Сидя за кухонным столом перед своей мучной куклой, Саймон слегка толкнул ее.
Малышка упала.
— Ха! — засмеялся Саймон. — Даже сидеть не умеет!
Он снова усадил куклу и снова толкнул.
И снова она упала.
— Ты и вставать небось сама не научилась, да? — издевательски спросил Саймон, усаживая ее на прежнее место.
На этот раз младенец упал назад, со стола прямо в собачью корзину.
— Черт!
— Не ругайся при нем, — сказала мама Саймона. — Ты подаешь ему дурной пример.
Саймон наклонился, чтобы поднять куклу с подстилки Макферсона, и стряхнул с нее собачью шерсть.
— Это не он, — так же укоризненно ответил он. — Это она.
Это, конечно же, была она. Без всяких сомнений. Часть младенцев, которых мистер Картрайт раздал этим утром, были неопределенной наружности. Глядя на них, нельзя было сказать, мальчик это или девочка. Но с той, что оказалась у Саймона на коленях, все было иначе.
— Лови, соня! Я думал, ты школьный чемпион. Проснись!
Она была симпатичная. В розовой шляпке с оборочками и розовом нейлоновом платье, на лице из мешковины аккуратно нарисованы круглые игривые глазки с большими ресницами.
Робин Фостер, сидевший рядом, обзавидовался.
— Почему у тебя с глазами? У меня просто мешок, и все. Давай поменяемся?
Саймон крепко обхватил свою куклу.
— Нет. Она моя. Можешь сам нарисовать глаза своей, если хочешь.
— Твоя к тому же в одежде!
Он обернулся и крикнул мистеру Картрайту, который уже почти раздал все мешки:
— Сэр, сэр! У Саймовой куклы и платье, и шляпка, и глаза, и все такое. А у моей — ничего. Это нечестно.
— Если бы каждый родитель, обнаружив изъян у своего ребенка, решил вернуть его обратно, — заметил мистер Картрайт, — я бы остался без работы. Сядь на место и успокойся.
Он залез на стол и начал зачитывать правила эксперимента.
Мучные младенцы
(1) Мучных младенцев следует всегда содержать в чистоте и сухости. Любая изношенность, загрязнение и разрыв мешковины будут расценены как серьезное нарушение правил.
(2) Дважды в неделю мучные младенцы должны проходить контрольное взвешивание на случай потери веса в результате пренебрежительного или дурного обращения или же на случай избыточного веса вследствие намокания или обмана со стороны «родителя».
(3) Запрещается оставлять мучных младенцев без присмотра — в любое время дня и ночи. Если вы по какой-то причине вынуждены оставить своего младенца, вы обязаны на время отсутствия найти ему ответственную няню.
(4) Вы должны ежедневно вести Дневник развития ребенка. Каждая запись должна быть не короче трех предложений, но не длиннее пяти страниц.
(5) Следить за благополучием мучных младенцев и за выполнением вышеперечисленных правил будут назначены специальные лица (чьи имена не подлежат разглашению до окончания эксперимента). Это могут быть родители, другие ученики, школьный персонал или посторонние люди.
Мистер Картрайт взглянул на своих учеников.
— Вот и все.
Никогда прежде он не видел, чтобы целый класс разом замолчал. Любопытное зрелище. Надо отдать должное доктору Фелтому и всем этим ученым умникам. Способности их были воистину удивительны. Они нередко выходили из учительской, волоча по полу свитера и кофты, а когда их спрашивали, с сахаром они пьют чай или без, долго копались в памяти в поисках ответа. Но они могли творить чудеса. С помощью своих таинственных знаний они могли сделать невозможное. Они могли превратить планету в пыль. Они могли заставить четвертый «В» замолчать.
— Ну что? — спросил он, слегка обескураженный. — Вопросы есть?
Саймон взял свою мучную малышку и задрал ей платье. Белья на ней не было, если не считать мешковины. Попа уже вся испачкалась после того, как кукла посидела на залитом чернилами углублении для ручек, где Робин Фостер хранил свою коллекцию катышков от старательной резинки.
— Ты только посмотри, — пожаловался Саймон Робину. — Она вся грязная, и это ты виноват, Фостер. В дальнейшем тебе придется получше следить за порядком на этой парте.
Робин посмотрел на грязные резиновые катышки, которые он тщательно собирал и раскладывал в кучки, чтобы у них с Саймоном под рукой всегда были боеприпасы. Потом взглянул на Саймона, пытаясь разобрать, не шутит ли он. И в конце концов из всего арсенала возможных ответов он выбрал самое острое оружие: насмешку.
— Сэр, сэр! — закричал он и замахал кулаком в воздухе, призывая к вниманию весь класс. — Пересадите меня, пожалуйста, сэр. Я не могу здесь больше находиться. Это опасно для жизни. Сайм Мартин превращается в мою мамашу!
Эта шутка пользовалась успехом весь день. Всякий раз, когда кто-нибудь называл его Старой Миссис Мартин или Матушкой Сайм, Саймон аккуратно усаживал куклу на портфель, находил шутника и дубасил его головой об стену. К тому моменту, как прозвенел последний звонок, Саймону это уже порядком надоело. Когда в половине третьего он выходил через задние ворота школы, костяшки его пальцев горели, а запястье было сильно ободрано. Он уже собрался вытереть кровь о платье младенца, но вдруг в голове у него прозвучало эхо маминого голоса: «Нет, Саймон! Только не кровь! Потом не отстираешь!» Саймон вытер руку о рубашку.
И вот теперь мать стояла перед ним собственной персоной, засыпая его новыми бесплатными советами.
— Положи ее в пакет. Чтобы не испачкать.
— Со мной ты тоже так делала?
Мама засмеялась, ставя перед ним тарелку с ужином. Яичница с фасолью.
— К сожалению, тогда я до этого еще не додумалась.
Шутит, наверное, решил Саймон. Но это навело его на серьезные мысли. Ведь с появлением ребенка в ее жизни, должно быть, изменилось все. Отдельный человек, которого так просто не скинешь со счетов. Живой к тому же. Не какая-нибудь мучная кукла, которую можно запихнуть в пакет, чтобы не запачкать, не рискуя угодить в тюрьму за убийство. Когда она поняла, сколько хлопот он ей доставит? Наверное, не сразу. Он сам еще помнил день, не так давно, когда он впервые осознал себя как самостоятельную личность.
Это случилось, когда он выяснял отношения с индюком. За кемпингом, где они с мамой проводили каникулы, была ферма, и один из больших, злобных и квохчущих индюков пролез через забор и стал следить за Саймоном, не пуская его в сортир.
Саймон быстро одурачил его.
— Рождество-о! — крикнул он первое, что пришло ему в голову. — А-ам!
Индюк испуганно отпрыгнул. Но Саймон вынужден был ненадолго присесть на ступеньках уборной. Он вдруг понял, что к Рождеству индюк действительно будет лежать на тарелке в виде жаркого, а он, Саймон (если исключить все эти дурацкие несчастные случаи, о которых без конца твердила его мать), будет жив.
И вот тут-то он и задумался. Он оттянул кожу на тыльной стороне кисти, так что получилась небольшая палатка, и потом отпустил ее. Кожа тут же вернулась на место, восстановив свою прежнюю форму. Его форму. Впервые в жизни Саймон осознал свою уникальность. За всю историю Вселенной еще не было такого человека, как он. И не будет никогда.
— Не самое удачное место для раздумий.
Кто-то перешагнул через него, пробираясь в сортир. Но Саймон уже думал о другом и вряд ли что-то слышал. Однажды, всего несколько лет назад, Саймона не было — не существовало вообще. И в один прекрасный день он снова исчезнет, как и этот индюк. Исчезнет навсегда.
— Не хочешь подыскать себе более гигиеничное место? — обронил тот же парень, уже на пути обратно. Погруженный в свои мысли, Саймон не удостоил его внимания. Ведь он только что открыл себя — первого и единственного Сайма Мартина, живого и (в отличие от индюка) осознающего это.
С того самого дня Саймон стал относиться к себе иначе — с гораздо большим уважением и интересом. Отдыхающие уже почти не удивлялись, наблюдая, как парень из крайнего вагончика изворачивается, принимая странные позы. Но не так, как семейная пара, практиковавшая йогу возле душевых кабинок, — он просто рассматривал части своего тела, которые никогда не замечал раньше: пятки, локти, пупок, внутреннюю сторону бедер.
— Представляю себе, что он там разглядывает, когда остается один!
— Бедный мальчик! Вы полагаете, он умственно отсталый?
— Мне больше жаль его мать.
— Хватит, Саймон! Люди подумают, что у тебя вши.
Ни перешептывание соседей, ни строгие замечания матери не могли помешать Саймону. Он был занят. Он исследовал свое огромное, длинное тело с любопытством, с неподдельным изумлением, которого раньше никогда не испытывал. В голове его в тот момент звучало одно: «Это я». Но было в этом и нечто большее, нечто гораздо более важное, хотя он сам никогда не смог бы объяснить, что это, да его пока никто и не спрашивал.
Однако сейчас он хотел задать вопрос матери. Собрав последние кучерявые волоски Макферсона с мучного младенца, он спросил:
— Каким я был?
Мать облизала кончик пальца.
— Когда?
— Когда был маленький.
Она взглянула на него, прищурившись. «Дай мальчишке куклу, — подумала она, вздохнув про себя, — и он тут же превратится в наседку. Что уж говорить про девочек?»
Но вопрос был вполне искренний и заслуживал честного ответа. В конце концов, он давно уже об этом не спрашивал.
— Ты был славный, — сказала она. — Красивый, как ангелочек и пухлый, как булочка. С яркими глазами-пуговками. Ты был так прекрасен, что прохожие останавливали коляску на улице, заигрывали с тобой и говорили, что мне несказанно повезло. Все хотели пощекотать тебе животик. Можешь не сомневаться, ты был самым прекрасным ребенком на свете.
Он знал, что она не обрадуется этому вопросу, но все равно спросил:
— Тогда почему же отец так быстро свалил?
Она как всегда, попыталась уйти от ответа, превратить все в шутку.
— Надо отдать ему должное, Саймон. Он продержался целых шесть недель!
По выражению его лица было ясно, что на сей раз такого ответа недостаточно. Тогда она сменила тактику и смеха ради заговорила старушечьим голосом:
— Злые языки говорят: как в воду глядел.
Но Саймон даже не улыбнулся.
Миссис Мартин сдалась и принялась за ужин. Она продолжала внимательно наблюдать за Саймоном, пытаясь понять, что у него на уме.
Саймон усадил куклу перед собой и уставился в ее прекрасные круглые глаза. Он вдруг раскис. Предположим, его отец действительно мог видеть будущее.
Потому ли теперь Саймон не может увидеть прошлое? Любой, кто хотя бы раз видел своего отца, мог как-то представить его себе в молодости. Убрать лишний жирок. Разгладить пару морщин. Прибавить немного волос. Но если ты никогда его далее не видел…
— Почему у нас нет никаких фотографий? Я знаю, что у тебя не было настоящей свадьбы и всякое прочее, но почему нет никаких других фотографий?
— Саймон! У нас есть фотографии! У нас полно фотографий.
— Но не с ним. С ним нет практически ни одной.
— Потому что он обычно снимал.
— А ты не могла хотя бы раз снять его?
Она с такой силой бросила чайную ложку обратно в сахарницу, что сахар разлетелся во все стороны.
— Откуда же я могла знать, что он бросит меня? Женщины, знаешь ли, не всегда получают недельное уведомление!
Саймон высунул язык и после короткой вызывающей паузы начал слизывать кристаллы сахара с рук, а затем переключился на мучного младенца.
— Не лижи ее, Саймон! — сказала миссис Мартин и, вместо того чтобы добавить: «Она валялась в собачьей корзине», предупредила: — ты можешь заразить ее.
Это была не очень удачная шутка. Но Саймону стало легче оттого, что она вообще попыталась пошутить. Он знал: пусть мать отшучивается всякий раз, когда разговор заходит об отце, но она понимает, что у сына есть все основания относиться к этому вполне серьезно. Запихивая последнюю вилку фасоли в рот, он невнятно спросил:
— Когда ты впервые поняла, что я самостоятельная личность?
Он не знал, какого ответа ждать. Она могла сказать: «Когда тебе было восемь» (он отказался идти на праздник к Гиацинт Спайсер) или: «Еще в четыре года» (кажется, тогда он закатил такую истерику в обувном магазине, что даже продавщица не выдержала, вышла из-за прилавка и отшлепала его).
Но ее слова по-настоящему удивили его.
— О, за много недель до твоего рождения! Я думаю, мы с тобой существовали в разных часовых поясах. Когда я носилась по делам, ты сидел так спокойно, словно тебя там вовсе не было. Но стоило мне только прилечь, ты просыпался и начинал пинать меня.
— Это я в футбол играл, — гордо заявил Саймон.
И тут он вспомнил. Он взглянул на часы. Первая тренировка месяца. Не опоздать бы.
— Мне пора.
Мама взяла нож и вилку и составила тарелки.
— Смотри, чтобы маленькая леди не испачкалась, — предупредила она, кивая на куклу. — Ты уж найди ей место побезопаснее.
Саймон был в ужасе.
— Как я пойду с этим на футбол?!
— Не с этим, Саймон. С ней.
Саймон раздраженно отмахнулся.
— Ну как я возьму ее на футбол?
— Ты должен взять ее, Саймон. Так написано в тех правилах, что ты принес.
Саймон отчаянно искал любого повода не брать ее с собой.
— Я не могу! Понимаешь, там будут люди не только из моего класса. В команде из наших только я и Уэйн. Все увидят. Они засмеют нас.
— Просто спрячь ее, и все.
— Ма-ма!
Как будто она ни разу не была в спортивной раздевалке. Неужели ей неизвестно, что в раздевалке не бывает личных вещей? Дружеский шмон был обычным делом — разыграть комедию с чужими трусами, понюхать их, помахать ими в воздухе, или же просто позаимствовать чей-то дезодорант, или стащить деньги на автобус. И если за весь сезон в твоей сумке никто не покопался, можно считать, что тебе крупно повезло.
Шансы на выживание мучного младенца в спортивной раздевалке практически равны нулю.
— Придется тебе присмотреть за ней.
— Мне?
— Пока меня не будет.
«Забудь об этом, Саймон», — было написано на ее лице.
— Забудь об этом, Саймон. Я вернусь только в девять. Если ты думаешь, что я должна таскать с собой твою домашнюю работу…
Саймон принял решение.
— Я оставлю ее дома. С ней ничего не случится. Здесь совершенно безопасно. Я запру Макферсона в гостиной, так что он ничего ей не сделает, не сгрызет, ничего. С ней все будет в порядке.
В маминых глазах что-то блеснуло. Смех? Любопытство? Озорство? Он не мог понять.
— А как же пятый пункт?
Пятый пункт? Шпионы! Саймон схватил список и не без труда перечитал пятый пункт.
(5) Следить за благополучием мучных младенцев и за выполнением вышеперечисленных правил будут назначены специальные лица (чьи имена не подлежат разглашению до окончания эксперимента). Это могут быть родители, другие ученики, школьный персонал или посторонние люди.
Школьный персонал! Мистер Картрайт наверняка знает про футбол. Что он там сказал сегодня утром, когда раздавал младенцев? «Я думал, ты школьный чемпион». А вдруг он теперь будет шастать по раздевалкам, разыскивая их с Уэйном младенцев?
И «другие ученики». Вдруг он велел кому-то еще следить за ними? Джимми Холдкрофт запросто мог заделаться доносчиком. Скользкий тип. Доносить на других — вполне в его духе.
И «посторонние люди». Миссис Спайсер, их соседка, то и дело зачем-то поправляла свои шторы. Прирожденная шпионка. Она с удовольствием устроила бы заговор против него. Для нее это плевое дело.
Нет. Доверять нельзя никому. Возможно, даже собственной матери…
Его взгляд снова упал на пятый пункт. «Это могут быть родители…»
Он медленно, как будто нечаянно, посмотрел в ее сторону. Этот блеск! Он все еще был в ее глазах!
Но нет, конечно же, нет. Только не его мать. И как ему это в голову пришло.
Хотя…
Эти родители, они же готовы пойти на что угодно, если им кажется, что это важно для здоровья или образования их детей. Ради этого мать готова была пожертвовать своей гордостью. Ведь он по горькому опыту знал, как низко она может пасть. Она готова пойти на все, чтобы повысить его успеваемость в школе. Угрозы. Подкуп. Даже наказания. Она лишала его карманных денег. Читала ему нотации. Кричала. Умоляла. Иногда даже плакала (последнее было хуже всего).
Следить за ним — для нее пара пустяков. Для такой матери, как она, это сущая безделица. Она бы запросто справилась с этим.
Тяжело вздохнув, Саймон взял куклу со стола и аккуратно завернул ее в полотенце с эмблемой «Тоттенхэм Хотспур», так что торчали только глаза.
— Ладно, — сказал он ей. — Пошли. Твоя первая футбольная тренировка. Надеюсь, мне не надо напоминать тебе, как себя вести. Полагаю, что по дороге мне придется объяснить тебе правила игры.
Миссис Мартин подошла к окну посмотреть на своего сына, который брел по дорожке, объясняя футбольные правила маленькому глазастому мешку в шляпке, завернутому в полотенце «Тоттенхэм Хотспур». Мать заметила, что она не единственный наблюдатель. Занавески в соседнем доме подрагивали. Миссис Спайсер не дремала.
Саймон тоже это видел. Обернувшись у калитки, он заметил, как колышутся золотистые велюровые шторы в соседнем доме, хотя ветра вообще не было. Он прервал свои объяснения касательно того, чем отличается свободный удар от углового, и, поближе наклонившись к своей малышке, прошептал в верхний уголок мешка, который он решил считать ухом:
— Никому не доверяй. Никому. Только не здесь.