Надо отдать должное преподобному — он перепробовал все. Он аукал и эгекал. Он умасливал. Он уламывал. Впрочем, между умасливанием и уламыванием разница невелика, разве что в уламывании чуть больше плаксивости.

Потом пытался угрожать.

— Ты пропустишь ужин, Таффи.

Ой, можно подумать, я так и мечтаю поужинать засохшими позавчерашними консервами!

И наконец преподобный выкрикнул нечто совсем уж гадкое:

— Можешь торчать на дереве, пока не сдохнешь, Таффи!

Просто замечательно.

Дело в том, что я не притворялся. Я действительно застрял. Какой дурак, по-вашему, нарочно провел бы полдня на дереве, слушая, как с одной стороны надрывается проповедник…

— А ну спускайся, Таффи! Спускайся немедленно!

…а с другой стороны Мелани на коленях, со сложенными на груди руками и закрытыми глазами, бормочет молитвы:

— Прошу, пожалуйста, пошли мне кого-нибудь мягкого и пушистого, кого-нибудь вроде соседского Таффи, я буду баюкать его в соломенной колыбельке. Я подарю ему мягкую подушечку и буду кормить его тунцом и сливками.

Свежим тунцом! Сливками! Неужели Мелани в курсе, что я пропустил завтрак?

Я слушал до тех пор, пока не лопнуло терпение. Потом передвинулся на другую сторону дерева. Ну, вы меня понимаете.

Проповедник тоже явно нагулял аппетит. Он поорал-поорал, да и бросил, ушел в дом готовить завтрак. Себе. Оказалось, что сам он вовсе не был любителем позавчерашних заскорузлых консервов, что вы-что вы. Через открытое окно до меня долетел дивный аромат жареной колбаски и бекона.

Говорят, хороший завтрак — отличная помощь мозгам.

Преподобному завтрак явно добавил пригоршню серого вещества, ибо минут через двадцать он выволок в сад табуретку.

И влез на нее.

Но до меня все равно не дотянулся.

А ведь это было не так трудно. Я был не прочь спуститься, точнее, наоборот, я был очень даже за. Подтянись он чуток повыше, я, может, и сам упал бы к нему в руки. Конечно, есть вероятность, что я бы его малость поцарапал, но коты ведь славятся своей неблагодарностью, так что он знал, на что идет.

Я даже попытался ему помочь, пополз к нему по ветке. Но ветка закачалась. (Вот вам последствия диеты: никакого, понимаешь, веса, никакой устойчивости.) И чем тоньше становилась ветка, тем сильнее она наклонялась, я на ней держался с большим трудом и не рискнул ползти дальше.

Ветка все наклонялась, преподобный глядел… глядел… и вдруг — эврика! Его осенило!