Корделл заглушил двигатель нового «ягуара», положил ключи в карман рубашки и откинулся на спинку сиденья. Стало тихо. Он слегка повернул голову и посмотрел на спящую рядом Уну. На полпути к озеру она, должно быть, совсем обессилела. Поняв это, он откинул спинку сиденья, чтобы ей было удобнее.

Дрожащим голосом она уверяла, что совсем не устала, но не прошло и минуты, как забылась тяжелым сном. Продолжала она спать и теперь. Луна светила через лобовое стекло, в ее холодном свете серебрились светлые волосы и брови Уны, резче обозначилась красивая линия губ. Она прекрасна, как ангел, с болью в сердце подумал Корделл. Голова ее покоилась на бархатной обивке сиденья, ладони сложены под щекой. Она спала так сладко, что ему не хотелось будить ее. Спокойной и невинной выглядела она во сне. Она и была невинной!

Корделл едва сдержал стон. Его замучили угрызения совести, гнетущее чувство вины и страх потерять ту единственную женщину, без которой он уже не мыслил своей жизни. Как он мог быть настолько слепым?! Как посмел приписать ей всю эту грязь?..

Ведь в глубине его души всегда жило восхищение ее чистотой, ее невинностью. Но он упрямо убеждал себя в ее вине, и вот чего добился. За эти летние месяцы он успел понять, что Уна завладела его сердцем, и был готов забыть о всех подозрениях, лишь бы она была с ним. Что же побуждало его так мучительно унижать ее, так наказывать за несуществующую вину? Наверное, горечь прошлых ошибок, страх ошибиться снова. И что ему теперь делать?

Корделл тяжело вздохнул. Уна шевельнулась и увидела, что он смотрит на нее потемневшими, бездонными глазами. Она приподнялась и слабым голосом пробормотала:

— Мы приехали?

— Да. — Корделл наклонился, чтобы поднять спинку сиденья, и ощутил легкий запах ее духов. — Отдохнула немного?

— Отлично выспалась, — отстегивая ремень, ответила Уна. — Дорога была трудной?

— Нет, шоссе почти пустынное.

— Который час?

— Половина первого.

Пустой обмен репликами, подумал Корделл, как если бы они были чужими. Впрочем, теперь, наверное, так и есть. А ведь они дружили когда-то. Он сам разрушил их дружбу. Неужели навсегда?

Корделл открыл дверцу с ее стороны. Она вышла, распрямилась, потянулась, стройная и грациозная. Только до предела напряжена, с горечью заметил он. Он открыл багажник, достал ее маленький чемоданчик и свой рюкзак.

— Немного же ты с собой прихватила! — Корделл захлопнул багажник. — Я считал, — продолжал он, пытаясь говорить в привычном поддразнивающем тоне, но у него плохо получалось, — что ты наберешь целый сундук фирменной одежды.

— Если бы мы собрались в Париж, я бы так и поступила. — От невидимой ему улыбки голос ее потеплел. Они шли по тропинке к его дому. — Но раз мы оба решили поехать на озеро, я взяла только пару купальников и шорты.

— Надеюсь, ты не огорчена этим обстоятельством? — Корделл поставил вещи и достал ключи. — Мы могли бы поехать куда угодно, в Париж, Рим, на Гавайи… Ты не передумаешь?

— Нет! Для меня самое любимое место в мире здесь, на озере.

— И оно целиком в нашем распоряжении.

— Я знаю, что Энтони с гувернанткой проведут неделю в городе. А Торпы?

— Они собирались в Вермонт, решили навестить родственников Саймона. — Корделл распахнул дверь и включил свет.

Он заметил, что Уна помедлила, прежде чем переступить порог. Может, ожидала, что он внесет ее в дом на руках? Она всегда была склонна к романтике. Корделл знал это, и мысль, что он снова разочаровал ее, была ему ненавистна. Но пусть это будет ее последним разочарованием! Сердце его забилось неровно, когда он вспомнил о сюрпризе, который подготовил для нее три недели назад, еще не зная правды. Он молился в душе, чтобы его творение показало ей без слов, что с самого начала он намеревался создать с ней настоящую семью.

Еще он надеялся с помощью этого сюрприза залечить нанесенные им раны, потому что только теперь понял, какие страдания причинял ей постоянно. Он должен выяснить, сможет ли она когда-нибудь простить его. Слишком велико было его потрясение, чтобы он мог раньше задать ей этот вопрос. Но он задаст его сегодня же ночью.

Уна вышла из-под душа в прилегающей к спальне ванной комнате, обтерлась полотенцем и облачилась в белую ночную рубашку из батиста, подол которой касался щиколоток. Расчесывая волосы, она увидела в зеркале напряженное лицо с опущенными уголками губ, бледностью способное поспорить с лунным светом, и глаза темнее ночи. Печальное лицо! Разве так должна выглядеть счастливая невеста в первую брачную ночь? Правда, брачная ночь у нее необычная.

За последние недели ее измучил страх, что она не найдет в себе силы противостоять сексуальным притязаниям Корделла. Теперь ей не надо скрывать, что она девственница. Только вот, судя по страдальческому выражению его глаз с того момента, как он узнал об измене Дейзи, сегодня ночью ему не до любви. Он казался безумным от горя. Какое горькое разочарование, должно быть, переживает он. Легкий стук в дверь прервал ее размышления.

— Уна, можно войти?

Она сжала ручку щетки.

— Входи.

Она слегка удивилась, увидев, что Корделл переоделся в обычные шорты, но так же, как и она, остался босым. Глаза его были полуприкрыты веками, и она ничего не могла в них прочитать. Он нежно дотронулся до ее волос, до складок целомудренной ночной рубашки.

— Чудесная теплая ночь, — сказал он. — Не хочешь прогуляться? Немного проветриться?

Словно черная пелена горя легла на плечи Уны. Теперь Корделл знал, что дурно судил о лей, но даже не сделал попытки извиниться. Неужели он так и будет себя вести как ни в чем не бывало? Или он слишком расстроен, чтобы сейчас говорить об этом? Так или иначе, но брачная ночь обернулась для нее несчастьем.

Шагая рядом, но каждый сам по себе, они пересекли лужайку и спустились на пляж. Когда дошли до воды, Корделл предложил пойти на причал. Доски в темноте были плохо видны, и Уна слегка оступилась. Корделл успел поддержать ее, схватив за руку. Дойдя до конца причала, Уна облокотилась на деревянные перила и устремила взгляд на озеро. Лунная дорожка мерцала на воде, легкий ветерок рябил поверхность озера. Завораживающее зрелище, способное успокоить любое душевное волнение. Только ее душа в эту ночь жаждала чего-то еще. Может, чуда? Но она утратила веру в чудеса.

— Уна…

Она обернулась. Корделл стоял поодаль, опустив руки, и смотрел на нее. В лунном свете его зрачки казались прозрачными. Уна прислонилась к перилам в ожидании.

— Нам надо поговорить о Дейзи, — сказал он.

Наконец-то! От волнения капельки пота выступили на верхней губе Уны.

— Понимаю… — пробормотала она, подумав, что лучше бы им быть где угодно, но только не здесь, на озере, в такую волшебную летнюю ночь. Лучше бы он заговорил об этом в ее кабинете. Там она перенесла бы все гораздо легче. Она вцепилась пальцами в перила. Лучше бы она этого не делала. Пальцы нащупали давнишнюю надпись: Уна любит Корделла. Она вырезала ее перочинным ножом в четырнадцать лет. Об этой надписи не знала ни одна живая душа, да и она сама забыла. Уна отдернула руки и привычным жестом обхватила себя.

— Уна…

Больше она не могла сдерживаться.

— Корделл! Мне искренне жаль, что ты узнал правду. Я никогда этого не допустила бы. Эмили верно сказала, я пыталась уберечь тебя. Ты можешь не верить, но я действительно понимаю, как ты должен сейчас себя чувствовать.

— Потому, что ты считаешь, будто все это время я был по-прежнему очарован Дейзи?

Корделл говорил так безразлично, что Уна не сразу уловила его странную интонацию. Она смотрела, как он поправляет взъерошенные ветром волосы, и вздрогнула, осознав, что за его словами кроется что-то непонятное.

— Ты хочешь сказать…

— Да, я хочу сказать, что мой брак с твоей кузиной распался больше трех лет назад, когда я узнал о ее любовных связях.

Уна попыталась произнести хоть что-то, но не смогла.

— У нее их было довольно много, — спокойно продолжал Корделл. — Как я это выяснил, не имеет значения. Позволь мне только сказать, что страдания, которые ты мне приписываешь сейчас, я пережил тогда. Я потребовал у Дейзи развода, но она этого не хотела. Для нее важнее всего было оставаться миссис Корделл Паркер. Имя давало ей положение в тех кругах, где она любила вращаться. Она умоляла дать ей еще один шанс. Но в том аду для меня надежды не было!

Уна никак не могла собраться с мыслями. Она была потрясена, и ей было ужасно горько за Корделла. Ведь он беззаветно любил Дейзи.

— Я ушел из дома. — Корделл пожал плечами. — Вскоре она заболела и попала в больницу. Я думал, что это хитрость, чтобы заставить меня передумать. Но это не было хитростью. Врачи обследовали ее и сказали, что она больна, тяжело больна. Они дали ей полгода.

Слова Корделла сливались с нежным шепотом ночи.

— Но она прожила дольше: еще целых два года. Врачи недооценили ее жажду жизни, стремление всегда побеждать. В свое время и я не понял, что скрывается под хрупкой внешностью. — Корделл провел ладонью по глазам. — Конечно, я отказался от намерения начать бракоразводный процесс, когда узнал, что она больна. Было бы чудовищно заниматься этим в такой ситуации. И когда Дейзи стала умолять меня скрыть ее делишки от матери, сделать вид, будто у нас все в порядке, на то недолгое время, что ей осталось жить, я сдался. Когда-то я любил ее. Мне стало ее жалко. Но меня продолжал сжигать гнев. Я безумно злился на себя за то, что оказался слепцом и не разглядел сущности этой женщины. Мысль об этом сводила меня с ума, и я стал искать спасения в работе. Элисон была права, я действительно работал как запойный, потому что только так мне удавалось сохранить здравый рассудок. После первого пребывания в больнице Дейзи переехала к матери. При таких обстоятельствах это не вызвало пересудов. Она попросила, чтобы Энтони жил с ней, хотя раньше уделяла ему не слишком много внимания. Я согласился, зная, что ему предстоит скоро потерять мать. Еще одна ошибка! Когда сын вернулся ко мне, то выяснилось, что воспитание Элисон заморозило в нем детскую душу, а Дейзи постаралась настроить его против меня.

Уна сжала руки.

— О Корделл, почему ты не рассказал мне об этом раньше?

— Может, гордость… мужское самолюбие? — Он горько рассмеялся. — Мне не хотелось, чтобы ты знала, какой крах я потерпел в этом браке.

— Крах потерпел ваш брак, но не ты, — возразила Уна. — Твоя вина только в том, что ты был ослеплен красотой Дейзи. Я была такой же доверчивой, как ты. По крайней мере, вначале. В детстве, когда Марселла возила меня на каникулы в Лондон, я завидовала Дейзи, преклонялась перед ней. И только когда… — Она резко оборвала себя, не договорив. Незачем Корделлу знать, что Дейзи стала завлекать его лишь после того, как выяснилось, из какой он богатой семьи. Хоть от этого надо оградить его. — Корделл, она умерла… И хватит говорить о ней.

Уна тщетно старалась унять сотрясавшую ее дрожь, но Корделл уже заметил, что с ней происходит, и нахмурился.

— Ты замерзла…

— Да нет! Просто все произошло так неожиданно…

— Пошли в дом.

Он сжал руку Уны теплой крепкой ладонью и повел ее за собой. Сердце у нее екнуло. Что ждет ее впереди? Он ведь так и не извинился. Длинная ночная рубашка на ветру хлопала по щиколоткам. Они сошли с причала на пляж.

— Зайдем на минуту в лодочный сарай. Я хочу тебе кое-что показать.

— Неужели ты продал «Эльфа» и купил новую лодку?

— Нет, никаких новых лодок. — Корделл крепче сжал ее руку. — И я никогда не продам «Эльфа», — твердо сказал он.

Что же это может быть? — гадала она.

Когда они подошли к сараю, Уна хотела войти через дверь, но Корделл повел ее в обход, и за углом она увидела пристроенную снаружи деревянную лестницу.

— Что-то новенькое, — удивилась она.

— Хорошо, что ты была занята и не приезжала на озеро. Ведь мне приходилось по нескольку раз в день заглядывать сюда, проверять, как идет работа. А при твоем пытливом уме вряд ли удалось бы держать все в секрете. А мне было очень важно сохранить это в тайне, потому что я задумал это как мой свадебный подарок тебе.

— Но, Корделл, ты же не знал…

Он приложил палец к ее губам и покачал головой. Потом отступил, пропуская ее вперед. Покусывая губы, Уна поднялась по узкой лестнице до квадратной площадки, огороженной перилами, и подождала его. У нее не укладывалось в голове: свадебный подарок и захламленный пыльный чердак… Зачем он привел ее сюда?

— Корделл, мы испачкаемся.

— Закрой глаза, — скомандовал он.

Уна послушно закрыла глаза и задохнулась, когда он подхватил ее на руки. Теперь она чувствовала слабый запах краски.

— Все в порядке, можешь оглядеться. — С этими словами Корделл поставил ее на ноги.

Чердак тонул в полумраке. Только лунный свет струился в окно, смотревшее на озеро. Постепенно из темноты стали проступать смутные очертания предметов, и Уна застыла, потрясенная. Она ощутила, как в ней нарастает радость. Корделл все помнил, все ее девичьи романтические мечты, и воплотил их в реальность. Он даже перенес ее через порог на руках!

— О Корделл… — Голос ее дрогнул. — Ты не забыл!

— Ну что? Все так, как ты тогда придумала?

Не было больше грязи и запустения. Стены и потолок сверкали белизной, окно было промыто до кристальной прозрачности, пол выложен дубовым паркетом, темный цвет которого оживляли красно-бело-синие краски ковра. Старинная металлическая кровать гигантских размеров с роскошным белым покрывалом и мягкими подушками была повернута в сторону окна. Можно было, не вставая, видеть озеро, звезды и луну. Все было так, как виделось ей в девчоночьих мечтах.

— Как красиво, — прошептала наконец Уна.

Она прошлась по комнате, распахнула приоткрытую дверь, за которой в лунном свете сверкал фарфор изящно обставленной ванной комнаты. Обернувшись, она обнаружила Корделла стоящим у нее за спиной.

— Я сделал это для тебя, Уна, — хрипло проговорил он. — Теперь это твое. Здесь ты можешь быть одна. В доме пока будет тесновато. Ведь там придется еще разместить мисс Уайт. Мы пристроим две дополнительные комнаты, и еще я собираюсь утеплить дом на зиму. На все это потребуется какое-то время.

Из всего сказанного Уна уловила только слово «одна». Значит, это место для нее одной? Сердце ее готово было разорваться от отчаяния. Она всхлипнула и отвернулась к окну.

— Уна, что случилось? — с тревогой воскликнул Корделл.

— Я не поняла, — сквозь слезы промолвила она. — Ты что, это место предназначил для меня… одной? Я думала…

Он взял Уну за плечи, повернул к себе и завладел ее руками.

— О чем ты думала?

Любовь и отчаяние заставили ее сказать все без утайки.

— Я думала… — Она запнулась и совсем уже упавшим голосом продолжила: — Я думала, что ты строил это для нас. Помнишь, в ту ночь, когда ты принял мое предложение, я сказала, что наш брак будет фиктивным. Именно так я и считала тогда. Теперь все изменилось. У меня больше нет секретов от тебя, Корделл.

Мне не нужно скрывать от тебя мою девственность, добавила она про себя, надеясь, что Корделл поймет ее без слов.

— Ты говорил, что придешь ко мне в первую брачную ночь. И когда мы танцевали, ты так обнимал меня и так смотрел, что мне казалось: ты желаешь меня. Я подумала, ты хочешь, чтобы мы были вместе.

Корделл сжал ее руки так сильно, что она поморщилась. В лунном свете она увидела в его глазах страдание.

— А ты хочешь, чтобы мы были вместе?

Слезы Уны хлынули потоком, рыдания душили ее, она с трудом сумела выговорить слова, которые необходимо было сказать:

— Я всегда об этом мечтала.

— Ты любишь меня?

— Я всю жизнь любила тебя!

— Значит, — произнес он дрожащим голосом, — ты простила меня?

Слезы заливали лицо Уны, она чувствовала их соленый вкус на губах.

— Простить тебя, — шепнула она, — мне легче всего.

— О Господи!

Корделл сжал Уну в объятиях и уткнулся лицом в изгиб ее шеи. Губы его дрожали, прикасаясь к ней. Щека вдруг стала мокрой, и Уна поняла, что он тоже плачет. Он так крепко обнимал ее, что она едва могла дышать.

— Я тоже хотел, чтобы мы были вместе, давно хотел. И, конечно, эта комната предназначалась для нас с тобой. Но сегодня, когда Эмили открыла мне глаза и я понял, как неправильно судил о тебе, как мучил тебя и заставлял страдать, я поклялся, что поступлю так, как ты захочешь, Уна. Если ты решишь, что наш брак будет фиктивным, я не буду настаивать на своем. Я недостоин тебя и не заслуживаю твоего прощения. Неужели ты забудешь, как жестоко я обращался с тобой?

— Это все в прошлом, Корделл.

Он поднял голову и обхватил ее лицо ладонями, не сводя с нее глаз, в которых стояли слезы.

— Что-то очень дорогое ушло из моей жизни с потерей твоей дружбы. Но мне всегда казалось, будто было что-то еще, неизмеримо большее. Я никак не мог понять, что же это. И никогда не понимал, почему одна мысль о том, что ты могла быть с другим, приводила меня в ярость. — Он погрузил пальцы в ее шелковистые волосы. — Когда в то лето мы с Дейзи приехали на озеро, я еще был ослеплен любовью к ней. Но и тогда при виде того, как ты бежишь по пляжу навстречу, чтобы обнять меня, такая прекрасная в своей чистоте, сердце у меня болезненно сжалось. Я не мог логически объяснить эту боль. В тот момент я лишь подумал: не хочу, чтобы ты когда-нибудь стала другой. Теперь я понимаю: то, что я тогда испытывал, и было любовью. Самой прекрасной и истинной любовью, которая начинается с дружбы и чудесным образом переходит в нечто большее. Мне бы задуматься тогда, дорогая, но я этого не сделал. Никогда не прощу себе, что посмел заподозрить тебя! Теперь я хорошо знаю, Уна, что люблю тебя такой любовью, которая не идет ни в какое сравнение с тем чувством, которое я испытывал какое-то время к Дейзи.

Уне казалось, что от счастья у нее вырастают крылья, которые возносят ее в вышину, где она сможет дотронуться до звезд.

— Я уже в раю, Корделл? — шепнула она.

Его широкая улыбка могла бы осветить даже безлунную ночь.

— Да, мой ангел, мы оба в раю, в нашем раю.

В глазах Уны, еще блестевших от слез, светилась любовь, которую она вынуждена была долгие годы скрывать глубоко в своем сердце.

— Как долго я ждала, пока ты повзрослеешь, Корделл Паркер!

Он засмеялся так радостно, так молодо, что сердце Уны запело от восторга. Свершилось! Чудо свершилось!

— И ты никогда не уставала ждать? — Он нервно теребил перламутровую пуговку глухого ворота ночной рубашки, не сводя с Уны любящих глаз.

— Никогда.

Он насмешливо поднял брови.

— А как же Патрик Трентон? И все те любовники по пятницам, которые так раздражали твою бабушку?

— Приятели, Корделл. Все они просто приятели.

— У меня кулак чесался по твоему хирургу, когда он поцеловал тебя в ресторане. Ты моя женщина, только моя, черт возьми, и я никому на свете тебя не отдам!

— Так вот что заставило тебя передумать и принять мое предложение! — Сердце Уны забилось сильнее, как только Корделл начал расстегивать пуговки ее ночной рубашки. — Ты так же приревновал меня к Патрику, как я тебя к Розали.

— Значит, я был прав? Ты разозлилась, когда она…

— Разозлилась? Господи, да я готова была выцарапать ее бесстыжие глаза!

— Именно эту цель я и преследовал! — самодовольно проговорил Корделл.

— О Корделл! — Уна счастливо улыбнулась и обвила руками его шею. — Никто никогда не встанет между нами, моя летняя любовь!

— Моя вечная любовь! — Глаза его затуманились желанием, он поднял Уну на руки и понес на кровать.

— Если бы я знала, что мы будем сегодня вместе, — шепнула она, — я бы нарядилась в черный шелк.

Горящий взгляд обжег ее.

— Черный шелк может надеть любая, — хрипло сказал он. — Ты говорила, что у тебя нет подарка для меня? — Он бережно опустил Уну на постель и притянул ее к себе. — Ты не понимаешь, что твоя невинность — самый драгоценный для меня подарок.

Ночная рубашка соскользнула с плеча. Корделл бережно, но властно ласкал душистую кожу шеи, плечи, грудь.

— Ты помнишь, — тихо спросил он, — как я говорил, что хочу, когда буду любить тебя, чтобы твои волосы, разметавшиеся по подушке, серебрились в лунном свете?

— Помню, милый.

Корделл расправил шелковистые пряди на подушке.

— Ты прекрасна, — шепнул он, — ты еще прекрасней, чем я представлял.

— Ты мечтал об этом?

Он перецеловал каждую прядь ее волос.

— С тех пор, как мы снова встретились, много, много раз!

— А о чем еще ты мечтал? — лукаво и одновременно застенчиво спросила Уна.

— Я мечтал об этом. — Он поцеловал ее в лоб. — И об этом. — Он поцеловал ее в нос. — И об этом…

Губы Корделла приникли к ее губам. Уна и не представляла, что можно целовать так, как он. С восторженным всхлипом она обвила руками его шею и отдалась настойчивой властности его желания. Он овладел ею с любовью и утонченным искусством, увлекая за собой в чувственный рай, где прошлым обидам и старым летним секретам места не осталось.

Но позже, когда на небе заалела утренняя заря, а Уна почти заснула в объятиях Корделла, тревожная мысль вдруг разбудила ее.

— Ты спишь? — шепотом спросила она.

— Нет, — сонным голосом ответил он, — не сплю.

Уна прижалась губами к его уху.

— А что с тетей Элисон? Твой адвокат уверен, что теперь все будет в порядке?

С сонным ворчанием Корделл приподнялся на локте. Хотя глаза его были полузакрыты, она углядела в них не только вновь пробудившуюся страсть, но и какое-то затаенное лукавство.

— Корделл, в чем дело?

— Элисон… э… прекратила дело. Собственно, ее решение возбудить дело об опеке было необдуманной реакцией на новость, что я поселюсь здесь. Как только у нее появилось время все обдумать, она поняла, что меньше всего ей хотелось бы обременять себя заботами о ребенке.

Уна прищурилась.

— И когда ты это узнал?

Корделл пожал плечами, избегая встречаться с ней глазами.

— Накануне свадьбы.

— Накануне свадьбы? Почему же ты не сказал мне? — Внезапно ее осенило. Она села на постели и пристально посмотрела на Корделла. — Значит, тебе не обязательно было жениться? Ты мог бы отменить свадьбу! Или ты думал, что уже поздно?

— Никогда не поздно отменить свадьбу.

— Тогда почему?

— Потому что, любовь моя, ты сказала мне в тот день, когда сделала предложение, что я — последний мужчина на земле, за которого ты вышла бы замуж. Я боялся, что если бы ты узнала об Элисон, то все бы порушила. — Корделл смотрел на нее так серьезно, что Уна забеспокоилась. — Я не мог рисковать. К тому же, — в глазах его появились подозрительные огоньки, — я ведь обещал, что заполучу тебя в свою постель до конца лета, а я — человек слова.

О Боже! Уна внимательно всматривалась в черты любимого лица, снова и снова удивляясь чуду, которое привело его к ней.

— Ты обманул меня, негодник! — Она пыталась говорить недовольным тоном, но не могла скрыть охватившей ее от этого признания радости. — И за это, Корделл Паркер, тебе придется расплачиваться.

От его чувственной улыбки сердце Уны сладко заныло. Они вновь скользнули на подушки, и Корделл притянул ее к себе.

— Разумеется, — пробормотал он, — если я правильно понимаю, кредит вас не устроит, мэм?

— Мои условия суровые, платить сразу.

— Условия мне нравятся, и даже очень, — тихо произнес Корделл и добавил, улыбаясь: — К тому же нельзя начинать семейную жизнь с долгов.

Он заглянул в глаза Уны и, увидев в них ответный огонь, прильнул к ее губам таким страстным поцелуем, от которого сладкая дрожь пробежала по всему ее телу. Уна перевела дыхание и на мгновение застыла, предвкушая блаженство.