1

Ник провел обоих полицейских в другое помещение для совещаний. Звать их к себе в кабинку он не мог. Там их разговор могли услышать и Марджори Дейкстра, и вообще кто угодно. Решив взять инициативу в свои руки, Ник сел во главе стола и заговорил, как только полицейские уселись на стулья. Он говорил спокойно, веско, деловым тоном, но вежливо. Он объяснил полицейским, что они имеют дело с руководителем крупной корпорации, у которого множество дел, и выразил удивление тем, что они заранее не договорились о встрече с ним или хотя бы просто не предупредили звонком о своем появлении. Затем Ник сказал, что все-таки понимает, насколько важна их работа, поблагодарил их за то, что они взялись за расследование обстоятельств гибели одного из бывших сотрудников корпорации, и сказал, что с удовольствием уделит им сейчас столько времени, сколько ему позволит плотный рабочий график.

На самом деле, Ник был страшно напуган внезапным приходом полиции, явившейся без звонка, словно не желая спугнуть его предупреждением.

– Господа, – подытожил он, – могу уделить вам пять минут. Сегодня я очень занят.

– Спасибо за то, что согласились с нами поговорить, – сказала негритянка.

Белобрысый детина молча пожирал Ника глазами, время от времени часто моргая с видом варана, гипнотизирующего аппетитного суслика. Ник сразу понял, что белобрысый опасен. Негритянка была очень вежливой и рассыпалась в извинениях. Такую нетрудно обвести вокруг пальца. А этот Басби, или Багби, или как его там, видно, в своем деле дока!

– Если вы позвоните моему секретарю и договоритесь с ней о встрече со мной, в следующий раз я с удовольствием побеседую с вами подольше.

– У нас не очень много вопросов, – буркнул блондин.

– Прошу вас, задавайте.

– Как вам известно, на прошлой неделе был найден труп сотрудника корпорации «Стрэттон», – начала негритянка. Она была очень миловидна и отличалась приятными манерами.

– Да, – сказал Ник. – Это был Эндрю Стадлер. Какое несчастье!

– Вы знали Эндрю Стадлера? – продолжала негритянка.

– К сожалению, нет, – покачал головой Ник. – У нас сейчас пять тысяч сотрудников, а два года назад их у нас было десять тысяч, – увы, нам пришлось многих сократить. Мне очень жаль, но у меня нет физической возможности познакомиться с каждым из них лично.

– И все же вы пришли к нему на похороны, – заметила негритянка.

– Конечно. А что в этом такого?

– Вы всегда ходите на похороны своих сотрудников? – спросил блондин.

– Не всегда, но, по возможности, хожу. К сожалению, теперь не все из наших сотрудников рады меня видеть… И все же, я чувствую, что отдать последний долг уважения усопшему – это самое малое из того, что я могу для него сделать.

– Значит, вы не были знакомы с Эндрю Стадлером? – спросила Ника негритянка.

– Нет. Не был.

– Но вы были в курсе его проблем, правда?

– Каких именно?

– Личных проблем.

– Я слышал, что ему приходилось лежать в больнице, но что из этого? Очень многие люди страдают психическими расстройствами, но мало кто из них опасен для общества.

– А откуда вы знаете, что он лежал в больнице? – тут же спросила Ника негритянка. – Вы знакомились с его личным делом?

– Кажется, я читал об этом в газете.

– В газете об этом не писали, – сказал блондин.

– А по-моему, писали, – возразил Ник. – Там было что-то о его проблемах с психикой, да?

– Но о больнице там не писали, – не терпящим возражений тоном заявил блондин.

– Значит, мне кто-то рассказал об этом.

– Ваш директор службы безопасности Эдвард Ринальди?

– Возможно. Я точно не помню.

– Понятно, – пробормотала негритянка и стала что-то записывать к себе в блокнот.

– Мистер Коновер, а Эдвард Ринальди говорил вам, что считает Эндрю Стадлера человеком, зарезавшим вашу собаку? – спросил Ника белобрысый полицейский.

Ник зажмурился, пытаясь вспомнить, о чем договорился с Ринальди.

«– Я скажу ей, что раньше вообще ничего не слышал о Стадлере. Ты ведь так ей и сказал?

– Именно так. Скажи ей, что кто-то, наверное, взбесившийся от злости уволенный работник „Стрэттона“, выпотрошил твою собаку, и ты обратился в полицию. Но кто именно этот маньяк, ты не знаешь».

– Нет, Эдди не называл никого по фамилии, – сказал наконец Ник.

– Точно? – с удивленным видом спросила негритянка.

Ник кивнул.

– Сказать вам по правде, для меня это был очень тяжелый год. Я возглавляю компанию, уволившую половину своих сотрудников. Какое, вы думаете, ко мне теперь отношение?

– Вас в Фенвике не очень любят? – подсказала Нику негритянка.

– Мягко говоря… Каких только писем я не получаю от своих бывших сотрудников! На меня злятся, мне жалуются на жизнь так, что у меня разрывается сердце!

– Вам угрожают?

– Возможно.

– В каком смысле – возможно? – спросил мужчина-полицейский.

– Видите ли, здесь на фирме я не сам вскрываю свою почту. И письма с угрозами сразу направляются в службу безопасности. Я не хочу их читать.

– Вы не хотите их читать? – удивился блондин. – А я бы почитал.

– А зачем? Чем меньше знаешь, тем спокойней спишь.

– Вы так думаете? – опять удивился блондин.

– Конечно. Зачем шарахаться от каждой тени?

– Мистер Ринальди сообщил вам, зачем он изучает личное дело Эндрю Стадлера? – настаивала негритянка.

– Я даже не знал, что Эдди изучал дело Стадлера.

– Значит, мистер Ринальди не сообщал вам о том, что занимается Стадлером? – не унималась она.

– Нет. Он вообще никогда ничего не говорил мне ни о каком Стадлере. И я вообще не сую нос в то, чем он занимается, раз он успешно справляется со своими прямыми обязанностями.

– Мистер Ринальди никогда не упоминал вам фамилию Стадлер?

– По-моему, нет.

– Вы меня запутали, – заявила негритянка. – Разве вы сами только что не сказали нам, что мистер Ринальди мог сообщить вам о том, что Эндрю Стадлер ложился в больницу. Но ведь при этом он не мог не упомянуть вам фамилию Стадлера.

Ник почувствовал, что за воротник ему течет тоненькая струйка пота.

– После гибели Эндрю Стадлера Эдди Ринальди мог вскользь упомянуть мне его фамилию, но, честно говоря, я уже не помню.

– Вот как? – пробормотала негритянка и замолчала.

Ник поборол желание вытереть потную шею, не желая демонстрировать, что нервничает.

– Мистер Коновер, – заговорил белобрысый полицейский, – в течение года с начала увольнений к вам в дом несколько раз проникали неизвестные. Это так?

– Да.

– К вам проникал один и тот же человек?

– Трудно сказать точно, но, наверное, да.

– Он вам что-нибудь писал?

– Да. Он писал на стенах. Краской из баллончика.

– Что именно он писал? – спросила негритянка.

– «Здесь не спрячешься».

– Так и писал?

– Да.

– Вам угрожали смертью?

– Нет. С тех пор как два года назад начались увольнения, мне время от времени угрожали по телефону, но убивать меня никто, кажется, не собирался.

– А как вы рассматриваете убийство вашей собаки? – спросил блондин.

– Как я его рассматриваю? Это дело рук сумасшедшего. Маньяка! – немного подумав сказал Ник и тут же прикусил язык.

А что, если полицейские решат, что под «сумасшедшим» он имеет в виду Стадлера?

И действительно, негритянка с мрачным видом кивнула и что-то записала к себе в блокнот.

– А что в полиции Фенвика? Кого-нибудь подозревают?

– Кто их знает!

– Мистер Ринальди участвует в обеспечении вашей личной безопасности за пределами работы? – спросила негритянка.

– Чисто по-дружески, – ответил Ник. – После убийства моей собаки я попросил его поставить мне новую сигнализацию.

– Значит, вы обсуждали с ним это происшествие? – продолжала негритянка.

Ник слишком долго колебался. Что же именно говорил ей по этому поводу Эдди? Говорил он ей, что ходил к нему домой после того, как зарезали Барни? Жалко, что не удалось поговорить с Эдди подольше! Узнать бы все, что он говорил негритянке! Все, до последнего слова!

– В общих чертах. Посоветовался с ним насчет новой сигнализации.

Теперь Ник с ужасом ждал следующего совершенно логичного для него вопроса: приходил ли Ринальди к нему после того, как в бассейне нашли выпотрошенного Барни? Что прикажете на это ответить?!

Вместо этого негритянка спросила:

– Мистер Коновер, как долго вы живете в вашем коттеджном поселке?

– Около года.

– Вы переехали туда после объявления о сокращении штатов?

– Примерно через год после этого.

– А зачем вы вообще там поселились?

– На этом настояла моя жена.

– Почему?

– Она волновалась.

– По какому поводу?

– Она опасалась за безопасность нашей семьи.

– Какие у нее для этого были основания?

– Не знаю. Наверное, что-то предчувствовала. Она ведь понимала, что далеко не все желают нам добра.

– Значит, вы знали об угрозах, – сказала негритянка. – Почему же вы только что сказали, что не знаете и не желаете знать ни о каких угрозах?

Ник сложил руки перед собой на столе. Он чувствовал, что вот-вот поддастся панике, как загнанное в угол животное, и решил отвечать четко и по делу.

– Я не знал и не знаю ни о каких конкретных угрозах. Однако я слышал, что такие угрозы раздавались, и о том, что отдельные психически нестабильные личности способны причинить вред мне и моей семье. Вокруг ходят самые разные слухи, и я не собирался дожидаться, когда самые худшие из них подтвердятся. Еще меньше собиралась этого ждать моя жена.

Оба полицейских вроде бы удовлетворились ответом Ника.

– А к вам в дом проникали до того, как вы переехали в коттеджный поселок?

– Нет. Никогда.

– Вот и прячься за забором, – усмехнулся белобрысый детектив. – И какой со всего этого прок?

– Почти никакого, – согласился с ним Ник.

– Но стоит это немалых денег, – буркнул блондин.

– Конечно.

– Однако вам это по карману.

– Это не я решил туда переезжать, а моя жена, – пожал плечами Ник.

– Ваша жена, – проговорила негритянка. – Она ведь погибла в прошлом году, так?

– Да.

– В обстоятельствах ее гибели не было ничего подозрительного?

– Ничего, – немного помолчав, проговорил Ник. – Она погибла в автомобильной катастрофе.

– За рулем были вы? – спросила негритянка.

– Нет. Она.

– Кто-нибудь был нетрезв?

– Да, – ответил Ник. – Водитель другой машины был сильно пьян.

– А вы были трезвы?

– Я был трезв, – поджав губы, буркнул Ник и посмотрел на часы. – Боюсь, что…

– Спасибо, что нашли для нас время, – сказал блондин и поднялся на ноги, но негритянка не двинулась с места.

– С вашего позволения, еще только пару вопросов, – сказала она.

– Может быть, в другой раз? – спросил Ник. – Я на самом деле очень…

– Прошу вас, потерпите ещё одну минуту. Мне очень хотелось бы довести наш разговор до конца… У вас есть огнестрельное оружие, мистер Коновер?

– Нет, – покачал головой Ник, надеясь, что его лицо не залилось при этом краской.

– Ни пистолета, ни револьвера?

– Нет. Вообще ничего.

– Хорошо… А где вы были вечером в пятницу на прошлой неделе?

– Дома.

– В котором часу вы легли спать?

– В пятницу?

– Да. Неделю назад.

Ник на мгновение задумался.

– Я был дома.

– И во сколько же вы легли спать?

– Ну я точно не помню, но обычно я ложусь в одиннадцать или в половине двенадцатого.

– Значит, в половине двенадцатого вы были уже в постели?

– Скорее всего. – Теперь Ник понял, что негритянка гораздо умнее и опаснее белобрысого верзилы, который только и умел, что грозно вращать глазами.

– А ночью вы не просыпались?

– Кажется, нет.

«О Господи! – думал Ник. – К чему она клонит?»

– Ну хорошо, – наконец сказала негритянка и поднялась на ноги. – Еще раз спасибо за то, что нашли время с нами поговорить.

Ник распрощался за руку с обоими полицейскими.

– Заходите ко мне в любое время, – пригласил он их. – Только позвоните заранее.

– Обязательно, – сказала негритянка, собралась было уходить, но замешкалась и заговорила опять: – Мне действительно неудобно отнимать время у такого занятого человека, как вы, мистер Коновер, но дело в том, что речь идет не просто о трупе, а о трупе того, кто был живым человеком, за которого кто-то переживал, которого кто-то любил. Ведь каждого из нас кто-то любит.

– Хотелось бы верить в то, что вы правы, – сказал Ник.

 

2

Проводив обоих полицейских до лифта, Ник вернулся в зал для заседаний, чтобы поговорить с Тоддом Мьюлдаром, но в зале уже никого не было. Поэтому Ник направился к своей кабинке. Шел он окружным путем. Мимо кабинки Скотта Макнелли.

Рядом с ней Ник поздоровался с Глорией, маленькой деловитой секретаршей Скотта Макнелли с широким лицом и светлой челкой.

– Здравствуйте, мистер Коновер, – сказала Глория. – Мистер Макнелли как раз…

– Большое мы сегодня сделали дело! – перебил в этот момент свою секретаршу возникший из-за перегородки Скотт Макнелли.

– Неужели? – пробормотал Ник и направился за перегородку прямо к большому овальному столу, за которым Макнелли проводил совещания со своими подчиненными.

– Перед нами открылись новые перспективы! – заявил Макнелли и начал собирать со стола папки с документами. – Ну и как тебе этот Файнголд?

– Вполне, – осторожно ответил Ник, дожидаясь, пока Макнелли переложит бумаги в шкаф.

– Он отличный парень! Между прочим, любитель тяжелого рока!

– Именно такой вам и нужен.

– В каком смысле?

– Он будет прекрасно смотреться на моем месте, ведь я ничего не смыслю в тяжелом роке.

– Ну перестань, пожалуйста. С его помощью мы просто укрепили совет директоров. Ты же его совсем не знаешь! А он – молодец! Когда мы с ним работали на…

– Почему я узнал о решении «Атлас-Маккензи» не подписывать с нами контракт от Мьюлдара, а не от тебя? – перебил Скотта Макнелли Ник. – Что ты задумал?

– Ничего я не задумал! – Скотт Макнелли покраснел и опустил глаза. – Я же говорил тебе! Хардвик позвонил мне, когда мы ехали на ужин. Я пытался до тебя дозвониться, но ты, наверное, отключил мобильник.

– Мог бы оставить мне сообщение.

– О таких вещах лучше говорить лично.

– Отправил бы мне электронную почту. Позвонил бы мне сегодня утром до совета директоров. Что вообще это значит? Почему я должен узнавать такие вещи от этого мерзавца Тодда Мьюлдара?!

– Я не смог с тобой связаться, извини! – всплеснул руками Скотт Макнелли.

– И о том, что тебя собираются ввести в состав совета директоров, ты тоже не смог мне сообщить? – рявкнул Ник.

Не отрывая глаз от стола, Скотт Макнелли пробормотал дрожащим голосом:

– Я ничего не…

– Что?! Не смей врать, что ты ничего заранее не знал!.. И все-таки, почему ты меня не предупредил? Опять не мог до меня дозвониться?

– Я… Я не мог, – пробормотал Макнелли дрожащим голосом, но при этом поднял наконец глаза, в которых сверкала злоба.

– Не мог?! Что ты несешь! Ты знал, что тебя введут в состав совета директоров, и не мог мне об этом сказать? Ты выставил меня на посмешище!

– Никто не выставлял тебя на посмешище, – сказал Макнелли. – Все не так просто. Конечно, мне следовало бы тебя предупредить, но Мьюлдар попросил меня молчать. Знаешь, поговори об этом лучше с ним.

– Обязательно поговорю, – сказал Ник.

«И не надо водить меня за нос!» – хотел было добавить он, но в последний момент что-то его остановило.

Ника поджидала Марджори Дейкстра с конвертом в руке.

– Здесь чек, который вы заказали.

– Спасибо! – Ник взял чек и хотел было пройти к себе, но Марджори его удержала.

– Мистер Коновер, скажите, пожалуйста! Этот чек… Он для Кэсси Стадлер?

– Да.

– Это очень крупная сумма. Она в счет выходного пособия ее отца, которое он не получил, потому что уволился по собственному желанию?

Ник кивнул.

– Но ведь «Стрэттон» не обязан выплачивать ей эту сумму, да?

– Не обязан, но…

– Какой же вы молодец, мистер Коновер! – со слезами на глазах воскликнула Марджори. – Это очень гуманный поступок!

Еще раз кивнув, Ник прошел наконец к себе за перегородку, поднял телефонную трубку и набрал номер мобильного телефона Тодда Мьюлдара. Некоторое время Мьюлдар не отвечал, и Ник хотел уже положить трубку, когда в ней внезапно раздался голос Мьюлдара:

– Слушаю!

Нику показалось, что это что-то вроде автоответчика, но он все-таки проговорил:

– Это Ник Коновер.

– А, Ник! Куда вы подевались? Улизнули куда-то потихоньку, я даже не смог с вами попрощаться.

– Вы хотите, чтобы я оставил пост директора «Стрэттона»?

– Почему вы так думаете? – секунду поколебавшись, спросил Мьюлдар.

– Из-за того, что произошло на совете. Не предупредив меня, вы ввели в его состав Скотта Макнелли и совершенно незнакомого мне нового человека, который вполне может метить на мое место. Потом эти ежемесячные заседания, еженедельные отчеты… Да еще запретили мне распоряжаться моими же собственными сотрудниками! Неужели вы принимаете меня за идиота!

– Конечно же нет. Вы не идиот и прекрасно понимаете, что, если бы мы хотели вас убрать, мы бы без колебаний это сделали.

– Выплатив мне при этом круглую сумму.

– Для компании «Фэрфилд партнерс» эта сумма не так уж и велика.

– Готовы вот так запросто расстаться с пятью миллионами долларов?

– Все эти разговоры беспочвенны. Мы просто захотели усилить совет директоров. Вот и все.

– Если вам не нравится, как я управляю «Стрэттоном», так прямо и скажите!

Мьюлдар что-то ответил, но связь ухудшилась, и Ник расслышал только слово «мешать».

– Что? – спросил он. – Я не расслышал. Повторите.

– Я сказал, что нам будет нравиться, как вы управляете «Стрэттоном», если вы не будете нам мешать.

– В каком смысле – мешать?

– Не перечьте нам, Ник, и все будет в порядке. Мы должны быть уверены в том, что вы с нами заодно.

– Я и так с вами, – сказал Ник, стараясь, чтобы эти слова прозвучали двусмысленно и со скрытой угрозой.

– Ну вот и отлично, – проговорил Мьюлдар, и его голос снова стал пропадать.

– Что? – спросил Ник.

– Ничего! Вижу, в вашей деревне не существует ретрансляторов. Я вас тоже почти не слышу. Так что давайте прощаться…

В этот момент сигнал пропал окончательно.

Некоторое время Ник вертел в руках чек, выписанный бухгалтерией «Стрэттона» на имя Кэсси Стадлер. По закону, уволившийся по собственному желанию Эндрю Стадлер не имел права на выходное пособие. Однако неизвестно еще, какое решение будет вынесено, если Кэсси Стадлер придет в голову обратиться в суд с требованием возмещения морального ущерба! Лучше заранее сделать так, чтобы это не пришло ей в голову, а то, поскупившись сейчас, в будущем можно потерять гораздо больше! Надо показать ей, что фирма, уволившая ее отца, готова идти ради его дочери на большие жертвы. Ни в коем случае нельзя допустить того, чтобы Кэсси Стадлер обратилась в суд!..

При этом Ник вспомнил слова негритянки-детектива: «Каждого из нас кто-то любит». Пусть Эндрю Стадлер был сумасшедшим, не отдававшим себе отчета в собственных поступках, а дочь все равно его любила.

– Позвоните Кэсси Стадлер, – попросил свою секретаршу Ник, – и скажите ей, что у меня кое что для нее есть. И спросите, куда мне к ней можно подъехать.

 

3

Сержант Джек Нойс вызвал Одри в свой огороженный стеклянными стенами кабинет, не превосходивший размерами ее собственную кабинку. Однако в отличие от кабинки Одри, кабинет Нойса мог похвастаться дорогой на вид аудиосистемой с огромными колонками, а также современным DVD-плейером. Нойс любил музыку и свою аппаратуру. Одри часто видела его с наушниками на голове. А иногда Нойс раскачивался в такт музыке из колонок, плотно закрыв дверь к себе в кабинет.

В качестве начальника отдела по расследованию особо опасных преступлений Нойс имел целый ряд административных обязанностей. При этом ему нужно было следить за работой полутора десятков подчиненных и посещать множество совещаний у начальства. Судя по всему, Нойс мог позволить себе расслабиться только под звуки своего любимого джаза. Вот и сейчас в его кабинете раздавались прекрасные и грустные звуки фортепиано.

– Ну и как тебе работается с Багби? – спросил Нойс, с сочувствием глядя на Одри сквозь очки в толстой оправе.

– Нормально.

– Ты ничего от меня не скрываешь?

– Нет, – усмехнулась она. – Если что, я б сказала. Но Багби, кажется, сам устал от своих дурацких штучек.

– Может, он начал тебя уважать?

– Вы его переоцениваете, – рассмеялась Одри.

– Но ведь ты же веришь в то, что человек может очиститься от скверны греха и восстать из мрака заблуждений… Впрочем, я позвал тебя не за этим. Вы ходили на «Стрэттон»?

– Неужели вам доложил об этом сам Багби?

– Нет, мне позвонил их начальник службы безопасности.

– Эдвард Ринальди?

– Да. Сначала ты ходила к нему, а потом вы оба ходили к Николасу Коноверу.

– А зачем вам звонил Ринальди?

– Он жаловался на то, что вы явились к директору его компании без предупреждения, словно намеревались его арестовать.

– Это я решила его не предупреждать, – нахмурилась Одри. – Я не хотела, чтобы Коновер заранее обдумал свои ответы и они обо всем договорились.

– О ком это ты? – сняв очки, Нойс стал тщательно протирать стекла мягкой салфеточкой.

– О Коновере и Ринальди. Дело в том, что после разговора с Ринальди у меня осталось странное впечатление. Сама не знаю почему.

– Так бывает, – кивнул Нойс. – Это интуиция.

– Ну да.

– Впрочем, в девяти случаях из десяти она подводит, – невесело усмехнулся Нойс.

– И все-таки я не хотела, чтобы Ринальди с Коновером успели согласовать свои показания.

– И для этого ты устроила засаду на директора корпорации «Стрэттон» у дверей зала для заседаний совета директоров?

– Я же говорю, что им нельзя было дать договориться.

– Я что-то не понял. Ты что, считаешь, что директор «Стрэттона» причастен к убийству Стадлера?

– Я так не говорила, – покачала головой Одри. – Но какая-то связь все-таки может существовать. За пару дней до убийства Стадлера дома у Коновера произошел неприятный случай. Кто-то убил его собаку и бросил ее труп в бассейн.

– Ого! – воскликнул Нойс. – Это был Стадлер?

– Пока неизвестно. Но дома у Коновера и до этого происходили странные вещи. С тех пор как он год назад переехал в новый дом, к нему несколько раз кто-то залезал. Злоумышленник ничего не брал, никого не трогал, а только писал надписи на стенках. О каждом случае ставили в известность нашу дежурную часть, но ничего не предпринималось. Насколько я знаю, никто даже не искал отпечатков пальцев на ноже, которым зарезали собаку. Судя по всему, к Николасу Коноверу теперь такое отношение, что никто не желает ради него ударить палец о палец.

– Скорее всего, ты права, но все-таки так нельзя.

– Может быть… Так вот, незадолго до гибели Стадлера Ринальди звонил к нам в дежурную часть, чтобы узнать, есть ли у них что-нибудь на него.

– Ну и что ему сказали?

– Много лет назад Стадлер был задержан в связи с гибелью семьи, проживавшей с ним по соседству, но в конечном итоге никаких обвинений против него выдвинуто не было.

– А почему Ринальди заинтересовался Эндрю Стадлером?

– Ринальди объяснил мне, что выделил его в списке уволенных сотрудников «Стрэттона», – всего пять тысяч человек! – где искал тех, кто может быть склонен к насилию.

– И что, Стадлер был к нему склонен?

– Ринальди дал уклончивый ответ на этот вопрос. Потом я разговаривала с начальником цеха, где раньше работал Стадлер, который сказал, что тот был тише воды, ниже травы. Однако, когда речь зашла о возможном сокращении, Стадлер так разозлился, что тут же уволился по собственному желанию и поэтому потерял крупное выходное пособие. Кроме того, Ринальди узнал, что Стадлер страдал психическими расстройствами.

– Значит, Ринальди подумал, что это Стадлер лазал в дом к Коноверу?

– Ринальди это отрицает, но мне кажется, что именно так он и подумал.

– Выходит, по-твоему, Коновер или Ринальди как-то причастны к убийству Стадлера?

– Я не знаю, но этот Ринальди какой-то странный.

– Я с ним знаком.

– Мне он намекнул, что вы с ним вообще чуть ли не друзья.

– Друзья? – усмехнулся Нойс.

– Когда Ринальди служил в полиции в Гранд-Рапидсе, его там не очень любили. Ему пришлось уйти оттуда, потому что подозревали, что он присваивает найденное на месте преступления.

– Откуда ты знаешь? – внезапно оживился Нойс.

– Я позвонила в Гранд-Рапидс и нашла тех, кто был готов о нем говорить.

– Вот это ты зря сделала, – нахмурился Нойс.

– Почему?

– Ты не представляешь, с какой скоростью распространяются сплетни. Не удивлюсь, если Ринальди очень скоро узнает о том, что ты наводила о нем справки, а это совсем ни к чему. Он насторожится, и его трудней будет уличить во лжи.

– Ладно…

– Значит, ты подозреваешь Ринальди в убийстве Стадлера?

– Я этого не говорила. Просто Ринальди бывший полицейский, и у него могут быть самые разные знакомые.

– Которых можно попросить прикончить свихнувшегося маньяка? – вопросительно подняв бровь, Нойс водрузил очки обратно на переносицу.

– Думаете, это невероятно?

– Думаю, не очень вероятно.

– А по-вашему, вероятнее, что из-за наркотиков убили человека, никогда не имевшего к ним никакого отношения? У Стадлера не было наркотиков в крови. В кармане у него лежал пакетик с фальшивыми наркотиками. По-моему, нас просто хотят убедить, что все было так, как кажется на первый взгляд.

– Возможно, ты права.

– Потом, на мешке, в который был положен труп, не найдено отпечатков пальцев. Вместо них там следы талька от резиновых перчаток, в которых обращались с трупом. Все это очень странно. Мне бы хотелось знать, кому Ринальди звонил в последнее время по телефону.

– Ты представляешь, какой шум поднимется, если мы потребуем у корпорации «Стрэттон» отчета о том, куда звонит начальник ее собственной службы безопасности?

– А как насчет списка звонков Ринальди с домашнего и мобильного телефонов?

– Это проще.

– Вы подпишете мое требование предоставить нам список его звонков?

– Хорошо, – поморщился Нойс. – Раз тебе что-то подсказывает интуиция, надо к ней прислушаться. Но тут есть еще одна вещь. Дело в том, что сейчас у корпорации «Стрэттон» в городе много врагов.

– Ну и что?

– Может показаться, что мы преследуем «Стрэттон» из чувства неприязни. Потакаем общественному мнению или вообще действуем по чьему-то заказу. Поэтому я хочу, чтобы все происходило строго в рамках закона и абсолютно беспристрастно. Во всех отношениях!

 

4

Дом Кэсси Стадлер стоял на 16-й Западной улице в районе Стипльтон. Его называли Стипльтон, «район шпилей», из-за множества церквей, которыми он раньше мог похвастаться. Ник хорошо знал этот район. Он сам вырос здесь в небольшом домике с неухоженной лужайкой, обнесенной забором из сетки. Когда Ник был маленьким, в Стипльтоне в основном жили рабочие со «Стрэттона». В отличие от семьи Коноверов, большинство из них были по происхождению поляками-католиками. Они зашивали свои сбережения в перины.

Проезжая по улицам Стипльтона, Ник почувствовал странную ностальгию. Знакомый бассейн, знакомый боулинг, знакомые запахи и звуки. Старые дома с железными крышами, старые магазины с допотопными вывесками. Даже стоящие рядом с ними автомобили были настоящими американскими – большими и старыми. Остальные районы Фенвика давно уже приобрели гораздо более современный облик: вегетарианские кафе, французские рестораны, торговые галереи, дорогие европейские автомобили. Эти районы зачастую выглядели смешно и нелепо, как маленькая девочка, нацепившая мамины туфли на высоком каблуке и вымазавшая себе рот губной помадой.

Остановив машину перед домом Кэсси Стадлер, Ник услышал, как по чьему-то радиоприемнику исполняют одну из любимых песен Лауры, которая даже разучивала ее на фортепиано, довольно фальшиво подпевая себе высоким голосом… При звуках этой песни у Ника защемило в груди. Он поднял в автомобиле все стекла, заткнул уши обеими руками и долго сидел без движения, глядя перед собой в пустоту.

Потом Ник вышел из машины и позвонил в звонок. Раздался мелодичный перезвон, напомнивший церковные колокола. Затем дверь дома отворилась, и из темноты прихожей на дневной свет появилась маленькая женская фигурка.

«Что я делаю? – думал Ник. – Я сошел с ума! Это же дочь человека, которого я убил!»

«Каждого из нас кто-то любит!» – опять вспомнил он.

– Мистер Коновер? – На Кэсси Стадлер были черная футболка и потертые джинсы. Девушка была еще стройнее, чем показалась Нику на похоронах. Выражение лица у нее было неприветливое. Взгляд – настороженный.

– Я на секунду. Можно войти?

– Зачем вы приехали? – У Кэсси были красные распухшие глаза, под ними притаились глубокие тени.

– У меня кое-что для вас есть.

– Заходите! – немного поколебавшись, пожала плечами девушка. Тон ее по-прежнему был ледяным, но она пропустила Ника в дверь.

Ник оказался в маленькой, темной, пропахшей плесенью прихожей. Небольшой столик был завален письмами и газетами. На стене, в большой золоченой раме, красовался безвкусный морской пейзаж. Скорее всего, это была репродукция. В углу, рядом с лампой, прикрытой матерчатым абажуром с бахромой, стояла ваза с засушенными цветами. На другой стене висела в строгой черной раме вышивка: на фоне домика, производившего гораздо более веселое впечатление, чем тот, в котором оказался Ник, красовалась надпись из цветных ниток: «Я живу у дороги. Заходи, путник, и будь как дома». Везде лежал толстый слой пыли. Казалось, здесь десятилетиями никто не убирался и ни к чему не притрагивался. Сквозь приоткрытую дверь Ник увидел часть маленькой кухни с пузатым белым холодильником.

– Итак, что вам нужно? – проговорила Кэсси, подойдя к тусклой лампе в углу.

Достав конверт с чеком из кармана пиджака, Ник протянул его девушке. Взяв его в руки, Кэсси уставилась на него с таким видом, словно никогда раньше не видала конвертов. Потом она достала из конверта чек. Прочитав значившуюся на нем сумму, Кэсси, напротив, не выразила ни малейшего удивления и не проявила никаких эмоций.

– Я не понимаю, – пробормотала она.

– Это самое меньшее из того, что мы можем для вас сделать, – сказал Ник.

– Что это за деньги?

– Выходное пособие, которое причиталось вашему отцу.

– Он же уволился по собственному желанию, – сказала начавшая что-то понимать Кэсси.

– Он погорячился.

Кэсси усмехнулась, обнажив ослепительно белые зубки. В другой ситуации они показались бы Нику очень красивыми, но сейчас он лишь вздрогнул.

– Очень забавно, – проговорила Кэсси мелодичным низким голосом. Даже когда девушка не улыбалась, уголки ее рта были чуть-чуть вздернуты кверху, и казалось, что на ее губах постоянно играет лукавая усмешка.

– Что?

– Это очень забавно.

– Забавно? Чек? Я вас не понимаю.

– Нет. Не чек. Ваш визит. Вот что забавно.

– Да?

– Вы словно от меня откупаетесь.

– Откупаюсь? Ни в коем случае! Просто мы допустили досадный промах. Мы не должны были отпускать вашего отца без этих денег, причитавшихся ему по праву. Неудивительно, что он был на нас так зол. Ведь он очень долго работал на «Стрэттоне» и заслужил самого доброго отношения.

– Это весьма крупная сумма…

– Но ведь он проработал у нас тридцать шесть лет. Именно эти деньги ему и полагались. Может, не по закону, но по совести – безусловно.

– По совести? Выходит, вы чувствуете себя виноватым? – теперь Кэсси не скрывала усмешки; при этом у нее было выражение глаз кошки, играющей с мышью.

– Не в этом дело. Я просто думаю, что мы должны вам помочь, – ответил Ник, все больше и больше чувствующий себя не в своей тарелке.

– Не знаю, как вы дошли до такой жизни, – пробормотала Кэсси.

«Пускай! – подумал Ник. – Пусть она смешает меня с грязью. Пусть она смешает с грязью „Стрэттон“. Пусть она выговорится. Может, ей полегчает. А может, полегчает и мне самому. Почему нет? Ведь я знал, на что иду, отправляясь сюда…»

– Я же Ник-Мясник!

– Бросьте! Я просто не понимаю, как вы можете жить, когда вас ненавидит почти весь город.

– У меня такая работа.

– Лучше такая, чем никакой.

– Не всегда.

– Пару лет назад вам, наверное, было лучше. Наверняка вас все обожали. Представляю, как вы купались в лучах собственной славы! И вот тебе на! Вы здесь!

– Не могу сказать, что для меня существует только чужое мнение… – неуверенно пробормотал Ник.

– Бросьте, – загадочно усмехнулась Кэсси. – Я же вижу, что вы очень страдаете, когда вас не любят.

– Извините, но мне пора.

– По-моему, я вас раздражаю, – сказала Кэсси. – И все-таки интересно, зачем такой явно не склонный к сентиментальности человек, как вы, явился сюда лично. Вы что, поувольняли всех рассыльных?

– Не знаю, – покачал головой Ник. – Наверное, я действительно за вас переживаю. У меня ведь тоже в прошлом году погибла жена.

– У вас есть дети? – Кэсси подняла на Ника карие глаза, в которых мелькнуло что-то похожее на боль.

– Двое. Мальчик и девочка.

– Сколько им?

– Джулии десять, а Лукасу шестнадцать.

– Потерять мать в их возрасте ужасно. Неужели чаша боли на пиршестве жизни не минует никого! – закатив глаза, пробормотала Кэсси.

– Мне пора на работу. Извините за беспокойство.

Внезапно у Кэсси подкосились ноги. Она сползла по стене на пол и растянулась бы на нем, если бы вовремя не оперлась на руку.

– О Господи! – простонала она.

– Вам плохо? – Ник наклонился над Кэсси.

Девушка поднесла вторую руку ко лбу и закрыла глаза. Ее полупрозрачная нежная кожа приобрела мертвенный оттенок.

– У меня от головы отлила кровь… Все поплыло перед глазами…

– Чем я могу вам помочь?

– Ничем. Мне просто надо посидеть… – еле заметно покачала головой Кэсси.

– Может, воды? – Ник опустился на колени рядом с девушкой, у которой был такой вид, словно она сейчас окончательно потеряет сознание и рухнет на пол.

– Не надо… – вновь покачала головой Кэсси. – Все в порядке…

– Нет. Сидите так. Сейчас я вам что-нибудь принесу.

– Не волнуйтесь, – прошептала Кэсси, закатив помутневшие глаза. – Со мной ничего не будет…

Однако Ник уже поднялся на ноги и прошел в кухню. Там он обнаружил раковину полную грязной посуды, а на кухонном столе – несколько картонных коробок из китайского ресторана. Оглядевшись по сторонам, Ник обнаружил электрическую плиту с чайником на конфорке. Судя по весу, чайник был пуст. Отодвинув тарелки в раковине, Ник налил в чайник воды. Некоторое время он не мог понять, какая ручка от какой конфорки. Наконец плита стала подавать признаки жизни.

– Вам нравится сычуаньская кухня? – крикнул Ник.

Ответа не последовало.

– Эй, вы живы?

– Сычуаньская кухня довольно грубая, – раздался наконец слабый голос из прихожей. – Но в Фенвике всего пара китайских ресторанов. И оба довольно скверные… В Чикаго в десяти минутах ходьбы от моего дома китайских ресторанов штук шесть.

– Но я вижу, вы не гнушаетесь и нашим китайским рестораном.

– Он ближе всего к моему дому. А готовить мне в последнее время как-то нет настроения…

Кэсси появилась на пороге кухни. Она держалась за дверной косяк. У нее тряслись колени. Наконец она опустилась на хромированный кухонный стул с красным виниловым сиденьем рядом с кухонным столом.

Чайник стал закипать. Ник открыл допотопного вида холодильник, напомнивший ему вечно урчавшего монстра в родительском доме, но почти ничего в нем не обнаружил. Немного молока. Заткнутую пробкой полупустую бутылку австралийского вина. Штук пять яиц.

В самом углу холодильника он обнаружил остатки пармезана и пучок зеленого лука.

– У вас есть терка?

– Есть, если не шутите…

 

5

Ник поставил на стол перед Кэсси тарелку с омлетом и кружку чая. Он слишком поздно заметил, что кружка украшена старой эмблемой корпорации «Стрэттон».

Тем не менее Кэсси уплетала омлет за обе щеки.

– Когда вы в последний раз ели? – спросил ее Ник.

– Точно не помню, у меня в последнее время нет аппетита.

– Не помните?

– Да. Не помню. Мне недосуг об этом думать… А омлет очень вкусный! Большое спасибо!

– Рад, что он пришелся вам по вкусу.

– Никогда бы не подумала, что вы так хорошо готовите.

– Омлет – венец моих кулинарных способностей.

– Знаете, мне гораздо лучше. А ведь я чуть не потеряла сознание.

– У вас там еще кусочек колбасы в холодильнике, но я не стал его трогать. Откуда мне знать, может, вы вегетарианка?

– Вегетарианцы не едят яиц, – сказала Кэсси. – А вот некоторые разновидности глистов в отсутствии пищи пожирают сами себя.

– Если бы я не приехал, вы последовали бы их примеру?

– Возможно… Но генеральный директор корпорации «Стрэттон» избавил меня от этой участи омлетом. Об этом должны написать в газетах!

– А как вы оказались в Чикаго?

– Это долгая история. Я выросла в Фенвике, но в конце концов мама устала от папиных выходок. Это было еще до того, как ему поставили диагноз шизофрения. Мама переехала в Чикаго, а меня оставила здесь, с папой, но через пару лет я уехала к ней и стала жить с ней и ее вторым мужем… Ну вот, я кажется, не очень радушно принимаю гостей в своем родном доме. Так дело не пойдет!

Кэсси встала, подошла к одному из шкафчиков и открыла нижнюю дверку. Внутри оказалось целое собрание пыльных бутылок: вермут, ликер «Бейлис» и разные другие.

– Наверное, такой человек, как вы, не откажется от шотландского виски?

– Вообще-то мне пора домой, к детям.

– А, ну да… – протянула Кэсси с таким несчастным и одиноким видом, что у Ника защемило сердце. Он сказал Марте, что задержится на час, и уже не видел большой разницы между одним часом и двумя.

– Ну хорошо, налейте немножко.

Кэсси заметно повеселела и выудила из шкафчика бутылку виски.

– «Джеймсонс». Ирландское, не шотландское. Ничего?

– Пойдет.

– Ой! – воскликнула Кэсси, достав из шкафчика пыльный граненый стакан. Стоило ей на него дунуть, как в воздух поднялось облачко пыли. Моя стакан под краном, Кэсси спросила: – Может, хотите со льдом?

– А у вас есть?

– Есть кубики. Ледяные. Для виски должны подойти.

Открыв дверцу морозилки внутри допотопного холодильника, Кэсси вытащила оттуда древнюю ванночку для льда того типа, с которым Ник в последний раз сталкивался лет двадцать назад. Она была оснащена алюминиевым рычажком для извлечения ледяных кубиков из гнезд. Кэсси нажала на рычажок и раздался хруст, напомнивший Нику о далеком детстве. С точно таким же хрустом доставал из ванночки лед его отец, поглощавший виски каждый вечер и в немалых количествах.

Бросив несколько неровных кубиков в стакан, Кэсси налила в него виски и подала стакан Нику. При этом она в первый раз взглянула ему прямо в глаза. У нее были большие, ясные глаза. Взглянув прямо в них, Ник почувствовал прилив желания, но тут же со стыдом одернул себя и взял стакан в руку.

– А вы ничего не хотите? – спросил он.

– Я терпеть не могу виски.

Чайник на плите засвистел. Кэсси сняла его с плиты, нашла в шкафу коробку с пакетиками и заварила себе в кружке чая на травах.

– Ну и как вам в родном доме?

Виски было приятным на вкус и крепким. У Ника сразу же чуть-чуть закружилась голова. Он и сам давно ничего не ел.

– Признаться, ощущения странные, – усевшись за стол, ответила Кэсси. – Сразу нахлынуло много воспоминаний, приятных и не очень. Не знаю, поймете ли вы меня…

– Ну попробуйте, расскажите.

– Представляете ли вы себе, что это такое, когда у одного из родителей психическое заболевание, а вы – слишком малы, чтобы понять, что именно происходит?

– Не очень. И на что же это было похоже?

Кэсси опустила на глаза веки и заговорила с отсутствующим выражением лица:

– Представьте себе, что отец вас очень любит, крепко вас обнимает, вы бодаетесь с ним лбами и чувствуете себя хорошо и спокойно, вы знаете, что вас любят, и весь мир сияет для вас яркими красками. И вот, в один прекрасный день, вашего отца не узнать, а точнее, это он вас не узнает…

– Так на него действовала болезнь?

– Он смотрит на вас и не узнает! Вы больше не его любимая дочка. Может, вы похожи на нее, но он говорит, что его не провести и он знает, что вас подменили. Вам три года, или четыре, или пять лет и вы тянете к отцу ручонки и кричите «Папа!», и ждете, что он возьмет вас на руки. А он в ответ: «Ты кто? Кто ты на самом деле? Уйди! Уйди!» – Кэсси так живо изображала интонации голоса больного человека, что Нику стало не по себе и он начал понимать, через что ей пришлось пройти. – Внезапно вы понимаете, что ваш собственный отец вас боится. Разумеется, ничего подобного вы не ожидали. Никто еще не испытывал по отношению к вам таких чувств. Если вы проказничали, мама и папа на вас просто злились, кричали, ругались. Для ребенка это нормально. Он понимает, что родители, которые кричат на него, потому что он плохо себя ведет, все равно любят его и понимают, кто он такой. Они не принимают его за подменыша, чертенка или маленькую ведьму. Они его не боятся. Если же у отца шизофрения, это совсем другое дело. Когда у него припадок, он не понимает, кто вы. Родная дочь для него постороннее и опасное существо. Обманщица. Совершенно чужой человек, – с этими словами Кэсси печально усмехнулась.

– Вижу, он был тяжело болен.

– Конечно же он был болен, – сказала Кэсси. – Но разве ребенок может это понять? Я не поняла бы этого, даже если бы кто-нибудь дал себе тогда труд мне это объяснить.

С этими словами девушка всхлипнула. Ей на глаза навернулись слезы, которые она утерла краем футболки, обнажив идеально гладкий плоский живот с маленьким пупком.

Ник отвел глаза в сторону.

– И никто так и не попробовал вам ничего объяснить?

– Когда мне было лет тринадцать, я наконец сама это поняла. Маме не нравилась его болезнь, а когда ей что-то не нравилось, она никогда об этом не говорила. Если вдуматься, такое отношение тоже не очень нормальное…

– Страшно подумать, что вам пришлось пережить! – Ник действительно ужасался и рассказу о детстве Кэсси Стадлер, и тому, через что она прошла в связи со смертью отца. Ему очень захотелось что-нибудь для нее сделать.

– Не надо об этом думать. От этих мыслей будет только хуже. И вам, и мне.

Уткнув в грудь подбородок, Кэсси некоторое время пыталась пригладить пальцами свои торчащие в разные стороны волосы. Когда она наконец подняла голову, Ник увидел, что щеки ее мокры от слез.

– Зачем вам все это? – всхлипнула она. – Наверное, вам лучше уйти…

– Кэсси! – Ник хотел просто успокоить девушку, но ее имя прозвучало в его устах неожиданно нежно.

Некоторое время Кэсси Стадлер просто тихо всхлипывала, а потом проговорила сдавленным голосом:

– Вам надо домой, к детям. Семья – самое главное…

– Какая у меня теперь семья!..

– Не смейте так говорить! – внезапно сверкнув глазами, воскликнула Кэсси. – Никогда не смейте так говорить о семье!

Казалось, внутри ее вспыхнул пороховой заряд, но после вспышки пламя тут же угасло, и Ник ничуть не удивился такой реакции от человека, только что похоронившего своего убитого отца.

– Извините, – проговорил он. – Я сам не знаю, что говорю. Детям и так было нелегко, а отец из меня вообще никудышный.

– А как погибла их мать? – негромко спросила Кэсси.

Ник отхлебнул виски. Перед его внутренним взором со страшной скоростью пронеслись кадры ужасного фильма: осколки стекла у Лауры в волосах, покореженная машина…

– Я не люблю об этом рассказывать…

– Да, понимаю. Извините.

– Не стоит извиняться. Мне понятен ваш интерес.

– Ой! Вы плачете!..

Тут и Ник почувствовал, что по щекам у него текут слезы. Ему стало стыдно. Он проклял про себя крепкое виски, но тут Кэсси встала со стула, подошла к нему, погладила его по щеке теплой рукой, наклонилась и прижалась к его губам своими губами.

Смутившись, Ник подался назад, но Кэсси придвинулась к нему еще ближе, еще крепче прижалась к его губам своими и положила руку ему на грудь.

– Кэсси, мне пора домой, – отвернувшись, пробормотал Ник.

– Ну да. Там ждут дети, – криво усмехнувшись, пробормотала девушка.

– Все дело в женщине, которая с ними сидит. Ей жутко не нравится, когда я опаздываю.

– Как, вы говорили, зовут вашу дочь?

– Джулия.

– Джулия. Какое красивое имя. Ну, ступайте домой. К дочери и сыну. Вы им нужны. Отправляйтесь к себе в коттеджный поселок.

– Откуда вы знаете про коттеджный поселок?

– Люди сказали.

– Да?.. Но мне там совсем не нравится.

– Нравится. Нравится. Еще как нравится!

 

6

Двенадцатилетняя дочка Латоны Камилла занималась на пианино в соседней комнате, и Одри было трудно сосредоточиться на том, что говорит сестра ее мужа. Вытаскивая кастрюлю с картошкой из духовки, Латона бубнила:

– Не будь у Пола постоянного заработка, не знаю, что бы мы делали с тремя маленькими детьми на шее.

– А как же твои таблетки? – спросила Одри, заметив в углу кухни пирамиду коробок со сжигателем жира.

– Твою мать! – рявкнула Латона, уронив кастрюлю на опущенную дверцу духовки. – В долбаной прихватке дыра!

Девятилетний Томас прибежал из столовой, где они с одиннадцатилетним братом Мэтью якобы накрывали на стол, а на самом деле по большей части баловались, грохоча посудой.

– Мамочка, ты не обожглась?

– Нет. Все в порядке, – сказала Латона, водружая кастрюлю на конфорку. – Иди! Заканчивайте накрывать на стол. И скажи Мэтью, чтобы сбегал и велел отцу и дяде Леону оторвать задницы от дивана. Сколько можно смотреть телевизор! Сейчас им подадут жрать!.. А таблетки… – добавила она, повернувшись к Одри. – Я опять опередила с ними свое время.

– Это как?

– В Фенвике, в этой грязной захолустной дыре, – медленно проговорила Латона, – никто не готов к терапии будущего. Все новое вызывает здесь страх!

– И что ты будешь делать со всеми этими баночками?

– Я знаю только то, что платить за них я не собираюсь. Пусть не надеются. Прочитай-ка, что написано мелким шрифтом в моем контракте. Думаю, это они мне дорого заплатят за обман!

– Сейчас, – без особого энтузиазма пробормотала Одри, которой меньше всего хотелось вмешиваться в очередную безумную затею Латоны.

– Вообще-то деньги не самое важное, – пробормотала Одри. – Мы не шикуем, но моего жалованья нам кое-как хватает.

– Это потому, что у вас нет детей, – заметила Латона.

– Моя самая большая проблема – Леон.

– А чем он вообще занимается целый день? – подбоченясь спросила Латона, не забывая при этом махать в воздухе обожженной рукой.

– Смотрит телевизор и пьет пиво, – ответила Одри.

– Я так и знала, что именно этим все и кончится. Мы его избаловали. Он был нашим любимчиком, моим и мамы. Мы ему все позволяли, а теперь ты расхлебываешь кашу, которую мы заварили… Ты что-нибудь слышишь?

– Ничего.

– Вот именно! – во все горло заорала Латона. – Камилла! Ах ты маленькая дрянь! Ты еще двадцать минут должна заниматься! Почему ты не играешь?

Из-за стенки послышался недовольный голос девочки.

– Замолчи и играй, а то останешься без ужина!.. Не понимаю, что с этой девчонкой, – прорычала Латона, повернувшись к Одри. – Совсем от рук отбилась!

На ужин был мясной рулет с картошкой и сыром. Еда была жирная и очень тяжелая для желудка, но невероятно вкусная. Леон сидел рядом с сестрой на одном конце стола. Муж Латоны – с другого конца. Между ними сидели два ерзавших мальчишки, а напротив них сидела Одри и стоял пустой стул Камиллы.

Из гостиной доносились унылые прерывистые звуки пианино. Одри узнала музыку. Брамс. Один из вальсов. Камилла вступила с ним в схватку не на жизнь, а на смерть.

Томас над чем-то расхохотался во все горло.

– Козел ты! – завизжал на него Мэтью.

– Закрой свою вонючую пасть! Не сметь ругаться, ублюдки! – взорвалась Латона.

Оба мальчика мгновенно затихли.

– Хорошо, мама, – пискнул с побитым видом Мэтью.

– Вот так-то, – пробормотала Латона.

Одри поймала взгляд маленького Томаса и сокрушенно покачала головой, не забыв при этом ему улыбнуться.

Леон не поднимал головы от тарелки.

– Жаль, что я не могу есть у тебя каждый вечер, Латона, – пробормотал он с набитым ртом.

Латона просияла, но тут же спохватилась и пробурчала:

– И поэтому ты не работаешь?

– А кем я, по-твоему, должен работать? – демонстративно отложив вилку, начал Леон. – Оператором электростатического напылителя на помойке?

– Кем-нибудь другим, – сказала Латона.

– Кем, например? – спросил Леон. – Кем здесь может работать человек с моей квалификацией?

– С его квалификацией! – расхохоталась Латона.

– А тебя когда в последний раз увольняли? – заорал в ответ Леон. – Ты хоть представляешь себе, что это такое? Как, ты думаешь, я теперь себя чувствую?

– Сейчас я скажу тебе, что я чувствую, когда ты сидишь на заднице целыми днями и ни хрена не делаешь! – заявила Латона и прислушалась. – Камилла! – рявкнула она. – Ты чем там занимаешься?

Девочка в соседней комнате отвечала глухо и неразборчиво.

– Мы уже ужинаем! – крикнула Латона. – Заканчивай урок, а то мы все съедим без тебя.

– Меня это достало! – взвыла Камилла.

– Можешь выть, сколько хочешь! – заорала в ответ Латона. – Пока не закончишь урок, есть не сядешь!

– Давайте-ка я с ней поговорю, – сказала Одри, аккуратно встала из-за стола и прошла в соседнюю комнату.

Камилла оперлась локтями о клавиши, положила голову на руки и рыдала. Одри села рядом на стул и стала гладить ее по голове, ерошить волосы.

– Что случилось, Камилла?

– Я больше не могу! – Камилла подняла заплаканное лицо. – У меня не получается! Я не понимаю. Это настоящая пытка!

Одри взглянула на ноты – «Брамс. Вальс ля минор».

– Ну, чего ты не понимаешь?

Ткнув в ноты мокрым от слез пальцем, Камилла оставила на листе мокрое пятно.

– Вот это. Трель или как это называется?

– Да, кажется, трель.

Одри попросила Камиллу немного подвинуться и сыграла несколько тактов.

– Так?

– Да. Но у меня не получается.

– Попробуй так, – Одри сыграла трель медленнее. – На октаву ниже.

Камилла прикоснулась дрожащими пальцами к клавишам и начала играть.

– Вот так. Слушай лучше! – Одри сыграла опять.

Камилла постаралась подражать Одри, и вышло у нее довольно похоже.

– Молодец! – сказала Одри. – Ты поняла. Сыграй еще раз.

На этот раз Камилла сыграла правильно.

– Теперь вернемся назад на пару тактов. Вот отсюда. Играй.

Камилла сыграла две первые строки на второй странице.

– Отлично! – воскликнула Одри. – Ты схватываешь все на лету! Теперь у тебя все получится без меня.

Камилла улыбнулась дрожащими губами.

– Когда у вас концерт?

– На будущей неделе.

– А что еще ты будешь играть?

– «Маленькие прелюдии».

– Бетховена?

Камилла кивнула.

– Можно мне прийти к тебе на концерт?

– А у тебя будет время? – на этот раз Камилла расплылась в улыбке.

– Конечно. Мне очень хочется тебя послушать. А теперь давай быстренько заканчивай. Мне скучно без тебя за столом.

Когда Одри вернулась в столовую, Пол поднял на нее глаза. Он был щуплым мужчиной с впалыми щеками, болезненным на вид, но очень добрым.

Тем временем в соседней комнате Камилла громко и уверенно исполняла вальс Брамса.

– Не знаю, чем ты ей пригрозила, – удивленно сказал он, – но ты наставила нашу девочку на путь истинный.

– Она, наверное, показала Камилле наручники, – предположила Латона.

– Скорее, пистолет, – пробормотал успокоившийся и вернувшийся к своей немногословной манере Леон.

– Да нет, – усаживаясь за стол, сказала Одри. – Камилле просто надо было помочь. Кое-что объяснить.

– Я хочу мороженого! – заявил Томас.

– Мороженое выдаю здесь я, – сказала Латона. – И в данный момент ты не значишься в моих списках на его получение.

– Почему?!

– Ты не доел половину своей порции мяса… А что ты сейчас расследуешь, Одри?

– Не хочется говорить об этом за столом, – ответила Одри.

– Можешь не вдаваться в кровавые подробности.

– У нас кровавые подробности на каждом шагу.

– Она расследует убийство сотрудника «Стрэттона» в Гастингсе, – сказал Леон.

Одри была поражена тем, что Леон вообще помнит, где именно она работает, но сочла своим долгом его упрекнуть:

– Вообще-то подробности моей работы нельзя разглашать.

– Да ладно! Мы же все родные люди, – махнула рукой Латона.

– Да, но все же, – настаивала Одри.

– Мы все будем молчать, как могила! – заявила Латона. – Считай, что мы проглотили язык и ничего не слышали об этом несчастном, поплатившемся жизнью за крэк или другую ядовитую дрянь такого рода, – многозначительно глядя на своих сыновей, проговорила Латона.

– А ведь я его знал, – сказал Леон.

– Кого? – удивилась Одри. – Эндрю Стадлера?

– Да, – Леон кивнул. – Обычно он ни с кем не общался, но я пару раз разговаривал с ним в раздевалке, – с этими словами Леон наложил себе в тарелку третью порцию мяса с картошкой. – Нормальный мужик.

– У него были психические расстройства, – сказала Одри.

– Никогда бы не сказал, – покачал головой Леон. – На вид совершенно нормальный. Вежливый. Скромный.

– Да? – удивилась Одри.

– Вот уж поверь мне, – сказал Леон.

– Я закончила! – гордо заявила Камилла, войдя в столовую и усаживаясь рядом с Одри. Девочка тихонько погладила под столом руку тети. У Одри от счастья затрепетало сердце.

– Долго же ты возилась, – сказала Латона. – Надеюсь, выучила все как следует.

– Ты отлично играла, – сказала племяннице Одри.

 

7

Придя на работу чуть раньше обычного, Ник выпил стаканчик кофе из автомата, обслуживающего руководителей «Стрэттона», и пошел проверять электронную почту. Как обычно, к нему прибыло изрядное количество предложений «Виагры» по цене аспирина, таблеток для десятикратного увеличения пениса и практически беспроцентных займов. Заголовки этих сообщений содержали самые невероятные орфографические ошибки, позволившие этим сообщениям проскользнуть сквозь сети почтовых программ, вылавливающих недобросовестную и назойливую рекламу. Помимо продавцов таблеток и банкиров к Нику обращались многочисленные мнимые вдовы и разнообразнейшие отпрыски покойных африканских диктаторов с обещаниями несметных гонораров за помощь в переводе многомиллионных сумм из их стран на счета в США.

Ник же думал о Кэсси Стадлер. Он находил ее не только очень привлекательной, но и совершенно непохожей на остальных женщин, с которыми ему приходилось иметь дело. Кроме того, явно не подозревающая о роли Ника в своей личной трагедии Кэсси, кажется, тоже им заинтересовалась.

Не получив никаких известий от фирмы «Атлас-Маккензи», колоссальная сделка с которой только что провалилась, Ник не расстроился. В любом случае он сам собирался связаться с представителями этой фирмы, чтобы узнать, почему они передумали, и попытаться уговорить их все-таки заключить контракт со «Стрэттоном».

Марджори еще не пришла на работу, и Ник набирал все номера сам. Было начало восьмого. Обычно руководители «Атлас-Маккензи» в это время были уже на работе. Чтобы поговорить с кем-нибудь из них, достаточно было набрать десятизначный номер. Совсем небольшое усилие. Сколько энергии для этого нужно потратить? Да не больше той, что содержится в маленькой горстке хлопьев, которые Джулия отказывалась есть по утрам! У него хватит на это сил! Зачем ему вообще секретарша?

Ответившая на звонок Ника дама заявила, что мистер Хардвик на совещании. Ник представил себе, какие страшные жесты делает Хардвик этой даме, чтобы она ни за что не звала его к телефону.

Вот так! Вот поэтому-то никогда и не нужно звонить самому – чтобы тебе не врали прямо в ухо!

Нику показалось, что секретарша на другом конце провода чуть не рассмеялась, рассыпаясь в извинениях за то, что не может сейчас соединить его с мистером Хардвиком. Кажется, ей нравилось водить за нос генерального директора другой крупной фирмы. Внезапно Ник вспомнил сердитую официантку в ресторане «Терра» и подумал, что она наверняка плюнула ему в салат. Что-то уж больно довольный вид был у нее.

Ник разглядывал окружающие его серебристые панели с почти нескрываемым отвращением. Деньги и положение могут защитить человека от многих вещей, но далеко не от всех. Когда пару лет назад Нику нужно было продлить водительское удостоверение, он не стоял в очереди в автомобильной инспекции, как делал это раньше. Руководителю крупной фирмы некогда стоять в очередях, по его поручению это сделал какой-то молодой сотрудник из юридического отдела «Стрэттона». Ник уже не помнил, когда в последний раз стоял в очереди на такси в аэропорту. За ним всегда присылали машину, и ему достаточно было высмотреть в толпе водителя с табличкой «КОНОВЕР». Кроме того, руководители крупных корпораций не возятся со своим багажом. За них это делают водители и носильщики. Но вот от плохой погоды должность Ника не защищала. И в автомобильных пробках никто не пускал свои машины в кювет, чтобы расчистить ему дорогу. В таких ситуациях Ник вспоминал, что он такой же человек, как и все остальные, и в конечном итоге его ожидает одинаковая со всеми остальными участь. Один человек командует, а другой человек подчиняется, но если командира ненавидит собственный сын, он вполне может позавидовать подчиненному, в котором дети души не чают. Болезни и смерть также не интересуются должностями и суммами на банковских счетах…

Потом Ник попытался дозвониться до Макфарланда. Так звали того руководителя на «Атлас-Маккензи», который внешне смахивал на Ричарда Никсона. Секретарша Макфарланда заявила, что ее босс в отъезде, и несколько раз повторила, что сообщит Макфарланду о звонке Ника, явно намекая, что самому Нику больше звонить Макфарланду не нужно.

Через двадцать минут из-за перегородки донеслись шуршание и аромат духов. Прибыла Марджори.

Ник встал, потянулся и обошел перегородку.

– Ну как дела? – спросил он. – Как литературный кружок? Что читаете? «Манчестерское аббатство»?

– Вы имеете в виду «Нортенгерское аббатство»? Мы прочитали его несколько недель назад. На этой неделе мы читаем «Мэнсфилд-парк».

– Вот как?

– Я думала, что Джейн Остин написала «Нортенгерское аббатство» довольно рано в своей писательской карьере, а оказывается, эта книга была опубликована только после ее смерти, – сказала Марджори, поворачиваясь к компьютеру. – Удивительные вещи остаются после умерших людей.

Нику показалось, что кто-то прикоснулся ему к горлу ледяным лезвием ножа.

– «Доводы рассудка» тоже вышли после ее смерти, – продолжала Марджори, – и «Билли Бад» вышел после смерти автора. Его мы читали в прошлом году. Я не знала, что вы вообще читаете книги. Приходите к нам в литературный кружок.

– Обязательно приду. Когда вы будете обсуждать «Руководство по техническому обслуживанию автоматической коробки передач автомобилей марки „шевроле“». Других книг я действительно не читаю, – сухо ответил Ник. – Я жду звонка с «Атлас-Маккензи». Мне могут позвонить Хардвик или Макфарланд. Обязательно соедините меня с ними. Где бы я ни был и что бы ни делал.

Следующие два часа Ник провел на смертельно скучных совещаниях. Руководитель отдела снабжения и шесть его помощников совместными умственными усилиями пришли к выводу о необходимости разнообразить список поставщиков металлизированной краски. Они высказывали свои соображения по этому поводу так возбужденно, словно только что придумали порох. Затем Ник заслушал отдел по охране труда, в состав которого входило несколько инженеров и несметное число юристов, которых волновали в основном последствия судебных процессов, а не здоровье рабочих. Никто так и не позвал Ника к телефону.

Возвращаясь к себе после совещаний, Ник вопросительно посмотрел на Марджори.

– А что, с «Атлас-Маккензи» обязательно должны звонить сегодня утром? – спросила она.

– Я сам звонил им рано утром, – вздохнул Ник. – Хардвик был на совещании, а Макфарланд куда-то ехал. Оба должны перезвонить мне при первой возможности.

Впрочем, Ник звонил им еще раз и выслушал те же обещания. Судя по всему, у руководителей «Атлас-Маккензи» были очень ограниченные возможности. Или другие более важные занятия…

– А может, они избегают с вами разговаривать?

– Не исключено.

– А вам очень нужно с ними поговорить? – с хитрым видом спросила Марджори. – Хотите я мигом их найду?

– Ну хочу… – улыбнулся Ник.

Ник пошел к себе за перегородку, а Марджори начала названивать по телефону. Ник слышал не все, что она говорила, но отдельные фразы до него долетали:

– Это авиакомпания «Юнайтед эйрлайнс», – авторитетным тоном говорила Марджори. – Мистер Макфарланд потерял свой чемодан, мы его нашли, но не можем дозвониться до мистера Макфарланда. Судя по всему, наш служащий неправильно записал номер его мобильного телефона…

Через минуту Марджори попросила Ника подойти к телефону.

– Я говорю с Джимом Макфарландом? – спросил Ник, подняв трубку.

– Да, – осторожно ответили на том конце телефонного провода.

– Говорит Ник Коновер.

– Ник? Здравствуйте! – Макфарланд говорил вежливым тоном, но с заметной дрожью в голосе.

Нику очень хотелось сказать: «Вы хоть отдаете себе отчет в том, сколько времени и средств мы потратили на разработку прототипов мебели для вашей компании? А теперь вы даже не даете себе труда мне позвонить!»

Вместо этого он, как можно непринужденнее, сказал:

– Я хотел бы узнать, на каком мы этапе. Что там с нашим контрактом?

– Ну да, – ответил Макфарланд. – Я и сам как раз собирался звонить вам по этому поводу.

– Ну так что?

– Видите ли, – Макфарланд шумно перевел дух, – когда мы обсуждали с вами контракт, мы не знали, что «Стрэттон» продается. А раз ваша компания выставлена на продажу, это меняет дело.

– «Стрэттон» продается? С чего вы это взяли? – стараясь говорить спокойно, спросил Ник.

В начале своей карьеры Ник думал, что руководителям не нужно лизать ничью задницу, и эта перспектива его прельщала. Однако со временем он понял, что над любым руководителем нависает задница руководителя более высокого ранга…

– Дело в том, что Хардвик всегда очень заботится о том, чтобы мы сотрудничали только с компаниями, способными в дальнейшем обслуживать оборудование, которое мы у них приобретаем, – говорил Макфарланд. – А раз вы продаетесь, о каком обслуживании может идти речь?

Ник был ошеломлен услышанным, но твердым голосом заявил:

– «Стрэттон» не продается.

Некоторое время Макфарланд молчал, а потом негромко сказал:

– Прошу вас никому не говорить о том, что я вам сейчас скажу. Так вот, в Гонконге мы пользуемся услугами той же самой юридической фирмы, что и «Фэрфилд партнерс». Вот мы и узнали…

– Это ерунда какая-то!

– Для нас – нет.

– Но послушайте же! Я все-таки генеральный директор корпорации «Стрэттон». Если бы она продавалась, я бы наверняка об этом знал. Как вы думаете, а?

– К сожалению, совершенно неважно, как и что думаю об этом я.

Страшнее всего было то, что Макфарланд говорил вполне сочувственно, тоном врача, сообщающего любимому пациенту о том, что его болезнь неизлечима.

 

8

В половине одиннадцатого Марджори высунула голову из-за перегородки.

– Напоминаю, что в половине первого вы обедаете с Родриком Дугласом из торгово-промышленной палаты, а сразу после обеда у вас совещание с руководством отдела по развитию бизнеса.

Повернувшись на стуле к окну, Ник рассеянно бросил:

– Хорошо. Спасибо.

На улице светило солнце, голубело небо, легкий ветерок шевелил на деревьях листочки. Самолет прочертил небо белой полоской.

Вот уже семь дней Эндрю Стадлер был на том свете.

При этой мысли Ник вздрогнул, словно из окна потянуло ледяным холодом. Он вспомнил тонкие черты лица Кэсси Стадлер, казавшейся ему очень хрупкой, словно сделанной из фарфора.

Вспомнив, сколько боли было у нее в глазах, Ник, не задумываясь, набрал номер Кэсси Стадлер.

– Алло? – сонным голосом сказала Кэсси.

– Это Ник Коновер. Я вас не разбудил?

– Разбудили? Нет. Я… А сколько сейчас времени?

– Все ясно. Я все-таки вас разбудил. Извините. Сейчас половина одиннадцатого. Спите дальше, не буду вам мешать.

– Нет-нет! – тут же воскликнула Кэсси. – Очень хорошо, что вы позвонили. Знаете, насчет вчерашнего…

– Кэсси, я позвонил, чтобы узнать, как вы себя чувствуете. По-моему, вчера вам было очень плохо.

– Может, сначала и было, но когда мы поговорили, мне стало гораздо лучше.

– Ну вот и отлично.

– Если хотите, приезжайте ко мне обедать.

– Сегодня?

– Ой, извините. Я сама не знаю, что говорю. Вы же директор крупной компании, у вас все обеды наверняка расписаны на десять лет вперед.

– Вот и нет, – ответил Ник. – Мой сегодняшний деловой обед только что отменился, и я собирался есть сэндвич у себя за рабочим столом… Вместо этого я с удовольствием приеду к вам.

– Да? Здорово! Вот только…

– Знаю. У вас пустой холодильник.

– Увы, но это так. Чем же я буду вас угощать?

– Я куплю что-нибудь по дороге. Увидимся ровно в двенадцать.

Повесив телефонную трубку, Ник пошел за перегородку к Марджори.

– Отмените, пожалуйста, все мои деловые встречи на сегодня, – попросил он.

– Что, обе?!

– Да.

– Да вы прогульщик! – улыбнулась Марджори. – Но какой сегодня прекрасный день! В детстве даже я, наверное, прогуляла бы уроки!

– Да нет, мне просто обязательно надо съездить в одно место.

 

9

Дом на 16-й Западной улице в Стипльтоне показался Нику еще меньше, чем был вчера. Он выглядел почти миниатюрным кукольным домиком. Два этажа. Стены отделаны чем-то белым – алюминием или пластиком. Чтобы понять, нужно было подойти и постучать пальцем. Черные ставни на окнах казались какими-то маленькими, несерьезными.

Ник заехал в супермаркет и теперь звонил в звонок с двумя коричневыми пакетами в руках. Внутри дома зазвенели колокола.

Прошло с полминуты, прежде чем Кэсси отворила дверь. На ней была черная вязаная кофточка без рукавов и узкие черные брюки. Ее бледное и грустное лицо было очень красиво. На губах была помада странного оранжевого оттенка, который тем не менее ей очень шел. И вообще у Кэсси был отдохнувший, посвежевший вид.

– А я-то думала, что вы пошутили и не приедете, – сказала она и проводила Ника в гостиную через прихожую мимо вазы с сухими цветами и вышивки на стене. В гостиной играла музыка. «Одна, всегда одна…» – пел низкий женский голос. Кэсси поспешила убрать звук.

Ник стал выкладывать купленные продукты: хлеб, яйца, сок, молоко, минеральную воду, фрукты, пару бутылок холодного чая.

– Вот, пожалуйста, – проговорил он, с важным видом выкладывая на бумажные тарелки сандвичи. – С индейкой и с ростбифом.

Кэсси с сомнением покосилась на ростбиф.

– В ростбифе слишком много крови, – сказала она. – Мне больше нравится хорошо прожаренное, испеченное до хрустящей корочки мясо.

– Хорошо, – согласился Ник. – Тогда я буду ростбиф, а вы берите индейку.

Некоторое время Ник и Кэсси молча жевали. Потом Ник, стараясь скрыть смущение, стал аккуратно свертывать бумажные салфетки. Кэсси допила почти весь холодный чай и вертела в руках пробку от бутылки. Молчание стало неловким, и Ник уже раскаивался в том, что приехал. Он судорожно придумывал, что бы сказать, но Кэсси его опередила:

– Какой только полезной информации не почерпнешь на пробках. На этой, например, написано, что самой последней в английском алфавите появилась буква «z».

Ник судорожно подыскивал ответ, но Кэсси продолжала сама:

– Спасибо, что навестили меня, оторвав время от управления одной из крупнейших американских компаний.

– Благодаря вашему приглашению я сумел отменить невероятно скучный бизнес-ланч!

– Я помешала вашей работе?

– Ни в коем случае. Я был рад улизнуть.

– А вы меня вчера очень удивили.

– Чем?

– Никакой вы не Ник-Мясник. Чего только не выдумают люди! Впрочем, как понять чужую душу, когда и в тихом омуте…

– Можно искупаться жарким днем?

– Что-то в этом роде… А иногда случается встретить человека на грани отчаяния, и как тут не протянуть ему руку?

– А мне не кажется, что вы на грани отчаяния.

– Я не о себе. Я – о вас.

– Что? – покраснев, спросил Ник.

Кэсси пошла ставить чайник.

– Мы оба пережили утраты, – сказала она от плиты. – Рильке писал, что потеря близкого человека похожа на непреодолимый замкнутый круг.

– Ну да, – пробормотал Ник. – Помню, в детстве у меня был большой блестящий циркуль…

– До знакомства с вами я считала вас типичным директором. А знаете, кто вы на самом деле? – спросила Кэсси, глядя Нику прямо в глаза. – Вы семьянин до мозга костей.

– Скажите это моему сыну, – поперхнувшись, проговорил Ник.

– В его возрасте тяжело потерять мать, – негромко сказала Кэсси и достала из шкафа чайник и кружки.

– Терять мать тяжело в любом возрасте.

– Представляю, как вы теперь нужны вашему сыну.

– У меня складывается совсем обратное впечатление, – с горечью в голосе пробормотал Ник.

– Он чувствует себя одиноким и злится за это на весь мир. Вот и вам достается от него за компанию, – опустив глаза, проговорила Кэсси. – Но у вас все будет в порядке, потому что вы любите друг друга, и вы – одна семья.

– Мы были семьей.

– Вы даже не представляете, как повезло вашим детям!

– Неужели?

– Между прочим, – сказала Кэсси, повернувшись к Нику, – директор большой компании тоже своего рода глава большой семьи.

– Ну да, – с горечью сказал Ник. – Неплохая семейка. Как у эскимосов. Если дед ослеп и не ходит больше на охоту, внуки сажают его на льдину и отталкивают от берега палкой, чтоб он не посягал на запасы тюленьего жира в чуме.

– Сомневаюсь, что вы получили большое удовольствие от увольнений.

– Уволенные мною получили еще меньше удовольствия.

– У папы было много проблем, но, когда он ходил на работу, ему приходилось держать себя в руках. Став на работе ненужным, он совсем раскис.

Ник молча кивнул. У него защемило в груди.

– По правде говоря, я очень сердилась на «Стрэттон». И на вас очень сердилась, – сказала Кэсси. – Может, это оттого, что я женщина и все принимаю близко к сердцу. Но после увольнения папе действительно стало хуже. Такие события не могли пройти бесследно для его больной головы.

– Кэсси… – начал было Ник, но не смог продолжать.

– Но, познакомившись с вами, я все поняла. Вы тут ни при чем. Это ваши хозяева из Бостона заставили вас увольнять людей. Ведь хозяев волнует только прибыль.

– Действительно так.

– Но ведь вас-то волнует не только прибыль. Правда? Видите, я кое-что начала понимать. Возможно, последние пару лет директору «Стрэттона» приходилось не лучше, чем дочери шизофреника. Сегодня вас любят, а завтра ненавидят, – сказала Кэсси, опершись руками о стол.

– Мне очень жаль, что все так случилось с вашим отцом, – сказал Ник. – Вы даже не поверите, до какой степени мне самому больно…

Как же ей поверить, если, на самом деле, она ничего не знает!..

– А папа, – прошептала Кэсси дрожащим голосом, – папа не хотел… Он не хотел болеть, но ничего не мог поделать с болезнью. Она возвращалась внезапно… А он тоже хотел быть мне хорошим отцом, таким, как вы…

Кэсси начала всхлипывать и заплакала. Слезы текли по ее покрасневшим щекам, и она закрыла лицо руками.

Ник быстро встал, отодвинул стул и обнял Кэсси за плечи.

– Извините, – пробормотал он. – Извините, я не хотел…

Девушка была маленькая, как птичка, ее худенькие плечи дрожали. От нее повеяло каким-то пряным, экзотическим ароматом. Ник почувствовал, как в нем пробуждается желание, и ему стало неудобно.

– Извините, – повторил он.

– Хватит извиняться! – Кэсси подняла на него заплаканные глаза и попробовала улыбнуться. – Вы здесь ни при чем.

Ник вспомнил, как однажды чинил дома розетку, не вывинтив пробку, и его дернуло электрическим током. Сейчас его точно так же оглушило чувство вины. Он онемел.

– Я думаю, вы хороший человек, Николас Коновер, – сказала Кэсси.

– Вы же меня совсем не знаете.

– Я знаю вас лучше, чем вы думаете.

Ник почувствовал у себя на спине руку девушки. Кэсси прижалась к нему всем телом, поднялась на цыпочки и поцеловала его в губы. На этот раз Ник и не подумал отворачиваться. Он ответил на поцелуй Кэсси и обнял ее за талию.

Девушка закрыла глаза.

На плите засвистел закипающий чайник.

Кэсси еще долго лежала на Нике, прижимаясь щекой к его мокрой от пота груди. Ник слышал, как ее бешено стучавшее сердце потихоньку успокаивается. Он погладил Кэсси по волосам, провел рукой по безупречно гладкой коже у нее на спине. Девушка что-то пробормотала и еще крепче прижалась к Нику маленькой упругой грудью.

– Я не знаю… – начал было Ник.

– Не знаешь, так молчи! – улыбнувшись, Кэсси приподнялась на локте, а потом – села, не слезая с Ника, и погладила волосы у него на груди.

Ник поерзал по жесткому дивану, приподнялся и обнял Кэсси. Теперь они оба сидели.

– Какой ты сильный!

Круглые маленькие груди Кэсси все еще дразнили Ника набухшими сосками. У нее была очень тонкая талия. Девушка потянулась к столу. При этом Ник успел поцеловать оказавшуюся у самого его носа грудь. Кэсси взяла со стола пачку «Мальборо» и пластмассовую зажигалку. Вытащив сигарету, она протянула ее Нику.

– Нет, спасибо, – сказал Ник.

Кэсси пожала плечами, закурила, затянулась и выпустила тоненькую струйку табачного дыма.

– «Я живу у дороги. Заходи, путник, и будь как дома», – сказал Ник. – Это твоя бабушка вышила?

– Нет. Это мама купила на барахолке. Ей нравилась эта надпись.

– Когда же ты отсюда уехала?

– Мне недавно исполнилось двадцать девять, а уехала я отсюда, когда мне было двенадцать. Давно это было. Но я часто приезжала к папе в гости.

– Ты ходила в школу в Чикаго?

– Собираешься писать биографию Кэсси Стадлер?

– Да нет. Я просто так.

– Мама вышла замуж во второй раз, когда мне было одиннадцать. За зубного врача. У него уже было двое детей почти моего возраста. Чуть постарше. Они так меня и не полюбили, их отец тоже. В конце концов от меня решили избавиться и отправили в интернат.

– Представляю, как тебе там было плохо.

– Да я бы не сказала. – Кэсси затянулась сигаретой. – Я была довольно развитым ребенком и училась лучше всех. Учителя меня хвалили. Я получала разные награды. На выпускных экзаменах я получила только высшие оценки. Видел бы ты меня в семнадцать лет. Сколько надежд я подавала! Не то что сейчас – сумасшедшая.

– Ты не похожа на сумасшедшую.

– Это я ловко маскируюсь.

– Зачем ты так говоришь? Это не смешно.

– Не смешно? Знаешь, жизнь часто шутит с нами, а мы не понимаем, а только делаем вид.

– Нет. С такими мыслями жить нельзя! – Ник покосился на часы и внезапно понял, что идет уже третий час, и ему давно пора на работу.

– Пора идти? – заметила его беспокойство Кэсси.

– Я… Мне…

– Иди, иди, Ник. Тебя ждет целая корпорация…

 

10

Заведующий психиатрическим отделением окружной больницы доктор Аарон Ландис постоянно усмехался. В конце концов Одри пришла к выводу, что у доктора что-то с мышцами лица, ведь в ее внешности, кажется, не было ничего комичного. У доктора были редкие седые волосы и безвольный подбородок, плохо скрытый аккуратно подстриженной седой бородкой. Сначала Одри стало жалко неказистого старого доктора, но ее жалость скоро испарилась.

Кабинет доктора был маленький, и в нем царил ужасный беспорядок. Повсюду валялись книги и бумаги. Одри с трудом нашла свободный уголок стула, чтобы присесть. Единственным украшением кабинета служила фотография некрасивой жены доктора и их неказистого сына, а также развешанные по стенам рентгеновские снимки человеческого мозга.

– Я так и не понял вашего вопроса, – заявил доктор Ландис, хотя Одри уже все ему объяснила на пальцах.

– Я спрашиваю, обнаруживал ли Эндрю Стадлер склонность к насилию?

– Вы требуете, чтобы я раскрыл врачебную тайну?

– Эндрю Стадлера нет в живых, – негромко проговорила Одри.

– Врачебная тайна не умирает вместе с больным. Вам следовало бы это знать. Так гласит постановление Верховного суда, вынесенное десять лет назад. Более того, принося Гиппократову клятву, я обещал свято хранить врачебную тайну.

– Эндрю Стадлера убили, доктор, и мы ищем его убийцу.

– Похвально, но не понимаю, как это меня касается.

– Нам пока неизвестны кое-какие подробности его гибели, и надеюсь, вы поможете пролить на них свет.

– Я буду рад вам помочь, если мне не придется нарушать при этом права мистера Стадлера.

– Благодарю вас, доктор. Итак, скажите мне в самых общих чертах, склонно ли большинство шизофреников к насилию?

Психиатр уставился в потолок, как будто не в силах больше переносить тупость окружающего мира, шумно перевел дух и с нескрываемым сочувствием посмотрел на Одри.

– Такое мнение – один из опаснейших предрассудков, касающихся шизофрении.

– Просветите же меня, доктор.

– Шизофрения – хроническое, периодически возобновляющееся психическое заболевание, возникающее, как правило, вскоре по достижении совершеннолетия и длящееся до смерти больного. Мы даже не знаем, болезнь это или синдром. Лично я предпочитаю говорить о спектральных шизофренических отклонениях, но большинство коллег со мной в этом не согласны. Основными же симптомами шизофрении являются нарушение мыслительного процесса, провалы в логике, искажение картины реального мира и галлюцинации.

– А паранойя?

– Зачастую тоже. И трудности в общении с окружающими… А можно я тоже задам вам один вопрос? Вам на работе наверняка часто приходится сталкиваться с насилием?

– Да.

– И что же, большинство преступников шизофреники?

– Нет.

– Вот именно. Большинство насильственных деяний совершается не шизофрениками, и большинство шизофреников не склонно к насилию…

– Но…

– Разрешите договорить! Большинство шизофреников никогда не прибегает к насилию. Шизофреник гораздо более склонен покончить с собой, чем убить другого человека.

– Значит, Эндрю Стадлер не был склонен к насилию?

– Я восхищен вашей настойчивостью, но вам не обвести меня вокруг пальца. Я не буду обсуждать с вами Эндрю Стадлера. Давайте я вам лучше скажу в самых общих чертах, как на самом деле связаны шизофрения и преступность. Чаше всего шизофреник становится не преступником, а жертвой преступления.

– Мистер Стадлер как раз и пал жертвой ужасного преступления, и нам хотелось бы понять, мог ли он спровоцировать собственное убийство, убив домашнее животное одного человека. Собаку, например.

– Даже если бы я мог ответить на этот вопрос, я бы все равно вам ничего не сказал.

– Но я же просто спрашиваю, способен ли он был на такой поступок.

– Я вам этого не скажу.

– Значит, вы утверждаете, что шизофреники никогда не прибегают к насилию?

– Разумеется, бывают исключения, – после длительной паузы сказал доктор Ландис.

– Был ли Эндрю Стадлер таким исключением?

– Я же вам говорил, что не буду обсуждать Эндрю Стадлера.

– Хорошо, разрешите задать вам чисто теоретический вопрос, – вздохнула Одри.

– Чисто теоретический!

– Представьте себе, чисто теоретически, разумеется, что некто постоянно влезает в дом к другому человеку и пишет там на стенах угрозы. И при этом ведет себя весьма ловко, не оставляя никаких следов и беспрепятственно проникая на огороженную территорию коттеджного поселка, в котором стоит этот дом. Потом этот некто убивает живущую в этом доме собаку. Что за человек способен на это?

– Вы хотите знать, что за человек, чисто теоретически, на это способен? – невесело усмехнулся доктор. – На это способен очень умный человек, целеустремленный, с развитым мышлением, не способный, тем не менее, держать в узде свои порывы, человек подверженный колебаниям настроения. Такие люди обычно очень боятся быть отвергнутыми. Они боятся, что их бросят. Эти страхи у них обычно проистекают в связи с возникшими у них в детстве проблемами с близкими людьми. У таких людей обычно черно-белое видение мира. Сегодня они вас боготворят, а завтра – презирают.

– Ну и?

– Такие люди могут внезапно и без видимых причин приходить в ярость. У них могут отмечаться кратковременные психические отклонения. Они склонны к самоубийству.

– Что может вывести такого человека из состояния равновесия?

– Шок. Утрата кого-то, кто был очень им дорог, или чего-то очень важного в их жизни.

– Например, работы?

– Наверняка.

– Может ли шизофреник быть таким человеком, как вы только что описали?

– Не исключено, – по некоторому размышлению ответил доктор Ландис. – Возможно. Но какое отношение это имеет к Эндрю Стадлеру? – с жутковатой усмешкой спросил он.

 

11

«Вам звонит Гровер Херрик!» – объявила на следующее утро по внутренней связи Марджори Дейкстра.

Гровер Херрик работал старшим менеджером по закупкам в хозяйственной администрации правительства США, занимающейся материально-техническим обеспечением различных правительственных учреждений. В данный момент он отвечал за крупнейший контракт, который «Стрэттон» собирался подписать с Министерством территориальной безопасности США, в которое теперь входили береговая оборона, таможня, служба иммиграции и натурализации, а также служба безопасности на транспорте – тысячи офисов, вмещающих в себя сто восемьдесят тысяч служащих плюс огромные правительственные средства. Своей ценой этот контракт уступал лишь контракту с «Атлас-Маккензи», а переговоры по нему велись почти так же долго.

Старшего менеджера хозяйственной администрации правительства США нельзя было заставлять ждать на телефоне. Ему нужно было отвечать немедленно и всегда внимательно его слушать. В прошлом году Ник Коновер уже раз шесть прилежно выполнял обязанности генерального директора корпорации «Стрэттон», терпеливо слушая о том, как, выйдя на пенсию, Херрик купит себе яхту. При этом Ник поддакивал Херрику с таким видом, будто может отличить кеч от иола. Если бы Херрик пожелал обсуждать геморрой, Ник был бы вынужден проявить живейший интерес и к этой теме.

На этот раз Херрик не стал рассказывать Нику про яхту и сразу взял быка за рога.

– Знаете, мы, пожалуй, заключим контракт с компанией «Ховарт», а не с вами.

Ник почувствовал себя так, словно получил удар в солнечное сплетение.

– Почему?!

– А вы на что надеялись? – возмущенным тоном воскликнул Херрик. – Собирались подписать с нами контракт, быстренько переехать со всеми манатками в Шэньчжэнь, а потом обставить офисы Министерства территориальной безопасности США китайской мебелью?!

– О чем вы вообще? – начал было ошеломленный Ник.

– Ну и когда же вы намеревались сообщить нам о переезде? Кстати, думаю некоторым сенаторам такой трюк с нашим контрактом совсем бы не понравился!.. Но дело даже не в сенаторах. Хозяйственная администрация правительства США покупает продукцию только американского производства. Зарубите это себе на носу!

– Подождите! Кто вам сказал, что «Стрэттон» покидает Соединенные Штаты?

– Какая вам разница? Запомните: нет дыма без огня. Мы сотрудничали со «Стрэттоном», когда имели дело с крупной американской корпорацией, а теперь… Я, конечно, понимаю, какую материальную выгоду вам сулит перевод производства в Китай, и все-таки, по моему личному мнению, вы совершаете большую ошибку!

– Что за чушь вы несете! Мы никуда не переезжаем! Это беспочвенные слухи, с которыми я к тому же не знаком!

– Вот, выходит, что вы задумали, – не обращая внимания на слова Ника, продолжал Херрик. – Хотели резко увеличить свои доходы за счет авансового платежа со стороны правительства и взвинтить цену вашей корпорации, рассчитывая на то, что тупые китайцы ни о чем не догадаются? Вот это вы называете стратегическим планированием? За это вам платят вашу огромную зарплату?

– Да нет же! Я вообще не понимаю, о чем вы!

– Я уже говорил, что раньше мы вам действительно симпатизировали. «Ховарт» тоже неплохая компания, но у них цены повыше. Вот мы и решили подписать контракт с вами, не понимая, что ваши цены ниже потому, что вы будете платить гроши китайским рабочим.

– Но послушайте же!.. – Ник тщетно пытался перебить Херрика.

– Лично мне во всем этом не нравится то, что на вас я убил уйму времени. Очень хочется выставить вам за это счет!

– Дайте же мне сказать!

– Семь футов под килем! Не скучайте без нас в Китае! – рявкнул Херрик и бросил трубку.

Ник громко выругался. Ему очень захотелось швырнуть телефон в дальний угол кабинета, но он вовремя вспомнил, что сидит в кабинке, где места едва хватит на то, чтобы как следует размахнуться.

– Вы о чем-то меня спросили? – высунулась из-за перегородки Марджори.

– Я бы вас спросил, что здесь происходит, но вот вы, пожалуй, не найдете ответа, – буркнул Ник и направился к кабинке Скотта Макнелли таким путем, чтобы миновать его секретаршу.

Рядом с кабинкой Макнелли Ник услышал, как тот говорит по телефону.

«Хорошо, Тодд, – говорил Скотт Макнелли. – Да. Почему бы и нет!»

Увидев Ника, Макнелли едва заметно вздрогнул, но тут же взял себя в руки и кивнул.

«Ну ладно, – проговорил он в трубку громче, чем раньше. – Мне надо идти. До встречи!»

– Приветствую вас, мой господин! – сказал Макнелли Нику, повесив трубку. – Добро пожаловать в наши трущобы!

– Как дела у Мьюлдара? – спросил Ник.

– Мы с ним поедем играть в гольф в Хилтон-Хед.

– Не знал, что ты играешь в гольф.

– Да я и не играю, – криво усмехнулся Макнелли. – Так. Валяю дурака. На моем фоне они вообще чемпионы мира. Поэтому-то меня и приглашают.

– Кто это «они»? Мьюлдар и остальные инвесторы с «Фэрфилд партнерс»?

– Мьюлдар с женой, я с Иден и еще один человек с женой.

– У меня был интересный разговор с «Атлас-Маккензи». Я говорил с Макфарландом.

– Да? – насторожившись, спросил Макнелли.

– Да. Узнал кое-что новое. Знаешь, почему они решили не подписывать с нами контракт?

– Наверняка не устроила цена, потому что к качеству наших изделий не придраться. Но не можем же мы отдавать свою продукцию даром!

– Макфарланд говорит, что, по его сведениям, наша корпорация выставлена на продажу. С чего бы это ему взбрело в голову?

Макнелли только развел руками.

– «Атлас-Маккензи» пользуется в Гонконге услугами той же юридической фирмы, что и «Фэрфилд партнерс», – заявил Ник. – Вот от этой фирмы они все и узнали.

– Ерунда какая-то!

– А самое смешное то, что сегодня мне практически то же самое заявил менеджер по закупкам из хозяйственной администрации правительства США.

– Что?! – вытаращил глаза Макнелли.

– Речь шла о контракте с Министерством территориальной безопасности. Так вот, и они решили обратиться к другому поставщику.

– Вот черт!

– А знаешь, почему? Потому что они закупают только произведенные в Америке изделия, а до них дошли слухи, будто мы собираемся переводить все наши производственные мощности в Китай. Ты представляешь?!

Макнелли помрачнел, выпрямился в кресле и, нахмурившись, проговорил:

– Если бы Мьюлдар и иже с ним планировали что-то в этом роде, они наверняка поставили бы об этом в известность хотя бы меня. Тебе не кажется?

– Кажется. Ну и что? Говорили они тебе чего-нибудь в этом роде?

– Конечно же, нет. Я бы сразу поставил об этом в известность тебя.

– Поставил бы?

– Клянусь!.. Мне вообще трудно представить себе, как это люди верят в самые невероятные слухи о том, что гамбургеры делают из крысятины, питьевую воду отбирают из канализации, а Луна через двадцать лет упадет на Землю!

– Послушай меня, Скотт, если только…

– Давай-ка лучше я кое-куда позвоню и наведу справки. Но я уверен в том, что все это – брехня!

– Очень надеюсь на то, что ты прав, – проговорил Ник. – Искренне на это надеюсь.

 

12

Эдди Ринальди не встал из-за стола, когда Ник после обеда зашел к нему в кабинет. Развалившись в кресле «Стрэттон-Симбиоз», Эдди лишь по-военному отдал честь. Вид у него при этом был почти издевательский. На серебристой панели за спиной у Эдди красовался плакат с изображением Пизанской башни и словами «Никогда ничего не делай. Ведь никто это все равно не заметит». Ник иногда задавал себе вопрос, почему Эдди Ринальди украсил свою кабинку именно этим плакатом.

– Меня повысили в должности? – проговорил Эдди. – Ты явился ко мне с докладом?

– Это называется «обход постов», – сказал Ник и сел на маленькую винтовую табуретку.

– Как видишь, я мирно сплю на посту.

Ник улыбнулся одними губами и, не вдаваясь в подробности, рассказал Эдди то, что услышал от Макфарланда и Херрика.

– Ни фига себе! – воскликнул Эдди. – Это же чистой воды вранье, да? Ты говорил об этом с Макнелли?

– Макнелли тоже говорит, что это ерунда. Но я уверен в том, что он что-то скрывает. Интересно, что.

– Ну если ты этого не знаешь, откуда же мне знать? – медленно проговорил Эдди.

– А хорошо бы узнать.

– Кажется, тебе опять нужна моя помощь, – усмехнулся Эдди. – Я же бывший полицейский. Веди сюда Макнелли. Для начала я выбью ему передние зубы. Зубочистки под ногти тоже не помешают.

– Ты бы лучше проверил, что он там пишет по электронной почте.

– Хорошо, попрошу техников переписать с сервера его электронную корреспонденцию.

– Спасибо.

– Еще можно попробовать записывать его телефонные переговоры и все такое прочее, – ухмыльнулся Эдди. – Знаешь, Ник, у тебя удивительная способность: если не в ту кучу вляпаешься, так в другую. Скажи спасибо, что у тебя есть друг, готовый соскребать дерьмо с твоих ботинок.

– Скажи мне, если найдешь что-нибудь интересное.

– А как же!

– И никому об этом ни слова! – сказал Ник, взглянув Эдди прямо в глаза.

– Буду нем как рыба!

Немного поколебавшись, Ник подтащил табуретку поближе к столу.

– Слушай, Эдди, ты говорил полицейским, что приходил ко мне домой после того, как убили собаку?

Некоторое время Эдди с испытующим видом разглядывал Ника.

– Меня об этом не спрашивали, а в полиции надо говорить только то, о чем тебя спрашивают. Это золотое правило номер один.

Ник кивнул.

– Меня тоже пока об этом не спрашивали, но если спросят, мы должны давать одинаковые показания. Давай скажем, что я тебя позвал и ты приехал. Ничего подозрительного в этом нет. Ведь ты же начальник моей службы безопасности!

– Ничего подозрительного… – повторил Эдди Ринальди. – Ну да… Знаешь, что? Не волнуйся ты так! По-моему, ты слишком много переживаешь!

 

13

Когда Ник вернулся к себе, Марджори Дейкстра с озабоченным видом протянула ему листок бумаги.

– Вам надо безотлагательно туда позвонить! – сказала она Нику.

На листке бумаги значился телефонный номер. Под ним четким красивым почерком Марджори было написано «Директор Дж. Сандквист».

Джером Сандквист. Двадцать пять лет назад он был у Ника учителем математики. Ник запомнил его как спортивного вида молодого человека, бывшего теннисиста, мерившего кабинет широкими шагами и старавшегося, чтобы ученики не скучали на его уроках. Хотя Сандквист и общался со школьниками достаточно дружелюбно, он не допускал ни малейшего панибратства с их стороны, и все относились к нему уважительно. Ник усмехнулся, вспомнив парту, за которой сидел. Ее рама была изготовлена из стальных трубок, а под сиденьем у нее была корзинка для учебников из металлической сетки. Эти парты и сейчас по-прежнему изготавливались в Фенвике на стрэттоновском заводе. Ник точно не помнил, но вроде бы такие парты продавались по сто пятьдесят долларов за штуку при себестоимости в сорок. При этом за долгие годы конструкция этих парт не претерпела особых изменений.

– Ник? – произнес Сандквист дружелюбным, но довольно сухим тоном. – Хорошо, что вы позвонили. Нам надо поговорить о вашем сыне.

Школа, в которую вместе с остальными старшеклассниками ходил Лукас, а когда-то и сам Ник Коновер, размещалась в большом кирпичном здании с высокими окнами. Перед школой красовалась лужайка с живой изгородью из можжевельника вроде тех, которые часто видишь напротив универсамов и офисных зданий, не отдавая себе отчета в том, что, при всей своей заурядности, они требуют постоянного ухода садовника. Ник вспомнил, какими маленькими и ничтожными показались ему и школа, и живая изгородь, когда он вернулся домой на каникулы после первого семестра в Университете штата Мичиган. Теоретически школа и теперь должна была показаться ему маленькой, но, на самом деле, школьное здание здорово разрослось и расширилось за счет новых пристроек, обзавелось новой облицовкой фасада и выглядело теперь почти новым. Во многом процветающий вид школьного здания объяснялся тем, как разрослась за последние двадцать лет корпорация «Стрэттон», стоимость которой три года назад перевалила за два миллиарда долларов. Однако чем выше взлетишь, тем больнее падать. Кроме того, падение «Стрэттона» грозило превратиться в Фенвике в лавину, способную привести к непредсказуемым последствиям.

Ник вошел в школьное здание сквозь двойные стеклянные двери и принюхался. Хоть школа и изменилась, внутри она пахла почти по-прежнему. Повсюду витал знакомый Нику грейпфрутовый запах дезинфекции. Скорее всего, закупленная в 1970 году бочка дезинфицирующего вещества еще не закончилась. Из столовой, как обычно, пахло подгоревшим гороховым супом. Этот запах, как и вонь кошачьей мочи, был неистребим. Школьники и учителя, вдыхавшие его каждый день, скоро к нему привыкали, но он ошеломлял их, когда они возвращались в школу после долгих летних каникул и снова окунались в ароматы лака для волос, которым обильно поливали себя старшеклассницы, в запахи вареных яиц из портфелей школьников, а также в запахи дезодорантов, пота и кишечных газов, витавшие вокруг снующих по школе представителей молодого поколения Фенвика.

Тем не менее очень многое изменилось. Раньше школьников привозил по утрам школьный автобус, теперь их довозили до школы родители на минивэнах или кроссоверах, а зачастую школьники приезжали в школу на своих машинах. Раньше в школе вообще не было чернокожих детей, по крайней мере не более одного или двух в каждом классе, – теперь же тон в школе задавали именно чернокожие ребята, похожие на рэперов, и белые ребята, которые во всем им подражали. К школе пристроили ультрасовременное новое крыло, напоминающее своим видом частную школу. Раньше в школе была курилка, в которой длинноволосые мальчишки, одетые на манер металлистов, дымили сигаретами и смеялись над отличниками вроде Ника. Теперь курение в школе полностью запретили, поклонников тяжелого рока совсем не было видно, зато появились готы с кольцами в носу.

Когда Ник учился в школе, он очень редко бывал в кабинете у директора и теперь с интересом разглядывал новые тяжелые шторы и красивый ковер на полу, а также украшавшие стены фотографии любимцев Джерома Сандквиста – прославленных теннисистов. Джером Сандквист не очень изменился. Теперь он был не молодым учителем, а директором школы и читал мораль, пожалуй, чаще, чем раньше, но от директора школы другого ожидать и не приходилось.

Сандквист вышел из-за стола и церемонно пожал Нику руку. После этого они уселись в мягкие кресла у стены. Сандквист покосился на лежащую у него на письменном столе бумагу, он явно знал наизусть ее содержание.

– Красиво у вас тут стало, – сказал Ник.

– Вы имеете в виду школу или мой кабинет?

– И то и другое.

– Нам помогают родители, сами когда-то ходившие в эту школу, а их немало. Процветание родителей – залог процветания школы. Надеюсь, ваши нынешние трудности скоро будут преодолены. Не сомневаюсь, что в этой связи у вас самого сейчас много проблем.

Ник пожал плечами.

– Насколько я помню, вы хорошо учились, – сказал Сандквист.

– По мере способностей.

– Скажем, вы неплохо учились, – усмехнувшись, сказал Сандквист. – По-моему, я так и не сумел привить вам любовь к алгебре и началам анализа. Вас больше интересовало практическое применение геометрии на хоккейном поле в плане подходящего угла броска шайбы в ворота между ног вратаря… Впрочем, экзамены вы всегда сдавали успешно. Еще помню, что вас обожали все девочки. Еще бы – высокий, голубоглазый, дважды вывел хоккейную команду нашей школы в полуфинал.

– Один раз в полуфинал, а второй – в финал.

– Да? В любом случае с тех пор таких успехов нам добиться больше не удавалось.

– Может, вам поискать нового тренера?

– Вроде бы наш новый тренер неплох. Как бы то ни было, он зарабатывает больше, чем я. И вообще трудно сказать, когда виноват тренер, а когда – игроки… Впрочем, вы занятой человек, так что давайте перейдем к делу.

– У Люка сейчас много проблем, – невольно стараясь защитить своего сына, начал Ник. – Я это понимаю и стараюсь сделать для него все, что в моих силах.

– Разумеется, – с некоторым сомнением в голосе произнес Сандквист. – Вам известно, что вашему сыну три дня запрещено появляться в школе? Дело в том, что его поймали с зажженной сигаретой во рту.

– Помню, раньше у вас была курилка.

– Больше курилки нет. В школе и на школьной территории курение категорически запрещено. Это известно всем.

– Разумеется, я против того, чтобы Лукас курил, – вставил Ник.

– Если его поймают еще раз, он будет исключен из школы.

– Но он же еще ребенок! И недавно у него погибла мать.

– Насколько хорошо вы знаете своего сына? – пристально взглянув на Ника, спросил Сандквист.

– В каком смысле – «насколько хорошо»? Это же мой сын! Кто может знать его лучше меня?!

– Я не хочу нагнетать страсти, но и сидеть со сложенными руками мы тоже не будем. Сегодня я разговаривал с нашим школьным психиатром. С его точки зрения, здесь дело не только в табаке. В этой связи вы должны знать, что мы имеем право обыскать шкафчик вашего сына и сделать это без предупреждения и в присутствии полиции.

– При чем тут полиция?

– Если мы найдем наркотики, полиция заведет на вашего сына уголовное дело. Нынче такой порядок. Я считал своим долгом предупредить вас об этом. Наш психиатр очень озабочен Лукасом. У него больше проблем, чем вам кажется, и не знаю, отдаете ли вы себе отчет в том, что ваш сын совсем не похож на вас.

– Не каждому же быть хоккеистом!

– Я не об этом, – сказал Сандквист, но не стал вдаваться в подробности и еще раз покосился на бумагу у себя на столе. – Кроме того, у Лукаса резко понизилась успеваемость. Раньше он учился только на отлично, а сейчас его учеба ни в какие рамки не лезет. Он же ничего не учит. Вы понимаете, что из этого вытекает?

– Понимаю, – сказал Ник. – Ему надо помочь.

– Правильно, – поджав губы, пробормотал Сандквист. – И мы ему помогаем.

У Ника сложилось впечатление, что директор школы оценивает его отцовские способности и уже занес перо над журналом, чтобы влепить туда неуд.

– Не понимаю, что это за помощь, не пускать мальчика в школу или вообще исключать его из нее, – сказал Ник и тут же задумался над тем, сколько раз такие слова уже звучали в этом кабинете.

– У нас такие правила, – сказал Сандквист и, прищурившись, откинулся на спинку кресла. – В нашей школе учится полторы тысячи детей, и мы должны защищать их интересы.

Ник набрал побольше воздуха в грудь.

– Смерть матери оказалась для Люка страшным ударом. Я понимаю, что ему сейчас очень тяжело, и всеми силами стараюсь ему помочь, но у меня складывается впечатление, что он связался с компанией, которая на него плохо влияет.

– Можно смотреть на этот вопрос с такого бока, – с каменным лицом заявил Сандквист, – а можно и с другого.

– В каком смысле? – пробормотал Ник.

– А в том, что это ваш сын может дурно влиять на других детей.

– Люк?

– Что? – Люк ответил немедленно, потому что Ник пригрозил сыну отобрать у него мобильный телефон, если он не будет отвечать на звонки отца.

– Где ты?

– Дома. А что?

– Что у тебя произошло в школе?

– О чем ты?

– О чем я? Догадайся. Меня вызвал к себе ваш директор.

– Ну и что он тебе сказал?

– Не валяй дурака! – Ник старался не заводиться, но разговоры с сыном все больше и больше напоминали ему попытки тушения пожара бензином из канистры. – Ты курил, и тебя поймали. И не важно, что я сам думаю о курении, важно, что об этом думают в школе, а тебя исключили из нее на три дня.

– Ну и что! Подумаешь!

– Как это «подумаешь»?!

– А вот так! – чуть дрогнувшим голосом заявил Лукас. – Дерьмо собачье эта ваша школа!

В этот момент на дисплее мобильного телефона у Ника появилось текстовое сообщение от секретарши: «Начинается заседание компенсационной комиссии. Не забыли?»

– Люк, я очень на тебя рассердился, – сказал Ник. – Мы с тобой еще об этом поговорим!

С этими словами Ник серьезно задумался о том, какой может быть прок от всех этих разговоров.

– И вот еще что, Люк!..

Но Люк уже выключил телефон.

 

14

Не успела Одри устроиться у себя за письменным столом, как к ней тут же подошел Багби. В одной руке у него была чашка с кофе, а в другой – пачка каких-то бумаг. Вид у него был вполне довольный.

– Ну что? – спросил он. – В психушке тебе, конечно, тут же выложили всю подноготную этого психа? Или как?

Теперь Одри поняла, чем Багби доволен. Он злорадствовал. Всем своим видом он показывал Одри, что заранее знал о том, что в больнице ей ничего не скажут, и нечего тратить на это время. Латона точно так же смотрела на своих мальчишек, когда их непослушание влекло за собой наказание.

– Врач рассказал мне много ценного о связи шизофрении и насилия, – ответила Одри.

– Все это ты прочла бы в любом учебнике… А о Стадлере он, конечно, отказался говорить? Мол, врачебная тайна и все такое прочее?

– Наверняка можно каким-то другим способом докопаться до результатов лечения Стадлера! – Одри просто не могла заставить себя признаться Рою Багби в том, что на этот раз он прав.

– А что бы сделал на твоем месте Иисус Христос, Одри? Попытался бы получить ордер на обыск?

Игнорируя шуточку Багби, Одри ответила:

– От ордера на обыск будет мало прока. Ну узнаем мы, когда его госпитализировали, когда выписали. Его медицинскую карту нам все равно не покажут…

– Кстати, об ордерах! – Багби помахал перед носом у Одри бумагами, которые держал в руке. – Почему ты не сказала мне о том, что затребовала списки телефонных звонков начальника службы безопасности «Стрэттона»?

– Неужели уже пришли результаты?

– А зачем они тебе?

Багби наверняка увидел их возле факса или в ящике, куда клали все поступающие для Одри бумаги.

– Дайте мне их!

– А почему тебя так интересуют звонки Эдварда Ринальди?

Одри смерила Багби ледяным взглядом, которому научилась у Латоны.

– Значит, вы отказываетесь передать мне эти бумаги?

Багби швырнул бумаги ей на стол.

Одри почувствовала прилив бодрости от этой маленькой победы и тут же устыдилась своей радости. Тем не менее настроение у Одри улучшилось, и она решила и в дальнейшем не стесняться подражать повадкам своей напористой родственницы.

– Благодарю вас, Рой. В ответ же на ваш вопрос скажу, что хочу узнать, не приходилось ли Ринальди звонить Эндрю Стадлеру.

– А зачем ему было звонить этому психу?

– Подумайте сами. Звонил же он к нам в архив, чтобы узнать, есть ли у нас что-нибудь на Стадлера. При этом он не спрашивал ни о ком другом. Значит, он подозревал именно Стадлера. Наверняка Ринальди решил, что именно Стадлер проникал в дом к Коноверу!

– Может, в этом он и не ошибался. После убийства Стадлера к Коноверу перестали лазать.

– Точнее, он больше не сообщал о том, что к нему залезали, – сказала Одри. – Кроме того, с тех пор прошла всего неделя.

– Выходит, к Коноверу лазал именно Стадлер, а Ринальди это понял?

– Может, да, а может, и нет. Меня не удивит, если окажется, что начальник службы безопасности «Стрэттона» звонил домой Стадлеру и угрожал ему. Он мог сказать Стадлеру: «Мы знаем, что это ты лазаешь к Коноверу, брось это делать, а то хуже будет!»

Компьютерный список вызовов, поступивший от провайдера сотовой связи, чьими услугами пользовался Ринальди, занимал двадцать страниц убористого текста. Взглянув одним глазом на список, Одри тут же увидела, что там много полезной информации, но кое-чего не хватает. У всех исходящих и входящих звонков стояла дата и время, но некоторые телефоны не сопровождались именами абонентов.

– Вы уже просмотрели эти списки? – спросила Одри у Багби.

– Пролистал. У этого Ринальди бурная личная жизнь. Полно женских имен.

– Эндрю Стадлер там не фигурирует?

Багби покачал головой.

– Вы посмотрели, с кем он разговаривал в тот день, когда произошло убийство, и той ночью?

– Смотрел, но не у всех телефонных номеров значатся имена абонентов, – заявил Багби, глядя на Одри, как на пустое место.

– Я тоже заметила это, но какой-либо закономерности в этом не усмотрела.

– Может, имя абонента не фиксируется автоматически, если номер не зарегистрирован провайдером?

– Возможно, – сказала Одри. Она старалась хвалить Багби не чаще, чем он ее, но разве не сказано в Притчах Соломоновых, что верное слово, сказанное в нужный момент, подобно золотому плоду на серебряном блюде! – Молодец, – добавила она. – Хорошая мысль.

Багби пожал плечами, но не от скромности, а словно желая тем самым сказать, что у него все мысли хорошие.

– Придется попотеть, чтобы узнать, чьи это номера, – буркнул он.

– Может, вы этим и займетесь?

– Как будто у меня есть свободное время! – фыркнул Багби.

– Ну кто-то же должен этим заниматься!

Багби фыркнул еще раз и ничего не ответил.

– А вы узнали что-нибудь новое об этом семени для гидропосева? – спросила Одри.

Ухмыльнувшись, Багби выудил из кармана штанов розовый лист с результатами анализов.

– Это «Пенмульча», – заявил он.

– Что это такое?

– «Пенмульча» – это смесь для гидропосева, запатентованная корпорацией «Лебанон Сиборд» из Пенсильвании. Эта фирма производит удобрения и посевные материалы, – пояснил Багби и стал читать из листка с анализами: – «…состоит из характерных одинаковых маленьких катышков длиной в полдюйма и в одну восьмую дюйма шириной…» Типа как хомячье говно! «Эти целлюлозные катышки состоят из замороженной и высушенной переработанной газетной бумаги, удобрения и сверхвпитывающих полимерных кристаллов. Кроме того, в состав мульчи входит зеленый краситель».

– А семена травы?

– В «Пенмульчу» семена не входят. Семена подмешивает к мульче фирма, засеивающая лужайку. Еще она добавляет клейкое вещество и готовит что-то вроде раствора, который разбрызгивают на землю. Он похож на гороховый суп. Только не такой густой. В нашем случае к мульче добавили семена кентуккийской синей травы, красной овсяницы и плевел.

– Здорово! – сказала Одри. – Только это почти ни о чем мне не говорит. Это что, обычный состав для гидропосева?

– Семена могут использоваться самые разные. Можно выбирать из девятисот наименований. Одни – дешевое дерьмо, другие – подороже.

– То есть все фирмы, засеивающие лужайки, готовят разные смеси?

– Конечно. Одно дело – засеивать обочину на автостраде, другое – лужайку перед дорогим домом. При этом, чем лучше мульча, тем лучше результаты.

– А «Пенмульча»?

– Это дорогая мульча. Намного лучше обычной дряни из перемолотой древесины. Дороговато. Не каждый может себе такую позволить. Обычно такой поливают лужайки как раз перед богатыми домами.

– Значит, надо узнать, какие фирмы используют «Пенмульчу».

– Это сколько ж надо звонить?!

– А сколько фирм засевают лужайки в Фенвике? Ну две-три. Неужели больше?

– Не в этом дело, – возразил Багби. – Ну найдем мы фирму, которая иногда использует «Пенмульчу» для гидропосева. Ну и что?

– И мы узнаем, чьи именно лужайки они полили «Пенмульчой». Если она действительно такая дорогая, этих лужаек будет немного.

– Ну и что дальше? Ну прогулялся наш труп по лужайке с «Пенмульчой», а дальше-то что?

– Вряд ли в Гастингсе очень много таких лужаек, – повторила Одри. – Как вы думаете, Рой?

 

15

Возвращаясь из школы на работу, Ник задумался о Кэсси Стадлер.

Кэсси была не только очень красива, – у Ника было более чем достаточно очень красивых женщин, особенно в молодости, – Кэсси была настолько умна и проницательна, что это его даже пугало. Казалось, Кэсси видит Ника насквозь. Пожалуй, она знала его лучше, чем он знал себя сам.

Кроме того, она очень привлекала Ника физически. Он первый раз за год с лишним оказался в одной постели с женщиной и почувствовал прилив сил. До этого ему казалось, что он вообще забыл, как это делается. Теперь же, вспоминая о вчерашнем дне, он не мог избавиться от эрекции.

Потом Ник вспомнил, кто Кэсси такая и как он с ней познакомился. Настроение его сразу ухудшилось, и он вновь ощутил жгучее чувство вины.

«С ума сойти! – думал он. – Я убил человека, а теперь сплю с его дочерью! С ума сойти! Что я делаю?! А если она все узнает? И вообще, сколько это может продолжаться?»

И все-таки Нику ужасно хотелось увидеться с Кэсси. Именно это желание его и пугало. Было уже достаточно поздно, и возвращаться на работу смысла не имело.

Остановив машину у тротуара, Ник вытащил из кармана пиджака лист бумаги, на котором записал телефон Кэсси. Весь во власти желания, не прислушиваясь больше к голосу совести, он достал мобильный телефон и набрал номер девушки.

– Алло, – сказал он, когда Кэсси подняла трубку. – Это Ник.

– Ник… – через мгновение проговорила Кэсси и замолчала.

– Я только хотел… – начал было он и тоже замолчал.

А что он, собственно, хотел? Повернуть время вспять? Сделать так, чтобы тогда ночью ничего не случилось? Все исправить? Но ведь это же невозможно! Что же он тогда хотел? Просто услышать ее голос, вот что!

– Я только хотел…

– Я знаю, – перебила его Кэсси.

– Ну как ты?

– А ты?

– Я хочу тебя видеть, – сказал Ник.

– Ник, – сказала Кэсси, – по-моему, тебе лучше держаться от меня подальше. У меня слишком много проблем. Честное слово.

«Много проблем? – Ник чуть не рассмеялся. – Да что ты знаешь о проблемах?! Ты еще не видела меня со смит-вессоном в руках!»

При этой мысли Нику чуть не стало плохо.

– По-моему, ты не права.

– Тебе не кажется, что ты и так достаточно для меня сделал?

Ник чуть не подпрыгнул на сиденье. Я для нее достаточно сделал?! Это как посмотреть…

– Я не очень тебя понимаю, Кэсси.

– Не думай, пожалуйста, что я не оценила твоего отношения ко мне. Мне было очень хорошо с тобой, но, по-моему, нам надо остановиться на этом. У тебя работа – огромная компания, которой нужно управлять. У тебя семья, которую ты должен сохранить. При чем тут я?

– Я как раз еду с одной встречи, – сказал Ник. – Я буду у тебя через пять минут.

– Привет! – сказала Кэсси, открывая пыльную дверь. На ней были потертые джинсы и заляпанная краской белая футболка. Она улыбнулась, и в уголках ее глаз собрались морщинки. Она выглядела посвежевшей, и голос ее звучал бодрее. – Я не думала, что ты приедешь.

– Почему?

– Ну, знаешь, мужчины часто не возвращаются. Им кажется, что женщины хотят их окрутить.

– Может, я не такой, как все мужчины.

– Вполне возможно. А поесть ты сегодня ничего не захватил?

– В багажнике есть банка с омывателем стекол.

– Спасибо, но у меня от него болит голова… Что бы мне в следующий раз заказать? Как мило, что директор «Стрэттона» ходит для меня за покупками.

– Ник-Мясник имеет полное право покупать мясопродукты.

– Я бы предпочла обезжиренный йогурт, – заявила Кэсси и пропустила Ника в дом. – А в его отсутствии я заварю тебе чая, который ты купил в прошлый раз.

Кэсси исчезла на кухне. В доме играла музыка. Женский голос пел что-то о том, как страшно иногда бывает и самому отважному человеку.

– Ты сегодня отлично выглядишь, – сказал Ник, когда Кэсси вернулась с кухни. Она успела переодеться.

– Сегодня я уже почти в форме, – сказала девушка. – Раньше ты имел дело со мной в депрессивном состоянии. Ты же знаешь, что такое депрессия?

– Пожалуй, да. Но ты сегодня действительно в отличной форме.

– А ты выглядишь отвратительно, – мимоходом обронила Кэсси.

– У меня был трудный день, – сказал Ник.

Кэсси растянулась на диване с грубой обивкой, прошитой золотой ниткой на манер пятидесятых годов.

– Много проблем? Может, расскажешь?

– Честное слово, не хочется жаловаться.

– Ну давай, расскажи. Я ведь тут сижу совсем одна, и мне никто никогда ничего не рассказывает.

Ник откинулся на спинку допотопного зеленого кресла и стал рассказывать Кэсси о слухах, якобы ходивших о продаже «Стрэттона», опуская при этом некоторые подробности. Ник не упомянул имени Скотта Макнелли и не стал говорить о том, что его собственный финансовый директор, кажется, водит его же за нос. Сейчас Нику было неприятно об этом даже думать.

Обхватив руками колени, Кэсси собралась в клубок и внимательно слушала Ника.

– И в довершение всего мне позвонили из школы Лукаса, – выпалил он и замолчал. Он уже отвык рассказывать другим людям о своих делах и своей жизни. С момента гибели Лауры прошло уже столько времени, что он разучился.

– Ну и что произошло в школе? – спросила Кэсси.

Ник все ей рассказал, не умолчав о том, как звонил сыну домой, о том, что тот ему ответил, и о том, как тот повесил трубку.

Случайно посмотрев на часы, Ник внезапно понял, что не закрывает рта уже пять минут.

– Я никогда этого не понимала, – сказала вдруг Кэсси.

– Что именно?

– Зачем детей выгоняют из школы на три дня. Чего этим пытаются добиться? Чтобы они сидели дома?

– Наверное.

– Но ведь детям только этого и нужно. Они же спят и видят, как бы не ходить в эту проклятую школу!

– Может, они должны считать себя униженными в глазах товарищей?

– Подросток, скорее, будет этим гордиться.

– Я бы не стал этим гордиться.

– Ты, наверное, был паинькой, любимчиком учителей.

– Вот уж нет. Я был совершенно нормальным подростком. Только я проявлял больше осмотрительности. Я не хотел, чтобы меня выгнали из хоккейной команды… Кстати, а что там с чаем?

– На этой слабенькой электрической плите чай закипает целую вечность. Папа не разрешал провести к нам в дом газ. Почему-то он его недолюбливал. – Кэсси наклонила голову и прислушалась. – Кажется, закипает.

– Пора бы!

Кэсси вернулась с двумя горячими кружками.

– Это просто черный чай. Я, конечно, видела, что ты купил мне ромашку в пакетиках и даже каву-каву, но вряд ли тебе самому они пришлись бы по вкусу.

– Да уж. Лучше не надо.

– Почему-то у меня такое чувство, словно ты принимаешь меня за одну из сумасшедших, исповедующих веру «Эры Водолея», – пробормотала Кэсси. – Возможно, потому, что я такая и есть. Чего греха таить? Ты производишь стулья, я преподаю асаны… Выходит, мы оба помогаем людям принять сидячее положение!

– Так, может, расскажешь мне о моей ауре?

– У меня слишком практический склад ума, – усмехнулась Кэсси. – В этом я вся в папу. Чакры и все такое никогда меня особенно не привлекали.

– А я думал ты немножко не от мира сего.

– Неужели? – Кэсси отпила маленький глоточек чая. – А кто, интересно, будет решать за меня мои проблемы?.. Кстати, почему ты не пьешь чай?

– Потому что чай не похож на кофе.

Кэсси взяла бутылку бурбона «Четыре розы» с низкого столика у дивана.

– На. Плесни в чай. Тебе понравится.

Ник налил в кружку немного бурбона, и чай действительно показался ему приятным.

– Так почему же ты все-таки пришел? – прищурившись, спросила его Кэсси. – Ради меня или потому что сам хотел?

– По обеим причинам.

– Значит, ты решил мною заняться? – усмехнулась Кэсси.

– По-моему, ты не такая беспомощная, чтобы кто-то тобой занимался.

– В целом ты прав.

– Ну что ж, имей в виду, что, если тебе когда-нибудь понадобится помощь, ты можешь на меня рассчитывать.

– Ты со мной решил распрощаться?

– Да нет, конечно!

– Ну и отлично! – Кэсси встала с дивана, подошла к окну и опустила жалюзи. В комнате воцарился полумрак. – Очень рада, что ты еще не уходишь.

Ник подошел к Кэсси со спины, обнял ее и стал гладить ей живот под вязаной кофточкой.

– Пошли наверх? – предложил Ник.

– Подожди, – пробормотала Кэсси.

Ник прижал ладони к грудям девушки и стал ласкать набухшие соски и целовать ей шею.

– Как хорошо! – прошептала Кэсси.

Не поворачиваясь, она сжала руками Нику бедра и прижалась к нему всем телом.

На этот раз Ник овладел ею сзади.

Ник с трудом перевел дух. Кэсси повернулась к нему. Она улыбалась, глаза ее сияли.

Пока Ник приходил в себя, Кэсси глотнула чаю и прилегла рядом с ним на диване. Она тихо подпевала в такт музыке, доносившейся со стороны проигрывателя.

– У тебя красивый голос, – похвалил ее Ник.

– Я пела в церковном хоре. Мама не вылезала из церкви и таскала меня с собой… Так вот, о тебе, – с неожиданным жаром заговорила Кэсси. – Ты не должен сдаваться. Если началась борьба не на жизнь, а на смерть, ты должен отдать ей все силы.

– Я всегда так играл в хоккей.

– В хоккее нельзя ни на секунду расслабляться!

Ник улыбнулся. Выходит, Кэсси и хоккей смотрит!

– Это точно. Игра развивается молниеносно. Расслабься хоть на мгновение, и все пропало.

– На «Стрэттоне» ты тоже никогда не расслаблялся?

– Похоже, что расслаблялся.

– Мне кажется, люди иногда недооценивают тебя, потому что им кажется, что ты хочешь любой ценой добиться того, чтобы тебя любили. Впрочем, если кто-то умудрится вывести тебя из себя, он горько в этом раскается.

– Может быть… – в голове у Ника закрутились мрачные воспоминания, которые он поспешил отогнать.

– Могу поспорить, что ты уже удивил многих. Возьмем, например, Дороти Деврис. Думаю, за последние несколько лет она к тебе охладела. Правда?

Ник удивленно заморгал. Раньше он никогда об этом не задумывался, но Кэсси, безусловно, была права.

– Откуда ты знаешь?

Кэсси опустила глаза.

– Ты только пойми меня правильно. Когда вдова Мильтона Девриса назначала его преемника, у нее в голове кружилось множество самых разных соображений. Но при этом она совершенно точно не искала человека, способного затмить собой ее дорогого Мильтона. Ей нужен был надежный человек. Твердый исполнитель ее воли и не более того. Человек, о котором можно было бы сказать: «Конечно, он не Мильтон. Но кто ж может сравниться с Мильтоном!» Дороти могла бы, как это обычно делается, объявить конкурс на замещение вакантной должности генерального директора «Стрэттона» и найти какого-нибудь опытного руководителя. Но ей это было не нужно. Ей была нужна копия Мильтона в миниатюре. А потом ты развернулся во всей своей красе и затмил собою память о Мильтоне Деврисе. Может, в финансовом отношении Дороти от этого только выиграла, но твоя популярность начала действовать ей на нервы.

Ник покачал головой.

– Ты со мной не согласен?

– Согласен, – медленно проговорил Ник, – только это раньше не приходило мне в голову. Твои слова заставляют меня задуматься, и я вынужден с ними согласиться. Дороти, конечно, рассчитывала, что все будет по-другому. Да я и сам не знал, как все обернется. Получив должность директора, я в первую очередь нашел себе несколько способных помощников и предоставил им свободу действий. Может, я сам и не семи пядей во лбу, но, по-моему, у меня хорошо получается разыскивать умных людей.

– Пока твои помощники тебе верны, у тебя все будет в порядке. Но стоит им изменить семье, как у тебя возникнут серьезные проблемы.

– Семье?

– «Стрэттону». Вашей большой семье.

– У тебя не глаза, а рентген, – сказал Ник. – Ты видишь людей насквозь.

Внезапно у Ника похолодело внутри. А что если она все понимает? А вдруг она видит кровь у него на руках?

– Об этом писали.

– Кто?

– Точно не помню. Может быть, Анаис Нин…«Мы видим вещи не такими, какие они есть, а такими, какими можем их видеть».

– Я не совсем понял…

– Сложней всего иногда бывает понять людей, которых мы любим. Например, тебе трудно понять сына.

– Теперь он для меня полная загадка.

– Когда твои дети вернутся домой?

– Меньше чем через час.

– Я бы хотела на них посмотреть, – сказала Кэсси.

– Я думаю, не стоит…

Кэсси вскочила на ноги и судорожно попыталась пригладить свои торчащие во все стороны волосы.

– Извини! Я сама не понимаю, как это могло прийти мне в голову! – сказала она, изменившись до неузнаваемости. – Конечно, не стоит! Кто я такая? Я тут вообще ни при чем. Да мне бы и самой стало за себя стыдно! – с этими словами Кэсси подтянула заляпанные краской джинсы. – Не будем больше об этом. Ты всегда сможешь приезжать ко мне… Когда захочешь. До свидания, Ник. Возвращайся к своей семье.

– Ты неправильно меня поняла, Кэсси, – пробормотал Ник.

Кэсси замолчала. Ник взглянул в ее глаза и увидел в них бездну печали. Он почувствовал прилив нежности, и ему стало стыдно.

– Поехали к нам ужинать, – предложил он.

 

16

Ник ждал в очереди перед воротами своего коттеджного поселка. Кэсси грустно молчала. Ник волновался, но он взял себя в руки и не барабанил по рулевому колесу.

– Добрый вечер, Хорхе, – сказал Ник, медленно проезжая мимо охранника.

Кэсси наклонилась и выглянула из окошка.

– Добрый вечер. Меня зовут Кэсси.

– Добрый вечер! – ответил Хорхе и улыбнулся шире, чем обычно.

Ник отметил про себя вежливое поведение Кэсси, не забывшей поздороваться даже с такой пешкой, как охранник у ворот. Если только она не хотела продемонстрировать этим солидарность трудящихся перед лицом эксплуататоров-капиталистов, такое поведение можно было считать лишь признаком очень хорошего воспитания.

Ник не знал, как отреагируют его дети на появление в их доме новой женщины. На самом деле он очень нервничал. Кэсси была первой женщиной, с которой он вступил в неофициальные отношения после смерти Лауры, и он с трудом представлял себе, как к этому отнесутся его дети. С большой степенью уверенности можно было предположить, что Лукас будет держать себя враждебно, – такое защитное поведение он в последнее время обнаруживал ко всем окружающим. А Джулия? Ник терялся в догадках. Он вспоминал о том, что, по теории Фрейда, дочка может не захотеть ни с кем делиться любимым отцом. Кроме того, Джулия слепо любила покойную мать и могла возмутиться тем, что ее отец обратил внимание на другую женщину.

Можно было ожидать любых, самых неприятных сцен. При этом хуже всего должно было прийтись Кэсси. Ник очень за нее переживал и уже раскаивался в том, что втянул ее в эту историю. Наверняка лучше было найти какой-то более деликатный способ познакомить Кэсси с детьми.

Наконец они подъехали по дорожке к дому. Кэсси присвистнула.

– Шикарный дом, – сказала она. – Не ожидала. Как-то не в твоем стиле.

– Может, и не в моем, – признался Ник и ему стало немножко стыдно, словно он в чем-то упрекнул Лауру.

Кэсси покосилась на большой желтый мусорный бак в углу баскетбольной площадки.

– Ремонт?

– Легче начать, чем закончить.

– Portoncini dei morti, – произнесла Кэсси.

– Ты в Америке, – усмехнулся Ник. – Попробуй выучить английский.

– Ты наверняка не бывал в Губбио.

– Если там не производят мебель, не бывал.

– Это городок в Италии. Недалеко от Перуджи. Потрясающее место. Я там целый год занималась живописью. А точнее, валяла дурака. Место замечательное, но страшноватое. Постепенно начинаешь замечать, что в старой части города у домов заложены кирпичами дверные проемы. Оказывается, у них был древний обычай – закладывать кирпичами дверь, когда из нее выносили покойника. Такие двери и называли portoncini dei morti – «двери мертвецов». Призрачные двери.

– Каменщики у них не сидели без дела, – сказал Ник и вспомнил слова Лауры: «Это же первое, что люди видят у нас дома! На входной двери нельзя экономить!» Вот тебе и «дверь мертвецов»!

– Это был дом Лауры, да? – спросила Кэсси.

– В известном смысле.

Дверь им открыла Марта.

– Я вас предупреждал, что к ужину у нас гости, – напомнил ей Ник.

Марта не протянула Кэсси руку, а только пробормотала «Очень приятно» не слишком вежливым тоном, который приберегала для звонивших по телефону незнакомцев.

– А где Джулия? – спросил Ник у Марты.

– Смотрит телевизор в гостиной. Эмили увезли совсем недавно.

– А Люк?

– Он у себя. Говорил, что не останется ужинать.

– Останется как миленький, – ледяным тоном проговорил Ник и с ужасом вспомнил о том, что ему предстоит с сыном серьезный разговор о случившемся в школе, обещавший перерасти в грандиозный скандал.

Пожалуй, стоит отложить этот разговор на завтра!

Ник проводил Кэсси в гостиную, где Джулия смотрела по телевизору какое-то безумное ток-шоу.

– Привет, Джулия, – сказал Ник. – Познакомься, это Кэсси.

– Привет, – достаточно вежливо, но не слишком дружелюбно сказала Джулия и отвернулась к экрану.

– Кэсси будет с нами ужинать.

– Ладно. – Джулия опять повернулась и сказала Кэсси: – Обычно мы ужинаем одни.

С этими словами девочка снова повернулась к экрану, где кому-то как раз залепили в лицо кремовым тортиком.

– Не бойся, я ем мало, как птичка. Только что-нибудь поклюю. У вас нет сочных дождевых червей?

Джулия хихикнула.

– Ты болеешь за бейсбол?

– Ну да, – неуверенно ответила Джулия. – Это потому, что у меня футболка такая?

– Я болею за «Тигров Детройта».

Джулия только пожала плечами.

– Из-за этой футболки все девчонки в школе дразнят меня сорванцом.

– Они просто завидуют, потому что у них такой нет, – вставил Ник, но Джулия его не слушала.

– Ты была на стадионе «Комерика»? – спросила у нее Кэсси.

Джулия покачала головой.

– Там очень здорово. Тебе понравится. Давай туда съездим?

– Давай, – недоверчиво пробормотала девочка.

– Меня тоже дразнили в школе сорванцом, – заявила Кэсси. – Потому что я не играла в Барби.

– Да? Я тоже терпеть не могу Барби! – воскликнула Джулия.

– Барби очень противная, – согласилась с ней Кэсси. – Я вообще не любила кукол.

– Я тоже их не люблю.

– Но у тебя, наверное, есть всякие мягкие зверушки, с которыми ты играешь?

– Да. «Малышки Бини»!

– Ты их собираешь?

– Ну да! – теперь Джулия заинтересовалась Кэсси. – Они ведь могут очень дорого стоить. Но только если их не трепать и не пачкать.

– Некоторые вообще не отрывают с них этикетку и сажают их на специальную полку.

Джулия энергично закивала.

– Но лично я таких людей не понимаю, – заявила Кэсси. – Ведь игрушки делают для того, чтобы с ними играть, а не смотреть на них… А у тебя их много?

– Даже не знаю… Наверное, много. Хочешь посмотреть?

– Конечно!

– Давайте не сейчас, – вмешался Ник. – По-моему, пора ужинать.

– Ладно, – согласилась Джулия и заорала: – Люк! Спускайся ужинать! У нас гости!

– Какая у тебя прелестная дочь, – сказала Кэсси, когда они с Ником вышли из гостиной.

– Она настоящий сорванец, – сказал Ник. – Вот Лукас Коновер, тот – само обаяние.

Они с Кэсси поднялись наверх. Нику не пришлось объяснять, за какой дверью комната Лукаса. Из-за двери неслась ужасающая музыка в сопровождении душераздирающих воплей. Грохотали барабаны, и кто-то орал во все горло о том, что сходит с ума, земля горит у него под ногами, а жизнь – сплошные муки. В промежутках между более или менее членораздельными фразами раздавался оглушительный визг.

– Это его любимая колыбельная, – сказал Ник и решил не стучаться к сыну.

Пусть его позовет ужинать Марта. Ее вид не всегда вызывает у Лукаса слепую ярость…

– Откуда ты столько знаешь о «малышках Бини»? – спросил Ник у Кэсси.

– Вчера я случайно прочитала о них в «Ньюсуик». Но ты меня не выдавай!

– Ладно. Но Джулия, кажется, убеждена, что ты эксперт по этим зверушкам.

– Надо же мне было найти с ней какую-то общую тему. А вот твоему сыну мне, кажется, не заговорить зубы плюшевыми медвежатами.

– Да. Это довольно тяжелый случай, – не вдаваясь в подробности, заявил Ник. – Слушай, я схожу переоденусь. Через три минуты я вернусь.

Спустившись в гостиную, Ник застал там Кэсси и Джулию, которые о чем-то оживленно разговаривали.

– …и повсюду была кровь! – с широко открытыми глазами прошептала девочка.

– Какой ужас! – воскликнула Кэсси.

– Это зарезали Барни! – пролепетала Джулия со слезами на глазах. – А папа сказал, что защитит нас и сделает все, чтобы с нами ничего не случилось.

Нику не понравился этот разговор, и он громко откашлялся.

– Девочки, – позвал он, – пора ужинать!

– Джулия рассказала мне, как убили Барни, – сказала Кэсси, подняв на Ника глаза. – Это ужасно!

– Это было крайне неприятно! – сказал Ник, стараясь дать понять Кэсси резким тоном, что обсуждать эту тему не намеревается.

К счастью, именно в этот момент из кухни появилась Марта и объявила, что ужин готов.

– Хорошо. Девочки, пойдемте, – сказал Ник. – Марта, поднимитесь, пожалуйста, наверх и спросите, не пожелает ли Сид Вишэс к нам присоединиться.

Марта пошла наверх, а Джулия спросила:

– А кто это Сид Вишэс?

– Не думала, что ты слышал о «Секс Пистолс», – улыбнувшись, сказала Нику Кэсси.

– Я видел про них по телевизору, но потом не выдержал и не стал дальше смотреть, – сказал Ник. – И все-таки я не такой отсталый элемент, как думает мой сын.

– Кто это Сид Вишэс? – не унималась Джулия.

Наверху раздались тяжелые шаги. Казалось спускается, по меньшей мере, Каменный Гость. Оказавшись внизу, Лукас молча обвел присутствующих ледяным враждебным взглядом.

– Люк, познакомься. Это Кэсси Стадлер, – сказал Ник.

– Кэсси Стадлер?!

Лукас произнес фамилию Стадлер таким зловещим тоном, что у Ника все похолодело внутри.

– Да, – стараясь говорить твердым голосом, произнес он. – Кэсси будет с нами ужинать.

– Мне надо уходить, – заявил Лукас.

– Сегодня тебе придется остаться.

– Я договорился готовить уроки вместе с друзьями.

«И что же вам задали? – Нику очень хотелось спросить. – Работать над курением травы?»

– Сегодня ты останешься дома, – вместо этого сказал он. – Садись за стол.

– Мне нравится музыка, которую ты слушаешь, – заявила Кэсси.

Лукас покосился на девушку и что-то хмыкнул с таким видом, словно не мог понять, что ей от него нужно.

– Если это можно назвать музыкой! – неуклюже решил защитить Кэсси Ник. – А если не эти вопли, он слушает рэп.

– А что же ему слушать! – сказала Кэсси. – Романтические баллады?

Лукас фыркнул.

Ник почувствовал, что над ним смеются, и буркнул:

– Между прочим, я тоже не слушал никаких романтических баллад.

Но Кэсси уже отвернулась от него и обратила все свое внимание на Лукаса.

– Скажи мне, пожалуйста, и как давно ты слушаешь «Потрошителей»?

– Да пару месяцев, – удивленно ответил Лукас.

– Теперь ребята твоего возраста их не слушают. А у тебя наверняка есть все их альбомы?

– Да. А еще я скачал из Интернета их песни, которые пока не вышли. И некоторые пиратские версии.

– Я так понимаю, «Потрошители» – это рок-группа? – спросил Ник, чувствуя себя исключенным из общего разговора.

– А нашего папу называют Мясником! – с нескрываемым удовольствием доложил Лукас.

– Слыхала… «Потрошители», конечно, очень здорово, но вот их Джон Хорриган полный придурок. Сейчас я расскажу тебе, как я с ним познакомилась, – сказала Кэсси Лукасу.

– Вы с ним знакомы? Серьезно? – вытаращив глаза спросил совершенно преобразившийся Лукас.

– Ну да, – кивнула Кэсси. – Ты помнишь, как Хорриган свалился в оркестровую яму на концерте в Саратоге? Так вот, с тех пор у него болели спина и шея. Он живет в Чикаго, а я там преподаю йогу. И вот в один прекрасный день он появляется у меня в классе, и мои упражнения ему помогают. Боли в спине проходят. Он договаривается со мной о дополнительных занятиях, а потом…

С этими словами Кэсси подошла к Лукасу, положила руку ему на плечо и что-то прошептала ему на ухо.

Лукас захихикал и покраснел.

– Не может быть! – сказал он. – А на сцене он такой… Ну и как это было? – покосившись на Ника и Джулию, спросил Лукас у Кэсси, понизив голос.

– Он думает только о себе, – ответила Кэсси. – Сначала мне казалось, что он просто очень неуклюжий, а потом я поняла, что на меня ему наплевать. Поэтому я перестала отвечать на его звонки. А гитарист он, конечно, отличный!

– Как это «он думает только о себе»? – спросила невинная десятилетняя Джулия.

– Он не дарил мне плюшевых игрушек, – ответила Кэсси, – потому что любит только живых нетопырей.

Лукас не удержался и расхохотался.

Джулия ничего не поняла, но тоже засмеялась. Потом засмеялся и Ник, хотя не смог бы объяснить себе, что именно его так рассмешило. Может, он просто обрадовался тому, что наконец слышит смех сына.

Марта принесла блюдо со свиными отбивными и миску салата.

– Если кто захочет добавки, есть еще, – заявила она немного раздраженным, а может, просто усталым голосом.

– Пахнет отменно, – сказал Ник.

– Не забывайте о салате, – напомнила Марта.

– Спасибо вам, Марта, – сказала Кэсси. – У меня уже текут слюнки.

– Я не приготовила никакого сладкого, – мрачно добавила Марта. – Но есть мороженое и фрукты.

– Я умею готовить бананы с ромом, – сказала Кэсси. – Кто-нибудь хочет?

– Еще бы! – улыбнулся Лукас.

У него были идеально ровные, ослепительно белые зубы, ясные голубые глаза и чистая кожа. Прелестный мальчик! Ник почувствовал было прилив отцовской гордости, но тут же вспомнил, что его сыну грозит исключение из школы.

Надо с ним поговорить! Серьезно поговорить! Но только не сейчас…

Мысль о предстоящем разговоре висела над Ником как дамоклов меч.

– Для этого нужны бананы, сливочное масло, коричневый сахар и ром, – перечислила Кэсси.

– Все есть, – отрапортовал Ник.

– И, конечно, огонь! Красиво, когда все пылает! – сказала Кэсси и повернулась к Лукасу. – Эй, есть зажигалка?

 

17

Ник отвез Кэсси домой. Вернувшись, он поднялся к Лукасу и застал его в наушниках на кровати. Вопреки ожиданиям Ника, Лукас снял наушники по первому его жесту и даже заговорил первым:

– А мне понравилась эта Кэсси.

– Ну вот и отлично! – Ник уселся на единственный в комнате сына стул, не заваленный книгами, бумагами или одеждой. Лукас сегодня казался дружелюбнее обычного, и Ник очень надеялся, что их разговор не перерастет в скандал. Набрав побольше воздуха в грудь, Ник начал:

– Нам с тобой надо поговорить.

Лукас молча смотрел на отца.

– Я тебе уже говорил, что сегодня меня вызывал директор школы.

– Ну и что?

– Ты хоть понимаешь, насколько серьезно то, что тебя выставили из школы на три дня?

– Это как трехдневные каникулы.

– Я боялся, что именно так ты и думаешь… Нет, Люк, это занесут в твое дело, с которым будут знакомиться в колледже, когда ты будешь туда поступать.

– А тебе-то что?

– Что ты несешь!

– Ты же даже не знаешь, что мы проходим в школе.

– Я вообще не знал, что ты туда ходишь, – не подумав, съязвил Ник.

– Вот именно. Ты все время на работе, а теперь делаешь вид, что тебя интересует, как у меня дела в школе.

Ник не переставал поражаться тому, как ловко Лукас принимал невинный вид и мерил его ангельским взором голубых глаз.

– Я за тебя переживаю.

– А чего за меня переживать? – усмехнулся Лукас.

– Это все из-за смерти мамы? – выпалил Ник и сразу же пожалел о сказанном. Но что еще ему было говорить?

– Что? – наморщил лоб Лукас.

– После смерти мамы ты очень изменился. Я это вижу, и ты сам это прекрасно понимаешь.

– Ну ты даешь! Вот уж не ожидал это услышать от тебя!

– Почему?

– Да ты на себя посмотри. Мама погибла, а ты сразу пошел на работу, как ни в чем не бывало.

– Но ведь мне надо работать!

– Трясешься за свою карьеру?

– Не смей разговаривать со мной таким тоном! – рявкнул Ник.

– Уходи. Я не желаю слушать твой бред.

– Я никуда не уйду, пока ты меня не выслушаешь, – заявил Ник.

– Хорошо! – Лукас встал с кровати и направился к двери. – Сиди здесь и говори, сколько хочешь.

Ник вышел за сыном в коридор и крикнул:

– Немедленно вернись!

– Мне надоели твои разговоры!

– Я сказал, вернись! Разговор еще не закончен.

– Я все и так понял. Извини за то, что тебе приходится за меня краснеть! – с этими словами Лукас, прыгая через две ступеньки, пустился вниз по лестнице.

Ник бросился за сыном.

– Не смей уходить, когда я с тобой разговариваю!

Догнав Лукаса у входной двери, Ник схватил его за плечо.

Лукас повернулся и стряхнул с плеча отцовскую руку.

– Не трогай меня! – завопил он, схватился за большую бронзовую ручку и распахнул входную дверь.

– Немедленно вернись! – крикнул Ник ему вслед.

Но Лукас уже бежал прочь по дорожке.

– Меня достал твой паршивый дом! – крикнул он через плечо. – Ты тоже меня достал!

– Вернись немедленно! – крикнул Ник. – Куда ты?

Нику хотелось броситься вслед за сыном, но он остался на месте.

Зачем бежать? Куда?

Ник почувствовал себя беспомощным и никому не нужным.

Шаги Лукаса замолкли в темноте, Ник повернулся и вошел в дом. У подножия лестницы стояла Джулия. Она плакала.

Ник поспешил к дочери и крепко обнял ее.

– Не расстраивайся! Все будет хорошо, – пробормотал он. – Беги спать!

Принимая душ перед сном, Ник ругал себя за то, как неумело он разговаривал с сыном, и с ужасом думал о том, что вообще не способен найти с кем-либо общий язык. Другой человек на его месте наверняка нашел бы способ заставить сына прислушаться! Нику показалось, что он очутился в чужой стране, не зная местного языка и не понимая ни дорожных знаков, ни надписей. Он чувствовал себя безнадежно потерянным и одиноким.

Стоя под душем, Ник разглядывал батарею шампуней и кондиционеров для волос на полке у раковины. Это была косметика Лауры, но у него не поднималась рука ее выбросить.

Пока он намыливал голову, пена попала ему в глаза. Глаза стало невыносимо жечь, и из них потекли слезы. Теперь Ник стоял под душем и плакал, не понимая почему: из-за мыла или из-за того, что ему так ужасно плохо.

Ник уже надел пижамные штаны и футболку, когда сработала сигнализация: открылась входная дверь. Лукас вернулся.

Выключив свет, Ник лег в постель. Как всегда, он устроился с того краю, на котором спал, когда была жива Лаура. Он не знал, удастся ли ему когда-нибудь избавиться от этой привычки.

Дверь в его спальню приоткрылась. У Ника в голове мелькнула мысль, что Лукас решил перед ним извиниться, но это, конечно, был не Лукас.

В дверном проеме стояла Джулия. Ник хорошо видел на фоне света в коридоре ее длинные ноги и волнистые волосы.

– Мне не заснуть, – сказала Джулия.

– Иди сюда.

Девочка подбежала к кровати и забралась на нее.

– Папа, – прошептала она. – Можно, я сегодня буду спать с тобой?

Ник откинул Джулии волосы со лба и увидел ее заплаканное личико.

– Можно. Сегодня можно.

 

18

Леон, как всегда, спал допоздна, и субботним утром Одри, конечно, встала раньше него. Одри нравились царившие вокруг тишина и спокойствие. Она встала и заварила себе цикориевого кофе. Леон терпеть не может цикорий, и Одри, конечно, сделает ему нормального кофе, когда он проснется и сядет читать газеты. Но пока Одри может делать то, что хочется ей!..

Раньше Одри с Леоном всегда проводили субботу и воскресенье вместе. Но так было раньше, до того как Леон потерял работу, а Одри, наоборот, стала засиживаться у себя на работе как можно дольше, чтобы попозже возвращаться домой. Раньше Одри с Леоном долго спали субботним утром, а проснувшись, обнимали друг друга в постели и занимались любовью. Потом они вместе готовили еду, читали газеты и иногда даже еще раз ложились в постель. Утомившись от ласк, они ненадолго засыпали. Потом они куда-нибудь ходили: за покупками или просто так – погулять. По воскресеньям Леон спал до возвращения Одри из церкви, потом они ходили в кафе поесть чего-нибудь вкусного или что-нибудь делали по дому и снова занимались любовью.

Те счастливые дни ушли и казались теперь Одри такими же далекими, как древняя Месопотамия. Одри даже стала забывать, на что они были похожи. От них остались лишь туманные воспоминания.

Сегодняшним субботним утром Одри хотела достать бумаги и подумать о расследованиях, которыми была занята, но внезапно туман в ее воспоминаниях чуть-чуть рассеялся. Одри показалось, что они с Леоном оцепенели и ни один из них не решается первым двинуть ни рукой, ни ногой. Кто-то должен сделать первый шаг! Кто-то должен разорвать порочный круг и сломать новый унылый порядок вещей.

Подумав об этом, Одри решила взять инициативу на себя.

«Сколько раз ты еще будешь пытаться? – спрашивала она себя. – Сколько раз ты будешь биться головой о кирпичную стену, пока не успокоишься?!»

Но какой-то мудрый и полный сочувствия внутренний голос ответил: «Ты не должна сдаваться. Ты должна спасти Леона. Ведь он пострадал, а ты – нет. Вот тебе и рубить этот узел!»

Утро было тихим и прекрасным, кофе был вкусным, Одри отлично себя чувствовала и решила еще раз попытаться.

Тихонько пройдя по темной спальне, Одри осторожно выдвинула нижний ящик шкафа и достала из него короткую желтенькую ночную рубашку, которую когда-то заказала себе из каталога, но никогда еще не надевала.

Потом Одри прикрыла дверь в спальню и прошла в ванную. Там она с удовольствием приняла горячий душ. После душа она натерла тело ароматическим лосьоном из трав, а потом накрасилась, хотя обычно никогда не пользовалась дома макияжем. Взяв флакончик с «Опиумом», единственными из ее духов, которые похвалил Леон, она чуть-чуть надушила все нужные интимные места своего тела.

Поначалу чувствуя себя немного неловко в короткой ночной рубашке, Одри пошла на кухню и приготовила поесть. Она поджарила тосты с беконом. Леон очень любил по утрам тосты с беконом, гораздо больше яиц. Не забыла Одри заварить и целый кофейник любимого кофе Леона.

Она нашла беленький фарфоровый молочник в форме коровы, налила в него сливок и поставила его вместе с кофейником и тарелкой с тостами на поднос, который не без труда нашла в недрах кухонного шкафа и предварительно тщательно вымыла.

Хотя в течение последнего года Леон неизменно засыпал и просыпался в отвратительном настроении, на этот раз, увидев Одри с подносом, он широко улыбнулся.

– Доброе утро, крошка, – хрипло проговорил он. – Что это ты вдруг?

– Не желаешь ли подкрепиться?

– Тосты с беконом! Разве у меня сегодня день рождения?

– Да нет. Просто захотелось тебя побаловать! – Одри залезла на постель и поцеловала мужа.

Леон отпил кофе и с довольным видом хмыкнул.

– Красота! Но сначала – в туалет!

Поднос с угрожающим видом звенел и трясся, пока Леон из-под него выбирался.

Одри услышала, как Леон шумно писает в унитаз. Потом в бачке зашумела вода. Потом вода побежала из крана. Леон чистит зубы! А ведь в последнее время он почти что махнул рукой даже на это! Хороший знак! Одри обрадовалась. Хотя в последнее время Леон и раздался вширь почти как Латона, она по-прежнему находила своего мужа привлекательным.

Пока Леон залезал обратно в кровать, Одри держала поднос на весу. К ее удивлению, Леон снова ее поцеловал. Одри подвинулась к мужу и уже положила ему руку на плечо, когда он отстранился и снова взялся за чашку с кофе, но тут же поставил ее на место и, прежде чем пить, добавил в кофе сливок. Потом он взялся за вилку и нож и стал поглощать тосты.

– Ммм! Тепленькие! – пробормотал он с полным ртом.

Одри вспомнила чьи-то слова о том, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Неужели горячие тосты смогут растопить льды, в которых гибнет их брак?

Поглотив почти весь бекон и половину тостов, Леон повернулся к Одри.

– А ты что не ешь?

– Я поела на кухне.

Леон кивнул и стал доедать бекон.

– А я-то думал, что ты сегодня работаешь.

– Я решила устроить себе выходной.

– Что это вдруг?

– Захотелось побыть с тобой.

Хмыкнув, Леон впился зубами в тост.

– Давай сходим куда-нибудь погуляем, – предложила Одри.

– А разве у нас есть деньги? – немного помолчав, спросил Леон.

– Мы не разоримся, если один раз выберемся из дома, – сказала Одри. – Давай съездим на машине за город?

Леон немного подумал, а потом пробормотал с набитым ртом:

– Что ты задумала? Нашла мне работу вороньим пугалом на каком-нибудь поле?

Одри не показала, как неприятно ей это слышать.

– Давай не будем сейчас об этом, – пробормотала она.

– Ладно…

В этот момент у Одри зазвонил мобильный телефон. Сейчас Одри могли звонить только с работы, и она мысленно прокляла того, кто напомнил этим звонком ее мужу о том, что у него работы нет.

– Я только быстро поговорю и все, – сказала Одри и потянулась за телефоном, заметив при этом, с какой ненавистью на него косится Леон.

Звонил Багби, хотя раньше он никогда не тревожил ее по субботам. Нельзя сказать, чтобы Багби говорил каким-то особенно дружелюбным тоном, но и обычной грубости он не обнаружил.

– Я о звонках Ринальди.

– Одну секунду! – Одри выбежала из спальни, чтобы не говорить о работе в присутствии Леона. – Ну и что об этих звонках?

– В списке очень часто появляется один номер без имени абонента. Я посмотрел этот номер в «Брессере».

«Брессером» был один из телефонных справочников, в которых информация располагается по телефонным номерам, а не по фамилиям абонентов. Одри удивилась тому, что Багби взял на себя труд открыть телефонную книгу вместо того, чтобы прохаживаться, засунув руки в карманы. Может, Багби не так безнадежен, как кажется?

Тем временем Багби молчал, или ожидая реакции Одри, или готовясь совершить сенсационное разоблачение.

– Здорово! – проговорила Одри. – Молодец!

– А теперь догадайся, кто звонил Ринальди в два часа семь минут пополуночи в ту ночь, когда пристрелили Стадлера!

– Кто? Сам Стадлер?

– Нет, – ответил Багби. – Николас Коновер.

– В два часа ночи! В ту самую ночь, когда Стадлера застрелили?!

– Вот именно!

– А ведь Коновер сказал мне, что всю ночь проспал без задних ног.

– Выходит соврал.

– Выходит! – пробормотала Одри; у нее загорелись глаза. – Так, значит, это он!..

– Да, – усмехнулся в трубку Багби. – Я его прищучил!

– Да! – воскликнула Одри. – Здорово! Молодец!

Распрощавшись с Багби, Одри поспешила в спальню, но Леона в кровати уже не было. Он сидел на стуле и зашнуровывал кроссовки.

– Ты куда? – успела спросить его Одри.

Но Леон уже поднялся на ноги и вышел из спальни. По пути к двери он играючи смахнул поднос с кровати на пол. Тосты улетели под шкаф. Молочник разбился, и сливки растеклись по паркету, смешавшись с остатками кофе. Одри вскрикнула от неожиданности, потом вскочила и побежала за Леоном.

– Леон, постой! – закричала она. – Извини! Я не хотела!..

Не хотела чего? Ведь звонок же был по работе! Важный звонок!

– Быстро поговоришь и все? – прорычал Леон из прихожей. – Конечно, у тебя же дела! Работа! И при чем тут я? Ты хоть когда-нибудь думаешь о нас? Обо мне?..

У Одри опустились руки и чуть не подогнулись колени.

– Неправда, Леон! – пробормотала она. – Я разговаривала по телефону всего лишь минуту…

Но Леон уже хлопнул входной дверью.

Одри сидела дома одна. У нее было ужасное настроение, и она немного волновалась. Она понятия не имела, куда уехал на своей машине Леон.

Через некоторое время Одри позвонила Багби на мобильный телефон. Судя по всему, Багби не очень обрадовался, услышав ее голос, но он, кажется, вообще никогда не испытывал восторга от общения с ней.

– Вы сказали, что Коновер позвонил Ринальди в два часа семь минут в ту ночь. Он звонил Ринальди только один раз?

– Да, – ответил Багби.

Одри слышала в трубке монотонный рокот. Наверное, Багби куда-то ехал.

– Значит, Ринальди не звонил Коноверу первым. Не будил его. Иными словами, Коновер позвонил Ринальди по собственной инициативе?

– Мы знаем только то, что Ринальди не звонил той ночью ни с мобильного, ни с домашнего телефона. Может, он звонил Коноверу из автомата, но чтобы это знать, нам нужен список входящих звонков Коновера.

– Да… По-моему, нам нужно еще раз поговорить с этой парочкой.

– Да. Думаю, надо… Эй, я тебя не слышу! Подожди!.. – Прошло секунд тридцать, прежде чем снова раздался голос Багби. – Нам нужно на них надавить. По-моему, они начинают путаться в показаниях.

– Надо бы поговорить с ними завтра.

– Завтра воскресенье. Ты что, не пойдешь в церковь, или куда ты там ходишь?

– Завтра днем.

– Завтра днем я играю в гольф.

– Тогда я сама поговорю с Николасом Коновером завтра днем.

– В воскресенье?

– Да, в воскресенье. Ну и что? По воскресеньям-то он не работает!

– Воскресенья люди проводят с семьей, и мешать им не принято.

– У Стадлера тоже была семья. Знаете, что, Рой, я думаю, нам нужно поговорить с Коновером и Ринальди одновременно. И не предупреждать их заранее о нашем появлении. Я не хочу, чтобы они договорились о том, какие будут давать показания.

– Согласен. Но я же сказал, что завтра играю в гольф.

– Завтра я свободна почти целый день, – сказала Одри. – Служба в церкви заканчивается в одиннадцать. Называйте любое время после одиннадцати.

– Ну ладно… Только я лучше поговорю с Коновером сам. Я быстро его расколю. А ты поговори с Ринальди.

– Мне кажется, Ринальди чувствует себя лучше в мужской компании.

– А мне плевать на то, как он себя чувствует.

– Я забочусь не о его удобстве, – стала терпеливо объяснять Одри. – Просто у меня такое впечатление, что мужчине будет проще вывести его на чистую воду.

– Ты не понимаешь! – заорал в трубку Багби. – Расколоть Коновера непросто. Его надо прижать к стенке. Я сумею это сделать, а ты – нет, потому что ты размазня!

– Не такая уж я и размазня, как вы думаете, Рой, – негромко проговорила Одри.

 

19

Когда Ник появился в кафе, Кэсси уже сидела за столиком. Они встретились в лучшем кафе города под названием «Таун Граундс». Фенвик, как и всю Америку, захлестнула внезапная любовь к хорошему кофе. В результате «Таун Граундс», где раньше, не моргнув глазом, подавали растворимый кофе из банки, превратился в стильное заведение. Теперь здесь на кухне сами жарили зерна, а кофе продавали всем желающим на вынос или подавали за столик в стеклянных французских кофейничках.

Кэсси пила фруктовый чай. На скомканном пакетике рядом с ее чашкой Ник заметил изображение яблока, клюквы и каких-то других ягод. Кэсси выглядела подавленной и усталой. Под глазами у нее снова лежали глубокие тени.

– Я, кажется, опоздал? – спросил Ник.

– Нет-нет, – замотала головой девушка.

– А почему у тебя тогда такой вид?

– Я просто устала, – сказала Кэсси.

Они помолчали.

– Тебе понравилось у нас за ужином?

– У тебя чудесные дети.

– Ты им тоже очень понравилась. По-моему, Джулия соскучилась по женскому обществу.

– Ну да, ей, бедняжке, нелегко с двумя мужиками.

– Видишь ли, Джулия сейчас как раз в том возрасте, когда… Короче, я не знаю, кто ей будет рассказывать о прокладках, тампаксах и всем таком прочем. Не говоря уже о том, что я сам ничего в этом не понимаю.

– Может, няня? Как ее зовут? Марта?

– Это не то, что мама. У Джулии еще есть тетя Эбби, сестра Лауры, но после ее гибели Эбби у нас вообще не показывается. А Лукас занимается в основном тем, что меня ненавидит. Веселая у нас семейка! Нечего сказать! – После этого Ник рассказал Кэсси о том, как в очередной раз пытался поговорить с сыном, но тот хлопнул дверью.

– Ты говоришь о нем так, словно твой сын – паршивая овца.

– Иногда мне именно так и кажется.

– Значит, он очень изменился после смерти Лауры?

Ник кивнул.

– А как она погибла?

– Мне не хотелось бы об этом говорить, – покачал головой Ник. – Извини.

– Действительно. Не буду совать нос в чужие дела.

– Не обижайся, – сказал Ник. – Просто в воскресенье утром мне совсем не хочется об этом вспоминать… А впрочем… – он набрал побольше воздуха в грудь. – Мы ехали на машине на соревнования по плаванию и выскочили на лед. Машину занесло…

Ник замолчал и стал нервно барабанить пальцами по столу.

– Ты был за рулем? – негромко спросила Кэсси.

– Нет. Она.

– Значит, тебе не в чем себя упрекать.

– Как это – не в чем? Я только и делаю, что себя упрекаю.

– Но это же нелогично!

– Какая тут может быть логика!

– А что это были за соревнования по плаванию?

– Люк тогда занимался плаванием… Слушай, давай поговорим о чем-нибудь другом!

– Я думаю, Люк считает виноватым не только тебя, но и себя.

– Возможно. Это просто какой-то кошмар!

– В глубине души он очень хороший мальчик. Он просто позирует, как все подростки.

– Как же мне проникнуть в глубину его души? – Ник вздохнул. – Слушай, может, ты сама внушишь ему, что курить вредно?

– Можно попробовать, – усмехнулась Кэсси, достала из кармана джинсовой куртки пачку «Мальборо» и вытащила сигарету. – Но не уверена, что у меня получится. Представь, на что походил бы Сид Вишэс, читающий лекцию о вреде героина!

Кэсси прикурила от оранжевой пластмассовой зажигалки.

– Я думал, что йоги не курят, – сказал Ник.

Кэсси покосилась на него и стряхнула пепел в блюдечко.

– Разве йога не учит, как владеть дыханием и все такое?

– Брось ты, – пробормотала Кэсси.

Ник смутился.

– Можно кое-что у тебя спросить? – внезапно проговорила Кэсси.

– Ну?

– Джулия рассказала мне о вашей собаке…

У Ника похолодело внутри, и он стиснул под столом кулаки, но ничего не сказал.

– Это было ужасно, – продолжала Кэсси. – Скажи мне, что ты почувствовал, когда это произошло?

– Что я почувствовал? – Ник не знал, что ответить.

А что он мог почувствовать?

– Думаю, я, прежде всего, испугался, – сказал он. – Я испугался за детей, потому что подумал, что следующая жертва – они.

– А ты не разозлился? Если бы кто-нибудь сделал такое с членом моей семьи, я бы его убила. – Кэсси склонила голову набок и пристально смотрела на Ника.

Почему она его об этом спрашивает? У Ника опять похолодело внутри.

– Нет, не могу сказать, что я как-то особенно разозлился. Я гораздо больше испугался за детей, и мне захотелось их защитить.

– Ну да, – кивнула Кэсси. – Любой отец почувствовал бы то же самое на твоем месте. Это совершенно естественно.

– Поэтому я поставил в доме новую сигнализацию и предупредил детей, чтобы они были еще осторожнее. А что еще я мог сделать?

В этот момент у Ника зазвонил мобильник.

Извинившись перед Кэсси, Ник достал телефон и сказал в трубку:

– Ник Коновер слушает.

– Мистер Коновер? Это детектив Одри Раймс.

– Э… Добрый день, – через несколько секунд выдавил из себя Ник, пытаясь понять, слышит ли Кэсси, что говорит негритянка из полиции, но Кэсси с безучастным видом курила, рассеянно поглядывая на висевшую прямо у нее перед носом табличку «У нас не курят».

– Извините меня за то, что я беспокою вас в воскресенье, но мне обязательно нужно с вами поговорить. Это очень срочно. У вас найдется минута времени?

– Ну да, конечно… А в чем дело?

– Мне надо выяснить кое-какие мелкие подробности. Наверняка вы мне все проясните.

– Хорошо, – сказал Ник. – Во сколько мы встретимся?

– Через полчаса. Вам это удобно?

– Ну да, – немного подумав, ответил Ник.

Закончив разговор, Ник извинился перед Кэсси.

– Семья… – пробормотала девушка.

– Ну да, – кивнул Ник. – В следующий раз не буду отвечать.

– Ни в коем случае! – воскликнула Кэсси и взяла его за руку. – Семья прежде всего!

Ник высадил Кэсси у ее дома и тут же набрал номер мобильного телефона Эдди Ринальди.

 

20

Подъезжая к вычурным железным воротам с табличкой «Коттеджный поселок Фенвик», Одри подозревала, что окажется в другом мире. После церкви Одри переоделась в повседневную одежду, и сейчас ей казалось, что она одета, как оборванец. Ей даже стало стыдно своей маленькой «хонды». Охранник в будке смерил Одри неодобрительным взглядом, записал ее имя и стал звонить Коноверу. Впрочем, Одри подозревала, что неодобрение охранника вызвало пятно ржавчины на правом переднем крыле ее автомобиля, а отнюдь не цвет ее кожи.

Одри заметила несколько камер слежения. Камера, установленная на будке привратника, уже сняла ее вместе с машиной. Другая камера сняла задний номерной знак ее машины. Рядом с окошком в будке было что-то вроде бесконтактного датчика. Скорее всего, обитателям коттеджного поселка Фенвик достаточно было поднести к нему магнитную карточку, и ворота открывались сами собой. Все эти меры предосторожности произвели на Одри должное впечатление, но она задумалась о том, зачем они нужны. Все преступления в Фенвике совершались в его неблагополучном районе, и жителям остальных районов не было никакого смысла возводить вокруг себя глухую стену. Потом Одри вспомнила, что Коновер рассказывал ей о том, как его жена боялось угроз их семье со стороны уволенных по сокращению сотрудников «Стрэттона».

Подъехав к дому Коновера, Одри даже присвистнула. Иначе как особняком это сооружение назвать язык не поворачивался. Дом был огромным, выстроенным из кирпича и камня, и очень красивым. Раньше Одри видела такие дома только в кино. Дом стоял в центре необъятной лужайки, засаженной то деревьями, то цветочными клумбами. Шагая к дому по выложенной камнем дорожке, Одри огляделась по сторонам и заметила, что трава на лужайке редкая и невысокая. Подойдя еще ближе, она убедилась в том, что лужайка совсем недавно засеяна.

Недолго думая Одри сделала вид, что споткнулась, и упала на колени. При этом она успела засунуть к себе в сумочку пригоршню травы с лужайки.

В этот момент открылась входная дверь, и на пороге появился сам Николас Коновер.

– Вы не ушиблись? – спросил он, спускаясь по ступенькам крыльца.

– Нет. Просто я неуклюжая. Муж всегда говорит, что мне нужно заняться спортом.

– Вы не первая падаете на этих камнях. С ними надо что-то делать.

На Одри были выцветшие джинсы, темно-синяя рубашка с коротким рукавом и белые кроссовки. Раньше она не замечала, насколько высок, подтянут и силен на вид Николас Коновер. Настоящий атлет или бывший спортсмен. При этом Одри вспомнила, что в школе Коновер, кажется, был капитаном хоккейной команды.

– Извините, что побеспокоила вас в воскресенье, – сказала она.

– Ничего страшного, – ответил Ник. – Возможно, сейчас самое подходящее время. На неделе я бываю очень занят. Кроме того, я рад помочь вам в вашем важном деле.

– Ну вот и хорошо… Кстати, у вас очень красивый дом.

– Спасибо. Заходите. Хотите кофе?

– Нет, спасибо.

– Может, лимонада? Моя дочь готовит прекрасный лимонад.

– Да?

– Да. Разводит в воде порошок из пакетиков.

– Весьма заманчиво, но мне пока не хочется. – Не успели они подняться на крыльцо, как Одри оглянулась и добавила: – Какая красивая лужайка!

– Хороший комплимент любому хозяину.

– Мужчины любят траву. Наверное, она напоминает им о спорте. А ваша лужайка – почти площадка для гольфа.

– Вот в гольф-то я и не играю. Между прочим, для директора крупной фирмы это страшный недостаток.

– Действительно?.. Кстати, разрешите спросить у вас одну вещь! Дело в том, что мой муж все время переживает за состояние нашей собственной лужайки. Не могли бы вы меня в этой связи просветить? Вы что, навезли сюда специальную землю?

– Да нет. Засеял то, что было.

– Просто кинули семена в землю или набрызгали специальной смеси? Не помню, как она называется…

– Так и называется – смесь для гидропосева. Ее-то я и набрызгал.

– Хорошо. Скажу мужу. А то он почему-то не одобряет эту смесь. Считает, что в ней слишком много сорняков…

Входная дверь в дом Николаса Коновера выглядела музейным экспонатом – резное дерево цвета темного меда. Стоило Коноверу открыть ее, как прозвучал негромкий звук – сработала сигнализация. Ник провел Одри через огромный холл, потолок которого подпирали колонны… Вот, значит, как живут богачи! Одри старалась не вертеть головой по сторонам, но ей было трудно от этого удержаться.

Откуда-то раздались звуки фортепиано, и Одри вспомнила о Камилле.

– У вас кто-то играет на пианино? – спросила она.

– Моя дочь. Вам крупно повезло, обычно она занимается только из-под палки, и ее игры не услышать.

Одри прошла мимо комнаты, где за роялем сидела высокая худая девочка с темными волосами. Она была примерно того же возраста, что и Камилла. Девочка играла первую прелюдию из «Хорошо темперированного клавира» Иоганна Себастьяна Баха. Это была любимая прелюдия Одри. Конечно, девочка играла ее неуверенно и невыразительно, явно не понимая пока всей красоты этой музыки. Играла она на небольшом рояле «Стейнвей». Увидев его, Одри вспомнила, как долго пришлось Латоне и Полу копить на полуразвалившееся вечно расстроенное пианино для Камиллы…

Одри захотелось остановиться и послушать музыку, но Коновер шел дальше, и она поспешила за ним. Оказавшись в элегантно обставленной комнате с персидскими коврами и большими, удобными на вид креслами, Одри сказала:

– Дети всегда не любят заниматься музыкой.

– Это точно, – сказал Коновер, направляясь к одному из кресел. – Их заставишь только под… – С этими словами он запнулся и поспешно продолжил: – Детям вообще не нравится ничего из того, что их просят делать родители… А у вас есть дети?

Одри не стала садиться напротив Ника, как на допросе. Вместо этого она выбрала кресло по соседству с ним.

– К сожалению, у нас с мужем нет детей, – сказала Одри и задумалась о том, на каком слове запнулся Коновер.

Что же он хотел сказать? «Только под дулом пистолета»?

Одри удивилась не этому обороту речи, а тому, как Николас Коновер постарался его избежать.

Рассмотрев семейные фотографии в серебряных рамках на столе перед креслами, Одри почувствовала укол ревности. На фотографиях она увидела Коновера с покойной женой, их сыном, дочкой и большой собакой.

Красивая, счастливая семья! Какой дом! Какие дети!

Одри снова почувствовала зависть, и ей стало стыдно.

«Зависть и гнев укорачивают жизнь», – писал Екклезиаст. Еще где-то, кажется, в Притчах царя Соломона, написано, что зависть, как гниение костей тела… Но кто может устоять перед завистью? Кто? «Се нечестивцы, процветающие в этом мире…» Это точно из Псалтири. «Но Ты поместил их в недобрых местах, откуда они скатятся к своей погибели».

Весь дом Одри поместился бы в паре комнат Николаса Коновера.

У нее никогда не будет таких красивых детей и вообще никаких не будет!

Именно этот человек уже почти погубил Леона, уволив его!..

Одри достала записную книжку и сказала:

– Я бы хотела уточнить пару мест нашего прошлого разговора.

Ник Коновер откинул руки за голову и потянулся в кресле.

– Слушаю вас, – сказал он.

– Вспомним вечер в пятницу десять дней назад.

Коновер уставился на Одри с недоумевающим выражением на лице.

– Той ночью убили Эндрю Стадлера, – напомнила ему Одри.

– А, понятно, – кивнул Коновер.

Одри уставилась в блокнот с таким видом, словно там записан их прошлый разговор с Коновером.

– Мы говорили о том, что вы делали той ночью, – напомнила она Коноверу. – Вы сказали, что были дома и в одиннадцать или одиннадцать тридцать уже спали. И проспали всю ночь.

– Ну да.

– Вы той ночью не вставали?

– Может, и вставал. В туалет, – наморщив лоб, сказал Коновер.

– Вы куда-нибудь звонили?

– Когда?

– Ночью. Когда просыпались.

– Не помню, – сказал Коновер, улыбнулся и выпрямился в кресле. – Если окажется, что я звоню кому-то по ночам, как лунатик, у меня гораздо больше проблем, чем я думал.

Одри улыбнулась ему в ответ и сказала:

– Мистер Коновер, в два часа семь минут в ту ночь вы позвонили начальнику своей службы безопасности Эдварду Ринальди. Вы помните это?

Коновер ответил не сразу. Некоторое время он изучал узоры на одном из персидских ковров.

– Вы говорите, ночью с пятницы на субботу? После полуночи? – наконец спросил он.

– Совершенно верно.

– Тогда все дни и ночи перепутались у меня в голове.

– В каком смысле?

– Я помню, что в те дни однажды ночью у меня в спальне сработала сигнализация. Дело в том, что сигнал раздается только у меня в спальне. Я не хочу будить весь дом…

– Говорите, сработала сигнализация? – пробормотала Одри и подумала, что это наверняка можно проверить.

– Ну да. По какой-то причине она сработала. Так иногда бывает. Я пошел вниз посмотреть, но ничего подозрительного не обнаружил. И все-таки я очень волновался. Вспомните о том, что накануне сделали с нашей собакой!

Одри поджала губы и что-то записывала, не поднимая глаз от блокнота.

– Так вот, Эдди, то есть Эдвард Ринальди, наш начальник службы безопасности, накануне присылал своих людей, которые и установили у нас эту новую сигнализацию. Кстати, она довольно сложная, и тогда ночью я не сразу понял, что это – ложная тревога или все-таки что-то случилось…

– Но вы не позвонили в фирму, поставившую сигнализацию?

– Нет. Первое, что пришло мне в голову, было позвонить Эдди и попросить его приехать посмотреть, что произошло.

Одри подняла глаза на Коновера.

– Вы не могли разобраться в этом сами?

– Наверное, мог. Но я хотел убедиться в том, что новая сигнализация работает, как надо. А если бы она опять сработала и я вызвал бы полицию, а оказалось бы, что это моя сигнализация во всем виновата! Я хотел, чтобы Эдди ее проверил.

– В два часа ночи?

– Конечно, Эдди был не очень доволен, – усмехнулся Коновер. – Но в свете предшествовавших событий, он согласился, что ему лучше лично самому все проверить, чтобы потом не раскаяться.

– И тем не менее в предыдущей беседе вы сказали мне, что спали тогда всю ночь.

– У меня просто в голове перепутались дни. Прошу прощения! – Коновер говорил спокойно, не раздраженно и дружелюбно. – Должен признаться, что я принимаю снотворное. Без него я плохо сплю, а приняв его, не всегда хорошо соображаю.

– Вы страдаете провалами в памяти?

– Да нет. Просто, когда я принял таблетку, а потом внезапно просыпаюсь, утром я могу об этом и не вспомнить.

– Понятно.

Коновер изменил свои показания, но его объяснения звучали вполне правдоподобно.

Ловко выкрутился! Или он действительно перепутал дни? С людьми это иногда бывает. Если не произошло ничего особенного, если Коновер не застрелил той ночью Эндрю Стадлера или не видел его до или после убийства, вряд ли эта ночь запечатлелась во всех подробностях в его одурманенной снотворным памяти, и вряд ли он четко помнил, что делал, а что нет.

– И мистер Ринальди к вам приехал?

– Да, примерно через полчаса, – кивнул Коновер. – Он обошел все кругом. Проверил сигнализацию и сказал, что, может, к дому подходил олень или пробегало какое-нибудь другое крупное животное.

– Не человек?

– Никаких признаков появления человека мы не обнаружили. То есть нельзя исключать, что к моему дому незамеченным подходил какой-то человек, но к тому времени как я встал, и как приехал Эдди, его уже и след простыл.

– Вы сказали, что приняли той ночью снотворное?

– Да.

– Значит, когда сработала сигнализация, вы находились под его действием?

– Ну да.

– Так, может, вы в таком состоянии просто не заметили человека?

– Вполне возможно.

– А кто-нибудь еще в доме вставал?

– Нет. Дети спали. Марта – она у нас за няню и домработницу – тоже не вставала. Я вам уже говорил, что сигнализация включается только у меня в спальне и не очень громко. А в доме толстые стены.

– Мистер Коновер, вы сказали, что сигнализация была новой. Сколько времени она у вас?

– Меньше двух недель.

– Вы поставили ее после случая с собакой?

– Да. Если бы я мог, я вырыл бы ров и построил подвесной мост. Я готов пойти на все ради безопасности моих детей.

– Понимаю. – Одри заметила камеры вокруг дома. – Если бы у вас была такая сигнализация раньше, возможно, посторонним и не удалось бы проникать к вам в дом.

– Возможно, – согласился Коновер.

– И при этом ваш поселок хорошо охраняют. Охранник проверяет всех входящих. По всему забору установлены камеры…

– На нашу территорию трудно проникнуть на автомобиле. А на своих двоих – довольно легко! Отойдите подальше от будки с охранником и лезьте через забор, и никто вам не помешает. Камера вас зафиксирует, но сигнализация не сработает. Это не предусмотрено.

– Очень странно! Почему так?

– Не знаю, но именно поэтому Эдди и решил защитить получше мой дом.

В этот момент Одри задумалась о камерах и о сигнализации. Если Эндрю Стадлер мог спокойно перелезть через забор и подойти по лужайке к дому Коновера, его изображение наверняка записали камеры, установленные вокруг дома!.. Ну и где же записи с этих камер?

Одри не рассчитывала найти старомодную систему с магнитной лентой. Она понимала, что современные охранные системы давно уже не работают с кассетами, но не сомневалась в том, что где-то на диске какого-нибудь компьютера такая запись должна существовать. Конечно, сейчас Одри не знала, где ее искать. Цифровые технологии были для нее в большой степени темным лесом, но про себя она решила обязательно найти эту запись.

– Знаете, – внезапно сказала она. – А вот теперь я не откажусь от чашечки кофе.

 

21

Одри вернулась домой лишь после семи и с легкой дрожью в пальцах отперла ключом входную дверь. Ведь она обещала Леону вернуться домой к ужину, хоть и не сказала, во сколько именно она вернется, чтобы не бесить его опозданиями. Но Леона все равно не было дома…

Вот уже несколько дней подряд Леон возвращался домой поздно. После десяти вечера. Где он пропадает? Что делает? Пьет? Впрочем, в последнее время Леон стал напиваться меньше, чем обычно. От него совсем не пахло спиртным.

Одри нашла еще одно объяснение отлучкам Леона, но об этом ей не хотелось даже и думать, хотя это и объясняло равнодушие Леона к половой жизни с женой.

Леон спит с другой женщиной! А в последнее время так обнаглел, что даже пропадает у нее по вечерам!

Пока Одри была на работе, а Леон сидел дома, у него была возможность переспать со всей женской половиной Фенвика, и его жена никогда бы об этом не узнала. Одри приходилось мириться с этой мыслью, но она не могла смириться с тем, что он без зазрения совести пропадает невесть где по вечерам.

Примерно в пять минут одиннадцатого раздался звук ключа в замке. В дом вошел Леон. Даже не поздоровавшись, он проследовал на кухню и налил себе стакан воды.

– Леон! – позвала Одри.

Леон ничего не ответил.

Не нужно работать в полиции, чтобы понять мотивы такого поведения, и Одри показалось, что ее ударили.

Ник сидел у себя в кабинете и перебирал бумаги на столе. Он уже несколько раз звонил Эдди домой и на мобильный телефон, но не получал ответа. На четвертый раз Эдди ответил.

– Ну что еще? – раздраженно спросил он.

– Она только что была у меня, – ответил Ник.

– Ну и что? Она просто пытается взять тебя измором. Не волнуйся, ничего у них не выйдет. Между прочим, ко мне тоже сегодня приезжал ее напарник по имени Багби и задал мне уйму тупых вопросов. Я тебе прямо скажу, никаких улик у них нет.

– Она спрашивала меня о моем звонке тебе той ночью.

– Ну и что ты ей сказал?

– Видишь ли, сначала я говорил ей, что проспал всю ту ночь напролет.

– Черт!

– Но это я ей говорил раньше. А когда она сказала, что знает о том, что той ночью я звонил тебе на мобильник, я сказал ей, что перепутал дни. Я объяснил, что той ночью сработала сигнализация, и я позвал тебя ее посмотреть…

Эдди молчал, и у Ника зашевелились волосы.

– Боже мой, Эдди, я сказал что-то не то?! Ты сказал своему полицейскому что-то другое?!

– Да нет. Ты все правильно сказал. Я сказал ему практически то же самое, когда раскусил, к чему он клонит.

– Нам нужно договориться буквально обо всем, чтобы говорить им одни и те же вещи!

– Хорошо.

– Да, вот еще. Она говорила, какая у меня шикарная сигнализация!

– У нее прекрасный вкус, – сухо отрезал Эдди. – И не только у нее, – добавил он шепотом. – У голой бабы у меня в постели – тоже. Она сказала, что у меня шикарный половой член. Поэтому мне с тобой сейчас некогда разговаривать.

– Камеры, Эдди! Ей понравились камеры!

– Ну и что?

– Ты уверен, что ей ничего не восстановить на кассете, которую ты стер?

– Я же говорил тебе, что там нет никакой кассеты! – рявкнул Эдди. – Это цифровая система! Повторяю: не волнуйся! Никто ничего не найдет! И мне некогда с тобой болтать! Я только что десять минут разогревал духовку и теперь хочу всунуть в нее свой батон, пока она не остыла. Ты понимаешь, о чем я?

– Ты все стер с жесткого диска? Его не могут восстановить?

– Хватит распускать сопли! – простонал Эдди.

Ник почувствовал прилив злости, но сумел удержать себя в руках.

– Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь, – ледяным тоном сказал он.

– Ты опять мне не веришь?! Ты что, считаешь, что я не умею работать? Кстати! Помнишь, что ты просил меня по поводу Скотта Макнелли?

– Ну да.

– Помнишь, он куда-то уезжал на неделю в прошлом месяце?

– Помню. Он ездил на ранчо в Аризону с бывшими однокурсниками. Говорил, что ему там не очень понравилось.

– В какую, к черту, Аризону! Он, конечно, все делал исподтишка, но ведь он скряга и поэтому прокололся. «Стрэттон» компенсирует часть стоимости авиабилетов своим сотрудникам. Так? Так вот, Макнелли обратился за компенсацией в нашу бухгалтерию. Я видел все квитанции. И как ты думаешь, куда он летал? В Гонконг!

– Не может быть!

– Сначала в Гонконг, а потом в Шэньчжэнь. Это такой огромный китайский промышленный город в двадцати километрах от Гонконга. Там заводов немерено…

– Я знаю о Шэньчжэне!

– Ну и что из всего этого вытекает?

– Из этого вытекает то, что Макнелли мне врет! – ответил Ник.

Еще это означало то, что слухи о продаже «Стрэттона» были совсем небеспочвенными.

– По-моему, куда ни сунься, ты по уши в дерьме! – заявил Эдди Ринальди и выключил телефон.

 

22

К своему удивлению, Одри застала Багби спозаранку на рабочем месте. Ее напарник был погружен в телефонный разговор о семенах для гидропосева.

«Ишь ты! – подумала Одри. – Он, кажется, всерьез взялся за дело!»

На Багби были его обычный светло-зеленый пиджак в неяркую клеточку, голубая рубашка и красный галстук. В этом наряде он походил на торговца подержанными автомобилями. И тем не менее, когда он не бесился и не ерничал, он уже не казался Одри таким уродом, как раньше. Она остановилась рядом с его письменным столом и стала терпеливо ждать, когда он закончит разговор. Через некоторое время Багби обнаружил ее присутствие и кивнул ей головой. Когда он наконец положил трубку, Одри молча показала ему маленькую баночку из-под крема. На дне баночки лежала щепотка грязи.

– Что это? – настороженно спросил Багби.

– Земля с лужайки Коновера. Я умудрилась ее прихватить с собой, – объяснила Одри, немного помолчала и добавила: – Совсем недавно лужайка Коновера подверглась гидропосеву.

– Ты стащила у Коновера землю?! – воскликнул озаренный прозрением Багби. – За это можно получить по шапке!

– Я знаю. Но мы никому не скажем, а просто посмотрим, что это такое. На вид это то, что найдено у Стадлера под ногтями.

– Но прошло уже две недели! Эта дрянь, наверное, уже сгнила. Катышки мульчи очень быстро гниют и разваливаются.

– Между прочим, за эти две недели не выпало ни капли дождя… А пока Коновер варил мне кофе, я разглядела его сигнализацию. Смотрите! – Одри протянула Багби листок бумаги. – У него целых шестнадцать камер. А это название компании, которая делает и обслуживает такие сигнализации. А вот модели и марки оборудования Коновера, включая цифровое записывающее устройство…

– Хочешь, чтобы я показал это техникам?

Одри с удивлением отметила про себя, что впервые в разговоре с ней Багби не ругается и не возмущается.

– По-моему, нам нужно отправиться к Коноверу и изучить это записывающее устройство, а заодно – поискать отпечатки пальцев и следы крови в доме и вокруг него.

– Думаешь, все произошло у Коновера в доме или рядом с домом и камеры все записали?

– Это не исключено.

– Не такие уж они дураки, чтобы не стереть запись!

– Всякое бывает. Чего только люди не забывают! Кроме того, сегодня нельзя просто вытащить кассету и выбросить ее. Может, стереть цифровые записи труднее? Надо все-таки знать, как это делается!

– Боюсь, что как раз Эдди Ринальди разбирается в этом.

– Может быть.

– Не может быть, а точно, – сказал Багби. – Неужели ты думаешь, что в этом разбирается Коновер?

– Нет, конечно. Наверняка это все Эдди. Наверное, Коновер увидел Стадлера рядом с домом или услышал, как он ходит. Может, сигнализация сработала, а может, нет… Потом Коновер вызвал Эдди и сказал ему, что какой-то тип лезет к нему в дом, а Эдди пошел к Стадлеру и, по той или иной причине, убил его.

– А потом избавился от трупа?

– Конечно. Он ведь работал в полиции и знает, какие улики ищут на теле. Вот он Стадлера и почистил.

– А грязь под ногтями забыл?

– Было два часа ночи. Темно. Они с Коновером волновались. Вот и забыли о ногтях.

– Потом кто-то отвез труп в Гастингс?

– Я думаю, Эдди.

– Наверное, в будке у ворот этого поселка записано, кто и во сколько въезжал и выезжал, – немного подумав, сказал Багби. – Там мы и узнаем, выезжал ли Коновер после Эдди. Или кроме Эдди никто не ездил.

– И что нам это даст?

– Если Стадлера убили в доме Коновера или рядом с ним, им пришлось везти труп до бака в Гастингсе. Везти они его могли только на машине. Если после двух ночи из поселка выезжали и Коновер, и Эдди, труп мог везти или один, или другой. Если выезжал только Эдди, труп мог везти только он.

– Согласна, – сказала Одри, немного подумала и добавила: – Между прочим, по всему забору вокруг поселка тоже стоят камеры.

– Если так, они попались! – ухмыльнулся Багби.

– Я хотела сказать, что эти камеры наверняка записали, когда Эдди въехал и когда выехал.

– Или они записали передвижения и Эдди, и Коновера.

– Да. Но еще важнее то, что они могли записать, как Стадлер лезет через забор. Если это так, станет понятно, где его убили.

– Ну да, – кивнул Багби. – Но из этого вытекает, что Эдди незаконно хранит пистолет 38-го калибра.

– Почему обязательно незаконно?

– Потому что я ездил к шерифу и узнал, что у Эдварда Ринальди зарегистрированы два пистолета – «Ругер» и «Глок», охотничий карабин, пара гладкоствольных ружей. И при этом у него официально не чистится ни одного ствола 38-го калибра. Значит, он хранит пистолет 38-го калибра незаконно. Если, конечно, стреляли из его пистолета.

– Я тороплю, как могу, лабораторию штата, – сказала Одри. – Они ищут у себя в базе данных, не попадались ли им уже где-то пули, выпущенные из пистолета, которым застрелили Стадлера.

Багби посмотрел на Одри чуть ли не с уважением, но ничего не сказал.

– Чтобы найти этот пистолет дома у Ринальди, нам потребуется ордер на обыск.

– Ордер получить не так уж и сложно.

– Вот и отлично. Если мы найдем у Эдди пистолет 38-го калибра и окажется, что в Стадлера стреляли из него… – Одри стал забавлять разговор с Багби, который охотно подсказывал ей нужные ответы, хотя и держался с ней все еще настороженно.

– Да ничего мы у него не найдем. Он не такой дурак, чтобы держать этот пистолет у себя дома.

– Но поискать-то можно! Кстати, что он сказал насчет телефонного звонка ночью?

– Выкручивался. Не отрицал, что Коновер ему звонил. Объяснил это тем, что у Коновера дома сработала сигнализация и тот позвал его ее осмотреть. Сказал, что ему не хотелось, но он все-таки поехал, потому что Коновер его начальник. В целом Эдди держал себя довольно естественно. А Коновер?

– Коновер как-то петлял.

– Петлял?

– Я напомнила ему о том, что он раньше утверждал, что проспал всю ночь, а потом сказала, что мы знаем о его ночном звонке Ринальди. А Коновер подумал и заявил, что все наверняка было именно так, как я говорю, а он просто перепутал одну ночь с другой.

– Бывает… Ты ему веришь?

– Трудно сказать.

– Он держал себя при этом естественно?

– Вполне. Или он сказал правду, или очень хорошо подготовился к нашему разговору.

– Обычно видно, когда человек врет.

– Да. Но по Коноверу ничего не было видно.

– Может, он умеет врать?

– Или говорит правду. На самом деле, мне кажется, что он говорит только часть правды. Он действительно звонил Эдди, и Эдди к нему приехал. На этом правда заканчивается. А Эдди не говорил, что обнаружил, когда осматривал лужайку вокруг дома Коновера?

– Говорил. Он сказал, что ничего не обнаружил.

– Об этом они хорошо договорились, – сказала Одри.

– Может быть, даже слишком хорошо.

– Не знаю, что вы имеете в виду, но сейчас важно не это! Сейчас нам нужно действовать очень быстро. После того как мы одновременно побывали у обоих, они поймут, что мы их подозреваем, и бросятся уничтожать все улики, которые еще не уничтожены: пистолет, записи видеокамер.

– Поговори с Нойсом, – сказал Багби. – Пусть выпишет нам ордера на обыск. Вдруг они все-таки нам понадобятся? А я еще в пару мест позвоню. Кстати, ты сегодня свободна?

– Если надо, освобожусь.

– Я звонил тут стадлеровской дочке. Задал ей несколько вопросов.

– Ну и что?

– Да ничего. Говорит, что не знает, куда шлялся ее папаша в ту ночь, когда его пристрелили. И еще утверждает, что он никогда не упоминал о Коновере.

– Похоже на правду?

– У меня нет оснований подозревать, что и она врет.

– И у меня тоже, – кивнула Одри.

Через несколько минут Багби подошел к столу Одри с самодовольной ухмылкой.

– Спешу довести до твоего сведения, что Николас Коновер воспользовался услугами компании «Элита». Шестнадцать дней назад сотрудники этой компании разбрызгали смесь для гидропосева на лужайку вокруг дома директора корпорации «Стрэттон». От лица Коновера заказ сделал архитектор по фамилии Клафлин. Человек из «Элиты», с которым я разговаривал, прекрасно его помнит и помнит, что он заказал именно «Пенмульчу». Оказывается, в дом к Коноверу тянули газовую трубу, и часть лужайки пришлось раскопать. Вот архитектор и решил засеять всю лужайку сызнова самой лучшей мульчой. Человек из «Элиты» сказал мне, что, на его взгляд, «Пенмульча» не стоит тех денег, которые за нее дерут, но, конечно же, он не стал спорить с заказчиком, раз у него денег куры не клюют.

 

23

Обычно Скотт Макнелли приезжал на работу примерно в то же время, что и Ник Коновер, – примерно в половине восьмого утра. Они и другие рано приезжающие на работу сотрудники пользовались царившим вокруг спокойствием, чтобы проверить электронную почту и без помех приступить к работе.

Однако этим утром Ник отправился на другой конец здания, где работал Макнелли, и тихонько подошел к его кабинке. Каждый раз при мысли о том, как Макнелли наврал ему о том, что ездил на ранчо в Аризону, а сам тайно летал в Китай, Ник ощущал приступ ярости. Такое поведение Макнелли вместе со слухами о секретных переговорах о переводе производства «Стрэттона» в Китай не на шутку волновали Ника, который пришел к выводу, что наступил подходящий момент попробовать вывести зарвавшегося финансового директора на чистую воду.

– Куда ты поедешь в отпуск? – внезапно спросил Ник у Скотта Макнелли.

– Я? – удивленно спросил Макнелли. – Я бы лично сидел дома, но Иден, кажется, собирается в Акапулько.

– А чего так близко? Почему не в Шэньчжэнь? В какой гостинице ты обычно там останавливаешься?

Макнелли залился краской и опустил голову. Ник про себя отметил, что в последнее время финансовый директор вообще не поднимает на него глаз.

– В любой, если у них в ресторане хороший повар, – пробормотал Макнелли. – Обожаю утку в лимонном соусе.

– Зачем ты это делаешь, Скотт?

Макнелли молчал.

– Мы же оба помним, что Мьюлдару очень хочется перевести производство «Стрэттона» в Азию, – сказал Ник. – Вот этим-то ты для него и занимаешься? Изучаешь у меня за спиной китайские заводы?

Макнелли закатил глаза, вероятно пытаясь изобразить внутренние муки.

– Пойми меня правильно, Ник. На данный момент «Стрэттон» напоминает обкакавшегося котенка. Он хорошенький, но все стараются держаться от него подальше. Я просто обязан изучать такие возможности. Это и в твоих интересах.

– Какие такие возможности?

– Я прекрасно понимаю, что мысль об этом тебя расстраивает. Но если в один прекрасный день ты прочитаешь очередной финансовый отчет и возопишь: «Скотт, что же нам делать?», я смогу указать тебе путь к спасению.

– Короче говоря, ты тайно летал в Китай изучать китайские заводы, а потом наврал мне, что был в другом месте?

Макнелли прикрыл глаза, стиснул зубы и кивнул.

– Извини, – пробормотал он. – Это не я придумал. На этом настоял Мьюлдар. Он знал, что тебе это не понравится и ты постараешься сорвать любые переговоры с Китаем.

– Какие еще переговоры?! Выкладывай!

– Почему ты хочешь сделать меня крайним?

– Это просто вопрос.

– Я понял, но ничего больше не могу тебе сказать. И давай больше не будем об этом.

Ник вытаращил глаза. Скотт Макнелли больше не считал нужным увиливать. В груди у Ника вскипел гнев. Он чувствовал, что сейчас схватит тщедушного Макнелли за шкирку и вышвырнет его из окна.

Ник повернулся и, не говоря ни слова, зашагал прочь.

– Ник! – внезапно окликнул его Макнелли.

Ник Коновер молча обернулся.

– «Нан Хай».

– Что?

– «Нан Хай» – лучший отель в Шеэньчжэне. Прекрасный вид из окна, отличный ресторан. Тебе понравится.

– Мистер Макнелли, это Марджори! – раздался из динамика на столе у Макнелли голос секретарши Ника.

– Вы, конечно, ищете директора, – сказал Макнелли. – Он стоит передо мной.

– Мистер Коновер, вам звонили.

Ник взял со стола у Макнелли наушники, надел их на голову и воткнул штырек в разъем. Теперь финансовый директор не слышал слов секретарши.

– Что случилось? – спросил Ник.

– Полиция!

– Опять сработала сигнализация?!

– Нет, нет! Ничего такого. С детьми все в порядке. Это по другому поводу, но мне кажется, вам лучше с ними немедленно поговорить.

Ник снял наушники, швырнул их на стол и зашагал к себе.

Скотт Макнелли проводил его странным взглядом.

 

24

– Говорит Ник Коновер.

Одри удивилась тому, что Николас Коновер так быстро подошел к телефону. Она уже приготовилась к тому, что ее будет долго водить за нос директорская секретарша.

– Мистер Коновер, с вами говорит детектив Раймс. Извините за то, что вновь вас беспокою.

На другом конце телефонного провода Коновер несколько мгновений колебался, но потом достаточно дружелюбно ответил:

– Ничего страшного. Чем могу вам помочь?

– Нам бы хотелось осмотреть ваш дом.

– Осмотреть мой дом?

– Такой осмотр очень помог бы нам установить перемещения Эндрю Стадлера той ночью. Если к вашему дому подходил именно он, его могла спугнуть ваша новая сигнализация – камеры, прожектора и все такое прочее.

– Возможно, – сказал Коновер уже не так дружелюбно.

– Если мы установим, что именно он подходил к вашему дому, а не какой-нибудь олень, нам будет яснее, чем он занимался в последние часы жизни. Это нам очень поможет.

Одри услышала в трубке, как Коновер перевел дух.

– Ну и как именно вы собираетесь «осматривать» мой дом?

– Мы у вас там все посмотрим. Ничего особенного. Все, как обычно.

– Я не понимаю, что вы имеете в виду.

По едва заметным изменениям интонации Коновера Одри поняла, что он начал нервничать.

– Наши техники будут собирать улики и фотографировать.

Одри не сомневалась в том, что Коновер уже все понял. Что бы она ни говорила, речь явно шла о сборе улик на месте преступления, и теперь ей следовало разговаривать с Коновером особенно осторожно.

– Вы будете искать у меня во дворе?

– Да. И в помещениях тоже.

– В доме?

– Да.

– Но ведь ко мне в дом никто не входил.

Одри была готова к такому повороту в разговоре с Коновером.

– Видите ли, если именно Эндрю Стадлер несколько раз проникал к вам в дом в течение года, мы можем обнаружить у вас в доме говорящие об этом улики. Ведь фенвикская полиция не искала раньше у вас в доме отпечатки пальцев, правда?

– Правда.

– Лично я считаю, что это возмутительно.

– И когда же вы хотите осмотреть мой дом? На этой неделе?

– Ход расследования требует, чтобы мы сделали это сегодня, – ответила Одри.

Коновер опять замолчал. Теперь – надолго.

– Знаете что! – наконец сказал он. – Я вам сейчас перезвоню. По какому номеру мне легче всего вас найти?

Одри задумалась о том, что собирается делать Коновер – обратиться к адвокату? Бежать к начальнику своей службы безопасности? Как бы то ни было, Одри была твердо намерена провести обыск в жилище Коновера – с его разрешения или без него.

В случае отказа Коновера Одри потребовался бы ордер на обыск. Чтобы получить его, ей понадобится час. Одри уже разговаривала с прокурором. Она позвонила ему домой рано утром и выдернула его звонком из постели. Когда прокурор полностью проснулся и вник в объяснения Одри, он сказал, что для обыска достаточно оснований и окружной судья обязательно подпишет ей ордер.

Однако Одри очень хотелось бы обойтись без ордера. К чему пугать Коновера? Это сделать никогда не поздно… Пока Одри предпочитала действовать деликатно – прикидываться, что считает Коновера законопослушным гражданином. Впрочем, она уже почти не сомневалась в том, что Коновер тоже притворяется и только делает вид, что помогает ей докопаться до истины, опасаясь ее реакции на более или менее открытый отказ помогать следствию.

Если Коновер не разрешит Одри осмотреть его дом, она тут же отправит в коттеджный поселок четыре наряда полиции, которые оцепят дом и прилегающие территории, чтобы никто ничего оттуда не вынес. А через час приедет сама Одри с ордером на обыск и бригадой по осмотру места преступления.

Одри пока не хотелось прибегать к силовым мерам, требующим соблюдения юридических формальностей. А без полученного в суде ордера обыск возможен только с письменного согласия Коновера. У Одри был стандартный бланк такого согласия, и Коноверу предстояло его подписать.

Впрочем, и в этом случае все было не совсем просто. Если Коновер распишется под своим согласием на обыск и подлинность его подписи будет подтверждена, он будет считаться давшим осознанное и добровольное согласие на обыск. Однако Одри были известны случаи, когда ловкие адвокаты подозреваемых добивались того, чтобы результаты такого обыска не учитывались в суде, настаивая на том, что подозреваемого вынудили поставить свою подпись, или на том, что он не полностью понимал, что именно подписывает. Одри была полна решимости не допустить ничего подобного. Она решила все сделать так, как ей посоветовал прокурор. Коновер подпишет согласие на обыск, поставит на нем число, а она пригласит двух понятых, и все будет в полном порядке. Если же Коновер не станет ничего подписывать, она отправится за ордером…

Через полчаса Коновер перезвонил Одри. Он вновь говорил уверенно и дружелюбно:

– Пожалуйста, детектив! Осматривайте мой дом. Я не возражаю.

– Спасибо, мистер Коновер. Мне придется попросить вас подписать согласие на проведение обыска. Таков порядок.

– Хорошо. Подпишу.

– Вы будете присутствовать при обыске? Я считаю, что вам лучше там быть. Но ведь у вас так много дел.

– Я приеду.

– Очень хорошо.

– Послушайте, детектив. Я не возражаю против того, чтобы вы искали у меня дома то, что вам нужно, но мне очень не хочется, чтобы об этом узнал весь город, а ведь с вами наверняка приедет целая колонна патрульных машин с сиренами, мигалками и все такое?

– Да нет, все не так страшно, – усмехнулась Одри.

– Вы не можете приехать на обычных гражданских машинах?

– В основном да. Кроме них приедет только особый микроавтобус с бригадой техников, но я попрошу их действовать поделикатнее.

– Деликатный обыск такой же абсурд, как и мягкий кирпич.

Одри неуверенно рассмеялась.

– Еще раз прошу избежать огласки, – сказал Коновер. – Фенвик городок маленький. Я не хочу, чтобы все говорили о том, что полиция обыскивает мой дом, потому что меня подозревают в жестоком убийстве. Мне бы очень хотелось, чтобы мое имя не упоминалось.

– Чтобы ваше имя не упоминалось? – повторила Одри и задумалась. «Интересно, почему?»

– Видите ли, я руководитель крупной компании. По определенным причинам меня здесь далеко не все любят, и мне совершенно не хочется, чтобы меня считали убийцей.

– Я вас понимаю, – сказала Одри.

– Я знаю, что вы меня не подозреваете. Но ведь другие-то этого не поймут. А слухи разлетаются очень быстро.

– Понимаю, – пробормотала Одри.

При этом она прекрасно знала, что заподозренные в убийстве невиновные лица обычно поднимают ужасный шум о полицейском произволе, возмущаются и протестуют. Они ищут поддержки у друзей и обязательно рассказывают всем направо и налево о том, как полиция беспардонно ворвалась к ним в дом.

А Ник Коновер, наоборот, не хочет, чтобы кто-нибудь знал о том, что им заинтересовалась полиция. Странно! Невиновные так себя не ведут.