Наутро Ирагбейе отвел нас после завтрака в Покой Второго Дня – он был вдвое краше по драгоценному убранству, чем вчерашний, – и, когда мы расселись, начал свою речь так:

– Вчера мы говорили о неуживчивых, или буйных, детях, а сегодня я хочу поведать вам про взрослых, которые не знают меры в помыслах и поступках своих. Послушайте же две повести о неумеренных существах.

Жил-был на свете Лев, один-одинешенек и сам по себе, ибо других львов в окрестных лесах не было. Поначалу жил он, как живут обычные львы, но однажды вдруг додумал, что незачем ему утруждать себя добыванием пищи, и, собравши всех животных лесных, обратился к ним с речью.

– Благодарю вас, о звери лесные (так начал он свою речь), за то, что вы откликнулись на мое повеление и пришли сюда, подтвердив лишний раз вашу преданность своему царю. Надеюсь, вы считаете меня хорошим царем, ибо, хоть я порой и убиваю вас, чтобы насытиться, убийства не доставляют мне удовольствия. Вы прекрасно знаете, что Творец навеки определил род пищи для каждого из нас, и, проголодавшись, ни о чем ином думать мы уже не можем, – кое-кто насыщается травою и листьями, кое-кто утоляет голод фруктами, – даже ящерица старается найти себе пропитание, а я, как вы знаете, должен иногда охотиться на вас; и вот, зная мою приверженность к мясу, вы, отныне призваны сами выбирать, кого очередной раз послать ко мне, чтобы я насытился. Когда установится этот благоразумный порядок, вы будете точно знать время своей смерти и сможете свободно решать, как вам провести на земле оставшиеся часы жизни. Вы, конечно, не раз убеждались, что, терзаемый голодом, я грозно рычу и рычание мое «ввергает лесных обитателей в смертельный ужас. А при новом порядке мне не придется рычать, и все вы – кроме того, кто предназначен от вас на мясо, – сможете безбоязненно наслаждаться моим обществом. Вот что надумал я в царской мудрости своей и сообщаю теперь вам, о любимые подданные мои.

Речь царя не нуждалась в ответе, и (все звери молчали. Однако Гиена тотчас же нашла, что сказать. «Мир вам, жители леса, – промолвила она. – Мне хочется выделить очень важную мысль в речи нашего властелина. Это мысль о том, что каждому из нас предопределена Творцом особая пища. И я хочу сразу же добавить – ибо столь важное добавление преступно откладывать на потом, – что, выполняя замечательно разумный план царя, мы должны исключить из рассмотрения некоторые породы зверей. Нас, гиен, назначать на мясо, к примеру, нельзя, ибо мы и сами прирожденные мясоеды. Чтобы поддержать жизнь, нам приходится есть не только лесных и домашних животных, но даже падаль. Если я за весь день не отведаю ни кусочка мяса, то день этот можно, считать просто потерянным для жизни моей. И, значит, надо оно устроить так, чтобы, половина лесных обитателей поставляла от себя мясо царю, а треть, – мне. Дополнив моим предложением этот план, мы заставим смертных восхищаться царской мудростью до скончания века. Вот все, что я хотела сказать о прекрасном плане нашего властелина».

Едва Гиена закончила свою речь, слово взял Леопард. «О владыка, – проговорил он, – твой план, безусловно, мудр, однако вполне разумное предложение Гиены делает его труд невыполнимым, ибо, если мы согласимся, что ей требуется для пропитанья треть лесных животных, то придется признать, что мне нужна половина – ведь я куда более могучий охотник, чем она. Мало кому удается спастись от меня, когда я выхожу на охоту. И нет зверя красивей меня – это ясно всякому, кто видел мое светлое, с темными крапинами одеяние, – разве что пятнистая антилопа способна помериться со мной красотою. А по страху, который внушаю я всем жителям лесным, меня можно сравнить только с тобою, о царь зверей, ибо мне, как и тебе, почти никто не решается посмотреть в глаза – это табу, – и лишь царскою короной отличаешься ты от меня в этом смысле. Что же до раскормленных людьми домашних животных, то, съев корову, я обыкновенно только раздразниваю свой аппетит, – стоит ли упоминать после этого про жалких коз? Короче говоря, мне кажется, что благородных зверей надобно исключить из царского рациона, ибо такие могучие великаны, как Слон, не знающий преград на своем пути, и доблестные охотники вроде Леопарда, перед которым трепещет все живое в джунглях, несравнимы, с другими животными; меня, Слона да еще, пожалуй, Гиену нельзя предназначать на убой даже для царя; всех же остальных лесных жителей следует поручить заботам Лиса, чтобы каждый из них знал, когда ему предстоит выполнить свой долг,и бо Лис при его здравом уме наверняка неплохо справится с этим почетным поручением».

Когда Леопард высказался и поблагодарил слушателей за внимание, Слон с Гиеной поддержали его, и всем собравшимся не оставалось ничего другого, как выразить беспорядочными криками свое согласие.

А Лис, составляя перечень животных, предназначенных на мясо, первым вписал себя и поутру должен был явиться к Льву. Однако не явился, и на другой день голодный Лев, Призвав Слона, Леопарда и.Гиену, пожаловался, что Лис нарушил им самим установленную очередность. Те очень удивились и тотчас же послали за Лисом.

Лис не замедлил прийти и, едва они задали ему вопрос, почему он пренебрег своим долгом, с торопливой почтительностью ответил им, говоря: «Живи, здравствуй и процветай, о великий властитель, да пребудешь ты царем зверей до глубокой старости своей, да спасешься волею Господа от охотников, даже если они подкрадутся к тебе вплотную! Я прекрасно понимаю, о владыка, что только благодаря твоей особой любви ко мне удостоился я чести возглавить список зверей, предназначенных тебе для пропитания. Ибо чем еще мог я заслужить столь великую милость? Услышав, что ты утвердил мое имя в начале списка, я возблагодарил бога и обратился к Нему с мольбой поддержать в тебе пламя любви твоей до последнего дня, чтобы не оставил ты заботами своими родичей моих, когда я умру. Клянусь тебе, что даже в самых сокровенных помыслах не решился бы я пренебречь своим долгом, и лишь стечение неблагоприятных обстоятельств задержало меня. Видишь ли ты, владыка, вон то махогоневое дерево, – Лис махнул рукой в сторону своего жилища, – и другое, ироковое, рядом с ним? Так вот, великий властитель, там живет пришлый лев, и он с приближенными своими – слоном, леопардом и гиеной – издевается «ад нами, твоими подданными, требует, чтобы мы не подчинялись тебе, а служили ему, и если ты попустишь его дальнейшие безобразия, то едва ли мы сможем доставляться вовремя к твоему обеденному столу».

Слова Лиса изумили Льва до глубины души, ибо он считал себя единственным в своем роде – по крайней мере, когда речь шла о его лесе. Поэтому он недоверчиво спросил Лиса, говоря: «Ты уверен, что здесь есть еще один лев?» И Лис ответил: «Совершенно уверен, о великий владыка». – «А ты не ошибаешься?» – переспросил его Лев. «Нет, владыка, не ошибаюсь, – ответил ему Лис. – Однако я убежден, что, хотя лев этот не уступает тебе размерами своими, ты наверняка сильнее, чем он, ибо от тебя мне, конечно же, не удалось бы убежать, а его, когда он преследовал меня, чтобы сожрать, я легко оставил позади. Так что ты, несомненно, одолеешь его в единоборстве, и мы, твои верные подданные, сможем беспрепятственно доставляться к тебе на обед в назначенное каждому из нас время».

Рассказ Лиса прозвучал так правдиво и убедительно, что властители леса – Лев, Слон, Леопард и Гиена, – поверив ему, решили проучить наглых чужаков.

А Лис привел их к глубокому колодцу неподалеку от своего жилища и предложил им заглянуть туда, объяснив, что именно там таятся звери, про которых он говорил. Властители нагнулись над колодцем и увидели внизу свои отражения. Они оскалили клыки – их враги оскалились тоже. Они зарычали – из глубины им грозно откликнулось гулкое эхо. Разъярившись, они бросились вниз – и нашли на дне колодца свою смерть. Чрезмерные требования обернулись для них преждевременной гибелью, ибо в древности сказано, что какою мерой мерите, такою и вам отмерится, – да и разве завещали Льву его предки приступать к своим подданным со столь чрезмерными требованиями?…

Итак, доблестные гости, я поведал вам первую историю о тех, кто не знает меры. А теперь послушайте вторую.

Умирая, отец оставил в наследство сыну сто фунтов. Обрадованный наследник накупил множество хрупких вещиц вроде хрустальных кувшинов, фарфоровых тарелок, серебристых зеркал и прочего бьющегося товара в надежде продать его потом вдвое дороже. Однажды; поутру, с удовольствием глядя на свои покупки и радостно предвкушая выгодную продажу, он удовлетворенно воскликнул: «Да, сто фунтов – это, конечно, не горсть изюму, это изрядные деньги, вон сколько товаров удалось мне накупить. Удачно распродав их, я получу сто фунтов дохода, и мой капитал удвоится. Причем никто не помешает мне снова пустить его в дело, чтобы получить четыреста фунтов. А четыреста фунтов – это уже почти состояние. До чего же быстро оборотистый человек становится богачом! Я пускаю четыре сотни в оборот – и вот неожиданно для других у меня уже восемьсот фунтов. Это ли не успех? Многие горожане почтительно прославляют мое богатство, однако я не останавливаюсь на достигнутом, ибо кто способен помешать моему дальнейшему обогащению? А восемьсотфунтовый капитал приносит солидный доход, и вот уже на моем счету две тысячи фунтов. Обладатель двухтысячного состояния известен всему городу, его слово считается законом, а я все торгую, и вот у меня на счету уже четыре тысячи, потом восемь, потом шестнадцать, и так продолжается до тех пор, пока я не завожу себе десятитысячные счета в десяти тысячах банков. И моя жизнь превращается в сплошное празднество – я пирую, веселюсь, шикарно одеваюсь и роскошествую, а когда иду по улице, все подобострастно склоняются предо мною. А впрочем, человек наживает деньги, чтобы нажить потом еще больше, и, прежде чем удалиться на покой, я умножаю свои капиталы до десяти тысяч десятитысячных счетов в десяти тысячах банков каждого из десяти тысяч, городов, где мне угодно хранить свое достояние. Ну а теперь наконец можно подумать и о женитьбе. Только кого же мне взять в жены? Королева уже замужем… стало быть, принцессу! И вот свадьба сыграна, невеста приведена ко мне в дом, и я третирую ее, словно служанку, – ибо разве не муж я ей, не хозяин, не повелитель? Да будь она хоть трижды принцесса, но привело-то ее ко мне мое баснословное богатство, – и разве не вознесло оно меня выше королей? Разве кто-нибудь видел, как я прошу поесть во дворце ее отца? А когда приходит время моей семейной трапезы, я с презрением отвергаю приготовленную женой пищу; она впадает в отчаяние, призывает свою мать, и они обе опускаются передо мной на колени, умоляя поесть, а я делаю вид, что первый раз их вижу. Жена приникает к моим ногам и с тоской восклицает:…О, посмотри на меня, обожаемый муж мой, ты ведь знаешь, «что я люблю тебя больше жизни! Не по своей вине опоздала я с обедом – вчерашний дождь вымочил дрова, они плохо разгорались, и только поэтому не удалось мне приготовить пищу ко времени. Неужели даже вид моей престарелой матушки на коленях перед тобой не смягчит хотя бы на мгновение твое сердце? Умоляю, любимый, поверь, что я никогда больше не опоздаю с обедом – даже если мне придется самой собирать в лесу хворост и разжигать очаг!…» Тут я, пожалуй, прощу ее, однако, чтобы не уронить свое достоинство, легонько пну…» – И забывшийся наследник пнул свой хрупкий товар, превратив стофунтовое Наследство в груду осколков. Не сколотив состояния, он решил поколотить принцессу – и если б ему удалось потом разбогатеть, наш мир обогатился бы еще одним чудом.

А теперь, дорогие гости, я хочу рассказать вам про особую разновидность неумеренности, определяемую обыкновенно словами если-бы-да-кабы, и про ее частный случай если-б-я-знал. Случай такой весьма обычен, когда люди не знают меры в благих делах, и сначала я объясню вам, что это значит, а потом подкреплю свое объяснение достоверным эпизодом из реальной жизни.

Неумеренность в благодеяниях или стремление устраивать чужое счастие на свой лад – пагубная привычка, и.не было еще, я думаю, на земле человека, который сумел бы полностью от нее уберечься, а между тем земная жизнь уподобилась бы небесной, научись люди соразмерять свою тягу к добру с велением обстоятельств. Древняя поговорка гласит:

«Человек оплакивает свою ошибку, пока не скажет если-б-я-знал, – праотцы проклинали эту привычку, но лечения от нее никто не сыскал». Простите меня, любезные гости, но такова древняя поговорка.

Каждому ясно, что человек должен совершать благие поступки, – и однако далеко не всякий понимает, какими благодеяниями призван он одаривать ближних своих и кто из ближних достоин их получать. Многие творят благие дела совершенно бездумно: они уверены, что добро творить нужно, и творят его не задумываясь, желательно оно именно сейчас и здесь или нет. Им невдомек, что безмерно милосердный умножает, как правило, не добро, а зло. Нередко здоровый человек с двумя руками и двумя ногами живет по присловью:

«Что дано другим, то и я хочу получить», – такого человека незачем осыпать благодеяниями. Нашего милосердия достоин только тот, кто действительно не способен о себе позаботиться, – очень старый, немощный от природы, увечный или тяжелобольной… А теперь, чтоб вы поняли на практике, о чем идет речь, я расскажу вам про случай из реальной жизни.

Некогда один человек, отправившийся в чужедальние страны, увидел на подходе к большому городу железную клетку. Эта клетка, или ловушка, была насторожена на Леопарда, который очень досаждал горожанам, и они устроили ее так, что, когда разбойный зверь залез в нее, он уже не смог выбраться оттуда без посторонней помощи.

Увидев Путника, Леопард попросил, чтобы он выпустил его из клетки, но тот отказался. Леопард сначала уговаривал его, потом умолял, а потом угрожающе сказал: «Как же так? Разве сделал я тебе что-нибудь плохое? И ведь ты думаешь только о нынешнем дне, хотя мог бы задуматься и о завтрашнем. Да, весь мир называет меня безжалостным разбойником, но на самом-то деле я безобидный добряк. Люди, как ты знаешь, частенько мелют языком невесть, что, а вот если б тебе довелось провести в моем обществе хотя бы три дня, ты не пожелал бы потом со мной расставаться, ибо я, несравненный Леопард, благороднейший обитатель джунглей, неимоверно великодушен и самоотверженно щедр. И кроме всего прочего, тебе надо бы знать, что, даже если ты не выпустишь меня из клетки, кто-нибудь другой все равно сжалится надо мной и освободит меня, а когда мы потом встретимся с тобой, где найдешь ты! убежище? Я ведь непременно доберусь до тебя – если не на этом, так на том свете, запомни, человек!»

Выслушав Леопарда, Путник сказал: «Все, что ты говоришь, не лишено оснований, я понимаю. Однако даже бесстрашный должен помнить о страхе. Допустим, я выпущу тебя, а ты набросишься на меня и раздерешь в клочья. Должен я об этом подумать?»

«Вовсе нет, – ответил ему Леопард. – Ибо, если ты освободишь меня, я не причиню тебе ни малейшего вреда – ни сейчас, ни в будущем. Решайся, Путник, и поскорее, – зачем нам обоим попусту терять время?»

Слушая вкрадчивые слова Леопарда, Путник упустил из виду, что речь идете жизни и смерти – именно поэтому Леопард говорил столь вкрадчиво, пытаясь выбелить языком свою черную сущность. Беспечный Путник, забыв древнее речение:

«Черного льва не отмоешь добела», решительно шагнул к леопардовой клетке и открыл ее, а проголодавшийся Леопард, не долго думая, набросился на него, чтобы сожрать. Мимолетно подумав: «Эх, если б я только знал», Путник взмолился дать ему отсрочку и спросить у первых пятерых встречных, достоин ли он за свое милосердие смерти. На том они и порешили. Вскоре им повстречалась Коза, и Путник поведал ей, как он увидел Леопарда в клетке и сначала не хотел его выпускать, но потом сжалился над ним и выпустил, а тот в благодарность за милосердие собирается теперь его съесть.

«Не верю я в человеческое милосердие, – выслушав Путника, сказала Коза. – Мой хозяин вечно меня мучает. Когда я родила козлят, он даже внимания на это не обратил, а когда мне все же удалось их вырастить, он продал моих детушек и растранжирил вырученные деньги на собственные удовольствия. Разве от него дождешься добра? Он и кормить-то меня не желает, я брожу целыми днями под жгучим солнцем – где листик ухвачу, где былиночку проглочу, – а от него вместо ямса или бананов получаю только колотушки: сам наестся в полное удовольствие, глаза нальет и принимается меня лупить, как бешеную гиену. Нет, не верю я в людские благодеяния – убей и съешь его, достославный Леопард!»

Вот высказала Коза свое мнение, и Леопард хотел было разодрать Путника в клочья, но тот напомнил ему, что очи уговорились посоветоваться с пятью встречными, а расспросили пока только одного. И пошли они дальше. Вскоре им повстречалась Лошадь. Путник изложил ей суть дела, и она ясно высказала свое мнение, говоря: «На языке у людей мед, а в сердце – смертельный лед. Возможно, этот человек и прав, да что-то не видела я от людей добра. Всем известно, что я добрейшее существо на земле, вот за доброту мою люди на мне верхом и ездят. «Когда я устаю и не могу бежать быстро, они жестоко язвят меня шпорами и безжалостно хлещут кнутами, а когда, замучившись до полного изнеможения, я сбрасываю их на землю, они злобно истязают меня, называя капризной кобылой… Нет, не верю я в их доброту, ешь его, Леопард!» Леопард опять хотел наброситься на Путника, но тот снова напомнил ему, что им осталось выслушать еще троих встречных.

Они отправились дальше и вскоре подошли к Апелъсиновому Дереву. Путник рассказал ему об их деле, и Дерево выразило им свое суждение так: «Этот человек сделал доброе дело, сомневаться тут не приходится, и, однако же, я никогда больше не буду защищать людей, ибо все они – неблагодарные злодеи. Я стою здесь, у дороги, много лет, и никто из них не получал от меня ничего, кроме добра. В засушливый сезон, когда на небе полыхает яростное солнце, они прячутся в тени моих ветвей, а когда у меня созревают плоды, им лень аккуратно сорвать их, и они швыряют в меня палки или каменья, чтобы плоды упали на землю, так что к осени тело мое покрывается глубокими язвами. Люди терзают меня нещадней, чем жестокие обезьяны, – так пусть же за вину многих расплатится хотя бы один. Убей его. Леопард!» Путник с огромным трудом уговорил Леопарда дождаться четвертого встречного они двинулись вперед и вскоре повстречали Пса.

Пес не задумываясь проклял человеческий род и осудил Путника на смерть; Леопард, предвкушая сытный обед, нехотя согласился выслушать пятого встречного, и через некоторое время им повстречался Лис. Путник со слезами на глазах воззвал к нему, говоря: «О благородный Лис, мне известно, что ты мудр и правдив, так рассуди же нас по справедливости, умоляю тебя! Я шел своей дорогой, не вмешиваясь в чужие дела, и наткнулся неподалеку отсюда на Леопарда в железной клетке. Мне даже и смотреть-то на него не хотелось, однако он окликнул меня и.начал жалобно просить, чтоб я выпустил его на волю. Мне бы отказаться и уйти подобру-поздорову, ибо я предполагал, что, когда я освобожу его, он захочет меня съесть; я и отказался, однако сразу не ушел и в конце концов, сжалившись над ним, выпустил его из клетки, а он, как я и предполагал, собирается теперь меня съесть, – да спасет тебя Создатель от столь опасных встреч! Он слезно молил меня помочь ему, обещая, что не причинит мне ни малейшего вреда, а теперь вот алчно торопится поскорее нарушить свое обещание, и я с огромным трудом уговорил его выслушать суждения пятерых первых встречных о расплате злом за добро. Вот почему я взываю к тебе, о мудрый Лис, и прошу объяснить Леопарду, что благие поступки не должны оборачиваться бедой для благотворителя, – да сохранит тебя бог от столь горестной судьбы!»

Выслушав Путника, Лис сурово сказал: «И это называешь ты важным делом? Я плохо понял твою сбивчивую болтовню, зато прекрасно вижу, что ты не понимаешь, кто удостоил тебя вниманием. Перед тобою несравненный Леопард, гордость джунглей, – ты должен трепетать от счастья и ужаса, когда тебя замечает столь великодушный и до самоотвержения щедрый властитель! Если тебе хочется, чтобы я рассудил твое ничтожное дело, изложи его внятно и почтительно, ибо тебе придется говорить о великом Леопарде». Путник принялся пересказывать всю историю с самого начала, и, когда он дошел до железной клетки, Лис, перебив его, приказал: «Не торопись, убогий, и объясни мне толком, что такое железная клетка». – «Клетка, сделанная из железа», – сказал Путник. Однако Лис раздраженно повторил!: «Слушай меня внимательно, ничтожный! Я хочу, чтобы ты как следует растолковал мне, что такое железная клетка». На этот раз Путник сказал ему так: «Уважаемый Лис, мне известен твой здравый рассудок, и если ты не знаешь, что такое железная клетка, то наверняка зато знаешь, как выглядит клетка для кур, ибо домашняя птица – твое любимое лакомство. Именно такую клетку с парой курочек – правда, она деревянная и гораздо меньше, чем леопардова, – я и собирался послать тебе по приходе в город, и, если б меня не задержала встреча с Леопардом, ты уже получил бы ее, ибо мне давно хотелось послать подарок замечательному жителю джунглей, про которого говорят:…Мудрей и честнее Лиса не сыщешь зверя в Лесу». Я надеюсь, что мне все же удастся послать тебе этот подарок – в том случае, разумеется, если я останусь жив. Но, быть может, ты предпочитаешь цыплят или петухов? Я вполне мог бы заменить ими кур – они ведь продаются в одинаковых клетках, очень похожих на ту, в которой сидел Леопард. Надеюсь, теперь-то ты понял, про какую, клетку идет речь, и сможешь по справедливости рассудить мое дело?»

Однако Лис презрительно глянул на Путника и гневно осадил его, говоря: «Не хочешь ли ты намекнуть, презренный, что Лисы воруют кур? Так знай же, сплетник, злоумышленник и лжец, что я не буду с тобой разговаривать до тех пор, пока не увижу клетку, о которой идет речь». Затем Лис почтительно обратился к Леопарду: «Всем известно, что сплетник сплетет силки себе самому, злоумышленник заплутается в собственном зле, а лжеца непреложно погубит ложь. Будь же снисходителен к моей непонятливости, и покажи мне ту клетку, про которую говорит этот наглец. Я хочу, чтобы у него не осталось той малейшей лазейки, и засвидетельствую перед миром, что ты съел его по праву, – как только мне станет понятным ваше дело». Леопард возрадовался великой радостью и сказал: «Ты воистину мудр, уважаемый Лис, идем, я покажу тебе эту клетку». И все трое отправились туда, где Путник впервые увидел Леопарда.

Когда они подошли к железной клетке, Лис спросил Путника: «Где ты стоял?» Тот показал, и Лис повелел ему снова встать на это место. «Чтоб я хорошенько представил себе, как все это происходило», – объяснил он. Путник повиновался. После этого Лис подобострастно обратился к Леопарду: «Да позволено мне будет спросить, где стоял ты, о властитель», – проговорил он. Леопард указал передней лампой на клетку. «Там, внутри», – объявил он. Лис преданно посмотрел на Леопарда и обратился к нему еще подобострастней. «Я тугодум, – сказал, он, – и с большим трудом разбираюсь в сложных ситуациях. Мне удастся понять, как было дело, только если ты встанешь на то самое место, где увидел тебя этот лгун». Леопард проворно забрался в клетку, и Лис облегченно проговорил: «Ага, кажется, я начинаю кое-что понимать». Потом он глянул на Путника и гневно воскликнул: «Положительно я никогда не встречал таких лжецов, как ты. По твоим словам, тебе пришлось освобождать несравненного Леопарда, а он, оказывается, мог свободно выйти из клетки – дверь-то открыта». – «Она была закрыта», – объяснил Лису Путник. «А ну-ка покажи, как это выглядело», – потребовал Лис. «Вот так», – сказал Путник, притворив дверь и запирая ее. «Так ли? – усомнился Лис. – Ты уверен, что Леопард не может выбраться?» – «Совершенно уверен», – ответил Путник. Тут Лис весело расхохотался и сказал:

«Прими мои Поздравления, любезный Леопард. Я ведь говорил, что злоумышленник запутается в собственном зле, а лжеца непреложно погубит ложь. Ты солгал, пообещав своему избавителю, что не причинишь ему вреда, и хотел отплатить злом за добро, – сиди же теперь здесь, пока вороны не выклюют тебе глаза. А ты отправляйся в город, добрый человек, и не забудь про кур. Да передай горожанам, что досаждавший им разбойник попался, – пусть они хорошенько вооружатся и воздадут этому злодею по заслугам».

Так угодил Леопард в собственную ловушку, и ему оставалось только бессильным рычанием отвечать на презрительные насмешки – Лис отхлестал, его кнутом издевательств с шестью сотнями ядовитых хвостов, а Путник изжалил семью сотнями язвительных прозвищ, – у Леопарда неистово зудели зубы и яростно чесались когти от желания отомстить обидчикам, но выбраться из клетки ему не удалось. А Путник известил горожан, что Леопард пойман, я те безжалостно прикончили неблагодарного разбойника. Издыхая, Леопард бормотал: «Ох и жалкая настигает меня смерть, и если б я знал, что мне придется так умереть, то я бы этого Путника сразу же съел».

Леопард по-своему жалел о случившемся, однако и он упокоился на словах если-б-я-знал, – да избавит нас Господь от подобной судьбы!…

А теперь, отважные гости, настала пора поблагодарить вас за внимание и сообща отдохнуть во взаимных радостях, – этой фразой закончил наш хозяин вторую беседу.

Завершая второй день у Ирагбейе, мы веселились до глубокой ночи, а наутро перебрались в Покой Третьего Дня… Однако время летит, и я успею пересказать вам, любезные слушатели, только нашу последнюю беседу с этим удивительным мудрецом.

Тут Акара-огун задумался и умолк, словно бы восстанавливая в памяти события далекого прошлого. Мы тоже сидели молча, и через несколько минут он заговорил снова.