— Ух, как здорово пахнет! — сказал Роджер, подходя к Монике, — Знаете, из ребят профессора Мэрлока вы первая, кого нам не пришлось учить варить настоящий кофе.

— В Марокко кофе не кофе, если не такой густой, что едва льется, — поделилась она своими знаниями.

— Да-а? Хотелось бы попробовать…

— Тогда привозите побольше консервированного молока. И сахара.

— Так, значит?

Моника кивнула.

— От марокканского кофе и подковы летают, а?

Ей еще не доводилось слышать такого выражения. Образ, возникший от этих слов, вызвал смех.

— Пожалуй, от него и лошадь взлетит!

Роджер хмыкнул, обвел взглядом ее бивуак и остался доволен наведенным порядком. Щепки на растопку и палки потолще лежали аккуратной горкой в удобной близости от костра. Земля вокруг была выметена метлой из прутьев. Различные инструменты, сломанные или забытые студентами, побывавшими здесь в прошлые годы, были подобраны и разложены. Причем по размерам: начиная от тоненького шила и кончая огромным ржавым колуном. На большом лесорубовском топоре, ровеснике хижины, виднелись свежие следы заточки, хотя Роджер представить себе не мог, что это Моника его наточила. Как не мог себе представить и то, что она умудряется им пользоваться. Ручка топора была в четыре фута длиной, а в ней самой-то росту — чуть больше пяти футов.

Топор напомнил Роджеру, что он собирался посмотреть, как тут у девушки с дровами. В отличие от других студентов, она готовила пищу на костре, а не на походной плитке. Роджер полагал, что плитки у нее не было. Честно говоря, он вообще подозревал, что у нее мало чего есть, кроме одежды, в которой она сейчас стояла, да постельной скатки, развешанной для просушки на кусте. И все же, несмотря на явное отсутствие денег, Моника ни разу не отказала ни ему, ни кому-либо другому из работников Диксона в еде, сколько бы их ни было и как бы часто они ни заезжали. Она всегда предлагала им поесть, в любое время дня, будто понимала, что значит голодать, не отпускала никого из своего лагеря с пустым желудком.

— Джек, а почему бы нам с тобой не притащить сюда пару бревен? — сказал Роджер, решительно надевая шляпу. — Колоть их у нас сегодня времени нет, но пусть будут наготове. Щепочки да палочки, конечно, хорошо, только для настоящего костра нужны дрова.

— Не беспокойтесь, — начала Моника, — я могу…

— Чертовы деревяшки совсем тропу загромоздили, — вмешался Джек, подхватив тяжелый топор, и повернулся к лошади. — Босс Дик с нас шкуру спустит, если какая лошадь о них споткнется и охромеет.

— Мисс Моника, вы нам сделаете большое одолжение, если сожжете их, — добавил Роджер, занося ногу в стремя.

Она перевела взгляд с одного ковбоя на другого и поблагодарила:

— Спасибо. Дрова бы мне пригодились. — А когда мужчины тронулись в путь, вдруг вспомнила: — Смотрите, за изгородью ничего не трогайте! — В конце концов, она тут именно для этого. Ей положено охранять от вмешательства человека все, что находится за оградой, чтобы Луг мог постепенно вернуться к своему естественному состоянию.

— Йо! — крикнул Роджер, подняв руку в подтверждение.

Мужчины не проехали и сотни футов, как наткнулись на подходящие стволы упавших сосен: тут же принялись за работу. В горной тишине их голоса отчетливо доносились до Моники.

Занимаясь костром, она время от времени улыбалась сочным выражениям ковбоев. Наверное, в этот момент им попадались особенно упрямые бревна. Когда же их разговор перешел к таинственному боссу Дику, Моника поймала себя на том, что слушает, затаив дыхание, чтобы не пропустить ни слова. Об отсутствующем владельце Луга Диксона ей было известно только то, что его отец хотел, чтобы босс Дик побыстрее женился и родил сына, и еще, что работники ранчо уважали своего хозяина, как Господа Бога.

— А потом он говорит этой рыжей, если она желает бесплатно прокатиться, то может выйти на шоссе и голоснуть, — рассказывал Роджер, смеясь. — Она до того взъярилась, аж язык проглотила. Небось, считала, раз провела с боссом в городе пару ночей, значит, звучать свадебным колоколам. — В воздухе звонко разносились удары топора, отсекавшие ветви от стволов. — А потом язык-то у нее развязался, — продолжил Роджер. — Боженька ты мой! Я такого отродясь не слыхивал! Да еще с ее-то нежной улыбкой.

— А эту, нынешнюю кралю, видел? — спросил Джек.

Крякнув, он вонзил в дерево тяжелый топор, делая зарубку для веревки, за которую его потом поволокут. Роджер обмотал веревку вокруг ствола, влез на лошадь и другой конец прикрепил к седельной луке. Затем слегка пришпорил лошадь пятками, и она медленно дотащила груз к хижине.

— Так видал или нет? — переспросил Джек, тоже садясь на коня. Ему хотелось узнать, какой была последняя кандидатка в постель хозяина.

— А то как же! — Восхищенный свист Роджера сопроводил его ответ. — Глазищи темные — оленю на зависть. Черные волосы по грудь, а грудь тоже, что надо, пышная, круглая. А бедра! Господи, заплакать можно. Я тебе так скажу, Джек, не знаю, какой живой мужик не захотел бы вскочить в это седло.

— Не знаешь ты, черта с два — проворчал Джек. — А как насчет босса Дика?

— Да я же не о женитьбе говорю! — уточнил Роджер. — Чему тебя папа учил? Умный мужик не позовет лошадку замуж только потому, что пару раз с удовольствием на ней проскакал. Погляди на меня!

— Гляжу, гляжу, — усмехнулся Джек, — и думаю, большинство баб хотят сначала под венец, а потом уж катать.

Моника не выдержала — расхохоталась. Мужчины услышали смех и сообразили, что их разговор хорошо доносится до костра. Когда они подъехали, вид у обоих был смущенный.

— Простите, мисс Моника, — пробормотал Джек. — Мы не хотели такого говорить при девушке.

— Ничего, ничего, — поспешно заверила она. — Мы тоже как-то сидели вокруг костра и говорили о четырех женах и восьми наложницах Ибрагима, но никто при этом не смутился…

— Четырех? — спросил Джек.

— Восьми? — вслед за ним удивился Роджер.

— Итого двенадцать, — улыбаясь, подтвердила Моника.

— Вот это да! — восхищенно воскликнул Роджер. — Они там крепкие ребята, а?

— Бездушные, — вставил Джек. — Бездушные они там.

— Просто богатые, — пояснила Моника. — Вы пасете коров, Ибрагим — верблюдов, но суть одна — и тут, и там сильный, бездушный, богатый мужчина может иметь столько хорошеньких бездушных женщин, на сколько у него хватит денег.

Роджер расхохотался, запрокинув голову.

— Таких, как вы, больше нет, мисс Моника! Только не надо думать, будто босс бездушный. Вовсе нет.

— Святая правда, — серьезно подтвердил Джек. — Босс Дик не ловит и половины тех девиц, что на него вешаются. Бьюсь об заклад, с этой, которая караулила его нынче на ранчо, он ничего не сделал, разве что дал ей хорошего пинка по ее дорогой корме. Простите, мисс Моника, — добавил он, краснея, — я забылся. Но все равно это правда. Босс Дик хороший человек, а будет и счастливый, если папаша перестанет наезжать на него своими кобылками.

— Насчет той, что на ранчо, я не знаю, — улыбаясь, пояснил Роджер. — Не удивлюсь, если он ее малость попридержит. Кроме всего прочего, нужна ж ему партнерша для бала, а то все девицы с округи налетят на него, как мухи на свежее… э-э, варенье.

— До бала еще шесть недель, — возразил Джек. — Он еще никогда не позволял женщине быть с ним так долго.

— Ну, у него никогда и не было женщины, чтоб выглядела, как эта, — ровным голосом заметил Роджер. — Она из тех, от кого мужику становится тесно в джинсах, этого у нее не отнимешь.

Моника сдавленно охнула, чуть не уронив сковородку, щеки ее запылали. Она смутилась, но все-таки верх взяло любопытство. Ей ужасно захотелось узнать, какой же надо быть, чтобы заставить мужчину сгорать от первобытной страсти. И вспомнила, что говорил Роджер: «Темные глазищи… черные волосы… Грудь пышная, круглая… А бедра! Господи!» Она хмуро потыкала пекущийся хлеб и подумала, что от огня, зажженного бледной неопытной блондинкой, сгореть может только обед.

* * *

На Луг вела тропа, вернее — старая дорога, которую более века назад проложили повозки первых поселенцев. Потом, когда на Лугу было летнее пастбище, по ней гоняли скот. Судя по отпечаткам копыт, Стив понял, что его ковбои в последние две недели пользовались этой тропой необычно часто. А две совсем свежие цепочки следов сообщили, что крупная гнедая лошадь Роджера и поменьше — Джека, недавно прошли с Луга на восток, к стаду.

Выше в горах тропа разветвлялась. Второй никто не ездил со времени последней бури. Крутая, узкая, временами она становилась почти невидимой. Стив наткнулся на нее шесть лет назад и с тех пор добирался вверх по ней, когда ему не терпелось поскорее окунуться в мир и покой Луга. Большинство лошадей поломало бы здесь себе ноги. Только Черт шел с уверенностью животного, рожденного и выросшего среди горных уступов.

Попетляв по головокружительной крутизне, далее тропа шла по пологому склону и выходила в осиново-хвойную рощу. Древняя хижина стояла сразу же за этой рощей, в конце экспериментального Луга, который медленно возвращался в свое исходное состояние. Приближаясь, Стив услышал пронзительный крик сойки, пролетевшей между деревьями, и еще какой-то странный стук — будто кто-то колол дрова. Он вслушался и покачал головой, не в силах понять неясных звуков. Для размеренных, ритмичных движений человека, колющего дрова, они были слишком редки и беспорядочны.

По ковру опавшей хвои, заглушавшей цокот копыт, Стив выехал на зеленый Луг, обогнув хижину. И тут перед ним открылось зрелище, заставившее сразу же натянуть поводья. Странные звуки и впрямь исходили от колки дров, но вот колол-то их светловолосый студентик, сам чуть больше топора. И как бы паренек ни тянулся на цыпочках, как бы ни размахивался, ему не хватало ни роста, ни сил, чтобы одолеть толстый ствол дерева.

Тем не менее парнишка все же каким-то образом справлялся с работой. У колоды лежала небольшая, словно нагрызенная, кучка дров.

Стив подогнал коня поближе. Он достаточно поработал топором на своем веку, чтобы понять, что мальчишке эта задача не по зубам. На эту игру у него силенок не хватит. Прокопается тут все лето, прежде чем изжует одно дерево.

Парнишка повернулся на звук беспокойного фырканья Черта и… Стива словно током ударило. Мальчишкой оказалась молоденькая женщина с таким гибким, стройным, длинноногим и высокогрудым телом, от которого у мужчины обычно вскипает кровь. То, что он принял за короткую мальчишескую стрижку, было массой платиновых прядей, собранных на затылке. А глаза — чистый аметист, от них у Стива сперло дыхание. Девушка смотрела на него со смешанным выражением любопытства, спокойствия и невинности, напомнив ему почему-то сиамского котенка.

Однако через секунду его охватила ярость. Невинность? Да черта лысого! Очередная готовая к употреблению дамочка на охоте за его деньгами. И еще имела наглость устроить засаду в его любимом убежище!

Пришпорив коня, Стив подогнал его поближе. Девушка не испугалась. Когда Черт оказался в футе от нее, Стив натянул поводья и уставился на незнакомку, пытаясь окончательно убедиться, что перед ним хитрая охотница за золотом, а вовсе не тонкая, неброско красивая, почти торжественно-серьезная девушка, которая стоит и смотрит на него своими невинными аметистовыми глазами. Еще и руку положила на морду коня, стараясь его успокоить.

На какой-то миг Моника заметила откровенно оценивающий взгляд Стива и вдруг содрогнулась от мягкого взрыва где-то внутри нее, волнами пробежавшего по всему телу. Что это? Какая-то безумная радость, смешанная со страхом, смятенное ощущение оторванности от реального мира и одновременно небывалой полноты жизни… Но сильнее всего была уверенность, становившаяся крепче с каждой секундой, пока она неподвижно стояла и смотрела на всадника: не сказав ни слова, он перевернул всю ее жизнь — ей на роду написано стать женщиной этого мужчины.

Моника не ощущала ни колебания, ни сомнения. Слишком много разных культур она перевидала, побывав на границе жизни и смерти, чтобы уклоняться теперь от правды только потому, что это ново, необычно, совершенно неожиданно.

Ей было очень трудно отвести взгляд от этого человека. В наэлектризованной тишине она смотрела на его пыльные сапоги, сильные руки, плечи, такие широкие, что они заслонили солнце, на мужественное лицо с чуть видневшейся щетиной. Наконец заглянула прямо в глаза — цвета дождя. Моника была слишком взволнована, чтобы скрыть свою очарованность увиденным, и слишком наивна, чтобы понять токи чувственности, которые пронзили ее тело.

Стив видел, как зарделись щеки девушки, и почувствовал горячий вал желания. С неохотой он заключил, что вкус его отца в сексуальных приманках стал на порядок выше. Эта претендентка явно не крутобедрая отцветающая роза. В ней было какое-то тонкое изящество, напоминающее прозрачную грацию пламени свечи. А еще мерцающая, почти скрытая чувственность, от которой предвкушающе заныло тело.

— Ты особенная, девочка, — сказал наконец Стив. — Если удовлетворишься бриллиантовым браслетом вместо обручального кольца, нам вместе будет неплохо какое-то время.

Слова донеслись до Моники словно откуда-то издалека. Она моргнула и сделала глубокий вдох, чтобы вернуться в реальность.

— Что вы сказали? — переспросила медленно. — Я не поняла.

— Не поняла, как же! — резко возразил он, стараясь не обращать внимания на то, как вспыхнула его кровь от ее мягкого голоса. Она была молоденькая, почти девочка, но смотрела такими вечными, полными любопытства глазами, как сама Ева. — Я мужчина, который не прочь заплатить за то, чего хочет, а ты женщина, которая не прочь, чтобы ей заплатили. И, пока мы оба это понимаем, у нас все будет хорошо. — Девушка коротко вздохнула, ее зрачки потемнели и расширились. — Черт, — добавил Стив хрипло, — да у нас все будет отлично! Мы с тобой всю эту гору спалим к чертям собачьим!

Последних слов Моника не слышала. Ее разум споткнулся на женщине, которая не прочь, чтобы ей заплатили. Проститутки, они и есть проститутки во всем мире. Но быть так воспринятой мужчиной, который перевернул весь ее мир, едва попав в поле зрения, — это уж слишком! Предложение наглеца привело Монику в ярость. Похоже, он ни в малейшей степени не ощутил той глубокой внутренней уверенности, что им суждено быть вместе, которую почувствовала она. Увидел лишь подходящий товар и вознамерился его купить.

Теперь аметистовые глаза оглядели всадника иначе. Заметили, что воротничок и манжеты рубашки порядком пообтрепались, что там, где ткань натянулась на груди, не хватает пуговицы, что джинсы вылиняли и износились почти до прозрачности, а сапоги все в трещинах, со сбитыми каблуками. И это богатый султан, предлагающий заплатить за временное пользование ее телом? Да как он посмел так ее оскорбить!

Чудесное состояние Моники испарилось в один миг, унеся с собой ее всегда безупречную выдержку. Она потеряла самообладание. Полностью.

— Кого ты пытаешься провести? — спросила девушка голосом, утратившим всякую мягкость. — Да у тебя не хватит даже на стеклянную брошку, не то что на браслет с бриллиантами!

На лице мужчины отразилось такое удивление, что она вдруг устыдилась своих слов. Главное из-за чего? Из-за денег, которые ее ничуть не волновали. И смутилась еще больше, осознав, что сама виновата, потому что позволила себе на него таращиться. Естественно, он и решил, что она скорее обрадуется, чем рассердится на его откровенное предложение.

Моника прикрыла глаза, сделала глубокий вдох и вспомнила нечто общее во всех культурах мира: мужчины, особенно бедные, ужасно горды и имеют склонность к грубости, когда у них сосет под ложечкой.

— Если ты голоден, есть хлеб и ветчина, — спокойно сказала она. — И печенье…

Рот Стива дернулся в усмешке.

— Само собой, голоден, — протянул он, — так что давай договоримся о цене.

— Но это бесплатно! — удивилась Моника тому, что он мог подумать о плате за угощение.

— Так вы все говорите, все до единой, а кончаете хныканьем о кольце с бриллиантом.

Моника запоздало сообразила, что у слова «голоден» может быть особый подтекст. В ней снова вспыхнул гнев. Вообще-то, она была из тех, кто скорее смеется, чем ругается, если что-то не так, но пожар, сейчас охвативший ее, никакого отношения к юмору не имел. Кривая снисходительная усмешка этого парня, к тому же ужасающе похотливая, просто взбесила.

— Ты со всеми так груб? — спросила она, чеканя каждое слово.

— Только с теми милыми крошками, которые на это напрашиваются, подкарауливая меня в моих любимых местах.

— Я здесь потому, что это моя работа. А ты что делаешь на Лугу Диксона, кроме того, что зря ешь хлеб босса Дика?

И снова Стив не сумел скрыть потрясения:

— Босса Дика?

— Да. Босса Дика. Человека, который платит тебе, чтобы ты пас его скот. Это имя, надеюсь, тебе знакомо?

Стив едва удержался от смеха — надо же, эту красотку послали устроить ловушку человеку, которого она в лицо не знает! Он открыл было рот, чтобы разъяснить ей поточнее насчет босса Дика, как вдруг понял весь юмор ситуации. Появилась прекрасная возможность проучить любительницу золота!

— Сдаюсь, — пробормотал он, улыбаясь и поднимая вверх руки, словно на него наставлено ружье. — Со мной будет все нормально, если ты не расскажешь обо мне э-э… боссу Дику. — Стив глянул на девушку поприветливей и спросил: — А как хорошо ты его знаешь?

Такая быстрая смена грубости на учтивость повергла Монику в замешательство.

— Я его никогда не встречала, — призналась она. — Я здесь только на лето, проследить, чтобы ничто не помешало эксперименту доктора Мэрлока. — Девушка махнула рукой в сторону грубо сколоченной изгороди из жердей, идущей зигзагами по краю Луга.

Стив сильно сомневался, что эта красотка тут только для наблюдения за ростом трав, и сказал:

— Ты смотри, берегись босса Дика. Он лют до женщин.

Моника изящно пожала плечами.

— Он ни разу меня не потревожил. И его люди тоже. Все они были очень вежливы. За исключением одного, — холодно добавила она, глядя прямо на незнакомца.

— Прошу прощения, — иронически произнес Стив, приподнимая шляпу. — Теперь я буду ужасно вежлив. Я достаточно знаком с боссом Диком, чтобы до смерти бояться его гнева. Как там предложение насчет ветчины с хлебом — еще в силе? И печенья?

Какое-то мгновение Моника ничего не могла ни сказать, ни сделать. Только стояла и смотрела на могучий торс всадника, испытывая странные ощущения, будоражащие тело.

Мысль, что он хочет есть, а она может дать ему то, в чем он нуждается, приносила удовлетворение.

— Конечно, — тихо сказала она, испугавшись, что ее заподозрят в скупости, способности отказать голодному в пище. — Извини, если я была невежлива. Меня зовут Моника Семс.

Он заколебался, не желая так быстро заканчивать игру. Наконец выдавил:

— Стив.

— Стив, — повторила Моника.

Имя заинтриговало её не меньше, чем сам мужчина. Хотелось узнать, как его зовут полностью, но она не спросила. У примитивных народов, с которыми ей доводилось иметь дело, считалось, что имена обладают скрытой магией, а потому нередко сохранялись в тайне. Моника тихо повторила это имя, наслаждаясь тем, что оно принадлежало ему и он назвал его ей.

— Стив, Стиви… Хлеб с ветчиной будет готов через несколько минут. Если хочешь умыться, возле хижины греется на солнце кастрюля с водой.

Глаза Стива сузились, превратившись в блестящие серебряные полоски, обрамленные соболиными ресницами, густыми и длинными, как у женщины. Вот и все, что в нем было нежного, пока он изучал Монику, пытаясь уловить признаки притворства. Так уж она и не знает, кто перед ней! Однако не заметил ничего, указывающего на ее осведомленность, что он Гордон Стивен Диксон-третий, которого покойная мать звала Стивен, друзья — Стив, отец — малыш Гордон, а работники ранчо — босс Дик.

Он смотрел на легкое покачивание бедер Моники, идущей к костру, и не знал, злиться ему или смеяться. Ну, не забавно ли? Ей так мало известно о намеченной жертве, что она не знает даже его имени!

— Тебе еще многому надо научиться, девочка, — пробормотал он себе под нос. — Но ты попала на того, кто может тебя научить.