольно приходишь к мысли — как же изменился климат! Сейчас здесь не прокормить «несметные табуны и стада». Эта местность с предгорьями на восток вдоль озера километров 40, представляют собой полупустыню, которая вместе с городом Рыбачье, периодически, как в аэродинамической трубе, продувается Уланом (так называется местный ветер).

В ауле уже знали о приближении отряда. Почти все племя сарыбагышей собралось возле аула Умбет–алы на печальную тризну по поводу гибели соплеменников в стычке с Хоментовским. Петру Семенову была приготовлена прекрасная юрта. Когда он уселся на богатые ковры, в юрту вошли брат и дядя манапа с другими почетными лицами, они сообщили, что Умбет–алы нет, но они уполномочены вести переговоры.

Петр Семенов заявил им, что приехал издалека, из столицы России, посмотреть, как живут русские переселенцы на далекой границе и только тут узнал о происшедшем столкновении. Он заявило том, что, по его мнению, между русскими и киргизами должны установиться добрососедские отношения, и что вести «барымты» против русских и их подданных — казахов Большой орды, так легко могущие перейти в войну, соседям не следует. Он гарантировал, что русские первыми никогда не нападали и не нападут на киргизов. Вот почему он приехал к Умбет–алы, с целью стать его тамыром (другом) и просил передать ему подарки.

День прошел в разговорах и угощениях. Семейство Умбет–алы одарило гостя тремя прекрасными конями, таким образом, по киргизскому обычаю, Умбет–алы стал тамыром Петра Семенова.

Далее он вспоминает: «На другой день, 27 сентября, я поднялся в пять часов утра и выехали из аула в сопровождении моего переводчика, казака и двух сарыбагышевских проводников. Мне не терпелось достигнуть одной из главных целей моего посещения западной оконечности Иссык—Куля, а именно, уяснения гидрографических отношений между озером, рекой Чу, и речкой Кутемалды, о которой уже знал Гумбольдт по сведениям, собранным им в 1829 году в Семипалатинске от бухарских и ташкентских купцов. Во время моего пребывания в Берлине (1853 г.) географы полагали, что озеро Иссык—Куль имело сток, но этим стоком одни считали реку Чу, а другие, по распространенным Гумбольдтом сведениям, речку Кутемалды, которая, якобы, выходит из озера и впадает в Чу. Мы доехали в то место, где река Чу, текущая по иссык–кульскому плоскогорью с юга на север, круто меняет свое направление в западное и вторгается в Боомское ущелье.

Таким образом, все разъяснилось! Главная составная ветвь мощной реки Чу, берет начало под названием Кочкора в Тянь—Шанских горах, выходит из поперечной долины в иссык–кульское плоскогорье, но, не следуя естественному уклону, поворачивает на запад в Боомское ущелье. К востоку от этого поворота я увидел болотистую местность, из которой в Иссык—Куль по естественному уклону текла маленькая речка Кутемалды, имевшая не более шести верст протяженности. Кутемалды — значит «мокрый зад». Сопровождавшие меня сарыбагыши объяснили мне название речки тем, что она так мелководна, кто вздумал бы сесть посреди нее, обмочил бы себе только зад.

Я доехал до устья речки и повернув по берегу озера, вернулся в аул Умбет—Алы, вполне убедившись, что озеро Иссык—Куль стока не имеет и что оно в настоящее время не питает реку Чу. Мощная река эта образуется из двух главных ветвей: Кочкора, берущего начало в вечных снегах Тянь—Шаня и Кебина, текущего из вечных снегов из продольной долины Заилийского Алатау. Само собой разумеется, что если бы представить себе уровень озера повысившегося всего только от 15 до 20 метров, то река Чу, сделалась бы стоком Иссык—Куля; но было ли это когда–нибудь, я отложил всякие размышления до поездки в бассейн озера в следующем, 1857 году. Главная цель моя была достигнута, а безопасность вверенных мне людей требовала неотложного возвращения в Верный».

Давно уже нет следов речки Кутемалды, хотя 60 лет назад это «болотистое место» существовало. Мы, подростки, связывали его с бытовавшей тогда легендой о том, что во время восстания киргизов в 1916 году, киргизы пытались прорыть ложе и спустить озеро в Чуйскую долину.

Термин «мощная река Чу» тоже не соответствует действительности — сток рек Кочкора и Кемина уже далеко не тот. Помелел и Иссык—Куль — вода рек и ручьев, питающих озеро, разбирается на полив. Я помню свое пребывание в пионерском лагере геологов, на северном берегу Иссык—Куля в начале 50‑х годов. В метрах в ста от берега находился небольшой островок, на который мы плавали на лодках. Глубина озера в том месте была метра полтора. Сейчас к острову ведет прогулочная аллейка, потребовавшая минимальных усилий для ее отсыпки.

Вернувшись в аул, Петр Семенов поднял свой отряд и, дружески распростившись с гостеприимными тамырами, выехал в обратный путь «в Россию» — как говорили казаки. Поднявшись на южную цепь Заилийского Алатау, путешественник на прощанье с восторгом любовался дивной красотой озера и поднимавшегося за озером высокого снежного хребта. Первого октября экспедиция благополучно вернулась в Верный.

 

5

Зиму 1856/57 года Петр Семенов провел в гостеприимном Барнауле, работая над разборкой богатых ботанических и геологических коллекций. В конце апреля 1857 года он, вместе с художником Кошаровым, отправился во второе свое путешествие в Тянь—Шань. Четырнадцатого мая он прибыл в Верный.

В это время положение на Иссык—Куле было следующим. Война между племенами Сары–багыш и Бугу была в самом разгаре. Номинальные подданные Китая — бугунцы, вытесненные кокандскими подданными — сарыбагышами из всего бассейна Иссык—Куля, стремились вернуть себе принадлежавшую им восточную половину иссык–кульского бассейна, а потому решили вступить в переговоры с приставом казахской Большой орды о принятии их в русское подданство, обуславливая это подданство оказанием им немедленной помощи от врагов их одолевавших. Это было, по отношению к киргизам, началом того процесса, через который прошла вся Казахская степь.

В Верном, предоставить помощь бугунцам решено было следующим образом: к экспедиции Петра Семенова, состоящей из полусотни казаков, присовокупить ополчение казахов из 1500 всадников отважного султана Большой орды Тезека, к которому ранее уже обращались бугунцы за помощью. Такая комбинация, к тому же, обеспечивала цель Петра Семенова проникнуть вглубь Тянь—Шаня.

Из Верного экспедиция в составе 58 человек, 12 верблюдов, 70 лошадей, в сопровождении отряда Тезека отправилась в путь 29 мая. Седьмого июня экспедиция достигла кочевий бугунского манапа Буранбая, который встретил Петра Семенова необыкновенно приветливо. Радость Буранбая по поводу прибытия русской помощи объяснялась критическим его положением, так как вся бывшая ранее в его владении восточная половина бассейна озера была для него потеряна.

Но, как известно, беда не ходит в одиночку. В конце 1856 года сарыбагыши захватили в плен одну из его жен и жен трех его сыновей. А чуть ранее, один из бугунских родов — Кыдык с бием Самкала во главе, состоявшим к Бурунбаю в таких же отношениях, как в Древней Руси удельные князья к Великим, к своему несчастью рассорился с главным манапом и, отделившись от него, решил укочевать со своим родом, численностью в 3000 человек за Тянь—Шань, через Заукинский горный проход. Сарыбагыши, уже занимавшие все южное побережье Иссык—Куля, коварно пропустили мятежных кыдыков на Заукинский горный проход. Но когда те со своими стадами и табунами поднимались на перевал, они напали на них с двух сторон: с тыла, от озера Иссык—Куль — воины Умбет–алы, а спереди, от верховий реки Нарын — воины Тюрегельды. Кыдыки были разгромлены в этом бою. Большинство погибло, часть попала в плен, стада и табуны были захвачены.

Слух о появлении сильного русского отряда у подножья Тянь—Шаня, пришедшего на защиту бугунских владений, облетел как молния весь иссык–кульский бассейн. Распространившиеся слухи, с преувеличением численности и вооружения русских произвели магическое действие. Сарыбагыши быстро снялись с завоеванных у бугунцев земель на обоих побережьях озера и бежали на западную оконечность озера и даже дальше, на реки Чу и Талас.

Таким образом, выполнив без единого выстрела свою политическую миссию, Петр Семенов получил полную возможность осуществить свое намерение проникнуть вглубь Тянь—Шаня. Для охраны Буранбая остался Тезек со своим войском.

Дальнейший путь продолжали 49 казаков, художник Кошаров, 12 киргизских проводников, вожаки верблюдов и 63 верховых лошади. Маршрут экспедиции лежал по южному берегу Иссык—Куля, во внутренний Тянь—Шань до истоков Нарына и на Кунгей—Алатау Путешественник вспоминает: «Одиннадцатого июня мы перешли Джеты—Огуз и стали подниматься на седловидное предгорье, отделявшее главный хребет Тянь—Шаня от передовой ее цепи, которую киргизы называли «Оргочор».

И снова памятные для меня места. У подножья западной оконечности невысокой и не протяженной горной цепи Оргочор я, будучи юношей, проработал два благословенных года (1958–1960) после окончания школы электриком, в одноименном совхозе «Оргочор» — первый мой трудовой стаж. Впрочем, что обидно, при выходе на пенсию «бдительные» Зурабовские (был такой одиозный министр) чиновники, именно эти два года исключили из моего трудового стажа, придравшись к печатям и, тем самым, слегка испоганили светлую память о моем первом трудовом опыте.

«Джеты—Огуз», в переводе «Семь быков», — это небольшая живописная горная долина, над которой нависают семь крутых, высоких надолбов из красного песчаника. Там был расположен профсоюзный курорт с горячими минеральными источниками. Судьба дважды приводила меня туда, но не в качестве отдыхающего.

По пути к Заукинскому горному проходу Петр Семенов попал в урочище Кызыл—Джар, в переводе «Красный яр». Как исторический памятник это урочище было известно уже с VII века нашей эры. В то время, в 630 году, сюда проник первый путешественник–очевидец, доставивший географические сведенья о Тянь—Шане и Иссык—Куле. Это был

буддийский паломник Сюань–цзан, попавший сюда из Ак—Су, одного из городов Семиградья, расположенного на юг от Тянь—Шаня. Путь паломника шел через Тянь—Шань, спускался на южное побережье Иссык—Куля, выходил с западной оконечности на реку Чу, пройдя через Боомское ущелье, достиг верховий реки Талас и страны «Тысячи источников» — «Мин–булак». В этой стране находился Суяб — ставка тюркского хана.

Через столетие, в 748 году, Суяб был разрушен китайцами, а через 18 лет — занят харлуками, народом тюркского племени, которые, как и другие их соплеменники: тукюэ и киргизы, — вышли с Южного Алтая и верхнего Енисея. Племя Джикиль, отделившись от харлуков, основало на Тянь—Шане свою резиденцию Джар (Яр). Понятно, как дорожил престарелый манап Бурунбай, потомок джикильских каганов, местностью Кызыл—Джар.

Петр Семенов возвращал ему родину, бывшую достоянием его предков более тысячи лет, а так же чудные пастбища верховьев Нарына (Яксарта) и Небесного хребта захваченные сарыбагышами. Вот почему старый манап считал русскую экспедицию своим собственным делом и поддерживал ее самым энергичным образом.

По мнению Петра Семенова, все пространство между Тянь—Шанем и Заилийским Алатау, далее оба берега Иссык—Куля, а затем течения рек Чу и Таласа служили самыми торными путями из внутренней нагорной Азии. Китайские летописи уже во II веке до нашей эры повествуют о кочевых народах на северо–западной оконечности Срединной (Китайской) империи. Самыми могущественными и опасными для Китая были гунны, обитавшие здесь с подчиненными им племенами — темными монгольского типа юэ–джисцами и голубоглазыми и русыми усунями.

Усуни владели бассейном Иссык—Куля в течение пяти веков (II век до н. э. III век н. э.), их было более 120 000 семейств. В дальнейшем усуни ассимилировались и покинули театр военных действий. Очевидно, что остатки усуней следует искать среди киргизов и казахов. Кстати, и сегодня среди киргизов встречаются рыжеволосые и светлокожие.

Окончив обзор местности Кызыл—Джар, отряд спустился к Иссык—Кулю, к красивой бухте, куда впадала река Кызыл–су. Погода стояла жаркая, и все кинулись купаться. Бухта поразила путешественников обилием рыбы. Огромные сазаны плескались на поверхности в зарослях водных растений. Казаки шашками рубили рыбу, так что через два часа этот импровизированный способ ловли дал 11 пудов рыбы, из которой была сварена уха на весь отряд, а часть рыбы засолили.

Затем путешествие продолжилось. Восемнадцатого июня, во время подъема в горы по долине Шаты, Петр Семенов увидел, что два проводника, ехавшие впереди, вдруг резко повернули назад, предупреждая об опасности. Семенов, напротив, пришпорил коня и с 15 казаками поскакал навстречу и вскоре ворвался в сарыбагышевскую «барымту», преследовавшую проводников. Врагов было человек тридцать. Те тут же соскочили с коней и легли на землю. Таким образом, совершенно неожиданно, у него оказались пленные. Петр Семенов объявил, что не имеет против них враждебных намерений, отпускает их с условием, что впредь они не пойдут на «барымту» против бугунцев. Двух заложников он оставил у себя, пообещав отпустить на обратном пути.

Двадцатого июня отряд вернулся в аул Буранбая, который приготовил радушную встречу. Он вновь вернулся к теме принятия его в русское подданство со всем племенем и его владениями, куда входила восточная половина бассейна озера Иссык—Куль, все северное подгорье Тянь—Шаня до восточных снегов Небесного хребта с вершиной Хан—Тенгри, которая была одной из главных целей экспедиции 1857 года. Вторая просьба Буранбая состояла в том, чтобы Петр Семенов обратился с письменной просьбой к Умбет–алы вернуть всех пленниц его семейства. Петр Петрович немедленно написал письмо и отправил его с двумя отпущенными заложниками. Забегая вперед, следует отметить, что Умбет–алы возвратил пленниц в распоряжение Петра Семенова и тот вернул их Буранбаю.

 

6

Через три дня подготовка экспедиции к Хан—Тенгри была закончена. В ее состав входили 6 проводников и казаки при 70 свежих лошадях и 10 верблюдах. Двадцать четвертого июля экспедиция вышла из аула Буранбая и к вечеру достигли аула знатного бугунца Балдысана. Балдысан оказал очень радушный прием. По своей природе он был киргизским сибаритом. Миролюбивый, он ценил спокойствие и не принимал участия в кровавой распре бугунцев с сарыбагышами. Наклонности его были артистические. Он страстно любил музыку и среди киргизов считался самым лучшим музыкантом, отлично играл на комузе, охотно слушал песни народных сказителей и импровизаторов, иногда проводя за этим занятием целые ночи.

С особенным удовольствием, в честь путешественника, Балдысан играл на комузе. Кроме того, он пригласил сказителей былин, которые, по словам Петра Семенова, очень монотонно декламировали под комуз. От себя добавлю, что Петр Семенов, наверняка первым из европейцев слушал монологи из ставшего позднее широко известным эпоса «Манас». Именно в такой манере, с разной степенью интонации в зависимости от сюжета, «манасчи» исполняют это произведение, отрывки из которого я с детства слышал по радио, телевидению и на концертах. Затем импровизаторы пели для него песни, в которых, по свидетельству переводчиков из казаков, прославляли поездки Петра Семенова на побережье Иссык—Куля и к истокам Нарына, заставившие сарыбагышей бежать с земель бугунцев.

Двадцать шестого июня, когда экспедиция по реке Кок—Джар достигла вершины горного прохода, Петр Семенов был поражен неожиданным зрелищем. Прямо на юге перед ним возвышался самый величественный из когда–либо виденных им горных хребтов. Вся горная группа Тенгри—Тага («Хребет духов») была видна на всем своем величественном протяжении. Он весь, сверху донизу, состоял из снежных исполинов, которых было не менее тридцати. Небо было совершенно безоблачно, и только на Хан—Тенгри («Царь духов») заметна была небольшая тучка, легким венцом окружавшая ослепительную в своей белизне горную пирамиду немного ниже ее вершины.

Внизу, у подошвы хребта протекала река Сары—Джаз. К удивлению Петра Семенова она брала свое начало не на южной (китайской), а на северной (киргизской) стороне Тянь—Шаня, а затем, обогнув Тенгри—Таг прорывалась через Тянь—Шань и выходила на южную сторону в китайский Туркестан (Кашгарию).

Четыре дня Семенов занимался в этом районе ботаническими и геологическими исследованиями. В долине Сары—Джаза он встретил и подтвердил существование полусказочных «Ovisammonpolli» или на языке киргизов «кочкаров» — снежных баранов. Эта порода колоссальных горных баранов весом до 200 килограммов, впервые была описана знаменитым путешественником ХIII века венецианцем Марко Поло. Соотечественники не поверили ему, и только в первой половине XIX века английский путешественник лейтенант Вуд, проникший на Памир, нашел там черепа с рогами, в точности соответствующие описанным Марко Поло. Однако этих животных зоологи причислили к числу полностью вымерших в историческое время, но, как оказалось, это было не так.

Второго июля экспедиция вернулась к кочевьям Буранбая. Во время трехдневного отдыха Петр Семенов задумал новое путешествие вглубь Тянь—Шаня. Ознакомившись с двумя путями, ведущими через Тянь—Шань в Кашгарию, а именно: первым через Зауку в верховья Нарына, и вторым на Сары—Джаз и Куйлю, — он решил исследовать и третий, лежащий всецело в китайских пределах, а именно Мусартский горный проход.

Шестого июля, в сопровождении 30 казаков он вышел в путь. Однако все пошло не так. Девятого июля, весь «в пене и пыли», их догнал гонец от султана Тезека с известием, которое изменило все планы. Оказалось, что Тезек, вероломно захваченный одним из младших казахских султанов Большой орды Тарыбеком, лежит скованный у него в плену и рискует ежечасно быть убитым или выданным его врагам сарыбагышам.

И здесь вновь проявились благородные качества Петра Семенова, который, не задумываясь, свернул этот второстепенный маршрут, вернулся к Буранбаю, пересел на свежих лошадей и в сопровождении 40 казаков, 200 атбанцев под началом храброго и верного Тезеку Атамкула и 800 бугунских всадников под началом сына Буранбая Эмирзака, поспешил на помощь Тезеку — своему другу и союзнику. Путь в 130 верст головной отряд с двумя запасными оседланными лошадьми прошел за 7 часов с одной получасовой остановкой. После прибытия на место, выяснилось, что Тезек бежал ночью с одним из своих всадников и был уже в безопасности, а Тарыбек сбежал в горы, как только узнал о приближении отряда Петра Семенова. Впрочем, Тарыбека вскоре задержали. В свойственной ему манере, Петр Семенов настоятельно убедил его поехать к Тезеку просить прощения и помириться, что и было сделано.

На этом путешествие в Тянь—Шань было завершено. Двадцать девятого июля Петр Семенов вернулась в Верный, где его с товарищами ожидала самая радушная встреча. Почти все население города, со всем начальством во главе, предупрежденное накануне о возвращении экспедиции Русского Географического общества, собралось на площади. Расспросам лиц, наиболее сознательно относившимся к будущему Заилийского края, не было конца. Казаки, потомки сподвижников Ермака, признавали экспедицию своей, так как она возбуждала в них живые воспоминания о подвигах их предков при занятии Сибири в XVI и XVII веках.

Полковник Перемышльский, с прирожденным ему здравым умом и знанием быта кочевников, очень хорошо понял, что и враждебные сарыбагыши, поставленные между двух огней — между киргизами, охраняемыми от набегов русскими властями, и никем не обузданным, сильным Кокандским ханством, очень скоро последуют примеру бугунцев и пожелают войти в русское подданство.

15 ноября 1857 года Петр Семенов через Семипалатинск и Омск, вернулся в Петербург. Таким образом, Петр Петрович Семенов—Тян-Шанский первый из европейцев проник вглубь загадочной для его современников горной страны Тянь—Шань. Он начертил схему хребтов Тянь—Шаня, исследовал озеро Иссык—Куль, открыл верховья Нарына (Сырдарьи), увидел горную группу Тенгри—Таг и величественную пирамиду Хан—Тенгри, достиг ледников, берущих начало в группе Тенгри—Таг. Исследователь установил отсутствие на Тянь—Шане современного вулканизма, который предполагался Гумбольдтом,установил вертикальные природные пояса Тянь—Шаня, открыл десятки новых, неизвестных науке растений.

Экспедиция вглубь Тянь—Шаня, была осуществлена Петром Семеновым практически без согласования с высокими российскими властями, при помощи его единомышленников в Русском Географическом обществе и в администрации Туркестана по принципу «Vein, vide, vice» — «Пришел, увидел, победил», а победителей, как известно, не судят.

 

7

К Иссык—Кулю я испытываю особые чувства там, в пионерских лагерях, прошло моё счастливое детство — говорю об этом без иронии. Иссык—Куль всегда принимал меня доброжелательно и в зрелом возрасте. Поэтому, на истории заселения Прииссыккулья моими соотечественниками — русскими крестьянами, хочу остановиться более подробно.

Известный русский путешественник, последователь П. П. Семёнова—Тянь-Шанского — Н. П. Северцов во время своего путешествия, в записках 1867 года упомянул о встрече с первым крестьянином–ходоком, добравшимся до Иссык—Куля и жившим там уже 2 года. Звали его Пётр Иванович Трофименцев — лет сорока, высокий, русобородый. При нём была жена Анна, малолетний сын Семён и дочь Маша.

Пётр Трофиминцев прибыл в Семиречье с обозом переселенцев из Самарской губернии. Сперва жил около крепости Верный, затем перебрался за Кунгей—Алатау. Он работал на постройке Аксуйского укрепления. На Иссык–куле обосновался среди джуукинских киргизов. Сошелся с местными кочевниками, изучил киргизский язык. Мастер на все руки — построил мельницу, приобрёл лошадей, засеял пшеницей киргизские поля с оплатой из урожая. Затем стал промышлять извозом: возил хлеб, поставлял муку на Аксуйский пост. Трофименцев написал письма своим друзьям–землякам, которые стали новыми поселенцами в крае.

В 1871 году в Ак—Су было уже 215 дворов. Отношение первых переселенцев с местными иссык–кульскими жителями сразу сложились добрососедскими и дружественными. К 1902 г. построили школу. Первые учителя прибыли из Верного: Аграфена Фёдоровна и Ольга Кирилловна. По данным старожилов и Каракольского краеведческого музея, именно Пётр Иванович Трофименцев был один из первых переселенцев Прииссыккулья.

А вот рассказ Игната Ивановича Фогочёва несколько позже с товарищами два месяца добиравшегося в Ак–су с семьёй и тремя детьми. «Меня, — говорил он, — как только вступили на землю Прииссыккулья, очаровали своей первозданной красотой голубой Иссык—Куль в ожерелье величественных гор, прекрасная природа. Горные реки с чистой, как хрусталь водой, радушное киргизское гостеприимство, Понравилось село, расположенное на крутом берегу бурной реки Ак–су (Белая вода), красиво вписавшееся в горный ландшафт». Вскоре на этом месте вырастит город Каракол (Пржевальск) ставший областным центром Иссык–кульского уезда.

Первые жители села Тюп (Преображенское) были крестьяне–переселенцы из Калужской губернии. Это Семён Кулагин и Михаил Тюрин. Бывшие крепостные, простые труженики, они появились здесь в конце 1860‑х годов. Работали в поте лица: заготовляли лес, носили камни, гравий, расчищали площадки под дома. Семён Кулагин сознавал, что надо завоевать доверие местных жителей и потому предупреждал односельчан: «Мы должны уважать киргизов, ведь мы приехали не на время. Надо жить в мире, а насильно ни кому мил не будешь».

Именно по этим людям «дети гор» судили о России и русском народе. Семёна Кулагина избрали старостой села. Здесь же на сходе решили назвать посёлок Преображенским. Киргизы же называли его «орусиянын кыштагы» — «русское село». В 1881 году в селе было 423 двора. Дома строили вдоль дороги, которая шла из Пржевальска в Пишпек. Село заселили переселенцы из Курской, Воронежской, Полтавской, Харьковской и других губерний. Крестьяне занимались земледелием, пчеловодством, рыбной ловлей, охотой.

История села Покровка (Сливкино), на южном берегу озера берёт своё начало с 1863 года, когда на реке Чон–кызыл–су возник небольшой русский посёлок, основанный переселенцем Сливкиным. В 1872 году сюда приехали поселенцы

Н. И. Федотов, В. С. Гребенщиков, Н. Ф. Свиридов, М. Н. Конкин. Дома ставили вдоль дорог с большими приусадебными участками. Вначале было четыре улицы: Средняя, Сергачи, Кавказская, Покровская. К 1875 году насчитывалось 300 дворов. Осенью того же года в честь православного праздника Покрова село назвали Покровкой. В 1885 году в селе появилась первая школа — вначале мужское одноклассное училище, преобразованное в двухклассное училище. Кто имел возможность учиться дальше, тот ехал в г. Каракол в мужское четырёхклассное училище.

Село Ананьево (Сазановка) основано в 1872 году. Первым поселенцем был Андрей Иванович Колесников. Затем появились ещё несколько семей, которые на первых порах приютились в овраге удобном для строительства землянок. Крестьяне — переселенцы были из Воронежской, Курской, Харьковской, Полтавской, Астраханской, Тобольской и Томской губерний. Они получали наделы по 1 десятине на одну мужскую душу и стали строить дома вдоль почтового тракта Пишпек—Пржевальск. В 1872 по этой дороге прошла первая колёсная тройка, а с 1900 г. проложена первая почтовая линия. В 1909 появилось телеграфное отделение. Здесь располагалась волость, в селе были волостной старшина и сельский староста. В 1913 году в Сазановке была приходская, русско–туземная школа, почтово–телеграфное отделение, волостной суд, врачебный участок с врачом и фельдшером, ветврач.

Село Григорьевка было основано в 1910 году. Село Чолпон—Ата — в дальнейшем центр курортной зоны, в 1912 году. До этого здесь был караван–сарай для проезжих купцов, а затем, Киселёвым, в 1905 году была организована конно–почтовая станция.

Сегодня в Киргизии нет ни одного города с русским названием. Исчезли Фрунзе, Пржевальск (основан русскими переселенцами в 1869 году), Рыбачье. Взамен появились Бишкек, Каракол, Балыкчи. Что уж говорить о малых населенных пунктах. Об этом отрывок из стихотворения Вячеслава Шаповалова — крупнейшего русского поэта Центральной Азии, доктора наук, академика:

Русские более 100 лет обустраивались и благополучно жили в Центральной Азии и Киргизии в частности. Но затем прозвенел первый трагический звонок — восстание киргизов в 1916 году и революция 1917 года. Второй звонок, в 1991 году — развал Советского Союза. Он и положил конец нашему активному присутствию в Киргизии.

 

 

Кузьмич

Рассказ

« Самое скверное — это не существование в виде гусеницы, а нежелание гусеницы превращаться в бабочку».

Теолог Клод Тремонтан.

—К тебе можно? — на пороге веранды стоял Кузьмич — сосед по даче, с которым я толком не был знаком. Так, кивнёшь при встрече или издалека, этим всё и ограничивалось. Более того, в душе, недолюбливал его за то, что небольшой овраг — естественную границу между нашими участками, он превратил в многолетнюю мусорную свалку, за то, что не стесняясь в выражениях, грубо вёл себя с женой — бабой Аней, простой, доброй женщиной.

Однако для меня — «русского азиата», по обычаям гостеприимства, хозяин обязан проявить уважение любому гостю.

— Проходи, Кузьмич! — пригласил я его.

— Здравствуйте! — приветствовала его жена.

Кузьмич кивнул, молча прошёл к столу; из одного кармана достал бутылку водки, из другого стал вынимать варёные яйца.

— А это зачем? — с недоумением спросил я.

— Хочу выпить с тобой, не возражаешь?

Я не возражал, тем более, что Кузьмич видимо решился на этот визит неспроста.

Странная это была личность. Всегда хмурый, недовольный всем и вся, с неизменным окурком во рту, он нехотя ковырялся на грядках. Теплички, сплетённые из орешника, накрывал клочками драной плёнки.

Всё лето Кузьмич проводил в двух приземистых строениях сколоченных из подручных материалов с плоской крышей крытых рубероидом. Эти постройки, примостившиеся на противоположном берегу оврага в зарослях ивняка и черёмухи, невольно ассоциировались у меня с хижиной дяди Тома из одноимённой книжки прочитанной в детстве. Одна хижина служила кухней–столовой, другая спальным помещением. Дворовый туалет был втиснут между ними — очень удобно!

Брился он редко, одевался как попало. Однако по определённым датам в календаре — Кузьмич преображался. На нём красовались: фуражка — сталинка, яловые сапоги, брюки галифе и защитная гимнастёрка под которой виднелась тельняшка. Что это было? Возможно, дань прошлому, где молодость и всё по другому, и где всегда есть место тому, что в розовом цвете.

Меня, чья детская мечта стать моряком так и не осуществилась, наличие тельняшки в «прикиде» Кузьмича смущала — вроде бы ни к месту.

В пятницу вечером к Кузьмичу из Москвы приезжал сын Николай — грузчик одного из мясокомбинатов, мечтавший попасть на склад готовой продукции. По заведённому ритуалу отец с сыном пили до глубокой ночи, о чём–то громко спорили, используя для связки слов и большей убедительности матерщину. Непонятно, о чём можно было спорить с Николаем, который знал всё и на всё имел безапелляционное мнение.

Для меня, ненормативная лексика между отцом и сыном да еще в присутствии матери была дикостью. У нас другой менталитет. Мы не особенно склонны к крепким выражениям в принципе, да и никогда не позволим себе этого в присутствии родителей, женщин и детей.

Но первый шок на своей исторической родине я испытал еще в ту пору, когда попал в соседнюю деревню в бытность там сельского Совета. Помню, председатель Совета отсутствовал и чтобы скоротать время решил прогуляться.

Неподалёку стояли обшарпанные двухэтажные железобетонные хрущёвки.

Советские партийные органы видимо наивно полагали, что «рабочий» совхоза, как и рабочий в городе, должен жить в квартире, а не в сельском доме с подворьем. После трудов праведных ему полагалось не отвлекаться, а «расти над собой»: читать газеты, слушать радио и смотреть телевизор. Однако человек, который жил и работал на земле и которого почему–то обозвали «рабочим», жизнь заставляла обзаводиться подсобным хозяйством. Поэтому повсюду в сельской местности рядом с многоквартирными домами стихийно возникал «шанхай» — примитивные, разномастные курятники, свинарники и даже коровники.

У ближайшего из домов возле такого коровника женщина и дочь–старшеклассница подавали вилами сено на небольшой стог. Сено принимал глава семейства. Он был явно недоволен неумелыми действиями жены и дочери. То и дело сверху — истошным голосом на всю округу, в их адрес раздавался отборный мат. От возмущения во мне всё закипело! Так и снял бы «гегемона» со стога из берданки!

Затем удалось немного успокоить себя — вспомнилось: «В древнем Риме нецензурная брань была уделом плебеев».

В субботу после обеда, проспавшись, Николай заводил свой «Москвич» и ехал за семь километров в райцентр — московской водки всегда не хватало, а халявной мясокомбинатовской закуски было ещё предостаточно. Застолье продолжалось…

В воскресенье Николай приходил в себя и вечером «отчаливал» в Москву. Кузьмич пару дней после отъезда сына ходил злой, с головной болью и красными глазами. Через неделю — две всё повторялось. При этом, следует отметить, ни тот, ни другой алкашами не были.

Однако вернёмся к гостю. Жена засуетилась, на скорую руку, как говорится — что Бог послал, собрала на стол и присела с нами. Стол преобразился. Куриные яйца, принесённые Кузьмичом, сиротливо сгрудились на блюдце.

Кузьмич аккуратно разлил водку по рюмкам и, глядя на меня, произнёс неожиданный тост:

— Ты Геракл! На своём участке за три года ты проделал то, что мы не сделали и за тридцать! За тебя, ты Геракл! — повторил он.

Я пожал плечами и пригубил. Водка и другие крепкие напитки были не для меня — несовместимость организма с формулой спирта.

Геракл, не Геракл, но Кузьмич был прав: потрудиться пришлось! При первом знакомстве с моим будущим земельным наделом работница сельсовета осторожно обронила:

— От этого участка все отказываются!

Действительно, было от чего прийти в уныние: бурелом, мелколесье, заросли кустарников и крапивы. Но у моих предшественников был выбор, а мне, припозднившемуся, выбирать было не из чего, и я спокойно решил: «Дарёному коню в зубы не смотрят».

К счастью, это оказался не «конь», а «конёк–горбунок»! Когда были расчищены мелколесье и заросли, с помощью тракторной тяги были убраны несколько распластанных на земле полусгнивших вековых деревьев я, как в джунглях, пробился к крутому берегу лесного ручья и ахнул: передо мной открылся замечательный вид на живописную пойму. Стало ясно — моей душе здесь будет комфортно!

Между тем, едва притронувшись к закуске, Кузьмич продолжал:

— Теперь тут большинство такие, как вы — приезжие, а я родился в этой деревне. Отец до войны был председателем колхоза. Родительский дом напротив, он принадлежит младшему брату.

Братья не дружили и наверно поэтому, младший в деревне почти не появлялся. Старый бревенчатый бесхозный дом с протекающей крышей ветшал на глазах, превращаясь в «графские развалины».

— Теперь все поля берёзой заросли, а раньше было строго, — продолжал Кузьмич, — за мешок травы, а… — и он безнадёжно махнул рукой.

— В деревне было более семидесяти дворов и начальная школа. В аккурат на этом месте стоял колхозный амбар, рядом — кузня. В сорок первом отец ушёл на войну и пропал без вести. Осенью, в конце октября пришли немцы — мы с братом пацанами были. Пробыли они здесь почти два месяца.

Во второй половине декабря началось наступление наших войск под Москвой. Во время бомбёжки немецких позиций на деревню упало несколько авиабомб — два дома сгорело. Наши войска наступали из–за Оки. Немцев как ветром сдуло! Давай выпьем за это! — предложил Кузьмич, и мы дружно чокнулись.

— В семидесятые годы деревню разорили — неперспективной признали! Сейчас от неё три старых дома и осталось! Мы ведь не Прибалтика! Там, говорят, ни один хутор не тронули! Ты, по слухам из Средней Азии будешь, там–то как было?

На минуту, я ушел в свои мысли — Кузьмич задел больную для меня тему, образно выражаясь «наступил на больной мозоль». Действительно, по России как Мамай прошел! В отличие от других союзных республик, здесь, местные партийные органы действовали по принципу: «Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибёт».

Эту пробную хитрую диверсию с «неперспективными деревнями» провернули не ради экономии бюджетных средств, а против русского Мира. Тогда трудно было предположить, что это был пробный камень и что команда Ельцина в 90‑е годы окончательно «добьёт» русскую деревню.

— Как там было? В то время когда вас в очередной раз «раскулачивали» и гнали с насиженных мест — там было всё наоборот! Все кишлаки, даже в диких горах электрифицировали, проложили хорошие дороги, построили школы, дома культуры и быта, обеспечили медициной, а потом в газетах публиковали списки всё новых и новых матерей–героинь!

— Это ж надо! А нас значит неперспективными признали! — по своему сделал вывод Кузьмич.

Слегка захмелев, Кузьмич перешел к другой теме:

— В сорок девятом меня в армию призвали, попал на Северный флот. Служил на крейсере. Летом, на пятом году службы, мы стояли на рейде, и вдруг среди моряков прошёл слух, что на корабле работает Особый отдел флота — вызывают, беседуют. Всем стало не по себе: что выясняют, что ищут?

Пришла моя очередь. Рассыльный передал приказ — явиться в каюту замполита. Явился. Офицер — особист предложил сесть. Перед ним лежала папка, я сообразил — моё личное дело.

— Василий! — обратился он ко мне.

— Служба у тебя проходит нормально, командиры довольны! Я ознакомился с твоим личным делом, оказывается, мы с тобой земляки, я ведь тоже калужанин!

— Меня это немного успокоило, земляк всё–таки!

— Скажу тебе, Василий, доверительно! — продолжал особист. — Вашему кораблю предстоит дружественный визит в Норвегию, а это — капиталистическая страна! Понимаешь, какая ответственность ложится на всех нас? Команда должна состоять из надёжных моряков, преданных партии и Родине, каждый должен отвечать высокому званию советского человека! Мы, Василий Кузьмич должны избавиться от всех неблагонадёжных моряков, и долг таких, как ты, помочь нам в этом! Давай поговорим откровенно, как земляки!» — предложил особист.

— Поговорили… Он задумался, тяжело вздохнул, отрешенно плеснул себе и выпил.

— Ну, а потом началось — перетрясли всю команду! Друга моего тоже… Так больше и не свиделись!

Кузьмич разволновался, достал носовой платок и громко высморкался.

Я понятия не имел, что ожидало «неблагонадёжных» моряков в начале пятидесятых годов, но попытался успокоить Кузьмича предположением, что ничего страшного с ними не случилось и всё ограничилось переводом их на другие корабли.

Справившись с волнением гость продолжал:

— В акваторию норвежского порта мы пришли утром. На борт поднялись лоцман и переводчик. Ошвартовались без проблем. На юте нас выстроили для последнего инструктажа. Жителям города предоставлялась возможность посетить корабль, а для личного состава в сопровождении офицеров планировались экскурсии в город.

В течение дня корабль посетили: посол нашей страны и мэр города, командующий ВМС Норвегии. Вечером того же дня наши офицеры во главе с командиром корабля нанесли ответные визиты.

Все последующие дни команда была в парадной форме. Офицеры в чёрных брюках, белых кителях и фуражках, на левом боку — кортики. Моряки в чёрных брюках, белых форменках и бескозырках.

На другой день с первой группой матросов я побывал в городе. Нам объяснили, что норвежцы — потомки древних викингов. Мне это ни о чём не говорило, но люди живут культурно: интересные здания, черепичные крыши, улицы вымощены камнем, кругом чистота.

Из города мы вернулись к обеду. Экипаж корабля принимал гостей — местных жителей. На палубе играл духовой оркестр, обстановка и настроение были праздничными.

И тут мне запомнился такой случай! Два молодых человека, поддерживая под руки ветхую старушку, поднялись на палубу. К ним подошёл дежурный офицер, и старушка с сильным акцентом, на русском языке, пояснила о том, что она русская дворянка, которая была вынуждена эмигрировать из России во время революции. Слух об этом разошелся быстро, её обступили. Она обратилась со странной просьбой:

— Прошу вас, дайте мне русского хлеба!

Её желание с готовностью исполнили. Хлеб на корабле выпекался отменный! Принесли бумажный пакет со свежеиспеченным чёрным хлебом. Дрожащими руками она вынула одну из буханок, приблизила к лицу и глубоко вдохнула запах хлеба. По щекам потекли слёзы…

— Спасибо! Храни вас Бог! — тихо произнесла она, перекрестила окружающих и, молодые люди бережно повели её обратно.

— В тот день я и познакомился с ней!

— С кем «с ней»? — тут же отреагировала жена.

— С норвежкой, на которую ты очень похожа! — неожиданно выдал Кузьмич.

— Я ведь ещё из–за этого давно собирался зайти к вам! Как только увидел тебя, — обратился он к жене, — всё опять нахлынуло и не даёт покоя!

— Это уже интересно! — и я разлил водку по рюмкам.

То–то мне жена говорила, что Кузьмич на неё смотрит как–то странно, при удобном случае пытается заговорить, а я над ней подшучивал:

— Поклонник проявляет активность!

Кузьмич продолжал:

— Она пришла на корабль одна, стояла растерянная с букетиком цветов. Русые волосы, белое платье окантовкой национальным орнаментом, вся аккуратненькая, как точёная! В деревне таких не было.

Ноги сами понесли к ней. Подошёл, встал навытяжку, поздоровался, ткнул себя в грудь и представился:

— Василий! Можно Вася!

— Ту мон (Доброе утро), Васья! — ответила она, робко улыбнулась и протянула цветы, с которыми я не знал, что делать.

Девушка показала на себя и произнесла:

«Анна!»

— Надо же, русское имя! — мелькнуло у меня. Широким жестом, на правах хозяина, я пригласил её ознакомиться с кораблём. Водил, показывал, что–то объяснял; в ответ она одобрительно кивала головой:

— Я, Васья! Я!

Вечером узнал: «я» обозначало «да».

Экскурсия закончилась на баке. Я был свободен от вахты. Мы любовались панорамой города и морем, над нами кружили чайки. Этим чудесным, солнечным днём Анна была необыкновенно хороша — и, прежде всего, какой–то внутренней красотой, которая угадывалась в ней. Она странным образом действовала на меня. Моя душа простого, грубого, деревенского парня была охвачена ранее не известным, светлым и чистым чувством и всё вокруг было прекрасно!

Не знаю, сколько времени мы пробыли вместе, но пора было расставаться.

Я проводил Анну к трапу. Она протянула мне свою маленькую, тёплую, душистую ладонь и произнесла:

«Так! Васья! Ха де!» («Спасибо! Васья! До свиданья!»).

В ту ночь я спал плохо, не мог успокоиться. Вспоминал каждую минуту, проведенную с Анной. Думал о себе, о ней. На другой день ждал, маялся. Друзья заметили, стали подтрунивать, а я хотел одного — ещё хотя бы один раз увидеть Анну и побыть с ней рядом. Но её не было.

Шёл последний день нашего пребывания в Норвежском порту. Вдруг ко мне подбегает Андрей (рундуки в кубрике, на которых мы спали, находились рядом) и радостно сообщает:

— Иди, твоя норвежка пришла! Вот возьми, подаришь! — и сунул в руку небольшой свёрток. Сердце громко застучало в груди, я кинулся на верхнюю палубу. Анна стояла на том же месте, что и в прошлый раз.

— Здравствуй, Анна! — с волнением произнёс я.

— Ту мон, Васья! — ответила она.

Нас не интересовал корабль. Мы нашли спокойное место: стояли, смотрели в морскую даль, на порт, на скрывающийся в дымке город, друг на друга.

Я не знал, кто и кем была Анна, но всем своим существом чувствовал: впервые в жизни рядом со мной девушка, которой безоглядно доверил бы всё и пошел бы с ней хоть на край света!

Между тем, время утекало, словно из меня жизнь.

— Анна! Завтра мы уходим! — печально выдавил я и жестом изобразил кораблик на волнах. Она поняла, слегка кивнула, прикрыв ресницы. Но это было ещё не всё: совершенно некстати приближалось время заступать мне на вахту.

И вот наступил момент, когда я с тяжёлым сердцем показал на часы и обречённо развёл руками. Она поняла и это. Затем я достал свёрток Андрея.

— Анна, это тебе на память! — там была яркая красивая русская матрёшка. Она радостно всплеснула руками. Затем открыла сумочку, достала маленькую раскрашенную деревянную лошадку — национальный сувенир и протянула мне.

Когда мы расставались, в её глазах стояли слёзы, у меня — ком в горле.

— Ха де, Васья!» — были её последние слова, прозвучавшие как: — Прощай Вася!

На следующий день, едва стало светать, наш крейсер отшвартовался от норвежского берега. Провожающих не было.

С тех пор бывают моменты, когда я закрываю глаза и вижу в утренних сумерках тот пирс и силуэт девушки в белом платье. Она всё машет и машет мне платком…

Кузьмич наклонился, закрыл лицо руками… Наступила тягостная пауза. Мы с женой замерли.

Возможно, не вовремя, но когда Кузьмич немного пришёл в себя, я задал ему вопрос, который не мог не задать:

— А как же жена, наверно, не случайно — Анна?

Кузьмич покосился на меня и недовольно буркнул:

— Совпадение!

Первой умерла добрая баба Аня.

— Погоды–то, погоды нынче какие! — сетовала она на непрекращающиеся дожди. Зная о том, что мы не грибники, баба Аня, знаток здешних грибных мест, по пути из леса всегда заходила к нам и делилась грибами.

Через два года у Кузьмича началась катаракта, затянулся левый глаз, а вскоре он ушел из жизни.

Сын Кузьмича Николай — заматерел, развёлся с женой, отрастил брюшко, купил подержанную иномарку. Теперь возит из Москвы в деревню каких–то женщин, жарит шашлыки, и до глубокой ночи гремит попса в его автомобиле…

 

Параллельный Мир

Рассказ — гротеск

Любите ли вы детей? Для нормального человека этот вопрос звучит достаточно странно. Как же не любить прелестных, беспомощных младенцев, которые, лёжа на спинке, забавно перебирают ручонками и ножками, тянут кулачки в ротик и доверчиво улыбаются нам! У них светятся глазёнки, они чувствуют, что желанны в этом мире.

Как не умиляться малышам на детской площадке, когда они на неокрепшем языке лопочут друг с другом! А бесконечные вопросы, когда они познают мир, простодушные рассуждения, на которые не способен взрослый!

— Я очень хочу братика или сестричку, а папа приходит с работы, садится за компьютер и играет! — жаловалась мне на даче четырёхлетняя Дашенька — ребёнок индиго. Папе оставалось только смущённо отводить глаза. Дети — это святое!

Животные — братья наши меньшие! Истоки любви к животным — персонажи наших добрых мультфильмов и сама жизнь.

Но вот что странно! Есть люди, которые, как сговорились, утверждают, что я не люблю ни детей, ни животных!

Вот недавний случай. Только «ЖЭК — друг человека» закончил долгожданный ремонт нашего подъезда, как на стенах появились изображения в стиле примитивного, вульгарного «Ню». Некто неуловимый последовательно продвигал своё гаденькое «творчество» с первого этажа вверх. Наивные девочки–первоклашки хором назвали имя подрастающего хулигана.

Как–то встретил в подъезде его бабулю — вежливо обращаюсь:

— Бабуля! Вы же видите, какую красоту навели нам в подъезде, осталось разве что картины развесить да цветы на подоконниках поставить — как в культурных домах, а ваш внук на стенах неприлично рисует!

— Это не мой внук, нечего наговаривать! — недружелюбно, но не очень уверенно отреагировала она.

— Бабуля! Извините, сразу видно, что вы далеки от творчества! Вот смотрите, из последнего! Внучек ваш явно был в «ударе» — это состояние такое! Когда закончил «творить», то продолжил чертить полоску по лестничному поручню, — пройдёмте!

Чёрная полоска обрывалась на этаже, где они живут. Бабуля насупилась, стала что–то соображать.

— Бабуля! — продолжил я, не давая ей сконцентрироваться.

— У вашего внука, возможно художественный талант присутствует; правда, сюжетная линия и тяга к чёрному цвету настораживают! Надо бы его в детскую изостудию определить; глядишь, талант в нужную сторону обернётся!

Бабуля отвечает:

— Нечего ему в изостудиях делать, он уже большой!

— Эх, бабуля! Большой–то он большой! Маленькие, они на стенах из трёх букв выражаются, а ваш уже на четыре перешёл и к тому же, слово «секс» на английском пишет — видно, в школе учит! Только выгоды своей вы не понимаете! Через изостудию ваш внук знаменитым художником может стать, глядишь, вернисажи по Венециям начнёт устраивать, а если время выберет и в нашей картинной галерее выставку устроит. А мы с вами, нарядные, по залам будем ходить, восхищаться и гордиться! Нет, бабуля, ещё не поздно! Ведь он, всего–то, один этажа испачкал! Вспомните оболтуса, который до него все пять этажей испоганил, — спасибо, наконец–то закрасили! Родители в детстве упустили его, и, хотя, когда вырос, «откосили» от армии, он всё равно камуфляж носит — гаражи охраняет, а мог бы художником стать!

Мои доводы не убедили. Бабуля скривила губки и вдруг огорошила:

— Не любите вы детей! — теперь не здоровается.

Или вот животные! Некоторые жильцы очень даже удобно приспособились! Уходят на работу, а кошек в подъезд выпускают, чтобы гуляли сами по себе до вечера. По углам от них лужи, вдоль плинтусов потёки.

Запах — глаза щиплет! Он и в квартиру проникает. Не выдержал, подхожу к одной такой даме:

— Женщина, вы же видите, во что подъезд превратился, ступить негде, да и запах неприятный! Убирайте тогда за своими кошками хоть иногда!

И что вы думаете — она сразу грубить начала:

— Пусть убирает тот, кому положено! Уборка подъезда в моей квитанции обозначена! Запах им мешает! Так, может, и вы неприятно пахнете, а по этажам шастаете!

Только хотел возразить, что не могу неприятно пахнуть, каждый день в душ хожу — привычка такая; не курю; зубы чищу регулярно и даже мятную жвачку жую, — не успел, пошла и продолжает бурчать:

— Сами животных не любят, а выговаривают!

А тут ещё напасть! Этажом выше — параллельно, собачники живут с графской фамилией, а сами наоборот. До этого они трёх овчарок держали — кобеля и двух сук — предпринимательской деятельностью занимались без лицензии и кассового аппарата — щенков разводили для продажи. Собак выгуливали в два приёма — две и одну. Потом, видать, в телевизоре посмотрели, как чукчи с «хаски» управляются, и всю свору сразу выводить стали. Бывало, выйдут из квартиры без намордников, все жильцы шарахаются, а им приятно — психология такая. Вокруг всё больше собачников с психологиями видно климат изменился.

Как только соседи уходят на работу, собаки в три голоса выть начинают — то ли скучают, то ли от волчьего происхождения. Если на улице кто залает — хором солидарность проявляют. А так, от безделья, целый день в догонялки играют — скулят и топот над головой, что твоя дискотека. В общем, беспризорные, и нет на них ювенальной полиции!

Как–то попытался с соседом по хорошему поговорить:

— Ты, — говорю, — хуже Троекурова из «Дубровского». Тот в большом собственном доме жил, а собак всё же в отдельном помещении держал — псарня называется. В Китае, Прибалтике, да и в других культурных странах, тебя за лай над соседями давно бы прижучили!

Посмотрел он на меня нехорошо, как будто я ему деньги должен:

— Я не из Дубровского, с Троекуровом не знаком! До китайцев, голова, нам далеко, это народ древней цивилизации. Культуре их ещё философ Конфуций учил до нашей эры, и они бумагу с порохом изобрели! А ещё хорошо, что нам до «прибалтов» — как до Луны! Там собак держат только с разрешения всех соседей! А тебя я насквозь вижу! Ты бы точно не разрешил моих овчарок держать — ну разве что моську какую!

— У них там, — продолжает, — даже за курение в подъезде штраф сто евро полагается, а у нас преимущество, мы курим, плюем, и окурки бросаем бесплатно — где хотим! Так что мне здесь по кайфу: «Где родился — там и сгодился!».

— Ну а почему вы с собаками по алле в роще гуляете, где пенсионеры и мамаши с детьми воздухом дышат, белочками любуются? Вы же стресс на всех наводите! — не отступал я.

— Мы же почти в лесу живём — гуляй, где хочешь! Почему за собой экскременты не убираете?

— Почему? Почему? По кочану! — изрёк он банальность.

— Я тебе битый час толкую! Преимущество у нас! К нам на аллейке хоть раз участковый подошёл? А может, кого штрафанули? Вот то–то! Ну и чего мы будем ноги мочить или снег топтать в лесу? А насчёт стресса ты прав, собаку уважать надо! Подбегает к тебе — замри, не маши руками, не выражайся, короче — не проявляй агрессию! Отошла — отомри! — стоит и нагло улыбается.

— Что касается экстри… собачьего дерьма короче! Среди вас с собакой я — как «кароль на аменинах», мне дерьмо убирать достоинство не позволяет! Если «оно» вам мешает, возьмите совочки и мешочки — как у них там! — и он махнул рукой за «бугор».

В общем, диалога не получилось — подкованный гад оказался!

Дача только и выручает. Дача летняя, а мы в ней до морозов соседей избегаем. Но вот овчарки от старости «убрались» — наступила тишина.

Нет, не без того, конечно! Кто–то постоянно в бетонных стенах дыры сверлит или стучит, попса на всю громкость, автомобильная сигнализация по ночам вопит. Само собой молодёжь на мотоциклах без глушителей — ночь–полночь под окнами гоняет или напротив, в бывшем детсаду, там теперь ещё одно чиновничье гнездо — до утра с девчонками тусуются — визг и ржанье хором. После них бутылки и…шприцы — наверно, кому–то плохо бывает.

Оно и понятно! Учителям в школе детей ЕГЭ воспитывать запрещает, а с родителей непутёвых как с гуся вода!

Прошло немного времени — и вдруг, сверху, раздаётся звонкий, перспективный лай молодой собачки. Оказалось они, «сердобольные», дворняжку приютили — не могут без псиного духа.

Та быстро освоилась, бегает целый день по квартире и на каждый шорох за входными дверями истошно лает, как будто кто через плетень во двор лезет. На улице кто тявкнет, — она с лаем к балконным дверям летит. Только за компьютер сяду — скулит и бетон над головой царапает в том месте, где ещё овчарки начали, того и гляди — с потолка лапы и морду свесит. Ухожу в спальню — она тут как тут! Одно спасение на кухне. Она — на кухню, а там, видать, тазик с едой на целый день, так она — мордой в тазик — и забывается на время! Дворняжка, а нюх, как у породистой! Ей бы наркотики или взрывчатку искать или с нынешним Карацупой нарушителей границы ловить!

Зима, а я опять на дачу зачастил — дома только ночую. Жена какие–то капли пьёт; наверно отравиться хочет.

Но вот терпенье лопнуло! Решил в городскую администрацию обратиться — мэрию по–нынешнему, где чиновники параллельно народу обитают и мелких правонарушителей Кодексом «воспитывают». В Интернете областное постановление нашёл «Об усилении работы по упорядочению содержания животных». Простенькое такое постановление! Это другие мировой опыт изучают, и шаг вперёд делают.

В обязанностях владельцев собак читаю: «Принимать меры к обеспечению тишины в жилых помещениях», — заботливые! А кто цыкнуть на собаку должен, когда хозяева на работе, не сказано!

Прихожу в мэрию. В фойе, в стеклянной будке, охранник сидит в чёрной форме с золотыми наклёпками — и беретка набок. Это ж, думаю, до чего демографию довели; видать чиновник в «красную книгу» попал, если так охраняют!

Иду в кабинет куда подсказали. В кабинете секретарь нужной мне комиссии с трудным отчеством и чернявенькая — важные, разве что не в жёлтых платьях — чай пьют — полдник у них. На тумбочке электрочайник за счёт моих налогов пыхтит; варенье своё, домашнее. Не вовремя думаю и, как в воду глядел!

— Вам что, мужчина? — недовольно спрашивают. Стою перед ними, как попрошайка, — ни сесть, ни чай не предложат — проблему излагаю.

— Мы за собачий лай не наказываем! — глядя в пол литровый бокал, заявляет секретарь. — Если вас собака покусает, вот тогда приходите!

Вначале я опешил, потом возражать начал:

— Извините, для меня бытовое зло ничтожно и поэтому я долго терпел, но всему есть предел и кусать меня вовсе необязательно!

Обе женщины подняли головы. Чернявенькая резко отложила бутерброд и юркнула к своему столу. Нашла в папке несколько листов и, как Ваньке Жукову, тычет:

— Вот закон о «тишине»! Тишина в доме должна соблюдаться с двадцати трёх часов вечера до семи утра, так что в остальное время собака имеет право лаять!

— Всё верно! — подтвердила секретарь и — снова за кружку. Но и я не лыком шит:

— Вы, женщины, в госаппарате работаете, олицетворять бы должны, а не «футболить»! Закон о «тишине», он про людей несознательных! А у нас с вами другой вариант: «мой сосед — собака», как в Постановлении о животных, — различать бы надо!

Чернявенькая фыркнула и нервно застучала клавиатурой компьютера.

— Вот областное постановление! — обращается к секретарю. — Нет здесь никаких штрафов!

— Ищите, ищите, — осторожно заметил я, — должны быть!

Тут секретарь не выдержала, отставила кружку и куда–то выбежала.

— Ну, думаю, за охраной побежала, сейчас «чёрный полковник» явится!

Долго не было. Приходит, вижу — умиротворённая — значит, кто–то вразумил. Зачитывает документ: «Нарушение правил содержания животных и птицы влечёт за собой: предупреждение или штраф от 150 до 500 рублей».

— Ну вот, другое дело! — радостно отреагировал я, — Так, значит, не будем ждать, когда меня покусают?

Она мне:

— Пишите заявление — комиссия с вами разберётся!

Затем примирительным тоном поделилась новостями из «мира животных»:

—Последнее время мы бродячих собак не отстреливаем, а усыпляем из духового ружья. Между прочим, стоит оно больших денег!

— Надо же, это ж как у индейцев в джунглях Амазонки! — искренне удивился я. А про себя подумал, откуда у индейцев деньжищи–то на духовые ружья? Но она продолжала:

— А вот вам пример гражданского гуманизма! Всё больше людей встают на защиту бродячих собак. Они против усыпления и стерилизации. Усыпление животных — антигуманно, а стерилизация делает собаку изгоем в стае и провоцирует неадекватное поведение. Защитники животных выступают за строительство собачьих приютов!

Тут терпение снова изменило мне — чувствую, становлюсь неадекватным:

— «Дом‑3» понастроите, так надо понимать? Сучьи свадьбы будете по телевиденью транслировать? Не выйдет у вас! «Дом‑2» конкуренции «про это» не потерпит! Там у «мамки» такие связи! — Я со значением поднял взор кверху но, … уткнулся в потолок.

— И потом, как же с приютами для бродячих людей — бомжей, беспризорников?

Секретарь посмотрела на меня и безнадёжно покачала головой:

— Не любите вы животных!

Заявление писать не стал — вижу, бесполезно! Домой вернулся — никакого настроения! Что же это вокруг делается? Одни собак вместо детей держат. У психически больных людей преимущество перед нормальными. Им не только позволено держать в квартире бесчисленное множество собак и кошек, но и терроризировать целый подъезд дома. Ну и кругом защитники животных — «бледные поганки» — те, что собак больше людей любят.

Куда от этого деться? Алитет когда невмоготу стало, помнится в горы ушёл, Лыковы — в таёжную тайгу подались. Мне бы к Пятнице на остров — Робинзоном Крузо по версии итальянского фильма где «динь–динь», но об этом можно только мечтать! Остаётся в старом бомбоубежище поселиться, — чтоб ни одна собака не достала!

Прилёг на любимый диван, от хороших мыслей успокоился и заснул…

Очнулся — не пойму, где нахожусь. Лежу на вершине зелёного холма, надо мной голубое небо и ласковое солнце. Поднялся — дух захватило!

До горизонта бирюзовый океан. Волны лениво накатываются на белый песчаный берег, а вокруг — мир фантастического Аватара и библейского Эдема одновременно. Я был поражен окружающей действительностью, трудно было поверить в реальность — эскапизм какой–то!

Неожиданно возле меня возникли два удивительных существа.

— Мы приветствуем Вас! Вы на планете гуигнгнмов! Вас ждут! — неожиданно услышал я родную речь. Они жестом пригласили меня в изящное устройство. Планета гуигнгнмов? Из путешествия Гулливера? Но ведь Гулливер вёл речь о полюбившейся ему стране, а не о планете, как и о стране лилипутов, великанов, лапутян? Значит ли, что это были не страны и не параллельный мир, а планеты? Да, но что происходит со мной, не сон ли это, а может, магнитная инверсия в голове?

Не успев толком прийти в себя, как я со спутниками, словно по волшебству, оказался рядом с огромным, лёгким, как бы хрустальном дворце, находящемся на возвышении среди удивительной природы. Цветы — они были повсюду вокруг дворца и дальше там, где нисходящий склон переходил в луга. За ними леса их цвет менялся от ярко–зелёных на переднем плане, до туманно–голубых на горизонте. Деревья и кустарники, покрытые яркими цветами разнообразных оттенков были вокруг и даже внутри дворца. Вьющиеся растения окаймляли большие овальные отверстия купола, через которые дворец заполнялся солнечным светом и свежим воздухом.

Вокруг меня находились удивительные, любопытные и, по всему видно, доброжелательные обитатели планеты. Было очевидно, это были уже не гуигнгнмы в облике благородных лошадей, с которыми встречался Гулливер. За истекшие века произошла непостижимая трансформация гуигнгнмов в физически совершенную, человекообразную расу.

Обстановка говорила о том, что я присутствую на каком–то собрании и что возможно, именно сейчас будет решаться моя судьба. Наступил момент и, Председательствующий, в торжественных по такому случаю одеяниях, обратился ко мне и присутствовавшим с предварительно принятым решением:

— Добро пожаловать на планету гуигнгнмов! Вы на Генеральном собрании! Мы знаем о вас всё! Можете оставаться с нами!

Все вокруг, глядя на меня, одобрительно встретили этот вердикт. В ответ — растерянный и до конца не осознающий реальность происходящего, я выразил благодарность за доверие.

Сотни лет прошли с тех пор, когда на аналогичном генеральном собрании гуигнгнмов было принято решение о том, чтобы Гулливер покинул планету. Вспомним, тому причиной были йеху — человекообразные особи: властолюбивые, подлые, алчные, мерзкие, грязные существа, к которым Гуигнгнмы брезгливо относились и использовали как рабочий скот.

Это произошло из–за внешнего сходства Гулливера с йеху, не смотря на то, что ничто не связывало Гулливера с ними, и более того, он был проникнут отвращением и презрением к ним.

Следующие поколения гуигнгнмов признали решение своих предков по отношению к Гулливеру ошибочным. Об этом, тут же, Председательствующий поставил меня в известность. Приятная новость послужила поводом выразить собранию благодарность за добрую память о Гулливере и сообщить, что на Земле Гулливер в доброй памяти людей и пользуется большой популярностью.

Итак, в одночасье, я получил убежище на необыкновенной планете. Впрочем, чтобы до конца осознать всё это, требовалось время — слишком стремительно развивались события.

Во Вселенной множество галактик. Теоретически, по формуле Дрейка — только в нашей галактике Млечный Путь существуют до ста цивилизаций. Ведь меня могло занести на задворки к четланам на Плюк, где я оказался бы бесправным пацаком с колокольчиком в носу, угнетаемый эцелопами. Помните документальный фильм «Кин—Дза-Дза»? Впрочем, от наших «эцелопов» тоже житья не стало. «Ку!» — на них. Они прибрали к рукам землю, нефть, газ, воду, электричество — теперь гнобят народ непомерными ценами и тарифами. Сейчас им покоя не даёт бесплатный воздух, которым мы дышим.

По земным понятиям, я попал в параллельный или даже в фантастический мир. Но почему выбор пал на меня, и каким образом я оказался здесь? Эти и множество других вопросов не давали мне покоя. И всё–таки менее всего мне хочется выглядеть фантастом, поэтому ограничусь первыми личными впечатлениями и первой информацией закреплённого за мной Наставника.

Планета гуигнгнмов находится в нашей галактике Млечный Путь, в сфере трёх симметрично расположенных звёзд, находящихся в состоянии земного Солнца. Планета вращается по круговой орбите. Здесь отсутствуют привычные для нас времена года, окружающая температура постоянно комфортна, отсутствуют природные катаклизмы, планета надёжно защищена от столкновения с астероидами и другими космическими телами. Экология планеты первозданна, взаимоотношения со сказочной природой и уникальным животным миром гармоничны.

Им нет нужды заниматься сельским хозяйством — щедрая природа даёт всё. В отличие от нас, еда для них не является удовольствием или наслаждением. Пищевые продукты готовятся по особым технологиям в сверхконцентрированном, комплексном виде и не обременяют гуигнгмов затратой времени на её приготовление и потребление. Одной капсулы такого питания хватает на длительный срок.

Удивительно, но обитатели планеты не знают болезней. Возможно, они почти бессмертны, но пока это только предположение. Кстати, признаки бессмертия на Земле тоже обнаружены, но пока только у маленького грызуна — «голого землекопа». Учёные расшифровали полный геном «голого землекопа» и надеются в будущем избавить человечество от болезней и подарить ему бессмертие. Вот только возникает вопрос, всё ли в науке зависит от человека и достоин ли он бессмертия?

Здесь, на новой планете, сразу стало ясно: высокая духовность является естественным и основополагающим качеством обитателей. Создаётся впечатление, что заповеди Христа у гуигнгнмов в генах. По земным понятиям, от благородной лошади они прошли физическую и духовную эволюцию существа разумного, духовного и пребывают на этапе существа совершенного.

Интересно будет узнать, знакомы ли они с культурными достижениями землян: классической музыкой, философией, литературой, искусством — и как они это оценивают? Про науку я умалчиваю, по сравнению с ними — мы неразумные дети. Пока не знаю, в какой степени, но гуигнгнмы обладают знаниями Высшего разума и фантастическими, по нашим понятиям, технологиями, привычно пребывая в многомерном мире, в то время как я — земной человек — не способен к его восприятию.

Их летательные аппараты перемещаются бесшумно, преодолевая гравитационные поля космоса по прямолинейным — кратчайшим маршрутам. Для преодоления расстояний, исчисляемых сотнями световых лет, используется принцип машины времени. По своей планете, в случае необходимости, гуигнгнмы способны перемещаться почти мгновенно.

Телепатия для них основной метод общения, всю необходимую информацию, непонятно как, они чувствуют и «видят». Средства связи, СМИ, электронные и бумажные носители в нашем виде у них отсутствует.

Астрономические загадки и гипотезы землян, для них — азбучные истины.

Им известно прошлое и настоящее Солнечной системы: как и почему погиб Фаэтон и Марс — бывшие подобием Земли, состояние планеты Нибиру, что сейчас на землеподобной планете Глория. Знают историю Земли, причину гибели Гипербореи и Атлантиды, кто и с какой целью находится на Луне.

Они обладают достаточной информацией о природе галактик и Вселенной в целом. Гуигнгнмы имеют полное представление о цивилизациях своей галактики. Наиболее развитые из них, возраст которых исчисляется миллионами и миллиардами лет (в отличие от земной цивилизации возраст которой, 200 тысяч лет), объединены в Межпланетные Ассамблеи галактик. А те, по всей видимости, объединены единым информационным полем и координируются позитивной Энергией Святого Духа, исходящей от Бога, обладающего Сверхразумом. Таким образом, Вселенная, а возможно и Вселенные — есть интеллектуальный замысел Бога.

В одной из бесед я обратился к Наставнику:

— Кстати, как вы сосуществуете с йеху? И почему я не вижу их?

— Йеху нет среди нас! — ответил он. — На Земле они нашли для себя наиболее комфортную среду обитания!

Что стояло за этим объяснением — было не совсем ясно. Неужели йеху были депортированы на Землю? Если это так, то эта «медвежья услуга» дорого обходится для землян, хотя многие на Земле догадываются: йеху среди нас, и более того, в стремлении к мировому господству прикрываясь архаичной «демократией», они доминируют в финансовой и общественно–политической сфере. Дело рук йеху: примитивная организация человеческого сообщества, бедность большинства, религиозная нетерпимость, политические интриги, революции, войны, теракты.

Между человеком и йеху стремительно стирается грань. Поэтому деградируя, он обретает признаки озверения, став насильником себе подобных, а будучи частью природы вошел в противоречие с ней, превратившись в покорителя и уничтожителя оной.

Какова судьба человечества? — грустно задал я очередной вопрос.

Суть ответа сводился к следующему… Человечество не оправдало своего предназначения на Земле и пошло по тупиковому пути.

Наставник предугадал мой следующий вопрос и продолжил:

— Представители Межпланетной Ассамблеи галактики Млечный путь были на Земле и тому есть множество свидетельств. Перед инопланетной миссией стояла задача дать толчок развитию цивилизации. Дальнейшее вмешательство в земные дела запрещены — мы осуществляем дистанционный мониторинг.

Наставник сообщил, что для более полного познания окружающей действительности, если я не возражаю, будет расширен уровень моего сознания и осуществлена «перезагрузка» интеллекта.

Это предложение я принял положительно. Теперь, передо мной стояла задача с максимальной пользой использовать время пребывания на планете гуигнгнмов, чтобы вооружившись уникальными знаниями вернуться на Землю и устранить йеху.

На уровне подсознания возникло смутное чувство тревоги. Ощущение необычайной лёгкости и умиротворения, сопоставимое с состоянием глубокой медитации, медленно покидало меня. Дрогнули и слегка приоткрылись веки — вокруг смутные силуэты в серебристо — белом.

— Неужели я на Земле? — беспокойно мелькнула мысль. Волнение было подобно всплеску прямой на осциллографе. Однако умиротворение вновь охватило меня и окунуло в блаженную невесомость…

 

Однокашники. ру

 

Эссе

«Чем дольше живём мы, тем годы короче, тем слаще друзей голоса».

Булат Окуджава

 

В качестве предисловия

Малую родину, как и родителей, не выбирают. Нас «русских азиатов» из небольшого города в Средней Азии — выпускников школы пятидесятилетней давности, разнесло по стране учиться и работать, как осенние листья по ветру. Развал Советского Союза и массовый исход русских из Средней Азии, подразумевая под «русскими» отнюдь не этнос, довершил процесс нашей разобщённости.

Найти место на исторической родине, где тебя никто не ждал, было непросто. Увы, Россия не Израиль для евреев, не Германия для российских немцев и не Казахстан для казахов.

Прошли годы. У многих романтических натур, и я здесь не исключение, появилось естественное желание узнать судьбу своих школьных и студенческих друзей.

Конечно, годы изменили нас до неузнаваемости. Моя школьная подружка с русой косой до пояса сейчас наверно седая старушка. Можно себе представить: вот она подходит, с недоумением смотрит на тебя и невольно произносит:

— Господи, что с нами сделало время!

Да, время безжалостно обошлось с нами! Я бы тоже с трудом узнал её и при этом остро почувствовал бы, что меня заодно с ней чудовищно обездолили, лишили былого очарования, что поруганы все мои юношеские воспоминания.

Как с этим быть? Не общаться? Не встречаться? Ограничиться фотографией нежной, целомудренной девушки с косой?

Владимир Набоков в стихотворении «Первая любовь» на этот счёт высказался довольно безжалостно:

В листве берёзовой, осиновой, В конце аллеи у мостка, Вдруг падал свет от платья синего, От василькового венка. Твой образ лёгкий и блистающий — Как на ладони я держу, И бабочкой не улетающей Благоговейно дорожу. И много лет прошло — и счастливо Я прожил без тебя, а всё ж Порой я думаю опасливо: Жива ли ты и где живёшь? Но если встретиться нежданная Судьба заставила бы нас, Меня бы, как уродство странное, Твой образ нынешний потряс. Обиды нет необъяснимее: Ты чуждой жизнью обросла — Ни платья синего, ни имени Ты для меня не сберегла. И всё давным–давно просрочено, И я молюсь, и ты молись, Чтоб на утоптанной обочине Мы в тусклый вечер не сошлись.

Но ведь в жизни каждого человека есть знаковые личности, оставившие в наших душах неизгладимый, благотворный след. Через память и подсознание мы в контакте с ними всегда. Они были в школе, институте, на производстве — однокашники, первая любовь, друзья, коллеги, любимые педагоги. Их нет рядом, но ты с благодарностью и грустью вспоминаешь о них, надеешься если не встретиться, то хотя бы что–то узнать, услышать по телефону. И это тот случай, когда возраст и внешность не имеют значения.

Надо торопиться! Как ни прискорбно, наше поколение уже отыграло «оба тайма» и, если у кого–то, что и осталось в запасе, так это минуты «добавленного времени». И именно сейчас, как будто спохватившись, мы устами Есенина задаёмся вопросом: «Жизнь моя, иль ты приснилась мне?».

И именно сейчас, всё чаще тебя подстерегают мысли о смысле жизни и о том, что есть мир, в котором ты живёшь. Увы, пока все средства человеческого разума становятся непригодными для правильного ответа на вопросы: какова природа мира в целом, почему мир вообще существует и место человека в этом мире?

Рационализм твердил нам, что реальность одинаковым образом проникает в любого человека без искажений и деформаций. Теперь–то мы знаем, что это не так. Окружающий мир в сознании каждого из нас субъективен, причём субъективен по–своему и зависит не только от мира, но в значительной мере от уровня сознания. Таким образом, каждый человек творит собственную виртуальную реальность, в которой он живёт и с помощью которой он судит о мире.

Обидно становится! Живёшь–то в субъективном, можно сказать в иллюзорном мире, а реально — если что и происходит, так это рождение и смерть. Впрочем, со смертью тоже не всё так просто. Самая нелепая смерть, когда умирают молодые. Напрашивается вывод — умереть надо вовремя! Кто бы спорил.… Но что значит вовремя? Умрёшь вовремя для себя — окружающие могут быть в недоумении. Умрёшь вовремя для окружающих — так, может, себе в ущерб. Парадоксы, парадоксы…

Концепция трагизма жизни перед лицом смерти всегда волновала философов — «Абсурдно то, что мы родились, абсурдно то, что мы умрём». Умрём для того, чтобы ни чего не иметь, как и родились, не имея — ни сознания, ни памяти. Таким образом, человеческое предназначение не менее таинственно, чем всё сущее.

Но что есть человек в этом мире? Определений ему множество — от научных, до иронических. Ну, например, человек это поверенный высшего разума на земле. Полярная точка зрения, человек — одна из разновидностей животного мира.

Мало кому предопределено, быть в ипостаси первого определения. И потому, на данном историческом отрезке времени, за редким исключением, человеку уготована жалкая животная судьба потребителя всего и вся.

Отношение к жизни и смерти тоже не однозначно. Вспомним «оптимистичное» в известной песне:

Я люблю тебя, жизнь! Я люблю тебя снова и снова…

Но есть и иное мнение, к примеру, — Франсуа Вийона, который заключает одно из своих стихотворений словами:

И согласись, чем бы ни был в этом мире, Есть нечто лучшее — не быть.

По выражению Сартра, «Существование — это случайность». Но в нашем безумном мире уже и смерть — случайность. Она подстерегает тебя повсюду — не всем удаётся умереть естественной смертью.

Смерть — разрыв контакта с живыми людьми, вечный сон. Утешимся: есть мнение, что душа продолжает жить! Но где? Опять среди душ, ранее окружавших тебя на земле? Нет, только не это! Ну, разве что за исключением некоторых душ!

Что касается рассуждения о бессмертной душе, то у Эпикура мы справедливо находим: «Обладая лишь смертной природой, нельзя установить ничего достоверного о природе бессмертной».

Или возьмём Ад и Рай, их наличие уже подтверждают и учёные. Вот только для чего они? Неужели для того, чтобы одних за несовершенство человеческой природы низвергнуть в гиену огненную, а других поощрить за добродетельную жизнь на земле? Наверно, всё сложнее.

Ад и Рай… Добро пожаловать! И тут невольно задумаешься, сколько же пропускных пунктов в Аду должно быть по нынешнему бездуховному и порочному состоянию людей?! А на вратах Рая ангелы наверно зевают от скуки!

А тут ещё параллельный мир! Кстати, учёные с помощью Большого адронного коллайдера надеются представить доказательства наличия параллельного мира. Если он существует, тогда получается, что наше представление об одном и том же здесь и там различно… Ладно, если только представление! Надо полагать, Всевышний не просто так создал множество миров и, возможно, есть планеты где живётся как в Эдеме. Не мог же змей–искуситель повсюду соблазнить обитателей вкушать запретные плоды, как это произошло у нас на Земле!

И тут многие, не без основания придут в отчаянье: почему из–за единожды преступивших запрет Адама и Евы всё человечество обречено бессрочно влачить своё бытие в столь несовершенном мире, где вместо счастья — идея счастья, где чувствуем образ истины, а обладаем ложью?

Но довольно об этом! Быть человеком романтическим — неплохое убежище от некоторых негативных аспектов жизни, пусть и субъективной. Будем довольствоваться тем, что нам дано прожить не одну, а несколько жизней.

Да, да! В моём представлении именно несколько!

Начнём с того, что жизнь не сплошная линия, а череда пунктиров. Каждый пунктир, в моём представлении — это этап жизни, объединённый общностью признаков и очерченный условной границей. Жизнь в утробе матери — пусть и бессознательная — первый пунктир; беспечная жизнь до семи лет — следующий пунктир; школа — опять пунктир; институт, первый брак, второй брак; кто–то — неожиданно для себя, а потом надолго — в президенты… У каждого по–своему, но каждый пунктир — это незаметный переход от одного этапа жизни к другому, сопровождающийся полной заменой клеток в организме и даже изменением наследственных признаков в случае проявления человеком духовного порыва.

Пунктиры порождены временем, протекающим в одном направлении — из будущего, через настоящее, в прошлое. Впрочем настоящего, как отрезка времени и вовсе нет, оно мгновенно превращается в прошлое, а наша жизнь на фоне долговременных процессов во Вселенной — «миг между прошлым и будущем». Существуют ли кванты времени — одна из нерешенных проблем физики времени. Однако получается, что моя теория пунктиров наделена такими признаками (шутка!).

Нам не дано вернуться физически в один из предыдущих пунктиров, машину времени пока не изобрели, но память — связующее времени и дарованное Богом чудо — позволяет виртуально вернуться к любому из них.

 

Мой переход в  очередной пунктир

Когда мне стукнуло… за шестьдесят, дочь с зятем в очередной приезд преподнесли неожиданный подарок — ноутбук. Я был удивлён: зачем он мне, да и пользоваться не умею? Но, как говорится, — «дарёному коню в зубы не смотрят», а тут ещё аргумент дочери:

— «Зимой, когда дачные дела не отвлекают — будет чем заняться! Ты не представляешь какие возможности открывает интернет!»

Несколько дней я ходил вокруг этого компактного интеллектуала не зная, как к нему подступиться. Затем обратился к другу. Человек он, конечно, занятый, вопросами демографии занимается — книги, статьи. В шутку он у меня «отцом русской демографии» слывёт. Друг на то и друг — взял надо мной шефство. По его совету приобрёл книги по компьютерной грамоте, понемногу стал осваивать аппарат.

Конечно, первым делом зарегистрировался на сайте «Одноклассники. ru» и ринулся искать школьных друзей. Выпускников нашей школы на сайте много, но в основном молодёжь. Моих однокашников — никого! А вот этого я не ожидал! Стал вспоминать наших сильных математиков и физиков, они–то где?

Но ответ пришёл сам собой. Мы уходили на пенсию, когда компьютер был ещё редкостью, а затем, в условиях выживания, до него ли было моим сверстникам–бессребреникам?

Но я не отчаивался. В конце концов, у каждого есть родственники, дети, внуки. И эта надежда оправдалась. Через детей, племянников и внуков отыскал некоторых своих школьных друзей. Как я и предполагал, нашему поколению честных тружеников живётся трудно — не до «игрушек».

Шло время, неожиданно для себя и с лёгкой руки того же друга, узревшего во мне некоторые творческие наклонности, я стал работать над сборником стихов и над публицистикой о своей малой родине. Творчество захватило меня целиком и полностью, оно стало моим хобби и явлением, которое ты творишь сам, уходя на время от житейских проблем и суеты.

И вот вышел сборник стихотворений. Первая публицистика, к моему удивлению, была опубликована в одном из толстых литературных журналов. Взялся за рассказы, а потом начал работать над книгой, — и теперь всякий раз, сидя за компьютером, я попадаю в мир событий, образов, иного времени.

Какой вывод можно сделать из этого? В каждом из нас заложены разнообразные способности. Пользуйтесь! Находите занятия для души! Удивляюсь, когда некоторые пенсионеры, оставшись без работы, теряют смысл жизни, чахнут и раньше времени уходят из жизни.

В отличие от них, у меня всегда не хватает времени. Как на бесценную часть бытия я смотрю на обложки любимых книг. Проходят годы, наше восприятие меняется. Перечитывая любимую книгу, ты каждый раз находишь в ней что–то новое. И поэтому, я постоянно ощущаю потребность кое–что перечитать из прозы и поэзии. К примеру, сейчас тяга в третий раз взять в руки «Сагу о Форсайтах», в очередной раз полистать Эрнеста Хемингуэя и О`Генри, меня снова притягивает проза Эрих Марии Ремарк. Как старые, добрые, мудрые учителя, на меня смотрят Шопенгауэр, Бердяев, Ильин и другие. Нет, всё–таки не удержался! Снимаю с полки рассудительного француза Эрве Базена с намерением перечитать «Супружескую жизнь» и «Анатомию одного развода». К чему бы это?

Довлатов пишет: «…познакомился с Бродским. Вытеснив Хемингуэя, он навсегда стал моим литературным кумиром». Надо же, как поэт подействовал на прозаика! Я слишком прост — из меня даже Бродским не вытеснишь любимых поэтов, прозаиков, историков.

Но вернёмся на землю. Исходя из логики событий, стало ясно — случайный подарок в виде ноутбука явился причиной моего перехода в очередной пунктир бытия, где вполне комфортно.

Творчество творчеством, но были два человека, очень важных в моей судьбе и которых интернет пока не помог отыскать, а так хотелось!

В Москве бываю часто — два часа автобусом. Захожу как–то в небольшой, но уютный продовольственный магазин, вижу — киргизка средних лет протирает полки, расставляет продукты.

Для россиянина все азиаты — гастарбайтеры на одно лицо, но я, «русский азиат», сразу отличаю киргиза, узбека, таджика. По роду службы пришлось в своё время поколесить по всем республикам Средней Азии и Казахстану. Впрочем, казахов и туркменов отличаю тоже, но их в России практически нет — надеюсь, по причине того, что от добра — добра не ищут!

Подхожу к землячке, приветствую:

— Салом алейкум!

— Алейкум ассалом! — отвечает она.

— Вы ведь из Киргизии? Откуда конкретно?

— Я с юга! — на отличном русском языке отвечает она мне и называет город моей школьной юности. Я был приятно удивлён:

— Надо же, какое совпадение! Я там жил, окончил школу! — и обозначил те благословенные года.

— Меня тогда ещё на свете не было! — улыбнулась она, невольно подчеркнув временную пропасть между нами.

— Как там сейчас?

— Русских почти нет, но русский язык востребован, и потому русская школа сохранилась. В городе самый большой на юге Киргизии базар. С Китаем границу открыли, они ширпотреб везут, свой бизнес открывают. Я работала бухгалтером, но всё равно прожить было трудно.

— Ну а как здесь — довольны?

— Что делать? Мы с мужем берёмся за любую работу. Надо учить детей, заботиться о родителях.

— А я пытаюсь разыскать тех, с кем учился в школе, но не очень–то получается!

— У меня там русская подруга, мы вместе работали, возможно, она поможет! — предложила землячка и продиктовала телефон подруги.

Звоню в город своей юности. Меня доброжелательно выслушали и взяли на заметку несколько фамилий однокашников. И это сработало!

Через пару недель мне был продиктован домашний телефон Галины — девочки из параллельного класса, теперь уже Галии Ахмедовны. Оказалось, она живёт в соседнем от нашего городка областном городе Ош. Этот старинный город Центральной Азии — ровесник царя Соломона — на слуху у многих россиян, увы, по кровавым событиям политической жизни Киргизии в новейшей истории…

Галя была одной из тех, кого я настойчиво разыскивал. Её номер телефона был подарком судьбы, поскольку в моей душе она занимала особое место, и это при том, что к нам вполне соотносились слова из ранее популярной песни: «Мы с тобою не дружили, не встречались по весне…». Впрочем, в школе Галя не дружила и не встречалась ни с кем из мальчиков, хотя неравнодушных к ней было достаточно. А мы в старших классах с девочками дружили. Наша дружба сводилась к походам в кино, где можно было тайком взять за руку «свою» девушку и ощутить волнующее тепло её ладони; к прогулкам по вечерам и к робким поцелуям — мы были целомудренны.

Галя была из интеллигентной семьи. Немногословная, сдержанная, скромная — с внутренним содержанием восточной женщины, в ней присутствовали сильная воля и высокий интеллект. Её уважали все.

Применительно к ней вполне уместна памятная из кинофильма фраза: «комсомолка, спортсменка и просто красавица…». Стройная и изящная, как газель. Ей не составляло труда практически без подготовки пробежать дистанцию в четыреста метров на областной школьной спартакиаде. Что касается красоты, то в школе она не была яркой и броской, но такая красота обязательно расцветает в своё время.

Я был мальчишкой–старшеклассником, но уже тогда интуитивно понимал, что Галя обладает добрым нравом и светлой душой, она надёжный человек, а в будущем станет хорошей женой и матерью. Понимал и то, что необходимо иметь неординарные качества, чтобы быть достойным этой девочки. Был ли я влюблён в неё, как некоторые мои однокашники? Нет, это были иные чувства, нежели просто мальчишеская влюблённость. А ещё было чувство неполноценности: Галя была одной из лучших математиков нашей школы, а я — всего лишь неплохой спортсмен.

Сама того не подозревая, Галя незримо присутствовала со мною рядом как пример добродетели. А в моей жизни, как и у всех, было всякое, иногда было стыдно за свои поступки, иногда был повод гордиться.

И вот — после многих лет — с волнением набираю телефон Гали. Боже мой, время не изменило голос Гали–десятиклассницы!

Разговор по телефону начал с предположения, что вряд ли она догадывается, кто ей звонит. Однако она тут же назвала моё имя и фамилию. Я был в недоумении:

— Каким образом ты узнала меня после стольких лет?

— У меня в руках твой сборник стихов!

— Как попал он к тебе?

— Мне его привезла младшая сестра, она преподаёт в нашей школе.

Действительно, сборник вышел в канун юбилея со времени окончания школы,

что и послужило поводом отправить его в родной город. Воистину: «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся».

Галина окончила физмат областного педагогического института, работала педагогом. Мы вспомнили школу, наших учителей и однокашников. У неё семья, дети, внуки, и вообще всё так, как я и предполагал. Галя сообщила мне приятную информацию — продиктовала телефон своей одноклассницы — той самой девушки с толстой косой до пояса. Она училась на филфаке того же института, и с тех пор они не теряют друг друга. И это тоже было приятно. И у неё — семья, дети, внуки…

Пунктир нашей весны, пунктир нашей осени, а между ними — жизнь…

Кроме школьной юности, была юность студенческая. Пять лет той поры прошли в Алма—Ате, в то время столице Казахстана. Там была другая Галина. Она появилась у нас на втором курсе, после декретного отпуска. Её появление сразу же вызвало у меня недоумение — зачем ей инженерный факультет? Почему не театральный или кинематографический институт, ведь «она была прекрасна — Софи, и та же стать» — под Софи я подразумеваю Софи Лорен в лучшие её годы. Между ними было много сходства, но лицо Галины, с более тонкими чертами и такими же чувственными губами, как у Софи, на мой взгляд, даже превосходило красоту знаменитой итальянки.

Замечательный ровный характер, благородная красота, обаяние, интонация, голос Галины должны были волновать с экрана и сцены миллионы людей, а не только наш факультет, преподавателей и всех тех, кто с ней был знаком. Впрочем, за описанием истинных качеств таких женщин, как Галина, я отсылаю вас к одному из гениев пера — Николаю Васильевичу Гоголю, конкретно к его лирической статье «Женщина» — лучше не скажешь!

Учиться ей было трудно — семья, ребёнок. Иногда она появлялась у нас в студенческом общежитии, и мы с удовольствием оказывали ей помощь в оформлении курсовых работ. Обстановка в нашем общежитии была благопристойной, ничего общего с мерзкой современной обстановкой, описанной Алексеем Ивановым в романе «Общага–на–Крови».

Муж Галины всегда находился «за кадром». Он был старше её и уже работал. Видимо он доверял ей полностью. За все студенческие годы — не припомню, при каких обстоятельствах, но лишь однажды — мне удалось мельком увидеть его. Сложилось впечатление, что это был высокий, импозантный мужчина в стиле Ги де Мопассана.

Постепенно мы стали дружны с Галиной — и не более того. Единственное, что мне было позволено, — поцелуй в щёчку при прощании.

Я, меломан и театрал был постоянным её спутником. В наши студенческие годы ходить по театрам было проще простого — билет на галёрку стоил копейки, а если зрительный зал не был заполнен, то можно было с комфортом расположиться и в партере.

Однажды в республиканском оперном театре мы попали на «бельэтаж». Мы расположились рядом с соседней секцией балкона, разделявшей нас невысокой перегородкой, обшитой малиновым бархатом. После окончания спектакля Галя призналась:

— Молодой мужчина пытался взять меня за руку!

Я был возмущён наглостью незнакомца, но вынужден был произнести:

— Я его понимаю! Сидеть по соседству с тобой, какой уж тут балет! — но впредь старался быть осмотрительней.

В другой раз на какой–то фильм нас занесло на рабочую окраину города. Галина была в короткой мутоновой шубке, окрашенной… в ярко–розовый цвет — писк моды во времена стиляг.

Мы припозднились и уже при полном зрительном зале направились к первым рядам. И тут по залу прокатился гул и свист. Так рабочая молодёжь встретила «залётную птичку» из центра города. Мы шли, как по раскалённой сковородке, и — поделом!

Признаюсь! Я был влюблён в Галину — влюблён безо всякого шанса на взаимность. Впрочем, она об этом и не догадывалась. Это была платоническая любовь студента с неопределённым будущим, вся собственность которого помещалась в тумбочке и чемодане под железной кроватью в общежитии. Но на то она и платоническая любовь, чтобы фетишизировать предмет обожания и вознести его на особый пьедестал!

Позднее, в силу различных обстоятельств, я потерял след Галины. Поиски ни к чему не приводили. И тут, опять на помощь пришел сайт «Одноклассники. ru». Он вывел меня на родственника Галины.

И снова — телефон, тот же грудной, мягкий голос, всё та же Галина. И снова я блаженно возвращаюсь в пунктир моей студенческой юности, заново переживаю чувства, над которыми не подвластно время.

Многие мои сверстники, однокашники, друзья, коллеги сопричастные к этой жизни остались в душе, а некоторые из них занимают особое место. И здесь уместно задаться вопросом, сколько же места в нашей душе, и какова она, душа? Думаю, ответ прост — всё зависит от человека, разные люди — различные души. В душе всегда есть место тому, что нам дорого и свято. И потому, заключаю свои воспоминания о школьной и студенческой юности стихотворением Александра Блока, которое созвучно моему душевному состоянию:

Прошли года, но ты — всё та же: Строга, прекрасна и ясна; Лишь волосы немного глаже, И в них сверкает седина. А я — склонён над грудой книжной, Высокий сгорбленный старик, — С одною думой непостижной Смотрю на твой спокойный лик. Да. Нас года не изменили. Живём и дышим как тогда, И, вспоминая, сохранили Те баснословные года…

Иногда, когда я остаюсь один в своей забытой властью, но не забытой Богом деревеньке, там, где царит тишина и покой, где не смолкает Вечное и не шумит ничтожное, меня охватывает необъяснимая грусть — это мстит юность. Мстит за беспечность и иллюзорное представление о бесконечности бытия.

Но чего я хочу? Снова вернуться в детство и юность? Начать всё с нуля? Пройти по этой же дороге, но действовать иначе? Иллюзия! Ничто не бывает полностью таким, каким могло бы быть!

Считается, что реальный мир субъективен в зависимости от нашего сознания. Каков он мир в реальности? И может ли во Вселенной существовать реальный мир, когда всё относительно и бесконечно?

 

Людочка

Рассказ

Босоногое детство…

Моё военное и послевоенное детство прошло в Средней Азии, на юге Киргизии и поэтому, выражение «босоногое детство» имеет не условный, а буквальный смысл. Сколько помню, с марта и по самый октябрь, мы целыми днями проводили на улице босиком. Вместо обуви — загрубевшая подошва ног и сбитые пальцы до крови, которые редко успевали заживать.

Современные дети и родители понятия не имеют, что такое «цыпки». Цыпки — следствие нашего «босоногого детства», когда подъём ног покрывался тёмной, шершавой коркой с мелкими трещинами. Вечером, не вымыв ноги, ты норовишь юркнуть в постель, но родителей не проведёшь — таз с тёплой водой уже наготове. Во время мытья начиналась пытка. Вода, попадая в трещины на коже, вызывала острую боль, заставляя скулить, как щенка на привязи. Кожу, смазывали какой- то мазью, но она мало помогала — завтра с утра снова жаркое солнце, дорожная пыль, речка.

Некоторые дети из многодетных семей даже в школу в младших классах приходили босиком. Бедность. Конечно, им помогали — брали на учёт и выдавали обувь, так что к зиме все были более или менее обуты.

В отсутствие пионерского лагеря мы, мальчишки младших классов маленького городка проводили лето на речке с тёплой и прозрачной водой. Развлекались тем, что вывалявшись в песке, беспечно и весело скакали по берегу голышами, невольно обращая на себя внимание прохожих на деревянном мосту. А было и такое — один из нас писал, направляя струю по дуге, а остальные на четвереньках проскакивали под ней. Ослабевая, струя попадала на неудачника, и это вызывало всеобщее веселье!

К третьему — четвёртому классу, я и мои друзья, во многом отличались от нынешних «тепличных» детей. Мы на спор могли забраться на вершину самого высокого пирамидального тополя, чтобы достать яйца из воробьиного гнезда. Умели плавать и удить рыбу, лазали по садам за абрикосами, виноградом и персиками, унося добычу за пазухой. Колючая кожица персиков потом долго напоминала о себе — чесались грудь и пузо.

Помню наше увлечение катанием металлических колёс, которые ассоциировались с автомобилями. Обод велосипедного колеса, без спиц — лёгкий и бесшумный, управлялся гладкой палочкой и был «легковушкой». Более тяжелые металлические колёса, меньшего диаметра, катили ручкой из проволоки, загнутой на конце. Эти колёса издавали звон и грохот. Ну, чем не «полуторка»! Иногда, со своими «легковушками и грузовиками», наша орава, как оглашенная, носилась по пыльным южным улицам, распугивая прохожих.

Всё проходит! Ушло босоногое детство.

На память приходят строки Владимира Высоцкого — «Было дело, и цены снижали…», а мы взрослели в это время. Но какими мы были тогда?

С удовольствием отмечу: совесть для нас имела первостепенное значение! А в условиях бедной жизни, высокой нравственности и патриотизма, у нас не было почвы для плесени под названием — цинизм и вещизм.

«Варяг» и песни военных лет, не стесняясь, мы пели просто так, при каждом удобном случае. Чуть позже душу волновали вальс «На сопках Манчжурии», марш «Прощание славянки», полонез Огинского «Прощание с Родиной».

Зимой, в школу мальчишки ходили в телогрейках, на ногах — грубые ботинки или, особый шик, — кирзовые сапоги. Голенища сапог на два — три пальца подворачивали вниз. Застёгивать телогрейку и опускать уши у зимней шапки, даже в мороз, было не принято — признак слабости! Так в Нарыне, а это был высокогорный город, где зимой морозы за тридцать градусов были обычным делом, я подморозил правое ухо и оно, к любопытству одноклассников превратилось в «вареник».

Весной и осенью носили тёмные брюки, и светлую рубашку. Пионерский галстук одевали неохотно, он мешал нашей неуёмной активности. Ближе к комсомольским годам галстук лежал в портфеле, чтобы одеть по необходимости — на школьную линейку или пионерское собрание.

В старших классах появилась мода на вельветовые куртки. Куртка прилично выглядела и была удобной. Шили её местные портные на заказ. Она была на молнии. Нагрудные карманы, (и это был тоже шик) застёгивались на молнию.

Девочки ходили в школу в форме — коричневых платьях и чёрных фартуках, в праздники надевали белые фартуки. Платья носили с белыми воротничками и манжетами, в косы вплетали ленты и завязывали бантиками. Несмотря на однообразие формы «своих! девочек мы отличали без труда.

Конечно, все дети были разными! Некоторые мальчишки были практичными уже в тринадцать лет. Помню, Коля Игнатенко подвёл меня к ящикам с водкой, её временно, дома в сенях, хранила мама — продавец и, поделился секретом. Водочные пробки в то время были картонными, сверху заливались сургучом. Коля медицинским шприцем отбирал из бутылки часть водки, взамен добавлял воду, затем с помощью сургуча аккуратно устранял следы.

Водку «собственного разлива» он умудрялся реализовывать, впрочем, проблем с этим не было — водка в каждом продовольственном магазине продавалась на разлив.

Но этим он не ограничивался. В хозяйстве у них было множество кур. Одни несушки клали яйца в курятнике, другие предпочитали большой ворох соломы в углу двора. Яйца, собранные в соломе, Коля припрятывал, а затем оптом, со скидкой, продавал. Так он обеспечивал себе полную независимость в карманных деньгах. Однако ни подпольного цеховика, ни олигарха из Коли не получилось, видимо детские замашки для него были всего лишь хобби. Говорили, что он стал шофёром.

Во времена моего детства большинство семей занимались подсобным хозяйством — иначе трудно было выжить. Сажали картошку, держали коров, кур, уток, выращивали свиней. Мы, дети, принимали в этом самое активное участие, а для души многие из нас разводили кроликов и голубей. Я прошел через всё это и не жалею. Помню, как поднимал в небо стаю своих голубей, следил за их полётом и восхищался кувырками «вертунов» — особой породы голубей. Если голубятник замечал в небе чужую отбившуюся пару, он тут же поднимал своих любимцев. Чаще всего чужие голуби присоединялись к большой стае и затем вместе опускались на голубятню. Как правило, они приживались на новом месте но, если находился хозяин, их возвращали за небольшой выкуп — таковы были правила.

Абстрактное представление о странах мира нам давала география. Конкретное представление ассоциировалось с незабываемыми кинофильмами.

Пятисерийный фильм «Тарзан» взятый в качестве трофея в Германии — с Африкой, «Робин Гуд» — с Англией, «Три мушкетёра» — с Францией, фильмы «Бродяга» и «Господин 420» — с Индией. Эти первые индийские фильмы с участием Радж Капура и Наргиз, а так же песни из этих кинофильмов, навсегда остались душе.

«Живи настоящим!» — диктует время. «Не забывай о прошлом!» — напоминает память. Впервые, я влюбился в шестом классе…

Помню, была контрольная по математике за четверть. Две молодые учительницы неспешно прохаживались между рядами парт, затем возле учительского стола о чём–то шептались. Я прислушался и уловил:

— В твоём классе Людочка — самая красивая девочка!

Мне было приятно. Людочка — блондиночка с тонкими чертами лица недавно появилась в нашем классе, и я к ней сразу стал трепетно неравнодушен. Однажды, по пути из школы домой, я нёс её портфель и с волнением выдавил из себя:

— Людочка! Давай дружить! — и на всякий случай, подчеркивая чистоту своих намерений, добавил, — по-пионерски!

Людочка сдержанно согласилась.

В этот день всё ликовало и пело в душе! Ощущение первого шага из детства в нечто новое и ранее неведомое охватило меня. Вместе с тем, после первых эмоций невольно возникло чувство ответственности. В первую очередь за себя, в том смысле, что такому хулигану, как я, надо быть достойным Людочки. Ответственность за Людочку была смутной, в голову пришло лишь — не давать её в обиду!

В дальнейшем так и произошло, по поводу или без оного, но мне не раз приходилось выяснять отношения из–за Людочки со своими сверстниками в кулачных поединках, как это было принято у нас.

Признаться, до этого у меня была неудачная попытка дружить с девочкой. Впереди за партой сидели Галя и Люся. Галя была хорошей лыжницей.

Володька Князев, сосед по парте, всё время подбивал меня предложить им нашу дружбу. В принципе, я не возражал. Девочки, эти странные создания, которые всегда были рядом, невообразимым образом действовали на нас, мальчишек. Если и было стыдно за плохую оценку, то, прежде всего, перед девчонками. А что вытворялось на переменах! Каждый старался выделиться перед ними, при этом мальчишки превращались в громкоголосые и бесноватые существа!

Иногда к нам в руки попадали фото — открытки, те, что в то время, обычно продавались в поездах. На одной из них в ореоле сердечек были изображены красивые он и она и надпись: «Люби меня, как я тебя, и будем вечные друзья!».

В другой назидание: «Не отдавай поцелуя без любви!». В дворовой песенке заманчиво звучали слова: «Губки бантиком и глазки два огня, покорила она сердце у меня!».

Наступало время, когда всё интриговало и притягивало к девочкам. Если что и смущало, то в какой форме предложить дружбу?

— Очень просто! — заявил Володька Князев, — напишем записку!

Во время урока нацарапали записку: «Галя и Люся давайте дружить!» — и передали девочкам. Они со смешками долго шушукались и, наконец, вручили ответ — «В воскресенье соревнования по лыжам. Если хорошо выступите — будем дружить!».

Легко сказать — выступить хорошо! Всего около года назад наша семья после очередного служебного перевода отца попала в этот город в Тянь—Шанских горах. В нём была расквартирована пограничная часть — рядом Китай.

В то время город был небольшим и одноэтажным, но, как и поныне, имел статус областного центра. Узкой лентой протянулся он в ущелье между бурной рекой, питаемой ледниками, и северным склоном горного хребта, где кроме тянь–шаньских елей, склоны были покрыты зарослями дикой смородины, барбариса и рябины. Выше виднелась каменистая альпийская зона, а ещё выше — серебристые пики, покрытые вечными снегами. Сколько замечательных впечатлений остались в памяти от наших коллективных походов в горы за кисличкой, костяникой, смородиной, да и просто так, в живописные ущелья с хрустальной водой!

В лыжную секцию детской спортивной школы я записался в начале зимы, и предстоящие соревнования для меня были первыми. Нашим тренером был Александр Афанасьевич Голубенко — интересный человек, бывший спортсмен из Ленинграда. Эвакуация людей из России во время войны была причиной многочисленной русской диаспоры в этом городе, от которой со временем не останется и следа.

В лыжном беге тогда не применялся «коньковый ход». На стадионе, круг за кругом мы отрабатывали технику классического бега.

Летом Александр Афанасьевич тренировал легкоатлетов, занимался с баскетболистами и фехтовальщиками. В перерывах между тренировками в тени деревьев Александр Афанасьевич рассказывал нам о довоенном Ленинграде, своём участии в лыжных соревнованиях и марафонах по России, об известных спортсменах, с которыми был лично знаком. В далёком Тянь — Шане, на краю огромной страны, он открывал мальчишкам иной мир — заманчивый и казалось недоступный.

Наступило воскресенье! Со старта, по жребию, мы с Володькой рванул почти в середине группы, однако через полтора — два километра, нас стали обходить те, кто стартовал за нами. Возле финиша, на пригорке, на лыжах, в спортивных костюмах и нарядных вязаных шапочках стояли Галя и Люся, наблюдая за нашими жалкими потугами. Всё вышло так, как они и предполагали — мы пришли к финишу в числе последних.

Однако фиаско не обескуражило Володьку! Он предпринял ещё одну попытку завязать дружбу с «нашими» девочками. На этот раз надо было срочно пригласить их в кино. Однако попытка найти деньги на четыре билета окончилась неудачей — в ту пору, карманные деньги водились редко.

Так судьба развела нас с Люсей и Галей, как и меня с Володькой Князевым после моего переезда в другой город.

Первая любовь! Можно ли назвать чувства, которые питает неравнодушный и преданный мальчишка к девочке, — любовью? Уверен, что можно! Чем иначе могут быть светлые и чистые «души прекрасные порывы»? Именно поэтому первая любовь часто имеет непреходящее значение. Казалось бы, ничего особенного в наших отношениях с Людочкой не было. Нежные чувства всегда переполняли меня, но я ни разу не решился поцеловать её хотя бы в щёчку.

Помню концерт в Доме культуры, посвящённый 7 ноября. Переполненный зал. Людочка с подругой в нарядных светлых платьицах, с бантиками в косичках, звонкими голосами поют со сцены:

Как я гордился Людочкой!

В другой раз на этой сцене после торжественной части и концерта, был натянут боксёрский ринг. Показательные выступления открывали самые младшие начинающие боксёры — я и Коля Кириченко. Возможно, Людочка гордилась мной.

В мои школьные годы не было «золотой молодёжи» в более позднем её понимании. Даже велосипед считался роскошью. Но высокопоставленные чиновники были и тогда, их дети на каникулы ездили в Артек, велосипед для них не был проблемой, а билет в кино тем более. После окончания школы для коренных жителей Союзных Республик существовали квоты для внеконкурсного поступления в вузы Москвы, Ленинграда, Киева и других городов страны. Этим правом, как правило, пользовались дети номенклатурных работников. В школе, по примеру своих родителей, они держались обособленно. В этот круг — старшеклассников входила моя одноклассница Саида — стройная, смуглая, красивая девочка. Саида была хорошей ученицей и неординарной девочкой. Однажды она принесла в класс роман Ги де Мопассана «Жизнь». Там была закладка страницы с описанием первой брачной ночи главного героя. На одном из уроков книга пошла по рядам и вызвала большое любопытство!

В новом учебном году, в седьмом классе, чтобы выровнять численность учеников, часть моих одноклассников, в том числе и Людочку с Саидой перевели в параллельный класс. А вскоре, у меня начались неприятности. Они состояли в том, что Людочка приглянулась одному из приятелей Саиды «из высшего общества» старшего на класс, и она взялась быть посредницей с целью увести её от меня в круг своих друзей. Дело дошло до того, что мне стали угрожать если я не оставлю её в покое.

В один из зимних вечеров, мы гуляли по центральной улице города в районе кинотеатра «Манас». Несмотря на дефицит электроэнергии, часть центральной улицы по вечерам освещалась и поэтому была многолюдной. Это был своеобразный скромный прообраз «Бродвея» — условного названия мест, в крупных городах Союза, где в шестидесятые годы прошлого века вечерами массово собиралась молодёжь. Неповторимое, незабываемое время стиляг с коками на голове, с экзотическими галстуками, узкими брюками, с широкими в плечах пиджаками в клетку и полуботинками на толстой подошве. Но всё это будет позже, в мои студенческие годы, когда на первом курсе мы перешивали брюки «клёш» в «дудочки», а белые рубашки перекрашивали в красный и чёрный цвет.

А тогда, в глубокой провинции, шли под ручку — я, Людочка, её подруга и наша пионервожатая. На уличном столбе гремел репродуктор, подростки на коньках носились туда и обратно, возле кинотеатра толпился народ. Всё создавало приподнятое, беспечное настроение.

Я шёл крайним. Навстречу нам приближались несколько пацанов. Когда мы поравнялись, один из них неожиданно ударил меня в лицо. Они пошли дальше, а я умылся кровью. Мои спутницы испуганно и возмущённо заверещали!

Пришлось приложить снег к переносице, чтобы остановить кровотечение. Подлый удар нанёс один из пацанов, подвизавшийся у моих старших недругов «шестёркой». Угрозы стали реальностью. Но ничто не могло заставить меня, отказался от Людочки!

Однако настоящая неприятность меня ожидала впереди. Я почувствовал — Людочку что–то не устраивает в наших отношениях, а затем, через какое- то время, через Саиду, она передала, что прекращает со мной дружбу.

Эту новость я воспринял очень тяжело. Дома, оставшись один, дал волю своим чувствам — заплакал — слёзы текли градом… Чем были эти слёзы — обидой? Несомненно! Уязвлённым самолюбием? Возможно! Но это была ещё и первая в жизни душевная травма, сравнимая даже не с предательством, а с потерей близкого человека.

Наверное справедливо, что первая любовь слепа и лучше её пережить, но если это случается, каждый переживает по–своему!

Только значительно позже многое для меня стало понятно: мальчишки и мужчины, всегда моложе своих ровесниц — подруг. И если Людочка, в то время, уже вступала в возраст и состояние первого бала Наташи Ростовой, то я оставался пацаном и подростком.

После окончания седьмого класса Людочка поступила в медицинское училище, и я потерял её из вида. Так было даже лучше!

Но однажды голенастый мальчишка в трусах стоял на крыше дома и пронзительным свистом гонял своих голубей. В это время, по безлюдному переулку, под лучами яркого весеннего солнца, в светлой юбочке и белой прозрачной кофточке приближалась девушка. Вначале, словно мираж, но по мере приближения образ приобретал всё более чёткие и узнаваемые очертания. Одним взглядом он охватил её всю! Во вчерашней девочке его поразила пробудившаяся, ликующая женственность — чувственные губы, сформировавшаяся грудь, округлые колени. Ему показалось, что она с лёгкой ироничной улыбкой смотрит на него.

Мальчишке вдруг стало стыдно за себя, нескладного, одной ногой стоящего в детстве. Ретировавшись по лестнице вниз, он в глубоком смятении долго не мог прийти в себя. Это была она, Людочка! Но уже не та, а другая, разом повзрослевшая, к которой он не знал, как относиться. Людочку он видел последний раз в жизни.

Спустя время, после очередного служебного перевода отца, я, юноша старшеклассник стоял на школьной линейке в другом городе, в жаркой Ферганской долине. На моей вельветовой куртке выделялся значок спортивного разряда по лыжному спорту. Ни у кого в этой школе не было спортивных разрядов и такого значка! Потому, что не было в этом городе Александра Афанасьевича Голубенко — замечательного человека и тренера, потому, что не бывает снега там, где растёт хлопок.

Прошло более полувека, но я никогда не пытался узнать, как сложилась дальнейшая судьба Людочки. Для меня важно было сохранить в святости всё то, чем была первая любовь. Любовь к девочке, которую я впервые в жизни провожал из школы домой, нёс её портфель, чувствовал в своей руке её нежную тёплую ладонь, отчаянно дрался из — за неё с мальчишками. Отнять это, у меня никому и никогда не дано. Светлое, чистое чувство навсегда осталось в моей душе и там, где Тянь — Шаньские горы.

С какой целью память настойчиво возвращает меня в наилучшую реальность бытия? Отчего она, словно страницы старого дневника с блёклыми чернилами, перелистывает события далёкого прошлого? Не для того ли, чтобы чудесным образом снова вернуть на Восток, где бездонное тёмно — синее небо, как и прежде, усеяно удивительно близкими, яркими звёздами. Туда, где детство и школьная юность — начало земного пути в непостижимой бесконечности Вселенной…

 

 

Малая Родина

 

 

Равшаной

О, Равшаной! Одно лишь имя — снова Азия со мной. Ташкент и Ош, зелёные поля, От Согдианы благодатная земля! О, Равшаной! Рахмат [12] России — небо предков надо мной, Но где родился — та земля, она как мать, Не позабыть, не изменить, не разменять. О, Равшаной! Там наше детство, белый хлопок, летний зной, Там первая любовь и школьные года, «Не повторяется такое ни когда…» О, Равшаной! Воспоминания мне грудь теснят порой: Тюльпаны, маки, пики снежных гор, И Иссык — Куль, он манит до сих пор. О, Равшаной! Пускай Всевышний ниспошлёт душе покой, Благополучия, любви твоей семье! Мир так велик — мы две песчинки на земле…

 

Иссык—Куль

В серебре пики гор, голубая вода, Ты меня принимал словно друга всегда. Вот поля окропились в малиновый цвет, Это лето пришло, и зацвёл эспарцет. Терпкий запах полыни несёт ветерок, Знойный пляж. Ступни ног обжигает песок. Я с разбега бросаюсь в объятья твои, Незаметно проходят счастливые дни! Как мне было беспечно, как было легко! Тихий голос с небес — «не плыви далеко…» То ли Ангел — хранитель, то ли мама моя, Но уносит порой, нас в иные края. Память крутит с волнением, ретро — кино, Это было недавно, это было давно…

 

Нарын

Друзьям детства

По ущелью Боом — Чу бурлит на просторы, Перевалишь Долон и Тянь — Шаньские горы! Катит воды Нарын, город — крепость Нарын, Где- то там моё детство — ты напомни Акын! Спой о фильме «Бродяга» — Капур, песни и воры, Верность долгу и другу — нам пример мушкетёры, Африканские джунгли, приключенья, Тарзан, Робин Гуд благородный — не забыть тот экран! Обнимали мы горы, когда вверх поднимались, Вниз на лыжах лететь — пацаны не боялись. Честь свою защищали не раз кулаками, Но один на один — ни толпой и пинками. Мы росли как спартанцы, как защитники Трои, И война лишь вчера — рядом были герои, Школа, спорт и друзья — киргиз, русский, татарин, Мы гордились страной той, где Юрий Гагарин!

 

Кара—Су

Есть городок в Центральной Азии С названьем Тёмная вода, Десятый «Б», десятый «А», Остались в сердце навсегда. На берегу реки обрывистой, В закатном солнце спадёт жара, Мы «желторотые», такие чистые, Поём про «тихие вечера…» Слова той песни в жизни сбудутся - Я в Подмосковье много лет, Друзья и школа не забудутся, Мы все из детства не секрет. А в Карасу — с Узбекистаном, Погранзастава на меже, Китайцы со своим товаром, И только русских нет уже. Душа болит и в юность просится, Но не спешу купить билет, Холодный ум с душой расходится: «Там всё ни то, там наших нет…»

 

* * *

Вот и семьдесят пять! Но как будто, Моя юность и школа вчера - Мы мальчишки в вельветовых куртках И по жизни пойдём на ура! Школьный вечер — танго, фокстроты, Спортплощадка, девчонки, кино, Кто в учители, кто — то в пилоты, Так мечталось недавно — давно! Витя Дудников, где твоя «Смена»? Твои фото — друзья школьных лет. Словно листья порывом осенним Унесло — потерялся ваш след! Доходить стали скорбные вести - Без шинелей потери несём, После школы не встретились вместе, Собираемся Млечным Путём…

 

Мама

«Где тут погост? Вы не видели?

Николай Рубцов. Тихая моя родина.

Сам я найти не могу…»

Жизнь в этом мире Короткий круг, Что–то святое нахлынет вдруг, В душе как будто благая весть - Со мною мама пока я есть! Несправедливо, Моя родная! Ушла из жизни ты молодая. Тебя не помню — прости, был мал! Но никогда не забывал. Сейчас, как прежде Мне снятся сны: Поле в ромашках вся в белом ты. Бежит мальчишка, — Я мама твой! Ты так нужна мне, побудь со мной! В горах Алая старый погост, Там глушь и травы наверно в рост …

 

* * *

Где родился Теперь уж не помнят меня, Те, кто помнит — покинули эти края. Дом, где детство прошло, Город стёр — вот беда! Что поделать — всё выше растут города. Моя старая школа, Гляди веселей! На другом языке в школе учат детей. Память первой любви, Как икона в ней ты! Всё былое мираж — не отыщешь следы. Соберёмся друзья, Скинем груз прошлых лет! Но одни далеко, а других уже нет…

 

* * *

Первые чувства, Робкие свидания, И твоё дыхание — наше расстояние. Аттестат, дорога – Потерянный рай, Смутная тревога «Юра, прощай…». Долго не верил В печальную весть, Дальше всё было и многое есть. Девочка милая В платьице белом - Светлая память во мне поседелом.

 

Студенческому другу

Лёня Кротов! Ты помнишь общагу? Восемь коек, железная печь. По утрам на трамвай даём тягу, Надо что–то из лекций извлечь! Как и все мы «стилягами» стали, Научились вертеть «чарльстон», Брюки «клёш» пополам заужали, Как могли, так держали фасон. Лёня Кротов — почтеннейший Metr, Педагог сединой убелён, Ты полпред нашей юности в вузе, И за то, тебе низкий поклон!

 

Чайхана

Ишак и бабай в чапане, Привычно спешат к чайхане. У речки тенистый платан, Прохлада, друзья, достархан. Седобородые «йоги» Сидят, свернув в калачик ноги, Зеленый чай и пиала - Воспоминанья, жизнь, дела… На достархане — «дамский пальчик», Лепёшки предлагает мальчик, Никто ни вспомнит про вино, Так в чайхане заведено! Уж полдень и обед готов: Шурпа, лагман, душистый плов, Самса в тандыре поспевает - Чайхана гостей встречает! Всё реже ностальгией я страдаю, Но в чайхане хотел бы выпить чаю! Бабай — старик. Чапан — стёганый халат.

 

* * *

В мир выхлопных благовоний, Лжи и пластмассовых душ, Детство протянет ладони, К ним я губами прижмусь - Живой водицы напьюсь…

 

Историческая Родина

 

 

Русские азиаты

Распался Союз мы — ничейный народ, Из Азии Средней начался исход. Но Родина — мать не ждала сыновей, Чело плащаницей укутали ей. В Госдуме закон разработал мутант: Русский в России — бесправный мигрант. А дальше бал правит чиновничья рать, И то, что ты русский — ей наплевать. За паспорт, гражданство нас унижают, Многих назад уезжать вынуждают. Кавказцы повсюду с ухмылкой снуют, «Двуглавых орлов» им, как кур продают. Чужие мы в Азии — лишние тут, Отечество предков, казённый приют.

 

Русь

Демографы в панике, Русь вымирает, Что с внуками будет, что их ожидает? Без малого век Чередой испытанья, Но нет осознанья, за что наказанье? Кто русский в России? Мы всё вокруг губим, Чужих привечаем, друг — друга не любим! Духовность теряем, Кто предки — не знаем, Что Богом дано нам, на «зелень» меняем! Мы предали Русь? Нас Всевышний карает? На Русской равнине народ вымирает…

 

Таруса

В судьбе моей Таруса не случайно. То Божий промысел Иль рок слепой, Есть тайна Не разгаданная мной. Таруса осень моих лет, Здесь «мэтров» творчество Неизгладимый след, И этот Мир, И быстротечность бытия, В котором я, Пусть скромный, но поэт.

 

Бортники

В миру Обречены мы суетится. В деревню! Ждёт она, как мать. Твой блудный сын - Позволь мне поклониться За твой приют, Земную благодать, За то, что здесь Свободен словно птица - Транзистор, ручка, да тетрадь. В камине огонёк мерцает, Свечи огарок чуть коптит, Душа блаженно замирает, Я жду — она заговорит…

 

* * *

Встанешь пораньше в деревне, Господи, как хорошо! Дождик пролился намедни, Звон колокольный к обедне, День проживёшь не последний, Что тебе надо ещё…

 

* * *

Не жалую я белые цветы, Что apriori нежны и чисты. Мне в Подмосковье Солнца не хватает ласки, А белое, не добавляет Яркой краски, И даже куст Прекрасной белой розы! Напоминает зиму и морозы.

 

* * *

Длинные тени накрыли мой сад, Лето прошло — не вернётся назад. В золото лес поменяет наряд, Клином на юг журавли пролетят. Осень по — бабьи одарит теплом, Чтобы к зиме повернуться потом. Зимушка русская — хмарь, холода, Солнышко балует лишь иногда. Зимняя стёжка растает весной, Снова скворцы возвратятся домой. Всему у природы свой смысл и черёд. Время былое никто не вернёт…

 

Последний

Беспечно пьём пиво и слушаем «рэп», А где–то курлычет последний вальдшнеп. Он в сумерках ночи рискнёт на полёт, Но метким дуплетом убьют его влёт. Охотник доволен, всё в жизни О, кей! Накормит вальдшнепом жену и детей, Потом перед теликом сытно рыгнёт И мы все довольны — вальдшнеп «не умрёт», Есть «Красная книга» — она помянёт.

 

* * *

Чем дни быстрее — жизнь короче.ы Есть предчувствие, Что не попасть мне в рай. Если разведёт с тобой нас Отче, Ты меня в раю не забывай.

Издательство «Фридгельм». 2015 год.