Трудно, очень трудно жилось подданным на земле Трафарета, П-^поэтому жители каждую минуту вздыхали. В каждом доме, на улице, во время работы, только и слышалось: «Ах! Ох! Ух!» Словом, самые разные вздохи. Сапожник Карай вздыхал глубоко и протяжно, как будто раздувались кузнечные мехи. Водонос Горбыль вздыхал коротко и глухо: он ходил, вечно согнувшись, и его грудь не могла вместить сразу много воздуха. Дровосек Ива вздыхал с громким кряканьем, точно так, как рубил дрова. Портной вздыхал неслышно, как будто шепотом. А вместе из всех вздохов можно было, наверное, составить великолепную грустную мелодию. Трафарету эта мелодия не нравилась.

И он вызвал к себе Дыхомера.

— Ты плохо работаешь, — упрекнул он. — Ты только посмотри, как часто вздыхают жители. Наверное, потому, что вбирают в легкие больше установленной меры воздуха.

— Нет, правитель, — возразил добродушно Дыхомер. Они недовольны своей жизнью. А кто недоволен или печален, тот всегда вздыхает.

— Я не потерплю, чтобы они выражали недовольство! — возмутился правитель. — Пусть завтра же не будет недовольных в моей стране. Отныне ты будешь следить за вздохами.

И на другой день рано утром был издан указ: «Каждый, кто вздохнет один раз в день, будет лишен лепешки. Кто вздохнет два раза, тому не дадут кружку воды».

Вздохи почти тут же прекратились, но не везде. Первым был наказан наш Петрушка. Он выносил из печки золу и вспомнил про своего отца мастера Трофима и волшебные семена, которые могли бы ему пригодиться. Он так задумался, что не заметил, как вздохнул.

— Ага, попался! — Дыхомер по-черепашьи втянул голову в плечи и злорадно хихикнул. — Сегодня ты будешь голодный. Тебе не дадут лепешки.

Дыхомер тут же отправился к лепешечнику, который раздавал жителям лепешки, и доложил о преступлении Петрушки. Лепешечник был рад: ему достанется лепешка наказанного мальчика. А Петрушка не тужил. На кухне он чистил горшки из-под каши и успел поесть. Но его возмущало злорадное поведение Дыхомера, и он решил ему отомстить. Весь день Петрушка обдумывал план этой мести. И поздно вечером решил его осуществить…

Когда стемнело, Дыхомер, усталый и озабоченный, приплелся домой. Усевшись на скамейку и втянув по привычке голову в плечи, он стал рассказывать жене и трем дочерям, как прошел его день.

— Видишь ли, — с придыханием вспоминал он, раскачиваясь на стуле, — пришлось мне сегодня оштрафовать Петрушку. Идет и вздыхает, идет и вздыхает. Так и сказал лепешечнику, чтобы не давал ему есть.

А потом попались два каменщика, тоже идут рядом и вздыхают, как по команде. Я их — цап, и тоже к лепешечнику. Пусть узнают, как выступать против приказа Трафарета.

Дыхомер задумался, как бы вспоминая, что было дальше, и все в доме на миг стихло. В это время за окном кто-то тихо, печально вздохнул.

Все замерли. Через несколько секунд вздох повторился снова.

— Кто здесь вздыхает? — строго спросил Дыхомер.

Никто не ответил. А вздох повторился опять.

— Ты что ли, жена, вздыхаешь? Смотри, как бы тебя не пришлось оштрафовать.

— Что ты выдумал, — заверила жена. — Я не вздыхаю, даже не думаю.

Глухие протяжные звуки, напоминающие вздохи, повторились снова. Дыхомер взглянул на девочек. Они застыли неподвижно, широко открыв глаза.

— Пойду посмотрю, кто там. Может быть, к лепешечнику придется сходить. — Дыхомер открыл дверь, выглянул. Несколько раз спросил: «Кто там?» — и вернулся в дом. И тотчас же раздалось сразу два вздоха от стены и от окна.

— Что такое?

Дыхомер выглянул в окно — никого нет.

— Чудится мне, что ли?

— Будет чудиться, если всем жить мешаешь. Что ты ходишь, ловишь всех? Тяжело в плену, вот и вздыхают.

— Молчи, жена, — прервал Дыхомер, и вся семья прислушалась. Вздохи раздавались то от окна, то от двери, то от стен.

— Вот и наказание тебе. Вздохи везде чудятся.

— Да не чудятся! — прикрикнул тут на нее Дыхомер.

Женщина прислушалась, и до нее отчетливо донеслось: «Ух-у-у, ух!» Звук был низкий, протяжный и какой-то дребезжащий.

— Дай я пойду погляжу, кто тут вздыхает. — Жена подошла к окну, долго всматривалась в темноту ночи, опять открыла створки рамы. — Кто там?

Никто не отозвался. А вздох почудился теперь уже от двери. Шаркая босыми ногами, женщина подошла к двери — там тоже никого не было.

А вздохи продолжались.

— Ты слышишь? Слышишь? — ежеминутно спрашивал Дыхомер, и ему становилось страшно.

— Будет тебе. Ложись спать, — сказала жена.

Вся семья легла спать, но спать не пришлось. Всю ночь за окном и у двери раздавались тихие вздохи. Наутро Дыхомер встал с болью в голове и тут же прямо на улице оштрафовал сапожника Карая и дровосека Ива. А вечером снова по всему дому раздались таинственные вздохи. Теперь не спал не только сам Дыхомер, не спала и жена, и всю ночь ворчала:

— Это тебе наказание. Что вздумал считать! Жалко, что ли? Вздыхают… И пусть вздыхают. Служишь Трафарету верой и правдой, а получаем все мы по лепешке да по кружке воды…

— Что поделаешь! Приходится, — оправдывался Дыхомер. — Куда я пойду? Ничего делать не умею. Песок копать? Его копай — не перекопаешь, да и тяжело. А здесь все же получше: где и поругаешь кого, где и накажешь. Как-никак я третий помощник.

— Что толку, что третий, — не сдавалась жена. — Уйти бы куда-нибудь отсюда, что ли. И ушла бы, да Трафарет всех нас в плену держит. Догонит — сожжет без жалости.

Без сна провели Дыхомер с женой и третью ночь. Вздохи звучали за стеной беспрерывно. И на четвертый день Дыхомер перестал следить за вздохами. «Пусть вздыхают. Своя жизнь дороже, чем чужие вздохи. Еще три ночи не поспишь и совсем с ума сойдешь», — решил он.

В тот день он никого не оштрафовал, а вечером и ночью около его дома было тихо. Правда, шуршал ветер, пересыпая песок с места на место, но это был привычный шум, и он никому не мешал спать. В эту ночь Дыхомер и его семья спали спокойно.

— Поумнел наш Дыхомер, — сказал как-то Карай, встретив Петрушку. — Теперь не ловит вздохи. Видно, понял, что всех нас не оштрафуешь.

— Конечно, понял, — ухмыльнулся Петрушка. — Еще как понял! — И он рассказал сапожнику, как собрал пустые бутылки и вечером поставил их за наличник окна, за косяк двери, под карниз крыши и даже во все четыре трубы дома Дыхомера. Дунет ветер в широкие горлышки бутылок — и получаются разноголосые вздохи. Карай от души смеялся и говорил, что с таким мальчишкой можно идти и в огонь и в воду.

В воду, пожалуй, еще можно, — отшучивался Петрушка. — А вот в огонь — не пойду: сгоришь, и пепла не останется.