1

На следующее утро после визита негритянки из полиции Ник проснулся рано. Он был весь в поту.

Футболка, в которой он спал, намокла у ворота. Промокла вся подушка. Пульс Ника бился с такой скоростью, словно он единолично вступил в схватку на хоккейной площадке с полным составом команды соперников.

Нику приснился страшный сон. Во сне он видел не расплывчатые разрозненные фрагменты, а похожую на кинофильм историю, где все было как в жизни, только еще страшнее.

Во сне все всё знали.

Все знали о том, что Ник совершил той ночью. Все всё знали о Стадлере. Куда бы Ник ни шел, где бы он ни был – в административном здании «Стрэттона», в заводском цеху, в супермаркете, в школе у детей, – все знали, что он убил человека. Тем не менее, без всякого смысла, Ник по-прежнему настойчиво прикидывался невиновным. Это походило на спектакль. Все всё знали, и он знал, что все всё знают, и все-таки он заявлял о своей невиновности.

Потом сон внезапно стал мрачным, похожим на фильмы ужасов, в которых маньяк с бензопилой преследует подростков. Кроме того, во сне Нику казалось, что он попал в прочитанный им в школе рассказ Эдгара Аллана По о сердце убитого, выдавшем убийцу.

Нику снилось, что в один прекрасный день, вернувшись с работы, он обнаружил, что его дом кишит полицией. Это был не построенный на вкус Лауры особняк в коттеджном поселке, где он жил сейчас с детьми, а темный низенький домик в Стипльтоне, где он вырос. Впрочем, во сне родной дом Ника казался намного больше. В нем было множество коридоров и пустых комнат. Полиция рассредоточилась по ним и начала обыск, а Ник был не в силах ей помешать.

Он хотел во всеуслышание заявить о своей невиновности, но язык ему не повиновался.

Детектив Раймс и еще десяток анонимных полицейских рассыпались по всему зловещему своими необъятными размерами дому в поисках улик. Кто-то выдал Ника. Один из полицейских говорил другому, что Ника выдала Лаура. Лаура тоже была в доме. Почему-то она спала днем. Ник разозлился и начал на нее орать, но она только смотрела на него с непонимающим и обиженным видом. Потом раздался чей-то крик, и Ник побежал на него.

Ник спустился в подвал. Отнюдь не в подвал особняка в коттеджном поселке с его красивым деревянным полом, блестящим газовым котлом и водогреем, спрятанными за раздвижными металлическими дверьми. Это был темный и сырой, заросший плесенью подвал его родного дома.

В подвале нашли лужу омерзительной жидкости. Это была не кровь. Это было что-то другое – зловонные продукты разложения человеческого тела, непонятным образом просочившиеся сквозь бетон.

Один полицейский позвал остальных. Они стали ломать бетон и ломали его до тех пор, пока не натолкнулись на разложившиеся останки Эндрю Стадлера. Ник их тоже видел, и у него встали дыбом волосы. Притворяться невиновным больше было нельзя. Улика была обнаружена замурованной в бетон его подвала – гниющий труп, испускающий взывавшие к отмщению зловонные жидкости. Труп был очень тщательно спрятан и все-таки отомстил убийце…

Ник подъехал к своему дому и обнаружил там множество полицейских машин: патрульные автомобили, полицейский микроавтобус, какой-то фургончик и несколько гражданских машин. Вот тебе и «деликатная работа»!

Полицейским не нужно было включать сирены. Любой и так с первого взгляда понял бы, что тут происходит. К счастью, из-за деревьев машины не были видны соседям, но вряд ли их колонна прошла незамеченной у ворот.

Было почти пять часов. Детектив Раймс уже ждала Ника на крыльце. На ней был строгий костюм персикового цвета.

Заглушив двигатель своего автомобиля, Ник некоторое время сидел в тишине, понимая, что, выйдя из машины, он окунется в новую жизнь, в которой уже ничего не будет, как раньше. Двигатель машины Ника остывал и тихо пощелкивал. Солнце клонилось к закату и купало землю в своих темно-янтарных лучах, деревья отбрасывали длинные тени, на небе начинали сгущаться тучи.

Ник заметил, что зеленая лужайка напротив окон его кабинета уже стала ареной активной деятельности. Мужчина и женщина – наверняка технические эксперты из полиции – ползали по ней на четвереньках, как пасущиеся овцы, явно что-то разыскивая. На невысокой женщине была джинсовая рубашка, а ее необъятная задница была обтянута новехонькими на вид темно-синими джинсами. Мужчина, наоборот, был высокий, с длинными руками и ногами. На носу у него были очки с толстыми стеклами, а на шее болтался фотоаппарат.

Ник не спал. Его ночной кошмар ожил. При этом Нику было не понять, откуда полиция знает, что искать нужно именно рядом с его кабинетом.

Стараясь унять бешено стучащее сердце, Ник пытался дышать как можно ровнее и думать о чем-нибудь постороннем. Он вспоминал, как они с Лаурой семнадцать лет назад, еще до рождения детей ездили на Гавайские острова. Теперь Нику казалось, что это происходило в какой-то другой жизни. Он вспомнил похожий на идеальный полумесяц белый песчаный пляж в защищенной от ветра бухте, невероятно синюю кристально чистую воду и шуршащие листья кокосовых пальм. В те времена он ни о чем не тревожился и ощущал глубокий внутренний покой. Лаура держала его за руку, а гавайское солнце грело ему душу.

Заметив, что Ник не выходит из машины, детектив Раймс явно удивилась, но, кажется, не могла решить, что делать дальше – ждать его или идти к нему.

Ник догадался, что полицейские ищут стреляные гильзы.

Но ведь Эдди их подобрал!

В ночь убийства Ник ничего не соображал. Эдди спросил его, сколько раз он стрелял, и Ник ответил – два.

А вдруг на самом деле он стрелял три раза?

Эдди подобрал две гильзы, потому что не знал о третьем выстреле!

Сколько же их было? Два или три?

Если – три, сейчас третью гильзу найдет очкастый техник с фотоаппаратом или толстозадая женщина.

Лужайку никто не подстригал, потому что трава только появилась. Вертлявый парень, засеявший Нику лужайку, велел ему подождать три-четыре недели до первого покоса. Поэтому третья гильза не могла пасть жертвой стальных лезвий газонокосилки и, возможно, спокойно поблескивала сейчас в лучах вечернего солнца в ожидании цепких пальцев в резиновых перчатках…

Наконец Ник взял себя в руки, в последний раз перевел дух и вылез из машины.

– Прошу прощения за такое вторжение, – с неподдельно удрученным видом сказала детектив Раймс. – Большое спасибо за то, что разрешили нам тут поискать. Этим вы очень помогли следствию.

– Не стоит извиняться, – ответил Ник, удивляясь тому, что негритянка из полиции по-прежнему притворяется. Ведь он не сомневался в том, что она подозревает его в убийстве.

Над домом кружилась и каркала большая ворона.

– Я знаю, что у вас очень много работы…

– И у вас тоже много работы. Все мы – занятые люди, но я решил, что так будет лучше… – лишь произнеся последние слова, Ник понял, как двусмысленно они звучат, и у него пересохло во рту. Он судорожно сглотнул и испугался, что его волнение слишком заметно.

– Еще раз благодарю вас.

– А где ваш обаятельный напарник?

– Сегодня он занят.

В этот момент к ним подошел очкастый мужчина с фотоаппаратом. Он что-то держал в пинцете.

У Ника все поплыло перед глазами, и он с трудом разглядел, что в пинцете бурый сигаретный окурок.

Детектив Раймс молча кивнула, окурок оказался в бумажном пакете для улик, а Ник судорожно думал.

Стадлер курил? Или на лужайке курили ремонтировавшие кухню рабочие, которым запретили курить внутри дома?

Перед тем как лужайку засеяли, Ник уже находил окурки «Мальборо» на земле вокруг дома и собирался сделать замечание рабочим, не удосужившимся найти для пепельницы какую-нибудь банку. Это произошло еще тогда, когда он мог переживать из-за окурков на лужайке…

Детектив Раймс как ни в чем не бывало продолжала разговор:

– Надеюсь, вы не против того, что мы начали поиски вокруг дома до вашего приезда. Домработница не пустила нас внутрь в ваше отсутствие, а нам не хотелось терять время попусту.

– Я не против, – сказал Ник и отметил, что детектив Раймс говорит очень отчетливо, произнося каждое слово медленно и нарочито правильно. В такой манере речи было что-то холодное и официальное, не очень сочетавшееся со скромностью, сдержанностью, вежливостью и предупредительностью этой женщины. Обычно Ник гордился тем, что видит людей насквозь, но детектив Раймс оставалась для него загадкой. Накануне он пытался ее очаровать, но у него явно ничего не вышло.

– Нам придется вас дактилоскопировать.

– Пожалуйста.

– Нам также нужны отпечатки пальцев всех, кто проживает в этом доме – вашей домработницы, ваших детей…

– Детей? Это что, так необходимо?

– Если мы найдем в доме чужие отпечатки, мы должны понимать, что они принадлежат вашим детям.

– Вряд ли детям это очень понравится.

– Понравится, вот увидите, – с милой улыбкой возразила детектив Раймс. – Они примут это за забавную игру.

Ник пожал плечами. Они с детективом прошли в дом. При открывании двери сработала негромкая сигнализация. Дом показался Нику чужим: тихим, напряженным, приготовившимся к схватке.

Внезапно к Нику с испуганным видом подбежала Джулия.

– Папа! Зачем они здесь?

 

2

Ник сидел с детьми в гостиной. Дети расположились на диване лицом к огромному телевизору. Ник занял большое кресло, на которое раньше часто посягал Лукас. Ник уже не помнил, когда они в последний раз все вместе смотрели телевизор, но хорошо помнил, что в такие моменты Лукас всегда спешил плюхнуться в большое кресло, в то время как самому Нику казалось, что оно принадлежит ему по праву как главе семьи.

На небольшом столике рядом с телевизором Джулия с Лукасом сделали маленький мемориал псу Барни: там стояли фотографии их погибшего любимца, лежали его ошейник и жетоны. Там же были его любимые игрушки, включая растрепанного плюшевого барашка, с которым Барни спал и которого повсюду таскал за собой в слюнявой пасти. Рядом с барашком лежало написанное Джулией разноцветными фломастерами письмо, адресованное Барни на тот свет и начинавшееся словами: «Барни, мы по тебе очень скучаем!» Джулия объяснила отцу, что это Кэсси предложила создать такой мемориал убитой собаке.

Лукас, широко расставив ноги, развалился на диване. На нем, как всегда, были мешковатые джинсы, сползшие на бедра. На его черной футболке красовалась какая-то неразборчивая надпись. Тяжелые ботинки были расшнурованы. По мнению Ника, для мальчика из богатой семьи Лукас неплохо изображал из себя трущобного отщепенца.

Глядя куда-то в сторону, Лукас заговорил:

– Может, объяснишь нам, что происходит?

На самом деле Лукас смотрел сквозь высокое окно на людей, ползающих по лужайке.

– Это из-за того человека, что залезал к нам в дом, – объяснил Ник.

– «Здесь не спрячешься», – проговорила Джулия.

– Этот человек был не в своем уме.

– Это он убил Барни? – прошептала Джулия.

– Пока неизвестно, но не исключено.

– Это был отец Кэсси, – заявил Лукас. – Эндрю Стадлер. Он был псих.

– Не надо так говорить.

– Почему? – усмехнулся Лукас.

– Потому что его уже нет в живых, – сказал Ник. – Две недели назад он погиб. В полиции думают, что в ночь, когда его убили, он мог подходить к нашему дому.

– Они думают, что это ты его прикончил! – злорадным тоном проговорил Лукас.

У Ника похолодело внутри. Неужели Лукас действительно слышал их разговор с Эдди? Или он просто сложил два и два?

– Что ты несешь! – возмущенно воскликнула Джулия.

– На самом деле полиция просто пытается установить перемещения Стадлера той ночью, – сказал Ник.

– А зачем же тогда они собирают улики? Я их прекрасно вижу. Они забрали землю с нашей лужайки и ползают по ней с таким видом, словно что-то ищут.

Ник с трудом перевел дух.

Забрали землю с лужайки? Зачем? Неужели труп Стадлера был испачкан землей? Но ведь Эдди тщательно вытер подошвы его ботинок! Неужели на одежде сохранилась земля с лужайки?

Больше всего Ника пугало именно то, что он не имел ни малейшего представления о том, на что способна современная судебная экспертиза.

– Видишь ли, Люк, – стараясь говорить как можно спокойнее, сказал Ник. – Они просто ищут любые улики, которые покажут, приходил сюда ночью Стадлер или нет.

Говоря это, Ник понимал, что детям ничего не стоит вывести его на чистую воду. Они были совсем неглупые и смотрели достаточно телепередач и детективных фильмов, чтобы понять что к чему.

– А какая им разница, приходил он сюда или нет? – спросила Джулия.

– Им просто нужно установить все места, где Стадлер был той ночью, – сказал Ник. – Так постепенно они доберутся и до того места, где его убили.

– Если бы он приходил, его записали бы наши камеры, – заявил Лукас.

– Может быть, – сказал Ник. – Я точно не помню, когда нам поставили камеры и когда его убили.

– А я помню, – тут же сказал Лукас. – Днем поставили камеры, а ночью Стадлера убили.

Откуда он это знает? Неужели он это просто помнит?

– В таком случае полиция все узнает, когда изучит записи камер… Кстати, они хотят взять у вас отпечатки пальцев.

– Класс! – воскликнул Лукас.

– Зачем? Они же не думают, что это мы убили его? – с озабоченным видом спросила Джулия.

Ник с деланной беспечностью рассмеялся.

– Не волнуйся! Просто, когда они осмотрят дом, они будут знать, где чьи отпечатки.

– А еще они найдут отпечатки Эмили, – сказала Джулия. – И наверное, отпечатки Потрошителя. Да, Люк?

– Какого еще Потрошителя? – спросил Ник.

Лукас, ничего не отвечая, качал головой.

– Это парень, который одевается так же, как Люк. И он включает громкую музыку, когда тебя нет дома. И от него всегда пахнет табаком. И вообще он вонючий, – объяснила Джулия.

– Когда же он здесь бывает? – спросил Ник.

– Да он всего и приходил-то раз или два, – буркнул Лукас. – Ну и что? Это мой друг. У меня могут быть друзья? Или здесь – одиночная камера?.. Что, Джулия, довольна теперь? Ябеда проклятая!

Джулия не привыкла к тому, чтобы брат на нее кричал и обзывался, и убежала в слезах.

– Мистер Коновер…

В дверях гостиной с неуверенным видом стояла детектив Раймс.

– Да?

– Можно вас на минутку?

 

3

– Мы кое-что нашли у вас на лужайке.

– Что?

Детектив Раймс отвела Ника в прихожую, где их разговор не был слышен детям.

– Искореженный кусочек металла.

Ник пожал плечами с таким видом, словно не понимает, какое это имеет к нему отношение.

– Возможно, это фрагмент пули или гильзы.

– Гильзы? – Ник оцепенел, но внешне пытался изобразить спокойствие и вежливый интерес ни в чем не виновного человека, желающего помочь полиции поймать убийцу.

– Мне трудно сказать. Тут нужен специалист.

– Можно мне взглянуть? – спросил Ник и тут же пожалел о сказанном.

Зачем выдавать излишний интерес? Не надо переигрывать!

– Его уже унесли техники, – покачала головой детектив. – А вам я сказала потому, что хотела спросить у вас одну вещь. Я вас, кажется, уже об этом спрашивала, но все-таки: у вас нет оружия?

– Нет.

– Значит, вы никогда не стреляли рядом с этим домом. Но, может, стрелял кто-нибудь другой?

Ник попытался рассмеяться, но смех его прозвучал замогильно.

– К счастью, здесь не полигон, – пробормотал он.

– Значит, вам не известно, стрелял ли кто-нибудь из огнестрельного оружия у стен вашего дома?

– Нет, об этом мне ничего не известно.

– Никто никогда не стрелял?

– Никто и никогда. – По шее за ухом и дальше за воротник рубашки у Ника потекла струйка пота.

– Очень любопытно! – не торопясь кивнула детектив Раймс.

– А ваши техники уверены в том, что это пуля или гильза?

– Лично я не отличу пивную пробку от патрона 38-го калибра, – усмехнулась негритянка.

При этих словах Ник не удержался и вздрогнул, надеясь, что она этого не заметила.

– Но наши техники настоящие мастера своего дела, – продолжала детектив Раймс. – И я верю им на слово, а они сказали мне, что это железо похоже на часть патрона.

– Очень странно, – сказал Ник, стараясь делать вид, что ему совершенно все равно, и он не трясется от страха так, что у него темнеет в глазах и подгибаются ноги.

Эдди сказал Нику, что подобрал на лужайке все гильзы и остальные улики. Но ведь в темноте можно легко проглядеть небольшой кусок свинца или латуни, зарывшийся в землю! Кроме того, в ту ночь от Эдди воняло спиртным. Наверняка Эдди накануне напился и ночью плохо соображал. В таком состоянии он легко мог пропустить какую-нибудь важную улику!

Детектив Раймс открыла было рот, чтобы еще что-то сказать, но в тот момент Ник заметил, как кто-то несет мимо них в прозрачном полиэтиленовом пакете черную металлическую коробочку. Присмотревшись, он разглядел, что это женщина с необъятным задом тащит записывающее устройство, к которому были подключены видеокамеры его сигнализации.

– Эй, что это вы несете? – воскликнул Ник.

Женщина, у которой на груди был приколот значок с фамилией Тренто, остановилась и вопросительно посмотрела на негритянку.

– Это записывающее устройство вашей сигнализации, – пояснила детектив Раймс.

– Оно мне нужно! – начал было протестовать Ник.

– Я понимаю. Мы его вам сразу же вернем.

Ник сокрушенно покачал головой. Про себя он надеялся, что никто не замечает, как у него трясутся поджилки, и старался убедить себя в том, что Эдди успешно стер все записи той ночи, отформатировав жесткий диск.

Ник с трудом мог представить себе, что именно пришлось стирать Эдди – неловкие движения пожилого мужчины в длинном плаще, его болтавшиеся во все стороны руки, неуклюжее падение на землю?.. Или какая-нибудь из камер сумела записать и само убийство – Ника с пистолетом в руке и с искаженным от ярости лицом? Вот он нажимает на спуск. Мужчина в плаще подпрыгивает и падает на спину в облаке порохового дыма…

Но ведь все это стерто!

Эдди настаивал, что это так. Но ведь Эдди был невыспавшимся и нетрезвым. Ох уж этот Эдди! Вечно он ничего не доделывает до конца, ни о чем не думает и делает все впопыхах! Ему ничего не стоит забыть что-нибудь важное! Вот и теперь он мог что-нибудь перепутать. Например, неправильно отформатировать диск…

– Не могли бы вы дать нам ключи от обеих машин, мистер Коновер?

– От моих машин?

– От «шевроле», на котором вы ездите, и от минивэна, которым пользуется ваша домработница. Мы бы хотели снять в них отпечатки пальцев.

– Зачем?

– А вдруг Стадлер залезал к вам в машины? Пытался угнать их?

Нику уже было все равно. Измученный и смертельно усталый, он полез в карман за ключами от автомобиля, но в этот момент заметил какое-то оживление у себя в кабинете в конце коридора.

– Мне срочно надо проверить электронную почту! – заявил он.

– Что вы говорите? – удивленно наклонила голову детектив Раймс.

– Мне надо к себе в кабинет. Мне нужно поработать.

– Извините, мистер Коновер, но там еще некоторое время будет идти обыск.

– Сколько вам еще нужно?

– Не могу точно сказать. Кто знает наших техников? У них свои секреты, – сказала негритянка, очаровательно улыбнулась и добавила: – Можно мне задать вам еще один вопрос?

– Разумеется. Задавайте.

– О директоре вашей службы безопасности Эдварде Ринальди.

– Он-то тут при чем?

– Вы же не доверили бы охранять кому попало святая святых Фенвика – корпорацию «Стрэттон», – рассмеялась негритянка. – Наверняка вы все разузнали о Ринальди, прежде чем взять его руководить службой безопасности?

– Разумеется, – ответил Ник, хотя на самом деле тогда и не думал проверять Ринальди – своего приятеля со школьной скамьи.

– А что вы знаете о его прежней службе в полиции? – спросила Ника детектив Раймс.

Поперек дверного проема на входе в кабинет Ника красовалась желтая лента с надписью: «Место преступления. За ленту не заходить!»

Подлезая под ленту, Ник подумал, что натянувшие ее люди не знают, до какой степени эта надпись близка к истине.

В кабинете находились двое техников в резиновых перчатках. Один из них наносил кисточкой ярко-оранжевый порошок на двери, косяки, электрические выключатели, письменный стол, деревянные рамы и стекла высоких дверей, выходивших на лужайку. Второй техник чистил пол странного вида ручным пылесосом с черным бочонком и прямым соплом.

Некоторое время Ник наблюдал за них работой, а потом откашлялся и сказал:

– Зря хлопочете. У меня есть домработница.

Скорее всего, он пошутил неудачно. У техников наверняка не было домработниц.

Техник с пылесосом с презрительным видом покосился на Ника.

Ник промолчал. Он был уверен в том, что в его кабинете нет чужих отпечатков. Стадлер не заходил к нему в дом в ночь своей гибели. Он рухнул мертвым в шести с лишним метрах от высоких стеклянных дверей кабинета.

Однако сейчас Ник волновался совсем по другому поводу.

Ник не мог понять, почему полицию заинтересовал в первую очередь его кабинет, хотя Стадлер вполне мог проникать и в другие места его дома.

Почему же они сразу бросились кабинет?! Неужели они что-нибудь знают?!

– Мистер Коновер, можно ключ от этого ящика?

Один из техников с самоуверенным видом тыкал пальцем именно тот выдвижной ящик стола, в котором Ник держал пистолет, полученный от Эдди Ринальди.

У Ника похолодело внутри, но он взял себя в руки и спокойно сказал:

– Ключ в среднем ящике. Мне нечего прятать.

При этом Ник вспомнил о том, что в запертом ящике у него лежал не только пистолет, но и зеленая коробка с патронами с надписью: «Ремингтон» большими золотыми буквами.

Но ведь Эдди унес ее вместе с пистолетом! А вдруг не унес?..

Ник этого точно не помнил. Все события той страшной ночи слились у него в голове в расплывчатое пятно.

Неужели Эдди не забрал из ящика патроны?!

Затаив дыхание, Ник следил за тем, как техник роется в среднем ящике в поисках ключа. Найдя ключ, техник опустился на колени и стал открывать нижний ящик.

Ник чувствовал, как липнет к спине промокшая от пота Рубашка.

«В штате Мичиган нет смертной казни, – подумал Ник. – Я проведу остаток дней за решеткой!..»

Открыв нижний ящик, техник склонился над ним и стал разглядывать его содержимое.

Прошло несколько секунд. Пылесос выключили. Воцарилась тишина, и Ник почувствовал приступ дурноты. Он стоял перед желтой полицейской лентой с небрежным видом безразличного зеваки, а на самом деле боялся, что его вот-вот вырвет…

Техник поднялся на ноги. В руках у него ничего не было.

Неужели ящик действительно пуст? А если какой-нибудь патрон выпал из коробки и закатился в угол?! Нет, в этом случае техник наверняка стал бы его фотографировать! Значит, ящик все-таки пуст!..

Нику стало легче. На этот раз опасность миновала.

Другой техник, возившийся до этого с пылесосом, достал пульверизатор и стал что-то набрызгивать на стену вокруг электрического выключателя.

Это был очень красивый фигурный выключатель. Лаура заменила все электрические выключатели в доме, которые, на ее взгляд, были недостаточно элегантными, хотя Ник и не имел ничего против старых. Он вообще не задумывался об эстетических достоинствах и недостатках электрических выключателей. Такая ерунда просто не приходила ему в голову.

Потом техник стал брызгать на нижнюю часть высоких стеклянных дверей, выходящих на лужайку, а потом – на ковер.

Техники стали негромко переговариваться. Один пожаловался другому на то, что у него нет какого-то люминола. Второй стал говорить что-то о поиске при дневном свете, а первый категорически заявил, что гексаметилпарарозанилин полное дерьмо.

Ник не понимал, о чем они говорят, и чувствовал себя полным идиотом в своем же собственном кабинете.

Первый техник пробормотал что-то о том, что «пятна наверняка уже выцвели», а другой настаивал на том, что «надо сравнить ДНК».

У Ника опять побежали по спине ручейки пота.

Под «пятнами» техники наверняка имели в виду кровь.

Они ищут кровь на выключателях, дверных ручках и на ковре! Невидимые невооруженному глазу вытертые пятна крови, которые легко обнаружат их химические реактивы! Но ведь Стадлер не входил в дом! Откуда здесь быть его крови?

В этот момент мозг начал предательски напоминать Нику о том, как из ран у Стадлера текла кровь, и о том, как сам Ник подошел к трупу и потрогал его голой ногой.

А что если при этом Ник наступил в кровь и сам этого не заметил?! Сейчас Нику уже было не оценить, насколько это вероятно.

А что если он все-таки наступил в кровь, а потом вошел в дом и пошел по ковру звонить Эдди?!

Той ночью ни он сам, ни Эдди, конечно, не заметили бы маленького кровяного пятнышка на ковре. А что если оно все-таки там есть и теперь ждет, когда его обнаружат скрупулезные техники?!

В этом момент техник без пульверизатора повернулся к Нику, который тут же заговорил, чтобы техники не догадались о том, что он с ужасом следит за их манипуляциями:

– А чем мне потом оттирать это с ковра?

Техник с пульверизатором пожал плечами.

– А порошок! – с деланным раздражением продолжал Ник. – Кто будет чистить после него стены?

Техник с пульверизатором не торопясь повернулся к Нику и злорадно усмехнулся.

– У вас же есть прислуга, – процедил он сквозь зубы.

 

4

– Эдди! – Перепуганный до смерти Ник звонил начальнику службы безопасности «Стрэттона» из своего домашнего кабинета.

– Ну что там еще? – с нескрываемым раздражением в голосе спросил Эдди Ринальди.

– Они ко мне сегодня приезжали!

– Ну и что? Ко мне они тоже приезжали. Они тебя просто запугивают.

– Но они у меня действительно что-то нашли!

– Что? – после небольшой паузы буркнул Эдди.

– Кусочек железа. Они говорят, что это может быть кусок гильзы.

– Что?! Они нашли гильзу?!

– Нет. Кусок гильзы.

– Ничего не понимаю, – совсем другим, озабоченным тоном заговорил Эдди. – Я же подобрал обе гильзы. Обе они были целехоньки. Ты же стрелял два раза, да?

– Да. Кажется, да.

– Ах, тебе кажется! Теперь тебе только кажется!

– Я же ничего не соображал. У меня все смешалось в голове.

– Ты сказал мне, что стрелял два раза, поэтому я нашел две гильзы и больше не искал. Может, мне нужно было всю ночь ползать по твоей лужайке с фонарем в зубах?

– Как ты думаешь, они действительно нашли часть патрона? – дрожащим голосом спросил Ник.

– Откуда я знаю? – рявкнул Эдди. – Черт! Пожалуй, пора заняться этой черномазой! Посмотрим, нельзя ли ее как-нибудь унять.

– Насколько я понял, она честный человек. Верующий.

– Ну вот и отлично. Честного человека проще всего искупать в грязи! – заявил Эдди и повесил трубку.

– Мы так ничего и не нашли! – сообщил Рой Багби. – Никакого оружия 38-го калибра. На все остальное оружие у Ринальди документы в порядке. Ни в доме, ни в машине тоже нет никаких волокон, следов крови, вообще ничего!

– Очевидно, Ринальди очень осторожен.

– И все-таки одну вещь я заметил, – гордо заявил Багби. – У Ринальди два настенных запирающихся сейфа для оружия. Они встроены в стену внутри большого платяного шкафа и завешаны одеждой. Каждый сейф имеет три гнезда. Но заняты не шесть гнезд, а четыре.

– Так может, у него только четыре ствола?

– Вот послушай, – с важным видом продолжал Багби. – В одном сейфе два ствола и в другом – два. Но по пыли видно, что в каждом сейфе было еще по одному пистолету, которые оттуда недавно убрали… Думаю, один из них как раз тот, из которого застрелили Стадлера.

– А другой?

– Не знаю. Наверное, просто не был зарегистрирован.

Одри уже направилась было к своей кабинке, когда ей в голову пришла одна мысль.

– А вы не предупреждали Ринальди об обыске?

– Что ты несешь!

– Откуда же он тогда узнал, что надо прятать незарегистрированное оружие?

– Вот и я удивляюсь!

– Коновер знал, что мы едем к нему с обыском, – сказала Одри, – и сказал об этом Ринальди. А Ринальди сразу понял, что мы можем в любой момент заявиться и к нему.

– Очень может быть, что все именно так и произошло, – немного подумав, согласился Багби.

Одри получила электронную почту от Кевина Ленегана из криминалистической лаборатории. Кевин просил ее зайти к нему.

Все техники из криминалистической лаборатории осматривали места преступлений, но некоторые из них имели узкую специализацию. Например, Коопманс мог обнаружить отпечатки пальцев на самых сложных поверхностях. Майкл умел восстанавливать сточенные номера на оружии. Джоан и Бриджит могли почти мгновенно подготовить улику для демонстрации в суде, составить любую карту по материалам аэрофотосъемки или изобразить любую самую заковыристую диаграмму.

К Кевину же обращались за поиском информации на цифровых и магнитных носителях. А обращались к нему за этим так часто, что он практически не выходил из лаборатории, где сидел, погрузившись в созерцание нечетких, расплывчатых изображений, полученных во время ограблений стационарными видеокамерами или снятых бортовыми видеокамерами патрульных полицейских автомобилей, автоматически включавшимися при срабатывании мигалок и сирены.

Кевин был тщедушным тридцатилетним мужчиной с редкой бородкой и длинными сальными волосами, оттенок которых Одри затруднилась бы определить, потому что никогда не видела их чистыми.

На рабочем столе перед Кевином лежало черное записывающее устройство установленной в доме Коновера сигнализации. Сейчас этот черный ящичек был подключен к компьютерному монитору.

– Привет, Одри, – сказал Кевин. – Здорово ты его напугала!

– Кого? – невинно спросила Одри.

– Коновера. Бриджит рассказала мне, как ты придумала про гильзу. Не думал, что ты такая хитрая!

– Внешность обманчива, – скромно потупила глаза Одри. – А как у тебя дела?

– Я не совсем понимаю, что здесь должно быть записано, – сказал Кевин. – Если тебе нужно убийство, здесь его нет.

Разумеется, Одри не ожидала, что убийство Стадлера будет раскрыто так просто, но все равно немного расстроилась.

– А что там есть? – спросила она.

– Примерно двадцать дней по небу бегут облака. День сменяет ночь, а ночь – день. Гаснет и загорается электрическое освещение. В один прекрасный день мимо дома прошмыгнули два оленя. Каждый день приезжают и уезжают автомобили. Отец, дети, их друзья и так далее ходят туда-сюда. Что мне нужно среди всего этого обнаружить?

– Меня устроил бы убийца с пистолетом.

– Увы, такого не обнаружено.

– Если бы убийство произошло в поле зрения камер, соединенных с этой коробкой, оно было бы в ней записано? – спросила Одри, показывая пальцем на черный ящик.

– Безусловно. В этой коробке жесткий диск фирмы «Макстор» емкостью сто двенадцать гигабайт. Он соединен с шестнадцатью камерами, настроенными на запись со скоростью семь с половиной кадров в секунду.

– А может быть так, что на нем чего-то не хватает?

– Как это «не хватает»?

– Ну не знаю. Может, с него что-нибудь стерли?

– Насколько я понимаю, с него ничего не стирали.

– А три недели записи с такой скоростью занимают много места на жестком диске этой емкости?

– В общем-то, да, – ответил Кевин с некоторым уважением в голосе. – Если бы запись велась непрерывно, этот диск полностью заполнялся бы каждые три дня. Однако камеры начинают запись, только когда засекают движение, поэтому диска хватает надолго.

– Значит, камеры начинают запись в тот момент, когда датчик определяет движение?

– Не совсем. Никакого датчика на самом деле нет. Программа непрерывно анализирует изображение, поступающее с камер, и начинает его запись только в том случае, если расположение определенного количества пикселов изменяется.

– А когда диск наполняется, новое изображение записывается поверх старого?

– Совершенно верно.

– А не может быть так, что поверх нужного мне изображения уже записалось новое?

– Насколько я понял, тебя интересует ночь шестнадцатого числа. Она тут записана.

– Меня интересует все, начиная с позднего вечера пятнадцатого числа и до пяти утра шестнадцатого. Сигнализация сработала в два часа ночи. Поэтому важнее всего то, что произошло около двух часов, а именно, в два часа семь минут.

Кевин повернулся на металлическом стуле и взглянул на монитор.

– Увы, – сказал он. – Запись начинается позже. В три часа восемнадцать минут ночи шестнадцатого числа.

– Но ведь сигнализацию поставили пятнадцатого числа! Неужели она не работала пятнадцатого числа днем или хотя бы вечером?

– Откуда я знаю? Но факт остается фактом. Запись началась шестнадцатого числа в три часа восемнадцать минут ночи. Примерно через час после того времени, которое тебя интересует.

– А то, что было раньше, не могли стереть?

– Признаков этого нет, – сказал Кевин. – Просто запись начинается тогда, когда я сказал.

– Но ведь предыдущую запись просто могли полностью стереть, да?

– Взять и стереть?.. Ну да. Наверное, могли. То есть это мог сделать человек, знакомый с этой системой.

«Эдди Ринальди!» – подумала Одри.

– А ты не можешь восстановить стертое? – спросила она Кевина.

– Лично я – не могу. И не знаю, кто это может. В криминалистической лаборатории штата, может быть…

– У них на это уйдет полгода.

– А может, и больше. И вообще не исключено, что восстановить эту информацию невозможно.

– А может, тебе все-таки стоит еще раз просмотреть эту запись?

– Зачем?

– Ну посмотри, подумай. Может, найдешь какие-нибудь признаки того, что предыдущая запись стерта.

– На это уйдет уйма времени, – покачал головой Кевин.

– Но ты же работаешь лучше всех и быстрее всех!

– И у меня при этом уйма работы. Мне нужно просмотреть множество записей для сержанта Нойса и детектива Джонсона.

– Про неуловимого грабителя?

– И про него тоже. А еще мне нужно просмотреть двое суток видеозаписи из одного магазина. Нойс хочет, чтобы я нашел там парня в черной куртке и белых кроссовках.

– Так там же таких будут сотни!

– Вот именно! А Нойсу нужны кроссовки строго определенной модели. С ума сойти! И все это невероятно срочно. Так что, если ты хочешь, чтобы я опять занимался твоей записью, доложи об этом Нойсу, и пусть он разрешит мне отложить остальные дела, а то сама понимаешь!..

 

5

На следующее утро Ника ждало на работе море очень скучных бумаг, но он был рад занять ими голову, чтобы не вспоминать об обыске и не думать о том, что могли найти у него в доме и что за кусок железа полиция нашла у него на лужайке. Из-за этого куска железа Ник не спал почти всю ночь, ворочаясь и обливаясь холодным потом от ужаса.

Среди бумаг было много материалов к судебному разбирательству, которое юрист «Стрэттона» Стефания Ольстром собиралась возбудить против одного из главных конкурентов корпорации – фирмы под названием «Кнолл». Речь шла о патенте на эргономичную подставку для компьютерной клавиатуры, запатентованную «Стрэттоном». Стефания утверждала, что «Кнолл» самочинно скопировал эту подставку.

Ежегодно «Стрэттон» возбуждал десятки подобных дел в суде. «Кнолл», скорее всего, тоже. Должны же юристы как-то отрабатывать свое жалованье! Вот и сейчас весь юридический отдел «Стрэттона» наверняка потирал руки в предвкушении будущей тяжбы. Ник, напротив, предпочитал арбитраж, понимая, что какое бы решение ни вынес суд, ни истец, ни ответчик особо не пострадают, а «Стрэттону» придется вынести на открытые слушания в качестве доказательств множество фирменных секретов, за которые тут же схватятся конкуренты. Кроме того, даже выигрыш в суде приносил мало доходов после вычета всех издержек. Исходя из этих соображений, Ник наложил на тяжбу с «Кноллом» свое вето.

Просидев еще час над такого же рода бумажками, Ник почувствовал, что у него заболела спина. В последнее время ему вообще совершенно не работалось у себя на рабочем месте. Его глаза невольно остановились на фотографиях: Лаура, Барни, дети.

Двух уже нет. Ему самому осталось недолго…

При этой мысли Ник вспомнил, что где-то слышал суждение о том, что Земля, возможно, – ад, в который попадают обитатели какого-то иного мира. Такого рода представления теперь не казались Нику дикими. Он сам превратил в ад жизнь многих людей, а теперь и его жизнь стала адом. Иными словами, Ник начал усматривать зловещие закономерности в событиях, происходящих с ним и вокруг него.

На компьютерном мониторе возникло электронное сообщение от Марджори Дейкстра. Хотя секретарша и сидела в трех метрах от Ника за тонкой перегородкой, она не хотела мешать своим появлением директору, производившему на нее в последнее время впечатление человека, тратящего неимоверные усилия для того, чтобы сосредоточиться на работе.

«Сегодня обед с Макнелли как обычно?»

Ник чуть не забыл о традиционном еженедельном обеде с финансовым директором. Теперь, когда ему напомнила об этом Марджори, Ник совсем упал духом. Конечно, ему очень хотелось поговорить с Макнелли начистоту и предложить ему убираться ко всем чертям со «Стрэттона» обратно в «Маккинзи», но время для этого еще не пришло. Сначала Ник должен был разобраться в том, что именно затевает Макнелли. Кроме того, теперь Ник не имел права уволить Макнелли, хотя ему этого и очень хотелось. С этими мыслями он отправил Марджори ответ:

«Хорошо. Спасибо».

В этот момент он заметил, что к нему пришла электронная почта от Кэсси. Он не давал ей свой электронный адрес и не знал ее адреса, и все-таки она ему написала. Немного поколебавшись, Ник открыл сообщение.

«От кого: [email protected]

Кому: [email protected]

Тема: от Кэсси

Ник, ты не проголодался? Приезжай на обед между 12.30 и 13.00. У меня есть сандвичи».

Ник сразу повеселел и тут же ответил:

«Жди. Буду».

– Марджори! – обратился он к секретарше. – Сообщите Макнелли, что я не могу сегодня с ним обедать.

– Хорошо. Какую сообщить причину?

– Да никакой!

По пути к лифту Ник увидел выходящего из туалета Скотта Макнелли.

– Я получил твое сообщение, – сказал Макнелли Нику. – Что-нибудь случилось?

– Ничего особенного. Одно неотложное дело.

– Я знаю, что ты не любишь слушать, когда я говорю о цифрах, – усмехнулся Макнелли.

– Это точно, – усмехнулся в ответ Ник и вошел в лифт.

Этажом ниже в кабину вошли две женщины из бухгалтерии и смущенно улыбнулись Нику.

– Здравствуйте, мистер Коновер, – пискнула одна из них.

– Здравствуйте, Ванда. Здравствуйте, Барбара, – поздоровался Ник.

Кажется, женщины были приятно удивлены тем, что директор знает их имена. Сам Ник старался выучить имена и фамилии всех сотрудников «Стрэттона», с которыми мог столкнуться по тому или иному поводу, понимая, что те от этого будут еще охотнее ходить на работу. В этой связи Ник с горечью подумал о том, что теперь, когда сотрудников на «Стрэттоне» все меньше и меньше, ему не особенно приходится перегружать свою память.

На третьем этаже в кабину лифта вошел Эдди Ринальди.

– Какие люди! – с почти пренебрежительным видом фыркнул он.

– Здравствуй, Эдди, – сказал Ник.

– Я и не сомневался в том, что ты решишь улизнуть на… На обед, – сказал Эдди.

При этом, произнося слово «обед», он почему-то подмигнул Нику.

«Чего это он размигался? – подумал Ник. – Неужели он знает, куда я собрался? Откуда?»

Потом Ник вспомнил, что сам попросил Эдди следить за электронной перепиской Скотта Макнелли.

Неужели теперь Эдди читает и его собственную переписку? Это уже ни в какие ворота не лезет!

А что теперь Ник мог поделать? Как он мог запретить Эдди совать свой нос в его дела? Ведь Эдди Ринальди все-таки был начальником службы безопасности «Стрэттона»!

Ник смерил Эдди ледяным взглядом, надеясь на то, что Ванда и Барбара из бухгалтерии не обращают на них с Эдди особого внимания.

– Я провожу тебя до машины, – сказал Эдди, вертя в руках зонт.

Ник кивнул.

Вместе с Эдди он молча прошел по главному холлу мимо фонтанчика, установленного там знатоками фэн-шуй, утверждавшими, что без него попадавшие в административное здание «Стрэттона» люди были «обречены страдать энергетическим голоданием». Ник считал, что это полная ерунда, но не стал спорить, потому что старался избегать ненужных конфликтов. Кроме того, фонтанчик выглядел довольно симпатично, а большего от него, по мнению Ника, и не требовалось.

Сквозь большие стеклянные двери Ник увидел, что на улице идет дождь. Этим можно было объяснить наличие зонта в руках у Эдди. При этом Ник не знал, случайно Эдди попал вместе с ним в одну кабину лифта или нарочно оказался у него на пути. Еще Ник хотел спросить у Эдди, что именно детектив Раймс имела в виду, когда намекнула ему на то, что Эдвард Ринальди оставил службу в полиции Гранд-Рапидса по этическим соображениям.

Что это еще за намеки? А может, детектив Раймс просто пытается поссорить Ника с Эдди? Если это так, то действует она весьма ловко! А что если Эдди действительно соврал ему о том, что оставил полицию в Гранд-Рапидсе по собственному желанию? В этом случае от него можно ожидать любой другой лжи!..

Ник решил, что обязательно спросит об этом Эдди. Но не сейчас.

На улице Эдди открыл свой большой зонт. Когда они отошли достаточно далеко от здания, Эдди сказал:

– Теперь у Мумбы-Юмбы будут неприятности.

– У какой Мумбы-Юмбы?

– А какая у тебя есть знакомая Мумба-Юмба?

– Не валяй дурака, Эдди. Я спешу.

– Ты сам не валяй дурака! – прошипел Эдди, вцепившись Нику в плечо. – Я о твоей негритянке из полиции, которая старается засадить нас за решетку. Так вот, – продолжал Эдди, свирепо вращая глазами под стук капель по ткани зонта, – эта негритянка решила упрятать тебя в тюрьму за то, что ты уволил ее мужа!

– Ты что, серьезно?

– Конечно. И за такие выходки ее должны отстранить от ведения этого дела.

– А кто ее муж?

– Да никто. Напылял краску на стулья в цеху или что-то в этом роде! Дело не в нем, а в том, что его уволили со «Стрэттона», и за это его жена шьет тебе дело. Ясно?

– Пусть оставит нас в покое! – воскликнул Ник. – Личная месть в правоохранительных органах недопустима.

– Вот и я о том же. Ее вообще должны за это уволить.

– Ну и что нам теперь делать?

– Положись на меня! – ответил Эдди с ухмылкой, которую Ник при других обстоятельствах назвал бы гнусной. – А тем временем я могу рассказать тебе кое-что новое о твоем друге Скотте Макнелли.

Ник с вопросительным видом уставился на Эдди.

– Ты, кажется, просил меня узнать, что он там пишет по электронной почте и все такое?

– Ну и что он там пишет?

– Ты знаешь, чем занимался Скотт Макнелли практически каждые выходные на протяжении последних двух месяцев?

– Жег котлеты на гриле у себя перед домом, – ответил Ник. – Я был у него в прошлую субботу.

– Прошлая суббота – исключение. На остальные выходные он летал в Бостон. У него там что, больная бабушка?

– И при этом он получает скидки на билеты через нашу бухгалтерию? – спросил Ник.

– Разумеется. Наверное, он думает, что ты не интересуешься расходами на командировки сотрудников «Стрэттона».

– И это правда. У меня полно других дел. Я стою у руля крупной корпорации. Которая, кажется, идет ко дну…

– Кроме того, Макнелли непрерывно разговаривает по телефону с Тоддом Мьюлдаром из «Фэрфилд партнерс». И вряд ли они разговаривают о спорте.

– Так о чем же они разговаривают?

– Не могу сказать. Мне известны лишь номера телефонов, которые набирает Макнелли. А свою голосовую почту этот хитрец сразу стирает. Еще Макнелли с Мьюлдаром ведут обширную электронную переписку. Очень часто в ней нет ничего особенного – финансовые отчеты и разные другие цифры. Наверняка Макнелли догадывается о том, что его электронную почту могут читать другие. Поэтому все важные сообщения он шифрует…

– Шифрует?!

– Вот именно. Мои техники обнаружили штук двадцать зашифрованных документов, которыми постоянно обмениваются Мьюлдар с Макнелли.

Ник не представлял, зачем нужно Скотту Макнелли шифровать свою переписку. С другой стороны, он также не знал, зачем Скотту Макнелли надо было тайно летать в Китай.

– Ну и что же это за документы?

– Откуда мне знать! Я же говорю, что они зашифрованы. Но мои ребята обязательно их расшифруют, и я сразу же дам тебе знать.

– Хорошо! – Они уже были совсем рядом с машиной Ника, и он нажал кнопку на брелоке, чтобы открыть дверцу.

– Ладно, – сказал Эдди. – Желаю приятно… пообедать.

– Что ты имеешь в виду, Эдди?

– А где твой зонтик? Где твой плащ? У тебя что, заложили кирпичами окна? Не видел, что идет дождь?

– Я торопился.

– Спешка нужна только при ловле блох. А там, куда ты едешь, требуются непромокаемые резиновые изделия, – заявил Эдди и удалился.

 

6

Когда Ник подъехал к дому Кэсси, дождь припустил вовсю. Выскочив из машины, Ник опрометью бросился к входной двери и стал звонить в звонок под проливным дождем. Никто не ответил. Ник позвонил еще раз.

Не дождавшись ответа и в этот раз, Ник позвонил снова и посмотрел на часы.

Без двадцати час. Он не опоздал!

Промокнув до нитки, Ник позвонил еще раз, а потом постучал в дверь.

Хорошо, что на работе у него имелся запасной костюм. Генеральному директору «Стрэттона» не пристало изображать на рабочем месте мокрую курицу.

Наконец Ник догадался повернуть дверную ручку, и дверь, к его удивлению, отворилась. Войдя в прихожую, Ник позвал:

– Кэсси!

Ответа не последовало. Ник прошел на кухню.

– Кэсси, это я, Ник! Где ты?

В доме царила тишина.

Пройдя в гостиную, Ник убедился в том, что она пуста. Ник начал волноваться. Кэсси казалась ему очень ранимой и хрупкой.

У нее только что погиб отец! Кто знает, что она могла с собой сделать!..

– Кэсси! – громко крикнул Ник, но ему никто не ответил. На первом этаже девушки явно не было.

Встревожившись, Ник пошел на второй этаж. Наверху было еще темнее, чем внизу, а дом казался еще ближе к неминуемому разрушению по причине ветхого состояния. Неудивительно, что Кэсси не пускала его наверх!

Короткий коридор. Две двери по его сторонам и по одной двери в каждом из его концов. Все двери были приоткрыты. Ник начал с самой дальней двери. Это была спальня, в которой помещались только двуспальная кровать и комод. Постель была заправлена. Спальня выглядела и пахла так, словно в ней давно никого не бывало. Ник решил, что это комната Эндрю Стадлера. В другой спальне на противоположном конце коридора он обнаружил разбросанную постель и вывернутые наизнанку джинсы на полу. В комнате пахло знакомым индийским ароматом и сигаретами. Здесь явно спала Кэсси.

– Кэсси! – еще раз позвал Ник и стал искать девушку в соседней комнате. Там сильно пахло красками, и Ник сразу же догадался, что Кэсси использует ее в качестве мастерской. И действительно, на мольберте стояла незаконченная картина – странное изображение женщины, окруженной ярко-красными и оранжевыми мазками. У стены стояло еще несколько картин. Все они изображали ту же темноволосую обнаженную женщину с искривленным в крике ртом. Что-то в этих картинах напоминало знаменитое полотно Эдварда Мунка «Крик». На каждой из них обнаженное женское тело лизали извивающиеся красно-оранжевые языки – то ли лучи заката, то ли пламя. Картины производили тревожное, но сильное впечатление. Хотя Ник и не разбирался в живописи, он сразу почувствовал, что они – творение рук талантливого человека.

Кэсси не было и здесь. Значит, с ней что-то случилось, или за два часа, прошедшие с того момента, как Ник ответил Кэсси по электронной почте, произошло что-то, заставившее девушку изменить свои планы. Может, она просто передумала или ей пришлось куда-то уехать, и она послала ему об этом сообщение по электронной почте, а сообщение не дошло. Такое тоже бывает!

Открыв последнюю дверь, Ник обнаружил ванную комнату. Он с удовольствием воспользовался долгожданной возможностью опорожнить мочевой пузырь, а потом взял полотенце и стал промокать рубашку и брюки. Повесив полотенце обратно на крючок, он собрался было выйти из ванной, но не удержался и стал изучать содержимое висящей на стене аптечки, ругая себя при этом за то, что роется в чужих вещах.

В аптечке он нашел не только обычные женские косметические и гигиенические средства, но и парочку пластмассовых медицинских баночек с этикетками «Литий» и «Зипрекс». Он знал, что «Литий» прописывают лицам, страдающим маниакально-депрессивными психозами, а второе лекарство было ему не знакомо. На этикетках баночек значилось имя Эндрю Стадлера. Выходит, Кэсси тоже не решалась выбросить лекарства отца!

– Это не только его лекарства!

Ник подпрыгнул от звука голоса Кэсси и густо покраснел.

– «Литий», например, мой, – сказала Кэсси. – Терпеть его не могу. У меня от него прыщи, и я толстею. Чувствую себя прыщавым подростком.

У Кэсси в руках была запечатанная пачка сигарет, и Ник сразу догадался, куда она ходила.

– Прости меня, Кэсси, – Ник так смутился, что даже не догадался притвориться, будто ищет таблетку от головной боли. – Я не хотел копаться в твоих вещах. То есть я в них копался, и теперь мне ужасно стыдно. Я ненавижу шпионить…

– Когда с неба течет вода, не трудно понять, что идет дождь. Разве для этого нужно шпионить? Когда перед тобой женщина, окончившая школу с золотой медалью, получившая высшую оценку на государственном экзамене по определению академических способностей, принятая во все колледжи, куда она отправила документы, и валяющая в жизни дурака, вместо того чтобы зарабатывать сотни тысяч долларов в области высоких технологий или изучать белки-переносчики сигнала в Нью-Йоркском медицинском колледже имени Альберта Эйнштейна, есть о чем задуматься.

– Но послушай, Кэсси…

Кэсси покрутила пальцем у виска.

– Нельзя не признать, что у такой женщины не все дома.

– Не надо так!

– А как надо? Ну хочешь, я надену белый халат и прочитаю тебе лекцию об уровне катехоламинов в медиальном прозэнцефалоне подбугровой области мозга? Тебе это больше понравится?

– Мне не кажется, что у тебя не все дома.

– Сумасшедших определяют по делам, а не по словам, – сказала Кэсси.

– Ну хватит уже!

– Тогда пошли вниз.

Усевшись на шершавый диван в гостиной, Кэсси продолжала рассказывать:

– Я получила полную стипендию для учебы в Университете Карнеги–Меллон, но хотела учиться в Массачусетском технологическом институте. Мой отчим не желал тратить на меня ни цента, поэтому мне пришлось нелегко в Массачусетсе. Первый курс оказался кромешным адом. Нет, учиться мне было легко и интересно, но вот другие студенты… Потом общежитие, где я жила, сгорело. В огне погибла половина студенток, и я унесла оттуда ноги. Вернулась домой и больше никуда не поступала. Так и сидела дома.

– У тебя был шок.

– Потом я пристрастилась к кокаину и «Валиуму». Я вообще становилась зависимой от всех лекарств, которыми пыталась себя лечить. Мне понадобилось несколько лет, чтобы понять, что у меня «биполярные тенденции». Тогда я загремела на полгода в больницу с глубокой депрессией. Впрочем, лекарства, которые мне прописали, действовали неплохо.

– Выходит, и химия на что-то годится.

– Ну да. Но к тому времени я уже сбилась с Пути.

– С Пути? Это что-то религиозное?

– Путь, Ник, – это Путь. Вот ты, например, учился в Университете штата Мичиган, изучал там бизнес, получил работу на крупнейшем предприятии по производству офисной мебели, и все у тебя шло хорошо, пока ты трудился не покладая рук, никуда не совал свой нос и никому не действовал на нервы…

– Ну я понял. А ты?

– А я сбилась с Пути. Считай, что я заблудилась. Возможно, я шла по лесу, и тут поднялся страшный ветер и закидал Путь сухими листьями, и я пошла совсем в другую сторону. А может, проклятые птицы склевали хлебные крошки, отмечавшие Путь. Я не говорю, что моя жизнь лишена смысла. Возможно, она должна служить примером, предостережением тем, кто может совершить мои ошибки.

– Вряд ли мир так жесток, – сказал Ник.

– Люди вроде тебя думают именно так.

– Но ведь еще не поздно…

Кэсси шагнула к Нику, обняла его и прижалась к его груди.

– Как приятно так думать! – прошептала она.

 

7

Сержант Нойс вызвал Одри к себе в кабинет и усадил на стул.

– Мне звонил начальник службы безопасности «Стрэттона», – сообщил он ей.

– Он, наверное, волнуется.

– Он вне себя от ярости, Одри. Из-за ваших обысков у него и у Коновера.

– Не знаю, как Рой и его бригада, а мои люди вели себя очень сдержанно и аккуратно.

– Боюсь, что Рой разгромил квартиру Ринальди.

– Меня это не удивляет. Я проводила обыск с согласия Коновера, а у Роя был ордер на обыск.

– Рой – это Рой… Послушай-ка! – Нойс наклонился вперед и оперся руками о письменный стол. – Ринальди сказал мне одну вещь. Это очень серьезно.

– Он что, собирается подать на нас в суд? – усмехнулась Одри.

– Он знает о Леоне.

– О Леоне?

– Честно говоря, я удивлен тому, что он не заговорил о нем сразу. Наверное, он ничего о нем не знал, а потом изучил твою подноготную, и всплыло имя Леона.

– Вы знали, что Леона уволили со «Стрэттона». Я сразу вам об этом сообщила.

– Да, конечно, но, к сожалению, я придал этому мало значения. Я как-то все это не связал.

– Но ведь в этом городе со «Стрэттона» кого-то уволили практически в каждой семье!

– Это точно.

– Если отстранить от этого дела всех, кто имеет какое-то отношение к уволенным со «Стрэттона», работать будет некому. Кстати, наши эксперты и техники в этом отношении не исключение.

– И тем не менее мы должны действовать аккуратнее.

– Мне же совершенно случайно поручили это расследование. Я не напрашивалась!

– Я знаю.

– Кроме того, вначале оно вообще не имело никакого отношения к «Стрэттону».

– Согласен, но…

– Дайте мне договорить! Леон тут совершенно ни при чем! Я просто изучаю улики, и мои симпатии и антипатии тут совершенно не играют никакой роли. И вы это прекрасно знаете.

– Я-то это знаю. Но если дело дойдет до суда, тебе будет трудно доказать свою беспристрастность. Если об этом узнает прокурор, он немедленно потребует отстранить тебя от этого расследования, чтобы правоохранительные органы не в чем было упрекнуть. И он будет совершенно прав. На месте окружного прокурора я бы тоже любой ценой добился того, чтобы расследование не походило на личную месть.

Одри выпрямилась на неудобном стуле и взглянула своему начальнику в глаза:

– Вы что, отстраняете меня от этого дела?

– Да нет, – вздохнул Нойс. – Хотя, наверное, следовало бы… Ринальди этого требует, но ведь ты одна из наших лучших детективов.

– А вот это неправда. Раскрываемость у меня не выше, чем у остальных.

– Мне нравится твоя скромность, – рассмеялся Нойс. – В этом остальным есть чему у тебя поучиться… Конечно, ты могла бы раскрыть гораздо больше преступлений, но ведь ты только учишься. Кроме того, ты используешь микроскоп вместо телескопа.

– Что?

– Иногда ты попусту тратишь время, изучая то, что тебе кажется уликами, а на самом деле не имеет ни малейшего отношения к делу. Ты часто идешь по ложному следу. Со временем у тебя это пройдет. Скоро у тебя разовьется чутье, и ты сразу будешь чувствовать, на что стоит тратить время, а на что – нет.

Одри кивнула.

– Будь уверена в том, что я поддержу тебя в любой ситуации.

– Я знаю, – пробормотала Одри. Ее захлестнули эмоции, и она почувствовала к Нойсу что-то очень похожее на любовь.

– Я сам пригласил тебя к себе в отдел и помогал тебе всем, чем мог. Помнишь?

Одри опустила глаза и улыбнулась, вспомнив, через какое невероятное количество собеседований ей пришлось пройти. Бывало, стоило ей расслабиться и вообразить, что все испытания уже позади, как ее вызывал к себе очередной начальник. А Нойс все время помогал ей – подсказывал, как лучше себя вести и что отвечать.

– Это все из-за цвета моей кожи, – пробормотала Одри.

– Это все из-за того, что ты женщина. Между прочим, многие до сих пор думают, что ты не справишься со своей работой.

– Да ну!

– Не сомневайся в этом. Очень многие ждут, чтобы ты совершила какую-нибудь непоправимую ошибку и тебя уволили. А я не хочу, чтобы это произошло.

– Я тоже.

– Так давай вернемся к проблеме Леона, хоть ты ее и не считаешь проблемой. Между прочим, мы очень часто поступаем, руководствуясь подсознательными мотивами. Это наши защитные инстинкты. А ты любишь своего мужа, и тебе невыносимо тяжело смотреть, как он страдает, и ты подсознательно ненавидишь его обидчиков…

Одри начала было возражать, но Нойс ее перебил:

– Дай мне договорить!.. У тебя есть ряд фактов, улик и зацепок. Из них выстроился целый лабиринт, и тебе нужно найти в нем правильный путь. Возьмем, к примеру, семена для гидропосева. Ты большой молодец, что их обнаружила, но о чем они все-таки говорят? О том, что Стадлер ходил по лужайке Николаса Коновера? Возможно. О том, что он ползал по ней на четвереньках? Тоже может быть. Но из этого еще не вытекает то, что Коновер его застрелил.

– Это один из кусков головоломки.

– Да. Но что это за головоломка? Маленькая, из двадцати кусков для детей? Или из тысячи кусков типа тех, которые любит собирать моя жена? Все дело в том, что подозрений и семян для гидропосева недостаточно для того, чтобы выносить приговор.

– Труп Стадлера был слишком чистым, – начала объяснять Одри. – Кто-то профессионально его почистил, чтобы устранить все улики.

– Возможно.

– А Ринальди расследовал в полиции убийства.

– Тщательно устранить почти все улики способен не только бывший полицейский.

– Мы уличили Коновера во лжи, – продолжала Одри. – Он сказал, что проспал всю ночь, когда был убит Стадлер, а оказалось, что в два часа ночи он звонил Ринальди. У нас есть распечатка его телефонных звонков.

– И что, их показания расходятся?

– Коновер сказал, что перепутал дни и ночи и что, может быть, именно в ту ночь у него сработала сигнализация, и он позвал Ринальди выяснить, в чем дело, потому что сигнализацию поставили сотрудники Ринальди.

– Так, может, он действительно перепутал ночи?

– А самое важное, – в отчаянии всплеснула руками Одри, – это то, что им стало известно о том, что Стадлер все время шныряет вокруг дома Коновера, пишет на стенах всякие гадости и выпустил кишки его собаке. А потом Стадлера убивают. Вряд ли это совпадение.

– Ты в этом уверена?

– Я это чувствую.

– Пойми меня правильно, но я не считаю, что ты уже можешь полностью полагаться на свою интуицию. Рановато.

Одри снова кивнула, надеясь, что у нее на лице не написано, как она раздосадована.

– А кусок металла на лужайке Коновера? – спросил вдруг Нойс. – Что это за глупости?

– Да не было там ничего, – помолчав, созналась Одри.

– А Коноверу ты сказала, что вы нашли у него на лужайке кусок металла, напоминающий часть гильзы или пули.

Выходит, Ринальди успел нажаловаться Нойсу и об этом!

– Я этого не говорила.

– Но ты намекнула об этом Коноверу. Или нет?

– Ну намекнула, – призналась Одри.

– Значит, ты его обманула, чтобы у него сдали нервы, и он во всем признался, – невесело проговорил Нойс. – Так?

– Неужели я впервые в истории криминалистики воспользовалась таким приемом? – покраснев, пробормотала Одри.

– Конечно же нет. Мне и самому приходилось так поступать… Но сейчас мы имеем дело с генеральным директором «Стрэттона». Из этого вытекает, что за всеми твоими поступками очень пристально следят, и ты должна все тщательно взвешивать.

– Я это понимаю, но если мой маленький обман хоть немножко подтолкнул убийцу к признанию, в нем не было ничего плохого.

– Ну хорошо, – опять вздохнул Нойс. – Значит, вместо крэка у Стадлера в кармане было мятое лимонное драже. Может, его действительно обманули, а может, это все подстроено нарочно. Мы этого не знаем. Известно только то, что этот сумасшедший бродил ночью по Гастингсу. Что же удивительного в том, что он схлопотал в этом опасном районе пулю?

– Наши осведомители в Гастингсе ничего не слышали о его убийстве.

– В Гастингсе такое творится, что даже армии осведомителей за всем не уследить.

– Но!..

– Не стану надоедать тебе советами, но все-таки действуй осторожней. Прежде чем обвинять директора крупной корпорации и начальника его службы безопасности в том, что они сговорились убить человека, как следует взвесь все за и против. Ты обвиняешь людей, которым есть что терять. И они будут отчаянно защищаться. Подумай и о мотивах, которые руководят твоими собственными действиями. Разумеется, два высокопоставленных злодея в роли убийц производят намного больше впечатления, чем какой-нибудь мелкий торговец наркотиками. Но мы не в театре и не снимаем кино. Мы должны докопаться до истины и доказать ее. Договорились?

– Договорились.

– Это в твоих же интересах. И в наших.

– Я понимаю.

– При этом я не смогу тебе помогать, если ты не будешь держать меня в курсе дела. Отныне ты будешь рассказывать мне о каждом своем шаге. А то я не смогу тебе помочь, и может случиться так, что ты в этом горько раскаешься.

 

8

Эдди жил в небольшом жилом комплексе под названием «Каменный ручеек». Комплекс построили лет шесть назад, и состоял он из четырех пятиэтажных зданий из красного кирпича с большими окнами и декоративными деталями из мореного дерева. Дома стояли на большом травяном поле, прочерченном посыпанными гравием дорожками, и были украшены длинными балконами, на которые жильцы выставляли шезлонги и пальмы в кадках. Никакого ручейка поблизости и в помине не было, но галька вокруг автомобильной стоянки вполне могла происходить из его пересохшего русла. В целом жилой комплекс не производил впечатления уютного жилища и напомнил Нику офисное здание, в котором был кабинет зубного врача, куда он водил своих детей, но у Эдди Ринальди наверняка не возникало таких ассоциаций.

– Добро пожаловать в скромное жилище Эдварда Дж. Ринальди! – сказал Эдди, пустив Ника в квартиру. На Эдди были черные джинсы и серая шерстяная рубашка, вся в катышках от бесчисленных стирок.

Ник раньше не бывал у Эдди дома, но ничуть не удивился тому, что предстало его взору: стекло, блестящий металл, сизый ковер на полу, черная лакированная мебель, бар у стены, огромное зеркало над ним.

Самыми большими предметами в комнате были два мощных серебристых динамика, возвышавшихся, как ширмы, по обеим сторонам от черного дивана. Квартира адекватно отражала стиль жизни ее хозяина. В спальне Эдди показал Нику огромную водяную кровать и сообщил о том, что это самый востребованный предмет его домашней обстановки, и женщины уже в трех местах чуть не протерли в ней дырки своими голыми задницами.

– Ну как? – спросил Эдди, когда они вернулись в гостиную.

– Вполне в твоем духе.

– Не знаю, на что ты намекаешь, но это не мешает мне наслаждаться здесь всеми благами цивилизации! – заявил Эдди, усевшись в кресло, обитое серой искусственной замшей, и водрузив ноги на стеклянный журнальный столик рядом с книжками «Покер для профессионалов» и «Секреты Камасутры».

– Хочешь? – спросил он и выудил откуда-то из-под кресла бутылку виски.

– Нет, спасибо, – ответил Ник.

– Как хочешь. И все-таки у меня есть то, что тебе понравится, а точнее, заинтересует. Не зря же я позвал тебя к себе. Дело в том, что твой Скотт Макнелли пару недель назад стер два электронных сообщения. Наверное, он не знает о том, что все электронные сообщения архивируются на нашем сервере… Кстати, а кто такой Мартин Лай?

– Это наш менеджер по Юго-Восточной Азии. Он работает в Гонконге. Занимается нашими бумагами и все такое прочее. Ужасный зануда. А что?

– Ничего. Вот посмотри! – с этими словами Эдди протянул Нику два листа бумаги.

«Кому: [email protected]

От кого: [email protected]

Мистер Макнелли, подтвердите, что 10 миллионов долларов США переведены сегодня утром со счета „Стрэттон-Азия“ на анонимный банковский счет по вашему указанию. Судя по коду SWIFT, наши деньги поступили в банк „Сен Фунг“ в Макао. [59] Теперь у нас на счету практически не осталось денег. Прошу не медлить с ответом.

Всего хорошего,

Мартин Лай,

менеджер (Юго-Восточная Азия),

корпорация „Стрэттон“, Гонконг».

Далее следовал немедленный ответ Скотта Макнелли.

«Кому: [email protected]

От кого: [email protected]

Мартин, все в порядке. Это обычная операция по репатриации средств, чтобы избежать чрезмерного налогообложения.

Спасибо за сообщение,

Скотт Макнелли».

Ник поднял глаза от бумаг и пробормотал:

– Десять миллионов долларов! Ничего себе!

– Я, конечно, не знаю, но мне кажется, что твой Макнелли совсем наплевал на осторожность. По-моему, он нарывается.

– Это точно.

– В отличие от тебя.

– В каком смысле?

– Ты же осторожен и не нарываешься, правда?

– О чем ты?

– Ник, ты ведешь себя в сто раз глупее Скотта Макнелли, что бы тот ни задумал. Опомнись, пока мы оба не оказались за решеткой! И даже не думай, что останешься на свободе, если я попаду в тюрьму!

– Что ты несешь?!

Эдди не унимался:

– Может, соизволишь мне объяснить, чего ты добиваешься от дочки Стадлера?

На мгновение Ник потерял дар речи, а потом взорвался:

– Ты что, имеешь наглость за мной следить? Теперь я понимаю твои грязные намеки в тот день, когда лил дождь! Имей в виду, ты не смеешь читать мою электронную почту и следить за тем, с кем я говорю по телефону!

– Послушай, Ник, мы теперь в одной лодке и должны грести в одну сторону. И не раскачивать лодку, и задумываться о последствиях своих поступков. Ты хоть представляешь, на что ты нарываешься?! – зарычал Эдди.

– Это не твое дело!

Эдди потянулся и заложил руки за голову. Серая рубашка у него под мышками почернела от пота.

– Ошибаешься, – процедил он сквозь зубы. – Это мое дело. Ведь если ты не бросишь валять дурака, нас обоих посадят в тюрьму. А я не собираюсь сидеть в тюрьме из-за твоего идиотизма.

– Оставь меня в покое! И оставь в покое ее!

– Это ты должен оставить ее в покое! Мне наплевать на твои личные дела: ты можешь насиловать подростков, растить в огороде коноплю. Это меня не касается. Но твоя связь с этой женщиной опасна нам обоим. Я не знаю, о чем ты думал, когда с ней связался, но это для нас очень опасно. И вообще, ей-то чего от тебя нужно?

– Ты слишком много на себя берешь!

– Не забывай о том, что ты убил ее отца, – со зловещим видом прошептал Эдди.

Ник побледнел. Он пытался отыскать нужные слова, но не находил их.

– Неужели ты ничего не соображаешь? – продолжал тем временем Эдди. – Полиция явно подозревает тебя в убийстве. А что если полиция поделилась своими подозрениями с дочкой Стадлера и подослала ее к тебе, чтобы она все вынюхала? А вдруг ты при ней проговоришься? Может, ее интересует то, чем ты занимался той ночью, а не то, что болтается у тебя между ног!

– Ерунда какая-то, – пробормотал Ник. – Я в это не верю.

И все-таки в душе у него зашевелились страшные подозрения. Разве не сказала она тогда в кафе: «Если бы кто-нибудь сделал такое с членом моей семьи, я бы его убила».

– Придется поверить, – отрезал Эдди. – Имей в виду, что ничего невероятного в этом нет.

Плеснув себе виски в стакан, Эдди одним глотком его осушил и крякнул.

– Я же тебе добра желаю, – продолжал он.

– Хватит! Не желаю тебя слушать! – раздраженно проговорил Ник, встал и направился к двери, но на полпути остановился, повернулся к Эдди и сказал: – Знаешь, по-моему, не тебе рассуждать о глупости и безрассудстве!

Эдди с наглым видом ухмылялся, развалившись в кресле, а Ник продолжал:

– Мне кажется, ты сказал мне не всю правду о том, почему ушел из полиции в Гранд-Рапидсе.

– Я уже говорил тебе о тех дурацких претензиях, которые ко мне там предъявили, – прищурившись, прошипел Эдди.

– Но ты мне не говорил о том, что тебя выгнали за мародерство.

– Черт! Наверное, это внушила тебе проклятая негритоска! Неужели ты ей веришь?!

– Пожалуй, я начинаю ей верить, – скривившись, проговорил Ник.

– Ну и верь, кому хочешь!

– Значит, ты это не отрицаешь?

– Такую ерунду даже отрицать нелепо. Конечно, я не ангел, но никогда не скатился бы до мародерства… Какие только гадости не услышишь о себе за спиной!

 

9

У Одри на столе зазвонил телефон. Она присмотрелась к номеру звонившего, чтобы не нарваться на бедную миссис Дорси, но звонили из Гранд-Рапидса. Одри поняла это по коду «616» и подняла трубку.

Одри звонила некая Сьюзен Каллоуэй из криминальной лаборатории полиции штата Мичиган. Она назвала себя техником интегрированной системы баллистической идентификации. Сьюзен Каллоуэй говорила спокойно, но веско, сухим официальным тоном. Она указала номер дела – это было дело об убийстве Эндрю Стадлера – и сказала:

– Насколько я поняла, вы хотели, чтобы мы сравнили присланную вами пулю с пулями, которые фигурируют у нас в других делах.

– Совершенно верно.

– В этом случае могу вам сказать, что у нас в системе зарегистрирована очень похожая пуля.

Одри кое-что знала об интегрированной системе баллистической идентификации. Это была компьютерная база данных, содержащая цифровые изображения всех пуль и патронов, которые попадали в руки полиции и ФБР на всей территории Соединенных Штатов в связи с различными преступлениями. В целом эта система напоминала глобальную базу данных с отпечатками пальцев, только хранились в ней изображения не отпечатков, а пуль и гильз.

– Очень похожая? – с сомнением переспросила Одри.

– Ну да. Идентичной ее назвать нельзя, – с легким раздражением в голосе сообщила Сьюзен Каллоуэй. – Лично мне кажется, что ваша пуля очень похожа на пулю с места преступления, совершенного шесть лет назад в Гранд-Рапидсе. Оружие, из которого вылетела та пуля, найдено не было.

– А что это было за преступление?

– Ноль девять два ноля ноль один.

Это было кодовое обозначение убийства, принятое в полиции штата Мичиган. Значит, из пистолета, застрелившего Стадлера, шесть лет назад в Гранд-Рапидсе убили другого человека. Одри еще не знала, что из этого вытекает. Пистолеты непрерывно кочевали из рук в руки на черном рынке оружия.

– Вот как! И что же известно об этом деле? – спросила Одри.

– К сожалению, ничего не могу вам сказать. Мне известен только официальный номер этого дела, но вам он ничего не скажет. Но я уже позвонила, куда следует, и затребовала пулю шестилетней давности, чтобы сравнить ее с вашей.

– Большое спасибо!

– Вас наверняка волнует, когда будет готов результат этого сравнения. По этому поводу могу вам сказать лишь то, что он будет готов, как только я получу эту пулю из полицейского управления в Гранд-Рапидсе.

– Спасибо за информацию, – вежливо поблагодарила Одри, и Сьюзен Каллоуэй повесила трубку.

Одри перевела дух.

И почему это технические эксперты всегда разговаривают с остальными своими коллегами таким тоном, будто те у них в неоплатном долгу?

Однако полученная информация очень заинтересовала Одри. Погрузившись в свои мысли, она прошла через весь участок в отдел криминалистический экспертизы и нашла там Кевина Ленегана. Кевин со скрещенными руками на груди склонился над компьютерным монитором, где мелькали какие-то изображения, поверх которых в самой верхней части экрана непрерывно бежали цифры.

Одри положила Кевину руку на плечо, и он подпрыгнул от неожиданности.

– Спокойно, – сказала Одри. – А то пропустишь мужчину в белых кроссовках.

– Почему я не умер в детстве, – вздохнул Кевин.

– Я не понимаю, почему такого классного специалиста, как ты, заставляют искать банального вора в белых тапках!

– Скажи это моему начальнику.

– А где он?

– Это женщина. Она в декрете. Сейчас мною командует Нойс. Вы с ним, кажется, дружите?

– Не так чтобы очень… Слушай, Кевин, ты не мог бы еще раз посмотреть мое записывающее устройство? Неофициально…

– В драгоценные мгновения моего отдыха?

– С меня причитается.

– Не обижайся, но я неподкупен.

– Так сделай это по доброте сердечной.

– О какой сердечной доброте может идти речь?

– Ну Кевин!..

Кевин заморгал усталыми глазами и пробормотал:

– Ну допустим, на меня что-то найдет, и вместо того чтобы спокойно пить кофе, я буду копаться в твоем записывающем устройстве. И что я должен в нем откопать?

 

10

– Я только что звонила в «Фэрфилд партнерс», – сообщила Нику Марджори Дейкстра, – но помощник Тодда Мьюлдара заявил мне, что шефа сегодня не будет в офисе, и я оставила ему сообщение.

– Попробуйте позвонить Мьюлдару на мобильный телефон. У вас же есть его номер?

– Конечно.

Ник в этом ни секунды не сомневался. Марджори Дейкстра была физически не способна потерять чей-либо телефонный номер или электронный адрес. Вся эта информация находилась у нее в таком безупречном порядке, что она могла по первому требованию Ника соединить его за несколько секунд с любым человеком, если тому, конечно, не приходило в голову увильнуть от разговора.

При этом телефонные звонки требовали определенного этикета. Если Марджори звонила Мьюлдару в офис и заставала его на месте, она должна была попросить Ника поднять трубку еще до ответа Мьюлдара. Ника всегда раздражали эти церемонии. Когда чей-нибудь секретарь звонил Марджори, та соединяла секретаря с Ником, секретарь говорил Нику: «Соединяю вас с мистером Смитом», Нику приходилось отвечать: «Спасибо» и ждать, когда заговорит мистер Смит так, словно у мистера Смита не было ни секунды драгоценного времени, и он не мог сразу поднять трубку. Нику до такой степени действовало это на нервы, что он изобрел свою систему. Он велел Марджори говорить чужому секретарю: «Попросите мистера Смита поднять трубку. Сейчас с ним будет говорить мистер Коновер». Обычно этот трюк действовал.

Однако, набирая номер мобильного телефона Мьюлдара, Ник не сомневался в том, что тот сам поднимет трубку, и не обдумывал методов борьбы с вежливым хамством чужих секретарей.

Разумеется, Мьюлдар ответил самолично.

– Добрый день. Вас беспокоит Ник Коновер.

– Ник! Добрый день.

Ник не слышал никакого постороннего шума и заподозрил, что на самом деле, Мьюлдар никуда не уезжал из своего офиса.

– Нам надо поговорить. У нас тут происходят странные вещи.

– Конечно же говорите. Выкладывайте все начистоту! – заявил Мьюлдар тоном психоаналитика.

– У нас сорвалось подписание двух крупных контрактов, потому что клиенты, независимо друг от друга, узнали о том, что «Стрэттон» якобы переводит свои производственные мощности в Китай.

– Ну и?

– Это правда?

– Порой сплетни граничат с фантастикой.

– Да, но я хочу от вас прямого ответа. Это правда? Скажите, рассматриваете ли вы вообще такую возможность? – сказал Ник и подумал, что гнусная жаба Тодд Мьюлдар не скажет правды даже под дулом пистолета.

– Вы знаете мое мнение по этому поводу. На мой взгляд, мы теряем уйму денег, продолжая эксплуатировать допотопные заводы в Мичигане. Не забывайте, что на дворе двадцать первый век. Мир изменился. Экономика стала глобальной.

– Все это замечательно, – сказал Ник. – Я это уже сто раз слышал и уже говорил вам о том, что, закрыв производство в Америке, мы уничтожим «Стрэттон». В любом случае, закрывать заводы в Мичигане будет кто-то другой, а не я.

– Не надо так громко. Я вас прекрасно слышу, – раздраженно сказал Мьюлдар.

– Я уже уволил по вашему приказу половину наших рабочих. Ничего более ужасного мне в жизни делать не приходилось. Но я не собираюсь превращать «Стрэттон» в маленький офис, имеющий неопределенное отношение к заводам, находящимся от него на расстоянии восьми тысяч миль.

– Я это уже понял, – сказал Мьюлдар. – А зачем вы, собственно, мне звоните?

– Я звоню, чтобы задать вам вопрос, на который я пока не услышал ответа. Вы действительно ведете переговоры о перемещении наших заводов в Китай?

– Нет, – тут же ответил Мьюлдар.

– Может быть, ведется подготовка к таким переговорам?

– Нет.

Ник не знал, что сказать.

Или Мьюлдар говорит правду, или нагло врет. Но если даже Мьюлдар врет, что с этим можно поделать?

Ник хотел было упомянуть о шифрованной переписке между Скоттом Макнелли и Мьюлдаром, но передумал, чтобы их не спугнуть.

Пусть Мьюлдар с Макнелли пока не знают, что начальник службы безопасности «Стрэттона» следит за ними, и у Ника останется хотя бы эта маленькая возможность получать крохи информации об истинном положении вещей.

– Тогда, может, вы объясните мне, зачем тайно отправляете Скотта Макнелли в Китай, как секретного агента, не поставив меня об этом в известность?

– Я ничего об этом не знаю, – несколько секунд поколебавшись, ответил Мьюлдар. – Поговорите об этом с самим Скоттом.

– Макнелли сказал, что ездил в Китай прощупывать почву. Даже если он делал это не по вашему поручению, имейте в виду – эти штучки со мной не пройдут.

– Скотт Макнелли не отчитывается передо мной в своей повседневной работе.

– А я не хочу, чтобы меня потом обвинили во всем том, что он исподтишка натворит у меня за спиной.

– Я тоже этого не хочу.

– У меня и так много важных дел. Мне некогда следить за собственным финансовым директором, совершающим загадочные вояжи на Восток.

– Да, вам приходится нелегко, – усмехнулся Мьюлдар; внезапно тон его голоса изменился так, словно ему в голову пришла блестящая мысль: – Насколько я знаю, у вас много личных проблем – смерть жены и все такое прочее. Если вы хотите проводить больше времени с детьми, мы вам в этом поможем. Может, вам стоит отдохнуть? Мы охотно предоставим вам годовой отпуск. Он пойдет вам только на пользу.

– Я прекрасно себя чувствую. Именно работа меня и бодрит, – ледяным тоном заявил Ник и подумал: «Нет, Мьюлдар, так просто ты от меня не избавишься!»

– Вот как! – протянул Мьюлдар. – Очень рад это слышать…

 

11

Рой Багби пожирал чипсы из хрустящего пакета. Его пальцы, которые – к приятному удивлению Одри – в последнее время могли похвастаться идеально чистыми и аккуратно подстриженными ногтями, пожелтели от крошки.

– Вполне может быть, – чавкая чипсами, заявил Багби, – Ринальди легко мог присвоить себе этот пистолет, когда работал в Гранд-Рапидсе.

– Он мог раздобыть его и в Фенвике. Бесхозные пистолеты гуляют по всей стране.

– И это тоже может быть… И как же он от него теперь избавился?

– Существует миллион способов, – сказала голодная Одри, раздраженно созерцая жадно набивающего себе рот Багби.

– В любом случае, в мусорном баке вместе с трупом пистолета не было.

– В городе сотни таких баков, – заявила Одри. – Еще существует свалка. А также есть канализационные люки, озеро, пруды и река… Нет, пистолета нам не найти.

– Увы, но это так, – согласился Багби, скомкал пустой пакет, бросил его в металлическую мусорную корзину у стены, промахнулся и выругался.

– Вы говорили с фирмой, установившей сигнализацию у Коновера?

– В известном смысле, да, – кивнул Багби. – В Фенвике одна такая фирма. Ее офис совсем недалеко отсюда, но я так до конца и не понял, чем они, собственно, занимаются. То есть они занимаются установкой сигнализаций, но в доме Коновера сигнализацию устанавливали не они. Эта фирма даже не обслуживает работу установленных ею сигнализаций. Этим занимается контора из Лансинга под названием «Центральная Мичиганская служба охраны». Именно там и хранятся все электронные записи.

– Ну и?

– Да ничего. Они подтвердили только то, что мы уже знаем. В ту ночь на шестнадцатое число сработала сигнализация по периметру дома Коновера. Она работала одиннадцать минут. Записи камер слежения должны находиться на записывающем устройстве, которое у тебя уже есть. Вот и все.

Одри объяснила Багби все про записывающее устройство из дома Коновера.

– Я попросила Ленегана посмотреть его еще раз. Но у него уйма работы. Нойс заставляет его изучать в первую очередь другие записи.

– Я так и знал.

– Кстати, мы должны проверить, что записали той ночью камеры слежения на заборе коттеджного поселка.

– Уже проверил, – покачал головой Багби. – Они связаны с базой в центре города. Ничего особенного. Стадлер лезет через забор и все.

– Очень жаль.

– А что если проверить обоих мерзавцев на детекторе лжи? – предложил Багби.

– Наверное, рановато. Надо собрать побольше улик. Кроме того, Нойс наверняка будет против.

– А ну его на фиг, этого Нойса! Следствие ведем мы, а не он. Ты обратила внимание на то, что он теперь с нас глаз не спускает?

– Вроде бы да.

– Наверное, чует сенсацию.

– Может, просто не хочет, чтобы мы дали маху? – пробормотала Одри, не решаясь рассказать напарнику о своем разговоре с Нойсом.

– С чего бы это нам дать маху? Мы что, новички?

– Это важное дело, – пожала плечами Одри.

– Тоже верно, – усмехнулся Багби.

Одри смущенно улыбнулась и отправилась было к себе в кабинку, но Багби ее окликнул:

– Слушай, Одри, эта твоя выдумка с куском гильзы или пули, которую вы как будто нашли…

– А? – обернулась Одри.

– Отличная выдумка, Одри, – сказал Багби. – Ты молодец!

 

12

Ник смертельно устал. Попытки понять закулисные махинации Макнелли и Мьюлдара высосали из него последние силы. А тут еще Эдди со своими предостережениями!

А что если Эдди прав? А вдруг Кэсси действительно что-то против него замышляет?

У Ника больше не было сил бороться. Он уже боялся того, что неосознанно чем-нибудь выдаст себя, лишь бы этот кошмар поскорее закончился.

Больше всего пугал Ника фрагмент гильзы или пули, найденный полицией у него на лужайке.

Раньше Ник всегда гордился железными нервами и недюжинной выдержкой. Возможно, они были следствием его привычки бороться за победу в хоккее, не сдаваться и побеждать даже тогда, когда в победу невозможно было поверить. Раньше Ник ни при каких обстоятельствах не поддавался панике. У Лауры нервы были гораздо слабее, и она всегда удивлялась хладнокровию мужа. Иногда ей даже казалось, что Ник не понимает остроты ситуации или ему на все наплевать. В таких случаях Ник лишь пожимал плечами и спокойно говорил: «А зачем нервничать? Чем это поможет?»

Но после убийства Стадлера Ник сам себя не узнавал. От его былого хладнокровия не осталось и следа. Проблемы и заботы, накопившиеся за последние несколько недель, тяжелым бременем легли ему на плечи. Нику казалось, что он вот-вот рухнет на землю под их грузом.

Но именно сейчас Ник не мог позволить себе сдаться.

Мысли о заговоре Макнелли и Мьюлдара, об их шифровках, тайных поездках и телефонных звонках приводили Ника в ярость.

«Может, вам стоит отдохнуть? Мы охотно предоставим вам годовой отпуск. Он пойдет вам только на пользу». Можно подумать, Мьюлдара действительно волновало здоровье Ника! Нет, Мьюлдар явно пытается его временно устранить. При этом он не хочет его увольнять. Почему? При желании финансовые магнаты из «Фэрфилд партнерс» могли бы уволить Ника в любой момент. При тех миллиардах долларов, которыми они ворочали каждый день, их вряд ли остановили бы пять миллионов долларов, которые им пришлось бы выплатить Нику при увольнении. Так в чем же дело? Почему его не увольняют?

Ник сел за компьютер и нашел в корпоративной базе данных Мартина Лая. На дисплее монитора всплыло обрюзгшее лицо флегматичного на вид человека, информация о нем, номер его телефона, адрес его электронной почты.

Ник посмотрел на часы. Между Мичиганом и Гонконгом было тринадцать часов разницы. Половина десятого утра в Фенвике означала половину одиннадцатого вечера в Китае. Ник поднял телефонную трубку и набрал домашний номер Мартина Лая. Телефон долго звонил, а потом заговорил автоответчик на китайском, за которым последовало несколько слов на ломаном английском.

«Мартин, – сказал Ник, – это Ник Коновер. Мне нужно с вами немедленно поговорить».

Оставив на автоответчике Мартина Лая все номера телефонов, по которым тот мог до него дозвониться, Ник потребовал, чтобы Марджори нашла номер мобильного телефона Мартина, и через минуту на экране монитора Ника возник телефонный номер невероятной длины.

Ник набрал длинный номер, но ему опять ответил автоответчик. Ник проверил деловой календарь Мартина Лая, и, судя по всему, менеджер по Юго-Восточной Азии должен был находиться в эти дни в гонконгском офисе «Стрэттона».

Ник снова вспомнил слова Мьюлдара: «Мы охотно предоставим вам годовой отпуск».

Неужели Мартина Лая уже отправили «в отпуск»? И что же, на самом деле, задумали Тодд Мьюлдар и «Фэрфилд партнерс»?

Решение пришло так внезапно, что Ник еще долго не мог понять, как он с самого начала не догадался, что нужно делать. Ему давно нужно было позвонить нужному человеку в разросшемся семействе «Фэрфилд партнерс».

В среднем ящике письменного стола Ник без труда нашел потрепанную визитную карточку с надписью «Рестораны „Кендолл“, директор группы Ронни Кендолл».

Ронни Кендолл был прирожденным бизнесменом – сметливым, изворотливым и говорившим с невообразимым техасским акцентом. Он начал с маленького ресторанчика техасско-мексиканской кухни в Далласе, который постепенно разросся в сеть преуспевающих ресторанов, а потом и в крупный холдинг. В основном это были рестораны техасско-мексиканской кухни, популярной на юго-западе Соединенных Штатов. Имелась у Кендолла и сеть кафе, в которых подавали творожные пудинги, сеть закусочных, в которых кормили не очень вкусными жареными цыплятами, сеть отвратительных японских ресторанов, в которых повара со свирепостью самураев рубили и резали полуфабрикаты прямо под носом у ошеломленных посетителей, а также сеть баров, где в качестве закуски к огромным ледяным коктейлям «Маргарита» подавали жареные свиные ребрышки. Десять лет назад Ронни Кендолл продал свой холдинг Уилларду Осгуду.

Ник познакомился с Кендоллом на одной конференции в Токио, и они сразу друг другу понравились. Оказалось, что Кендолл болеет за хоккей и не пропустил ни одного матча, в котором Ник Коновер играл за команду Университета штата Мичиган. Ник признался Кендоллу, что его японский ресторан ему не понравился, и Ронни тут же воскликнул:

– У меня начинает крутить брюхо от одного вида этих ресторанов. Никогда туда не ходи, Ник. Но вот ведь чудо – многим там нравится!

Ник некоторое время ждал, пока его соединят с Ронни Кендоллом. Наконец Кендолл заговорил, и, казалось, остановить его будет невозможно. Ник с самого начала совершил большую ошибку, спросив у него, как идут дела. Кендолл немедленно сообщил Нику все подробности развития сети его закусочных с жареными цыплятами в штатах Джорджия и Южная Каролина, а затем, следуя своей неуловимой логике, принялся ругать моду на низкокалорийные продукты:

– Как я рад, что этот бзик прошел! Мы чуть не разорились! Представь себе низкокалорийный творожный пудинг! Или низкокалорийный диетический коктейль «Маргарита»! Бред собачий! А стоило нам заключить рекламный контракт со знаменитостью, – тут Кендолл назвал имя известного футболиста, – и даже снять несколько пятнадцати- и тридцатисекундных роликов, как эта знаменитость тут же загремела в тюрьму за изнасилование. Можешь себе это представить?

– Ронни, – наконец удалось вставить Нику. – Ты хорошо знаешь Тодда Мьюлдара?

– Как же мне не знать эту сволочь! – хрипло расхохотался Ронни Кендолл. – Я считаю его подлецом, и он наверняка обо мне такого же мнения. Но я стараюсь не попадаться ему на пути, а он держится от меня подальше. Мьюлдар и его прихлебатели стали вмешиваться в мой бизнес, и дошло до того, что я позвонил самому Уилларду Осгуду и сказал, чтобы он взял на короткий поводок своих шавок. Я сказал ему, что достаточно стар и богат, чтобы немедленно уйти в отставку. Наверное, Осгуд приструнил Мьюлдара, потому что тот от меня отстал. Кроме того, ему уже стало не до меня из-за аферы с микрочипами.

– С какими микрочипами?

– С самыми обычными. Как вы их там еще называете – микросхемами, полупроводниками.

– Ну и что у Мьюлдара с микрочипами?

– Ты что, не читаешь «Уолл-стрит джорнал»? Там об этом писали. Компании типа «Фэрфилд партнерс» бросились вкладывать деньги в производство микрочипов и вкладывали, вкладывали, а производство раздувалось, как мочевой пузырь, а потом наступило перепроизводство, и последовал ряд крупных банкротств. Пузырь лопнул, – вновь хрипло расхохотался Ронни Кендолл, – и инвесторов обдало не дивидендами, а кислой мочой! Хотел бы я их в этот момент видеть!

– Подожди, Ронни, ты хочешь сказать, что «Фэрфилд партнерс» потеряли большие деньги из-за микрочипов?

– Не вся фирма, а Тодд Мьюлдар. Он вложил практически все деньги, которыми ему было доверено управлять, в производство микрочипов, которое лопнуло, и теперь его денежки тю-тю!

Ник и не думал смеяться вместе с Ронни.

– Я думал, существуют какие-то пределы на то, сколько «Фэрфилд партнерс» может вложить в ту или иную отдельную отрасль промышленности.

– Наверняка есть какие-то правила, но Мьюлдар такой наглый, что вряд ли их соблюдает. Это у него на роже написано. Когда курс акций некоторых компаний по производству микрочипов стал падать, он дешево скупил их все разом и хотел заставить их работать на себя. А они возьми и окажись на грани банкротства. Теперь Мьюлдар вот-вот потеряет все свои денежки. И не только свои. Такими махинациями он легко разорит Осгуда.

– Ты серьезно?

– Наверное, Мьюлдар теперь к тебе подлизывается. Я знаю, что «Стрэттону» сейчас приходится нелегко, но вы-то еще сводите концы с концами. Остальные-то деньги «Фэрфилд партнерс» Мьюлдар почти пустил на ветер. Теперь «Стрэттон» – единственный реальный источник его дохода. Не удивлюсь, если он начнет распродавать ваши акции направо и налево, чтобы выручить побольше денег. Но это дело не очень быстрое, и он может не успеть поправить свои финансы.

– На реализацию наших акций мелкими партиями уйдет не менее года.

– Наверное. А что, об этом уже поговаривают?

– Да нет.

– А вот Мьюлдару немедленно требуется крупное денежное вливание.

– Иными словами, ему нужны деньги?

– Точно.

– Ну да, они тут проводят всякие реорганизации по сокращению расходов на производство, – пробормотал Ник.

– Какое к черту сокращение расходов на производство! Если в доме пожар, поздно ставить счетчик на воду!

– В каком смысле?

– Мьюлдар оказался по уши в таком дерьме, что его может спасти только свалившаяся на него с неба в самое ближайшее время куча денег. Для этого он запросто может потихоньку быстренько продать «Стрэттон» любому, предложившему за него реальную цену. Я бы на твоем месте сейчас не спускал с Мьюлдара глаз!..

Стоило Нику повесить телефонную трубку, как ему позвонил Эдди Ринальди.

– Встречаемся в маленькой комнате для совещаний на твоем этаже, – не тратя времени на приветствия, проговорил Эдди. – Немедленно!

 

13

С момента посещения Ником квартиры Эдди в их и без того не самых сердечных отношениях наступило заметное похолодание. Эдди больше не зубоскалил, не смотрел Нику в глаза и вечно казался чем-то недовольным.

Однако в комнате для совещаний у него был такой вид, словно ему не терпится поделиться с Ником радостной новостью. Ник давно не видел Эдди таким счастливым. Эдди плотно прикрыл за собой двери и проговорил:

– Помнишь про кусок гильзы?

Ник чуть не поперхнулся. Слова застряли у него в горле.

– Это была подстава, – сказал Эдди.

– Что?!

– Полиция не находила никакого металла у тебя на лужайке.

– Ты в этом уверен?

– Абсолютно.

– Зачем же они тогда сказали, что нашли?

– Брали тебя на пушку. Думали, что ты выдашь себя, начнешь изворачиваться, придумывать, откуда у тебя на лужайке могла оказаться гильза.

– Значит, они мне солгали?

– Я бы на твоем месте не стал так громко возмущаться, Ник.

– Но ты уверен, что они ничего не нашли? Откуда ты об этом знаешь?

– У меня есть свои источники информации… А на твоем месте я бы постарался быть более проницательным и не паниковать по каждому дурацкому поводу.

 

14

Ник поставил свой чемоданчик на пол в прихожей. Старинные сосновые полы, заменившие собой пришедшийся не по вкусу Лауре дуб родного пола прихожей, светились в янтарном свете встроенных в потолок ламп. Сначала Ник ждал, что вот-вот услышит стук когтей и побрякивание ошейника Барни, но потом все вспомнил, и ему стало очень грустно.

Было уже почти восемь вечера. Заседание комиссии по маркетинговой стратегии невыносимо затянулось. Ник позвонил домой в перерыве и попросил Марту покормить детей. Марта сказала ему, что Джулия у своей подруги Джессики. Поэтому Ник не рассчитывал застать дома никого, кроме Лукаса.

Однако сверху доносились чьи-то голоса. Наверное, в гостях у Лукаса какой-нибудь приятель.

Ник пошел наверх, и голоса стали отчетливее. К своему удивлению, Ник узнал голос Кэсси. Что она делает здесь вместе с Лукасом?

Лестница была очень добротной и не скрипела. Шагов Ника никто не услышал, хотя дверь в комнату Лукаса и была на сей раз открыта. Испытывая странные ощущения, Ник задержался на вершине лестницы и стал слушать.

– Это больше похоже на домашнее задание по физике! – жаловался Лукас. – И вообще, откуда поэту знать, как погибнет мир?

– Ты действительно думаешь, что стихотворение о том, как погибнет земной шар? – ответил Лукасу низкий голос Кэсси.

У Ника отлегло от сердца. Выходит, Кэсси просто помогает Лукасу готовить уроки!

– Но он же пишет про огонь и лед! И про то, как погибнет мир!

– Подумай о желании и ненависти, – сказала Кэсси. – Сердце человека может пылать, а может быть холодным как лед. Не думай о земном шаре. Подумай о внутреннем мире человека. Фроста часто трудно понять, но он прекрасный знаток человеческих душ. Так о чем же он здесь, на самом деле, пишет?

– Наверное, о том, как легко переступить границу между любовью и ненавистью?

– Но ведь желание и любовь не одно и то же. Например, любовь к родной семье не связана с желанием. Ведь желание возникает тогда, когда у тебя нет его предмета. Желать – значит хотеть, а хотеть можно лишь того, чего у тебя нет.

– Наверное, это так.

– Подумай о старике Сайласе из второго стихотворения, которое вам задали. Он чувствует, что скоро умрет, и приходит домой.

– Только это не его дом.

– Уоррен в этом стихотворении говорит:

Это, наверное, самые знаменитые строки Фроста. Ну и о чем это – о любви или о желании?

Ник сделал несколько осторожных шагов в сторону комнаты сына. Кэсси о чем-то тихо спросила Лукаса, а тот раздраженно и громко ответил:

– Откуда я знаю?! Одни говорят то, другие – это. Могли бы уж как-нибудь и договориться!

Ник снова замер.

Кэсси рассмеялась.

– А о чем тебе говорит ритм стихотворения? – спросила она. – Читай! Сначала все строки длинные. В них много ударений. А две последние? В которых он пишет о ненависти:

Четко и ясно. Словно ставит точку. Подводит итог. Какой? О всесилии ненависти!

– Псих этот ваш Роберт Фрост, – рассмеялся Лукас. – Если рассуждать, как ты, все вроде ясно. Но ведь он начинает с огня!

– Очень многое начинается с огня, Люк. Но весь вопрос в том, чем все это кончается!..

Ник не мог решиться войти в комнату к Лукасу. Раньше он не стал бы колебаться, но теперь его сын стал совсем другим. Ник радовался тому, что Лукас разговаривает с Кэсси о своих уроках, потому что с отцом он теперь категорически не желал общаться на эту тему, да и самому Нику было теперь не помочь сыну-старшекласснику.

А вот Кэсси умудрилась найти с ним общий язык! И даже сумела разобрать с ним стихотворение. Еще бы! Медалистка…

Погромче топая, чтобы оповестить всех о своем возвращении, Ник прошел к себе в спальню, принял душ и почистил зубы.

Когда переодевшийся Ник заглянул к сыну, Лукас сидел там один и работал за компьютером.

– Привет, Люк! – поздоровался Ник.

Лукас смерил отца обычным раздраженным взглядом.

Ник хотел спросить сына, хорошо ли ему помогла Кэсси, и похвалить его за то, что он взялся за уроки, но не решился, опасаясь в очередной раз услышать, что лезет не в свое дело.

– А где Кэсси? – вместо этого спросил он.

– Наверное, внизу, – пожал плечами Лукас.

Внизу Кэсси не было ни в гостиной, ни на кухне. Ник позвал ее по имени, но не получил ответа.

«Что ж, – подумал Ник, – после того, как я рылся в ее лекарствах, она имеет полное право бродить у меня по дому».

И все-таки где она? Что она ищет?

Ник прошел через кухню и двинулся по коридору в сторону своего кабинета. Вскоре он увидел свет в открытой, как обычно, двери кабинета. За его письменным столом сидела Кэсси.

У Ника заколотилось сердце. Что она тут делает?

Он еще быстрее зашагал по ковру, заглушающему его шаги. Он шел беззвучно, хотя и не намеревался подкрадываться.

Ник заметил, что все ящики его письменного стола, кроме закрытого на ключ самого нижнего, немного приоткрыты, словно их поспешно прикрыл лазивший в них человек.

Сам Ник всегда аккуратно задвигал за собой все ящики. Он терпеть не мог, когда его письменный стол выглядел неряшливо.

Кэсси расположилась в черном кожаном кресле «Стрэттон-Симбиоз» и что-то писала в желтом блокноте.

– Кэсси!

Девушка вскрикнула и подскочила в кресле.

– Боже мой! – с трудом выговорила она, схватившись за сердце. – Пожалуйста, никогда больше так не делай.

– Извини, – сказал Ник.

– Я же полностью погрузилась в свои мысли, а ты так меня напугал… Но наверное, это мне надо извиняться за то, что я тут расселась без разрешения.

– Ничего страшного, – проговорил Ник, стараясь, чтобы его слова звучали как можно искренней.

Внезапно Кэсси начала задвигать ящики письменного стола.

– Я просто искала ручку и бумагу, – объяснила она. – Ты на меня за это не сердишься?

– Не сержусь, – выдавил из себя Ник.

– Мне пришла в голову мысль, и я должна была ее немедленно записать. Такое у меня бывает.

– Какая мысль?

– Да так… Я иногда записываю свои мысли. Может, когда-нибудь из них получится книга.

– Ты пишешь роман?

– Да какой там роман! Вся моя жизнь – роман… Ничего, что я сегодня пришла? Я звонила, но Марта сказала, что ты еще на работе, и мы поговорили с Лукасом. Он сказал мне, что ломает голову над одним стихотворением. А я как раз хорошо знаю его…

– Кажется, я помешал тебе наставлять моего сына на путь истинный.

– Не помешал. Я ему уже все объяснила, и сейчас он пишет начало доклада о современной поэзии. Мне кажется, из Лукаса будет толк.

– Если ты ему будешь помогать, – сказал Ник и подумал, что раньше никогда не слышал таких проницательных суждений о поэзии.

Так может, все дело действительно в этом! Может, Кэсси на самом деле пришла для того, чтобы помочь Лукасу разобраться с Робертом Фростом!

– Ты когда-нибудь преподавала? – спросил Ник.

– Чем я только в жизни не занималась…

Свет встроенных в потолок ламп играл на искрящихся волосах Кэсси, которая все еще производила бестелесное впечатление, хотя ее кожа и не была теперь такой бледной, как раньше. Девушка больше не казалась больной, и у нее исчезли темные круги под глазами.

– Что?

– Это из стихотворения «Смерть работника». В нем говорится о доме. И о семье.

– Сколько же ты знаешь!

– А ты?

– А я ненавижу математику. От финансовых отчетов у меня болят зубы.

– А спорт? Наверное, нет такого спорта, которым ты бы не занимался?

– Есть, – немного подумав, признался Ник. – Я никогда не занимался верховой ездой.

– А керлингом?

– Глупость какая! Разве это спорт!

– А стрельбой?

У Ника похолодело внутри, у него закружилась голова, и все поплыло перед глазами.

– Неужели ты никогда не стрелял по движущимся мишеням? Это же так здорово! – настаивала Кэсси.

– Нет. Никогда, – стараясь скрыть дрожь в голосе, пробормотал Ник и опустился в жалобно захрустевшее под его весом плетеное кресло. Лаура не разрешила ему взять с собой в новый дом его любимое старое кожаное кресло, казавшееся ей недостаточно изящным.

Ник стал тереть глаза, стараясь скрыть захлестнувшую его волну страха.

– Извини, – проговорил он. – Я очень устал. Рабочий день оказался слишком длинным.

– Если хочешь, расскажи мне, что у тебя происходит на работе.

– Давай в следующий раз. Ты не думай, я ничего от тебя не скрываю, только мне сейчас совершенно не хочется думать о работе.

– Хочешь я приготовлю тебе поесть?

– Ты что, умеешь готовить?

– Конечно же нет, – рассмеялась Кэсси. – Я готовлю только бананы с ромом. Но Марта наверняка оставила еду на твоей проклятой кухне, и мне остается только ее разогреть.

– А кто проклял мою кухню?

– Не знаю, но такого мнения придерживаются те, кто ее ремонтирует. Когда я пришла, они еще были здесь, и я с ними немного поболтала.

– Они, конечно, жаловались на то, что я велел переделать стойку в центре кухни?

– А как же им не жаловаться? Они говорят, что скоро сойдут с тобой ума!

– У меня нет времени постоянно за ними следить, а без присмотра они все делают не так.

– В каком смысле «не так»?

– Лаура совершенно точно знала, какой должна быть кухня, – немного поколебавшись, заявил Ник.

– Значит, все должно быть именно так, как хотела Лаура? Ты строишь здесь ее мемориальный склеп?

– Может, не обязательно поминутно копаться у меня в голове?

– Мне кажется, ты просто боишься доделывать кухню, потому что ее завершение поставит точку на чем-то другом.

– Давай лучше не будем об этом.

– Пенелопа тоже ткала днем покрывало, а ночью распускала его, чтобы ее работа никогда не кончалась. Ведь после завершения покрывала она должна была выбрать себе в новые мужья одного из женихов и позабыть об уплывшем Одиссее.

– Я не понимаю, о чем ты.

– А мне кажется, понимаешь.

– На самом деле, я давно хочу закончить эту чертову кухню. Она мне вот уже где… Ну да, Лаура очень любила ею заниматься, и пока кухню делают, может показаться, что она еще жива. Но ведь это не так… Короче, я хочу, чтобы из дома убрали весь мусор и чтобы рабочие ушли наконец. Я хочу, чтобы у меня был дом, а не бесконечная стройка. Дом, в котором будут жить Коноверы, а точнее… то, что от них осталось.

– Все предельно ясно, – сказала Кэсси и едва заметно улыбнулась. – Так почему бы нам по этому поводу не сходить поужинать в какой-нибудь ресторанчик?

 

15

Ник и Кэсси шли, взявшись за руки, вдоль автомобильной стоянки перед фенвикским «Гранд-Отелем». Вечер был прохладным и безоблачным. На небе мерцали звезды. У самых дверей Кэсси на мгновение остановилась и подняла голову вверх.

– Знаешь, когда мне было лет шесть, моя лучшая подруга Марси Струп сказала мне, что, на самом деле, каждая звездочка – душа умершего человека.

Ник хмыкнул.

– Потом в школе нам объяснили, что каждая звезда – огненный шар, а вокруг некоторых из них вращаются планеты. Помню, как на одном уроке нам рассказывали о гибели звезд – за несколько тысячных долей секунды ядро звезды разбухает, и звезда взрывается. На ее месте появляется гигантская раскаленная сверхновая звезда, которая быстро растворяется в пустоте. Помню, услышав это, я расплакалась прямо на уроке. А ведь я была уже не маленькой… Тем вечером я рассказала об этом папе, а он сказал мне, что так устроен мир – люди умирают, а звезды гибнут, чтобы уступить место новым людям и звездам… Папа сказал, что, если бы никто не умирал, на земле скоро не осталось бы места другим людям. Он сказал, что, если бы ничто не кончалось, ничто бы и не начиналось. Еще он сказал, что в небе все точно так же. Миры умирают, чтобы могли возникнуть новые миры! – с этими словами Кэсси крепко сжала руки Ника в своей. – Ну пошли! Я умираю от голода!

Холл фенвикского «Гранд-Отеля» был застелен старомодными коврами и заставлен громоздкой кожаной мебелью, как английский клуб, в котором кресла составлены в виде кругов, чтобы сидевшим на них было удобно беседовать. Ресторан скрывался за пурпурными бархатными портьерами. В меню фигурировали старомодные лакомства вроде утки с апельсинами и лосося по-голландски, но больше всего в меню было разнообразных стейков, в чьих прихотливых названиях мог разобраться лишь истинный любитель говядины. Ресторан пропах не самыми дорогими сигарами, дым которых пропитал всю мебель, как майонез пропитывает содержимое миски с салатом.

– Рыба у них тоже есть, – извиняющимся тоном сказал Ник, пока метрдотель вел их к столику в углу.

– Ну и что? По-твоему, девушки не едят мяса?

– Да нет. Наверное, едят. Если его поджарить.

– Совершенно верно.

Кэсси заказала хорошо прожаренные ребрышки, а Ник – стейк из филе с кровью.

Доев салат, Ник сказал Кэсси:

– Вот тебе задача. Я всегда заказываю салат, а сейчас вдруг понял, что, на самом деле, салаты мне совсем не нравятся.

– Это полегче великой теоремы Ферма, – сказала Кэсси. – Значит, ты не любишь салаты? И чай ты тоже не любишь?

– Правильно. Я могу его пить. Лаура всегда его заваривала, и я его пил. А сейчас я ем салаты, которые заказываю. И тем не менее я никогда не любил ни чай, ни салаты.

– И ты только сейчас это понял?

– Вот именно! Я просто об этом раньше не думал. Или вот, например, китайская кухня. С одной стороны, она мне не нравится, а с другой – я спокойно ем китайскую еду. Я просто к ней безразличен.

– Продолжай.

– Баклажаны! Кто вообще сказал, что баклажаны съедобны? Они просто не ядовиты. С этим не поспоришь. Но разве все, что не ядовито, можно считать пристойной пищей? Будь я не очень голодным пещерным человеком, впервые наткнувшимся на баклажан и откусившим от него кусок, я бы не заорал на всю пещеру, что открыл деликатес. Я бы просто отсоветовал остальным пещерным людям тыкать в него стрелами, так как он явно не ядовит. По-моему, баклажан ничем не отличается от кленовых листьев. Их, наверное, тоже можно есть, только почему-то никто их не ест.

Кэсси пристально смотрела на Ника.

– Ну вот, а ты говорила, что я совсем себя не знаю, – заметил Ник, рассеянно теребя пальцами край скатерти.

– Я не совсем это имела в виду, – рассмеялась Кэсси и ласково погладила под столом коленку Ника. – Пошли они к черту, эти баклажаны! Очень важно то, что ты хорошо понимаешь, чем больше всего дорожишь. Поверь мне, это понимают далеко не все. А для тебя самое главное – твои дети, твоя семья, правда?

Ник кивнул и погрустнел.

– Когда я играл в хоккей, – сказал он, – я мог убедить себя в том, что, чем больше я тренируюсь и чем жестче я играю, тем лучше у меня получается. Так оно, на самом деле, и было. Так оно и бывает в большинстве случаев. Чем больше ты стараешься, тем лучше у тебя все получается. А вот в семье это не так. Отец может стараться сколько его душе угодно, а у него все равно ничего не получится. Чем больше я стараюсь достучаться до Лукаса, тем больше он меня ненавидит. Вот ты как-то сумела его разговорить, а у меня не выходит.

– Это все потому, что ты с ним все время споришь, Ник! Ты все время стараешься ему что-то внушить, а мальчик не хочет слушать внушений.

– Он смотрит на меня, как на пустое место.

– Это не так. Он когда-нибудь говорил с тобой о смерти Лауры?

– Нет. В семье Коноверов мужчины не показывают своих эмоций.

В этот момент Ник внезапно заметил, что недалеко от них сидит Скотт Макнелли. Макнелли тоже заметил Ника и помахал ему рукой. Вместе с Макнелли за столиком сидел высокий худощавый мужчина с узким лицом и острым подбородком. Макнелли что-то ему быстро говорил, показывая пальцем в сторону Ника. Судя по всему, Макнелли и высокий мужчина решали, что делать: убираться подобру-поздорову или все-таки поужинать. Судя по всему, они решили поужинать, но предварительно встали и подошли к столику Ника.

– Вот уж не ожидал, что ты завсегдатай этого заведения, – усмехнулся Скотт Макнелли, потрепав Ника по плечу.

– Я здесь не завсегдатай, – сказал Ник и добавил: – Познакомьтесь, это Кэсси… А это Скотт.

– Очень приятно, – сказал Макнелли. – А это Рэндолл Энрайт. Он помогает мне разобраться в некоторых юридических тонкостях нашей финансовой реконструкции. Ужасно скучное занятие. Для всех, кроме таких зануд, как я.

– Очень приятно, мистер Энрайт, – сказал Ник.

– Я тоже рад познакомиться с вами, мистер Коновер, – вежливо сказал высокий мужчина. Его пиджак был расстегнут, и, перед тем как протянуть Нику руку, он снял с носа очки и спрятал их в нагрудный карман рубашки.

– Как дела с подписанием контракта с группой «Фишер»? – спросил Ник у Скотта Макнелли.

– Вряд ли с этим контрактом стоит торопиться, – пробормотал Макнелли.

– Чем раньше мы его подпишем, тем лучше.

– Как скажешь, так и будет, – Макнелли опустил глаза и стал нервно теребить себе волосы за левым ухом. – Директор здесь ты.

– Я надеюсь, вам понравится Фенвик, – сказала Кэсси юристу. – А когда вы возвращаетесь в Чикаго?

Рэндолл Энрайт и Скотт Макнелли переглянулись.

– Не ранее завтрашнего дня, – ответил юрист.

– Приятного аппетита, – сказал Ник, всем своим видом давая понять, что обмен любезностями пора заканчивать.

Вскоре Нику и Кэсси принесли мясо со шпинатом и картофелем.

– Откуда ты знаешь, что он из Чикаго? – спросил Ник у Кэсси.

– У него очень дорогой костюм. Видел этикетку «Харт, Шаффнер и Маркс» на подкладке его пиджака? Местные таких не покупают. Это явно дорогостоящий юридический консультант, которого твой финансовый директор пригласил сюда, чтобы обсудить с ним какое-то важное дело.

Ник вопросительно посмотрел на Кэсси.

– У него на носу были очки для чтения, а им еще не приносили меню. Значит, твой Скотт показывал ему какие-то бумаги.

– Ах вот оно в чем дело!

– И Скотт явно расстроился, что мы их тут застали. Ведь они пришли сюда именно по тем же соображениям, что и мы – надеясь не встретить в таком месте знакомых.

Ник усмехнулся, ведь именно поэтому он и предложил пойти в затрапезный фенвикский «Гранд-Отель» с его прокуренным рестораном.

– Потом эта фраза «Директор здесь ты»! Когда люди говорят такие вещи, они обычно про себя добавляют «Пока…».

– Может, ты все-таки преувеличиваешь?

– А может, ты не в состоянии видеть дальше собственного носа?

– Возможно, – согласился Ник и рассказал Кэсси о секретном вояже Скотта Макнелли в Китай под предлогом невинной поездки на ранчо в Аризону.

– Вот видишь, – пожала плечами Кэсси. – Он водит тебя за нос.

– Весьма возможно.

– Но он все-таки тебе нравится?

– Да. То есть раньше нравился. Он такой смешной. И прекрасно справляется с цифрами. Мы в дружеских отношениях.

– В этом-то все и дело. Из-за этих «дружеских отношений» ты ничего и не замечаешь. А этот Скотт готов в любой момент нанести тебе удар в спину.

– Пожалуй, да.

– И при этом он тебя совершенно не боится.

– А что, он должен меня бояться?

– Безусловно. Именно тебя, а не этого миллионера из Бостона.

– Тодда Мьюлдара. Но ведь именно Мьюлдар теперь все решает, и Скотт это прекрасно понимает… И все-таки смешно получается. Ведь именно я взял его на работу. Неужели ему совершенно незнакомо чувство благодарности?

– Сейчас ты мешаешь Скотту. Ты стоишь на пути к цели, которую он себе поставил. А его цель – встать во главе вашей фирмы.

– Может, ты все-таки ошибаешься? Он не производит впечатление алчного человека.

– Такие люди, как Скотт Макнелли, никогда не демонстрируют свою любовь к деньгам и к тому, что на них можно приобрести. Ведь ты же сам мне говорил, что он носит рубашки двадцатилетней давности.

– Значит, ему нужны не деньги?

– Не совсем так. Таким людям, скорее, не нужны вещи, которые можно купить за деньги. Они не разъезжают в дорогих машинах и не пьют коллекционных вин. И при этом они удавятся за деньги. Деньги для них самоцель.

Ник задумался о хорошо известных ему местных миллиардерах – Майкле Милкене, Сэме Уолтоне и других, живущих в маленьких домиках и радующихся только при мысли о том, как ежедневно растут суммы на их банковских счетах. Он вспомнил слухи о том, что Уоррен Баффет живет в нищенском домишке в пригороде Омахи, купленном им когда-то за тридцать тысяч долларов. При этом Ник мысленно сравнил жалованье Скотта Макнелли с его скромным жилищем и подумал о том, что Кэсси, возможно, права.

– Скотт Макнелли решил сейчас любой ценой добиться задуманного, – продолжала Кэсси, – чтобы в дальнейшем замахнуться на еще большее.

– Все то, что ты говоришь, – у вас этому обычно учат до позы лотоса или после?

– Ладно, если ты мне не веришь, ответь мне на один вопрос. Как ты думаешь, кем себя видит Скотт Макнелли в будущем?

– В каком смысле?

– Как ты думаешь, где он будет чувствовать себя лучше: продавая стулья и картотечные шкафы или ворочая финансами в «Фэрфилд партнерс»?

– Теперь понял.

– Тогда спроси у себя самого, на кого твой Скотт, на самом деле, работает!

Ник криво усмехнулся.

– Я сейчас вернусь, – сказала Кэсси и встала из-за столика.

Пока она шла в сторону туалета, Ник любовался ее восхитительными бедрами. Очень скоро выйдя из туалета, Кэсси пошла мимо столика Скотта Макнелли и на секунду задержалась возле него. Она что-то сказала юристу, а потом присела на свободный стул рядом с ним. При этом она смеялась с таким видом, словно услышала какую-то очень остроумную шутку. Через несколько мгновений юрист что-то положил в руку Кэсси, которая опять засмеялась, встала и вернулась за столик к Нику.

– Что это ты там вытворяла? – спросил Ник.

– Ходила на разведку, – ответила Кэсси и протянула Нику визитную карточку юриста.

– Ловко, – заметил Ник и прочел на карточке: «Абботсфорд-Грюндиг».

– Особой ловкости не потребовалось. Я все-таки женщина!

– Ну да, – сказал Ник, – я, кажется, все-таки способен видеть дальше собственного носа. И теперь я вижу на некотором расстоянии от него очень красивую женщину.

– Я уже говорила тебе, что мы видим вещи не такими, какие они есть, а такими, какими способны их видеть.

– Это к тебе тоже относится?

– Это относится ко всем. Мы лжем сами себе, потому что без лжи нам не прожить и дня. Но приходит время, и ложь уходит на заслуженный отдых.

– Что ты имеешь в виду?

– Скажи мне правду, Ник, – сказала Кэсси и взглянула Нику прямо в глаза. – Какова истинная причина обыска у тебя дома?

 

16

Некоторое время Ник не находил слов для ответа.

Он еще не рассказывал о том, что полиция обыскивала у него и дом, и лужайку, и кого угодно удивило бы то, что он скрыл такое событие от близкого человека. Особенно, если во всем этом был замешан отец этого человека. Лукас и Джулия знали, что полиция искала следы Эндрю Стадлера. Но они, конечно, не представляли себе, по каким соображениям полиция искала его следы именно у них дома.

– Это Лукас тебе сказал? – осторожно начал Ник. Он старался дышать ровно и даже подцепил на вилку кусочек стейка, как будто бы тот мог полезть сейчас ему в горло.

– Этот обыск его просто потряс.

– Да? А мне показалось, что ему было, наоборот, интересно… Знаешь, Кэсси, я должен был тебе об этом рассказать, но не хотел тебя расстраивать. Все-таки это связано с твоим отцом…

– Я тебя понимаю, – сказала Кэсси, вертевшая в пальцах ложку. – Я все понимаю. Они думают, что это мой отец лазал к тебе в дом.

– Это не исключено, – сказал Ник. – Но, по-моему, они сами ничего толком не знают. У меня даже такое впечатление, что они считают меня каким-то боком причастным… – добавил он совсем не тем тоном, который репетировал про себя.

– К его смерти? – негромко спросила Кэсси.

Ник кивнул.

– Так ты причастен к ней или нет?

Ник ответил не сразу. Он не смотрел на Кэсси. Был физически не в состоянии смотреть ей в глаза.

– В каком смысле? – наконец выдавил он из себя.

Кэсси аккуратно положила ложку на стол рядом с ножом.

– Если бы ты знал, что мой отец вытворяет все эти безумства, ты, наверное, попытался бы ему помочь. Или сделать так, чтобы ему помогли… Но и я все время спрашиваю себя, почему я не сделала так, чтобы ему помогли. Почему я ничего не сделала? Неужели я ничего не могла сделать? У вас на «Стрэттоне» есть программы лечения психических отклонений у сотрудников, но он больше не мог ими воспользоваться. Какой-то заколдованный круг! Он уволился, потому что был психически болен, и утратил право на лечение, потому что уволился. Это несправедливо.

– Конечно, несправедливо, – осторожно пробормотал Ник.

– И вот потому, что ты так решил, я так решила, и еще не знаю, кто так решил, мой папа умер! – теперь по щекам Кэсси текли слезы.

– Кэсси! – прошептал Ник и взял ее руку. Рука казалась маленькой и очень белой в его ладони. Потом ему в голову пришла ужасная мысль о том, что его рука, старающаяся сейчас утешить плачущую девушку, держала пистолет, из которого убит ее отец.

– Знаешь, что? – всхлипывая, пробормотала Кэсси. – Когда я узнала… Когда я узнала, что… Короче, когда я об этом узнала, сначала мне показалось, что весь мир перевернулся вверх дном, но потом я почувствовала что-то другое. Я почувствовала облегчение… Ты меня понимаешь?

– Облегчение… – одними губами произнес Ник.

– Больницы, припадки, его страдания. Боль. Не настоящая, но еще хуже, чем настоящая… Ему не нравилось жить в этом мире. Ему вообще не нравилось жить. Он жил не в том мире, в котором живем мы с тобой. Он жил совсем в другом, страшном и уродливом мире.

– Вам обоим пришлось очень нелегко…

– И вот в один прекрасный день он исчезает. Потом его находят мертвым. Его убили. Застрелили невесть за что. Но впечатление такое, что его добили, чтобы он не мучился… Тебе не кажется, что все, происходящее с нами, не случайно?

– Наверное, многое происходит по определенной причине, – медленно проговорил Ник. – Но не все. Мне не кажется, что Лаура погибла по определенной причине. Это была простая случайность. Как будто бы с крыши случайно упал кирпич, а она случайно проходила мимо.

– Конечно, бывают и такие нелепые совпадения, – сказала Кэсси, вытирая слезы руками. – Но и нелепые совпадения имеют свои последствия. Они могут резко изменить жизнь человека. И что же ему тогда делать? Жить дальше, как будто ничего не случилось? Или бороться?

– Мне больше по душе первый вариант.

– Это мне понятно, – сказала Кэсси и взъерошила свои и без того торчащие во все стороны волосы. – Знаешь, Шопенгауэр написал притчу под названием «Дикобразы». В ней говорится о том, как эти звери зимой жмутся друг к другу, чтобы согреться, и, естественно, страшно колют при этом друг друга своими иглами.

– Вот это компания!

– Значит, ты все понял. По отдельности они замерзают, а вместе они истекают кровью. Все люди такие. Вы с Лукасом не исключение.

– Вот Лукас точно дикобраз!

– Мне кажется, все мужчины в семействе Коноверов дикобразы, а точнее, обитатели средневековых замков, затворившие все свои ворота, поднявшие мосты надо рвами и заготовившие на стенах кипящую смолу для встречи врагов. Остается только надеяться на то, что вы не забыли набить свои подвалы провиантом на случай многолетней осады.

– Что ж, если ты все понимаешь лучше меня, скажи мне, с моим сыном все в порядке?

– Только до известной степени. Он, видишь ли, курит гашиш. Раза два в день. В таком состоянии ему трудно учиться.

– Гашиш? Ты уверена?

– Абсолютно. У него на шкафу две бутылочки «Визина» от красных глаз, а в шкафу баллончик «Фибриза».

Ник с непонимающим видом уставился на Кэсси.

– «Фибриз» – это такой спрей. Достаточно попрыскать им на одежду, и никакого запаха дыма! А еще у него в мусорной корзинке пустые пачки из-под сигаретной бумаги. Из нее крутят косяки.

– Боже мой! – выдохнул Ник. – Ему всего шестнадцать лет!

– А потом ему будет семнадцать и восемнадцать, а легче от этого никому не станет!

– Год назад ты бы его не узнала. Он был замечательный мальчик. Спортсмен.

– Как и его папа?

– Да, но я не терял матери в пятнадцать лет.

– Хуже всего то, что ты не желаешь говорить с ним об этом.

– Но он же еще ребенок, ему трудно говорить о таких вещах.

Кэсси задумчиво посмотрела на Ника.

– Что ты так на меня смотришь?

– Дело в том, что от этого хуже не только ему, – негромко проговорила Кэсси. – Хуже всего от этого тебе.

Ник набрал побольше воздуха в грудь.

– Если ты так любишь образные сравнения, скажу тебе, что в одной газете был комикс. Койот куда-то бежит, и вдруг земля кончается, потому что он пробежал край обрыва и не заметил. И вот, пока он по-прежнему молотит лапами, он бежит вперед по воздуху, как ни в чем не бывало, но стоит ему взглянуть вниз, как он камнем падает в пропасть. Мораль: никогда не смотри вниз!

– Чудненько, – прищурилась Кэсси, – весьма художественно. Шопенгауэр отдыхает. Кстати, ты обратил внимание на то, что Лукас не может на тебя смотреть, а ты с трудом заставляешь себя смотреть на него? Отчего бы это?

– Только не надо опять о дикобразах!

– Твой сын потерял мать, и теперь ему просто необходим отец. Но тебя никогда нет дома, а когда ты дома, от тебя тоже не много прока. Ведь ты же не очень красноречив, правда? Твоему сыну нужно, чтобы ты залечил его душевные раны, а ты не можешь этого сделать, потому что просто не знаешь, как это делается. Твой сын чувствует себя очень одиноким и из-за этого бросается на тебя, а ты бросаешься на него.

– Тебе надо работать психологом, – сказал Ник. – Мне кажется, ты все правильно отгадала.

– А я ничего и не отгадывала. Большую часть мне рассказал сам Лукас.

– Он тебе все это рассказал? Не может быть!

– Он в очередной раз накурился, и у него развязался язык. Он плакал и долго говорил.

– Он накурился в твоем присутствии?!

– Мы курили с ним вместе, – усмехнулась Кэсси. – Одну большую жирную сигарету. И долго разговаривали. Жаль, что ты его не слышал. Ему есть что сказать. Но он не знает, как к тебе подступиться. А тебе обязательно нужно его выслушать.

– Ты курила марихуану с моим сыном?!

– Да.

– Ну ты даешь! Как ты могла?!

– Ой, папочка, может, ты меня теперь выпорешь?

– У Лукаса и так проблемы с этой поганой травой. А тут еще ты! Он же во всем тебе подражает! Какой пример ты ему подаешь?

– Я сказала ему, чтобы он не курил, если ему на следующий день в школу. И он сказал, что не будет.

– Черт тебя подери! Что ты себе вообще воображаешь! Мне плевать на твое тяжелое детство! Не забывай, что сейчас ты имеешь дело с моим сыном! С шестнадцатилетним мальчиком, севшим на наркотики!

– Выбирай выражения, Ник, – проговорила Кэсси низким хриплым голосом; она густо покраснела, и черты лица ее странно застыли. – У нас с Люком был очень откровенный разговор. Он рассказал мне много разных вещей…

С этими словами Кэсси смерила Ника загадочным взглядом из-под полуприкрытых век.

Ник был вне себя от злости, и вместе тем ему было страшно. Ему очень хотелось как следует отругать Кэсси за то, что она курила наркотики вместе с Лукасом, но он боялся услышать то, что она могла от него узнать. Ведь Лукас мог слышать той ночью выстрелы! Он мог подслушать разговор отца с Эдди о событиях той ночи!

– Каких еще разных вещей? – выдавил из себя Ник.

– Самых разных вещей, – со зловещим видом прошептала Кэсси.

Ник закрыл глаза и стал ждать, когда его пульс придет в норму. Когда он открыл глаза, Кэсси в ресторане уже не было.

 

17

Одри получила сообщение по электронной почте от Кевина Ленегана. Эксперт по электронике из криминальной лаборатории просил Одри зайти к нему.

Одри вскочила с места и буквально побежала в сторону лаборатории.

– Какой у нас в городе лучший ресторан? – сразу же спросил ее Кевин.

– Наверное, «Терра». Сама я там никогда не была.

– А «Тако Гордито» тебе не нравится?

– А почему ты спрашиваешь?

– Потому что тебе придется накормить меня ужином… Я говорил тебе, что этот ящик начал записывать в три часа восемнадцать минут ночи. Через час после того времени, которое тебя интересовало. Так?

– Говори, что ты обнаружил!

– Жесткий диск этого записывающего устройства разбит на два раздела. В одном хранятся снятые камерами изображения, а в другом находятся программы, управляющие работой системы, – с этими словами Кевин повернулся к компьютеру, взялся за мышь и щелкнул.

– Кстати, очень продвинутая система, – заметил он. – Поддерживает Интернет.

– И что из этого вытекает?

– Из этого вытекает, что хозяин этого дома может следить за происходящим в нем из своего кабинета на работе.

– К чему ты это?

– Просто так. Пришлось к слову. Взгляни-ка лучше на это!

– Мне эти цифры ни о чем не говорят.

– Но это же совсем просто. Не сложнее, чем запрограммировать таймер видеомагнитофона. Или тебе это делает муж?

– Мой муж тоже не овладел этой премудростью.

– Честно говоря, я тоже. Человеческому разуму это недоступно… Смотри сюда. Это журнал событий.

– За пятнадцатое число?

– Совершенно верно! Теперь дотумкала? В журнале говорится о том, что запись началась пятнадцатого числа в четыре минуты первого пополудни. А не пятнадцать часов позже, как можно подумать!

– Ты нашел какие-нибудь новые изображения?

– Нет. Ты что, не поняла? Кто-то отформатировал тот раздел жесткого диска, где хранятся изображения, а потом снова запустил запись, и стало похоже, что до трех с чем-то ночи никаких записей не велось. Но в нетронутом разделе диска есть журнал, из которого прямо вытекает, что запись началась на пятнадцать часов раньше. В журнале говорится, что должна существовать запись за пятнадцатое число, но на самом деле никаких файлов за пятнадцатое число нет.

– Их стерли?

– Наверняка.

– Ты в этом уверен? – спросила Одри.

– Я уверен в том, что запись на это устройство началась около полудня пятнадцатого числа.

– Нет, я спрашивала, уверен ли ты, что не можешь найти здесь еще какие-нибудь изображения?

– Уверен. Их тут нет.

– Очень жаль.

– Ты что, недовольна?! Я думал, ты скакать будешь от радости. У тебя есть доказательство того, что отсюда стерли интересующую тебя информацию!

– Ты читал в детстве книжку под названием «К счастью»?

– Нет. Мама привязывала меня к дивану напротив телевизора, и я учился жизни по телесериалам. Поэтому-то я и не женат.

– А я эту книжку читала и перечитывала. В книжке есть мальчик Нед, и его приглашают в гости, но, к несчастью, эти гости очень далеко. К счастью, друг одолжил ему самолет, но, к несчастью, у самолета загорелся мотор…

– Ой, какое невезенье!

– Но, к счастью, в самолете есть парашют…

– Но, к несчастью, Нед так обгорел, что ему не дернуть за кольцо. Я правильно догадался?

– Вот и в деле, которое я расследую, все, как в этой книжке – не одно, так другое!

– Моя половая жизнь протекает по тому же принципу, – заметил Кевин. – К счастью, девушка, которая нравится Кевину, приходит к нему в гости, но, к несчастью, она оказывается феминисткой и воинствующей лесбиянкой, которой надо от Кевина, только чтобы он научил ее пользоваться «Фотошопом».

– Спасибо тебе, Кевин, – поднимаясь с табуретки, сказала Одри. – С меня обед в «Тако Гордито».

– Ужин, – решительно заявил Кевин. – Мы договаривались об ужине!

 

18

Ник приехал на работу на полчаса позже, чем обычно. Он парковал машину перед административным зданием, когда у него зазвонил мобильный телефон.

Ему звонила из Милана первый заместитель генерального директора корпорации «Стрэттон» по новым технологиям Виктория Зандер.

– Ник, – сказала она, – я в Италии на Миланской международной мебельной ярмарке и так расстроена, что едва могу говорить.

– Прошу вас, успокойтесь и расскажите, что произошло.

– Объясните мне, пожалуйста, что происходит с проектом «Дэшборд».

Речь шла об одном из новых проектов Виктории – серии разнообразных модульных стен и перегородок из стекла, – которым она особенно дорожила. Ник тоже дорожил им, но по чисто материальным соображениям, – у конкурентов ничего подобного не было, и этот продукт корпорации «Стрэттон» был обречен на успех.

– В каком смысле, «что происходит»?

– Мы потратили на этот проект столько времени и столько денег, что я вас просто не понимаю. «Приостановить разработку всех проектов, требующих крупных денежных трат». Как у вас только рука поднялась такое подписать! И могли бы меня заранее предупредить!

– Послушайте, Виктория!..

– Я просто не знаю, как мне работать после этого на «Стрэттоне»! «Герман Миллер» уже два года настойчиво меня переманивает, и в такой ситуации я не вижу, почему бы мне не принять их…

– Подождите, Виктория! Успокойтесь! Кто вам сказал, что работы по вашему проекту приостановлены?

– Да вы же сами и сказали! Я только что получила электронную почту от Скотта Макнелли!

«Какую еще электронную почту?!» – хотел взреветь Ник, но взял себя в руки и сказал:

– Виктория, это какая-то ошибка. Я вам скоро перезвоню.

С этими словами Ник захлопнул дверцу автомобиля и направился на поиски Скотта Макнелли.

– Мистера Макнелли нет на месте, – заявила Глория. – У него деловая встреча.

– Где именно? – спросил у секретарши Ник.

– Он не сказал, – немного поколебавшись, ответила Глория.

– Пожалуйста, позвоните ему на мобильный телефон. Прямо сейчас.

– Извините, мистер Коновер, – снова поколебавшись, сказала Глория. – Мистер Макнелли сейчас в цеху, а там мобильные телефоны не принимают.

– В цеху? В каком именно?

– По производству стульев. Он… Он проводит там экскурсию.

Экскурсию?

По сведениям Ника, Скотт Макнелли за всю свою жизнь от силы пару раз бывал в производственных помещениях «Стрэттона».

– С кем?

– Мистер Коновер, умоляю вас. Мне не велели…

– Он велел вам никому об этом не говорить?

Глория закрыла глаза и закивала:

– Да, да. Извините, мне страшно неудобно!..

«Извините?! Я генеральный директор этой поганой корпорации!» – захотелось взреветь Нику, но он опять взял себя в руки и отеческим тоном проговорил:

– Ничего страшного, Глория. Все в порядке…

Ник не бывал в цеху по производству стульев уже месяца три. Раньше он ходил по цехам каждый месяц, а то и чаще, смотрел, как работают люди, задавал им вопросы, выслушивал их жалобы, изучал, сколько скопилось нереализованной продукции. При этом он проверял показатели качества на каждом рабочем месте, чтобы его примеру следовали начальник цеха и все его мастера.

Регулярным посещениям цехов Ник научился у Мильтона Девриса и любил ходить по ним до тех пор, пока не начались увольнения. Теперь, оказавшись в цеху, он чувствовал, что тонет в волнах ненависти. Ник прекрасно понимал, что, по мнению рабочих, Деврис строил завод, а Коновер его разрушает.

Тем не менее Ник знал, что ему необходимо возобновить ежемесячные обходы цехов и здесь, в Фенвике, и на втором заводе в десяти милях от города.

Ник поклялся себе, что обязательно будет это делать, если его в самом ближайшем будущем не уволят, а заводы не позакрывают.

На стене из красного кирпича висела большая надпись: «С момента последнего несчастного случая прошло…». Рядом с ней висела электрическая панель, на которой светилось «322 дня». Кто-то зачеркнул слова «несчастного случая» и написал поверх них большими черными уродливыми буквами «увольнения».

У входа в цех, как всегда пахло сваркой, припоями и горячим металлом. Эти запахи напомнили ему, как он приходил на работу к отцу летом, когда учился в школе и во время каникул в колледже.

За обшарпанным письменным столом сидела полная девушка, встречавшая посетителей, выдававшая им защитные очки и отвечавшая на телефонные звонки. Увидев Ника, она сказала:

– Доброе утро, мистер Коновер.

– Доброе утро, Бетти, – сказал Ник, помнивший ее имя, но забывший ее итальянскую фамилию.

Расписываясь в книге посетителей, Ник заметил, что Скотт Макнелли расписался в ней двадцать минут назад. Рядом с подписью Макнелли стояла еще чья-то неразборчивая подпись.

– И вы, и мистер Макнелли! Все сразу! Что-нибудь произошло? – встревожен но спросила Бетти с итальянской фамилией.

– Нет. Ничего. Я как раз ищу мистера Макнелли. Вы случайно не в курсе, куда он пошел?

– Нет. Не знаю. Но он не один.

– А как зовут его гостя?

– Не знаю, – ответила девушка и смутилась так, словно ее застали спящей на рабочем месте, но Ник не мог ее упрекать в том, что она не стала требовать документов от человека, явившегося в сопровождении финансового директора корпорации «Стрэттон».

– Мистер Макнелли не сказал, куда поведет своего гостя?

– Нет. Кажется, он собирался показать ему производство.

– Мистер Кеннеди пошел вместе с ними?

Брэд Кеннеди был начальником цеха, и в его обязанности входило показывать свое хозяйство именитым гостям.

– Нет. Позвать его?

– Не надо.

Ник надел дурацкие на вид защитные очки и вошел в цех.

Он уже позабыл, какой там стоит грохот. На площади в миллион квадратных футов с металлом проделывали всевозможные шумные операции. В цеху Ник пошел по «зеленой дорожке» – выкрашенному зеленой краской участку пола, на который никогда не заезжали носившиеся на невероятной скорости электрические автопогрузчики. Пол цеха содрогался. Это работал тысячетонный пресс, штамповавший основания для кресел «Стрэттон-Симбиоз». Пресс находился в прямо противоположном конце цеха, но его удары ощущались повсюду.

Ник гордился заводскими цехами. Сердце «Стрэттона» билось именно здесь, а не в шикарном административном здании с его серебристыми кабинками, плоскими компьютерными мониторами и прочими сверкающими декорациями. Пульсом корпорации «Стрэттон» были удары гигантского пресса, от которых содрогались все внутренности у проходящих мимо него людей. Рядом с этим прессом работало еще несколько допотопных и опасных гидравлических агрегатов, способных играючи гнуть стальные трубы со стенками дюймовой толщины. Отец Ника работал как раз на таком станке – шипящем чудовище, готовом в любой момент отхватить зазевавшемуся рабочему руку. Отцу Ника такой станок откусил кончик безымянного пальца, не столько разозлив его, сколько раздосадовав, потому что настоящей причиной несчастья был не станок, а невнимательность того, кто на нем работал. Отец Ника ругал только себя самого за то, что после многих лет работы допустил такой досадный промах.

Ник долго искал Скотта Макнелли и злился на него все больше и больше. Ника выводила из себя мысль о том, что Макнелли, которого он сам же пригласил работать на «Стрэттон», имеет теперь наглость, не сказав ему ни слова, закрывать проекты, прекращать их финансирование и вести какие-то непонятные закулисные игры.

В цеху трудилось четыреста рабочих и около сотни служащих, производящих стулья для обтянутых брюками и юбками от «Армани» и «Прада» задниц банкиров, директоров и высокооплачиваемых дизайнеров.

Ник всегда поражался царящей в цеху чистоте. Нигде не было видно пролитого масла, на каждом рабочем месте виднелась разборчивая табличка. На каждом участке висели сводки по травматизму. Зеленым в них были отмечены дни, прошедшие без происшествий, желтым – дни, когда кто-то был легко травмирован, и красным – дни, когда кого-то увезли в больницу.

Криво усмехнувшись, Ник порадовался тому, что закон не требует наличия таких сводок в домах у работников «Стрэттона», а то каким бы цветом он отметил тот день, когда застрелил Эндрю Стадлера?

Ник высматривал двоих мужчин в костюмах, которые должны были выделяться своим видом среди рабочих (и немногочисленных работниц) в футболках, джинсах и пластиковых касках.

На заметных местах висели большие пропагандистские мониторы, на которых то и дело возникали крупные надписи вроде: «„Стрэттон“ – большая семья. Мы заботимся о Вас! Требуйте список льгот для Вас и членов Вашей семьи!», «Каждый инспектор – наш потенциальный покупатель!» или «„Стрэттон“ поздравляет Джима Сойера с юбилеем – 25 лет безупречной работы на нашем заводе!»

Радио исполняло бодрую музыку.

Ник подошел к участку сборки кресел «Стрэттон-Симбиоз». Он сам скопировал метод их сборки с того, что видел на заводе «Форда», и организовал переход на новую технологию. Теперь перед каждым рабочим местом висел световой индикатор, цвет которого менялся с зеленого на желтый, а потом – на красный, отмечая течение времени, отведенного на сборку каждого изделия. Зато теперь на сборку одного кресла уходило всего пятьдесят четыре секунды. А еженедельно в этом цеху производилось десять тысяч кресел «Стрэттон-Симбиоз».

Ник прошел мимо робота, смывающего масло с деталей перед сборкой и автоматически отбрасывающего их в разноцветные контейнеры, из которых их затем брали рабочие. Потом он в невольном восхищении остановился перед недавно приобретенным новым роботом, отбирающим нарезанные на куски одинакового размера прямые металлические прутки, изгибающим их в пяти местах на установленное количество градусов и нарезающим их на нужное количество частей. Весь процесс занимал двенадцать секунд. Ни секундой больше, ни секундой меньше.

Перед прессом, изготавливающим стальные трубки, спал рабочий с зелеными затычками в ушах. Вероятно, Ник застал его в момент перерыва…

Сменный мастер Том Пратт заметил Ника и, махая рукой, поспешил ему навстречу. Нику невозможно было уклониться от разговора с ним.

– Здравствуйте, мистер Коновер! – Пратт был невысоким коренастым человечком такого плотного телосложения, словно только что вышел из-под пресса. – Давненько вы к нам не заходили!

– Много работы! – крикнул Ник, стараясь перекричать грохот машин. – Вы не видели Скотта Макнелли?

Пратт кивнул и ткнул пальцем в дальний конец цеха.

– Спасибо!.. А это что такое? – с этими словами Ник показал на оранжевый контейнер, полный колесиков для стульев.

Странно! Новая компьютерная система инвентаризации, введенная Скоттом Макнелли, следила за тем, чтобы на заводе не оставалось лишних деталей, отсутствие которых, по теории самого же Макнелли, – залог экономичного производства.

– А что я могу поделать, мистер Коновер! Они прибывают и прибывают. Мы же не сами их делаем!

– Странно. Что-то раньше я такого не замечал. Надо позвонить поставщику в Сент-Джозеф. Там эти колесики делает для нас завод компании «Пирлес».

– Нет, сэр, – крикнул Пратт. – С прошлого месяца у нас другой поставщик. Теперь колесики к нам везут из Китая!

– Что?

– Из Китая! Не понимаю, зачем это нужно! Если раньше попадался брак, нам его тут же меняли. Ведь до Сент-Джозефа рукой подать! А теперь надо отправлять их морем назад в Китай и ждать прибытия следующего судна!

– А кто поменял поставщика?

– Брэд Кеннеди сказал, что на этом настоял Тед Холландер. Брэд возражал, но его не послушали. Сказали, что китайские колесики гораздо дешевле!

Тед Холландер был директором по снабжению и подчинялся непосредственно Скотту Макнелли.

Ник сжал кулаки.

– Посмотрим, что тут можно сделать, – дипломатично сказал Ник. – Стоит начать экономить, как некоторые явно перегибают палку.

Ник пошел было дальше, но Пратт удержал его за руку.

– Постойте, мистер Коновер!

– Что еще?

– Проклятая линия для производства плоских заготовок останавливается уже во второй раз с начала дневной смены. Из-за нее нам не выполнить план!

– Ей же в обед сто лет!

– Вот именно! Наладчики говорят, что ее нужно срочно менять. Я знаю, что другая такая линия стоит уйму денег, но, по-моему, выбирать не приходится!

– Мне остается только положиться на ваше мнение, – вежливо сказал Ник.

Пратт удивленно покосился на Ника. Он явно ожидал возражений.

– Поймите меня правильно, – продолжал Пратт. – Новая линия нужна, чтобы не останавливать производство. Ее надо приобретать как можно скорее.

– Я с вами полностью согласен.

– Но ведь нашу заявку на новую линию отклонили, – крикнул Пратт. – Ваши люди сказали нам, чтобы мы повременили, потому что «Стрэттон» не пойдет сейчас на крупные расходы!

– Какие именно «мои люди»?

– Мы отправили заявку в прошлом месяце, а две недели назад нам так ответил Холландер.

– «Стрэттон» пойдет на любые расходы в интересах бесперебойного производства! – заявил Ник. – А то как же работать нашим заводам!.. Опять кто-то перегнул палку, – добавил он, сокрушенно покачав головой.

Внезапно Ник заметил двоих мужчин в костюмах и защитных очках. Они быстро шагали мимо деталей, сложенных штабелями в проходах, по направлению к выходу из цеха. Скотт Макнелли, оживленно размахивая руками, что-то рассказывал своему спутнику, которого Ник сразу узнал. Это был юрист из Чикаго, с которым он накануне вечером познакомился в ресторане.

Этот юрист якобы консультировал Макнелли по вопросам финансовой реконструкции. Зачем же Скотту Макнелли, ничего не знающему о реальном производстве в цеху, тайно водить на завод юриста, которому там явно нечего делать?

Ник хотел было нагнать обоих и задать им этот вопрос, но потом передумал. Ему уже надоело выслушивать откровенную ложь.

 

19

Кэсси не прислала Нику электронной почты. Собственно говоря, Ник и не ожидал от нее никаких сообщений, но чувствовал, что должен перед ней извиниться. Поэтому он нашел ее электронный адрес и написал:

«Куда девался мой дикобразик?

Н.»

Потом он поправил монитор и ввел в окошко поисковой системы имя Рэндолла Энрайта и название его фирмы с визитной карточки, которую добыла Кэсси.

Помимо других городов у фирмы «Абботсфорд-Грюндиг» были офисы в Лондоне, Чикаго, Лос-Анджелесе, Токио и Гонконге.

На домашней странице фирмы Ник прочитал следующее:

«Более двух тысяч юристов фирмы „Абботсфорд-Грюндиг“ в 25 офисах по всему миру предоставляют свои услуги национальным и международным корпорациям, организациям и правительственным учреждениям…»

Ник еще раз ввел имя Рэндолла Энрайта. Оно возникло наряду с другими именами на странице с заголовком «Слияние и приобретение компаний». Эта страница гласила:

«Юристы нашего отдела „Слияние и приобретение компаний“ специализируются на сделках, одновременно подпадающих под законодательство различных государств. Они оказывают консультации по вопросам получения лицензий и по соблюдению требований действующих законов. Они оказывают юридические консультации в рамках более двадцати действующих законодательств. Среди наших клиентов много крупных корпораций, действующих в области телекоммуникаций, промышленности и обороны…»

И так далее, и тому подобное.

В любом случае Ник понял, что специалисты фирмы «Абботсфорд-Грюндиг» не занимаются реструктурированием финансов.

Скорее всего, им не занимался и Скотт Макнелли, преследующий совсем другие цели.

На юристе «Стрэттона» Стефании Ольстром был темно-синий костюм, белая блузка и массивное золотое ожерелье явно призванное сделать ее облик авторитетным. Вместо этого тяжелое ожерелье и такие же большие золотые серьги делали Стефанию очень маленькой. У нее были короткие седые волосы, глубокие складки вокруг рта и мешки под глазами. Ей было лет пятьдесят, но выглядела она на все семьдесят. Возможно, труд в корпорациях быстро старит юристов.

– Садитесь, пожалуйста, – предложил ей Ник.

– Благодарю вас, – обычным озабоченным тоном пробормотала Стефания Ольстром. – Вы просили меня найти информацию о фирме «Абботсфорд-Грюндиг»?

Ник кивнул.

– Я не знаю, что именно вас интересует, но речь идет о крупной международной фирме с офисами во многих странах. Она возникла в результате объединения одной старой британской фирмы с немецкой.

– А Рэндолл Энрайт?

– Он занимается слиянием и приобретением различных организаций. Имеет хорошую репутацию. Специалист по китайским законам. Провел много лет в Гонконге, пока, по настоянию жены, не вернулся в Соединенные Штаты… А можно узнать, почему он вдруг так вас заинтересовал?

– Я тут натолкнулся на его имя… – уклончиво ответил Ник. – А что вы знаете о фирме «Стрэттон-Азия»?

– Не очень много, – нахмурилась Стефания. – Это созданная Скоттом Макнелли дочерняя корпорация. Но он никогда не обращался по ее поводу в мой отдел.

– Вас это не удивляет?

– У нас и так много дел, и мы не ищем себе лишней работы. Я просто думала, что он пользуется услугами юристов в Гонконге.

– Взгляните на это, – сказал Ник и подал Стефании лист бумаги с электронной перепиской между Мартином Лаем в Гонконге и Скоттом Макнелли, обнаруженной Эдди Ринальди в недрах стрэттоновских серверов. – Десять миллионов долларов отправились в какой-то банк в Макао, – добавил Ник, пока Стефания изучала содержание листа. – О чем это может говорить?

Стефания быстро взглянула на Ника и тут же опустила глаза.

– Я не понимаю сути вашего вопроса, – пробормотала она.

– При каких обстоятельствах десять миллионов долларов обычно переводят на анонимный банковский счет в Макао?

– Я не имею права делать заявлений, которые могут пойти во вред другим лицам, – покраснев, сказала Стефания. – И в любом случае мои заявления будут бездоказательны.

– Я настойчиво прошу вас высказать свое мнение.

– Надеюсь, оно останется между нами?

– Разумеется.

Немного поколебавшись, Стефания Ольстром сказала:

– В Макао отмывают деньги. В банках Макао открывают тайные счета китайские лидеры. Так же, как свергнутые диктаторы из третьего мира открывают счета на Каймановых островах.

– Очень интересно. Продолжайте.

– Это или украденные деньги, – явно чувствуя себя не в своей тарелке, продолжала Стефания, – или взятка… Но поймите меня правильно. Это только предположение!

– Конечно, конечно!

– Строго между нами!

– Вы боитесь Скотта Макнелли?

У Стефании бегали глазки. Она не поднимала головы.

– Но ведь он же мой подчиненный! – заметил Ник.

– На бумаге, – пробормотала Стефания.

– В каком смысле? – воскликнул Ник, побледнев от гнева.

– Согласно штатному расписанию, мистер Макнелли подчиняется вам! – быстро сказала Стефания. – Я имела в виду только это!

 

20

– У меня кое-что для тебя есть, – сказал Нику по телефону Эдди Ринальди.

– Встречаемся в маленькой комнате для совещаний через десять минут, – сказал Ник.

– Может, ты лучше зайдешь ко мне? – поспешил предложить Эдди.

– Зачем?

– Мне надоело кататься туда-сюда на лифте.

Ник решил не унижаться до споров с подчиненным, пробормотал «Хорошо» и повесил трубку.

– Ты не представляешь себе, какое количество электронных сообщений отправляет Макнелли! – сказал Эдди, развалившись в новом кресле. Ник заметил, что это была очень дорогая сверхсовременная и супермодная разновидность кресла «Стрэттон-Симбиоз», обтянутая мягчайшей кожей от «Гуччи». – Можно подумать, что он – электронный генератор спама.

– Ну и что? – спросил Ник, разглядывая новый плоский монитор на письменном столе у Эдди.

– Кроме того, Макнелли заказывает по Интернету «Виагру». Жрет ее горстями. Наверное, стесняется покупать в аптеке. Боится, что узнают. Город наш невелик.

– Плевать на его «Виагру»!

– А еще он заказывал по Интернету кассеты с порнографическими фильмами. «Горячие попки», «Анальные радости». Как тебе это нравится?

– Мне на это наплевать, – повторил Ник. – Это меня не касается. Меня интересует только то, что касается нас.

– А вот это, – сказал Эдди и, выпрямившись в кресле и достав откуда-то большую папку, кинул ее на стол перед Ником, – касается нас непосредственно. Интересно, насколько хорошо ты знаешь эту Кэсси Стадлер?

– Ты опять?! – рявкнул Ник. – Перестань читать мою электронную почту, или я…

– И что же ты сделаешь? – спросил Эдди, глядя Нику прямо в глаза.

Ник покачал головой и промолчал.

– Не забывай о том, что мы теперь в одной лодке, – сказал Эдди, и Ник прикусил язык. – Куда я, туда и ты… Кстати, – насмешливым тоном продолжал Эдди, – не забывай о том, что мне совершенно необязательно читать твою электронную почту. Мне и так прекрасно известно все, что происходит у тебя дома.

– Каким это образом? – нахмурившись, пробормотал Ник.

– Твои камеры подключены к Интернету и передают изображение на сервер «Стрэттона», – пожал плечами Эдди. – Нравится тебе это или нет, а я все равно вижу всех, кто приходит к тебе домой. А эта девчонка ошивается у тебя постоянно.

– Ты не смеешь шпионить за мной!

– Еще пару недель назад ты умолял, чтобы я тебе помог. А сейчас ты еще раз скажешь мне спасибо. Тебе известно, что эта девка сидела восемь месяцев в психушке?

– Не восемь, а шесть, – ответил Ник. – И это был не сумасшедший дом. Она лежала в больнице в связи с депрессией после того, как при пожаре в общежитии сгорели студентки, вместе с которыми она училась.

– А тебе известно, что за последние шесть лет она вообще не платила налогов? Выходит, она шесть лет не работает. Это не кажется тебе странным?

– Мы здесь не в отделе кадров и не в налоговой полиции. Между прочим, она преподавала йогу. По-твоему, в кругу преподавателей йоги принято регулярно платить налоги?

– Подожди. Сейчас ты еще не то узнаешь. Ее зовут совсем не Кэсси.

Ник нахмурился.

– Хелен, – усмехнулся Эдди. – Ее настоящее имя Хелен Стадлер. Так значится в ее свидетельстве о рождении. Каких-либо данных о том, что она официально меняла имя, нет.

– Ну и что? К чему ты клонишь?

– Она мне не нравится, – заявил Эдди. – Что-то в ней не то. Мы уже с тобой об этом говорили, но я все-таки повторю еще раз. Ты очень рискуешь. Я не знаю, что она вытворяет с тобой в постели, но это не стоит пожизненного тюремного заключения.

– Я просил тебя узнать, что замышляет Скотт Макнелли. Остальное тебя не касается!

Немного помолчав, Эдди достал другую папку.

– Вот зашифрованные документы, о которых я тебе говорил. Мои ребята их расшифровали. На самом деле это черновые проекты одного и того же документа, курсировавшего между Макнелли и каким-то юристом в Чикаго.

– Рэндоллом Энрайтом?

– Так точно.

– О чем говорится в документе?

– Не знаю. Море юридической терминологии.

Ник стал смотреть содержимое папки. Многие листы были помечены словом «Проект» или «Черновик». Документы действительно пестрели юридическими терминами и кишели цифрами – уродливые исчадия бухгалтерской и юридической казуистики.

– Может он продает секреты нашей фирмы? – предположил Эдди.

– Да нет, – покачал головой Ник, у которого захватило дух от того, что он понял. – Он продает всю нашу фирму.

 

21

– Почему вы мне так доверяете? – спросила Стефания Ольстром, с которой Ник встретился в небольшом помещении для совещаний на ее этаже, потому что в другом месте их могли заметить вместе и без труда подслушать разговор.

– В каком смысле?

– Вы что, не понимаете, что Скотт Макнелли готовит удар вам в спину? И это при том, что вы сами пригласили его сюда работать!

– Я поверил ему. Это было ошибкой… А вы тоже собираетесь ударить меня в спину?

– Я? Нет, – ответила Стефания и улыбнулась. – Я просто смущена и польщена вашим доверием.

Ник никогда раньше не видел улыбки на лице Стефании, сморщившемся совершенно комичным образом.

– Что ж, – сказал Ник. – Если я ошибся в одном человеке, это еще не значит, что я не должен доверять остальным.

– С этим я согласна, – сказала Стефания и водрузила на нос очки. – Итак, вы и сами поняли, что это за документ?

– Это окончательное соглашение о купле-продаже, – сказал Ник.

За свою рабочую карьеру ему приходилось читать сотни контрактов. От их ужасающего юридического языка у него болела голова, но он научился докапываться до смысла, скрывающегося за шеренгами диковинных слов.

– «Фэрфилд партнерс» продают нас какой-то фирме из Гонконга, именуемой «Пасифик-Рим», – сказал он.

– Это не совсем так, – покачала головой Стефания. – Насколько я понимаю, все это выглядит довольно странно. Во-первых, в контракте не указывается вообще никаких активов – никаких заводов, сотрудников и всего такого. Если покупателю они нужны, они обязательно должны быть перечислены в контракте. Далее, в статье о претензиях и гарантиях говорится, что покупатель несет на себе все расходы по закрытию производственных мощностей в США и по увольнению всех сотрудников. Лично мне вполне ясно, что «Пасифик-Рим» приобретает только торговую марку «Стрэттон» и собирается избавиться и от заводов, и от их сотрудников.

Ник удивленно вытаращил глаза.

– Конечно, у них полно своих заводов в Шэньчжэне, но неужели они действительно готовы заплатить такие огромные деньги только за торговую марку? – недоверчиво воскликнул он.

– Это вполне вероятно. «Стрэттон» – это в первую очередь класс – известная, надежная американская фирма, прославившаяся элегантностью и солидностью своей мебели. А кроме торговой марки они получат наработанные нами каналы распространения нашей продукции. Вы только подумайте! Себестоимость нашей продукции, изготовленной в Китае, будет ничтожной, а потом они прилепят к ней этикетку «Стрэттон» и продадут по цене, которая принесет им высокую прибыль и при этом окажется гораздо ниже цен остальных американских производителей!

– И что это за фирма «Пасифик-Рим»?

– Понятия не имею, но для вас узнаю. Судя по всему, этот Рэндолл Энрайт работает не на «Фэрфилд партнерс», а на покупателя, то есть как раз на «Пасифик-Рим».

Ник кивнул. Теперь он понимал, зачем Скотт Макнелли организовал Энрайту экскурсию по заводу. Выходит, Энрайт приехал в Фенвик осматривать завод от лица его покупателей, которые сами не захотели появляться на «Стрэттоне», чтобы сохранить в тайне грядущую сделку.

– Они могли бы поставить вас в известность хотя бы ради соблюдения приличий, – сказала Стефания.

– Им известно, что я ни за что на это не соглашусь.

– Поэтому-то они и ввели Скотта Макнелли в состав совета директоров. Азиаты всегда желают вести переговоры только с высшими руководителями. Кстати, если бы Тодд Мьюлдар считал, что ваше увольнение принесет ему какую-либо пользу, он давно бы уже от вас избавился.

– Совершенно верно.

– Да вот только ваше увольнение сейчас ему только навредит. Дело в том, что увольнение генерального директора накануне сделки всегда отпугивает покупателей. Все начинают судорожно прикидывать, какие проблемы возникли у компании. Кроме того, у вас много полезных связей. Поэтому они решили, что вас лучше не увольнять, а изолировать. Что они, собственно, и сделали.

– Раньше я думал, что Тодд Мьюлдар просто дурак, а теперь понимаю, что он еще и мерзавец… А что значит вот это дополнительное соглашение?

– Никогда не видела ничего подобного, – поджала губы Стефания. – Насколько я понимаю, оно должно подтолкнуть покупателя на незамедлительное совершение сделки. Но это лишь моя догадка. Тут требуется мнение специалиста.

– Кого, например? Среди тех, кого я знаю, только Макнелли способен разобраться в таких заковыристых фразах.

– Макнелли не один на свете, – сказала Стефания. – Помните, был такой Хаченс?

 

22

Отныне Ник боялся появляться в общественных местах.

Это не касалось его работы, он уже привык надевать маску уверенного, вежливого и дружелюбного генерального директора Ника Коновера, в то время как его снедала непрерывная внутренняя тревога. В первую очередь это касалось тех мест, где собирались незнакомые ему или малознакомые люди, например, у детей в школе, в магазине или в ресторане за обедом. В таких местах Нику было очень тяжело делать вид, что с ним все в порядке.

Ему и раньше было нелегко видеть уволенных им людей, вежливо и дружелюбно произносить дежурные слова, зачастую подвергаясь при этом бойкоту с их стороны. Но теперь все это стало просто невыносимо. Куда бы Ник ни шел, с кем бы он ни встречался, ему казалось, что у него на лбу написано огромными красными буквами: «УБИЙЦА».

Так же он чувствовал себя и сегодня вечером на концерте у Джулии. Его дочь долго и со страхом ждала этого концерта, который проходил в одном из старых, пропахших плесенью городских театров. На желтую сцену поставили большой рояль «Стейнвей», раздвинули красный бархатный занавес, а гостей усадили на такие же красные бархатные кресла с неудобными деревянными спинками.

Мальчики в маленьких фраках с бабочками и девочки в белых платьицах возбужденно сновали по фойе театра. Бросались в глаза двое маленьких негритят в пиджачках с галстуками. Они сопровождали свою старшую сестру в белом платье и с большим бантом в волосах. Для Фенвика с его небольшим негритянским населением это было необычное зрелище.

К своему удивлению, Ник увидел Эбби, старшую сестру Лауры. Эбби была на несколько лет старше Лауры, у нее тоже было двое детей. Ее муж имел постоянный доход от средств, вложенных в банк и был абсолютно ничем не примечательной личностью. Он называл себя писателем, но большую часть времени играл в теннис или гольф. У Эбби были такие же светлые голубые глаза, как у Лауры, такая же лебединая шея, но у Лауры были вьющиеся кудри, а волосы Эбби были прямыми и ниспадали ей на плечи. Она была замкнутее покойной сестры и выглядела недоступной. Ник не очень ее любил, и она, кажется, отвечала ему тем же.

– Здравствуй, – сказал Ник, взяв Эбби за локоть. – Очень мило с твоей стороны прийти на концерт. Джулия приятно удивится.

– Это со стороны Джулии было очень мило пригласить меня на концерт, – парировала Эбби.

– Так это она тебя пригласила?

– А разве не ты сказал ей меня пригласить?

– Джулия многие вещи уже решает самостоятельно… А как у тебя дела?

– У нас все нормально. А как твои дети?

– Иногда ничего, – пожал плечами Ник, – а иногда и не очень. Они по тебе скучают.

– Да? Но ты-то, надеюсь, без меня не скучаешь? – язвительно проговорила Эбби.

– Будет тебе, – сказал Ник. – Мы все рады тебя видеть. Почему ты к нам никогда не заходишь?

– Ну потому… – начала Эбби, – потому… Нет, мне трудно об этом говорить…

– О чем?

– Видишь ли, Ник, – пробормотала Эбби. – С тех пор как…

– Ладно, ладно, – поспешил перебить ее Ник. – Но ты все равно заходи к нам, мы все будем рады.

– Нет, Ник, – еле слышно прошептала Эбби и опустила глаза. – Дело в том, что, когда я вижу тебя… – Эбби подняла на Ника глаза, потом снова уставилась в пол и наконец выговорила: – Мне очень тяжело видеть тебя, Ник.

Нику показалось, что ему нанесли удар в солнечное сплетение. Он вспомнил, как одевал набальзамированное тело Лауры, покоившееся на металлическом столе. Он упросил директора салона ритуальных услуг разрешить ему самому одеть покойную жену, но не мог в тот момент смотреть на ее лицо.

– Ты думаешь, она погибла из-за меня?

– Давай не будем об этом говорить, – оборвала Эбби. – А где Джулия?

– Да где-то здесь.

Почувствовав чью-то руку у себя на плече, Ник повернулся и, к своему огромному удивлению, увидел Кэсси.

– Кэсси! – воспрянув духом, воскликнул Ник. – Откуда ты?

Кэсси приподнялась на цыпочки и быстро чмокнула Ника в губы.

– Как же я могла пропустить такое событие!

– Неужели Джулия и тебе приказала сюда явиться?

– Она рассказала мне о своем концерте. И этого было достаточно. Близкие просто обязаны ходить на такие концерты. Ты так не считаешь?

– Я… э…

– Брось ты! Ведь мы же с ней почти родные. Кроме того, я обожаю классическую музыку. Ты не веришь?

– Что-то сильно в этом сомневаюсь.

Кэсси исчезла так же внезапно, как и появилась.

– Это твоя подружка? – с плохо скрываевым презрением в голосе спросила Эбби.

У Ника похолодело внутри.

– Это… Ее зовут Кэсси, но она…

Кто она? Не подружка? Кто же тогда? Может, я просто с ней сплю? При этом я убил ее отца. Забавное совпадение, не так ли? Расскажи об этом своему мужу. Писатель он или не писатель! Пусть напишет об этом роман!

– Очень красивая, – насмешливо прищурившись, процедила Эбби.

Ник кивнул, чувствуя себя полным идиотом.

– Впрочем, не сказала бы, что она в твоем вкусе. Она что, художница или что-то в этом роде?

– Да. Художница. И преподает йогу.

– Очень рада, что у тебя снова появилась женщина, – ядовито прошипела Эбби. – Ведь прошел уже год. И трауру конец! – добавила она, пронзив Ника ледяным взглядом.

Ник не нашелся, что ей ответить.

Латона поучала своих злополучных собеседников, размахивая у них перед носом указательным пальцем с коралловым ногтем устрашающих размеров. Одри знала, откуда у Латоны взялись такие ногти, потому что та уже давно надоедала Одри уговорами купить у нее французский маникюрный набор именно с такими чудовищными накладными ногтями. На Латоне было просторное ярко-зеленое гавайское платье и огромные звенящие серьги.

– Я легко могу зарабатывать сто пятьдесят долларов в час, – распиналась Латона, – участвуя в интерактивных опросах по Интернету. Я буду сидеть дома в пижаме за компьютером и выражать свое мнение, а они мне будут за это платить!

Увидев Одри, Латона расплылась в улыбке.

– А я-то думала ты на работе! – воскликнула она, прижимая Одри к своей необъятной груди. – Неужели и Леон явился?

Латона тут же позабыла об интерактивных опросах, и жертвы ее красноречия поспешили унести ноги.

– Я не знаю, где Леон, – призналась Одри. – Когда я заезжала домой, его там не было.

– Где бы он ни был, ясно, что он не на работе, – хмыкнула Латона.

– Может, ты знаешь, где он пропадает? – выдавила из себя Одри, хотя ей было очень неудобно спрашивать такие вещи.

– Думаешь, Леон передо мной отчитывается?

– Не знаю… – Одри придвинулась поближе к Латоне. – Не знаю. Я просто не знаю, что и думать.

– Ты слишком много думаешь о нем. Он этого не заслуживает.

– Дело не в этом. Дело в том, что его теперь почти совсем не бывает дома.

– Считай, что тебе крупно повезло!

– А ведь у нас уже очень давно не было близости, – выдавила из себя Одри.

– Умоляю тебя, – покачала головой Латона. – Меня совершенно не волнуют подробности половой жизни моего пропащего братца.

– Но Латона! Попробуй понять меня! Мне кажется, с ним что-то происходит!

– Что такое? Совсем спился?

– Нет. Просто его не бывает дома.

– Думаешь, этот подлец тебя обманывает?

Одри стиснула зубы и со слезами на глазах кивнула.

– Хочешь, я с ним поговорю? Я даже могу его кастрировать!

– Нет. Пока не надо. Попробую сама разобраться.

– Как хочешь. Если что, сразу звони, и я объясню этому ублюдку, какую замечательную женщину он вознамерился обвести вокруг пальца!

 

23

Одри чуть не расплакалась, слушая, как дочь Николаса Коновера исполняет первую прелюдию из «Хорошо темперированного клавира». Конечно, девочка играла посредственно – несколько раз попала не на ту клавишу, играла механически, без особого чувства. Камилла, например, играла гораздо лучше – с блеском и задором исполнила вальс Брамса, при звуках которого у Одри сердце наполнилось гордостью. Но дело было совсем не в этом. Одри думала о том, что́ скоро случится с Джулией Коновер. Эта маленькая девочка, неуклюжая в новеньком платьице, уже потеряла мать, и, казалось, большей трагедии себе не представить. Но в самом ближайшем будущем ей предстояло потерять и отца!

Через пару дней ее отец будет арестован по обвинению в убийстве. После этого Джулия будет видеть его только на свиданиях в тюрьме. На нем будет оранжевый спортивный костюм, и разговаривать они будут через пуленепробиваемое стекло. Потом ее отца будут судить, вокруг нее будут ходить самые отвратительные слухи, она будет плакать по ночам, и некому будет ее успокоить. Кто будет ее утешать? Приходящая за деньги нянька? При мысли об этом у Одри сердце обливалось кровью.

Очень скоро жизнь этой девочки, не обещающей стать знаменитой пианисткой, но излучающей радость и дружелюбие, резко изменится навсегда. Выходило, что жертвой убийства был не только Эндрю Стадлер. Жертвой убийства была и эта маленькая девочка. Такие мысли наполняли сердце Одри печалью и недобрыми предчувствиями.

После того как учительница музыки миссис Гварини поблагодарила всех слушателей за внимание и предложила им освежиться напитками в фойе театра, Одри обернулась и увидела Николаса Коновера.

У Коновера в руках была видеокамера. Рядом с Коновером сидела красивая молодая женщина, а рядом с ней – сын Коновера Лукас. Молодая женщина нежно погладила Коновера ладонью по щеке, а Одри подпрыгнула от неожиданности. Она узнала эту женщину. Это была Кэсси Стадлер. Дочь Эндрю Стадлера.

Одри не знала, что и думать.

Выходит, Николас Коновер спит с дочерью человека, которого он убил!

Все закружилось перед глазами у Одри, как в калейдоскопе.

 

24

Оба они приезжали на работу в одно и то же время, и рано или поздно им суждено было встретиться.

Ник Коновер и Скотт Макнелли старательно избегали друг друга. На совещаниях, где им обоим приходилось присутствовать, они общались достаточно вежливо, но теперь ничего не обсуждали в неформальной обстановке ни до, ни после заседания.

Сейчас же им было не избежать встречи нос к носу. Ник стоял и ждал лифта, когда подошел Скотт Макнелли.

– Доброе утро, Скотт, – первым поздоровался Ник.

– Доброе утро, Ник.

Воцарилось молчание.

К счастью, подошел еще один человек – женщина из бухгалтерии. Она поздоровалась с Макнелли, которому подчинялся ее отдел, а потом смущенно пробормотала: «Здравствуйте!» в сторону Ника.

Втроем они поехали вверх. Женщина вышла на третьем этаже.

– Значит, ты теперь очень занят? – с неожиданной для себя самого злобой в голосе спросил Ник у Макнелли.

– Как обычно, – пожал плечами тот.

– А занимаешься ты в основном тем, что отменяешь новые проекты. Например, «Дэшборд».

– Да, я отложил его выполнение, – секунду поколебавшись, сказал Макнелли.

– Я что-то не помню, чтобы в твои обязанности входила работа с новыми проектами.

Некоторое время Макнелли молчал, словно не желая отвечать на замечание Ника, а потом пробормотал:

– Меня касаются все расходы таких масштабов.

Лифт поднялся на верхний этаж.

– Ну ладно. До встречи, – с заметным облегчением в голосе сказал Макнелли, но Ник нажал на кнопку аварийной остановки. Двери лифта так и не открылись, и сработал звонок аварийной сигнализации.

– Ты что?!

– На кого ты работаешь, Скотт? – сквозь зубы процедил Ник, прижав Макнелли в угол кабины лифта. – Думаешь, я не знаю, что происходит?

Ник был готов к тому, что покрасневший Макнелли, как всегда, станет отшучиваться, но прочел в расширившихся зрачках финансового директора не страх, а злобу.

«Он не боится тебя», – сказала Нику Кэсси.

– Мы не на войне, Ник. Здесь нет линии фронта…

– Слушай меня внимательно! Ты больше не посмеешь отменять или «откладывать» наши проекты, не доложив сначала об этом мне. Ясно?!

– Все не так просто, – Скотт Макнелли говорил спокойно, хотя у него и начал нервно дергаться левый глаз. – Я весь день напролет принимаю решения…

В шахте лифта по-прежнему звенел звонок.

Ник понизил голос почти до шепота.

– Не забывай, на кого ты работаешь, Скотт! Любые твои приказы и распоряжения, выходящие за пределы твоих прямых обязанностей, будут мною отменяться. При необходимости прилюдно. Нравится тебе это или нет, – прошипел Ник, – но ты работаешь здесь на меня. Не на Тодда Мьюлдара и не на Уилларда Осгуда, а на меня. Ясно?!

Левый глаз Скотта Макнелли задергался еще сильнее. Наконец он открыл рот и заговорил:

– Ты, Ник, сам должен понять, на кого ты работаешь. А работаешь ты, как и я, на наших акционеров. Все очень просто, а ты не желаешь этого понять. Ты ведешь себя так, словно эта корпорация принадлежит тебе самому. Так вот, да будет тебе известно, она не принадлежит ни мне, ни тебе. Думаешь, ты лучше меня, потому что распустил нюни по поводу увольнений? Ты все твердишь, что «Стрэттон» – это семья. Так вот, да будет тебе известно, «Стрэттон» – это не семья, а деловое предприятие. А руководить деловым предприятием ты явно не в состоянии.

– Ты обнаглел в доску…

– А ты получил от «Фэрфилд партнерс» только ключи от машины, а сама машина принадлежит «Фэрфилд партнерс».

– В машине всегда один водитель, – набрав побольше воздуха в грудь, заявил Ник.

Теперь у Скотта Макнелли не только дергался глаз, но и пульсировала вена на виске.

– Неужели ты не заметил, что здесь многое изменилось? – прошипел он. – Ты не имеешь права меня уволить.

Макнелли попробовал дотянуться до кнопки, чтобы открыть двери, но Ник заслонил собой пульт управления лифтом.

– Может, я и не имею права тебя уволить, – сказал он. – Но пока я здесь работаю, ты не смеешь вести никаких переговоров о продаже этой компании.

Скотт Макнелли криво усмехнулся. Прошло несколько секунд. В шахте лифта продолжал оглушительно звенеть звонок.

– Хорошо, – сказал наконец ледяным тоном Скотт Макнелли. – Директор здесь ты…

Нику показалось, что он с огромным трудом удержался от того, чтобы добавить: «Пока…»

 

25

Все еще продолжая кипеть, Ник добрался до рабочего места и стал просматривать электронную почту. Нигерийские миллионеры, как всегда, предлагали ему поделиться своими награбленными деньгами. Кроме того, поступил ряд предложений о предоставлении займов, а также о продаже по бросовым ценам таблеток для увеличения пениса и снятия головной боли.

Ник позвонил Генри Хаченсу и договорился на следующий день вместе с ним пообедать или выпить чашку кофе. Потом он позвонил на домашний телефон Мартину Лаю. В Гонконге было около девяти часов вечера.

На этот раз Мартин Лай поднял трубку.

– Это вы, мистер Коновер! – нервно затараторил он. – Извините за то, что я вам не перезвонил. Меня не было. Я был в командировке.

Ник знал, что Лай ему лжет. Наверняка он удивился звонку от генерального директора «Стрэттона» и связался со Скоттом Макнелли, который велел ему никуда не звонить.

– Ничего страшного, – сказал Ник. – Но сейчас мне нужна ваша помощь в важном деле. Что вы можете рассказать мне о переводе десяти миллионов долларов со счета «Стрэттон-Азия» на анонимный счет в Макао?

– Я ничего об этом не знаю, – немедленно заявил Мартин Лай.

– Вы хотите сказать, что не знаете, по какой причине эти деньги были сняты с вашего счета?

– Я вообще ничего об этом не знаю!

Скотт Макнелли явно научил Мартина Лая, что ему нужно говорить.

– Это финансовое нарушение дошло до моего сведения. Я весьма озабочен. Неужели вы ничего не можете сказать по этому поводу до начала официального расследования?

– Ничего, – сказал Лай. – Я впервые об этом слышу.

Ник смотрел на монитор компьютера. Внезапно раздался голос Марджори Дейкстра:

– Мистер Коновер, вам опять звонят из школы вашего сына!

Ник застонал.

В этот момент на экране монитора появилось сообщение от Стефании Ольстром:

«Надо поговорить. Есть новая информация».

– Кто звонит? – спросил Ник у Марджори. – Опять Сандквист?

«Зайдите ко мне. Немедленно!» – напечатал он Стефании Ольстром.

– Да, – ответила Марджори. – И кажется, он страшно зол!

– О Боже мой! – вновь застонал Ник. – Соедините меня с ним!

Стефания Ольстром выходила из лифта, в который намеревался сесть Ник. Он затащил ее обратно в кабину и сказал:

– Я очень спешу. У меня личная проблема. Говорите, что вы узнали!

– «Пасифик-Рим» – это консорциум, в который негласно входит НОАК. Народно-освободительная армия Китая.

– А зачем китайской армии покупать «Стрэттон»?

– Да они такие же капиталисты, как и мы. Они уже скупили тысячи зарубежных фирм, в основном через посредников, чтобы избежать политических скандалов. Интересно, знает ли об этом Уиллард Осгуд. Он не очень-то жалует коммунистов.

– Действительно, – сказал Ник. – А еще меньше их любит Дороти Деврис. Интересно, знает ли об этой сделке она?

 

26

– Ник, я знаю, что вы крайне занятой человек, – сказал Джером Сандквист, проводя Ника мимо украшавших стены его кабинета фотографий мускулистых теннисистов, – но если я и отвлек вас от каких-то важных дел, прошу винить в этом не меня, а вашего сына.

Сандквист нарочно говорил громко, чтобы его слышал Лукас, сидящий на стуле у стены. Он сидел ссутулившийся, поникший и казался очень маленьким. На нем была клетчатая рубашка поверх серой футболки и спортивные брюки с молниями выше колена, чтобы превращать их в шорты.

Ник уже сто лет не видел сына в шортах, а тот не поднял глаз на вошедшего в кабинет отца.

Стоя посреди кабинета в плаще и с зонтом в руках, так как на улице вновь шел дождь, Ник проговорил:

– Ты что, опять курил в школе?

Лукас ничего не ответил.

– Отвечай отцу, Лукас! – усаживаясь за письменный стол необъятных размеров, приказал Сандквист, и Ник невольно задумался о том, почему самые большие письменные столы и самые большие кабинеты чаще всего бывают у далеко не самых нужных на свете людей.

Потом Ник задумался о том, что Джером Сандквист всего лишь директор одной из школ штата Мичиган, но в данный момент играет в судьбе семьи Коноверов гораздо большую роль, чем, например, Уиллард Осгуд.

Лукас покосился на директора школы покрасневшими глазами и снова уставился в пол.

Неужели его довели до слез?

– Хорошо, если ему не хватает мужества признаться во всем самому, буду говорить я, – с торжествующим видом заявил Сандквист. – Я вам уже говорил, что, если ваш сын еще раз закурит в школе, он будет из нее исключен.

– Я это помню, – пробормотал Ник.

– Я также говорил вам о том, что в случае обнаружения у него наркотиков, мы вызовем полицию.

– Каких наркотиков?

– Несколько лет назад школьный совет единогласно принял решение о том, что любой учащийся, курящий, распространяющий или даже просто имеющий при себе марихуану, будет выдворен из школы, подвергнут аресту и в установленном порядке исключен из школы.

– Подвергнут аресту? – пробормотал Ник, и у него пробежал холодок по спине. Он понял, что у Лукаса красные глаза не потому, что он плакал, а потому, что он курил гашиш.

– В таких случаях мы вызываем полицию, чтобы она делала свое дело. И должен сказать вам, что законы штата Мичиган очень сурово наказывают несовершеннолетних, у которых находят марихуану. Возможно, две тысячи долларов штрафа вас и не напугают, но очень часто судьи приговаривают несовершеннолетних и к тюремному заключению на срок от сорока пяти суток до одного года.

– Но послушайте…

– Согласно законам штата Мичиган, мы должны немедленно вызвать полицию. Другого выхода у нас нет.

Ник кивнул и схватился руками за виски. Его голова раскалывалась от боли.

Боже мой! Люк исключен! Но ведь в радиусе сорока миль нет другой обычной школы! А в какую частную школу Люка возьмут после исключения за наркотики? Что бы сказала сейчас Лаура? Она бы нашла выход из этой ситуации!

– Давайте поговорим, – сказал наконец Ник. – С глазу на глаз. Без Люка.

Сандквисту довольно было шевельнуть головой, чтобы Лукаса и след простыл.

– Жди в коридоре, – приказал вслед ему Сандквист и повернулся к Нику. – Мне очень жаль, что я вынужден так поступить.

– Ну послушайте же! – Ник подался вперед в кресле; на мгновение все смешалось у него в голове; он больше не был видным гражданином Фенвика, президентом и генеральным директором крупной компании; он снова стал мальчиком, умоляющим сурового директора школы о прощении. – Я тоже очень сердит на Люка. Может быть, даже больше вас. Мы должны дать ему понять, что его поведение недопустимо. Но ведь он же сделал это в первый раз!

– Мне почему-то кажется, что он сделал это далеко не в первый раз, – покосившись на Ника, заявил Сандквист. – Но в любом случае это ничего не меняет. Я обязан выполнить постановление школьного совета.

– Но ведь у него не нашли оружия, он не продавал наркотики другим школьникам. Он просто курил сигарету, да?

– Теперь и этого достаточно, – кивнув, сказал Сандквист.

– Прошу вас, подумайте о том, что вынес мой сын за год, прошедший с момента смерти его матери! – Ник говорил таким умоляющим тоном, что сам стеснялся звуков своего голоса.

Судя по всему, директора школы не разжалобили слова Ника. Более того, у него был почти злорадный вид. Ник почувствовал, что в его душе закипает гнев, но понимал, что в этой ситуации ни в коем случае не должен дать ему волю.

– Я умоляю вас о милосердии, – набрав в грудь побольше воздуха, проговорил Ник. – Я сделаю все, что в моих силах, для вашей школы. Все, что может сделать для нее «Стрэттон»!

– Вы что, хотите откупиться? – произнес по слогам Сандквист.

– Конечно же нет! – воскликнул Ник, хотя они с Сандквистом прекрасно понимали, о чем идет речь. Крупная скидка на мебель могла сэкономить для школы сотни тысяч долларов в год.

Сандквист прикрыл веками глаза и покачал головой.

– Вы поступаете недостойно, Ник! – сказал он. – Что станет в будущем с вашим сыном, если он поймет, что может нарушать установленные для всех правила только потому, что его отец директор крупной компании?

– Он никогда не узнает о нашем разговоре! – поспешил заверить Сандквиста Ник, хотя и сам не мог поверить в то, что только что предложил директору школы взятку.

Как же он пал! Взятки – оружие Скотта Макнелли и Тодда Мьюлдара, а не Ника Коновера!

Теперь Сандквист смотрел на него взглядом, в котором сквозило разочарование и, возможно, даже презрение.

– Будем считать, что вы ничего такого не говорили, – процедил он сквозь зубы. – Но я окажу снисхождение вашему сыну по причине гибели его матери. Я сообщу полиции, что мы сами во всем разберемся. В таком случае они обычно не вмешиваются. Ваш сын исключается из школы на пять дней, но в течение этого периода и в течение всего остального учебного года он обязан регулярно посещать собеседования со школьным психологом. Если у него опять обнаружат наркотики, я немедленно передам его в руки полиции.

Ник встал и подошел к письменному столу директора.

– Благодарю вас, – проговорил он, протягивая Сандквисту руку. – Огромное вам спасибо за понимание и снисхождение.

Сандквист сделал вид, что не замечает протянутой руки.

Через десять минут Ник вышел вместе с Лукасом из стеклянных дверей школы. Дождь лил как из ведра. Ник открыл большой зонт, но Лукас зашагал вперед под дождем с таким видом, будто твердо решил вымокнуть до нитки.

Рядом с автомобилем отца Лукас тоже остановился в нерешительности. Казалось, он сейчас пустится наутек.

Пока Ник выезжал с парковки, в машине царило напряженное молчание.

Действие марихуаны явно прошло, и Лукас сидел подавленный и злой. У него был такой вид, словно он попал в плен и готовится ничего не говорить даже под пыткой.

Ник же молчал потому, что боялся того, что скажет, если откроет рот.

Лукас потянулся к магнитоле и нашел какую-то громкую рок-музыку.

Ник немедленно выключил радио.

– Ну что, небось гордишься собой? – сказал Ник.

Лукас молча смотрел на дворники, монотонно вытирающие мокрое ветровое стекло.

– Знаешь, таким поведением ты очень расстроил бы маму. Скажи спасибо, что ее больше нет с нами.

Лукас молчал, но Ник ждал ответа. Он уже собирался сказать еще что-то, когда его сын глухим голосом произнес:

– Ты об этом позаботился.

– Что ты несешь?!

Лукас не ответил.

– Что за чушь ты несешь?!

Внезапно Ник увидел на ветровом стекле перед собой собственную слюну, и до него дошло, что он уже не говорит, а орет. Остановив машину у тротуара, Ник повернулся к Лукасу.

– А что ты хотел бы от меня услышать? – проговорил Лукас глухим дрожащим голосом, избегая смотреть в глаза отцу.

Ник не верил своим ушам.

– Что ты все-таки имеешь в виду? – проговорил он, собрав последние крупицы спокойствия.

– Ничего, – попробовал отмахнуться от него Лукас.

– И все-таки, что ты имеешь в виду?

– Откуда мне знать? Меня же там не было.

– Что с тобой происходит, Лукас? – Дворники скребли ветровое стекло, щелкало реле невыключившегося поворотника. Дождь струился по стеклам машины. Казалось, они с Лукасом спрятались от дождя в маленькой хижине, но и ту все время грозило разметать ветром. – Слушай, Люк, мамы больше нет. У тебя есть только я. Ты этому не очень рад. Я тоже. Но давай попробуем наладить жизнь в этой непростой ситуации.

– Не я эту ситуацию создал.

– Никто не создавал этой ситуации, – сказал Ник.

– Ты убил маму, – Лукас говорил так тихо, что сначала Нику даже показалось, что он ослышался.

У Ника защемило сердце.

– Не могу, – пробормотал он. – Не могу я об этом сейчас говорить. И не знаю я, что мне с тобой делать.

– Не надо со мной ничего делать…

– Нет. Так дальше продолжаться не может! – Ник дышал так тяжело, словно только что пробежал стометровку. – Слушай же. Я расскажу тебе, что случилось с матерью тем вечером. И, видит Бог, мы уже с тобой об этом говорили!..

– Нет, папа, – сказал Лукас дрожащим голосом, но с решимостью в глазах. – Мы об этом не говорили. Ты об этом только упоминал. Ты говоришь только о том, какой я пропащий, а эта тема для тебя закрыта.

В автомобиле стали запотевать стекла. Ник закрыл глаза.

– Не проходит и дня, чтобы я не думал о том, все ли возможное я сделал, чтобы спасти маму…

На глаза у Лукаса навернулись слезы.

– Ты никогда не говорил… – дрожащим голосом проговорил он.

– Большой автомобиль вынырнул, как из-под земли… – начал было Ник, но замолчал; вспоминать это ему было невыносимо больно. – Случилось то, чему суждено было случиться, Люк. Ни я в этом не виноват, ни ты…

– Это были мои соревнования по плаванию, – через несколько мгновений пробормотал Лукас.

– Не надо выдумывать никаких причин, Люк. Твои соревнования не были причиной того, что произошло.

– А я к ней так и не сходил. Потом. В больницу… – Лукас с трудом ворочал языком от нахлынувших эмоций или от марихуаны, Ник не знал, от чего именно, и не хотел знать.

– Она лежала в коме. Она уже практически умерла.

– А вдруг она бы все-таки меня услышала? – пробормотал Лукас тонким дрожащим голосом.

– Она знала, что ты ее любишь. Ей не обязательно было об этом напоминать. И вряд ли она хотела, чтобы ты запомнил ее такой, какой она лежала в коме. Я уверен, что она была бы рада, если б знала, что тебя не было в больнице. Вы с ней так хорошо понимали друг друга, словно были настроены на одну волну. Знаешь, возможно, в той ситуации только ты поступил так, как того бы хотелось ей.

Лукас закрыл лицо руками и через некоторое время заговорил, словно откуда-то очень издалека:

– За что ты так меня ненавидишь? За то, что я на нее похож, и тебе больно на меня смотреть?

– Лукас, – собрав в кулак всю свою волю и зажмурив глаза, начал Ник. – Послушай меня! У меня нет никого дороже тебя… Я люблю тебя больше собственной жизни, – хриплым голосом проговорил наконец Ник и обнял сына.

Сначала Лукас вздрогнул и поежился, а потом что-то произошло у него внутри, и он тоже обнял отца и крепко прижался к нему, как делал это совсем маленьким ребенком.

Ник чувствовал, как вздрагивает от рыданий тело его сына, но только через несколько секунд понял, что и сам трясется, рыдая вместе с ним.

 

27

Зазвонил телефон. Одри рассеянно подняла трубку.

– Это детектив Раймс? – медленно и отчетливо проговорил приятный женский голос.

У Одри резко упало настроение.

– Да, это я, – ответила она, хотя ей очень хотелось ответить, что детектив Раймс в отпуске.

– Здравствуйте! Это Этель Дорси.

– Здравствуйте, миссис Дорси, – сочувственным тоном поздоровалась Одри. – Как вы себя чувствуете?

– Ну а как я могу себя чувствовать после смерти Тайрона… Слава Богу, у меня осталось еще трое таких же замечательных сыновей.

– Многое в жизни кажется нам несправедливым, миссис Дорси, – сказала Одри. – Но в Писании сказано, что те, кто проливает слезы, услышат гимны радости.

– Да. Я знаю, что Господь видит наши слезы и собирает их в свой сосуд.

– Да, конечно.

– Слава Богу.

– Во веки веков, аминь.

– Мне неудобно вас беспокоить, но не узнали ли вы что-нибудь нового по делу моего Тайрона?

– Пока нет. Но мы упорно работаем, – покраснев, соврала Одри.

– Пожалуйста, не бросайте поиски!

– Ни в коем случае! – За последние несколько недель Одри вообще не думала об этом деле и была очень рада тому, что миссис Дорси ходит в другую церковь.

– Я знаю, что вы делаете все возможное.

– Это так.

– Да поможет вам Бог!

– И вам тоже, миссис Дорси.

Одри повесила трубку. Ей было очень-очень стыдно. К счастью, телефон почти сразу же зазвонил снова.

Звонила Сьюзен Каллоуэй, занимавшаяся интегрированной системой баллистической идентификации в криминальной лаборатории в Гранд-Рапидсе. На этот раз она говорила чуть-чуть в другом тоне, и Одри догадалась, что едва заметная дрожь в ее голосе – признак той степени радостного возбуждения, при которой люди, не являющиеся криминалистами-экспертами по огнестрельному оружию, визжат и бросают в воздух чепчики.

– Кажется, мы обнаружили для вас кое-что интересное, – проговорила Сьюзен Каллоуэй.

– Вы сопоставили пули?

– Да. Извините за то, что это заняло немало времени.

– Ничего страшного.

– Просто мне далеко не сразу привезли эти пули. Везти-то их было каких-то километров восемь, но разговоров было столько, словно я требую, как минимум, скальп старшего кладовщика.

Одри вежливо хихикнула.

– Ну и что эти пули? – спросила она у возбужденного технического эксперта. – Они вылетели из одного пистолета?

– Основная проблема заключалась в том, что этим делом больше никто не занимается. Прошло уже шесть лет, и оба детектива, которые вели следствие, больше у нас не работают. Так мне сказали. Они всегда найдут, чем оправдать проволочку… Но все-таки пули мне привезли. Они другой модели, но пистолет оставил на них такие же следы, как и на ваших.

– Значит, и наши пули, и пули шестилетней давности вылетели из одного и того же пистолета?

– Да.

– А что это за пистолет?

– Абсолютно точно это установить не удалось. Но, скорее всего, это смит-вессон 38-го калибра. Но категорически утверждать это я не берусь.

После этого Сьюзен Каллоуэй сообщила Одри, под какими номерами проходят в полиции Гранд-Рапидса пули шестилетней давности.

– Выходит, в Гранд-Рапидсе найдется и вся остальная информация по этим пулям? – спросила Одри.

– Да. Хотя не знаю, что они еще смогут вам сообщить. Я уже сказала вам, что оба детектива, расследовавшие это дело, у них больше не работают.

– Но я наверняка смогу узнать там хотя бы их имена.

– Это я и сама могу вам сказать. Тут в документе значится фамилия детектива, сдавшего пули.

Сьюзен Каллоуэй надолго замолчала, и Одри уже хотела спросить, не умерла ли она на другом конце провода, как телефонная трубка ожила:

– Пулю сдал детектив Эдвард Дж. Ринальди. Но он уволился, так что эта информация вряд ли принесет вам какую-нибудь пользу…

При звуке имени начальника службы безопасности корпорации «Стрэттон» у Одри учащенно забилось сердце.