Трафарету не удалось изобразить на лицах своих подданных кроткую улыбку, но мысли сделать цвет лица и тела пленников, брови и волосы абсолютно одинаковыми Трафарет никогда не оставлял. Он сказал трем своим помощникам:

— Поручаю очень важное дело. Целых три все дня жители моего государства будут принимать на площади солнечные ванны. Возьмите в моей кладовке большую глиняную чашу, насыпьте в нее песку, и, пока песок не вытечет из нее через отверстие на дне, никто не смеет прятаться от солнца.

Помощники не возражали (они никогда не возражали Трафарету) и заверили его, что завтра, послезавтра и еще один день будут ревностно выполнять это указание.

Утром, едва солнце поднялось над четырехтрубными домами поселка, всех жителей собрали на площади перед домом Трафарета.

Дыхомер первым взялся выполнять поручение хозяина. И он объявил:

— Наш Трафарет очень заботится о нас. Он хочет, чтобы у всех его подданных было крепкое здоровье. А кто не знает, что полезно принимать солнечные ванны? И вот с сегодняшнего дня мы будем загорать. Вот здесь. Прямо на площади. Принесите сюда чашу.

Словолов и Шагосчет вынесли из кладовки глиняный сосуд с широкими краями и узким отверстием на дне. Чаша была такая большая, что и двоим нести ее было тяжело.

А Дыхомер распоряжался:

— Вот сюда. Сюда. Чтобы всем было видно.

Жители видели сосуд, но что в нем — никто не знал. Дыхомер заглянул в широкую чашу. Она была пуста.

— Эй, подойдите! — позвал он Горбыля и Карая. — Насыпьте-ка сюда песку. Да смотрите, с верхом.

— Постойте, постойте! — остановил их Словолов. — Песок станет сыпаться, а все будут одеты.

Дыхомер сердито посмотрел на Словолова. Но делать нечего: Словолов был прав. Дыхомер приказал всем раздеться, а потом разрешил Горбылю и Караю насыпать песок в сосуд. И вот над краями сосуда возвышается горка сухого песка. Все улеглись, подставив солнцу руки, груди, плечи и лица. Дыхомер тоже лег рядом с остальными. Сначала ему даже показалось приятным, когда солнечные лучи обогрели его открытые руки и грудь. Дыхомер был тщедушный и бесцветный: брови белесые, глаза тусклые, щетина на голове серая, и единственное, чем он гордился, — это была ярко-голубая плюшевая грудь. Даже сейчас, лежа на солнцепеке, он поглаживал свою мягкую грудь и блаженно улыбался.

Петрушка лежал, выставив к небу острый подбородок и острый нос. Его пока не беспокоили лучи солнца. Только ему, как и всякому мальчишке, очень не хотелось лежать без движения, и он то вертел головой, то поднимался на локти и все поглядывал на глиняную чашу. Песок тонкой струйкой высыпался из чаши, и горка его над краем сосуда уменьшалась медленно, очень медленно. Мальчик даже закрыл глаза и сосчитал до пятидесяти, надеясь, что она убавится, а когда открыл глаза, горка была все такая же.

— Скоро ли это кончится? — вслух сказал Петрушка и поглядел на повара, который лежал рядом. Поглядел — и не узнал его. Черная

шевелюра повара стала такая же рыжая, как у него.

— Глядите. У повара волосы стали рыжие, как у меня! — закричал мальчик.

Все взглянули на повара, и Дыхомер тоже. Посмотрел — и ахнул. Он хотел погрозить Петрушке, что тот нарушает порядок, но посмотрел на голубой плюш на своей груди и ужаснулся. Грудь стала такой же рыжей, как шевелюра Петрушки.

— Так вот зачем Трафарет приказал нам лежать на солнце. Выгорит моя прекрасная грудь. Я ничем не буду отличаться от других работников, — Дыхомер, растопырив пальцы, прикрыл плюш на груди и взглянул на чашу. Горка песку над краями ее почти не уменьшилась.

Петрушка опять посмотрел на повара и увидел, что волосы у него стали русые, румяные щеки куклы поблекли. Мальчик перевел взгляд на Горбыля. Где его черные брови? Они выгорели и на лице стали совсем незаметными.

— Братцы! — вскричал Петрушка. — Трафарет хочет сделать нас всех одинаковыми. Все мы выцветем и сами себя узнавать не будем.

— Он заботится о нашем здоровье, — насмешливо процедил Ива. Дыхомер поежился и взглянул на чашу. Горка песка над краями пропала. Помощник облегченно вздохнул:

— Петрушка, посмотри, вытек ли песок?

Мальчик проворно вскочил, забыв о присутствии Шагосчета, в два прыжка добрался до чаши, заглянул внутрь. Круглая чаша была еще почти полна, но Петрушка спокойно сказал:

— Все. Ни одной песчинки не осталось.

— Одевайтесь! — распорядился Дыхомер первый натянул рубашку. Площадь опустела. Один только Словолов вразвалку подошел к чаше и заглянул внутрь. «Эге! Эге-ге!» — покачал он головой, но вслух ничего не сказал.

На второй день следить за закалкой взялся Шагосчет. Опять, как и накануне, жители улеглись кверху животами. Шагосчет никому не доверил заправлять чашу. Он сам старательно насыпал песок, но, когда над краями чаши оказалась горка, Шагосчет осторожно смахнул ее рукой.

— Во всем нужен порядок, — объяснил он Дыхомеру и Словолову. — Видите, как ровно.

Потом лег рядом с двумя помощниками. Солнце стояло, высоко и палило все сильнее и сильнее. Дыхомер закрыл глаза и насыпал на лоб, щеки и грудь защитный слой песка, и только старался, чтобы песок не попал в нос. Жители посмотрели на него и тоже стали прятаться от лучей под колпаками и одеждой.

Шагосчет лежал на солнце, вытягивал по-гусиному шею, поглядывал на других. Он гордился, что не прячется. Шагосчет считал себя очень красивым и поэтому всегда следил за своей внешностью.

— У кого еще в нашем государстве есть такой прямой и длинный нос? — И ему захотелось тут же полюбоваться своим сокровищем. Он достал зеркальце, которое всегда носил с собой, поставил его перед своим лицом. Глянул — и отшатнулся. Его великолепный нос сморщился и стал похож на сушеную сливу. Губы выцвели, и нельзя было различить шею от подбородка.

— О ужас! — застонал Шагосчет и закрыл лицо ладонями.

— О ужас! — подхватил Петрушка и вскочил на ноги.

Шагосчет ничего ему не сказал, но взглянул так умоляюще, что мальчик понял. Ведь он научился здесь, в стране Трафарета, многое понимать без слов. Конечно, в другое время он с удовольствием помучил бы Шагосчета и заставил его пожариться на солнце, но ему было жаль товарищей по плену, с лиц которых исчезали краски. Поэтому он снова подошел к чаше, заглянул в нее и, хотя было больше половины, закричал:

— Все пусто.

Не дожидаясь разрешения Шагосчета, все стали одеваться, а сам Шагосчет, пряча нос в ладонях, стыдливо поспешил к себе домой.

На третий день на площади у дома Трафарета командовал Словолов. Так же, как Шагосчет, он сам наполнил чашу, но в отличие от него, насыпал песку как можно больше. Над широким отверстием чаши возвышалась огромная желтая гора.

— Подождите. — злорадствовал он. — Я доложу Трафарету, как все его помощники выполняли приказ. Я все сделаю, как нужно, как велел Трафарет, и он наградит меня.

Словолов первый лег, широко раскинул руки. На этот раз Шагосчет явился загорать с пластырем на носу.

— Болит. Нарыв у меня, — объяснил он лежащему рядом Дыхомеру. Дыхомер прихватил из дома полотенце и прикрыл им грудь и живот. Глядя на помощников, жители тоже стали укрываться: кто рубашкой, кто просто ладонями, а Петрушка беззаботно повернулся спиной верх. «Пусть выгорает, — подумал он. — Спину под рубашкой все равно не видно».

Словолов следил за всеми и шептал про себя:

— Вот подождите. Я все расскажу, все доложу, как вы прятались и как раньше времени кончали закалку. — Думал, а сам все посматривал на чашу, убывает песок или не убывает. Песок, ему казалось, почти не убывал. Словолов взглянул на солнце, но и солнце, как будто было против него. Оно стояло высоко над головой и не хотело опускаться к горизонту.

Словолов долго крепился. Но под конец не выдержал. Вынул зеркальце и взглянул на себя. Он надеялся, что его щеки все такие же яркие и так же черны его брови. Но увы! Красных щек на его физиономии не оказалось. Они выгорели. Выгорели и брови — из бархатно-черных они стали совсем белыми.

— Что тут творится? Что со мной происходит? — И не отдавая никакого приказания Петрушке, он сам подошел к чаше и опрокинул ее. Песок высыпался, и Словолов закричал:

— Унести чашу в кладовку!

И закалка закончилась.

На четвертый день Трафарет вернулся с разбоя.

— Как выполнили мой приказ? — спросил он у своих помощников. — Я что-то мало вижу выцветших лиц. Не заметно, что вы принимали солнечные ванны.

— Солнце не особенно сильно грело, да и чаша оказалась маловата, очень быстро из нее песок выбегает, — отвечали его помощники, потупившись и не глядя друг на друга.