Консьерж рассеянно взглянул на незнакомца, который спрашивал, у себя ли месье Марсель Био.

– Думаю, что уже ушел в цирк. Но подымитесь все же, это на пятом, третья дверь по коридору направо.

Визитер не позвонил у третьей двери. Уже готов был позвонить, но не позвонил.

Голос, который был ему хорошо знаком, умоляюще говорил за дверью:

– Марсель, милый, надо что-то делать! Действуй! Поезжай путешествовать, делай что-нибудь! Но только не сиди вот так, ты сойдешь с ума!

Послышался смех, потом мужской голос произнес:

– Сойду с ума! Что ж, вполне возможно! Ведь и правда от этого можно сойти с ума!

Наступила долгая пауза, потом снова послышался мужской голос:

– Цирк! Пора идти в цирк!

– Не ходи! Не ходи туда! Умоляю! Тебе будет еще хуже!

– Я не могу не пойти, ты же прекрасно это знаешь! Пусти меня, Преста!

Неожиданно дверь распахнулась. Однако человек, что подслушивал под дверью, успел отскочить в сторону, в угол коридора. Он подождал, когда Паль спустится, потом подошел к двери. В зеркале он увидел отражение молодой женщины, она лежала на диване, обхватив голову руками, и тело ее сотрясалось от рыданий.

Он тихонько прикрыл дверь. Потом спустился и стал ждать неподалеку от дома. Наконец появилась Преста. Она перешла улицу Шанталь и нырнула в метро. Он вошел в тот же вагон. Преста сидела неподалеку от него, но, казалось, его не видела. Она была погружена в глубокое раздумье. Лицо ее было уже спокойно, но глаза блестели больше, чем обычно.

Он подошел к ней и поздоровался. Она вздрогнула, едва слышно ответила на его приветствие, потом отвернулась и, глядя в оконное стекло, не спускала с него глаз.

Когда поезд подошел к станции «Эколь Милитер», он встал одновременно с нею, но дождался, чтобы она вышла первой. Он шел метрах в тридцати за ней, и она ни разу не оглянулась. Когда показался Цирк-Модерн, он ускорил шаг, и в цирк они вошли почти одновременно.

и вот инспектор Ошкорн снова присутствовал на представлении в Цирке-Модерн, но теперь он стоял в проходе у выхода на манеж. Он любовался Престой, в этот вечер еще более отважной, более вызывающей, чем когда-либо. Она пустила лошадь в галоп и гарцевала на ней, полузакрыв глаза, обнажив под ярко накрашенными губами белоснежные зубы.

Позади группы Луаяля стоял и совершенно завороженным взглядом следил за трюками наездницы Людовико.

Неподалеку от Ошкорна, прислонясь к перегородке, невидящими глазами смотрел в зал Паль.

Когда Преста закончила свой номер, Ошкорн подошел к ней:

– Вы не должны были допустить, чтобы он пришел сюда, – кивнул он на Паля. – Это слишком больно для него.

– Я не смогла его удержать!

Потом вдруг она с обеспокоенным видом спросила:

– А почему вы говорите это мне? Почему именно я должна была удержать его?

– Я знаю, что вы хорошо к нему относитесь. Или я ошибаюсь?

Она неопределенно передернула плечиками и убежала в свою уборную.

Теперь наступил черед Джулиано и Мамута.

Подойдя ближе к манежу, Паль жадно следил за их игрой. Номер был всего лишь повторением того, что исполняли в прошлом году он и Штут, и Ошкорн слышал, как он тихо бормотал все реплики Джулиано. Временами у него громко стучали зубы. Ошкорн взял его за руку и попытался увести. Но Паль уперся, по-прежнему не спуская глаз с Джулиано, который выступал в костюме, расшитом золотыми солнцами.

– Почему вы не хотите снова выйти на манеж? – спросил Ошкорн.

Паль, казалось, очнулся и внимательно взглянул на своего собеседника. Казалось, он наконец узнал его. Неожиданно успокоившись, он сделал уклончивый жест и отошел в сторону. Ошкорн последовал за ним.

– Почему вы не хотите выйти на манеж?

– Я не могу играть без Штута! Неужели вы не понимаете? Никто не может понять этого! – ответил Паль с неожиданным гневом. – Вы все вьетесь вокруг меня, словно надоедливые мухи. Вы все терзаете меня, спрашиваете.

почему я больше не играю! Я не могу больше играть, понимаете? Я не могу больше играть без Штута!

Между ними стала Преста. Она выскочила из своей уборной, набросив на трико великолепную испанскую шаль. Нежно взяв Паля за руку, она увела его.