ПРИКЛЮЧЕНИЯ ПЕТРУШКИ

ЧЕТЫРЕ МЕТРА ПОЛОТНА

На берегу синего моря, в зеленой долине, раскинулось кукольное царство. Правил этой страной тряпичный царь Формалай Большой, а подданными были тряпичные куклы. Как обыкновенные люди, они могли плакать и смеяться, есть хлеб и голодать, любить и ненавидеть. Главным городом этого царства был Формалайск, а самой известной улицей в нем была та улица, на которой жил мастер Трофим. Мастер Трофим все умел делать. Он мог сшить пахаря или каменщика, починить плотнику отрубленный нечаянно палец или подарить корову большой семье, в которой росли маленькие дети.

А еще смастерил он из двух кусков дерева удивительную куклу — Матрешку. Потом сделал еще одну, чуть поменьше, потом третью еще меньше… и, наконец, шестую, самую маленькую. И сказал довольно:

— Вот какая ты хорошая, Матрешка. Все твои дочери будут всегда с тобой вместе. Выйдешь в поле одна, а пшеницу жать вшестером будете, мигом управитесь. В лес за ягодами пойдешь — глазом моргнуть не успеешь, как целое ведро наберете. А уж если песню ты затянешь — пять голосов подхватят. Отличная песня получится.

Мастер Трофим с удовольствием мастерил бы и других необыкновенных кукол. Но увы! Он этого не делал, потому что Формалай воевал с морским царем Чудо-Юдо, и ему требовалось много солдат. После каждого сражения солдат становилось меньше. Всех раненых свозили в одно место, которое называлось свалкой, и бросали там, а мастеру Трофиму посылали новый материал, новые тюки ваты, катушки ниток.

— Новых солдат сшить легче, — говорил обычно Формалай, — чем чинить старых. Работай, Трофим! За мной не пропадет.

И мастер трудился: работал целыми днями и даже ночами. Царь так часто просил Трофима быстрее шить солдат, не задерживать работу, что однажды мастер тоже решил обратиться к нему с просьбой.

В этот день он надел свой парадный костюм, почистил ботинки, пригладил свои льняные волосы и отправился во дворец. Формалай еще спал на золотой кровати, выставив из-под одеяла волосатые ноги. Будить Формалая строго воспрещалось, но Трофим достал зеркальце и пустил солнечный зайчик прямо в глаза царю. Формалай чихнул и проснулся.

— Великий царь, — поклонился ему в ноги мастер Трофим. — Я хочу сшить себе сына. Дай мне, пожалуйста, материала.

— Зачем тебе сын? Он будет мешать тебе работать.

— Нет, он не будет мешать, — возразил мастер. — Наоборот, он станет помогать мне, а когда я заболею или устану, он будет ухаживать за мной.

— Нет, — опять ответил Формалай, который вообще не любил что-либо давать.

Но мастер снова и снова просил Формалая. Он говорил, что ему скучно одному жить на свете, что некому передать свое мастерство, что в веселой беседе с сыном у него будет лучше спориться работа. Но Формалай все равно не уступал. Трофим рассердился.

— Тогда я не буду шить солдат, — сказал он и повернулся, чтобы уйти.

Это испугало Формалая.

— Ладно, — остановил он Трофима. — Бери два метра материала, полкуля ваты и одну катушку ниток.

— Мало. Не хватит на сына. Выйдет грудной ребенок. Нянчиться с ним надо, а работать будет некогда.

— Ладно, — опять уступил Формалай. — Бери четыре метра полотна, два куля ваты и четыре катушки ниток.

 

ПУСТЬ БУДЕТ СЫНУ ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕТ

Мастер Трофим три дня не выходил из дома и не вставал из-за стола. Он шил себе сына. Сына, которого научит своему ремеслу, который по вечерам будет читать ему книжки, утром принесет воду умыться, а вечером поможет убрать мастерскую.

Мастер Трофим любил горячее солнце, и поэтому волосы своему сыну сделал из рыжей, как огонь, овчины. Старику нравились безоблачное синее небо и синие волны моря, на берегу которого стоял город, и поэтому на глаза сыну он выбрал две яркие синие пуговицы. А рожицу сделал веселой и улыбающейся. «Веселый человек, — бормотал чуть слышно Трофим, — легче переносит печаль и все невзгоды». Потом мастер сделал синий колпак с колокольчиком, красную рубашку и принялся кроить штаны.

— Ай-ай! На штаны не хватило немного материала. Что делать? — Трофим положил сына на кровать и склонился над ящиком, чтобы найти подходящий лоскуток.

А кукла вскочила на ноги и побежала к зеркалу. Посмотрела на себя, звонко захохотала и показала себе длинный-предлинный нос обеими руками.

— Подожди, негодник! — остановил ее мастер. — У тебя еще штаны не дошиты.

— Пожалуйста, дошивай, — сказала кукла. — А я кто?

— Ты — мой сын.

— Ой, как здорово, — мальчик рассмеялся, захлопал в ладоши и снова спросил: — Как меня зовут?

— Как зовут? — повторил Трофим. «Вот так штука, — промелькнуло в его голове. — А я и не подумал, как назвать своего сына. Есть хорошее имя Петрушка. Пусть моего сына зовут Петрушкой». — Тебя зовут Петрушка, громко сказал мастер.

— Петрушка! Ура! Петрушка! — Сын волчком завертелся по комнате. — А сколько мне лет?

— Двенадцать, — буркнул Трофим, которому не нравилось, что Петрушка вертится. — Такой большой, а все еще вертишься, как веретено.

Мастер Трофим хотел рассказать Петрушке, как долго пришлось уговаривать Формалая, чтобы он разрешил его сшить, рассказать о своей жизни, работе. Старый мастер хотел сказать Петрушке, что нужно быть честным, добрым и справедливым. Но сын не стал его слушать. Он выглянул в окно, увидел стоявшее под самым окном дерево и выскочил во двор.

— Я бегу на улицу гулять! — крикнул он отцу и убежал.

— Ну и сын, — вздохнул мастер. — Думал, что будет помощником, а он сразу за озорство.

 

ТУЗИК

До самого вечера Петрушка не показывался дома. Трофим не раз выглядывал в окно, открывал дверь и громко кричал:

— Петрушка, домой пора! Домой пора!

А сорванец Петрушка даже не откликался. Весь день он просидел на дереве и жадно разглядывал город, раскинувшиеся за рекой луга, темный лес, синевший за лугами, и большое-большое синее море.

— Мне очень нравится этот огромный мир, — тихо сказал он мастеру, вернувшись домой. — Но я не хочу быть один. Я хочу, чтобы у меня был брат или сестренка, хотя бы очень маленькая.

— Нет, нет, Петрушка. Сшить тебе сестренку или брата я не могу. У меня нет материала. А вот собаку, пожалуй, сделаю. Я копил лоскутки на новое одеяло. Ну, уж ладно. Пока не холодно. Так проживу. А уж из этих тряпок сделаю тебе собаку.

И опять Трофим не спал всю ночь, он мастерил собаку. Зато, когда Петрушка проснулся, перед его кроватью стоял замечательный щенок с разноцветными ушами и лапами.

— Ну и пес! Ну и Тузик, какой ты смешной! — завизжал мальчик.

— Я не смешной. Я хороший, — хрипло пролаяла в ответ собака. — У меня замечательный нос. Я чую, что за окном на дереве сидит птица, а по улице идет каменщик.

— А что еще ты чуешь? — Мальчик широко разинул рот и не сводил глаз с собаки.

— Больше ничего, потому что окна и двери закрыты и сквозь них сюда не проникают никакие запахи.

Петрушка встал с кровати, взял поводок, на который отец предусмотрительно привязал щенка, и выскочил во двор.

— Нюхай! — приказал он щенку.

— Я чую, как пахнет мясными щами, которые варятся в доме судьи на соседней улице. Сейчас в них положили лавровый лист, и они запахли еще лучше. А теперь я слышу, как растут огурцы у соседа-огородника. Ого!.. А вот за углом какой-то верзила отбирает у маленькой девочки платок. Девочка зовет на помощь, но кругом никого нет.

— Бежим! Бежим! — тотчас же откликнулся Петрушка. — Я ему покажу, как обижать маленьких…

Мальчик легко перемахнул через забор, щенок шмыгнул в подворотню, и они что было сил побежали по улице.

И верно: за углом Петрушка увидел огромного парня в белой рубашке, черных штанах и блестящих лакированных ботинках. Он крепко держал за руку маленькую белокурую девочку в красном платье.

— Отдай! Это мой платок. Я сама его вышивала, — звенел тонкий голосок девочки.

— Не смей ее обижать! — еще издали во весь голос закричал Петрушка.

Парень оглянулся, не отпуская девочку.

— А ты кто такой? — угрюмым басом спросил он.

— Я Петрушка!

— Ну, и иди своей дорогой, Петрушка. А мне не мешай. Я — Киря — сын царского судьи Нашим-Вашим.

Тут вперед выскочил Тузик и громко затявкал.

— Это еще что такое? — удивился парень и выпустил руку девочки.

— Это — Тузик, — буркнул Петрушка, — моя любимая собака. Она знает все, что делается в городе.

— Врешь, — засмеялся долговязый и даже выпустил платок девочки.

— Не веришь!.. А ну. Тузик, что сегодня варится в доме судьи?

— Щи с лавровым листом, перцем и зеленым горошком.

— Верно, мой отец любит щи с зеленым горошком!

Тузик обрадовался, что на него обратили внимание, и снова затявкал:

— Из соседнего дома пахнет пирожками с яблоками.

— Там живет царский садовник, — подтвердил сын судьи. — Он крадет яблоки из формалаевского сада и думает, что этого никто не знает. Вот подожди… Мой отец, царский судья, до него доберется. Знаешь что, Петрушка, отдай мне свою собаку, — попросил Киря.

— Не отдам, — ответил Петрушка. — Отец сделал ее для меня.

— Тогда давай меняться. Я тебе отдам за собаку мои блестящие ботинки.

— Нет, — не согласился Петрушка. — Лучше пусть будут у меня плохие ботинки, но зато собака хорошая.

— Ну, рубашку, — не сдавался Киря. — Рубашка белая, шелковая.

— Не надо.

— Тогда… — хотел было начать снова Киря, но Петрушка перебил его.

— Дам на два дня Тузика, если покатаешь меня на себе по городу.

Киря замялся: и собаку ему хотелось, и катать оборванца стыдно… Желание получить собаку победило. Он подставил шею. Петрушка вскочил на Кирю верхом и ударил пятками по его бокам.

— Но-о-о! Но! Беги, лошадка!

Киря, пыхтя, повез Петрушку по улице.

— Смотрите, сын судьи Нашим-Вашим везет рыжего! — кричали жители и выглядывали из окон, выбегали из калиток, взбирались на заборы.

— Гоп! Гоп! Гоп! — веселился Петрушка.

«Чтоб ты провалился!» — выругался про себя Киря и высоко подпрыгнул, чтобы Петрушку сбросить на землю. Но Петрушка вцепился в оттопыренные Кирины уши, подпрыгнул и еще звонче закричал:

— Но-о! Лошадка! Пошла, пошла!

И Киря — хочешь не хочешь — помчался галопом мимо окон суда, где в это время шло судебное заседание. Выглянул Нашим-Вашим из окна, чтобы узнать, что за шум, и ахнул. Мимо окон, высоко вскидывая ноги, промчался его любимый сынок Киря. А на шее у него, крепко держась за уши, восседал рыжий мальчишка в красной рубахе.

 

ДВА ЛИЦА

После странного приключения судья два дня не приходил в суд. Он боялся встретиться с помощниками, боялся показаться на улице. Ему казалось, что все будут смеяться над ним, а он ничего не сможет сделать. Ведь не осудишь же куклу только за то, что она смеется!

Наконец на третий день судья приказал привести собаку, из-за которой произошла вся эта некрасивая история, сел на коня, намотал на руку конец веревки, которая была привязана к ошейнику Тузика, и выехал из ворот. Едва он проехал три дома, как услышал за спиной негромкий, но насмешливый возглас:

— А у судьи, оказывается, не одна лошадь, а две.

Нашим-Вашим стиснул зубы и не обернулся, только вонзил глубже шпоры в картонные бока лошади. Едва он повернул за угол, как снова до него донеслось:

— Как все меняется на свете: отец ездит на лошади, а сын сам возит кукол на себе.

Вот и дом мастера Трофима. Судья неловко спрыгнул с седла и изо всех сил стукнул ногой в ворота. Мастер открыл дверь и ввел Нашим-Вашим в мастерскую, за ним на поводке, поджав хвост и повесив голову, плелся Тузик.

— У тебя, оказывается, есть сын, — начал НашимВашим.

— Есть, — подтвердил Трофим.

Судья продолжал:

— Ты плохо воспитываешь своего сына. Этот сорванец и бездельник оскорбил королевский суд. И за это я тебя оштрафую. Деньги давай.

— Простите, господин судья. У меня нет денег. Мне нечем заплатить штраф.

— Нет денег, тогда будешь бесплатно работать.

Трофим молчал.

— Что стоишь как пень. Работай! Да забери эту гадкую собаку.

Трофиму пришлось выставить ни в чем не повинного Тузика за дверь и взяться за иглу.

— Делай мне новое лицо, — приказал НашимВашим.

— Да у вас это хорошее, — осмелился возразить Трофим.

— Мне нужно второе лицо на затылке.

— Зачем вам второе лицо? Ведь ни у одной куклы нет двух лиц, — решился задать вопрос Трофим.

— Конечно нет, — судья высокомерно выпрямился. — Я — необыкновенная кукла. Я — царский судья, и у меня должно быть два лица. Одно должно быть обращено к царю, другое — к тому, кого судишь. С двумя лицами жить легче. Довольно болтать, принимайся за работу.

Мастер взял ножницы, обрезал длинные белые волосы на затылке судьи, пришил на это место кусочек розового полотна и принялся старательно делать нос, рот и пришивать пуговицы на место глаз.

— Все, господин судья. Работа готова, — доложил он, когда ресницы были густо накрашены и широкие черные брови сошлись на переносице.

— Кто тебе сказал, что все? Еще не все. Мне нужно сделать такую спину, чтобы она гнулась во все стороны. Царь любит, когда ему кланяются.

Ни слова не говоря, Трофим взялся за работу. И только на следующий день Нашим-Вашим, кланяясь то назад, то вперед, двинулся к выходу из мастерской.

— Хорошо воспитывай своего сына. Следи за ним, а то не поздоровится, — сердито сказало одно лицо.

— Пусть озорничает, — улыбнулось второе. — Я тебя, Трофим, штрафовать не буду. Я заставлю тебя, как сегодня, бесплатно работать. Ты будешь шить мне лошадей и коров. А для Кирюхи сделаешь большого африканского слона.

 

ДОЧЕРИ ПОМОГЛИ

Судья вышел из мастерской и увидел крестьянку Матрешку. Она несла в корзине пять мотков льняной пряжи. «Наверное, на базар», — подумал НашимВашим, повернул к ней сердитое лицо и строго приказал:

— Формалай Большой не разрешает продавать пряжу. Она нужна ему на солдат. Неси пряжу во дворец.

У Матрешки опустились руки. Она смотрела во все глаза на судью. Жаль ей было отдавать пряжу. А судья повернул к ней второе лицо и ласково предложил:

— Занеси три мотка ко мне. Я рядом живу. А остальные возьми себе. Я никому не скажу.

Матрешка не могла решить, как уберечь нитки от разбойника-судьи. И невольно вспомнила: приезжал к ним недавно бродячий цирк. Она целый день помогала устанавливать шатер, расставляла скамейки, чтобы дочки бесплатно прошли на представление. А жадный хозяин дал за работу только один билет. Рассердилась Матрешка: все равно вшестером посмотрим! Билет предъявила один, а заняла с дочками целый ряд. Авось, и сейчас они выручат. Только бы судья отвернулся!

И тут из-за угла вывернулся Петрушка и Тузик.

Мальчик увидел, что судья разговаривает с крестьянкой. Пригляделся. «Ой! Ой! У судьи-то два лица!» — и засмеялся на всю улицу.

— Ха-ха-ха! Нашим-Вашим идет. Два лица несет.

Возмущенный судья оглянулся и сразу узнал рыжие вихры и красную рубашку бездельника Петрушки.

— Вот я тебя! — побежал он за мальчишкой, оставив Матрешку одну. А ей только того и надо было.

— Доченьки, помогите!

Дочки схватили каждая по мотку и разбежались во все стороны. Не догнав Петрушку, Нашим-Вашим вернулся к Матрешке.

— Давай пряжу! — потребовал он.

— Что ты, родимый, какая пряжа… Никакой пряжи у меня не было, сказала Матрешка.

Заглянул судья в корзину — верно: никакой пряжи нет. Плюнул с досады и, раскачиваясь из стороны в сторону, пошел домой.

 

ГЕНЕРАЛ АТЬДВА

Утром Трофим задумался: «Хорошо, что с первой проказой Петрушки все обошлось благополучно, если не считать бесплатной работы. А вдруг он завтра будет передразнивать Формалая или заберется к нему в сад, тогда уж непременно угодит на свалку. Прикажет Формалай: «На свалку!» — и все — пропал Петрушка».

Когда Петрушка проснулся, мастер Трофим покормил его хлебом и посадил в чулан.

— Сиди тут. Будешь знать, как баловаться… — сказал он и погромче хлопнул дверью, чтобы сын понял, как он сердится.

Тузик уселся перед закрытой дверью и жалобно заскулил.

— И ты тоже виноват, — мастер снова открыл дверь, затолкнул в чулан щенка и повесил на пробой огромный замок. — Ну вот, теперь можно спокойно приниматься за работу, — удовлетворенно проговорил Трофим и взял кусок материала, приготовленный для очередного солдата.

Игла мелькала в руках мастера, но он все прислушивался: не постучится ли в дверь Петрушка, не попросится ли он на волю? В чулане было тихо, а вот с улицы донесся цокот копыт. Кого это несет? Ведь в Формалайске на лошади ездили только богатые. Трофим осмотрел мастерскую: все ли в порядке?

Дверь открылась, и, согнувшись, чтобы не стукнуться головой о низкий потолок, в мастерскую вошел тощий длинный генерал Атьдва с сумой на боку. В этой суме он хранил медали. Оказывается, у генерала было столько наград, что они не помещались на груди. Он обмахнулся красным клетчатым платком и заговорил басом:

— Я приехал к тебе, мастер Трофим, прямо с поля боя. Только что было жаркое сражение. Наши доблестные солдаты одержали новую победу. Они оставили злому Чуду-Юду морскому только две деревни и один маленький лесок, а ведь враг мог бы дойти до нашего города. — Атьдва похлопал мастера по плечу и продолжал: — Мне нужны быстрые ноги, чтобы раньше всех убегать от неприятеля и первым сообщать царю о победах. Приделай-ка к моим ногам колесики.

Делать нечего. Трофим усадил Атьдва в кресло, поднял на верстак тощие генеральские ноги, чтобы было удобно работать, и привинтил на каждую ногу по три колеса.

— Заказ выполнен, — доложил он, — примите, пожалуйста!

Атьдва осторожно встал, держась за стену, но не удержал равновесия, покатился на колесиках и шлепнулся посреди комнаты. Сума тяжело звякнула, и несколько медалей покатилось по полу.

— Осторожно, господин генерал. — Мастер хотел помочь вояке подняться, но тот оттолкнул Трофима и стал собирать медали.

— Поддержи меня, любезный, — попросил генерал, собрав медали, — мне нужно научиться.

Трофим покорно подставил плечо под руку генерала и, как маленького, повез его по комнате.

— Осторожнее! Немного потише, — предупреждал он. — Здесь половица прогнила. А эта качается. Не упадите.

Когда они два или три раза прокатились в разных направлениях, генерал почувствовал себя уверенней.

— Ну-ка, отойди, я сам, — он оттолкнулся руками от стены, прокатился вдоль всей мастерской, с грохотом налетел на противоположную стену. Смотри, мастер, получается, — Атьдва оттолкнулся теперь от этой стенки, докатился до противоположной. — Ну, я пойду, пожалуй. Да, вот тебе за труды, дружок, — Атьдва порылся в карманах и бросил на пол небольшую монетку.

 

МАТРЕШКА

Петрушке и Тузику не захотелось сидеть в чулане. Они выбрались через окно во двор и проскользнули на улицу. У калитки стояла вчерашняя девочка.

— Петрушка! — обрадовалась она. — Я тебя давно жду. Я хочу подарить тебе платок. Сама вышивала.

— Спасибо, мне не нужно, — поблагодарил мальчик. — А как тебя зовут?

— Аленка.

— А почему ты такая маленькая? — полюбопытствовал Петрушка.

Девочка опустила голову и стала ковырять землю носком красного башмака.

— Материалу на меня не хватило, — объяснила она. — Но мой отец, кузнец Игнат, говорит, что когда заработает побольше денег, он попросит Трофима перешить меня, чтоб я была большая, как все. Я очень хочу быть большой.

— Не огорчайся, — утешил Петрушка. — Лучше быть маленькой, но хорошей и доброй, чем таким большим и злым, как сын судьи Киря.

Ребята вместе отправились бродить по улицам. Они выбрались за город и увидели на цветущем лугу женщину. Вокруг нее сидели пять девочек, очень похожих друг на друга. Все горько плакали.

— Что они делают? — затявкал Тузик, который еще многого не знал и не понимал.

— Они плачут, — тихо ответила Аленка. — Наверно, у них большое горе.

Петрушка подошел поближе и сразу узнал крестьянку, у которой судья хотел отобрать пряжу.

— Какое у вас горе? Может быть, мы вам поможем, — проговорил Петрушка.

— Горе у нас большое. У моего мужа на войне оторвало обе ноги, и Формалай приказал его выбросить на свалку.

— Их можно пришить, — робко предложил Петрушка. — Я попрошу отца, и он, конечно, сделает новые ноги.

— Конечно, можно. Но разве Формалай разрешит Трофиму чинить старых солдат? Царю сшить новых солдат гораздо легче да и выгоднее: новых солдат всегда можно заставить воевать и выполнять все приказы.

— Но мы все равно спасем вашего мужа. Как его зовут?

— Ванька-Встанька, — печально ответила женщина. — А я крестьянка Матрешка. А это мои дочери. Они тоже Матрешки.

— Не горюйте. Мы обязательно вам поможем, — пообещала Аленка.

— У вас доброе сердце, детки. Это хорошо, когда у детей добрые сердца, — сказала Матрешка.

 

ВАНЬКА-ВСТАНЬКА

Поздней ночью пять темных фигур, крадучись, выскользнули из дома кузнеца. Это были кузнец Игнат, трубочист Яша, огородник Терентий и ткач Сидор. Пятым, держась за руку Игната, вприпрыжку бежал Петрушка. Его тоже взяли на это опасное ночное дело. А Аленка осталась дома, потому что она была совсем маленькая, и к тому же девочка.

Впереди всех бежал Тузик. Он втягивал носом воздух и весело махал хвостом.

Кузнец Игнат и его друзья долго шли по узким улицам, стараясь идти там, где было темнее. Они пересекли дворцовую площадь и подошли к высокой стене. Тут была свалка. Входили на свалку через толстые железные ворота.

День и ночь на этих воротах висел огромный замок, потому что Формалай боялся, как бы израненные солдаты, изношенные каменщики, потрепанные крестьяне не вырвались оттуда и не потребовали для своей починки нового полотна, ваты, картона, красок и ниток. Возле ворот взад и вперед ходили часовые. Через каждый час обходили они территорию свалки и проверяли, все ли в порядке.

Прижавшись к стене, кузнец, трубочист, огородник, ткач и Петрушка подождали, пока солдаты отойдут подальше, и тогда кузнец Игнат сказал:

— Мы все перелезем через стену, а ты, Тузик, оставайся здесь, а если что случится — подай голос.

— Гав-гав, — пролаял Тузик.

— Лезем, — скомандовал кузнец и встал у самой стены. Ему на плечи взобрался огородник, на огородника взгромоздился ткач, а на самый верх этой живой пирамиды взобрался ловкий Петрушка. Мальчик привязал веревку к толстому зубцу стены, и по ней один за другим его старшие товарищи взобрались наверх, а потом спрыгнули вниз.

Тузик остался один за стеной. Очень тоскливо стоять ночью на улице одному и ждать. Но тут мимо него пробежала черная кошка, собачья натура Тузика не выдержала, и он залился лаем.

— Бежим обратно, — прошептал кузнец своим друзьям. — Что-то случилось.

Осторожно ступая, они пошли назад. Игнат выглянул из-за стены и тихо спросил:

— Тузик, что произошло?

Собака прижалась к стене, виновато опустила голову и хвост.

— Я нечаянно залаял на кошку. Я больше не буду.

— Ты уж, Тузик, пожалуйста, потерпи, не лай на кошек, не подводи нас. Мы скоро придем.

И пятеро друзей опять ушли в темноту. Там, среди корзин и ящиков, в которых хранились износившиеся куклы, они с трудом отыскали корзину, которую привезли с недавнего поля боя. На самом верху в ней лежал Ванька-Встанька.

Теперь Тузик стоял тихо. Кошка два раза пробежала мимо него, но он даже не двинулся с места. Ему было очень стыдно, что он чуть не подвел своих друзей.

Неожиданно из-за угла показались солдаты. «Залаять или не залаять? подумал Тузик. — Залаешь, кузнец Игнат и его друзья прибегут, а солдаты их увидят и схватят. Лучше подождать, когда они снова уйдут в обход».

Опустив хвост. Тузик прижался к стене, но солдаты уже заметили его.

— Какая хорошая собачка! — сказал один из солдат. — Как раз мне очень нужна такая.

Солдат нагнулся, схватил Тузика за шиворот, сунул его за пазуху, и часовые двинулись дальше.

Тузик молчал, боясь подвести своих друзей. А кузнец Игнат и его товарищи в это время уже притащили Ваньку-Встаньку к самой стене и совещались, что делать дальше.

— Тузик! — тихонько позвал кузнец.

— Тузик! — повторил ткач Сидор.

Никто не отозвался. «Что случилось, или опять он погнался за кем-нибудь?» — раздумывал Игнат, но медлить было нельзя. Вот-вот наступит рассвет, и тогда они погубят не только спасенного Ваньку-Встаньку, но и себя. Они с трудом перенесли Ваньку-Встаньку через стену, взвалили его на плечи (он ведь не мог идти сам) и тронулись в обратный путь.

Теперь они шли еще осторожнее и чаще оглядывались, потому что становилось светлее, и каждый боялся, как бы это путешествие не кончилось для них плохо.

«Но куда же девалась бедная собака? Что с ней случилось? Не мог же Тузик оставить своих товарищей в трудную минуту?» — думал Петрушка.

Но вот они приблизились к дому Трофима. В окне горел свет. Трудолюбивый мастер, видимо, еще не ложился спать. Петрушка легонько постучал в окно.

— Папа, это я, Петрушка, — проговорил он шепотом. — Открой.

Мастер Трофим открыл дверь, осветил крыльцо светлячком.

— Папа, мы спасли Ваньку-Встаньку. Мы утащили его со свалки, — начал Петрушка.

Едва мастер Трофим услышал слово «свалка», как ноги у него задрожали от страха, он бессильно прислонился к стене. А Петрушка продолжал:

— У него оторваны обе ноги. Почини его. Пусть у Матрешкиных дочерей будет отец.

— Верно, почините его, мастер Трофим, — вступил в разговор кузнец. Доброе дело сделаете.

Все замолчали и с нетерпением ждали, что ответит Трофим.

— Нет, ни за что. Узнает Формалай… Он не простит, — замахал рукой на пришедших Трофим. — Меня за такое дело самого отправят на свалку. Не могу. И не просите. У меня тоже есть сын Петрушка. Что он будет делать, если меня бросят на свалку.

Трофиму и самому было очень жаль Ваньку-Встаньку, и, будь его воля, он бы с удовольствием починил бедного солдата, но мастер так страшился гнева царя, что не мог решиться нарушить строгий приказ. Он схватил своего сына за руку, втащил в комнату и захлопнул дверь.

Ванька-Встанька и его спасители остались на крыльце.

— Вот тебе и раз! Что же теперь делать?

— Оставьте меня на улице, — проговорил ВанькаВстанька. — Зачем вам из-за меня попадать в беду.

— Нет, мы не бросим тебя среди улицы, мы отнесем тебя домой к Матрешке. Правда, друзья? — бодро сказал кузнец.

Кузнец, трубочист, огородник и ткач снова подняли Ваньку-Встаньку на руки и торопливыми шагами направились в деревню, где жила Матрешка.

 

ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ

На следующее утро к дому Трофима подкатил царский экипаж, запряженный черными, с белыми звездами на лбу тряпичными лошадьми. Кучер приставил ко рту украшенный зеленым бантом рожок, громко протрубил. Все в городе по этому звуку узнавали, что прибыл Формалай Большой. Открылась обитая кожей дверца кареты, и из нее показался царь. Со всех соседних улиц посмотреть на правителя сбежались любопытные мальчишки. Не часто им приходилось видеть самого Формалая.

— У него изумрудные глаза, — завистливо прошептал Киря. — Попрошу отца, чтобы он обязательно сделал мне такие.

— А пуговицы… какие блестящие пуговицы, — восхищались вокруг.

Формалай, высоко задрав голову, важно прошагал к дому. Сзади, низко согнувшись, шел гонец Скороход и поддерживал мантию, чтобы она не выпачкалась в дорожной пыли. А Трофим в это время торопливо прибирал в мастерской. Убирал со стола ненужные лоскутки, обрывки ниток, клочки бумаги и картона, прятал в ящик ножницы и иголки.

Два солдата, сопровождавшие Формалая, распахнули дверь, и царь, еще не заходя в мастерскую, разгневался:

— Почему ты не встречаешь меня у ворот? Мне приходится идти к тебе, как простому каменщику.

Любопытные солдаты, гонец Скороход и два лакея просунули в дверь свои головы, желая узнать, чем так разгневан их повелитель.

— Вон отсюда! — прикрикнул на них царь. — Поезжайте обратно, а я останусь здесь.

Все испуганно попятились, и вскоре послышался дробный цокот и стук колес. Экипаж отправился во дворец. А мастер Трофим так и стоял, согнувшись и не смея поднять голову.

— Хватит кланяться, — грубо прикрикнул на него царь. — Пока ты спину гнешь, я на ногах стоять устал. Подай кресло.

Трофим поставил кресло на самой середине мастерской, вытер его тряпкой и помог гостю удобно усесться. «Зачем ко мне пожаловал Формалай? думал он. — Что за важное дело? Ведь он мог бы вызвать меня к себе во дворец».

Царь начал разговор издалека:

— Ну, и как ты назвал сына своего?

— Петрушка.

— Очень непослушный мальчик, — продолжал Формалай. — Зря материю истратил. Лучше бы сшил себе новый праздничный костюм или теплое одеяло, чтобы греть свое старое тело. Нет ведь одеяла-то?

— Нет, — согласился Трофим. — Старое совсем изорвалось. Все никак не заработаю на новое.

— Будет, будет у тебя одеяло, — царь похлопал мастера по плечу, только выполни мое задание. Садись поближе, как бы кто нас не услышал.

Мастер подвинул стул к царскому креслу, вытянул шею и приставил ухо почти к самым губам Формалая.

— Ты сделал судье два лица и гибкую спину, привинтил колесики к ногам долговязого генерала Атьдва, а мне сделай такую голову, которая бы не думала, а решение всегда принимала правильное.

— Невозможно это, — возразил Трофим. — Голова на то и голова, чтоб думала, а если не думает… то это не голова. Зачем тогда она на плечах? Или для вида?

— Ты меня учить вздумал?! — забыв об осторожности, закричал Формалай, а потом объяснил: — Государство у меня маленькое, а забот много. У меня от дум голова болит. Сделай мне такую голову, которая бы не думала, а решала правильно. Награжу тебя. Богато награжу.

Трофим смотрел на царя во все глаза.

«Батюшки! — мелькали мысли у Трофима. — Видно, недаром зовут его Формалай. У всех кукол голова как голова, а у него будет прибор, обтянутый кожей… да еще с глазами».

— Берись скорее за работу, — царь стукнул кулаком по столу, — и чтобы к утру все было готово.

 

ПРЯНИК И ЩЕЛЧОК

Судья Нашим-Вашим уже не раз слышал, как кузнец Игнат ругает Формалая за то, что он заставляет Трофима шить солдат. И он решил схватить кузнеца. Но легко решить, а нелегко сделать. Пришел НашимВашим к кузнецу домой, а дома его и не бывало.

«Как найти? Нужно спросить ребятишек, — решил Нашим-Вашим. — Они такие, все знают». — И, услышав на соседней улице веселые крики, поспешил туда. Там шла игра в мяч. Нашим-Вашим подошел к ребятам. Повернулся к ним лицом, на котором сияла улыбка, и похвалил:

— Хорошо играете: и мяч сильно бьете и ловко ловите. Молодцы!

Обрадованные похвалой ребята старались наперебой.

— Молодцы! Очень хорошо, — еще раз похвалил судья Нашим-Вашим, сияя улыбающимся лицом, и поманил их к себе. — Идите сюда. Пряниками угощу.

Он вытащил из кармана пряники и протянул ребятам. Те окружили его. Этого только и надо было судье Нашим-Вашим. Он схватил белокурую Аленку за плечо и, наклонив к ней приветливое лицо, спросил:

— Скажи, девочка, где твой отец?

— Не скажу.

— Ах, не ска-а-жешь… — Нашим-Вашим ловко перехватил девочку другой рукой и повернул к ней сердитое лицо. — Говори лучше, а то попадет.

Испугавшись второго, сердитого лица, Аленка рванулась в сторону, но судья держал ее крепко.

— Скажи лучше…

Судья уставился на девочку злыми ненавидящими глазами, и плохо пришлось бы Аленке, но тут подбежал к отцу Киря.

— Папа, я знаю, где кузнец Игнат. Он только сейчас зашел к ткачу Сидору.

Судья щелкнул Аленку по лбу и повернул к сыну ласковое лицо:

— Ай да Киря! Ай да молодец! Из тебя выйдет верный слуга царю.

 

ПЕТРУШКА ВО ДВОРЦЕ

Мастер Трофим работал весь день. Он не варил обед и ничего не ел, а когда Петрушка пришел с улицы, сунул ему кусок хлеба и уложил спать.

Ровно в полночь раздался стук в дверь. Трофим откинул крючок. Вошел гонец Скороход.

— Где Формалай? — спросил он.

— Я еще не выполнил задание царя, поэтому он не может вернуться во дворец, — поклонившись, ответил мастер. — Но я буду стараться и сделаю, что нужно, как можно скорее.

— Работай, работай, мастер. В семь утра я опять приду. И горе тебе, если все не будет готово. Царя ждут важные государственные дела.

Скороход щелкнул каблуками и вышел из мастерской. А Трофим зашагал по комнате из угла в угол. Он много раз присаживался к столу, собирал вместе винтики, пружины, деревянные колесики, потом разбирал и начинал собирать все сначала.

За окном посветлело. Первый луч солнца заглянул в мастерскую. На кудрявой яблоне зачирикал воробей. Стрелой пронеслась куда-то черно-белая сорока. Но Трофим ничего этого не замечал. Он поглядывал то на часы, то на стол, где в беспорядке валялись клочки ваты, куски материи и изумрудные глаза-пуговицы. А стрелки на часах неумолимо бежали и бежали. «Что делать? Что делать? Я хотел бы сделать так, как приказывает Формалай, но ничего пока не могу придумать. Еще бы один день… Один только день. Я бы обязательно сделал. А что, если…» — пробормотал он вдруг и взволнованно заходил по комнате. Потом он подошел к спящему Петрушке и потряс его за плечо.

— Петрушка, вставай!

Мальчик не просыпался.

— Сынок, проснись, скорее проснись!

Петрушка повертел головой.

— Вставай же! Вставай! — повторил Трофим.

Наконец Петрушка проснулся.

— Слушай, сынок, — сказал мастер, — Формалай дал мне важное задание. Но у меня пока ничего не получается. Скоро придут за царем, а он у меня не готов. Меня отправят на свалку или посадят в тюрьму.

— Я не хочу жить без тебя, отец! — Мальчик прижался к отцу. — Мне одному будет плохо.

— Конечно, плохо. Так вот, чтобы меня не отправили на свалку, ты, сынок, иди во дворец, посиди один день на троне, как будто ты Формалай. А я — за этот день устрою царю голову.

— Но меня даже не пустят во дворец, ведь я совсем не похож на Формалая. — Петрушка провел рукой по лицу. — Я рыжий. У меня нет бороды, и я не такой толстый.

— Не беспокойся. Я приклею тебе бороду, надену парик и оберну тебя одеялом.

— Я не знаю, что делать во дворце, — Петрушка растерянно пожимал плечами.

— Ты ничего не делай. Только ничему не удивляйся, а сиди на троне и всем говори: это я решу завтра.

Пока мастер уговаривал сына, его быстрые руки приклеивали Петрушке бороду, обертывали туловище одеялом и надевали парик. Мастер надеялся, что успеет одеть сына до прихода гонца, но под окнами зашумел экипаж. В дверь постучали.

— Сейчас, сейчас, — скороговоркой ответил Трофим. — Подкрашиваю изумрудные глаза. Сию минуточку. — А сам осматривал: все ли в порядке, не забыл ли чего-нибудь.

Наконец, он толкнул крючок, и гонец Скороход почтительно остановился у порога:

— Что прикажете, ваше величество?

— Несите меня в карету на носилках, — ломким басом ответил Петрушка. — Я не хочу ходить пешком.

Слуги принесли из экипажа носилки, усадили на них Петрушку и вынесли его из мастерской.

Трофим стоял на крыльце и не знал: радоваться ему, что хитрость удалась и Петрушку приняли за настоящего Формалая, или печалиться: ведь он отправил сына во дворец, навстречу опасностям.

 

СУДЬЯ И ГЕНЕРАЛ

Петрушку привезли в царский дворец. Он еще никогда не был там и на все смотрел широко раскрытыми глазами. Тысяча вопросов вертелась у него на кончике языка, но он хорошо помнил наказ отца и поэтому молчал. Молчал, когда его проносили мимо взлетающих в небо фонтанов, мимо цветочных клумб, напоминающих пирамиды. Молчал, когда четверо слуг, плавно покачивая носилки, несли его по широкой лестнице. Молчал даже тогда, когда его бережно посадили на трон.

Мальчик поднял голову, сложил руки на груди. Ему казалось: так он выглядит более важно, — и замер.

Около трона стояли стражники, по двое с каждой стороны. В руках у них были не ружья и даже не сабли, а широкие китайские веера. Этими веерами стражники отгоняли мух от Петрушки. Мальчик чуть было не рассмеялся, когда увидел, как один из них, далеко вытянув вперед руку и покачиваясь на одной ноге, пытался согнать муху, которая сидела на спинке трона, но удержался, потому что вспомнил наказ Трофима и прикрыл рот ладонью, как будто собирался зевнуть.

Тут открылась дверь, и в зал вошел Распорядитель праздников и приемов в красном кафтане с длинной тростью в руке.

— Главный судья просит принять его!

Мальчик махнул рукой, потому что побоялся, что голос сразу выдаст его.

Кланяясь взад и вперед, к трону подошла кукла с двумя лицами.

— Царский судья Нашим-Вашим приветствует своего повелителя!

— Это на твоем сыне я… то есть Петрушка катался? — спросил Петрушка.

— Да, на моем. — Нашим-Вашим не знал, куда деваться от стыда. — Этот негодный Петрушка опозорил всю нашу семью. Его нужно обязательно наказать.

— Не надо его наказывать, — ответил Петрушка. — А твой Киря здорово бегает. Люблю кататься на тех, кто быстро бегает, — добавил он.

Судья подскочил от возмущения, и его резиновая спина закачалась из стороны в сторону. Но что скажешь царю!

А кукла в чалме и в широком бухарском халате, стоявшая за троном, хлопнула себя по лбу и закричала:

— Запомним! Запомним! Царь Формалай любит кататься на тех, кто быстро бегает.

Петрушка хотел спросить, что это за кукла и почему она так кричит, но не решился. А судья между тем докладывал:

— Великий Формалай, крестьянка Матрешка не платит налоги. Ее нужно наказать.

Дверь зала открылась, и двое солдат под руки ввели плачущую Матрешку. Крестьянка упала на колени и коснулась лбом пушистого ковра. Петрушка сразу узнал Матрешку. Он сошел с трона, поднял ее и тихо проговорил:

— Не плачь, я тебя не накажу.

Судья, гонец Скороход и Распорядитель праздников и приемов стояли, не двигаясь с места. «Сам Формалай поднимает с полу Матрешку! Видно, у него хорошее настроение. Надо будет сказать Матрешке, что царь так добр к ней, потому что я заступился за нее, и ободрать Матрешку как липку», подумал судья.

— Светлейший царь, крестьянка Матрешка не платит налогов, — сказало лицо судьи, обращенное к царю: оно было строгим и серьезным.

Второе лицо, которым он смотрел на крестьянку, улыбалось:

— Дай мне пятьдесят монет, я попрошу царя совсем помиловать тебя, говорило второе лицо.

— Но у меня нет денег, — пролепетала Матрешка.

Первое лицо сказало царю:

— Если крестьяне не будут платить налогов, не будут трудиться, царская казна опустеет.

А лицо, обращенное к Матрешке, теперь уже было не таким ласковым.

— Отдай мне барашка, и я спасу тебя.

— У меня нет барашка, — ответила Матрешка. — Ничего нет.

— Сколько же она должна? — спросил Петрушка.

— Сто монет.

— У нее, наверное, нет денег, — догадался царь. — Отпустите ее домой и выдайте из казны сто монет.

Кукла в белой чалме опять хлопнула себя по лбу и снова выкрикнула:

— Запомним! Выдать Матрешке из казны сто монет.

— Ее дочери тоже не платят налоги. Они тоже должны по шестьдесят монет! — не сдавался судья и приказал стражникам ввести дочерей. К трону подвели пятерых Матрешек.

— Выдать им по шестьдесят монет, — разошелся Петрушка. — Пусть помнят меня.

— Запомним! — опять вскричала кукла в белой чалме. — Выдать всем Матрешкам по шестьдесят монет.

Матрешка с дочерьми отправилась в казну получать деньги.

Тут только Петрушка, наконец, сообразил, что эта кукла в чалме запоминает приказы царя. «Хорошо быть Формалаем, даже писать указы не нужно, все для тебя запомнят и сделают». — И тут же заявил:

— Принесите-ка шоколада, да побольше!

Хранитель царской памяти хлопнул себя по лбу и прокричал:

— Принести шоколада, да побольше!

— Ох, и поем же я, — Петрушка погладил себя ладонью по животу и в эту минуту вспомнил наказ отца. Он сделал серьезное лицо и чинно сложил руки на коленях.

Судья ошалело смотрел на повелителя, стараясь, чтобы верхняя половина тела не качалась. Немного помолчав, он снова заговорил:

— Светлый Формалай, я привел государственного преступника.

Двери зала раскрылись, и солдаты ввели кузнеца Игната со связанными руками.

— Мудрый царь! — вскричал судья. — Его надо отправить на свалку или посадить в тюрьму.

— Кузнеца Игната в тюрьму! За что? — удивился Петрушка.

— Он говорил на площади, что Формалай плохо относится к куклам. Он тебя ругал, мудрый царь! — возмущался судья. — На свалку его.

— А этого не хочешь? — Петрушка совсем забыл, что изображает царя, и показал судье кукиш.

— Никак, царь заболел? — пролепетал судья и так вытаращил глаза, что нитки, которыми они были пришиты, лопнули, и глаза-пуговицы оторвались и покатились по полу.

Судья повернулся и встал к царю другим своим лицом.

— Этот преступник разрушает ваш трон. Если вы его не убьете, он всех нас убьет.

— Кузнец добрый, он никого не убивает, — засмеялся Петрушка и, взяв у одного из солдат саблю, разрезал веревки, связывавшие кузнеца.

— Иди, кузнец, домой.

Кузнец быстро пошел к выходу.

— Держите его, держите! — завопил судья. — Царь пошутил.

— Как ты смеешь мне возражать? — Петрушка затопал ногами. Он уже вошел во вкус и ему понравилось, что его приказы выполняют. — Не смей мне перечить! Посадите судью в тюрьму.

Кукла в белой чалме снова хлопнула себя по лбу и опять выкрикнула:

— Запомним: посадить судью в тюрьму.

И те же солдаты, которые привели кузнеца, схватили судью и потащили его в тюрьму.

— Я не хочу, чтобы мои глаза видели такую несправедливость! — закричал судья и так зажмурил вторую пару глаз, что они тоже оторвались и покатились по половицам.

— О, мои глаза! Верните мои глаза! — заплакал судья.

— Зачем тебе глаза? Ты что с глазами, что без глаз не видишь правды, — громко проговорил кузнец и быстро вышел из дворца.

В это время в зал вкатилась, как на коньках, длинная сухопарая фигура в белом кителе. Это был генерал Атьдва.

— Ты самый мудрый из царей, умней самых мудрых мудрецов, ты краше утренней зари, — проговорил генерал, подкатившись к трону.

— Это я-то? — не выдержал Петрушка. — А отец мне говорит, что я сорванец и шалопай.

— Вы изволите шутить, — осклабился генерал. — Я говорю правду. Даже солнце на небе не светит так ярко, как светит ваш ум в нашем тряпичном царстве. Формалай сильнее всех великанов и могущественнее всех государей. Великий царь, прикажите мастеру Трофиму сшить новую армию солдат, и мы начнем новую войну с Чудом-Юдом.

— Зачем им воевать? — прервал его Петрушка. — Пусть лучше поют песни или рассказывают друг другу сказки.

Атьдва не мог понять: шутит царь, и ему, генералу, вместе с ним надо шутить, или говорит серьезно. Конечно, он с удовольствием бы поддержал шутки Формалая, но — увы! — генерал совсем не умел шутить. Поэтому он вытянулся еще выше и подпрыгнул на колесиках.

— Уважаемый царь, солдаты должны воевать и погибать в сражениях.

— А я не хочу, чтобы они погибали! — воскликнул Петрушка. — Мне их жалко.

Атьдва только открывал и закрывал рот и не мог вымолвить ни слова. «Что случилось с царем? — думал он. — Ведь все правители так любят войну». Непривычная к размышлениям генеральская голова начала пухнуть. Атьдва схватился за виски, но тут его голова не выдержала и треснула пополам.

— Мастера… позовите мастера Трофима, — простонал Атьдва.

Петрушка засмеялся:

— Эй, солдаты, свяжите генералу голову веревочкой.

Солдаты переглянулись.

— У вас что, даже веревочки нет? — спросил Петрушка. — Подождите… Я сейчас…

Мальчик совсем позабыл, что на нем костюм Формалая. Он откинул в сторону полу царской мантии, отвернул одеяло, которым обмотал его Трофим, залез в карман своих штанов и достал веревку. Солдаты крепко стянули голову Атьдва и завязали ее двойным морским узлом.

— Теперь сойдет. Поднимай его, — распорядился Петрушка.

Атьдва подняли. Покачиваясь, он докатился до трона и, верный себе, начал снова:

— Любимый царь, прикажи мастеру Трофиму сделать новых солдат. У тебя будут новые земли и новые подданные, которые станут платить налоги.

— Опять ты о своем, — Петрушка раздраженно топнул ногой. — Пусть солдаты идут домой. А ты, генерал, отправляйся копать картошку. Матрешке помочь надо. Это из-за тебя Ванька-Встанька остался без ног.

Хранитель царской памяти звонко хлопнул себя по лбу и возвестил:

— Запомним! Царь приказал распустить армию. А генерала отправил копать картошку.

 

УЗНАЛИ

Один за другим приходили к мнимому Формалаю его помощники, приближенные, слуги, и каждый видел в нем что-то странное. Хранитель царской памяти снял чалму, помахал ею перед разгоряченным лицом и поманил пальцем Скорохода.

— Ты заметил что-нибудь?

— Заметил, — ответил тот шепотом. — Говорят, царь голову хочет переделать. Снаружи голова будет такая же, как у всех, а внутри колесики да винтики.

— Может, переделал уже. Вот и стал таким добрым.

— А ты знаешь?.. — продолжал Хранитель памяти. — Прямо сказать боязно…

Они совсем склонились друг к другу и заговорили так тихо, что их уже никто не слышал. А потом оглянулись по сторонам и поманили к себе Распорядителя праздников и приемов.

Опять распахнулась дверь, и без всякого предупреждения в зал вошла толстая кукла с круглой целлулоидной головой.

— Я опять к тебе, светлый царь, все по тому же делу, — низким басом проговорила странная кукла.

— Кто ты такой? — спросил Петрушка. — Я тебя не знаю.

— Я помещик Копилка, — пролепетал оторопевший посетитель.

— Копилка. Ха-ха-ха! — залился смехом Петрушка. — Ко-о-о-пи-л-ка. Да разве копилки такие бывают? Копилки бывают гипсовые или глиняные, и у них в голове есть дырка, в которую опускают монеты.

— И у меня тоже есть дырка в голове. — Копилка придвинулся ближе к трону и нагнул голову, чтобы царю лучше было видно дыру. — Сюда я опускаю монеты.

На гладком затылке зияла широкая трещина.

— Я собираю деньги. У меня уже полны обе ноги и живот. Пощупай, какой твердый.

Любопытный Петрушка потрогал.

— Сколько же ты накопил монет?

— Очень много. Но мне все равно мало. Давай отберем у крестьян всю землю, продадим коров, лошадей, овец, а все деньги поделим пополам. Издай закон, чтобы дома крестьян, их скот и земли — все стали моими.

— Вот ты какой?.. — возмутился Петрушка. — Я скорее прикажу крестьянам отобрать у Копилки всю землю и поделить ее.

— Отобрать землю у Копилки! — повторил Хранитель памяти.

Копилка пристально поглядел на Формалая и вдруг завопил во все горло:

— Обманули! Это не Формалай! У этого глаза не изумрудные, а простые стеклянные! — Копилка схватил Петрушку за парик. Парик слетел, блеснула яркая, как солнце, шевелюра.

В зале на миг установилась мертвая тишина. Царский Скороход вытянул вперед ногу да так и остался стоять на одной ноге. Хранитель царской памяти приложил ладонь козырьком к глазам, чтобы лучше было видно. Распорядитель праздников и приемов застыл в той позе, в которой обычно приглашают на танец.

— Это Петрушка, Петрушка! — закричали все.

— Держи! Хватай! Лови!

Скороход первым бросился на Петрушку, но тот успел отскочить в сторону, и гонец растянулся на полу.

— Поборемся! Я вам не дамся… — крикнул Петрушка и сорвал чалму с Хранителя памяти.

Но тут стражники с веерами насели на Петрушку с двух сторон и связали мальчика его же поясом.

 

ТРОФИМА СХВАТИЛИ

Чем же занимался Трофим, пока его сын вершил царские дела? Мастер не терял времени даром. Он собрал в одну кучу все шестеренки, болты, гайки, которые только мог найти в своем хозяйстве. Положил все это перед собой и склонился над верстаком. Он соединял и разъединял разные пружинки, пластинки, проволочки, завинчивал гайки и болты, потом вынул из груды две стрелки, напоминающие летящих птиц, несколько колесиков, соединил их и увидел, что у него получается как раз то, что нужно.

«Вот и закончил прибор, — радостно подумал Трофим и вставил его в царскую голову. — Будет наш правитель настоящий Формалай. Так ведь получается. Форма головы станет, как у всех кукол, а на самом деле — обтянутая сукном машина. Впрочем, это не беда. Зато правильные решения будет принимать… Расскажу царю, что Петрушку вынужден был посадить на трон, он скажет мне спасибо, руку пожмет и подарит участок под сад. Я посажу там вишни, яблони. И когда Петрушка встанет на ноги, вырастет, он заменит меня. Я буду ухаживать за садом и кормить мальчишек и девчонок самыми сладкими ягодами…»

Мастер так размечтался, что не услышал ни шума в сенях, ни громких голосов. Он очнулся, когда дверь со стуком распахнулась, и, стуча по полу тяжелыми ногами, влетел в комнату взволнованный помещик Копилка.

— Взять этого мошенника! — крикнул он стражникам, которые ворвались в мастерскую вместе с ним. — Полюбуйтесь! — Копилка сдернул простыную с кровати, и все увидели обезглавленного Формалая. — Каков хитрец? Своего сына посадил на трон вместо царя, а Формалая спрятал под простыню.

Мастер начал было объяснять, что царь приказал сделать ему новую голову.

— Наш Формалай умнее всех. Разве будет он переделывать свою голову? бушевал Копилка. — Поторапливайся, поторапливайся. Царя ждут во дворце.

Трофим от волнения не мог справиться со своими руками. Пальцы у него дрожали, швы ложились неровно, и когда он захотел оценить свою работу, то отшатнулся: голова у Формалая оказалась пришитой задом наперед.

— Ты издеваешься над ним и над нами, — Копилка схватил лежавший на столе инструмент и со злостью бросил на пол. — Переделывай сейчас же!

Мастер переделал свою работу.

Не успел он вымолвить слово «готово», как стражники связали ему руки, а Копилка стал докладывать царю об опасном преступлении мастера Трофима и Петрушки.

Едва услышал Формалай, что кто-то сел на его трон, как тотчас вскочил и, не ожидая помещика Копилку, бросился бежать по улице.

— Держите мошенника Трофима, — бросил он на ходу. — Мы ему придумаем такую казнь, чтобы другим неповадно было занимать царский трон.

…Петрушка лежал на полу, а вся дворцовая челядь тряпичного государства окружила его и рассматривала во все глаза. И никто не обратил внимания на вбежавшего в зал разъяренного Формалая.

— Это так вы мне служите? — едва успев сесть на трон, зычным басом зарычал Формалай. — Вон отсюда!

Через полминуты в зале почти никого не осталось. Только Хранитель царской памяти снова уселся в углу и поправил чалму. Скороход встал у запасного выхода и поднял одну ногу, как бы показывая, что он готов отправиться в путь сию же минуту. Хранитель царского платья спрятался за занавесями.

Стражники втащили связанного Трофима.

— Как ты, мастер, посмел посадить на мой трон своего сына! — зарычал Формалай. Борода у него тряслась, руки сжимались в кулаки, а глаза горели диким зеленым блеском.

— Я не успел в срок сделать такую голову, которая бы не думала, но всегда принимала правильное решение… — робко начал объяснять Трофим. Ведь вы приказали переделать свою голову.

— Опомнись! — Формалай шагнул к мастеру и зажал ему рот рукой. — Какой заказ, какая голова? Разве моя голова плохо думает, что ее приходится чинить? Или она некрасивая? У меня самая лучшая голова, какая только есть на свете.

Мастер Трофим пытался оправдаться, но Формалаева ладонь все крепче зажимала ему рот. Он хотел, чтобы никто не знал, какой прибор вставил в его голову мастер Трофим.

Царь продолжал:

— Всякий, кто осмелится хоть на минуту сесть на трон, будет сожжен на костре.

Хранитель памяти, как обычно, хлопнул себя по лбу и возвестил:

— Запомним! Каждого, кто осмелится хоть на минуту сесть на трон, сжечь на костре!

— И первого сожжем Петрушку, — подсказал Копилка.

— Совершенно точно, Петрушку. — Царь встал, поднял кверху руку, как для клятвы, и торжественно произнес: — Петрушка будет сожжен через три дня.

— Пощади! — Мастер грохнулся на пол и умоляюще протянул вперед руки. — Пощади! Сожги лучше меня. Я старик, а мой Петрушка пусть живет.

— Нет, — прозвучало в ответ. — Петрушка умрет. А ты мне еще нужен. Ты будешь делать мне солдат, и они пойдут на войну. Только работать ты отныне станешь в тюрьме. Тебя нельзя оставлять на свободе.

— Простите! Простите! — умолял Трофим, но стражники подняли мастера с колен и повели к двери.

— В тюрьму его, в тюрьму! Пусть там починит судью и сразу начнет шить солдат, — приказал правитель.

 

ДОМ ИЗ ПЕСКА

Солдаты Формалая жили в казармах. Едва до них донеслась весть о том, что царь распускает армию, они вышли на улицу, и со всех сторон понеслись выкрики:

— Я вернусь к жене и ребятишкам! Буду выращивать гречиху, сеять рожь и пшеницу.

— Я разведу большой сад и по вечерам стану вместе с ребятами сидеть под яблоней и рассказывать сказки.

— А я выучусь ремеслу ткача и буду ткать на своем станке самые красивые ткани.

— А я буду строить дома. Большие, светлые. Я буду каменщиком.

Каждый высказывал свое заветное, и никто не слушал друг друга.

Вдруг один солдат отстегнул свою саблю и бросил ее прямо перед входом в казарму.

— Не нужна мне она!

А вокруг слышался веселый шум и звон металла. Сначала куча оружия была совсем маленькая, потом превратилась в небольшой холм, а потом стала похожа на гору. Она уже загородила дверь казармы и поднималась до крыши.

В разгар этой шумной суеты прибыл запыхавшийся генерал. Он старался самым первым прибежать в казарму, чтобы не допустить развала армии. Но как ни быстро он катился на своих колесиках, добрая весть долетела до солдат раньше. Атьдва застал у казармы весело смеющихся солдат и кучу брошенного оружия. При его появлении никто не вытянулся, как обычно, в струнку, никто не поднял руки для приветствия.

— Здравствуйте, воины! — еще не отдышавшись, выпалил он.

В ответ не последовало обычное: «Здравия желаем…» Шум стих, но толпа молчала.

— Братцы солдаты, — продолжал генерал, — не бросайте оружие. Вы воины. Ваше дело маршировать, стрелять и воевать. Мы соберемся вместе, завоюем царство Чуда-Юда морского, и тогда у нас будет много земли, коров, лошадей, много всякого добра и богатства.

Сначала солдаты слушали его тихо, но чем дальше он говорил, тем шумнее становилось вокруг, тем больше выкриков неслось из толпы.

— Сам иди завоевывай Морское царство, — неслось из одного конца.

— Гнать его отсюда! — раздалось совсем близко.

— Братцы, — генерал поднял вверх обе руки. — Не оставляйте меня. Мы вместе воевали!

— Мы воевали, а ты ордена получал! — раздалось из толпы. — Мы больше не хотим воевать! Мы не хотим на свалку!

— Мы хотим пахать землю, растить ребятишек, строить дома.

— А я что буду делать? — выкрикнул генерал. — Я не умею строить дома, не умею копать картошку, не умею бить молотом в кузнице. Куда я? — Генералу казалось, что он только подумал об этом, а на самом деле слова прогремели на всю площадь.

Солдаты ответили хохотом.

— Подметать улицу, — шутил один.

— Ловить светлячков, — добавил другой.

И третий крикнул:

— Построй дом из песка, тогда мы вернемся.

— Солдаты, ребятушки! — взмолился Атьдва. — Мне никогда такого дома не построить.

— Захочешь, чтобы солдаты вернулись к тебе, построишь. Берись за работу.

Атьдва резко нагнулся, чтобы взять первую горсть песку, но непривычные к такому движению ноги на колесиках подвернулись, и генерал ткнулся носом в бугор. Снова поднялся, но на этот раз колесики увязли в песке и забуксовали…

Атьдва, как мы уже знаем, не умел думать, но упорства у него было хоть отбавляй. Он так хотел, чтобы армия вернулась к нему, что трудился на славу. Он ползал на коленях, пытался возвести стену. Но, увы…

Солдаты сначала смеялись над Атьдва, но скоро это им наскучило, и они разошлись по своим домам.

 

ТРОФИМ РАССЕРДИЛСЯ

Ослепший судья метался в камере, как зверь в клетке. «Когда же за мной придут? Когда же Формалай позовет меня обратно? — рассуждал он сам с собой. — Ведь не может государство жить без судьи».

Шли часы, а за Нашим-Вашим никто не приходил. «Почему на меня Формалай рассердился? Я верно служил царю. Ему не найти больше такого преданного слуги».

Тут дверь открылась, и два стражника втолкнули в камеру Трофима.

— Господин Нашим-Вашим, — произнес один из них, — Формалай Большой прислал мастера Трофима, чтобы он пришил тебе глаза.

Трофим стоял, не двигаясь. Он почти не думал о себе, о том, что он безвинно угодил в тюрьму. Он только шептал:

— Петрушка, мой любимый Петрушка. Тебя сожгут на костре, и я ничем не смогу тебе помочь…

Горе мастера было так велико, что он разговаривал вслух, не замечая этого. А судья, прислушиваясь к тихому бормотанию, подвигался все ближе и ближе. Наконец он ухватился за рукав Трофима:

— А ну, пришей мне быстрее глаза. Государство не может быть без судьи. Пришивай скорее, не ленись.

Но мастер не спешил брать в руки иголку. Он думал о сыне и упрекал себя:

— Ах я, старый дурак! И зачем я послал во дворец вместо Формалая Петрушку? Погубил своего родного сына.

— Как так — Петрушку вместо Формалая? — Судья дернул мастера за рукав.

У мастера на душе было так тяжело, что он готов был поделиться своим горем с первым встречным. И он начал рассказывать, как Формалай приказал ему устроить такую голову, которая бы, не думая, принимала правильное решение, как он вовремя не выполнил задание и вынужден был надеть на Петрушку костюм Формалая и посадить его на царский трон. Едва Трофим в своем рассказе добрался до этого места, как судья подпрыгнул от удивления и завизжал:

— Это из-за тебя, из-за твоего разбойника-сына я лишился глаз. Пришей мне их сейчас же, сию минуту! А не то твоего сына не только сожгут, его будут кипятить в горячем масле или жарить на большой сковородке.

Прерванный на середине рассказа, мастер Трофим растерялся. По привычке повинуясь приказу, взялся за иглу и начал пришивать судье глаз. Но сквозь слезы он плохо видел, что нужно делать, и пришил глаз совсем не там, где надо.

— Что ты делаешь? — бранился Нашим-Вашим. — Разве ты не видишь?.. Ты пришил мне глаз на подбородке.

Мастер отрезал пуговицу бритвой.

— Шей снова! — судья погрозил Трофиму кулаком.

Мастер рассердился: «Ах, неблагодарный! — подумал он. — То сына моего называет разбойником, то меня грозится побить. Я тебе покажу, как издеваться над честной куклой».

— Эта пуговица плохая. Очень блеклая. Ее нужно заменить, — сказал мастер. — А ты, Нашим-Вашим, не сердись. Я ошибся немножко. С кем не бывает. Да не такие случаи бывали… Вот недавно оторвали солдату в драке ухо. И пришлось мне пришивать новое. Я пришил ему собачье. Так он и пошел, бедняга, в строй — одно ухо человеческое, а другое собачье.

— Разве у тебя есть собачьи глаза? — забеспокоился судья.

— А как же, не только собачьи. Вот и лошадиные. Вот верблюжьи, мышиные, а вот эти кошачьи, зеленые.

— Нет, нет, Трофимушка, — взмолился НашимВашим. — Ты уж пришей мне, пожалуйста, человечьи.

— Можно и человечьи, — согласился Трофим. — Да нет у меня здесь человечьих. Хочешь, волчьи пришью.

— Что ты! Что ты, Трофим! Я судья — и вдруг волчьи глаза. Как я Формалаю покажусь.

— Есть еще львиные… — ухмыльнулся Трофим. — Может, подойдут. Лев царь зверей.

— Нет, нет! Звериные не нужны. Человечьи пришей.

— Тогда придется подождать. Есть у меня дома глаза хорошие, яркие, голубые, как раз такие, какие любит наш мудрый Формалай.

— Иди, голубчик, иди. Только поскорее приходи.

— Скоро приду. Сегодня, а может быть, завтра. А может быть, через три дня, — ответил Трофим, а про себя подумал: «Как же, приду. Такую куклу, как ты, из тюрьмы выпускать опасно. Пришей тебе глаза — ты таких дел наворочаешь, что не опомнишься. Слепой ты много зла не сделаешь, а вот зрячий… зрячий обязательно навредишь».

— Эй, стражники, идите с ним. Пусть он принесет мне самые лучшие голубые глаза, — приказал судья и стал дожидаться мастера.

 

АЛЕНКА ВО ДВОРЦЕ

Не помня себя от страха, Аленка побежала к ткачу Сидору.

— Твоего отца стражники увели во дворец, — сказал ткач.

— Папа! Папа! — закричала Аленка, бросилась во дворец и столкнулась с Матрешкой.

— Что с тобой, девочка? Что случилось? — остановила ее крестьянка.

Всхлипывая, Аленка рассказала про свою беду.

— Нужно пробраться во дворец. Нужно узнать, что с отцом, — повторяла она.

— Я тебе помогу. Пойдем, девочка, — предложила Матрешка, и они вместе подошли к ограде царского парка. Аленка спряталась за каменный столб, а Матрешка подобралась к самой решетке и увидела старого садовника с огромными кривыми ножницами в руках.

— Какие у вас крупные красивые розы, — громко сказала она.

— Формалаю Большому нравится все большое, крупное, поэтому у нас в саду растут такие цветы с широкими листьями и лепестками, — ответил садовник и свысока посмотрел на Матрешку. Он щелкнул ножницами и нагнулся, чтобы положить срезанную розу на траву. Рядом с Матрешкой встала ее старшая дочка.

— Кто выращивает такие цветы? — сказали в два голоса Матрешки. — Наверное, умный садовник.

Польщенный старик поднял голову и захлопал глазами. У ограды теперь стояли две совершенно одинаковые Матрешки. «Вот привязались…» — Садовник опять нагнулся к цветам, стараясь не обращать на них внимания.

— Что за розы! Что за чудесные розы! — прозвенело у ограды.

Он поднял голову. Перед ним стояли три одинаковые Матрешки. «Чудится, что ли?» — Садовник закрыл глаза, потер их кулаком, снова открыл. Матрешек стало четыре. Они стояли лесенкой, одна меньше другой, и в четыре голоса тянули:

— Подари нам по цветочку.

— Подите прочь! — махнул рукой старик и отвернулся, чтобы не видеть их. Но его так и тянуло посмотреть: что же делается у ограды. Он выпрямился, взглянул, и ножницы выпали из рук. Перед ним оказалось уже целых шесть Матрешек. «Чудится. Определенно чудится, — забормотал он. — Пойду дворника позову, пусть он скажет, сколько их». Он заковылял по дорожке.

— Прячься скорее, — шепнула Матрешка девочке.

Аленка протиснулась между прутьями в ограде и, прячась за кустами роз, стала пробираться к приготовленному садовником букету. Когда садовник вернулся вместе с дворником, у ограды никого не было.

— Видать, голову напекло, вот и мерещится всякое. Смотри, пусто кругом, — рассмеялся дворник и удалился.

Садовник, кряхтя, нагнулся, широко расставил руки и схватил букет в охапку. Он был так велик, что казалось, будто идет сам куст на тонких ногах, в черных с загнутыми носами ботинках.

— Старик, совсем старик, — ворчал садовник, пытаясь спрятать лицо от колючек. — Раньше букеты никогда не были такими тяжелыми, а сейчас как будто в него положили целое полено дров.

Охая и кряхтя, старик добрался до тронного зала и опустил букет в вазу, такую большую, что Аленка почти по шею очутилась в воде.

Девочке никогда раньше не приходилось видеть Формалая. Она раздвинула колючие стебли и устремила на трон свои любопытные глаза. Царь сидел в кресле, чинно сложив руки на груди, вздернув кверху голову. Кузнеца в зале не было. «Куда же его дели? — забеспокоилась девочка. — Все равно узнаю, скажут же про него что-нибудь».

А Формалай огляделся по сторонам и заметил красивые крупные розы. Он подошел к вазе и нагнулся над букетом, вдыхая аромат.

«Ой, сейчас заметит, — перепугалась Аленка. — Что бы такое сделать? Куда деваться?» — Но в самую опасную минуту, говорят, находится верное решение. Девочка отломила ветку с шипом и ткнула Формалаю в нос. Тот отшатнулся, и сразу цветы ему не понравились.

— Кто принес сюда такую гадость? Убрать сейчас же!

— Убрать сейчас же цветы! Запомним! Запомним! — прокатился по залу голос Хранителя памяти.

В зал вбежал садовник.

— Мудрый правитель! Это самые крупные, самые красивые цветы.

— Я приказал выбросить их в окно, — последовал ответ. — Да живо! Наносили тут всякого мусора.

Садовник с трудом дотащил вазу до окна, и Аленка вместе с цветами полетела вниз. Аленка крепко зажала рот, чтобы не закричать от страха. Ваза несколько раз перевернулась в воздухе, шлепнулась на камни и разбилась вдребезги. Цветы рассыпались, а тряпичной кукле ничего не сделалось. Она поднялась на ноги и побежала.

 

ВЫШИВАЛЬЩИЦА

Девочка решила, что она спаслась, но царский садовник увидел ее в окно и закричал, показывая на нее пальцем:

— Держи! Держи!

Перескакивая через кусты и цветы, к девочке помчался дворник с метлой.

Из кухни выбежал повар в белом колпаке и тоже бросился в погоню. Аленку схватили и привели к царю.

— Ты чья? Что ты здесь делала? — ей задали сразу два вопроса.

— Я, Аленка — дочь кузнеца, — тихо и робко проговорила девочка. — Где мой отец?

Формалай посмотрел на Хранителя памяти, и тот ответил:

— По приказу Формалая… Пф-ф-у-у! То есть Петрушки, кузнец Игнат выпущен на волю.

«Очень хорошо, что отец на свободе, — повеселев, подумала Аленка, он не оставит в беде. Он обязательно выручит меня».

— Ты чего зубы скалишь? — Формалай топнул ногой. — Я на тебя управу найду. Я тебя заставлю работать. Что ты умеешь делать?

— Петь, плясать, мыть пол, вышивать, — перечисляла Аленка.

— Хватит, — остановил правитель. — Будешь вышивать мой портрет. Принести ей полотна и шелковых ниток.

Хранитель царского платья тотчас выполнил приказание. Аленке дали в руки иголку, посадили на стул и на позолоченную раму натянули кусок полотна.

— Чтоб я красивый был, а не то берегись! — пригрозил Формалай.

Руки у Аленки дрожали от страха, а шелковые нитки рвались и путались. Хоть и медленно, но дело все-таки продвигалось вперед. Вот уже чернеют на холсте пышные волосы Формалая и лохматая борода, краснеет большой нос.

— Ну-ка, ну-ка, посмотрю! — Царь поднялся с трона, встал за спиной девочки и отпрянул. На него смотрела его собственная страшная рожа. Негодница! Сейчас же исправь! — Правитель дернул девочку за косу, потом за другую, потом за обе вместе и снова повторил: — Старайся, а не то попадет.

Царь снова уселся на трон, подпер кулаком щеку и устремил взгляд вдаль. Он мечтал о чудесном портрете: чтоб взглянули куклы на него и подумали: «Вот какой у нас добрый, справедливый государь!»

Аленка распорола неправильные стежки и вновь принялась за работу. Теперь у Формалая то нос получался свернутым на сторону, как у разбойника с большой дороги, то глаз опускался к самому подбородку, то борода закрывала нос, щеки и даже глаза.

— Ты нарочно делаешь, что ли? Ты не хочешь, чтобы народ видел, как умен, красив и добр Формалай? — сердился правитель.

Аленка молчала.

— Посадить ее в самое глубокое подземелье, — распорядился он. — Пусть она там вышьет хороший портрет.

— Посадить в самое глубокое подземелье! — повторил Хранитель памяти.

А Распорядитель приемов и праздников добавил:

— Ведь там Петрушка.

— Пусть сидит вместе с Петрушкой.

 

ТРОФИМ ОТКАЗЫВАЕТСЯ ШИТЬ СОЛДАТ

Конечно, каждый понял, что Трофим отправился домой не за пуговицами для судьи. Пуговицы у него были. Он хотел убежать и попытаться помочь Петрушке. Но это ему не удалось. Оба стражника не отходили от него ни на шаг, и мастеру Трофиму волей-неволей пришлось сунуть в карман горсть пуговиц и отправиться в тюрьму.

Нашим-Вашим, едва заслышав скрип двери, повернул к нему свое приветливое лицо и затянул:

— Пожалуйста, мастер Трофим, пришей глаза.

— Не буду, — огрызнулся Трофим. — Посадили меня в тюрьму — ни одного шва не сделаю.

Судья мгновенно повернулся, и злое лицо закричало на Трофима:

— Старый осел! Тебя заставят меня починить. Царю нужен судья.

Трофим равнодушно пожал плечами: дескать, все равно не заставишь, и тихо сел на кровать.

— Голубчик… — молило ласковое лицо.

Судья слепо шарил руками и зигзагами двигался по камере.

А другое лицо Нашим-Вашим продолжало грозить:

— Ты у меня поплачешь, если не сделаешь, старая крыса.

Трофим, несмотря на свое горе, рассмеялся: из одного рта неслись слова «хороший», «дорогой», «прошу», а из другого сыпались проклятия.

— Так тебе и надо, — злорадно шептал мастер Трофим. — Будешь знать, как губить честных кукол. Много бедняков умоляло тебя поверить им, помочь, а ты не помог. Вот теперь сам узнаешь, как тяжело бывает, когда тебя обижают.

Мольбы и вопли двуликого судьи становились все жалобнее и громче.

— Не скули. Сейчас пришью, — согласился наконец Трофим, которого эти вопли раздражали, как ноющая зубная боль. Он зашил судье оба рта и прорезал новый рот, на спине.

— Зачем ты это делаеш-шь? — зашипел судья и почти не услышал своих слов.

— Чтоб не болтал под руку и не мешал работать.

— Так я не смогу быть судьей, — Нашим-Вашим наклонился и выпрямился, надеясь, что от движения рот на спине будет говорить громче.

— Вот и хорошо, — обрезал мастер Трофим. — Не будешь судьей — будешь обыкновенной куклой. Станешь трудиться, как все.

Трофим закрыл ему волосами второе лицо, вставил в туловище кусок плотного, негнущегося картона, пришил глаза и легонько подтолкнул к двери.

— Иди, иди. Теперь все в порядке.

— А говорить… Как я будут говорить? — прошамкал рот на спине. Сделай мне рот на прежнем месте. Я буду хорошим.

— Ладно. Может быть, и вправду подобреешь, — махнул рукой Трофим и выполнил его просьбу.

Судья даже не сказал «спасибо», выбежал из камеры.

Мастер остался один, но он не привык сидеть без дела, и ему было очень тоскливо. «Как жаль, что я быстро закончил судью», — посетовал он.

Трофим уселся на кровать, стоявшую в углу, и задумался о том, где сейчас Петрушка, и как плохо, что он, отец, не может выручить из беды своего единственного сына.

В таком раздумье и застали его стражники. Они принесли ящики с ватой, сукном, нитками и мягкое кресло.

— Царь приказал прислать кресло, чтоб тебе было удобно работать. Шей больше солдат. А кровать велел вынести. Чтоб ты не спал, а работал днем и ночью.

Потом в камеру внесли лист бумаги в золотой рамке, повесили на стену.

Во всем царстве никто не хотел рисовать Формалая, поэтому вместо портрета во всех учреждениях красовалась собственная формалаевская подпись.

— Не нужна мне его подпись, и не буду работать на него. — Мастер подошел к стене, перевернул рамку с подписью и на обратной стороне нарисовал красивую розу.

 

НА КОСТРЕ

Три дня сидели Петрушка с Аленкой в подземелье. Каждое утро Распорядитель праздников и приемов приходил проведать, вышивается ли портрет Формалая, и каждое утро находил на полотне безобразное изображение правителя.

— Хватит, — остановил его Формалай, когда он в третий раз доложил об этом, — пора наказать их. Пусть сейчас же на площади сложат большой костер.

Все садовники, дворники, парикмахер и даже Копилка были посланы за хворостом. И в полдень, когда солнце весело сияло в голубом небе, когда в тенистых садах и в рощах по берегам речки пели птицы, Петрушку и Аленку вывели на площадь, где был сложен огромный костер. Двух друзей поставили на помост, сооруженный из окрашенных в черный цвет досок и бревен.

Рядом, всего в нескольких метрах от помоста, возвышались золоченые подмостки с троном Формалая, на котором уже восседал правитель. Он важно поглаживал свой тугой живот и оглядывался по сторонам: все ли жители пришли посмотреть на казнь? Пусть видят, как он расправляется с непокорными, и боятся Формалая. А жителей было целое море. Одни стояли поникшие, опечаленные, другие размахивали руками, кричали, но что — понять было невозможно.

Царь еще раз огляделся и махнул рукой. Сидевший на корточках по правую руку от трона Хранитель царской памяти поднялся и в знак того, что начинает говорить о важном деле, снял белую чалму. Площадь затихла.

— Слушайте! Слушайте! — выкрикнул он. — Сегодня здесь, на площади, будут сожжены сын мастера Трофима Петрушка и дочь кузнеца Игната Аленка. Наш мудрый Формалай приказал наказать их за то, что они нанесли непоправимый вред великому кукольному государству. Мастер Трофим не выполнил задание Формалая и обманом посадил на трон своего сына Петрушку. За это преступление Петрушка будет сожжен на костре, а его отец навечно заключен в тюрьму. Дочь кузнеца Аленка не вышила портрет нашего уважаемого правителя. И за это она сгорит на костре вместе с Петрушкой. Запомните! Запомните!

Если бы Петрушка стоял на помосте один, он давно бы заплакал, закричал, а может быть, стал бы просить царя, чтобы тот его помиловал. Но рядом с ним была Аленка, и Петрушка хотел выглядеть рядом с ней сильным и смелым. Он держал девочку за руку и тихо говорил:

— Не плачь, Аленка, может быть, кузнец Игнат спасет нас с тобой. Ведь ты знаешь, что он на свободе.

Аленка перестала плакать и вместе с Петрушкой стала смотреть: не увидит ли вдруг сильную фигуру Игната или его друзей? Но все было напрасно. Вероятно, Игната не было в городе. Зато девочка увидела в толпе Матрешку и ее дочерей. Они ободряюще улыбались, как будто хотели сказать: «Держитесь, мы вас спасем!» Но ни Петрушка, ни Аленка не надеялись на это. Им не верилось, что Матрешки могут оказаться сильнее злого Формалая.

И тут Матрешка-мама заголосила:

— Батюшки! Несправедливость-то какая! Детей сжигают.

— Несправедливость! — хором затянули все Матрешки. — Детей сжигают!

Толпа заволновалась.

— Молчать! — вскинулся Формалай.

Матрешки не унимались.

— Взять их и тоже сжечь! Я никому не позволю защищать моих врагов.

Матрешек схватили и поставили на помост.

Аленка заплакала еще сильнее. Было жалко Матрешек. Из-за них попали в беду эти верные друзья.

С помоста Формалая раздался снова голос Хранителя царской памяти.

— Слушайте! Слушайте! Наш добрый Формалай хочет оказать милость. Он исполнит их предсмертную просьбу.

— Да, я исполню вашу просьбу, — сказал правитель, поднялся с трона и спросил: — Говорите, чего вы хотите.

Аленка не могла выговорить ни слова. Ей уже казалось, что она чувствует, как языки пламени добрались до нее, и она пылает, как маленький факел; а неунывающий Петрушка громко ответил:

— Я хочу пить и песню спеть.

Формалай распорядился, и повар принес мальчику кувшин с водой. Петрушка нагнул кувшин и приложился к нему ртом.

Вскоре кувшин опустел.

— Еще хочу, — потребовал Петрушка.

Ему принесли еще кувшин.

«Мальчик, а как много пьет», — с удивлением отметил царь и почесал в затылке.

— Напился, — сказал Петрушка. — Теперь буду песню петь. Самую веселую выберу.

Формалай милостиво кивнул.

Петрушка подбоченился, протянул руку в сторону царя и начал: Царю голову чинили, Гайки, винтики вкрутили. И работает с тех пор В голове его прибор.

Толпа онемела.

Многим хотелось ороситься на помост, защитить осужденных и спрятать их подальше от царских глаз, но никто не решался это сделать. Так велик был страх перед правителем.

Стражники схватили Петрушку и Аленку и первыми швырнули в костер, который уже начал разгораться.

Они успели отпрыгнуть от языков пламени.

Потом стражники бросили в костер шестерых Матрешек.

Толпа охнула от ужаса. Но тут началось самое интересное.

— Раз! — звонко выкрикнула Матрешка-мама, раскрылась и вылила на огонь воду, которую она принесла с собой. Он зашипел, и вверх взметнулся сноп искр.

— Раз! — сама себе скомандовала старшая дочка Матрешки, тоже раскрылась, и вода выплеснулась на языки пламени. К небу поднялся дымный столб. Сучья затрещали, зашипели.

— Матрешки огонь тушат, — сказала Аленка. — Бежим!

— Подожди, — удержал ее Петрушка. — То ли еще будет.

Раскрылась третья Матрешка. Плеснула в пламя воду. Дым повалил гуще и стал заволакивать площадь.

Жители заволновались. Формалай вытянул шею, хотел понять, что же происходит, но не успел. Остальные Матрешки вылили принесенную воду, и едкая пелена дыма все скрыла от глаз царя и его слуг.

 

В ПОМЕСТЬЕ

Кузнеца Игната в это время не было в городе Формалайске. Он не знал, что Аленку и Петрушку хотят сжечь на костре, поэтому и не пришел к ним на помощь. Когда Игнат вырвался из лап судьи, он скрылся в деревне. Вместе с крестьянами кузнец делил землю, принадлежащую помещику Копилке.

Спасшиеся от костра Аленка и Петрушка тоже прибежали в деревню. Как радостно встретилась Аленка с отцом! Она рассказала отцу, что случилось с Петрушкой, что это он отпустил на волю самого кузнеца Игната и как смеялся над царем.

— Ну и Петрушка! Ну и молодец! — приговаривал Игнат. — Теперь над Формалаем все в городе будут три недели смеяться. А чем больше будут над ним смеяться, тем меньше будут бояться его и меньше станут подчиняться.

Петрушка был очень доволен похвалой кузнеца.

В это время под окном послышался крик:

— Копилка идет! Копилка идет!

Петрушка первым выскочил на улицу. Помещик шел посредине дороги, тяжело переступая набитыми золотом ногами. За ним, немного в отдалении, двигалась толпа крестьян. Петрушка ткнул в грудь помещика пальцем и звонким голосом закричал:

— Здорово, Копилка! Как живешь?

— Как ты смеешь так со мной разговаривать, мальчишка. Я тебя проучу! — Он взмахнул кнутом, который держал в руке, но мальчик ловко увернулся, и кнут взметнул целую тучу пыли.

Крестьяне засмеялись и плотным кольцом окружили помещика и Петрушку.

— Пустите меня в мой дом. Вы не смеете меня задерживать. — Копилка снова взмахнул кнутом, требуя, чтобы ему уступили дорогу. Но никто не тронулся с места. А Петрушка изловчился, дернул помещика за штанину, а в ней зазвенели монеты.

— Смотрите. Вон сколько у него золота! — крикнул Петрушка, опять увертываясь от удара кнута.

— Это мои деньги! — схватился Копилка за брюхо.

— Нет, не твои, — широкоплечий кузнец шагнул в центр круга, и все сразу увидели, какой он большой и сильный, и как жалок по сравнению с ним Копилка.

Помещик пытался вырваться из цепкого круга, однако крестьяне не расступались, а кузнец продолжал:

— Эти деньги заработали своим трудом вот эти крестьяне. Они принадлежат только им. Эй, крестьяне, отбирайте у него деньги!

Несколько рук протянулись к помещику и вырвали кнут. Потом Копилку перевернули вниз головой и стали трясти совсем так, как трясут обыкновенную копилку. Монеты со звоном падали на землю, а крестьяне собирали их в мешок, чтобы потом разделить поровну.

— Ну, вот и все, — облегченно вздохнули все, когда выпотрошенное туловище Копилки съежилось и стало похожим на измятую старую тряпку. — Куда его теперь?

— В пруд его, в пруд, — первым предложил Петрушка.

— Правильно!

Помещика схватили и потащили к пруду. Он дрыгал ногами, махал руками, но никто не обращал на это внимания.

Крестьяне донесли его до берега, раскачали и бросили в пруд. Они думали, что Копилка сразу пойдет ко дну, но ошиблись: пустое туловище плавало на поверхности, и легкий ветерок гнал его то в одну сторону, то в другую.

— Он намокнет и потонет, — сказали крестьяне. — Только надо за ним последить, как бы не убежал. Посиди, Петрушка, покарауль его.

Петрушка и Аленка спрятались в тальнике на берегу пруда и затихли.

— Кажется, все ушли, — обрадовался Копилка и начал шлепать руками. Он не умел плавать и грести, но не зря говорят: нужда всему научит. Постепенно помещик стал подгребать все ближе и ближе к берегу. И когда Копилка решил, что совсем выбрался на берег. Петрушка вдруг выскочил из-за куста и позвал:

— Эй, сюда! Сюда! Вот он. Копилка!

Помещик обеими руками схватился за осоку, которая росла у берега и громко заквакал.

— Ква, ква! — надрывался он. «Пусть думают, что это лягушка», — вертелось у него в голове.

А удивленные крестьяне, поглядывая на небо, говорили: «Опять лягушки расквакались. Пожалуй, дождь будет. Надо сено сложить в стога и белье сухое снять».

Три раза Копилка подбирался к берегу, и три раза Аленка с Петрушкой пугали его. Он совсем охрип, и вместо кваканья из его горла вырывалось змеиное шипение.

Наконец ребятам наскучила эта забава. Они бросили в Копилку камнем и ушли домой. А он еще долго мокнул в осоке, и от пруда долго неслось шипение.

 

КОШКУ ЗА ХВОСТ

Формалай едва не вырвал себе бороду от досады, когда узнал, что армия распущена, а генерал Атьдва строит дом из песка. Он приказал немедленно привести генерала.

— Молодец! Вот тебе орден и шесть медалей. Ты их заслужил. Ты верный и преданный слуга. Чтобы возвратить армию, ты взялся сделать то, что сделать невозможно, — сказал царь и сам положил награды в знаменитую суму генерала, у которого было так много наград, что он носил их на мундире с правой стороны, с левой и даже на спине, — но они все равно не умещались. Поэтому часть своих наград Атьдва носил в нарочно сшитой суме. А теперь давай думать, откуда нам взять новую армию, — продолжал царь. Трофим отказался шить солдат, и нужно что-то придумать.

Генерал хотел было начать думать об армии, но вовремя спохватился, что у него может лопнуть голова, и решил: «Пусть правитель думает о солдатах».

А Формалай не думал, у него решение было уже готово.

Уже через час жители города собрались на площади. Для царя поставили помост. Он взобрался на него и, широко раскинув руки, как бы обнимая толпу, заговорил:

— Мои верные подданные, граждане славного тряпичного государства! Разбойник Петрушка обманом забрался на трон и распустил армию, а без армии не будет порядка ни в одном хорошем государстве.

Жители слушали.

Слушал царя и Петрушка, который тоже пришел на площадь. В руках он держал мешок, а его глаза-пуговицы поблескивали озорно и лукаво.

Как только мальчик услышал свое имя, он засунул руку в мешок, и оттуда раздалось тонкое и пронзительное кошачье мяуканье. Формалай замолчал и впился в толпу глазами. Стоявший рядом с Петрушкой каменщик засмеялся, а Формалай, оправившись, продолжал:

— Я призываю всех жителей тряпичного государства вступать в армию.

Над толпой опять пронеслось пронзительное и тонкое «мяу». На этот раз король не остановился. Он повысил голос.

— Мы поймаем кузнеца Игната, заставим работать мастера Трофима.

И после каждого слова его голос прерывался противным кошачьим воплем.

В толпе смеялись, одни затаенно, прикрываясь ладонью, другие открыто, во всю силу. А Формалай теперь уже не говорил, а кричал. Он махал руками, топал о помост ботинками, чтобы прекратить кошачье мяуканье и смех толпы.

— Петрушка, — догадался кто-то.

— Петрушка, — повторил сосед.

Этот громкий возглас донесся до Формалая.

— Найдите Петрушку! На этот раз я его повешу! — Правитель послал в толпу четырех царских стражников.

Мальчик бросил мешок и юркнул за угол. Из мешка выскочила большая облезлая кошка и ринулась в другую сторону. А царь поспешил во дворец. Он первый раз видел, как над ним смеются.

«Я заставлю себя уважать, — в гневе шумел Формалай. — Я прикажу поставить себе памятник. Пусть каждый видит, какой я смелый, могучий и гордый».

 

ПУГАЛО

Матрешка встала очень рано: до рассвета она настирала целую корзину белья, потом поставила ее на плечо и пошла на пруд полоскать. Тяжелые капли росы скатывались ей под ноги. Когда Матрешка нечаянно задевала корзиной ветки, на нее сыпался целый дождь.

На берегу она опустила корзину, выпрямилась, помахала затекшей рукой и оглянулась. Молочно-белый туман стлался над темной водой. Только у самого берега в ней отражалась розовая полоска восхода. Крестьянка поежилась и взялась за мундир ВанькиВстаньки: он должен быть готов в первую очередь, а то Ваньке-Встаньке нечего надеть. И тут она заметила, что рядом с ней по мокрой траве к лесу тянется чей-то след.

«Кто же тут ходил? Неужели кто-нибудь встал раньше меня? — Матрешка прошла несколько метров по следу и увидела на траве черную пуговицу с вставленным в нее драгоценным камнем. — Это пуговица помещика Копилки. Значит, он выбрался из пруда? Теперь он пожалуется Формалаю, а тот пошлет слуг, и у нас опять отберут землю. Нужно позвать народ».

Матрешка хотела бежать в деревню, но передумала. «Пока я хожу, трава высохнет, ищи тогда следы Копилки — и не найдешь».

Она пошла по следам к лесу. «Здесь он, наверно, сидел, — думала Матрешка, увидев отпечатки протянутых ног. — Здесь хотел встать на колени и опять свалился. Ползет. Ничего. Я его догоню. От меня не уйдет».

Вдруг в трех шагах от себя, за кустом, она увидела Копилку.

Он лежал ничком, не шевелился. Матрешка сломала тонкий ивовый прут, осторожно ступая, приблизилась к помещику и взмахнула хворостиной.

— Вставай, Копилка! Поворачивай обратно в деревню.

Помещик поднял голову, и лучи солнца осветили широкую трещину, в которую он опускал монеты.

— Иди в деревню, кому говорят…

Помещик пытался подняться на ноги и как следует ударить крестьянку, но сил не было. Он хотел отругать ее, но и этого не смог сделать. После сидения в воде и долгого кваканья у помещика совсем пропал голос. Он воды? лишь открыл рот, и из горла донеслось непонятное хрипение.

— Пойдешь ты или нет? Кому я говорю? — рассердилась Матрешка и хлестнула помещика хворостиной по широкой спине.

Помещик, тяжело дыша, повернулся и пополз в сторону деревни.

Матрешка шла следом и подгоняла его хворостиной, если ей казалось, что он ползет слишком медленно. Ей было некогда: ведь на берегу ее ожидала корзина с невыполосканным бельем.

Первыми Копилку с Матрешкой увидели мальчишки.

— Матрешка Копилку привела! Копилку привела! — зазвенело под каждым окном, и тут же вокруг них собрался народ.

— Оказывается, он не утонул, — удивились крестьяне. Потом позвали Петрушку.

— Почему ему позволил вылезти из спросили они.

— А мы его камнями забросали, — ответил Петрушка. — Мы думали, что он на дне давно.

— Что же нам с ним сделать?

— Опять в пруд его, — предложила Матрешка.

— Не стоит, — возразил кузнец. — Вы работали всю жизнь на него, а теперь пусть он поработает на вас.

— Он ничего не умеет делать, — сказал ВанькаВстанька, который тоже приполз посмотреть на Копилку. — Разве что горох поставить сторожить вместо пугала.

— Правда, — согласился кузнец.

— Чучело из него сделать, чучело! — закричали все вокруг.

Несколько крестьян взяли помещика за руки, за ноги и потащили к гороховому полю.

Горох уже поспел. Стручки качались на ветру, трескались, а стая серых галок с криком летала над полем. Кузнец Игнат притащил кол, вбил его в землю и веревкой привязал к нему Копилку.

Крестьяне еще немного посмотрели на чучелопомещика и разошлись: каждого ждала работа.

Копилка остался один. Смелая галка подлетела и клюнула его в нос. Копилка замахал руками. Птицы разлетелись в разные стороны. А помещик скоро высох под жарким солнцем. Одежда на нем покоробилась, стала твердой и жесткой, как панцирь.

Копилка дождался вечера и попытался освободиться, он дернулся в правую сторону сначала немножко, потом побольше, потом изо всех сил, веревка ослабла, и Копилка освободился.

Копилка наелся гороху, наложил гороху про запас туда, где раньше хранил монеты, и, сгибаясь под тяжестью, поплелся к лесу.

«В лесу меня никто не найдет, — рассудил он. — А как доберусь до Формалая снова отберу у крестьян всю землю, снова накоплю денег и всем им отомщу. Они узнают, как из Копилки делать пугало».

Так, строя планы мести, помещик добрался до лесного ручья. Он съел весь горох, потом выстирал измазанные в иле пиджак, брюки и рубашку и повесил свою одежду на вершину развесистой липы сушиться. А потом сам забрался туда. Копилка опасался спать на земле: вдруг змея или ящерица заберется через щель в голову и поселится внутри, их ведь не вытрясешь, как горох.

 

ГОНЧАР КРЫНКА

Распорядитель праздников и приемов долго ломал голову над тем, кого заставить сделать памятник Формалаю.

«А если приказать гончару, пусть он слепит Формалая из глины. Солнце высушит, и памятник будет твердым, как камень, — подумал Распорядитель и твердо решил: — Да, да. Нужно заставить гончара».

Через час самый искусный гончар кукольного царства стоял перед Распорядителем праздников и приемов.

— Как тебя зовут? — спросил Распорядитель.

— Меня зовут Крынка.

— Так вот что, Крынка, я поручаю тебе важное дело, — слуга Формалая тонкой тростью тронул плечо гончара и подтолкнул к окну. — Вот здесь, на площади, ты должен построить памятник нашему правителю.

— Я не могу строить, — ответил гончар. — Я могу только лепить.

— То есть я хотел сказать: слепить, — поправился слуга правителя.

Крынка молчал. Ему не хотелось лепить памятник, а отказываться он боялся.

— Если памятник понравится царю… — Распорядитель праздников и приемов перешел на шепот, подмигнув косым глазом. — Если памятник понравится царю, он подарит тебе новый дом с верандой и фруктовым садом.

— Я попробую, — Крынка поклонился и вышел, а Распорядитель приемов и праздников велел немедленно сложить на площади постамент, а возчикам привезти два воза чистой белой глины.

Каменщики сложили постамент. И вот уже Крынка ком за комом поднимает на постамент глину для будущего памятника. Сначала он вылепил толстые и кривые ноги Формалая, отошел в сторону и подумал: «Нет, не понравятся царю такие ноги, и не будет у меня ни дома, ни веранды, ни фруктового сада, — и он поправил ноги, сделав их ровнее и тоньше. — Вот так. Теперь хорошо».

Потом гончар принялся за туловище. С каждым уложенным комком глины, с каждым новым шлепком, с каждым новым движением ему казалось, что дом с садом и верандой подвигается к нему все ближе и ближе. Вот уже готово туловище Формалая, толстый живот, массивные плечи, голова…

Крынка отошел, пригладил свои спутанные волосы, порядком измазав их глиной, потер одна о другую усталые ладони и, присев на скамейку у чьего-то дома, стал разглядывать творение своих рук.

— Скульптура обязательно понравится Формалаю, и у меня будет дом, настоящий дом, — доказывал он себе. — В саду я посажу красные розы, а под окном устрою клумбы с табаком. Ах, как это будет прекрасно!

— Плохой ты гончар, Крынка! — оборвало Крынкины мечты громкое восклицание.

— Я самый лучший гончар в государстве, — не оборачиваясь, проговорил твердо Крынка. — Посмотри, разве сделает кто-нибудь такую скульптуру?

— Ты правду говоришь. Никто не хочет делать изображение Формалая. Даже Аленка отказалась вышивать его портрет. А ты, Крынка, делаешь ему памятник.

— А тебе какое дело? — повернулся Крынка и увидел перед собой рыжие вихры, синий колпак с колокольчиком, красную рубашку. Гончар сразу узнал Петрушку, хотя прежде он никогда его не видел. Зато он много слышал о его проделках.

Петрушка еще раз внимательно посмотрел на памятник.

— Зачем ты это делаешь? — снова обратился он к Крынке. — Никто тебе не скажет спасибо за это.

— Мне надоело жить в землянке. Через два дня я кончу работу, и у меня будет новый дом. Приходи ко мне, Петрушка, в гости. Я тебе сорву самых вкусных яблок и самых красивых цветов.

— Не надо мне твоих яблок. Я никогда не буду их есть. И никто не будет. И никто руки тебе не подаст. Так и знай.

Крынка взлохматил пятерней и без того спутанные волосы, опустил голову и задумался.

— Разбей памятник, а? — тихонько предложил мальчик. — Пусть Формалай знает, что никто не будет прославлять его. Разбей, — убежденно повторил он.

Гончар взял молоток, которым дробил крепкие куски глины, замахнулся и закрыл глаза рукой.

— Не могу, — сказал он Петрушке. — Я так старался. — И его рука с молотком бессильно повисла вдоль тела.

— Давай я, — предложил мальчик. Он вырвал у Крынки молоток, как кошка, взобрался на помост, размахнулся, и вниз полетела одна рука глиняного правителя, за ней — другая. Потом с глухим мягким шумом шлепнулась сразу половина туловища. — Раз, еще раз! — покрикивал Петрушка, и вскоре вместо царской фигуры на помосте оказалась бесформенная глыба глины.

Как раз в это время Распорядитель праздников и приемов выглянул в окно, чтобы посмотреть, как идет работа. Сощурив заячьи глаза, он поглядел еще раз и ничего не увидел.

— Как странно, — пробормотал он, — только недавно памятник был почти готов, а сейчас тут ничего нет. Что-то случилось с моими глазами. Надо скорее идти к мастеру Трофиму поменять глаза.

Он направился к выходу и тут же вернулся, вспомнив, что мастер Трофим сидит в тюрьме и ничего не желает делать.

— Тогда попробую взять очки, — он нашел у себя в столе очки в розовой оправе, водрузил их на нос. На месте памятника стоял серый полотняный шатер. — Пф-у-у, какое наваждение! — Распорядитель праздников и приемов хлопнул руками по бокам, еще раз посмотрел сквозь очки и пробормотал: Нужно попросить присмотреть за памятником Хранителя памяти, а то у меня стало плохо с глазами, и я ничего не вижу.

 

ЧЕСТНОЕ СОБАЧЬЕ

Судья долго не решался идти к Формалаю. Ему было стыдно показаться правителю на глаза без своей гибкой спины, без двух лиц и без угодливой улыбки.

Наконец он набрался смелости и вошел во дворец. Формалай сначала не узнал его. Изумрудные глазапуговицы строго глядели на Нашим-Вашим, и судья задрожал под этим взглядом.

— Я — Нашим-Вашим, — доложил он. — Я царский судья. — Он хотел пониже поклониться, но жесткая спина не гнулась.

Правитель не отводил от него взгляда и молчал.

— Я — Нашим-Вашим, — снова пролепетал обескураженный судья. — Я буду судить всех, кто выступает против царя.

— Такой судья мне не нужен, — Формалай пожал плечами и указал пальцем на дверь: — Иди отсюда!

— Я буду верно служить, — умолял судья. Он встал на колени и даже немного обрадовался: хорошо, что хоть ноги сгибались и можно было показать царю свое уважение.

— Ладно, ладно, — сжалился Формалай. — Выполнишь мое задание — будешь судьей.

— Я все сделаю. Все, — заверил Нашим-Вашим и прижал руки к груди, чтобы показать, как он будет стараться.

— Поймай Петрушку. Я хочу его повесить. Не поймаешь — на глаза не показывайся.

Нашим-Вашим медленно вышел из дворца. Он-то знал, что поймать Петрушку — дело трудное. Судья уже слышал, как мальчишку пытались сжечь на костре, но он сумел убежать. Слышал он и о том, как Петрушка устроил Формалаю кошачью серенаду. Но что же делать? Даже трудное задание надо выполнить, потому что иначе Нашим-Вашим не будет судьей.

«Как же мне узнать, где сейчас Петрушка?» — долго размышлял Нашим-Вашим и наконец додумался: «Чтобы выследить кого-нибудь, обязательно нужна собака. Найду собаку с хорошим чутьем и поймаю Петрушку».

Судья отправился на поиски. Он обошел почти все дома в городе, но подходящей собаки так и не нашел. Одни казались ему слишком большими, и он боялся, что не справится с ними, у других было слабое чутье, третьи так скулили и взвизгивали при его появлении, что он затыкал уши и выбегал со двора. Но в одной деревне судье все же повезло. Он купил за двадцать монет небольшую пеструю собачку у одного крестьянина, который прежде служил в армии.

— У нее очень чуткий нос, — сказал бывший солдат. — Собака может сказать, что делается за две, за три улицы от нее.

— Тебя-то мне и нужно! — Судья привязал веревку на шею собаки, отдал крестьянину двадцать монет и вышел.

Обрадованный Тузик (это был он — наш старый знакомый), который долго сидел на цепи и сторожил хозяйство, прыгал, громко лаял и даже пытался лизнуть судью Нашим-Вашим в лицо.

— Тише ты, — остановил его судья и больно хлопнул веревкой. — Я дорого заплатил за тебя, и ты должен хорошо себя вести, честно трудиться и никогда не убегать.

— Никогда не убегу. Даю честное собачье слово, — пролаял Тузик и двинулся вперед, натянув веревку.

— Тише ты. Тише, — сказал Нашим-Вашим, а про себя подумал: «Вот бы где пригодились колесики генерала». — Ты, Тузик, должен помочь мне выполнить задание. Нужно поймать Петрушку.

— Петрушку, — пролаял Тузик и завертел носом во все стороны.

На соседней улице работал красильщик, и оттуда несся запах краски; где-то рядом пекли рыбные пироги. А дальше… Тузик почувствовал знакомый запах рыжих волос, красной рубашки. Он хотел было сказать об этом Нашим-Вашим, но прикусил язык и, подождав немного, протявкал:

— Зачем вам нужен Петрушка? Таких сорванцовмальчишек на каждой улице по три штуки.

— Петрушка обманул Формалая. Мы его обязательно должны повесить.

— Гав! Гав! Петрушка разбойник, — тявкнул Тузик, а сам подумал: «Ни за что не скажу, что чую запах мальчика».

Тузик добросовестно вертел носом, а сам уводил судью все дальше от Петрушки. Только поздно ночью, когда судья, утомленный поисками, уснул. Тузик выбрался на улицу и подбежал к мальчику.

Петрушка вместе с гончаром Крынкой скрывался под полотняным шатром, который они соорудили на пьедестале памятника.

Петрушка очень обрадовался Тузику, да и собака радовалась не меньше. Она носилась вокруг сидевшего мальчика, клала лапы на плечи, лизала щеки, нос.

— Тузик! Тузик! Милый мой Тузик. Где ты пропадал? Теперь всегда ты будешь со мной.

— Не могу, — заскулил Тузик. — Я дал честное собачье слово никогда не уходить от хозяина. Судья Нашим-Вашим ищет тебя, а Формалай хочет повесить. Уходи скорее подальше отсюда. Я тебя очень люблю и не хочу, чтобы ты погиб.

— Не бойся, — Петрушка гладил собаку по спине. — Ничего мне правитель не сделает. Мне всегда помогут, меня всегда спрячут. У меня много друзей: и каменщики, и гончары, и огородники, и все крестьяне. Ты лучше скажи своему хозяину, что я скрываюсь здесь. Пусть завтра приходит и ждет.

— Он поймает тебя.

— Не бойся, не поймает. Я в это время буду уже далеко. Обязательно приведи сюда судью.

Тузик лизнул Петрушку в лоб, ласково вильнул хвостом и убежал.

 

ПАМЯТНИК

Открытие памятника было назначено на вечер. Правитель хотел, чтобы все население столицы присутствовало на этой церемонии.

«Они увидят внушительный памятник и будут еще больше бояться и уважать меня и еще старательней и скорее выполнять все мои повеления», бормотал Формалай, пока четыре стражника несли его на носилках. Памятник был сооружен недалеко от дворца, и запрягать лошадей в карету не было смысла.

Возле памятника, закрытого большим куском полотна, уже собрались лавочники, владельцы гончарных мастерских и ткацких фабрик. Тут же стояли зеленщики и, конечно, вездесущие мальчишки. Формалай распорядился немного подождать, чтобы пришло побольше народу.

Но толпа нисколько не увеличивалась. Тогда Распорядитель приемов и праздников махнул рукой, и придворные музыканты заиграли в рожки, затрещали в трещотки и забили в бубны с колокольчиками.

— Мы собрались сюда, — начал Распорядитель приемов и праздников, чтобы открыть памятник нашему славному, дорогому, доброму, умному и справедливому Формалаю, нашему любимому правителю, — и Распорядитель так долго перечислял заслуги Формалая перед кукольным народом, что многие граждане уснули. Они стояли, чуть-чуть покачиваясь из стороны в сторону, а некоторые даже потихоньку храпели. Зато, когда Распорядитель праздников кончил, все сразу проснулись: до того непривычной показалась им тишина.

Хранитель царской памяти вышел вперед, указал на памятник, пока еще спрятанный под чехлом, и произнес:

— Запомните! Запомните! Здесь будет стоять века памятник славному Формалаю. Пусть живет он долгие годы!

— Пусть живет он долгие годы! — прокричали повара, парикмахеры, чистильщики сапог и Хранитель царского платья.

— Ура! — грянули стражники и поставили носилки на землю.

— Слава Формалаю! — чуть слышно отозвалось в толпе, а два жестянщика тихо проговорили:

— Чтоб он провалился…

Услышав приветственные крики, Распорядитель приемов и праздников подошел к постаменту и сдернул чехол.

Все разглядывали произведение искусства. На высоком, выше самого Формалая, пьедестале возвышалась надменная в черном костюме фигура. Рядом с ней, свесив разноцветные уши, замерла собака.

— Хвала Формалаю! — изрек Распорядитель приемов и праздников.

— Хвала! — подхватила фигура, стоявшая на пьедестале, а собака махнула хвостом и тявкнула.

Все уставились на оживший памятник. Распорядитель праздников привстал на цыпочках и дернул фигуру на пьедестале за сюртук.

— Не трогай меня. Я сам спрыгну, — сказала фигура, и все узнали судью Нашим-Вашим.

— Что ты здесь делаешь? Зачем ты сюда залез? — высунулись вперед два повара.

— Ты сломал памятник, — подхватил Хранитель платья.

И только тут все увидели, что на пьедестале нет никакого памятника.

— Что ты здесь делаешь, шут гороховый? — грозно спросил Формалай.

— Я… Я стараюсь. Я выполняю задание царя, твое задание, государь. Ловлю нашего врага Петрушку, — ответил Нашим-Вашим. — У меня имеются самые точные сведения, что сюда под полотно собирается спрятаться Петрушка, и я его поджидаю. Но никакого памятника я здесь не видел.

— Что же тогда делал гончар? — вскипел царь.

— Я поручил смотреть за памятником Хранителю памяти, — пробормотал в ответ Распорядитель приемов и праздников.

— Я приказал посмотреть парикмахеру, — кивнул Хранитель памяти.

— Я послал садовника, — лепетал парикмахер.

— Я доверил дворнику, — свалил с себя вину садовник.

— Отправить всех на свалку! — разъярился Формалай. — На свалку!

Два стражника понесли Распорядителя приемов и праздников к воротам свалки.

Слуги повалились на колени.

— Простите нас, — зазвучал недружный хор дребезжащих голосов. — Мы заставим гончара поставить настоящий памятник.

— Ладно, прощаю, — согласился Формалай. Он вспомнил, что мастер Трофим в тюрьме и ни за что не сделает ему нового парикмахера, дворника, садовника и других слуг. — Ладно, прощаю, — еще раз повторил он. Только найдите мне гончара и не спускайте с него глаз, пока он не сделает памятника.

 

«ХВАЛА ПРАВИТЕЛЮ ФОРМАЛАЮ»

Царский садовник был уже стар. Ему все трудней и трудней становилось ухаживать за цветами в дворцовом саду. Он очень боялся, что, как только он не сможет работать, его отправят на свалку, поэтому все старался делать очень тщательно, чтобы царь всегда был им доволен. Только поэтому прямо перед своим домом вот уже пять лет он разбивал цветник, и каждую весну на его клумбах появлялись сделанные из цветов надписи, прославляющие правителя.

«Да здравствует царь!» — кричали красные маки, качая на ветру головками.

«Пусть живет долгие годы наш Формалай!» — такую надпись составляли лиловые астры.

А в этом году садовник решил сделать новую надпись. В своей теплице он вырастил рассаду особенно крупного ярко-желтого львиного зева. Когда растения набрали бутоны и готовы были вот-вот распуститься, садовник высадил их в цветник, составив такое предложение:

«Хвала правителю Формалаю!»

Садовник любил свою работу и сажал цветы умело. Они выстроились ровно-ровно, и надпись выделялась очень четко.

«Конечно, теперь, видя мое старание, царь не отправит меня на свалку, — успокаивал сам себя садовник. — И я буду всегда работать в царском дворце».

Садовник отправился домой, надеясь, что ктонибудь из придворных уже увидел эту надпись и доложил о ней Формалаю. Он уже мечтал о том, как правитель пришлет метра три сукна на теплую шубу и, может быть, разрешит построить еще один дом.

Но мечтам садовника не суждено было сбыться. Утром, когда только чуть-чуть рассвело, садовник собрался на работу. Едва он вышел из своих ворот, как увидел толпу жителей, стоявших у его клумбы.

«Вот как здорово я сделал», — мысленно похвалил он себя и, довольный собой, стал пробираться к самой клумбе, взглянул и не поверил своим глазам: желтый львиный зев, яркий, как солнечный луч, составлял четкую фразу:

«Хвала грабителю Формалаю!»

— Не я, не я это сделал! Я не виноват! — стал оправдываться садовник, хотя никто не требовал от него ответа. — Я три раза читал. Было написано: «Хвала правителю Формалаю!»

— Ври больше, — усмехнулся трубочист Яша. — Я сам видел, как ты вчера на коленях ползал да надпись выписывал.

— Позвольте, я писал правильно: «Хвала правителю Формалаю!»

— Ишь ты… правильно, — засмеялся огородник Терентий. — Я тоже видел, как ты вчера тут работал.

— Неужели я ошибся? — Старик потер лоб, опустился на колени и принялся восстанавливать испорченную надпись. — Кто это сделал? Кто посмел?

А это, конечно, было делом рук Петрушки.

Садовник отряхнул грязь с колен, еще раз проверил надпись. Он прочитал сначала по буквам, потом по слогам: все было правильно.

А ночью Петрушка снова исправил слово «правитель» на «грабитель».

На следующее утро садовник, еще не успев как следует проснуться, выглянул в окно. У клумбы с надписью опять стояла толпа. Едва натянув черные чулки и поправив костюм, он подбежал к клумбе.

Увы! Желтые цветы львиного зева снова кричали: «Хвала грабителю Формалаю!»

Старик молча опустился на колени и, поправив надпись, с тяжелым сердцем пошел на работу.

Целую неделю по утрам копался садовник, пересаживал цветы на злополучной клумбе, и, наконец, терпение его лопнуло. Однажды, проходя на работу, ткач Сидор громко сказал:

— Братцы. Смотрите, а надпись-то какая: «Слава куклам!»

— Правильно, — поддержал трубочист Яша. — Давно бы так надо.

И эта надпись сияла желтым светом все лето, потому что каждый, кто проходил мимо, вырывал появившуюся в клумбе сорную травинку и не ленился лишний раз принести ведро воды на грядку.

 

СНОВА СУДЬЯ

Разъяренный Нашим-Вашим подобрал первую валявшуюся на дороге палку, и пошла палка гулять по спине Тузика.

— Ах, негодник! Ах, врун! — ругался судья. — Из-за тебя я окончательно потерял доверие царя. Как я буду теперь жить, если он не возьмет меня обратно во дворец?

— Простите, больше не буду, — визжала собака. Но судья ничего не слушал. Его ярость была так велика, что он готов был разорвать собаку на клочки. Он так сильно ударил ее палкой, что кривой сучок впился в материю и вырвал клок вместе с ватой.

— Я тебя разрежу на куски, — пригрозил он. — А из твоей шкуры сделаю занавеску, если ты не найдешь сегодня Петрушку.

Тузик, понуро опустив хвост и голову, побрел по улице. Прохожие наступали ему на лапы, толкали его — он ничего не чувствовал. Тузик не знал, что делать.

Нашим-Вашим с Тузиком обошли весь город. Они проходили улицу за улицей, переулок за переулком, но Петрушки, конечно, нигде не было. «А вдруг он на базаре?» — подумал Нашим-Вашим и направился к базарной площади.

Судья и Тузик медленно пробирались вдоль рядов. Шли мимо кадушек с медом, мимо сит для просеивания муки, мимо саней с оглоблями, телег, кастрюль и чугунов. Нашим-Вашим заметил в самом центре базара кучу жителей. Он просунул в толпу вначале голову, потом плечи и пробрался в середину круга. Там карусельщик стоял около крестьянки Матрешки и держал в руках чудесный ковер, на котором были вышиты озеро, коричневые камыши и белые лилии. А Матрешка складывала в платок монеты.

Судье стало завидно, что комнату глупого карусельщика украсит такая хорошая вещь.

— Отдай ковер. Я его покупаю, — сказал он.

— Не отдам.

— Гав! Гав! — затявкал Тузик и, желая заслужить милость хозяина, вцепился карусельщику в ногу.

— Ай! — карусельщик отдернул ногу, бросил ковер и побежал.

— Ай да. Тузик! Ай да, молодец! — похвалил судья собаку и бережно поднял ковер. — Кто сделал этот ковер, голубушка? — спросил судья.

— Сама вышивала.

— Какие руки! Золотые руки вышивали этот ковер. Ну что за руки! судья поворачивал ковер то так, то этак, а сам все погладывал на руки Матрешки, красные, с короткими пальцами, огрубевшие от работы.

— Да не сама я… моя дочка, — поправилась крестьянка и спрятала руки за спину.

— Ну и дочка, ну и умница, — расхваливал судья. И где только она такому научилась, ее надо к самому Формалаю пригласить. Царю нужны такие искусные работницы.

— Что ты! Что ты, голубчик! — замахала руками Матрешка и прижала к себе стоявших рядом дочерей.

— Которая дочка вышивала? Которая умница?

— Это не мы, это Аленка, — пропищала самая маленькая Матрешка. Мать растерянно смотрела на судью. Подвела ее дочка, сказала. А слово не воробей: вылетит — не поймаешь.

— Помоги-ка мне донести ковер до дому, — приказал судья.

Матрешка бережно свернула ковер и пошла за ним. Дойдя до своего дома, судья взял у крестьянки ковер и скрылся за воротами. Матрешка с дочерьми побрела в деревню.

А Нашим-Вашим бросил ковер на кровать и побежал к Формалаю сообщить, что он напал на след Петрушки. Судья был уверен, что там, где живет дочь кузнеца Аленка, — там должен быть и Петрушка.

 

В ДОМЕ У ВАНЬКИ-ВСТАНЬКИ

Как только Формалай услышал, что судья напал на след Петрушки, он вызвал генерала и приказал захватить преступника и привести во дворец.

— У меня нет солдат, — возразил Атьдва. — Я не могу захватить Петрушку один.

Царь сначала помолчал, а потом решительно взмахнул рукой и позвал слуг. Переваливаясь, как утка, выставив вперед огромный живот, с половником в руке пришел повар; следом, согнувшись, как вопросительный знак, и похлопывая друг о друга щетками, семенил чистильщик сапог; за ним спешил, забросив конец теплого шарфа за плечи, Хранитель царского платья; следом пришел дворник с метлой; потом садовник с кривыми ножницами; банщик с мочалкой и мылом. Они выстроились у дальней стены и ждали приказания.

— Вот тебе солдаты, — указал Формалай на слуг.

— Что я буду делать с ними? Какие из них солдаты?

Но Формалай уже отвернулся от него. Генерал пожал плечами и скомандовал:

— Ша-а-гом марш!

Никто не двинулся с места.

— Вперед! — еще громче взвизгнул генерал.

Но все опять стояли неподвижно.

Атьдва повернулся к Формалаю, как бы желая показать: вот, дескать, не слушаются, — но тот уже ушел из зала. Тогда генерал подошел к повару, который стоял первым, дернул его за огромную жирную ручищу.

— Пошли.

Повар понимающе кивнул головой и последовал за генералом, за ним и все остальные. Так они прошли по всему городу. Впереди, выпятив грудь и высоко задрав голову, перевязанную бечевкой, катился на колесиках Атьдва, за ним шел повар; он махал половником и широко открывал рот, как будто хотел откусить голову генералу. Чистильщик сапог постукивал щетками и, изредка вынимая банку с кремом, подносил ее к носу, щелкал от удовольствия языком, закрывал банку и снова клал в карман. Дворник нес на плече метлу, а садовник, который шел сзади, щелкал ножницами и отстригал от метлы прутик за прутиком. Хранитель царского платья держался за концы шарфа: а вдруг потеряется. Последним шел банщик. В руках у него была мочалка и мыльница.

В доме Матрешки не ожидали таких гостей. Каждый занимался своим делом: Аленка вышивала новый ковер, дочери-матрешки убирались в комнате, хозяйка готовила обед, а Петрушка и Ванька-Встанька возились во дворе. Петрушка первым заметил генерала.

— Это за мной, — сказал он.

— Прячься, — ответил Ванька-Встанька. — Лучше всего на чердаке. Авось, не найдут.

Мальчик взлетел по лестнице на чердак. А ВанькаВстанька, передвигаясь на руках, вполз в комнату. «Мне тоже нужно спрятаться. Вдруг генерал пришел за мной. Узнал, что меня унесли со свалки», — подумал он. Но генерал уже давно позабыл про Ваньку-Встаньку и, увидев его, только брезгливо поморщился.

— Уйди с дороги!

Но тот не шевелился. Атьдва изо всех сил толкнул его. Ванька-Встанька упал, но тут же поднялся.

— Взять его! — Атьдва ткнул пальцем в дворника. Дворник не понял его приказа, потому что он привык брать «метлу», «лопату», «грабли», но «взять крестьянина»… Это не укладывалось у него в голове. — Взять, говорю тебе! — Генерал топнул ногой и тут только понял, почему слуги не послушались его во дворце. «Они не солдаты, — догадался, наконец, генерал. — С ними надо по-другому… А как по-другому?»

Атьдва стал думать, а непривычная к размышлениям генеральская голова начала пухнуть.

— Придумал! — воскликнул Атьдва, с радости хлопнул себя по лбу и задел, бедняга, веревку. Она соскользнула, и голова развалилась пополам. Садовник, который привык связывать метлы и букеты, подошел к Атьдва и водворил веревку на место.

— Почистить ему сапоги. Пока будешь чистить, мы пройдем, — приказал генерал чистильщику сапог.

Чистильщик открыл банку с кремом, как фокусник, взмахнул щетками… и воскликнул:

— У него нет ног!

«Не вышло», — вздохнул Атьдва.

— Лучше я ему свой шарф подарю, — подсказал Хранитель платья. — Пока он примеряет, вы пройдете.

Ванька-Встанька от шарфа отказался.

Атьдва снова подошел к крестьянину, вытянул длинную шею и заглянул в комнату.

— Очень вкусно пахнет. Пирогами. Пойди принеси! — Он посмотрел на повара. Тот с готовностью толкнул Ваньку-Встаньку, и в тот момент, когда крестьянин должен был подняться, генерал толкнул на повара стоявшего рядом чистильщика сапог, на него дворника, потом садовника. Хранителя платья и банщика. Образовалась куча мала, генерал на четвереньках переполз через нее и очутился в избе. Следом за ним вполз банщик, потом садовник и все остальные.

Матрешки сбились в кружок и загородили Аленку. Но генерал Атьдва заметил ее.

— Эй, девчонка, скажи нам, где Петрушка? — грозно потребовал генерал. — Мы знаем, что ты и Петрушка большие друзья. Говори живее…

— Или я зажарю тебя, — сказал повар.

— А я остригу тебя садовыми ножницами, — добавил садовник.

— А я вымету метлой, — подхватил дворник.

— А я запру в самый большой шкаф, — пригрозил Хранитель платья.

— Слышишь, говори скорее, где Петрушка, — повторил Атьдва.

Аленка молчала. Она решила ни за что не выдавать своего товарища.

— Возьмите ее, — сказал генерал. — Я научу ее отвечать, когда спрашивают. Я отведу ее во дворец.

Генерал схватил Аленку за короткую косичку и потянул к себе. Аленка отмахнулась, но вырваться не могла. Атьдва дернул сильнее. Тогда девочка вцепилась в генеральские медали. Ра-а-з! Дернула — и две медали покатились по полу.

— Утопить ее! Утопить! — закричал Атьдва. — Бросьте в море!

Но никто не выполнил его приказа. Атьдва переводил взгляд с одного слуги на другого и вдруг увидел мыльницу в руках банщика.

— В море ее! В море! Бросьте в море. Пусть она там купается.

Привыкший к таким приказаниям банщик вскинул легкую девочку на плечо и побежал к морю. Генеральский повар и все слуги двинулись вслед за ним.

С чердака Петрушка видел, как генерал и его «солдаты» боролись с Ванькой-Встанькой. Когда же мимо него банщик прошел с Аленкой на плечах, и за ним с криками «В море ее, в море!» промелькнули все остальные, мальчик не смог утерпеть. Он спрыгнул с чердака и, стараясь, чтобы его не заметили, пошел следом. Генерал и слуги бежали быстро, даже повар, пыхтя и отдуваясь, не отставал от других.

Петрушка прибежал к берегу, когда банщик зашел в воду по пояс и швырнул Аленку в море.

— Спасите! Спасите! Петрушка! — раздался слабый крик. Красное с белыми цветами платье надулось, как пузырь, и поплыло в море.

— Аленка, я спасу тебя! — мальчик с криком бросился в море.

— Держите его!

Атьдва первый вцепился Петрушке в рыжие волосы. Хранитель царского платья посмотрел по сторонам: что же ему делать? — и набросил на мальчика одеяло, украденное в доме Матрешки. Садовник, повар и чистильщик сапог взвалили запеленатого в одеяло Петрушку на плечи и понесли во дворец.

— К Формалаю его! — закричал генерал и, радостно улыбаясь, покатился на колесиках вслед за слугами, несшими Петрушку.

 

ОДЕЖДА С ДЕРЕВА

Странная процессия двигалась этим утром по лесной тропинке. Впереди, позвякивая медалями и держась руками за веревку, которая связывала его лопнувшую голову, катился на колесиках генерал. Следом за ним шли «солдаты». Хранитель платья нес Петрушку, завернутого в одеяло. Генерал боялся нести Петрушку в город: увидят ремесленники, что попался их любимец Петрушка, и тогда прощай опять спокойствие… Атьдва остановился.

— Стоп! — скомандовал он. Но «солдаты» продолжали идти. «Не понимают», — догадался Атьдва и повторил приказ по-другому: — Отдыхайте, привал.

Обрадовались «солдаты», остановились. Атьдва облюбовал у журчащего ручья липу и ткнул в нее пальцем.

— А ну-ка, садовник, — выбрал он исполнителя, — повесь Петрушку на липу.

Садовник не двинулся с места. Генерал рассердятся, стал думать, как отдать приказ, и голова его начала пухнуть… Он покрепче сжал ее ладонями и проговорил:

— А ну-ка, садовник, привей Петрушку вместо черенка на вершину липы.

Садовник отобрал у всех пояса и ремни, связал их вместе, и получилась длинная веревка. К одному концу веревки садовник привязал камень, швырнул его вверх, и камень упал по ту сторону липы. Другим концом веревки садовник обвязал Петрушку. «Солдаты» вместе с генералом дружно потянули конец веревки, и Петрушка поплыл вверх.

— Вот я какой! — генерал постучал себя в грудь. — Я расправился с Петрушкой, насмешником и озорником. Я отомстил ему за то, что он распустил армию. Дождь смоет с него краску, солнце выжжет материю, а птицы растащат его на клочки. Никто и не вспомнит, что был когда-то на свете Петрушка.

Атьдва радовался, но радовался он напрасно, потому что в эту минуту раздался звучный голос Петрушки.

— Ой, ля-ля! Ой, ля-ля! Здесь рубашки дают. — Рука Петрушки тянулась вниз и трясла черную рубашку с жемчужными пуговицами.

— Это ты ему дал? — повернулся Атьдва к Хранителю царского платья.

— Нет, я не давал.

— Ой, ля-ля! Ой, ля-ля! — опять разнесся голос Петрушки. — Здесь, на том свете все дают, и ботинки, и шарфы.

Петрушка доставал с веток то блестевшие брюки, то черный шелковый шарф. Внезапно ликующий крик Петрушки оборвался, непонятно пророкотал чей-то бас.

Генерал не обратил на это внимания. Он приказал своим «солдатам» немедленно спустить Петрушку на землю. Они отпустили конец веревки, и Петрушка грохнулся на землю. Генерал схватился за петлю. И около петли разгорелся спор.

— Меня привяжите, — требовал повар. — Мне нужен новый колпак и новая поварская куртка.

— Нет, меня, — доказывал чистильщик сапог. — Мне нужен парадный костюм.

— Меня! Меня! — слуги отталкивали друг друга, и каждый тянул веревку к себе.

— Молчать! — закричал Атьдва. — Привяжите меня. «Солдаты» не осмелились ослушаться. Так же как Петрушку, генерала обвязали вокруг пояса и стали подтягивать на дерево. Ноги с колесиками смешно болтались в воздухе, а сума звенела медалями, задевая за ветки. Недоверчивая и жадная генеральская свита уставилась вверх.

На лице творилось что-то непонятное. Мелькали руки, доносились голоса. «Отдай, — рычал чей-то бас. — Мое это, а не твое». — «Нет, мое», не сдавался скрипучий голос генерала. Трещали сучья. Изумленные «солдаты» раскрыли рты и нечаянно выпустили конец веревки. На землю упал извивающийся клубок. Клубок покатился по траве. Мелькали то генеральские колесики, то рукава рубашки с пуговицами-жемчужинами, то круглая голова с дыркой на затылке.

— Копилка! — догадался Хранитель платья, и этот возглас услышал генерал. Он разжал руки, взглянул на своего противника. И верно: подмятый им, на траве, раскинув руки, лежал Копилка.

— Хи-хи, — сказал генерал, не двигаясь с места.

Очень был потешный вид у Копилки: ноги кривые, живот отвислый, а шея тонкая-тонкая.

— Виноват. Хи-хи, — извинился генерал.

— Ха-ха! — вырвалось у дворника.

— Ха-ха-ха! — захохотали все кругом.

Копилка стал одеваться. Петрушка не стал ждать, пока поделят одежду. Он помчался по тропе, петляя, как заяц.

 

ШИШКИ

Петрушке необыкновенно повезло, что Атьдва вздумалось повесить его на той самой липе, где Копилка сушил свое белье, выстиранное в ручье. Поэтому-то мальчику удалось спастись и оставить в дураках генерала и всех его помощников. «Теперь никто меня не догонит», — обрадовался Петрушка, и его красная рубашка замелькала между зелеными кустами. Но оказалось, что убежать от генерала было не так просто. Атьдва катился за ним на колесиках, придерживая суму, чтобы медали не звенели так громко и не спугнули беглеца. Копилка после того, как из его туловища вытряхнули все деньги, стал легким, и каждое дуновение ветра гнало его вперед. Он обогнал генерала и его слуг и на повороте тропинки заметил красную рубашку. Но когда он выбежал на полянку, мальчика и след простыл. Копилка посмотрел в одну сторону, в другую, заглянул подкует, и в этот момент чуть ему не на голову упала шишка. Копилка поднял голову вверх. Там ничего не увидел и со злостью наступил на шишку ногой. Вдруг между чешуйками блеснула монетка. Воровато оглянувшись, Копилка сунул ее в щель на голове, подождал, когда она прокатится по пустому туловищу, и бережно погладил подошву ноги, куда она упала.

— А есть ли еще? — разгорелся у него аппетит, и он стал осматривать каждую шишку. Обнаружил монету и снова стал искать. За этим занятием и застал его генерал.

— Вы что-нибудь потеряли, господин Копилка? — поинтересовался генерал.

— Иди скорее, держи мальчишку! — рявкнул Копилка, а сам стоял на месте.

— Я не могу оставить вас в лесу, — не уступал генерал. Он чувствовал, что Копилка неспроста стоит на одном месте.

— Отпустите слуг, — прошипел помещик. — Я вам объясню…

Атьдва отправил слуг вперед и вместе с Копилкой стал искать деньги. А пока они кланялись каждой шишке, Петрушка был таков… Ведь это он забрался на сосну, спрятал в шишках несколько монет, которые достались ему при дележке Копилкиного богатства.

 

ВМЕСТО ЯДРА

Петрушка долго бродил вокруг тюрьмы. Ему очень хотелось увидеть отца, но он не знал как. Недалеко от тюрьмы возле оставленной казармы Петрушка увидел пушку. Солдаты бросили ее, когда распустили армию. «А не поможет ли мне пушка пробраться к отцу» — подумал мальчик и побежал искать кузнеца.

— Дяденька Игнат, помогите. Я очень хочу встретиться с отцом. Я даже придумал.

Сначала затея Петрушки кузнецу не очень понравилась. Он долго отговаривал мальчика, но тот стоял на своем, и кузнец Игнат сдался. Он попросил ткача Сидора, трубочиста Яшу перенести пушку в огород Терентия.

На другой день, когда заходящее солнце ласково смотрело на город. Петрушка и Игнат уже стояли у пушки. Пальцы у кузнеца слегка дрожали.

— Может быть, передумаешь, мальчик, — обратился он к Петрушке. — Я так давно не стрелял. Вдруг промахнусь, и ты попадешь в руки стражникам.

— Я верю тебе, дядя Игнат, — прошептал Петрушка. — Ты не промахнешься.

Игнат обнял мальчика и ласково подтолкнул к жерлу пушки. Петрушка с трудом забрался туда.

— Не страшно, не боишься? — спросил кузнец.

— Нет, не боюсь. — Но на самом деле Петрушке было очень страшно, по спине пробегали предательские мурашки, а зубы выбивали легкую дрожь. Да и не удивительно. Ведь не каждый, даже очень смелый мальчик, решится сидеть в пушке и ждать, как им выстрелят в окно тюрьмы.

— Желаю счастья, мальчик, — проговорил кузнец, и гром выстрела прокатился над тихим городом.

Испуганные жители выглянули из окон. Грозы не было, небо было ясным, голубым.

Мастер Трофим, закованный в цепи, сидел в камере, и на сердце у него было тяжело. Он страшно беспокоился о сыне и горевал о всех тех, кому теперь ничем не мог помочь. Ведь жителям города Формалайска было без него, ой, как плохо! Некому теперь было починить прохудившиеся от тяжелого труда руки крестьян, никто не мог залатать стертые от долгого стояния ноги ткачей. А больше всего мастер Трофим раскаивался в том, что не пришил когда-то ноги Ваньке-Встаньке. «Испугался Формалая. Эх, ты!» — ругал он сам себя и дал себе слово: как только выйдет из тюрьмы, в первую очередь пришьет ноги Ваньке-Встаньке.

Мысли его были прерваны. Зазвенело стекло, и прямо в руки Трофима упало что-то мягкое.

— Петрушка! — нащупав колокольчик на колпаке, прошептал Трофим.

— Папа!

— Сынок мой, родимый…

— Как я соскучился! — прижался к отцу Петрушка. Он рассказал, как его хотели сжечь на костре, чуть не повесили в лесу.

— Трудно тебе пришлось без меня, — вздохнул отец.

— Трудно? Да ты не беспокойся, папа. У меня много друзей. Они всегда помогут.

— Вот и встретились, сынок… Ты жив! — обнимал сына Трофим. — А меня вот держат в тюрьме, заставляют шить солдат… Только я ни за что не буду.

— Верно, папа. Дяденька Игнат тоже говорит: не надо шить солдат для того, чтобы они погибали на войне.

Время летело быстро. Отцу и сыну казалось, что они только что встретились, а на самом деле ночь уже прошла. Мастер Трофим подал сыну зонт, и мальчик выпрыгнул из окна и мягко опустился по ту сторону рва прямо в заросли крапивы.

 

ПОДАРОК ПЕТРУШКИ

Петрушка спрятался в доме огородника. Он опасался выходить на улицу. Ему казалось, что Атьдва рассказал обо всем во дворце, и теперь слуги царя разыскивают его по всему городу.

А в городе Формалайске был большой праздник — день рождения Формалая. На всех улицах висели флаги, около дворца беспрестанно играл оркестр: громко били барабаны, трещали трещотки.

Все богатые жители города готовили правителю свои подарки. Владельцы гончарных мастерских несли во дворец расписанные узорами глиняные бочонки. Владельцы ткацких мастерских — куски самого лучшего сукна, лавочники — головы сахара и сыра.

— Я тоже хочу поднести Формалаю подарок, — заявил Петрушка кузнецу Игнату. — Сделай мне, пожалуйста, жестяную коробку.

Игнат недоумевающе взглянул на мальчика, но коробку все же сделал. Петрушка поймал воробья, который жил во дворце за оконными наличниками, а кормиться прилетал к огороднику, потому что во дворце дворники так чисто мели двор и сад, что там поживиться было совсем нечем. Потом Петрушка сплел из тонкой проволочки маленькую корзиночку, положил туда трут, поджег его и привязал к лапке воробья, а птичку положил в коробку.

«Подарок Петрушки», — написал он на крышке розовой краской. И огородник Терентий отправился вручать подарок. Стражник, стоявший у ворот дворца, принял подарок и, не глядя, положил в общую кучу.

Во дворце шел пир. В тронном зале стояли три больших стола. Приближенные правителя вручали царю свои дары. Формалай складывал все дары около себя на столике, всем говорил «спасибо» и улыбался. У него было замечательное настроение. Ему казалось, что сейчас все его любят, уважают и беспрекословно слушаются. Но вот все подарки были вручены, и царю сразу стало скучно.

— Эй, принесите сюда подарки от жителей!

Два повара и дворник кинулись выполнять приказание и вскоре вернулись нагруженные огромным ворохом самых разнообразных коробок, свертков, подносов и пакетов.

— Что это такое? — обратил внимание Формалай на жестяную Петрушкину коробку.

«Подарок Петрушки», — прочитал Хранитель царской памяти.

Генерал Атьдва спрятался за спину гостей: сейчас правитель опять вспомнит, что генерал упустил Петрушку.

— Выбросьте эту дрянь подальше, — предложил осторожный судья. — Никогда не надо ждать добра от этого шалопая.

— Глупости, — возразил Формалай и потянул коробку к себе. — Просто в этот день мальчик решил порадовать своего царя. — Формалаю казалось, что в такой праздник даже Петрушка не посмеет его обидеть.

Формалай открыл коробку.

Оглушенный шумом и ослепленный ярким светом воробей выпорхнул и запутался в бороде правителя.

— Кыш, разбойник! — Формалай хотел поймать воробья, но тот ловко увернулся и вцепился в царские волосы. — Кыш-кыш! — царь замахал руками, и от этого тлеющий трут вспыхнул ярче, и на бороде и в волосах появилось небольшое пламя.

— Горит, царь горит! — раздался вопль Хранителя памяти. — Туши-и-и!

Он замахал перед носом царя чалмой. От движения воздуха борода Формалая разгорелась еще ярче. А легкая шелковая чалма тоже вспыхнула.

Хранитель памяти с ужасом бросил чалму в угол. Она полетела к окну и ударилась о легкую занавеску. Занавеска вспыхнула.

Перепуганный воробей метался по залу и поджигал то бумажные фонарики, украшавшие потолок, то разноцветные ленты и флаги, пока не догадался окунуться в тарелку с черепашьим супом. Трут зашипел и погас. Ручка у корзиночки перегорела, и, освободившись от ноши, воробей выпорхнул в окно и улетел.

А в царском дворце продолжалась тревога. Слуги таскали ведра с водой.

Наконец все-таки пожар потушили.

Жидкий черный дым плыл из раскрытых окон. Спальня царя сгорела, и он ходил в пропахших дымом комнатах и искал, где бы прилечь. Обгоревшие флаги казались ему обшитыми траурной лентой, как будто сегодня отмечался не день его рождения, а день гибели.

Хранитель памяти потирал голую лысину и никак не мог прикрыть ее обгоревшей чалмой.

Генерал очищал покрытый сажей мундир, но чем больше тер, тем больше размазывал сажу.

— Какое безобразие, — негодовал он. — В такой день — и пожар.

 

В ТРУБЕ

На следующее утро после пожара правитель созвал тайный совет. На совете было только трое: сам Формалай, генерал Атьдва и помещик Копилка. Положение в тряпичном царстве было очень тревожное. Формалай был так расстроен последними событиями, что постоянно почесывал затылок, и после каждого почесывания у него в руках оставался целый клок волос.

Царь с досады топнул ногой.

— Я лысею от огорчений, а мастер Трофим отказывается работать на меня.

— Говорят, вы его морите голодом, — осведомился Копилка.

— Да, но это не помогает. Он все равно отказывается работать. А тут еще Петрушка… Сегодня он поджег мой дворец, а завтра прокрадется в спальню и отрежет мне голову.

— Петрушку нужно поймать, — отозвался генерал и взглянул на помещика.

Копилка тоже посмотрел на генерала, и оба поняли, что ни тот, ни другой не хотят рассказывать о приключении под липой, о том, как они подрались из-за одежды.

— Нужно обыскать все царство, — решительно продолжал генерал, — и положить конец проказам этого бездельника.

— Провести обыск во всем царстве, — повторил правитель, — сейчас же, немедленно.

— Есть, — Атьдва вскинул руку к испачканной на пожаре сажей шапке и сдернул измазанный китель.

Атьдва подпрыгнул на колесиках, собрал своих «солдат» и пошел делать обыск.

Дом огородника Терентия давно показался ему подозрительным. Чуткое генеральское ухо уловило, что именно отсюда раздался таинственный выстрел.

Атьдва во главе своего воинства подошел к дому огородника. Придерживаясь рукой за столб от ворот и стоя на одной ноге, генерал громко постучал другой ногой.

Огородник Терентий открыл ворота. Поджилки у него тряслись от страха, колени дрожали, но лицо улыбалось.

— Входите, входите, генерал Атьдва, — он широко раскрыл калитку. Что привело вас ко мне?

Генерал ничего не ответил и ткнул пальцем в тугой живот повара.

— Ну-ка, посмотри, кто живет в доме. Узнай, на сколько персон готовить обед?

— В этом доме я живу один, — вступил в разговор огородник.

— Молчать! — обрезал генерал. — А ты, — указал вояка на садовника, иди в огород и следи, чтобы никто не бродил вокруг дома и не мял траву. Как увидишь, кто мнет траву, — тащи сюда. А ты, чистильщик сапог, посчитай, сколько в доме ботинок. Найдешь вторую пару — ищи владельца.

Дворника он послал обметать все углы в доме. Хранителя платья — искать надетую на мальчика красную рубашку и синий колпак.

Генерал уже привык распоряжаться своими необыкновенными «солдатами», и ему даже нравилось придумывать каждый раз необыкновенные приказы.

Слуги исчезли в доме. Из комнат послышался звон разбитого стекла, грохот передвигаемых скамеек. Терентий обессилено опустился на крыльцо. «Неужели найдут скрывающихся в доме кузнеца Игната и Петрушку?» — думал он.

А Игнат и Петрушка, услышав голос генерала, спрятались в печь.

— Авось не найдут, — прошептал мальчик.

— Нет, повар обязательно заглянет в печь, — объяснил кузнец. — Нужно вылезать через трубу. Полезли. — И первым двинулся вверх. Петрушка следовал за Игнатом. Сажа сыпалась на голову, забивалась в рот, нос, попадала в глаза. Но Петрушка упорно цеплялся за каждый выступ кирпича. Ему не хотелось попасть снова в руки генерала. Вот уже видно вверху голубое небо. Голова кузнеца высунулась из трубы.

— Что там? — шепотом спросил мальчик.

— Садовник ходит вокруг дома, — ответил кузнец. — Но все равно я прыгаю первым. Ты потом.

— Ладно.

Игнат спрыгнул на траву прямо перед носом садовника.

— Что ты здесь делаешь? — садовник схватил егоза плечо. — Генерал Атьдва, здесь топчут траву!

Генерал прикатил на голос.

— Что ты здесь делаешь? — грозно спросил генерал.

— Я чистил трубу, — не смутившись, ответил кузнец. — Я — трубочист.

— Да, да, — подошел к ним огородник Терентий. — У меня дымит печь, и он чистил мне трубу. Видишь, он весь в саже.

— Пошел отсюда, трубочист! — распорядился генерал. — Чтобы духу твоего не было.

Кузнец не стал ждать второго приглашения. Он повернулся, дошел до ворот, закрыл за собой калитку. Вот теперь он на свободе!

А через несколько минут во двор спрыгнул Петрушка.

— Опять ты здесь? — сразу увидел его генерал. — Я же тебя прогнал? Ты зачем вернулся?

— Я веревку забыл, — не растерявшись, объяснил Петрушка.

— А ты, мне кажется, был выше ростом, — снова заговорил генерал.

— Совсем не выше, — принялся объяснять Петрушка. — Просто я стряхнул сажу и от этого стал меньше. — Вот так… — Он подошел вплотную к Атьдва и стряхнул сажу с рукава прямо на него.

— Уходи прочь, — отступил генерал. — Нельзя же, в самом деле, каждый день пачкать мундир сажей. Вчера на пожаре, а сегодня тут.

Петрушка не стал ждать вторичного напоминания. Он повернулся и исчез за калиткой.

У Терентия отлегло от сердца.

 

КУКЛА ИЗ ГЛИНЫ

Петрушка расстался с кузнецом на одном из перекрестков.

— Мне пора, — сказал кузнец и, как взрослому, пожал мальчику руку. Мне нужно идти к ткачам, к гончарам, и мы все смеете будем бороться с Формалаем. А тебе пока нужно спрятаться в таком месте, где бы тебя не нашли.

— Я укроюсь пока у гончара Крынки, — ответил Петрушка, — он живет в маленькой землянке, и туда никто никогда не заглядывает.

На этом они расстались.

Никем не замеченный. Петрушка добрался до землянки гончара Крынки.

— Ну что же, — сказал гончар, когда мальчик рассказал ему про свою беду. — Где скрывается один — там укроются двое. Я думаю, что никто нас здесь не найдет. Как-нибудь проживем.

Весь день просидел Петрушка с гончаром Крынкой, и весь день они говорили о том, как им жить дальше.

— Я бы ушел куда-нибудь, — вздыхал гончар. — Да у меня больные ноги…

— Не горюй, дружище, — утешал Петрушка. — Только бы вышел из тюрьмы отец. Он сделает тебе новые ноги. А пока ты помоги мне незаметно уйти из города. Давай собьем всех со следа. Сделай мое изображение из глины. Я поставлю скульптуру на дороге, и все подумают, что это я. Пока разберутся, я уйду далеко-далеко. Мне обязательно нужно отыскать мою подружку Аленку.

— Я всегда готов помочь тебе, — ответил гончар.

Две ночи подряд они таскали и месили глину, а потом вместе делали глиняное изображение Петрушки. Мальчик подавал глину, мял ее, во всем старался помочь своему старшему товарищу. Чтобы статуя была полегче, гончар сделал ее полой внутри, как будто это горшок или ваза. Потом сшили для статуи красную рубашку и синий колпак. А чтобы было удобно нести, сплели легкую корзинку и уложили туда глиняного Петрушку.

Ночью Петрушка взвалил на плечо корзину, и они вместе с Крынкой двинулись вдоль улицы. Ночь выдалась темная, и никто не обратил на них внимания. Крынка проводил товарища подальше от города, помог на перекрестке дорог установить статую, потрепал мальчика по рыжим волосам, и колокольчик прощально звякнул.

Крынка заторопился домой, а Петрушка, спрятавшись в кустах, стал ждать: что будет дальше?

Наступило утро, хмурое, печальное. Низкие тучи нависли над дорогой. В полдень закапал дождь. Крупные капли побежали по спине Петрушки, потекли за воротник. Побежали они и по глиняной статуе, и мальчику показалось, что глиняный Петрушка заплакал от страха и одиночества. К вечеру, когда дождь перестал и солнце снова высушило статую, невдалеке послышался знакомый лай.

— Тузик! Тузик! — прошептал Петрушка, но громко не позвал. — Наверно, он идет с судьей НашимВашим, — догадался мальчик.

И верно: собака шла со своим хозяином.

— Ищи, Тузик, ищи, — приговаривал судья.

— Я стараюсь, хозяин. Я очень стараюсь, — пролаял Тузик. — Я слышу запах Петрушки.

— Ищи, Тузик, ищи. Если ты найдешь Петрушку, ты будешь самой известной собакой и тебя вместе со мной пригласят во дворец к Формалаю.

— Я стараюсь, стараюсь, — снова протявкал Тузик. — Петрушка близко.

Тузик давно разобрался, что Петрушкой пахнет из двух мест: из кустов — настоящим, и с дороги — глиняным. Умная собака решила: раз настоящий Петрушка прячется — значит, хочет, чтобы его не нашли, а раз глиняный стоит посреди дороги — значит, он поставлен затем, чтобы на него обратили внимание.

И Тузик повел судью к глиняному Петрушке.

— Вон он, — взвизгнул Тузик. — Держи его, хозяин.

Судья посмотрел и в трех шагах перед собой увидел Петрушку в синем колпаке, в красной рубашке. Мальчик стоял неподвижно и не шевелился, но НашимВашим почудилось, что он хочет удрать от него.

— Стой, не двигайся! — судья обхватил глиняного Петрушку обеими руками, прижал к животу и потрусил по дороге к городу. — Сейчас я отдам Петрушку Формалаю, — запел судья от радости. — Он казнит его. А я снова стану царским судьей.

 

ЧЕРЕПКИ НА ПОЛУ

Звенели бубны, трещали трещотки, глухо ухал барабан, стучали кастаньеты, кружились танцовщицы, гремя бусами и браслетами. Правитель развлекался. Однако ему было совсем не весело. Да и как царь станет веселиться, если он знает, что у него всего двадцать стражников, да и те не настоящие солдаты, а повара, дворники, чистильщики сапог и другие слуги.

Танцовщицы кружились все быстрее и быстрее, но Формалай не видел их. Он грустил, что не может уберечь свою день ото дня слабевшую власть. Хранитель царской памяти, который ни на минуту не отлучался из дворца, подошел, наклонился к уху Формалая и что-то прошептал.

— Сейчас же зови! — глаза-пуговицы у царя заблестели. — Вон отсюда! гаркнул он на танцовщиц.

Дверь широко раскрылась, и вошел судья НашимВашим, крепко прижимая к животу связанного по рукам и ногам глиняного Петрушку. К поясу судьи за поводок была привязана пестрая взлохмаченная собака.

— Вот он! Вот Петрушка! — Судья поставил мальчика на ковер. — Я выполнил задание. Я хочу снова быть царским судьей.

— Пусть он будет судьей, — кивнул правитель.

Хранитель памяти повторил его слова.

— У меня чудесная собачка. Она помогла мне поймать Петрушку.

— Дать собаке золотой ошейник, — не глядя добавил Формалай, вставая с трона и делая шаг к Петрушке. — Вот ты где мне попался! Я с тобой расправлюсь.

Челюсти у правителя угрожающе задвигались, и, не в силах удержать накопившуюся злость, он с размаху ударил Петрушку ногой в живот.

Статуя глухо стукнулась о ковер и разлетелась на черепки. Формалай свирепо взглянул на судью, тот упал на колени.

— Возьмите его, привяжите к хвосту лошади, и пусть она носит его по чистому полю, — сказал правитель. — Царский судья не может справиться с каким-то сорванцом. Позор!

Вошедшие стражники подняли судью. Тузик громко затявкал.

— И собаку привяжите вместе с ним. Пусть лошадь затопчет их копытами. Не нужны мне такие слуги!

 

НА ХВОСТЕ ЛОШАДИ

Петрушка шел к морю, когда услышал лошадиный топот и громкие стоны: «Ох, ох, больно, ох!» Прямо на него неслась лошадь. Грива ее развевалась, а к хвосту было что-то привязано. Петрушка подпрыгнул, ухватился за гриву лошади. Лошадь взвилась на дыбы, сделала два прыжка в сторону и остановилась. Петрушка освободил пленников и тут, кроме стонов, услышал тявканье собаки. Взглянул на разноцветные лапы и сразу узнал:

— Тузик! Тузик!

Тузик открыл глаза, попытался встать, но не смог.

Петрушка подул собаке в дырявый нос, собака отряхнулась и завертелась вокруг него.

— Подожди, Тузик, подожди. Здесь еще кто-то есть. Нужно ему помочь.

Пострадавший лежал вниз лицом. Кряхтя от натуги, Петрушка перевернул его, взглянул, и сразу всплыла в памяти мальчика торная дорога и здоровенная фигура, прижимавшая к животу его, Петрушкино, изображение.

— Нашим-Вашим! — вырвалось у мальчика.

Услышав свое имя, судья приподнял растрепанную голову, посмотрел на спасителя и опять уронил ее на траву.

«Он узнал меня. Сейчас снова привяжет к лошади, и тогда уже мне не спастись», — подумал судья, и ему стало так страшно, что он принялся умолять мальчика:

— Добрый Петрушка, не оставляй меня! Я знаю, что сделал много зла, но я заглажу свою вину. Я помогу тебе и твоим друзьям. Помоги мне вернуться в город, и там я тебя отблагодарю.

— Нет, нет. Не надо мне твоей благодарности. Ты злой и несправедливый.

Судья собрал последние силы и сел.

— Выслушай меня. Я никогда больше не буду служить Формалаю. Ты знаешь, я служил ему верой и правдой. Я выполнял все его приказы. Но ты сам видишь, как Формалай наградил меня за мою верную службу. Я никогда этого не прощу ему. Поверь мне, Петрушка, я не буду судьей. Я пойду работать садовником или стану кузнецом, как Игнат.

— Гав! Гав! Не верь ему! — зарычал Тузик. — Он обманет тебя.

— Не надо верить, Тузик прав. — Петрушка хотел привязать судью к лошади, но в глазах его было столько мольбы, а слова звучали так печально и искренне, что мальчик все-таки поверил ему. Тот, кто сам честен, всегда верит в честность других.

 

В ЛОЖБИНЕ

Петрушка помог судье почистить костюм и приклеил смолой оторвавшиеся волосы. И когда судья немного отдохнул, они пошли по тропинке, извивающейся по лугу.

— Куда мы идем? Я готов помочь тебе, но не знаю чем, — сказал судья.

— Я иду искать Аленку, дочь кузнеца, искусную рукодельницу. Генерал Атьдва приказал ее бросить в море.

— Я пойду с тобой, — с готовностью отозвался Нашим-Вашим. — Вдвоем мы найдем ее быстрее.

Они шли весь день, а когда солнце стало прятаться за дальним лесом, уставший Петрушка предложил отдохнуть.

— Нужно устроиться на ночлег, — согласился судья. — Вон там, в ложбине, есть деревья, под которыми можно укрыться от дождя. Мы соберем валежнику, разведем костер.

Петрушка посмотрел, куда указывал судья, и ему понравилось это место. Ласковый ручеек журчал между кустами орешника. Несколько лип и берез приветливо шумели, и мальчику казалось, что они приглашают в гости. Петрушка и судья принесли хвороста, разожгли костер и долго сидели, глядя на огонь. Когда стало совсем-совсем темно. Петрушка сказал:

— Тузик, посторожи нас, чтобы никто не тронул.

— Гав! Гав! — отозвался Тузик. — Всегда готов сторожить.

Петрушка уснул, едва его голова коснулась травы. Судья тоже, казалось, спал. Стояла такая тишина, что слышно было только легкое потрескивание угольков костра да тихое посапывание Петрушки.

Сначала Тузик зорко следил за каждым движением судьи; он все еще не верил этому спутнику. Но время шло, а судья не двигался с места. «Может быть, и правда, он решил больше не служить Формалаю, ведь Формалай поступил с ним очень жестоко». — Тузик прижал одно ухо к земле и закрыл один глаз, а вторым все еще недоверчиво поглядывал на судью.

Костер догорал. Снопы искр уже не сверкали звездами в темном небе. Угли покрывались серым налетом пепла.

Вдруг судья поднялся. Тузик мгновенно тряхнул ушами и уставился на него: «Если он бросится на Петрушку, я вцеплюсь ему прямо в нос».

Но судья спокойно нагнулся к костру и подул на потухающие угли. Огляделся, разыскивая хворост. Хвороста нигде не оказалось.

— Тузик, пойдем хворосту наберем. Пусть Петрушка поспит подольше.

Собака замахала хвостом и побежала вперед. Она не лаяла, потому что боялась потревожить сон мальчика.

— Пойди сюда, — вполголоса позвал судья. — Давай я привяжу тебя на поводок. Очень темно, не вижу, куда идти. А ты поведешь меня туда, где лежит хворост. Перед рассветом всегда прохладно, и нашему Петрушке будет холодно.

«Какой он, оказывается, заботливый», — подумал Тузик, поднял голову и тут же почувствовал, как сильные пальцы сдавили ему горло. Он попытался залаять, но не мог, попробовал вырваться, оцарапал судье руку и чуть не откусил нос. Но разве мог такой небольшой пес справиться с сильным и рослым судьей.

Зажав собачью голову между коленями, судья поводком опутал дергающиеся лапы. Потом снял с себя пояс, стянул Тузику челюсти, оставил пса на земле и пошел обратно к костру. Судья содрал с молодой липы лыко и, как веревкой, связал им спокойно спящего доверчивого Петрушку по рукам и ногам.

 

ПО СТАРОЙ ПРИВЫЧКЕ

Судья вырыл яму, затащил туда связанного Петрушку, навалил сверху тяжелые камни.

— Теперь уж ты пропадешь, проклятый мальчишка! Никто тебе не поможет, а я снова стану царским судьей.

Он очень скучал без своих судебных заседаний и дни и ночи мечтал осудить кого-нибудь и вынести суровый приговор.

Судья вернулся к собаке и за шиворот перенес на поляну, где пылал костер.

— Я буду тебя судить.

— Я не совершил никакого преступления… — жалобно тявкнул Тузик.

— Ты нарушил закон нашего государства, нарушил честное собачье слово, оцарапал мне руку и чуть не откусил нос, — отрезал судья и стукнул по земле палкой, как будто она была судейским молотком. — Я заплатил за тебя двадцать монет и стал твоим хозяином. Ты должен был делать то, что я приказывал. А ты не выполнил своего долга.

— Здесь нет свидетеля, — взвизгнул Тузик, который слышал от самого Нашим-Вашим, что в суд обязательно вызывают свидетеля.

— Будут свидетели, — не растерялся Нашим-Вашим и поймал скакавшего кузнечика.

Он, царский судья, привык заставлять свидетелей говорить то, что нужно ему, Нашим-Вашим.

Схватив кузнечика за крыло, судья поднес его к носу собаки. Тузик раскрыл пасть и лязгнул челюстями. Судья отдернул руку, а кузнечик оказался в пасти собаки, которая тут же проглотила его.

— Нет твоего свидетеля, — пролаял Тузик.

Судья поймал второго кузнечика. На этот раз он держал его далеко от собаки.

— Эй, свидетель, поклянись говорить правду, чистую правду.

Кузнечик неразборчиво застрекотал.

— Яснее говори! — прикрикнул судья. — Ты знаешь, что Тузик любит Петрушку? Ты это видел?

— Чик-чирик! Чик-чирик! — прострекотал кузнечик. — Я видел, как собака лизнула Петрушку в нос и положила лапы ему на плечи. Чик-чирик!

— Можете идти, свидетель.

Нашим-Вашим отпустил кузнечика, и тот, освободившись, метнулся в кусты.

— Следующий свидетель, — солидно продолжал судья, взмахнул рукой и поймал стрекозу. Она испуганно забилась в его руках, затрепетала крылышками и нежно зазвенела:

— Я подтверждаю слова кузнечика.

— Достаточно, свидетель, лети прочь!

Стрекоза блеснула на солнце крыльями и улетела к ручью.

— Теперь объявляю приговор, — сказал судья. — Я мог бы повесить тебя или закопать в землю, я мог бы утопить тебя в ручье, но я не сделаю этого. Я только сожгу тебе хвост. И пусть все собаки видят пса без хвоста и смеются над тобой.

Он поднес к собачьему хвосту горящую головню, хвост загорелся, поводок тоже вспыхнул. Тузик с отчаянным воем поскакал по полю.

 

ПОИСКИ

Тузик скакал по полям, задевая ушами тяжелые, налитые зерном золотые колосья, мчался через деревни, пересекал лесные чащи. Он скакал и так громко выл, что в поле разлетались в стороны перепелки, в лесу его вой подхватывали волки, а в деревнях все собаки бросались вслед за Тузиком. Ведь это страшно неприятно, когда вместо хвоста торчит обрубок, и от него неприятно пахнет паленым.

Так Тузик добежал до самого Формалайска. Он повертел носом, насторожил уши и втянул в ноздри воздух: до него явственно донесся запах гари, шипящего в воде железа и неразлучной с кузнецом трубки. Тузик побежал на знакомый запах.

Он нашел кузнеца в одном из самых узких и бедных переулков.

Тузик подпрыгнул и дернул его за штаны. Игнат нагнулся. Тузик весь дрожал, язык часто-часто высовывался изо рта, а глаза глядели грустно и виновато.

— Опять беда? — встревожился Игнат.

— Беда. Судья схватил Петрушку в ложбине. А где он? Не знаю.

— Что ж, Тузик, пойдем. Будем искать нашего друга.

И они пошли.

Пес привел кузнеца на знакомое место. Игнат исходил всю ложбину вдоль и поперек. Поднялся на холм, несколько раз пересек ручей. Не бросил ли судья туда Петрушку? Заглянул в старую медвежью берлогу, пошарил палкой в лисьей норе. Нет Петрушки.

— Нашим-Вашим не мог далеко унести Петрушку, — тявкая, уверял Тузик.

— Мы постараемся его найти, — подбадривал себя и собаку кузнец, хотя сам уже устал от бесплодных поисков. — Давай отдохнем. Смотри, уже наступает ночь, а с рассветом снова примемся за поиски. — Игнат сел под корявым дубом, прислонился спиной к стволу и заснул. Тузик положил ему голову на колени. Но тут две черно-белые сороки, догоняя одна другую, подлетели к дереву, уселись над самой головой Тузика и застрекотали.

— А я что знаю. Я что знаю, — стуча клювом о ветку, затрещала одна сорока. — Я была в саду Формалая и видела, что он стал совсем лысый, совсем лысый, и голова его стала гладкая, как яйцо. А почему? Почему? Ты знаешь почему? Он постоянно чешет затылок, потому что дела у него идут все хуже и хуже. А кто его починит? Кто его починит, если Трофим в тюрьме?

— Подумаешь, лысый Формалай, — прервала вторая сорока. — Нам все равно, лысый Формалай, или кудрявый, или совсем без волос. А мне бы крошки с его стола подобрать, да шерстинку из его матраца для гнезда. А сам хоть без головы будь.

— А вот у меня новость, так новость, — сорока застрекотала потише, и Тузику даже пришлось вытянуть шею, чтобы услышать, о чем они говорят. Я знаю, что гончары отказались работать. А Крынка, тот, кто не сделал Формалаю памятник, уговаривает их не служить царю, а гнать его из страны подальше.

— Разве это новость? Удивила?! Подумаешь… И крестьяне не хотят работать на помещиков, и жестянщики — на правителя. Вот уж удивила! А вот у меня новость, так новость. Я сейчас расскажу тебе секрет. Я видела, сорока подвинулась поближе к подруге и закончила: — я видела, как в ложбине, около ручья, судья Нашим-Вашим завалил Петрушку камнями. Теперь никто не спасет Петрушку, — вздохнула сорока, — потому что не знают, где он.

— Гав! Гав! Мы спасем! — залаял Тузик.

От громкого лая сороки взмыли вверх, а кузнец проснулся. Собака рассказала обо всем, и они устремились к ложбине. Там сразу заметили груду камней. Кузнец откатил их в сторону и освободил мальчика.

— Тузик! Тузик! Дядя Игнат. Я так и знал, что вы придете. Друзья никогда не оставляют товарища в беде!

Кузнец смотрел, как кувыркаются в траве Тузик и Петрушка, губы его улыбались, а глаза были грустные: он думал об Аленке.

— Дядя Игнат, ты не грусти, мы с Тузиком обязательно отыщем твою Аленку, — сказал Петрушка. — Мы пройдем все Морское царство и не вернемся, пока не найдем.

 

МЫЛЬНЫЕ ПУЗЫРИ

Сборы Петрушки были недолгие. Да и что ему было нужно? Взял кожаный мешок, положил в него полотенце, мыльницу да зубную щетку. Свистнул Тузика и ступил прямо в синее море.

— Скажи, пожалуйста, — окликнул Петрушка старого усатого краба. — Не видел ли ты Аленки? Ее бросили в море.

— За кого ты меня принимаешь? — обиделся краб. — Все знают, что я самый мудрый, самый солидный морской житель. Я не плаваю по поверхности, я ползаю по дну. А про свою Аленку спроси верхоплавок-медуз. Впрочем, я сомневаюсь, что они скажут тебе что-либо толковое. — Краб щелкнул клешней и уполз под камень.

Петрушка и Тузик побрели дальше. Вдруг прямо на них налетел лупоглазый окунь.

— Эй, приятель, — поймал его за хвост Петрушка, — скажи, пожалуйста, ты не видел Аленки?

— А что это такое: моллюск или вкусный червяк?

— Это девочка. У нее красное платье с белыми цветочками.

— Она уплыла туда. — Морской окунь указал хвостом направление и исчез в глубине.

А Петрушка и Тузик пошли дальше и вскоре попали на скалистый остров. Почти в центре его возвышались три огромные скалы, и на одной из них стоял золотой дворец. Тузик повернул голову, втянул носом воздух и тявкнул:

— Аленка здесь. Я чую запах красного платья, белокурых волос и синих глаз. Она плачет.

— Пошли скорее! — заторопился Петрушка, и они побежали прямо ко дворцу.

У входа во дворец дорогу им преградило страшное чудовище. У него были кривые, толстые лапы, рыхлое студенистое туловище и огромная голова с тремя глазами на лбу.

— Прочь с дороги! — крикнул Петрушка погромче, чтобы не показать своего страха. Тузик несмело тявкнул и спрятался за спину мальчика.

— Я хозяин дворца Чудо-Юдо. Что тебе надо? — чудовище зашлепало губами, и три его глаза уставились прямо на Петрушку.

— Я пришел наниматься на работу.

— А что ты умеешь делать? — снова зашлепали губы Чуда-Юда.

— Я все умею: и петь, и плясать, и дворцы строить, — выпалил Петрушка первое, что пришло ему в голову.

— Сейчас проверим, правду ли ты говоришь, — сказал хозяин. — Живет у меня девчонка Аленка. Она красива, как подводный цветок; быстра, как золотая рыбка; умна, как я сам, да очень печальна: не улыбается, только слезами заливается. Хочу сделать ее морской царицей. Развесели ее.

Не успел Чудо-Юдо договорить, как стена за его спиной раздвинулась. Прямо посреди комнаты на разноцветном ковре из морской травы сидела грустная Аленка.

Едва она увидела Петрушку, как из глаз ее покатились слезы. Она подумала, что Петрушка тоже попал в плен.

Чудо-Юдо угрожающе тронул Петрушку за плечо: дескать, давай весели. Мальчик подмигнул Аленке, пустился в пляс и запел:

Ах вы, сени, мои сени,

Сени новые мои.

Аленка перестала плакать.

— Так, так. Не плачет моя царица, — закивал Чудо-Юдо.

А Петрушка кружился волчком, широко разводил руками, приседал и выводил звонко:

Сени новые, кленовые, решетчатые…

Аленка поняла: Петрушка что-то придумал и обязательно выручит ее из беды. Девочка заулыбалась, а Чудо-Юдо как будто обиделся, что Аленка улыбается не ему, а Петрушке. Остановил мальчика и проговорил:

— Ладно. Это ты умеешь. А теперь пойдем, посмотрим, как дворцы умеешь строить.

Они вышли на берег моря. Петрушка достал мыльницу, зачерпнул из ручейка водичку, развел мыло, хлопнул в ладоши, три раза свистнул, повернулся на одной ноге.

— Готово, — доложил он.

— Как готово, — завертел головой Чудо-Юдо, — никакого дворца не видно.

— А дворец там, вон за той скалой. — Петрушка указал на скалу на востоке. — Хочешь узнать, как он выглядит?

— Хочу! Хочу!

Петрушка надул мыльный пузырь, и в нем, как в зеркале, отразился дворец Чуда-Юда.

— Что, хорош? — горделиво спросил Петрушка.

— Хорош, хорош, да только внутри что… Пойду посмотрю.

— Постой, — остановил его Петрушка. — Я еще один дворец построю, а потом сразу оба посмотришь.

Петрушка надул еще мыльный пузырь, повернулся на запад и указал рукой.

— Вон смотри, какой я там дворец построил. — И снова в мыльном пузыре отразился дворец Чуда-Юда.

— Пойду посмотрю, — не утерпел Чудо-Юдо.

Неуклюже переставляя толстые лапы, он двинулся к восточной скале. А Петрушка схватил Аленку за руку — и прямо в море. Сначала бежать было легко. Море было спокойное, а потом заходили высокие волны. Беглецы поняли, что Чудо-Юдо бросился за ними в погоню.

— Дельфин, сюда! Спаси нас! — позвала девочка, и на ее зов, к удивлению Петрушки, действительно приплыл дельфин. Аленка, Петрушка и Тузик забрались к нему на спину, и дельфин, рассекая волны, помчал их по бурном морю.

— Это мой знакомый дельфин, — с гордостью объяснила Аленка. — Когда мне было очень грустно, я выходила на берег моря, пела ему песни, бросала еду. А он всегда слушал меня и любил играть со мной.

— Приехали, — скоро объявил дельфин, и путешественники спрыгнули с его мощной спины.

— Спасибо, дельфин.

— Большое спасибо, — повторил Петрушка. А Тузик пролаял что-то неразборчивое.

 

СОРОК ШЕСТЬ ФОРМАЛАЕВ

Мастер Трофим все еще сидел в тюрьме, но теперь у него было спокойно на душе. Он знал, что Петрушка жив и здоров, борется против Формалая вместе с кузнецом, и, конечно, они освободят его из тюрьмы. Остается только ждать. Но ждать и ничего не делать Трофиму казалось все труднее и труднее. Он не мог равнодушно глядеть на куски материи, на ящики с нитками, картоном и паклей.

«Как бы мне помочь Петрушке и его друзьям? — думал он. — Ведь я все могу. Могу сделать каменщиков и землекопов, жестянщиков и плотников, крестьян и рыбаков, но их не выпустят из тюрьмы. Как же все-таки помочь?»

Мастер, привязанный на длинную цепь, ходил из угла в угол и все думал. И однажды вечером, когда он лежал на трех ящиках с нитками, подложив руки под голову, в его памяти всплыла давно забытая сцена. Это было тогда, когда Формалай просил сделать ему недумающую голову. Когда Копилка узнал, что на троне сидит переодетый Петрушка, он прибежал, чтобы сообщить об этом государю. Формалай не дослушал, он вскочил с места и ринулся во дворец. Оказывается, правитель очень боится, что его место на троне займет кто-либо другой. А что, если сделать несколько Формалаев? Мастер приподнялся, сел на ящик и еще раз повторил:

— Конечно, нужно сделать несколько Формалаев. Да что несколько! Нужно их сделать много. Посмотрим, что получится из этой затеи.

Трофим не любил откладывать дело в долгий ящик. Он положил перед собой сразу несколько кусков материи, взял портняжные ножницы и начал кроить нового царя. Он сшил ему туловище, прикрепил руки, голову, прилепил волосы из пакли, покрашенной сажей. Конечно, изумруда для царских глаз у него не оказалось. Сойдет и пуговица. Лишь бы цвет был такой же. Мастер пришил Формалаю ярко-зеленые пуговицы и прорезал рот.

— Кто я? — мгновенно спросил первый сшитый Формалай.

— Ты царь Формалай.

— А где я? — последовал второй вопрос.

— В тюрьме.

Рука первого Формалая размахнулась и ударила Трофима по щеке.

— Получай! Бездельник. Как ты смеешь держать меня, Формалая, в тюрьме.

От сильного удара старик отлетел в дальний угол и тут же поздравят себя с тем, что не успел приделать правителю ноги, иначе в гневе тот избил бы его еще сильнее. Формалай продолжал возмущаться. Он потрясал кулаками и говорил.

— Я государь. Я построю лестницу до самого солнца. Я все сделаю для блага народа. Я день и ночь думаю о нем и забочусь о его счастье.

«Ну и болтун, — удивился про себя Трофим. — Как это я сделал такого?»

А Формалай продолжал:

— Я пойду и отдам распоряжение: пусть начинают строить лестницу. — Он хотел тронуться с места и только тут сообразил, что у него нет ног, и он не сможет отделиться от стены.

— Эй, ты! Пришей мне ноги.

Мастер не выходил из своего угла.

— Иди, иди, не бойся, — еще раз позвал Формалай. — Не буду драться.

Услышав голос правителя, стражники открыли дверь камеры и вытянулись по стойке «смирно». «Как же это мы прозевали? Когда он успел в камеру войти?» — говорили их озадаченные лица.

Трофим с опаской приблизился и пришил государю ноги. Одним прыжком царь вскочил на тюк материи, выставил вперед руку и начал:

— Мой добрый народ кукольного государства, мы построим лестницу до самого солнца. Какое это будет великое приобретение. На солнце мы будем печь пироги, блины, оладьи, варить варенье и жарить котлеты. Дружно принимайтесь за работу.

Но через минуту Формалай забыл уже про свой первый проект и увлекся новой идеей.

— Вот разболтался, только работать мешает, — ворчал Трофим. — Слезал бы с тюка и шел к себе во дворец.

А Формалай воспламенился своим красноречием и ораторствовал громче, чем прежде.

— Каждую ночь вы видите яркие звезды. Мы поймаем их. Звезд так много, что хватит на каждую семью, в каждый дом. У нас будет светло и днем и ночью. Мы сплетем огромную сеть, закинем ее на небо, и звезды сами упадут на землю.

— Скажите, — протянул к стражникам руку Формалай. — Вы видели государя, который больше бы заботился о благе подданных, который думал бы о них и указывал путь к счастью. Я, я, я, только один такой.

Формалай, наверное, долго простоял бы на тюке с вытянутой рукой и раскрытым для речи ртом, но Трофим догадался, как ему избавиться от этого болтуна.

— Сейчас ты у меня кончишь, голубчик, — прошептал он.

Трофим ухмыльнулся, и, когда Формалай раз пять повторил, что он единственный умный правитель, мастер перебил его:

— Ты не один государь. На троне сидит другой царь.

— Другой? — не поверил Формалай. — Как его зовут?

— Формалай.

— Обманщик! Мошенник! Он занял мое место. Я наведу порядок.

Формалай соскочил с тюка, прошествовал мимо растерявшихся стражников и вышел из тюрьмы.

Наученный горьким опытом мастер Трофим по-другому работал над вторым Формалаем. Сначала он сшил туловище, потом пристроил ноги и взялся приделывать голову. Но, к его удивлению, ноги у безголового Формалая задвигались. Они притопывали на месте и поднимались то на носки, то на пятки.

«Этот, пожалуй, ногами драться начнет», — забеспокоился Трофим, заканчивая голову. Однако мастер ошибся. Этот Формалай только приплясывал до тех пор, пока мастер не сделал ему руки, а потом упер кулаки в бока и мелким шагом, легко переступая на носках, прошелся вокруг Трофима. Тот поворачивался вслед за ним, морщил лоб и не мог разобраться: неужели он ошибся? Неужели вместо Формалая сделал нового Петрушку? Нет, не ошибся. Мимо него плавно проплывала толстая фигура, развевались черная борода и волосы, сверкали пуговицы цвета изумруда.

— Разве цари пляшут? — не удержался Трофим.

— Конечно, обычные цари не пляшут. Но я — особенный. Я знаю, как лучше управлять кукольным государством. Куклы любят веселых и привлекательных правителей. Если я буду плясать перед ними и веселить их, мне будет лучше управлять кукольным народом. — Формалай широко расставил руки и еще раз прошелся вокруг Трофима. — Я завтра же объявляю вечер танцев и буду собирать налоги со всех, кто танцует.

— Поздно. Поздно. Во дворце уже другой Формалай.

— Не может быть…

— Правда, правда, есть, — убедительно проговорил Трофим. — Я уже стар и никогда не обманываю.

— Тогда я пойду, — царь поклонился и, пританцовывая, прошел мимо застывших стражников. Они провожали его глазами.

«Какие странные правители бывают на свете, — пожал плечами Трофим. Интересно, какой будет вот этот». — И он принялся за третьего Формалая.

Третий государь вышел воякой. Все время, пока Трофим шил его, он стоял по стойке «смирно»: не шевельнул ногой, не двинул рукой, не моргнул глазом.

— Какой дисциплинированный, — похвалил Трофим. А новоиспеченный правитель поднес руку к виску, как бы отдавая честь, и доложил:

— Я царь Формалай! Смирно! На-а-лево. Кру-угом! — он вытянулся, повернулся налево, потом кругом. Но Трофиму уже надоело беседовать с царями и разглядывать их, и он тут же сказал:

— А на троне-то сидит другой Формалай. Поди-ка посмотри, что там делается.

— Вперед! Ша-а-гом марш! На штурм! — правитель твердыми шагами покинул камеру.

А Трофим взялся мастерить остальных Формалаев. Теперь он не тратил даром времени. Он заготовил сразу 43 туловища, 43 пары ног, столько же рук и 43 головы, а потом стал работать, как автомат: туловище — ноги руки — голова — и марш за дверь! гонки

 

ГОНКИ

На улицах Формалайска в этот день было неспокойно. Гончары, ткачи, жестянщики кучками бродили по улицам, выкрикивали «вон царя!» и призывали всех выступать против Формалая. Никто не работал. Можно было подумать, что все население празднует какой-то праздник, только лица у всех были озабоченные.

На перекрестке, недалеко от тюрьмы, собралась особенно большая толпа. Кузнец Игнат, поднявшись на уличную тумбу, хотел выступить перед товарищами, но в этот момент мимо них быстро прошествовал первый Формалай. Голова его была поднята кверху, живот выпячен вперед, а руки как бы обнимали улицу.

— Я самый настоящий Формалай, — громко произнес он.

— Долой Формалая! — в ответ закричала толпа.

Но когда прошло еще несколько минут, и появился второй Формалай, который плясал прямо на улице, высоко вскидывая ноги и махая платочком, ткачи, каменщики и гончары удивились. Они смотрели и слушали, как он выкрикивал:

— Я танцую для тебя, мой народ.

Я пою для тебя, мой народ.

Я люблю тебя, мой народ.

Никто не видел раньше, чтобы Формалай плясал. Да и как он мог идти с той стороны, когда только что прошел в другом направлении? И пока все внимательно разглядывали этого Формалая, из ворот тюрьмы показался третий. Он двигался четким строевым шагом и командовал сам себе:

— Ать, два, три, в ногу! В ногу!

Увидев толпу, повернулся направо, приставил ногу и обратился:

— Говорят, что на моем троне сидит другой Формалай. Я на него нападу. Я его прогоню. Я настоящий Формалай. На-а-лево, — скомандовал он сам себе, повернулся. — Бе-е-гом! — и стал догонять второго Формалая.

— Держи его! Держи! — подзадорил огородник Терентий.

— Руками двигай! Руками! — подзуживал ткач Сидор.

Формалай-вояка поднажал и чуть не догнал танцора. Увидев погоню, танцор перешел на галоп и полетел вперед, расставив руки и высоко подбрасывая ноги. А из тюрьмы вышел еще один Формалай.

— Я царь! Я! — кричал он. — Я уничтожу моих врагов. — И бросился вдогонку за воякой.

Жители позабыли про все свои дела, они считали, сколько Формалаев пробежало мимо них. Кто-то даже предложил пари: кто первый добежит до дворца, Формалай-танцор или Формалай-вояка.

— Вояка, — спорил огородник.

— Нет, танцор, — не сдавался ткач Сидор.

— Откуда столько Формалаев? — недоумевал гончар Крынка.

А толстяк карусельщик, который от нечего делать тоже слушал о чем говорят, удивлялся:

— Откуда взялась такая прорва Формалаев? С ними совсем пропадешь: тому неси подарок, другому, третьему… Этак совсем разориться можно. Пойду спрошу соседа-лавочника, может быть, он что знает.

И только кузнец Игнат догадывался, что это дело рук мастера Трофима.

— Молодец Трофим! Смотри, Петрушка, что он сделал.

— Мой отец умный. Я всегда знал, что отец придумает что-нибудь очень интересное и очень нужное.

— И я тоже так говорила, — поддержала Аленка мальчика.

А правители тем временем все вылетали и вылетали из тюрьмы. Одни выкрикивали ругательства, другие звали на помощь, третьи молча пыхтели и отдувались, но все неслись ко дворцу. Мальчишки, перегоняя друг друга, мчались рядом с Формалаями.

— Ату их, Тузик! Возьми! — подзадорил кто-то собаку.

Тузику только этого и надо было. Он затявкал:

— Гав! Гав! — и вцепился отставшему в пятку. Тот брыкнул ногой. Собака испуганно взвизгнула и укусила за ногу другого Формалая. Не все ли равно, которого Формалая кусать, — они все одинаковые.

Наконец, все сорок шесть Формалаев выскочили из тюрьмы.

 

ТРОФИМ НА СВОБОДЕ

Когда мимо изумленных жителей пронесся последний, сорок шестой Формалай, все догадались, что это мастер Трофим напустил на царский трон такое необыкновенное воинство.

Куклы двинулись к тюрьме. Одни шли поблагодарить Трофима, другие — со своей нуждой да бедой. Впереди шагал Петрушка, который хотел поскорее увидеть отца. За ним трубочист Яша. Ему нужно было починить руку: он упал с крыши и повредил ее. Рослый каменщик собирался просить Трофима, чтоб зашил ему ладони. Они уже истерлись от долгой работы. Вместе с друзьями из деревни Матрешка несла к мастеру Трофиму Ваньку-Встаньку. Она знала, что теперь Трофим не боится Формалая и, конечно, пришьет ему ноги. Тогда они и добрались до ворот тюрьмы. Матрешка поставила Ваньку-Встаньку перед воротами, и тот забарабанил:

— Эй, откройте. Пусть мастер пришьет мне ноги.

— Иди прочь! — выскочил из ворот стражник и толкнул Ваньку-Встаньку. Тот упал, но тут же поднялся. — Царь не велел чинить кукол.

— Тьфу! Какие цари… Бегают по улице задрав голову, как петухи, засмеялся Ванька-Встанька.

— Как ты смеешь ругать Формалая, — вскипел стражник и опять толкнул крестьянина.

— Не старайся, родимый, — нараспев насмешливо сказала Матрешка. Ванька-Встанька всегда поднимается. Уж я-то знаю. Тебе его не осилить.

Кругом засмеялись.

— Взять их! — рявкнул стражник и указал на крестьян. — Бросить в тюрьму.

Два стражника бросились к Ваньке-Встаньке и Матрешке.

— Сейчас мы сами придем, — обрадовались крестьяне.

Матрешка позвала на помощь своих послушных дочерей. Вместе с матерью они подхватили ВанькуВстаньку и понесли к Трофиму.

— Я тоже ругал царя. Меня тоже в тюрьму! — закричал Петрушка.

Стражники швырнули Петрушку за ворота.

— Меня тоже! — загудел сапожник.

— Меня… — бушевал каменщик.

— И меня! И меня! — подхватили куклы.

Толпа навалилась на ворота, они распахнулись, и куклы попасти к мастеру Трофиму. Все вместе жители сняли с мастера тяжелые цепи, и он тотчас же принялся за работу. Вначале он пришил ноги Ваньке-Встаньке.

— Я очень виноват перед тобой, — сказал мастер инвалиду, — что я тогда отказался тебя починить.

— Я не сержусь, — ответил Ванька-Встанька. — Мы все тогда служили Формалаю и очень боялись его.

— Я тоже боялся, — продолжал Трофим, — и выполнял все его приказы, а теперь мне никто не страшен. Я теперь буду работать для моих друзей. Материала у меня много. Хватит на всех. — И мастер Трофим пришил новую руку трубочисту Яше, скроил новые ладони каменщику, а потом приказал, чтобы взяли нитки, сукно, вату и картон и несли это на свалку. Мастер Трофим хотел починить тех, кого Формалай выбросил из жизни.

НА СВАЛКЕ

Не только толпа ткачей, гончаров, зеленщиков наблюдала бег Формалаев. Не очень далеко от них, всего через три улицы, стояла другая группа жителей кукольного государства. Конечно, она не была такой многочисленной, как первая. Здесь стояли помощники короля. Так же как жестянщики и ткачи, они не могли оторвать глаз от участников состязания. «А для меня хорошо это или плохо, что будет много правителей?» — раздумывал каждый из них и не мог найти правильного ответа. У генерала даже голова начала пухнуть.

Первым сообразил судья.

— Копилка, — обратился он к более умному своему спутнику, — а ведь это плохо. Когда правит один государь, власть крепче. Значит, нам легче собирать налоги, легче обманывать разный мелкий люд. А если будет сорок шесть Формалаев, они передерутся, и нашей власти придет конец.

— Верно ты говоришь. Верно, — поддержал Копилка.

— А ты, генерал, как думаешь?

— Я не могу думать. У меня голова пухнет.

— Надо спасать нашего настоящего Формалая, — убеждал судья. — Вы согласны?

— Согласны. А как?

Все трое замолчали, только и было слышно, как генерал считал про себя: «Раз, два, три». Он опасался, что если совсем не будет занят, в голову полезут всякие мысли, и она лопнет. Потом Атьдва увлекся по-настоящему, шагнул, вскинув ногу выше пояса. Ударил носком сапога на колесиках в стену свалки.

— Свалка, — машинально проговорил он. — Скольких солдат за свою жизнь отправил я на свалку, не сосчитаешь.

— Свалка?! Это ты хорошо придумал, — ухватился за эту мысль судья. Кого только нет на свалке! Пойдем, поищем!

— Много на свалке всякого добра. Можно и сходить, — философствовал Копилка, и один только генерал не мог понять, почему все заговорили о свалке. А те уже тормошили его.

— Давай! Давай ключи!

На свалке было тихо. В центре на площадке качалась высокая трава, и среди зелени виднелись синие головки колокольчиков. А по бокам поляны и правильными рядами и в беспорядке стояли ящики, корзины, чемоданы. В них были сложены отслужившие свой срок куклы.

Трое помощников Формалая принялись открывать все корзины, сундуки и ящики подряд. Они не церемонились, вытаскивали всех кукол, на которых был солдатский мундир, и ставили у каменной стены.

— Сми-и-рно! — скомандовал им генерал. — На первый-второй рассчитайся!

Едва шевеля застывшими от долгого молчания губами, солдаты хрипло кричали:

— Первый, второй, первый, второй.

— Тридцать пять солдат, — сообщил генерал Копилке и судье.

— Мало! — сказали они оба вместе.

— Больше нет, — пожал плечами генерал.

— Набрать ремесленников, крестьян. Пусть защищают Формалая, — сразу нашелся судья.

— Они не пойдут, — высказал сомнение Копилка.

— Да, да, не пойдут, — поддержал генерал.

— Мы пообещаем починить их, — снова нашел выход судья. — И солдат починим. А кто не хочет пожить еще годик, другой, третий?

Генерал и судья с помещиком снова склонились над ящиком и сундуками и снова начали перекладывать, перетряхивать лежавших там кукол. И перед каждой куклой, до которой они дотрагивались, возникала надежда увидеть ласковое солнце, безоблачное синее небо. Но помощники Формалая выбирали только самых крепких. Вдоль стенки свалки выстроилась длинная шеренга.

— Хватит? — спросил генерала судья.

— Так точно.

Обратиться к защитникам Формалая поручили судье.

— Граждане кукольного царства, — торжественно изрек судья. — Вы пострадали из-за жестокой ошибки. Наш добрый, справедливый государь не знал, что вас не чинят и не штопают, а отправляют на свалку.

— Как бы не так, — вдруг послышался голос от ворот, и все увидели входящего на свалку мастера Трофима. — Формалай сам приказывал отправлять всех на свалку, потому что жалко ему было материала на починку. Выгоднее было делать новых солдат и ремесленников. Присоединяйтесь к нам, мы захватим все царские запасы материи, ваты, ниток, и тогда я смогу починить всех вас.

— Возьмите его! — пронзительным фальцетом выкрикнул Атьдва. — Возьмите!

— Вяжите! — басом поддержал судья.

— Да, да, вяжите! — подхватил Копилка.

Но куклы хотели жить, хотели, чтобы у них были целые руки, ноги и головы, хотели быть счастливыми, и они закричали:

— Мы с вами, мастер Трофим. Мы не будем защищать Формалая!

— Разбойники!.. Формалай прикажет вас снова отправить на свалку! — по привычке гаркнул генерал и оглянулся. Он ожидал, что судья Нашим-Вашим и помещик Копилка поддержат его, но те уже поняли, что их затея провалилась, и поспешили незаметно убраться восвояси. Атьдва только увидел, как за воротами мелькнула шарообразная голова помещика и рослая фигура судьи. Генерал на колесиках покатился вслед за ними.

 

КОНЕЦ ФОРМАЛАЕВ

В это время толпа жителей во главе с Игнатом шла к дворцу. Она заняла всю улицу и шагала твердой уверенной поступью.

— Пора прогнать Формалаев из дворца! — отовсюду доносились голоса.

А к хвосту толпы примыкали все новые и новые жители города. Весть о сделанных Трофимом сорока шести Формалаях облетела все закоулки.

Куклы, покинувшие темные, сырые ящики и сундуки, бок о бок с мастером Трофимом тоже шли ко дворцу. Сборщик налогов с протертыми локтями и чернильными пятнами на пальцах мечтал вслух:

— Не буду больше собирать налоги! Не буду больше служить царю! Пусть мне мастер Трофим сделает крепкие сильные руки, и я стану рудокопом! Интересно цветные металлы добывать. Верно, мастер Трофим?

— Верно! — кивал Трофим.

— Я тоже сменю работу. Не вернусь во дворец к Формалаю. Надоело мне чистить ему сапоги и ботинки, — выкрикивал бывший чистильщик сапог, которого два года назад правитель выбросил на свалку. — Я стану пастухом. Полезное дело. Только глаза у меня испортились. Помоги мне, Трофим!

— Помогу, помогу.

На пыльных, выцветших лицах кукол, разучившихся радоваться, вновь зажглись улыбки. Они обнимали давно расставшихся с ними матерей, отцов, жен, детишек, смеялись и плакали от счастья.

Когда возбужденное шумливое кукольное море добралось до дворца, он выглядел так, как будто выдержал осаду врагов.

Стекла окон были выбиты, двери висели на одной петле. Из парадного входа и бокового подъезда выбегали повара, парикмахеры, дворники, садовники с узлами и чемоданами в руках. Они видели, что приближается развязка, что власть Формалая вот-вот рухнет, и спешили унести то, что им принадлежало и что не принадлежало. «Никто не узнает, что это взял я», решил повар и без зазрения совести схватил царскую мантию и два серебряных половника.

Хранитель царской памяти до самого последнего момента был в зале. Он видел, как прибежал сделанный мастером первый Формалай. Как оба царя глядели друг на друга!.. А когда стали ругаться и спорить, кто имеет больше прав сидеть на троне, он перепутал: чьи приказы запоминать, чьи законы повторять? Тогда, видя, что никто на него не обращает внимания, он схватил с подставки золотую вазу, прямо на пол выкинул стоявшие в ней цветы и улизнул через боковые двери. Чистильщик сапог тащил лакированные королевские туфли, парикмахер — бритвы, а дворник, который убежал последним, растерялся и схватил только две новых метлы.

— Загляни-ка туда, что там делается? — попросил кузнец Игнат Петрушку, когда колонна вплотную подошла к дворцу.

Долго ли Петрушке залезть на крышу! А тут надо было добраться всего-навсего до окна. Тронный зал находился на втором этаже. Петрушка сначала схватился за наличники нижнего этажа, подтянулся на руках и встал на верхний наличник окна. Потом ухватился за подоконник второго этажа, опять подтянулся на руках, забрался на подоконник и сел, свесив ноги.

Мальчик несколько минут молча смотрел в зал, потом повернулся к толпе и объявил:

— Формалай друг друга за бороды рвут и кричат. А что кричат — не пойму. Двадцать два Формалая в углу лежат, не двигаются. Вот еще один к ним подкатился…

— Беда, — забеспокоился кузнец Игнат. — Они там совсем все доломают. Нам же потом чинить придется. Пошли разнимать Формалаев.

Куклы раскрыли ворота дворца, взбежали по лестнице и ворвались в зал. А скоро из рук в руки, со ступеньки на ступеньку стали передавать усмиренных Формалаев. Их поставили тесной кучей у подъезда дворца и окружили плотным кольцом.

— Выбросить их на свалку. Пусть узнают, как лежать там в пыльных корзинах, — предложил ВанькаВстанька, который тоже пришел на площадь.

— Правильно! — поддержало его несколько голосов.

Ванька-Встанька шагнул вперед и потянулся к ближайшему Формалаю.

— Постой! Постой! — остановил его кузнец Игнат. — Мастер Трофим сделал этих Формалаев из самого лучшего сукна. Сколько он потратил на них материала. Они еще могут принести пользу кукольному народу. Пусть потрудятся.

— Верно. Пусть трудятся. Не все им на троне сидеть.

— Пусть мостят дороги! — выкрикнул один из ткачей.

— Пусть строят дома, — предложил другой.

Каждый старался протиснуться вперед и предложить что-нибудь свое. И все опять зашумели.

— Да тише вы, тише! Тише! — Игнат поднял над головой обе руки, и постепенно площадь затихла.

— Я предлагаю вот этому Формалаю… — он указал рукой на Формалая-болтуна, — рыть канавы для стока дождевой воды.

— Мне рыть канавы? — возмутился царь. — Я лучше расскажу о ловле звезд…

— Хватит болтать! Пусть копает канавы.

— Дать ему лопату!

Кто-то принес лопату и сунул ее в руки Формалаяболтуна.

— А тебя, голубчик, мы заставим подметать улицу, чтобы ходили мы по чистым дорожкам, — сказала Формалаю-плясуну осмелевшая Матрешка, а ее пять дочерей разбежались по дворцу в поисках метлы. Быстро вернулись обратно и вручили ее опечаленному плясуну.

— А этот что будет делать? — кузнец Игнат выдвинул в первый ряд Формалая-вояку. Тот выпятил грудь и, не дожидаясь, пока ему что-нибудь предложат, сам потребовал:

— Я буду только воевать. Я не хочу работать, потому что сам ничего не умею делать. Я завоюю все соседние государства.

— Не слушайте его. Мы уже навоевались, — раздались голоса со всех сторон. — Пусть ходит по домам и собирает утиль.

Так определили на работу всех новоиспеченных Формалаев.

А настоящему Формалаю Трофим исправил прибор в голове, и теперь он принимал правильные решения не по царским делам, а по делам, полезным народу. Он мог безошибочно подсказать куклам, когда и где посеять пшеницу, как вырастить самых породистых коров, как научить детей добру и справедливости. Для него выстроили стеклянную будку и повесили табличку: «Отвечаю на все вопросы. Даю советы».

Копилку, Атьдва и Нашим-Вашим тоже заставили трудиться. Все куклы зажили в своей чудесной стране весело и счастливо.

 

ДРУЗЬЯ РАСТЕНИЙ

ПЕРТУШКА В СТРАНЕ ТРАФАРЕТА

САД

Далеко-далеко за высокими горами, на берегу синего моря раскинулась кукольная страна. Жил в этой стране трудолюбивый и дружный кукольный народ: мастер Трофим и Петрушка, кузнец Игнат и Аленка, Ванька-Встанька и его дочери Матрёшки и их друзья. Они очень любили свою страну и радовались, что шумят на их земле сады, текут по их земле многоводные реки, светит щедрое солнце и весело поют на рассвете птицы. Но как ни прекрасна была их страна, счастья у жителей не было. На них постоянно нападал Трафарет, правитель далекой пустыни. Серопыльное, без единого облачка было в его владениях небо, передвигались с места на место песчаные барханы, однообразно шуршал песок, и не радовала глаз ни одна зеленая лужайка. Своим горячим дыханием Трафарет выжег все живое, что было на его земле, и теперь хотел, чтобы и соседнее кукольное государство стало таким же однообразным, серым и безжизненным. И поэтому он часто нападал на соседей, сжигал их поля, уничтожал сады и уносил в плен всех, кто попадал к нему в руки.

Год от году расширял он свои владения, и все короче становилась дорога Трафарета к стране мастера Трофима, Петрушки и его друзей.

«Как закрыть ему дорогу в нашу страну?» — стали думать мастер Трофим, кузнец Игнат и Петрушка.

И мастер Трофим придумал. Он решил вырастить волшебные семена в своем саду. А в саду росли яблони и груши, сливы и виноград. Каждое утро начиналось у мастера Трофима с обхода своих любимцев, и, конечно, прежде всего он шел к волшебной сосне. Да, да, именно к ней, еще не очень высокой, но уже стройной, с тонкой нежной хвоей на ветвях. Каждый раз Трофим рассматривал, на сколько выросли за день шишки, не стали ли длиннее тонкие веточки, нет ли трещины на коре, а потом уже, довольно покачав головой, Трофим двигался дальше. Там поправит сучок у груши, а здесь поставит подпорку к отягощенной плодами китайке, подвяжет сломанную ветку. И не один мастер Трофим — во всем помогал ему сын Петрушка, а на помощь Петрушке сбегались все ребята кукольного городка. По утрам мелькали в зеленой листве белокурые Аленкины косички. Девочка не прочь выполнить любую работу. То принесет воды, чтобы полить яблоню, то примется окапывать кусты смородины, то привяжет к колышку длинные побеги малины. Хватает ей дел в саду у дедушки Трофима. Очень хочется девочке повозиться и около волшебной сосны, но мастер Трофим не разрешал прикасаться к этому дереву.

— А почему дедушка так бережет эту сосну? — спросила как-то Аленка Петрушку.

Услышал этот вопрос мастер Трофим, позвал Аленку с Петрушкой, пригласил всех пятерых матрешек и сталь объяснять:

— Видишь ли, Аленка, ты спрашиваешь, почему я берегу сосну. Да и ребята спрашивают. Вот послушайте. Решил я вырастить волшебные семена…

— А зачем эти семена? — высунулась любопытная Матрешка, маленькая, ростом чуть больше горошины.

— А семена вот зачем, — продолжал мастер Трофим. — На нашу землю часто нападает злой Трафарет, и никто остановить его не может. Губит он наши поля, наши сады и все превращает в пустыню. Он хочет, чтобы исчезли зеленые поля, густые чудесные леса, реки, чтобы жители, которым негде будет укрыться от палящего солнца, низко склонили головы и подчинились его воле. Он хочет, чтобы не будили нас по утрам звонкие голоса птиц, хочет заставить нас жить в одинаковых домах, носить одинаковую одежду. А чем мы можем остановить Трафарета? Вот я и придумал: вырастет такая сосна, созреют на ней шишки, соберем мы волшебные семена и преградим дорогу врагу.

— А как преградим? — опять пискнула Матрешка.

— Мы посадим эти семена, и из них вырастут волшебные непроходимые леса. А там, где леса, там нет жаркого воздуха, который он любит, нет песков, которые радуют его глаз. В лесу каждое дерево растет по-своему, каждый куст шумит по-разному. Не сможет Трафарет одолеть лес.

— Мы и в его пустыне посадим такие леса, — подхватил Петрушка. — Пустыня исчезнет, и Трафарет не сможет там жить.

— Далеко замахнулись, — остановил их Трофим. — Сосну еще растить надо.

— Папа, а семена у ней скоро будут? — спросил Петрушка.

— Уже шишки появились, — ответил Трофим. — Вот посмотрите, — он тонким прутом чуть тронул зеленый бугорок на одной из веток.

— А можно я потрогаю? — пропищала все та же неугомонная Матрешка.

Она взобралась Трофиму на плечо и уже потянулась к ветке.

— Никому нельзя трогать, — остановил ее Трофим. — В каждой шишке будет много-много семян.

— Я буду ухаживать за сосной! — воскликнул Петрушка.

— И я! И я! — в один голос закричали Аленка и четыре Матрешки.

— И я! — самой последней пискнула младшая Матрешка.

— Без моего разрешения никто не дотронется до сосны, — снова объяснил Трофим. — Ведь волшебную сосну погубить легко, а растить ее надо долго.

Матрешка, Аленка и Петрушка грустно вздохнули. Ведь ребятам всегда хочется делать самую важную, почему-то не доверяют…

 

КИРЯ

Киря, мальчик с соседней улицы, с опаской подходил к саду Трофима. Он боялся, что Трофим не пустит его. Ведь всему кукольному городу было известно, что он ничему не учился и ничего не хотел делать. А лентяев мастер Трофим не любил. Но Кире надоело одному слоняться по улицам. Он знал, что Аленка, дочь кузнеца, едва проснувшись, бежала в сад к мастеру Трофиму. Пятеро Матрешек, громко смеясь, тоже пробегали мимо крыльца Кири и направлялись к дому с голубыми наличниками и садом.

— Я тоже пойду в сад к мастеру Трофиму, — решил, наконец, Киря и пошел. «Неужели не пустят меня в сад? А там так весело шумит листва, так хорошо пахнут расцветающие яблони. Нет, наверное, Трофим не разрешит мне быть вместе с ребятами», — сомневался Киря и поворачивал обратно. Но с каждым днем решение у Кири крепло, и, наконец, он постучался в заветную калитку. Мастер был дома.

— Что? Тоже поработать пришел? — встретил он мальчика.

— Да, нет, — пробормотал Киря смущенно. — Я посмотреть. -

А Кире, и верно, не хотелось работать. Ему просто было скучно одному, и он хотел быть вместе с ребятами.

— Что ж, посмотри. За погляд монеты не берут, — разрешил мастер Трофим и пропустил гостя в калитку.

Петрушка, Аленка и пятеро Матрешек встретили Кирю неприветливо. Они уставились на него настороженными глазами и не двигались с места. Киря тоже оробел, он умоляюще смотрел то на одного, то на другого и молчал.

— Ну, что нахохлились, как воробьи перед грозой, — рассмеялся мастер. — Все старые ссоры давно забыть пора.

Недоверчиво поглядывая друг на друга, Петрушка и Киря пошли рядом по тропинке. Следом, стараясь шагать поближе к Петрушке, шла Аленка, а за ней пять Матрешек. Аленка вспомнила, как однажды Киря хотел отнять у нее вышитый платок, и с опаской поглядывала на мальчика. А Петрушка боялся поднять на Кирю глаза: ему казалось, как взглянет, так и рассмеется. Он вспомнил, как недавно, защищая Аленку, наказал

Кирю: катался на нем, ехал по одной улице шагом, по другой — вприпрыжку, по третьей — бегом.

— Ребята! — крикнул вдогонку Трофим. — Расскажите-ка гостю, что у нас растет в саду, да покажите все.

Петрушка начал объяснять.

— Вот это у нас самая любимая яблоня, — говорил он. — Смотри, сейчас она цветет, у нее розовые лепестки. Видишь, как много цветов? И яблок будет много. А яблоки у этой яблони, знаешь, какие вкусные!

Киря втянул носом воздух и проглотил слюну.

— А вот это китайка. Плодов вырастет на ней так много, что приходится подпорки ставить. Здесь подпорка и здесь. А на этих грядках клубника растет. Видишь, белеют цветочки.

Вот на пригорке и волшебная сосна.

— Это сосна необыкновенная, — заговорили наперебой все.

— На ней волшебные семена растут, — пискнула маленькая Матрешка.

— Из этих семян может вырасти непроходимый лес, — подхватили ее сестрёнки.

— Всю пустыню лесом покроем и прогоним Трафарета, — добавила Аленка, а Петрушка похвастал: — Это мой отец, мастер Трофим, растит такую сосну. Зайди в любой сад — ни у кого такой сосны нет, а у нас есть.

— Вот я и буду за этой сосной ухаживать, — гордо заявил Киря, — Да, да, обязательно буду ухаживать за сосной, — еще раз повторил он.

— Э-э-э! Какой хитрый, — перебила его Аленка и высунула язык.

— Нам самим за этой сосной ухаживать не разрешают. А тут выискался… Только пришел — и пожалуйста: я! Видали такого…

— Да, да. Видали мы такого, — хором подтвердили Матрешки.

А младшая Матрешка заступилась за Кирю.

Ведь вы знаете: Матрешка была очень маленькая, и старшие сестры иногда не принимали её в свои игры. Матрешка обижалась, но всегда старалась постоять за себя и за тех, кого она считала обиженными.

— Что удивляетесь? Вам, небось, не разрешают, вот вы и спорите с ним.

— Ладно, пошли дальше, — примирительно сказал Петрушка, и они обошли весь сад.

Так Киря начал работать вместе с Петрушкой, но друзьями они не стали. Да какие же это друзья, если нигде они не бывали вместе? Утром, когда вставало яркое солнце, Петрушка торопливо вскакивал, умывался и бежал в сад. И там всегда находилось дело для его рук. Зато Киря лежал в постели до полудня, а потом протирал глаза, лениво поднимался, нехотя натягивал одежду и, глазея по сторонам, шел в сад.

— Дедушка Трофим, — просил он, — разреши мне ухаживать за сосной. Я буду очень аккуратно…

— Ты не сможешь вырастить волшебные семена, — ласково отвечал Трофим. — Я сам и то иногда не знаю, что для нее хорошо и что плохо.

Лучше посмотри, как я вокруг нее землю разрыхлять буду.

Делать нечего, Киря лениво плелся за Трофимом. Правда, иногда Хг» р* мастер давал ему в руки лопату и показывал, где копнуть поглубже, где помельче. Но это было совсем не интересно мальчику. Еще бы! Он ведь мечтал, что самостоятельно будет растить сосну. И тогда все будут его хвалить, станут указывать на него пальцем и говорить: «Посмотрите, пожалуйста, на этого Кирю. Это он помог вырастить семена. Это он помог победить Трафарета. Ура! Ура!» Но так было только в мечтах. На самом деле каждый день повторялось одно и то же. Мастер Трофим все так же ласково разговаривал с ним, предлагал ухаживать за яблоней, за любым кустом малины или крыжовника. Разрешал подержать ведерко, из которого приходилось иногда поливать сосну, но дальше дело не двигалось…

До славы было далеко.

И однажды Киря не выдержал.

— Мастер Трофим! — почти закричал он и швырнул на землю ведро с водой, которое держал в руках. — Я хочу выращивать сосну. Хочу один выращивать. Это мне нравится. А больше ничего не хочу делать.

Трофим укоризненно покачал головой и хотел снова уговаривать мальчугана, но Кирю уже нельзя было удержать.

— Мне надоело ходить за вами то с лопатой, то с лейкой. А если не согласитесь, чтобы я ухаживал за сосной, я вот что сделаю…

Киря протоптал тяжелыми ботинками по кругу, который копал вокруг сосны старательный мастер Трофим, подошел к нему и сломал самую большую ветку. Трофим несколько мгновений смотрел на него, не в силах тронуться с места. Потом осторожно, стараясь не ступить на вскопанную землю, дотянулся до мальчика, крепко ухватил его правой рукой за воротник и оттащил от сосны. Держа мальчишку за шиворот, он довел его до калитки, свободной рукой открыл ее и выставил Кирю на улицу.

— Больше сюда ни ногой! — только и сказал мастер Трофим.

— Подумаешь… И нисколько не жалко, — обернулся к нему Киря, но у него на глазах закипали слезы злости и обиды.

 

НА ЮГ

Никто не пожалел о том, что Кирю прогнали из сада. Петрушка обрадовался, потому что он все время ждал от Кири чего-нибудь плохого. Аленка тоже обрадовалась. Довольны были все четыре Матрешки, и только пятая, самая маленькая, пожалела его.

— Вот вы радуйтесь, что его прогнали, и вам не жалко. А мне жалко. Я пойду к нему, — говорила маленькая Матрешка.

Её долго отговаривали, грозили рассказать матери. Ничего не помогло. И вечером, когда все пятеро Матрешек шли из сада домой, маленькая Матрешка затерялась в уличной толпе.

— Матрешка, где ты? Матрешка! — слышались голоса старших сестер, но крошка-Матрешка притаилась в подворотне и не показывалась. Сестры звали ее до хрипоты, но она так и не отзывалась. Матрешка подождала, пока они ушли, и побежала к Кире.

Отец Кири был дома. Характер у него был злой и неуживчивый. Он никого не любил и ценил только самого себя и своего сына, и поэтому их тоже никто не любил. Он ненавидел работу, и Киря был тоже похож на отца. Хотел отец научить его кузнечному ремеслу: «Любишь — не любишь работу — это дело твое, — говорил отец, — а ведь есть-пить все-таки надо», — и отвел сына к кузнецу Игнату.

«Это хорошо, что Киря обучится делу, — подумал кузнец. — Научу его всему, что знаю сам».

В первый день Киря охотно слушал нового учителя. Ему нравилось смотреть, как вылетают из-под молота яркие горячие искры, слушать, как шипит опущенное в воду раскаленное железо. Нравилось до тех пор, пока кузнец не дал ему в руки тяжелый молот. Тут уж Кире надо было поработать, а не смотреть. И на другой день Киря не явился в кузницу. То же случилось у сапожника, у ткача. А теперь Кирю прогнал и мастер Трофим. Это было особенно обидно. Ведь он мечтал прославиться, а теперь все надежды рухнули. И когда Матрешка, незаметно прошмыгнула мимо отца Кири, пробралась к мальчику в комнату, тот встретил ее не особенно приветливо:

— Ты зачем пришла? Рада, небось, что меня прогнали.

— Что ты! Что ты! — замахала руками Матрешка. — Я, наоборот, тебе помочь хочу. Ты не сердись на мастера Трофима. Он ведь добрый. Приди завтра к нему — он опять тебя к себе возьмет.

— Вот еще! Буду я ходить, — уже приветливо сказал Киря.

Матрешка начала уговаривать его вернуться к Трофиму.

— Ни за что! — снова отрезал Киря. — Какие здесь учителя! Чему они могут меня научить? Был я у кузнеца. Знай себе маши молотом. Никакого умения, никакого мастерства. Был у сапожника — то же самое: тычет в сапог то иглой, то шилом — и вся премудрость! И у Трофима не лучше. Самое лучшее, пожалуй, это идти куда-нибудь на юг.

— А какой это юг? — спросила Матрешка. Она еще многого на свете не знала и была очень любопытной.

— На юге весь год светит солнце, — объяснил Киря. — Там растут самые сладкие плоды. Там каждый садовник может вырастить что-нибудь необыкновенное. Вот и я пойду на юг. И не сосну какую-нибудь выращу. Подумаешь, хвастаются мастер Трофим и Петрушка своей сосной. Я выращу семена волшебной яблони. И назовут эту яблоню моим именем, и весь кукольный народ будет восхвалять меня.

Матрешка слушала эти хвастливые слова, и они казались ей необыкновенно умными. Она вообразила, как стоит под жарким южным солнцем развесистая красавица-яблоня, как опадают с нее на землю нежно-розовые лепестки, как потом зреют яблоки, большие, сладкие, волшебные. Почему волшебные, Матрешка не могла сказать. Но слова «волшебные яблоки» ей очень нравились, и она слушала Кирю, как зачарованная.

А Киря продолжал:

— Во всех садах кукольной страны будут расти только мои яблони. На базаре тоже будут продавать только яблоки моего сорта. И когда я подойду к возу, каждый протянет яблоко и скажет:

— Кушай, Киря! Это твое. Это ты вырастил чудесную яблоню. — Киря так живо представил эту картину, что ему захотелось идти на юг сейчас, и он предложил Матрешке:

— Пойдем вместе. Соберемся и пойдем.

— Сейчас нельзя, — ответила Матрешка. — Дорога длинная, тяжелая. Собрать что-нибудь на дорогу надо. Да я и у мамы отпрошусь.

— Пойдем сейчас, — уговаривал Киря, а сам уже собирался в дорогу. Да какие у него сборы! Положил в сумку еды, набрал флягу воды — и готов.

— Пойдем! — снова позвал он Матрешку.

— Нет, — опять отказалась девочка. — Мне надо маме сказать. Она беспокоиться будет.

— Ну, вот еще! — заворчал Киря. — Спрашивать у какой-то старой Матрешки. Ты сама большая.

— А мама говорит мне, что я маленькая, что меня легко обидеть можно.

— Никто тебя не обидит, — в присутствии девочки Киря почувствовал себя храбрым и способным защитить Матрешку от любых врагов. -

Пойдем к твоей матери.

Киря вышел за дверь. Увидев, что отец крепко спит, помахал Матрешке рукой, и они на цыпочках вышли в сени.

Когда Киря и его маленькая спутница вошли в дом Ваньки-Встаньки, вся семья была в сборе. Ванька-Встанька, беспокоясь о дочери, ходил из угла в угол и, видимо, прислушивался к их шагам. Когда Киря и Матрешка вошли, он сразу остановился посреди комнаты и, казалось, ждал, что они скажут. Матрешка-мама тоже вышла из кухни и только было хотела спросить: «Где же ты так долго пропадала, дочка?», как маленькая Матрешка торопливо выпалила:

— Мы с Кирей уезжаем на юг. Там мы вырастим волшебную яблоню, и во всех наших садах будут сажать такой сорт, и все будут благодарить нас.

— Какой юг? Какая яблоня? — сначала ничего не понял Ванька-Встанька. — Даже самый плохой дичок не вырастет у того, кто не умеет трудиться.

— Просто здесь почва плохая и климат плохой, — вступил в разговор Киря. — Волшебная яблоня здесь не вырастет. А там не успеешь оглянуться — сама поднимется и расцветет. И ухаживать за ней не нужно.

— Эх, ты, волшебная яблоня! — засмеялся Ванька-Встанька. — Иди-ка ты домой к отцу да берись лучше за работу. А ты, Матрешка, марш в постель! Да смотри: больше не задерживайся так долго. Вовремя домой приходи.

Матрешка виновато взглянула на Кирю и убежала.

— Ну и ладно, один на юг пойду. Один волшебную яблоню выращу, — он поправил мешок за спиной и зашагал к городским воротам.

 

ПРАЗДНИК УРОЖАЯ

Наступила хмурая дождливая осень. Небо покрылось низкими серыми тучами. Солнце почти не появлялось. Часто дул ветер и гнал перед собой по улице желтые и оранжевые листья. Жители кукольного государства радовались. В амбарах было полно хлеба, фруктов и овощей, и близкой зимы никто не боялся. А в этот день у всех было особенно праздничное настроение. С утра небо очистилось от облаков, и на землю выглянуло негреющее солнце.

— Вот и хорошо, — говорил Трофим Петрушке и Аленке, которые вместе с ним прямо в саду накрывали длинный стол. — Будет больше народу. Будет веселее.

В самом центре стола мастер Трофим поставил огромную вазу с желтой антоновкой.

Вот здесь поставим помидоры, — предложила Аленка. — Видите, какие они красные, как цветы, и стол от них выглядит нарядным.

Девочка влезла на стул и рядом с яблоками поставила большое блюдо помидоров, потом другие овощи.

В полдень начали собираться жители. Пришли Ванька-Встанька, Матрешка-мама с пятью дочерьми, ткач Сидор, кузнец Игнат и веселый трубочист Яша. Следом за ними со всего города сбежались мальчишки и девчонки. Трофим и Петрушка радушно встречали всех, провожали в сад, усаживали за столы. Когда все собрались, мастер Трофим поднялся со своего места и торжественно сказал:

— Сегодня у нас особенный день — большой праздник. Мы радуемся, что земля щедро отплатила за наши труды.

— А еще мы радуемся тому, — подхватил Ванька-Встанька, — что мы можем вырастить непроходимые волшебные леса и преградить дорогу Трафарету.

— Верно, — ответил Трофим. — Есть у нас волшебные семена. — Он расстегнул пиджак и достал из внутреннего кармана небольшой кожаный мешочек. — Вот они.

Трофим подбросил вверх туго набитый мешочек и легко поймал его обеими руками.

— Ура мастеру Трофиму! — громко крикнул трубочист Яша.

— Ура! — подхватили гости.

А Петрушка подвинулся поближе к Аленке и тихо сказал:

— А мы тоже помогали эти семена растить. И я обязательно пойду вместе со всеми сажать.

— Ия тоже пойду, — перебила его Аленка. — Представляешь, не будет на нас нападать Трафарет и никого не станет уносить в пустыню.

— А ты видела Трафарета? — спросила вдруг Аленка. — Он, наверное, страшный.

— Нет, не видел, — ответил Петрушка. — Я его не боюсь. Я как на него нападу… — И мальчик оглянулся, потому что в спину ему вдруг подуло чем-то горячим-горячим. И Аленка оглянулась. Глаза ее расширились. Прямо на них неслись клубы серовато-желтой пыли. Лицо точно закололо горячими иголками, а за облаком пыли мелькнула огромная фигура с разметавшимися волосами.

— Трафарет, — еле выдохнула Аленка и прижалась к Петрушке.

— Спрячься за меня, — мальчик хотел заслонить девочку и встать впереди нее, но вдруг почувствовал, как порывом ветра, сухим и горячим, его подбросило высоко в воздух и закружило.

— Петрушка! Постой! — Аленка хотела схватить мальчика за руку, удержать, но ее тоже подхватил ветер, перевернул, подтолкнул к воротам, еще раз подбросил, и девочка повисла на перекладине ворот.

Все смешалось в саду Трофима. Блюда, чашки и тарелки посыпались на траву, гости стукались друг о друга, разлетались в разные стороны и цеплялись то за ветви деревьев, то за колючие кусты крыжовника, падали на землю. Сухие осенние листья, пыль, песок — все кружилось в вихре.

Еще один сильный порыв — и с амбара снесло крышу. Гости едва успели разглядеть, как из амбара взвились к небу туго набитые мешки и разрубленная пополам коровья туша — запасы мастера Трофима на зиму. Потом все стало затихать: прекратились порывы ветра, улеглись листья на дорожках, яснее и прозрачнее стал воздух. Гости Трофима собирались вокруг него, оглядывались, отыскивая друг друга. Все были на месте, кроме Петрушки и Аленки.

— Где они? — спросил мастер Трофим.

— Помогите! — раздался сверху жалобный крик. — Снимите меня.

Все побежали на голос и сняли с перекладины ворот Аленку.

— А Петрушка где? — тут же вырвалось у Трофима.

— Его… его… — всхлипнула Аленка. — Его унес Трафарет.

 

НА ЮГЕ

Первый день путешествия Кири прошел весело. Под каждым деревом, под каждым кустом Киря мог выспаться на мягкой зеленой траве. А утром, когда солнце заглянуло в лицо, он долго щурился и не хотел открывать глаза. Потом, наконец, поднялся, позавтракал и лениво побрел навстречу солнцу. «Какая разница, — рассуждал он сам с собой, — дойду я до плодородной земли днем раньше или днем позже. Ведь это очень просто вырастить волшебную яблоню на жарком юге. Завтра я, наверное, доберусь до этой хорошей земли».

И каждый вечер он засыпал с такими мыслями. Но вот у Кири кончилась вода во фляге. Он съел хлеб, который взял из дома, и путешествие ему стало казаться не таким уж приятным. Когда Киря съел последнее яблоко, взятое им из дому, он растерянно оглянулся по сторонам. Что же делать дальше? Куда деваться? И тут он вспомнил о том, как Петрушка не раз рассказывал ему, что на юге живет огородник и садовод Терентий, что у него там стоит кирпичный беленький домик под красной черепичной крышей, а около дома огромный сад. «Отыщу-ка я этого садовника Терентия, — подумал Киря. — Петрушка говорил, что он добрый. Он приютит меня. Только где его найти? Спросить не у кого. Кругом ни души». Но Киря вспомнил, что Петрушка рассказывал ему речке, которая протекает мимо дома Терентия. Вскоре Киря увидел небольшой журчащий ручей. «Пойду по ручью, — подумал он. — Приду к речке. А у речки и Терентия найду». Так и случилось.

— Здравствуй, здравствуй Киря, — Терентий сразу узнал мальчишку. — Неужели тебя отпустили одного так далеко?

— Меня не отпустили. Я сам ушел.

— Ну, заходи, — пригласил Терентий Кирю в горницу, а мальчик продолжал:

— Я не хочу жить на севере. Там каждый год бывает зима и очень мало солнца. Я хочу жить на юге.

— Нет, на севере тоже хорошо, — подошла к ним жена Терентия.

— Зимой так славно покататься на коньках и на лыжах. — И она пригласила гостя к столу.

— Садись, Киря, поешь с дороги. А ты, Терентий, вместо того, чтоб расспрашивать, принес бы холодного кваску. Пусть напьется. Вон как жарко в степи, — говорила жена Терентия, а сама проворно ставила тарелки, резала большими ломтями мягкий душистый хлеб и накладывала в блюдо поджаристую картошку.

Киря выбрал самый большой кусок хлеба и стал жадно жевать.

Хозяйка с участием глядела на него.

— Как же ты нас нашел? — посочувствовала она мальчику. — Ведь вокруг нас далеко-далеко на многие вёрсты никто не живет.

— Мне Петрушка о вас рассказывал, — ответил Киря, — когда я работал у мастера Трофима.

— Почему же ты ушел оттуда? — опять спросила жена Терентия.

Теперь, когда все было собрано на стол, она села напротив мальчика, подперла кулаком круглое лицо и слушала. А Киря продолжал рассказывать:

— Я не хочу жить на севере. Я хочу здесь, на юге, вырастить волшебную яблоню.

— Какую такую волшебную? — переспросил Терентий

— А я и сам не знаю какую, — смутился мальчик. — Ведь бывают же волшебные деревья. Вот мастер Трофим вырастил волшебную сосну. А разве я не могу вырастить чудесную яблоню?

— Напрасно ты ушел от мастера Трофима. Вот у него бы и мог поучиться, как выращивать удивительные растения. Мастер Трофим долго жил, много видел, у него золотые руки и золотое сердце.

— А я все равно буду выращивать волшебную яблоню, — упрямился Киря, но, побоявшись, что ему откажут, добавил: — Пусть не волшебную, пусть просто хороший новый сорт. Ведь вы мне разрешите? Правда?

— Конечно, разрешу, — сказал Терентий. — Я выделю тебе участок и помогу посадить саженцы.

На следующее утро еще до рассвета Терентий и Киря были на ногах. Терентий показал мальчику свой сад, обширную бахчу с полосатыми арбузами, а потом выделил Кире участок, помог вырыть ямки для саженцев и принес лучшие сорта яблонь.

Весь день мальчик трудился около своих питомцев. Он принес из речки несколько ведер воды. Потом поставил возле каждого дерева колышек и привязал к нему еще не окрепший ствол.

— Так-то будет лучше, — пробормотал он. — И ветер вас не тронет.

На второй день Киря встал чуть-чуть попозже, но все равно пошел к

своим саженцам. Носил воду, выпалывал сорняки. Но едва время перевалило за полдень, как его трудолюбие угасло. Мальчик разлегся в тени яблонь Терентия да так и проспал до вечера. На третий день он работал еще меньше. На четвертый тоже, а на пятый даже поленился выйти из дома.

— А ну ее, волшебную яблоню, — ворчал он про себя. — Мне она вовсе ни к чему. Я и без яблони проживу. Вернусь-ка обратно к отцу. У отца всегда кусок хлеба найдется и крыша над головой будет. А копаться в земле, таскать воду да выпалывать сорняки я мог бы и дома. Пойду-ка я скорее.

Киря отправился к Терентию и сказал, что соскучился по отцу и хочет идти домой. Терентий долго отговаривал его, объяснял, что ходить по степи опасно: в любую минуту можно нарваться на Трафарета.

— Трафарет рыщет по полям, деревням и городам и тащит к себе в пустыню то, что попадет под руку. Попадешь к нему — прощай… Унесет в пустыню, и оттуда уже не вырвешься.

— Я все равно пойду, дядя Терентий, — настаивал на своем упрямый

Киря.

Терентий, наконец, согласился, и Киря отправился в дорогу. Мальчик опять пошел вдоль реки, потом вдоль ручья, а когда ручей затерялся в небольшом болотце, Киря не мог вспомнить, в какую же сторону ему идти. Долго блуждал он по однообразной степи, но дороги домой не находил. Обессиленный мальчик уснул под кустом. И приснился Кире страшный сон, как будто его неведомая сила подняла высоко в воздух и, обдавая жаром, пронесла над землей и отпустила у большой каменной ограды. Но увы! Это был не сон.

 

СБОРЫ

Мастер Трофим не находил себе места. Горестно качая головой, он ходил по разоренному саду и ни за что не мог приняться. Набег Трафарета отнял у него все: попал в плен любимый Петрушка, разрушены дом и амбар, в котором хранились зерно и овощи, пропало полтуши мяса. Лучшие яблони в саду были вырваны с корнем.

Что предпринять? Как спасти Петрушку? Как прожить без продуктов длинную тяжелую зиму?

Выручил Ванька-Встанька.

— Переходи жить ко мне. Дом у меня небольшой, а для друга место всегда найдется. Пойдем, пойдем! — Ванька-Встанька обнял мастера за плечи, и они пошли к дому.

— Вот твоя кровать, — Ванька-Встанька показал на койку. — Живи здесь. А я пойду сажать волшебный лес и попытаюсь выручить Петрушку.

— Это мне надо выручать Петрушку, — возразил мастер Трофим. — Это мой сын пропал.

— Трудно будет тебе в дороге, — уговаривал Ванька-Встанька. -

Я помоложе и я солдат. Защищать нашу страну от Трафарета — мой долг.

Мастер Трофим согласился.

— И меня возьмите с собой, — стала проситься младшая дочь Матрешка. — Я тоже хочу побывать на юге. А еще, — застенчиво добавила она, — я хочу узнать, как живет Киря. Ведь он ушел один.

Ванька-Встанька долго не соглашался взять ее с собой, но Матрешка не отставала. Наконец, отец махнул рукой.

— Ладно. Сама ты маленькая, в кармане уместишься. Пищи тебе немного надо. А вдруг и поможешь на чем-нибудь.

— И я тоже пойду с вами, — попросилась Аленка, которая пришла навестить мастера Трофима.

— Куда тебе! Лучше оставайся здесь, — запротестовал Ванька-Встанька. — Путь тяжелый, ты не выдержишь.

— Я выдержу. Обязательно выдержу, — плакала девочка. — Мой лучший друг в беде. А я буду сидеть и ничего не сделаю, чтобы помочь ему. Одна пойду. Одна. Если вы меня не возьмете.

И Ванька-Встанька сдался.

— Пусть идет.

Кузнец Игнат тоже сначала отговаривал дочку, но потом все-таки отпустил.

Провожать путников в дорогу пришли все жители.

— Бедный Петрушка! — горестно вздохнул Трофим, и его седые усы совсем обвисли. — Как ему, наверно, трудно в плену.

— Не беспокойтесь, дедушка Трофим. Мы обязательно спасем Петрушку. — сказала Аленка.

— Конечно, спасем, не горюй! — поддержал Ванька-Встанька. — Пошли. Пора.

Аленка помахала рукой кузнецу Игнату. Ванька-Встанька поклонился своим друзьям, повернулся и пошел. Маленькая Матрешка сидела на плече у отца и долго махала платком.

— Какая она счастливая, — вздыхали сестры Матрешки. — Она побывает на юге, увидит много интересного, а мы будем сидеть здесь и ничего не узнаем.

— Как знать, кто счастливее, — печально промолвила Матрешка-мама, — тот, кто уходит, или тот, кто остается.

 

ПЕТРУШКА В ПУСТЫНЕ

Сильной струей воздуха Петрушку легко, точно перышко, подбросило вверх к самому небу и понесло куда-то, все дальше от родного города. Потом мальчику показалось, что он опускается, но в этот момент его приподняло еще выше, и рядом с ним оказалось несколько туго набитых мешков. Перевертываясь из стороны в сторону, поплыла перед мальчиком разрубленная пополам коровья туша. Петрушка беспорядочно двигал руками и ногами. Было очень неприятно и страшно лететь неизвестно куда и неизвестно почему.

Кое-как перевернувшись в воздухе, Петрушка оглянулся и увидел, что сзади, высоко подпрыгивая и широко раскрывая рот, несется страшная лохматая кукла. «Трафарет», — догадался Петрушка, и ему стало еще страшнее. А огромная кукла вдруг надула щеки, изо рта вырвался мощный поток воздуха. Петрушка снова перевернулся и полетел вперед, а внизу под ним проносились поля, тенистые рощи, холмы, голубые реки.

Но когда Петрушке удавалось оглянуться назад, он уже не видел ни зеленых садов, ни изумруда полей, ни прозрачного блеска рек. Позади них оставалась желто-серая пыльная безжизненная равнина. Трафарет не только забирал то, что попадалось под руку, что мог унести своей сильной могучей струей, но и сжигал все, мимо чего он пробегал. Поля высыхали и желтели. Листья на деревьях свертывались в трубку и падали на землю. Реки становились мутными или пересыхали. Петрушке больно было смотреть на это опустошение, и он закрыл глаза. Когда мальчик открыл их, под ним была однообразная волнистая пустыня. А среди пустыни раскинулась кукольная страна — владения Трафарета. Прямо в центре ее стоял квадратный белый дом под четырехскатной крышей. И на каждом скате торчало по одной желтой трубе. Вокруг дома возвышалась стена в форме квадрата, а за стеной на небольшом расстоянии от нее раскинулось десятка два квадратных домов. Крыши на них тоже были четырехскатные, и на каждой торчало по четыре трубы. «Зачем в таких маленьких домах по четыре печи?» — успел подумать Петрушка и почувствовал, что опускается. Это Трафарет перестал дуть, вобрал в себя воздух, и Петрушка, мешки и туша плавно опустились около ворот. Ворота сразу открылись, и навстречу правителю двинулась приземистая, похожая на летучую мышь кукла с большими оттопыренными ушами и красным узкогубым ртом.

— Словолов! — приказал Трафарет. — Отнеси тушу на кухню. Пусть готовят жаркое.

Словолов взвалил тушу на спину и, пошатываясь от тяжести, отправился на кухню.

— Дыхомер! — зычно позвал хозяин. И появилась вторая кукла с курносым носом, широкими ноздрями и впалой грудью.

— Что прикажете? — прохрипел Дыхомер.

— Открой амбар, — Трафарет указал рукой на приземистое строение. — Возьми мешки да положи их в сундук. Не забудь запереть его покрепче.

Дыхомер часто-часто зашевелил носом и направился к амбару. А к правителю приблизилась еще одна кукла, длинноносая, сутулая, тощая, с длинными ногами.

— Объясни мальчишке, какие у меня порядки. Я тебе разрешаю на этот раз говорить сколько угодно слов, — распорядился Трафарет. — Потом отведи мальчишку на кухню. Пусть помогает повару. Да последи за этим новым работником. Иди.

— А я не пойду, — хотел отказаться Петрушка, но тощая кукла ткнула мальчика острым локтем, схватила за руку и прошепелявила:

— Если попал к Трафарету, надо слушаться. Пойдем.

И Петрушка тоже подумал, что надо слушаться. Потом, когда он оглядится, узнает как и что, можно подумать и о побеге.

А на вертеле жарилась целиком только что принесенная коровья туша. По краям очага стояли блюда, миски, горшки, и во всех шипело и булькало. Круглолицый, круглоголовый повар бегал вокруг очага с ложкой и мешал то в одном горшке, то в другом.

— Помощника тебе привел, — сказал сутулый провожатый.

И Петрушка тоже подумал, что надо слушаться. Потом, когда он оглядится, узнает как и что, можно подумать и о побеге.

Кухня у Трафарета была огромная, посредине возвышался очаг, а, над ним на железных рогатинах лежал толстый вертел. А на вертеле

— Некогда мне. Уведи, — махнул половником повар.

Сутулая кукла вновь взяла мальчика за руку, вывела из кухни и повела по длинному коридору, потом они поднялись по лестнице на чердак.

— Здесь будешь жить, — объяснил провожатый и спросил: — А как тебя зовут?

— Петрушка. А вас?

— А я Шагосчет, — сообщила кукла.

— Почему Шагосчет? — удивился Петрушка.

— Я считаю шаги. В нашем государстве каждый житель должен делать шаг длиной в четыре вершка.

— А почему? — опять спросил Петрушка.

— Как почему! — рассердился Шагосчет. — Если каждому жителю разрешить шагать, как он хочет и сколько хочет, семь вершков, аршин или четыре аршина, он сразу же убежит, и его не догонишь.

— А Дыхомер? Он тоже что-нибудь считает?

— Конечно. Правитель распорядился, чтобы каждый житель вдыхал только одну меру воздуха. Ведь известно, если ты вбираешь в легкие много воздуха, то становишься здоровым и сильным, и тогда не станешь, пожалуй, подчиняться правителю.

— А Словолов? — спросил Петрушка. — Он что, слова считает.

— Считает, — ответил собеседник. — Каждый житель в стране Трафарета может говорить лишь семь слов за один раз. Только сам хозяин может ходить, дышать и говорить, сколько захочет.

— А вы мне сказали больше слов, — сразу заметил мальчик.

— Мне Трафарет разрешил, чтобы тебе объяснить наши порядки. Понял? Да и то правда, хватит разговаривать. Сиди тут. Если будет нужно, повар тебя позовет.

Шагосчет плотно прикрыл дверь и удалился.

 

КОПИЛКА

Копилка — это тряпичная кукла с большой прорезью на голове и полая внутри. Когда-то все его туловище было набито звонкими тяжелыми монетами. Но потом кузнец Игнат, Матрешка и Петрушка вместе с другими куклами вытряхнули из него монеты, отобрали их, и с тех пор туловище Копилки стало похоже на помятую старую тряпку. Но он оставался все прежним Копилкой и мечтал о том, когда его туловище снова будет наполнено драгоценностями. Когда Копилка узнал, что Ванька-Встанька, Аленка и Матрешка отправились к Трафарету выручать Петрушку, он решил, что настал его час.

— Я пойду к Трафарету, — мечтал он. — Расскажу ему о волшебных семенах, и, конечно, он богато наградит меня. Мое туловище снова будет доверху набито драгоценностями.

И не успели еще Ванька-Встанька и его спутницы отъехать далеко от города, как под вечер взобрался Копилка на крышу своего дому, раздвинул полы плаща, широко раскинул руки. Ветер подхватил его, и Копилка полетел.

Путешествие было недолгое. Уже в полдень следующего дня он опустился прямо у ворот Трафарета.

— Мне надо самого Трафарета, — заявил он стражнику, одетому в желтую одежду. — У меня важное сообщение.

Только хотел стражник ему ответить, как ворота открылись и выглянул Словолов.

— Хватай его! — приказал он стражнику и стал загибать восемь пальцев, что означало: Копилка сказал восемь слов.

Стражник схватил Копилку за один болтающийся рукав, Словолов — за другой, и втолкнули в ворота.

— Отпустите меня! — потребовал Копилка. — Мне надо к Трафарету.

— Ага! — обрадовался Словолов и показал еще шесть пальцев. — Теперь Трафарет обязательно накажет тебя.

— Меня?

Словолов кивнул.

— Не накажет, а наградит, — гордо выпятил грудь Копилка, но тут же согнулся, потому что налетел порыв ветра, и Копилка чуть не взлетел.

Словолов повел Копилку по коридору. Пересохшие половицы громко скрипели под их шагами, но ни тот, ни другой не обращали на это внимания. Им было не до этого. Вот и комната, где расположился хозяин дома. Мягкие белые циновки устилали пол. Такой же циновкой было покрыто кресло, на котором развалился Трафарет. На окнах колыхались прозрачные желтые занавески.

— Я привел нарушителя, — доложил Словолов, когда Трафарет поднял на них круглые красноватые глаза.

— Прости, Трафарет! Я чужеземец и не знал ваших законов, но я пришел к тебе с важной тайной.

— Говори! — разрешил Трафарет и прикрыл рот рукой.

— Чтобы никто не увидел меня, — начал рассказывать Копилка, — я отправился в путь поздно вечером, когда стемнело. Ночью небо покрылось тучами и начался сильный дождь. Сначала одна капля попала в отверстие на моей голове, потом вторая, третья, и дождевые струи потекли в мое туловище целыми ручьями. С каждой минутой я становился все тяжелее и все ниже опускался к земле. Вдруг прямо под собой я увидел красную точку. «Костер» — обрадовался я, и, притормозив полой плаща, стал приближаться. Я совсем уже было приземлился в стороне от огня, как налетел сильный порыв ветра, и я упал в костер. Хорошо, что ноги у меня были мокрые. Огонь зашипел, а я отпрыгнул в сторону.

— Ха! — сказал Трафарет. — Хватит болтать! Дело говори!

— Сейчас, сейчас… Я не могу сразу. Мне нужно по порядку, — ответил Копилка и продолжал: — Я не сгорел, но сушиться побоялся: вдруг опять подует ветер, и мое легкое туловище снова попадет в огонь. Я дождался утра, обсушился на солнце, забрался на высокую сосну и, расправив плащ, полетел дальше. Но тут меня снова поджидала беда, Стремительный степной орел подлетел поближе, схватил меня изогнутыми лапами, так что когти впились в туловище, и полетел к своему гнезду. Я извивался ужом, двигал руками, ногами, но бестолковая птица несла меня прямо в свое гнездо. Раз! — и бросила прямо на голову своим большим птенцам. «Пропал, — решил я. — И никогда Трафарет не узнает моей тайны».

— Ха! — опять оборвал его Трафарет. — Говори, с чем пришел. А то сожгу.

— Я сейчас, сейчас… — заторопился Копилка. — Мне еще немного осталось. Самый сильный птенец долбанул меня клювом, втянул в глотку, но, поняв, что я несъедобный, выплюнул из гнезда наружу. «Пропал, — подумал я. — Сейчас застряну в щели скал и не выберусь оттуда».

— Ха! — рявкнул Трафарет и слегка дунул на Копилку горячим воздухом.

— Сейчас, сейчас, — отодвинулся от него Копилка. — Я не застрял в скалах. Я снова полетел, и вот я здесь. Я принес вам важное известие. Мастер Трофим вырастил волшебные семена, и теперь Ванька-Встанька, Матрешка и Аленка идут с этими семенами сюда. Они вырастят непроходимые леса, через которые вам не пробраться, а потом они пойдут дальше, в пустыню, и здесь тоже появится зелень, яркие цветы и зашумят высокие хлеба. И не будет однообразия, серости, которые мне так пришлись по душе.

— Ха! — завозился на месте хозяин. — Я придумаю, как справиться с ними. — Он закинул руки за голову, прикрыл глаза и задумался. А Копилка все стоял, согнувшись в глубоком поклоне. Молчание длилось так долго, что у Копилки затекли ноги и заныла спина.

— Кхе-хе! — кашлянул Копилка. Он хотел напомнить о себе.

— Ты все еще здесь? — поднял голову Трафарет. — Шагосчет, поставь его у двери. Пусть вместо мусорного ящика стоит в комнате.

— Я, я… ящик, — оторопел Копилка и бросился в ноги Трафарету. — Пощадите меня. Я принес важную новость. И меня надо наградить за такое сообщение. Я хочу, чтобы вы мне дали драгоценные камни. Я так надеялся, что мое туловище будет полно драгоценностями. Я так старался…

Трафарет толкнул Копилку ногой. Тот отлетел к двери и покорно склонил голову. Теперь он действительно походил на урну для мусора.

 

«УЛЫБКА ЯГНЕНКА»

Разные бывают улыбки: одни ясные, веселые, другие натянутые, фальшивые, третьи насмешливые и едкие. Так же улыбались в стране Трафарета. Но правитель не видел светлых улыбок. Три главных его помощника и несколько других слуг улыбались фальшиво, подобострастно, а мастеровые смотрели недобрым взглядом, их губы улыбались, едко и насмешливо. А Трафарет размышлял: «Всё в моей жаркой песчаной стране сделано по одному образцу. Мои помощники и слуги носят одинаковую прическу и одинаковые туфли на деревянной подошве. Но вот улыбки… Улыбки у всех разные. Этого нельзя допустить. Нужно, чтобы улыбались все жители моего государства одинаково».

И повелитель пустыни тут же приказал собрать всех жителей на площади у бассейна.

— Мне хочется, — начал он, — чтобы всем в моем государстве жилось счастливо, спокойно и весело; а счастливые, как вы знаете, всегда улыбаются. Вот я и приказываю, чтобы все жители моей страны улыбались самой хорошей улыбкой. Она должна быть нежной, как у матери, и кроткой, как у… — правитель замолчал и неопределенно повертел рукой в воздухе, подыскивая подходящее сравнение.

Острый на язык Петрушка услужливо подсказал:

— Кроткой, как у ягненка.

— Да, да, — подтвердил Трафарет. — Нежной, как у матери, и кроткой, как у ягненка.

— Могучий Трафарет, — возразил Словолов. — Ягненок не улыбается.

Все засмеялись, а правитель повторил:

— Пусть не улыбается. Я сказал, и вы должны верить и делать, как приказано. Кто из вас умеет рисовать?

Трафарет обвел всех взглядом.

Никто не отозвался.

— Кто умеет рисовать? — нетерпеливо повторил он.

И тогда вызвался Петрушка.

— У меня отец кукольный мастер. Он научил меня рисовать. Я умею.

— Даю тебе важное поручение, — приказал хозяин, — нарисовать на лицах всех мастеровых, всех слуг, всех моих помощников трафаретную улыбку: нежную, как у матери, и кроткую, как у ягненка.

— Можно спросить? — обратился Петрушка.

— Говори! — рявкнул Трафарет.

— Чтоб нарисовать правильно, надо посмотреть…

Шагосчет развел краску в тазу и поставил около бассейна.

— Мне первому нарисуй, — растолкав всех локтями, подошел к мальчику Словолов.

— Вчера я принес на завтрак ягненка. Если повар его еще не зарезал, нужно привести сюда. Пусть будет вместо образца.

Словолов отправился выполнять приказ и немного погодя вновь появился на площади, ведя на веревке упирающегося ягненка.

— Постой! — возразил насмешливо Петрушка. — Сначала я отпущу сапожника, который шьет Трафарету сапоги, потом каменщика, который строит ему баню, потом водоноса, портного, дровосека, а вас в последнюю очередь. Все равно вам делать нечего. Можете и постоять.

Ремесленники засмеялись, а первые помощники хозяина ежились, бросали на мальчишку испепеляющие взгляды и все-таки стояли в очереди. Что поделаешь? Ведь не пойдешь к Трафарету без трафаретной улыбки!

Петрушка, изредка поглядывая на ягненка, без усталости махал кисточкой. Очередь убывала, и дошел черед до Словолова. Он нагнулся и с готовностью подставил свою круглую голову с торчащими ушами. Три взмаха кисточкой — и улыбка готова.

— Все, — сказал Петрушка. — Следующий…

Но Словолов не отходил. Он вынул зеркальце и посмотрел на свое лицо.

— Что ты мне намалевал? — накинулся он на Петрушку. — Разве это улыбка? Это лицо плачущего человека. Ведь Трафарет приказал улыбку сделать кроткой, как у ягненка.

— Вот именно! — повторил Петрушка и кисточкой указал на морду ягненка.

Словолов молча уступил очередь Шагосчету. А что творилось на площади! Площадь уже давно превратилась в своеобразную комнату смеха. Портные и сапожники, каменщики и плотники, дровосеки и водоносы смотрели друг на друга и смеялись до слез. Вытирая глаза после очередного приступа смеха, они подходили к бассейну, заглядывали в гладкую зеркальную воду и хохотали еще больше. До правителя доносились взрывы смеха, и он радовался: «Теперь я всех в моем государстве обеспечил веселой трафаретной улыбкой». И весь вечер у него было хорошее настроение. За ужином он больше, чем обычно, поел и даже не бранил повара за пересоленный плов.

Первым, кого он встретил на другой день, оказался Словолов.

— Что случилось? Ты о чем плачешь? — спросил Трафарет. Он был все еще в хорошем настроении, и ему хотелось быть добрым.

— Я не плачу. Я улыбаюсь, — ответил Словолов.

Правитель пожал плечами и двинулся дальше. Около ворот ему попался Шагосчет. У него углы нарисованных губ опустились книзу и дрожали. Казалось, еще секунда — и он заплачет навзрыд. И за воротами на пути Трафарета попадались плачущие лица.

— Бездельник Петрушка! Как он смел! — и правитель приказал вызвать негодного мальчишку к себе. Он терпеть не мог, когда его приказы не выполняли.

Мальчик, бережно прижимая к себе кудрявого барашка, явился к правителю.

— Олух и дармоед! — встретил его Трафарет. — Как ты смел ослушаться? Я же приказал тебе нарисовать улыбку кроткую, как у ягненка.

А ты?..

— Я и нарисовал, как у ягненка. — Петрушка поставил перед Трафаретом дрожавшее животное. Большие глаза ягненка смотрели печально, а рот походил на подковку.

— Вот гляди: углы губ опущены вниз, а не поднимаются вверх, — с торжеством указал Петрушка.

Хозяин выставил мальчика за дверь и приказал выдать жителям по кружке воды для того, чтобы умыться.

 

ГОЛУБЫЕ НАЛИЧНИКИ

С каждым днем у Петрушки становилось все больше и больше обязанностей. Раньше хозяин заставлял его помогать только повару на кухне, потом приказал убирать во всех комнатах, а потом сделал мальчиком на посылках. Нужно было узнать, готов ли новый костюм Трафарету, — посылали Петрушку. Пожелал Трафарет проверить сколько дров заготовил дровосек Ива, — опять заставляли Петрушку идти в саксауловую рощу.

Сегодня тоже хозяин дал мальчику важное поручение. Недавно владелец пустыни заказал сапожнику Караю новые нарядные туфли, и ему не терпелось узнать, скоро ли тот выполнит заказ. Когда мальчик пришел к Караю, у него сидел дровосек Ива. Мальчика встретили приветливо. Ива и Карай хорошо помнили, какую улыбку изобразил Петрушка на физиономиях жителей и как ловко одурачил хозяина и его помощников.

Карай сказал, когда выполнит заказ, а потом продолжал разговор, прерванный приходом Петрушки.

— Посмотри, кругом у меня в доме щели. Подоконник прогнил, балка на потолке выгнулась дугой и вот-вот обрушится на голову. А как подует ветер, то хоть из дому беги: стены шатаются, песок заползает во все щели.

Ива сочувственно кивал крупной лохматой головой, а когда сапожник ненадолго замолкал, с сожалением говорил: «Так, так», — и потирал ладонь о ладонь.

— Вот и посоветуй, — закончил, наконец, свою жалобу Карай, -

Карай приподнялся, сдвинул в сторону стол, за которым они сидели с гостем. И оказалось, что пола в комнате почти нет. Во всяком случае

стол стоял прямо на песке. А под столом на ровном квадрате песка был нарисован дом, как две капли воды, похожий на все дома поселка.

— Разве можно строить такой дом? — не удержался Петрушка. -

Зачем четыре трубы и одно маленькое окошко? Нужно сделать хотя бы три окна, больших, широких, светлых, а вот трубы хватит и одной. Вот смотри, — не дожидаясь согласия, мальчик стер нарисованный домик и пальцем начертил свой. Крутая двухскатная крыша, фигура длинноногого аиста на коньке, широкие окна и резные наличники.

— Сотри скорее! Нельзя рисовать такие дома! — в один голос воскликнули сапожник и дровосек. — У нас все дома одинаковые.

— Вот и плохо, что одинаковые, — возразил Петрушка. — Выйдешь на улицу — скучно. Посмотреть не на что. А если бы дома были веселые, светлые, просторные, и вид у поселка был бы другой.

— Нет, нет. Я не буду строить такой дом. Трафарет увидит — сожжет, — так говорил Карай, а в глазах его все еще стоял нарисованный Петрушкой веселый домик. После него чертить трафаретный дом совсем не хотелось.

— Слушай, Петрушка, — спросил Карай. — А если я сошью хозяину самые хорошие туфли, он разрешит построить мне хороший дом? — И он невольно размечтался. Ему так захотелось скорее построить чудо-теремок с резными голубыми наличниками, с аистом и светлыми окнами.

— А что? И построю, — расхрабрился он.

— Верно. Можно построить, — наконец, тихо вымолвил Ива. — Я помогу тебе, да и друзей своих позову. Они не откажутся.

И вот во дворе Карая закипела работа. Водонос Горбыль помогал месить глину, дровосек Ива обтесывал наличники, а Петрушка красил наличники яркой голубой краской. Долго ли построить дом, если работать дружно, всем вместе!

Сверкают во дворе Карая только что побеленные стены, желтым светом отсвечивает новая черепичная крыша. Поджав одну ногу, вытянувшись в струнку, стоит на крыше глиняная фигура аиста. Ведь говорят же в народе, что в дом, на котором поселился аист, обязательно приходит счастье. Но счастье не пришло на новоселье к Караю. Только один день на радость и удивление соседей простояла белая мазанка с голубыми наличниками на однообразной серой улице.

Когда Трафарет отправился в очередной разбойничий налет, он заметил необычно красивый домик.

— Как ты посмел ослушаться? Кто разрешил нарушить заведенный по моему приказу порядок? Посмотрите! — Трафарет картинно протянул руку и указал на соседние домики. — Они все одинаковые. Никто никому не завидует. У него одно окно, и у него, — Трафарет указывал то на дом Горбыля, то на дом Ивы. — Все живут в одинаковых домиках, и у всех одинаковые мысли, а когда одинаковые мысли — страной легче управлять.

— Разве это плохой дом? — попробовал возразить Карай. — Мне он очень нравится.

— Не возражать. Сейчас же разрушить дом! — приказал Трафарет.

Но Карай не сдавался.

— Я сшил вам прекрасные туфли, — Карай метнулся к окну и, схватив с подоконника готовые туфли, преподнес их правителю. — Как раз по ноге: и красивы, и мягки, и удобны.

Трафарет сбросил с ног старые туфли и мгновенно влез в новые. Топнул одной ногой, потом другой и щелкнул языком от удовольствия. Карай успокоился. Туфли Трафарету понравились. Наверное, он пожалеет и не будет ломать его дом. А властелин прошелся по улице в новых туфлях, вернулся и милостиво проговорил:

— Я прощаю тебя, и поэтому наказание будет очень мягким. Я не сожгу тебя, но дом, нарушающий мои законы, будет уничтожен.

Трафарет надул щеки, выпятил губы, и под горячим потоком воздуха слетела крыша, обвалился потолок, зашатались и рухнули стены.

Сапожник Карай остался без крова.

 

ШАГОСЧЕТ

Петрушка теперь почти целые дни проводил на кухне. То его заставляли чистить большие глиняные горшки, в которых повар кипятил Трафарету чай, то очищать дымоход от сажи или выбрасывать из очага золу. Самое трудное было, пожалуй, готовить топливо. Деревьев в пустыне не было, кроме небольшой саксауловой рощи, которая была недалеко от селения Трафарета. И каждый день в путешествие за дровами отправлялось несколько дровосеков. Они с корнями вырывали тонкие деревца и приносили к дому Трафарета. Петрушке приходилось рубить эти короткие корявые стволы и ветки. Так что мальчик почти всегда был занят, очень уставал. И все-таки каждый вечер, когда он поднимался на свой чердак, мальчик долго стоял у окна, смотрел и думал: «Откуда легче всего убежать? Как лучше найти дорогу домой? Не может быть, чтобы не нашлось здесь доброй души, которая помогла бы мне уйти из плена». И вот однажды он дождался подходящей минуты. Повар сварил обед и прилег подремать тут же возле очага. Мальчик, делая четырехвершковые шаги, благополучно пересек длинный коридор и приблизился к воротам.

— Послали к дровосекам. На кухне кончились дрова, — сообщил Петрушка одетому в желтое стражнику.

Стражник открыл ворота и посторонился. Мальчик вышел на улицу и задумался: в какую сторону направиться? Вдоль стены, сходясь под углом друг к другу, расположились домики. У всех было по маленькому окошку, по четыре трубы, но из них никогда не шел дым. Теперь-то Петрушка знал, что печи во владениях Трафарета топились только в доме самого хозяина, а простые жители не имели права сжечь и щепку. Пыль, перемешанная с песком, покрывала все: и дворы, и улицы, оседала на черепичных крышах домов.

Петрушка брел наугад. Прошел один дом, второй, третий. Он надеялся, что дальше от дома Трафарета жители добрее. Наконец, в четвертый дом решил постучать. Оглянулся по сторонам: кажется, никого нет. «Ура, никто не заметил, что я ушел!» Петрушка легонько постучал в окно. Окно отворилось, выглянул портной в желтой тюбетейке, в желтой рубашке, в желтом фартуке с иглой в руках.

— Помогите, пожалуйста. Не найдете ли для меня три лепешки и три кружки воды, — тихо сказал мальчик.

— И рад бы дать, — зашептал портной. — Да нет у нас ни капли воды, и лепешек тоже нет. Ведь всем нам дают только по кружке воды и по одной лепешке в день: поесть не хватает и утолить жажду нечем, не только запасы делать.

— Извините, — сказал Петрушка и постучался в следующий дом.

Там ответили то же самое.

В последнем доме он уже не спрашивал лепешек и воды, а только спросил, как выбраться из пустыни. Ему показали рукой на север и добавили, что из пустыни не выберешься.

— Узнает Трафарет, что убежал, догонит и сожжет.

— А я попробую, — упрямо тряхнул головой Петрушка и пошел. Сначала медленно, а затем быстрее и быстрее. Где тут думать о шагах длиной в четыре вершка, когда нужно было убежать подальше!

Мальчик летел, как на крыльях, и не оглядывался. Он думал, что Шагосчет его не видел. Но, оказывается, Трафарет строго-настрого наказал Шагосчету следить за Петрушкой. И когда мальчик вышел из дома Трафарета, Шагосчет отправился за ним. Прячась за углами, он медленно, короткими шагами переходил от дома к дому и не терял мальчишку из виду. Помощник хозяина не беспокоился, пока Петрушка шел медленно.

Но вот шаги его удлинились, и Шагосчет заподозрил неладное.

— Постой, постой! Ты нарушаешь закон! — крикнул он.

Догадавшись, что его заметили, мальчик побежал еще быстрее.

— Держи мальчишку! Он хочет убежать! — позвал Шагосчет на помощь Словолова, который проходил мимо. И они вместе стали ловить Петрушку. Но увы! Несмотря на длинные ноги, Шагосчет все равно делал шаги только в четыре вершка. А Петрушка мчался прыжками и уходил все дальше и дальше. Тогда слуги поняли, что им не догнать мальчика, и повернули обратно. Беглец сразу догадался, что они позовут Трафарета.

И Трафарет его сожжет. «Что делать? Как спастись?» — остановился Петрушка. Находчивость опять пришла ему на выручку. Он понесся к дому Трафарета.

Усталые и разозленные прибежали помощники к своему повелителю.

— Петрушка убежал! Петрушка! — хором доложили они. — Идет на север через пустыню.

— Почему не поймали? — сурово спросил Трафарет. — Нужно было поймать и привести.

— Мы делаем шаги только в четыре вершка, а он мчится, как стрела, — объяснил Шагосчет.

— Где нам за ним угнаться? — подхватил Словолов.

— Сейчас я его догоню. Я его сожгу, негодного мальчишку, — прорычал Трафарет и соскочил с места.

В два прыжка он пересек коридор и мимоходом заглянул на кухню. На самой дальней скамейке Петрушка, измазанный сажей, ожесточенно тер мочалкой закопченный горшок. Синий колпак с колокольчиком, который он носил, лежал рядом на скамейке, а рыжие волосы торчали во все стороны. Повар положил на кирпич половник и поклонился Трафарету.

— Будет заказ на ужин?

Трафарет плюнул с досады и повернулся к помощникам, которые шли следом.

— Эх, вы, убежал, говорите, Петрушка, а он сидит и горшок чистит.

Шагосчет еще больше ссутулился. Словолов захлопал ушами, но промолчал.

— Смотрите у меня! — пригрозил Трафарет. — Следите за каждым жителем, глаз не спускайте. Присматривайте да прислушивайтесь.

— Слушаем! — снова поклонились помощники.

Когда Трафарет ушел, они недоуменно поглядели друг на друга. «Как же это так? Бежал Петрушка в пустыню, а очутился на кухне!» Им и в голову не пришло, что Петрушка, как только они скрылись за углом, обогнул с другой стороны дом Трафарета, прошмыгнул мимо стражника в ворота, успел забраться на кухню, вымазаться сажей и взяться за горшок.

 

ВСТРЕЧА

Ванька-Встанька с дочерью и Аленкой двинулись напрямик через степь. Чем дальше они шли, тем больше было желтой травы, тем меньше зелени. Воздух казался горьковатым от множества кустов полыни, которая серыми островками выделялась среди желто-зеленой травы. Жара становилась сильнее. Ручьи и речки почти не встречались. Исчезли даже тонкие болотца, которые прежде попадались в низинах. А без воды далеко не уйдешь. Ванька-Встанька хранил воду в кожаном бурдюке и каждый вечер крепко завязывал его, боясь потерять хоть каплю. Так они и шли: с утра пораньше — и до полудня. В полдень отдыхали, а потом снова в путь до вечера.

Однажды уже во второй половине дня Аленка заметила вдали на невысоком холме неподвижную фигуру.

— Смотри, что ты там видишь? — спросила она Матрешку.

— Где?

Матрешка приподнялась на цыпочки, приставила ладонь к глазам, но ничего не увидела. Ванька-Встанька поднял дочь на руки, и теперь уже ясно можно было рассмотреть, что невдалеке от дороги, раскинув руки, кто-то лежит.

— Ой, это, наверное, Киря, — пискнула Матрешка, спрыгнула на землю и побежала со всех ног к холму. Но как она не старалась, Аленка прибежала раньше нее. Это, действительно, был Киря. Обессилевший, весь оборванный, грязный, он лежал под репейником.

— Поздно. Он, наверное, умер, — заплакала Матрешка.

Ванька-Встанька налил в кружку воды и слегка брызнул на Кирю.

Мальчик открыл глаза и пошевелился. Ванька-Встанька брызнул еще раз, и Киря слабо прошептал:

— Где я?

— Ты среди друзей, — ответила Матрешка. — Мы тебе очень рады.

Аленка поднесла ко рту мальчика целую кружку воды. Киря жадно

выпил и умоляюще посмотрел на Аленку. Девочка попросила Ваньку-Встаньку налить еще кружку, и Киря тоже выпил. Ванька-Встанька укоризненно покачал головой. Он видел, что запасы воды тают, но отказать в

помощи пострадавшему у него не хватило сил.

— Куда ты идешь? — спросила Матрешка.

И Киря рассказал, что он возвращается домой, что не хочет больше жить на юге.

— А как же волшебная яблоня?

— Я обязательно выращу волшебную яблоню, — пообещал Киря,

— только сначала я пойду вместе с вами бороться с Трафаретом, а когда вернемся домой, буду учиться у мастера Трофима.

— Вот это правильно, — поддержала Матрешка. — Мастер Трофим часто рассказывал нам, как можно вырастить любое растение. Другого такого садовода не найти. Дедушка Трофим говорил нам, что мог бы вырастить и волшебную яблоню, но сначала надо победить Трафарета, и поэтому он взялся выращивать семена чудесной сосны.

 

СЛОВОЛОВ

Ярко-красная рубашка, зеленые штаны и синий колпак с колокольчиком очень бросались в глаза во владении Трафарета. Петрушка однажды выпросил у повара старую одежду, и, вспомнив уроки мастера Трофима, он перешил ее так, что она оказалась ему впору. И теперь мальчик почти ничем не отличался от любого жителя страны Трафарета. С тех пор он стал украдкой уходить из дома, бродить по улицам и тайком разговаривать с пленниками Трафарета, наблюдать их жизнь. Но сколько бы он ни ходил по улицам, всюду он слышал, примерно, такой разговор.

— Здравствуй, Карай, — говорил при встрече с сапожником Караем водонос Горбыль.

— Здравствуй, только плохо, — отвечал Карай и печально махал рукой.

Сначала Петрушка ничего не понимал из этих разговоров, но потом стал догадываться. И когда слышал, как портной говорил дровосеку: «Несу рубашку… воды», — то Петрушка понимал, что на обычном языке это значит: «Сшил новую рубашку и несу ее Трафарету. Воды не хватает, хочется пить». Разве выразишь эти мысли в семи словах! Вот и приходилось перескакивать с пятое на десятое, и собеседники часто не понимали друг друга. Мальчику их даже жалко становилось. Петрушка возненавидел Словолова, который, хлопая ушами, расхаживал по улицам и задерживал всякого, кто произносил больше семи слов.

— Подожди, — говорил Петрушка. — Я тебе отплачу.

И вот однажды ему снова удалось выскользнуть из дома Трафарета. Повар в это время спал, а Шагосчет куда-то отлучился. Навстречу мальчику шли сапожник, дровосек и портной. А сзади, растопырив уши, крался Словолов. Казалось, вот-вот он положит руку на плечо кому-нибудь из приятелей и скажет:

— Восемь слов, наказать.

Петрушка сморщил нос и пропел:

Пока Петрушка произносил первые семь слов, Словолов не обращал на него внимания, но когда он услышал восемь, девять, двадцать четыре…, он оставил в покое сапожника с портным и дровосека.

— Двадцать четыре слова — наказать, — повернулся он к Петрушке и хотел ему положить руку на плечо.

Петрушка отскочил и снова запел:

И мальчик опять пропел песенку до конца. Пока он пел, Словолов подошел к нему почти вплотную, вцепился в руку и прошипел:

— Двадцать пять слов. Наказать!

Мальчик дернул руку, и снова отскочил в сторону и запел в третий раз.

Сапожник, портной, дровосек внимательно слушали. К ним присоединился водонос, подошел каменщик, и тут Словолов не выдержал.

— Ты сказал много слов. Ты нарушил закон. Я отведу тебя к хозяину, и тот тебя сожжет! — закричал он тонким, каким-то не своим голосом.

Портной, сапожник и дровосек одновременно протянули руки, положили их на плечо Словолова и в один голос сказали:

— Пятнадцать слов. Наказать!

— Я ругал этого оборвыша, — Словолов указал пальцем на Петрушку. — Он нарушил закон.

Трое жителей сильнее сжали плечо Словолова.

— Пятнадцать слов. Наказать!

Они почти силой повернули Словолова в сторону дома Трафарета и повели к воротам. Петрушка благоразумно скрылся и тихонько пробрался на свое место в кухне. А дровосек, сапожник, портной привели Словолова прямо к Трафарету.

— Кто такие? — строго спросил он.

— Пятнадцать слов. Наказать! — все трое показали на Словолова.

Словолов съежился, втянул голову в плечи и задвигал ушами.

— Это другой сказал, — пробовал объяснить Словолов. Он хотел назвать нарушителя закона, но от страха имя мальчика вылетело у него из головы.

Трафарет оглядел пришедших и попросил повторить. Они сказали опять:

— Пятнадцать слов. Наказать! — и подтолкнули вперед Словолова.

Трафарет, наконец, понял:

— Вот, оказывается, почему так много нарушителей закона. Ты сам первый его нарушаешь, — рассердился он на своего помощника. — Дыхомер, привяжи его к столбу. Пусть постоит день без пищи и воды.

Сапожник, портной и дровосек ушли очень довольные: им удалось с помощью переодетого Петрушки наказать ненавистного Словолова.

 

ПОЖАР

Идти становилось все труднее и труднее. Даже выносливый Ванька-Встанька иногда замедлял шаги, Киря и Аленка прихрамывали, и только одной Матрешке было хорошо. Она совсем не могла идти. Она бы затерялась в высокой траве, поэтому Ванька-Встанька нес её в кармане. И когда Матрешке надоедало сидеть одной в темноте, она просила, чтобы ее пересадили на плечо Кири, который рассказывал ей о том, как он жил на юге. Путники медленно пробирались к пустыне.

Безотрадная картина окружала их. Пыльный пожелтевший ковыль, серые колючки, местами желтоватые солончаки наводили уныние. Путникам казалось, что они идут и идут по одному и тому же месту. И только всё усиливающаяся жара показывала, что они продвигаются на юг. Уже несколько раз Аленка предлагала Ваньке-Встаньке:

— Давай начнем сажать волшебный лес. Тогда вырастут большие сосны, станет прохладно, и нам не придется мучиться от жажды.

И Ванька-Встанька каждый раз терпеливо объяснял, что надо подождать, что семян мало и если они израсходуют их в пути, для пустыни ничего не останется.

Привалов ждали с нетерпением; на каждой ночевке Ванька-Встанька, вспомнив свою былую воинскую выучку, назначал дежурных. В эту ночь охранять сон товарищей досталось Кире. Подложив под голову руки и что-то бормоча во сне, вытянулась на траве Аленка. Ванька-Встанька, устроив Матрешку на поле своей куртки, тоже заснул. И только Киря сидел, и нехорошее предчувствие почему-то сжимало его сердце. Он смотрел на темное небо, затканное яркими звездами, и всем телом ощущал горячие порывы ветра.

«Не иначе Трафарет близко», — подумал Киря и осмотрелся. Взошла луна и осветила все вокруг призрачным голубым светом. И вдруг Киря опять почувствовал на своем лице горячий порыв ветра. «Правда, Трафарет», — он опять оглянулся. Казалось, никого вокруг не было. Тихо, тихо было всюду, даже стрекотание кузнечиков прекратилось. Потом где-то справа раздалось легкое потрескивание. Затем такой же треск послышался сзади. Мальчик обернулся и увидел длинные языки пламени, взметнувшиеся вверх. А за этой стеной огня промелькнула зловещая фигура Трафарета.

«Хочет сжечь нас. Думает, что спим», — подумал Киря, и страх поднял его на ноги.

— Горим! — завопил он.

Ванька-Встанька мгновенно вскочил. Сунул в карман Матрешку, схватил бурдюк с водой и бросился бежать. Но куда? Справа и сзади бушевало целое море огня. Сухая трава, колючки трещали в жарком пламени, и черными клубами дым стлался впереди огня. А искры с треском взлетали к небу.

— Сюда, за мной! — махнул рукой Киря.

Ванька-Встанька побежал на голос, но потом оглянулся. Аленка спросонья не могла понять, что случилось, протирала кулаками глаза и в дыму не могла никого разглядеть.

— Пожар! Аленка! Беги скорее! Вот сюда! Сюда! — Ванька-Встанька схватил Аленку за руку и побежал за Кирей. Каким-то чудом он находил дорогу в этом уже сплошном море огня, и только думал: «Как бы выбраться? Скорее бы выбраться…» Уж он-то знал, как страшен бывает пожар в степи, когда огненная полоса движется все вперед и вперед, сжигая все на своем пути и оставляя позади мертвую черную пустыню. Ветер прекратился. Огонь стал отставать. Понемногу остались позади клубы дыма и едкий запах.

В этот день, несмотря на тяжелую ночь, они шли, не отдыхая. А на привале, когда Ванька-Встанька уже раздал по нескольку глотков воды, Киря рассказал о том, как он не спал во время дежурства, как он первый заметил огонь, как разбудил всех и указал правильную дорогу.

— Ты настоящий герой. Ты спал нас, и мы обязаны тебе жизнью, — говорила Матрешка и с гордостью смотрела на Кирю.

А Киря встряхивал волосами и снова начинал рассказывать, как он услышал легкое потрескивание справа, потом за спиной, и снова все повторялось сначала.

«Как жаль, — подумала Аленка, — что я не дежурила в эту ночь. Я бы, конечно, тоже все заметила и поступила так же, но я бы никогда не стала бы хвастаться».

Ванька-Встанька тоже слышал рассказы Кири, но не делал замечаний. Прежде чем лечь спать, он сказал:

— Ты поступил правильно. Всегда надо помогать товарищам. Так должен поступать тот, кто честен.

Аленка кивнула головой. А Матрешка восхищенно смотрела на Кирю и не могла отвести от него глаз. Он казался ей в эту минуту таким скромным, таким мужественным и таким прекрасным…

 

СНОВА КОПИЛКА

Обязанностей у Петрушки в доме Трафарета становилось все больше и больше. Сначала ему поручили чистить горшки, чашки и помогать повару, потом заставили вытряхивать белые циновки, потом подметать пол и убирать мусор из комнаты. И последнюю обязанность Петрушка всегда выполнял с удовольствием. Он собирал со всех комнат Трафарета обрывки бумаги, клочки ваты, комки грязи и даже обрывки ниток. С завидной тщательностью он складывал все это в совок и торжественно нес к урне.

А урной, как вы, вероятно, помните, служил у Трафарета Копилка. Петрушка знал, что Копилка добровольно пришел к Трафарету в надежде заработать побольше золота и драгоценных камней, поэтому мальчик старался доставить ему как можно больше неприятностей. Держа совок в вытянутой руке, он приближался к Копилке и, помахивая маленькой метелкой, высыпал из совка мусор прямо в широкую щель в голове.

— Ты слышишь, как звенят, ударяясь друг о друга, золотые монеты?

Копилка старался отодвинуться подальше, но Петрушка был проворнее и не отходил до тех пор, пока не высыпал в туловище Копилки весь совок. Тяжело переступая ногами, Копилка шел к мусорной яме. Там он, как заправский акробат, делал стойку на руках, дрыгал в воздухе ногами. Мусор вываливался в яму. Но на следующий день все начиналось сначала. Петрушка опять подходил к нему с совком и говорил шепотом, чтобы никто не слыхал, кроме Копилки:

— Сегодня уважаемый Копилка вы получите изумруды. Посмотрите, как сверкают на солнце эти драгоценные камни. Они переливаются зеленовато-серыми искрами.

— Какая шлифовка, какие грани, — не унимался мальчик, подходя к Копилке все ближе и ближе. — Вы только посмотрите. Да этому камню цены нет! Возьмите его поскорее.

Петрушка отставлял руку в сторону и метелкой, как указкой, указывая на груду пепла и несколько угольков.

Петрушка высыпал золу и угли в туловище Копилки, и тому снова приходилось отправляться к мусорной яме.

— Избавьте меня от этого мальчишки! — воскликнул Копилка однажды, когда хозяин проходил мимо него.

Но Трафарет не обратил на крик никакого внимания. Тогда Копилка упал перед хозяином на колени и стал жаловаться, что Петрушка издевается над ним, что он все время бросает в него мусор, и ему часто приходится ходить к помойной яме, чтобы вытряхивать сор.

— Вот и хорошо, — довольный, рассмеялся Трафарет. — В моем доме станет меньше мусора.

— Разрешите немного слов! — протянул Копилка руки к Трафарету.

— Ну, говори.

— Я так не могу, — продолжал жаловаться Копилка. — В моем прекрасном полом туловище побывали и огрызки яблок, и обглоданные кости, и солома. Так нельзя. У меня внутри могут завестись мухи или появиться плесень.

— Ходи чаще вытряхиваться, — невозмутимо посоветовал Трафарет и ушел в другую комнату.

А Копилка так и остался лежать на полу, грязный, жалкий, обиженный на всех, кроме себя. Потом он встал и безучастно поплелся на свое место у двери.

И опять Петрушка каждое утро набивал туловище Копилки всяким мусором. А когда мусора не хватало, специально бегал за соломой или за песком. Однажды Петрушка даже бросил в Копилку серебряные ложки — обеденный прибор Трафарета. Их хватились и стали искать, обшаривая все кругом. Пропажа, конечно, нашлась у Копилки.

— Я не брал эти ложки. Зачем они мне? — оправдывался он, но ему никто не поверил. Ведь все знали, что Копилка добровольно пришел служить Трафарету, он во сне и наяву мечтал о драгоценностях.

— Как только земля носит того, кто добровольно пришел служить Трафарету, — морщась, сказал повар.

 

БЕЗ ВОДЫ

Путешественники двигались все дальше и дальше на юг. Они брели медленно и часто останавливались отдыхать. Ванька-Встанька по-прежнему нес Матрешку в кармане. Аленка шла следом, прихрамывая. Киря пожалел девочку. Он подобрал на дороге сухую сучковатую палку и протянул Аленке.

— Возьми, тебе легче будет идти.

Девочка взглянула на Кирю с благодарностью. «Оказывается, правду Матрешка говорила. Он добрый, — подумала она, но ничего не сказала.

У нее пересохло горло, и слова не шли с языка. — Вот придем на привал, Ванька-Встанька напоит нас, и тогда я скажу Кире что-нибудь хорошее-хорошее». Аленка вспомнила дом. Как хорошо и прохладно было в саду у мастера Трофима, где приветливо шумели деревья, а осенью терпко пахло антоновкой. «И зачем я пошла в этот далекий трудный путь, — рассуждала она. — Разве не было кого-нибудь другого, кто мог бы пойти?

А я сидела бы дома в прохладе, и не болели бы натруженные ноги и не пересыхало бы горло от жажды». Девочке тут же стало стыдно своих мыслей, и она оглянулась на Кирю, а потом на Ваньку-Встаньку, как будто боялась, что они узнают о ее малодушии.

Вечером остановились на привал. Разожгли костер. Ванька-Встанька налил каждому четверть кружки воды. Все пили с наслаждением, стараясь растянуть удовольствие. И, конечно, никто не напился досыта. Что же поделаешь? Ведь воды осталось так мало. Только Матрешка никогда не жаловалась, что ей хочется пить. Ей, малышке, воды всегда хватало. Иногда она отдавала свою порцию Кире. Правда, сначала она предлагала Ваньке-Встаньке, но тот отказывался.

В эту ночь дежурить пришлось Матрешке. Все заснули, и она сидела тихо, почти не шевелясь. Киря тоже не спал. Он лежал на спине с открытыми глазами и время от времени вздыхал.

— Почему ты не спишь? — подошла к нему Матрешка.

— Никак уснуть не могу, — ответил тот. — Хочешь, я за тебя подежурю. А ты ложись.

Матрешка долго отнекивалась, но Киря так уговаривал, уверял, что он не хочет спать, — и девочка согласилась.

— Я только на минутку. Через час разбуди. Хорошо? — сонно пробормотала она и, забравшись к отцу на плечо, заснула.

Рассвет наступил быстро. В небе занялась розовая заря, потом она охватила полнеба и заполыхала ярким малиновым отблеском. Взошло солнце, огромное, горячее, обещающее жаркий день. Первой проснулась

Аленка. Она облизала пересохшие губы, протерла глаза и подумала: «Хорошо бы сейчас умыться холодной чистой водой». Но об этом даже нечего было мечтать. Она приподнялась на локте и стала ждать, когда проснется Ванька-Встанька. Ей не хотелось его будить. Следом за Аленкой открыла глаза Матрешка, потом проснулся Киря. Последним поднялся Ванька-Встанька. Ему тяжелее всех приходилось в пути, и он старался хотя бы сном восстановить свои силы. Первым делом он потянулся к бурдюку с водой и испуганно охнул. Воды в бурдюке не было. Бурдюк валялся на боку. Пробка была вытащена и лежала рядом на песке.

— Воды нет, — срывающимся голосом произнес он. — Кто выпил воду? Ведь воды оставалось еще кружки четыре.

Все молчали.

— Ты не знаешь, Матрешка, кто выпил воду? Ведь ты вчера дежурила. Неужели ты выпила одна? — угрожающе произнес отец.

— Я не пила, папа, — ответила Матрешка и обратилась к Кире: — Ты не видел, кто это сделал? Ты дежурил вместо меня.

— А я заснул нечаянно, — опустив глаза, объяснил Киря.

— Кто же мог выпить? — возмущался Ванька-Встанька.

— Может быть, Аленка, — подсказал Киря. — Девчонки они такие: чуть трудно — сразу захнычут и могут сделать что угодно.

Аленка даже задохнулась от гнева.

— Ты… Ты. Как смеешь ты так говорить! Ты сам выпил! — запальчиво крикнула она и хотела броситься на Кирю, но Матрешка подпрыгнула, дернула Аленку за подол платья и запищала тонко и пронзительно:

— Ты не смеешь говорить так о Кире. Он хороший. Он нас от пожара спас. Из огня вывел.

— Это Аленка воду выпила, — обрадованный поддержкой повторил Киря. — Больше некому.

Девочка хотела что-то сказать, но Ванька-Встанька прекратил ссору.

— Будет вам ругаться. Воды все равно нет. Собирайтесь. Нам пора идти.

Молча, не глядя друг на друга, путешественники тронулись в путь. Шуршал песок. Изредка похрустывала под ногами трава. Высоко-высоко в небе парили орлы. Холмистые песчаные просторы казались бесконечными.

 

ТУГИЕ ВОРОТНИЧКИ

Три помощника собрались в огромном зале дома Трафарета. Сюда же Трафарет вызвал двух портных, которые жили в поселке. Больше портных в поселке не было.

— Я хочу осчастливить своих жителей и предлагаю сшить всем новую одежду. Она будет одинаковой, как и все в нашей пустыне. Цвет у неё будет яркий, как прекрасный песок на барханах, и смотреть на нее будет радостно.

Несколько минут помощники молчали. Шагосчет решился первый:

— Жители будут благодарить за этот новый подарок. Я предлагаю, чтобы штаны и брюки были длинные-предлинные. Это заставит жителей ходить медленно, и никто не будет нарушать закон о четырехвершковом шаге.

Шагосчет заносчиво оглядел собравшихся: «Вот, мол, какой я! У меня предложение важное». — Повертел маленькой головой на длинной шее и сел на место.

Трафарет одобрительно кивнул.

— А я советую сделать у рубашек узкие воротнички, — сказал Слово-лов. — Они будут туго стягивать горло, и жители не смогут много разговаривать. Еще хорошо бы сшить одинаковые колпаки. Они станут спускаться всем на глаза, и куклы ничего не будут видеть. А если ничего не увидишь, не станешь возмущаться, и наступит в нашей стране полное спокойствие.

— Мне нравятся ваши предложения, — поддержал хозяин. — А то последнее время куклы слишком много болтают. А дома говорят больше семи слов, и ты, Словолов, не слышишь. Да и вдыхают больше меры воздуха. Плохо ты следишь за ними, Дыхомер.

Тщедушный Дыхомер поднялся, по привычке втянул голову в плечи и начал:

— Хорошо бы сделать длинные рукава. Куклы будут делать меньше движений и меньше вдыхать воздуха.

— Вы слышали? Приказываю немедленно приступить к работе, — распорядился Трафарет, и два портных принялись за дело. В помощь им хозяин выделил Петрушку, но работа двигалась медленно. И тогда к делу приставили дровосека Иву и сапожника Карая. Портные мелом чертили на материале рукава, воротнички, правые и левые штанины. Дровосек рубил материю прямо острым топором, а сапожник сшивал ее толстой сапожной иглой. Петрушка гладил одежду круглым деревянным катком, а потом складывал.

Через четыре дня трафаретная одежда была готова.

Всех жителей одели в новый наряд, и на улице стало твориться невообразимое. Жители запинались, падали, запутывались в рукавах, поправляли сползающие на глаза колпаки. Но никто не говорил ни слова и не смеялся. Трафарет радовался. «Давно бы так, — рассуждал он. — Все сразу успокоились, не слышно ни охов, ни вздохов, ни длинных разговоров. Кругом тишина и порядок».

Три помощника тоже одели новый наряд и вышли на улицу, чтобы приступить к своей работе. Но что же они могли сделать? Длинный Шагосчет согнулся пополам, хотел ухватиться за длинные штаны, чтобы поднять их, но запутался в длинных рукавах и упал при первом шаге. Попытался встать, но наступил на правую штанину и снова шлепнулся.

— Тьф-у, ты, пропасть! — выругался он. — Как-нибудь на четвереньках доползу до кружечника.

И верно: дополз, а там сел у бассейна и просидел весь день, ожидая своей порции воды. Ему даже понравилась эта новая одежда. Не нужно было рыскать по поселку и измерять шаги у каждого жителя. Настали для него счастливые времена. Юркий Дыхомер вывалился из дома осторожно и сумел пройти только четыре шага, но тут свалился и пополз обратно домой. С трудом забрался на крыльцо, запер на крючок двери, надел старую одежду и весь день никуда не выходил. Самым аккуратным оказался Словолов. Как ни трудно было, но он добрался до дома Трафарета и сразу же позавидовал Копилке, потому что на нем не висела трафаретная одежда. Копилка по-прежнему стоял в углу и служил мусорным ящиком. А кто же тратит материю на одежду для урны! Словолов присел около Копилки и даже подумал: «А не поменяться ли с ним местами? По крайней мере, воротничок шею жать не будет!»

Пока Словолов сидел возле Копилки и завидовал этому мусорному ящику, Трафарет ждал обеда. Обед не несли. Хозяин пересек два раза с угла на угол комнату и сам отправился на кухню. Повар, одетый в новую желтую форму, варил борщ. Но как он его варил! Поминутно поправляя сползающий на глаза колпак, он тянулся то за солью, то за перцем, то за луком, и никак ему в руки не попадало то, что нужно. Вместо лука у него в руке оказывалась нечищеная картофелина, вместо перца — чернослив, а вместо соли — сахар. Непомерно длинные рукава купались в кастрюле, и повар поминутно отжимал их прямо в борщ. Хозяин постоял в дверях кухни, поморщился и ушел обратно. Следом за ним, неся на вытянутых руках большое глиняное блюдо, плелся Петрушка. За ним тянулась извилистая борщевая дорожка.

— Наконец-то борщ! — Трафарет отхлебнул из блюда большой деревянной ложкой и плюнул.

Борщ был сладкий, как чай. В нем плавали обрывки рукава, какая-то мочалка и картофельная шелуха. Трафарет схватил блюдо обеими руками и ухнул о косяк двери.

Блюдо разлетелось. Брызги малинового борща окрасили новую одежду Петрушки. Трафарет ринулся на кухню.

— Что ты сварил? — зашумел он на повара. — Это не борщ!

— Не знаю, что сварил, — выдавил повар. Узкий воротник мешал ему говорить.

— Громче говори!

— Не могу, — прохрипел повар и указал рукой на горло. Трафарет сделал широкий шаг, рванул воротничок и обрывок материи остался в его руках.

— Говори, что сварил! — снова повторил хозяин.

— Я ничего не вижу, — объяснил повар. — Колпак лезет мне на глаза, и я не знаю, что брать на столе. Длинные рукава попадают в кастрюлю.

— Сними эту одежду и вари борщ снова!

Повар с готовностью сбросил с себя штаны и рубашку, в миг натянул старую одежду, и в печке весело заплясал огонь.

После позднего, но хорошего обеда Трафарет захотел поспать.

— Эй, гардеробщик! — позвал он. — Подай-ка свежую чистую простыню.

— Сейчас, сию минуту.

Коренастая большеголовая фигура проковыляла к шкафу, раскрыла дверцу и уткнулась в бельё. Трафарет ждал. Он слышал, как гардеробщик пыхтел, шелестел и скреб.

— Что ты там копаешься? — не выдержал Трафарет.

— Я… я…

— Да скоро ты там?..

Ответа не последовало. Там слышалось все то же пыхтение, сопение и шорохи.

— Долго я буду ждать? — опять спросил Трафарет и снова не услышал ответа.

— В конце концов Трафарет схватил гардеробщика за шиворот, повернул к себе лицом.

— Я не слышу. Колпак мал для моей головы, зажал мне уши. Я ничего не слышу, — пропищал гардеробщик в страхе. Он даже позабыл, что можно говорить только семь слов. Разгневанный Трафарет, конечно, не заметил это нарушение. Он сдернул колпак с гардеробщика, и пришлось второму жителю одевать старую одежду.

Но беды на этом не кончились. Трафарету не принесли сапоги, потому

что сапожник не мог взять в руки шило. В умывальник не налили воды, потому что водонос, запнувшись за камень, уронил ведра и вода разлилась. И в заключение Трафарету пришлось спать без ужина. Оказывается лепешечник, который охранял продовольствие, не смог открыть замок в кладовке, и повар не получил продукты.

— К черту новую одежду! — воскликнул Трафарет и испугался: не услышал ли кто? Если он сам, правитель, говорит так, то что же остается делать жителям?

Трафарет долго ворочался на постели и мучительно думал: «Придется снять новую одежду. Наверное, хватил лишнего… Нет, не сниму». А на утро он собрал жителей около бассейна и объявил:

— Я разрешаю отпороть узкие воротнички, обрезать штаны, укоротить рукава у рубашек. Но не думайте, что я против однообразия. Только однообразие ведет мою страну к счастью.

— Не надо обрезать рукава и брюки, — сказали ремесленники. — Нам очень понравилась новая одежда. В такой одежде очень хорошо отдыхать. А за кружкой воды да за одной лепешкой мы как-нибудь и в этой одежде приползем.

Трафарет ничего не ответил. Он приказал выстроиться всем в шеренгу, и портные большими ножницами стали отхватывать куски от длинных рукавов и брюк.

 

ЗА ХОЛМОМ

Аленка была уверена, что воду выпил Киря, и глядела на него с презрением. А Матрешка защищала его.

— Если ты мне подруга, — говорила она Аленке, — не обвиняй Кирю. Он хороший. Мы обязаны ему жизнью. А пробку из бурдюка вытащил какой-нибудь зверек.

Чтобы не ссориться, Аленка не возражала. Она только не могла смотреть на Кирю. Если в пути они оказывались рядом, девочка забегала вперед и шла возле Ваньки-Встаньки. Вперед продвигались очень медленно. Все шли хмурые, печальные и не мечтали вслух о том, как они одолеют Трафарета, как зацветут в пустыне сады, закачаются густые хлеба. Только Матрешка по-прежнему беспечно болтала о том, как они доберутся до владений Трафарета, как сплошной стеной посадят вокруг них вечно шумящий лес, как вернутся в родной город и пойдут вместе учиться к дедушке Трофиму выращивать чудесные яблоки. Ведь все равно им не найти учителя лучше, чем мудрый мастер Трофим.

Снова день сменялся ночью, ночь — жарким днем. А они шли и шли, по-прежнему останавливаясь только ночью. И опять по очереди дежурили. Аленке приходилось дежурить две ночи подряд. Почему? Да просто потому, что она не доверяла Кире, а когда он дежурил, не смыкала глаз. Слова Матрешки, что Киря их спаситель, ее не убеждали. Она часто задумывалась о том, где Киря пропадал и каким образом попался им навстречу в степи. Вот и сейчас Аленка лежала с открытыми глазами и глядела на потухающие угли костра. Киря сидел неподалеку от девочки на корточках и помешивал угли прутиком, изредка поднимая глаза на Аленку. На душе Аленки было тревожно, как будто она чувствовала близкое несчастье. Она еще раз оглянулась на Кирю, закрыла глаза и притворилась спящей.

Киря немного посидел у костра, потом подошел к Аленке, склонился над ней, прислушался к ровному дыханию, и, воровски оглядываясь, побежал к холму. Этот холм Аленка заметила еще вчера: он показался ей днем огромным на фоне светлого неба, а теперь, вечером, холм выглядел зловещим, почти растворившимся в черном ночном небе. Киря, пригнувшись, взбежал на вершину холма и исчез за нею. Аленка бесшумно поднялась и побежала следом. У самой вершины холма она легла на песок и поползла. На вершине холма никого не было. На склоне его в призрачном свете луны девочка увидела две фигуры. Кто это? Девочка поползла быстрее. Вот она совсем уже недалеко от них. Спиной к девочке прямо на песке сидел кто-то большой коренастый, а перед ним, беспомощно жалко, переступая с ноги на ногу, стоял Киря. Он продолжал разговор, середину которого и услышала Аленка.

— Ты помнишь, как я принес тебя, накормил и напоил в моем доме. Тогда ты говорил, что сделаешь для меня все, выполнишь любую мою просьбу, — звучал низкий незнакомый голос.

— Я все выполню. Все сделаю, — заискивающе лепетал Киря.

— Молчи. Послушай, — оборвал его незнакомец. — Я предложил тебе носить воду из колодца, работать на меня. А ты … Что сделал ты?

Киря хотел что-то ответить, но незнакомец только рукой махнул, и снова загудел его низкий голос.

— Ты отказался работать. Ты заявил, что носить воду не станешь, что ты выполнишь мое самое важное поручение. Вот тогда я и предложил тебе достать семена волшебной сосны, чтобы мне не бояться ничего на свете. Выполнил ты мое задание? Нет, не выполнил.

— Я выпил воду, — оправдывался Киря.

— Я не посылал тебя пить воду, — снова послышался голос. — Они и без воды идут, — незнакомец повернулся в сторону лагеря путешественников, и на Аленку повеяло горячим дыханием. «Трафарет!» — испуганно сжалась она.

А Трафарет — это действительно был он — продолжал:

— Нет, ты не отнял семена. Мало того, ты помешал мне уничтожить Ваньку-Встаньку и спас их всех от огня, когда я поджег степь.

— Я себя спасал, — заплакал Киря. — Я боялся, что сгорю вместе с ними. А они просто бежали за мной.

— Не лги, — ответил Трафарет. — Поздно лгать. Ты им помогаешь, а не мне. Не нужен мне такой помощник.

— Прости меня. Испытай еще раз. Я сделаю все.

Аленка, не шевелясь, лежала на холме. Ей хотелось вскочить, броситься на Кирю и проучить его за предательство, но страх парализовал ее. И девочка не могла пошевелиться. Так бывает, когда видишь страшный сон: нужно бежать от близкой опасности, а ноги не слушаются тебя, нужно позвать за помощью, а ты не можешь выговорить и слова.

— Прости меня, — все еще шептал Киря. — Я сделаю все, все выполню.

— Иди прочь! — спина у Трафарета напряглась, и опять до Аленки донеслась волна горячего дыхания. А Киря повалился на землю и вспыхнул, как смоляной факел. Не глядя на него, Трафарет поднялся, высоко подпрыгнул и повернулся в сторону лагеря.

 

ДОПРОС

Трафарет принес Ваньку-Встаньку домой таким же способом, как Петрушку и Кирю. Опустил на землю у самых ворот, внес в комнату и швырнул прямо на середину. Слуги Трафарета Словолов, Шагосчет и Дыхомер хотели тут же посмотреть, какую добычу принес хозяин, и со всех ног бросились в его комнату. Но легко сказать со всех ног! Ведь каждый шаг приходилось высчитывать, чтобы он был не больше и не меньше, а четыре вершка. Каждый из них втайне мечтал, чтобы сделать шаг побольше, но разве рискнешь, когда за каждым движением следят настороженные глаза. Шагосчет следил за Словоловом, Словолов — за Дыхомером. А Дыхомер? Тот следил задыханием. Но как ни коротко было дыхание, как ни мелки шаги, они все же добрались до той комнаты, где, не двигаясь, лежал Ванька-Встанька. Трафарет так сильно тряхнул его в полете и так опалил, что Ванька-Встанька до сих пор не приходил в себя. А Трафарету только это и надо было.

— Дыхомер! Поищи-ка, где у него семена, — распорядился он.

Дыхомер, согнув узкое туловище, опасливо протянул руки к Ваньке-Встаньке. Провел ладонью по ноге, огляделся, посмотрел на Трафарета, как бы говоря: ничего нет. Залез в карман — пусто. Забрался в другой — тоже ничего нет. И наконец, за пазухой обнаружил кожаный мешочек с семенами. Дыхомер осторожно вытащил его и подал хозяину. Словолов и Шагосчет, напряженно вытянувшись, не сводили с мешочка глаз. Дыхомер даже забыл следить, много ли забирают воздуха, хотя отв^ волнения все дышали чаще и глубже, чем положено.

Трафарет развязал мешочек, вытащил своей волосатой лапой щепотку семян, насыпал на ладонь, понюхал, пересыпал на другую ладонь, еще раз понюхал. Осторожно высыпал обратно в мешочек, потом протянул его Шагосчету.

— На, сожги.

Забывшись, Шагосчет сделал огромный, почти полутораметровый шаг, взял семена, сделал опять такой же шаг и швырнул семена в печку. Они весело вспыхнули. Только остатки истлевшей кожи да горсточка пепла остались от многолетнего труда мастера Трофима. Все смотрели на золу, а когда она стала остывать, Словолов и Дыхомер одновременно сказали, указав пальцем на Шагосчета:

— Шагнул больше четырех вершков.

У Трафарета было хорошее настроение. Он только махнул рукой и сказал:

— Ладно уж. Это он от усердия.

А Ванька-Встанька уже пришел в себя. Он недоуменно смотрел вокруг и старался понять, куда он попал. И когда Трафарет нагнулся над ним — узнал его сразу.

— Сгорели твои семена. Видишь, один пепел остался.

Ванька-Встанька машинально схватился за внутренний карман, где

лежали семена. Их, действительно, не было.

— Поверил? — злорадствовал Трафарет. — Теперь я с тобою расправлюсь. Будешь на меня работать.

— Не буду, — сказал Ванька-Встанька.

— Заставлю.

— Все равно не буду, — повторил Ванька-Встанька.

— Сожгу, — пригрозил Трафарет.

— Ну и жги, — ответил Ванька-Встанька.

— Посидишь в сарае — одумаешься. Ну-ка, Шагосчет, отведи его, — распорядился Трафарет, а потом добавил: — Впрочем, это будет слишком долго. Я сам отведу.

Трафарет схватил Ваньку-Встаньку за плечи и, подталкивая, повел во двор. Там Трафарет открыл ногой дверь сарая, втолкнул пленника и на двери повесил тяжелый медный замок.

 

ВЗДОХИ

Трудно, очень трудно жилось подданным на земле Трафарета, П-^поэтому жители каждую минуту вздыхали. В каждом доме, на улице, во время работы, только и слышалось: «Ах! Ох! Ух!» Словом, самые разные вздохи. Сапожник Карай вздыхал глубоко и протяжно, как будто раздувались кузнечные мехи. Водонос Горбыль вздыхал коротко и глухо: он ходил, вечно согнувшись, и его грудь не могла вместить сразу много воздуха. Дровосек Ива вздыхал с громким кряканьем, точно так, как рубил дрова. Портной вздыхал неслышно, как будто шепотом. А вместе из всех вздохов можно было, наверное, составить великолепную грустную мелодию. Трафарету эта мелодия не нравилась.

И он вызвал к себе Дыхомера.

— Ты плохо работаешь, — упрекнул он. — Ты только посмотри, как часто вздыхают жители. Наверное, потому, что вбирают в легкие больше установленной меры воздуха.

— Нет, правитель, — возразил добродушно Дыхомер. Они недовольны своей жизнью. А кто недоволен или печален, тот всегда вздыхает.

— Я не потерплю, чтобы они выражали недовольство! — возмутился правитель. — Пусть завтра же не будет недовольных в моей стране. Отныне ты будешь следить за вздохами.

И на другой день рано утром был издан указ: «Каждый, кто вздохнет один раз в день, будет лишен лепешки. Кто вздохнет два раза, тому не дадут кружку воды».

Вздохи почти тут же прекратились, но не везде. Первым был наказан наш Петрушка. Он выносил из печки золу и вспомнил про своего отца мастера Трофима и волшебные семена, которые могли бы ему пригодиться. Он так задумался, что не заметил, как вздохнул.

— Ага, попался! — Дыхомер по-черепашьи втянул голову в плечи и злорадно хихикнул. — Сегодня ты будешь голодный. Тебе не дадут лепешки.

Дыхомер тут же отправился к лепешечнику, который раздавал жителям лепешки, и доложил о преступлении Петрушки. Лепешечник был рад: ему достанется лепешка наказанного мальчика. А Петрушка не тужил. На кухне он чистил горшки из-под каши и успел поесть. Но его возмущало злорадное поведение Дыхомера, и он решил ему отомстить. Весь день Петрушка обдумывал план этой мести. И поздно вечером решил его осуществить…

Когда стемнело, Дыхомер, усталый и озабоченный, приплелся домой. Усевшись на скамейку и втянув по привычке голову в плечи, он стал рассказывать жене и трем дочерям, как прошел его день.

— Видишь ли, — с придыханием вспоминал он, раскачиваясь на стуле, — пришлось мне сегодня оштрафовать Петрушку. Идет и вздыхает, идет и вздыхает. Так и сказал лепешечнику, чтобы не давал ему есть.

А потом попались два каменщика, тоже идут рядом и вздыхают, как по команде. Я их — цап, и тоже к лепешечнику. Пусть узнают, как выступать против приказа Трафарета.

Дыхомер задумался, как бы вспоминая, что было дальше, и все в доме на миг стихло. В это время за окном кто-то тихо, печально вздохнул.

Все замерли. Через несколько секунд вздох повторился снова.

— Кто здесь вздыхает? — строго спросил Дыхомер.

Никто не ответил. А вздох повторился опять.

— Ты что ли, жена, вздыхаешь? Смотри, как бы тебя не пришлось оштрафовать.

— Что ты выдумал, — заверила жена. — Я не вздыхаю, даже не думаю.

Глухие протяжные звуки, напоминающие вздохи, повторились снова. Дыхомер взглянул на девочек. Они застыли неподвижно, широко открыв глаза.

— Пойду посмотрю, кто там. Может быть, к лепешечнику придется сходить. — Дыхомер открыл дверь, выглянул. Несколько раз спросил: «Кто там?» — и вернулся в дом. И тотчас же раздалось сразу два вздоха от стены и от окна.

— Что такое?

Дыхомер выглянул в окно — никого нет.

— Чудится мне, что ли?

— Будет чудиться, если всем жить мешаешь. Что ты ходишь, ловишь всех? Тяжело в плену, вот и вздыхают.

— Молчи, жена, — прервал Дыхомер, и вся семья прислушалась. Вздохи раздавались то от окна, то от двери, то от стен.

— Вот и наказание тебе. Вздохи везде чудятся.

— Да не чудятся! — прикрикнул тут на нее Дыхомер.

Женщина прислушалась, и до нее отчетливо донеслось: «Ух-у-у, ух!» Звук был низкий, протяжный и какой-то дребезжащий.

— Дай я пойду погляжу, кто тут вздыхает. — Жена подошла к окну, долго всматривалась в темноту ночи, опять открыла створки рамы. — Кто там?

Никто не отозвался. А вздох почудился теперь уже от двери. Шаркая босыми ногами, женщина подошла к двери — там тоже никого не было.

А вздохи продолжались.

— Ты слышишь? Слышишь? — ежеминутно спрашивал Дыхомер, и ему становилось страшно.

— Будет тебе. Ложись спать, — сказала жена.

Вся семья легла спать, но спать не пришлось. Всю ночь за окном и у двери раздавались тихие вздохи. Наутро Дыхомер встал с болью в голове и тут же прямо на улице оштрафовал сапожника Карая и дровосека Ива. А вечером снова по всему дому раздались таинственные вздохи. Теперь не спал не только сам Дыхомер, не спала и жена, и всю ночь ворчала:

— Это тебе наказание. Что вздумал считать! Жалко, что ли? Вздыхают… И пусть вздыхают. Служишь Трафарету верой и правдой, а получаем все мы по лепешке да по кружке воды…

— Что поделаешь! Приходится, — оправдывался Дыхомер. — Куда я пойду? Ничего делать не умею. Песок копать? Его копай — не перекопаешь, да и тяжело. А здесь все же получше: где и поругаешь кого, где и накажешь. Как-никак я третий помощник.

— Что толку, что третий, — не сдавалась жена. — Уйти бы куда-нибудь отсюда, что ли. И ушла бы, да Трафарет всех нас в плену держит. Догонит — сожжет без жалости.

Без сна провели Дыхомер с женой и третью ночь. Вздохи звучали за стеной беспрерывно. И на четвертый день Дыхомер перестал следить за вздохами. «Пусть вздыхают. Своя жизнь дороже, чем чужие вздохи. Еще три ночи не поспишь и совсем с ума сойдешь», — решил он.

В тот день он никого не оштрафовал, а вечером и ночью около его дома было тихо. Правда, шуршал ветер, пересыпая песок с места на место, но это был привычный шум, и он никому не мешал спать. В эту ночь Дыхомер и его семья спали спокойно.

— Поумнел наш Дыхомер, — сказал как-то Карай, встретив Петрушку. — Теперь не ловит вздохи. Видно, понял, что всех нас не оштрафуешь.

— Конечно, понял, — ухмыльнулся Петрушка. — Еще как понял! — И он рассказал сапожнику, как собрал пустые бутылки и вечером поставил их за наличник окна, за косяк двери, под карниз крыши и даже во все четыре трубы дома Дыхомера. Дунет ветер в широкие горлышки бутылок — и получаются разноголосые вздохи. Карай от души смеялся и говорил, что с таким мальчишкой можно идти и в огонь и в воду.

В воду, пожалуй, еще можно, — отшучивался Петрушка. — А вот в огонь — не пойду: сгоришь, и пепла не останется.

 

АЛЕНКА У ВОДОНОСА ГОРБЫЛЯ

Когда Аленка прибежала к месту стоянки, там уже никого не было,

На траве валялась разорванная сумка Ваньки-Встаньки да кожаный бурдюк»! без пробки. Угли в костре еще не погасли и тлели нежно-розовыми огоньками. Ласково и ровно светила луна, и Аленке стало жутко. Казалось, ничего не изменилось: тот же костер, та же луна. Несколько часов назад Аленка не боялась ничего, а теперь ей стало жутко. Она зажмурилась, присела на корточки и заплакала. Заплакала без слез. Слез не было. Девочка не знала, как ей поступить. Она осталась одна в ночном безмолвии, и не у кого было попросить совета. «Назад мне все равно не дойти, — рассуждала она. — Очень далеко. Наверное, до Трафарета ближе. А там мне кто-нибудь поможет. Есть же на свете добрые люди».

Аленка поднялась и медленно побрела по пескам. Она шла весь остаток ночи, весь день и совсем обессилела. Когда солнце стало склоняться к западу, силы совсем оставили ее. Она легла на песок, уткнувшись лицом в ладони, и лежала неподвижно, не шевелясь. Потом она перевернулась на спину и снова лежала, не двигаясь. Орел, залетевший в эту пустыню, разглядел с высоты что-то любопытное. Спустился пониже и стал делать над Аленкой круги. Что же это такое? Птица никак не могла понять и спускалась все ниже и ниже. Затем орел сложил крылья, упал на землю и, важно переступая лапами, приблизился к девочке. Та не шевелилась. Орел подошел совсем близко к ней, склонил на бок голову и разглядывал Аленку блестящим, как бусинка, глазом. «Клюнуть или не клюнуть?» — казалось, спрашивал он себя, потом сделал еще шаг к Аленке, и в эту минуту девочка протянула руки, схватила орла за ноги. Орел захлопал крыльями и взвился в небо. Аленка не выпускала из рук когтистые лапы. А птица, торопливо взмахивая крыльями, летела все дальше и дальше, но сколько ни глядела Аленка вниз, не видела нигде ни леса, ни речки, ни болота, ни озера. Только желтели под ней невысокие песчаные холмы, похожие один на другой, как две капли воды. Но вот ей показалось, что она видит среди песков какой-то дом. Подлетел орел ближе, и верно: внизу небольшой поселок, в центре — дом с каменной оградой, а вокруг несколько домиков. Аленка разжала руки и упала на песок. Она тут же поднялась на ноги и отряхнулась.

Девочка осмотрелась и, перебираясь через песчаные холмы, направилась к поселку. С высоты она видела, что поселок совсем близко, но когда она добралась к первому дому, было уже темно. Аленка постучала в калитку. Никто не отозвался. Она постучала еще раз. И опять тишина. Когда Аленка постучала в третий раз, калитка приоткрылась, и скрипучий голос произнес:

— Что тебе?

— Помогите мне, — проговорила Аленка. — Дайте мне пить. Я умираю от жажды.

Чья-то рука зажала ей рот, и в одно мгновение Аленка оказалась за калиткой.

— Помогите! — хотела закричать девочка. «Видно, попала к разбойникам. Может, из других домов придут и спасут меня», — подумала она.

А ее все тащили куда-то, потом посадили на пол, и рука, зажимавшая рот, ослабла.

— Говори теперь. Я тебе привел в подвал. Здесь никто не услышит, — раздался скрипучий голос. — У нас можно говорить только семь слов. А ты столько сказала, что я и сосчитать не успел.

— Я хочу пить, — снова попросила Аленка. Ей было не до вопросов, не до объяснений.

— Воды у меня нет, — объяснил тот же голос.

Аленка не могла даже рассмотреть, с кем она разговаривает, так было темно.

— Воды здесь выдают по одной кружке в день. И завтра, когда ты встанешь, я тебе отдам свою кружку. Я водонос Горбыль. Ношу воду для Трафарета, но у меня нет дома ни капли воды.

— Значит, я к Трафарету попала, — прошептала Аленка.

— Да, к Трафарету. А теперь спи.

Аленку подвели в стене, около которой лежала что-то мягкое, и Горбыль сказал:

— Спи. Больше у меня никакой постели нет.

Аленка послушно легла на кучу тряпья и закрыла глаза.

 

ГЛИНЯНАЯ ЧАША

Трафарету не удалось изобразить на лицах своих подданных кроткую улыбку, но мысли сделать цвет лица и тела пленников, брови и волосы абсолютно одинаковыми Трафарет никогда не оставлял. Он сказал трем своим помощникам:

— Поручаю очень важное дело. Целых три все дня жители моего государства будут принимать на площади солнечные ванны. Возьмите в моей кладовке большую глиняную чашу, насыпьте в нее песку, и, пока песок не вытечет из нее через отверстие на дне, никто не смеет прятаться от солнца.

Помощники не возражали (они никогда не возражали Трафарету) и заверили его, что завтра, послезавтра и еще один день будут ревностно выполнять это указание.

Утром, едва солнце поднялось над четырехтрубными домами поселка, всех жителей собрали на площади перед домом Трафарета.

Дыхомер первым взялся выполнять поручение хозяина. И он объявил:

— Наш Трафарет очень заботится о нас. Он хочет, чтобы у всех его подданных было крепкое здоровье. А кто не знает, что полезно принимать солнечные ванны? И вот с сегодняшнего дня мы будем загорать. Вот здесь. Прямо на площади. Принесите сюда чашу.

Словолов и Шагосчет вынесли из кладовки глиняный сосуд с широкими краями и узким отверстием на дне. Чаша была такая большая, что и двоим нести ее было тяжело.

А Дыхомер распоряжался:

— Вот сюда. Сюда. Чтобы всем было видно.

Жители видели сосуд, но что в нем — никто не знал. Дыхомер заглянул в широкую чашу. Она была пуста.

— Эй, подойдите! — позвал он Горбыля и Карая. — Насыпьте-ка сюда песку. Да смотрите, с верхом.

— Постойте, постойте! — остановил их Словолов. — Песок станет сыпаться, а все будут одеты.

Дыхомер сердито посмотрел на Словолова. Но делать нечего: Словолов был прав. Дыхомер приказал всем раздеться, а потом разрешил Горбылю и Караю насыпать песок в сосуд. И вот над краями сосуда возвышается горка сухого песка. Все улеглись, подставив солнцу руки, груди, плечи и лица. Дыхомер тоже лег рядом с остальными. Сначала ему даже показалось приятным, когда солнечные лучи обогрели его открытые руки и грудь. Дыхомер был тщедушный и бесцветный: брови белесые, глаза тусклые, щетина на голове серая, и единственное, чем он гордился, — это была ярко-голубая плюшевая грудь. Даже сейчас, лежа на солнцепеке, он поглаживал свою мягкую грудь и блаженно улыбался.

Петрушка лежал, выставив к небу острый подбородок и острый нос. Его пока не беспокоили лучи солнца. Только ему, как и всякому мальчишке, очень не хотелось лежать без движения, и он то вертел головой, то поднимался на локти и все поглядывал на глиняную чашу. Песок тонкой струйкой высыпался из чаши, и горка его над краем сосуда уменьшалась медленно, очень медленно. Мальчик даже закрыл глаза и сосчитал до пятидесяти, надеясь, что она убавится, а когда открыл глаза, горка была все такая же.

— Скоро ли это кончится? — вслух сказал Петрушка и поглядел на повара, который лежал рядом. Поглядел — и не узнал его. Черная

шевелюра повара стала такая же рыжая, как у него.

— Глядите. У повара волосы стали рыжие, как у меня! — закричал мальчик.

Все взглянули на повара, и Дыхомер тоже. Посмотрел — и ахнул. Он хотел погрозить Петрушке, что тот нарушает порядок, но посмотрел на голубой плюш на своей груди и ужаснулся. Грудь стала такой же рыжей, как шевелюра Петрушки.

— Так вот зачем Трафарет приказал нам лежать на солнце. Выгорит моя прекрасная грудь. Я ничем не буду отличаться от других работников, — Дыхомер, растопырив пальцы, прикрыл плюш на груди и взглянул на чашу. Горка песку над краями ее почти не уменьшилась.

Петрушка опять посмотрел на повара и увидел, что волосы у него стали русые, румяные щеки куклы поблекли. Мальчик перевел взгляд на Горбыля. Где его черные брови? Они выгорели и на лице стали совсем незаметными.

— Братцы! — вскричал Петрушка. — Трафарет хочет сделать нас всех одинаковыми. Все мы выцветем и сами себя узнавать не будем.

— Он заботится о нашем здоровье, — насмешливо процедил Ива. Дыхомер поежился и взглянул на чашу. Горка песка над краями пропала. Помощник облегченно вздохнул:

— Петрушка, посмотри, вытек ли песок?

Мальчик проворно вскочил, забыв о присутствии Шагосчета, в два прыжка добрался до чаши, заглянул внутрь. Круглая чаша была еще почти полна, но Петрушка спокойно сказал:

— Все. Ни одной песчинки не осталось.

— Одевайтесь! — распорядился Дыхомер первый натянул рубашку. Площадь опустела. Один только Словолов вразвалку подошел к чаше и заглянул внутрь. «Эге! Эге-ге!» — покачал он головой, но вслух ничего не сказал.

На второй день следить за закалкой взялся Шагосчет. Опять, как и накануне, жители улеглись кверху животами. Шагосчет никому не доверил заправлять чашу. Он сам старательно насыпал песок, но, когда над краями чаши оказалась горка, Шагосчет осторожно смахнул ее рукой.

— Во всем нужен порядок, — объяснил он Дыхомеру и Словолову. — Видите, как ровно.

Потом лег рядом с двумя помощниками. Солнце стояло, высоко и палило все сильнее и сильнее. Дыхомер закрыл глаза и насыпал на лоб, щеки и грудь защитный слой песка, и только старался, чтобы песок не попал в нос. Жители посмотрели на него и тоже стали прятаться от лучей под колпаками и одеждой.

Шагосчет лежал на солнце, вытягивал по-гусиному шею, поглядывал на других. Он гордился, что не прячется. Шагосчет считал себя очень красивым и поэтому всегда следил за своей внешностью.

— У кого еще в нашем государстве есть такой прямой и длинный нос? — И ему захотелось тут же полюбоваться своим сокровищем. Он достал зеркальце, которое всегда носил с собой, поставил его перед своим лицом. Глянул — и отшатнулся. Его великолепный нос сморщился и стал похож на сушеную сливу. Губы выцвели, и нельзя было различить шею от подбородка.

— О ужас! — застонал Шагосчет и закрыл лицо ладонями.

— О ужас! — подхватил Петрушка и вскочил на ноги.

Шагосчет ничего ему не сказал, но взглянул так умоляюще, что мальчик понял. Ведь он научился здесь, в стране Трафарета, многое понимать без слов. Конечно, в другое время он с удовольствием помучил бы Шагосчета и заставил его пожариться на солнце, но ему было жаль товарищей по плену, с лиц которых исчезали краски. Поэтому он снова подошел к чаше, заглянул в нее и, хотя было больше половины, закричал:

— Все пусто.

Не дожидаясь разрешения Шагосчета, все стали одеваться, а сам Шагосчет, пряча нос в ладонях, стыдливо поспешил к себе домой.

На третий день на площади у дома Трафарета командовал Словолов. Так же, как Шагосчет, он сам наполнил чашу, но в отличие от него, насыпал песку как можно больше. Над широким отверстием чаши возвышалась огромная желтая гора.

— Подождите. — злорадствовал он. — Я доложу Трафарету, как все его помощники выполняли приказ. Я все сделаю, как нужно, как велел Трафарет, и он наградит меня.

Словолов первый лег, широко раскинул руки. На этот раз Шагосчет явился загорать с пластырем на носу.

— Болит. Нарыв у меня, — объяснил он лежащему рядом Дыхомеру. Дыхомер прихватил из дома полотенце и прикрыл им грудь и живот. Глядя на помощников, жители тоже стали укрываться: кто рубашкой, кто просто ладонями, а Петрушка беззаботно повернулся спиной верх. «Пусть выгорает, — подумал он. — Спину под рубашкой все равно не видно».

Словолов следил за всеми и шептал про себя:

— Вот подождите. Я все расскажу, все доложу, как вы прятались и как раньше времени кончали закалку. — Думал, а сам все посматривал на чашу, убывает песок или не убывает. Песок, ему казалось, почти не убывал. Словолов взглянул на солнце, но и солнце, как будто было против него. Оно стояло высоко над головой и не хотело опускаться к горизонту.

Словолов долго крепился. Но под конец не выдержал. Вынул зеркальце и взглянул на себя. Он надеялся, что его щеки все такие же яркие и так же черны его брови. Но увы! Красных щек на его физиономии не оказалось. Они выгорели. Выгорели и брови — из бархатно-черных они стали совсем белыми.

— Что тут творится? Что со мной происходит? — И не отдавая никакого приказания Петрушке, он сам подошел к чаше и опрокинул ее. Песок высыпался, и Словолов закричал:

— Унести чашу в кладовку!

И закалка закончилась.

На четвертый день Трафарет вернулся с разбоя.

— Как выполнили мой приказ? — спросил он у своих помощников. — Я что-то мало вижу выцветших лиц. Не заметно, что вы принимали солнечные ванны.

— Солнце не особенно сильно грело, да и чаша оказалась маловата, очень быстро из нее песок выбегает, — отвечали его помощники, потупившись и не глядя друг на друга.

 

МАТРЕШКА И ПЕТРУШКА

А что же случилось с нашей Матрешкой? Куда исчезла эта веселая доверчивая девчушка? Оказывается, когда Трафарет мощным потоком воздуха поднял Ваньку-Встаньку, вместе с ним взлетела и Матрешка. Маленькая и легкая, она взвилась выше Ваньки-Встаньки и полетела впереди него. И раньше Ваньки-Встаньки опустилась на песок в негостеприимных владениях Трафарета. Пестрым комком покатилась она вслед за Трафаретом в ворота, докатилась до крыльца, поднялась на него, взобралась в светлые сени, спряталась за веником. Матрешка очень беспокоилась об отце и не знала, сумеет ли помочь ему чем-нибудь. Но несмотря на несчастье, веселая девочка едва сдержалась, чтобы не засмеяться во весь голос, когда увидела перед собой три нелепых фигуры. И было над чем посмеяться. Каждая из них делала одинаково ровные шаги, вдыхала и выдыхала в одно время, как по команде. А одна фигура смешно двигала ушами. Конечно, вы догадались, что это были Шагосчет, Словолов и Дыхомер. Но Матрешка не знала их. Она выбралась из-за веника и покатилась вслед за ними, достигла комнаты, куда Трафарет принес отца, и снова спряталась, на этот раз за дверью. Она слышала все от слова до слова, видела, как обшаривал Шагосчет карманы отца, как выхватил мешочек с драгоценными семенами и как они запылали в печке ярким пламенем.

Было мгновенье, когда Матрешка хотела выскочить из своего убежища, затопать ногами, закричать на Трафарета: «Как он смеет сжигать семена, выращенные с таким трудом!» Но тут же сообразила, что это не поможет, а наоборот, повредит и ей и ее отцу. И девочка застыла на месте. Потом совсем близко от нее Трафарет провел отца по коридору. Если бы Матрешка посмела, он могла бы ухватиться за его ногу и быть вместе с ним. Но что от этого толку? Их обоих заперли бы в сарае. А так никто о ней не знал, и она осталась на свободе.

Девочка опять заняла свой наблюдательный пост и притаилась. Грузно ступая, вернулся в комнату Трафарет. Прошли, одинаково отмеривая шаги и в такт вдыхая, помощники Трафарета; а потом, воровато оглядываясь по сторонам: нет ли кого? — приплясывая, пробежал Петрушка.

— Петрушка! — тихо окликнула его Матрешка. Она ему очень обрадовалась. Ведь вдвоем они скорее придумают, как помочь ее отцу. Мальчик остановился, прислушался, пожал плечами и хотел бежать дальше.

— Подожди, Петрушка! — опять позвала Матрешка.

Мальчик посмотрел в угол, откуда доносился голос. Что за чудо? Там не было ничего, кроме старого веника.

— Петрушка, это я, Матрешка.

Мальчик отодвинул веник и увидел в углу съежившуюся девочку. По щекам ее катились слезы.

— Как ты сюда попала? Пойдем скорей! — Он подхватил Матрешку на руки, спрятал под полы куртки и, отмеривая четырехвершковые шаги, пошел на чердак.

— Ну, теперь рассказывай. Здесь мы одни. И не надо бояться, что скажешь больше семи слов.

— Почему семь? — поинтересовалась Матрешка.

— Потом объясню, — отмахнулся Петрушка. — Расскажи, что случилось? Как ты сюда попала?

И Матрешка рассказала ему все: и как плыли на лодке, как чуть-чуть не погибли во время пожара, и как шли в сухой степи без воды, и как Трафарет схватил спящего Ваньку-Встаньку и сжег семена.

— Теперь мы ничего не можем сделать, — закончила Матрешка. — Мой отец в плену, а завтра Трафарет грозится сжечь его.

— А где же Аленка? — спросил Петрушка.

— Не знаю. Ее не было с нами, когда нас принес Трафарет. Пропал и Киря.

И оба замолчали. Каждый думал, как спасти Ваньку-Встаньку.

 

ГИМНАСТИКА

Трафарет долго придумывал, чем бы ему заняться. Волшебные семена теперь были не страшны. Он знал, что собственноручно сжег их в печке. Ванька-Встанька сидел у него в запертом сарае. Трафарет мог быть доволен, и единственное, чего ему, казалось, не хватало — это почтения со стороны жителей его государства. «Как бы научить их почтению? — в сотый раз спрашивал себя Трафарет. — Ведь не остановишь каждого на улице и не потребуешь, чтобы он кланялся низко и говорил приветливые слова». Долго думал Трафарет и, наконец, придумал. Он приказал объявить всем жителям, что с завтрашнего дня население пустыни Трафарета будет каждый день заниматься утренней зарядкой.

— Трафарет хочет, чтобы все жители его страны были сильные, здоровые, изящные и грациозные, — сказали помощники. — Ив этом поможет гимнастика. Поэтому все каждый день рано утром должны собираться перед домом правителя, выстраиваться на площади и заниматься гимнастикой.

Никто не осмелился ослушаться приказа Трафарета. И рано утром, когда солнце чуть пригрело золотистый песок, все население выстроилось перед домом правителя. Трафарет поднялся на специальный помост, который плотники соорудили на площади, около ворот, и хриплым голосом объявил:

— Я буду сам руководить гимнастикой.

Первое упражнение состояло в том, чтобы подданные сначала подняли руки вверх, как бы приветствуя Трафарета, а потом низко-низко склонились.

— Раз! — начал хозяин, и руки взметнулись высоко вверх.

— Два! — командовал он, и головы ремесленников уткнулись книзу.

Перед тем, как сказать «три», Трафарет немножко помедлил. Ему было очень приятно видеть склоненные головы и покорно согнутые спины. Но, в конце концов, ему все-таки пришлось произнести команду: «Три», — и все облегченно выпрямились.

Петрушка стоял в самом первом ряду физкультурников поневоле. Ему, конечно, не составляло никакого труда вытянуть руки, нагнуться и выпрямить спину. В другое время это ему доставило бы удовольствие, а тут он видел, что Трафарет нарочно унижает жителей, и поэтому кланяться ему было особенно невыносимо. Но что поделаешь? И Петрушка терпеливо склонялся и раз, и другой, и третий, в то время как его глаза следили за каждым движением Трафарета. Вот Трафарет окликнул повара, и тот повернулся в сторону ворот. Этого момента только и ждал Петрушка. Он повернулся лицом к жителям, склонился перед ними в низком поклоне так, что в сторону Трафарета была обращена только согнутая спина да торчала красная заплатка на желтых штанах, которая сверкала, как цветок мака на ржаном поле.

— Вот так надо кланяться, — подражая голосу Трафарета, проверещал Петрушка.

Кругом захохотали.

Трафарет прервал разговор, поглядел на всех. Мальчик усердно кланялся, колесом выгибая спину. Успокоившись, Трафарет снова обратился к повару. Покрутившись на одной ножке, Петрушка повернулся к правителю спиной и, согнувшись, опять показал красную заплатку на штанах.

— Вот как нужно кланяться, — повторил он.

Снова раздался смех. Но когда хозяин оглянулся, все усердно продолжали кланяться.

Возмущенный Трафарет позвал на помощь своих помощников. Они были освобождены от занятий гимнастикой, потому что и без того кланялись Трафарету чуть ли не до земли. Правитель поставил Словолова справа от шеренги, Шагосчета — слева, а Дыхомера — сзади и приказал внимательно смотреть, кто правильно и кто не правильно выполняет упражнение.

— Раз! Два! Три! — вел счет Трафарет, и подданные терпеливо кланялись.

Когда хозяину наскучило произносить однообразное: «Раз! Два! Три!», он объявлял, что первое упражнение закончено.

— Второе упражнение для голоса, — оповестил Трафарет. — Я хочу вас научить почтительно здороваться, вежливо и приветливо. И как только я скажу: «Раз» — вы все должны громко сказать: «Слава мудрому Трафарету, врагу зеленых растений!» Поняли?

Никто не ответил, и Трафарет решил, что молчание — знак согласия.

— Раз!

Все молчали. Хозяин снова объяснил, как нужно выполнять упражнение, и опять закричал:

— Раз!

И снова все молчали.

Правитель чуть согнулся и дохнул на толпу горячим воздухом. Все испуганно отступили на шаг и закрыли лицо ладонями.

Трафарет опять повторил:

— Раз!

Смелый Петрушка выручил товарищей и дурашливо, по-сорочьи заверещал, коверкая слова:

— Сла… мудр… Тра-та-та-рету, врагу растений!

Несколько голосов поддержали его. Но как поддержали! Сапожник

Карай хрипел, как ржавая петля на дверях, дровосек Ива выл, как шакал в степи, а водонос Горбыль не то кашлял, не то хрюкал после каждого слова.

— Слава — хрю, мудрому — хрю, Трафарету — хрю!

— Хватит! — крикнул Трафарет и снова начал: — Раз!

И опять Петрушка заверещал по-сорочьи, Карай захрипел, Ива завыл, а Горбыль захрюкал. Остальные кое-как помогали. И хотя хор приветствий получился нестройный и насмешливый, Трафарету было все-таки приятно. Он выпячивал грудь колесом, приглаживал рыжие волосы и, довольный, поглядывал на своих помощников: «Вот, мол, я какой!» И с тех пор гимнастику проводили каждое утро. Дни проходили за днями, но жители так и не научились ни кланяться, ни почтительно приветствовать своего правителя, и Трафарет охладел к гимнастике. Сначала он проводил занятия через день, потом через два дня, потом раз в неделю, а потом совсем перестал.

— Этих тупых и глупых жителей моей страны все равно не научишь хорошим манерам. Они боятся только моего огня, — рассуждал он.

 

МАТРЕШКА ДЕЙСТВУЕТ

Перед рассветом Матрешка спустилась с чердака. Всю ночь они с Петрушкой говорили о том, как спасти отца, и все-таки Петрушка придумал. И теперь ей, Матрешке, нужно выполнить очень трудное дело.

Матрешка прислушалась к звукам, доносившимся со двора и чердака: есть там кто-нибудь или нет? Легкий ветер перекатывал песчинки, и они тревожно шуршали. Не раздавалось ничьих шагов, не слышалось ничьих голосов. И тогда Матрешка решилась… Она выбралась из сеней, кубарем скатилась с крыльца и засеменила к сараю, где сидел Ванька-Встанька. Дверь сарая была широкая, крепкая, на щеколде висел большой медный замок. В смутных предрассветных сумерках он казался темно-коричневым.

Осторожно нащупывая руками и ногами самые крохотные выемки в стене, Матрешка стала взбираться по косяку. Пройдена треть пути, потом половина, потом три четверти. Вдруг рука у девочки сорвалась, и она слетела вниз. Неудача не остановила Матрешку. Она поднялась на ноги и снова стала взбираться по косяку. На этот раз она благополучно добралась до щеколды, уселась на нее верхом и отдышалась: таким тяжелым показался ей этот подъем.

Теперь осталось самое трудное — забраться внутрь замка, в то отверстие, куда вставляется ключ. Со щеколды Матрешка перебралась

на дужку замка и по ней добралась до края замка. «Только бы не сорваться, — беспокоилась она. — Ведь скоро рассвет, и я ничего не успею сделать».

Внимательно осмотревшись, девочка прошла по верху замка. Упираясь руками в края отверстия для ключа, Матрешка сначала повисла, потом протиснулась внутрь замка, сжалась в комочек и прислонилась к холодным медным стенкам.

 

ВАНЬКА-ВСТАНЬКА

Ванька-Встанька провел тревожную ночь. Вначале он обошел стены сарая. «Нельзя ли как-нибудь выбраться?» — думал он. Стены были крепкие, кирпичи плотно пригнаны друг к другу, а глиняный раствор затвердел, как камень. Ванька-Встанька прилег в углу и стал ждать. Что же с ним будет утром? Неужели правда, Трафарет сожжет его, и он больше не увидит ни своих дочерей — пятерых Матрешек, ни их мать-Матрешку, ни родного города. Ведь он погибнет, так ничего и не сделав. Минута бежала за минутой.

Около сарая послышались шаги. Пришел Трафарет. Ванька-Встанька встал, сжал пальцы в кулаки и поднял голову. Он не хотел показывать врагу свой страх.

Стукнул о стенку тяжелый замок. Сейчас Трафарет войдет. Узник весь напрягся, ожидая, что вот-вот распахнется дверь и на него обрушится жаркое дыхание.

Дверь не открывалась. Послышался недовольный возглас Трафарета:

— Ключ засорился. Продуть надо.

Затем до Ваньки-Встаньки донесся тихий свист.

«Продувает ключ. Попало что-нибудь в отверстие», — догадался узник. У него зародилась маленькая надежда: «Может быть мне удастся как-нибудь спастись!».

Замок снова стукнул о стену. Раздался глухой звук. Ванька-Встанька приготовился: сейчас он услышит, как ключ звякнет в замке, и дверь откроется. Но ключ не звякнул. Вместо этого опять раздался тихий свист. По-видимому, Трафарет опять продувал ключ. Он нетерпеливо заворчал.

— Что за проклятый замок! Надо выбросить его и повесить новый.

«Прежде чем выбросить, надо этот открыть», — подумал Ванька-

Встанька, и надежда в его душе возросла. Трафарет гулко стукнул в дверь ногой. Она слегла вздрогнула. Ванька-Встанька прижался к стенке.

— Неужели придется ломать дверь? — заворчал Трафарет, громыхая замком.

’ Ванька-Встанька услышал удаляющиеся шаги.

«Не удалось Трафарету со мной расправиться, — радостно подумал пленник. — Мы еще повоюем».

А Трафарет, отходя от сарая, проговорил:

— Пусть сидит пока там. А завтра я позову кузнеца, и мы откроем замок.

 

ЗА СОВЕТОМ К ДРОВОСЕКУ

Вернувшись домой, Трафарет раскаялся, что тотчас же не сломал дверь сарая. «Вот ведь как, — подумал он. — Увидят жители моей страны, что я не наказал Ваньку-Встаньку, и будут думать, что им все можно. Завтра утром не будет ни сарая, ни Ваньки-Встаньки. Эй, Словолов!»

Словолов, который находился поблизости, вошел в комнату.

— Завтра утром собери всех во дворе. Пусть посмотрят, как от непокорного останется один только пепел.

Словолов поклонился и вышел, а Петрушка, услышав приказ Трафарета, печально побрел к себе на чердак. До этого он еще надеялся, что ему удастся уговорить кузнеца не открывать замок, но теперь эта надежда рухнула. Всю ночь мальчик провел в раздумье, но никакого выхода не придумал. Матрешка сидела около Петрушки и плакала. Она знала, что завтра её отца не будет. Знала и ничем не могла ему помочь!

Вот и утро. Медленно поднималось из-за песчаных барханов солнце, а в открытое окно еще залетал прохладный ветерок. Мимо окон, согнувшись под коромыслом, Горбыль пронес два ведра воды, потом на кухне застучали посудой. Петрушка понял, что проснулся повар и готовит Трафарету завтрак.

— Не плачь, Матрешка, — чуть слышно утешал он. — Может быть, мы еще что-нибудь придумаем. А мне нужно идти помогать. — И спустился по лестнице. И прямо в коридоре чуть не столкнулся с одутловатым круглым лепешечником. Тот шел зачем-то к Трафарету. Петрушка замедлил шаги.

— У нас кончилась мука, — доложил правителю лепешечник. — Сегодня я выдал жителям только по половине лепешки. Завтра и совсем нечего будет дать.

— Врешь ты все, — оборвал его хозяин. — Недавно я принес пять мешков.

— Нет. Сами посмотрите, — развел руками лепешечник. — Всю съели.

— Будет тебе мука, — сердито проговорил Трафарет. — Хотел я с

Ванькой-Встанькой сначала расправиться, да ладно… Куда-нибудь сбегаю. _

Принесу.

Лепешечник, приседая, покинул комнату. А Петрушка обрадованно подумал: — Ну вот, пока Трафарета не будет, посоветуюсь с Горбылем. Может быть, что подскажет». И едва Трафарет покинул дом, Петрушка с Матрешкой вышли во двор. Мальчику захотелось сказать несколько слов Ваньке-Встаньке, и он приблизился к сараю.

— Мы тебя как-нибудь выручим, — хотел закричать он, но в это время послышался голос:

— Эй! Отойди от сарая. Я Трафарету скажу.

Мальчик подумал, что его окликнул кто-нибудь из помощников Трафарета, но это был Копилка. Он стоял невдалеке от сарая, но не как все жители, а вниз головой. Ноги его смешно болтались в воздухе, а из щели в голове, жужжа, вылетали большие черные мухи.

— Покоя не дают, проклятые, — пробурчал Копилка, — ни днем, ни ночью. Ходи да вытряхивайся. Сколько мух развелось.

— Так тебе и надо. Думал у Трафарета золото, драгоценные камни получить, вот и просчитался. Мучайся теперь с мухами.

Копилке ответить было нечего. Он еще раз взбрыкнул ногами и скрылся в доме. А Петрушка с Матрешкой, боясь, как бы еще кто не задержал их, торопливо направились к Горбылю. И как часто бывает, встреча с Копилкой напомнила мальчику том, что Копилка попал в орлиное гнездо. Об этом не раз со смехом рассказывал Трафарет. И еще Петрушка вспомнил, как дома мастер Трофим говорил ему, что орел всегда защищает своих птенцов и никогда не оставляет их в беде.

«А что если…» — мелькнуло в голове у Петрушки.

— Знаешь что, пойдем лучше к дровосеку Иве. Он нам, пожалуй, больше поможет, — предложил Петрушка.

— Пойдем, — покорно согласилась Матрешка. Она уже не верила, что кто-то сможет защитить её отца, и шла рядом, вытирая слезы.

 

ОРЕЛ

Поход Трафарета оказался удачливым. Он раздобыл три мешка муки, две бараньи туши и не успел зайти в ворота, как закричал громко на весь двор:

— Эй! Выходите все. Сейчас буду наказывать Ваньку-Встаньку.

Словолов, Шагосчет и Дыхомер стали возле хозяина. Словолов, как

всегда, хлопал ушами и подобострастно глядел на хозяина. Шагосчет переступал с ноги на ногу и по привычке сутулил плечи. И лишь Дыхомер

был такой же хмурый, как обычно. Его мысли были далеко от Трафарета и от Ваньки-Встаньки. Он думал, как прокормить свою семью. Угрюмый гардеробщик, одутловатый лепешечник, повар и Петрушка стояли у › дверей. Матрешка забилась под крыльцо.

— Вот смотрите! — Трафарет сделал три шага по направлению к сараю и дунул. Один из кирпичей сарая тускло засветился, стал чуть-чуть розовым. Трафарет выпятил губы и хотел дунуть еще раз, как вдруг громадная птица с резким клекотом ринулась к Трафарету и клювом ударила его по голове. Трафарет закрыл голову руками и испуганно вскрикнул:

— Кто это?

И вместо ответа птица долбанула его еще раз. Помощники застыли в изумлении. А сам правитель оттолкнул птицу руками и обдал горячим воздухом. Птица взвилась ввысь.

— Это степной орел! — воскликнул Трафарет. — Откуда он здесь взялся? — И стал набирать в грудь воздуха, но не успел набрать. Орел, сложив крылья, камнем упал на него. Трафарет снова выпустил струю воздуха, и орла опять подбросило вверх. Но смелая птица не думала сдаваться. Едва Трафарет переставал дуть, чтобы набрать в легкие новый запас воздуха, как орел с клекотом бросался на него. Трафарет едва успевал обороняться. Трафарет мог бы в два счета сжечь орла, если бы ему удалось набрать побольше воздуха, но степная птица так стремительно набрасывалась на правителя пустыни, что струя воздуха лишь успевала отгонять орла. Помощники, не отрываясь, наблюдали за битвой и постепенно шаг за шагом отходили дальше и дальше от своего властелина. Лишь Петрушка и повар стояли на месте и с восхищением следили за борьбой отважной птицы. Наконец Трафарет понял, что не может одолеть орла. Он последний раз дохнул на птицу и резким прыжком вскочил на крыльцо.

— Вон отсюда! — рявкнул он на своих помощников, которые выглядывали из-за двери, и отвесил по затрещине Петрушке и повару. — Что ухмыляетесь? Все равно расправлюсь с Ванькой-Встанькой. Улетит орел, и снесу сарай.

Но орел не улетал. С пронзительным клекотом он кружился над сараем. Из сарая ему в ответ доносился тонкий и хриплый писк.

— Оказывается, в сарае птенец, — догадался Трафарет. — Как он туда попал? — спросил хозяин у Словолова.

Тот недоуменно пожал плечами. Шагосчет и Дыхомер тоже ничего не знали об этом. Петрушка и повар на вопрос хозяина отрицательно покачивали головами. Но Петрушка-то знал, что дровосек Ива почти полдня охотился за птенцом, утащил его из гнезда орла, принес и через щель на крыше бросил птенца в сарай к Ваньке-Встаньке. Вот орлу и пришлось защищать своего детеныша.

 

НОС В ДВЕРЯХ

Широколицый низенький старичок-повар относился к Петрушке, как к сыну. Всегда помогал избегать опасности, а если была возможность, подсовывал лишний кусок. Так было и в тот вечер, когда Петрушка для какой-то таинственной цели попросил у него две горсти муки и три ложки крахмала. Повар поглядел на мальчика с удивлением, но муки и крахмала дал. Петрушка долго колдовал над ними, а потом повертелся около двери и стал вытирать чашки. А в это время мимо двери проходил Словолов. Верный своей привычке подслушивать, он наклонился к двери, и до него донеслось:

— Вот остатки лепешки. Съешь.

— Четыре, — машинально отметил Словолов и остановился.

— Кончу мыть — тогда поем, — отозвался мальчик, а Словолов опять мысленно отметил: «И у этого четыре слова». — И придвинулся вплотную к двери. Он знал, что дверь открывается на кухню, и поэтому старался не толкнуть ее. Но из-за нее больше не доносилось ни слова.

«Неужели ничего не скажут?» — огорчался помощник. Он помнил, как однажды повар сказал восемь слов подряд, а Словолов случайно услышал и заявил, что доложит Трафарету. Повар долго умолял не делать этого. И Словолов милостиво согласился, получив за это три лепешки и кучу костей со стола Трафарета.

— Сегодня он у меня так легко не отделается, — злорадно прошипел Словолов. У помощника выпал неудачный день: утром ему, как и всем жителям пустыни, досталась половина лепешки, и он был голоден, как волк. Да к тому же Трафарет отправил его к каменщикам, которые строили для хозяина баню.

— Послушай, что будут говорить, — наказал правитель, — да сообщи мне.

И целый день Словолов проторчал вместе с каменщиками на лесах. Солнце, как всегда, палило нещадно. Каменщики только отдувались, сердито бросали раствор на кирпичи, но никто не вымолвил больше семи слов. И теперь, раздосадованный неудачей, Словолов хотел отыграться на поваре. «На этот раз он у меня так легко не отделается, — распалял Словолов сам себя. — Я потребую с него пять лепешек, коровью голову и бутылку кумыса». Он уже ясно представлял себе пахнущую дымком паленую голову и кисловато-прохладный кумыс. За дверью слышались какие-то звуки. Но какие — помощник не мог разобрать. Он совсем припал к двери и замер, как охотник, подстерегающий добычу. Вскоре услышал голос Петрушки:

— Спасибо.

— Больше ничего нет, — отозвался повар.

Словолов торжествовал: семь слов. «Еще одно, только одно. Ну, скажи же! — мысленно упрашивал он повара. — И тогда я потребую две бутылки кумыса и две коровьих головы».

Но повар не слышал его мольбы и молчал. Словолов ждал долго и терпеливо. Он боялся переступить с ноги на ногу, чтобы не выдать своего присутствия. А в кухне, как нарочно, молчали. Потом послышался какой-то шипящий звук. «Шепотом разговаривают», — пронеслось в голове у помощника. Он хотел заглянуть в замочную скважину. Дернулся и почувствовал, что кто-то крепко схватил его за ухо и за полу пиджака. Что такое? Кто меня держит? Словолов хотел оглянуться, но не мог оторвать лица от двери. Он дернулся всем телом. Дверь скрипнула и открылась, и Словолов вместе с ней влетел в кухню. При свете топившейся печи помощник разглядел, что дверь намазана клеем.

— Кто посмел? — закричал он на повара и Петрушку. — Ты? — Он указал на мальчика.

— Нет, — ответил Петрушка, у которого в запасе было два слова.

— Ты? — обратился он к повару. Повар вместо ответа недоуменно развел руками.

— Я вам покажу!.. — зашипел Словолов и снова дернулся всем телом. Пола пиджака разорвалась пополам, и клочья его повисли на двери. А розовое, спаленное во время закалки ухо, кажется, вытянулось еще больше и не желало отставать от двери.

— Ой! — схватился за ухо Словолов и толкнул дверь коленкой. Ухо освободилось, но коленка прочно прилипла к двери.

— Проклятие! — Словолов дернул ногой, колено освободилось, но клок от штанов тоже остался висеть на двери. Прикрыв ладонью дыру на коленке и придерживая оборванную полу пиджака, Словолов медленно двинулся по коридору. И зарекся никогда больше не подслушивать у дверей кухни.

 

КАК ПОКОЛОТИЛИ ТРАФАРЕТА

Трафарет с нетерпением ждал вечера. Он подошел к окну, выходящему на запад. Когда же, наконец, сядет солнце? Но оно сегодня как будто тоже было в заговоре против Трафарета. Золотистый шар светила спокойно плыл в безоблачно-синем небе и, кажется, не думал опускаться к барханам, волнистой грядой убегающим далеко-далеко, до самого горизонта. Даже тени у забора нисколько не удлинились. Они были очень коротки и четки. Тень орла, упавшая во двор, расправила широкие крылья, взмахнула ими. Трафарет встрепенулся: сейчас улетит. Он посмотрел на крышу сарая, но орел и не думал улетать. Он спокойно сложил крылья и прокричал что-то на своем орлином языке.

— Сиди, разбойник, — пробормотал Трафарет и, чтобы скорее прошло время, стал расхаживать по комнатам. Время от времени он подходил к окну, смотрел, удлинились ли тени, смеркается ли на улице.

На улице было по-прежнему очень светло. Трафарет обошел все комнаты и, подходя к самой большой, услыхал какой-то стук. Хозяин остановился возле неплотно прикрытой двери и заглянул внутрь комнаты. Что за интересное зрелище его поразило? Думая, что его никто не видит, Копилка развлекался, как умел. Среди мусора, который Петрушка насыпал ему каждый день в отверстие на голове, Копилка обнаружил однажды шарик из слоновой кости. Верный своей привычке прятать даже то, что ему совсем не нужно, Копилка взял себе шарик. И сейчас надумал немного развлечься, размыть уставшие от долгого стояния ноги. Он подбрасывал шарик вверх и, переступая с ноги на ногу, изгибаясь всем телом, пытался подставить отверстие на голове прямо под падающий шарик. Но ему это не удавалось. Шарик мягко падал на его голову, а потом со стуком прыгал по полу. Этот звук и услыхал хозяин дома. Копилка подбрасывал шарик снова и снова, наконец, он настолько наловчился, что стоило ему чуть вытянуть шею и покачать головой, как шарик с глухим шорохом входил в отверстие и проваливался в самый низ туловища. Тогда Копилка вставал на руки, шарик выкатывался, и все начиналось сначала.

— Дай-ка я попробую, — не выдержал Трафарет и шагнул в комнату.

Копилка, держа игрушку в вытянутой руке, отступил к стене.

— Отдай, я сказал, — повторил Трафарет и завладел шариком.

Правой рукой он подкинул его к самому потолку и, сообразив, что у

него нет отверстия на голове, широко открыл рот. Копилка проворно поднял его и подал хозяину. На этот раз получилось удачнее: шарик попал прямо в широко раскрытый рот хозяина. Трафарет непроизвольно глотнул, и шарик застрял у него в горле. Скрюченным пальцем он хотел было достать шарик, но не смог.

— Воды! — хотел приказать Трафарет, но из горла вырвался лишь хрип.

Гулко хрипя, хозяин показал пальцем на кувшин с водой, стоявший на столе. Копилка поднес кувшин. Но вода не помогла. Шарик еще прочнее

— Помогите! — хотел закричать Трафарет, но опять захрипел. Трафарет в страхе затопал ногами. На шум примчались помощники. Первым, конечно, появился Словолов. Его оттопыренные уши различили раздраженный топот хозяина прежде всех. За ним, втягивая воздух утиным носом, двигался Дыхомер. Шагосчет шел, как всегда по-журавлиному, вытягивая вперед ноги. Они остановились возле хозяина и не могли понять, чего он хочет от них. А Трафарет показывал себе на горло, хрипел. И все равно помощники не понимали. Тогда правитель сгреб за шиворот Копилку и потряс его. Тот сразу сообразил, что от него требуется, и объяснил все.

— Нужно поесть сухих корок и погрызть костей, — предложил Словолов.

Трафарет покорно кивнул.

И они гурьбой пошли на кухню. Повар подал хозяину куски черствых лепешек и груду костей.

С трудом двигая челюстями, хозяин проглотил корки и кости, но легче от этого не стало. Шарик, видимо, ушел еще глубже. Трафарет злобно оттолкнув Словолова, и тот отлетел к самой стене. А хозяин уже ткнул пальцем в Шагосчета: дескать, говори ты, что посоветуешь? Шагосчет поежился, отошел на всякий случай подальше от Трафарета и нехотя произнес:

— Можно поесть песку. Песчинки перетрут шарик. Он станет меньше и пройдет либо туда, либо сюда.

Нечего делать, все двинулись во двор. Шагосчет подал Трафарету горсть песка, и тот покорно проглотил. Потом еще одну горсть — и опять никакого результата. Повар, круглый гардеробщик, лепешечник с выпуклыми глазами и вездесущий Петрушка — все столпились вокруг Трафарета. Он повернулся и ткнул пальцем в Дыхомера: дескать, ты советуй. Дыхомер замялся. Он, правда, знал, как обращаться с детьми, когда они схватят в рот слишком большой кусок лепешки, но посоветовать этот способ правителю у него не хватало храбрости. А Трафарет требовательно смотрел на своего помощника и нетерпеливо передергивал плечами. И Дыхомер решился:

— Надо постукать по спине, великий Трафарет. Шарик и выскочит. Своим детям я всегда так делаю, — добавил он.

Хозяин согласился и подставил спину. Дыхомер затравленно огляделся по сторонам, словно желал показать: смотрите, что делается, приходится бить хозяина. И помощник легонько дотронулся до спины Трафарета, так легонько, что тот даже не почувствовал удара. Трафарет оглянулся и посмотрел на Дыхомера. Тот дотронулся до спины хозяина еще раз. Ударить у него просто не хватило смелости.

— Разве он может? — выступил вперед Петрушка. — Дайте я.

Трафарет кивнул. Петрушка взял из рук повара скалку, которую тот

впопыхах захватил с собой, и изо всей силы двинул правителя по спине. Правитель дернулся от боли и инстинктивно отпрянул от Петрушки.

— Извините, — сказал Петрушка. — Когда лечатся, всегда больно — по себе знаю.

Трафарет опять подставил спину. Мальчик прошелся скалкой еще раз по широким лопаткам хозяина. Трафарет громко захрипел, зло посмотрел на Петрушку, но спину все же не убрал. И Петрушка ударил три раза подряд, и каждый раз помощники Трафарета закрывали глаза, а повар и гардеробщик, сделав постные лица, добавляли:

— Еще раз! Еще!

И Петрушка старался изо всех сил. На спине правителя пустыни уже вздулось полдюжины шишек. Он отшвырнул Петрушку и понуро поплелся в спальню.

В доме все затихло.

 

КОЛОКОЛЬЧИК НА КОЛПАКЕ

Уже давно Копилка жил у Трафарета, вернее, не жил, а служил урной для мусора в его доме. И за все это время хозяин не сказал ему доброго слова, не похвалил его, а уж о наградах — о них и думать не приходилось.

С тех пор, как Копилку поставили у порога, в его туловище не было ничего, кроме мусора. А ведь при неудачах всякий рассуждает гораздо больше, чем в счастливые времена. Вот и стал Копилка думать и рассуждать. И чем больше он думал, тем тяжелее переживал свое позорное положение. Он вспомнил, как спокойно жилось ему в родном городе, никто не оскорблял его и не унижал каждую минуту. С каждым днем печальные мысли все больше и больше одолевали Копилку. И однажды терпение его лопнуло.

— Пожалей меня, — обратился он к Петрушке. — Я не хочу больше быть мусорным ящиком. Я хочу вернуться обратно с свою страну.

Петрушка хотел было по привычке всыпать в отверстие на голове очередную порцию мусора, но вид у Копилки был такой жалкий, что мальчик не решился это сделать. Он потоптался на месте, а потом пошел и выбросил мусор из совка в обычное место.

Когда Петрушка возвращался назад, Копилка остановил его:

— Подожди, Петрушка! Поверь мне! Послушай! Я хочу вернуться в нашу страну. Помоги.

Петрушка брезгливо взглянул на него и отошел. «Вот еще, связываться с Копилкой! Кто знает, что он задумал! Да и вообще с предателями разговаривать нечего». И он решил в этот день не проходить мимо Копилки. Пусть отвяжется. Но Копилка и не думал отвязываться. Поздно ночью он пробрался к Петрушке на чердак. В первую минуту мальчик испугался его легких шуршащих шагов. Он сделал вид, что спит, и закрыл глаза. Копилка подошел совсем близко к мальчику и умоляюще проговорил:

— Я ничего не прошу у тебя, Петрушка. Мне ничего не нужно. Отдай мне только колокольчик с твоего синего колпака.

Эта просьба очень удивила мальчика.

А Копилка продолжал:

— Поверь мне. Я прожил на свете много лет и только теперь понял, что никогда нельзя уходить из родного города. Я очень виноват и перед тобой, и перед мастером Трофимом, и перед всем нашим кукольным народом. Но я хочу вернуться. Я пойду к твоему отцу и попрошу, чтобы он вырастил новые семена и скорее шел к тебе на помощь. Я отдам твой колокольчик, чтобы он поверил мне, что ты жив и ждешь его.

Мальчик растерялся: ему верилось и не верилось… Очень хотелось, чтобы отец узнал о нем, о Матрешке, о Ваньке-Встаньке и скорее пришел на помощь, и было страшно: вдруг Копилка обманет. Петрушка все-таки решился. Он оторвал от колпака колокольчик и протянул Копилке. Копилка не стал мешкать. Он бросил колокольчик в свою знаменитую трещину, потряс ногой, чтобы колокольчик упал в носок, выбрался на крышу, залез на трубу, расправил плащ, и с первым порывом ветра помчался на север. Петрушка с завистью смотрел ему вслед.

 

КУРГАН

Каждое утро Петрушка заглядывал к хозяину и, убедившись, что Трафарет лежит в постели, радовался: пока он может не беспокоиться за жизнь Ваньки-Встаньки.

Однажды на рассвете мальчика разбудил чей-то радостный крик. Чтобы не считать надоевшие шаги, Петрушка съехал верхом по перилам лестницы, ведущей на чердак, и остановился у спальни хозяина. Оказывается, мухи, которым после исчезновения Копилки некуда было деваться, влетели прямо в нос спящего Трафарета. Тот оглушительно чихнул, и гладкий шарик вылетел из горла хозяина. Его ликующий крик и разбудил Петрушку.

— Ну вот, что теперь будет, — горестно прошептал мальчик. А

Трафарет, не сказав никому ни слова, первым делом вышел во двор. Лежа в постели, он придумывал все новые и новые способы наказать Ваньку-Встаньку, но когда Трафарет вышел во двор, он увидел, что орел был на своем посту. Прижав к телу могучие крылья, он сидел на крыше сарая. Едва хозяин появился во дворе, хищник мгновенно расправил крылья и ринулся ему навстречу. Трафарет успел вскочить в сени и захлопнуть за собой дверь. Крепкий клюв орла с размаха врезался в дверь. Мощная птица поднялась над двором и стала кружить над сараем.

Повар и Петрушка стояли в коридоре. Из-за спины повара, поднявшись на цыпочки, выглядывал гардеробщик. Их лица были серьезными, но в глазах слуг хозяин заметил торжествующие огоньки.

— Не радуйтесь. Я накажу Ваньку-Встаньку. Сейчас же накажу.

Повар и Петрушка молчали. Хозяин приоткрыл дверь. Сложив крылья, орел сидел на крыше сарая, как изваяние. Трафарет осторожно вышел за дверь, спрятался за угол дома. Орел видел, что он не идет к сараю, и сидел спокойно. А Трафарет, укрывшись за углом, стал легонько дуть.

Петрушка и повар вышли на крыльцо и с тревогой наблюдали за хозяином. Они еще не понимали, что задумал правитель пустыни.

А Трафарет струей воздуха все собирал и собирал песок в кучу. Вот перед ним уже высился небольшой бархан. Трафарет, чуть пригнувшись, подул еще, и этот бархан, плавно переваливаясь с места на место, двинулся вперед.

Привычный к шуму ветра и шуршанию песка орел не обращал на это внимания. А бархан приблизился к сараю и покорно лег у его стенки. Трафарет принялся собирать второй бархан.

Петрушка и повар, и гардеробщик, который стоял теперь рядом с мальчиком, следили за работой правителя пустыни. Они никак не могли ему помешать.

Вот и второй бархан докатился до стены сарая и, взобравшись на первый, застыл неподвижно. За вторым барханом последовал третий, потом четвертый, и вскоре со стороны дома одна стена сарая была засыпана до самой крыши. Когда Трафарет пошел задувать песок с другой стороны, Петрушка осмелел и бросил в сторону орла куском кирпича, но орел, видимо, поняв, что кирпич не угрожает его детенышу, не обратил на мальчика никакого внимания. Он сидел неподвижно и глядел на Петрушку тяжелым тоскующим взглядом.

А гора песка у противоположной стены сарая росла и росла. Вот она тоже дошла до карниза, потом перевалилась через низкий край и начала подниматься по крыше. Почувствовав, что песок засыпает крышу, орел взмахнул крыльями и взмыл ввысь.

Трафарет не приближался к сараю, но гора песка все росла и росла. Орел недоумевающе-тревожно закричал и стал носиться над тем, что раньше называлось крышей сарая. Толстый слой песка глушил голос его детеныша, и орел не слышал никакого ответа на свой призывный клекот. Трафарет засыпал сарай со всех сторон и подошел к крыльцу.

— Так я расправляюсь со всяким, кто не будет мне подчиняться. Едва стемнело, в доме затихло. Орел долго еще кружил над песчаным курганом и, наконец, улетел к родному гнезду.

Петрушка и Матрешка взобрались на песчаный курган. Они стали разгребать песок. Работа продвигалась медленно. Лишь только они выкапывали небольшую ямку, песок тонкими струйками засыпал снова. Тогда расчистили участок пошире и снова начали копать. И только перед самым рассветом им удалось добраться до крыши. Им повезло: они как раз напали на щель, в которую когда-то забросили орленка.

— Ты жив, Ванька-Встанька? — прильнув к отверстию, спросил Петрушка.

— Жив, жив, — глухо донесло снизу. — Где Матрешка?

— Я здесь, папа, — пропищал ее тонкий голос. — Можно, я спущусь к тебе. Мы будем сидеть вместе, и тебе не будет так грустно.

— Нет, нет, — не согласился отец. — Здесь очень душно. Я не хочу, чтобы ты страдала взаперти.

В этом время повар, который стоял на страже, сказал, что пора кончать: вот-вот рассвет. И протянул мальчику привязанную к веревке бутыль с водой. Несколько лепешек они бросили сразу, а бутыль бросить не решились: разобьется — и останется Ванька-Встанька без воды.

— Взял воду?

— Взял. Тащите веревку обратно, — и внизу раздался какой-то неясный шум.

— Что такое? — удивились они. Но когда вытащили веревку, все поняли. На конце веревки был привязан орленок.

— Отпустите его на волю, — попросил Ванька-Встанька. — Он так выручил меня, и я не хочу, чтобы он погиб.

— Хорошо, — пообещал Петрушка. — Я передам орленка дровосеку Иве, и он отнесет его на родную скалу.

— До свидания, папа! — попрощалась Матрешка.

— До свидания, Ванька-Встанька. Мы будем приходить, — пообещал Петрушка.

Они осторожно положили на место черепицу, припорошили песком, чтобы не было заметно, и крадучись вернулись в дом. Едва они добрались до чердака, как небо окрасила розовая полоса света и, как всегда на юге, стало сразу светло. Наступил новый день.

 

АЛЕНКА УТОЛЯЕТ ЖАЖДУ

Всю ночь Аленка ни на минуту не смыкала глаз. Ныли уставшие ноги, мучила жажда. Она вглядывалась в темноту и ждала: вот-вот в какую-нибудь щель заглянет ясное утро и ей дадут воды. И как ни долго ждала утро наступило. Ясный свет забрезжил сначала в одной щели, потом в другой, и помещение осветилось. Это был небольшой подвал с двумя похожими на щели узкими окнами. В одном углу подвала валялась куча тряпья, на котором лежала Аленка. Дверь открылась, и вошел приземистый, сутулый водонос Горбыль.

— Я пойду сейчас за водой, — сказал он. — Принесу тебе свою порцию. Ты посиди. Да смотри не вылезай. Увидит кто-нибудь. — И водонос ушел.

Он зашагал по улице, а навстречу ему уже шли на работу те, кто успел выпить свою ежедневную кружку воды. Воду раздавали на площади, посреди которой возвышалась башня. Вокруг нее располагался огромный водоем, окруженный сложенными из кирпича стенками. В нем замерла прохладной голубоватой толщей свежая вода.

Водоем был заполнен почти до краев. Но никто не смел дотронуться до этой воды. Водоем стерегли. Толстая кукла с круглым одутловатым лицом и торчащими на макушке волосами сидела на специальной лесенке. Это был кружечник. Каждому, кто подходил к нему, он зачерпывал кружку воды из водоема, едва перегибаясь со своей лесенки, и отдавал пришедшему. Тот жадно осушал, отходил в сторону и отправлялся на работу. Подошел к кружечнику и водонос Горбыль. Кружечник относился к Горбылю немного лучше, чем ко всем другим работникам Трафарета. Ведь как-никак они встречались чаще других. Кружечник вечером отмеривал Горбылю по два ведра, которые он уносил в дом Трафарета.

— Я выпью дома, — сказал Горбыль и подставил свою кружку.

Кружечник перелил воду из своей кружки в посуду Горбыля. Тот отправился домой, неся кружку в вытянутой руке и стараясь не пролить ни капли. Недалеко от дома Горбылю повстречался Петрушка.

Торопясь к Аленке, водонос не заметил мальчика, но зато Петрушка обратил внимание, что тот не выпил свою порцию воды, а по какой-то странной прихоти тащит ее домой. Что бы это могло значить? Любопытный Петрушка сделал несколько шагов в прежнем направлении, а когда Горбыль свернул за угол, повернулся и отправился за ним. «Обязательно узнаю, почему Горбылю понадобилось нести кружку домой».

Входя во двор, водонос опасливо поглядел вправо, потом влево и уж после того шагнул за калитку. Это еще больше насторожило мальчика.

Юн проник во двор водоноса и продолжал наблюдать. Все так же держа кружку в вытянутой руке, Горбыль стал спускаться в подвал. Новая загадка. Петрушка потер лоб ладонью: «Почему он в комнату не заходит?»

В два прыжка мальчик очутился у лестницы, ведущей в подвал, и успел заглянуть в приоткрывшуюся дверь. Там он увидел Аленку и подбежал прямо к ней. Водонос испуганно сжался, но, увидев, как радостно поздоровалась Аленка с Петрушкой, как долго они держались за руки, Горбыль перестал опасаться. Если они друзья, значит, и он станет их другом.

Водонос протянул Аленке кружку воды. Она выпила залпом, но, конечно, не напилась.

— Я еще хочу, — попросила она.

— Больше нет, — развел руками водонос.

Лицо Аленки болезненно скривилось.

— Не горюй, Аленка. Я что-нибудь придумаю. Будет у тебя вода, — пообещал Петрушка. — Только расскажи, как ты сюда попала.

Аленка облизала пересохшие губы и рассказала печальную историю о том, как они пошли выручать его, Петрушку, как встретили в пути Кирю и чуть-чуть не погибли при пожаре, и как Киря выпил у них остатки воды, а потом выдал их Трафарету.

— Где теперь Ванька-Встанька, я не знаю, — закончила рассказ Аленка. — А Кирю уничтожил Трафарет.

— Ванька-Встанька и Матрешка живы, — успокоил ее Петрушка, — а сейчас я достану тебе воды. — И он выбежал на улицу.

У водоема народу уже не было. Все получили свою порцию воды и отправились на работу. Кружечник сидел на лесенке и лениво постукивал кружкой по края водоема.

Петрушка ходил мимо водоема и искал способ раздобыть воду. Взобраться на башню — бесполезно. С башни воды не достанешь. Забраться в водоем — кружечник заметит, поднимет тревогу. И тогда все кончено. Сожжет Трафарет. И сам погибну, и Аленка погибнет от жажды, и Ванька-Встанька. Надо что-нибудь другое…

Мальчик еще раз обошел вокруг водоема, и когда проходил мимо кружечника, тот крикнул:

— Проходи, нечего здесь слоняться!

Петрушка подошел к водоему с другой стороны, лег на землю так, чтобы кружечнику ничего не видно было, даже если бы он оглянулся, и стал обломком ножа, который носил в кармане, царапать камни, из которых были сложены стенки водоема. Наконец, образовалась щель. Мальчик засунул в эту щель конец ножа и начал расширять отверстие. Оно становилось больше. Вот и просочилась первая капля воды. Петрушка еще поработал — из отверстия зажурчала вода. Теперь хватит. Мальчик С поднялся с земли и отошел подальше от водоема.

Там, где минуту назад робко просачивалась капля за каплей, а потом зажурчала слабая струя, теперь образовался ручеек. Он побежал по улице. Дождавшись, пока ручеек свернет за угол, Петрушка наклонился и напился прямо из ручейка. А ручеек бежал и бежал посреди улицы.

Портные, каменщики, сапожники, плотники работали дома. Ведь в стране Трафарета не было мастерских. Если шили платье, то для Трафарета, Словолова, Шагосчета и Дыхомера. Если тачали башмаки, тоже только для них. Если делали бочки — бочки нужны были тоже в доме Трафарета. Вот все и работали в своих домах. А когда до их слуха донеслось непривычное журчание, невольно побросали работу, высунули в окна головы.

— Вода! Неужели вода? — они не верили своим глазам, а ноги уже сами несли их на улицу.

Вереница кукол приникла к ручью. Они пили, останавливались, отдыхали и снова пили. Потом стали искать посуду. А посуды в домах оказалось мало. Ведь у них не было съестного, чтобы варить обед, и каждая даже самая маленькая склянка или чугунок и кринка наполнялись водой. Добралась вода и до дома водоноса Горбыля и побежала дальше по всему поселку.

 

ЗЕЛЕНЫЙ ЦВЕТ

Трафарет возвращался домой после долгого отсутствия. Он широко, как меха, раздувал щеки, и струя ветра несла перед ним пять баранов и шесть мешков муки. Трафарет радовался: поход закончился очень удачно. Он захватил богатую добычу, а по пути погубил два сада, сжег бахчу и единым дыханием, за один раз, засушил два кукурузных поля. Трафарет ненавидел растения и всегда чувствовал себя счастливым, если удавалось уничтожить даже самый маленький зеленый кустик. «Терпеть не могу зеленый цвет, — размышлял он, — глаза у меня устают от такой яркости. То ли дело у меня, у Трафарета. Приятно окинуть глазом свои владения. Все одинаково.

Люблю однообразие. При однообразии легче заметить, кто против меня выступает. Приберешь его к рукам — и опять все одинаково. Люблю однообразие, с ним жить легче. И управлять своими подданными тоже легче, при однообразии они думают и все делают одинаково».

Трафарет так увлекся своими размышлениями, что не заметил, как добрался до своих владений. Добрался и не узнал их. Вместо обычных желтых песков его встретило море свежей зелени. Зелень была всюду: на улицах, в квадратных дворах и возле дома самого Трафарета.

«Набегался по полям и садам и так умаялся, что зеленый цвет повсюду мерещится, даже у меня, в моем собственном доме. Вот наваждение», — Трафарет потер рукой глаза, привычно втянул в себя воздух, и летящая впереди добыча начала опускаться. Трафарет подпрыгнул к своим воротам и фыркнул от возмущения. Струя воздуха резко взметнулась вверх, и вместе с ней стремительно взмыли и мешки с мукой, и бараны. Трафарет даже не заметил этого, так был возмущен. Перед его двором пестрела клумба ярких цветов.

— Цветы в моем царстве песка и зноя! Это возмутительно! — Трафарет ногой распахнул ворота и ворвался во двор.

Вечные помощники Словолов, Шагосчет и Дыхомер дожидались своего хозяина.

— Кто устроил клумбу перед моим двором? — яростно выкрикнул Трафарет. — Сейчас же узнать!

Помощники ушли, а Трафарет вне себя от гнева принялся сжигать зеленое украшение поселка. Он шел по улице, и за его спиной вместо нежно-зеленой травы во дворах и на улицах оставался песок да кучки серого пепла.

 

ВСЕ КАК ОДИН

Помощники Трафарета разошлись в разные стороны на поиски того, кто устроил клумбу перед домом правителя. Словолов отправился прямо, Шагосчет — по улице, ведущей вправо от дома Трафарета, а Дыхомер — влево.

«Как найти нарушителя? — ведь для мыслей количество слов не было определено, и поэтому Словолов мог думать сколько угодно. — В каком доме он спрятался? За каким окном? И как его узнать?» И пока Словолов думал, с чего начать поиски, сам не замечая, добрался до крайнего дома улицы. И ему ничего не оставалось делать, как постучаться именно в этот дом.

Дверь открыл водонос Горбыль.

— Ты посадил клумбу? — спросил Словолов.

— Я, — согласился Горбыль.

— Трафарет зовет, — продолжал Словолов.

Горбыль, не возражая, вышел за ними, и они тронулись к дому хозяина.

Когда они поравнялись с домом дровосека Ива, тот вышел на улицу.

— Куда ведешь? — спросил дровосек Словолова.

Горбыль указал на дом правителя, а Словолов с важностью произнес:

— Он посадил клумбу.

— Это я посадил ее! — воскликнул Ива и пошел рядом с Горбылем.

Когда они поравнялись с третьим домом, из калитки вышел каменщик и тоже спросил:

— Куда?

Дровосек и водонос молча указали на дом Трафарета, а Словолов и тут не упустил случая важно заявить:

— Они посадили клумбу.

— Это я посадил, — доложил каменщик и присоединился к товарищам.

Из следующего дома вышел бондарь, и повторился тот же самый разговор. Потом к ним подошел портной, а потом пошло…

Из каждого дома выходил житель, и оказывалось, что клумбу устроил именно он.

Теперь Словолов не видел, кто шел впереди. Он опасался, что вместо дома правителя, вся толпа пойдет в другую сторону. Осторожно выбирая момент, когда на него не смотрели, он ускорял шаги, чтобы обогнать тех, кого вел к Трафарету, и, в конце концов, оказался во главе колонны. Нарушители шли за ним, и со стороны казалось, что не Словолов ведет жителей, а жители конвоируют его. Помощник Трафарета этого не замечал. Он гордился, что это он, Словолов, обнаружил столько нарушителей и что хозяин похвалит его за усердие. Но что это такое? С левой стороны улицы уже почти подходила ко двору Трафарета другая группа жителей, и во главе ее шел Шагосчет.

— Я поймал нарушителей! — еще издали закричал Словолов.

— Нет, я, — тотчас возразил Шагосчет.

— Я их обнаружил, — раздался голос Дыхомера, подходящего справа, и за Дыхомером тоже шла порядочная толпа.

Словолов и Шагосчет в растерянности остановились, а Дыхомер, воспользовавшись этим, первым подошел к воротам забарабанил по ним.

И тут же раздался стук еще четырех кулаков. Это Словолов и Шагосчет, не желая отставать, ударили в ворота сразу двумя руками. Поднялся такой стук, что Петрушка, не дожидаясь распоряжения Трафарета, распахнул ворота. В первую минуту он ничего не понял. Ничего не понял и Трафарет, который степенно вышел на крыльцо.

— Я привел нарушителей! — выкрикнул Словолов.

— Нет, я! — одновременно возразили Дыхомер и Шагосчет.

Трафарет смотрел на одного, на другого, на третьего; смотрел на толпу, которая стояла за ними и ничего не мог понять.

— Разрешаю говорить, сколько нужно, — медленно и раздельно произнес он и ткнул пальцем Словолова.

Помощник сделал шаг вперед длиной ровно в четыре вершка, поклонился и сказал:

— Я выполнил, Трафарет, твое поручение. Я прошел по всему поселку и обнаружил тех, кто устроил клумбу перед твоим домом и нарушил порядок в твоих владениях. Вот они, — Словолов повернулся и хотел показать рукой на тех нарушителей, которые посадили клумбу. Пока пререкались помощники, группы жителей, пришедшие с разных улиц, смешались в общую толпу, и Словолов уже не разбирал, кого он привел, а кого привели два других блюстителя порядка.

— Вот они, нарушители! — заявил Словолов.

Этого уже не могли вынести ни Шагосчет, ни Дыхомер. Они разом воскликнули:

— Это я привел нарушителей!

— Кто это устроил клумбу перед моим домом? — теряя терпение, загудел Трафарет.

— Они! — помощники указали на толпу.

— Все они? — изумился правитель и тут же подумал, что если сожжет всех, кого привели, то для него некому будет носить воду, колоть дрова, шить сапоги и печь лепешки.

— Все!

— Пошли прочь! — рассердился на своих помощников Трафарет. — Разве так служат! И вы тоже идите, занимайтесь делом, — добавил он, обратившись к жителям.

И все стали расходиться. Петрушка и Горбыль подмигнули друг другу, понимающе улыбнулись и тоже разошлись. Они-то знали, кто посадил клумбу, и другие жители знали, что это дело рук водоноса и мальчика.

 

ДЫХОМЕР

Хорошо было Шагосчету и Словолову. У них не было семьи, и они могли служить Трафарету и день и ночь. А вот Дыхомеру приходилось плохо: он почти не видел своей жены и троих маленьких дочерей. Но это было терпимо, пока у Трафарета были продукты. Вы помните, когда Трафарет увидел, что поселок покрылся зеленью, он так фыркнул от возмущения, что потоком воздуха унесло и добытые им мешки с мукой и бараньи туши. Голодно стало даже помощникам Трафарета. Если раньше Дыхомер приносил в семью и немного овощей, и кусочек мяса, и горшок супа, то теперь он получал всего пять лепешек в день на семью.

И тогда Дыхомер начал искать выход. Попросил у Трафарета кирпича и выстроил вокруг дома высокий забор.

— Дети маленькие, — объяснил он, — убегают на улицу. Вот хочу упрятать их за забор.

Трафарет не возражал, а Дыхомер не терял времени даром. Он устроил огород: вырыл во дворе колодец и стал орошать землю, и под жарким солнцем выросли дыни, арбузы, помидоры. Повеселела семья. Жена и дети были довольны.

— Вот какой я ловкий. Никто не знает, что у меня такой огород.

Но, оказывается, Дыхомер ошибался. Наблюдательный Петрушка уже давно заметил, что Дыхомер стал больше времени проводить дома, а не на службе.

— Что же он там делает? — недоумевал Петрушка. — Ведь раньше он всегда дожидался вечера, а потом относил домой остатки со стола Трафарета. А теперь все пропадает дома.

Петрушка обратил внимание на высокий забор, из-за которого даже не видно было дома Дыхомера. «Надо бы узнать, что у него за забором», — часто задумывался мальчик. И однажды, когда Трафарет приказал вычистить трубу, Петрушка с готовностью забрался на крышу. Да и какой же мальчишка откажется лишний раз побегать по крыше и бросить в трубу тяжелый камень на длинной веревке! Так и Петрушка. Он залез на крышу, лихо пробежал по коньку. Придерживаясь за трубу, остановился и глянул вниз. Пыльно-серые дома и дворы лежали перед ним, как на ладони. Но что такое? За высоким забором Дыхомера глаз радовала нежная зелень. Мальчик даже разглядел какие-то красные точки в этой веселой зелени. «Наверное, помидоры, — решил он. — Так вот чем занимается Дыхомер дома! Так вот почему он спешит домой!» Возле грядок копошились три маленькие фигуры и одна большая. Оказывается, у Дыхомера целая овощная фабрика! Надо запомнить, это пригодится. Мальчик никому не сказал о своем открытии. Он не любил ябедничать, да и думать об этом не хотелось. У него было много своих забот. И прежде всего — главная забота, как помочь Ваньке-Встаньке.

Петрушка с Матрешкой уговорились ночью отправиться к Ваньке-Встаньке. Мальчик припрятал несколько лепешек, приготовил бутыль с водой. И когда все уснули, они отправились к сараю. Матрешка шла впереди и светила гнилушкой. До сарая они добрались благополучно.

Мальчик дотянулся до отверстия на крыше, бросил сначала лепешки, потом бутыль с водой и почти шепотом проговорил:

— Это я — Петрушка. Принес тебе воды и лепешек. И Матрешка со мной. Завтра нас жди.

И они пошли обратно. До крыльца добрались благополучно. Когда им осталось подняться по лестнице на чердак, чья-то рука схватила мальчика за плечо, а другая прижалась к груди. По сиплому дыханию Петрушка догадался, что это был Дыхомер.

— Ты вдыхаешь больше меры воздуха, — прошипел он. — Где был?

— Нигде. Иду на чердак.

Дыхомер приложил ухо к груди мальчика и присвистнул. Сердце Петрушки билось часто-часто, и грудь высоко поднималась.

— Не обманешь… Что делал?

— Носил еду и воду Ваньке-Встаньке.

— Трафарету скажу, — и Дыхомер хотел сразу же бежать к правителю.

— Стой! — удержал его Петрушка. — А что ты делаешь за высоким забором?

— Ничего, — оторопел Дыхомер.

— Ты растишь овощи. Я видел.

Дыхомер что-то хотел возразить, но поперхнулся. А мальчик продолжал:

— Не бойся. Я не скажу, если ты не скажешь.

— Не скажу, — выдохнул Дыхомер и ушел.

А Петрушка с Матрешкой отправились на чердак.

Теперь Матрешка не тревожилась об отце. Пока ему ничего не грозило: еда у него есть, вода тоже. А вот о друзьях, Аленке и Кире, она беспокоилась. Где они теперь? Что с ними?

Петрушка рассказал о встрече с Аленкой, о том, что они живут у Горбыля. А вот о Кире… Мальчику очень не хотелось огорчать Матрешку, но она так часто вспоминала Кирю и беспокоилась о его судьбе, что Петрушка решился передать рассказ Аленки.

— Киря предатель. Он по приказу Трафарета следил за вами в степи. Это он выпил воду и выдал вас Трафарету.

— Неправда, он не предатель! — воскликнула Матрешка. — Он вывел нас из огня…

— Он себя спасал, — объяснил Петрушка.

Матрешка горько заплакала. Ей было обидно, что Киря обманул ее, а она ему верила, защищала его.

 

НОЧНОЙ ГОСТЬ

— Эй, скорее откройте! — услышал мастер чей-то голос, и вслед затем раздались сильные удары в дверь.

— Что случилось? Кто меня будит среди ночи? — пробормотал мастер Трофим, надевая туфли. — Что-нибудь, наверное, случилось с Петрушкой…

А голос на улице продолжал требовать:

— Откройте! Откройте скорее!

Мастер подошел к калитке, открыл ее, и при свете луны, заливавшей улицу бледно-голубым светом, к своему удивлению увидел Копилку.

— Как ты здесь оказался? — воскликнул Трофим. Все знали, что Копилка улетел к Трафарету и собирался там, на службе у него, заработать золота и драгоценностей.

— Я принес важные новости, — уверил Копилка, и мастер невольно посторонился и пропустил позднего гостя в дом.

— Я больше никогда не пойду к Трафарету, — говорил Копилка. -

Я думал заработать у него много денег, а он превратил меня в мусорный ящик. Я ему этого не прощу.

Трофим сидел, слушал, качал головой и не знал, верить ему или не верить.

А Копилка продолжал:

— Вы не верите мне? Я говорю правду. Я видел Петрушку.

— Где он? Что с ним? — перебил его мастер Трофим.

А Копилка, не отвечая, доказывал:

— Вот посмотрите. Петрушка сам дал мне колокольчик от своего колпака, чтобы вы поверили, что я говорю правду, — Копилка встал на руки и затряс в воздухе ногами. Колокольчик выпал и, звеня, покатился по полу.

Мастер Трофим, кряхтя, нагнулся, поднял колокольчик и прижал его к груди. Ему так недоставало Петрушки, так он соскучился по сыну…

А Копилке не терпелось выложить новости.

— Случилась большая беда. Ваньку-Встаньку в степи захватил Трафарет. Матрешка тоже живет в плену вместе с Петрушкой, только Трафарет о ней ничего не знает. А Аленка? Аленка пропала неизвестно куда. А семена Трафарет сжег! — воскликнул Копилка.

— Семена сжег! — ахнул Трофим. — Значит не посадили ни одной рощи… — И он подумал, как хорошо, что после их ухода он собрал еще мешочек волшебных семян. Ему удалось спасти сосну, поломанную Трафаретом. Он обмазал глиной её раны, подкормил ее удобрениями.

Несмотря на поздний час, Трофим один пошел к кузнецу Игнату. Хотя и печальные новости принес он ему, но это все равно лучше, чем неизвестность.

— Ты отдохни, Копилка, вздремни, — посоветовал мастер Трофим своему гостю. — Вот кровать. — И пошел. Правда, Трофиму не хотелось оставлять Копилку в своем доме, но разве выгонишь его в такой поздний час?

Вы помните, после набега Трафарета дом мастера Трофима был разрушен. Он жил вначале у Ваньки-Встаньки, а потом отзывчивые горожане построили ему новое жилище.

Кузнец Игнат, едва услышал об Аленке, пошел вместе с мастером, и Копилке пришлось снова рассказывать всю историю, как Трафарет принес Ваньку-Встаньку, как бросил в печку волшебные семена. Рассказал он и о том, как пропала Аленка.

Кузнец Игнат помолчал и твердо сказал:

— Надо идти. Надо выручать своих детей.

— Да, надо идти! — поддержал Трофим. — Я возьму семена, которые недавно собрал, и завтра же тронемся в путь.

— Надо сказать ткачу Сидору, — посоветовал кузнец. — Он тоже пойдет с нами.

— Конечно, пойдет.

— А я? Я тоже пойду с вами. Я очень хочу отомстить Трафарету, — напомнил о себе Копилка, о котором кузнец Игнат и мастер Трофим совсем забыли. — Это я первый сообщил, что сожгли семена.

Кузнец Игнат и мастер Трофим взглянули друг на друга и с сомнением покачали головой. Они не знали, можно ли доверять Копилке. Кузнец Игнат первый нарушил молчание:

— Знаешь что, Копилка, я боюсь брать тебя. Ты уже обманывал нас. Мы тебе поверим, а ты опять убежишь к Трафарету и все о нас расскажешь.

— Не убегу. Ни за что не убегу! — воскликнул Копилка. — Трафарет так меня обидел. Он сделал меня мусорным ящиком. Я никогда ему этого не прощу. Я буду с ним бороться.

— Пожалуй, верно, — задумчиво проговорил мастер. — Если он вернется к Трафарету, тот сожжет его. Ладно, пошли. С рассветом тронемся в путь.

И они стали собираться в дальнюю дорогу.

 

ЛЕПЕШКИ

Петрушке очень пригодилось то, что ом был очень быстр и легок, и именно поэтому то повар, то Словолов и Шагосчет, а то и сам Трафаре посылали его с разными поручениями. Мальчик почти не выходи за пределы дозволенного. Дышать он старался как можно незаметнее, а шагал, хотя и по четыре вершка, но так частил, что за мим трудно было угнаться. Вот и в этот раз Трафарет послал Петрушку к сапожнику. узнать, готовы ли ему сапоги. А Петрушка прежде чем идти к Караю, завернул к водоносу Горбылю проведать А ленку.

— Я есть хочу, Петрушка, — это были первые слоев, которыми ома его встретила.

— Это дело поправимое, — тоном взрослого ответил Петрушка. — Собирайся, сейчас пойдем есть.

— Опять ты шутишь, — невесело ответила похудевшая Аленка. — А я, правда, есть хочу. Дядя Горбыль отдает мне от своей порции пол-лепешки, а сам голодный остается, да этого мне мало. Не знаю, как и быть.

— Я правду говорю. Одевайся. Пойдем есть.

— А что мне одеваться, — сказал Аленка. — Вот мое платье. — и с этими словами девочка накинула на себя плащ. — Пойдем. Я готова.

— Пойдем, — и они вышли из дома. Следом за ними вышел Горбыль.

После разлива, устроенного Петрушкой, воды в водоеме стало меньше, и Горбылю прибавилось работы.

Было еще рано, когда мальчик с девочкой подошли к амбару, возле которого стоял четырехугольный высокий ларь, а на ларе, как на троне, возвышался толстый лепешечник. Важно сложив руки на груди, он посматривал на всех свысока и не торопился приступать к делу. А к ларю уже подошли ссутулившийся от вечного сидения сапожник Карай, высокий каменщик с мастерком в руке, плотник с топором. Они только ждали лепешку, чтобы отправиться на работу.

Когда около лепешечника скопилось несколько жителей, толстяк медленно, наслаждаясь своей властью, открыл ларь, вынул первую лепешку и протянул Караю.

— Ну, я пошел, — прошептал Петрушка Аленке. — Как увидишь меня наверху амбара — начинай.

Петрушка объяснил девочке, что надо делать, и она ждала его сигнала. Мальчик достал приготовленный заранее лист и забрался с ним на крышу амбара.

Амбар был покрыт черепицей, тонкой и хрупкой. Мальчик двигался осторожно, почти ползком, но все-таки добрался до конька крыши. Положил железный лист и начал складывать на него какие-то комочки, щепочки и прутья.

Все были так заняты лепешками, что никто, кроме Аленки, не обращал на Петрушку внимания. А мальчик широко раздул щеки и дунул на едва заметный язычок пламени, пробивающийся между щепками. Огонек затрепетал и поднялся чуть выше, но все-таки его еще не было видно с земли. Тогда мальчик подбросил в огонь несколько гнилушек, и с жестяного листа стала подниматься широкая струя дыма.

— Спасайтесь! Горим! — закричала Аленка, которая только и дожидалась этого момента. В первую минуту на ее крик никто не обернулся: все были заняты раздачей лепешек.

— Горим, спасайтесь! — завизжала Аленка.

Все повернулись в ее сторону. Девочка показала рукой на крышу и еще пронзительнее заверещала:

— Горим! Горим! Мешки тащите! Спасайте лепешки.

Петрушки на крыше уже не было, а дым стлался над самой крышей.

Испуганный лепешечник забыл и про ларь с лепешками, и про амбар, который охранял. Он со всех ног бросился бежать.

Ремесленники кинулись открывать дверь амбара. Она была заперта. Тогда на нее навалились все вместе: раз! два! — и она затрещала.

— Лепешки забирай! Мешки носи! — еще раз взвизгнула Аленка, наложила полный подол лепешек и бросилась бежать.

А Петрушка уже летел к дому Трафарета: пусть Трафарет знает, что, когда случилось это происшествие, он, Петрушка, был дома.

Три помощника Трафарета толкались среди жителей. Прямо на их глазах ремесленники разбирали лепешки, делили мешки с мукой и разносили их по домам

Шагосчет принимался считать шаги, Дыхомер пытался измерить объем вдоха и выдоха, но никто не обращал на них внимания. Помощников не замечали. Только Словолову делать было нечего. Момент был такой, что жители говорили коротко:

— Бери!

— Неси!

— Скорей!

Словолов был бы рад задержать кого-нибудь и отправить к Трафарету, да некого было. Впрочем, он и не мог бы никого задержать. Жители были так заняты, что никакая сила не могла им помешать в этой работе.

Тогда Шагосчет сообразил. Забыв о длине собственного шага, он заспешил к Трафарету, чтобы доложить о происшествии, но Трафарет только что отправился на добычу.

Шагосчет снова вернулся к амбару. Окон у амбара никаких не было. Двери распахнуты, ларь валялся на земле, а на крыше амбара, около конька, лежал помятый старый противень. С железного листа поднимался в небо тонкой струйкой сизый дым. Крыша амбара цела, стены целы, только продуктов нет.

 

РАБОТНИЦА

Аленка отнесла лепешки домой и решила, что не мешает на всякий случай сбегать к амбару еще раз. Сказано — сделано. Девочка опять вернулась к амбару. Там уже никого не было, но несколько лепешек валялись на полу. Аленка собрала их. Снова зажала в одной руке концы передника, а другой сложила лепешки и пошла домой. И как раз в эту минуту к амбару подходил Дыхомер. «Что за странная девочка? Никогда здесь таких не видел: и такие передники у нас никто не носит. Надо посмотреть», — и помощник Трафарета отправился следом за Аленкой. Аленка по улице — и он по улице. Она — за угол, и он за угол. Так и добрались оба до дома Горбыля. Дыхомер постоял, подождал: не выйдет ли обратно. Нет. Значит, она здесь живет! И пошел домой.

«Завтра же с утра доложу Трафарету, что у Горбыля скрывается девочка, которая носит фартук». А ночью, лежа в постели, задумался: «Ну, приведу я ее к Трафарету. Ну, возьмет Трафарет ее в служанки. А мне-то, Дыхомеру, от этого какая польза? А что если…» — мелькнула у него мысль, и он разбудил жену.

— Слушай, есть тут одна девочка. Не взять ли ее нам? Пусть помогает поливать, за ребятами следит, грядки копает. Тебе легче будет.

— Конечно, возьмем, — поддакнула жена. — Помощница мне очень нужна.

— Так я и сделаю.

Дыхомер пошел к Горбылю. Верный своей привычке чувствовать себя хозяином в любом доме, кроме, конечно, дома Трафарета, Дыхомер без стука вошел в ворота и открыл дверь в комнату. Там никого не оказалось.

— Где же Горбыль? — сам себя спросил помощник. — Ведь еще рано. Спят все жители.

Дыхомер внимательно осмотрел комнату — нигде ничего подозрительного не заметил. Вышел во двор и тут наткнулся на ступеньки, ведущие куда-то вниз.

— Ага, — прошептал он. — Туда-то мне и надо.

Дощатая дверь была неплотно прикрыта. Дыхомер, не привыкший церемониться, рывком распахнул дверь и увидел Горбыля и Аленку. Они испуганно отпрянули. Аленка инстинктивно прижалась к стене и закрыла лицо фартуком.

— Возьму я у тебя девочку, — сразу начал Дыхомер. — Как ты смеешь прятать ее?

— Пожалейте! — задрожал Горбыль. — Не отдавайте Трафарету. Он сожжет ее и меня тоже. Пожалейте.

Аленка прижимала фартук к лицу и беззвучно плакала.

— Не поведу я тебя к Трафарету, — в черствой душе помощника шевельнулась жалость, и он решил успокоить девочку. — Пойдешь ко мне, будешь помогать жене по хозяйству.

И Дыхомер отвел Аленку к себе.

За высоким забором Аленке открылся совсем другой мир. Ей даже показалось, что она переселилась в свой родной город, в сад к мастеру Трофиму. Какие помидоры она увидела! Ровными грядками они простирались вдоль всего забора. В глубине двора возвышался небольшой колодец. Аленка могла перегнуться через срубы и увидеть заманчиво блестевшую гладь воды. Вокруг колодца зеленела трава, нежная-нежная.

— У меня большая семья, — пояснил Дыхомер. — Жена и три дочки. Вот мы и работаем здесь. Растим овощи. У нас в огороде есть огурцы, дыни, помидоры. Ты будешь помогать рыхлить землю, поливать, полоть сорняки.

— Ведь Трафарет запрещает выращивать здесь растения, — сказала Аленка. Дыхомер протянул руку и закрыл Аленке рот.

— Тише ты. Никогда не говори об этом, — и, совсем успокоившись, объяснил: — Видишь, забор какой высокий. Никто не знает, что у нас тут.

— А если придет кто? — не унималась Аленка.

— Злые собаки не пустят. Вон они какие! — Дыхомер указал на псов. Они угрюмо смотрели на Аленку и глухо рычали.

 

АРИФМЕТИКА

— Как ты определяешь длину шага? — спросил однажды Трафарет Шагосчета, когда увидел в окно, как повар пробежал из кухни в кладовку, делая очень широкий шаг.

— На глазок, — отвечал Шагосчет. — Я так привык, что, кажется, не ошибаюсь.

смотрите: четыре вершка, — и он сделал шаг, равный четырем вершкам.

— Постой! Постой! — остановил его Трафарет. — Гляди, из чего складывается четыре вершка. Это два вершка, — он отметил на полу мелом расстояние, равное половине шага помощника. — А четыре вершка — это два раза по два. Понял?

— Это никуда не годится, — упрекнул его хозяин. — Так всегда можно ошибиться.

— Я никогда не ошибаюсь, — снова проговорил Шагосчет. — Вот

— Понял, — как эхо, повторил Шагосчет. — Дважды два будет четыре.

— А если я сделаю такой шаг, — продолжал Трафарет и раздвинул ноги пошире. — В этом шаге укладывается три раза два вершка, а дважды три будет шесть.

— Дважды три будет четыре! — донесся со двора звонкий голос, но занятые разговором Трафарет и Шагосчет не обратили на него внимания.

— А теперь… — Трафарет раздвинул ноги еще шире.

— На этом расстоянии два вершка укладывается четыре раза, — объяснил Шагосчет. — Дважды четыре — восемь.

— Дважды четыре будет четыре, — донесся из окна тот же голос.

Трафарет прислушался, а сам отодвинул правую ногу еще дальше от дверей.

— Теперь что скажешь, Шагосчет?

— Здесь два вершка укладывается пять раз. А дважды пять — десять.

— Дважды пять — четыре, — прозвенел тот же голос. — Шагосчет ие знает счет. Тра-ля-ля! Дважды два — четыре. Дважды три — четыре. Шагосчет не знает счет. Тра-ля-ля!

Трафарет поднял голову, на минуту задумался и подошел к окну. Петрушка, чтобы доставить Трафарету больше неприятностей, всегда вытряхивал циновки под окном комнаты, в которой сидел Трафарет. Ему приятно было слышать, как правитель чихает или откашливается от пыли. А сейчас он услышал интересный разговор и подумал о том, что можно обмануть и Трафарета и Шагосчет.

— Повтори, что ты сказал? — спросил правитель.

Петрушка с готовностью повторил и в конце так же лихо добавил:

— Шагосчет не знает счет. Тра-ля-ля! Тра-ля-ля!

— А ты знаешь счет? — Трафарет заинтересовался словами мальчика. — Ну-ка, иди сюда!

Петрушка с готовностью крикнул:

— Есть! — И, ухватившись за наличник окна, мигом перемахнул в комнату.

Шагосчет от возмущения потерял дар речи. Он хотел указать Трафарету на нарушение закона о длине шага, но хозяин не обращал на него ^внимания. Он расспрашивал Петрушку.

— Я знаю две арифметики, — отвечал проказник, высоко вскинув голову и вытянув руки по швам. — Одна арифметика обычная, а другая трафаретная. Мастер Трофим научил меня. А я научил девчонку Аленку. Арифметика трафаретная… Она же очень простая и очень удобная. Я вам только что говорил…

— Ты не глупый мальчишка, — похвалил Трафарет Петрушку. — Займись-ка с этим болваном. Научи его трафаретной арифметике.

— Я? — Петрушка нарочно сделал глупое лицо, выпучил глаза и ткнул себя пальцем в грудь. — Его я учить не смогу. Он ведь не девчонка. Он вон какой длинный дяденька. Он меня и слушать не будет.

— Слушайся его! — приказал Трафарет помощнику. — Да смотри, чтобы у вечеру знал назубок трафаретную арифметику.

…На следующее утро Шагосчет едва вышел из дома, как столкнулся с водоносом Горбылем. Горбыль немного проспал в этот день, опоздал вовремя принести правителю воды и теперь торопился, делая шаги сразу по шесть вершков.

— Стой! — закричал Шагосчет. — Ты нарушил закон, и хозяин тебя накажет.

Горбыль так и замер, расставив ноги. А Шагосчет нагнулся и проверил, сколько раз два вершка укладывалось на расстоянии от одной ноги до другой. «Ровно три. Значит…» — Шагосчет хотел сказать по привычке шесть вершков, но опомнился: ведь по трафаретной арифметике все равно было четыре.

— Иди, Горбыль, — безнадежно махнул он рукой. — Иди, иди. У тебя нарушений нет.

— Ух, ты! — облегченно вздохнул Горбыль и пошел дальше такими же шестивершковыми шагами.

Потом на глаза Шагосчету попался сапожник Карай. Он не успел вместе со всеми получить свою порцию воды и теперь, беспокойно оглядываясь по сторонам, бежал к бассейну. Он боялся, что кружечник уйдет и пропадет его порция воды.

Шагосчет хотел его остановить, но опять вспомнил злополучного Петрушку и его арифметику. Он воткнул палочки между двумя отпечатками ног Карая и определил: два вершка укладывается здесь пять раз.

— Нарушение? Да. Вопиющее нарушение! — хотел возмутиться Шагосчет, но опять удержался: ведь по трафаретной арифметике выходит, что дважды пять — тоже четыре.

— Иди. Черт возьми, — выругался Шагосчет. — Теперь не знаешь, как и нарушителя ловить!

А по поселку уже пополз слух, что шаги теперь можно делать разные: все равно Шагосчет не накажет. Ведь он считает шаги по новой арифметике, по трафаретной.

 

СОБАКИ И КОШКА

Аленка стала жить в доме Дыхомера. Его жена, тихая женщина с печальными глазами, не обижала девочку. Правда, спала Аленка в сенях на голом сундуке. Каждое утро жена помощника подходила к ней и, склонившись над ее изголовьем, тихо говорила:

— Вставай, Аленка. Пора. — Её длинные светлые волосы касались лица Аленки, и девочка сразу вспоминала, как они с Петрушкой жили у Матрешки, и мама Матрешка ласково будила их:

— Вставай, Аленка. Пора.

Аленка сразу же поднималась. Жена Дыхомера и девочка черпали воду из колодца, поливали огурцы, и хозяйка рассказывала:

— Здесь жить хорошо. Только никуда мы не выходим. Мои девочки даже за воротами не были ни разу. Только и радости, что огород да цветы.

— А если Трафарет увидит? — проговорила Аленка.

— Он не заходит сюда. Наш дом в стороне от его дорог. Что ему нужно от меня и моих дочерей? Вот мы и сидим, полем грядки. А вечером наслаждаемся запахом цветов и радуемся, что нам, как другим жителям страны Трафарета, не приходится вдыхать одну меру воздуха. И говорить у нас можно. Мой муж не любит помощников Трафарета, Шагосчета и Словолова. Сам к ним не ходит и их никогда не зовет. А мы и рады, — женщина слабо улыбнулась и откинула за спину длинные волосы.

Аленка поняла, почему печальна всегда жена Дыхомера и грустны его дочери. Хоть и зеленый у них двор, а все-таки это тюрьма. Зеленая тюрьма, где зреют помидоры, наливаются огурцы, и качают головками красавицы-розы.

Жена Дыхомера и ее дочери мирились с такой жизнью. Ведь им некуда было деваться. А Аленка… Аленка мириться не хотела. Нужно бежать отсюда. Правда, здесь вдоволь воды и не голодно. Но ведь так жить невозможно. Бежать, обязательно бежать! Но как? Две свирепые собаки день и ночь стерегли ворота. Если кто-нибудь близко подходил к забору, их цепь двигалась по привязанной вдоль стены проволоке, звенела, а собаки заливались оглушительным лаем. Впрочем, желающих подходить к дому Дыхомера не было, и страшный лай раздавался чаще тогда, когда девочка подходила очень близко к воротам.

«Как же мне выбраться отсюда?» — только об этом и думала Аленка и все-таки придумала.

Однажды вечером хозяин выпустил погулять кошку.

— Киса! Киса! — позвала девочка.

Кошка доверчиво пошла к ней на руки.

— Пойдем ко мне, киса! — и девочка принесла кошку в сени. Там она осторожно прицепила к ее хвосту веревку, а на другой конец веревки привязала груду старого тряпья и свой передник.

Вот и все готово, но на улице было еще очень светло. Наконец, стемнело. Девочка приоткрыла дверь. Звезды, как золотые шляпки гвоздей, сверкали на черном потолке неба. Стараясь ступать осторожно, девочка сошла с крыльца и, прижимая к себе кошку, двинулась к воротам. Собаки настороженно смотрели на нее, но пока молчали. Аленка подвигалась все ближе и ближе к воротам. И тут раздалось:

— Мяу!

Кошка рванулась из рук девочки и понеслась к забору. Почуяв своего извечного врага, собаки кинулись от ворот. Путь свободен. Аленка подняла щеколду, выскользнула на улицу и со стуком захлопнула за собой ворота. Потом прижалась к забору. Прислушалась. Непривычная ноша помешала кошке вскочить на забор. Одна из собак вцепилась в тряпки, другая — в веревку. Кошка дернулась изо всех сил. Веревка соскочила с хвоста, и тряпье осталось на растерзание псам. Кошка вскарабкалась на забор. Злобно урча, собаки рвали тряпье и гремели железной цепью.

— Кто там? — показался на крыльце Дыхомер. — Аленка! — позвал хозяин.

Девочка не отозвалась. Дотянувшись рукой до сундука, на котором обычно спала работница, хозяин обнаружил, что там никого нет.

— Да где же она? — Дыхомер зажег фонарь и вышел во двор.

Свирепые сторожа рвали друг у друга Аленкин передник.

— Ах, вы, злыдни! — Дыхомер схватил дубинку и начал охаживать собак то с той, то с другой стороны. — Что сделали? Работницу загрызли. Девочку разорвали! — выкрикивал Дыхомер, а палка ходила и ходила по собачьим бокам.

Псы жалобно заскулили и забились в конуру. Хозяин долго еще ходил по двору, вздыхал и охал: то ли сетовал на то, что лишился работницы, то ли, действительно жалел Аленку.

А между тем девочка шла уже к дому Горбыля. «Теперь меня Дыхомер не будет искать. Он думает, что меня и на свете нет. А я — вот я!» — И с этими словами она постучалась к водоносу.

 

ЭХО

Матрешка бродила по дому Трафарета. Ее никто не замечал, потому что она была очень маленькая и легко пряталась. Зато она замечала и видела все. Вот и сегодня она увидела, как в своей столовой ужинал Трафарет. Он брал лепешки, которые кучей лежали на краю стола, макал их в масло и совал в рот.

«Мы с Петрушкой относим Ваньке-Встаньке так мало лепешек, что он, всегда голодный. Нужно будет взять у Трафарета. Ведь у него много», — решила Матрешка.

Девочка, прячась за циновками, подобралась к столу, влезла на край его, когда увидела, что Трафарет отвернулся, сбросила лепешку на циновку. Раздался легкий шлепок. Но Трафарет не обратил на это внимания. Когда он ел, он думал только о пище и, кроме того, ужасно громко чавкал. А Матрешка опять дождалась, когда Трафарет опустит лепешку в чашку с маслом, и снова сбросила одну на пол. А потом осмелела, кинула на пол сразу три последние лепешки и вслед за ними спрыгнула сама. Дожевывая последнюю лепешку, Трафарет, не глядя, протянул руку за следующей, но на столе ничего больше не было.

«Неужели все съел? — удивился он. — Ведь тут была целая горка». Не веря своим глазам, Трафарет пошарил по столу рукой и даже заглянул себе под ноги, но ничего не увидел.

Матрешка уже спрятала лепешки в камышовую корзину, стоявшую у дальней стены. В этой корзине хозяин хранил свою старую одежду и поэтому никогда в нее не заглядывал. В эту минуту открылась дверь, и повар, порыжевший после закалки, принес на круглой дощечке кусок мяса.

— Нет лепешек, будем есть мясо!

Повар ушел, а Трафарет принялся толочь в солонке крупные куски соли. Смелая Матрешка опять забралась на стол, спрыгнула на мягкую циновку вместе с куском мяса и тоже спрятала его в корзину. Трафарет насыпал прямо на стол горку соли, хотел взять мясо, но его на столе не оказалось.

— Повара сюда! — закричал хозяин и стукнул кулаком по столу. Удар пришел как раз на грудку соли, и по комнате разлетелись соляные брызги.

— Мясо пересолил? — забеспокоился повар, подходя к столу.

— Ты зачем телятину унес? Я есть буду.

— Я не уносил. Я здесь оставил.

— Принеси еще.

Повар принес новый кусок мяса, и Матрешка спрятала и его в корзину.

Трафарет хотел приняться за еду, но телятина опять исчезла. Он снова | поискал под столом, для большей верности пошарил по скатерти и крикнул:

— Словолов!

Держась за оттопыренные уши (от солнечных ванн они у него обгорели, распухли и до сих пор болели), Словолов согнулся перед хозяином.

— У меня исчезли мясо и лепешки. Поищи-ка здесь.

— Кто взял?

— Не знаю. Здесь, никого не было, а мясо пропало.

Словолов обошел комнату, ощупал стену, как будто лепешки могли висеть на стене, заглянул в корзину. У Матрешки забилось сердце. Но помощник не думал рыться в корзине. Кому хочется копаться в старом тряпье? Потом помощник заглянул под стол и стулья, отогнул края циновок.

— Здесь никого нет, — доложил он хозяину. — Может быть, в зале. Я пойду посмотрю.

Словолов осмотрел зал. Здесь хозяин часто собирал своих помощников. Это была просторная комната с очень высоким потолком, поддерживаемым стрельчатыми сводами. Зал оказался пустым, но помощник все же крикнул:

— Кто здесь? Выходи!

И тут же повторенное множеством голосов от противоположной стены донеслось:

— Здесь. Уходи.

«Вот он где прячется!» — Словолов со всех ног бросился к противоположной стене. Около нее никого не было.

Словолов подошел к другой стене, озираясь по сторонам, потирая уши и ероша волосы. Около этой стены тоже никого не было. Он опять закричал:

— Кто здесь? Поймаю!

И снова громко и раскатисто из дальнего угла донеслось:

— Здесь. А-у, а-у!

— Еще дразнится! — возмутился Словолов и помчался туда, опрокинув по дороге единственное кресло, которое стояло в зале. Это было места Трафарета.

Услышав шум, хозяин заглянул в комнату. «Вот молодец, — подумал он. — Поймал преступника». Но в зале он нашел одного Словолова, который стоял в углу и затравленно озирался по сторонам.

— Поймал?

— Не поймал, — шепотом ответил Словолов. — Но он тут. Слышите?

Трафарет ничего не слышал. Тогда Словолов громко сказал:

— Кто здесь? Выходи!

И опять до них донеслось:

— Здесь. Ходи.

Хозяин и помощник без слов взглянули друг на друга и, не сговариваясь, побежали на голос. Опять никого.

Выходи. Поймаю! — в два голоса закричали Словолов и Трафарет.

— Уходи. Ау-у! — и опять хозяин с помощником побежали догонять невидимого вора. Они оба разозлились и, добежав до стены, снова закричали:

— Держи!

В ответ мгновенно помчалось:

— Ж-жи-и!

И они снова бросились на голос, отталкивая ногами кресло, которое часто попадалось под ноги.

Шагосчет и Дыхомер заглянули в зал. Сзади подошел повар, и самым последним заглянул Петрушка.

— Идите сюда. Помогайте вора ловить.

Шагосчет и Дыхомер повиновались. Теперь четыре голоса стали спрашивать:

— Кто здесь? Выходи.

И голосов двадцать прокатилось по залу:

— Здесь. Ходи.

А пока они бестолково носились по залу и ловили преступника, Матрешка вылезла из корзины, унесла мясо и лепешки и теперь спокойно сидела на чердаке в каморке у мальчика.

Петрушка долго любовался, как Трафарет и его помощники бегали по комнате. Но потом это зрелище ему надоело, и он сказал:

— Не бегайте. Ведь это — эхо.

— Где эхо? Какое эхо? — спросили разом все пятеро.

— А вы разве никогда не слышали? — удивился Петрушка. — Это очень просто. Если закричишь в лесу или в горах — оттуда раздается ответное эхо и повторяется множеством голосов.

— Эй! — закричал Петрушка.

— Эй-эй! — откликнулось эхо.

— А теперь вы, — предложил мальчик. — Слышите?

— Мы слышим, — тихо отозвались они. — Мы поняли. — Хотя никто из них раньше не был в лесу и в горах, и никто не слышал эхо.

Трафарет тоже сказал, что понял. Только одно было ему неясно, почему бестелесное эхо унесло у него мясо и лепешки.

 

ЧЕРЕПАХА

С тех пор, как Шагосчет стал работать по трафаретной арифметике, всем стало легче. Жители ходили свободно. Шагосчет, увидев особенно большой шаг, вытаскивал из кармана деревянную двухвершковую мерку и приступал к измерению. Мерка укладывалась между следами раз, другой, потом третий, четвертый. А помощник повторял:

— Дважды два — четыре, дважды три — четыре, дважды четыре — тоже четыре. Все правильно.

Он озабоченно покачивал головой, разводил руками и отправлялся дальше. Случалось, что помощник одно и то же расстояние измерял пять раз, и, как ни старался, по трафаретной арифметике всегда получалось четыре вершка. Так что теперь Шагосчет был постоянно занят и ни на что не обращал внимания.

Первый этим воспользовался, конечно, Петрушка. Завидев помощника, он проносился мимо него огромными прыжками, потом останавливался и долго смотрел, как тот укладывает двухвершковую мерку около его следов. Но несмотря на то, что ему нравилось проказничать, мальчика часто одолевали тяжелые думы. Петрушка забирался в самую дальнюю часть двора, где у забора проходила невысокая каменная гряда. Усевшись на самый большой камень и обхватив руками колени, мальчик думал, как помочь Ваньке-Встаньке, Аленке и Матрешке вырваться из неволи, но пока ничего не приходило ему в голову. Вот и теперь Петрушка уселся на свой любимый камень и неподвижно застыл. А прямо у его ног лежал небольшой круглый булыжник, которого раньше здесь Петрушка никогда не видел. Поверхность камня была гладко испещрена углублениями.

«Клетчатый камень, — усмехнулся мальчик, — как фартук у Матрешки-мамы, с такими же клетками. Только у Матрешки клетки разноцветные — красные и синие, а здесь одинаково серые».

Мальчик стал вспоминать Матрешку-маму, ее дочерей и не сразу заметил, как камень плавно сдвинулся с места. А на том месте, где он только что лежал, оказались два следа похожие на бороздки, которые оставляют грабли на хорошо вспаханной грядке. И не успел Петрушка разглядеть как следует эти бороздки, как у камня выросли серые когтистые упругие лапы. Загребая песок, как веслами, и оставляя бороздку следов, ноги уносили камень все дальше и дальше от мальчика. И тут из камня высунулась сплющенная, похожая на змеиную, голова. Вытянулась и блеснула на мальчика черными блестящим, как бусинка, глазом.

— Да это же черепаха, — сообразил Петрушка. — Куда она ползет? Говорят, что черепахи ползают медленно: шаг вперед, два шага

назад. Но пока Петрушка шел за неожиданной находкой, он ни разу не заметил, чтобы черепаха шагнула назад. Она медленно и упорно двигалась вперед. Двигалась, двигалась, как вдруг исчезла, словно сквозь землю провалилась. Мальчик огляделся. Черепахи, действительно, не было. Он опустился на колени и начал внимательно оглядывать каждую трещинку, сдвигать с места мелкие камешки и щебень.

Вот и щель. Петрушка просунул туда руку. И она как бы повисла в пустоте.

«Наверное, тут живет черепаха, у нее здесь гнездо, а в гнезде лежат яйца». Петрушка слышал, что черепашьи яйца очень вкусны, и решил обязательно полакомиться. Мальчик просунул руку еще глубже в отверстие, нащупал какой-то выступ и потянул камень на себя.

— Раз, два! Раз, два! — раскачивал камень Петрушка и вскоре вытащил… Отверстие стало больше. Теперь Петрушка вытаскивал камни уже двумя руками. Трещина стала настолько широкой, что мальчик опустил туда ноги и присел. Вот так яма! А что если дальше расширять ее? Ведь известно, что черепахи живут около воды. Может быть, и здесь есть вода? Он вытащил еще два осколка. В яме стало светлее, но черепахи мальчик не видел. Он опустился на колени и опять стал обследовать каждую щель. Приложил ухо к камням и вдруг отчетливо услышал журчание воды. Журчание было звонкое, веселое. Но Петрушка не поверил свои ушам. Он еще и еще раз прикладывался к стене. Журчание не затихало.

— Петрушка, иди сюда, — донесся голос Словолова.

Мальчик вскочил, завалил отверстие щебнем и мелкими камнями, чтобы никто не увидел, и вприпрыжку побежал на зов.

 

ЧАСТОКОЛ

— Я хочу обнести бассейн с водой высоким частоколом, — сказал Трафарет дровосеку Иве, которого привел по поручению хозяина Шагосчет. — Ты поедешь в лес, нарубишь высоких кольев и будешь делать частокол.

— Это тяжелая работа. Я один не смогу, — ответил Ива, торопливо сгибая пальцы на руках, чтобы не ошибиться и не сказать слов больше, чем нужно.

— Ладно, — согласился Трафарет. — Возьми себе помощника. Эй, Шагосчет, позови Петрушку.

Петрушка очень обрадовался. Он соскучился по тенистому лесу, по звонким голосам птиц и, не собираясь, прокричал:

— Я готов!

Но дровосек Ива знал, какая тяжелая работа рубить колья, и захватил с собой лепешку и Петрушку заставил. Воду брать не стали. Мальчик объяснил, что в каждом лесу течет ручей или есть какое-нибудь озерцо, в котором всегда вдоволь прозрачной чистой воды.

— И кружечника нет? — спросил Ива, который никогда не был в настоящем лесу. Он всю жизнь прожил в плену у Трафарета и всюду видел песок, только песок.

— Никого нет, — подтвердил Петрушка. — Только деревья растут. Поют птицы и журчит ручей.

Ива даже представить себе не мог, как это бывает, и поэтому торопился увидеть такое чудо.

Трафарет перенес работников на поляну невдалеке от леса. Он не выносил влажного воздуха и поэтому приказал Иве и Петрушке нарубить побольше кольев да к вечеру принести их сюда, на это самое место. Он прилетит и заберет.

Трафарет еще не успел повернуться к ним спиной, как дровосек и мальчик не пошли, а прямо побежали к лесу. Вот и первые деревья. Дровосек остановился, высоко запрокинул голову и смотрел, как в просвете между листьями синело небо, чистое-чистое, и лучи солнца скользили между ними и падали на траву. И оттого по зеленому ковру прыгали золотые зайчики. «Они желтые, эти зайчики, — думал дровосек. — Точно такие же, как наш песок, и дома, и одежда. Но какие они здесь ласковые. И солнце здесь совсем другое, не злое и беспощадное, а нежное, и любящее».

Ива поставил руку под солнечные лучи, и солнце впервые не опалило ему кожу, а как бы погладило ее, приласкало.

— Смотри, Петрушка, смотри, вот какое должно быть солнце!

Дровосек оглянулся, но Петрушки около него не было. Он давно

умчался вперед в прохладную глубину леса, и откуда-то издалека несся его призывный клич.

— Сюда, Ива! Сюда! Смотри: здесь родник.

Дровосек и родника никогда не видел. Он даже позабыл, что его мучает жажда, а только смотрел на бьющую из-под земли серебряную струйку воды и глаз оторвать не мог: такая она была прозрачная и так искрилась в лучах солнца.

А Петрушка нагнулся и ртом ловил живительные струи.

— Пей, Ива, пей! Вкуснее родниковой воды ничего не бывает.

Ива сделал глоток и зажмурился от удовольствия, потом стал пить медленно, с наслаждением. А Петрушка уже забрался куда-то в кусты и вдруг закричал громко:

— Смотри, Ива, поймал птичку.

— Кто это? — спросил Ива.

— Кукушка. Заберем ее с собой! Она будет кричать в стране Трафарета: Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!

— Оставь ее здесь. Все равно Трафарет запретит ей кричать: ку-ку-ку. Пусть живет на воле.

Мальчик отпустил птичку, и как бы в благодарность за это она прокричала:

— Ку-ку! Ку-ку!

Они бы долго стояли и считали, сколько лет им жить, но дровосек опомнился.

— Давай работать, Петрушка. Придет хозяин. Он нам задаст.

— А какие колья будем рубить? — поинтересовался мальчик.

— Да любые. Разве не все равно?

— Нет, не все равно, — ответил Петрушка. — Нужно рубить вот эти, — и он показал на вытянувшиеся свечкой пирамидальные тополя.

К вечеру большая связка кольев была на месте. Хозяин похвалил работников и перенес их обратно в свое логово.

Через три дня плотный частокол вокруг бассейна был готов. Не только кому-нибудь из жителей, даже собаке, даже змее не проползти между кольями, вбитыми в землю. К бассейну можно было пройти через одну единственную калитку, узкую и очень толстую. А калитка была закрыта на железный замок. Ключ Трафарет вручил кружечнику.

— Храни, — приказал он. — Да смотри, чтобы никогда никому он в руки не попал.

Кружечник поклонился, вынул прочный кожаный ремешок, продел его в отверстие ключа, крепко завязал и повесил на шею.

Никто из жителей не обратил внимания на стоявший вокруг бассейна частокол, потому что ничто не изменилось в их жизни. Не было частокола — они также получали кружку воды. Появился он — их порция не убавилась и не прибавилась. И единственное, чего они лишились: видеть, как вода в бассейне поблескивает в лучах солнца. Но они мирились с этим.

Ведь когда меньше видишь воду — тебя меньше мучает жажда. Но Петрушка… Петрушка бегал к частоколу каждый день. Поглаживал каждый колышек рукой, осматривал каждую трещинку на нем и радовался. Почки, которые уцелели на крепких молодых стволах, постепенно набухали и, однажды мальчик увидел, что распустились клейкие остроконечные листочки.

Сначала никто, кроме мальчика, их не заметил. Все были заняты своим делом. Трафарет летал на поля и огороды, запасал продукты для

себя и своих слуг. Ванька-Встанька томился в сарае, и Матрешка с Петрушкой каждый день носили ему еду и флягу с водой. Аленка жила у щ Горбыля. Шагосчет считал шаги, Словолов — слова, Дыхомер следил, чтобы не вдыхали жители больше меры воздуха. И кому, собственно, какое дело было до тополиных кольев, вбитых вплотную к стенкам бассейна?

Клейкие листочки выросли, стали круглыми, и от них потянуло таким душистым нежным запахом, что каждый, кто проходил, поневоле останавливался, с удивлением оглядывался:

— Чем это так чудесно пахнет?

Потом на месте листочков появились тонкие светло-зеленые побеги, и листья на них беспокойно зашелестели.

Первый заметил молодые побеги кружечник. Озадаченно покачал головой, но никому не сказал. Ведь и ему приятно вдыхать тополиный аромат!

Потом потрогал деревца рукой Словолов:

— Странно. Зачем Трафарет приказал посадить эти деревья? Ясно, однообразие нарушено. Все кругом желтое: и дома, и одежда, и улицы, а тут зелень. Ничего не понимаю. — Однако и ему было приятно посмотреть на нежную зелень, и он приходил сюда каждое утро и каждый вечер. А Дыхомеру так понравилось сидеть под деревьями, что он иногда не только забывал следить за тем, много ли вдыхают воздуха жители, но и сам вдыхал чаще и глубже, чем обычно.

— У нас появились зеленые деревья. У нас шумят тополя, — передавали друг другу жители, и каждый вечер после тяжелого труда собирались возле молодых тополей. Парни и девушки иногда танцевали. Танцевали медленно, стараясь, чтобы шаг при каждом «па» был не больше четырех вершков. Иногда пели. Мелодия звучала печально, и повторялись в ней одни и те же семь слов:

Мы хотим птицей летать Над лесом зеленым.

Грустная мелодия иногда долетала до Трафарета, и он радовался, что мир и покой наступил в его стране. Никто не возражает против его законов, все довольны и даже песни поют только из положенных семи слов. Его удивляло лишь одно: почему мелодия всегда доносится с одной стороны, со стороны бассейна, огороженного частоколом.

— Очень любопытно, — повторял сам себе правитель. — Пойду посмотрю.

Он вышел из дома и, не торопясь, тронулся по улице. Какой странный запах защекотал ему ноздри!

— Никогда у меня так не пахло!

Трафарет остановился, поводил носом направо, налево и шумно втянул в себя воздух. Запах усиливался. Вытянув шею, широко раздувая ноздри, Трафарет двинулся вперед. А запах становился все сильнее, и громче слышалась песня.

— Разве песни пахнут? — ахнул Трафарет. — Надо пойти, проверить. Никогда не думал…

И в эту минуту темная южная ночь, как всегда, мгновенно опустилась на землю. В черном небе горели яркие звезды, но они не освещали Трафарету дороги. И когда хозяин подошел к бассейну, он ничего не увидел, кроме частокола вокруг бассейна да кучки жителей, которые пели песню. Они оглянулись и различили неясную тень хозяина.

— Кто разрешил петь? — Трафарет, как фокусник, подпрыгнул и опустился в середину толпы. Жители бросились врассыпную. Трафарет одним прыжком обогнал бежавших и, дохнув на них горячим воздухом, заставил остановиться. Подданные попятились к частоколу и прижались к нему. Каждому хотелось слиться с частоколом, чтобы не попасть под испепеляющие дыхание.

Трафарет протянул к ним руку, и она неожиданно коснулась тонкого хрупкого побега. Трафарет со злостью сорвал его, поднес к носу.

— Так вот откуда этот противный запах! Что такое? — он протянул руку перед собой и пощупал края бассейна. Как раз в эту минуту все вокруг озарила серебристым голубоватым светом луна.

— Зеленая ветка! — вне себя выкрикнул Трафарет и подпрыгнул высоко вверх. — Кто посадил?

Второй раз видел Трафарет зелень в своей желтой однообразной стране. Он хорошо помнил, как выпустили воду из бассейна, как оросилась земля, и на всех улицах и дворах зазеленела трава, а перед его воротами появилась красивая клумба. Эти воспоминания усилили его ярость. Он взмахнул руками и дунул горячим воздухом. Ремесленники, а вместе с ними три помощника упали и хотели спрятать в песок головы.

— Кто посадил деревья? Кто разрешил? — ревел Трафарет.

Никто не решился ему ответить.

— Кто посадил, я спрашиваю, — Трафарет поднял за шиворот оказавшегося невдалеке Словолова и поставил перед собой на ноги.

— Вы-ы, вы-ы приказали обнести бассейн частоколом.

Только тут правитель пустыни увидел, что перед ним не тополиная аллея, не пустой парк, а всего-навсего изгородь из прижавшихся тополиных кольев, которые он сам приказал вколотить у воды.

— Убрать! Разломать! Разрушить! Принести ко мне на дрова, — Трафарет повернулся, ткнул пальцем в Дыхомера, который оказался поблизости. — Ты мне ответишь, если хоть одно дерево уцелеет.

Правитель ушел, а Дыхомер позвал дровосека, и тот принялся выкорчевывать колья, приговаривая:

— Ну и Петрушка! Ну и выдумщик! Ведь это он придумал поставить частокол из тополиных кольев.

 

КУСТ ПОЛЫНИ

Дыхомер вышел от хозяина очень мрачный. Последнее время властелин пустыни всем был недоволен и постоянно ругал своих помощников за то, что они плохо следят, как жители соблюдают законы Трафарета. Досталось и Дыхомеру за то, что тот перестал считать вздохи и очень часто сидел дома. «Чего доброго, узнает еще про мой огород», — встревожился Дыхомер, тяжело вздохнул и втянул носом воздух. Что такое? На него повеяло влагой. Помощник всем туловищем повернулся в ту сторону, откуда пахнуло влажным ветром. Еще раз втянул носом воздух. Сомнений нет. Вода. «Неужели там, за каменной грядой, есть вода? Пойду узнаю. А потом доложу Трафарету. Может быть, он будет ко мне поласковее». — И Дыхомер направился в дальний конец двора. А влажный воздух веял прохладой в его лицо. Вода совсем близко. Дыхомер с наслаждением вдохнул и поперхнулся: вместо влажного воздуха в нос ударил терпкий запас полыни.

— Что за ерунда? — выругался помощник. — То воду чую, то полынью пахнет.

Он еще раз вдохнул носом воздух.

— Апчхи! Апчхи! — Дыхомер оглушительно чихнул, вытер полой желтого халата выступившие на глазах слезы и остановился, как вкопанный.

Недалеко от него как раз на пути к каменной гряде, словно из-под земли, вырос пышный куст полыни.

— Что-то в глаза попало! — Дыхомер протер глаза другой полой халата.

Куст стоял на месте и чуть-чуть покачивался. Помощник сделал шаг по направлению к полыни, и ему показалось, что куст двинулся к нему. Дыхомер опять остановился. Куст продолжал двигаться, только не прямо к нему, а в сторону. Двигался куст медленно, чуть покачиваясь и задевая песок нижними ветками. Дыхомер провожал куст глазами и не трогался с места, а расстояние между ним и кустом уже увеличивалось. Куст обошел его сбоку и теперь плыл по направлению к воротам. «Чудеса да и только! — подумал помощник. — Ни одного растения нет в стране Трафарета. А тут откуда ни возьмись целый куст полыни!» А куст как будто дразнил его. Остановился недалеко от ворот и опять закачался. «Сейчас схвачу, — решил помощник, — и покажу хозяину. Пусть полюбуется».

Он сделал три шага к кусту, и полынь тоже двинулась к воротам. Вот куст изогнулся и пролетел в подворотню. Дыхомер хотел его схватить, рывком нагнулся и больно стукнулся о перекладину.

— Сюда! Сюда! — позвал он.

— Что кричишь? — вышел из дома Словолов.

— По двору шел куст полыни, — прошептал Дыхомер.

Словолов похлопал ушами, как будто проверяя, не ослышался ли он,

потом дотронулся пальцем до лба Дыхомера.

— У тебя голова не болит? — насмешливо спросил он.

— Только что видел, — как можно убедительнее сказал Дыхомер.

— Пойти отдохни. Перегрелся на солнце, — Словолов отвернулся, а Дыхомер вышел за ворота.

Злополучный куст стоял посреди улицы.

— Сюда! — опять позвал Дыхомер.

И тут Словолов не выдержал, выглянул за ворота. Действительно, прямо посреди улицы стоял невысокий, но пышный куст полыни. Потом он стал убегать от них. Его ветки распушились, подметая песок, и уходили все дальше и дальше от помощников. А помощники бежали за ним. Они миновали главную улицу, обогнули бассейн с водой. Навстречу им попался Шагосчет.

— Смотри, чудо! Куст полыни бежит!

Шагосчет даже не взглянул в их сторону. Он был занят.

— Дважды два — четыре, дважды три стало четыре, — бубнил он.

— Дважды пять снова четыре.

Словолов и Дыхомер оставили его в покое и опять погнались за кустом. А полынь у них на глазах стала уменьшаться в размерах. Вот она стала уж не такая пышная. Вот от нее остались четыре ветки. Потом вместо куста оказался мочковатый коричневый обрубок. Дыхомер пнул его ногой:

— Что за штука такая?

— Корень, — отозвался Словолов и тоже пнул его ногой. Помощники постояли, поглядели вокруг себя и поспешили доложить хозяину о диковинном происшествии.

 

У КАМЕННОЙ ГРЯДЫ

А куст? Куда же делся куст? Он никуда не девался. Впрочем, расскажем об этом по порядку. Когда Петрушка рассказал, что обнаружил в расселине воду, ему никто не поверил. Горбыль сначала не захотел даже его слушать, сапожник Карай назвал выдумщиков.

— Голодной курице просо снится, — сказал он. — Вот так и тебе вода приснилась.

А дровосек Ива посоветовал:

— Пойдемте, проверим. Мальчику легче будет.

И ремесленники пошли к каменной гряде. День уже клонился к вечеру, и они рассчитывали, что на них никто не обратит внимания. Они подошли к гряде. Петрушка разрыл щебень, которым заложил отверстие, убрал обломки камней, и из отверстия явственно донеслось журчание воды.

— Журчит, — прошептал Ива. — Помнишь, как ручеек в лесу, где мы с тобой были, — заметил он, обращаясь к мальчику.

Петрушка только кивнул.

— Правда, вода, — подтвердил Горбыль, забравшись в яму.

А Матрешка, которая тоже тут стояла, испуганно пискнула:

— Дыхомер идет к нам!

Все замерли. Узнает сейчас Дыхомер про воду, и никакой пользы от этого источника жителям пустыни не будет. Что же делать?

— Я сейчас. Сейчас, — сказала изобретательная Матрешка. — Дай мне твой веник, Ива.

— Какой веник? — поднял голову дровосек.

— Да вот за поясом.

— Это куст полыни. Я принес из саксауловой рощи. Дома пол подметать нечем, — и протянул куст полыни девочке.

Крохотная Матрешка вцепилась в корень куста и, держа его перед собой, устремилась навстречу Дыхомеру. А дальше вы знаете, как она прошла через двор и как помощники Трафарета гонялись за ней по улице.

А когда Матрешка почувствовала, что устала и что преследователи вот-вот догонят ее, она ветку за веткой обломала весь куст, потом выбросила корень, а сама спряталась в песок. А дровосек Ива, сапожник Карай и водонос Горбыль тем временем набрали воды, напились сами, отнесли воды домой и замаскировали источник так, чтобы никто не смог его найти.

 

ПОБЕГ

Ванька-Встанька все еще сидел в своей песчаной тюрьме. Он боялся, как бы правитель не вздумал разрушить песчаный курган и не обнаружил бы дыру на крыше. И тогда плохо придется всем: и ему, Ваньке-Встаньке, 3, и Петрушке. Он все время мечтал о побеге, но пока не было воды на дорогу, об этом не приходилось и думать. Поэтому, как только Петрушка обнаружил воду, пленники на следующую же ночь решили покинуть владения Трафарета.

Едва стемнело, Петрушка пробрался на крышу к Ваньке-Встаньке и, оглянувшись по сторонам, прошептал:

— Мы готовы! Бежим.

Дважды Ваньке-Встаньке не нужно было говорить. Сквозь дыру на крыше в сарай насыпалась целая гора песку. Ванька-Встанька взобрался на нее и расширил отверстие. Он выбрался на поверхность и шумно всей грудью вдохнул ночной воздух.

— Где все? — спросил он мальчика.

— Аленка нас ждет за оградой. А мы здесь. Я и Матрешка.

— А кто это идет? — спросил Ванька-Встанька, услыхав шуршание песка.

— Это мы, — негромко ответили повар и гардеробщик. — Вот вам бурдюк с водой. Вот лепешки.

— Спасибо, друзья, спасибо, — повторяли Петрушка и Ванька-Встанька. Они подошли к стене, за которой их ждала Аленка.

— Счастливые вы, — вздохнул повар. — Скоро вы вырветесь из лап Трафарета. А когда мы успеем выбраться? И никто нам не поможет.

— Выберетесь. Обязательно выберетесь, — утешил их Петрушка. — Будет и здесь в вашей стране много влаги и много зелени, и не станет Трафарета.

— До свидания, — повар и гардеробщик пожали Петрушке и Ваньке-Встаньке руки и ушли в дом.

— Идем, Матрешка. Я тебя в карман положу, — позвал отец дочку.

Тебе ведь не перелезть одной через эту стену.

— Я не пойду, — ответила Матрешка. — Я здесь останусь.

Петрушка и Ванька-Встанька в недоумении остановились.

— Что ты, дочка. Разве можно тебя здесь оставить? Ты здесь одна. Что будешь делать? Как жить?

Я вернусь к вам, — ответила Матрешка. — Я только задержу Трафарета, чтобы он не догнал вас.

Полно, дочка… Тебе не справиться с ним. Ты такая маленькая.

— Маленькая, да удаленькая, — не сдавалась девочка. — Вы за меня не бойтесь. Меня никто не увидит.

— Пойдем с нами, — уговаривал Петрушка. — Здесь только погибнешь, а нам не поможешь.

Матрешка стояла на своем.

— Ну что ж! — Ванька-Встанька погладил дочь по голове, еще раз обнял ее и поставил на песок.

— Береги себя. Будь осторожнее, — промолвил он и полез на стену.

Беглецы благополучно перебрались через стену и спрыгнули на песок

как раз в том месте, где их ждала Аленка. Аленка была не одна. Вместе с ней стоял Горбыль. Водонос решил попытать счастья и бежать от Трафарета. Авось, ему это удастся.

Все четверо тронулись на север. А Матрешка пошла в дом Трафарета выполнять задуманное. В окнах дома не светилось ни одного огонька.

Никто не видел и не слышал, как проникла она в спальню Трафарета и устроилась на столике у его кровати.

 

МАТРЕШКА УБАЮКИВАЕТ

Хозяин дома спал, тонко высвистывая носом. Матрешка свернулась калачиком и прилегла тут же, прямо на столе. Когда в окнах показался бледно-розовый свет зари, Матрешка приготовилась… И едва Трафарет зашевелился, девочка взяла камышовую дудочку и заиграла. Мелодия была нежная и печальная, казалось, так и хватала за самую душу. Трафарет прислушался к тихой музыке и, не открывая глаз, спросил:

— Откуда эта музыка? Кто здесь играет?

— Это я, твой сон, — тихо и вкрадчиво ответила Матрешка.

Трафарет открыл глаза и увидел на столике перед собой круглое девчоночье лицо с розовыми щеками, голубыми глазами и вздернутым носом. Цветная косынка была завязана под подбородком, а платье яркое-яркое, как цветок. Матрешка продолжала играть на дудочке.

— Откуда ты и как тебя зовут? — снова полюбопытствовал Трафарет.

— Не спрашивай. Я же сказала: я твой сон, — опять повторила Матрешка. — Лучше я тебе песню спою.

— Спой, обязательно спой, — попросил Трафарет и закрыл глаза.

Матрешка умолкла. Трафарет не открывал глаза и не шевелился.

— Понравилась песня? Хочешь, еще спою? — и Матрешка спела про рябину, которая росла на берегу реки; и про жаворонка, который поднялся высоко в небо, и оттуда полились на землю его звонкие трели; спела и про соловья, который щелкает и свистит в роще в майскую ночь.

В окно уже давно заглядывали солнечные лучи, а Трафарет лежал и не шевелился. Все слушал. Вдруг Трафарет поднял голову.

— Ты что, хочешь встать? — встревожилась девочка. — Или тебе песня не нравится? Я другую спою, самую хорошую.

— Мне все нравится. Я не хочу вставать, — он перевернулся на спину и снова закрыл глаза. И опять лился в комнате звонкий Матрешкин голос, плыла убаюкивающе-ласковая мелодия.

«Только бы подольше поспал. Только бы не хватились беглецов», — беспокоилась Матрешка. А песни, одна сменяя другую, все звучали и звучали в комнате.

Вот раздались чьи-то шаги. «Это Словолов», — подумала Матрешка. Она недолго прожила в доме правителя пустыни, но могла отличить по походке любого помощника. Вот и сейчас она по легкому шарканью узнала, что это Словолов.

— Пора уходить! — приказала она самой себе, спрыгнула со стола, подбежала к туфле Трафарета и спряталась в ее носок. И только успела скрыть свою любопытную головку, как в комнату влетел, забыв о счете шагов и мере дыхания, Словолов.

— Беда! Убежали Ванька-Встанька и Петрушка. Беда! — повторил он.

 

ЖЕМЧУГ

В страну правителя пустыни можно было попасть двумя путями. Один шел только через бескрайние сухие степи. Другой — по берегу моря, а потом через пески тоже приводил к логову Трафарета.

Когда Копилка летел по воздуху в свою страну, он подумал, что прямо через море путь в пустыню ближе и безопаснее. Поэтому он предложил отправиться к пустыне морем.

«В море не так мучает жажда и не страшны сыпучие пески», — подумал мастер Трофим и согласился.

Они направились к морю. Вот и оно, чуть зеленоватое у берегов и темно-синее вдали. Смотришь на него и не разберешь, где кончается небо и где начинается море… Поэтому оно кажется безбрежным и необъятным. Путешественники вслед за Копилкой ступили в воду. Они, куклы, не боялись, что захлебнутся или утонут. Они только следили, как бы кто не затерялся в темной толще воды, поэтому шли гуськом, держась за друг-друга. Все было хорошо до тех пор, пока Копилка не нашел на Ч ^ илистом дне овальную раковину. Он поднял ее, раскрыл плотно прикрепленные друг к другу створки и увидел круглую, как воробьиный глаз, жемчужину. Он поднес ее к самому носу, понюхал и хотел даже попробовать ее на зуб, как золото.

— Смотрите! Жемчуг! — радостно закричал он. Покатал горошину на ладонях и опустил в прорезь на голове. Жемчужина пролетела через все туловище и упала в ногу, прямо в ступню. Копилка с удовольствием поболтал ногой с жемчужиной. Жемчужина перекатывалась по ступне от носка до пятки и обратно от пятки до носка.

— Всего одна жемчужина. Как это мало, — посетовал Копилка и стал смотреть себе под ноги. Вот еще одна раковина. Он открыл ее, и там оказалась жемчужина. А когда Копилка обнаружил жемчужину в третьей раковине, жадность проснулась в нем с прежней силой.

— Не уйду отсюда, пока не набью туловище.

Как ни уговаривали его ткач Сидор, и кузнец Игнат и сам мастер Трофим, Копилка никого и слушать не хотел.

— Я не сойду с места, пока не набью целое туловище. А вы найдете дорогу без меня. Идти надо вон туда! — И Копилка указал рукой направление. — Идите. Не мешайте.

Копилка наклонился и стал шарить по дну руками. Он искал очередную раковину. Несколько минут Трофим и его спутники ждали, что Копилка одумается и пойдет с ними, потом пожали плечами и тронулись дальше одни.

А Копилка все искал и искал раковины, открывал их створки, находил жемчуг и опускал в свое туловище. Оно становилось все тяжелее и тяжелее. Вот уже и ноги его заполнены блестящими прозрачными бусинками. Вот их уровень поднялся до пояса, потом дальше… Подошел к груди. Копилка поворачивался в одну сторону, другую. Набитое драгоценными дарами моря туловище не слушалось, а душа Копилки все еще жаждала богатства. Тогда он плашмя лег на морское дно и в поисках раковин стал шарить руками по илу. Раковин около него не было.

Он захотел сдвинуться с места и не мог. Тяжелые жемчужины плотно придавили его ко дну.

«Зачем мне столько, раз приходится погибать из-за них?» — подумал Копилка и попытался выбросить жемчуг обратно. Он хотел приподняться на руках, чтобы вытряхнуть жемчуг, как мусор. Но было уже поздно. Тяжелая нижняя часть туловища завязла в тине…

 

ТУФЛИ

Ты тоже сон? — ничего не понимая, спросил Трафарет, услышав, как Словолов кричит: «Беда! Беда!».

Ванька-Встанька и Петрушка бежали! — снова повторил Словолов.

Кто бежал? — вскочил с кровати Трафарет. — Ванька-Встанька мог бежать. Он давно погиб под песчаным курганом. — Трафарет стал шарить под кроватью ногой, чтобы отыскать туфли.

Хитрая Матрешка слушала разговор, а сама толкала да толкала туфлю подальше к стене. Трафарет все-таки надел одну на ногу, встал и полез под кровать.

— Вот она куда пропала! Когда торопишься, никогда ничего не найдешь. — Трафарет накинул плащ, выскочил за дверь, и прямо к сараю.

Высоко в небо взметнулся фонтан песка. Еще не доходя до сарая, Трафарет начал дуть. Песок быстро ссыпался с крыши, и Трафарет увидел разобранную черепицу и широкий ход.

— В погоню! Скорее в погоню, — взвыл он, высоко подпрыгнул и помчался по улице.

Матрешка, сжавшись в комочек, сидела в туфле.

Когда Трафарет удалился от дома, Матрешка вынула булавку и больно уколола Трафарета в большой палец. Трафарет охнул и снова подпрыгнул высоко, и снова Матрешка уколола его булавкой.

— Тьф-у-у! Видно, щепка попала! — сказал Трафарет. Сел, вытащил туфли и стал шарить в ней рукой. Матрешка кольнула указательный палец иголкой и, пока Трафарет рассматривал уколотый палец, выскочила из этой туфли и тут же зацепилась за ремешок туфли на другой ноге. Трафарет подул на палец, еще раз пошарил в туфле, ничего не нашел, перевернул ее, вытряхнул как следует.

— Ну, вот и все, — обулся и сделал огромный прыжок, и тут же боль в другой ноге заставила его остановиться. Это Матрешка уколола его ногу у щиколотки. А пока он снимал туфлю, вытряхивал её да шарил в ней рукой, проказница-Матрешка забралась по рукаву под мышку и затихла. Трафарет для пробы топнул одной ногой, потом другой и, делая огромные прыжки, погнался за беглецами.

 

МАТРЕШКА СПАСАЕТ ДРУЗЕЙ

Беглецы шли быстро, почти бежали. Им все казалось, что вот-вот за их спинами засвистит ветер, и они сгорят от одного только дуновения Трафарета. Водонос шел впереди. Горбыль лучше всех знал дорогу, и поэтому ему доверили выбирать путь. Он перебирался с бархана на бархан, глубоко проваливался в песок, оставляя следы, а песок тоненькими струйками тотчас же засыпал их. За Горбылем шла Аленка. Она надвинула на лоб платок, чтобы меньше пекло голову, и упрямо шагала, стараясь попасть ногами в след Горбыля. Но водонос шел большими шагами, и девочке вместо одного шага приходилось делать четыре. За Аленкой следовал Петрушка. В любую минуту он готов был прийти к девочке на помощь и вести за собой хоть за руку, но Аленка и сама спешила. Она понимала, что стоит Трафарету нагнать их, — все будет кончено. Ванька-Встанька замыкал шествие. И хотя он меньше всех боялся Трафарета — оглядывался он чаще других. Всей душой он был там, в доме врага, где совершала подвиг его дочка, его самая младшая Матрешка. Печальные мысли не оставляли его. То ему казалось, что Трафарет обнаружил Матрешку, смотрит на нее злыми узкими, как щели, глазами и вот-вот раздует щеки и сожжет отважную девочку. То Ванька-Встанька воображал, как ее схватил Словолов и понес на расправу, а Матрешка визжит от страха и пытается вырваться.

Путникам становилось все жарче и жарче. От блеска солнца у всех покраснели глаза, и песок казался расплавленным. И вдруг Петрушка закричал ликующе-радостно:

— Ура! Сейчас дождь пойдет! Вон какая туча идет!

— Где туча? — все повернулись к мальчику.

Петрушка указал на большое темно-серое облако.

— Как сейчас гром грянет! Как молния сверкнет и польет дождь, — мечтательно сказал Петрушка. — Ух! Как давно я дождя не видел!

— Это не облако, — возразил Горбыль. — Это Трафарет нас догоняет. Только его не видно за тучей песка.

Страх прибавил беглецам силы. Теперь они не шли, а бежали. Песок разлетался из-под их ног во все стороны, попадал в глаза тем, кто бежал сзади, но наши друзья не обращали на это внимания.

— Скорей! Скорей! Только бы скрыться! Только бы не догнал Трафарет.

А туча все надвигалась. Вблизи она выглядела светлее. Всем стало так страшно, что они закрыли головы руками и продолжали мчаться вперед.

Вот налетел первый порыв горячего ветра. Острые песчинки больно ударили по спине и по рукам. Петрушка схватил Аленку за руку, и они побежали рядом.

И еще один порыв ветра налетел на беглецов. Аленка и Петрушка упали. А Горбыль и Ванька-Встанька едва устояли на ногах. Теперь все четверо, держась друг за друга, продолжали продвигаться вперед.

— Уйти… нужно уйти, — только и думал каждый.

От третьего порыва ветра они упали все. Еще не успели подняться, как ветер стих. Горбыль, Ванька-Встанька, Аленка и Петрушка опять‹ вскочили и бросились вперед. Каждую секунду они ждали, что налетит новый порыв ветра, и тогда им уже не удержаться на ногах. Трафарет настигнет их. Четвертого порыва не было. Кругом стояла тишина. Также палило беспощадное солнце и дышали жаром барханы.

Несмотря на страх, беглецы оглянулись. Высокая сильная фигура Трафарета то сгибалась, то разгибалась. Длинные руки нелепо мелькали в воздухе, как крылья мельницы. Беглецы побежали дальше. А Трафарет продолжал раскачиваться из стороны в сторону, сгибаться, разгибаться и махать руками. Губы его кривились, и изо рта вместо горячего воздуха вылетал хриплый лающий смех. Трафарету самому было жутко слышать свой хохот: он не хотел смеяться. Казалось, чья-то рука забралась к нему под рубашку и щекочет то под мышкой, то на груди, то подбирается к шее. А это, и верно, была рука. Только чья? Конечно, Матрешкина. Вы помните, как она забралась к нему под рубашку? Когда девочка поняла, что друзья вот-вот погибнут, она стала щекотать Трафарета. И пока он корчился от смеха, беглецы скрылись из вида.

 

ЛЕСА

Мастер Трофим, кузнец Игнат, ткач Сидор и трубочист Яша спешили на помощь. Семена Трофима, выращенные на волшебной сосне, были действительно необыкновенные. Из них деревья росли быстро: минута — и семя прорастает, другая — и выскочила из земли нежно-зеленая щеточка, третья — росток поднялся на полметра, четвертая, пятая — вместо семечка стояло высокое молодое дерево.

Сосны росли, тянули к жаркому солнцу свои колючие ветви, а сеятели все уходили и уходили вперед. Они спешили, им некогда было оглядываться назад. А если бы оглянулись, то ахнули. Сзади них, там, где только что желтели бесплодные песчаные холмы, плотной стеной стоял темно-зеленый сосновый бор. Ведь семена волшебные, и поэтому сосны вырастали даже в пустыне.

Именно эту темную полосу первым заметил Петрушка. Полоса становилась все шире и захватывала весь горизонт.

— Неужели и с той стороны тоже Трафарет? Ведь он был сзади, — испугался мальчик.

— Нет, правитель пустыни так прыгать не может, — объяснил Горбыль. — Я и сам не знаю… Там что-то плывет темное. Только здесь никогда не было дождей.

Он догадывался, что им навстречу идут их друзья. Петрушка тоже догадался и радостно закричал:

— А я знаю, что это, — начал Ванька-Встанька и осекся: вдруг его догадка окажется неправильной, и тогда все очень и очень будут огорчены. — Пойдемте скорее, — позвал он всех. — Успеем добраться до полосы, и мы спасены.

— Вперед! Вперед! Ведь это мой папа идет и сажает семена.

— Такие же, какие сжег Трафарет? — спросил Горбыль.

Ванька-Встанька не ответил, он только махнул рукой. Некогда было разговаривать. Нужно было уйти от погони.

Беглецы настолько приблизились, что мастер Трофим заметил их на склоне холма.

— Вот они! Вот они! — мастер Трофим замахал руками. Он так обрадовался, что даже забыл разбрасывать семена.

Но трубочист Яша напомнил, что радоваться еще рано.

И опять в землю полетели волшебные семена. И все больше и больше рядов сосен поднималось в знойной пустыне.

А Трафарет… Что делал Трафарет? Он сбросил на песок плащ, лихорадочно расстегнул рубашку, сдернул её и потряс прямо перед собой.

А Матрешка? Конечно, она успела выбраться из рубашки и нырнула под плащ. Когда Трафарет накинул плащ, она вцепилась в край полы и повисла в воздухе. Трафарет пожал одним плечом, пожал другим. Притопнул. Больше ничто его не беспокоило, и он снова пустился в погоню. Кажется, он вот-вот готов был настигнуть беглецов, но почувствовал в родной пустыне что-то неладное. Впереди него на горизонте тянулась стена.

— Никогда раньше этой стены не было. Ну и пусть… стена, — сам себе подбодрил Трафарет. — Сейчас дуну и все сожгу. — Он сделал очередной прыжок и заметил, что беглецы подошли к стене и исчезли, как будто растворились в ней.

«Да это же лес! — догадался Трафарет. — Вот я им покажу! Я их уничтожу и лес».

Он подобрался ближе и дунул изо всех сил. Передние сосны качнулись, хвоя зашипела, и поднялся тонкой струйкой дым. Дунул снова — опять покачнулись, но устояли деревья, только ветки на них стали ломкими и хрупкими.

Трафарет подобрался совсем близко и дунул в третий раз, еще сильнее. Деревья выстояли, а на Трафарета повеяло таким влажным воздухом, что он не выдержал и отвернулся. Ему захотелось убежать отсюда подальше.

— Не удалось сжечь, — прогудел он. — Засыплю песком. Не будет леса в моей пустыне. — И он стал дуть.

Песок широкими струями поднимался в воздух, а потом обрушивался на молодой лес. Он, шурша, накатывался на колючие зеленые лапчатые сосны и застывал возле их стволов настоящими желтыми сугробами, как будто снег, только очень жесткий и горячий. Песчаные холмы возле стволов сосен становились все больше и больше. Но как Трафарет ни старался похоронить высокие деревья, все-таки не смог. Да разве это возможно: засыпать волшебные деревья-великаны? А сосны стояли плечом к плечу, и даже самый сильный песчаный ураган был им не страшен.

Разгневанный Трафарет подошел еще ближе, нагнулся, чтобы дунуть в последний раз, и не смог этого сделать. Влажный воздух перехватил ему дыхание.

— Домой! Скорее домой! В глубь пустыни. Там нет отвратительно влажного воздуха, там не слышно пения птиц.

 

СНОВА ВСЕ ВМЕСТЕ

Правитель пустыни повернулся, подобрал полы плаща и поскакал к своим владениям. Он наделся, что там спасется от леса.

Трафарет помчался к себе, а Матрешка… Матрешка отцепилась от плаща Трафарета как раз тогда, когда он повернул обратно. И вовремя! Её друзья были близко, и она стала взбираться по склону холма, потом скатилась по нему вниз. А в глубине молодой рощи ликовали наши герои. Петрушка обнимал Трофима и чуть не плакал от радости. Мастер, действительно, плакал и не скрывал своих слез. Ведь он был старенький-старенький и не стеснялся показать свои чувства. Ванька-Встанька, ткач Сидор и трубочист Яша хлопали друг друга по плечу и тоже радовались. Аленка как повисла на шее отца, так и не могла от него оторваться. Всем было очень весело. Только Ванька-Встанька отошел к опушке леса. Ведь там во власти Трафарета осталась его младшая дочь Матрешка. Неужели он никогда ее не увидит? Ваньку-Встаньку догнали мастер Трофим и его товарищи.

— Не беспокойся, друг. Мы не оставим Матрешку в беде. Мы пойдем дальше. Мы выгоним Трафарета из его владений.

Трофим разделил семена между товарищами. И все взрослые вышли вперед. И снова падали на землю волшебные семена. Деревья наступали на пустыню.

— Подождите! Подождите! — зазвенел вдруг тонкий голос.

Все приостановились. С песчаного холма прямо под ноги Ваньке-

Встаньке скатилась отважная Матрешка.

— Как хорошо, что мы снова вместе, — сказал Ванька-Встанька и посадил дочку к себе за пазуху: смотри, мол, не потеряйся в лесу. А сам все продолжал сеять и сеять семена.

 

КОНЕЦ ТРАФАРЕТА

Удивительно быстро разносятся по земле и добрые и злые вести. Кажется, не успело событие произойти, а уже о нем шепчут то в одном, то в другом углу, и знает о нем больше и больше людей. Так же разносились известия и в стране Трафарета. Только-только успел Трафарет умчаться в погоню за беглецами, как в его владениях уже узнали об этом.

— Вот счастливые! — завидовали беглецам сапожник Карай, дровосек Ива и другие мастеровые. — Они попадут в свою страну и будут счастливы, там нет Трафарета.

— А мы тоже можем избавиться от Трафарета, — подсказал дровосек Ива. — Давайте, пока хозяина нет, выпустим воду.

— Какую воду? — удивился каменщик.

— А вы разве не знаете? Во дворе правителя есть источник или река. Там много воды.

— Пошли. Пошли, — обрадовались все, и целая толпа двинулась к воротам хозяина.

Помощники Трафарета тоже были рады, что хозяин ушел. Дыхомер убежал поскорее к себе домой, улегся возле клумбы и наслаждался, вдыхая нежный аромат фиалок. Словолов зашел к своему другу кружечнику, они уселись за оградой бассейна и пили тайком вкусную воду. Шагосчет, как всегда в последнее время, сидел дома. С тех пор как хозяин заставил его считать по трафаретной арифметике. Шагосчет бормотал про себя цифры и ждал, что вот-вот его прогонят с работы. И пока помощники правителя бездействовали, каменщики, портные, дровосек Ива, сапожник Карай, гардеробщик и повар расчищали источник, в сторону убирали камни, лопатами кидали песок, устраивали возле источника дамбу. Звонкий ручеек побежал по песчаной дорожке. Он разливался все шире и шире и вскоре превратился в маленькую быструю речку. Вода кипела, бурлила, и речушка превратилась в шумный поток. Он бежал, затопляя ложбины, выемки, прошумел по улицам поселка и вырвался на открытый простор. Песок жадно впитывал воду, но воды было много, и она бежала все дальше и дальше в пустыню. Жители страны Трафарета утолили жажду и теперь просто любовались водой, которая свободно плескалась возле их домов. Этот плеск и услышали Словолов и кружечник. Они выскочили из своего укромного места и, увидев бурливый поток, остановились.

— Откуда вода? — закричал Словолов. — Кто позволил?

— Со двора правителя, — не испугавшись, ответил дровосек Ива.

— Я доложу хозяину. Сейчас же остановить, засыпать … — шумел Словолов.

Никто не тронулся с места.

— Ты засыпь! — он схватил дровосека Иву за плечо. — Неси лопату.

Но дровосек Ива не испугался. Он протянул к помощнику сильную руку, легко повернул его за плечи и столкнул в бурлящий поток.

— Спасите! — закричал Словолов, взмахивая руками, и плюхнулся в воду. Туловище его закачалось на волнах, а длинные широкие уши стояли торчком, как крошечные паруса.

Услышав шум, не усидел дома и Дыхомер. Он как раз подошел в тот момент, когда его товарища по службе бросили в реку.

— Не бросайте меня! Пожалейте. У меня дети, — запричитал он, хватая за рукава сапожника Карая. — Я больше не буду служить Трафарету. Не буду никого обижать. Я дам вам семена, чтобы посадить овощи. Угощу помидорами. Пожалейте!

— Оставь его! — вмешался дровосек Ива. — Пусть живет.

Никто не возразил ему. У всех было так радостно на душе, что жители простили Дыхомера. И он, боясь как бы они не передумали, поскорее убежал домой. Про Шагосчета никто не вспомнил. Он по-прежнему сидел у себя дома и бессмысленно бормотал:

— Дважды два — четыре, дважды три — тоже четыре.

Дыхомер принес корзину овощей, и все с наслаждением ели сочные помидоры, хрустящие огурцы.

— Откуда это у тебя? — удивились жители.

— Пойдемте покажу, — позвал Дыхомер.

Все отправились за ним.

Трафарет в это время мчался большими скачками. Он торопился к своим владениям. «Я не могу бороться, когда леса много. Надо защищать свои владения, — подумал он. — Сейчас заставлю всех жителей копать песчаный вал. Может быть, удастся остановить мастера Трофима и его друзей. Может быть, удастся спасти свою песчаную однообразную страну…»

А однообразия уже не было. Прямо по середине поселка бежал стремительный поток. Безводной пустыни больше не существовало. «Проклятые враги! Там лес. Тут вода. Где спрятаться? Сейчас засыплю эту реку, — подумал Трафарет и принялся дуть на разливающийся поток, но влажный воздух перехватывал ему горло, стеснял дыхание. Трафарет закашлялся, побагровел, но не мог ничего поделать с надвигающейся водой.

— В пустыню подальше, — отвернувшись, прошептал он и стал пятиться назад, все еще пытаясь засыпать песком непокорную реку.

Песчинки поднимались в воздух, падали в воду, но их уносило течение.

Трафарет пятился, а на него уже, шелестя ветками, надвигался лес. И Трафарет представил, как со стеной леса прямо к нему приближаются Ванька-Встанька, мастер Трофим и Петрушка.

«Куда деваться? Где спрятаться?» — Трафарет повернул было к лесу, но встретиться со своими противниками ему показалось так страшно, что он в два прыжка добрался до реки и кинулся в воду. Течение подхватило его, и пыльно-серый плащ заполоскал по воде.

С тех пор Трафарет не появлялся в этой пустыне. И куда он исчез, никто не знал. То ли выбрал себе место для жилья в высоких горных скалах среди голых камней, то ли забрался в далекую выжженную степь. Только говорят, что там, где встречаются серость, скука и однообразие, обязательно появляется Трафарет.

А что стало с нашими героями? Они превратили пустыню в зеленые леса, построили красивые чудо-города и во всех скверах посадили волшебные яблони. Яблоки на них росли чудесные: съешь одно и будешь сильным, крепким и здоровым.

Потом мастер Трофим, Петрушка, Аленка и все их друзья вернулись в свою кукольную страну и зажили там весело и счастливо.